Свадьба Хелен Лэлли и Клиффорда Уэксфорда состоялась летом 1965 года. На Хелен было свободное атласное платье кремового цвета, отделанное бельгийскими кружевами. Все приглашенные единодушно считали, что из нее вышла бы модель, до того утонченно-изысканна была Хелен. Но на самом-то деле Хелен была для модели слишком пухленькой в свои двадцать с небольшим; это уже потом, когда усталость, заботы и время истончили ее, она могла бы вполне зарабатывать на жизнь этой профессией.

Клиффорд с Хелен являли собой красивую пару: львиная грива Клиффорда горела на солнце, а ее каштановые завитки раздувало ветром. На свадьбе были «все нормальные люди», то есть близкие, кроме отца невесты, Джона Лэлли. Мать невесты, Эвелин, скромно сидела в закутке все в том же голубом наряде, который был на ней и в тот вечер, когда познакомились Клиффорд и Хелен. Она оставила своего мужа, и знала, что это будет означать неделю, а может быть больше, скандала. Но ее это уже не волновало.

Шафером на свадьбе был Саймон Хэрви, писатель из Нью-Йорка. Клиффорд знал его весьма близко: они встретились как-то в пабе, и он одолжил ему свою пишущую машинку. Теперь Клиффорд был вынужден одолжить ему еще и денег на дорогу, но друг есть друг: у Клиффорда было множество знакомых — и мало друзей. Саймон писал комические рассказы из жизни гомосексуалистов. В то время еще было слишком рано, чтобы они заимели популярность. (Слово «гей» только-только вставало на ноги; быть гомосексуалистом означало сделать весьма смелый шаг, и говорить об этом можно было только шепотом). В наши дни он бы стал, конечно, миллионером.

— Как она тебе? — спросил Клиффорд.

— Если тебе нравится жениться на женщине, — сказал Саймон, — она, конечно, лучшее, что ты мог найти.

Он не потерял, к счастью, колец, и произнес прочувствованную речь, которая одна стоила билета на самолет от Нью-Йорка и обратно (стоимости билетов ему уже никогда не вернуть — Клиффорд это понял сразу).

Дядя Хелен по материнской линии, Фил, был посаженным отцом. Он торговал автомобилями; в летах, с большим носом и багровым лицом. Однако лучшей кандидатуры не нашлось: все более молодые люди мужского пола, знакомые Хелен, были или ее ухажерами, или когда-то ее любовниками, а это было уж вовсе неподходяще. Конечно, они бы ни проговорились — а Клиффорд бы не узнал, но Хелен хотела, чтобы ее замужество начиналось не со лжи, пускай и малой. Клиффорд, как ни странно, не возражал против дяди Филиппа, только сказал, что иметь в семье автомобильного дилера очень выгодно, и тут же сделал заказ на «мерседес», поскольку теперь он станет женатым человеком. А Хелен радовалась и дяде Филиппу — настолько был ощутим явный перевес приглашенных со стороны жениха. У Хелен было много друзей, однако как многие хорошенькие женщины, она лучше себя чувствовала в компании людей постарше, но грустила, не находя одного языка с женщинами, ощущая, что они недолюбливают ее.

Никто (исключая Клиффорда) не догадывался, что Хелен на четвертом месяце беременности. Знала, конечно, Энджи, но ей не было послано приглашение на свадьбу, и она вернулась в Йоханнесбург зализывать раны. (Хотя Энджи все еще собиралась вернуть себе Клиффорда в конце концов, и никакие помехи на пути не в силах были ее остановить).

Это был чудесный день во всех отношениях. Сэр Лэрри Пэтт подошел к Клиффорду и сказал:

— Клиффорд, я слагаю оружие. Ты — новый мир. Я — старый. Я подаю в отставку. Ты будешь управляющим Леонардос. Совет вчера так решил. Ты слишком молод, и я говорил им это, но они не согласились. Теперь все поступает в твои руки, парень.

Счастье Клиффорда было полным. Такой день больше не повторится! Хелен пожала его руку своей маленькой белой ручкой, но он не ответил на пожатие, а лишь спросил:

— Как наш ребеночек?

— Ш-ш-ш! — был ответ.

А сам он даже не заметил того, что более не принимает ее такой, какая она есть, а судит ее, подумав, что рукопожатие Хелен было вульгарно.

Леди Ровена выглядела, как подросший мальчик, в своей серой тунике с галстуком; она стреляла глазами с наклеенными ресницами на (которые в то время была мода) в направлении одного из кузенов Синтии из Миннеаполиса, и быстренько условилась с ним о любовном свидании прямо под носом у его жены. Синтия все видела — и вздыхала. Она думала о том, какую ошибку сделала, пригласив его: ей не следовало бы идти на контакт с собственной, теперь американской, семьей, которая так оскорбила ее когда-то в юности. Дурно, что такие качества передаются с кровным родством, рассуждала она про себя: Синтия помнила, как родной отец любил и ласкал ее в один день — и отталкивал на другой. Она совершила почти подвиг, вызволив семью из Дании: рисковала жизнью, а отец холодно поблагодарил ее, даже не улыбнувшись.

Он не простил и не простит. Она старалась вообще о нем не думать. Клиффорд был очень похож на ее отца: такие же детские голубые глаза. Иногда это бывало больно для нее.

Она надеялась, что Клиффорд будет счастлив с Хелен, что та даст ему то, что не смогла она. А Синтия не смогла, и в этом нужно признаться, безотчетно любить Клиффорда. Но, возможно, думала она, он и не замечал этого: он всегда вел себя так, будто был уверен в ее любви.

Отто с Синтией уехали домой в своем «роллс-ройсе». Джонни был за рулем. Джонни, в память о прошлом, всегда носил револьвер. Синтия полагала, что Отто слегка расслабился. Но на лице Отто застыло недовольное выражение.

— В чем дело? — спросила Синтия. — Я уверена, что если кто и может дать Клиффорду счастье, то это Хелен. Вспомни: он был обделен в детстве любовью и вниманием.

— Меня теперь беспокоит, — хмуро произнес Отто, — что он будет делать дальше? Глава Леонардос в его-то возрасте! Что он может возомнить о себе?

— Слишком поздно, — изрекла Синтия с упреком, — он уже мнит себя Богом.

Клиффорд с Хелен провели ночь в «Ритце», славящемся своим комфортом, в частности, мягкими кроватями.

— Что твои родители подарят нам на свадьбу? — спросил Клиффорд, и Хелен пожалела в тот же момент, что он спросил ее об этом. Клиффорд пребывал в странном настроении; окрылен и обеспокоен одновременно.

— Тостер, — ответила Хелен.

— Я бы предпочел, чтобы твои отец преподнес нам одну из своих картин.

Хелен знала, что Клиффорд ценит творения ее отца, но не понимала, за что. Хотя у него уже было полдюжины работ Лэлли, купленных за гроши и представленных на стенах его жилища, и восемь больших полотен, которые никому не были видны, сваленные в хранилищах Леонардос, Клиффорд не успокоился. Но Хелен было всего двадцать два, и она была никто, а Клиффорду — тридцать пять, и он был уже величиной, поэтому Хелен не нашлась, что ответить. После клиники «Де Вальдо» она больше не находила в себе смелости смеяться над ним, дразнить его или пытаться очаровать. Она воспринимала его уж слишком серьезно.

У нее, впрочем, были причины для беспокойства посерьезнее. Теперь она беспокоилась об их совместной жизни. Клиффорд к тому времени купил дом в тогда нереспектабельном районе Лондона, на северо-западе, вблизи Зоопарка, чтобы зажить там семенной жизнью. Он продал свою квартиру за две с половиной тысячи фунтов, а дом купил в Чалкот-сквер за шесть тысяч. Клиффорд рассудил, что со временем этот дом будет стоить намного дороже. (И он был совершенно прав: недавно этот дом был куплен за пятьсот тысяч фунтов). Клиффорд не оформил владение недвижимостью как совместное: он не думал, что это понадобится. В конце концов, это были еще шестидесятые; и собственность мужчины считалась лишь его собственностью, а жена мужчины должна была обслуживать эту собственность — и быть благодарной за такую привилегию.

Но сможет ли Хелен должным образом управлять домом? Ведь она еще так молода. Хелен верно оценивала свои силы: она бросила работу в Сотсби и пошла на кулинарные курсы в Кордон Блю. Клиффорд сказал как-то (и она убедилась, что он прав), что ей понадобятся все ее силы и все время, чтобы вести дом, и еще принимать и развлекать его друзей и коллег, и, как он сам ей предназначил, стать гранд-дамой и со временем становиться все более привилегированной леди. И будет ли на это время и энергия, когда ждешь ребенка? И когда ей следует дать знать об этом? Все это сильно смущало Хелен.

И тем не менее, она была полна надежд и лучших ожиданий. Она надеялась, к примеру, на то, что визитеры, коллеги и друзья Клиффорда не сочтут ее простушкой и глупым ребенком. Она надеялась, что Клиффорд не разочаруется в ней. Она надеялась, что сможет справиться с ребенком; что ей не придется отстаивать свою свободу и скучать по подругам, отцу и матери; в конце концов, Хелен надеялась, что сделала правильный выбор, выйдя замуж за Клиффорда.

Хотя… хотя какой выбор предоставляет нам обычно судьба? Мы встречаем кого-то… влюбляемся — и вот наша участь решена.

Клиффорд поцеловал ее, и рот его был горяч и упрям; он обнял ее — и в его руках она почувствовала себя защищенной. Был такой длинный день: день свадьбы. Сотни рук надо было пожать, сотни пожеланий выслушать; она очень устала. Но как странно, что наряду с уверенностью в счастье и любви — присутствовало и ощущение беспокойства, чувство страха перед будущим; оно сопровождало великую любовь, как маленький братец. Было такое ощущение, будто волны накатываются одна за другой на берег, и брызги навсегда улетают в небытие, прежде чем волна уйдет восвояси; и, что самое ужасное — чем выше пик волны, тем ниже провал, — так что даже само счастье подразумевает наличие несчастья.

В середине ночи прелестный золотой телефон на ночном столике зазвонил. Трубку сняла Хелен: Клиффорд даже не проснулся, он всегда спал крепко. Светловолосая голова на подушке, а под щекой — рука: как маленький ребенок. Хелен, снимая трубку, успела подумать, как чудесно знать такую интимную подробность о таком замечательном человеке.

Звонила Энджи из Йоханнесбурга. Она извинилась за отсутствие на свадьбе — и спросила, как прошла церемония.

«Но ты ведь и не была приглашена», — чуть было не сказала Хелен, но промолчала.

Энджи спросила, может ли она поговорить с Клиффордом. Она сказала, что хочет поздравить его с назначением директором Леонардос. В конце концов, это ее отец уладил все дело, так что право первого поздравления за ней.

— Уже два часа ночи, Энджи, — с мягким укором, на какой только была способна, сказала Хелен, — Клиффорд спит.

— И спит, как всегда, крепко! — отозвалась Энджи. — Знаю, знаю. Попробуй ущипнуть его за задницу. Обычно это помогает разбудить его. Он подсунул руку под щеку, правда? Совсем как ребенок… Ах, как больно вспоминать! Счастливица ты…

— Откуда это тебе известно? — спросила Хелен.

— Оттуда, откуда это обычно узнают все женщины, милочка.

— Когда?.. — упавшим голосом спросила Хелен. — …И где?

— Кто, мы с ним? Давным-давно, успокойся, дорогая. По крайней мере, уж пара месяцев точно прошло. Со времени твоего аборта мы более не… А тогда — да, на Коффн-плэйс, в его бывшей квартире. Хотя до этого — конечно, много раз, в разных местах, я не помню. Но тебе ведь это известно. Разбуди-ка его. Не будь ревнивой глупой гусыней. Если я не ревную, а я не ревную, с какой стати ты ревнуешь ко мне?

Хелен положила трубку и заплакала. Плакала она тихо, почти беззвучно, так что Клиффорд не услышал — и не проснулся. Затем она отсоединила телефон, чтобы Энджи не смогла позвонить вновь. Ярость, месть, печаль и отчаяние — все ни к чему, Хелен знала это. Она должна успокоиться и начать новую жизнь — замужнюю жизнь. Ей нужно будет усвоить новый взгляд на Клиффорда — и на себя.