17 апреля 2018 года

Через семь месяцев после глобального объявления

Джейн Холлоуэй

Заре не платили ни копейки.

Они называли это стажировкой, а ее папа получил повышение или что-то в этом роде. Но у нее теперь был официальный значок, и вместо школы она каждый день ходила на работу с отцом.

Если кто-нибудь и знал, что именно Зара распространила менсентенийский в сети, никто этого не говорил, и ее папу не наказывали. Вместо этого все были очень благодарны за ее опыт; она подозревала, что они не обратили бы внимания на этот аспект, даже если бы знали о нем.

Поначалу все, включая саму Зару, думали, что она просто переведет им облако символов, поможет им понять, как все они работают вместе, и больше ее помощь не понадобится. Взрослые будут изучать менсентенийский с помощью программного обеспечения. А она через несколько дней вернется в школу.

Но вскоре стало очевидно, что все не так просто. Хоть взрослые и изучали язык, он не укладывался в их головах так, как в детских. У них не было такого радостного волнения, когда они узнавали новое слово. Это волнение, несомненно, играло роль клея, который закреплял язык в сознании Зары. А взрослые без этого ощущения просто его зазубривали. И запоминали ровно столько, сколько нужно было, чтобы не перенагружать себя и не забыть то, что выучили.

Казалось, они изучали менсентенийский с той же скоростью, с какой могли бы изучать любой иностранный язык, за исключением того, что им также приходилось запоминать новую систему символов и развивать новый образ мышления одновременно. Это было медленнее и менее эффективно, чем просто спросить у Зары. Те взрослые с разных концов Земли, которые достигали успеха (в сравнении с подростками), были настоящими языковыми гениями, знающими десятки языков. Но их было всего несколько на планете, и каждая страна, в которой такой человек имелся, очень им дорожила.

Менсентенийский потрясал большинство взрослых своей масштабностью, чуждой природой, сложностью. Он был для них загадкой, и они изучали всего одно слово или понятие за раз. Они обсуждали только то, как мало продвинулись или как сложен сам процесс обучения. Взрослые забывали слова, волновались или раздражались и неоднократно обращались к Заре за помощью, спрашивая об одном и том же по несколько раз. Список запросов на встречи с ней был длиной в милю. Вскоре она осознала, что изучает не только менсентенийский, но и основы инженерной терминологии и компьютерных языков. Это было захватывающе, весело и, довольно часто, очень трудно, но она никогда не прекращала учиться.

Когда стало ясно, что это далеко не краткосрочное задание, мама выступила с протестом и нашла репетитора на несколько часов в день, чтобы Зара не отставала от программы средней школы. И, разумеется, в течение пары часов каждый день она изучала менсентенийский. Дни были длинными, но девочка не возражала. Как же хорошо, что она может помочь. Ее окружали очень милые люди. Она была частью чего-то большего, чем она сама, и было приятно чувствовать себя нужной.

Зара больше не пряталась. Она начала с обмана, но теперь это не имело значения. Теперь она ходила только в лабораторию. И у нее не отнимали ноутбук.

Никто в НАСА больше не притворялся, что Джейн или «Спероанкора» ненастоящие. Но Зара должна была пообещать не говорить об этом с друзьями, и она сразу же согласилась. Это был честный обмен.

Зара привыкла присутствовать на совещаниях, находить вежливые способы поправлять взрослых, когда те совершали ошибки, и выступать с презентациями по разнообразным разделам файлов перед различными группами ученых. Она учила их ключевым словам и тому, как обращаться с облаком символов.

Как-то раз она встретилась с группой программистов, инженеров и лингвистов, работающих над клавиатурой с менсентенийской раскладкой, которая облегчила бы взаимодействие с облаком символов. Они уже собирались идти на обед, когда вошел доктор Сейки, босс ее отца. Его сопровождал незнакомец, одетый в элегантную военную форму.

– Зара Хэмптон, – подозвал ее к себе доктор Сейки, – я хотел бы познакомить вас с генералом Гордоном Бонэмом, руководителем НАСА, а также его первым заместителем Маршаллом.

– Так вот какой наш вундеркинд? – сказал генерал с улыбкой.

Зара застенчиво пожала плечами.

– Думаю, нам нужно еще несколько таких, как вы. Вы не знаете, где мы можем их найти?

Она знала, что он шутит, но решила ответить так, будто он говорил всерьез.

– Конечно, знаю. Они по всей стране. По всему миру.

Его брови взлетели вверх.

– Вы имеете в виду, что есть и другие люди, изучающие язык с помощью незаконной загрузки файлов, размещенной в Интернете?

Она решила проигнорировать слово «незаконный», однако оно ее разозлило. Джейн хотела, чтобы все это увидели. Он был одним из тех, кто этому мешал.

– Нет, не люди. Дети. Дети моего возраста. Их много. Вам нужны они.

– Чтобы выучить язык и как можно быстрее войти в курс дела, лучше всего поощрять взрослых, которые уже работают на нас и специализируются в данных областях, – пренебрежительно сказал он и повернулся к доктору Сейки.

Зара почувствовала, что готова пойти дальше. Его слова еще больше вывели ее из себя. Он не воспринимал ее всерьез. Разве она не эксперт?

Она выпрямилась, подражая самоуверенной позе генерала, и сказала:

– Да ладно вам, этого недостаточно.

Он рассмеялся, как будто уступил ей, но в глазах улыбки не было и следа, и они заблестели так же, как когда их представили друг другу.

Чувствуя, как колотится сердце, Зара решительно заговорила, перекрывая его смех и пытаясь казаться взрослой. Она использовала самые длинные слова, которые знала:

– Взрослые не могут изучать менсентенийский так же эффективно, как подростки. Для них уже слишком поздно. Джейн сказала нам, что язык обычно изучается, – она использовала слово «раскрывается», – в период полового созревания. Вам нужны дети, которые уже заинтересованы в науке, математике, аэронавтике и инженерии. Это единственный способ понять язык как можно быстрее. Другие страны уже это делают.

Он пришел в себя и повернулся к ней.

– Что заставляет тебя так говорить?

– Онлайн-сообщество менсентенийского языка. – В поисках помощи она взглянула на доктора Сейки.

Тот кивнул в знак одобрения:

– Я считаю, что она права. Я собирался это сделать. С помощью Зары мы разработали отчет, план действий и бюджет.

– Мы не можем раскрывать десяткам детей государственную тайну. Это вопрос национальной безопасности. И мне ведь не нужно напоминать вам, что в нашей стране есть законы о детском труде, доктор Сейки?

– Я в курсе, генерал Бонэм, но считаю, что мы можем найти способ.

Зара кивнула.

– Вы могли бы назвать это стажировкой и предоставить бесплатную студенческую помощь для участников. Многие умные дети переживают, что не смогут платить за колледж.

Бонэм свел брови вместе.

– Ты много об этом думала.

– Дети вашего возраста беспокоятся о колледже? – удивленно спросил заместитель руководителя Маршалл.

Зара уже не могла сдерживаться. Она была готова дерзить, и ей было все равно. Уважение к старшим больше ее не волновало. Все ее страхи будто испарились.

– Сэр, мы даже больше чем беспокоимся. А что, если мы не разберемся во всем этом достаточно быстро? Что увидел тот украинский астроном в небе и о чем никто не хочет говорить? Что, если это Рой, направляющийся на Землю? Если эти голодные насекомые прилетят сюда, они убедятся, что им не о чем беспокоиться. Разве государственные тайны важнее этого? – Это был удар под дых, и она это понимала. Но ей тринадцать, черт возьми. Если ей приходится нести это бремя, то и он должен.

Было, наверное, глупо упоминать обо всей этой желтой прессе. Теперь ее просто уволят. Зара не знала наверняка, движется ли к ним Рой, но об этом предупреждала Джейн, а в базе данных Сектилиев имелось множество описаний смерти и разрушений – последствий нашествия этих гигантских насекомых. Казалось, не мешало бы работать быстрее, чтобы подготовиться ко всему, а не тянуть кота за хвост и притворяться, что их самая большая угроза – русские, или китайцы, или кто бы то ни было.

Все изменилось. Дело больше не в маленьких черных линиях на глобусе. Речь шла о выживании человечества. Зара чувствовала это.

Бонэм оглядел ее с головы до ног, словно давая ей новую оценку.

– Покажи мне, над чем вы работаете.

Она подвела его к своей команде и спросила:

– Как много вы знаете о менсентенийском?

– Предположим, что я не знаю ничего.

Зара кивнула.

– Тогда вот с чего нужно начать. – Она указала на их прототипную клавиатуру, которая была больше и сложнее, чем стандартная. – Первое, что вам нужно понять, – это то, что в менсентенийском не используются буквы. Каждый символ, который вы видите, – это слово, а не буква. Символы состоят из компонентов, которые рассказывают вам, как слово звучит, и дают подсказки относительно его значения. Мне сказали, что это в некотором роде похоже на корейскую азбуку, Хангыль.

Зара наклонила монитор, чтобы генерал мог разглядеть получше, и продолжила:

– Отправленное Джейн программное обеспечение предназначено для того, чтобы научить вас словам и их компонентам, так что, запоминая каждое слово, вы закладываете фундамент, который поможет запомнить новые слова. – Она запустила анимацию слова в языковом программном обеспечении. – Оно показывает вам слои, когда произносит слово. Некоторые действительно сложные символы – это составные слова, слои комбинированных элементов, представляющие понятия.

– А это что? – указал генерал Бонэм на клавиатуру.

– Это клавиатура, которую мы отпечатали на 3D-принтере, используя чертежи клавиатуры Сектилиев, которые я нашла в файлах загрузки. Мы пытаемся решить, работает ли она в таком виде или же нам нужно ее перепроектировать, чтобы человеку было проще ее использовать. Тем не менее первоначально она была разработана для множества разных размеров рук. Пока мы думаем сохранить этот вид и просто сделать клавиши поменьше, почти такие, как на наших обычных клавиатурах.

– Это нашла ты?

Люди, с которыми она работала, закивали.

– Можете не сомневаться, – проговорила Гейл. – Она – это сила, с которой нужно считаться. Поистине вдохновляет.

Зара почувствовала, что краснеет. Гейл – замечательный лингвист, приехавшая на время из Орегонского университета. У нее есть дочь примерно того же возраста, что и Зара, и она часто заступалась за Зару, когда люди пренебрежительно относились к ее способностям. Девочке было очень приятно иметь такого взрослого защитника.

– Покажи мне, как ты вводишь слово, – сказал Бонэм.

Зара наклонилась и аккуратно нажала несколько клавиш. На экране появились элементы символов, которые накладывались друг на друга и меняли конфигурацию, пока она не нажала эквивалент клавиши «пробел». Девочка выпрямилась и сказала:

– Вы все знаете это слово.

Все прищуренно посмотрели на экран, но никто не проронил ни слова.

– Это сектилианское название корабля, который вы назвали «Целью». «Спероанкора». Символ имеет два значения – это сложное слово. Оно значит «ждать» и «надеяться». Странно, если учитывать, через что прошел Эй’Брай, не правда ли?

Никак не прокомментировав ее слова, Бонэм посмотрел на членов команды Зары.

– Полагаю, один или несколько из вас – лингвисты? – спросил он.

Гейл и Карло подтвердили, что это так. Карло являлся армейским лингвистом-шифровальщиком, которого вызвали домой с его места службы в иракском городе Эль-Кут. Там он переводил перехваченные сообщения на арабском, чтобы предупредить войска об опасности.

– Как вы думаете, почему детям так легко изучать этот язык по сравнению со взрослыми?

– Мы знаем не больше того, что сказала доктор Холлоуэй в своем глобальном объявлении, – ответила Гейл. – Я могу вас заверить только в том, что это правда. Я видела, как некоторые молодые люди изучают его, в том числе и моя дочь, и их знания сильно отличаются от моих.

– Они сопоставимы со знаниями этой юной леди? – Бонэм испытующе посмотрел на Бонни и Карло.

– Да.

– Безусловно.

– А ваши знания? В сравнении с их?

Карло, казалось, приуныл.

– У нас получается лучше, чем у большинства взрослых, но, к сожалению, не так хорошо, как у Зары. Мы посвятили себя этой задаче, но, как говорит Зара, нам, возможно, уже слишком поздно изучать язык тем же способом. Генетический компонент… мы не понимаем, как он работает, а генетикам понадобятся годы, чтобы во всем разобраться. К тому времени это, вероятно, будет неактуально.

Бонэм сузил глаза.

– Но вы же лингвисты. Вас учили этому. Почему у доктора Холлоуэй все по-другому?

Но ему ответила Зара:

– Доктор Холлоуэй знала шесть языков еще до того, как ей исполнилось двенадцать. В раннем подростковом возрасте она изучала классическую филологию по специальной программе в местном университете. Мы знаем, что каким-то образом латынь и менсентенийский очень тесно связаны. Язык – это не просто специализация Джейн в университете или что-то еще. Вся ее жизнь вращалась вокруг языков и их изучения.

– Думаю, разница в этом, генерал, – кивнула Гейл. – По настоянию Джейн Холлоуэй несколько лингвистов-савантов тоже упорно работают над этим, но подростков намного больше, чем специалистов такого рода. А нам нужны люди, и как можно быстрее.

– Хотел бы я, чтобы доктор Холлоуэй была здесь и помогла нам разобраться, – согласился Карло. – Она, наверное, очень многое понимает.

Бонэм вздохнул, кивнул и словно самому себе сказал:

– Никогда не бывает просто. – Затем, сделав знак Сейки, добавил: – Давайте взглянем на ваш отчет.