Довольно долго Кедрин глядел на отца, смущенный и не на шутку оробевший от грандиозности заявления Бедира. Мир словно перевернулся вверх тормашками, и его вытолкнуло на высоту, которой он не искал и не понимал. Он выехал из Твердыни Кайтина юношей, желавшим доказать, что уже стал мужчиной, предвкушая увлекательные приключения — а обнаружил, что на его плечи легла ответственность, которую он едва ли в силах осмыслить. И поди разбери, как он должен исполнить долг, который Бедир столь внезапно ему открыл.

Юноша осушил чашу, как будто вино могло заключать в себе ответы, но, не найдя ни одного, опять повернулся к отцу.

— Как… — начал он. И вдруг понял, что даже не знает в точности, о чем надо спрашивать. И вместо этого лишь сказал: — Я ничего не понимаю.

— Я тоже не все понял, — признался Бедир, в его карих глазах была тревога. — Я знаю только то, что сказала мне твоя мать. А она вовсе не уверена в точном значении предсказания.

Отец покатал в ладонях простую глиняную чашу, лицо его стало хмурым.

— То, что она должна была оставить Эстреван ради мира, она легко и просто извлекла из писаний Аларии. Как ты знаешь, Сестры придают особое значение свободной воле, так что в остальном ей оставалось руководствовалась только велениями сердца. Она вышла замуж за меня, хотя могла бы отдать руку кому угодно из знати Усть-Галича, Кеша или своего родного Андурела. Этому я могу только радоваться. Но… — Он замолк, подняв кувшин, чтобы вновь наполнить вином обе чаши. — Даже когда ты родился, и больше детей у нас не появилось, мы не были уверены. А как иначе? Все было так туманно… Провидицы из Эстревана разглядели пожар в Белтреване, но не могли указать ни времени, ни места, а лишь предупредили, что Посланец уже ходит по земле. Но пока не было никаких признаков восстания Орды, мы с Ирлой решили ничего тебе не говорить. Мы долго спорили об этом, но в конце концов нам показалось, что это слишком великая ноша для любого ребенка.

Затем пришли вести. Предупреждения из Эстревана и Андурела, послания от Рикола, еще более серьезные известия от Фенгрифа. И мы могли только… верно ли будет сказать: «надеяться»? Не знаю. Но даже тогда мы решили, что не стоит рассказывать тебе о том, что мы могли лишь подозревать… Мы еще надеялись, что это, возможно, лишь временное оживление племен.

Но затем ты увидал то, чего не могли увидеть ни я, ни Тепшен Лал, ни Браннок, и я уже не сомневался. И решил больше не оберегать тебя от такой участи. Я бы рассказал все тебе уже тогда. Госпоже ведомо, Кедрин, я бы сказал тебе, если бы не боялся, что знание сделает тебя уязвимым для ашарова творения. Засада и твоя рана еще основательней меня убедили в том, что это правда. Ты совершенно верно понял, что стрелок ждал только тебя. Но когда тебя ранили, я боялся говорить, надеясь, что этим помешаю замыслам Посланца.

— Мои сны, — тихо произнес Кедрин. — Это ведь были не сны, да?

— Они были и снами, и не снами, — отозвался Бедир. — Рана, которую оставила на твоем левом плече стрела, открыла тебя для него.

— Он велел мне умереть.

Подавляемый страх, который отец угадал в голосе сына, потянул Бедира с табурета к постели Кедрина. Владыка Кайтина положил руку на здоровое плечо сына, а другой взял за руку.

— Слабый мужчина поддался бы этому страху. Но теперь стены Высокой Крепости и помощь Уинетт оградят тебя от чар Посланца. Возможно, в Андуреле Сестры найдут средство вообще снять эти чары, а если нет, то мы, наверное, должны будем ехать в Эстреван.

— В момент, когда Орда у ворот? — спросил Кедрин, чувствуя, насколько прибавило ему сил простое слово отца «мужчина». — Ты понадобишься Тамуру, отец.

Бедир мрачно улыбнулся.

— Тамуру… да и Трем Королевствам можешь куда больше понадобиться ты.

— Но я ничто, — возразил Кедрин. — Как я могу быть тем, о ком говорилось в Книге? Где я могу спасти Королевства, если не в бою? Но даже на поле боя я лишь еще один воин, да к тому же не самый опытный.

— Не знаю, — Бедир покачал головой. — Знаю только, что ты хранишь ключ к поражению Посланца.

— Но, скорее всего, в извлечении из Книги сказано больше, — не унимался Кедрин. — Разумеется, Сестры должны знать, что мне делать.

— Нет, — возразил Бедир. — Там очень мало ясности. Свободная воля для Сестер — все, и выходит, что даже в таком деле любая ничтожная степень руководства может сыграть слишком большую роль. Любой намек, в какую сторону следует повернуть, равносилен начертанию твоей тропы: указания определят твои решения, тем самым ограничив твой выбор и уведя нас от истины. Я не могу предложить ничего, кроме нехитрого совета — всеми силами избегать Посланца.

— Но как я могу одолеть его, если мне надо его избегать? — не понял Кедрин.

— Ты теперь мужчина, — ласково сказал отец. — Но еще очень молодой. Ты храбр, и во владении оружием тебе, наверное, будет мало равных. Но Посланцу доступна недобрая сила Ашара. Думаю, один ты с этим не сладишь. Я не прошу тебя прятаться, но советую привыкать к осторожности.

— Тогда скажи мне, — попросил Кедрин, крепче вцепившись в руку Бедира, — что сейчас надо делать?

— После всего, что случилось, — сдержанно произнес Бедир, — и учитывая, как важен для Сестер свободный выбор, думаю, я только и могу, что советовать. Но я предложил бы тебе остаться здесь, пока Уинетт не сочтет, что тебе можно путешествовать, и тогда ты поедешь со мной в Андурел. Там мы посетим Сестер Дарра. А больше я ничего не знаю.

— Ты Владыка Тамура, — почтительно сказал сын, — и мое место всегда подле тебя, на войне и в мирные дни… хотя, думаю, мирных дней нам осталось совсем мало. Я поеду с тобой в Андурел.

Тогда Бедир улыбнулся, и Кедрин почувствовал, как расслабились их сцепленные ладони.

— Ни одна душа ничего не знает, — сказал отец. — Никто, кроме Ирлы и Сестер. Даже Тепшен Лал — хотя, полагаю, он что-то подозревает. Как и король Дарр. Ради твоей безопасности, тебе не стоит ни с кем об этом говорить.

— Не стоит, — согласился Кедрин. — Думаю, это самое мудрое решение. Если бы люди знали, что изложено в Книге, они ожидали бы от меня того, чего я не смогу им дать, ибо не знаю, как. Я совершенно не представляю, что от меня требуется. И думаю, мне лучше остаться тем, что я есть. Чем был, — настороженно добавил он.

— Хорошо сказано, — похвалил его Бедир.

Беседу прервал стук в дверь. Бедир разрешил войти. Появилась Уинетт с нагруженным подносом, от которого шли манящие запахи. Она поставила поднос и взглянула на Бедира.

— Ты ему рассказал?

— Все, — подтвердил Владыка Тамура.

— И каково тебе теперь? — обратилась она к Кедрину с загадочным лицом.

— Я испуган, — признался он. — И… наверное, все же горд. Я не сделал ничего, чем стоит гордиться, но счастлив, что могу послужить моей стране. Как и чем потребуется.

— Ты стал мужчиной, — сказала она, улыбаясь, и он почувствовал, как расширяется от искреннего счастья его грудь. — Я не искушена в таких делах и мало что могу посоветовать, кроме одного: живи своей жизнью в согласии с учением Госпожи и твоим долгом принца Тамурского. Делай то, что считаешь правильным, Кедрин. А большего никто не может.

С этими словами женщина покинула их. И Кедрин понял, что ароматы, испускаемые снедью на подносе, внезапно оттеснили на задний план все его заботы. Он изрядно проголодался и весьма трезво решил, что, пока не может определить, как дальше направить свою жизнь, должен делать одно — заняться чем-нибудь простым и насущным.

Насытившись, он попросил Бедира плеснуть еще немного из кувшина, после чего почувствовал блаженную сонливость.

— Отдохни, — посоветовал отец, — снов больше не будет. И чем скорее ты поправишься, тем раньше мы отправимся в дорогу.

Кедрин, зевая, кивнул, затем приподнялся с подушек.

— А оборона крепостей? Что с ней?

— Рикол послал весть в Низкую Крепость, — заверил его Бедир, — и Фенгрифа ждут завтра утром на военный совет. Уинетт говорит, что тебе тоже можно присутствовать на нем, так что ты будешь знать все, что там ни решат. Правда, мы пока мало что можем сделать — разве что запереть ворота и выставить людей на стенах. В любом случае, время у нас есть. Большая толпа не может двигаться быстро, даже с порождением Ашара во главе. Так что спи, ты заслужил отдых.

Он поднялся, наградив сына нежной и гордой улыбкой, и покинул комнату. Кедрин устроился поудобней на мягких простынях, и тут же увидел вернувшуюся Уинетт, которая опять предложила ему свое горьковатое лекарство. Принц выпил его и почти мгновенно провалился в забытье.

Он все же увидел сон — правда, не о Посланце, а о девушке с золотыми волосами и синими глазами, которая взяла его за руку и повела по нагретым солнцем лугам, где пели птицы. И олень нежным взглядом следил, как они проходят мимо — без боязни, ибо животные знали, что никому не грозит беда.

Кедрин пробудился, когда сон дошел до самого заманчивого места: застежек на платье девушки. Юноша был слегка разочарован тем, что не смог задержаться в грезах еще ненадолго и увидеть, что скрывается под этим облегающим платьем. Он потянулся, зевая, затем сел и почувствовал, что ему заметно лучше. Дергающая боль в плече унялась, и хотя он не мог двигать рукой из-за крепкой повязки, все же не сомневался, что скоро опять сможет ею пользоваться.

Отбросив простыни, он встал и подошел к окну, распахнув ставни и впустив в палату солнце. Прохлада овеяла его лицо, душистая от ароматов зрелого лета, но уже намекающая на близость осени.

Кедрин выглянул наружу. Окно выходило в маленький садик на уступе скалы, где уже трудились Сестры, ухаживая за кустами и цветами. Одна из них подняла лицо, поймала его взгляд и махнула рукой. Кедрин помахал в ответ, улыбаясь и думая, что если это именно то, что ему назначено спасти, то легко будет добиться вдохновения в этом деле.

— Я рада, что тебе уже настолько лучше.

Он обернулся на звук голоса Уинетт, затем вспыхнул, вспомнив, что совершенно наг, и, прикрывшись здоровой рукой, метнулся к постели, где простыни защитили его скромность.

Сестра-целительница ехидно улыбнулась, поставив на стол завтрак: свежеиспеченный хлеб, намазанный сливочным маслом, яйца и сыр, толстые ломти холодного мяса и большую кружку душистого питья.

— Ты не первый нагой мужчина, которого я видела, — она еще раз улыбнулась его смущению и добавила к его неловкому, но все же удовольствию: — Но немногие были так хороши. Сверху донизу.

Кедрин вперился взглядом ей в спину, размышляя — случается ли так, что какая-нибудь Сестра пожелает отказаться от своего обета безбрачия. Но затем голод разогнал все прочие мысли, и Кедрин проглотил свой завтрак прежде, чей Уинетт вернулась, чтобы дать ему новое лекарство и сделать перевязку.

— Хорошо заживает, — сказала она ему. — Можешь уже сегодня возвращаться к себе — хотя уверена, сперва тебе захочется посетить совет. Фенгриф уже в пути.

Она указала на одежду, которою принесла с собой, и оставила его одного.

Кедрин нашел в ворохе нижнее белье и штаны, снабженные пряжками, так что мог справиться с ними одной рукой. Здесь была длинная верхняя рубаха из мягкого темно-синего полотна, никаких застежек на ней не было, а имелся только пояс, опять же с простой пряжкой. Кедрин оделся как можно быстрее и отправился на совет.

Совет проходил в личных покоях Рикола, сама жена командира крепости провела Кедрина к дверям из полированного дуба, задержав его негромкими выражениями сочувствия по поводу раны и глядя на юношу с неподдельной тревогой в зеленых глазах. Он поблагодарил ее улыбкой, подумав про себя, насколько не подходят друг другу эти двое, Рикол и его жена. Госпожа Кадорна была маленькой и кругленькой, с густой рыжей шевелюрой, зачесанной вокруг полного лица, светящегося материнской заботой. Кедрин любезно заверил ее, что рана его быстро заживает благодаря искусству превосходных Сестер-целительниц Высокой Крепости. Это, похоже, успокоило ее, ибо она позволила ему добраться до дверей и пройти в покой за ними.

Его поразили книги, выстроившиеся сверху донизу вдоль обитых деревом стен, ибо Рикол не производил впечатления человека, способного уделять время чтению. К удивлению Кедрина, значительная часть книг не имела никакого отношения к военному делу. Кивком головы он вежливо поприветствовал людей, сидевших вокруг длинного стола в центре покоя, — мрачные лица присутствующих странно выглядели в потоках солнечных лучей, льющихся через высокие окна в стене против книжных полок.

Бедир сидел во главе стола, на одолженной у кого-то рубахе виднелся знак кулака. Рикол находился слева от него, а Фенгриф справа, округлые щеки последнего словно запали из-за скверных новостей. Тепшен Лал сидел рядом с Риколом, а Браннок — напротив него через темную столешницу, он резко выделялся среди собравшихся своей дикарской прической. Подчинившись движению отцовской руки, Кедрин прошел к стулу с высокой спинкой в дальнем конце помещения, поняв, что прибыл как раз к завершению спора, который был не вполне по нраву Риколу.

— Он верно послужил нам, — произнес Бедир.

И Кедрин догадался, что речь о бесстыдно ухмыляющемся Бранноке, которого, как он понял, больше не считают находящимся вне закона.

— А я дал слово тамурца, — продолжил его отец, — что любые его преступления будут прощены. И он нам еще пригодится, мой старый друг.

Тонкие губы Рикола были поджаты, тяжелый взгляд не сходил с лица Браннока. Браннок ответил ему невозмутимой улыбкой и пожал плечами:

— Тебе не нужно клясться в вечной дружбе, командир, но как бы ты ни оценил мои слова, уверяю: я верен вам. То, что я видел в Белтреване, убеждает меня, что любой разумный человек должен противостоять тому, что надвигается. А ты знаешь, что я разумен.

Рикол готов был ответить, но тут вмешался Тепшен Лал.

— Он спас жизнь Кедрину.

Худощаво лицо в полном недоумении переметнулось на кьо.

— Из того, что слышал я, следует, что это твоя заслуга. Твои действия защитили принца от стрелы.

— Я не видел стрелявшего, — хмыкнул Тепшен, его обычно бесстрастные черты выразили чувство вины. — Если бы Браннок не крикнул, стрела поразила бы Кедрина в сердце.

Рикол переварил новости, поглаживая свежевыбритый подбородок, и снова кинул взгляд туда, где на стуле развалился Браннок с видом человека, который каждый день ходит на такие совещания. Начальник крепости прокашлялся и сказал:

— Прими мои извинения.

— Принимаю, — ухмыльнулся Браннок. И обратился к Кедрину: — Как дела, принц?

— Хорошо, спасибо, — откликнулся Кедрин, ответив на ухмылку точно такой же. — И пойдет еще лучше, если ты будешь звать меня по имени.

Браннок кивнул, и Бедир тихонько постучал по столу.

— Теперь, когда эта проблема решена, давайте обсудим нашу дальнейшую стратегию. Браннок, ты знаешь Белтреван лучше, чем кто-либо из здесь присутствующих. Поделись с нами своими соображениями.

Бывший разбойник слегка выпрямился на стуле, в задумчивости покручивая косицу пальцами левой руки.

— Племена объединились в Великий Союз. Дротт перебрался на юг, это означает, что он пересек земли Ята. В свой черед, отсюда следует, что Ят с ними. Мы видели, как Гримард и Вистрал движутся, чтобы присоединиться к Орде под шестами мира, а в Становище я заметил знаки Кэрока. Я предположил бы, что поднялся весь лес. Сколько у них в точности воинов, я и предполагать не буду. Но уж точно больше, чем было во времена Друла.

— Более того, — добавил он, когда Фенгриф попытался было что-то сказать, — дело обстоит куда хуже. То был не просто воинский стан. Весь лесной народ собрался вместе! Весь Белтреван в походе. Старики, дети, женщины. Вы понимаете, что это значит?

— Переселение, — пробормотал Рикол.

— Угу, — кивнул Браннок, — переселение людей, ничего не оставляющих позади себя, ничего! Они покинули свои исконные земли и двинулись на юг. Насколько я знаю белтреванцев, это означает, что они намерены пройти через Лозины или умереть у наших стен. Обратного пути не будет.

— Так сколько их? — спросил Фенгриф, беспокойно облизывая губы.

— Больше, чем можно сосчитать, — сказал Бедир. — Оттуда, где мы были, Становище раскинулось шире, чем увидал бы глаз. Полагаю, Браннок прав — а это означает, что у них имеется численный перевес над Тремя Королевствами. Белтреван больше, чем Тамур, Кеш и Усть-Галич, вместе взятые, силы ужасающе неравны.

— Коруин выстроил Лозинские Крепости как раз на такой случай, — проскрежетал голос Рикола, — и Орда Друла разбилась о наши ворота. Могут ли они преуспеть, даже с помощью Посланца?

Все глаза оборотились на Бедира. Он ответил взглядом, не сразу разомкнув угрюмо сжатые губы:

— Не знаю. Но если Книга правдива, мощь Посланца поистине невероятна. Полагаю, Орда может оказаться достаточно сильна, чтобы проломить ворота через перевал.

— Натиск людей наши укрепления выдержат, — вступил Фенгриф. — В конце концов, между нами лежит двадцать столетий. Катапульты, баллисты, вода и сигнальные башни — их линзы сейчас направлены в ущелье. Безусловно, если мы разгромим Орду, сам Посланец сгинет. Как он может победить, если мы уничтожим его войска?

— Не знаю, — рука Бедира сжалась в кулак, который глухо ударил по столу. — Знаю только, что Книга предсказывает опасность, невиданную за всю историю Королевств.

— Они могут подойти только по дорогам, — раздумчиво продолжал Фенгриф, — и там легко попадут в окружение. Какова бы ни была их сила, здесь мы с ними разделаемся. Дороги будут забиты их мертвецами. Что же до реки… Мы преградим ее, а любые лодки, которыми они воспользуются, можно поджечь или потопить из метательных машин.

— Ашар живет огнем, — пробормотал Браннок, и это замечание умерило пыл кешского военачальника. — Говорят, Посланец рожден из огня. Не думаю, что огонь будет подходящим оружием против него.

Пухлое лицо Фенгрифа стало скорбным:

— Ты сомневаешься в наших преимуществах, Браннок? Смуглый человек пожал плечами и покачал головой, даже его ехидная улыбка куда-то пропала:

— Командир Фенгриф, я согласен, что у нас есть перед Ордой такие преимущества, о которых можно только мечтать. Увы, я не верю, что против такого врага окажется действенным огонь. Боюсь, что снаряды с горючей смесью и наши собирательные линзы могут послужить умножению, но не убыванию сил Посланца.

— Каким образом? — не уступал Фенгриф, задетый за живое.

Браннок передернул плечом и сказал:

— Не знаю, каким. Знаю только, что это похоже на правду. И, разумеется, это чистая правда для лесного народа.

— Твои слова, Браннок, не лишены смысла, — вмешался Бедир, прежде чем кешит успел возразить. — Я, как и Браннок, тоже не знаю ответа — но, возможно, нам следует спросить мнения Кедрина. Он знаком с Посланцем, если так можно выразиться, лучше любого из нас.

Кедрин прочистил горло, тщательно распрямив спину и ощущая нежелание хоть что-либо говорить о противоестественном знакомстве. Но юноша тут же напомнил себе, что именно в этом заключается его долг; и если он действительно тот, о ком шла речь в извлечении Аларии, то рано или поздно должен будет встретиться с врагом. Каков бы ни был исход этой встречи.

— Я видел его сквозь огонь, — начал он. — Между нами находился большой костер в центре Становища, и все же я его увидел. И когда он мне снился, его тоже окружало пламя. А больше я ничего сказать не могу.

Он, как бы оправдываясь, взглянул на отца, с досадой ощущая, что добавил к разговору мало существенного. Но Бедир улыбнулся и задумчиво кивнул. Другие с любопытством изучали Кедрина, словно озадаченные, почему именно он оказался в особом положении. Хотя юноше показалось, что в глазах Браннока он видит что-то еще — возможно, некое подобие сочувствия или жалости. Он был благодарен Бедиру за его дальнейшие слова:

— Похоже, мы ни в чем не можем быть уверены. И поэтому я предлагаю использовать огонь с великой осторожностью. Нам следует отказаться от мысли о всемогуществе наших зажигательных снарядов и линз. Пусть ими не пользуются без крайней надобности, пока мы не выясним возможные последствия. И следует немедленно прекратить применение зажигательного оружия при первом признаке… ты можешь сформулировать точнее, Браннок?

Браннок опять передернул плечом.

— Не знаю, Владыка Бедир.

— Загадки, — огрызнулся Рикол. — Загадки на загадках.

— Перед нами неведомый враг, — мягко напомнил Бедир. — Мы знаем только, что Книга предупреждает о его силе. Поэтому требуется крайняя осмотрительность.

— Я солдат, — ответил Рикол, сидевший прямо, как палка. — Я знаю, как нужно драться, и знаю, как следует удерживать крепость. Я умею и то, и другое, и если сам Ашар явится с Ордой, я буду драться с ним!

— Твоя храбрость не подлежит сомнению, — вежливо заметил Бедир, хотя Кедрин видел, что отца одолевает раздражение. — Но мы имеем дело с чем-то неведомым. И одной храбрости может оказаться недостаточно.

Фенгриф прочистил горло, в его темных глазах плескалась тревога:

— Я тоже убежден, что мы должны быть крайне осмотрительны в использовании огня. Но если… и когда перед нами противник, могущество которого несравнимо с возможностями простых солдат, вроде Рикола или меня, — не следует ли нам искать помощи тех, кто может потягаться с врагом? Я, конечно, говорю о Сестрах.

— Я намерен просить Сестер помочь нам, чем только можно, — пообещал Бедир. — Как вы знаете, я уеду в Андурел, сразу после того, как будут улажены здешние дела, и там обращусь к Сестрам. Но я никоим образом не уверен, что это нам поможет…

Бедир помедлил, ожидая, когда ошарашенное выражение покинет лица собеседников, прежде чем продолжить:

— Похоже, что учение Кирье неприменимо на войне. Вне сомнений, Сестры явятся в обе крепости помогать раненым. И их возможности поднимут дух наших ребят. Но не уверен, что они смогут оказать более действенную помощь.

— Ты говоришь, что мы должны без чьей-либо поддержки сражаться с тварью Ашара? — ахнул Фенгриф.

— Я только говорю, что не знаю, какую поддержку Сестры могут оказать в бою, — уточнил Бедир. — Они, несомненно, лучше и быстрее всех могут вылечить раны, чему свидетельством присутствие здесь Кедрина. Но если ты имеешь в виду волшебство против волшебства — нет, не знаю.

— Кто-нибудь знает, в чем и насколько они сильны? — спросил Браннок.

— Я знаком с ними как с целителями и ясновидцами, — сказал Рикол. — Как с прорицателями и духовными наставниками. Уинетт часто подсказывала мне, как следует судить о тех или иных людях. Но мне до сих пор еще не требовалась их помощь в бою.

— Теперь она нам нужна, — пробурчал Фенгриф, потягивая свой длинный ус. — Госпоже ведомо, что нам нужна любая помощь, какую можно получить.

— Да, — подтвердил Бедир. — И у меня нет сомнений, что Госпожа нам поможет, хотя не стану утверждать, что знаю, как это произойдет.

— Ты оставляешь нам мало надежды, Бедир, — сказал Рикол. — Кажется, все, что мы можем, — это запереть Лозинские ворота и драться. И надеяться, что Эстреван в состоянии нам помочь.

— Таково общее положение, — подтвердил Бедир. Тут Рикол с гордостью улыбнулся.

— В таком случае, — промолвил он, казалось, испытав облегчение из-за отсутствия выбора, — я займусь своим прямым делом: буду драться.

Фенгриф коснулся унизанными перстнями пальцами конской головы Кеша, вышитой золотом на груди его зеленого одеяния.

— Мы оба будем драться, друг мой; думаю, вряд ли нам удастся придумать что-либо получше в такой миг. Но есть кое-что еще, — он выдержал паузу. Круглое лицо стало задумчивым: похоже, толстяк упорядочивал свои мысли, ища слова, которые бы лучше выразили его опасения. — Будь перед нами только Орда, я бы не меньше твоего надеялся на нашу силу. Но это не так. Перед нами Посланец, и наш Владыка Бедир ясно указал, что о его мощи нам трудно судить. Полагаю, никто не сочтет меня злопыхателем, если я спрошу: а что, если мы не сумеем их сдержать?

В залитом солнцем покое воцарилось молчание. Кедрин внимательно обвел взглядом присутствующих: лица четверых свидетельствовали о внутренней борьбе с мыслью, ранее не рассматривавшейся, но с которой требовалось считаться, какой бы отвратительной она ни была. Лишь черты Тепшена Лала остались бесстрастными, как будто кьо уже допускал нечто подобное, а теперь принял с полной покорностью судьбе. Улыбка Браннока исчезла, лицо посуровело, как будто это неслыханное предположение лишило его всякой живости. Рикол явно ужаснулся, его взгляд изрек лишь немой ответ: тогда я буду уже мертв. Фенгриф густо покраснел и казался ошарашенным собственным вопросом. У Бедира запали щеки, сузились глаза. Наконец, прорвав свинцовое молчание, он сказал:

— В могилу ты нас сведешь, Фенгриф.

Кешит, оправдываясь, повел плечами. Бедир умиротворяюще махнул рукой.

— Рано или поздно, но кто-то должен был это сказать. Почему бы не обговорить эту мысль сейчас — ведь мы должны предусмотреть любую вероятность. Итак, — он устремил на командиров крепостей суровые глаза, — как Владыка Тамура и представитель короля Дарра, я отдаю вам приказы, в которых, как знаю, нет необходимости, ибо, как я полагаю, вы сделали бы это и сами. Но пусть ответственность ляжет на меня. Крепости следует удерживать до последнего человека. Какое бы колдовство ни пустил в ход Посланец Ашара, держитесь! Королевствам нужно время, а вы будете единственными, кто может его нам дать. Я остался бы здесь с вами, но, полагаю, Королевства больше выиграют, если я отбуду в Андурел. Там я открою Дарру всю тяжесть положения. У меня нет сомнений, что король без промедления задействует всю мощь Королевств, и если вы сколько-нибудь продержитесь, она проявит себя. Я, как уже говорил, стану искать совета у Сестер и доставлю вам любую помощь, какая найдется. Но, боюсь, Орда нахлынет на вас до моего возвращения. Так что еще раз повторяю: удерживайте Лозинские ворота до конца. От этой битвы вполне может зависеть будущее Королевств.

— Будем держаться! — рявкнул Рикол, похоже довольный, что ему удалось определить свое место. — Не сомневайся, Бедир.

— Я и не сомневался в этом, — уверил его Владыка Тамура, мрачно улыбаясь, и поглядел туда, где сидел Тепшен. — Ты не едешь с нами в Андурел, друг. Поведешь наших тамурцев обратно в Твердыню Кайтина и расскажешь обо всем госпоже. Выслушай любой совет, который она даст, а затем… Я дам тебе письма в Эстреван, и ты немедля отправишься с ними. Я… — и умолк на полуслове, поскольку Тепшен Лал прервал его, покачав головой и промолвив:

— Мое место позади Кедрина. Я в этом поклялся.

Кедрин воззрился на кьо с изумлением. Никогда прежде он не слыхал, чтобы Тепшен оспаривал данный ему приказ: повиновение было неотъемлемо от кодекса чести этого выходца с востока. И то, что сейчас он вел себя столь необычно, объяснялось его ни с чем не сравнимой привязанностью к ученику. Кедрина переполнила щемящая нежность.

Бедир все понял, ибо не обратил внимания на рассерженное фырканье Рикола, и печально улыбнулся раскосому воину.

— Тепшен, Тепшен, вспомни, чему сам учишь других, — негромко проговорил он. — Кедрин — это Тамур, и пока он находится в Андуреле, от опасности, которая таится за спиной, ты лучше всего убережешь его из Твердыни Кайтина. Я этого никому другому не доверю. Не понимаешь? Если Тамур падет, Кедрин лишится владений. И не забывай о Сандуркане! Наши тамурцы выступят против Орды, а это ослабит нашу оборону у Кормийских рубежей. Я не сомневаюсь, что кочевники пустыни ухватятся за возможность набегов. И тогда мне пригодится твоя мудрость.

Тут заговорил Кедрин, пренебрегая даже нынешними нехитрыми правилами и более не заботясь, что подумают о его вмешательствах Рикол и Фенгриф.

— Тепшен, ты мой духовный отец, но я считаю, здесь прав мой отец во плоти: возвращайся в Твердыню Кайтина и оберегай мою матушку. Прошу тебя, сделай это.

Гагатовые глаза повернулись к нему. Бледное лицо смяла улыбка, в которой смешались гордость и сожаление. Тепшен Лал спросил:

— Ты так приказываешь?

Лицо Кедрина было торжественным, когда он ответил, удивляясь, откуда взялись эти слова, но зная, что они верны:

— Я прошу. Но если бы мог приказывать, то это был бы приказ.

— Теперь я вижу, что ты воистину мужчина, мой принц, — ответил Тепшен. — Мне это не по нраву, но я сделаю, как ты говоришь. Я вернусь и сберегу для тебя твое Королевство.

— Спасибо, — отозвался Кедрин. Слишком нехитрое слово, чтобы объять им всю признательность и любовь, которые он чувствовал к этому загадочному человеку, решившему посвятить жизнь Тамуру.

— А как насчет меня? — спросил Браннок. Внимание Бедира сосредоточилось на разговоре сына и кьо, но он незамедлительно ответил.

— Будешь слепнем, как мы решили. Я верно предполагаю, что ты не был одинок в своих прежних… занятиях?

— Верно, — сказал Браннок, и к нему на миг вернулась улыбка.

— Хотя ты пользуешься доверием нашего верного Фенгрифа, как я понял, одновременно ты можешь не менее высоко стоять в глазах многих лихих парней, продолжающих твои занятия.

Эти слова заставили Браннока усмехнуться, а Фенгрифа — смущенно откашляться.

— Ну… имеется кое-кто, кто при случае выслушивал мои советы.

— Ступай к ним, — сказал Бедир, — разыщи их и убеди, что для них есть большой смысл в защите Королевств. Если Орда прорвется за Лозины, кусайся. Двинется на юг — не давай спуску. Возьми, — он снял с указательного пальца кольцо и передал его Бранноку. — Покажешь это и бумагу, которую от меня получишь, любому из должностных лиц Королевства, их примут, здесь мое слово. Когда я снова приду на север с войсками Дарра, ты присоединишься ко мне. А пока рази туда, где можешь вызвать больше ущерба.

Браннок кивнул, вертя кольцо в пальцах и воззрившись на печать, выгравированную на выпуклой шишке. То был знак Тамура.

— Тебе не повредит и какое-нибудь официальное звание, — сказал Бедир, отмахиваясь от риколова негодующего фырканья. — К примеру… командир вспомогательных сил.

— Из волков в охотники, — кивнул Браннок, опять улыбаясь во весь рот, словно грозящие бедствия были недостаточной причиной для долгого уныния. — Означает ли это, что я равен по чину господам Фенгрифу и Риколу?

Кедрин с трудом подавил смех, особенно, увидав лицо Рикола.

— Возможно, не совсем, — осторожно ответил Бедир. — Скажем, ты распоряжаешься в делах вспомогательных, не связанных с обороной крепостей. Но в пределах обеих крепостей ты им повинуешься.

— Тогда лучше мне оставаться на воле, — улыбнулся Браннок.

— Возможно, это будет мудро, — согласился Бедир. — Можно считать, что мы договорились? Все кивнули один за другим.

— Хорошо, — Бедир поднялся. — Тогда, наверное, имеет смысл поесть — и в путь. Времени у нас не слишком много.

Когда они вышли, Кедрину показалась, что он мало чем помог совету командиров — разве что убедил Тепшена Лала вернуться в Твердыню Кайтина. И размышлял о тексте Аларии: а если оно неверно или неправильно истолковано? Конечно, такие мысли отдавали святотатством, но он не мог себе представить, как может быть полезен Королевствам, если не в качестве воина? Окажись он среди защитников Высокой Крепости, он бы мог им пригодиться. Или вернуться домой с Тепшеном Лалом, дабы сплотить народ Тамура — против варваров с севера или против налетчиков из Кормийской Пустыни. Принц понимал, зачем Бедиру надо ехать на юг в Андурел, но не находил большого смысла в том, чтобы сопровождать отца. Его плечо, без сомнения, достаточно скоро заживет, чтобы поднять щит или держать лук, а к этому времени Орда уже докатится до ворот. А он будет далеко от Лозин, в городе Дарра. Юноша почувствовал себя почти что беглецом, показывающим спину в час боя. Но Бедир твердо вознамерился взять его на юг, и другого выбора Кедрин не видел. Убедив Тепшена, что тому следует подчиниться столь неприятному для него приказу, он не желал сам вступать в противоречие со своим советом. Кроме того, останься он здесь, у Рикола будет лишь одним воином больше, и вряд ли его присутствие заметно скажется на исходе битвы.

Книга Кирье загадочна. Как хорошо было бы, если бы там обо всем говорилось прямо и однозначно, — тогда у него сложилось бы хоть какое-то понимание того, что ему положено делать. А выходило так, что он вроде бы только и может продолжать повиноваться приказам и позволять отцу принимать решения как Владыка Тамура. Именно так Кедрин и жил до сих пор, но теперь это вызывало у него досаду. Если он каким-то необъяснимым образом является надеждой Королевств, следовало бы дать ему узнать побольше. Впрочем, возможно, его сумеют просветить в Андуреле.

Такие мысли занимали его весь обед. Сидя за главным столом, он куда меньше, чем обычно, обращал внимание на великолепную оленину или на бойкие разговоры соседей, лишь вполуха прислушиваясь к приказам, которыми сыпал Рикол. Тот подзывал все новых и новых подчиненных, требуя доставить из оружейных боеприпасы, укрепить посты и привести Высокую Крепость в состояние полной боевой готовности. Кедрин вежливо ответил на прощание Фенгрифа, когда они покончили с едой, и кешит объявил, что возвращается в Низкую Крепость. Было заметно, что в его голове складывается некое новое решение. Бедир сообщил, что они выступят на юг на заре, и вернулся в свои покои, чтобы написать бумагу для Браннока и письма, которые Тепшену предстояло доставить в Твердыню Кайтина и отослать в Эстреван. Кедрин не видел много смысла в том, чтобы наблюдать за работой отца, а с поврежденной рукой он мог предложить мало помощи расчетам, носившим на стены снаряды для катапульт и горы стрел, поэтому юноша пошел повидаться с Сестрою Уинетт.

Она приветствовала принца улыбкой, когда он вступил в ее рабочую комнату. Стены здесь были скрыты под полками, уставленными медицинскими принадлежностями: вазами, кувшинами, склянками и разноцветными рядами бутылей. Когда женщина, сидя за простым столом, заваленным свитками, подняла к вошедшему голову, солнечный свет, падавший сзади из окна, добавил золота к ее волосам, и от этого ее лицо показалось Кедрину окутанным сиянием.

— Я как раз думала, что мы вот-вот увидимся, — сказала она, указывая ему на стул перед столом. — Как твое плечо?

— Заживает, — ответил он. — Но я не из-за плеча пришел.

— Нет? — ее улыбка не угасла, но чуть заметно изменилась, став более многозначительной. — Тебя смущает… твоя ответственность?

— Откуда ты знаешь? — Кедрин, нахмурившись, сел.

— Догадаться нетрудно, — рассмеялась она. — Вчера ты был Кедрин Тамурский; сегодня узнал, что, возможно, судьба Королевств лежит на твоих плечах. Но ты не чувствуешь разницы, не ощущаешь изменений в себе, и не можешь понять, что произошло. Я права?

Он кивнул.

— Я не знаю, что должен делать. Чего от меня ожидают.

— Исполнение твоего долга, не более, — ответила она, больше не улыбаясь, ибо увидела сомнение в его глазах. — Возможно, это тяжело, но я уверена, что иначе нельзя. Было бы легко, если бы в Книге перечислялись правила поведения в таких ситуациях. Чего тебе следует ждать, когда и как поступать. Но это не в духе Кирье.

— Я бы хотел получить более ясные указания, — пробормотал он, раздосадованный. — Мне сказано, что участь Королевств может зависеть от моих действий, но разве этого достаточно? Отец считает, что да, но признается, что не вполне уверен. И ничто не подсказывает мне, что делать.

— Я уже говорила тебе раньше, что я Сестра-целительница, — ответила Уинетт, осторожно отодвинув бумаги, чтобы опереть локти о стол, и не сводя глаз с его лица. — Мы, Эстреванские Сестры, следуем своему призванию, а это означает, что у каждой из нас есть свое ремесло. О, я знаю — люди считают, что всех нас одарила Госпожа, и это действительно правда, но не совсем так, как они понимают. Мы развиваем наши склонности в Городе Госпожи; постигаем, каковы они, а когда постигнем, приступаем каждая к своему делу. Моим оказалось искусство исцеления, а не ясновидящей, пророчицы или толковательницы — либо множества иных, куда более тонких дел. Я получила благословение исцелять раненых и благодарна за это, но не могу истолковывать учение Кирье, разве что в первом приближении. Для того, что нужно тебе, ты найдешь у Сестер в Андуреле — или, возможно, в самом Эстреване. Я не могу подсказать тебе, что делать, Кедрин. Кое-что ты должен постичь сам.

— Свободной волей, — хмыкнул он, разочарованный.

— Свободной волей, — кивнула она. — Ведь без свободной воли не может быть выбора, а без выбора не может быть истинной верности истинной цели.

— Тепшен Лал с этим поспорил бы, — буркнул принц, недовольный, что женщина водит его кругами, снова и снова приводя к началу его смятения. — Он поспорил бы, сказав, что повиновение — это все, а как возможно повиновение без ясных наставлений и без приказов старшего?

— Такую жизнь выбрал Тепшен Лал, — ответила Уинетт. — Я не сомневаюсь в его достоинствах. Но он с востока, а там люди, очевидно, придерживаются иных верований. Он верит в Госпожу?

Вопрос застал Кедрина врасплох: он никогда ничего подобного не обсуждал с кьо. Но он подумал и покачал головой.

— Вряд ли. Наверное, он уважает ее учение, но не уделяет ему большого внимания. Он верен только хозяину, которого выбрал.

— Ты сказал: «выбрал», — подчеркнула Уинетт. — Могу я считать, что ты согласился со мной?

Тут Кедрин не выдержал и рассмеялся, Синие глаза Сестры тоже заискрились, она опять улыбнулась. Губы у нее были полные и алые. Юноша покачал головой.

— И ты всего лишь целительница? Ты вяжешь слова не хуже любого другого.

— Я говорю лишь о том, что знаю. Из того, чему научилась в Эстреване. Мы все выбираем, даже если наш выбор — не выбирать. Понимаешь? Госпоже угодно, чтобы все мы стали хозяевами своей судьбы, чтобы каждая жизнь была чередой выборов. Без этого мы лишь марионетки.

— Я буду служить Госпоже, чем могу, — подтвердил Кедрин и вновь нахмурился. — Но я был бы рад, если бы мне кое-что разъяснили.

— Если у тебя есть вера, — пообещала ему Уинетт, — понимание придет. Ты должен делать лишь то, что считаешь правильным. Больше ничего посоветовать не могу.

— Ты думаешь, мне надо ехать в Андурел? — спросил он напрямик. — Это выглядит почти как бегство с поля боя.

— Не думаю, что ты принесешь больше пользы, оставшись, — Уинетт подалась вперед, и он уловил волну яблоневого аромата от ее волос. — Рикол и Фенгриф удержат крепости не хуже любого другого. Ты ведь не думаешь иначе? Опять полный оборот. Кедрин пожал плечами:

— Я размышлял об этом, и думаю, ты права. Один-единственный воин не обеспечит победы в сражении.

— Вот видишь? — улыбнулась она. — Ты вновь делаешь выбор. Ты мог бы остаться, Бедир тебе не воспрепятствовал бы.

Кедрин помолчал. Она была права, его отец только советовал, оставляя окончательное решение за сыном, а сын в итоге все же склонялся к поездке на юг.

Его осенило, что он вообще не рассматривал возможность вернуться в Твердыню Кайтина, а это опять-таки вариант свободного выбора. Юноша кивнул:

— Похоже, что-то проясняется. — Затем добавил: — Но я все же обрадовался бы хоть какому-то намеку на то, что должен делать.

— Увы, я не могу его тебе дать, — мимолетная печаль пробежала по ее прелестному лицу. — Возможно, ты отыщешь его в Андуреле.

— Чем дальше, тем более очевидно, что я должен туда ехать, — признался он.

— Верно, — согласилась Уинетт. — А на случай такого выбора я приготовила снадобья для твоего плеча. Прежде, чем доедешь, твоя рука полностью заживет.

— Ты даже не сомневалась, что я поеду, — ахнул Кедрин, чуть негодуя, но не удержавшись от улыбки.

— Я была уверена, что тебе это покажется самым мудрым решением, — она улыбнулась. — А учитывая, насколько у нас мало времена, я решила, что лучше подготовиться заранее. Показать, что и как?

Он кивнул, и она поднялась плавным движением голубой волны, достала с полки сумку, подняв при этом руки так, что он не мог не засмотреться на линию упругой груди под простым ниспадающим одеянием.

— Вот, — сказала она, доставая склянку темно-бурого стекла. — Это принимай на заре и в сумерках, пока не кончится. Применяй эту мазь ближайшие четыре дня и всякий раз меняй повязку. К тому времени плоть исцелится, и ты сможешь опять пользоваться рукой. Но избегай слишком больших мышечных усилий и показывайся любой Сестре-целительнице, которую встретишь в пути.

Она положила в сумку лекарства и вручила ему, при этом их пальцы соприкоснулись. Кедрин боролся с искушением взять ее за руку. Вместо этого взвесил в руке сумку и улыбнулся.

— Эти снадобья также охранят меня от колдовства Посланца?

Лоб Уинетт омрачился при упоминании о Посланце.

— И они, и расстояние. Здесь я всецело согласна с твоим отцом. Пока твой путь не станет тебе ясен, несомненно, мудрее всего держаться подальше от порождения Ашара.

Кедрин кивнул, затем спросил:

— А ты? Что ты будешь делать, когда Орда встанет у ворот?

— Заниматься своим делом, — бесхитростно сказала она. — Я Старшая целительница Высокой Крепости. У меня хлопот хватает.

— Высокая Крепость может пасть, — произнес Кедрин, слова с трудом сошли у него с языка. — Что тогда?

— Тогда, вероятно, варвары убьют меня, — ответила она с фатализмом, достойным Тепшена Лала.

— Мне бы этого не хотелось, — вспыхнув, промямлил Кедрин.

— И мне, — откликнулась Уинетт, прежде чем он сказал что-то еще. — Но я не могу уйти оттуда, где нужны мои умения, поэтому я сделала такой выбор.

— Надеюсь, войска короля Дарра прибудут до того, как случится худшее, — пробубнил он.

— Я тоже, — улыбнулась Уинетт. Затем махнула рукой в сторону стола с бумагами. — Но пока суд да дело, мне надо готовиться, так что нам, наверное, следует проститься.

— Я бы хотел, — Кедрин запнулся, боясь оскорбить ее, но не смог умолчать о своих чувствах, — чтобы… о, если бы ты не носила это голубое… тогда возможно…

— Но я его ношу. Я его выбрала, — Уинетт с теплом и пониманием заглянула в его глаза. — Но, будь все иначе… Что же, ты очень красивый мужчина, принц Кедрин. Сверху донизу.

Он почувствовал, как жар поднимается из его горла, чтобы поглотить лицо, затем увидел ее улыбку и начал давиться смехом. И подумал, а не знак ли это наступления зрелости? Он способен наиучтивейшим образом поклониться, совершив положенное прощание так, что это, без сомнения, восхитило бы Сестру Льяссу. И еще подумал, покидая мирные больничные покои, где правили Сестры-целительницы, сколько еще раз ему потребуется попрощаться, прежде чем жизнь опять пойдет своим чередом? Если она вообще куда-то пойдет.

Он отнес сумку к себе и сложил среди своего имущества. Лук и колчан лежали на месте, как прежде. И меч, который он еще не пускал в дело. Приготовлена чистая одежда для путешествия по Идре: нижнее белье и три рубашки. На верхней, сделанной из мягкой кожи, — герб Тамура. Штаны, сапоги с прошитыми жесткой бечевой кожаными подошвами, чтобы лучше удерживаться на палубе, а также плащ, отстиранный дочиста после ночей, проведенных на земле в Белтреване. Кедрин нашел свой пояс с кинжалом и после нескольких попыток сумел закрепить его на талии. Вынул длинный тамурский кинжал. Наточенная сталь гибельно-ярко полыхала на солнце, заполнившем теперь ущелье Идре и льющимся в высокое окно, словно бросая вызов маячившей на севере тьме. Он осматривал оружие, вспоминая уроки фехтования, полученные у Тепшена Лала: одним кинжалом или в паре с мечом. Гибельная красота оружия была предельно практична: лезвие с долой, заточенное с обеих сторон, плоская гарда, защищающая руку владельца и слегка выгнутая, чтобы можно было зацепить и выкрутить кинжал противника; рукоять крест-накрест оплетена ремнями, чтобы прочнее сидела в руке, а яблоко достаточно тяжелое, чтобы нанести оглушающий удар. Он вернул клинок в простые кожаные ножны, думая о словах Уинетт и обещая себе приложить все усилия, чтобы придерживаться ее совета: как и кинжал, он останется в ножнах, пока не поймет, что пришла пора.

Он приблизился к окну в дальней стене и выглянул посмотреть на Идре. Ропот реки по-прежнему наполнял тишину, но теперь внизу была видна вода, над ней не больше поднимался туман. Огромная сине-серебряная лента тянулась вдоль ущелья, точно артерия, пульсируя и гоня кровь к сердцу Трех Королевств. Над ней вздымались стены Высокой Крепости, там сновали солдаты, проверяя состояние катапульт и баллист, пока другие подносили к орудиям боеприпасы: большие камни и кожаные мешки с зажигательной смесью. Через ущелье он видел частые вспышки на сторожевой башне Низкой Крепости: оттуда летели послания сюда, на западный берег. Кедрин обмер при мысли, что сделали бы огромные линзы, если направить их на реку. Или, как предположил Браннок, это только прибавило бы силы огненному Посланцу?

Ему еще так много надо узнать, а времени на поиск ответов, кажется, так мало. Он вздохнул и в нетерпении направился к отцу.

Бедир с нахмуренным лицом сидел за грубым столом с пером в руке, склонившись над листом желтого пергамента. Когда вошел сын, он поднял глаза, измученно улыбнувшись.

— Я пишу письмо твоей матери. Добавить что-нибудь от тебя?

— Что она у меня в сердце, что ей не следует обо мне беспокоиться и что я исполню все, о чем бы ни попросила меня Госпожа… — он подумал немного и добавил: — Передай, что мне не хватает ее, отец.

Бедир кивнул, и перо опять замелькало. Кедрин увидел, что отец слишком занят, и решил найти развлечение где-нибудь в другом месте. Когда он повернулся, чтобы уйти, Бедир сказал:

— Тепшен готовится к отбытию. Ты найдешь его на конном дворе.

Дверь захлопнулась, точно поставленная в конце предложения точка. Кедрин с перевязанной рукой неловко заспешил вдоль прохода, забыв о достоинстве принца. Это так похоже на Тепшена Лала: удалиться, не прощаясь. И вовсе не значило, что кьо черств — просто он ставил долг превыше всего остального, и теперь считал главной своей задачей попасть в Твердыню Кайтина как можно скорее.

Кедрин с топотом пронесся вниз по винтовой лестнице, попадая то в свет, падающий из узких бойниц, то в тень между ними, и вдруг сообразил, что письмо, которое пишет отец, должно быть вручено кьо, и, стало быть, Тепшен до тех пор не уедет. И все-таки принц пожелал, чтобы ему хватило времени как следует попрощаться с учителем, ибо в голову пришла мысль, что они с Тепшеном могут не встретиться длительное время. Или вообще не увидятся больше.

Он, запыхавшись, извинился перед капитаном стрелков, которого чуть не сбил с ног, метнувшись сквозь дверь на галерею, и поспешил вдоль длинного ряда колонн, расслышав, как капитан что-то пробурчал насчет принцев и гордости. После этого Кедрин стал несколько осторожней, пробираясь меж людей, наполнивших Высокую Крепость, точно деловитые рабочие муравьи.

Конюшни примыкали к скальной стене, которая образовывала западную границу крепости, это были длинные строения с черепичными крышами, пахнущие сеном и добрым животным теплом. Манеж с утоптанной землей располагался перед крытыми стойлами, окруженный амбарами и жилищами конюхов. Последние соединяла галерея, позволявшая попасть во двор, и Кедрин заспешил по ней к дальним воротам. Там стоял Тепшен Лал, глядя, как тамурский конный отряд седлает скакунов. Его высокий чалый мерин уже был готов в путь. Кьо снял пестрые кожи, которые носил в лесу, и опять нарядился в тамурское платье для верховой езды, длинный меч висел на перевязи через плечо, руки в перчатках уцепились за пояс. Он обернулся, и юноша стал приближаться, замедляя шаг, ибо помнил, какое значение придает кьо правильному поведению.

— Ты уже готов отправиться в путь, — не зная, что сказать, заметил Кедрин.

Тепшен кивнул. Легкая улыбка тронула его губы.

— И ты бы уехал, даже не попрощавшись? — укорил его принц.

— Я знал, что ты придешь, — спокойно возразил кьо. — Если только этому не помещает долг.

— Нет долга важнее, чем прощание с тобой, — отозвался Кедрин, вышучивая правила учтивости, — и молю Госпожу, чтобы она хранила тебя в пути.

— Спасибо, — Тепшен благодарно наклонил голову. — Я тоже молю богов, в которых ты веришь, с благосклонностью следить за твоим странствием.

Кедрин поблагодарил его за это, затем, вспомнив беседу с Уинетт, спросил:

— Тепшен, ты веришь в Госпожу? Ты веришь в Книгу?

Кьо всмотрелся в лицо юноши и пожал пленами.

— Я верю, что в Книге много разумного. Я верю, что она помогает найти дорогу. И это хорошо. Что же до Госпожи, то не знаю.

— Но если ты не веришь в Госпожу, — нахмурился Кедрин, — как ты можешь верить в Ашара?

— А я верю в Ашара? — невинно спросил кьо.

— А как же? — поразился принц. — Чем же еще объяснить сплочение Орды? И то, что я видел в Белтреване?

— Я верю в волшебство, — сказал Тепшен Лал. — Я верю, что ты видел в лесу нечто, чего не распознали мои глаза. Это не подтверждает существования Ашара.

— Но… — начал Кедрин и заставил себя умолкнуть, едва Тепшен поднял руку.

— Кедрин, я знаю тебя с тех пор, как ты лежал в пеленках, с тех пор, когда еще не знал твоего отца. Вы оба верите в Госпожу, а поэтому и в Ашара, и я уважаю ваши верования, как должен уважать веру любого честного человека, даже если не разделяю ее. Я непреклонно верю в себя и в мой меч, оба мы в твоем распоряжении. Этого достаточно?

— Да, — кивнул принц. — Но раз уж я избран Госпожой, мне бы помогло знание, что ты тоже ее почитаешь.

По темному облачку, которое скользнуло через гладкий желтый лоб, он понял, что Тепшен не посвящен в его тайну, и вспыхнул в смущении при мысли, что такому человеку, для него столь же близкому, как и родной отец, все же до конца не доверяют.

— Тебе должны были сказать! — воскликнул он.

— Это не важно, — пробормотал Тепшен. — Будь важно, твоей отец мне бы сказал.

Кедрин покачал головой и взахлеб выдал все, что касалось писания Алварии и его сомнений.

— Я надеялся, что ты дашь мне совет, — заключил он.

Тепшен Лал потянулся и сбросил с ножен ремень так, что меч скользнул к его талии: так ему было удобней в бою.

— Меч, — сказал он, гладя правой рукой рукоять в ромбовидных узорах, точно влюбленный свою милую, — это полоса металла, которая покоится в ножнах. Если только, — клинок воина ярко вспыхнул, взлетев вверх, прочертив дугу и опустившись так скоро, что в воздухе расплылось мерцание, завершившееся тем, что острие нацелилось в живот Кедрина, — он не обнажен. Насколько он полезен, зависит от искусства меченосца. Это искусство зависит от природного дарования и от выучки меченосца. Ты стал бы кьо в моей стране.

То была высшая похвала, какую когда-либо слышал Кедрин, и она вызвала признательную улыбку, которая медленно угасла, когда до принца дошел сокровенный смысл слов.

— Я был твоим учителем во многих науках, — продолжал Тепшен, его клинок с той же ловкостью скользнул обратно в ножны, — но в других я не могу направлять тебя, и ты должен обращаться к своей вере.

— Ты говоришь, что я должен ехать в Андурел, — пролепетал Кедрин, его сомнения отступили, хотя и не развеялись, — то же говорили Уинетт и мой отец.

— Ты вполне можешь оказаться тем, о ком написано, — кивнул Тепшен, — но, как и прекрасный меч, заточенный для боя, ты нуждаешься в руках кьо, чтобы тебя хорошо применили.

— А Община Сестер может оказаться этим кьо?

— Может, — Тепшен улыбнулся. — Или же ты сам найдешь свой путь. Но думаю, Андурел направит твои стопы по верной тропе.

— Спасибо тебе, учитель, — Кедрин с благодарностью поклонился, как принято на Востоке и как его учил Тепшен. — Я поеду на восток с легким сердцем, зная, что ты считаешь это разумным.

— Я рад, что сумел облегчить твое бремя, — отозвался наставник с равной учтивостью. — И если эту ношу можно еще немного облегчить, то знай, что я буду мертв, прежде чем случится беда с Тамуром или твоей матерью.

Кедрин кивнул, чувствуя, что вновь обретенное мужество вот-вот отступит перед детскими слезами. Он положил руку на плечо Тепшену, прижав невысокого воина к своей груди, благодарный за ответное объятие.

— Ищи совета у своего отца, — напомнил Тепшен, когда они разомкнули руки, — и в своем сердце. Не ошибешься.

— Хорошо, — пообещал Кедрин.

Прерывистый кашель эхом пролетел по проходу. Оба они обернулись и увидели приближающегося Бедира с кожаным кошелем, запечатанным тамурской печатью.

— Передашь это Ирле, — сказал он Тепшену. — В письме объясняется обстановка и подтверждаются твои полномочия говорить от моего имени. Отошли письма Сестрам в Эстреван как можно быстрее. И, старый друг, береги себя. Ты нужен Тамуру.

Лал взял кошель и сунул за пазуху. Бедир протянул руку, кьо пожал ее, задержав раскосые глаза на лице Бедира.

— Мы встретимся снова, — сказал он. — Где-нибудь.

Затем повернулся кругом и велел ожидающим тамурцам садиться на коней. Сам поспешно вскочил в седло и поднял руку в прощальном жесте. Пока кавалькада с цокотом удалялась по мощеному тоннелю, Кедрин раздумывал: действительно ли он увидел в гагатовых глазах блеск влаги, или же это просто было отражение солнечного света?

Конный двор опустел и затих.

— Прекрасный человек, — заметил Бедир.

— Еще бы, — согласился сын.

Они вместе двинулись по проходу, бросив последний взгляд в спины тамурцев, выезжающих через южные ворота.

— А как там Браннок? — спросил Кедрин, подумав, что не прочь поговорить с недавно назначенным «командиром вспомогательных сил», прежде чем бывший отщепенец ускользнет.

— Считает деньги, — Бедир улыбнулся, добавил при виде разочарования на лице сына: — Он сказал, что, к сожалению, не все его собратья любят свою страну так, как он, и что кошелек, который я ему обещал, может пригодиться, чтобы обеспечить их верность.

Кедрин кивнул, счастливый, что его доверие Бранноку не рухнуло, и пошел с Бедиром в сокровищницу.

Браннок улыбался во всю пасть, следя, как угрюмый вояка, не скрывая неодобрения, сыплет монеты в увесистую суму.

— Вот уж не думал, что мне перепадет золотишко из Высокой Крепости, — заметил Браннок, когда казначей объявил, что это все.

— Распоряжайся деньгами с умом, — сказал Бедир, улыбаясь в ответ.

— Обещаю, — торжественно произнес Браннок. — Как обещаю и свою верность.

— Она дороже золота, — искренне проговорил Бедир. — Королевствам как никогда нужны надежные люди.