Слышите? Зашуршала во тьме листва, треснула ветка. Что-то крадется там, в лесу. Ну конечно же, саблезубый тигр. У входа в пещеру догорает костер. В золе дремлют, сгрудившись, дети, увечные, грязные, дикие. Женщины жмутся друг к другу, со страха что-то невнятно лопоча. Где мужчины?

— Я вам скажу, где мужчины, — говорит Хилари. — Все они спят мертвецким сном, нажравшись бетеля, или награждают друг друга кусочками камня за храбрость в битве с мамонтом, или в соседней пещере убивают чужих женщин и детей.

— Послушай, — говорит Оливер. — Я мужчина. Я не убиваю женщин и детей.

— Все они там, кроме одного или двух, — не очень любезно заключает Хилари, — слишком изнемогших от любви или вожделения, чтобы присоединиться к общей своре.

Топ, топ. Опасность приближается. Настоящая опасность. Это не игра — рука поверх руки, — в которую любят играть дети перед камином: моя рука, твоя рука, все быстрей и быстрей, мужчины и женщины, твое очко, мое очко. Снаружи темно и холодно, так холодно, что можно замерзнуть до смерти. Руки мужчин больше, сильнее.

Хрусть! Твой палец сломан.

— Интересно, что делали пещерные женщины, когда у них наступали месячные, — говорит Дженифер. — Прости за такую менструальную тему, Оливер.

— Нашла за что извиняться, — в ярости восклицает Хилари. — Неуместная скромность! Чего тут стыдиться?

— Ничего они не делали, — говорит Хоуп. — То же, что делают женщины в нашей стране, если сидят в карцере в тюрьме или в сумасшедшем доме. Просто заливают все кровью. На тебе жесткая парусиновая хламида, нижнего белья нет. Ты находишься в камере двадцать четыре часа в сутки. В ней нет ничего, кроме тебя и унитаза без крышки. Туалетной бумаги тоже нет. Три раза в день в отверстие в двери тебе пихают миску с едой. Раз в неделю тебя выводят мыться. Если из тебя начало лить между банными днями, тем хуже: Никто об этом не знает, одна ты. Будешь бить и колотить в дверь — тебя только продержат там дольше. Вот и делаешь то же, что пещерная женщина. Заливаешь кровью ноги, заливаешь кровью пол.

Все удивленно повернулись к Хоуп. Она улыбается своей ослепительной улыбкой, издает беззаботный смешок.

— Я была в таком заведении, — говорит она. — В пятнадцать лет у меня появились странности. Я стала воровать и заговаривать на улице с мужчинами. Меня взяли под стражу, я сделала попытку убежать, перебралась через одну-две стены, нанесла один-два удара; прошло полгода прежде, чем родителям удалось вызволить меня. Шесть недель я провела в карцере. Мне повезло, за это время месячные были у меня два раза.

Оливер нарушил молчание.

— Но в мужских тюрьмах условия не лучше, — говорит он.

— Насколько я знаю, мужчинам дают туалетную бумагу в этих ваших «камерах уединения», — говорит Хоуп. — «Камеры уединения»! Звучит неплохо.

Топ, топ. Опасность подбирается все ближе. Одна жизнь гибнет за другой. Хоуп скользит по поверхности собственной жизни; острая на язык, с широко распахнутыми глазами, с необузданным сердцем, она играет наверняка.

— По-моему, ваше представление о перепуганных, онемевших от ужаса пещерных женщинах ошибочно, — быстро произносит Дженифер. — У них обязательно был хворост, и, когда они слышали рев саблезубого тигра, они просто разжигали костер. А другие заостряли колья, чтобы проткнуть зверю глаза, если он на них кинется. И дети вовсе не были грязные и не грудились в золе, они лежали, как и следует, на чистых подстилках из соломы и мха, в ряд у стены пещеры, с начисто вытертыми руками и лицами.

Топ, топ. Слышите? Дженифер живет в постоянной осаде: разжигает костер, точит колья, готовится отразить опасность. Она вылизывает своих детей, придает им надлежащий вид, как кошка вылизывает котят. Делайте это, не делайте то! Будьте осторожны, когда переходите дорогу, не разговаривайте с чужими людьми. Фтористые таблетки, чтобы в зубах не было дупла. Яблоко, апельсин и яйцо каждому ребенку каждый день, чтобы кости были крепкие, мышцы упругие, кожа гладкая. Восемь детей в доме. Апельсин в день на ребенка, скажем, в течение пятнадцати лет. Сорок тысяч штук или около того. Их надо купить, принести домой, помыть, снять с них кожуру и выкинуть ее. Все — ради витамина С.

Топ, топ. Если у детей все в порядке и вам нечего бояться, бойтесь, что они схватят насморк.

У меня нет детей, но меня тоже терзает страх, непонятно, что вырывает меня из сна посреди ночи; я уверена: в комнате кто-то, что-то есть. А я даже не могу зажечь свет. И тогда я зову страх к себе внутрь, я заговариваю с ним: скажи мне, говорю я, почему ты во много раз больше, чем того заслуживает один человек, и он отвечает: потому что я — все ваши страхи, а ты — все вы в тебе одной; вас не легион, как ты думаешь, тебе надо научиться делить меня с другими. Потеря одной женщины — это потеря каждой женщины. Голос страха звучит в темноте, я принимаю его в себя, он растворяется во мне, он часть меня, и вот он исчезает. Я снова засыпаю, перехожу от мрака в еще более густой мрак.

Я не думаю, что шаги страха когда-либо смолкнут — мягкие, настойчивые шаги за границей света от костра, — просто время от времени я сплю и не могу их слышать.