— Неудивительно, что он так ревниво к тебе относится. — Каландрилл перевел взгляд с Теккана, стоявшего у руля, на Брахта. — Пришлый воин ухлестывает за его дочерью, да еще и склоняет ее к риску. Что удивительного в том, что он так беспокоится?

— Ты хочешь сказать, что я ее не стою?

Брахт угрюмо смотрел на береговую линию, где в быстро затухающем свете темнели деревья. Каландрилл покачал головой.

— Нет, я этого не говорил. Я говорю только то, что сказал ты: вы разные. Поэтому нетрудно понять Теккана, который смотрит на твои надежды с некоторым беспокойством.

— Я дал слово, — жестко ответил Брахт, — и не собираюсь от него отказываться. Сказал ли я хоть один нечестный комплимент?

— Нет, не сказал, — вздохнул Каландрилл, опираясь на леер и чувствуя, как мазь, приложенная к ранам, затягивает их и как боль постепенно уходит. — Но твои глаза… то, как ты… выгораживал… ее…

— С этим я ничего не могу поделать, — покачал головой Брахт. — Да и почему это должно быть ему неприятно?

— Мне кажется, он боится. — Каландрилл нахмурился, пытаясь развить дальше мысль, которая появилась у него еще во время сердитого разговора на передней палубе. — Не физически, а того, кто ты есть, что ты собой представляешь.

— Он считает меня недостойным?

Вставшая луна и высыпавшие на небе звезды окрасили ястребиные черты лица кернийца в серебристый цвет, он был явно возбужден. Каландрилл сказал:

— Нет, я не это имею в виду. Я говорю об опасности. Вануйцы сильно отличаются от нас, так мне кажется. Теккан же четко дал понять, что он предпочел бы избежать стычки. Разве Катя не говорила нам, что в Вану нет войн? И что уже потому, что она умеет обращаться с мечом и желает этим заниматься, ее считают отличной от них? Мне кажется, что Теккану все это предприятие не по душе и он принимает в нем участие только из чувства долга, а вовсе не из любви к схваткам и приключениям. А ты, ты ищешь славы в битве, и это соблазняет Катю. Мне кажется, что Теккан боится потерять дочь.

Лицо Брахта прояснилось, зубы сверкнули в тропической тьме.

— Ты думаешь, она разделяет мои чувства? — спросил он.

— Мне кажется, что ты ей нравишься, — кивнул Каландрилл. — И Теккан видит это и боится, что, когда наша миссия будет выполнена, его дочь может отказаться от мирной жизни Вану и предпочесть жизнь рядом с тобой.

— Так устроен мир, — сказал Брахт. — Наступает момент, когда родителям приходится расстаться с детьми.

— А мирная жизнь? Отречься от земли, где нет войн, ради того, чтобы пойти с воином, чей народ постоянно воюет?

— Так живут в Куан-на'Форе, — оправдываясь, сказал Брахт. — В битве — честь.

— Зачем же ты тогда оставил свою землю? — спросил Каландрилл.

Глаза кернийца затуманились, и он отвернулся, не сводя глаз с темнеющих джунглей и фосфоресцирующих волн, разбивавшихся о корму.

— Дело заключалось в нескольких лошадях, — медленно и тихо начал он наконец. — Ммм… несогласие.

— Ну, ну? — подбодрил его Каландрилл.

— Уф, — Брахт криво усмехнулся, словно презирая самого себя. — Я не хочу об этом говорить. Там вмешалась женщина.

— Ты любил ее? — не отставал Каландрилл. — И из-за этого ты покинул родину? Как я покинул Секку, потому что я… думал… что люблю Надаму?

— Ты слишком торопишь меня, — пробормотал Брахт. — Никому другому я бы этого не позволил, но ты… да… что-то в этом роде. Я оставил Куан-на'Фор почти по тем же причинам, что и ты Секку. Но все это в прошлом, как у тебя с Надамой! И мне не хочется об этом говорить.

— Больше я не буду задавать тебе вопросов, — пообещал Каландрилл. — Но разве ты не видишь причин для беспокойства Теккана?

Брахт опустил голову, дотронувшись подбородком до груди, и за волосами Каландрилл не увидел его лица.

— Вижу. Но это меня не убеждает. После того как мы выполним нашу миссию, решать будет Катя, — пробормотал керниец.

— А до тех пор, — посоветовал ему Каландрилл, — постарайся не раздражать его. Нам нужно это судно. Запомни: это судно и его владелец.

— Ты опасаешься, что Теккан предаст нас?

Брахт поднял голову, и его голубые глаза впились долгим взглядом в Каландрилла.

— Не думаю, что такое возможно, — произнес Каландрилл, — но все же… Когда мы получим «Заветную книгу», какой от нас прок Теккану? Его задача во всей этой истории — доставить книгу в Вану, а для того, чтобы сделать это, мы ему не нужны.

— Катя не позволит ему это сделать. И ты забываешь о предсказании.

— Все, что Теккан знает, он узнал от Кати и от нас, — возразил Каландрилл. — И если он решит, что мы для него помеха, что может быть лучше, чем оставить нас в Гессифе?

— Ты становишься страшно подозрительным, — усмехнулся Брахт, глядя на своего товарища. — А я считал, что это мой удел, а твой — безоглядное доверие.

— Учусь, — ответил Каландрилл, и от воспоминания о предательстве Варента его взгляд затуманился. — Я понял, что доверие нужно заслужить, его нельзя получить, и что доверие можно использовать как разменную монету.

— Ты становишься циником, — пробормотал Брахт.

— Нет, просто я расту, — ответил он.

Керниец с секунду смотрел на него и затем кивнул.

— И это тоже. Однако, как бы Теккан ко мне ни относился, он не похож на предателя. Даже несмотря на то, что я ему не приглянулся, мне он кажется человеком чести. И я еще раз повторяю, что Катя этого не позволит.

— Ты чересчур ей доверяешь, — бесстрастно заметил Каландрилл, — и слишком надеешься на ее влияние.

— Да, — ровным голосом согласился керниец.

— Видимо, ты прав, — сказал Каландрилл. — Но я по-прежнему повторяю, что ты должен выказать Теккану уважение.

— Как прикажешь, — Брахт склонился в поклоне, который лишь отчасти был насмешливым. — Склоняюсь пред твоей мудростью.

— А что касается Кати, было бы лучше, если бы ты не так явно ею восхищался.

— Это труднее, — почти весело сказал Брахт.

— Надо постараться, а то еще застрянем в Гессифе, — продолжал Каландрилл, не замечая колкости в собственном голосе, но, взглянув на освещенное луной лицо Брахта, тут же понял свою ошибку. Он пожал плечами и с трудом улыбнулся: — Мне бы не хотелось, чтобы наша миссия была поставлена под вопрос.

— Мне — тоже.

Керниец ответил так мягко, что Каландриллу стало стыдно.

— Прости, — произнес он.

— Прощать-то нечего, — улыбнулся Брахт. — Будь спокоен. Я не обижу Теккана.

Каландрилл зевнул. Судно изменило курс, уходя в открытое море, подальше от берега и от челнов. Через некоторое время джунгли превратились в едва заметную полоску на горизонте между океаном и небом, весла были подняты и якорь брошен.

Судно покачивалось на легких волнах. Команда подвесила гамаки, и Каландрилл растянулся на палубе, глядя в сине-серебристый звездный шатер над головой. Ночь стояла теплая.

Он размышлял над тем, о чем они с Брахтом только что говорили. Неужели Теккан может предать их? Кто его знает? Одно он знал наверняка: после того как Элльхина рассказала ему о предательстве Варента, он стал смотреть на все с несвойственной ему подозрительностью. Брахту он доверял беззаветно, и Кате тоже, ибо гадалка убедила его в честности девушки. Но Варент обманул его, а Тобиас послал за ним чайпаку, и все это сделало его циником. Скорее всего, Брахт прав в отношении Теккана, но, даже если это так, он предпочел бы не рисковать. Ведь то, что он видел в глазах кормчего, было неподдельной яростью, причину которой им объяснила Катя. Очень хорошо, что они откровенно поговорили с Брахтом, и тот будет теперь избегать стычек с Текканом, памятуя о том, что, доставив «Заветную книгу» на борт, они окажутся в его власти. Единственная возможность выбраться из Гессифа — это уплыть на судне Теккана; в противном случае им придется ждать сезонной смены ветра, который приведет туда купцов. Но если вдруг Теккан захочет разлучить дочь с Брахтом, то лучшего, чем оставить Брахта на суше, и не придумаешь. И его тоже, потому что он не бросит товарища одного.

Он смотрел на падающую звезду. Предзнаменование, говорили дворцовые предсказатели. А может, на самом деле? И что же она собой знаменует? Что гражданская война уже разрывает Кандахар на части? Кто победит — тиран или непокорный властелин Файна? И как это скажется на его возвращении, и куда? В Вану или в Лиссе? Куда бы ему ни пришлось возвращаться, судно и Теккан ему необходимы, так что отца Кати надо во что бы то ни стало убедить, что никто не собирается отрывать Катю от ее народа. Если победителем в войне окажется Сафоман эк'Хеннем, то они с Брахтом в Кандахар вернуться не смогут, чтобы не оказаться вне закона; к тому же опасность нарваться на чайпаку по-прежнему оставалась. И в Кандахаре, и в Лиссе, ибо Тобиас наверняка продолжает считать его своим врагом. В Секке прибежища ему тоже не видать, а в Альдарине и подавно — стоит только Варенту прознать о его намерениях, как он настроит против него домма Альдарина. Все его мечты о славном возвращении, о пышном приеме на поверку оказываются не более чем фантазией наивного юноши. Но теперь он вырос и из наивного юноши превратился в мужчину с обагренными кровью руками, отрешенного от всего, чем жил до этого. Он больше не зеленый юнец, который — с такой готовностью, с такой доверчивостью! — пошел за Варентом, мечтая о великом предназначении; теперь он мужчина и циник, как только что сказал Брахт; мужчина, не желающий доверять даже тем союзникам, которые поклялись помогать ему. Теккан ему нужен, ибо у него есть судно. Без него он станет жертвой того мира, который оставил позади. Гражданская война в Кандахаре; возможно, война между Кандахаром и Лиссе. Надо идти в Вану. Надо добраться до «Заветной книги» и доставить ее святым отцам на родине Кати. А после… Ну, это еще так далеко в будущем. Об этом он подумает в свое время.

Он угрюмо усмехнулся звездам, вздохнул, зевнул и закрыл глаза, позволяя сну успокоить взбудораженный ум. Все, что мог, он сделал, большего ему не дано.

С рассветом они возобновили путешествие на север, и его сомнения развеялись. Над джунглями поднималось ярое солнце; пока гребцы торопливо ели, ветер усилился; они уселись на скамейки; Теккан вновь совещался с Катей у руля. Каландрилл, не смущаясь, помог Куаре и другим женщинам собрать и помыть в морской воде грязную посуду, затем присоединился к Брахту, стоявшему на передней палубе.

Керниец выглядел довольно бодрым, хотя Каландрилл перехватил несколько его взглядов в сторону Кати. Когда наконец стало ясно, что она к ним не присоединится, Брахт предложил другу поупражняться в фехтовании.

— У нас нет тренировочных доспехов, — возразил он, — и тупых мечей.

— Есть обыкновенные доспехи, — ответил Брахт, — может, тут, на корабле, нам ссудят и оружие? Поговори с Текканом. А вдруг он соблаговолит?

Каландрилл кивнул и отправился на полуют, где изложил кормчему их просьбу. Теккан дал согласие и повернулся к Кате, предложив подыскать им, что они просят. До его прихода отец и дочь, видимо, говорили о вчерашнем происшествии, и Теккан не стал возражать против того, чтобы Катя к ним присоединилась.

— Мне кажется, что Теккан — твой отец — сегодня в хорошем настроении, — пробормотал он, когда они шли к ящикам с оружием и доспехами.

— Мы поговорили, — ответила она, — и я рассказала ему об обещании Брахта. Он согласен с этим.

— А кто такой Брахт? Кто это мы?

Катя улыбнулась.

— А что такое Каландрилл?

— Это другое, — ответил он и усмехнулся, поняв, что Катя дразнит его. — Мне кажется, твой отец не очень жалует таких людей, как мы: мы слишком часто и просто прибегаем к клинку, и он боится, что мы… заразим и тебя.

Она кивнула, все еще улыбаясь, хотя голос ее был серьезен.

— Ты проницателен. Именно этого он и боится: что я забуду о том, как живут в Вану, и что ваши странные обычаи очаруют меня.

— Ну и как? — спросил он напрямик.

Она перестала улыбаться и с неохотой сказала:

— Они мне нравятся, — затем усмехнулась, переведя все в шутку. — Но я же говорила тебе, что на меня смотрят как на чужеземку в моей собственной стране.

Ему хотелось поговорить с ней еще, может, более откровенно, но они уже подошли к ящикам, а рядом с ними стоял Брахт, склонив голову в вежливом приветствии.

— Отец не возражает?

— Он практичный человек. — Катя вытащила короткие защитные куртки и наголенники и передала их Каландриллу. — Он понимает, что подобное умение, в котором может возникнуть необходимость, нужно вырабатывать.

Брахт поднял брови, увидев, что перед ним на палубе лежат три комплекта доспехов и три меча.

— Он даже не возражает против того, чтобы ты присоединилась к нам?

— Что бы он ни думал о моих… способностях… он хочет, чтобы я выжила.

— Так, значит, цель оправдывает средства?

Катя ловко стала натягивать на себя доспехи, избегая взгляда кернийца.

— Нет, конечно, нет. Это аргумент жестоких людей, а Теккан не жесток. Средства должны служить цели. Но идти на то, на что идем мы, без подготовки — глупость, а Теккан далеко не глуп.

— Я и не говорил этого, — быстро вставил Брахт. — Я не хотел никого обидеть.

Катя посмотрела на него снизу вверх и рассмеялась.

— Так что, будем философствовать или тренироваться?

— Тренироваться, — ухмыльнулся Брахт. — В этом я более сведущ, чем в словоблудии.

Он надел наголенники и куртку, и Каландрилл последовал его примеру. Мечи, которые нашла для них Катя, чтобы им не пришлось затуплять свои собственные, были как раз такими, какие ей больше всего нравились. Видимо, в Вану предпочитают как раз такие клинки. Скорее это были сабли, более изогнутые, чем меч Брахта, и легче, чем прямой лиссеанский клинок Каландрилла; по всей видимости, они предназначались для боя на лошадях, но неплохо служили и в пешем бою. Он подбросил меч на руке, приспосабливаясь к его весу и форме. Теперь он делал это уже инстинктивно, наученный практическим опытом.

— Итак, — сказал Брахт, улыбаясь Кате, — нападаешь? Посмотрим, есть ли у тебя шансы. Каландрилл, считай уколы.

Каландрилл отошел в сторону, и они приняли стойку. Их схватка была, как ему показалось, чем-то вроде ухаживания. Эта мысль рассмешила его, потому что он вдруг заподозрил, что Катя знала об этом с самого начала. Брахту хотелось произвести на нее впечатление, и это бы ему удалось, будь она слабее, но Катя ни в чем ему не уступала, и Каландрилл не скоро открыл счет. Брахт безошибочно отбивал удары Кати, но и достать ее тоже не мог. Выражение лица кернийца из уверенного в себе переросло в насупленную решимость, а затем в неприкрытое удивление. А Катя улыбалась, явно довольная тем, что может сражаться на равных с таким опытным соперником. На лицах их стал проступать пот, вокруг них собрались зрители, не столь неодобрительно настроенные по отношению к этому искусству, как Теккан. Каландрилл взглянул на кормчего — на лице Теккана было суровое и не совсем одобрительное выражение. Наконец Брахту удалось повести в счете воспользовавшись тем, что он сильнее, он отвел клинок Кати и нанес ей удар сбоку по ребрам. Она тут же встала в стойку, готовая продолжать схватку, но керниец умоляюще поднял руку и опустил меч, тяжело дыша.

— Я тебя мало чему могу научить, — заявил он восхищенно. — Ахрд, женщина! В Куан-на'Форе ты сама бы заработала себе приданое. И лучших лошадей.

Катя раскраснелась от упражнений, но Каландриллу показалось, что от слов Брахта она покраснела еще гуще. И, чтобы скрыть смущение, девушка нахмурилась и спросила:

— Ты хочешь сказать, что в Куан-на'Форе жен покупают?

Брахт несколько помрачнел, и улыбка его стала таять.

— У нас принято платить за невесту, да. И давать ей приданое, — пробормотал он.

— В Вану мужчина и женщина сами решают, — сказала Катя, и керниец опять расцвел.

— А отцы? — поинтересовался он. — Какое место отводится отцам?

Он открыто смотрел ей в лицо, а она спокойно встретила этот взгляд и сказала:

— Мы ищем их благословения.

— А если его нет? — спросил он.

Катя на мгновенье потупилась.

— Лучше его получить, — сказала она. Брахт серьезно кивнул и сказал:

— Что же, да будет так. — Затем, повернувшись к Каландриллу, словно желая уйти от столь деликатного разговора, сказал: — Хочешь попробовать?

Каландрилл хуже владел клинком, чем Брахт и Катя. Вообще-то, он неплохо фехтовал, и если бы Торвах Бануль или его отец присутствовали на этой схватке, они, скорее всего, рукоплескали бы ему, но, несмотря на отчаянное сопротивление и довольно удачную защиту, Брахт скоро повел в счете три — один. Он поклонился меченосцу признавая его превосходство, и они остановились передохнуть. Затем он дрался с Катей, и перед ее мечом он не чувствовал себя увереннее, хотя ему и удалось нанести ей два укола против ее трех.

Тяжело дыша, они опустили клинки. В это время стали расставлять жаровни к обеду. Они помогли друг другу снять доспехи и грудой свалили их на палубе. Пропитанные потом рубашки прилипали к телу, и Катя отправилась в каюту переодеться. Брахт с любовью смотрел ей вслед.

— Ты похож на втюрившегося по уши юнца, — пробормотал Каландрилл, указывая подбородком на корму, откуда на них хмуро взирал Теккан.

— Все так, — вздохнул керниец и усмехнулся: — Но я не забываю своего слова.

— Помни о Теккане, — предупредил его Каландрилл.

— Угу, — кивнул Брахт, неожиданно посерьезнев. — И, кажется, настало время поговорить.

Каландрилл открыл было рот, чтобы удержать его, но керниец уже решительно шагал по палубе. Каландриллу оставалось только поспешить за ним вслед, чтобы, если что, сгладить углы. Брахт вежливо поклонился кормчему.

Это застало Теккана врасплох, но еще больше его поразили слова кернийца.

— Надо поговорить откровенно, — заявил Брахт. — Чтобы между нами не осталось никаких недоразумений.

— Что? — тупо спросил Теккан, хотя по тому, как сузились его глаза, стало ясно: он понимает, о чем пойдет речь.

— Я должен был понять, что ты — отец Кати, — продолжал Брахт. — Но даже если бы я это знал раньше, я бы все равно поступил так же. И в случае с дикарями, и потом.

— Ты по крайней мере… — слегка улыбаясь, начал Теккан, — честен.

— У нас принято говорить откровенно. — Брахт стоял подле плотного кормчего и прямо смотрел ему в глаза. — Насколько я понимаю, ты догадываешься о моих… чувствах… к Кате.

Теккан кивнул.

— И знаешь, что я дал слово, — продолжал Брахт, — что не буду досаждать ей до тех пор, пока мы не доставим «Заветную книгу» в Вану.

— Она говорила мне об этом, — подтвердил Теккан.

— После этого я попрошу ее выйти за меня замуж, и она должна будет ответить мне «да» или «нет». Как вы договоритесь между собой — это ваше дело, но я хочу, чтобы ты знал, что до тех пор я не скажу и не сделаю ничего, что могло бы оскорбить ее или тебя. До тех пор… Но когда мы доберемся до Вану и когда «Заветная книга» будет уничтожена, я буду говорить открыто.

Теккан молчал, задумчиво глядя на кернийца, и на лице его ничего нельзя было прочесть. Он кивнул.

— Ты следуешь дорогою меча, Брахт, и я не могу обещать тебе, что выберу тебя в мужья для своей дочери. Но ты честный человек, и я благодарю тебя за честность. И хочу отплатить тебе той же монетой. Если Катя спросит моего совета, я скажу ей «нет». Но выбирать будет она, а не я.

— И между нами не будет трений?

Теккан опять улыбнулся, на этот раз теплее, и отрицательно покачал головой.

— Не будет. Странные мы с тобой компаньоны, ты и я. Но мы идем одной дорогой, и цель связывает нас. Трений между нами не будет.

— Хорошо.

Брахт протянул ему руку, и Теккан пожал ее. Каландрилл почувствовал облегчение и только тут заметил Катю — улыбаясь, она смотрела на них с нижней палубы. Она слышала достаточно, чтобы понять, о чем идет речь, и, по всей видимости, ей это понравилось. Каландриллу это точно понравилось. Воздух словно стал чище, сомнения его рассеялись, беспокоивший его подспудный страх, что Теккан оставит их беспомощными в Гессифе, был развеян честным объяснением Брахта и отца Кати. Точно так, как Теккан опасался, что керниец заразит его дочь, сам Каландрилл заразился от нечистоплотности Варента. Теперь он это понял; теперь он понял, что видел тени там, где их не было, если не считать той, которую отбрасывала ложь Варента. Но теперь все позади. Он среди друзей, среди единомышленников, посвятивших себя борьбе с безумными амбициями Варента, а впереди лежит тяжелый путь. Опасный, без всякого сомнения, но свободный от лживой магии и мягких увещеваний векового колдуна, задумавшего сумасшествие — пробудить Безумного бога. Варент-Рхыфамун сидел в безопасности в Альдарине, как паук в паутине, дожидаясь возвращения мух, которых заманивал в сети лживыми посулами, но он еще не знает, что мухи разглядели его паутину и теперь уже в нее больше не попадутся. Варент позади, он уже не может причинить ему вреда, по крайней мере не здесь, на вануйском военном судне, и не в Тезин-Даре.

Он облегченно улыбнулся, не зная еще — и он еще долго об этом не узнает, — насколько заблуждался.

Они продолжали плыть вдоль побережья; временами их преследовали челны, но теперь дикари не отваживались подходить к ним близко, словно среди обитателей джунглей прошел слух о том, что судно — нелегкая добыча и лучше его не трогать. Трижды они отправляли группы на берег за новыми запасами воды и пищи, но никто на них не нападал; охотники возвращались с тушами оленей и свиней, что разнообразило их рыбный стол и те быстро истощавшиеся запасы, что они взяли с собой из Харасуля. Лето переходило в осень, а море было пустынным, и самым главным их недругом стала скучная череда похожих один на другой дней, которые они пытались разнообразить уже вошедшими в привычку тренировками в фехтовании. Каландрилл совершенствовался под руководством Брахта, а со временем, хотя и под не очень одобрительными взглядами Теккана, и другие члены команды судна присоединились к ним, правда, ни одному вануйцу даже близко не удалось сравняться в фехтовании с Катей.

Брахт, как Каландрилл и не сомневался, крепко держал слово, не тревожа больше блондинку своими домоганиями. Он обращался с ней крайне церемонно, что не раз вызывало у нее улыбку, на которую керниец отвечал тем же, глаза его говорили то, что язык сказать не отваживался. Слова Брахт выплескивал на Каландрилла, и частенько, когда они растягивались поваляться на солнышке или смотрели на звезды, рассыпанные по ночному небу, он заставлял себя терпеливо выслушивать хвалебные речи Брахта. У них это уже вошло в привычку. Неужели и он когда-то с таким же восторгом думал о Надаме, чье лицо ему сейчас было даже трудно вспомнить? Он вдруг понял, что она — часть той жизни, что он оставил позади. Эта любовь, если это действительно была любовь, а не обычное юношеское увлечение, принадлежала ко времени, которого больше не существовало. Он сбросил его с себя, как змея кожу, и, освободившись, переродился. А в этом он не сомневался. Редкие сожаления о том, что ему вряд ли придется увидеть свой дом, с лихвой восполнялись мыслями о том, что его ждет впереди. Секка славила Тобиаса. Да он никогда и не сомневался в том, что так и будет. К тому же Тобиас теперь — желанный муж Надамы, и если Билаф еще думает о своем младшем сыне и пытается через своих магов найти его, что же, он сам сделал выбор, когда ударил Каландрилла по лицу, укрепив его решимость.

Да, он переродился, он изменился. Даже физически. Тело его огрубело, мышцы окрепли от весел и меча; Брахт и гребцы научили его борьбе, и они частенько мерялись силами в товарищеских схватках, которые, как говорила Катя, очень популярны в Вану. Куара учила его стрельбе из лука, и он постепенно сравнялся в искусстве стрельбы острыми стрелами с наконечниками из рыбных костей с лучницами из Вану; частенько он танцевал со всеми вместе после охоты, воздавая хвалу солнцу на вануйском языке, который он с таким усердием учил. И это оказалось самым сложным. Но со временем он начал понимать простейшие фразы и вполне сносно объяснялся, если ему попадался терпеливый собеседник; он практиковался с Катей до тех пор, пока она, смеясь, умоляюще не поднимала руку и говорила, что ему нужен более терпеливый учитель, что, может, в Вану это будет сделать легче.

Он узнал много нового об этой загадочной стране, жалея только о том, что ему нечем записать свои познания. Пожалуй, отсутствие книг и письменных принадлежностей было единственным, о чем он сожалел. Но даже и это не особенно его угнетало, потому что он продолжал учиться. Он понял, что в Вану действительно нет конфликтов, подобных тем, которые сотрясают южные царства; что люди, составлявшие команду судна, у себя в стране казались странными: эти мягкие, с точки зрения Каландрилла и Брахта, люди у себя в стране имели репутацию чрезвычайно воинственных. Идиллия, да и только, мирный рай на земле, раздираемой честолюбием и междоусобицами. Но в одном он не был уверен. Катя лишь в общих чертах и с едва прикрытой неохотой говорила о святых, которые послали ее в это путешествие, и совсем ничего не рассказывала о богах. У него создалось впечатление, что богов в Вану нет, что вместо них там есть лишь некоторые абстрактные понятия, воплощения добра и зла, а не настоящие божества, как в Лиссе, Кандахаре или Эйле. Святые казались ему скорее мудрецами, нежели священниками, в равной степени озабоченными и физическим, и духовным благосостоянием народа. Брахту это оказалось понять легче, ибо древесный бог Куан-на'Фора редко подпускает к себе человека, и керниец продолжал настаивать на том, что появление биаха было вызвано неимоверной ложью Варента, которая потребовала вмешательства не меньшей силы, чем гадания святых Вану. Каландриллу пришлось этим удовольствоваться, ибо, как только он заводил об этом разговор, Катя начинала выражаться очень неопределенно, все время меняя тему; делала она это очень тонко, но не настолько, чтобы он не заметил. Он начал даже подозревать, что на ней лежит некий обет молчания. Он успокаивал себя тем, что, когда наконец они окажутся у нее на родине, он расспросит самих святых.

Предсказание Ребы не шло у него из головы: «Ты будешь много путешествовать и повидаешь такое, чего не видел ни один южанин, а может, вообще никто».

Подтверждение этому он встречал каждый день, пока они шли на север. Со времен Орвена сюда не забирался ни один корабль из Лиссе. К тому же Орвен не встречался с биахом и не дрался с демонами, по крайней мере он об этом не пишет; ему не приходилось видеть огненных существ, каких поднял Аномиус для сожжения Кешам-Ваджа. В Лиссе никто не бывал в стране Вану, а ему казалось, что это — земля обетованная, что там — цель путешествия, начатого в той, другой, жизни. А в том, что они с Брахтом и Катей доберутся до Тезин-Дара и отыщут «Заветную книгу», он уже не сомневался, и вера его укреплялась с каждым днем, приближавшим их к Гессифу.

Неожиданно, как им показалось, они вышли в открытые воды; джунгли постепенно пропали позади, и перед ними было только бескрайнее море. Судя по картам, они входили в огромный безымянный залив, отделявший Гаш от Гессифа, и еще через два дня пути они впервые увидели землю, к которой плыли так долго.

Картина путешественникам предстала безрадостная.

Как таковой, береговой линии здесь не было. Море и топь сливались воедино, и голубая морская вода окрашивалась у берега в коричневатые торфяные цвета. По поверхности плавали огромные зеленоватые острова водяных лилий, утыканные тут и там бледно-желтыми или лепрозно-бурыми цветами. Вдалеке от этих странных плавающих полей возвышались огромные серые мангровые деревья, поросшие мхом, а между ними лениво текли питавшие болота ручьи. День за днем картина эта не менялась, лишь изредка на монотонных полях водяных лилий они вдруг замечали что-то вроде камышей и тростников, вяло раскачивавшихся под горячим ветром, шелестя стеблями; от них исходил тошнотворный запах гнили. Они видели птиц в ярком оперении, и существ, в которых было что-то от пернатых, и ящериц с перьями, и чешуей, и с клювами как пилы; они видели болотных драконов, из шкуры которых изготовлялись латы для солдат Кандахара. Многие из них казались им обыкновенными бревнами среди лилий и тростника, но вдруг животные с ревом вздымались, обнажая пасти с неровными клыками и шлепая усаженными шипами хвостами по воде, и от этого со дна поднимался ил, расплывавшийся коричневыми пятнами среди белой пены. Самые маленькие из них по длине были в рост высокого человека, а самые крупные — в три раза больше человека; соленая вода океана, казалось, им была не по нутру, ибо, хотя некоторые и бросились было за проходящим судном, ни один не отважился заплыть подальше в море — они просто грозно рычали, прячась в тростнике и лилиях.

Неуютная атмосфера ощущалась во всем: и воздух стоял горячий, влажный, вонючий, и рубахи прилипали к телу и раздражали кожу, которая, казалось, все время была покрыта потом. Грести днем стало труднее из-за того, что за ночь борта, канаты и дно покрывались водорослями.

Пища здесь портилась быстрее; железо приходилось постоянно смазывать маслом; кожа на их одежде вот-вот грозила растрескаться; летающие насекомые не давали им покоя, жалили, занося порой лихорадку. Вануйцы, привыкшие жить на высокой, продуваемой ветрами местности, страдали больше Каландрилла и Брахта, но в этой переполненной насекомыми и вонью атмосфере даже они с ностальгией вспоминали гахин и дни, проведенные в плаванье вдоль берега, покрытого джунглями.

Наконец, когда запасы пресной воды и пищи уже подходили к концу, путешественники заметили мыс, куда заходили суда охотников за драконьей шкурой. Он врезался в безграничные топи, словно бог, создавший эту безрадостную землю, решил-таки украсить ее хоть одним куском твердой земли или просто забыл об этом куске, когда создавал трясину. Мыс выпирал, как серый палец, прямо по курсу, чуть возвышаясь над топью. На мысу стояли низкие хижины, по вонючей воде сновали плоскодонки; к полуразвалившимся причалам, поднимавшимся над тростником на замшелых сваях, были привязаны лодки. Подплыв ближе, они увидели, что хижины тоже стоят на сваях. Эти ветхие, словно закрепленные на ходулях, домишки были построены из дерева, драконьей шкуры и тростника. Казалось даже, что они просто взяли и выросли посреди болот без помощи человека. К тошнотворной вони топи прибавились запахи гниющих отходов. Каландриллу, стоявшему на передней палубе, хотелось заткнуть нос; он молча и с отвращением указал рукой на гниющие трупы драконов, сложенные на крышах строений. Брахт, тоже держа рот плотно закрытым, кивнул и показал на скелеты драконов, плававшие в воде. Катя, стоявшая рядом с ними, не сказала ничего, она только укутала лицо в платок, закрывая нос и рот.

Теккан приказал опустить баркас и промерять глубину лотом; с берега за ними наблюдала толпа охотников, словно они уже очень давно не видели странников и потому подозрительно относились ко всякому пришельцу.

Судно бросило якорь, и Теккан позвал Каландрилла, Брахта и Катю к себе на полуют на небольшое совещание. Уже до этого они разработали план: они втроем, девять лучниц Куары и столько гребцов, сколько понадобится, отправятся в глубь Гессифа, к Тезин-Дару, по карте Каландрилла. Они попытаются нанять охотников, кого-нибудь, кто знает топи, а Теккан с основной частью команды будет ждать их возвращения на рейде.

— Жители здесь в основном кандийцы, — сказал Теккан, вглядываясь в смуглые лица людей, собравшихся на мысу. Он с отвращением поморщился. — Каландрилл говорит на их языке лучше, чем любой из нас. Придется ему договариваться с ними о проводнике и лодках. Держу пари, что среди этих охотников мало женщин, а таких, как ты, — ни одной. Предупреди лучниц, чтобы они были начеку. Да и сама будь поосторожней.

— Я никому не позволю до нее дотронуться, — быстро отреагировал Брахт, но Теккан тут же предупредил его:

— Попридержи-ка свой темперамент: их значительно больше, чем нас.

Брахт что-то пробормотал, явно соглашаясь. Каландрилл, становясь все более нетерпеливым, сказал:

— Так мы идем или нет?

— Угу, — кивнул Теккан, и они спустились в лодку.

Их появление на причале собрало целую толпу охотников, которые, тут же окружив их, засыпали вопросами. Каландрилл отвечал как мог, дожидаясь, когда лодка доставит на берег новую группу вануйцев.

Он объяснил, что они не купцы и не охотники, а обыкновенные путешественники, собирающиеся пойти в глубь Гессифа. Кандийцы настороженно загомонили. Они хотели знать, зачем. Там дальше ничего нет, кроме топи и страшной смерти. Там обитают существа более ужасные, чем драконы, заявили они. Странные особи, каких человеку видеть не приходилось. И тут среди толпы он заметил существ, которых не отважился бы назвать людьми, — кандийцы оттесняли их назад, как отводят подальше детей или любопытных животных. Он увидел мужчину — ему показалось, что это мужчина, — чье лицо было в чешуе, как у ящерицы; и женщину с зеленоватой кожей, а под оборками ее юбки угадывался рудиментарный хвост; и еще одного, чей пол он не смог определить, со свинячьим лицом, словно наспех вылепленным из глины. Их было много, но люди скрывали их, да и у самих-то людей вид был как у дикарей: высокие ботинки из драконьей шкуры, ожерелья из клыков и латаная-перелатаная одежда; на поясах болтались широкие ножи и тяжелые мечи. Среди них было много женщин, но одеты они были во все мужское, да и пахло от них как от мужчин — потом и кровью, у многих не хватало то пальцев, то кисти, у кого-то были деревяшки вместо ноги или пустые рукава.

Приземистый широкоплечий мужчина с черной с проседью бородой и тяжелым ожерельем из клыков дракона на шее выступил вперед. Он сказал, что его зовут Фиррин эк'Салар, и когда он поднял руку, призывая к молчанию, толпа затихла, словно он был главным среди них. Он предложил прибывшим отправиться на их, как он сказал, постоялый двор, чтобы послушать новости из Кандахара, и, явно привыкший к подчинению, не дожидаясь ответа, направился к длинному строению из бревен и тростника, со стенами, завешанными шкурами дракона. Половина строения нависала над топью на сваях. На освежеванных драконах и потрохах, разбросанных в воде, копошились опарыши, и вода казалась живой. Зловоние стояло ужасное, но охотники не замечали его. Внутри строения были расставлены табуретки и другая мебель, изготовленная наполовину из дерева, наполовину из костей. Каландрилл отметил про себя, что странные существа даже не пытались зайти внутрь, оставаясь у лестницы, в то время как люди заходили без колебаний.

Им принесли кружки крепкого алкогольного напитка, изготовленного, как объяснил эк'Салар, из растения, пригодного в пищу, каких здесь мало. Постоялый двор, пояснил он, принадлежит ему, и он выразил разочарование тем, что они не привезли ни вина, ни эля на продажу, ибо его запасы уже истощились, а пополнял он их только за счет купцов. Путешественники, чтобы не обижать его, отведали домашнего напитка, которым охотники просто упивались. Местные жители были явно довольны неожиданным развлечением в монотонной жизни.

Вновь прибывших буквально засыпали вопросами, и эк'Салар был вынужден навести некое подобие порядка. Он попросил Каландрилла подняться и начать рассказывать. Тот встал, пытаясь не обращать внимания на насекомых, жужжавших вокруг его лица, и рассказал о том, что происходит в Кандахаре, о восстании в Файне и о то, что тиран захватил все свободные суда. Собравшиеся возбужденно загомонили. Он не стал рассказывать о строительстве флота в Лиссе и решил, что будет лучше, если охотники посчитают, что вануйцы и он — из одной земли. Наконец ему дали возможность поговорить с эк'Саларом.

— Так вы собираетесь идти в глубь Гессифа? — спросил кандиец, вперяя в Каландрилла взгляд темных глаз, отчего Каландриллу стало не по себе, поскольку левый глаз эк'Салара немного косил. — Зачем?

— Пока что нет ни одной карты Гессифа, — заявил Каландрилл, рассказывая заготовленную еще на судне байку. — А я ученый. Я буду составлять карту Гессифа.

Все рассмеялись. Эк'Салар взмахнул двумя оставшимися у него пальцами в сторону топи и ухмыльнулся, обнажая черные зубы.

— Там ничего нет, мой друг. Там нет ничего, кроме того, что ты сейчас видишь перед собой — только топь и еще раз топь.

— В легендах говорится о городе, — ответил Каландрилл. — О сказочном городе, лежащем где-то глубоко среди болот.

Эк'Салар хмыкнул и покачал головой так, словно засомневался в здравости рассудка Каландрилла.

— Легенды утверждают, что города в Лиссе окружены золотыми стенами, — заметил он. — Но ты, как лиссеанец, знаешь, что это не так.

Каландрилл согласно улыбнулся. Он решил, что здесь все в руках этого человека. Если он начнет с ним спорить, то им не получить никакой помощи. Надо завоевать эк'Салара на свою сторону.

— Насколько я вижу, ты много путешествовал, — сказал он. — И сказкам не веришь.

— Верно, — кивнул эк'Салар и замолчал, прихлопнув насекомое, севшее ему на щеку, и стряхнув его с одежды. — И я знаю, что Тезин-Дара не существует.

— Ты знаешь, как он называется? — спросил Каландрилл.

Эк'Салар усмехнулся и отхлебнул огненной воды.

— Да, знаю, как знаю и то, что вы не первые, кто его разыскивает. Я также знаю, что никто из них не вернулся.

— Ортан! — выкрикнул вдруг один из охотников. — Расскажи ему про Ортана!

— Правильно, — согласился эк'Салар. — Рассказ про Ортана может отрезвить ваши головы. Он жил с нами Ортан, охотник на драконов, и был хорошим охотником. Но он мечтал о Тезин-Даре, в котором улицы якобы вымощены золотом, серебром и другими металлами, неизвестными человеку. Ты, как ученый, знаешь об этом. А стены украшены драгоценными камнями. Окна из самоцветов такие большие и так хорошо сделаны, что, скорее, похожи на витражи. «Приходи и бери, — говорил Ортан, — и я этот город отыщу». И вот Ортан уговорил еще нескольких человек, таких же глупцов, как и он, и отправился в безумное путешествие. Их было девять, Ортан — десятый. И все они были хорошие люди. Они знали пути в топях. Но ни один не вернулся! Хотя однажды мы все-таки еще раз увидели Ортана…

Он замолчал, усмехаясь, и поднял кружку, пристально глядя здоровым глазом на Каландрилла.

— Вернее, мы нашли его кольцо, которое Ортан носил на пальце. Оно было в желудке дракона. Кольцо и его нож, который тоже был в желудке дракона.

Новый взрыв хохота завершил это повествование. Каландрилл переждал смех и сказал:

— Пусть так, но это еще не доказывает, что города нет.

— Возможно, — согласился эк'Салар, — но это доказывает, что любой человек, который туда отправляется, — глупец.

— Я не считаю себя таким, — сказал Каландрилл и взглянул на своих спутников. — И мои товарищи тоже.

— Если вы ищете Тезин-Дар, — спокойно сказал эк'Салар, — то все вы глупцы. И там вас ждет только смерть.

— Мы слишком далеко зашли, — возразил Каландрилл. — Мы даже дрались с людоедами в джунглях Гаша.

— С теми, разукрашенными? — Эк'Салар беспечно махнул рукой: — Они ничто. Ты видел драконов?

Каландрилл кивнул.

— Нет, то, что ты видел, — это малолетки. Взрослые драконы живут во внутренних топях, и им ничего не стоит проглотить лодку целиком. Им нравится человеческая плоть.

— Но вы же живете, — сказал Каландрилл.

— Мы знаем их повадки и не суем нос туда, где охотятся взрослые драконы. — Кандиец покачал головой, неожиданно посерьезнев. — Послушай меня, друг, там вас ждет только смерть. Драконы — это еще куда ни шло. Там есть кое-что и похлеще, и такого добра там предостаточно. Там растут деревья, которые питаются мясом; там водятся насекомые, которые ищут мужчин и женщин, — сказал он взглянув на Катю, — ибо человеческое тело идеально подходит для кладки их яиц. А из них вылупляются личинки, которые сжирают тебя заживо — самая болезненная смерть! Там, в топях, есть существа, по сравнению с которыми эти наши уроды выглядят людьми. И они вовсе не любят человека.

— Я бы заплатил за проводника, — не сдавался Каландрилл. — И очень хорошо.

— Друг мой, друг мой, — вздохнул эк'Салар. — Неужели ты ничего не слышишь? Никто не поведет тебя в топи. За все золото Лиссе тебе не купить проводника. Слушай меня! У тебя есть деньги? Тогда купи у нас шкуры! Ты пришел первым, и у тебя есть шанс выбрать самые лучшие. Отвези их назад в Кандахар, и сам будешь назначать цену на рынке. Если то, что ты нам рассказывал о гражданской войне, — правда, Кандахару понадобится много доспехов, и ты вернешься в Лиссе богатым человеком. Богатым и живым.

— Благодарю тебя, — мягко сказал Каландрилл, — но я не купец. Я прибыл, чтобы отыскать Тезин-Дар, и я намерен добиться своего.

Эк'Салар устало покачал головой.

— Ты ведешь себя как настоящий глупец, мой друг. И ты умрешь столь же глупой смертью, если отправишься туда.

— Пусть даже и так, — пробормотал Каландрилл, улыбаясь, чтобы дать кандийцу понять, что не обижается, — но я бы хотел нанять проводника. Проводника и лодку, подходящую для путешествия по хлябям. Поможешь? За эту службу я, конечно, с охотой заплачу.

— Мне не нужны твои деньги, — сказал кандиец, — Проводника ты все равно не найдешь. Но я спрошу.

Он поднялся и жестом приказал толпе замолчать.

— Слушайте меня! Эти люди прибыли сюда в поисках Тезин-Дара, и им нужен проводник. Такой, кто бы знал дорогу в хлябях. Они заплатят — и хорошо заплатят! — тому, кто согласится. Мне даже кажется, что доброволец сам может назначить свою цену. Есть желающие?

Установилось долгое молчание, затем кто-то рассмеялся, за ним второй, и третий, и вдруг вся толпа разразилась диким хохотом. Кто-то выкрикнул:

— Тезин-Дар? Я могу дать этим женщинам сны послаще, чем этот.

Другой сказал:

— Уж лучше прямо сейчас вскройте себе вены. Хоть нормально умрете.

Большинство собравшихся отрицательно и недоверчиво качали головами, с сожалением глядя на пришельцев, словно перед ними были умалишенные.

Каландрилл посмотрел на своих спутников. Брахт сидел с каменным лицом, глядя на хохочущих охотников на драконов; Катя обеспокоено поблескивала глазами; Теккан с угрюмым видом сжимал кружку. Эк'Салар повернулся к ним и сел, улыбаясь.

— Видели? А ведь это далеко не трусы. Они смотрят смерти в глаза, когда идут на дракона, но никто не хочет умирать за сон.

Каландрилл с неохотой кивнул.

— А лодку? — спросил он. — Кто-нибудь продаст нам лодку?

— Ты все-таки настаиваешь? — поразился кандиец. — Без проводника? После всего, что ты слышал?

— Мы слишком далеко зашли, чтобы поворачивать назад, — сообщил Каландрилл. — С проводником или без проводника, но мы пойдем дальше.

Эк'Салар наклонился и крепко схватил Каландрилла за запястье, словно силой хотел впечатлить его, не сводя здорового глаза с его лица.

— Ты, похоже, не в своем уме, мой друг? Неужели ты настолько свихнулся, что совсем не понимаешь, что я тебе говорю?

Каландрилл с трудом подавил в себе желание отвернуться от его тухлого дыхания.

— Я не свихнулся, — сказал он. — И я пойду дальше.

— Ты! — Эк'Салар отпустил его руку, наклоняя голову к Теккану и наставляя на него обезображенный глаз. — Ты, кто старше его и, может, умнее, — ты с ним заодно?

— Да, — торжественно заявил Теккан.

Кандиец шумно вздохнул и посмотрел на Брахта, который на его вопросительный взгляд ответил бесстрастным выражением лица, а затем на Катю.

— Насколько я понимаю, ты самая красивая из женщин. Неужели ты хочешь, чтобы твое лицо было изъедено червями? Неужели ты хочешь подохнуть в когтях дракона? Или стать игрушкой в руках обитателей болот?

— Нет, конечно, — ответила она ровным голосом, не сводя глаз с его лица. — Но нам надо идти.

— Бураш! — Эк'Салар поднял глаза к тростнику, покрывавшему крышу. — Вы что, все посходили с ума?

— Ты продашь нам лодку? — спросил Каландрилл.

— Раз уж я не смог вас переубедить, — кандиец пожал плечами, — то да. Я продам вам лодку и все, что хотите. Но сегодня вечером вы поужинаете со мной.

— Ты очень добр, — Каландрилл вежливо склонил голову. Эк'Салар усмехнулся и, покачав головой, сказал:

— По крайней мере вы пойдете навстречу смерти с полным желудком.

Они еще поговорили, и их заставили вновь выпить; удовлетворив любопытство, охотники начали ходить вокруг женщин, изрекая грубые комплименты и нелестные предложения. Вокруг Кати собралось несколько мужчин, и Брахт сердито напрягся, но сдержался, а Катя довольно ловко отделалась от ненужного внимания. Теккан договорился о пополнении запасов и о воде; им все пообещали утром, и через какое-то время эк'Салар объявил, что настал час ужина.

Каландрилл думал, что ужинать они будут тут же, и не очень-то надеялся на хорошее угощенье, но был приятно удивлен, когда эк'Салар поднялся и повел их за собой.

Солнце уже почти село; на болотах установилась странная красота — красно-золотистые лучи отражались в вонючей воде. Мох, облепивший мангровые деревья, походил на золотую филигрань, а сами деревья блестели, как полированные. Лягушки хором прощались с солнцем, вдалеке ревели драконы; стая птиц или существ, похожих на птиц, уселась на ветвях деревьев. Полукровки, собравшиеся у лестницы, молча расступились, разглядывая гостей с бесстрастными лицами, если про них можно было так сказать, ибо некоторые были настолько безобразны, что казались скорее рылами животных. У других же они были просто изуродованными. Эк'Салар не удостоил вниманием этих изгоев, словно шел сквозь скот, словно они были ниже его достоинства, — они просто должны расступиться при его появлении.

Он провел гостей в деревянное строение, стоявшее на самой оконечности мыса, несколько в стороне от остальных. На окнах вместо стекол была натянута какая-то желтоватая пленка; по обеим сторонам шла крытая веранда. Он взобрался на лестницу, поманил их за собой и торжественно открыл дверь.

Они оказались в комнате настолько большой, что здесь могла бы расположиться вся их команда; стены тут были покрыты шкурами драконов, покрашенными так, что отдаленно напоминали кандахарскую плитку; посредине стоял огромный деревянный стол на ножках из костей; вдоль стола — стулья, тоже из костей и шкур драконов. В больших фигурных подсвечниках вдоль стен с претензией на полировку горели сальные свечи, их пламя отражалось в зеркалах, наполняя комнату теплым светом. Эк'Салар предложил им освежиться, указывая на дверь, ведущую к умывальной с колодцем в центре.

— Вода свежая, — заверил он.

— Ты неплохо живешь, — похвалил Каландрилл, осматриваясь.

Кандиец скромно пожал плечами.

— Я здесь неплохо зарабатываю, — пробормотал он. — И для этих людей я вроде руководителя. По большей части это простые люди, которых купцы запросто обвели бы вокруг пальца, если бы я не торговался с ними от их имени.

Он хлопнул в ладоши, и из двери в дальней стене комнаты появилась полуженщина-полуживотное.

— Гости. — Он тщательно выговаривал каждое слово. — Еды для всех.

Женщина кивнула, пряди белых-белых волос, каждая из которых, казалось, шевелилась сама по себе, упали ей на лицо, и исчезла. Эк'Салар открыл украшенный орнаментом шкафчик из какого-то красного дерева и достал кубки из кости и два кувшина вина.

— Остатки, — объяснил он. — Для особых случаев, например при заключении контракта.

— Мы не хотим лишать тебя последнего вина, — запротестовал Каландрилл. — А покупка лодки вряд ли компенсирует затраты.

Кандиец улыбнулся, наполняя кубки.

— Сколько отправится в топи? — спросил он.

— Мы трое, — сказал Каландрилл, показывая на себя, Катю и Брахта, — и еще девять лучниц. И столько, сколько понадобится, гребцов.

— На наших лодках могут плыть в лучшем случае двенадцать человек, — объяснил эк'Салар, — но даже если вы купите две, все равно на судне остается еще очень много народу. Кто там заправляет?

— Я, — сказал Теккан.

— И ты будешь ждать их возвращения? Сколько?

Теккан пожал плечами.

— Ладно, неважно. — эк'Салар погладил себя по голове и произнес как ни в чем не бывало: — Они не вернутся, и через какое-то время ты поймешь это и пойдешь назад. Если тиран хватает купцов и посылает их на войну с Файном, мало кто сюда придет в этом году, но вы-то будете здесь. Вы можете отвезти шкуры на юг. И пока ты их ждешь, мы можем переговорить о цене. Выпьем за это.

— Я пью за их возвращение, — сказал Теккан.

Кандиец пожал плечами и поднял кубок.

— Ладно, сами все увидите. Но будет грустно.

— За счастливое возвращение, — сказал Теккан.

— За доход для каждого из нас, — сказал эк'Салар и, понизив голос, добавил: — Из тех, кто выживет.

Тост получился зловещим, и Каландрилл, произнеся молчаливую молитву Дере, выпил, смакуя: не скоро ему придется еще отведать вина. Эк'Салар не сомневался в том, что они погибнут, и это наложило отпечаток на ожидание ужина. Женщина в сопровождении двоих недоростков принесла им полные тарелки, и кандиец пригласил их к столу.

Пища на удивление была вполне приличной. Эк'Салар объяснил, что полукровки поставляют в поселок овощи с болот и рыбу с моря и обменивают их здесь на товары. Они ели мясо дракона, составлявшее основу рациона охотников, и Каландриллу показалось, что оно напоминает хорошую отбивную. Эк'Салар без умолку болтал, явно довольный новой компанией, и несмотря на то, что по большей части он пытался отговорить их, все же они кое-что от него узнали о проклятых топях, куда им скоро предстояло отправиться. Разговоры о пожирающих человека изнутри червях и смертоносных насекомых, о болотных драконах и деревьях, питающихся мясом, и существах, населяющих болота, нагоняли ужас, но все-таки он пообещал им лодки и необходимое снаряжение. Когда они вышли, было уже далеко за полночь.

Они мало говорили по дороге на судно и при подготовке ко сну. Да и о чем тут было говорить? Все предрешено.

На рассвете отряд был готов. Эк'Салар, встретив их на берегу, отвел на склад, где снабдил высокими ботинками из драконьей шкуры — непромокаемые и не по зубам существам, населяющим хляби, пояснил он, — и одеждой из зеленоватой ткани, просторной и легкой, которая не гниет, как хлопок и другая ткань. Он продал им продукты, и мешки для воды, и мази против насекомых и для лечения укусов, и гарпуны против драконов. Затем он вывел отряд на причал на сваях, где колыхалось несколько лодок.

Они решили, что разделятся на две группы. На первой лодке пойдут Каландрилл, Катя и Брахт вместе с Куарой и четырьмя лучницами и четыре крепких гребца; четыре других лучницы и еще четыре гребца пойдут на второй лодке, на которую также будет погружена основная часть их поклажи. Лодки, широкие, с небольшой осадкой и низким планширом, скорее походили на плоты и приводились в движение длинными шестами; они были прекрасно приспособлены к зарослям водорослей и тростника. Теккан внимательно осмотрел обе лодки и остался доволен. Каландрилл заплатил эк'Салару, сколько тот попросил, и кандиец приказал полукровкам, наблюдавшим за происходящим, погрузить все на борт.

Странные существа беззвучно засновали с причала на лодки и обратно. Четверо даже прыгнули в воду, словно и не замечали плававших там существ, вызывавших отвращение. Подчиняясь приказаниям эк'Салара, они загрузили обе лодки и опять выбрались на берег, не обращая внимания на кружащих возле них насекомых. Вануйцы зашли в лодки.

Каландрилл, Брахт и Катя стояли рядом с Текканом и эк'Саларом, с нетерпением ожидая отправления.

— Пора прощаться, — заявил кандиец. — Не буду вам мешать. Желаю удачи.

Он церемонно поклонился, убежденный в том, что они идут навстречу смерти, и отправился на постоялый двор. Теккан вздохнул, глядя по очереди в глаза отплывающим с серьезным лицом.

— Да не оставят вас ваши боги, — хриплым голосом произнес он. — Отыщите «Заветную книгу» и принесите ее сюда. Я буду ждать вас.

Он пожал руку Каландриллу и Брахту и обнял Катю, пробормотав что-то на их родном языке. Катя кивнула и быстро пошла к сходне. Брахт последовал за ней, и Каландрилл собрался было тоже спуститься в лодку, как вдруг почувствовал на рукаве чье-то прикосновение и остановился. Рядом с ним стоял абсолютно безволосый полукровка с желтыми, очень широко расставленными глазами, над которыми нависал низкий лоб; ноздри у него были широкими и приплюснутыми, вместо рта — безгубый провал, под которым почти не было подбородка. Каландрилл непроизвольно сравнил его с рыбой и действительно, присмотревшись повнимательнее, заметил рудименты чешуек на бледно-зеленой коже, а между пальцами, которыми тот держал его рукав, — перепонки и острые изогнутые ногти, как когти. Существо, а Каландриллу было трудно назвать его человеком, было в свободной тканой одежде без рукавов, перехваченной куском веревки и обнажавшей мощные руки и мускулистые ноги. Он тут же отпустил рукав Каландрилла, словно испугался наказания, но не сводил странных глаз с лица Каландрилла, напряженно вглядываясь в него.

— Ты идти болото, — медленно просвистел он, словно ему было трудно говорить. — Ты искать проводник… слышать, ты говорить… с эк'Салар… Он сказать нет… Проводник нет… я взять тебя… показать дорога.

Каландрилл засомневался — эк'Салар говорил, что существа эти служили охотникам: убирали жилища, готовили, работали носильщиками, свежевали туши драконов. Но он ничего не говорил о возможности использования их в качестве проводников.

— Я звать Иссым. — (Так ему показалось.) — Я вести ты… я знать болото.

Рука его указывала на лодки и на болота.

— Ты ему доверяешь? — спросил Теккан.

— Доверять мне… Иссым вести, — сказало существо. — Иссым знать болото… Доверять Иссым.

Каландрилл внимательно посмотрел ему в лицо, но ничего не смог на нем прочитать — его форма и цвет глаз были слишком странными, не созданными для выражения человеческих эмоций. Он всмотрелся в желтые орбиты, все еще колеблясь.

И тут существо сказало:

— Я вести тебя Тезин-Дар… Иссым знать как… Вести тебя Тезин-Дар… Иссым обещать.

Каландрилл повернулся к лодкам-плотам, глядя на Брахта и Катю.

— Иссым, вот он, предлагает себя в качестве проводника. Соглашаемся?

Брахт и Катя переглянулись, Катя пожала плечами, а Брахт сказал:

— Он вполне может знать болота. Бери его.

— Пошли, — сказал Каландрилл, надеясь, что поступает правильно.