— Сбежала! — воскликнула Аннабель Ли, когда муж сказал ей, что постель Эллен Рут пуста, и девчонки нигде нет. — Дрянная, негодная девчонка! — И она ногой толкнула пустую бутыль из-под шерри под кровать, чтобы муж не увидел ее. Это была двойная супружеская кровать, но Хорейс спал обычно на кушетке на чердаке, где собирал игрушечную железную дорогу. Это была удивительная и хитроумная система с электронным управлением, и дети бы оценили ее, если бы были к ней допущены.

Побег — такое же страшное преступление в приютах, как поджог и кусание. Ребенок, который бежит, считается неслыханно, чудовищно неблагодарным. Потому что любое заведение для детей считается добрым, прекрасным, благодатным местом. Если ребенок (или заключенный, или пациент) не соглашается с порядками и ведет себя не по уставу, он считается не только своевольным и дрянным, но и приносит всем кошмарные беды. От бегства нужно лечить, считают работающие в приютах. Лечение соответственное: догнать, поймать, вернуть — и суровейшим образом наказать, будто это наказание каким-то неведомым образом внушит любовь к ненавистному ранее месту.

— Будешь теперь знать! — кричит свора взрослых провинившемуся, сопровождая обычно слова ударами. — Это тебя научит! Начнешь теперь любить свой приют (школу, интернат)! Мы тебя научим быть благодарным!

Аннабель Ли организовала погоню за маленькой Эллен Рут.

Да-да, она действительно спустила собак. Она не имела на это право: власти, узнай они, не одобрили бы таких действий, однако вспомните, что она уже опустошила бутылку шерри, ожидая, пока ее муж Хорейс наиграется в поезда и, возможно, придет в постель. Между прочим, значительная часть денег, пожертвованных миссис Блоттон, была потрачена на эту чудесную железную дорогу; и ни один человек, увидевший ее (хотя таких почти не было), не стал бы отрицать, что это замечательная вещь: с туннелями и сигналами, с придорожными деревьями и хорошенькими коттеджами по обочинам, а коттеджи были с настоящим электрическим освещением и занавесочками на окнах. Гордостью Хорейса к тому же была замечательная коллекция паровозов — включавшая легендарный «Санта Фе». По накладным вся эта роскошь значилась просто «игрушки», так что ни одна комиссия бы не придралась, а кто будет проверять чеки по наличествующим игрушкам? Так что проверяющих не нашлось.

— Собак! Спустите собак! — кричала Аннабель Ли, выбираясь из кровати: тяжелая, неуклюжая фигура в неуместной на ней тонкой шелковой ночной рубашке (на которую Хорейс ни разу не обратил внимания, но она не теряла надежды). — Полицию вызывать нельзя, будет скандал! Нет покоя с этой девчонкой, а у нее еще гниды в волосах, это будет обнаружено, и позор обрушится на мою голову! Эта маленькая мисс нуждается в хорошей трепке, и она ее получит!

Как будто, читатель, Нелл и без того уже не получила слишком много незаслуженных трепок в своей жизни.

Аннабель Ли держала своих черных собак в конурах, что тянулись снаружи столовой, так, чтобы дети могли каждый день видеть их, идя к завтраку или к обеду. Собаки усмиряют детей, говорила Аннабель. Они, несомненно, усмиряли, хотя бы своим свирепым, оскаленным видом, после весьма продолжительной голодовки.

— Если не научишься делать то-то и то-то (не бегать до коридору, чистить свои расчески, не терять носки и прочее), — говорила Аннабель Ли, — то я скормлю тебя собакам.

Дисциплина в «Ист-лэйке» никогда не была проблемой.

Перед тем, как приезжала инспекция, собак перемещали в дальний угол сада, а на их место сажали кроликов.

— Как хорошо, что у детей есть зверюшки! — восклицала при этом комиссия.

— Так же, как и игрушки! Где игрушки, вы говорите? Вы говорите, они сломаны? Но ведь дети у нас тоже поломаны жизнью, бедняжки! Они не могут обходиться с игрушками нормально!

— Как им повезло, что они попали к вам, миссис Ли, такой доброй, семейной женщине. Какое с ними нужно терпение! Вы всем даете пример!

И инспекторы говорили об этом так часто, что Аннабель Ли и в самом деле поверила, что это так.

Большинство людей, несомненно, верят, что они — хорошие люди. Встречали ли вы, читатель, хоть одного человека, который думал бы про себя, что он дурной человек? Но где-то такой человек должен обитать, иначе мир не пребывал бы в таком дурном состоянии. И в ту ночь, когда родители Нелл вновь соединились, хотя и к печали Артура Хокни и Саймона Корнбрука, сама Нелл бежала по теплой звездной ночи, по залитой лунным светом дорожке через болота Хакни, а ее преследовали две огромные и злобные черные собаки. Следом за собаками на миниавтобусе ехала пьяная, озлобленная, не хуже собак, Аннабель Ли.

Читатель, я вовсе не против доберманов. Если они хорошо воспитаны и находятся в хороших руках, то они бывают самыми элегантными, отзывчивыми, тонкими существами. Но если они взращены кем-то вроде Аннабель Ли, они становятся монстрами. Они и хотели бы быть цивилизованными, но были обречены на дикость, и за это ненавидели людей. Они впали в такой раж, что, если бы нашли Нелл, то разорвали бы ее на кусочки.

Муж Аннабель Ли, Хорейс, глядя вослед этому трио: двум собакам и безумно выкрикивавшей что-то жене — подумал было, не позвонить ли ему в полицию и не прекратить ли деятельность Аннабель раз и навсегда, но воздержался и пошел к себе на чердак взглянуть, сможет ли недавно приобретенный и любимый теперь, но достаточно древний «Санта Фе» пробежать круг и одолеть крутой подъем. Честно говоря, я полагаю, что Хорейс был слегка сумасшедшим. Может быть, его стоило бы пожалеть, но мне отчего-то не хочется.

А Нелл бежала: ах, как она бежала! Она бежала по ровной дороге и по кочкам; по траве и по ручьям; она бежала к большой дороге, навстречу звукам движения, рычанию моторов — там, ей казалось, она будет в безопасности. Это ужасно наблюдать, как маленький человечек бежит к подобному месту, но Аннабель Ли была так же исполнена жалости к Нелл, как к таракану, упавшему в кастрюлю с картофелем (а тараканов в «Ист-лэйке» водилось множество). Если ребенок убежал, то это вина ребенка: таково было понимание жизни Аннабель Ли. Она сделает все, чтобы поймать девчонку — и наказать, и никто, кроме Хорейса (а он ничего не расскажет), не поймет, отчего же ребенок бежал. Возможно Эллен Рут погибла бы в аварии на этой дороге, как раньше могла погибнуть на Рут Насьональ, и все, что отпечаталось бы в памяти бедной девочки, была перевернутая жизнь. Дороги, эти людоеды нашего века, взяли бы ее в качестве жертвы, и Аннабель этому бы способствовала. Аннабель Ли, в сравнении с мужем, была не только немного помешанной, но к тому же и злобной женщиной. Она беспричинно ненавидела Нелл, вернее, ненавидела ее по той причине, что девочка была не как все дети в Центре: здравой умом и добродетельной. Тогда, две недели назад, обритая Нелл не казалась слишком привлекательной, это правда, и теперь на голове у нее был ровный светлый пушок, стоящий дыбом, отчего Аннабель казалось, что у девочки в волосах гниды. Вероятно, она просто была настроена против Эллен. А Эллен к тому же осунулась, и глаза ее от пребывания в «Ист-лэйке» начали опухать. Действительно, вовремя она бежала оттуда!

Итак, наша маленькая обритая Нелл бежала к шоссе и бежала, не зная сама — на удачу или на смерть. И, когда она уже добежала до самой дороги, и перескочила через ее бортовое ограждение, Аннабель Ли отозвала своих собак, остановила ландровер и пьяно смеялась, сидя в стоящей возле дороги машине. Затем она развернулась и поехала домой.

Но Нелл была удачливой: это качество она унаследовала от отца. То есть, несмотря на кошмарные повороты ее жизни и ужасное по самой сути событие: ребенок затерялся в огромном мире, — иногда в ее судьбе случались светлые полосы. Примерно такая же удача выпадает пауку, свалившемуся в ванну, когда человек, войдя в ванную комнату и увидя его, вместо того, чтобы пустить горячую воду и смыть поскорее несчастное создание в сливное отверстие, вежливо предлагает ему ниточку, по которой можно выбраться наверх. Хотя добрая Божья матерь чуть не упустила свою обязанность следить за Нелл, но она, наконец, вернулась на свой пост (лучше поздно, чем никогда! — но какая беспечность!) и предложила бедному ребенку ту самую спасительную ниточку в виде грузовика, припаркованного у самой обочины возле полицейского поста, где Нелл перелезла через ограждение. Один борт грузовика был приподнят, другой опущен, тент сзади расстегнут. Водитель грузовика Клайв и его сменщик Бино при помощи фонарика что-то поправляли у капота.

Подъехала вторая машина, и водители молча и быстро перегрузили какую-то массивную мебель внутрь своего грузовика под тент. Вторая машина уехала во тьму.

Нелл, затаив дыхание, смотрела: ей что-то подсказывало, что в этой машине — ее безопасность и спасение. В момент, когда Бино с Клайвом опять вернулись к капоту, Нелл стремительно подбежала к наклонившемуся борту, взобралась и юркнула под тент. Здесь собаки ее не найдут. Клайв и Бино закончили работу, подняли, чтобы оглядеть, тент, не заметили внутри ребенка и застегнули тент накрепко.

Нелл оказалась под тентом вместе с деталями античных скульптур: это была нашумевшая крупнейшая кража античных произведений искусства из одного прекрасного здания — Монтдрагон-хауз. Нелл с похищенными вещами продолжила путь на запад, а Клайв и Бино — веселые ребята и, несмотря на свое преступное деяние, хорошие парни — смеялись от души всю дорогу над тем, как ловко им удалось использовать полицейский пост и саму полицию для прикрытия хищения. Нелл слышала этот смех и чувствовала себя так, будто она вновь оказалась среди друзей. В «Ист-лэйке» было очень мало смеха.

Нелл заснула, и ничего не могло разбудить ее: ни качка, ни голоса, ни стук, пока неожиданно не открылся полог грузовика, и на Нелл упал яркий луч света; она оказалась на Дальней ферме, в прекрасном, зеленом и идиллически спокойном Хиерфордшайре. Здесь ей предстояло провести следующие шесть лет жизни.