Видение же Эвелин о малышке Нелл было более или менее правдоподобно. Нелл проводила свои солнечные дни на зеленых полях. Это была ферма, но ее хозяева, Клайв и Полли, были отнюдь не фермерами, а уголовниками, иммигрантами из лондонского Ист-Энда. Это место было для них ценно его скрытостью от глаз и возможностью убежища от преследований полиции, а отнюдь не скотом, молоком и сметаной.

Чистотой ферма не блистала; традиции же Полли в готовке состояли в тушеных бобах, подгоревших тостах или, еще лучше, в обилии копченого лосося и шампанского. Во всяком случае, приготовлением пищи Полли себя не обременяла. В то же время Полли в душе была деревенской женщиной и хозяйкой. Она выращивала на плетне, огораживающем свинарник, а на самом деле склад ворованных товаров, прелестные вьющиеся растения; но земля ее, в немалом количестве восьми гектаров, либо стояла под парами, либо сдавалась под выпас. Немного позже в означенном свинарнике устроили производство наркотиков. Когда же у Полли заводились большие деньги, то она предпринимала путешествие в местную оранжерею, чтобы купить и посадить в саду растения уже в полном цвету.

Так что можно сказать, что в качестве воровской «малины» это место стало во всех смыслах более цветущим, чем в дни своего фермерства.

Но, читатель, я забегаю вперед.

Вот что случилось с Нелл, когда она была обнаружена в грузовике по приезде на ферму, в самые ранние часы утра, среди драгоценной старинной утвари, похищенной из одного знаменитого особняка. («Кража века», так назвала эту кражу пресса, хотя абсолютного права на то у прессы не было, поскольку век далеко не закончился: оставалось еще двадцать пять лет). Клайв и Бино при помощи Полли и Рэйди выгрузили старинный книжный шкаф — беспечно и небрежно, и оттого утеряв безвозвратно ценное стекло — а затем восемь прелестных небольших картин пейзажной живописи британских мастеров — Рембрандт и Ван Гог были оставлены в музее по вполне резонной причине: почти невозможно продать такие вещи, они слишком известны. Затем были выгружена пара серебряных подсвечников времен Якова I — а за ними обнаружилась свернувшаяся калачиком маленькая, грязненькая, заспанная, жалкая, обритая Нелл.

Они помогли ей выйти на солнышко. Что им было делать? Я ненавижу саму мысль, читатель, о том, что им могло прийти в голову сделать с ней. Самое логичное для всякого преступника — убрать свидетеля, заставить его замолчать навсегда.

Но Нелл оглянулась, посмотрела на замшелые камни, освещенные солнцем, на цветущие повсюду клематисы, на развалившегося на солнце и потягивавшегося белого кота Полли — и проговорила:

— Как тут у вас хорошо! (Еще бы, в сравнении с центром Ист-лэйк!)

И Клайв, и Полли, и Бино, и Рейди — все заулыбались. Как только они заулыбались, Нелл почувствовала себя в безопасности.

— Тебя срочно нужно вымыть, — решила Полли, и раз уж пошла речь о мытье, то Нелл почувствовала себя еще лучше.

Когда они позавтракали сметаной с соседней фермы, то что им оставалось делать, кроме как оставить Нелл у себя?

Нелл рассказывала им о том, что ее преследовали с собаками, а она убегала, но они не смогли поверить в то, что кто-то мог быть так жесток, чтобы травить ребенка собаками! Она сказала; что ее зовут Эллен Рут, однако Полли и Рэйди не понравилось это имя. Полли сказала, что ей всегда нравилось имя Нелл, поэтому так ее и решили назвать. У Полли были, несомненно, способности к экстрасенсорике: она могла предсказывать судьбу — и ей являлись привидения. Удивительно уже одно то, что она решила переименовать Эллен именно в Нелл.

Полли была хохотушкой, рыжеволосой, быстрой молодой женщиной. Рэйди была маленькой, тощей, с замедленными движениями и вялым темпераментом. Клайв был худым и гибким, а Бино толстым и высоким. Всем им было около тридцати. Все они дружно верили, что после очередной кражи завяжут с этим делом, разбогатеют, и уедут в Рио-де-Жанейро или еще в какое-нибудь чудесное место, где будут жить все вместе, в роскоши и припеваючи.

Но как-то так получалось, что никуда они не уезжали: так и оставались жить на отдаленной ферме.

Волосы Нелл быстро отрастали, а ее личико сияло от счастья и удовольствия. С каждым днем она расцветала. Она брала карандаш и рисовала портреты с кота Полли, и портреты получались на удивление хороши, и все очень гордились ею. Она недаром была внучкой Джона Лэлли. Хотя, к счастью, она унаследовала лишь его талант, а не его ужасный характер.

— Мне кажется, нам следует взять ее в дочери, — сказал как-то Клайв Полли. — Сделай вид, что она наш ребенок, свяжись с местными властями, запиши ее в школу. Что-нибудь в этом роде.

— Я — мать?! — удивленно переспросила Полли.

Беспечная на вид Полли страдала той болезнью, которую психологи называют заниженной самооценкой: она никогда не верила, что у нее может быть брак, как у всех, нормальный муж, ребенок. Вот отчего к двадцати восьми годам у ее ничего этого не было. (Кстати, именно в этом возрасте мы обнаруживаем, что оцениваем себя достаточно трезво — а может быть, просто к этому времени проходит уже достаточное время для того, чтобы взглянуть трезво на жизнь). Но затем Полли подумала: «А почему бы нет? По крайней мере, мне не нужно будет ходить беременной — и портить фигуру». Это было более чем странное рассуждение, поскольку фигуры у нее не было как таковой. Но, как и все женщины, принимавшие в своей жизни ЛСД, а это была середина семидесятых, и, следовательно, бум на ЛСД, Полли слегка утеряла связь с реальностью. Эти люди видят мир таким, каким хотят его видеть, а вовсе не таким, каков он есть. Они, к примеру, могут поверить в то, что еды в доме предостаточно, и неважно, есть она на самом деле или нет, и отказаться ходить в магазин. Если, к примеру, не хочется напоминать ребенку о том, что нужно ложиться спать, то они и не станут укладывать ребенка. У детей, растущих возле таких женщин, есть определенные преимущества, а именно — общая жизнерадостность обстановки и настроение типа: «А, гори все синим пламенем», но есть и свои недостатки. Детям приходится заботиться не только о себе, но и о своих родителях в весьма раннем возрасте: буквально добывать деньги на пропитание, ходить самим в магазин, самих себя укладывать спать — нередко при этом и спать-то лечь некуда, если не стащить с постели несколько бесчувственных взрослых тел — или, если не в силах стащить, перелезешь через них. Детям нужны порядок, рутина и безопасность: если этого у них нет, то дети, как правило, делают вид, что они есть. Делала вид и Нелл, и это ей удавалось.

В сельской школе не стали задавать вопросы: она была на пороге закрытия от отсутствия учеников, а при виде хорошенькой Нелл глаза директора школы засияли от удовольствия. Был даже проигнорирован вопрос об отсутствии свидетельства о рождении ребенка.

Таким образом, маленькая Нелл Бичи пошла во второй класс, и все сочли ребенка плодом совместной жизни Клайва и Полли. Полли, конечно, не озабочивалась успеваемостью девочки, не участвовала в родительских комитетах. У нее вечно не хватало времени: постоянный приток ворованных товаров не давал расслабляться.

Полли любила, напевая, мыть Нелл в огромной сияющей белизной ванне с львиными головами и лапами по бокам. Она укладывала Нелл на высоченную железную кровать с продавленным, но мягким матрасом, с пыльными и истрепанными одеялами, которые ранее использовались для заворачивания ворованной утвари.

Нелл внимательно постигала уклад жизни и новые правила. Пища здесь подавалась время от времени, вовсе не по часам, но кто был голоден, свободно мог взять себе что угодно — в буфете или из холодильника; и никто не бил за это по щекам, и не кричал, и даже не удивлялся. Если тебе нужны были новые носки или чистые чулки, то приходилось добывать их самой, иначе никто не позаботится; а старые приходилось вовремя стирать — и помнить об этом, иначе вскоре будет не в чем пойти. Нелл это устраивало, хотя приходилось порой ходить в школу в мокрых носках, что было неудобно. Нелл утешала себя тем, что она всегда вновь убежит, если ей что-то не понравится. Если удалось однажды — удастся и дважды.

— Улыбайся почаще, — говорила ей Полли. — Все трын-трава, все так весело!

Вскоре Нелл вновь научилась всем улыбаться, и не с целью угодить, а потому что жизнь была легка и весела; и она вновь прыгала, хотя могла спокойно ходить, но это хороший знак, который означал, что Нелл совершенно позабыла мысль о побеге.

Она приняла ферму как свой дом. Хотя иногда задумывалась над тем, кто же ее настоящие родители. Ей хотелось спросить, но она знала, что вопросы здесь не поощряются. Если вы здесь — вас принимали, но и вы должны принять все, как есть.

Мысль о родных, о родном доме временами поселяла в душе Нелл печаль. Она раскачивала языком свои шатающиеся молочные зубы, и это было хотя и больно, но приносило определенную пользу: чем быстрее вывалятся старые, тем скорее вырастут новые: большие и белые. Так же она намеренно расшатывала в душе болезненный вопрос: кто она и откуда. Она вспоминала о Роуз, которая мочилась до ночам в постель, и скучала по ней, и думала: как там Роуз без нее? Она вспоминала старика и двух старух, всех в морщинах, в странном, темном, огромном доме; она помнила, как пекла тосты перед камином. Иногда она делала тосты для Полли и Клайва, иногда и для их друзей, если они приходили к завтраку. Нелл собирала пустые бутылки, подсчитывала их и серьезно говорила: «Тринадцать! О, мой Бог!» — и все смеялись.

Она не любила лишь мысли об огне: это нагоняло на нее страх, тоску и смутные воспоминания о рушащихся со страшным звуком стенах, под которыми остались двое добрых стариков. И еще в воспоминаниях остался странный певучий звук, и печальный, и приносящий счастье одновременно. Ей снилось одно место, и ей казалось, что оттуда она и произошла: там внизу блестело на солнце море, и над головой был небосвод, и теплый ветер обдувал лицо, и все было так прекрасно… Это и есть рай, думала она.

Тем временем было и чтение, и чистописание, и заучивание таблиц, и игры с друзьями, и разговоры. Это было новое открытие большого мира. Поначалу Нелл была застенчива, тиха и послушна.

— Какая умница ваша девочка, — говорила Полли мисс Нэйн, учительница. — Это награда для матери! — И Полли сияла от удовольствия.

Со временем, конечно, послушание пропало, и Нелл стала и более вздорной, и более живой. Однако она никогда не была вредной, и никогда никого не мучила; она легко сходилась с друзьями, и все хотели с ней дружить.

Школа давалась ей легко — и приносила радость. У Нелл был маленький радиоприемник, подаренный ей друзьями Клайва. Приемник был отнюдь не дешевенький, принимал много станций, и временами Нелл сидела перед ним, слушая, озадаченная, стараясь понять, что же представляет из себя этот огромный мир. А понять было нелегко! Когда ей надоедали сообщения, она искала музыку и слушала песенки. Телевизора на ферме не было: не из принципа, а лишь оттого, что окружавшие ферму горы мешали хорошему изображению, и на экранах были одни помехи. Вот так Нелл и проводила дни: читала, разговаривала, прыгала и была счастлива.

Надо сказать, что занятия Полли и Клайва можно оправдать лишь одним тем фактом, что они взяли девочку к себе, и девочка росла здоровой и счастливой. Если у них такой ребенок, думали деревенские жители, то они и сами неплохие люди. К тому же, Нелл была талантлива. Когда ей исполнилось девять, она впервые участвовала в конкурсе детского рисунка «До десяти» и заняла первое место. К десяти годам Нелл стала первой ученицей в школе.

Но тут мы забежали вперед. Оставим же пока Нелл расти на отдаленной ферме — и вернемся к другим героям.