Хотя Борс и не мог определить, что это, или откуда он это знает, но он почувствовал некоторую перемену в Тозе, когда кудесник приветствовал Баландира, Улана племени Кэрок. И в лучшие времена нелегко было что-то прочесть на мертвенно-бледном лице, теперь же внимание воина сосредоточилось на беседе вождей, а не на Посланце. От успеха этих переговоров зависело будущее Великого Союза. Если Баландир согласится с тем, что у него теперь одна судьба с Нилоком Яррумом, и приведет в Орду тысячи своих воинов, вторжение в Три Королевства будет делом решенным. Если же нет… Борс не представлял себе, что может случиться тогда. До сих пор он привыкал к мысли о вторжении, только теперь ему пришло в голову, что Баландир мог бы и отказаться от союза. Но не война же, думал он. Ибо объединенное войско Дротта, Ята, Гримарда и Вистрала превосходило числом даже могучий Кэрок; а за спиной у Нилока стоял чародей, способный поразить страхом даже неистовое сердце Баландира. И все же что-то шло не так, и Борса это тревожило.

Он занял свое место в кругу, слева от Тоза, деля внимание между Баландиром и Посланцем. Нилок сидел лицом к кэрокскому Улану, ятский Вран расположился справа от него, за Враном сидели Имрат, вождь Вистрала, и Дариен из племени Гримард. Гехрим каждого Улана молча стоял за их спинами: живая стена, способная обеспечить тайну переговоров.

Яркий свет большого костра бросал отблески на доспехи и оружие. Дальше, как следующий рубеж охраны, маячила толпа лесного народа, ожидающего, чем кончатся переговоры. Вокруг стояли шесты мира с цветными лентами и развивающимися на верхушках пышными связками перьев, выкрашенных в алое и белое. Борс не видел, что происходит за спинами гехримитов, но знал, что там стоят почти все воины из их кочевья: бар-Оффы и простые бойцы, а также множество женщин, детей и стариков; и все они молча ждут. Ночной воздух сгустился от их чаяний, погрузив в тишину огромное Становище, раскинувшееся по долине. Даже псы затихли, перестав ссориться и прислушиваясь к происходящему. Борс услышал учтивые слова Нилока Яррума:

— Добро пожаловать, Улан Баландир. Привет тебе во имя мира и нашей дружбы.

Баландир ответил что-то схожее, голос его звучал невнятно из-за шрама, перекосившего его рот — далее длинный светлый след клинка терялся в рыжей лисьей бороде. Этот человек притягивал к себе взгляды. Он был пониже Яррума, но шире в плечах, мощнее в груди, волосы причесаны, как принято у его народа — отведены влево и заплетены в длинную косу с вплетенными в нее кусочками серебра и крашеными перышками. Роскошные меха. Куртка из меха выдры поблескивает в свете костра, плащ из конской шкуры свидетельствует о немалом богатстве. Сапоги из шкуры вепря, сквозь их кожу пропущена серебряная нить. По обычаю, вождю не полагалось иметь на переговорах никакого оружия, кроме кинжала, но рукоять кинжала была выделана из серебра, и работа оружейника смотрелась не хуже, чем у клинка, что висел у пояса Нилока. Ножны тоже были под стать оружию: вырезанные из цельного куска красного дерева и испещренные кэрокскими рунами. Заглянув в светло-голубые глаза Улана, Борс так и не определил, видит там осмотрительность или же недоверие.

— Ты Тоз, — хмыкнул Баландир, устремив внимание на зловещее существо близ Нилока. — Я слышал разговоры о том, что ты Посланец Ашара. Это правда?

Борс повернул голову в сторону колдуна, чтобы видеть его, когда тот ответит. И заметил, как небрежно кивнула белогривая голова. Глаза-кратеры вперились в глаза любопытствующего.

— Да, это я, — ответствовал Тоз.

Казалось, Баландир не ожидал столь краткого и простого ответа, он нахмурился, теребя на пальце кольцо из слоновой кости, взглянул на Нилока, как бы ища у того подтверждения. Нилок произнес:

— Тоз — Посланец. Он пришел поднять Орду. Он даст нам Королевства.

— Три Королевства получить нелегко, — ответил Баландир без всякого выражения на лице. — Не думаю, что жители будут согласны отдать их даром.

— Ты сомневаешься в могуществе Ашара? — спросил Тоз голосом холодным и резким, точно треск льда над заводью посреди зимы.

— Нет, — ответил Баландир, явно что-то обдумывая и тая, и уклончиво добавил: — Я достаточно чту Ашара, поэтому и не готов принять недосказанные слова его Посланца.

— Ты слышал мое слово, — сурово ответил Нилок, потемнев лицом и буквально испепеляя взглядом Кэрока. Затем его черные глаза переметнулись на колдуна в безмолвной просьбе свидетельства, которое убедило бы маловера.

Борс облизал губы, ожидая гнева, а за ним — немедленного и несомненного проявления чародейского могущества. К его удивлению, взрыва не последовало. Можно было подумать, что мысли Тоза блуждают в иных краях, а с этой встречей ему не терпится покончить, и он просто не желает ставить под удар будущее Орды, оскорбив Улана Кэрока.

Борс увидел, как смертельно-бледное лицо поднимается, точно голова готовой к броску змеи. Но Посланец только и сказал:

— Как я могу доказать тебе это, Улан?

Лицо Баландира из хмурого стало смятенным, он пожал плечами, шкура выдры зашуршала о конский плащ. Вождь повернул вокруг пальца белое кольцо и опустил глаза под тлеющим взглядом Тоза.

— Если ты и впрямь Посланец Ашара, а сомнения мои, сам понимаешь, порождены уважением к Великому, то ты явился из его священного огня. Мои шаманы говорят, что пламя — это кровь Посланца. Я…

— Ты получишь доказательство, — закончил за него Тоз, пренебрегая должным этикетом настолько, что у Баландира отвисла челюсть и он лишился способности жаловаться или спорить. Угловатое создание поднялось и развернулось, меха, облекавшие его, мазнули Борса по лицу. Гехримиты Баландира напряглись, руки их вцепились в рукояти мечей и древки копий. Это, в свою очередь, заставило усилить бдительность гехримитов Дротта, Ята, Вистрала и Гримарда. Но Тоз и бровью не повел, подав знак тем, кто стоял слишком близко к костру, отойти подальше. Уланы тоже поднялись, глядя на него.

Чародей прошел мимо Дьюана, который отвел глаза, ожидая указаний Нилока Яррума, и получил в ответ незаметный успокаивающий знак. Борс двинулся было следом, но замер, когда Тоз остановился внутри кольца, образованного шестами мира, обратив на Баландира запавшие глаза, которые теперь опасно вспыхнули.

— Смотри, Улан. Смотри и убедись. А когда получишь доказательство, принесешь присягу Ашару и тому, кого он избрал хеф-Уланом Орды.

Баландир пребывал в замешательстве, он не смог ответить, а лишь немо кивнул. Тоз прошел мимо шестов с лентами, толпа раздалась перед ним, словно в нее вторгся обезумевший дикий бык.

Чародей прошествовал прямо к огромному костру посередине Становища. Тот освещал встречу Уланов и ближайшие шатры, как если бы кусок солнца опустился на землю Белтревана. Огонь дышал таким жаром, что немногие могли бы подойти к нему ближе, чем на двадцать шагов, и тогда их наверняка опалило бы. Костер посылал в ночь столп высокого пламени, искры, точно звезды, взмывали над ним, подхватываемые ревущим дыханием огня. Борс присоединился к Уланам, когда те последовали за Тозом, и остановились, когда мех одежды затлел, а по коже пробежал жар. Но Тоз не замедлил шага. Словно тот, кого ждут неотложные дела, он вступил в пределы, где тепло стало уже невыносимым для человека. Четырнадцать шагов, тринадцать, двенадцать. Борс быстро взглянул на Баландира, губы Улана скривились в недоверчивом изгибе, словно он не верил своим глазам, сощуренным от нестерпимого жара. Воин услыхал, как Улан охнул, едва Тоз подошел к самому-самому огню. И даже сам Борс охнул, когда колдун положил ладони на горящие поленья и начал карабкаться по огню, как по горному склону.

Меха, прикрывавшие тело колдуна, должны были сгореть дотла, но даже не затлели. Пепельные волосы должны были вспыхнуть, кожа обуглиться, глаза лопнуть, а плоть отделиться от костей — но ничего этого не случилось. Тоз взошел на самую вершину костра, как если бы поднялся по откосу, поросшему нагретой солнцем травой. Горящее дерево, за которое он брался, помогало ему, точно корни сосен, держаться вертикально, полыхающие сучья служили надежными ступенями. И вот он выпрямился в полный рост на вершине костра.

Вокруг вздымалось пламя, белая грива развевалась, точно на летнем ветерке. Искры образовали венец вокруг его головы — адский ореол, озарявший лицо, когда он медленно поворачивался, подняв руки и оглядывая собравшихся. Тоз открыл рот и заговорил, хотя в огне нечем было дышать, и лишь мучительная смерть ждала бы там любого из людей.

— Ты все еще сомневаешься?

Борс не мог отвести глаз от грозного зрелища, но если бы ему удалось оторвать их от окутанного пламенем существа, он увидел бы, что все, собравшиеся здесь, смотрят на Тоза. Что Баландир невольно качает головой, а Нилок Яррум улыбается во весь рот. Но не нужно было оборачиваться, чтобы понять, что слова колдуна, каким-то образом перекрывшие рев огня, услыхал каждый из ошеломленных зрителей, ибо тут же раздался мощный многоголосый ответ:

— Нет! Нет! Нет!

Безгубый рот Тоза вытянулся в подобие улыбки. Он развернулся на вершине костра и простер руки вперед, словно желая объять всех.

— Я — Посланец!

Утверждение, не вопрос. Но все же на него ответили.

— Да! Да, ты и есть Посланец!

С прежней жуткой улыбкой на лице богомола Тоз еще раз повернулся кругом, и вся долина задрожала от крика Орды. Рев будто бы отскочил от небес, став куда громче шума пламени. Затем Тоз, проворно, несмотря на свою нелепую угловатость, спустился с высокой пирамиды из пылающего дерева и встал перед Баландиром.

— Так ты сомневаешься?

В его вопросе таилась угроза, напоминавшая Борсу о настороженности, которую он уловил немного ранее. Воин перевел взгляд на Баландира. Тот рухнул на колени, склонив голову в знак полного повиновения:

— Нет. Ты — Посланец.

— Я говорю от имени Ашара.

— Ты говоришь от имени нашего повелителя Ашара, — голова Баландира оставалась склоненной, тяжелая коса свилась кольцом на истоптанной земле, руки уперлись в землю перед лицом.

— А Нилок Яррум — хеф-Улан Орды. В голосе Посланца не было и намека, что это вопрос, но прошел миг-другой, прежде чем Баландир согласился:

— Да, я признаю Нилока Яррума хеф-Уланом.

— Хорошо, — Тоз наклонился. Руки, двигавшиеся не совсем по-человечески, ухватили вождя за куртку и без усилий подняли этого здоровенного мужчину на ноги. — Добро пожаловать в Орду, Баландир. Я высоко вознесу тебя, когда мы покорим Королевства. Твой народ восхвалит тебя за деяние этой ночи.

Баландир воззрился в алые зрачки, его досада на возвысившегося Улана Дротта растаяла. Улыбка Тоза стала мягче, он легко коснулся пальцами губ Баландира, не обращая внимания на то, что Улан невольно попятился, и, будто забавляясь видом внезапного страха в глазах вождя, пророкотал:

— Верно служи мне, Баландир, и награда будет щедрой. Это обещает тебе Ашар.

Затем так же внезапно, как он покидал круг совета, чародей повернул прочь, бросив через плечо, точно подзывая пса:

— Борс, ты мне нужен.

Тот, изумленный, поспешил за хозяином.

— Тоз! — крикнул Нилок Яррум с удивлением и немалым гневом. — Куда ты? Ты нужен здесь.

Посланец замедлил шаг, но не остановился, обратившись к хеф-Улану Орды с не большим почтением, чем только что обращался к воину, следующему за ним по пятам:

— Я иду по делу Ашара. У тебя же есть дела с Баландиром? Займись ими!

Рот Нилока сжался от переполнявшей вождя ярости. Смесь прежних чувств хлынула на темное лицо, но он больше не позволил себе роптать вслух, а лишь пялился на спину удаляющегося чародея, прежде чем хмыкнуть под нос и вернуться в круг совета. Не смея оглядываться, Борс поспешил за Посланцем через толпу к занятому колдуном жилищу из шкур.

Внутри, как всегда, было жарко, жаровни и факелы наполняли полутемное убежище мерцающим светом, создавая столь приятный магу гнетущий зной. Борс сбросил с плеч медвежью шкуру, а то рубашка прилипла бы к спине от выступившего из всех пор пота. Тоз со свистом втянул воздух, что опять навело Борса на мысль о змеях, и упал на покрытый мехами стул, поспешно сказав воину, чтобы тот занял место лицом к нему.

Долгое время маг хранил молчание, глядя в пламя жаровни, отсветы играли на его костистом лице, сделав его похожим на свежеочищенный череп. Затем, испугав Борса внезапностью слов, он произнес:

— Ты мне нужен.

Борс открыл рот для ответа, но вдруг понял, что совершенно не знает, что должен сказать. Но говорить и не потребовалось — Тоз продолжал, как будто беседуя сам с собой, не сводя взгляда с жаровни:

— Ты ничего об этом не скажешь. Ни своей жене, ни хеф-Улану, ни кому-либо из друзей. Никому. Понятно?

Его голова поднялась, и кровавые зрачки пронзили Борса. Воин не мог понять, что означает этот взгляд, в нем были гнев, решимость и что-то еще. Никогда прежде Борс не видел такого и не предполагал увидеть. Он счел бы это страхом, если бы речь шла о смертном. Борс немо кивнул, не доверяя своему языку.

— Кое-кто следил за нами, — медленно продолжал Тоз, словно отыскал слова, которые трудно было даже произнести. — Тот, кто не должен был видеть нас. Но это, возможно, к лучшему для меня, ибо теперь я знаю, что такие есть. А я в этом не был уверен вплоть до нынешней ночи.

Он замолчал, словно углубившись в раздумья, красные зрачки больше не сверлили лицо Борса, который молча ждал. Явная растерянность Посланца напугала его больше, чем любой откровенный приступ гнева. Глаза колдуна снова остановились на Борсе, и Тоз сказал несколько спокойней:

— Я почуял его. Он молод. Я это знал. Возможно, это тоже все упрощает. Высматривай молодого, остальные не важны — они ничто. Но выследи молодого и убей его, если сможешь. Если нет, пометь его. И в этом, смотри, не подведи меня!

После этих слов Борсу показалось, что он низвергся в смертельный яд. Воин отпрянул, чуть не опрокинув стул, его лоб покрыли бусины пота, вызванного отнюдь не жарой. Он вытер лицо рукавом рубашки, вытянув слова из пересохшего от напряжения рта.

— Приказать Дьюану обыскать Становище, хозяин?

— Ты никому об этом не скажешь, — рявкнул Тоз с таким лицом, что Борс сомкнул зубы до боли в челюстях, чтобы они не клацнули. — Ты отправишься один. Один, понятно? — Колдун немного смягчился, увидев неприкрытый ужас на бородатом лице воина. — Его нельзя отыскать в Становище. Он пришел из Королевств. Один он не добрался бы сюда, но другие мне не важны. Только молодой; а ты единственный, кому я могу это доверить.

— Хоз-зяин? — Борс услышал свой заикающийся голос, не в силах более удержать зубы от звонкого стука. — Из Королевств? Но как?

— Не имеет значения, — проскрежетал Тоз. — То, что происходит в Белтреване, не могло остаться незамеченным для Королевств. Безусловно, у них есть свои лазутчики; несомненно, они обратили внимание на передвижения южных племен. Более вероятно, что послали разведывательный отряд. Возможно, их окутала наваждением какая-нибудь буквоедка из проклятых Ашаром почитательниц Кирье. Да, это многое бы объяснило. Хранимые такими чарами, они легко могли ускользнуть от моего внимания — но только не он. Не он, связанный судьбой с тем, что вершу я, — колдун рассмеялся, и Борс задрожал снова, это адское кудахтанье было источником страха, пищей для кошмаров, оно звучало жутче, чем любой шепот нечисти из иного мира, долетающий до людей по ночам. Пот, заливший тело воина, стал внезапно холодным, как зимний дождь, и Борс обрадовался, когда кудахтанье затихло.

— Он возвращается, — внезапно Тоз стал целеустремленным. — Он скачет к Королевствам. Как я понимаю, к крепости на западном берегу. Возьмешь лучшего коня, неважно чьего, и отправишься в погоню. Ездить верхом умеешь?

Борс кивнул, не смея уточнить, что научился этому лишь недавно — когда был обласкан Посланцем и получил доступ к тому, чем могла наслаждаться лишь племенная знать. В этот миг ему казалось предпочтительнее действовать наудачу.

— Хорошо, — тут же продолжил Тоз. — Тогда поскачешь до границы лесов. На обратном пути его должны задержать Гримард и Вистрал, которые все еще подходят к нам, так что ты можешь его опередить. Ты должен залечь в засаде и, как я сказал, убить его — если сумеешь. Если нет, пометь его. Рань! Этого будет достаточно. Теперь быстро принеси мне свои стрелы.

Его когти мелькнули в воздухе, повелевая удалиться. Впрочем, Борс уже встал и с благодарностью спешил к завешенному шкурами выходу, радуясь, что вновь покидает это душное место и своего хозяина с его непонятным настроением.

Далеко идти не пришлось, его шатер стоял рядом. Там было пусто, Сулья сейчас находилась в толпе вместе с другими женщинами. Все складывалось удачно: у него совершенно не было охоты выслушивать ее вопросы о приказах колдуна и выносить раздражение женщины, когда он откажется отвечать. Борс нашел свой добрый тисовый лук, завернутый в кожу лани, и обмотал вокруг руки запасную тетиву. Затем бросил в колчан две пригоршни грозных боевых стрел, привычно проверив оперение на каждой, пока твердые ясеневые древки соскальзывали во вместилище из крепкой кожи. Затем, чувствуя, как тревожно колотится о ребра сердце, он вернулся к Тозу.

Посланец выхватил колчан из его протянутой руки и небрежно рассыпал стрелы по шкурам на полу.

— Приведи коня!

Вновь последовал жест, дозволяющий уйти. Борс поспешил исполнить приказ.

Расчищая себе дорогу именем Тоза, он подбежал к загону, сооруженному для лошадей Дротта. Стражи здесь никакой не было, не считая рыскающих вокруг псов. Борс отогнал их пинками, не обращая внимания на клыки, щелкающие у его пят. Нырнул под жерди загона, слишком озабоченный приказом, чтоб вспомнить о своей всегдашней робости перед лошадьми, попутно подхватив с ограды шнур, сплетенный из сыромятных ремней. Он уже знал, какое из животных предпочтет, если для успешной охоты надо опередить дичь на ее пути в Высокую Крепость: большого серого нилокова любимца. И пусть Тоз сам объясняется с хеф-Уланом!

Борс завязал на шнуре петлю. Это дало ему время вспомнить, как конь прядает ушами, словно дикий, и щелкает большущими желтыми зубами даже на самого Нилока. Но страх перед гневом Посланца был сильнее, чем боязнь жеребца, и воин продолжал двигаться среди лошадей, безучастный к их фырканью и топоту копыт, приближаясь к серому.

Он набросил сыромятную петлю на взметнувшуюся голову в тот момент, когда жеребец встал на дыбы, — и сразу же почувствовал, как отрываются от земли его стопы. Шнур натянулся, и Борс начал перебирать его пядь за пядью, пока в ноздри ему не ударил резкий и густой запах пота и он не вцепился пальцами в гриву. Ему пришлось налечь всей своей тяжестью, чтобы голова коня достаточно опустилась и позволила схватить его за ухо. После этого воин поволок упирающуюся добычу к воротам загона. Его изумила внезапная обретенная сноровка, когда он ударом ноги распахнул ворота и вывел жеребца наружу, крикнув разинувшим от такой дерзости рты воинам, чтобы закрыли их следом. А также чтобы кто-нибудь помог ему оседлать рассерженного скакуна.

— А орла получить не хочешь? — выдохнул перепуганный дротт.

— А гнев Тоза увидеть не хочешь? — проорал в ответ Борс, не давая тому удрать. — Я действую по его приказу!

Все знали, что он человек Тоза, и упоминание имени чародея обеспечило ему помощь, без которой он не надел бы сыромятный недоуздок на фыркающую морду и не смог бы закрепить кожаное седло на спине коня. Но и после этого понадобились еще трое человек, чтобы довести жеребца до шатра Тоза.

Тоз стоял снаружи с колчаном и луком Борса в руках. Он досадливо поморщился при виде общества, которое привел с собой воин, но без единого слова взял у Борса недоуздок и вернул дротту лук и колчан. Поглядев на коня, колдун повел правой рукой перед его мордой, вызвав холодное свечение ночного воздуха, а затем потянулся вперед, чтобы коснуться раздувшихся ноздрей. Колдовской огонь омыл голову жеребца, тот мигом успокоился, глубоко и шумно дыша, а затем уронил шею. Тоз кивнул себе и обернулся к ошалевшим свидетелям этого зрелища, поманил их поближе и положил руки на плечи каждому, поочередно заглядывая людям в их глаза — так, как однажды заглянул в глаза Сульи. И они, подобно Сулье, стали вялыми, напряжение покинуло их тела. Тоз что-то пробубнил над каждым и дал им знак удалиться.

— Они все забудут, — уверил он Борса. — И конь будет тебе под стать.

Борс закинул колчан за спину и привязал у седла завернутый в шкуру лук, слишком занятый приготовлениями, чтобы ломать голову, какие чары навел на присутствующих Тоз и отчего никто из толпившихся в проходах меж шебангами людей их больше не замечает.

— Самого молодого! — настойчиво повторил Тоз, глядя на Борса. — Запомни: самого молодого. Других тоже, если получится, но прежде всего всади стрелу в младшего.

— Хозяин, — с беспокойством спросил Борс, — а что если их будет несколько? И если все молодые?

— Тогда прикончи всех! — огрызнулся колдун. Ярость в его голосе вынудила воина отступить на шаг. — Но не подведи. Если подведешь, то увидишь гнев Ашара!

Борс кивнул, облизывая сухие губы и думая, что если дело сорвется, то ему лучше бежать из Белтревана и в одиночку попытаться пробраться за Лозины. Словно угадав его мысли, Тоз добавил:

— У тебя есть выбор между успехом и такими вечными страданиями, каких ты и представить не можешь. Если подведешь меня, ты пропал! Тебе не укрыться от меня, Борс. Нигде не укрыться. Это тоже помни. И смотри, не подведи меня.

— Я не подведу, — ответил воин, надеясь, что в голосе его больше уверенности, чем он испытывал на самом деле, и сомневаясь отныне, что даже смерть избавит его от возмездия Посланца.

— Иди, — приказал Тоз. Борс поставил ногу в стремя, взобрался в седло и погнал усмиренного скакуна через невидящую толпу, чувствуя себя подобным призраку. Он покинул Становище и въехал вверх по склону. Перед ним раскинулся освещенный луной Белтреван.

Сперва он ехал осторожно, ибо как только рядом не стало Тоза, к воину вернулось его опасливое отношение к лошадям. Но видя, что животное не делает попыток его сбросить, он опять понемногу обрел уверенность. Какое бы колдовство ни напустил Тоз на жеребца, оно явно не просто усмирило зверюгу. Борсу сиделось в седле куда удобней, чем когда-либо, а ноги его охватывали бока коня так, как если бы он всю жизнь ездил верхом, словно какой-нибудь житель равнин Кеша. Никакой тебе тряски, отдающейся во всем теле от ягодиц и вдоль хребта до самой макушки. Он будто слился с конем воедино, и они оба спешили к общей цели. Верь не верь, но теперь все действительно было в порядке. Осмелев, Борс попробовал прибавить ходу, решив, что это будет не тяжелей, чем бежать на своих двоих. Он уперся пятками в бока жеребцу и пустил его во весь опор.

Мимо проносились огромные деревья. Он наклонялся, чтобы по лицу не хлестнула ветвь — да столь ловко, что у него вырвался вопль торжества. Ночной галоп оказался источником величайшего наслаждения. Борс мчался по охотничьим тропам и торным лесным дорогам, используя все свое знание лесов, чтобы двигаться как можно скорее. Когда он в последний раз забирался так далеко на юг, то шел пешком — всего лишь воин в отряде бар-Оффы Дьюана, участвующий в набеге Нилока Яррума на Вистрал. Они тогда охотились за рабами. Теперь же он скачет на жеребце самого хеф-Улана — по-прежнему воин, но уже не простолюдин, а тот, кому волей Тоза поручена задача, жизненно важная для успеха Орды. Он подумал, а позволит ли ему Посланец рассказать об этом Сулье? Уж от этого-то он бы невероятно вырос в ее глазах.

Но Тоз, как внезапно вспомнилось ему, строго велел хранить тайну. И от этой мысли Борс опять задался вопросом: какая же забота одолела колдуна?

Кем бы ни был тот юноша, которого он едет убивать, похоже, он представляет собой какую-то угрозу целям Ашара. Безусловно, никогда еще Борс не видел кудесника в таком смятении. Он просто на себя не был похож. Во всем этом деле крылась великая тайна, недоступная пониманию простого воина. Почему Тоз не объявил, что рядом находится соглядатай, когда узнал об этом? Что мешало ему поднять все Становище и послать всю Орду целиком прочесывать лес? Ведь это был самый верный способ перехватить загадочного юношу и наверняка уничтожить его. Быть может, Посланец не захотел, чтобы Нилок Яррум и Уланы узнали о случившемся? И может ли и впрямь быть страхом то, что увидел Борс на этом жутком лице?

Он не ведает этого. Он лишь простой воин, пусть даже отмеченный Посланцем. Но что он знает, и настолько наверняка, что низ живота у него холодеет при мысли о той жуткой участи, что ждет его, если он подведет своего хозяина. Подумав об этом, Борс еще сильнее погнал серого коня Нилока, стремясь достичь поворота на дорогу к Высокой Крепости раньше неведомого преследуемого.

Он замедлил скачку, когда жеребец утомился, но не останавливался, пока солнце не поднялось совсем высоко. Тогда он отдохнул немного, пожевав сушеного мяса, которое догадался прихватить, а его скакун тем временем щипал траву. Остаток дня Борс ехал дальше, его внезапное мастерство наездника, казалось, уменьшилось, и он теперь держал более ровную скорость, понимал, как опасно изнурить коня и затем идти пешком. Борс привык обходиться без сна в военных походах. На третий день время для него утратило значение. Порой он дремал в седле, а порой спал, вытянувшись на траве и позволяя отдохнуть коню — но последнее длилось недолго; уж лучше, в крайнем случае, погубить коня, чем потерпеть неудачу с засадой. И вот он добрался до мест, где леса Белтревана уступали камню Лозин.

Борс придержал коня, глядя на гордые вершины и большую голубую ленту Идре, блестевшую слева сквозь ряд сосен. Близился полдень, солнце висело почти над головой и грело спину, воздух наполняло пение птиц и шум насекомых. Впереди начиналась дорога к Высокой Крепости. Каменистая, широкая, неуклонно поднимающаяся все выше к проходу, разделяющему хребет надвое. Если он успел (а воин пылко молил Ашара, чтобы это оказалось так), то легко заметит отсюда свою жертву. И Борс принялся искать подходящее место.

Он нашел его там, где лес редел и начинался каменистый склон. Борс устроился на клочке земли, не относящемся в полной мере ни к лесу, ни к горам, дорогу здесь окаймляли травянистые холмы, севернее были видны добрые леса Белтревана, а среди усыпавших пригорки густых кустов и малорослые деревьев тут и там торчали голые скалы, словно кости земли, прорвавшие истлевшую кожу. Воин подыскал холм, с которого хорошо просматривалась дорога и на юг, и на север. Лес начинался достаточно близко отсюда, и это поможет ему скрыться, когда задача будет выполнена. Позади него совсем недалеко шумела Идре. Холм почти сплошной полосой окружали густые заросли куманики, переплетенные и колючие, превосходная живая преграда для всадников. Несколько небольших деревьев напоминали о привычных лесистых местах. Борс привязал своего утомленного скакуна между местом засады и рекой, где коня совсем скрывали деревья, и взобрался на свою горку.

Уперев лук о колено, он согнул тисовою дугу, и тетива сама скользнула в глубокие удобные желобки. Борс проверил ее натяжение, затем достал из колчана стрелу. Впервые он коснулся древка после того, как стрелы брал Тоз, и под его пальцами возникло странное пощипывание, как если бы стрела была наделена жизнью. Воин облизал губы, внимательно изучая ее наконечник, но не заметил ничего нового. Знакомый металл, заточенное острие, блестят края, к которым он прикладывал точило, крючья позади наконечника угрожающе загнуты. Какие бы чары ни наложил Тоз, следов не было видно глазом, и лишь легкое подрагивание свидетельствовало о силе, обретенном стрелами. Борс положил стрелу на тетиву и расположился поудобнее, чтобы ждать.

Страх, что он опоздал, зашевелился до того, как Борс услышал всадников. Они приближались быстро и не больно-то соблюдали осторожность, на что указывал стук подкованных копыт по камню. Борс поднялся на ноги, скрытый колючими зарослями, и натянул тетиву. Всадники показались мгновение спустя. Окрашенные в алое гусиные перья гладили ему щеку, взгляд скользил вдоль стрелы, темные глаза высматривали среди приближающихся того, кого Посланец толком так и не описал.

Их было чуть больше, чем у него пальцев на руке. В пестрых одеждах из бурой, зеленой и рыжеватой кожи, верхом на больших полногрудых скакунах, на каких обычно разъезжают люди из Королевств. Есть и луки, и мечи, но оружие убрано, и озабочены они явно больше скоростью движения, чем возможной опасностью. Борс оглядел противников быстрым глазом прирожденного охотника.

Первые четверо были очень разными. Один выглядел почти как житель Белтревана — волосы заплетены и украшены перьями и ракушками, лицо смуглое, как у лесного жителя. Другой вообще не походил ни на кого, когда-либо виданного Борсом: ростом пониже своих спутников, черные волосы собраны в хвост и падают на спину, лицо странно желтого цвета, глаза раскосые и блестящие. Еще двое оставшихся походили на отца и сына, такое между ними было сходство: один и тот же тип гордого лица, темно-русые волосы до плеч, стянутые по лбу кожаным ремешком, только у старшего с заметной сединой. Никаких других юношей, кроме этого. Значит, он и есть тот, кого велел убить Посланец.

Борс чуть отстранился от дерева, оперение стрелы коснулось его губ. Наконечник смотрел прямо в грудь юноше, готовый пронзить его сердце. Борс задержал дыхание и отпустил тетиву…

Об опасности предупредил Браннок. Он ехал на шаг-другой позади Бедира, когда тамурские разведчики спешили на юг, забыв обо всех предосторожностях и думая лишь о том, как скорее принести домой весть о восстании Орды. Проводник увидел лишь легкое движение на бугорке слева, явно вызванном не порывом ветерка и не прошмыгнувшим зверем. Он не был вполне уверен, что это может значить, но знал, что даже на краю Белтревана любое неожиданное движение таит опасность. И прокричал, перекрывая гром копыт:

— Берегись засады!

Жизнь Кедрина спас Тепшен Лал. Возможно, только кьо способен был на такое быстрое движение.

Он ехал сбоку от Кедрина, их кони бежали голова к голове, а лошадь Торима была на голову впереди и правее. Остальные следовали чуть позади. Кьо услышал крик Браннока, поглядел туда, куда указывал разбойник, и начал действовать незамедлительно.

Схватив поводья, он повернул своего скакуна против коня Кедрина, одновременно приподнялся в стременах и на полном скаку метнулся с седла прямо на юношу. Мощным ударом он толкнул своего подопечного вперед и вбок. Лошадь принца от изумления сбилась с шага и затопталась на месте. Одна рука Тепшена схватилась за седельную луку, другая — за плечо Кедрина, и кьо нырнул между конями, дернув принца вниз.

Стрела Борса попала не в сердце, куда он целился, а в плечо. Кедрин, ничего не успев понять, завопил от боли и растерянности. Он не смог удержать поводья, когда внезапно жжение пробежало вниз по левой руке, скакун мотнулся вправо под тяжестью Тепшена Лала. Рев Идре, казалось, наполнил голову, но сквозь этот рев слышался голос отца, вторившего Бранноку:

— Засада! Берегись засады!

Возникла суматоха. Торим подъехал ближе и, пошатнувшись, схватил за плечо Тепшена, вытащив его буквально из-под копыт двух коней, которые чуть было не растоптали маленького воина с востока. Те, кто ехал сзади, во весь опор понеслись к пригорку.

Двое тут же упали с красноперыми стрелами в груди, лошадь третьего заржала и заплясала, как безумная, повернув назад голову в тщетных попытках дотянуться зубами до стрелы, которая торчала у нее в шее. Бедир стремительно развернул коня, поспешив оказаться между сыном и тем, кто стрелял в него, меч Владыки ярко вспыхнул в лучах предзакатного солнца. Браннок помчался вперед, огибая пригорок. Между тем атака тамурцев заглохла в колючих зарослях, воины повернули обратно и столпились вокруг своего повелителя и принца. Кедрин покачал головой, в ужасе глядя на пустое седло Тепшена Лала.

— Тепшен! — вскричал он. — Осторожно, Тепшен упал! Тут сильная рука хлопнула по его здоровому плечу, а знакомый голос сказал:

— Я здесь, Кедрин. Позаботься о себе. Он взглянул назад вниз и мигом забыл о боли: длинный восточный меч уже был в руке хозяина. Они обменялись скорыми улыбками, и Тепшен Лал исчез. Он пешком бросился вверх, бессловесный боевой клич вырывался изо рта, подобно рычанию. Что было дальше, принцу помешали видеть люди и кони.

До него вдруг дошло, что их тамурцы встали между ним и затаившимся стрелком, и Кедрину стало стыдно. Он вытянул шею и сумел разглядеть, как впереди них Тепшен Лал добрался до колючей изгороди и проломился сквозь нее дальше. Затем острая боль пронзила тело, Кедрин застонал, смутно различая, как отец выкрикивает приказы, чтобы всадники отвели сына подальше.

Кедрин попытался обнажить меч, но от этого оплечье доспеха прижалось к торчащей стреле, и юноша застонал, сердито отбрыкиваясь от человека, вознамерившегося взять его поводья. Он все-таки подобрал их сам, позволив воинам лишь сопровождать его, обступив и прикрыв сзади. Обернувшись, принц увидел Бедира и Торима, один все еще с клинком в руке, другой с луком, они прикрывали этот отход. Тепшен Лал вернулся с мечом в ножнах и провел левой ладонью плашмя через грудь, давая понять, что никого не нашел. Тогда сопровождавшие Кедрина тамурцы свернули от дороги вверх, проехали немного по битому камню и остановились.

Воин по имени Силар громким голосом отдавал приказания. Тамурцы встали кольцом вокруг принца, держа луки со стрелами на тетивах. Силар отдал несколько новых распоряжений. Шестеро спешились, взобравшись на ближайшие вершины, откуда просматривалась дорога к северу. Кедрин вытер пот с лица рукавом и осмотрел раненое плечо. Темное древко с алыми перьями торчало из куртки, кожа которой потемнела от впитанной крови. Юноша осторожно коснулся стрелы, желая проверить, как глубоко она засела, и содрогнулся, когда острая боль вызвала тошноту в горле. Но он все же понял, что рана не смертельна: Тепшен Лал успел пригнуть его, и стрела, которая пронзила бы сердце, теперь застряла между лопаткой и ключицей.

— Ехать можешь?

Он услышал озабоченность в голосе Силара, но боль и гнев сделали ответ раздражительным.

— Конечно! Что мне, ничтожная рана помешает?

Силар мрачно улыбнулся.

— Вот и славно. Возможно, нам придется скакать во весь дух. Вот-вот.

Кедрин кивнул, лицо его стало неловким.

— Я могу ехать сам, Силар. Прости мне грубость.

Тамурец усмехнулся, махнув рукой — мол, чего там, — и повернул скакуна к дороге.

Вернулись Бедир и Торим с Тепшеном Лалом. В куртке и штанах кьо были дыры от шипов, лицо все в свежих царапинах — но учитель, не замечая их, подъехал прямо к Кедрину. Бедир крикнул, чтобы воины перестроились. Лицо его было встревоженным.

— Они ушли? — спросил Кедрин.

— Там никого не было, — хмыкнул Тепшен.

— Один стрелок, — сказал Бедир. И по его голосу Кедрин понял, что это беспокоит отца куда больше, чем если бы засаду устроил целый отряд. — Слезай с лошади.

Кедрин в смятении нахмурился. Отец добавил:

— Я вытащу стрелу.

Торим, взъерошенный и рассерженный, спросил:

— Где Браннок?

Никто не знал, но когда кто-то предположил, что разбойник удрал, а то и сам умышленно завел их в засаду, Бедир покачал головой со словами:

— Нет, не думаю.

Кедрин неуклюже вывалился из седла. Любое движение левой рукой вызывало мучительное царапанье наконечника стрелы о кость. Принц опасливо следил, как отец достает кинжал, а Тепшен ловко соскакивает наземь.

— Сядь, — велел Бедир.

Кедрин мгновенно повиновался.

Тепшен Лал присел на корточки у него за спиной. Между тем Бедир кинжалом разрезал куртку вокруг стрелы. Наставник обеими руками обнял Кедрина и двумя ладонями сильно прижал к себе. Бедир коротко улыбнулся, беря древко правой рукой, левая жестко уперлась в плечо сына. Он предупредил: «Будет больно» — и, говоря это, резким движением сломал стрелу. Кедрин стиснул зубы, решив не скулить.

— Это действительно было испытание, — сказал он, с удовольствием услышав одобрительное кряканье Тепшена и увидев улыбку Бедира.

— Благодаря Тепшену, опасности нет, — сказал ему Бедир. — Если только стрела не отравлена. Правда, следует удалить наконечник. И это будет еще больнее.

Кедрин постарался как можно безразличнее пожать плечами. Бедир крикнул, чтобы Торим развел костер, достал из седельной сумы точило и заскользил им лезвием кинжала. Когда его удовлетворила достигнутая острота, он несколько раз провел кинжалом через пламя и кивнул Тепшену. Кьо опять обнял Кедрина, на этот раз сцепив пальцы так, что юноша оказался в мертвой хватке.

— Боли нет, — пробормотал он на ухо ученику. — Есть только честь и бесчестье.

— Я выбираю честь, — ответил Кедрин в надежде, что это не хвастовство, когда увидел, как отец подносит к нему кинжал.

Боль была ужасная, но он не закричал. Он бы и хотел, но это было бы позором, а юноша твердо решил показать, что является настоящим мужчиной — ничуть не хуже любого из присутствовавших. Он был рад, что его держат руки Тепшена, и что кьо служит столь крепкой опорой для его спины. Он смотрел не мигая, как острие кинжала Бедира взрезало его плоть, достаточно широко открыв рану, чтобы можно было убрать зазубренный наконечник. Тот вылез, весь в крови. Бедир принюхался к нему, затем отложил и произнес: «Теперь будет похуже».

Кедрин не мог понять, что может быть еще хуже. Но вскоре это выяснилось.

Бедир погрузил кинжал в пламя и держал, пока тот не раскалился докрасна. Затем прижал к ране. И было действительно очень тяжело не кричать. Бедир, казалось, бесконечно долго держал раскаленный металл у искромсанной плоти, и запах паленого сопровождался столь мощной болью, что мускулы челюстей заныли, силясь удержать крик. Все расплылось перед глазами. Он понял, что теряет сознание, ибо когда его глаза открылись, он лежал на спине, и уже вернулся Браннок.

Кедрин услышал, как разбойник говорит:

— Он был один. Я гнался за ним, но он добрался до леса, и я решил отпустить его. Он ждал в засаде, но вот чего я не понимаю: с чего бы ему устраивать засаду в одиночку?

Вместо ответа Бедир протянул лесному бродяге древко стрелы. Браннок изучил его и сказал:

— Дротт. Дротт-одиночка. Очень странно.

Тут Кедрин сел. Ему помогли подняться на ноги, а Бедир сказал:

— Нам надо ехать, Кедрин. Можешь сидеть на коне?

— Да, — кивнул юноша, впервые заметив, что его плечо обмотано полотном, а левая рука подвязана к груди. — Если меня подсадят.

Они подняли его в седло, и сразу же с высоты коня он увидел двух убитых и тушу раненой лошади, которой перерезали горло, чтобы прекратить страдания животного.

— Простите, — тихо произнес Кедрин.

— За то, что тебя ранили? — спросил отец. — В этом нет позора.

— Нет, — Кедрин покачал головой. — Потому что они умерли за меня.

— Они пали в бою, защищая своего принца, — сказал Тепшен Лал, не увидев смысла в объяснениях, почему такая смерть почетна.

Кедрин воззрился на кьо, готовый возразить, что имел в виду совсем не это; впрочем, он был не уверен, что, собственно, имел в виду. Он почему-то чувствовал, что засада была устроена только на него. Но Бедир поспешил вмешаться, не дав ему это объяснить.

— Нет времени на разговоры. Поехали!

В голосе отца прозвучала вполне понятная настойчивость. Но Кедрин почувствовал что-то еще за словами и увидел на лице Бедира нечто, подсказавшее, что не следует больше это обсуждать. И послушно хранил молчание, следуя за отцом. Тепшен Лал и Торим ехали по сторонам, как наседки, берегущие беззащитного цыпленка. Теперь Браннок и три тамурца ускакали вперед на разведку, но никаких новых засад не обнаружилось.

Они устроились на ночлег в предгорьях Лозин, устроив мертвым достойное погребение там, где место их последнего покоя не потревожат варвары. Кедрин отчаянно хотел спросить Бедира, почему тот дротт выделил именно его, ибо теперь не сомневался, что так и было.

Но его уже лихорадило, и он не находил нужных слов. Юноша метался в тревожном сне, и в его видениях проступало бледное, как у трупа, лицо, обрамленное белоснежными волосами, глаза призрака светились, как клинок, которым отец прижигал рану, и зловеще вперялись в него, а безгубый провал рта снова и снова шептал: «Умри, Кедрин, умри». Несколько раз принц внезапно пробуждался и видел, что Бедир или Тепшен Лал сидят рядом, обтирая его потное лицо и шепча что-то подбадривающее.

Но когда он пытался сложить из слов свой вопрос, они рассыпались, и он опять проваливался в свои тягостные сны.

Рассвет принес облегчение, теперь ему приходилось бороться только с тянущей болью в плече. Он по-прежнему вполне сносно сидел верхом, но шаг, который задал Бедир, был стремительным, и юноше пришлось сосредоточиваться только на езде, отбросив все посторонние мысли. А когда они снова остановились, он слишком вымотался для попыток обсудить свои подозрения. И решил не возвращаться к ним, пока за спиной не сомкнутся ворота Высокой Крепости.

И опять ему снилось то жуткое лицо. Оно возникало всякий раз, едва он закрывал глаза, как будто он вновь наблюдал за огромным Становищем в долине и видел создание, повернувшееся к нему, ищущее его ужас сквозь огонь, даль и тьму. И его до немоты наполнял ужас, сходный с тупыми толчками в плече, ибо чувствовал — неведомо откуда, — что это не просто сны, что если незнакомец и не видит его, то, по крайней мере, знает о нем и все время ищет. И это было, пожалуй, самое страшное: знать, что это создание его ищет.

Он обрадовался, когда в пределах видимости оказались северные ворота Высокой Крепости и скачка замедлилась. На стенах показались солдаты; катапульты и баллисты были готовы к действию. Бедир выехал вперед, воздев правую руку, его крик отразился от стен ущелья.

— Отворите ворота Бедиру Кайтину! Именем Тамура!

Створки ворот заскрипели, Владыка Тамура придержал коня рядом с конем сына. Лицо его было неспокойно.

— Сестры выходят тебя, Кедрин. И помогут покончить с этими снами.

— Ты знаешь? — поразился Кедрин.

— Ты бредил в жару. Я объяснил бы тебе, что происходит, но решил, что мудрее будет сначала доставить тебя в Высокую Крепость, а лишь потом вести разговоры. Прости меня, я боялся за тебя…

— Боялся? — такого признания Кедрин меньше всего ожидал от отца.

— Угу, — Бедир наклонил голову, подтверждая и извиняясь. — После того, как они тобой займутся, я расскажу все, что знаю. И надеюсь, ты поймешь.

Кедрина еще сильнее охватило смятение. Но возможности расспрашивать Бедира уже не было: они проезжали через ворота, и мрачный Рикол спускался со своей наблюдательной площадки на стене, наполовину облаченный в доспехи, как будто опасался, что лесные варвары скачут за ними по пятам.

— Ты ранен! — он остановился, глядя на повязку на плече Кедрина, затем быстро повернулся, крича своим людям, чтобы помогли принцу Тамурскому сойти с коня и доставили в больницу Сестер.

Кедрин, выбираясь из седла, позволил лишь помогать, но оттолкнул прочь человека, который хотел поднять его, словно беспомощное дитя.

— Мне нужен проводник, а не носильщики, — огрызнулся он.

— В него попала стрела, — сообщил Бедир начальнику Высокой Крепости. — Пусть кто-нибудь проводит его к Сестрам и приглядит, чтобы моих ребят накормили. Ох, ну мы и мчались. Я немедленно с тобой переговорю, — и добавил, глядя на Кедрина: — Я приду к тебе, как только расскажу Риколу о нашей поездке.

— Орда? — спросил Рикол, не в силах сдержать любопытство.

— Поднялась, — ответил Бедир. — И даже хуже. Худощавое лицо Рикола побледнело.

— Посланец? — Он почти шептал, едва ли не в страхе.

— У тебя наедине, — быстро сказал Бедир. — Мы должны продумать нашу оборону.

Кедрин последовал за сержантом, которому Рикол поручил позаботиться о нем. Они прошли через мощенную плитами площадь и направились дальше по лабиринту переходов, пронизывавших старое укрепление. Странным казалось идти после долгих часов в седле, к великой досаде и неловкости юноши, ему пришлось несколько раз останавливаться и трясти головой, чтобы разошелся наполнявший ее туман. Кедрин коротко извинился перед заботливым провожатым и наконец позволил ему поддержать себя крепкими руками. Он был счастлив, что его ни о чем не расспрашивают: сержант думал лишь о том, как доставить раненого в палаты к Сестрам и вернуться на пост, ибо гарнизону вполне могло угрожать немедленное нападение.

Целительницы в голубых одеяниях окружили юношу, едва он переступил порог, и расступились, пропуская вперед Сестру Уинетт — с осунувшимся от заботы миловидным лицом. Хотя она и выглядела совсем молодой, но распоряжалась умело и решительно, ее приказы звучали со спокойной уверенностью и исполнялись без колебаний. Кедрина провели в маленькую келью с белыми стенами, единственное окно подтверждало, что день уже склоняется к вечеру. Душистые растения с ярко-алыми цветами свешивались из корзин на стенах, оживляя их гладкую штукатурку. Юноша заметил, что краснеет, когда с него умело сняли одежду и стали смывать все, что пристало к коже в лесу. Женщины не слушали его возражений, глядели на его нагое тело с привычным безразличием повитух или больничных сиделок. Сестры уложили на узкую деревянную кровать с приятно прохладными простынями и поспешили за дверь, когда вновь явилась Уинетт. Женщина несла поднос, на котором он увидел горшочки, стопки тряпиц и маленькие хирургические инструменты. Она поставила поднос на столик у постели и ножницами срезала повязку с его плеча.

— Как тебя ранило? — спросила она, не отрываясь от работы ножницами.

— Стрелой, — коротко ответил Кедрин, внезапно заметив, что ее светлые волосы отдают яблоневым цветом. — Отец ее вырезал. И прижег рану, он боялся яда.

Уинетт нахмурилась, изучая безобразный шрам, отметивший в остальном безупречное тело.

— Как давно?

— Два дня назад, — ответил он. — Точнее, возможно, два дня назад. Меня лихорадило, и я мог сбиться со счета времени.

Уинетт кивнула, повернувшись и встав, чтобы взять с подноса сосуд. Она брызнула оттуда три или четыре капли в чашу с водой.

— Выпей, — женщина передала ему чашу, и он благодарно улыбнулся — и тому, что она не попыталась напоить его сама, и ее заботливости.

Питье слегка отдавало горечью. Когда он осушил чашу, Уинетт мягко толкнула юношу на подушки и заглянула ему в глаза, бережно отведя пальцами веки. Пальцы ее были мягкими и нежными, а глаза синими-синими и немигающими. Что бы она ни увидела, это ее успокоило, ибо она улыбнулась, кивнув своим мыслям.

— Не думаю, что стрела была отравлена, но мне хотелось бы ее осмотреть. Это возможно?

Кедрин вспомнил, как Бедир отложил наконечник, а не отшвырнул прочь, и сказал:

— Думаю, она у отца.

— Отлично, — ее улыбка напомнила ему о летних зорях. И он снова подумал, какая жалость, что она выбрала целомудрие. — Теперь позволь мне осмотреть твою рану.

Длинные волосы мазнули по его груди, когда она наклонилась совсем близко, и юноша с новым смущением почувствовал, как что-то колыхнулось в нем, под простыней, покрывающей нижнюю часть тела. Уинетт, однако, словно бы ничего не заметила, она подышала на рану, а затем осторожно коснулась ее пальцем. Кедрин содрогнулся от легчайшего давления, а Сестра издала неясный звук. Ничего больше не говоря, она сняла с подноса горшочек и натерла опаленное место жирной мазью, затем знаком велела ему сесть, чтобы она могла наложить новую повязку.

— Тебе лучше остаться здесь на ночь. Мыться или двигать рукой нельзя. Завтра ты сможешь вернуться к себе, но приходи сюда каждое утро и не снимай повязки. Кедрин кивнул.

— А теперь, — она улыбнулась, — расскажи мне обо всем, что с вами случилось.

Кедрин рассказал, начав с того, как они шли за варварами до великого Становища, и закончив повествованием о том, как Бедир удалил стрелу. В какой-то момент его рассказа она начала хмуриться, морщинки, обозначившиеся между глаз, углубились. Да, это произошло, когда он говорил о незнакомце, которого видел так ясно.

— Другие не видели его? — спросила женщина.

— Нет, — Кедрин покачал головой. — Только людей вдалеке. Варваров. Мы были на слишком большом расстоянии. Я не понимаю, как я его разглядел. Но потом он мне снился.

— Когда? — голос ее, до этого мягкий, вдруг взлетел, и Кедрин вздрогнул.

— После того, как меня ранило, — ответил он. — Он являлся во сне. Я видел его лицо, он обращался ко мне и хотел, чтобы я умер, — юноша облизал губы, вдруг утратив за этими безопасными стенами уверенность в том, что засада устраивалась только на него одного — ту, которую остро почувствовал на Белтреванской дороге.

— Продолжай, — потребовала Уинетт. — И расскажи все как можно подробнее.

— Не могу сказать наверняка, — медленно заговорил Кедрин, — но после засады… после того, как я узнал, что там был только один человек… У меня возникло убеждение, что он намеревался убить именно меня. И никого другого. Хотя он и убил Даффина и Ардора. Полагаю, отец тоже так подумал, хотя в тот раз ничего мне не сказал. Он пообещал все объяснить после того, как ты меня выходишь.

— Думаю, он объяснит тебе, — задумчиво произнесла Уинетт, глаза ее были закрыты. — Да, думаю, что так будет лучше.

— Ты что-то об этом знаешь, — Кедрин приподнялся с подушек, неловко из-за туго перевязанной руки. — Расскажи.

— Я мало знаю, — пробормотала Уинетт. — Я целительница, а не ясновидящая и не прорицательница. Но все Сестры знают о Посланце.

— Браннок сказал, что я видел Посланца, — пробормотал Кедрин.

— Где твой отец? — Уинетт огляделась, словно ожидая, что в дверях появится Бедир, но в комнате кроме них была только Сестра, усердно толкущая в ступе травы.

— Они с Риколом обсуждают, как лучше организовать оборону, — ответил он.

Уинетт поджала губы, ее лицо омрачилось. Затем, поразив Кедрина явным отсутствием связи со своими предыдущими словами, вдруг спросила:

— Ты знаешь Эстреванскую дорогу?

— Конечно. — Льясса, помимо прочего, преподавала ему географию, и эта наука казалась увлекательнее прочих; его представления о землях Трех Королевств были довольно обширными. — Я никогда там не бывал, но хорошо помню карту. Это за Морфахским перевалом. А что?

— Это знание может тебе пригодиться, — Уинетт пожала плечами, как будто внезапно утратив уверенность в себе. — Пожалуй, подумаю, стоит подождать твоего отца. А пока для тебя было бы лучше отдохнуть. Ты позволишь помочь тебе?

— Я тогда скорее поправлюсь? — спросил он.

— Сон поможет выздоровлению, — пообещала женщина, — а когда Бедир придет, я тебя разбужу.

— Тогда ладно, — сказал он и позволил ей уложить себя на подушки.

Сестра Уинетт обвела ладонями его лицо, едва касаясь пальцами кожи, и ее прикосновения доставляли блаженство. Кедрин глядел ей в глаза, они были синие-синие, как небо над Твердыней Кайтина в дни летнего солнцестояния. Нежный голос, произносивший непонятные слова, походил на негромкий лепет ручья, юноша почувствовал блаженное томление, и палата постепенно расплылась перед его глазами.

Он услыхал голос отца и понял, что спал. Теперь палату освещали факелы, их отсвет неприятно напоминал варварские костры, окно было закрыто ставнями. Кедрин открыл глаза и увидел Бедира и Уинетт на табуретах близ своей постели. Сестра держала окровавленный наконечник стрелы и смотрела на него с явным отвращением.

— Он не был отравлен, — услышал принц ее слова, — но попахивает магией. Полагаю, что было намерение пометить его.

— Он бы погиб, если бы не ловкость Тепшена Лала, — ответил Бедир, и Кедрин увидел муку на его лице.

— Отец, — негромко позвал юноша, и Бедир обернулся.

— Ты проснулся.

— Он крепче, чем я думала, — сказала Уинетт. — Достаточно крепок, чтобы услышать, что ты ему скажешь, Бедир Кайтин. Ради него и ради Королевств.

— Да, — кивнул Бедир. — Я должен тебе все объяснить, Кедрин.

Уинетт поднялась, разгладив платье и улыбнулась своему пациенту.

— Я прикажу, чтобы принесли еды.

— Спасибо, — пробормотал Кедрин, поняв, что она желает оставить его наедине с Бедиром, и внезапно почувствовал: настал важный миг.

Когда Сестра Уинетт закрыла за собой дверь, Бедир повернул табурет и сел лицом к сыну, его красивое лицо осунулось от тревоги.

Он провел рукой по длинным волосам, и Кедрин увидел, что отец еще не переоделся после приезда.

— Мне лучше обо всем рассказать прямо, — начал Бедир с необычной для него неловкостью. — А затем я отвечу на любые твои вопросы. Пить хочешь?

Сын кивнул. Отец налил вина, одну чашу передал сыну, другую взял сам. Он сделал основательный глоток, как человек, приступающий к долгому и трудному повествованию. Кедрин терпеливо ждал, потягивая из чаши.

— Мы с твоей матерью договорились, что ты услышишь это, когда станешь взрослым, — начал Бедир. — Мы надеялись рассказать тебе это вместе, ибо я не уверен, что смогу объяснить столь же полно, как она. Здесь многое связано с Эстреваном. Но ты прошел испытание и стал мужчиной. И обстоятельства требуют, чтобы рассказ был выслушан не так, как мы это себе представляли. Слушай…

— Ирла предпочла оставить Город Сестер, ибо читала извлечения из Книги Кирье, сделанные Сестрой Аларией. Как ты знаешь, Сестры верят, что Книга предсказывает будущее всех трех Королевств. Или указывает на возможное будущее, на возможные угрозы. Одну из них нашла Алария. По ее толкованию, однажды Ашар может отправить свое исчадие поднять Орду и повести лесной народ на юг. И силы его умножит волшебство того, кого назовут Посланцем. Но во всем существует равновесие. И могуществу Посланца должен будет противостоять некто, рожденный в Королевствах. Дитя союза Тамура и Андурела. Ирла, как ты знаешь, принадлежит к андурелской Высокой Крови; а я чистокровный тамурец. Ты — наше порождение. Возможно, если слова Аларии были правильно поняты, ты и есть тот единственный, кто способен остановить Посланца. Сестры распознали явление Посланца некоторое время тому назад, но до сих пор не было признаков появления Орды. Теперь она поднялась, мы ее видели. А ты видел Посланца. Уинетт считает, что его мог видеть только ты, потому что ваши судьбы связаны, и по этой же причине он сумел увидеть тебя. Стрела, которой тебя ранили, была заговорена. Я не понимаю, почему в засаду был послан только один воин, но уверен, что тебя хотели убить. Или если это не удастся, как и вышло, благодаря Госпоже и Тепшену Лалу, пометить тебя, чтобы Посланец мог найти тебя позднее. Уинетт поставила этим чарам все преграды, которые смогла, но мы должны искать помощи Сестер, более искусных в подобных Делах. Такие, конечно, есть в Эстреване, но также и в Андуреле, а он ближе. И жизненно важно, чтобы я сообщил Дарру о том, что происходит в лесу. Как только ты выздоровеешь, мы двинемся вдоль Идре на юг к Андурелу. Я пошлю Тепшена в Твердыню Кайтина с вестью для Ирлы. Но ты должен сопровождать меня на юг. И еще… Кедрин, что бы ни стряслось, любой ценой избегай столкновения с Посланцем, пока мы не заручимся советом Сестер. Согласен?

Кедрин не понял, о чем его спрашивают. У него голова шла кругом от признания Бедира.

Он спаситель Королевств?

Совершеннолетие, к которому он так отчаянно рвался, больше не казалось привлекательным. Он вновь почувствовал себя очень маленьким. И очень перепуганным.