Вскоре после того, как вопрос о приобретении Уэксфорд-холла был решен, в один из воскресных дней Энджи, как я уже говорила, нанесла визит Джону и Мэрджори. Джон был вежлив, корректен, абсолютно трезв и чисто выбрит, а Мэрджори — в домашнем просторном халатике — не скрывала свою беременность. Они беседовали за жареной бараниной с красносмородиновым желе (последняя банка из запасов, приготовленных еще Эвелин) и говорили главным образом о Клиффорде Уэксфорде, хотя Мэрджори все время старалась прекратить этот разговор.

— Ни в коем случае, — говорила Энджи, — вы не должны подчиняться условиям, оговоренным в контракте с Леонардос. Они ставят вас в какие-то совершенно неестественные рамки. Мы можем обратиться в Европейский Суд. По существу, этот контракт ограничивает ваше творчество тремя картинами в год, поддерживая тем самым высокую стоимость ваших произведений, но при этом выигрывают все, кроме вас. Весь доход получает галерея Леонардос, но не вы. Сколько они вам выплачивают?

— Две тысячи в год.

— Но это же ничтожно мало, — улыбнулась Энджи. — Это настоящая эксплуатация.

— Конечно, — сказал Джон, — я за год пишу не три, а гораздо больше картин. Но я не имею права их продавать.

— Он хранит их в сарае, где велосипеды, — заметила Мэрджори.

— Очень хочется посмотреть их, — загорелась Энджи.

Джон Лэлли пообещал, что покажет ей все как-нибудь в другой раз: тропка к сараю грязная, ступеньки там разбиты, освещение плохое.

Энджи сказала, что она неоднократно встречалась с Клиффордом Уэксфордом. Тот как-то рассказывал ей о случае, когда Джон много лет назад застал их вместе с Хелен, и Клиффорд ударил Джона и сбил его с ног. Клиффорд, конечно, заинтересован в том, чтобы все осталось, как есть. Он принадлежит к тому типу людей, которые сами очень стараются представить себя творческими личностями, но у них ничего не выходит. Она очень удивлена, что Джон Лэлли не остановил свою дочь, когда она вторично сошлась с Клиффордом, ведь после первого раза уже было ясно, что ничего хорошего не получится.

— Она мне не дочь, — снова взъярился Джон. — Она убила мою жену.

— Но, Джон, — предостерегающе начала Мэрджори.

— Ничего не «Но, Джон»! — оборвал ее, по своему обыкновению, художник.

— Ты снова за старое, — укорила его жена. Он замолчал.

— Не знаю, но после того, что случилось с Нелл… — вздохнула Энджи. — Конечно, мы тогда были дружны с Хелен, и я, со своей стороны, должна была подсказать ей, чтобы она лучше присматривала за Нелл, раз уж Клиффорд так упрямо себя вел. Дело, конечно, не в Клиффорде, но, по крайней мере, девочка была бы жива. Да, Клиффорду все сходит с рук! Вот, например, он, Джон Лэлли — ограничен в своем творчестве, фактически куплен им в собственность — да разве речь идет только о Лэлли — ведь и другие художники, живущие в этом мире, страдают от эксплуатации таких дельцов! Надо этому положить конец!

Ну можно ей, Энджи, хотя бы только заглянуть в этот сарай? Вот она бы брала себе всего десять процентов, как владелец галереи, ну еще немного на организацию выставки перед торгами, а после продажи картины художник получил бы не менее двадцати процентов чистой прибыли.

Джон Лэлли повел Энджи в свой сарай.

— Считайте меня своим другом, — говорила она. — Мы затаскаем Леонардос по судам. Посмотрите-ка, какие нашлись покровители искусства!

— Да, да, мы им покажем! — поддакивал ей Джон.

Мэрджори сказала потом мужу, что она сомневается в том, что Энджи была когда-то кому-то другом, но он уже ее не слушал.