Случился ли развод или нет, читатель, — брак еще не окончен, если от него остался ребенок. А уж если здесь замешана любовь — тем паче, Хелен продолжала видеть во сне Клиффорда. А Клиффорд, отказавшись от притязаний на сердце, душу и эротическую жизнь Хелен, обратил свое пристальное внимание единственно, как ни странно, на чрево Хелен, которое было захвачено другим. И это оскорбляло достоинство Клиффорда. Иначе я не могу объяснить его поведение. Хотя, конечно, его не оправдывает.

— Я хочу, чтобы Нелл была вырвана из ее рук, — сказал Клиффорд Эрику Блоттону — юристу и похитителю детей.

Имя Блоттона время от времени появлялось в газетах, где он осуждался и временами даже приговаривался к наказанию. Его квалификация похитителя не предполагала наличия у него офиса и кабинета; он предпочитал встречаться с клиентами в злачных местах: пабах, клубах. Но Джонни по приказу Клиффорда поставил Блоттона прямо в офис Леонардос. Какой это был прекрасный офис: с высоким грегорианским потолком, с дубовыми панелями на стенах и с огромнейшим столом. А картины на стенах — даже по ценам шестидесятых! — по меньшей мере на миллион. Клиффорд отдыхал, подняв ноги вверх, за этим невероятным столом, одетый в белую рубашку, в джинсы — и выглядел небрежно-вальяжно, хотя, когда он так не выглядел?

— Вырвана из рук? — переспросил Блоттон и запротестовал:

— Я бы хотел поставить дело не совсем так.

Блоттон был тощим, маленьким человечком с глазами убийцы, в хорошем костюме.

— Мы лучше скажем: востребована. — Он выкуривал до девяноста сигарет в день. Его пальцы были желты, как и его зубы; его одежда пропахла табаком.

Клиффорд забарабанил по столу своими длинными пальцами, которые так любила Энджи и не могла забыть Хелен, и заговорил о деньгах. Он предложил для начала Блоттону половину той суммы, на которую тот рассчитывал. Клиффорд не был щедр, даже в таких делах.

— В пятницу я выезжаю в Швейцарию, — сказал он. — И хочу, чтобы ребенок был в моем доме в Швейцарии в течение недели. До того, пока матери придет в голову, что я замыслил.

Матери! Он сказал ни «Хелен», ни «матери Нелл», даже не «моей бывшей жене», а «матери».

И в самом деле, если бы только Хелен читала колонки слухов в газетах, она бы узнала, что Клиффорд более чем на год перебирается в Швейцарию, и она бы не оставила малышку Нелл в детском саду с легкой душой в следующий вторник.

Но, выйдя замуж за Саймона, она больше не читала газет. Ей не хотелось: частое упоминание в них имени Клиффорда расстраивало ее. А его имя вечно мелькало то тут, то там; по крайней мере, до тех пор, пока оно всех интересовало.

— Плохая она мать, не так ли? — спросил Блоттон Клиффорда. Он загасил сигарету и закурил другую. В те времена табак не считался вредным для здоровья. Даже врачи рекомендовали курение как средство асептики и мягкий стимулятор. Исследования только-только начинали показывать, какую опасность несет курение, но эта статистика энергично отвергалась как курильщиками, так и табачными компаниями. Никто не желал верить этому — поэтому никто и не верил. Может быть, только единицы.

Блоттону хотелось представить Хелен в возможно более дурном свете. Он любил заниматься своей грязной работой с чистой совестью. Мы все нуждаемся в оправдании темных делишек: воришки оправдываются тем, что владельцы магазинов наживаются на завышенных ценах; мошенники-чиновники — тем, что им мало платят; мы предаем своих партнеров и оправдываемся тем, что они недостаточно любят нас. Оправдания, оправдания! Блоттон не отличался в этом от прочих, за исключением того, что дело, которым Блоттон зарабатывал себе на жизнь, было в этом обществе неоправдываемо — в отличие от прочих темных делишек.

Но для себя, тем не менее, он искал — и находил — оправдания. Клиффорд, к его чести, не стал подыгрывать Блоттону. Он не снизошел до ответа ему, просто предложил Блоттону на десять процентов меньше, чем рассчитывал в уме.

Клиффорд не мог подавить отвращения к этому человеку.

— Но двадцать процентов надбавки, — добавил он все же, — за то, чтобы ребенок улыбался, когда попадет ко мне в руки.

Таким образом, Клиффорд рассчитал, что путешествие по воздуху ребенок перенесет лучше, чем длительное путешествие в Европу морем, а затем поездом; он рассчитывал также, что по дороге Блоттон будет кормить Нелл, развлекать, подбадривать и всячески охранять от посягательств.

Клиффорд любил Нелл, читатель, но по-своему. Он просто не прилагал усилий, чтобы заслужить ее. Хелен же, при всей своей моральной неустойчивости и прежней безответственности, любила ее — и заслужила право любить. Я ни в коем случае не собираюсь привести вас к мысли, что женщины — всегда более любящие родители, чем мужчины. В некоторых случаях выходит как раз наоборот. А иногда я даже прихожу к мысли, читатель, что похищение ребенка из рук нелюбящего родителя — это единственное, что остается родителю любящему; хотя тяжело об этом говорить, и похищение всегда вызывает шок, злобу, страх, негодование — и расцвет всех видов подавленных инстинктов. Действуем ли мы из побуждений любви, как мы думаем, или же из мести? Все, что нужно знать о такого рода людях, как Блоттон, — это то, что они беспринципны и бесчестны.

Я сказала: путешествие воздухом, путешествие на самолете. Читатель, это не вгоняет вас в дрожь? Некоторые верят, что в самом самолете уже таится несчастье. Некоторые люди за всю жизнь так и не могут привыкнуть к мысли о том, что можно летать самолетами: в том, чтобы ползать посредством чего-либо по земле, есть свой резон. Чем более воображения мы имеем, тем более оно разыгрывает сценарий страшного несчастья. И хотя страх не может заставить нас не летать; и есть статистика, да, что пересекать заполненную автомобилями улицу опаснее, чем летать самолетами, но даже привычные к самолету путешественники вздыхают облегченно, когда благополучно приземляются в аэропорту. И какие жуткие картины иногда представляет телевидение или фотография нашим мещанским умам! А помните ли вы ту жуткую авиакатастрофу в 1974 году под Парижем: останки человеческих тел, остатки одежды, разбросанной по лесу! И один хорошо сохранившийся женский ботинок: я уверена, что то был ботинок моей подруги, летевшей этим рейсом; длинный, узкий, она всегда выбирала обувь не по размеру — и тогда это было все, что от нее осталось. А взметнувшийся ввысь столб огня: он сохранится в памяти навсегда, и потрясающе прекрасный, и ужасающе трагичный…

Но довольно. Что было, то было.

Джонни забрал Нелл из детского сада в тот роковой вторник в 11.15. Он вез ее в «роллс-ройсе», очень надежной машине.

— Мне не было сказано, что сегодня девочку забирает отец, — заметила с укоризной мисс Пикфорд, которая очень не одобряла разводы. Да и кто их одобряет? Но тогда они хотя бы были более редки, чем в наше время, когда каждый третий брак закапчивается разводом. Но, тем не менее, мисс Пикфорд позволила забрать девочку, обнадеженная солидным видом Джонни и «роллса». Отчего бы нет? Она знала Джонни: он иногда забирал девочку.

То есть как просто это было сделано! И как легко, оказывается, выкрасть ребенка.

Малышка Нелл сразу забралась на заднее сиденье: ей правился простор, нравились мягкие сиденья папиной машины. У отчима была «вольво»: она, конечно, и ярче, и легче, но «роллс» Нелл любила больше. Нелл вообще любила любить — предпочитала радоваться жизнью. Она, правда, выразила неодобрение по поводу мистера Блоттона, который также сидел на заднем сиденье.

— Ты кто? — спросила она. Ей не понравились его глаза: осторожные, ледяные и крайне во всем заинтересованные.

— Друг твоего отца.

Нелл не веря, покачала головой, и после этого она ему тоже не понравилась. Ему не понравились ее яркие быстрые глазки и здравый ум, светящийся в них.

— Куда мы едем? — спросила Нелл. «Роллс-ройс» взял курс на Хитроу.

— К твоему папе. Он купил новый красивый дом с бассейном и с пони.

Она поняла, что это неправда.

— Мама будет скучать по мне, и кто будет кормить Тэффина?

Тэффин был котенок.

— Мама привыкнет, — сказал Эрик Блоттон.

Думаю, что ему нравились плачущие женщины.

Нелл предчувствовала опасность, но не понимала, в чем она.

Она нащупала в кармане изумрудный кулон: кулон своей матери. Крошечный изумруд, оправленный в золото, в форме сердечка, на серебряной цепочке. Нелл почувствовала себя вновь виноватой: она скрыла его сегодня от всех.

— Завтра будет день сокровищ, — сказала детям мисс Пикфорд. — Принесите свои сокровища, и мы поговорим о них.

Нелл спросила после садика у Хелен, какие бывают сокровища, и та показала ей этот кулон. Клиффорд подарил ей его через неделю после свадьбы. Когда-то он принадлежал матери Синтии Соне, бабушке Клиффорда. Клиффорд потребовал после развода кулон через своих поверенных в суде, заявив, что это семейная реликвия, а Хелен не имеет более отношения к его семье. Но Хелен отказалась отдавать его — и он более не возникал с этим вопросом. Может быть, он тоже вспомнил те дни, напоенные любовью, когда он дарил Хелен кулон, а она приняла подарок? В те дни — когда создавалась Нелл.

Как бы то ни было, сейчас чудесная вещица лежала в кармашке у Нелл. Нелл тайком вынула кулон из шкатулки, куда его положила мать, веря, что вечером же, после детского садика, вернет «сокровище» на место. Нелл очень хотелось продемонстрировать свое сокровище детям и воспитательнице. Это было самое дорогое у нее и у матери: подарок Клиффорда. А когда дошло до показа «сокровищ», Нелл отчего-то не стала показывать кулон: отчего, она и сама не знала.

— А где твое сокровище, детка? — спросила мисс Пикфорд.

Но Нелл лишь покачала головой и улыбнулась.

— Ну, в другой раз, милая. Не расстраивайся, — сказала мисс Пикфорд.

Казалось, за всю ее жизнь никто не разговаривал с Нелл грубо или недобро. Ее родители враждовали и, случалось, поливали друг друга грязью, но никогда, хвала Господу, не делали этого в ее присутствии. И эта уверенность, что мир хорош и добр, помогла Нелл пережить нелегкие последующие годы.

Пока мистер Блоттон и Нелл приближались к аэропорту Хитроу, Хелен уже пришла забирать девочку и рыдала, и звала на помощь, обнаружив ее исчезновение; а техник в аэропорту, опаздывая выпустить самолет по расписанию, пренебрег проверкой на усталость металла, сам себя успокоив тем, что проверка бессмысленна, поскольку самолет недавно поступил со сборки. Таким образом, он просмотрел трещину, которую мог бы обнаружить простым, невооруженным глазом, не говоря уж о своем оборудовании; ту самую, что пролегла под одним из стабилизаторов хвоста. Техник подписал готовность самолета, и машину вывели из ангара к воротам номер 43, полет на Женеву.

И Эрик Блоттон вместе с малышкой Нелл, не достигшей еще и четырех лет, прошли на посадку.

— Можно, мы сядем впереди? — спросила Нелл, когда они вошли в самолет. — Папа всегда сидит впереди.

— Нет, нельзя, — сердито буркнул мистер Блоттон, таща ее дальше по проходу.

В переговорах с Клиффордом Блоттон настоял на том, чтобы он с девочкой летел в Женеву первым классом, и вытянул у Клиффорда деньги на билеты первым классом в один конец. Клиффорд неохотно отсчитал деньги, хотя и предполагал, что Блоттон смошенничает и оставит себе разницу за оплату билетов, что, естественно, Блоттон и сделал. А так как он курил (что было видно по его пожелтевшим пальцам), а проверяющей посадку стюардессе он активно не понравился, то она посадила их в салон для некурящих. Вследствие чего они затем оставили свои места и перешли в самый хвост самолета, где воздух густ и неподвижен, где тяжело дышать и где можно ощущать все нюансы вибрации и толчки, которые, без сомнения, с болью и трудом выносит и сама машина в воздухе. Эрик Блоттон, человек без особого воображения, переносил толчки и ямы спокойно, но согласился бы лучше умереть, чем обойтись без сигареты.

Нелл была напугана, но не показывала вида. В наши дни, конечно, маленькая девочка в компании одинокого, да еще неприятного вида, курящего мужчины, привлекла бы не только внимание, но и вызывала бы подозрение. Служба аэропорта отложила бы их паспорта до выяснения; позвонили бы родителям и в полицию. Но то были времена невинности. Никто не задал Блоттону никаких вопросов. У Нелл был собственный паспорт, для получения которого в те времена требовалась подпись лишь отца, не матери.

Вы можете задать вопрос: отчего же Клиффорд сам не вез девочку? Зачем было ему связываться с Блоттоном? Я думаю, ответ прост: Клиффорду хотелось больше испугать Хелен, инсценировать действительное похищение. Кроме того, он был вечно занят и любил обращаться к помощи третьих лиц.

Нелл, по своему обычаю, улыбалась. Если бы она не улыбалась, а плакала или кричала, или не желала идти в самолет, может быть, кто-то и вмешался бы. Она настолько невзлюбила мистера Блоттона, пропахшего табаком, что, как бы в оппозицию этому, решила не показывать вида и вести себя хорошо.

— Даже если тебе кто-то не нравится, — растолковывала ей Хелен, — будь умницей и не показывай этого.

Единственной печалью Хелен было опасение, что Нелл станет похожа на отца — и начнет выказывать свои антипатии слишком открыто. Такое неделикатное поведение, может быть, приемлемое для мужчины, обернулось бы трагедией для женщины. Так, по крайней мере, считала Хелен. Эти события, помните об этом, читатель, случились во второй половине шестидесятых, и доктрина, признававшая, что все, приемлемое для мужчины, приемлемо и для женщины — и наоборот, только-только начала проникать сквозь умы обитателей Машвел-хилл, где проживали Хелен, Саймон и Нелл. И где, с этого злополучного дня, будут жить отныне лишь Хелен и Саймон.

В тот день погода была беспокойная. Хвост самолета, как мы знаем, был с трещиной; кроме того, в самый первый выезд из ангара хвост получил сильный удар, однако об этом решено было не докладывать. Трещина обросла целой сетью маленьких паутинистых трещин, и это также было недосмотрено техником. Это еще более ослабило конструкцию. Если бы полет через Британский пролив был спокойным и проходил в хорошую погоду, возможно, тогда этот потрепанный самолет и долетел бы благополучно до Женевы. И скорее всего при посадке все неисправности машины были бы обнаружены — и ее сняли бы с полетов.

Но теперь нам только остается доложить о том, что произошло далее. При подлете к французскому побережью неожиданный креп и удар воздушной волны практически снесли крышу хвостовой секции. Некоторое время крыша еще зависала, пока очередной удар не снес и пол секции. Затем хвост отделился и растаял вдали. Такие абсурдные, простые и глупые вещи происходят время от времени; слава Богу, не слишком часто. Самолет тем временем начал нырять вниз, к глади моря. Декомпрессия, возникшая в задней части самолета, грозила выводом из строя контрольных систем. (Самолеты такой конструкции более не производятся; его тогдашние конструкторы просто-напросто были лишены воображения; да и на чем учиться человечеству, как не на своих ошибках и трагедиях, особенно в области новых технологий?) Самолет, зарываясь носом вниз, полетел к береговой линии, и развалился, нырнув в воду. Сиденья, вместе с привязанными к ним пассажирами, крутясь в воздухе, вылетали из салонов; части машины разлетались на мелкие куски, разорванные силой разрушения. Я надеюсь, что никто не успел испытать ни действительной боли, ни действительного страха. Не было времени: все случилось внезапно и стремительно. Перед ожиданием смерти обычно наступает паника; здесь не было этого ожидания. По крайней мере, так говорится; и я надеюсь, что это правда.

Но вот что случилось с хвостовым отсеком: он плавно и грациозно планировал в воздухе, и воздушная струя, по каким-то неведомым законам аэродинамики, поддерживала его в полете; его относило слегка то вправо, то влево, будто парашют, и в этом хвостовом отсеке сохранялись два кресла и сидящие в них мистер Блоттон и Нелл; и солнце сияло, и ветер задувал сигарету мистера Блоттона, а внизу, под ними, море лизало берег. Это было захватывающе интересно и даже приятно; это было самое прекрасное путешествие в жизни Нелл, и она никогда не смогла его забыть. Да, конечно, она была напугана; да и как не быть; но она крепко вцепилась ручонкой в изумрудный кулон, который все еще покоился в кармане, и знала отчего-то, что ничего плохого не случится. Представьте: ей было всего около четырех лет от роду.

Хвост самолета плавно опустился на мель возле берега. Берег был пустынен. Разбросанные остатки самолета зарылись в грязь и песок в четверти мили отсюда, отнесенные далеко на побережье. Мистер Блоттон отстегнул привязные ремни и вышел с девочкой из воды. Они уселись на берегу, в крайнем шоке, но избежавшие смерти и невредимые. Вскоре он встал и поставил на ноги девочку, но ее ноги подогнулись, и она снова опустилась на землю.

— Давай не лентяйничай, — скомандовал он ей. — Вставай!

И вновь поставил ее на ноги. Затем, наполовину волоча ее, наполовину подталкивая, он довел Нелл до ближайшей проселочной дороги, по которой они устремились на поиски деревни.

Эрик Блоттон был предприимчив, в этом нет сомнения. Не прошло и пятнадцати минут, как их самолет исчез с радарных экранов (поиски остатков продолжались всего восемь минут), а Блоттон уже стоял у конторки банка в небольшом городке Лозерк-сюр-Манш, обменивая швейцарские франки на французские. Нелл была скорее ошеломлена, чем испугана или огорчена, потому что ей еще не приходилось ходить так далеко и так быстро на своих маленьких ножках.

Если не считать мокрых брюк и хромоты, возникшей вследствие мозолей, мгновенно натертых им из-за ходьбы в мокрой обуви, то мистер Блоттон выглядел довольно обычно для странствующего торговца, например, и уж совсем не был похож на почти единственного спасшегося пассажира потерпевшего катастрофу самолета, погубившего семьдесят три жизни. А Нелл выглядела просто как маленькая девочка, наказанная отцом за то, что намочила одежду.

Спустя несколько секунд в округе уже ревели сирены, и все машины и автобусы, которые только можно было найти в этой глухой провинции, устремились к месту катастрофы. За ними явились тележурналисты и газетные репортеры из Франции, а затем и со всего мира. И кому тогда было дело до сердитого хромающего джентльмена с маленькой девочкой, обменивавшего накануне днем деньги в банке?

— Давай быстрее, — шипел мистер Блоттон на Нелл, таща ее за руку к автобусу на Париж, стоявшему в сквере на стоянке. Он потерял свои сигареты, что привело его в страшное расстройство.

— Я стараюсь, — жалобно проговорила Нелл, и ее голосок тронул бы самое черствое сердце, но только не сердце Блоттона.

Дело было в том, что перед посадкой мистер Блоттон остановился перед конторкой, за которой сидел страховой агент. Раньше такие конторки были повсеместно в аэропортах; затем почти исчезли, а теперь, по меньшей мере, более редки, чем тогда. Тогда вы могли за пять фунтов застраховать свою жизнь на два миллиона фунтов — не на случай катастрофы, а просто на случай любого риска, которому могла бы подвергнуться жизнь застрахованного и его родственников. Мистер Блоттон как раз оформил такую страховку — и успел отправить ее в конверте своей жене, Эллен (вернее, чек по страховке).

Да, как мы теперь видим, у него были причины нервничать перед полетом. Никогда не нужно верить статистике: вдруг этот «один на миллион» случай падет именно на вас.

Мистер Блоттон привык соображать быстро. Даже пока хвост с двумя креслами, крутясь, приземлялся на отмель побережья, план действий уже был ясен для него. Его сочтут погибшим. Прекрасно! Он будет скрываться некоторое время, пока его супруга не получит страховку: затем он пошлет за нею посыльного с рассказом о происшедшем на самом деле; она простит его — и они уедут в Южную Америку, где законы слепы, если есть деньги, и заживут прекрасно, и он пошлет к черту свою опасную профессию.

Правда, совсем не в духе миссис Блоттон было жить шикарно, что называется, на широкую ногу: она не одобряла курение, алкоголь и иностранцев. Но вдруг жаркий климат Южной Америки и деньги сделают ее щедрее? Эрик Блоттон любил жену — и ожидал от нее одобрения и уважения. Их брак был бездетным; хотя бы поэтому Эрик Блоттон ждал понимания со стороны супруги: так сказать, если у меня нет детей, то я украду ваших!

Впрочем, обязанность любой любящей и верной жены — всегда видеть занятие своего мужа в наилучшем свете, а Эллен была любящей и верной женой.

— Что же мне с тобой делать? — спросил Блоттон у Нелл, когда они уже сидели в автобусе, катящем в направлении Парижа. В существовании этого ребенка заключалось единственное препятствие на пути к осуществлению его плана. Четыре года достаточно для того, чтобы проболтаться, но, к сожалению, слишком мало для того, чтобы запугать девчонку или подкупить с целью добиться ее молчания. Трудный возраст.

— Я хочу в туалет, — вот и все, что сказала Нелл, и наконец, впервые за весь ужасный день, когда она была похищена и вдобавок перенесла катастрофу, она начала плакать. Мистеру Блоттону пришлось побороть искушение заткнуть ее рот и нос навсегда, чтобы она задохнулась: нельзя же делать это в публичном месте. Но у него тут же возникла блестящая идея: поселиться в каком-нибудь маленьком отеле по фальшивому паспорту (у него было их три), а затем придушить девчонку во сне. Потом он уничтожит паспорт и смешается с толпой на парижских улицах. Ребенок не будет страдать; она даже ничего не поймет. Да и что за будущее было ей уготовано, если бы она выжила? Мистер Блоттон чувствовал в отношении живых детей примерно то же, что и мистер Ранкорн в отношении еще не рожденных: что в некоторых случаях лучше вообще не жить. Ветеринары легко решают такие вопросы с бесхозными животными, и никто не упрекает их в этом. Если существо страдает — лиши его жизни! Давайте прекратим страдания других — а заодно и свои при виде этих страданий.

— Бедняжка! — «Le pauvre petite!», проговорила хорошо одетая француженка, сидевшая на сиденье позади них: она была настолько хорошо одета и выглядела так прекрасно, будто была, по меньшей мере, управляющей делами международной компании, а не французской домохозяйкой, едущей в Париж. Но таковы француженки! — Ты хочешь сделать пи-пи? — спросила она, обращаясь к Нелл.

Нелл перестала плакать, кивнула и улыбнулась, поняв если не слова, то добрый тон дамы. Дама была внимательна и добра до конца: она с чарующей улыбкой попросила водителя остановить автобус возле дорожного туалета и сопровождала туда девочку, в то время как мистер Блоттон сидел, надувшись, на своем месте.

— Моя мама будет скучать по мне, — пыталась поделиться с дамой девочка. — Я хочу домой, к маме. Мы полетели на самолете, но он упал с неба.

Но, несмотря на все свое очарование, дама не говорила и не понимала по-английски, поэтому она просто усадила девочку рядом с мистером Блоттоном, и водитель тронул автобус, недовольно бормоча себе под нос. Автобус шел с опозданием в две минуты пять секунд, что во Франции недопустимо.

Но кто знает, может быть, еще кто-то понимал по-английски в автобусе?

— Куда мы едем? — потянула Нелл за рукав мистера Блоттона. — Пожалуйста, поедем домой.

— Пропади ты! — вслух высказался мистер Блоттон.

«Слишком опасно теперь убивать ее, — думал в пути мистер Блоттон. — Нас заметили».

Кроме того, какой прок от этого? Мертвое тело — это всегда хлопоты. Его нужно, тем или иным способом, убрать, а это уже денежные издержки. (Сегодня, конечно, вы можете анонимно продать тело для отделения органов, но вспомните: мы говорим о событиях тридцатилетней давности, а тогда не существовало широко распространенной пересадки органов).

К счастью для Нелл, мистеру Блоттону пришлось подумать — и прийти к иному решению. Он просто потеряет малышку Нелл, и потеряет с выгодой для себя. Он знал теперь, что делать.