Мы все уже наслышаны, читатель, о биологических «часах», отсчитывающих для женщины детородный возраст, — в самом деле, по-моему, сейчас об этом говорят даже слишком много, — этим даже нагнетается на женщин какое-то излишнее беспокойство. Доктора покачивают неодобрительно головами, если вам за тридцать, а вы намереваетесь рожать в первый раз, а уж если вам более сорока, то ваше стремление забеременеть вообще воспринимается как нечто предосудительное и безрассудное. Однако, как объяснил мне мой доктор, ученые, которые толкуют о риске поздней первой беременности (а они называют нее «старыми первородящими» уже в том случае, если нам за двадцать пять), все отклонения в развитии плода связывают с возрастом отца или матери. Мне повезло с моим врачом — он сам родился, когда его матери было сорок шесть, — и ни он сам, ни его родители никогда не пожалели об этом. Еще он рассказал мне об одном парижском враче, который после некоторой гормональной поддержки дал возможность родить шестидесятилетней женщине — вот это да, сестры мои! Всегда вы должны решать сами: да или нет! И я даже сочувствую Энджи в ее желании родить ребенка от Клиффорда (только в этом я ей сочувствую — ни в чем другом!). Вот сейчас ей уже сорок, а ребенка все нет, и она, как и другие женщины ее возраста, растерянно чувствует, что время уходит, она не помнит о том парижском докторе и не желает ждать до шестидесяти лет, чтобы заиметь ребенка, покорно благодарю!

Когда Клиффорд вновь сошелся с Хелен, Энджи почувствовала себя глубоко несчастной, порвала отношения со своим полупартнером-полулюбовником Сильвестром и вернулась в Йоханнесбург, собираясь открыть там филиал Леонардос. Она была главным держателем акций компании, и другие директоры не могли ей помешать в этом, хотя не очень доверяли ее вкусу и сомневались, что она, женщина, сможет создать нечто, подобное лондонскому Леонардос. Кроме акций Леонардос, она унаследовала от отца десять золотых приисков и управляла ими, не слишком считаясь с правами чернокожих рабочих. Она была деятельна, уважаема, даже достойна восхищения — но не любима. Она жила в большой роскоши — и очень скучала. Будь она обходительнее и добрее, она, с ее энергией и финансовыми возможностями, могла бы оказать неоценимую услугу культурному миру белых африканцев, пригласив из Европы выдающихся художников, которые могли бы создать там свои школы, и оказать тем самым смягчающее и обогащающее влияние на несколько «кричащее» искусство местных художников. Но Энджи не умела быть обходительной и доброй. Если посетителям художественной галереи не нравились выставленные там произведения искусства, она презирала их вкус, если же посетителям нравилось — она презирала искусство, которое может нравиться толпе, которую она презирала. Она не могла бороться с собой. У нее была тайная любовная связь с ее управляющим — чернокожим африканцем, их отношения тем не менее были ужасны: она презирала его за то, что он боготворил ее, так как не верила, что ее можно боготворить. Чем больше она презирала его, тем больше презирала себя — и наоборот.

Ну вот, теперь мы знаем достаточно об Энджи и можем себе представить, насколько непростые ситуации она сама могла себе создавать.

Энджи было скучно в день Рождества; и когда ей надоело плавать в бассейне, а от ее любимого коньячного напитка с мятой у нее расстроился желудок, это заставило ее вспомнить о своем возрасте. А тут еще какая-то восемнадцатилетняя девчонка осмелилась строить глазки ее чернокожему управляющему, а этот разбойник, Энджи могла бы поклясться в этом, улыбался ей в ответ, сверкая белыми-белыми зубами! О, в такой день, живи Энджи в Древнем Риме, не один раб по ее велению лишился бы головы, а если бы она жила в прошлом веке в южных штатах Америки, она приказала бы бить их смертным боем, не пощадив ни жен, ни детей. А сейчас она решила хоть на ком-нибудь отыграться.

Она начнет с того, что шокирует своих соотечественников, приобретая для галереи несколько сюрреалистических произведений. Она отправится в Англию и постарается вырвать Джона Лэлли из цепких рук Клиффорда, и если при этом придется разорвать некоторые контракты, что ж, очень жаль! Пусть Клиффорд попытается с ней бороться. Думается, не так уж трудно будет заманить его в постель. Когда же, наконец? Она наденет на себя столько золота и драгоценностей, что он не устоит. Должно быть, Хелен, с ее сладкими, жеманными улыбочками, уже начала надоедать Клиффорду. Да так оно и есть!

— Я ненавижу тебя, Хелен! — произнесла Энджи вслух.

Хелен недостойна Клиффорда: она слишком пассивна, легкомысленна и беспечна — однако он любит ее! А самое главное — у нее дети от Клиффорда!

— Вам что-то нужно, мэм? — заботливо поинтересовался Том, ее управляющий. Он был очень нежен с ней. Он так сочувствовал ей, бедной, холодной и никому ненужной!

— Нет, мой мальчик, — со злостью ответила она. — Я уже достаточно от тебя получила. Ты свое отслужил.

Так оно и было. То, что белый господин увольняет черного работника безо всяких на то причин — обычное дело в Йоханнесбурге. «Скажи спасибо, — говорила его мать (ему было всего двадцать два года), — что тебя не обвинили в покушении на изнасилование белой женщины». Такое тоже случается.

И Энджи вылетела в Лондон.