– Ты видел ее волосы? – Дункан откинулся в кресле и внимательно посмотрел на Мармадьюка.

Англичанин промолчал. То ли не услышал, то ли пропустил вопрос мимо ушей, сосредоточив все внимание на Фергусе, старом дворецком, распоряжавшемся целой толпой слуг, снующих по залу.

Каждый слуга нес на плече поднос либо с замысловато оформленной дичью, либо с огромным жареным окороком.

Раздраженный, Дункан пересел на все еще пустующее кресло рядом и саданул друга локтем в ребро. Повысив голос, чтобы его было лучше слышно, он повторил:

– Я спросил, ты видел ее волосы? Отвечай прямо, не ломайся как паяц.

– Заяц? – Мармадьюк уставился на него невинным взглядом. – Фергус наверняка заказал их в достаточном количестве. Хорошо, если он приготовил их со своим особым луково-шафранным соусом.

– Ах ты прохвост! – заорал Дункан, не обращая внимания на то, что привлекает к себе внимание. – Я требую объяснений, Стронгбоу. И поторопись, пока ее милость не сочла возможным присоединиться к нам.

– Объяснений? – Мармадьюк слегка приподнял бровь.

– И не повторяй за мной слова, как полный идиот, иначе придется заменить шута Фергуса на тебя и ты будешь развлекать нас до самой ночи.

Мармадьюк мигом опустил бровь.

– Что тебя так взволновало, дружище?

– «Она простушка, безобразная, как поросячье рыло», – процитировал Дункан, злясь на то, что его явно ввели в заблуждение. – Разве это не твои слова?

– Мои, – спокойно отозвался Мармадьюк, протягивая кубок стоящему рядом слуге. – Именно такой я и видел ее, когда приезжал в Дандоннел. Она как раз была во дворе, учила какого-то малыша орудовать деревянным мечом. После дождя весь двор был в лужах, и оба они были забрызганы с ног до головы грязью, но, как мне показалось, это ее мало заботило.

Дункан сдержал готовое вырваться ругательство. Хладнокровный англичанин был единственным, кто мог заставить его почувствовать себя виноватым, если даже он был прав.

Мармадьюк и сейчас выставил его круглым дураком.

Ее распущенные волосы едва не разрушили этим утром весь его мир, казавшийся ему таким устойчивым.

Женщина с такими роскошными локонами должна была принести несчастье, несмотря на все попытки Мармадьюка изобразить ее чуть ли не святой, пекущейся о детях и при этом совершенно не понимающей, какое впечатление производят ее волосы на любого мужчину моложе восьмидесяти.

Но что толку теперь пререкаться с Мармадьюком. После драки кулаками не машут. Дункан молча поджал губы и наградил англичанина высокомерным презрительным взглядом.

– Я хорошо помню, вы спрашивали меня, как она выглядела именно в тот день, – продолжал Мармадьюк, явно потешаясь над Дунканом. – Спросили бы, как она будет выглядеть, если ее умыть, ответ был бы совсем другим.

Ну хватит. Дункан вцепился руками в подлокотники. Осмелься кто-то другой так язвить в его адрес, он отрезал бы наглецу язык прямо сейчас столовым ножом, который лежит перед ним.

А еще лучше обычным кинжалом.

– Ты на чьей стороне, англичанин? – решил наконец уточнить Дункан, все еще крепко держась обеими руками за прочное дубовое кресло.

– Конечно, на вашей, милорд, – вежливо ответил Мармадьюк, подняв кубок. – Ваше благополучие для меня важнее всего.

Дункан схватил свой серебряный кубок в виде морского дракона, затейливо инкрустированный драгоценными камнями, и стал пить красное вино со специями, специально приготовленное для свадебного пира.

Пил не отрываясь и, пронеся мимо рта изрядное количество, швырнул кубок на стол. Вино потеряло для него свой тонкий вкус и аромат, превратившись в пойло, кислое, как и его собственное настроение.

– Что-то не так? – поинтересовался Мармадьюк.

– Все в порядке, – рявкнул Дункан, не понимая, что с ним происходит.

Его все выводило из себя.

– Ты плохо выглядишь, – озабоченно произнес Мармадьюк. – Выпей еще вина.

Дункан снова взял кубок, и англичанин наполнил его до краев. Но Дункану совсем не хотелось пить и еще меньше присутствовать на этом дурацком празднестве.

Он с радостью удалился бы в какой-нибудь тихий уголок замка.

Подальше от своей новой жены.

И этой толпы чугуннолобых родичей.

Он обвел взглядом собравшихся. Все, начиная с родственников и близких друзей и кончая прислугой, веселились, как простолюдины.

Клоуны несчастные. Бесчувственные дураки, отпускают шуточки по поводу долгого отсутствия невесты. Те, что посмелее, во всеуслышание объявили, что невеста, наслушавшись рассказов о мужских талантах Маккензи в постели, убежала в свою спальню и тайно мечтает о том, чтобы он взял ее силой.

Как будто он хочет ее! Да у него и в мыслях нет ничего подобного.

Даже ее роскошные волосы его не соблазнят.

И ему не было до них никакого дела. Но где же она, в самом деле?

Святые мученики, пора ей наконец занять свое место рядом с ним. Так нет же, она снова поставила его в глупое положение, так же как утром, когда он ждал ее у часовни.

А где, интересно, его первый оруженосец Локлан?

Наверняка строит глазки новой хозяйке замка. Дункан нахмурился. Только гордость мешала ему немедленно отправиться на их поиски!

Нет, он не станет так унижаться. Хозяин замка должен вести себя достойно.

Он потом разберется со своей женой, наедине. А что до Локлана, то парнишка слишком мягкосердечен. И если он пытался помочь его жене сбежать обратно в Дандоннел, Дункан в наказание заставит его чистить выгребную яму до тех пор, пока она не засияет!

А жена пусть помогает ему.

И Мармадьюк тоже. Чтобы впредь не выставлял его на посмешище.

Впервые за весь день Дункан улыбнулся.

А пока ему ничего не остается, как набраться терпения и ждать, когда закончится пир, после чего он сможет удалиться в свои покои.

И горе тому болвану, который попытается его остановить.

– У тебя лицо чернее твоей любимой кольчуги. Неудивительно, что леди от тебя сбежала. – Мармадьюк хлопнул его по плечу. – Давай выпьем за ваше счастливое будущее!

– Счастливое будущее? – Дункан прищурился. Должно быть, его друг спятил. – Ты лучше других знаешь, почему я взял ее в жены, так что прекрати свои идиотские шутки. Ни о каком будущем с этой девицей не может быть и речи.

Дункан перевел дыхание, но едва снова открыл рот, как в зале неожиданно воцарилась тишина. И он понял почему. Скорее не понял, а почувствовал.

Появилась она. Просто ничье появление не могло вызвать такой реакции.

В очередной раз она сотворила нечто из ряда вон выходящее.

Что, интересно?

Может быть, вывалялась в грязи в своем прекрасном платье? Или остригла свои роскошные волосы, чтобы досадить ему?

Хорошо, если так. Это доставит ему огромное удовольствие и избавит от необходимости собственными руками обрить ее. Одному Богу известно, как сильно он этого желает.

– Это он! Она привела с собой мальчишку!

Его сомнения развеял громкий шепот, пробежавший по рядам и поразивший его в самое сердце, словно стрела. Дункан застыл.

Не важно, кто произнес эти слова.

Они заставили его похолодеть.

Он выронил кубок, и тот с глухим стуком упал на стол, по скатерти расплылось темно-красное, словно кровь, пятно. Трудно передать словами, что началось в зале.

Сквозь весь этот шум Дункан различал единственное слово.

Робби.

Девушка дерзнула сделать то, на что не осмелился бы ни один из членов его клана.

Она привела мальчишку в зал, зная, что на пиру Дункан ничего не сможет сделать. Все взгляды были устремлены на него. Рядом сидел священник.

Дункана бросало то в жар, то в холод, он с ужасом ожидал момента, когда Линнет с мальчишкой приблизятся к нему.

Сердце его бешено колотилось, и он ненавидел себя за эту слабость.

Будь его жена мужчиной, он приказал бы выпороть ее до полусмерти за нанесенное ему оскорбление.

Мармадьюк сжал его плечо, что-то сказал ему, но Дункан ничего не слышал, кроме единственного слова Робби, причинявшего ему невыносимую боль.

Дункан вглядывался в темноту, моля Господа смилостивиться над ним. Кажется, он уже почти два года не видел мальчика.

Вырвавшись от Мармадьюка, Дункан поднялся, уперевшись ладонями в стол, чтобы снова не упасть в кресло.

Усилием воли он унял дрожь в ногах и окинул взглядом переполненный зал. Неожиданно дымка рассеялась, и он увидел жену. Его первый оруженосец стоял рядом с ней, лицо его пылало.

О том, как его наказать, Дункан подумает позже. В этот момент он меньше всего думал о Локлане и своей молодой жене.

Все его внимание было сосредоточено на мальчике, которого жена держала за руку.

Он стал выше и крепче по сравнению с тем малышом, которого Дункан когда-то держал на руках. И был очень красивым мальчишкой. Через его плечо был переброшен плед, вытканный в цветах клана Маккензи, на талии хорошо подогнанный кожаный пояс.

Такой пояс обычно делал для сына отец.

И, глядя на него, Дункан едва сдержал слезы. Он вспомнил игрушечный меч, который вырезал для Робби из дерева, когда тому исполнилось четыре года, и удивленный взгляд малыша, когда вручил ему подарок.

С тех пор, казалось, прошла целая вечность.

От нахлынувших чувств у Дункана сдавило грудь и стало трудно дышать.

Он не сводил с мальчика глаз. Робби был его копией. Без сомнения, в нем текла кровь воина Маккензи.

Когда-то он гордился этим неоспоримым сходством.

Боль усилилась, словно в сердце вонзили нож.

Дункан кашлянул, чтобы заглушить вырвавшийся из груди стон. Не имей он ненавистного брата-близнеца Кеннета Маккензи, ставшего любовником его жены, насколько все было бы проще! Судьба отняла у него все, что он когда-то любил. Если бы обоих братьев поставили рядом с малышом, даже мудрец не смог бы определить, кто из них его отец.

И это сводило Дункана с ума.

Оно уже убило его, потому что с того дня, как он узнал о коварстве Кассандры, его жизнь не стоила и ломаного гроша. Но может статься, конец его страданиям уже близок. Он очень надеялся на Линнет Макдоннел. Нет, теперь Маккензи – она должна была скоро положить конец его отчаянию.

Он все смотрел на мальчика, и тяжелая усталость навалилась на его плечи. Под этим сокрушительным грузом ему снова захотелось сесть.

Он больше не мог стоя наблюдать за тем, как они приближались.

Это было для него слишком.

Усилием воли он плавно опустился в кресло и откинулся на мягкие подушки.

Мармадьюк налил ему вина, и Дункан с радостью принял кубок из его рук.

Он с нетерпением ждал, когда жена наконец сядет рядом и даст ответ на его вопрос.

И дай Бог, чтобы ответ его порадовал.

Ну вот, ее муж совершенно пьян!

Или это гнев так исказил его черты и помутил ясный свет синих глаз, превратив их в два черных омута.

Линнет старалась держаться подальше от Дункана, насколько это было возможно с учетом всех обстоятельств. Ей пришлось занять почетное место за столом рядом с супругом, и для них обоих по традиции полагалась одна общая большая тарелка.

Стараясь не выдать своего волнения, она поглядывала на него из-под опущенных ресниц и видела, как он одной рукой вцепился в кубок, а второй – в край стола. По тому, как побелели костяшки его пальцев и как играли на его скулах желваки, она поняла, что Дункан вовсе не выпил лишнего. И возбужден по другой причине.

Она печально вздохнула. Вот уж не думала, что ее муж окажется чужим, далеким и холодным.

Стоило ей сесть рядом с ним, как подтвердились ее худшие предположения. Он даже не поздоровался с Робби, лишь обронил несколько слов, кивнул и больше не обращал на них внимания.

Линнет украдкой взглянула на его упрямый профиль. Он смотрел прямо перед собой, избегая встречаться взглядами с ней и малышом, которого она усадила к себе на колени.

Он даже не пытался скрывать свое раздражение.

В душе Линнет закипала обида. Из-за того, что она осмелилась привести ребенка, Дункан пришел в ярость.

– Леди? – Она обернулась и увидела Локлана, юного оруженосца. Он держал кувшин, тазик и полотенца. – Вы позволите? – Он склонил голову и стал лить душистую воду на ее протянутые руки.

Линнет поблагодарила его, а затем помогла вымыть руки Робби.

Сердце ее сжималось при виде могущественного лорда Маккензи. Появление сына не вызвало бы у него такую бурю чувств, если бы он не любил ребенка.

Линнет очень надеялась, что сможет открыть ему глаза и достучаться до его сердца, что он примет малыша, независимо от того, чья кровь течет в его жилах.

Только после этого она скажет ему всю правду.

Кто-то тихонько потянул ее за рукав.

– Может быть, мне уйти, леди? – В широко раскрытых глазах Робби была тоска покинутого нелюбимого ребенка. – Мне не надо было приходить к высокому столу.

– Какие глупости, – возразила Линнет. – Придет время, и ты сам станешь хозяином замка. Все вожди кланов, настоящие и будущие, должны сидеть за высоким столом. – Она взглянула на супруга: – Я правильно говорю?

Мышцы его лица напряглись, и он какое-то время молчал.

– Да, таков обычай, – ответил он наконец.

– Будь уверен, сынок, здесь твое настоящее место, как и мое, – твердо сказала Линнет, погладив Робби по головке.

– Ты сказала «сынок», – шепнул ей на ухо Дункан. – А так ли это на самом деле?

Повернувшись к нему, Линнет заметила в его глазах невысказанную боль.

– Пока не знаю, милорд, – солгала она, моля всех святых направить ее на истинный путь. – Мне надо чаще видеть вас вместе с Робби.

Лицо Дункана стало темнее тучи.

– А по-другому нельзя? Попробуй! У тебя дар провидицы.

– Милорд, мой дар не понадобится, стоит вам заглянуть в собственное сердце, – прошептала она, не думая о том, что может еще больше его разозлить. – Хотя, говорят, у вас нет сердца.

Англичанин предложил Робби вафли в сахаре, и Линнет повернулась к мужу спиной, опасаясь, как бы тот не ранил сына неосторожным словом.

Всем своим существом она ощущала, как он давит на нее. Хорошо, что он не собирается спать с ней, этот бессердечный Дункан Маккензи. Уж лучше остаться девственницей до конца дней.

Говорят, своя ноша не тянет. Но Линнет сейчас сильно сомневалась в этом. Справится ли она с делом, за которое взялась?

Внутренний голос подсказывал ей, что оба они, и сын и отец, нуждаются в ней и оба страдают.

Но сможет ли она помочь, не причинив боль одному из них?

И не погубит ли при этом себя?

Может, не стоило вмешиваться в их отношения?

Робби устроился поудобнее у нее на коленях, и это наполнило ее душу теплом и придало ей уверенности. Она заметила, что Робби, не отдавая себе в том отчета, копирует отца, глядя прямо перед собой и положив на коленки крепко сжатые кулачки.

Мальчик упорно смотрел на кружку козьего молока, которую поставил перед ним слуга, и его лицо, так похожее на отцовское, было бледным и напряженным. Он старался не смотреть на отца, так же как отец на него.

Его детская непосредственность наполнила ее счастьем, которого она прежде не знала, сердце раскрылось для любви.

Дункан незаметно поглядывал в сторону сына, и это давало Линнет надежду на то, что их сближение все же возможно.

Но как бы ни развивались события, Линнет всегда будет благодарна Маккензи за то, что он дал ей возможность стать любящей матерью для его сына.

Она осторожно убрала прядь волос со лба Робби и поклялась отдать мальчику всю свою любовь и заботу, на какую только способна. Сколько Линнет себя помнит, она всегда верила, что ничего не происходит просто так. У всего есть свои причины.

Просто сразу этого не понять, но время всегда все расставляет по своим местам. Она нужна сыну Дункана Маккензи, и если небу угодно, чтобы она помогала, малышу, она выполнит свое предназначение.

Что-то подсказывало ей, что и сама она нуждается в этом мальчике.

– У тебя очень красивый пояс, Робби, – заметила она, пытаясь снять его напряжение. – Никогда не видела такого.

Мальчик улыбнулся, но улыбка тут же исчезла с его лица.

– Фергус сделал его для меня, – ответил малыш.

– А кто такой Фергус?

– Папин дворецкий, – прошептал Робби. – И этот плед тоже сделал он.

– Неужели? – удивилась Линнет, заметив, что ее муж вдруг закашлялся. – Очень красивый плед. А ты знаешь, что означают его цвета?

Робби кивнул и начал декламировать:

– «Зеленый квадрат – леса и поля, синий – небо и море, а белая нить – для… для…» – Он забыл и обеспокоенно посмотрел на Линнет.

– «Белая нить – чистота, красная – кровь отважных воинов…» – громко продолжил Маккензи.

– «…а все вместе означает свободу, справедливость, честь и храбрость», – закончил Робби, гордо выпятив грудь и устремив на отца взгляд, полный восхищения и обожания.

От Линнет не ускользнуло, что Дункан слушал затаив дыхание, когда Робби произносил строки из гимна клана.

– Молодец, Робби, – сказал Мармадьюк, – а теперь после такого прекрасного исполнения, я думаю, пора спать. – Не сводя глаз с Дункана, англичанин подхватил Робби на руки. – Будущий вождь должен крепко спать, чтобы вырасти здоровым и сильным. Правда, Дункан?

Дункан промолчал, лишь кивнул. И лишь когда англичанин с Робби на руках уже отошел на несколько шагов, сказал:

– Ты хорошо рассказал про наши цвета, малыш.

Его похвала обрадовала Линнет. Хоть что-то для начала. Робби не спускал глаз с отца, пока Мармадьюк нес его через зал. Сердце Линнет болезненно сжалось. Прежде чем выйти на лестницу, Мармадьюк обернулся:

– Эй, Дункан, не позволяй Фергусу вносить супружеский камень прежде, чем я вернусь.

– Чтоб ему пусто было с этим дурацким камнем, я ему покажу, – проворчал ее муж.

Зал взорвался веселым хохотом, и дружными возгласами собравшиеся требовали немедленно внести камень.

Дункан вскочил на ноги.

– Хватит орать, словно шуты на ярмарке, – проревел он. – Никакой церемонии с супружеским камнем!

– Что за супружеский камень? – спросила его Линнет, когда он снова сел.

Он промолчал.

– Да что с тобой, Дункан? Никогда еще не было свадьбы Маккензи без этого камня! – раздался громкий голос из глубины зала. – Все хотят посмотреть, как вы с невестой поднимете кубки.

– Пьем за невесту! – хором воскликнули родственники, перекрывая шум в зале. – Долгой жизни и многих детей леди Линнет!

В этот момент Мармадьюк вновь сел рядом с ней. Он шепнул, что ей нечего бояться и все будет хорошо. Когда же она повернулась к нему, он сидел и как ни в чем не бывало спокойно пил вино.

– Долгой жизни и многих детей леди Линнет! – неистовствовали члены клана, гремя кубками и топая ногами, поддерживая вставшего во весь рост с поднятым над головой кубком коренастого старейшину.

К нему приблизились четверо мускулистых молодых воинов, подтащивших большой, выкрашенный в синий цвет камень удлиненной формы, сплошь испещренный древними кельтскими рунами, за исключением разве что основания. Само основание камня было грубым и необработанным, словно какая-то сила вырвала его из скалы.

Но больше всего внимание Линнет привлекло отверстие по центру камня. Она поняла, что это значило. Это был клятвенный камень, своего рода талисман. Их древние предки верили, что если влюбленная пара протянет в отверстие сжатые вместе руки, их брак будет благословенным.

Радостный союз, полный любви, гармонии и множества здоровых детей.

Линнет выпрямилась. Теперь понятно, почему Дункан так не хотел этой церемонии с камнем. Боялся, что древнее колдовство богов окажет какое-то влияние на их союз.

Союз, в котором он не хотел обладать ею!

Новый взрыв выкриков и топота отвлек Линнет от ее размышлений. Дворецкий и еще несколько человек подошли к высокому столу. Остановившись перед Дунканом и Линнет, старый Фергус медленно обернулся вокруг себя с высоко поднятым церемониальным кубком так, чтобы все его видели. Прежде чем приблизиться к камню, новобрачные должны были выпить вино из одного кубка.

Фергус протянул им наполненный до краев пряным вином кубок, раздались ликующие возгласы.

– Постой, Фергус, – вмешался Мармадьюк, придержав дворецкого за руку. – Этот напиток может оказаться слишком крепким для леди. Может, разбавим его водой?

Густые брови Фергуса сошлись на переносице.

– Для какой-нибудь англичанки он, может, слишком крепкий, но не для горской девушки. – Он оттолкнул руку Мармадьюка и добавил: – Я сам приготовил это вино по случаю праздника.

Дункан поднес к губам кубок, и весь зал взорвался одобрительными криками, молчал только англичанин.

– Оставь немного невесте! – пробасил кто-то. – Чтобы ей легче было расстаться с девственностью.

У Линнет пересохло в горле, когда она услышала оглушительный хохот и добродушные смешки, наполнившие зал. При воспоминании об обнаженном муже ее бросило в жар. Она снова представила, как он склоняется над ней с возбужденной плотью.

И все-таки он твердил, что не желает обладать ею.

С присущей ему прямолинейностью он ранил ее женскую гордость, о существовании которой она и не подозревала до сегодняшнего дня. А теперь они хотят, чтобы он овладел ею под похотливыми взглядами многочисленных членов клана?

Линнет похолодела.

Какой стыд, если он возьмет ее силой на глазах у всех.

Но еще ужаснее, если прилюдно отвергнет ее.

– Хватит с тебя, Дункан! – раздался чей-то громкий голос. – Дай выпить невесте, а потом, черт побери, сделай ее настоящей Маккензи!

– Маккензи! Сделай ее Маккензи!

Грубый смех прокатился по высокому сводчатому залу, пол сотрясался от бешеного топота десятков ног, и как Дункан ни пытался отбросить дурные воспоминания, это веселье напомнило ему другой свадебный пир, давно и благополучно забытый.

Тогда он был молод и влюблен.

Нет, не влюблен, скорее одурманен.

И этот дурацкий супружеский камень не избавил его от горького разочарования!

Боже, он был так очарован красотой первой жены, что даже представить себе не мог, до какого коварства она может дойти.

Гоня прочь мысли о Кассандре, он протянул кубок своей новой жене.

– Пей, чтобы скорее покончить со всеми этими глупостями.

– Мне не хочется, сэр, – ответила она, но кубок взяла.

Только сейчас Дункан сообразил, что ее отец был горьким пьяницей.

– Сделай хотя бы глоток, я сам допью все остальное.

Линнет поднесла ко рту кубок, отпила самую малость, и губы ее стали влажными и яркими.

Пусть не такими влекущими, как губы его первой жены в день свадьбы… но прекрасными и… невинными. Это делало их более желанными, чем губы любой опытной соблазнительницы, с которой он имел несчастье когда-либо встречаться.

Невероятно, но он хотел ее вопреки всему.

Хотя все еще злился на нее за то, что она привела Робби.

Дункан с трудом отвел от нее взгляд.

Его возбуждали роскошные формы и невинность этой прелестной шотландской девочки.

– Я больше не могу, сэр, – тихо сказала Линнет.

Борясь с охватившей его страстью, Дункан залпом допил вино и отшвырнул кубок под громкий одобрительный рев.

Затем вновь наполнил кубок и выпил, прежде чем Фергус начал церемонию с супружеским камнем. Словно почувствовав настроение Дункана, дворецкий поднял витой рог, поднес к губам и издал призывный звук.

Пирующие сразу притихли. Сидевшие вытянули шеи, стоявшие сделали шаг вперед.

– Легенду, Фергус, – выкрикнул кто-то из гостей. – Расскажи нам легенду!

Локлан передал Фергусу кифару, и, пока тот настраивал инструмент, англичанин что-то шептал на ухо Линнет.

– Фергус – замечательный исполнитель, – говорил Мармадьюк. – Ему не довелось учиться, и он не имеет звания барда, но он прирожденный рассказчик и пользуется заслуженным почетом. На каждой свадьбе рассказывает легенду о супружеском камне.

Дункан все слышал и выразительно посмотрел на друга.

– Не забывай, что это всего лишь легенда. Пустые слова.

– Значит, они не могут принести вреда, ведь так, милорд? – отозвалась его жена, и глаза ее засверкали огнем, который он заметил еще по дороге из Дандоннела.

– Не стоит бояться камня из-за глупой легенды, – выпалил Дункан.

– Рад это слышать, – тут же вмешался Мармадьюк, и его единственный глаз лукаво заблестел. – Значит, нет причин отказывать всем в удовольствии посмотреть, как ты с молодой женой пройдешь эту церемонию.

Могучий звук рога призвал всех к тишине и избавил Дункана от необходимости отвечать Мармадьюку.

– Это было в давние времена, – начал Фергус свое повествование, ловко перебирая узловатыми пальцами струны кифары. – Старые боги все еще правили миром, и все почитали их обычаи. Неподалеку от того места, где мы сейчас сидим, жил один гордый кельтский король. И был он так силен, что на всех нагонял страх. Сам же никого не боялся. Ни человека, ни зверя и, как утверждали некоторые, даже богов.

Фергус остановился и глотнул пива из наполненной до краев кружки.

– И было у короля четыре дочери, все умницы и красавицы, они тоже боялись отца. Все, кроме младшей, самой его любимой.

Дункан сидел, сложив руки на груди. И почти не слушал. Эту легенду он знал наизусть.

– …Зная, что отец души в ней не чает, юная дева не стала скрывать от него, что влюбилась. Ее избранник был отважен, красив и силен, но беден. И гордый король разгневался. Как могла его любимая дочь отдать свое сердце какому-то бедняку?

Как ни старался Дункан не слушать, слова проникали в самое сердце. Скорее бы этот старый дурак закончил свою легенду.

При мысли о предстоящей церемонии Дункану становилось не по себе.

– Зная, что отец никогда не даст согласия на свадьбу, – продолжал Фергус, – девушка и ее возлюбленный побежали к свадебному камню. Древнему камню, у которого произносились клятвы богам.

Фергус вновь перевел дух и глотнул пива.

– Отцу донесли об этом, и он поймал их в тот самый момент, когда они просунули руки в отверстие камня.

Фергус умолк и окинул собравшихся проницательным взглядом. Дункан закрыл глаза.

– …Охваченный яростью, король бросился к ним, оторвал камень от основания и выбросил в море… вместе с женихом. – Голос дворецкого звучал все громче и громче. – Потрясенный, отец упал на колени, прося прощения у дочери: он не хотел убивать юношу. Но ее утрата была слишком велика. Даже не взглянув на отца, она шагнула вниз со скалы, соединившись в смерти с тем, с кем не суждено было соединиться в жизни. Древние боги разгневались и сровняли с землей крепость короля, теперь даже следов ее нельзя найти.

Рассказ близился к концу, и Дункан открыл глаза.

– Но это еще не все, – продолжил Фергус. – Через много лет супружеский камень выбросило волнами на наш прекрасный остров, и с тех пор он у нас, в Айлин-Крейге. Теперь все новобрачные из клана Маккензи, взявшись за руки, продевают их в отверстие камня, а затем целуются. Во время этой церемонии они получают благословение, которое не в силах разрушить ни один смертный, потому что сами древние боги благоволят им и охраняют их союз.

В зале воцарилась тишина, нарушаемая лишь всхлипываниями расчувствовавшихся женщин. Вдруг все вокруг взорвалось оглушительными аплодисментами и криками:

– Камень! Камень!

Выбранные Фергусом добровольцы, неся камень, трижды обошли высокий стол, остановились возле Дункана. Его и Линнет вытащили из кресел и подтолкнули к камню.

– Возьмите друг друга за руки! – раздался громкий голос.

Дункан вздохнул, но когда рука Линнет оказалась в его ладони, он забыл обо всем на свете.

Ее рука была на удивление горячей и сильной, и это тепло передавалось ему, распространяясь по всему телу, словно разогретый мед.

«Смотрите все, мы вместе! Да благословят древние боги наш союз!» – выкрикнул Дункан церемониальные слова.

Чтобы завершить эту часть церемонии, они переплели пальцы; Дункан слегка сжал руку Линнет. Она едва слышно вздохнула и ответила на пожатие. Сердце Дункана учащенно забилось.

– Поцелуй! Поцелуй! – взревела толпа.

Торопясь завершить церемонию, Дункан отпустил ее руку и привлек Линнет к себе.

– Надо поцеловаться, – сказал он, – и нас оставят в покое.

Линнет подставила губы для поцелуя. Дункан прижал ее к себе, жадно прильнул к ее губам и почувствовал, как сильно ее желает.

«Нет, – подумал он, – только не это». – И быстро отстранился.

– Ну вот и все. – Подняв руки над головой, он громко крикнул: – Пусть никто не говорит, что мы не получили благословения предков.

– Да пребудет с вами их благая воля! – прозвучал ритуальный ответ. С громкими радостными криками их проводили на прежние места и наполнили их кубки. Постепенно все успокоились и приступили к праздничному ужину с обильными возлияниями.

Дункан поглощал изысканные закуски и сочное мясо, разложенные на огромных блюдах, стараясь не смотреть на жену, поскольку возбуждение внизу живота не проходило.

Надо было сосредоточиться на ужине. Фергус превзошел самого себя, накрыв стол с небывалой роскошью. Это был пир, достойный самого короля Брюса.

Дункан потянулся за вином. Может быть, наевшись до отвала и влив в себя изрядную дозу спиртного, он забудет, что у него появилась новая жена.

– Ты ничего не ешь, – упрекнул он Линнет, кивая на куски жареной оленины, которые отобрал специально для нее. – Чем скорее мы покончим с ужином, тем раньше сможем уйти из-за стола.

– Я не голодна, милорд.

– Тогда я сам все съем, – раздраженно ответил Дункан, засовывая в рот очередной кусок мяса, чтобы хоть как-то заглушить терзавшее его желание.

Вместо дурнушки провидицы, которая должна была разрешить его сомнения и ответить на главный вопрос, он получил красавицу. Не прилагая особых усилий, она разожгла в нем желание, пренебрегая при этом установленным им в доме порядком.

И он должен был лишить ее невинности, прямо сейчас, как требовал весь его клан.

Видит Бог, как ему этого хочется.

Дункан хорошо знал, что огонь в чреслах легко гаснет, а боль в душе остается навсегда. Он снова наполнил свой кубок и залпом осушил до дна.

Если его людям не терпится уложить его жену в постель, он не станет им мешать.

А сам будет спать всю ночь.