В этот момент Каландрилл забыл, что такое страх, настолько всепоглощающей была наполнившая его ярость. Он знал только одно: в увагу дух Рхыфамуна. Юноша неколебимо верил в Деру и ее братьев и потому надеялся, что этим ударом выбьет его из чужой оболочки. То, что тем самым он обрекал на смерть и себя, не имело значения. Самое главное — уничтожить колдуна. Даже если он не уничтожит душу Рхыфамуна, а лишь обречет ее на вечные скитания — этого уже будет достаточно. Очен и вазирь-нарумасу в Анвар-тенге отловят позже его душу в эфире. Отдать жизнь ради того, чтобы помешать колдуну осуществить свои гнусные замыслы, казалось ему невеликой жертвой.

Время словно остановилось. Два его существа — духовное и физическое словно разделились, и вот он уже наблюдает за собой как бы со стороны: клинок его опускается на череп животного, в которое вселился Рхыфамун.

В красных глазах увагу промелькнул неподдельный ужас, а в рыжевато-коричневых глазах джессерита засверкало торжество. Каландрилл чувствовал запах пота и миндаля, он слышал насмешливый хохот. Тело оборотня задрожало, дух Рхыфамуна оставил его, прежде чем меч Рхыфамуна опустился на него. Каландрилл понял, что проиграл, что едва меч коснется черепа оборотня, как сам он умрет, триумвират их распадется и миссия их не будет исполнена.

Меч со свистом разрезал воздух, неумолимый, как сама смерть. Вот он коснулся колдовской ауры — смерть Каландрилла неумолимо приближалась.

И вдруг от деревьев отделилась тень и со скоростью пущенной из лука стрелы метнулась к нему — слишком быстро, чтобы Каландрилл мог разобрать, что это было. Тень буквально выдернула увагу из-под его меча, и клинок врезался в землю, уйдя глубоко в почву. Каландрилл вложил в этот удар столько злости, что у него чуть не отвалились руки. Он выдернул меч из земли, и хохот оборвался. Теперь он слышал только вопль увагу. Кто-то, кто стоял сзади оборотня, упираясь коленкой ему в позвоночник, тянул его на себя за горло, изгибая как лук. Время возобновило свой нормальный бег, увагу все больше и больше выгибался назад, и наконец кости захрустели и позвоночник лопнул. Существо издало дикий вопль и тут же стихло. Затем Каландрилла подняли в воздух и бросили на поляну, и он сбил троих себе подобных. В то же мгновение кто-то схватил его и оттащил в тень деревьев.

Он приземлился лицом вниз и на мгновение потерял ориентацию. Пахучие еловые иглы больно кололи ему губы и щеки. Он нетвердо поднялся на руки и колени, взял меч, с трудом, пошатываясь, встал на ноги и повернулся лицом к поляне. И потерял дар речи, увидев, как умер еще один оборотень.

Ценнайра?

Неужели он спит? Откуда здесь Ценнайра?

Но это была точно Ценнайра. Как разъяренная дикая кошка, она металась по поляне со скоростью, в которую Каландрилл просто не мог поверить. Девушка подныривала под тянущиеся к ней лапы, хватала их, ломала, выдергивала из плеча, перебивала горло и с такой силой била кулаком по раскрытым пастям, что хрустели кости и огромные существа катились по земле, как ничего не весящие тряпичные куклы.

Два монстра уже не шевелились; остальные завывали от бешенства и бессилия; а тот, в которого переселился Рхыфамун, стоял с поднятыми лапами, покачиваясь. Запах миндаля все усиливался.

Каландрилл крикнул:

— Ценнайра! — И сделал шаг на поляну.

— Нет! Беги! — воскликнула девушка. — Я их сдержу.

И тут из протянутых лап существа, одержимого Рхыфамуном, вырвались ослепительные языки света, ударили Ценнайру и сбили ее с ног, и трава вокруг почернела, словно под вонючим ядом. Каландрилл с ужасом понял, что Ценнайра погибла. Но она поднялась, отвела длинные пряди волос с лица и вновь набросилась на увагу.

Каландрилл, не размышляя, поднял меч. Его единственной заботой было спасти девушку. Перед ней стояли четверо увагу, а пятый опять поднимал лапы, только теперь глаза его были направлены не на Ценнайру, а на Каландрилла.

— Ради Бураша! — закричала Ценнайра. — Спасайся, оставь меня, ради всех богов, ради самого себя!

— Не оставлю! — воскликнул Каландрилл и в этот момент был вновь ослеплен неестественно ярким светом, вырвавшимся из Рхыфамуна-увагу.

И словно топор ударил Каландрилла в грудь, словно гаррота обвила его шею. Глаза его растаяли в орбитах, члены бессильно обвисли. Он даже не знал, что упал, только видел подернутую красным темень, будто все его внутренности разорвались и тело налилось кровью. Что-то непреоборимо вытягивало его душу, как на веревке, из ослабевшего тела в эфир, дабы ввергнуть ее в страдания. Каландрилл непроизвольно начал произносить заклятия, которым научил его Очен, ограждая свою душу от оккультных сил и уже не думая о теле. Его единственной заботой было не отдать душу Рхыфамуну. Затем он сообразил, что рот его забит торфом и иголками, словно кляпом. Каландрилл задыхался, он горел, запах миндаля душил его, он знал, что умирает. Он знал, что его убили.

Затем кто-то вновь поднял его, и Каландрилл пришел в себя настолько, что понял — он в руках Ценнайры. Волосы девушки нежно касались его щеки, в руках ее чувствовалась невероятная сила. Она уносила его в глубь чаши, не обращая внимания на вопли увагов и на колдовской огонь, бушевавший в лесу.

Под ударами колдовства Рхыфамуна огромные деревья падали, наполняя ночь треском и грохотом. Ценнайра осторожно положила Каландрилла на землю и на мгновение склонилась над ним. Огромные карие глаза ее блестели от влаги, словно в них стояли слезы. Она улыбнулась и нежно коснулась его лица рукой.

— Беги. Ты должен жить. Я задержу их, насколько смогу.

Каландрилл мотнул головой и тут же скривился от боли, пронзившей ему голову.

— Я не могу, — пробормотал он, с трудом ворочая языком.

— Ты должен, — горячо сказала Ценнайра, пытаясь перекричать грохот разрушительной магии. — Иначе тебя убьют, и вы не добьетесь своего. Беги.

— Почему? — хотел спросить он, но она нежно приложила пальцы к его губам, коротко улыбнулась и сказала:

— Потому что. Не задавай вопросов, спасайся. Они сейчас будут здесь.

И исчезла, бросившись назад через пламя и падающие деревья.

Каландрилл неуклюже поднялся на ноги, все еще держа меч в руках, и оперся на него — голова его кружилась. Он глубоко вздохнул и с удивлением понял, что горло его не раздавлено. Каландрилл приподнял меч, огляделся, пытаясь сообразить, куда убежала Ценнайра. Он не бросит ее одну. Это было бы дезертирством, предательством.

Найти ее не составило труда, ибо там, где прошла она, горел огонь, воздух был полон смолистого дыма и воплей увагов. Каландрилл пошел на них. Искры опускались на кожу его доспехов и на волосы; глаза его слезились, нога ныла. Прихрамывая и спотыкаясь, он шел и шел вперед, уворачиваясь от падающих деревьев.

Каландрилл и сам не знал, как ему удалось не погибнуть в кошмаре, учиненном Рхыфамуном в лесу. Колдун, которому пришлось столкнуться с Ценнайрой и с колдовством, коему Каландрилл научился у Очена, без разбора уничтожал все подряд. Каландрилл вышел на поляну и увидел Ценнайру. Она стояла почти в центре круга, обрамленного горящими елями. У ног ее валялся мертвый оборотень, трое других подбирались к ней с разных сторон.

Четвертый — Рхыфамун, бывший одновременно и увагу и джессеритом, — стоял немного поодаль. От него несло миндалем, губы его шевелились, произнося колдовские слова, которые вызывали новые вспышки огня. Увагу, вместилище Рхыфамуна, визжал, и из губ его сочилась пена.

Затем вдруг наступила тишина, словно мир перестал вращаться. Пламя, пожиравшее лес, вдруг зашипело и погасло; речитатив Рхыфамуна смолк; завывание увагов прекратилось.

Мягкий яркий свет, как сияние поднимающегося над горизонтом в середине лета солнца, как чистый прекрасный закат, озарил небо над поляной и колпаком накрыл собой ели и траву. Запах миндаля стал мягче и приятнее и забил собой едкую вонь дыма. Из обезображенной пасти увагу; одержимого Рхыфамуном, сорвалось проклятие, существо затрепетало, джессерит выскользнул из него, и увагу стал опять просто оборотнем. Он упал на колени и передние лапы и замер с низко опущенной головой.

В ушах Каландрилла раздался беззвучный голос:

— Берегись, ложись!

И он бросился на землю, даже не подумав воспротивиться приказу, понимая той частью ума, которая была настроена на оккультный мир, что его окружила добрая аура.

Вдруг с неба к земле рванулись ослепительные языки света, они ударили увагов, и от их прикосновения оборотни взорвались.

— Нет! — закричал ослепленный Каландрилл, думая о Ценнайре.

Ужас обуял его, внутри образовалась огромная зияющая пустота.

Постепенно способность видеть вернулась к нему. Ценнайра стояла на поляне, раскачиваясь, словно под порывами сильного ветра. Одежда ее была окровавлена, волосы спутаны. Одной рукой она прикрывала глаза. Ни увагов, ни духа Рхыфамуна Каландрилл не увидел, лишь тут и там с обгоревших ветвей свисали ошметки кожи, обрывки волос и одежды. Но Ценнайра была жива.

Каландрилл поднялся и, хромая и спотыкаясь, вышел на поляну. Он сунул меч в ножны — от увагу и от колдовства ничего не осталось, если не считать обуглившейся травы в том месте, куда Рхыфамун направил первый пучок колдовского света, и обуглившихся деревьев вокруг поляны. Небо вновь нахмурилось, прячась за облаками.

Ценнайра была настолько оглушена, что и не заметила, как подошел Каландрилл. Он положил ей руку на плечо, и только тогда она вздрогнула и медленно повернулась. Увидев его, Ценнайра застонала и упала к нему на грудь; в руках ее уже не было той нечеловеческой силы, которая спасла его. Она дрожала всем телом, а Каландрилл гладил ее по волосам и лицу, воздавая неистовую хвалу небесам за то, что они оставили ей жизнь. Ценнайра посмотрела на него, в глазах ее он увидел отчаяние и ужас. По-своему истолковав это, он сказал:

— Их нет. Я не знаю, что произошло. Может, вмешался Очен, но их больше нет.

Каландрилл приподнял ее лицо за подбородок и склонился над ней в поцелуе. Она ответила ему жарко, словно давно ждала этого, со всей страстью прижимаясь к нему.

Когда наконец они отодвинулись друг от друга, все еще держась за руки, Ценнайра тихо проговорила:

— Я боялась, что ты погиб. Я думала…

Слезы засверкали у нее в глазах, и Каландрилл покачал головой.

— Я жив, — сказал он, — благодаря тебе.

— Да будут благословенны боги, — прошептала она.

— А ты? — Каландрилл обвел взглядом поляну. — Как ты выжила, когда сюда снизошла магия? Очен говорил, что сила, уничтожающая увагов, уничтожает и человека. Но, слава Дере, ты жива.

Ценнайра кивнула, глаза ее затуманились.

— Очен сказал, что колдовство убивает живущих, — пробормотала она.

— Я не понимаю, — нахмурился юноша.

— Знаю. Я тебе многое должна объяснить.

Она опять задрожала всем телом, и Каландрилл, теряясь в догадках, крепко прижал ее к себе.

— Пойдем, — предложил он, не придумав ничего лучше.

На мгновение Ценнайра заколебалась, страшась поведать ему то, чего уже нельзя было больше скрывать. Затем едва слышно с понурым видом сказала:

— Да, пойдем. Расскажем, что произошло.

Каландрилл с трудом волочил пораненную ногу, опираясь на Ценнайру. Она помогала ему перебираться через преграды, обходить кусты и заросли. Она обнимала его за талию, его рука лежала на ее плечах, и ему это приносило несказанное удовольствие. Темень перед рассветом сгустилась, и он почти ничего не различал, но Ценнайра уверенно вела его вперед.

То, что она отлично видела в темноте, удивляло Каландрилла, как и ее сила, с которой она дралась и побеждала увагу, а также то, что колдовство и магия, опустившиеся на поляну, не погубили ее вместе с оборотнями и она не поддалась магии Рхыфамуна.

«Но ведь я тоже уцелел, — думал он. — Видимо, нас спасли одни и те же заклятия. Возможно, она тоже избранница Молодых богов и они оберегают ее».

Однако Очен утверждал, что магия уничтожает не только увагов, но и все живые существа. Именно на это рассчитывал Рхыфамун. Тогда почему и как Ценнайра выстояла?

Каландрилл ощущал тепло ее руки на талии, вдыхал запах волос, чувствовал нежную кожу. Он попробовал ее сладкие губы, и все же… Что за сила позволила ей уничтожать увагов? Как она нашла его? Как выжила?

Терзаясь сомнениями, Каландрилл повернулся за ответом к Ценнайре. Лицо у нее было суровым, решительным, словно она шла на бой, а не возвращалась с победой, словно отдалась во власть року. И Каландрилл так и не задал своего вопроса, так и не развеял сомнения, которые роились у него в мозгу. Ценнайра спасла ему жизнь, спасла их дело, рискнула своей собственной жизнью ради него. Этого уже достаточно. У него не может быть сомнений в ее преданности. Он вспомнил вкус ее губ, тепло объятий и незаметно для себя ткнулся носом в ее блестящие волосы.

Ценнайра отпрянула и с беспокойством посмотрела на него. Губы ее изогнулись в короткой улыбке, и она опять отвернулась, глядя себе под ноги. Она боялась того, что будет, когда расскажет ему и его друзьям то, что уже не могла не рассказать. Может, Очен, который до сих пор не выдал ее, повлияет на них, уговорит их не… Ценнайра и сама не знала, что они предпримут. Убьют? Прогонят? Потребуют, чтобы вазирь заковал ее в колдовские кандалы? На одно короткое мгновение ей пришла в голову мысль бросить Каландрилла и бежать. Но она тут же отогнала от себя эту мысль: без посторонней помощи юноша далеко не уйдет, он заблудится в лесу, а Рхыфамун может вернуться сюда в другом обличье и убить его. Ценнайра взяла себя в руки. В худшем случае она доведет его до дороги, а там… там она подумает. Когда он окажется в безопасности, она может оставить его одного, а сама незаметно пойдет за ними до Памур-тенга, а то и до Анвар-тенга. Тут только одна незадача: все ее вещи — в седельных мешках, и если она предпочтет исчезнуть, то зеркало Аномиуса будет, конечно же, обнаружено, а с ним узнается и ее тайна. Больше того: если она пропадет, то путники причислят ее к своим врагам, и тогда вряд ли можно рассчитывать на успех. Ей не удастся выполнить задание хозяина и, следовательно, вернуть свое сердце.

Заколдованный круг мандала… Ценнайра постоянно возвращалась к одному и тому же: на чью бы сторону она ни встала, разоблачения не избежать.

Уверена она была только в одном: ей надо довести Каландрилла до его друзей, а там она решит, как лучше поступить.

Но по воле судеб или по воле того, кто распоряжался их судьбами, решение было принято за нее.

Перед самым рассветом тьма сгустилась настолько, что в двух шагах ничего не было видно. Лес стоял как зачарованный. И вдруг небо посерело, и птицы разразились хором, объявляя о подъеме солнца. Тьма рассеялась, мягкий розовый цвет, все усиливаясь и усиливаясь, перерастая в серебристый и золотистый, вытеснил с неба серый. Тут и там пробивались блестки лазури.

Ценнайра услышала спасателей задолго до Каландрилла и вновь подумала о том, чтобы бежать, — и вновь отогнала от себя эту мысль, чувствуя на себе его вес и понимая, что без нее он не сделает и двух шагов. Она вела его на голоса. Страшная усталость лишила Ценнайру способности мыслить и принимать решения. Ей даже стало все равно, что с ней будет. Главное — спасти Каландрилла, остальное приложится.

Внезапно Ценнайрой овладело странное чувство: она ощутила себя свободной. Она больше не думала о себе, а только о нем. Улыбнувшись, Ценнайра спросила:

— Ты слышишь? Мы приближаемся к дороге, там спасение.

Каландрилл нахмурился, прислушался, кивнул и ухмыльнулся:

— Истинно, я слышу.

Затем среди деревьев замаячили фигуры Брахта, Кати, Очена, Чазали и котузенов. Ценнайра крикнула:

— Мы здесь! — И их тут же окружили люди.

Керниец и киривашен подхватили Каландрилла под руки, вазирь и вануйка, стоя по обеим сторонам от Ценнайры, засыпали ее вопросами, но она, мотнув головой побрела к дороге.

Там горели погребальные костры, пожирая убитых. Выжившие сгрудились вокруг обыкновенных костров дальше по дороге. Откуда-то долетали вкусные запахи жареного мяса и чая. Очен перехватил взгляд Ценнайры и изнуренно улыбнулся; она ответила такой же усталой беспомощной улыбкой. Каландрилла устроили на расстеленном на земле одеяле, подложив под голову седло Очен встал подле него на колени, массируя поврежденную ногу, едва слышно бормоча колдовские формулы которые быстро залечивали рану. Катя сказала:

— Мы боялись, тебя убили.

Брахт взглянул на Каландрилла поверх плеча Очена и спросил:

— Что случилось? Где вы были?

Каландрилл пояснил.

— Она меня спасла. Дера, если бы не она…

И замолчал, вперив непонимающий взгляд в кандийку. С наступлением рассвета, с возвращением к товарищам он не мог не задаться теми же вопросами, что беспокоили его ночью.

Очен предложил:

— Давайте попьем чаю. За ним и поговорим. Настало время кое-что разъяснить.

Ценнайра подумала, что еще может бежать. Ей не составит труда прорваться сквозь кольцо любопытных и затеряться в лесу. Она дралась с увагами, она пережила нападение оккультных сил. Так что простые смертные ей не помеха. Но тут Ценнайра заметила на себе взгляд Очена, и ей показалось, что он на ее стороне. Она отрешенно пожала плечами, отдаваясь во власть усталости, потом кивнула и села.

Каландрилл проговорил:

— Если бы не Ценнайра, я был бы уже мертв. Рхыфамун умело расставил сети. Без ее помощи мне бы из них не выпутаться.

Голос Каландрилла звучал твердо, но Ценнайра все же слышала вопрос. Она тешила себя надеждой, что решимость его проистекает из любви к ней. По каким-то непонятным для нее причинам она была благодарна судьбе за то, что та не оставила ей выбора.

— Как это? — спросил Брахт. — Тебя спасла она?

— Истинно, — ответил Каландрилл. — Я обязан Ценнайре жизнью.

— Очен послал тебе в помощь магию, — сказала Катя — усиленную вазирь-нарумасу. Расскажи, что произошло?

Покусывая губу, Ценнайра ждала разоблачения и вдруг даже вздрогнула от прикосновения Каландрилла. Набравшись решимости, она улыбнулась ему и произнесла:

— Расскажи.

— Они захватили меня, — начал Каландрилл, — по приказанию Рхыфамуна и отнесли в лес…

Ценнайра слушала, не сводя с него глаз. Вокруг то и дело раздавались вздохи удивления. Только Очен хранил молчание. Он и продолжил рассказ через минуту:

— Я, как и надеялся, нашел вазирь-нарумасу, и мы сконцентрировали свою силу в эфире, направив ее на поляну. Рхыфамун раскинул тройные сети: с одной стороны, Каландрилла могли уничтожить уваги, с другой — он, убив их, убивал себя; с третьей — Каландрилла мог убить сам Рхыфамун. И все это в физическом плане. Но хуже всего то, что Рхыфамун надежно укрыл свой дух в царстве эфира — дьявольская ловушка. И без Ценнайры колдун добился бы успеха; ей предстояло спасти Каландрилла там, где я и вазирь-нарумасу не могли ничего поделать. Без нее Каландрилл был бы сейчас мертв, и душа его оказалась бы во власти колдуна, во власти Фарна. Не вмешайся она, ваша задача стала бы невыполнимой. Той слабой надеждой, что в вас еще осталась, вы обязаны только ей.

— Как? — спросил Брахт, в замешательстве разглядывая кандийку. — Каким образом ей удалось избежать уничтожения? Ты говоришь, что уберег Каландрилла, но, когда твое колдовство нанесло удар, она была одна.

— И как, — чуть слышно добавила Катя с зарождающимся подозрением в голосе, — она нашла Каландрилла? Ты сам говорил, что искать его бесполезно, что нам остается только довериться тебе и ей.

— Истинно, так я сказал, — согласился Очен.

— Ты также говорил, что магия, уничтожающая увагов, уничтожает и живое существо, — вставил Брахт. — Как Ценнайре удалось уберечься?

— Дера, она спасла мне жизнь! — воскликнул Каландрилл, явно недовольный направлением, которое принимал разговор. — Какая разница как? Почему вам надо обязательно знать как? Она спасла меня, без нее я был бы мертв или хуже того.

Каландрилл сжал пальцы на руке Ценнайры, и она благодарно ему улыбнулась, глаза их встретились. Он смотрел на нее с надеждой и предостережением, но она покачала головой.

— Очен знает, как я выжила. — Помолчав, она вздохнула и спросила: — Ну что, вазирь, кто из нас скажет: ты или я?

Очен снял чайник с костра, разлил чай по кружкам и раздал их по кругу; морщинистое лицо старика было задумчивым и озабоченным, когда он наконец заговорил:

— Во-первых, хочу напомнить, что я с первого вашего шага по этой земле знал, кто вы и зачем пришли. Именно потому я с вами. Наша общая цель — помешать Рхыфамуну пробудить Фарна и уничтожить «Заветную книгу». В ваших душах я видел целенаправленность и надежду. Это то, чего нельзя увидеть в эфире…

— Загадки, — проворчал Брахт. — Говори яснее, Очен.

Вазирь неуверенно кивнул. Ценнайра осторожно высвободила руку из пальцев Каландрилла. Больше она тянуть не могла. Ее единственным желанием было рассказать все сразу и увидеть их — его — отношение к тому, что она из себя представляет.

— Я творение мага, — спокойно сказала она. — Меня сотворил Аномиус.

— Аномиус! — рявкнул Брахт, вскочив на ноги и приставив меч к ее груди. — Ты его творение?

— Брахт! — воскликнул Каландрилл, пытаясь отвести его клинок. — Ради Деры, ради Ахрда, она спасла мне жизнь!

Керниец отодвинулся от Каландрилла, не отрывая меча от груди Ценнайры. Катя быстро взглянула на Очена и жестом приказала Брахту остановиться, хотя правая рука ее тоже непроизвольно опустилась на эфес.

— Аномиус сотворил меня такой, какая я есть, — Ценнайра, начиная цинично улыбаться. Беспечный взор ее был устремлен на кончик меча. — Он вытащил меня из темницы Нхур-Джабаля и вырезал мне сердце.

— А мы думали, что Аномиус мертв, — едва слышно пробормотал Каландрилл, переводя взгляд с Ценнайры на Брахта и с Кати на Очена; в глазах его стояла боль.

— Он жив, — покачала головой Ценнайра, — и еще как. Он вознамерился заполучить «Заветную книгу» и готов убить Рхыфамуна и всех вас. Но он оставил вас жить только потому, что вы должны привести его к книге.

— А ты его проводник. — Брахт сильнее надавил на меч. — И как ты к нам затесалась?

— Она спасла мне жизнь, — беспомощно повторил Каландрилл.

Нотка грусти в его голосе огорчила Ценнайру; она снова взглянула на клинок: ее беспокоил не меч, который не представлял для нее угрозы, а то, что теперь она не сможет смотреть Каландриллу в глаза.

— Аномиус забрал у меня сердце, поместил его в шкатулку и заколдовал ее, — продолжала она. — Я не знала, что он так поступит и чего он от меня потребует. Я знала только, что он даст мне силу, о коей человек не может и мечтать.

— И он сделал из тебя своего слугу.

Брахт нажал на клинок, и он слегка разрезал кожу доспехов. И вдруг Очен спокойно, как ни в чем не бывало, словно это была веточка, обхватил клинок древней рукой. К запаху костра примешался запах миндаля, мышцы кернийца напряглись, но он так и не смог воспротивиться силе колдуна. Очен заявил:

— Ты не в состоянии победить такое колдовство, Брахт. Ни мое, ни то, коим сотворил ее Аномиус. Спрячь меч в ножны, и давай поговорим как нормальные люди. Хорошо?

— Нормальные? — С мгновение Брахт еще пытался освободиться от железной хватки вазиря, затем понял бессмысленность своего занятия и сунул меч в ножны сердито поблескивая голубыми глазами. — Нормальные ты говоришь? Да как может нормальный человек слушать… эту… зомби? Ты маг, так уничтожь ее, а иначе она исполнит волю своего хозяина и заберет «Заветную книгу».

— А я говорю — послушай, — урезонивал его Очен. — И все вы тоже.

Брахт в отчаянии развел руками.

— Ахрд! — воскликнул он. — Колдун, на чьей ты стороне? На ее, на стороне Аномиуса? Она сама себя обрекла! Положи конец ее угрозе.

— Если бы я считал, что она представляет угрозу, неужели ты думаешь, я бы этого не сделал? — спросил Очен. — Я разгадал ее с первого мгновения.

— И скрыл от нас? — Брахт резко развернулся и посмотрел на Катю, а затем на Каландрилла. — Этот колдун преследует свои цели, он не заслуживает доверия.

Каландрилл, разрываемый сомнениями, предложил:

— Может, все-таки выслушаем его, Брахт? Я не могу поверить в то, что Очен предатель. — И тут же добавил чуть тише, с тоской глядя на Ценнайру: — Как и она тоже. Она держала в руках мой клинок, и он не причинил ей вреда…

Каландрилл посмотрел на Катю, ища ее поддержки, но девушка лишь недоверчиво пожала плечами. Враждебность кернийца явно раздражала Очена, и он произнес:

— Каландрилл тебе ясно сказал — Ценнайра спасла его жизнь, рискуя собственной.

— Ради того, чтобы он привел ее к «Заветной книге», — возразил Брахт. — Только мы втроем, когда мы все вместе, сможем отыскать эту книгу, а ей только и надо, что доставить ее Аномиусу. Какие еще могут быть у нее причины?

— Сядь, — приказал Очен, — и я тебе кое-что объясню. Слушай! — Он повысил голос. Керниец яростно мотал головой, переводя взгляд с вазиря на Ценнайру, с Каландрилла на Катю, призывая друзей возмутиться, словно без их поддержки он чувствовал на себе клеймо предательства. — Выслушай меня, или тебя заставить?

Брехт блеснул глазами на старца, а Катя спокойно произнесла:

— Сядь, Брехт. Очен нам друг, ты должен его выслушать.

Керниец, недовольно бормоча, сел. Плечи его были напряжены, лицо выражало явное недоверие.

— Итак, во-первых. — Очен поднял перевернутые кружки, тщательно вытирая их и аккуратно складывая. — Ты и впрямь полагаешь, что я твой враг?

— Ты скрыл от нас ее тайну! — воскликнул Брахт, сердито хмурясь. — А что, если и ты жаждешь заполучить «Заветную книгу»?

Очен вздохнул. Катя медленно, тщательно подбирая слова, сказала:

— До сих пор мы видели от Очена только добро, Брахт. Без него Рхыфамун поймал бы Каландрилла в эфире тогда и сейчас. К тому же он запросто мог приказать нас убить.

— Нам самой судьбой предопределено отыскать «Заветную книгу», — резко возразил керниец, не поддаваясь на увещевания. — Мы ему нужны, как и Аномиусу. — Он с непроницаемым лицом повернулся к Ценнайре. — Какие приказания он дал тебе, твой создатель?

Под его холодным презрительным взглядом Ценнайра съежилась. Она дала полную волю своим сверхъестественным чувствам — какой смысл скрывать их и дальше? — и в холодном утреннем воздухе ощутила злость, граничащую с жаждой крови, — это от Брахта; подозрение, смешанное с сомнением, и осторожность, желание понять и выслушать — от Кати. Каландрилл был потрясен, раздавлен, сбит с толку, его разрывали ярость и отвращение. Очен не выдавал себя ничем, если не считать спокойной решимости довести дело до конца.

Не сводя взгляда с костра, Ценнайра сказала:

— Первоначально он хотел, чтобы я вас нашла и уничтожила, но, когда узнал про «Заветную книгу», про то, что она из себя представляет и какой обладает силой, он приказал принести ее и до тех пор вас не убивать.

— Аномиус решил, что мы ищем простую книгу заклятий, — хриплым голосом произнес Каландрилл, подняв пустые глаза на Ценнайру. — Откуда он выведал про «Заветную книгу»?

Ценнайра помолчала, затем пожала плечами — назад пути уже все равно нет.

— Поначалу он ничего не знал. Но в Вышат'йи я встретилась с Менелианом и выяснила, что вы отправились в Альдарин.

— У Менелиана? — Брахт с ненавистью уставился на нее. — Менелиан наш друг, он нас не предаст, если только… Он еще жив?

Ценнайра покачала головой, по-прежнему не сводя глаз с костра.

— Он хотел уничтожить меня, я боролась за жизнь…

Каландрилл резко выдохнул.

— Ты убила его, — прохрипел Брахт, — по приказу своего господина ты убила его.

— Я… страшно сожалею, но у меня не было выбора. Менелиан не оставил мне выбора… Либо моя жизнь, либо его.

— Твоя жизнь? — Брахт расхохотался.

— А потом? — спросила Катя.

— Аномиус отправил меня в Лиссе, где я отыскала ваш след. О том, что вы ищете «Заветную книгу», я узнала от кернийцев, от Гарта и Кыфана…

— Ты и их убила? — прорычал Брахт.

— Нет, — Ценнайра отрицательно мотнула головой. — Они люди достойные! Я обманула их, но оставила им жизнь.

— И ты думаешь, я тебе поверю? — спросил керниец.

— А зачем ей врать? — сказала Катя. — Она призналась в том, что убила Менелиана. Зачем ей врать про Гарта и Кыфана? — Катя повернулась к Ценнайре: — Как ты нашла нас?

— Аномиус догадался, что вы направляетесь к Боррхун-Маджу, — глухо пояснила Ценнайра. — Он отправил меня к Кесс-Имбруну, чтобы я ждала вас у Дагган-Вхе. По дороге я видела человеческие кости и следы, оставленные всадниками. Когда я добралась до ущелья, то увидела Рхыфамуна… — От этого воспоминания ее передернуло. — Остальное я все рассказала.

— Только придумала, что на твой караван напали тенсаи, — возразил Брахт. — Каравана-то и не было. А ты поджидала нас, чтобы исполнить волю своего создателя. И я уже начинаю сомневаться, что ты и вправду видела Рхыфамуна.

— Я не лгала, — заявила она. — Да, каравана не было, но все остальное… Я видела, как он жевал человеческую плоть и переселялся в джессерита. Все это истина.

— Всеми богами, без сомнения? — пробормотал Брахт и повернулся к Кате. — Ты веришь ее лепету?

Вануйка долгим оценивающим взглядом посмотрела на Ценнайру, потом сказала:

— Я верю в то, что Ценнайра видела, как Рхыфамун переселился в джессерита. Я верю в то, что она убила Менелиана, но не тронула Гарта и Кыфана. Остальному же — Катя развела руками. — Помогает ли она Аномиусу отыскать «Заветную книгу» — этого я сказать не могу. Но знаю, что она помогла Каландриллу против увагов.

— Чтобы он продолжил начатое дело! — воскликнул Брахт. — Она действовала по указке своего господина. Какие другие у нее могут быть причины?

Катя пожала плечами:

— Возможно, Очен нам что-то скажет или сама Ценнайра.

— Если мы еще можем им доверять, — буркнул Брахт. — Ей я совсем не верю.

Вазирь торжественно кивнул, переводя взгляд узких глаз с одного на другого.

— У вас достаточно оснований для сомнений, — согласился он. — Принимая же во внимание все, через что вы прошли, мне остается только молить вас о терпимости. Мне «Заветная книга» не нужна, как не нужна она ни одному здравомыслящему человеку. Мое единственное желание — уничтожить ее. И посему я вам помогаю. Как вас убедить в том, что я искренен?

— Для начала расскажи, почему ты утаил от нас суть Ценнайры? — потребовал Брахт.

— Потому что почувствовал в ней изменения, — ответил Очен. — Я видел смену рисунка, коему подчиняются все наши судьбы. Повстречавшись с вами, Ценнайра засомневалась в своем хозяине. Я полагал и до сих пор полагаю, что ей уготована определенная роль.

— Ахрд! — промычал Брахт. — Новые колдовские загадки.

— Ты так думаешь? — спросил Очен. — Послушай воин, ты же сам поведал мне о том, как встретил Катю. Разве поначалу она не показалась тебе врагом? Разве чувства твои с тех пор не изменились?

— Гадалка в Харасуле сказала, что Катя говорит правду, — заявил Брахт, — и она выдержала испытание Гессифом.

— И больше ничего? — усмехнулся Очен, буравя кернийца взглядом. — В тебе самом разве ничего не произошло?

— Что ты имеешь в виду? — спросил Брахт.

— Твою любовь к ней. Сердцем ты сразу почувствовал, что она не лжет.

Брахт отвел взгляд, пожал плечами, подумал и согласился.

— Да, я ее люблю. Но какое отношение имеет моя любовь к этому созданию? Катя — женщина из плоти и крови, а не… — Он махнул рукой.

— А ты считаешь, что кости ее покрыты не плотью? — Вазирь ткнул пальцем в Ценнайру. — В жилах ее течет такая же кровь, как у Кати.

Керниец нахмурился.

— Она сама называет себя зомби, колдун. Или ты хочешь сказать, что она лжет?

— Нет, в Ценнайре есть нечто сверхъестественное, но ей подвластны человеческие чувства, — пояснил Очен, жестом призывая Брахта, опять готового разразиться бранью, помолчать. — Не забывай также, что Каландрилл в некотором роде тоже больше чем человек. Ты знаешь, что в нем есть особая сила, и с этим ты смирился. Не считаешь ли ты нужным согласиться и с тем, что эта сила дает ему возможность видеть дальше, чем видит обычный человек? Не может ли он благодаря своему дару чувствовать, что Ценнайра вам друг?

— Каландрилл не разгадал ее, — возразил Брахт. — он увидел в ней ту, за кого она себя выдавала.

— Возможно. — Очен повернулся к Ценнайре и без обиняков спросил: — Ты любишь Каландрилла?

Как и керниец мгновениями раньше, Ценнайра заколебалась, застигнутая врасплох. Она не ведала такого чувства, как любовь. Что оно может значить? Что она готова отдать за него собственную жизнь? Что пусть Каландрилл только скажет, и она умрет, лишь бы не причинять ему страданий? Что она отвернется, вернее, уже отвернулась от Аномиуса, дабы спасти Каландрилла? Ценнайра не знала, как определить свои чувства к нему, но его прикосновения и улыбка трогали ее, как ничто ранее. Если это любовь, то да. Она молча опустила голову, не отрывая взгляда от огня.

— Уваги могли уничтожить Ценнайру, — продолжал Очен. — В ней огромная сила. Но эти создания могли вырвать у нее руки и ноги. Хоруль, ты же их видел. Но она не побоялась вступить с ними в схватку ради Каландрилла.

— Или ради Аномиуса, — упрямился Брахт.

— Ты думаешь, у нее нет чувств? — спросил Очен. — Думаешь, она не боится смерти?

— Как она может бояться того, чего лишена? — возмутился керниец. — Ей нечего терять!

— А ты считаешь, ей от этого легче? — настаивал вазирь. — Да, она бессмертна, но ее могли изуродовать. Ты только представь: разорванная на кусочки, но живая. Аномиус держит ее живое сердце, так что она не может умереть. Но ее могли бы разорвать на кусочки. Представляешь, в какие муки превратилась бы ее жизнь?

— Что ты хочешь сказать? — спросила Катя.

— Что она была готова принять судьбу более ужасную, чем простая смерть, — заявил Очен. — Ради Каландрилла.

Катя задумчиво кивнула, Брахт нахмурился. Каландрилл ровным счетом ничего не понимал. Мысли его мутились, в голове царила неразбериха. Слова их и доводы были для него пустым звуком. Ценнайра — зомби? Аномиус послал ее за «Заветной книгой»? Но ведь Каландрилл держал Ценнайру в своих объятиях, он чувствовал ее губы, и они человеческие. А сейчас эти самые губы рассказали им всю правду о ее сотворении. В истории Ценнайры Каландрилл усомниться не мог, как и в том, что он ее любит. Чувство, распиравшее грудь, пугало его, хотя он и понимал весь ужас своего положения. Голова его упала, и он застонал.

Голос Очена с трудом пробился сквозь толчею мыслей:

— Каландрилл, ведь она спасла тебя.

— Да, — глухо сказал он, — Ценнайра сдержала меня, когда я хотел убить Рхыфамуна. Он тогда был в теле увагу. Она оттащила меня в безопасное место и дралась со зверями за меня.

«Потому что она зомби, потому что обладает нечеловеческой силой, потому что в ней — сила мертвых».

— И это она привела тебя сюда.

— Да, она.

«Потому что выжила там, где не может выжить человек. Потому что магия убивает живых, но не мертвых».

— А ведь Ценнайра могла бежать, могла спрятаться в лесу и скрытно последовать за нами до Памур-тенга и до Анвар-тенга, не раскрыв себя. Но она так не поступила. Она предпочла дотащить тебя до дороги.

— Истинно.

«Потому что Ценнайра подчиняется приказам своего создателя. Потому что она творение Аномиуса. Почему же тогда я ее люблю?»

— А ты ее любишь?

Каландрилл заколебался. Ему хотелось отрицать это, но он не мог. И глухим, лишенным всяких эмоций голосом сказал:

— Да.

В полном замешательстве юноша поднял глаза, недоумевая, что заставило его произнести это слово. Как он мог признаться в любви к неживой женщине, к существу, возрожденному из мертвых, к творению магии колдуна, его заклятого врага? Брахт уставился на него, не веря. Лицо Кати было загадочным, обеспокоенным. Очен смотрел на него спокойно, даже с некоторым одобрением, а в глазах Ценнайры светилась надежда. Он с несчастным видом кивнул и опять повторил:

— Да.

— Это безумие, — зарычал Брахт. — Ты околдован.

— А я думаю, он видит суть, — заявил Очен.

— Какую суть? — Брахт резко рубанул ладонью воздуx. — Суть в том, что сердце ее у Аномиуса.

— Нет! — воскликнула Ценнайра, приободренная ответом Каландрилла. Неприкрытая враждебность Брахта каким-то странным образом придала ей сил: если они хотят правду, то она расскажет им всю правду без утайки — Сердце мое хранится в шкатулке, которую Аномиус сам сделал в Нхур-Джабале. А сейчас он вместе с колдунами тирана дерется против Сафомана эк'Хеннема. Они заковали его в колдовские цепи, и он вынужден служить тирану. Пока он не может бросить своего хозяина.

— Тогда почему ты ему служишь?

Катя говорила спокойно, но сдерживала себя с явным трудом. Ценнайра почувствовала ее презрение и подозрение. Она вздохнула и сказала:

— Боюсь, я ему уже не служу. Сейчас, когда вы знаете обо мне все, я мало чем могу ему пригодиться. Если он узнает, что вы все знаете, он меня уничтожит.

Каландрилл застонал.

— Нет! — Обхватив низко опущенную голову руками, он раскачивался из стороны в сторону.

Катя кивнула и спросила:

— Но до сих пор, до того, как ты нам все рассказала, ты подчинялась ему. А как ты сама утверждаешь, сердце твое — в Нхур-Джабале. И я спрашиваю тебя еще раз: почему?

Ценнайра посмотрела в серые глаза: несмотря на осуждение и угрозу, в них было желание услышать все до конца, прежде чем вынести вердикт.

— Я жива только благодаря колдовству Аномиуса, — пояснила она. — Стоит ему возложить руки на шкатулку, как от меня ничего не останется. А он хвастает, что очень скоро освободится от колдовских оков и тогда сможет вернуться в Нхур-Джабаль. Как бы то ни было он вернется туда с окончанием войны.

— Он хвастает? — резким голосом прервал ее Брахт. — Ты с ним общаешься?

— Он дал мне заколдованное зеркало, — сообщила Ценнайра. — Благодаря ему я могу с ним говорить.

— Ахрд! — Керниец вскочил на ноги и подошел к лошадям. Покопавшись в ее мешке, он вытащил обернутое в тряпки зеркало и вернулся к костру, держа его так словно в руках у него была змея. — Оно?

— Да. — Ценнайра опустила голову, вдыхая отвращение, смешанное с ужасом, исходившее от кернийца. — Но ты не бойся. Оно становится волшебным, только когда я произнесу магические формулы, коим обучил меня Аномиус. Оно не может причинить вам вреда, Аномиус не видит и не слышит вас.

— Ценнайра говорит истину, — пробормотал Очен. — Это просто зеркало, пока она не произнесет заклятия.

Брахт с задумчивым лицом положил зеркало на землю. Затем, посмотрев сначала на Очена, потом на Ценнайру, спросил:

— А если я его разобью, что тогда?

— Тогда, скорее всего, Аномиус поймет, что разоблачен, — сказал Очен.

— Зато он не будет знать, чем мы занимаемся и куда идем, — заявил Брахт. С волчьей улыбкой он вытащил из ножен кортик, взял его за кончик клинка и поднял для удара.

— Стой! — Очен схватил Брахта за руку; накрашенные ногти переливались золотом в свете костра, глаза буравили Брахта, и тот заколебался и нахмурился.

— Почему? Ты же называешь себя нашим союзником. Зачем оставлять ей средство связи со своим хозяином?

— А ты подумай, — проговорил Очен. — Как только Аномиус поймет, что его посыльный разоблачен, Ценнайра потеряет для него всю ценность. И что тогда?

Старец повернулся к Ценнайре с вопросом на морщинистом лице. Она пожала плечами и сказала:

— Скорее всего, он меня уничтожит. Он не прощает ошибок.

Брахт хищно рассмеялся и вновь поднял кортик.

— Нет! — в отчаянии выкрикнул Каландрилл.

— Нет? — с удивлением посмотрел на него Брахт. — Ты говоришь нет? Ты не хочешь лишить Аномиуса глаз?

— Разбей зеркало — и он уничтожит Ценнайру.

Каландрилл закрыл глаза, откинув голову назад. «Дера подскажи, что делать? Это полное безумие».

— И очень хорошо, — сказал Брахт.

Каландрилл открыл глаза, он был опустошен: внутри у него не осталось ничего, кроме бездны боли и сомнений и во всей этой неразберихе он был уверен только в одном.

— Я люблю ее, — заявил он.

Брахт был обескуражен настолько, что с трудом выговорил:

— Как ты можешь любить ее?

— Она спасла мне жизнь, — пробормотал Каландрилл.

— Да пойми же ты наконец, она преследовала свои цели! — заорал Брахт и даже перепугал лошадей — животные попятились и забили копытом.

— Я… — Каландрилл покачал головой и обхватил лицо вспотевшими ладонями, — я в это не верю, не верю… Она могла погибнуть, могла бежать… Бросить меня… но не сделала этого, а рисковала ради меня собой.

Он замолчал. Брахт сверлил его неверящим взглядом. Катя смотрела на него с сожалением. Он с трудом заставил себя поднять глаза на Ценнайру.

— Есть и другие причины, — примирительно сказал Очен в установившейся тишине. — Даже если мы забудем о чувствах Каландрилла, разбивать зеркало неразумно. Во-первых, разбейте зеркало — и Аномиус, скорее всего, пришлет другого соглядатая, а мы не будем знать кого.

— Сначала пусть нас найдет, — заявил Брахт, все еще держа кортик на изготовку.

— Верно. К тому же мы далеко впереди него, — спокойно согласился Очен. — Но магия без труда преодолевает лиги, и очень скоро за нами может увязаться существо, о присутствии коего мы и знать не будем. У нас есть поговорка: «Дьявола надо знать в лицо». Посему если мы не тронем зеркало и позволим Ценнайре говорить с Аномиусом…

— Безумие! — резко сказал Брахт.

— …то мы можем его провести, — закончил Очен. -. И тогда возьмем над ним верх.

— С ней? — возмутился керниец. — Дав ей возможность общаться с ним и рассказывать ему про нас все?

— Это вряд ли. — Вазирь покачал головой, вновь начиная сердиться, словно воинственное упрямство кернийца выводило его из себя. — Она не может воспользоваться зеркалом без нашего ведома. Я сразу об этом узнаю. Нет, Аномиусу она будет говорить только то, что захотим мы.

— Я бы предпочел разбить зеркало прямо сейчас, — стоял на своем Брахт, — и покончить с этим существом.

Очен, пожав плечами, повернулся к Кате:

— У нас два разных мнения. Брахт хочет уничтожить Ценнайру, Каландрилл желает, чтобы она осталась жива. Что скажешь ты?

Вануйка долго смотрела в глаза вазирю, словно пытаясь найти в них ответ. Наконец она медленно произнесла:

— Я считаю тебя нашим другом, старик. Но ты с самого начала знал, что Ценнайра — зомби, и ничего нам не сказал. Посему я подозреваю, что у тебя есть свои причины. Огласи их, и я дам ответ.

— Насколько же женщины разумнее мужчин, — пробормотал Очен, одобрительно улыбаясь. — Хорошо, скажу. Я разгадал ее еще у Дагган-Вхе. Там я заглянул в ваши головы. У троих я видел честный огонь. Такова ваша цель. Огонь в Ценнайре был более тусклым, он метался между Аномиусом и той частью ее, в которой она еще остается сама собой. Я видел сбитое с толку существо, которое тянется к вам, словно горящий в вас огонь развеял тьму и очистил ее. Более того, я почувствовал, что в божественном замысле, коему подчиняетесь все вы, для нее тоже есть место. Какое конкретно, я сказать не могу, но чувствую однозначно, что она должна идти с нами и что без нее вы не добьетесь успеха.

Ката кивнула, а Брахт воскликнул:

— Трое, трое, трое, колдун! Дважды гадалки говорили нам об этом. Почему нас теперь должно стать четверо?

— Талант гадалок — гиджан — не мой талант, — сказал Очен. — Но если хочешь, могу высказать предположение. Я полагаю, что гадалки, к коим вы обращались в Лиссе и Кандахаре, говорили о том, что было тогда. О Ценнайре они не могли сказать ничего, потому что тогда ее просто не существовало.

— Ты плетешь паутину из слов и из неоформившихся мыслей, — раздраженно возразил керниец.

— А что такое будущее, если не загадка? — вопросом ответил Очен. — Разве в Секке гадалка предупреждала Каландрилла об Аномиусе? А в Харасуле вам кто-нибудь сказал о Джехенне ни Ларрхын? А ты, — голос его зазвучал мучительно, — разве подумал о том, чтобы рассказать своим товарищам о взаимоотношениях с этой женщиной?

Брахт смутился. Очен продолжал:

— Ценнайра в тот момент была совсем другой. Будущее — это дорога с бесчисленным количеством ответвлений. Любое может привести к цели, совершенно отличной от основной. Разобраться в этом очень непросто. К тому же не забывайте: когда вы говорили с гадалками, сны Фарна заволакивали оккультные планы, усложняли им видение. Я уверен, Ценнайру они видеть не могли.

Катя, нахмурившись, спросила:

— Так ты хочешь сказать, что Ценнайре предстоит сыграть определенную роль в нашем путешествии?

— Именно это я и говорю, — кивнул Очен. — И твердо в этом уверен. Но какую именно, честно говоря, я и сам не знаю.

— Почему мы должны тебе верить?

— Теперь она та, кто есть, — пояснил вазирь, — и останется такой до тех пор, пока сердце ее лежит в Нхур-Джабале. Нынче гадалки ее увидят. Так что я предлагаю — идем в Памур-тенг и там поговорим с гиджаной.

— Ты же можешь повлиять на нее, — с сомнением в голосе произнес Брахт.

— Этого не могут сделать даже вазирь-нарумасу, — рассмеялся Очен, качая головой. — Эх, воин, да будь у меня время, я бы тебе все объяснил, но боюсь, ты меня все равно не поймешь.

— И посему я должен слепо тебе верить?

— А есть ли у тебя выбор? — спросил Очен, вновь сердясь. — Или ты серьезно полагаешь, что я вознамерился выкрасть «Заветную книгу» и пробудить Безумного бога?

— Я в это не верю, — заявила Катя и повернулась к кернийцу: — Убери кортик, Брахт. Очен говорит разумно.

Керниец с мгновение смотрел ей в глаза, затем хмыкнул и спрятал кортик в ножны.

— А это, — он кивнул в сторону завернутого в тряпки зеркала, — что мы будем делать с этим?

— Возьми его, — впервые заговорила Ценнайра, почувствовав, как в ней возрождается надежда.

Брахт покачал головой:

— Только не я. С творениями Аномиуса я не хочу иметь ничего общего.

— Дай его мне, — предложила Катя и улыбнулась. — Если ты еще мне доверяешь.

— Возьми, — Брахт передал ей маленький сверток. — Тебе я доверяю, но…

Он посмотрел на Ценнайру и Очена. Катя сунула зеркало под кольчугу и повернулась к зомби.

— Если ты нам воспротивишься, я разобью его, — предупредила она, — и, если это будет в моих силах, убью и тебя.

Ценнайра согласно кивнула. Огромная тяжесть свалилась с ее плеч, хотя Каландрилл по-прежнему избегал ее взгляда.

— Я вас не предам, — сказала она, обращаясь скорее к Каландриллу. — Я многому у вас научилась и буду помогать, чем смогу. Даже если это приведет меня к смерти. Я постараюсь вернуть себе сердце, если такое возможно. Вы можете не доверять мне, но я еще раз повторяю: я вас не предам. Даю слово.

— Слово?

Голос Брахта разбил зарождающуюся надежду, и Ценнайра, ищя поддержки, повернулась к Каландриллу. Тот мрачно смотрел в землю. Ей стало совсем обидно.