В канун Рождества на взлетной полосе в Хитроу стоял частный самолет, готовый к вылету. Дело было лишь за тем, чтобы объявили, что полоса расчищена от снега.

Хелен и Клиффорд сидели в салоне и держались за руки. Барбара расположилась от них через проход; она протянула ручку, чтобы ухватиться за другую руку Хелен. Она нашла в ней мать, и в то же время могла не расставаться с няней. Ее суровое личико было теперь светлее и радостнее. Юная Нелл Килдар сидела сзади, и ее черные стриженые волосы были вызывающе зачесаны назад и вверх. Она была теперь ведущей моделью «Дома Лэлли».

Они летели в Нью-Йорк, на Рождество в Манхэттене, на открытие выставки «Мода как искусство» в большой новой галерее, выходящей окнами на центральный парк.

Нелл боялась самолета. На счастье у нее, как всегда, висел на шее оловянный медвежонок.

Эдвард, Макс и Маркус были за неделю до этого отосланы в Диснейленд и должны были присоединиться к Хелен и Клиффорду позднее. В Диснейленде они находились на попечении двух стоических нянь Это была целиком идея Нелл.

Хелен была утомлена энергией и шумом, исходящими от мальчиков, и заслуживала, по мнению Нелл, отдыха. Клиффорд, насколько это видела Нелл, был не настолько стоиком в отношении мальчишек, как Хелен. Он кого-то напоминал Нелл, но она не могла вспомнить кого. Она смущалась в его присутствии, а это было незнакомое ей чувство. Все это удивляло ее, и она старалась держаться от Клиффорда подальше. Нелл чаще стала напоминать себе, что она просто служащая в фирме, а отнюдь не член семьи. Ей нельзя было привязываться к семье. Вспомните, читатель, о печальном опыте Нелл: люди, которых она любила, внезапно умирали либо исчезали; хорошие времена сменялись для нее ужасными. Более того, ей казалось, что в том есть ее вина. То, что она любила, уничтожалось либо огнем, либо другой стихией. Она стала очень осторожна!

Барбару спросили, не желает ли она поехать вместе с мальчиками в Диснейленд.

— Нет, нет! — закричала девочка, уткнувшись головой в живот Нелл. — Они такие грубые! Я не хочу с ними! — Барбара только-только начала кое-что делать сама, и все были довольны результатами воспитания.

Джон Лэлли также был в самолете, и вместе с Мэрджори. Ведь он был ведущим художником Леонардос, а в те дни художнику нужно было быть на виду (невозможно болев прятаться в полях, рисуя подсолнухи).

На Мэрджори была самодельная шаль: она сшила ее из квадратиков собственными руками. Некоторые из были вырезаны из старого голубого костюма, что носила по торжественным случаям мать Хелен, Эвелин: она не смела потратить деньги на новый наряд до самой смерти. Вам и мне известна вся эта печальная история, читатель. Но никто этого не заметил — даже сама Хелен.

Маленький Джулиан остался на попечении Синтии. Они переехали из своей квартиры и теперь проживали в маленьком домике в Хемпштеде, где малышу всегда были рады.

О, Синтия изменилась тоже!

Она была так рада за Клиффорда, так горда им за тот злополучный день суда в Нью-Йорке. Ее родня сблизилась с ней, да и она не могла более выдерживать долговременной вражды по отношению к ним. Теперь Отто, когда-то невзрачный рабочий-строитель в Копенгагене, стал богатым, уважаемым и почитаемым человеком, вновь неровней им, только с другой уже позиции. Трудные времена изменили его в выгодную сторону. Как приятно вглядываться на свою жизнь — и знать, что ты прожил ее достойно.

Хелен, между прочим, была одета в костюм из дорогой тяжелой шелковой ткани, которую смоделировал для нее, снизойдя до этого занятия, Джон Лэлли. Рисунок, также изобретенный Джоном, состоял из чередования крошечных золотых львов и белых ягнят. И львы не пожирали ягнят, а преспокойно возлежали рядом. Силуэт же был разработан рукой Нелл в те самые времена, когда Хелен тосковала по Клиффорду и не могла работать — поэтому передала Нелл свои недоработанные рисунки.

На борту самолета находились восемь полотен Джона Лэлли: четыре — из старых, мрачных и отчаянных его шедевров, а четыре — новые, более жизнерадостные работы. В целом его старые картины помещались в галереях, новые — в частных коллекциях.

Когда Нелл вошла в салон, Клиффорд улыбнулся ей дружеской теплой улыбкой: он знал, насколько Хелен привязана к девушке. Он готов был примириться с постоянным присутствием Нелл: она была дружелюбной, жизнерадостной, с ней легко было поладить. Хотя, надо сказать, ему не нравилась ее прическа.

Иногда, видите ли, я не уверена, что готова вполне простить Энджи: мне временами кажется, что в ней было более зла, чем я полагала. Может быть, это в своем бегстве от Энджи Клиффорд попадал то и дело в чужие и разные руки? А по мере того, как он все более запутывался в женщинах, он крушил всех и вся на пути? Но это может означать лишь одно: что в Клиффорде было нечто от Энджи, иначе от кого мы в этой жизни всего сильнее бежим, кроме как от самих себя.

И только тогда, когда Энджи была уже мертва, Клиффорд стал наконец свободен — и вернулся к самому себе, а этот «он сам» оказался гораздо приятнее, чем кто-либо мог предполагать. Проклятие было снято.

И кто иной, как не семья Артура Хокни вместе с крошкой Анжелой — очаровательной малышкой с оливковой кожей и глазами-маслинами — мог сидеть позади них в самолете? Они воспользовались возможностью долететь в частном самолете до Нью-Йорка, чтобы провести Рождество вместе с родственниками Артура — и показать им малышку. Клиффорд предложил им этот полет по настоянию Хелен. Если эти люди — друзья Хелен, то они станут и его друзьями, решил он. Было, правда, смутное неприятное воспоминание насчет Артура в памяти Клиффорда — но теперь это казалось столь давним делом, что Клиффорду ничего не хотелось припоминать. Ким была пристроена в питомнике: теперь, увы, под новым управлением. Бренда вышла замуж за Неда: ее пятна, между прочим, тотчас же пропали. Мать ее, похоже, собиралась жить вместе с ними.

А в хвостовой части самолета, на излюбленных местах Питера Пайпера, помещались двое представителей «Пайпер арт секьюрити Лтд»: сам Питер Пайпер и отец Маккромби.

Оба нервничали по поводу присутствия в самолете Артура Хокни.

— Я не рассчитывал на этого чернокожего, — проговорил Питер Пайпер и зажег еще одну сигарету. Его руки сильно дрожали, и неудивительно: слишком многое зависело от событий этого дня.

А затем, читатель, случилось следующее. Когда самолет поднялся в воздух, отец Маккромби неторопливо прошел в кабину, и никто не подумал остановить его или поинтересоваться, зачем он туда идет. Когда он вышел, он подталкивал пилота дулом пистолета.

Нужно было некоторое время, чтобы все осознали, что случилось: слишком нереальным казалось происходящее. Лишь Барбара быстро сориентировалась: она вскочила, уткнулась головой в колени Хелен и спрятала в ее шелке голову.

А теперь и Питер Пайпер, вставший со своего места в хвосте самолета, направлял на всех дуло огромного страшного пистолета.

— Сидеть, — приказал он вскочившему было Артуру.

Артур сел на место.

— Самолет что, никем не управляется? — испугалась Мэрджори.

— Он на автопилоте. Некоторое время это будет безопасно, — заверил Артур. — Нужно сохранять спокойствие.

— А ну заткнись] — рявкнул Питер Пайпер, и Артур пожал плечами и заткнулся.

Никогда не знаешь, чего ожидать от преступников. С другой стороны, лучше их не провоцировать, потому что они нервничают, и могут сделать глупость, которая окажется для кого-нибудь смертельной. Обычно такие люди достаточно глупы, что само по себе опасно.

Пилот был усажен в кресло, покинутое Барбарой. Слава Богу, его не подстрелили: преступники значит не были, совсем глупы. Значит, с ними возможны переговоры. Артур потрепал Сару по колену:

— Не волнуйся, — сказал он, но это было бесполезно.

Питер Пайпер взял под контроль пассажиров, а отец Маккромби прошел в кабину и сменил курс — на небольшой городок на побережье севернее Нью-Йорка, где у него оставались друзья и некоторые знакомые.

Вся история казалась сном. Никто не кричал (даже Джон Лэлли), никто не впадал в истерику (даже Мэрджори). Было похоже, что все они плавно перешли из реальности в гангстерский фильм.

Артур не шевелился и ждал развития событий. Питер Пайпер заговорил.

Он сказал, что это не похищение с целью выкупа и не шантаж. Это просто вооруженное ограбление: он желает заполучить картины Лэлли.

Клиффорд рассмеялся:

— В таком случае, полагаю, у вас есть некий новый рынок сбыта, потому что на существующий вам нечего и надеяться: покупатели краденого скупают лишь старых мастеров, мастеров французской школы и изредка — дорафаэлевских мастеров. Но современных британских художников?! Вы шутите! Даже похитители обязаны кое-что знать об искусстве! Как, вы сказали, ваше имя?

Артур слушал и надеялся, что Клиффорда не занесет слишком уж далеко. Бледность на лице Питера Пайпера все усиливалась. Никому не бывает приятно, когда его невежество обнаруживают публично, но когда тебя унижают прилюдно твоя потенциальная жертва — это слишком.

То, что изрыгал из себя Питер Пайпер, было ужасно. Не осмелюсь повторять это, читатель. Он обозвал Клиффорда всеми возможными ругательствами. А самолет в это время кренило и качало, когда он попадал в воздушную яму, и даже когда не попадал.

Все были настолько озабочены качкой, что, казалось, пистолет Питера Пайпера уже никого не волнует. Дело в том, что с той поры, как отец Маккромби в последний раз управлял самолетом, прошло некоторое время, и к тому же, чтобы успокоить нервы, ему пришлось выпить достаточное количество брэнди.

Отец Маккромби вспомнил, что в бытность свою летчиком британской военной авиации он разговаривал с Богом, и Господь Бог отвечал ему. Теперь, надравшись бренди и предчувствуя критический момент, он вновь обратился к своему Создателю, стараясь выправить накренившийся и сопротивляющийся самолет. Казалось, сам дьявол завихрял потоки воздуха, через которые летел самолет.

Один Питер Пайпер не замечал этого: он вдруг начал обвинять Клиффорда в преступном заговоре, воровстве, совращении, незаконных поступках и даже в похищении детей, употребляя самые живые и яркие выражения.

— Эрик Блоттон! — вдруг выкрикнул Клиффорд. — Вы — Эрик Блоттон! — Он пристально смотрел на желтые от никотина, трясущиеся пальцы Питера Пайпера. Конечно! Разве мог он забыть их?

При этом оба — Хелен и Артур готовы были закричать, позабыв начисто обстоятельства в которых оказались: если вы — Эрик Блоттон, то где же Нелл?!

Но тут Эрик напрягся и подобрался, его палец вновь был на курке пистолета. А Джон Лэлли внезапно вернулся к своей прежней сущности и принялся кричать в ярости, что его картины не стоят даже того, чтобы их похищали. Мэрджори стала одергивать его так же, как если бы она была Эвелин.

А Эрик в это время пытался сорвать ожерелье с шеи Хелен, а преуспев в этом, яростно отшвырнул его, поскольку тут же убедился, что это просто пластик; а затем потребовал, чтобы все присутствующие достали и передали ему кошельки: исследовав содержимое, он нашел там лишь кредитные карточки и рассвирепел окончательно (теперь ему просто необходимо было поиметь хоть что-то, иначе он в своих же глазах стал выглядеть просто дураком). А самолет по-прежнему качало и кренило.

Когда пилот осмелился предположить, что если его немедленно не допустят к управлению, может произойти несчастье, то Блоттон ткнул рукоятью револьвера в голову пилота, и тот потерял сознание (или просто симулировал?).

Анджела пронзительно кричала, а Клиффорд пытался успокоить Хелен… Артур же все бездействовал, чего-то выжидая (или он был просто парализован? — или утерял все свое мужество вместе с потерей чувства вины?), Сару стошнило прямо на ботинки Эрика Блоттона, и все это было бы смешно, если бы не было так страшно.

А что же Нелл? Нелл видела в своей жизни множество преступников.

Она сразу же распознала блеф и хвастовство; поняла, что пилот симулирует; она знала, что самое опасное — в непредвиденном случае, а не в самих намерениях преступников.

— Послушайте, — спокойно сказала она Эрику Блоттону. — Успокойтесь. У меня есть кое-что драгоценное для вас.

И она вытянула из-под джемпера оловянного мишку на цепочке и неторопливо отвинтила его головку: ее движения были точны и уверенны. Все молчали и наблюдали. Нелл изъяла из головки крошечный изумруд и вручила его Эрику. Ей было очень жаль расставаться с ним, но она понимала необходимость — и не колебалась.

— Это настоящий изумруд, — сказала она, — и кроме того, это талисман удачи. Возьмите его себе. Мне кажется, он вам нужен.

И тут Хелен взглянула на изумруд — а потом на Нелл, и Клиффорд повторил ее движение глаз, а затем и Артур; и всех троих осенило одновременно.

— Это мой кулон, — сказала Хелен. — Я его хорошо помню. Мне подарил его Клиффорд. Ты — Нелл! Наша Нелл. Ты — моя и Клиффорда дочь! Ну, конечно! Иначе и быть не может!

И в этот момент, когда лежавший на полу пилот поймал взгляд Артура и незаметно кивнул, Артур сделал внезапный выброс в сторону Блоттона, который был вполне беспомощным и неумелым преступником, как и большинство из них, моментально разоружил его и усадил в кресло. Затем, вместе с пилотом, он прошел в кабину и вывел оттуда злополучного отца Маккромби. Можно с уверенностью сказать, что Маккромби был почти счастлив тем, что его вывели: чем дольше он разговаривал с Богом, тем дольше тот молчал — и тем хуже вел себя самолет. Чему мы с вами, читатель, я думаю, не должны удивляться.

— О, черт, — сказал Маккромби, — лучше бы я умер.

Но не думаю, что это было сказано искренне. К тому времени самолет благополучно и почти в срок приземлился в аэропорту Кеннеди, и Блоттон с Маккромби были переданы с рук на руки поджидавшей их полиции.

Клиффорд с Хелен нашли свою малышку Нелл, а она нашла родителей, и, нужно добавить, ни один из них не был разочарован.

— Так она нам приходится сестрой? — спросили при встрече Эдвард, Макс и Маркус, нимало не удивленные этим — и гораздо более возбужденные своими воспоминаниями о Диснейленде.

— Это наша внучка! — воскликнул при встрече Отто. — Но нужно что-то сделать с ее волосами!

Однако, что там говорить о том, как Отто был растроган. А Синтия прыгала, как девочка, и казалось, сбросила двадцать лет. Она уже почти условилась о свидании с мужем своей подруги, однако вовремя остановилась.

— Отчего бы ей не перестать возиться с тряпками — и заняться настоящей живописью, — то было приветствие внучке, конечно же, от Джона Лэлли.

И Нелл наконец убедилась, что любить людей — вовсе не так опасно, как она считала прежде; и она позволила себе даже влюбиться в невероятно юного студента, который ездил на мопеде — и считал, что все кругом должны носить одежду из голубого китайского хлопка. Нет, долго бы этот роман не продлился, да и не предназначен он был для серьезных чувств, но это было начало. Нелл доставляло необыкновенное удовольствие просто держаться за руки — и она ощущала себя тогда не такой резкой и скованной. Она чувствовала, что становится похожа на мать, что в ней просыпается женственность.

А сколько всего невероятного предстояло рассказать Нелл родителям: о французском замке де Труа, о приемнике и кошмарной Аннабель, об облачном рае Дальней фермы и о своем житье-бытье в собачьем питомнике.

Клиффорд и Хелен вряд ли полноценно внимали ее рассказам, и вы, читатель, поймете их. Им не хотелось рассказывать в подробностях о том, каким образом они потеряли Нелл: они боялись вновь потревожить старые раны друг друга — и нанести травму Нелл. Кроме того, чем мудрее мы становимся с возрастом, тем меньше бывает желания выяснять прошлое.

Но какие же они счастливчики, что им был дан второй шанс! И как мало они заслуживают его, можете добавить вы.

Детей нужно любить и лелеять, а не использовать в качестве шахматных фигур в матч-реванше.

А что касается того, стоило ли Хелен вновь прощать Клиффорда, тем более, вновь выходить за него замуж — уж на то у каждого свое мнение. Я и сама не уверена в ответе.

Но это я говорю не к тому, что Хелен нужно прислушиваться к чьим-либо советам. Достаточно того, что она просто любит его — вот и все. Любила всегда.

И лучшее, что остается теперь нам — пожелать им всем, чтобы отныне они жили в счастье и согласии. И, думаю, у них ровно столько же шансов на это, сколько и у любого из нас.