В понедельник утром, совершенно исцеленная, Руфь встала с гостиничной кровати, навсегда распрощалась со своим теперь уже вполне ясноглазым любовником и отправилась на городскую окраину. Она остановилась у входа в большой особняк со множеством окон (некоторые были зарешечены), утопавший в зелени. Кусты вокруг него были посажены в строгом порядке — все одинаковой породы, из самых неприхотливых.

Руфь позвонила в звонок с табличкой «Для посетителей». Дверь открыла сама миссис Трампер. Ей было немногим за пятьдесят, лицо испещрено красными пятнами от лопнувших кровеносных сосудов. Мощная челюсть, недобрый взгляд, расплывшаяся талия. Большинству ее подопечных она казалась дородной, Руфи она показалась чуть ли не маленькой.

— Вам кого? — спросила миссис Трампер, не слишком дружелюбно, но и не чересчур враждебно, чтобы не попасть впросак: на прошлой неделе одна старушка померла, и ее комната до сих пор пустовала. Кто знает, может, у этой великанши имеется подходящая мамаша, которую ей желательно пристроить, может, даже не просто подходящая, а почти идеальная — скажем, с признаками преждевременного маразма, но пока еще не страдающая недержанием. Государственная дотация на уход за такими больными часто выражается в довольно приличной сумме, причем считается, что диагноз «старческий маразм» автоматически предполагает недержание, и за это платят отдельно, независимо от состояния — конкретного больного.

— Миссис Трампер? — осведомилась Руфь.

— Да. — Миссис Трампер затушила сигарету, опасаясь, как бы гостья не оказалась представительницей местных органов здравоохранения. Во-первых, у нее был крупный, волевой подбородок, а во-вторых, — миссис Трампер по опыту это знала, — если у женщины на лице волосатые родимые пятна и она ничего по этому поводу не предпринимает, такая женщина, как правило, обладает непоколебимой уверенностью в собственном превосходстве. Люди этого сорта часто занимают инспектирующие должности — выискивают недостатки у других.

— Если не ошибаюсь, вам требуется помощница с постоянным проживанием? — сказала Руфь, и миссис Трампер, взглянув на затушенную сигарету, решила, что ее еще можно будет докурить. Она провела Руфь в свой кабинет. Конечно, ей требовалась помощница — обслуживающего персонала всегда не хватало. Старых больных людей вообще гораздо больше, чем готовых ухаживать за ними молодых и сильных.

Руфь сказала, что до последнего времени жила на севере страны, недавно овдовела и имеет опыт по уходу за престарелыми.

У миссис Трампер и в мыслях не было проверять, насколько все это соответствует действительности. Кандидатура ее вполне устраивала: сразу видно, что сильная — а это первое требование для такой работы, и опрятная — у посетителей останется благоприятное впечатление. Честность тут особой роли не играла, поскольку при всем желании красть у постояльцев было почти нечего — в этом возрасте людям незачем обременять себя лишним имуществом, а главное, дай им волю, так через пару дней у них в комнатах черт ногу сломит.

Миссис Трампер провела Руфь по всему зданию, по пути объясняя, в чем будут состоять ее обязанности и как вообще поставлена работа в Рествуде — именно так называлось это заведение. Вдоль переднего фасада, в одноместных комнатах с окнами в сад, размещался наиболее привилегированный контингент — те, кого поместили сюда состоятельные родственники. Была тут даже одна титулованная старушенция, которой надлежало уделять особое внимание, потому что ее присутствие благотворно сказывалось на престиже Рествуда; сей даме была выделена персональная ванная. В задней части здания, в двух-, трех- и четырехместных комнатах проживали родственницы из семей победнее. Недельная плата за проживание в Рествуде троекратно превышала размеры пенсионного пособия, так что в целом это было более или менее элитарное заведение.

— А, старичье есть старичье, — сказала миссис Трампер. — Вся эта элитарность — чистая блажь. Не позволяйте им садиться себе на голову. Построже с ними, построже! Помните: это те же дети. Вам приходилось иметь дело с детьми?

— Приходилось, — ответила Руфь.

— Тогда все будет в порядке, — заверила ее миссис Трампер. — Заметите мокрую простыню, запах — немедленно мне докладывайте. И учтите, они все жутко хитрые: доходит до того, что могут уволочь мокрый матрас на улицу, лишь бы их не застукали — и такое бывало! Ну, да от меня не утаишь, это уж дудки!

— Не утаишь чего? — спросила Руфь.

— Недержания! — сказала миссис Трампер.

Если пациентка начинает мочиться в постель, значит, ей пора расставаться с Рествудом, пояснила миссис Трампер.

— Наверное, им здесь очень нравится, — заметила Руфь, — если они идут на такие ухищрения, чтобы только остаться.

— Да, — согласилась миссис Трампер. — Что правда, то правда. Сказать по совести, я иногда слишком долго терплю, а не надо бы, себе же во вред. Уж больно у меня сердце доброе, вот сама себя и наказываю.

Комнату Руфи выделили крохотную, да и кровать оказалась коротковата, и жалованье положили всего 85 долларов в неделю. Миссис Перл Фишер, мать Мэри Фишер, жила в одной из задних комнат с Руби Айвен и Эстер Свит.

— Какие чудесные у вас у всех имена, — сказала Руфь, когда на следующий день рано утром принесла им в комнату чай, пробудив их от тяжелого наркотического забытья. Приходящий доктор назначал пациенткам валиум и могадон — как средство от депрессии и бессонницы, причем дозы прописывал лошадиные. А что ему еще оставалось? Он искренне полагал, что чем меньше старушки будут понимать, где они находятся, тем для них же лучше. Ведь деваться им все равно некуда.

Миссис Фишер, миссис Айвен и миссис Свит такое начало удивило и обрадовало, и с той поры они стали считать Руфь своим другом. В их глазах весь обслуживающий персонал Рествуда распадался на два лагеря — стан друзей и стан недругов. Миссис Трампер была типичным недругом. Она постоянно вынюхивала и выслеживала, чтобы, не приведи Господи, не упустить момент, когда кто-то из ее подопечных намочит постель — провинившегося немедленно выгоняли вон, в безжалостные руки родственников, а там жди-дожидайся, пока они подыщут какой-нибудь дом престарелых, где бы для подобных случаев была предусмотрена регулярная смена белья. Но таких заведений — кого хотите спросите — просто не существует на свете. И, значит, все, приехали. Дорога под названием «жизнь» в этом месте утыкается в тупик.

Руфь подбадривала и поглаживала, переворачивала и причесывала, подтирала и поливала дезинфицирующим составом — и так продолжалось примерно с неделю, после чего она как-то раз между прочим обмолвилась миссис Фишер, что знает ее дочь, Мэри, но миссис Фишер лишь посмотрела на нее бессмысленным взором и никак не прореагировала. Руфь стала давать ей вместо валиума витамин В, а вместо могадона витамин С и спустя еще неделю вновь завела этот разговор.

— Говорите, знаете ее? Хм, интересно, — проговорила миссис Фишер. — Но вообще-то я сомневаюсь, что кто-то знает Мэри, а меньше всех — ее мать, то есть я. Ну, так как она?

— У нее все прекрасно, — сказала Руфь. — Недавно завела нового любовника.

— Фу, мерзость какая, — прокомментировала миссис Фишер. — Да она просто сучонка — у нее вечная течка. Всю жизнь она такая была. Я-то ее давным-давно раскусила. Ей самое место на помойке, уж я знаю, что говорю — сама оттуда.

Она в сердцах плюнула. Помотала головой, собирая побольше слюны, — и плюнула. Плюнула аж в самый дальний угол комнаты, поверх коек миссис Айвен и миссис Свит, которые, в отличие от нее, были типичные божьи одуванчики. От этой выходки они и вовсе оробели. Руфь вытерла со стены плевок. Слюна была жидкая, водянистая, точно белок залежалого яйца.

— Она ведь и мне свинью подложила, — продолжала солировать миссис Фишер. — Увела у меня кавалера. А кавалер-то был, между прочим, богатенький. Я была вполовину его моложе, а она, выходит, в четверть — вот и обработала его в два раза быстрее. Старый пень! Поделом ему. А еще социалист!

Поощряемая Руфью, миссис Фишер начала потихонечку вставать с кровати и даже передвигаться при помощи металлической рамы — ходунка. К концу месяца миссис Фишер уже могла ходить без опоры, а еще через неделю-другую самостоятельно спускалась по лестнице.

— Хотите лишних неприятностей себе на голову? — сказала миссис Трампер. — Нет, конечно, посетители будут в восторге; еще вчера бабка шевельнуться не могла, а сегодня ишь как скачет, не унять. Только ведь, с другой стороны, всем спокойнее, когда они лежат себе и не рыпаются, разве нет?

Руфь кормила миссис Фишер бобами, и яблоками, и шинкованной капустой, и неполированным рисом-падди, и мало-помалу старуха перестала жаловаться на рези в желудке. Она то и дело рыгала и пукала, и миссис Айвен и миссис Свит стали проявлять беспокойство.

— Вам нужна отдельная комната, — говорила ей Руфь. — Вы теперь не лежачая, и у вас есть право на дополнительную площадь.

Она же в общем виде изложила миссис Фишер содержание требуемого письма. Для миссис Фишер было полным откровением узнать, что у индивидуума есть какие-то права. Она привыкла считать, что каждый урывает, что может, в этом по большей части враждебно настроенном мире. Новые идеи невероятно пришлись ей по душе, и она принялась рьяно воплощать их в жизнь.

— Я имею право на две порции бекона, — заявляла миссис Фишер, расхаживая взад и вперед по коридору. Человек имеет право не страдать от голода. — Или: — Вот захочу и буду принимать ванну два раза в неделю — мое право! — Или: — После всего, что я сделала для этой страны, неужто я не заслужила права на резиновое кольцо под зад, чтоб нормально спать ночью? — Или: — Любая мать имеет законное право плевать, пукать, сморкаться в два пальца, когда и сколько ее душе угодно. — И одобрительное ворчание и мычание эхом проносилось по палатам, и отголоски его бывали даже слышны в общей комнате, где ходячие больные сидели вдоль стен в пластиковых креслах и глядели в телевизор: там на экране что-то мелькало, что-то, чего они не понимали, поскольку не имели ни сил, ни желания что-либо понимать.

Посетители, прежде такие сговорчивые и за все благодарные, вдруг стали без конца чего-то требовать: то подавай им дополнительные подушки, то блюдца к чашкам, то воду в вазах неплохо бы менять почаще, особенно в сезон георгинов.

— Ишь какие привередливые! Ну и держали бы своих старух при себе, ухаживали бы за ними по всем правилам, верно? — вопрошала миссис Трампер, обращаясь к стакану с джином. — А то сбагрили их на мою голову, а теперь еще чем-то недовольны.

Миссис Трампер отдавала себе отчет в том, что все неприятности начались с появлением Руфи, и она разрывалась между желанием немедленно уволить ее и беспокойством, удастся ли найти замену: все-таки Руфь была на редкость сильная, чистоплотная и работящая. Кроме того, она побаивалась Руфи — уж больно здорова. Ей бы ничего не стоило раздавить миссис Трампер, как козявку. И ее глаза так странно сверкали.

Миссис Фишер потребовала отдельную комнату.

— На какие, интересно, шиши? — ехидно поинтересовалась миссис Трампер. — Ваша дочь и так присылает тютелька в тютельку. К старикам ведь как относятся? С глаз долой, из сердца вон. Так-то, миссис Фишер. Я этого нагляделась во как! Правда и то, что каждый под конец получает, что заслуживает. Вначале все зависит от удачи, но в конце воздается по справедливости. Выходит, вы, миссис Свит и миссис Айвен друг друга стоите.

Она любила эдак слегка пошутить со своими подопечными. Впрочем, они, как правило, все равно ничего не понимали. Иногда миссис Трампер чувствовала себя бесконечно одинокой.

— А я возьму и напишу дочери! — заявила миссис Фишер.

— Не напишете, — возразила миссис Трампер. — У вас нет ее адреса.

— А вот и есть! — сказала миссис Фишер. — Так что заткнись и не вякай! — В действительности она выразилась еще грубее и определеннее, недаром она говорила Руфи, что сама вылезла из помойки.

И миссис Фишер написала дочери письмо. Руфь ей диктовала.

Милая моя Мэри! Что-то ты меня совсем забыла, уж не помню, когда навещала. Я понимаю, ты у нас человек занятой, но иногда не грех было бы вспомнить о тех, кто тебя вырастил и помог встать на ноги. Мне легче было бы стерпеться с моей горькой судьбой, если бы ты подсобрала денег и заплатила бы миссис Трампер за отдельную комнату для меня, с телевизором. Тогда мне было бы не так тоскливо тут одной, ведь ко мне никто не приходит. Желаю всего самого доброго тебе и твоим близким и поцелуй от меня милых крошек.

Любящая тебя мама,

Перл.

— Но у нее же нет никаких «крошек», — возразила миссис Фишер.

— Раньше не было — теперь есть, — сказала Руфь.

— Ну и дела! — удивилась миссис Фишер. — Вот ведь сучка скрытная! Мать всегда обо всем узнает последней!

Но, судя по всему, дальнейшие подробности ее ничуть не интересовали.

Руфь самолично отправила послание миссис Фишер, потому что с почтой все время случались разные накладки и письма где-то терялись. Вскоре пришел ответ: Руфь подняла письмо с коврика под дверью — благоухающее духами, написанное изящным, мелким почерком Мэри Фишер. Из него явствовало, что изыскать дополнительные средства не представляется возможным. Одновременно Мэри Фишер выражала искреннюю надежду, что ее мать пребывает в полном здравии и всем довольна. Ей, Мэри, несладко приходится в последнее время: что поделать, инфляция — работаешь за двоих, а получаешь вполовину меньше, чем прежде, и нужно еще ухитряться прокормить столько ртов! Она даже хотела попросить маму войти в ее положение и несколько снизить оговоренную ранее недельную норму хереса. Ах, с какой бы радостью она поменялась с ней местами и жила бы себе тихо-мирно, как живет сейчас ее дорогая, любимая мамочка.

— Бедняжка! — вздохнула Руфь. — Ваша дочь, как видно, совсем выбилась из сил. Надо бы ей помочь, миссис Фишер. Вы сами-то как считаете? Разве матери не естественнее быть подле дочери в трудную для нее минуту — конечно, если силы позволяют?

Но миссис Фишер вместо ответа лишь поудобнее устроилась на своих мягких новых подушках, включила телевизор и, посмотрев на Руфь как-то искоса, пробормотала что-то насчет того, что у Руфи небось свой интерес на уме, но она ей верит, хоть и не понимает пока, что к чему. Только пусть знает: она к дочке жить не поедет.

И тут она вспомнила о некой сестре Хопкинс, которая хорошо к ней относилась, но потом получила какое-то наследство и ушла из Рествуда. С тех пор миссис Фишер считала, что ей лучше лежать в кровати и не рыпаться.

— Эта самая сестра Хопкинс, — говорила миссис Фишер, — росточком не вышла, зато была поперек себя шире и силищи в ней было дай Бог каждому. Ну, ты-то любого за пояс заткнешь — вон какая здоровая! Это хорошо; при такой работе, как здесь, очень даже полезно.

— И куда же она потом подевалась?

Сестра Хопкинс перешла работать в психушку для уголовников, объяснила ей миссис Фишер, а там весь персонал такой, что она своим видом никого не удивит. Вот бы Руфи с ней познакомиться — они бы поладили, как пить дать. Добрый друг — тоже не последнее дело. Но, как хотите, а с дочкой она жить не будет. Чего ради она должна идти на поводу у этой сучонки?

— Ну-ну, надо уметь прощать. Для начала вы могли бы просто погостить у нее, разве это так трудно? Сели в поезд да поехали — повидаетесь, посмотрите, что да как.

— Стара я разъезжать.

— Да вам всего только семьдесят четыре. Не о чем говорить!

— Ну, может, и съезжу, — сдалась миссис Фишер. — Как-нибудь в воскресенье, днем.

— В поезд я вас посажу, — сказала Руфь. — И обратный билет куплю, и предупрежу по телефону, чтоб слуга вас там встретил.

— Слуга?! — изумилась миссис Фишер. — Э-э, да меня, похоже, водят за нос!

— Похоже, похоже.

— От меня правды не утаишь! — заявила миссис Фишер. — Я ее насквозь вижу. Живо выведу на чистую воду!

И вот в воскресенье утром Руфь высыпала из пузырька безобидные витамины, которыми она потчевала миссис Фишер, и вновь заменила их таблетками валиума и могадона. Затем, пока миссис Фишер обедала в столовой, Руфь вылила содержимое ночного горшка миссис Айвен на кровать миссис Фишер и внесла в комнату вазу с увядшими георгинами, чтобы, пусть ненадолго, отбить все прочие запахи. Вскоре после этого миссис Фишер, наряженная в свое лучшее зелено-фиолетовое с грязно-черными разводами платье, была посажена в поезд, и Руфь вручила ей билет до ближайшей к Высокой Башне станции.

После чего она вернулась в Рествуд и из кабинета миссис Трампер позвонила Гарсиа — предупредить о визите матери миссис Фишер и попросить встретить ее на станции. Отрапортовав все это официальным голосом, она повесила трубку прежде, чем Гарсиа успел сообщить суть дела Мэри Фишер и спросить, какие будут распоряжения.

Руфь села в кресло возле телефона и стала ждать, когда раздастся звонок — ждать пришлось недолго. Из трубки рвался голос Мэри Фишер. Не дав себе труда выяснить, с кем она говорит и тот ли это, кто ей нужен, она разразилась гневной тирадой, и голос ее звучал на октаву выше обычного.

— Этому просто нет названия, миссис Трампер! — кричала Мэри Фишер. — Начать с того, что сегодня вечером даже нет обратного поезда. Во-вторых, меня обязаны были предупредить по крайней мере за неделю, и, в-третьих, вы вообще соображаете, Что делаете? Отправлять беспомощную, ничего не смыслящую старуху одну на поезде куда ей вздумается! Да с ней Бог знает что может случиться!

— Это не миссис Трампер, — уточнила Руфь, изменив голос и придав ему интонации безукоризненной вежливости, — но в данный момент я ее замещаю. Миссис Трампер сейчас на похоронах. Если, как вы говорите, сегодня нет вечернего поезда, то правильнее всего будет оставить вашу мать у себя и проводить ее обратно завтра утром. Мы не имели возможности предупредить вас заранее по той простой причине, что ваша матушка сама нас ни о чем не предупредила. Она живой человек и к тому же полноправный член общества, а не почтовая бандероль, и никто не может запретить ей ехать, куда ей угодно. И напрасно вы думаете, что она ничего не смыслит. В последнее время состояние ее намного улучшилось, и все мы от души за нее рады. Ну, а вам, как дочери, это должно быть приятно вдвойне.

Мэри Фишер молча повесила трубку, поняв, что имеет дело с равным противником и дальнейшие пререкания ни к чему не приведут. Руфь осталась ждать у телефона. Раздался звонок. Гарсиа сообщил, что миссис Фишер вернется в Рествуд завтра утренним поездом, и просил послать кого-нибудь встретить ее на вокзале.

— Разумеется. Но, вы понимаете, расходы на такси придется записать на счет миссис Фишер.

Она приготовилась ответить еще на один звонок и немного поспорить относительно того, кто должен платить за такси, но телефон молчал.

Миссис Трампер вернулась с похорон миссис Свит в половине седьмого. С тех пор как миссис Фишер, присоединившись к ходячим, все чаще и чаще покидала комнату, миссис Свит стала таять на глазах. Очевидно, для поддержания жизненных сил ей требовалась сбалансированная диета из неприязни, отвращения и злобного бессилия. Одного лишь хлеба насущного ей было явно недостаточно. Этим наблюдением миссис Трампер поделилась с Руфью, когда открыла дверь своего кабинета и обнаружила ее у телефона, причем в голосе ее слышался упрек.

— Неважно, сколько ты живешь, — сказала на это Руфь, — важно как.

— Да-да, все понятно, — сказала миссис Трампер. — Но в результате я имею незанятую койку и подозрительно высокий процент смертности. Кому это понравится?

Руфь известила миссис Трампер о том, что миссис Фишер, по настоянию ее дочери, отпущена к ней до следующего утра.

— Да пусть делают, что хотят, — махнула рукой миссис Трампер, — лишь бы компенсации не требовали. Кстати, сама я ничего не имею против этой старой грымзы — наоборот. Она хоть не такая зануда, как остальные. В заведениях вроде нашего недолго и помереть со скуки. И ведь мрут, что интересно! Взять эту миссис Свит — наглядный пример. Ладно еще матрас в приличном состоянии оставила. И на том спасибо.

— Да, кстати, — сказала Руфь. — Я подумала, что пора вам сообщить: в последнее время у миссис Фишер кровать что-то сыровата.

— Сыровата?! — взвизгнула миссис Трампер. — Точнее!

— Мокрая.

— Все ясно — недержание! — поставила диагноз миссис Трампер, и все ее недавнее расположение к миссис Фишер как рукой сняло — она немедленно вскочила с кресла, настроенная действовать самым решительным образом.

— Если то, что вы сказали, подтвердится, — говорила она, грозно устремляясь вверх по лестнице, — значит, дело принимает серьезный оборот. Но я обязана лично все проверить. Чтоб потом не говорили, будто в Рествуде с кем-то обошлись бессовестно или бессердечно.

Миссис Трампер ощупала и обнюхала матрас миссис Фишер.

— Такое за один-два раза не устроишь, в чем в чем, а в этом я разбираюсь. Когда это началось?

— Наверно, с месяц тому назад, — сказала Руфь. — Я не хотела вам говорить, жалела миссис Фишер. В сущности, она ж не виновата.

— Вы уволены! — заорала миссис Трампер, бурля и клокоча от праведного гнева. — Полюбуйтесь, во что превратился матрас!

Матрас действительно был мокрый насквозь. С недавних пор Руфь вместо хереса стала приносить миссис Фишер пиво, не очень крепкое, зато в изрядном количестве.

Миссис Трампер позвонила Мэри Фишер и объявила, что миссис Фишер ни на каких условиях не может быть принята назад в Рествуд — ни завтра, ни вообще когда-либо. Рествуд — это пансионат для престарелых, а не богадельня для выживших из ума старух, которые к тому же мочатся под себя.

— Иными словами, вы желаете повысить плату за необходимость чаще менять белье и всякое такое, — сказала Мэри Фишер. — Я, конечно, заплачу, выбора у меня нет. Но это чистой воды вымогательство.

— Вы, наверное, меня не поняли, — сказала миссис Трампер. — Просто всему свой срок. Недаром говорят: до поры у норы, а в пору — в нору. Вот так и ваша матушка, мисс Фишер, — видно, пришла ей пора заползать в свою нору. Обратно я ее не приму.

— Но что же мне с ней делать? — захныкала Мэри Фишер.

— То же, что делала с ней я на протяжении последних десяти лет, — ответила миссис Трампер. — Ухаживать за ней и мириться с ее присутствием.

— Но у меня нет никаких специальных навыков.

— А этого и не понадобится. Все, что ей нужно от вас — это ВЛЗ.

— Что это? Какой-то новый препарат? — Впервые за время разговора в голосе Мэри Фишер зазвучали нотки надежды.

— Это Внимание, Любовь и Забота, — просветила ее миссис Трампер с коротким смешком, который не дала себе труда подавить.

После непродолжительного молчания Мэри Фишер, которой, кстати, предстояло оплатить этот разговор, сказала:

— Но мы с Боббо собирались ехать отдыхать.

— Вот и возьмите ее с собой. Перемена места, новые люди — она будет довольна.

— Не мелите чепухи, — рассердилась Мэри Фишер.

— Ну, значит, оставайтесь дома, — посоветовала миссис Трампер. — Хотите знать, сколько времени у меня не было отпуска? — И она поудобнее устроилась в кресле, прижимая одной рукой трубку к уху и приготовившись выслушать то, что она называла про себя «речитативом отчаявшегося родственника». Свободной рукой она ловко открыла бутылку джина и немного налила себе для бодрости. Мэри Фишер, наконец, поняв, что ей не удастся уговорить миссис Трампер подержать у себя мать еще какое-то время, попросила назвать адреса домов для престарелых, куда можно было бы поместить страдающего недержанием пациента.

— Нет таких! — с триумфом объявила ей миссис Трампер. — Можно попробовать обратиться в одно-два места, но, не говоря уже об очень серьезной сумме, которую вам придется выложить, вы будете ждать и ждать — у них там очередь на пять-десять лет вперед.

В трубке послышались безудержные рыдания Мэри Фишер. Вполне довольная собой, миссис Трампер на этом разговор завершила. Она поднялась в комнату Руфи сообщить ей, что та восстановлена на работе, но Руфь уже укладывала вещи.