Колдун передал Брахту поводья, подошел к воде, наклонился и сунул руки в ил, из которого слепил ком. Спокойно направляясь назад, он словно приглаживал его, лепя нечто, похожее на фигуру человека. Выйдя на сухую дорогу, он поставил свое произведение на землю, продолжая лепить. Приближающиеся всадники скрылись за кустарником, но колдун не торопился. Сидя на корточках около фигурки, он плюнул ей в лицо и растер слюну. Затем вытащил из складок халата маленький кинжал, уколол себе большой палец и выдавил на куклу капельку крови. Ломаными ногтями он начертил что-то наподобие глаз и рта, а затем вставил веточку в то, что было правой рукой куклы. Затем произнес заклинание, и красный камень, висевший на шее Каландрилла, начал сверкать, и он почувствовал уже знакомый запах миндаля. Аномиус выпрямился, вытер руки о халат и с улыбкой посмотрел на своих недоверчивых попутчиков.

— Смотрите, — он указал на фигурку.

Огонь, вырвавшийся из его пальцев, обволок куклу; мокрая глина мгновенно высохла и затвердела. Лошади попятились, прядая ушами и вращая глазами, и на какое-то мгновенье внимание Каландрилла было отвлечено. Он как мог успокоил своего чалого, крепко держа его под уздцы, а когда опять посмотрел на маленькую глиняную фигурку, маленькой ее назвать уже было нельзя. Она росла прямо на глазах, удлиняясь и утолщаясь; хворостинка, торчавшая у нее в руке, тоже увеличивалась. Вот он уже достиг размеров ребенка, а вот уже и подростка, а затем взрослого человека, но все еще продолжал расти. Затем фигура села с прямой спиной, с которой отваливались ошметки сухой глины; черточки, обозначавшие глаза, превратились в глубокие впадины, горевшие дьявольским огнем; хворостинка стала настоящей дубиной. Аномиус что-то произнес, и существо встало, поначалу очень неуклюже, переваливаясь с ноги на ногу и размахивая руками, все еще продолжая расти. Теперь это был массивный красноглазый голем — больше Сафомана, возвышавшийся, как башня, над напуганными лошадьми. Дубина, в которую превратилась хворостинка, была теперь такой, что нормальный человек не смог бы ее поднять. Великан сделал шаг, потом другой, словно пробуя, может ли он ходить, и распорол огромной дубиной воздух. С другой стороны реки на них в ужасе смотрел паромщик. Дико закричав, он со всех ног бросился к таверне. Голем услышал его, повернул круглую голову и уставился на другой берег, не обращая внимания на слепящие от солнца переливы воды. Он поднял дубину и с нечленораздельным криком, не человеческим и не животным, вырвавшимся из разверстой дыры вместо рта, со всей силы долбанул ею по воде, подняв целый фонтан серебристых брызг.

Аномиус опять что-то произнес на языке, недоступном человеческой гортани, существо перестало рычать и повернулось к нему лицом. Лошади испуганно ржали, и колдун жестом приказал Брахту и Каландриллу увести их подальше, а сам пальцем поманил голема. Каландрилл и Брахт, не спуская ошарашенного взгляда с чудища, отвели лошадей под прикрытие кустарника. На пригорке с другой стороны реки показались несшиеся во весь опор люди Сафомана. Аномиус отвел чудище под массивный кипарис, и коричневая голова его коснулась нижних веток. Чудище перестало расти, и колдун склонил, как аист, голову, заглядывая в горящие глаза и что-то тихо бормоча. Голем, издав хрюкающий звук, повернулся к реке с поднятой вверх дубиной.

— Здесь нам делать больше нечего. — Колдун бросил прощальный ласковый взгляд на свое творение и подошел к Брахту и Каландриллу. — Мимо него они не пройдут.

Он взял поводья из подрагивающей руки кернийца и забрался на сивого мерина. Каландрилл и Брахт вскочили на коней и пропустили Аномиуса вперед по дороге, идущей через лес.

— Их там два или три десятка, — сказал Брахт. — Ты уверен, что ни один не пройдет мимо… этого?

Аномиус весело ухмыльнулся.

— Сколько может зараз взять на борт паром? Человек шесть, не больше. Моя маленькая куколка разберется со всеми. К тому же я сомневаюсь, чтобы они предприняли больше одной попытки. Но если они отважатся… — Он опять рассмеялся. — Что ж, тогда он будет расправляться с ними по шестеркам. Верьте мне, друзья. Вы скачете в компании величайшего мага Кандахара. Я жалею только о том, что у нас нет времени полюбоваться его работой. Прекрасное творение, вы не находите?

Ответа не последовало, и колдун усмехнулся, продолжая подстегивать сивого мерина, трусившего по широкой дороге. По обеим сторонам стеной возвышались деревья; дубы, березы и ясени раскидывали ветви над их головой, отбрасывая на дорогу пятнистые тени. Здесь было тенисто, и лишь изредка они въезжали в яркие полоски света. По краям дороги рос роскошный папоротник; трава была сочной и густой, а воздух напоен сладкими запахами и наполнен гомоном птиц; то тут, то там мелькали хвосты оленей и зайцев, а из-за кустов на них настороженно поглядывали хищники. Всадники ехали все утро споро и молча и наконец остановились там, где ручей делил дорогу надвое. Камни вдоль ручья были зелеными от мха. Лягушки попрыгали в воду, когда они подвели лошадей к ручью на водопой, а большекрылая цапля запричитала и, тяжело взмахивая крыльями, полетела вниз по ручью в поисках более уединенного места для охоты.

Они расположились на отдых — перекусили фруктами и сыром с постоялого двора и наполнили фляги водой, пока лошади щипали траву вдоль ручья; когда солнце поднялось прямо над головой, они продолжили путь — здесь, ближе к югу, лето уже вовсю вступило в свои права.

Ехать здесь было намного легче, чем в Файне, где по дороге из Мхерут'йи до Кешам-Ваджа иссушающий гахин и одуряющая жара изматывали их. То и дело им попадались ручьи и лужайки. Несколько раз впереди по дороге они видели оленей, которые стрелой уносились в чащу, и Брахт пообещал им свежей оленины, если Аномиус отпустит его поохотиться.

Каландрилл, полностью доверившись острому глазу Брахта, размышлял о колдуне. Создание голема убедило его в том, что силы колдуна полностью восстановились. Когда же они сделают привал, он не преминет наложить на них чары, дабы обезопасить себя. Так что, с одной стороны, бежать невозможно, с другой — Аномиус пока им нужен. Но, рано или поздно, надо будет во что бы то ни стало избавиться от него. И сделать это нужно до того, как они доберутся до Тезин-Дара. Если они приведут его в затерянный город, то он захватит «Заветную книгу». И тогда поймет, что все разговоры о колдовской книге — это фикция; и от этой мысли Каландриллу становилось так же страшно, как и от той, что книгой завладеет Азумандиас. Он чувствовал, что Азумандиас и Аномиус принадлежат к одному и тому же типу людей — один из них пока еще был для него загадкой, но вот второй уже не раз доказал им свою безграничную жестокость. Под его напускной веселостью, под непритязательной внешностью скрывался стальной эгоизм, железная воля колдуна, пожелавшего стать хозяином Кандахара. Он предал Сафомана эк'Хеннема, безжалостно разделался с людьми, которых хорошо знал, и все потому, что поверил в их рассказы о колдовской книге, поверил в то, что обладание ею даст ему безграничную власть. Если только книга попадет к нему в руки, чувствовал Каландрилл, он, скорее всего, пойдет по пути Азумандиаса и постарается пробудить Безумного бога. И разрушит мир. Каландрилл считал, что он не совсем в своем уме и его во что бы то ни стало надо оставить позади. Или уничтожить.

Эта мысль звенела у него в ушах, как колокол: Аномиуса надо уничтожить.

Он похолодел — как он изменился, если без содрогания думает об убийстве! Аномиус тоже это почувствовал, но вчера Каландрилл ему не поверил. А вот теперь он был вынужден признать, что колдун прав: будь у него шанс, он без зазрения совести убил бы колдуна. Он уже не мягкотелый юный ученый, над которым посмеивался Тобиас и который приводил в отчаяние отца. Путешествие изменило его — трудная дорога, схватки, в которых он убивал людей, изменили все его принципы. Того молодого человека, который проводил время в мечтаниях о Надаме — а он вдруг сообразил, что не может четко представить себе ее лица, и от осознания этого ему стало плохо, — больше не было. Мальчика, который был вынужден мириться с насмешками Тобиаса, тоже не было. Он окреп, и не только физически; он с трудом подавил в себе циничный смех, представив, как это порадовало бы Билафа и расстроило его брата. Теперь его можно бояться. Секка казалась ему не более чем потухшим воспоминанием. Он сбросил с себя ту жизнь, как змея шкуру. И хотя цель не оправдывает средства, надо во что бы то ни стало помешать Аномиусу наложить руку на книгу. И если для этого придется его убить, то он готов. И маленький человечек вовремя это почувствовал. Надо будет, и он перережет ему глотку во сне; а уже потом будет разбираться со своей совестью.

Но как? Аномиус хорошо себя защищает, а рассчитывать на то, что он забудет об опасности, не приходится. Стоит только Каландриллу попытаться убить его, как заклятье, наложенное Аномиусом на Брахта, заставит кернийца драться против своего товарища, и в этой борьбе может быть только один исход — смерть Каландрилла. Каландрилл был даже готов пожертвовать собой, но в одиночку Брахт вряд ли отыщет «Заветную книгу», и она достанется Азумандиасу. Он оказался в тупике. Хитрость колдуна завела его туда, и от отчаяния и злости Каландрилл даже заскрежетал зубами — он не видел выхода.

Неожиданно голос Брахта вырвал его из задумчивости — они ехали по обрамленному деревьями лугу, и дубы протягивали к ним сучковатые ветви, как просящие подаяния руки.

— Я говорю, — повторил керниец, — что если армия тирана двигается на Файн, то надо быть осторожным. Надо держать ухо востро.

Каландрилл улыбнулся с извиняющимся видом и придержал коня, чтобы Аномиус чуть отдалился от них.

— Я думал о колдуне, — понизив голос, сказал он. — О том, как нам от него избавиться.

— Я тоже, — Брахт внимательно вглядывался в фигуру в черном, раскачивавшуюся впереди на сивом мерине. — И ничего не придумал. А ты?

Каландрилл покачал головой.

— Я бы убил его, если бы мог, но…

Брахт понимающе кивнул.

— А я не могу. Остается только бежать.

— Причем так, чтобы он не смог нас преследовать.

— Пока, похоже, надо только ждать и наблюдать, — сказал Брахт. — И при первой же возможности…

— Угу, — согласился Каландрилл, хотя и не очень уверенно.

— По крайней мере он помогает нам идти по Кандахару. Будем надеяться, что в Харасуле или на море мы от него избавимся.

— Если только его присутствие не привлечет внимание Колдунов тирана и нас не возьмут в плен.

— Вот именно, — пробормотал Брахт и улыбнулся. — Да, в общем-то, уже в самом начале было ясно, что на беспрепятственный проход у нас надежды нет.

— Я не предвидел гражданской войны, — сказал Каландрилл. — И колдунов тирана, которые выступят против нас.

Мысль о колдунах тирана, видимо, не оставляла в покое и Аномиуса, потому что, когда они остановились на ночь на поляне, окруженной огромными березами, он опять начал колдовать.

Сумерки плели тени среди деревьев; летающие обитатели леса забрались повыше, осторожные зайцы с любопытством посматривали на путников из-за кустов, а в ветвях прятались белки. Колдун встал с вытянутыми вперед руками, что-то напевая. Каландрилл и Брахт, занявшиеся лошадьми, повернулись к нему. Аномиус сунул руку в халат и вытащил небольшой кожаный кошелек. Не переставая декламировать, он развязал тесемки и перевернул кошелек вверх дном, подставив под него ладонь. Из кошелька выпало что-то бледное, как изморозь в предутреннем свете. Аномиус подул на белесый предмет и осторожно опустил его на землю. Как и тот земляной великан на реке, предмет начал увеличиваться в размерах и превратился в то самое существо, которое шпионило за ними в амбаре Октофана. Оно сидело на корточках, обхватив колени тонкими, как у недокормленного ребенка, руками; неправильной формы голова склонилась сначала в одну сторону, потом в другую, огромные черные глаза не отрываясь смотрели на Аномиуса. Колдун махнул рукой в сторону неба, и существо, распустив огромные серебристые крылья, встало на короткие ножки и неуклюже побежало по поляне, разгоняясь. Наконец оно оторвалось от земли и превратилось в изящное воздушное существо, дважды пролетевшее над колдуном. А затем взмыло над деревьями в быстро темнеющее небо, все выше и выше, пока не исчезло из виду.

— Он расскажет нам о местоположении армии, — пообещал колдун, разваливаясь на траве.

— И предупредит колдунов тирана, что где-то рядом колдовство? — спросил Каландрилл.

Аномиус беспечно пожал плечами.

— Они, скорее всего, примут его за шпиона Сафомана. Они ведь знают, что я служу властителю Файна, потому и посчитают, что он прилетел с плато.

— А если они пошлют своих квывхалов?

— Ага! — Аномиус с удовольствием хлопнул в ладоши. — Так ты знаком с квывхалами?

Каландрилл бросил седло и разложил одеяло.

— Я читал о них. У Сарниума и Медифа, да и Коррхум пишет о них.

Аномиус с улыбкой кивнул.

— Я знал, что ты необыкновенный молодой человек, — сделал он ему комплимент. — Надо будет об этом поговорить. У Сафомана и его бандитов на уме только завоевания, а мне так хочется поговорить с эрудированным человеком!

Когда-то, в той жизни, что он оставил позади, такой комплимент доставил бы Каландриллу истинное удовольствие. Он помнил, как был польщен похвалой Варента. Но сейчас он лишь сказал:

— Надо разжечь костер.

— Конечно, — согласился колдун. — Но после этого поговорим. Может, за куском оленины?

Эти последние слова уже были обращены к Брахту, который удивленно взглянул на колдуна.

— Ты не боишься, что я сбегу?

Аномиус покачал головой.

— Ты дал слово воина Куан-на'Фора. К тому же не думаю, что ты бросишь товарища. — Он с вызовом усмехнулся. — Да и мое заклятье заставит тебя вернуться. Попробуй только удалиться, и тебе станет больно.

— Оленям наплевать на эти ограничения.

Голубые глаза кернийца яростно заблестели. Аномиус опять пожал плечами и сказал:

— Поищи такого, который ходит близко.

Брахт на мгновенье задержал на нем взгляд и кивнул, натягивая тетиву. Каландрилл хотел было к нему присоединиться, но колдун замахал руками.

— Нам нужен всего лишь один олень, к тому же у тебя нет лука.

Каландрилл молча согласился, возвращаясь к мыслям, которые занимали его утром, а Брахт исчез в подлеске. Интересно, почему колдун не отпускает его? Необходимость или просто желание поболтать? Ни один из них не мог на него напасть под страхом того, что придется драться друг с другом, но если бы им удалось ускользнуть из-под его наблюдения… может, тогда его заклятья станут бессильны? Он сказал:

— Пойду собирать дрова.

Аномиус кивнул, и Каландрилл пошел собирать дрова по опушке.

Когда загорелся веселый костер, колдун жестом пригласил его сесть на одеяло, и Каландрилл присел на корточки, ставя чайник на костер.

— Итак, — дружелюбно начал колдун, словно они были друзьями, пожелавшими провести вечер перед сном за дружеской беседой, — ты знаком с классиками.

— В Секке обширная библиотека, — пробормотал он. — А я люблю читать.

— У Мандрадуса тоже была большая библиотека, — с тоской в голосе произнес Аномиус. — Но Сафоман мало смыслит в книгах. Ты читал Даширрхана?

— Нет, но я слышал о нем. Он ведь тоже колдун?

— И один из самых великих, — кивнул Аномиус. — К тому же он еще и историк. Его «Трактат о магии и заклятьях» — великолепная вещь. Он, конечно, тоже упоминает о Тезин-Даре. Но, как это ни странно, ничего не говорит о колдовской книге, которую мы ищем. — Голос у него был мягкий, но под показным дружелюбием Каландрилл чувствовал холодность. Он пожал плечами и подбросил травы в чай. — И все же ваш господин Варент послал вас именно за книгой. Несмотря на то, что о ней нет никакого упоминания у Даширрхана. И у Сарниума. И у Медифа.

— Я рассказал тебе все, что знаю, — простодушно сказал Каландрилл.

Аномиус задумчиво чесал свой огромный нос. Когда он повернулся к Каландриллу, то глаза его, в которых отражался свет костра, были очень похожи на горящие орбиты голема.

— Может, Варент обманул тебя? Или ты меня?

— А разве ты не понял бы, если б я солгал?

Он заставил себя не смотреть прямо в глаза колдуну. Аномиус ухмыльнулся.

— Ты под охраной камня, мой мальчик. Он не позволяет мне видеть тебя насквозь. Если бы ты его снял, то…

— Не могу! — Каландрилл быстро покачал головой, отчаянно пытаясь придумать какое-нибудь оправдание. — Господин Варент прямо так и сказал в Секке, когда объяснял, что мне предстоит сделать. Камень волшебный уже сам по себе, а господин Варент наложил на него еще какое-то заклятье. Он объяснил, что если я его сниму или у меня его отнимут, то мне никогда не найти колдовскую книгу. Снять камень — это все равно что потерять его.

Аномиус помолчал. Каландрилл помешал чай, надеясь, что говорил убедительно. Колдун шмыгнул носом.

— Что же, будь по-твоему. Я не стану тебя ни к чему принуждать. — Он опять ухмыльнулся, словно ничего не произошло. — Но расскажи мне еще об этой колдовской книге.

— Я знаю только то, что мне рассказал господин Варент, — ответил Каландрилл, едва не выдав себя облегченным вздохом. — Он сказал, что колдовская книга — это одна из забытых книг, что в ней есть заклятья, которыми пользовались сами боги; он говорил, что тот, кто будет обладать этой книгой, приобретет безграничную власть. Он рисковал накликать на себя гнев моего отца, а может, даже спровоцировать войну между нашими городами, когда вывозил меня из Секки. И, как видишь, он дал нам денег на путешествие. Я поверил ему на слово.

Глаза Аномиуса задумчиво поблескивали. Каландриллу показалось, что в них опять загорелась алчность.

— Господин Варент не хотел посылать больше никого из опасения, что это насторожит Азумандиаса и тот попытается захватить карту.

— Ты забываешь о камне. Ты говоришь, что без камня карта бессмысленна.

— Азумандиасу он не нужен. Господин Варент говорит, что Азумандиас обладает такой силой, что может запросто обойтись и без камня.

— Это значит, что и я смогу.

Несмотря на жар от костра, по коже Каландрилла пробежал озноб. Он пожал плечами, пытаясь найти какой-нибудь логичный ответ, что-то, что смогло бы убедить колдуна..

— Может быть. Но если нет…

Его прервал птичий смех Аномиуса, затем голос его опять стал угрожающе холоден.

— Если этому Азумандиасу не нужен камень, то, скорее всего, он не нужен и мне, — сказал он. — А если мне не нужен камень, то мне не нужен ни ты, ни керниец.

— Да, — согласился Каландрилл, которого теперь бросило в жар. — Но мне кажется, что без камня сделать это будет труднее. К тому же Тезин-Дар наверняка охраняем. Медиф пишет о стражах, Сарниум — о демонах у ворот.

— Верно, — согласился Аномиус.

— Так что с камнем, мне кажется, надежнее. Колдун опять кивнул.

— Ты неплохо соображаешь, Каландрилл ден Каринф. Ну, а теперь перестань дрожать — ты останешься со мной. Если, конечно, не врешь.

Каландрилл опустил голову, облизывая пересохшие губы.

— А что будет, когда ты получишь книгу?

— Если то, что ты говоришь, — правда, я стану самым сильным колдуном мира.

— А что станет с нами?

Аномиус покачал головой, небрежно махнув рукой.

— Вам не придется раскаиваться. Зачем мне вредить тому, кто дает мне власть? Вы будете пользоваться моим покровительством.

— В Кандахаре? — спросил он. — А что станет с Сафоманом? А чайпаку?

— Когда в моих руках будет такая власть, вы будете в безопасности и от первого, и от второго, — пообещал Аномиус. — Я сделаю Сафомана тираном и откуплюсь от Братства. Может, я сделаю тебя доммом Секки, а Брахта — повелителем Куан-на'Фора. Понимаешь? Вы оба можете получить от этого не меньше, чем я. Мы союзники, мы трое.

Казалось, самый опасный момент прошел. Жажда власти ослепляла колдуна. Каландрилл улыбнулся и сказал:

— Однако ты по-прежнему нам не доверяешь.

Опять послышался птичий смех.

— Наш союз — необходимость, а не свободный выбор, — проверещал колдун. — Ни ты, ни керниец не особенно-то жалуете мою компанию. Разве на моем месте ты не был бы столь же осторожен?

— Да, пожалуй, — честно согласился Каландрилл.

— Тем не менее мы остаемся союзниками, так что постарайтесь извлечь из этого максимум пользы.

— Угу, — согласился Каландрилл.

— Так что будем путешествовать втроем, и все. Служите мне верно, и вам воздастся. Если же вы попытаетесь предать меня…

Колдун повел правой рукой, и костер взметнулся вверх, а чайник зашипел. Вполне убедительно. Каландрилл даже отпрянул, растянувшись во весь рост на траве под смех Аномиуса.

— Ладно, оставим столь неприятную тему и поговорим о книгах и о знании, — бодро сказал он. — Скоротаем время в ожидании Брахта за разговорами на ученые темы. Что ты думаешь о предположении Сарниума, будто жизнь началась к северу от Боррхун-Маджа?

Каландрилл с облегчением посвятил себя этой более простой теме, и они проговорили до возвращения Брахта с окровавленной ногой оленя на плече.

— Ты неплохо поработал, — захлопал в ладоши Аномиус. — Весь этот разговор нагнал на меня звериный аппетит.

Керниец вытащил нож и принялся разделывать ногу, бросая в костер длинные полоски мяса.

— Твое создание еще не вернулось? — поинтересовался он.

— Если ему не встретится ничего срочного, то он вряд ли вернется до рассвета, — ответил Аномиус. — Квывхалы любят ночь и могут летать на большие расстояния.

— А если он узрит армию тирана?

— Он скажет мне, где она расположилась, и мы пройдем мимо.

— А ты ответил на вопрос Каландрилла?

— На какой? — спросил Аномиус.

— У этих созданий нет собственных магических способностей, — усмехнулся колдун. — Они — просто глаза в ночи, не больше того. Если кто-то нас и выследит, то не видит ничего, кроме трех путников, наслаждающихся олениной. Никакой магии.

— Но о камне Каландрилла ты узнал благодаря твоему созданию, — не сдавался Брахт. — Когда оно выследило нас в амбаре Октофана.

— Каландрилл тогда упомянул о камне, и квывхал рассказал мне об этом, — пояснил Аномиус. — Вот так я и узнал о камне.

Брахт удовлетворенно хмыкнул, принимая чай, предложенный Каландриллом. Он сделал несколько небольших глотков и опять посмотрел на колдуна.

— Армия, скорее всего, расположилась между нами и Нхур-Джабалем, — сказал он после некоторого молчания. — Следовательно, чтобы не столкнуться с ней, нам придется идти лесными тропами. Ты их знаешь?

— У меня есть возможность узнать, — спокойно ответил Аномиус — шипящая оленина интересовала его намного больше, чем вопросы Брахта.

— А дорога тирана — самая короткая до морского побережья, ибо она проходит через Нхур-Джабаль?

— Да, — с отсутствующим видом кивнул Аномиус. — И что из этого?

— Все ли колдуны тирана отправятся вместе с армией?

— Сомневаюсь, — пробормотал колдун и презрительно фыркнул. — Тиран очень осторожен и предпочтет остаться в безопасности во дворце под охраной своих холуев.

— Тогда как мы проберемся мимо них? — настаивал Брахт. — Они сразу распознают в тебе колдуна, так ведь?

— Ты предусмотрителен, как всегда, — усмехнулся Аномиус. — И ты прав. Да, если я войду в Нхур-Джабаль, они учуют мое присутствие.

— Тогда как мы доберемся до Харасуля?

— Дорога — это ведь всего лишь один из путей. — Аномиус с улыбкой похлопал себя по носу. — Нхур-Джабаль лежит у подножия Кхарм-Рханны, где река Танниф начинает свой бег с гор. И два ее рукава омывают город с двух сторон. Ист бежит к мысу Вишат'йи, а Шемме — на запад, к Харасулю. Мы пересечем реку к югу от Нхур-Джабаля и пойдем вниз по Шемме.

Брахт нахмурился, переворачивая мясо.

— Лодка? — спросил он. — Где мы раздобудем лодку?

— За Нхур-Джабалем нам уже не надо будет торопиться, — сказал Аномиус. — Шемме — река быстрая, и мы пустимся по ней прежде, чем они очухаются. Доверься мне, друг мой. И если оленина уже готова, передай мне кусочек — я вот-вот потеряю сознание от голода.

Словно в подтверждение этих слов, в животе у него заурчало. Брахт выхватил из костра полоску мяса и протянул ее Аномиусу. Колдун начал шумно жевать, не обращая внимания на сок, текший по его узкому подбородку и капавший на его халат. Каландрилл и Брахт воспользовались ножами, чтобы разрезать мясо на лепешках, как на тарелке.

Ночь сгустилась, и над поляной всплыла луна — неполный желто-белый диск на фоне усыпанного звездами черно-синего неба. Квывхал не давал о себе знать, и, утолив голод, они завернулись в одеяла и уснули.

Каландрилл уже настолько привык к кровавым тяготам путешествия, что спал без сновидений до тех пор, пока яркий блеск камня не проник сквозь сжатые веки. Он открыл глаза и увидел Аномиуса, сидевшего на корточках напротив серебристой тени волшебного шпиона.

Рассвет был уже не за горами, луна растаяла, и звезды утонули в размытой серости, пришедшей на смену синему бархату ночи. На траве блестела роса; всхрапнула лошадь, ударив копытом о землю. Квывхал сидел на корточках, не сводя огромных черных глаз с колдуна; из зияющего рта раздавался высокий свист, в котором Каландриллу не удалось различить ни одного слова. Брахт тоже наблюдал за странным разговором. Свист прекратился, и Аномиус потрепал существо по огромной голове. Квывхал изогнулся, как кошка, которую гладит хозяин. Колдун развязал кожаный кошелек и что-то едва слышно прошептал, квывхал сжался, превратившись в трепещущий слабый огонек, и прыгнул в мешочек. Аномиус завязал тесемки и спрятал кошелек под халатом. Он подошел поближе к костру, подбросил дров и только тут заметил, что за ним наблюдают.

— Армия стоит между нами и Нхур-Джабалем, — заявил он, когда костер вновь разгорелся, — на расстоянии приблизительно трех дней пути, по подсчетам моей киски. Авангард состоит из кавалерийского эскадрона, который находится на расстоянии полудня езды от основных сил.

Каландрилл зевнул и потянулся, Брахт подошел к огню поставил на костер воду.

— Там, на постоялом дворе, хозяин говорил о каком-то Бхалустине, в нескольких днях езды, — пробормотал керниец. — В него нам тоже нельзя заходить?

— Армия будет в Бхалустине уже сегодня, — кивнул Аномиус, яростно почесываясь. — Так что да, лучше идти лесными тропами.

— А провиант? — спросил Брахт.

— По дороге есть хутора. — Аномиус был спокоен.

Брахт повернулся к Каландриллу.

— Карта у тебя?

Каландрилл вытащил карту Кандахара и разложил ее на коленях. Брахт и Аномиус подошли поближе, заглядывая ему через плечо.

— Мы здесь, — сказал колдун, ткнув обломанным ног тем в карту недалеко от Нарна, рядом с контуром, обозначавшим плато. — Бхалустин здесь, Нхур-Джабаль там. Надо идти на юг, затем, оставив армию позади, опять на запад.

Он описал им путь, который пролегал по лесу, вдали от селений и проторенных дорог. Каландрилл сообразил, что такой путь приведет их к подножию Кхарм-Рханны, к югу от Нхур-Джабаля, где Шемме вытекает из Таннифа.

— Мы потеряем много времени, — сказал Брахт. — Почему не вернуться на дорогу за Бхалустином?

— Потому что, скорее всего, в каждом более или менее приличном городе сидит по колдуну, — объяснил Аномиус. — Я запросто могу с ними справиться, но такое столкновение задержит нас дольше, чем крюк.

«И ослабит тебя», — подумал Каландрилл. Вслух же сказал:

— Здесь не отмечено никаких проторенных путей. Как мы пойдем?

Колдун самоуверенно улыбнулся. Наклонившись поближе к огню, он сказал:

— Я же говорил вам — у меня есть способы их узнать.

Что он имел в виду, они узнали после завтрака.

Лошади были оседланы, огонь затушен, вещи собраны в мешки. Все было готово к отправлению. С первыми лучами солнца дневные обитатели леса зашевелились; голубые тона наложились на серые; теплый южный ветер гнал по небу белые облака. Аномиус покопался в своих мешках и извлек фиал с коричневатым порошком, щепотку которого посыпал на землю. Правую руку при этом он поднял перед собой, что-то бормоча речитативом. На мгновенье запели птицы, приветствуя новый день, но тут же смолки, а затем с новой силой принялись распевать, кружа, как шторм, над колдуном в многоцветье оперенья, — зяблики и дрозды, завирушки, кукушки, коньки и голуби, дятлы и пищухи — все слетелись на его зов. И вдруг их как ветром сдуло: к фигуре, завернутой в черный халат, плавным полукругом спустился огромный ястреб и уселся, как хорошо тренированная охотничья птица, на его вытянутую руку. Что-то тихо воркуя, колдун осторожно поднес левую руку к поблескивающим глазам птицы и вдруг резко бросил в гордо поднятую голову коричневатый порошок. Ястреб издал один короткий крик и заходил по правой руке колдуна, слегка покачиваясь вправо и влево, словно ослепленный. Аномиус что-то тихо прошептал и, как сокольничий на охоте, подбросил птицу вверх. Ястреб распустил сине-серые крылья и взмыл в воздух. Описав круг над поляной, он поднялся выше деревьев и скрылся на западе. Волшебник, улыбаясь, смотрел ему вслед, а затем подошел к Брахту, державшему под уздцы его мерина.

Каландриллу показалось, что его водянистые глаза светились ярче, чем обычно, но были словно расфокусированы, словно он не видел того, что было перед ним, а вглядывался в дали, не доступные глазу человека. Он забрался на мерина еще более неуклюже, чем обычно, и улыбнулся им сверху вниз.

— Теперь мы отыщем тропинки, теперь мы узнаем, где расположилась армия тирана. Следуйте за мной.

Он пустил мерина по поляне в сторону от дороги. Брахт и Каландрилл, заинтригованные, последовали вслед за ним.

Казалось, что по лесу их ведет ястреб — в течение дня они несколько раз видели над собой птицу, летавшую кругами над деревьями, близко росшими одно к другому, а Колдун безошибочно вел их по лесным тропам, которые они сами никогда бы не нашли, вдоль ручьев, скрытых под низко нависающими ветвями. Он без колебаний направлял мерина в, казалось бы, непроходимые чащи, но стоило раздвинуть ветви, как перед ними открывались узкие потайные тропинки леса. Каландрилл с удивлением сообразил, что колдун видит глазами ястреба. Когда в полдень они сделали привал у ключа, питавшего небольшой ручеек, журчавший меж покрытых густой листвой дубов, Аномиус сообщил, что армия достигла Бхалустина, где и встала лагерем, и что ее сопровождают по меньшей мере шесть колдунов.

— Тиран делает мне комплимент, — гордо заявил он. — Шесть колдунов против меня одного. Насколько я понимаю, моя слава растет.

— И что же будет с Сафоманом, когда они доберутся до плато? — спросил Каландрилл, не понимая, как этот карлик может так быстро забыть человека, которому столь преданно служил.

Аномиус небрежно пожал плечами.

— Даже с шестью колдунами им будет нелегко захватить плато, — сказал он. — Подступы к нему может удержать даже горстка вооруженных людей. Если же им все-таки удастся проникнуть на плато, Сафоман отступит к Кешам-Ваджу. Теперь он уже должен был взять Мхерут'йи. А ведь у него еще есть Файн-Кип, как последний бастион. А эта крепость так защищена моими заклятьями, что даже шести колдунам будет очень трудно с ними справиться. Какое-то время Сафоман продержится и без меня.

— Вряд ли он скажет тебе за это спасибо, — заметил Каландрилл.

— Если его разобьют, то это будет временное поражение, — ответил колдун. — А как только я заполучу колдовскую книгу, я вернусь и выполню свое обещанье, и он станет властителем всего Кандахара и за это щедро меня вознаградит.

До самой ночи он больше не проронил ни слова, полностью отдавшись странному общению с ястребом. У Каландрилла и Брахта появилась возможность тихонько поговорить о побеге.

— Он обещал нам вознаграждение, — сообщил Каландрилл Брахту. — За нашу помощь.

— А что будет, когда он поймет, что колдовская книга — это только плод твоего воображения? — возразил керниец. — Какое тогда нам будет вознаграждение? Его ярость? Или он овладеет «Заветной книгой», что еще хуже?

— Этого не должно случиться, — твердо сказал Каландрилл.

— Если он доберется с нами до Тезин-Дара, как этого избежать? — спросил Брахт. — Когда мы приведем его в город, он поймет, что никакой колдовской книги нет, но есть еще большее вознаграждение. А я доверяю ему не больше, чем Варенту.

Каландрилл бессильно покачал головой.

— Как же от него избавиться? — размышлял он вслух. — Он связывает нас своим колдовством. Ни бежать, ни убить.

Брахт хмуро кивнул.

— Колдуны тирана могли бы взять над ним верх, если бы нам удалось подвести его близко к ним.

— Но если верить тому, что говорит Аномиус, они распознают и мою силу, — добавил Каландрилл, — и привлекут меня на службу тирану. Или покончат со мной.

— Но что-то надо делать. — По голосу Брахта Каландрилл понял, что он не знает, что именно. — Должно быть какое-то избавленье.

— Я его не вижу. — Каландрилл посмотрел на неуклюже раскачивающегося на мерине колдуна. — Он здорово нас опутал.

— Но ведь и военный корабль держал нас уже на прицеле, — заметил Брахт. — Но мы избавились от него.

Произнося эти слова, он посмотрел на Каландрилла глазами, полными надежды и тревоги. Каландрилл сказал:

— Ты имеешь в виду тот талант, которым, он говорит, я обладаю? Я уже объяснял, что ничего об этом не знаю. И сейчас я знаю не больше, чем раньше. Я сам не понимаю, что тогда произошло. Если ты хочешь, чтобы я применил против него волшебство, то я просто не знаю, как это сделать.

— И все-таки, мне кажется, это наша единственная надежда, — сказал Брахт. — Если только за нас еще кто-нибудь не вступится.

Каландрилл коротко и цинично рассмеялся.

— Азумандиас, например? Или колдуны тирана? С самого начала все наше предприятие — это путешествие из огня да в полымя.

— Но, несмотря ни на что, мы приближаемся к цели. Если бы не Аномиус, то Сафоман повесил бы нас. Если бы он не вел нас сейчас через этот лес, то мы бы лоб в лоб столкнулись с армией тирана. И на том спасибо.

— Ты думаешь, что это некоторым образом нам предречено?

Каландрилл усмехнулся и покачал головой. Брахт пожал плечами и сказал:

— Может, и нет, но все-таки мы продвигаемся по Кандахару довольно быстро.

По крайней мере это было правдой, ибо они на самом деле продвигались вперед так же быстро, как если бы ехали по дороге. Даже быстрее, поскольку дорога должна была привести их прямиком к армии тирана, а подобная встреча грозила им задержкой, если не окончательной остановкой. Аномиус, благодаря своему волшебству, оказался прекрасным проводником. В последующие дни он обвел их вокруг армии тирана, успешно миновав кордоны разведчиков, шедших по флангам армии, и колдунов, засевших позади нее в селениях. Дважды им пришлось прятаться от верховых и трижды отказываться от маршрута, чтобы не столкнуться с бандами разбойников, но, несмотря ни на что, они неуклонно продвигались на юг а затем повернули на запад, с каждым шагом все приближаясь к Нхур-Джабалю. Днем колдун ехал впереди, глядя вокруг глазами птицы, а на ночь он посылал вперед квывхала, и это фантасмагорическое существо возвращалось на рассвете и докладывало новости на странном языке флейты. Провиантом они разживались на хуторах, изредка попадавшихся на пути; в небольших поселениях в деревянных домиках жили охотники и добыватели древесного угля; у каждого из них было по нескольку свиней или овец, пасшихся на полянах, специально вырубленных для этой цели в лесу, по одной или по две молочные коровы и небольшие огороды с овощами. Люди, с которыми они встречались, не были любопытны и довольствовались тем, что им говорили, что они путники, идущие в Нхур-Джабаль и не желающие встречаться с армией тирана на дороге. Это даже каким-то образом сближало их, ибо лесные жители людях одиночество, их не интересуют деяния таких людей, как тиран или Сафоман эк'Хеннем. Они предпочитают жить вдали от дорог, ведущих в Нхур-Джабаль, и от противоречий, раздирающих господ. Их гостеприимство было простым, но искренним, и путники быстро продвигались вперед. Когда весна окончательно уступила свои права лету, они увидели вдали Нхур-Джабаль.

Местность стала неровной, Кхарм-Рханна походила на огромную каменную волну, круги от которой разбегались до самого Кандахара. Леса взбирались на холмы и опускались во впадины, и наконец путники добрались до берега большой равнинной реки. Здесь, в низине, лес поредел, он словно бы разбивался о скалы Кхарм-Рханны. Зелень уступила место сине-черному граниту. Великая горная гряда, отделявшая Кандахар от джунглей Гаш, темной стеной возвышалась на западе. Самые высокие вершины горели огнем в заходящем солнце, бросая вызов ночи, наступающей с востока. Равнина внизу уже тонула в темных тенях, и только вдали сверкали огоньки маленьких поселений и городов вдоль реки Танниф. На западе и севере вершины холмов терялись в дымке. А на другой стороне реки, на противоположной оконечности равнины, словно подвешенные в воздухе, мерцали огни Нхур-Джабаля. Путники сделали привал там, где лес еще представлял собой какую-то защиту, а утром при свете внимательно рассмотрели город.

Аномиус отпустил ястреба. Теперь, когда их путь был виден как на ладони и необходимость в крылатом разведчике отпала, им были нужны только хитрость и немного удачи. К северу находилась дорога тирана. Она выныривала из леса, пересекала Танниф по массивному каменному мосту и у подножия холмов, обрамлявших долину реки, бежала к Нхур-Джабалю; с тыловой стороны город охранялся отрогами Кхарм-Рханны. Цитадель тирана доминировала над всей местностью. Домишки горожан, похожие на застывший окаменевший водопад, лепились к скалам, как одинокие крепости, охраняющие подступы к дворцу, возвышавшемуся над городом на высоком уступе. Дворец был обнесен стеной с башнями и подъемными мостами.

Танниф текла на восток, а дальше в долине виднелся провал, отмечавший русло реки Шемме, слабо поблескивав шей на утреннем солнце.

— Город за перевалом.

Каландрилл протянул Брахту карту, тот кивнул, осматриваясь.

— Там мы найдем лодку, — сказал Аномиус, — и по реке доберемся до Харасуля. А оттуда до Гессифа и Тезин-Дара.

Близость цели придала его голосу необычную резкость. Каландрилл взглянул на его желтовато-болезненное лицо и отметил, что водянистые глаза жадно блестят.

— А колдуны тирана не почувствуют тебя так близко от Нхур-Джабаля? — спросил он, внимательно оглядывая долину.

Аномиус пожал плечами и беспокойно заерзал в седле желая как можно быстрее отправиться в путь; он уже забыл об опасности и не замечал города, лежавшего перед ними.

— Через реку мы переправимся на пароме. Но на перевале всадники Нхур-Джабаля могут нас запросто перехватить. — Брахт, как всегда, старался все предусмотреть.

Аномиус в сердцах разрезал воздух рукой и раздраженно сморщил пергаментную кожу.

— Задержись мы хоть чуть-чуть, и все пропало, — недовольно заметил он. — У нас нет другого выхода. Поехали.

— Погоди! — Брахт поднял руку. — Там, внизу, наверняка солдаты. А если его колдуны проведают о тебе…

— Это неизбежный риск, — резко оборвал Аномиус, не дав ему договорить. — Поехали!

— Лучше подождем до темноты, — предложил керниец.

— Ночью паром на привязи, — возразил колдун. — К тому же ночью мы привлечем к себе еще больше внимания.

Брахт осмотрел долину опытным взглядом.

— До реки мы будем добираться целый день, — пробормотал он, не обращая внимания на яростные взгляды Аномиуса. — По крайней мере целое утро — до парома, и еще день — до перевала. Лошадям нужно отдохнуть. Под конец нам придется подниматься в гору, и они могут не выдержать такой гонки.

— Надо рискнуть, — прорычал колдун. — Меня слишком многое ждет впереди, чтобы откладывать.

— Я настаиваю на том, что темнота — наш лучший союзник, — заявил Брахт, не собираясь садиться на лошадь.

Каландрилл молча смотрел на товарища. Глаза Аномиуса зло поблескивали. Каландриллу вдруг показалось, что керниец специально его злит. Зачем?

Аномиус поднял руку, угрожающе наставляя на Брахта палец.

— Или ты сядешь на лошадь и поскачешь вперед, или я рассержусь.

— Лошади устали, — упрямо твердил Брахт. — Мы слишком их утомили в лесу, а если придется бежать от преследователей — а у них лошади отдохнувшие, — то надо дать им день на отдых.

— Пропади ты пропадом, наемник! — взревел Аномиус, и Брахта отбросило назад. Лошади тревожно заржали. Красный камень на груди Каландрилла засверкал, а в утреннем воздухе растекся запах миндаля. Керниец тяжело ловил ртом воздух, держась за грудь. Каландрилл подошел к нему.

— Убить тебя? — поинтересовался Аномиус. — Оставить твой труп здесь на съеденье воронью?

Брахт поднялся на руки и колени, хрипя сквозь стиснутые зубы:

— Лошадям… нужен… отдых.

Колдун вновь ткнул в него пальцем, и он застонал и упал навзничь, плотно обхватывая грудь руками и поджимая колени, весь дрожа от боли. Каландрилл закричал:

— Хватит! Не забывай о предсказании! Реба говорила, что мы связаны воедино, Брахт и я. Без него я не доберусь до Тезин-Дара!

— Именно, — согласился Аномиус, несколько успокаиваясь. — Так что посади его на лошадь. Но запомни, наемник, если еще будешь пререкаться, то узнаешь, что такое настоящая боль. Страшная боль!

Брахт что-то прохрипел, медленно поднимаясь. Колдун опустил руку. На лбу кернийца проступили крупные капли пота. Каландрилл помог ему встать на ноги и подойти к лошади. Брахт вставил ногу в стремя и перевалился через спину лошади столь же неуклюже, как и Аномиус несколькими мгновеньями до этого. Каландрилл передал ему поводья и вдруг заметил его хмурую улыбку. Он открыл было рот, чтобы спросить у Брахта, в чем дело, но тот покачал головой и кивнул в сторону коня Каландрилла давая понять, чтобы он без лишних вопросов садился в седло.

Каландрилл подчинился, отметив про себя, что Брахт специально злит колдуна. Что он надумал?

— Вперед! — приказал Аномиус бодрым голосом. — К переправе.

Меж деревьев к реке Ист спускалась тропинка, проложенная лесорубами, на ней был навален еще не убранный лес. Чуть ниже они увидели самих лесорубов и помахали в ответ на их бодрые приветствия, продолжая спускаться по редеющему лесу к лугу с пасшимися на нем овцами. Подле грубо сколоченных овчарен стояли домики пастухов. К полудню путники добрались до деревянных строений у реки, из труб которых в теплый воздух лениво поднимался дым. Впереди текла Ист, самая широкая река на их пути; вдоль ее берегов стояли тяжело груженные лесом баржи. Паром был северней, и они направились прямо к нему, не обращая внимания на постоялые дворы и харчевни, где, казалось, собралась большая часть населения. На их просьбу переправить их на другой берег бородатый кандиец, убивавший время на дамбе за трапезой, состоявшей из хлеба и мяса, в компании с приятелем, потягивавшим эль, заявил, что ему нужно два человека на лебедку. Аномиус взглянул на Каландрилла, давая ему понять, чтобы тот показал деньги, и молодой человек вытащил один варр и бросил его паромщику.

— Возьми своего приятеля, — приказал он, удивляясь властности своего голоса, — он может выпить и позже — и лучше, с такой-то платой.

Кандиец попробовал монету на зуб, с любопытством посмотрел на них, пожал плечами, отставил тарелку и быстро направился в ближайшую таверну.

Они спешились и завели лошадей на паром. Брахт, казалось, уже пришел в себя и с бесстрастным лицом смотрел на север, где на скале угрожающе возвышался Нхур-Джабаль. Каландрилл наблюдал за ним молча, чувствуя, что Брахта зародился какой-то план, и пытаясь отгадать, что же он задумал. Аномиус нетерпеливо топтался на месте, хотя Каландрилл и не мог бы сказать от чего — от нетерпения или тревоги?

Вскоре появился кандиец в компании еще одного человека. Втроем они прыгнули на паром и, не проронив ни слова, потянули за лебедку, медленно выводя паром из дока. Теперь и Каландрилл с тревогой смотрел на город, опасаясь как кавалерии, так и колдовства. Паром раскачивался на волнах, медленно продвигаясь вперед; вода равномерно плескалась о борта, лебедка поскрипывала, отсчитывая долгие минуты переправы. Берег и дома на нем, казалось, застыли на месте, словно паром застрял на середине реки в ожидании колдунов и солдат. Но постепенно берег стал приближаться. Паром подходил к причалу. Под молчаливым взглядом кандийцев путники вывели лошадей на помост, слегка замочив ноги.

Отсюда были хорошо видны отроги Кхарм-Рханны и перевал; покрытые лесом склоны были темно-зелеными, а Шемме блестела на послеполуденном солнце. Вот он — выход из Кандахара. Аномиус стал забираться на мерина.

— Может, перекусим? — спросил Брахт. Колдун сердито повернулся к кернийцу.

— Опять за свое?

— Я бы перекусил, — настаивал Брахт. — Путь долгий, а я плохо переношу голод.

Аномиус угрожающе поднял руку, но передумал и вдруг улыбнулся.

— Позже, когда доберемся до перевала.

Брахт посмотрел туда, где вершины поднимались к солнцу, и пожал плечами, не собираясь садиться на коня.

— Помни, — пробормотал Аномиус с деланным дружелюбием, — что если ты от меня отдалишься, то впадешь в агонию.

Он забрался наконец на своего сивого мерина, пришпорил его и поскакал легкой рысью. Каландрилл повернулся к Брахту.

— Дера, неужели ты опять хочешь боли? Ты специально его злишь?

— Я устал подчиняться. — Брахт усмехнулся и запрыгнул на лошадь, не дав Каландриллу других объяснений.

Тот тоже забрался на коня и поехал вслед за ним, беспокоясь, уж не помрачился ли у кернийца рассудок от колдовских штучек Аномиуса?

За поселением, которое путники миновали, начинались поля, и они поехали быстрее; дорога вилась среди огражденных участков, постепенно поднимаясь в гору. Аномиус пришпорил мерина, и тот пошел галопом; Брахт догнал одетого в черный халат колдуна.

— Не так быстро, — посоветовал он. — Загонишь лошадь. — И, словно бы в подтверждение этих слов, осадил своего коня, не слушая колдуна. — Уставшая лошадь ни на что не годна, — продолжал он. — Полегче.

Вместо ответа Аномиус повернулся в седле и опять наставил на него палец. Каландрилл предупреждающе крикнул, но Брахт уже откинулся назад, едва удержавшись в седле. Зубы у него стучали в оскале, лошадь отпрянула назад. Аномиус опустил руку, и Брахт мешком повис в седле, его лошадь трясла головой и протестующе всхрапывала.

— Хватит! — завопил колдун резким голосом. — Ты хочешь задержать меня? Хочешь, чтобы я наложил на тебя новые заклятья?

Брахт покачал головой; Каландрилл заметил, что он опять улыбается. А может, это от боли? Они продолжали ехать вперед по все круче поднимавшейся вверх дороге. Оставив позади луга, стелившиеся меж холмов, они оказались на опушке леса. День клонился к вечеру, и скоро от высоких деревьев на дорогу пали тени; солнце лишь изредка пробивалось, сквозь листву.

— Так и будем ехать на голодный желудок? — нарушил молчание Брахт. — Ты же сам говорил, что остановимся перекусить.

Вновь Аномиус устремил на Брахта свои чары и заставил его раскачиваться в седле до тех пор, пока он не простонал, что согласен продолжать путь и на пустой желудок. Каландрилл переполошился не на шутку, опасаясь, что от колдовства на его друга нашло затмение: лишь только боль отступила, Брахт снова как-то по-волчьи осклабился, словно в страдании находил удовольствие.

Повернув, всадники вдруг обнаружили, что стоят на выступе, нависающем над Шемме. Меж высоких черных скалистых берегов река серебрилась под лучами солнца. Отрог, по которому они не так давно проехали, поворачивал на северо-восток навстречу Кхарм-Рханне, где на скалах раскинулся Нхур-Джабаль. Тропинка змеилась вниз к небольшому скоплению домов. Склоны, смотревшие на север, были голы.

Аномиус усмехнулся и пришпорил мерина. Брахт же придержал свою лошадь и крикнул:

— Будь осторожен, колдун.

Аномиус снова напустил на него колдовство, и опять керниец заулыбался ужасной улыбкой.

Когда путники достигли берега реки, солнце уже садилось за вершины гор; долина потемнела, но еще не настолько, чтобы нельзя было ехать; на берегу виднелись лодки. Аномиус направился к причалу, и его мерин гулко стучал копытами по камням дороги, огибавшей селение.

И тут прямо перед ним, как из-под земли, выросло три всадника. Колдун резко натянул поводья. Сивый мерин отпрянул, Аномиус с трудом удержался в седле, но, остановив его, вдруг с неожиданной ловкостью соскочил на землю.

Брахт рассмеялся, и Каландрилл вытаращил глаза: на лице кернийца читалась тайная радость, губы его были сложены в волчью ухмылку. Каландрилл перевел взгляд на тех троих всадников, что стояли перед Аномиусом, — двое высоких, а третий маленький. На всех — черно-серебристые халаты с каббалистическими знаками; на головах — тюрбаны, заколотые серебряной звездой. Оружия у них не видно, да в нем, видимо, и не было необходимости. Они подняли руки, вспыхнул свет, и камень на шее у Каландрилла яростно засветился, а воздух стал тяжелым от запаха миндаля.

— Ты бросаешь вызов тирану?

Каландрилл не мог бы сказать, кто из тех троих произнес эти слова, ибо их губы шевелились в унисон.

— Ты хочешь избежать его суда?

— Ты надеешься пройти мимо нас?

Вопросы прозвучали как раскаты грома.

Лошадь Каландрилла встала на дыбы, но тут он почувствовал на себе руки Брахта, бесцеремонно стаскивавшие его с седла. Аномиус яростно взвизгнул и собственным огнем отразил огонь, посланный на него шестью поднятыми вперед дланями. Каландрилл в страхе упал рядом меченосцем, лошади заржали и бросились прочь от того места, где бледный свет столкнулся с красным и раздался взрыв. В воздухе запахло горелым. Брахт бросил Каландрилла за тюки соломы около реки, и ему показалось, что его легкие вот-вот разорвутся от нестерпимого жара. В воздухе стояла вонь, а камень жег ему грудь.

И вдруг на землю опустилась необычная, ненастоящая ночь, от которой веяло затхлостью, а в ней двигались тени разъяренных существ, они всхрапывали, били друг друга кинжалами, и глаза их горели красным огнем. Облако, вызванное колдовством, заслонило собой солнце; единственным освещением был яркий белый свет, горевший над тремя фигурами. Каландрилл знал, что это колдуны, люди тирана, посланные из Нхур-Джабаля, а тот, что постоянно рос, изменяя формы, и вступил с ними в схватку, был колдовским порождением Аномиуса; воздух звенел от их неестественных криков. Ужасная битва разворачивалась в темноте, посреди необычных вспышек света — страшная и изнурительная. Рука Брахта подталкивала его за плечо вперед, подальше от стогов сена и поближе к воде. Аномиус закричал то ли от боли, то ли от ярости. Затем черные лохмотья с шипеньем упали на камни, стало проясняться, и наконец опять выглянуло солнце, только теперь оно было оранжевым, наполовину спрятавшимся за вершины гор. Колдуны тирана стояли перед Аномиусом. Один из них, тот, что был выше всех, держался за бок, словно раненый. Аномиус рычал с перекошенным в дикой ярости папирусным лицом, поднимая обе руки вверх.

Огонь вырвался у него с кончиков пальцев, и раненый колдун застонал и закорчился в пламени, которое тут же сожрало его, на камни посыпался лишь черный пепел. Оставшиеся двое ответили Аномиусу залпом ослепительного света, и колдун отлетел назад, прячась за стеной огня, преградившей путь свету. Казалось, что вместе с этим огнем он увеличивается в размерах, становясь похожим на голема, которого он сам создал, массивным и неуклюжим, получеловек-полуживотное, с горящими волосами и руками, из которых вырывалось пламя; сила его постоянно росла, и два оставшихся колдуна, спотыкаясь, отступили, заклятьями защищаясь от его колдовства, а он с ревом шел на них.

Свет и огонь столкнулись вновь. Солома, за которой только что прятались Брахт и Каландрилл, загорелась, и снопы искр взмыли высоко в небо, а на близлежащих домах загорелась соломенная крыша. Брахт резко потянул Каландрилла назад, еще ближе к воде, и Аномиус в ярости повернулся к ним, протягивая вперед руку. Огонь вырвался из его пальцев, и Каландрилл, защищаясь, поднял руки, не замечая, что держит в них камень, оказавшийся бессильным перед этой всепожирающей силой колдуна.

Он застонал, объятый пламенем, и сквозь рев огня услышал крик Аномиуса:

— Назад! Книга моя, и принадлежать она будет только мне!

Легкие Каландрилла наполнились огнем, в ушах стоял рев пламени, в ноздри ударил запах горелого мяса, и он понял, что это — его мясо. Красный камень жег ему руки, как раскаленный уголь.

Он знал, что умер, и был благодарен поглотившей его темноте — благословенное отдохновенье от агонии.