Каландрилл не спускал с Варента расширившихся глаз, в голове у него стоял полный сумбур. Он не сомневался в том, что посол говорит правду, но правда эта была ужасна! Умалишенный колдун задумал вернуть к жизни Безумного бога? Да это приведет к катаклизму, к разрушению мира! И Варент ищет его помощи. Только его…
«Пересеки воду, и найдешь то, что ищешь, хотя люди и говорят, что этого не существует… Я вижу учителя… Ты будешь много путешествовать и повидаешь такое, чего не видел ни один южанин… — вспомнил он слова Ребы. — Ты будешь искать то, чего найти невозможно, и обретешь разочарование…»
По крайней мере до сих пор все сбывается — он потерял Надаму, и в Секке его ждет лишь разочарование. Он уже больше не сомневался, что Варент и есть предсказанный ему учитель. Так вот оно, испытание, о котором говорила ему провидица! Он торжественно кивнул.
— Что я должен делать?
— Я знал, что ты не откажешь! — с улыбкой воскликнул Варент. — Ты должен найти эту карту.
Разочарование: и это все?
— Я не могу выйти из комнаты, — ответил Каландрилл, вдруг погрустнев.
— Я поговорю за тебя, попробую умаслить твоего отца. В конце концов, я ведь действительно почетный гость. И когда тебя освободят, ты отыщешь карту и передашь мне.
— А как я ее узнаю? — поинтересовался Каландрилл.
— Она была начертана Орвеном во времена Фомы. На ней стоит печать домма и знак картографа. Ты наверняка знаешь печать домма. А знак Орвена выглядит вот так…
Варент поднял руку с вытянутым вперед указательным пальцем и нарисовал что-то в воздухе. Из пальца его вдруг заструился серебристый лунный свет, и перед глазами Каландрилла повис переливающийся рисунок.
— Запомнишь? — спросил Варент и, когда Каландрилл кивнул, сжал руку в кулак — серебристый воздушный рисунок исчез.
— А что потом? — спросил Каландрилл.
Неужели ему отведена лишь эта жалкая роль?
— Затем, — сказал Варент, вновь развеселившись, — я отплачу любезностью за любезность, как и обещал. В день моего отъезда я буду ждать тебя у себя, и мы уедем вместе.
— В Альдарин?
Только туда?
— Нет, мне и дальше понадобится твоя помощь, — глаза Варента маняще блеснули. — Сам я не могу уехать из Альдарина, боюсь, что Азумандиас заметит мое отсутствие и пошлет в погоню своих волшебных псов. Это будет конец. Нет, мой друг, я прошу у тебя очень — может, даже слишком — многого. Ты знаком с Древним языком, и ты один из немногих, кто способен отыскать «Заветную книгу». Ты должен пойти в Тезин-Дар.
«Ты будешь много путешествовать… и повидаешь такое, чего не видел ни один южанин…» Предсказание! Не иначе!
— Хорошо! — тут же согласился Каландрилл.
— Это опасно, — предупредил его Варент.
Каландрилл пожал плечами. Затем опять вспомнил предсказание: «…За ним придет еще один человек, и ему ты тоже можешь довериться…»
— Может, мне следует нанять телохранителя? — спросил он.
— Блестящая мысль, — согласился Варент. — У тебя есть кто-нибудь на примете? Человек, которому можно доверять?
Брахт уже услужил ему, к тому же керниец сейчас без работы.
— Есть человек, которого зовут Брахт, — сказал он. — Кернийский наемник.
— Твой спаситель? — Варент задумался, плотно сжав губы. Затем кивнул. — На кернийцев можно положиться. Где его найти?
Каландрилл нахмурился. Как называется тот постоялый двор?
— У него комната в доме прямо на окраине Купеческого квартала. Там еще вывеска такая, «Путник», что ли?
— Я наведу справки, — пообещал Варент, но тут же сурово посмотрел на Каландрилла. — Но он не должен знать ничего о нашей настоящей цели, а то еще сообщит Азумандиасу. Мы скажем ему, что ты бежишь из Секки в поисках неких знаний. Как думаешь, он этим удовлетворится?
— Думаю, да, — сказал Каландрилл.
— Прекрасно, я отыщу его, — пробормотал Варент. — Ну, а теперь мне, пожалуй, пора, а то меня здесь еще кто-нибудь застукает. Запомни: тайна — наше лучшее средство от чар Азумандиаса. — Он встал, накинул на плечи черный плащ и взял Каландрилла за руки. — Благодари Деру за то, что ты мне встретился, Каландрилл. Вместе мы победим Азумандиаса.
Каландрилл с улыбкой ответил на его рукопожатие. Так хорошо, когда к тебе относятся как к мужчине!
— Хорошо, — твердо сказал он.
Варент кивнул и вышел на балкон. Каландрилл подошел к двери. Ветер зашелестел в черных складках накидки, человек замерцал и вдруг пропал, оставив после себя запах миндаля.
Долго еще Каландрилл стоял и смотрел на опустевший балкон; наконец, улыбаясь, закрыл дверь. Первый шаг сделан, приключение началось. Он не станет священником. Он докажет и отцу, и Тобиасу, что уже не мальчик, что он мужчина, что у него есть собственная судьба, которой он намерен следовать. Он вернется героем. И что тогда подумает о нем Надама? Он был слишком возбужден, чтобы уснуть, и потому бросился в кресло, поднял брошенную книгу и быстро перелистал страницы в поисках того, что Медиф пишет про богов.
«Вначале, еще прежде, чем образовался этот мир, — читал он, — были Боги-Прародители, всемогущие Ил и Кита. Бесформенные, они носились над пустыней до тех пор, пока не решили обрести плоть, и тогда стали они мужчиной и женщиной. И вздумалось им придать форму миру, и они создали солнце и луну, звезды и все, что есть на небосводе, и в воде, и на земле. И так пустыня заполнилась и перестала быть пустым местом.
Поскольку Ил и Кита приобрели форму мужчины и женщины, они соединились, и от их союза появились дети, не столь великие, как их родители, но все же боги; и отправились они в мир.
Дети Первых Богов были братьями, и звали их Фарн и Балатур, и формы их были безупречны.
Дети Первых Богов росли и постепенно начали ощущать свою мощь, и тогда они попросили у родителей дать им обожателей с тем, чтобы не пропали втуне их мощь и божественное происхождение. Тогда Ил и Кита взяли землю и воду и из них сотворили человечество, чтобы потрафить своим детям — так люди дарят своим отпрыскам игрушки, а несомненно, что люди и являются таковыми для богов. Так появились первые люди, и населили они мир, который был тогда неисчерпаем и всем всего хватало — и пищи, и воды, и крыши над головой; и был это настоящий рай, и новые его обитатели молились на братьев-богов так, как того от них требовали Фарн и Балатур.
Но со временем дети Первых Богов устали от собственного совершенства и попросили родителей создать равные им существа, дабы ходить среди равных. Но Ил и Кита отказались, заявив: «Этого не будет, ибо мы создали вас, и этого достаточно». И разгневались тогда дети, ибо не было таких, как они, на всей тверди небесной, и они чувствовали себя одиноко. И тогда в гордыне своей они сами попытались создать себе подобных, но силой такой обладали только Ил и Кита, и потому существа, созданные братьями, оказались странными и неуклюжими, наводя трепет на людей.
Тогда Первые Боги увидели, что созданные их детьми существа не имеют места среди людей, и заключили их в пустынных местах, дабы не вредили они людям и не устрашали их своим ужасным видом и нечеловеческим поведением. И с тех пор считается, что эти существа населяют джунгли Гаш, и топи Гессиф, и леса Куан-на'Дру в Керне, и многие другие пустынные места этой земли, где им была дана возможность жить, как им заблагорассудится, не трогая человека, за исключением тех, кто отважится забрести к ним.
Балатур смирился пред мудростью родителей своих, но Фарн в гневе воскликнул: «Почему вы отказываете нам?», и «Почему вы бережете эту силу только для себя?», и еще; «Почему не можем мы быть, как вы?». И тогда он решил действовать по-своему и отвел очи свои от величия родителей своих и все пытался что-нибудь сотворить, как Первые Боги.
Но, несмотря на то что Ил и Кита не дали такой силы ни Балатуру, ни Фарну, этот последний не переставал гневаться до тех пор, пока не сошел с ума. Тогда он попытался привлечь на свою сторону брата, но Балатур ответил: «Нет, ибо родители наши мудрее нас, и я подчинюсь их воле». И тогда Фарн совсем обезумел и в ярости набросился на брата. Балатуру пришлось защищаться, дабы не погибнуть от руки брата и не позволить ему поставить людей на колени. И в те времена рассыпались горы, и образовывались расселины и трещины, и одни моря выкипали, а другие затопляли сушу. И райское время кончилось, а люди съежились пред противоборством богов в страхе быть растоптанными божественными созданиями, которые боролись по непонятным и потому страшным для смертных законам.
Тогда Ил и Кита решили вмешаться еще раз и встали меж детьми своими, дабы не позволить им разрушить мир до основания и изничтожить населяющие его существа, и попытались примирить их. Но Фарн, во власти безумия, не слышал слов Первых Богов, и страшно и грустно стало тогда Илу и Ките, ибо поняли они, что навсегда потеряли, детей своих, чьим единственным желанием было разрушение. И тогда обратились они к сердцам своим, но не находили ответа, и стало им страшно оттого, что творения их чресел предались безумию и были потеряны для них. Но поняли они также, что если позволят Фарну и Балатуру продолжать делать, что им вздумается, то мир погибнет. Однако им недостало сил убить своего ребенка, хотя они и понимали, что если не остановят его, то он разрушит все — и Балатура, и мир. И также они опасались, что стоит им только связать одного из братьев, как второй тут же попытается занять его место, ибо поняли они тогда, что дали детям своим слишком много власти и силы, а это развращает.
Долго они обсуждали, что же им делать, и в конце концов скрепя сердце согласились, что единственный выход — это напустить чары на божественных братьев и усыпить их. И когда они сделали так, то укрыли их в потаенном месте, и заколдовали его, дабы не могли они вновь проснуться, и пребывали в забытьи, так чтобы даже имена их не вспоминались людьми, а это — самое суровое наказание для бога.
И тогда мир вернулся на землю, и люди стали размножаться и жить по законам мира и без богов.
И вот тогда поняли Ил и Кита, что люди не могут жить без богов, и, собравшись с мыслями, создали новые божества, Молодых Богов, но ограничили их власть, дабы не могли они досаждать людям своей борьбой, как Фарн и Балатур. И вот эти боги: Дера, чье благословение правит в Лиссе; и Хорул, который есть одновременно и человек и лошадь, и ему поклоняются на Джессеринской равнине; и Бураш, повелитель вод, которого почитают в Кандахаре; и Ахрд, Священное древо, пред которым падают ниц жители Керна; и Железный Бог, Бранн, чья кровь, как гласит молва, наполняет горы Эйля драгоценным металлом. Но в Гаше и Гессифе богов не было, да и сейчас их там нет, поскольку земли эти населены существами странными.
И тогда поняли Ил и Кита, что, создав детей своих, они повергли мир в горе, и в великой скорби удалились в Недосягаемую Землю, где только богам обитать дано, а людям остается лишь молиться им по мере способностей. Но прежде чем отправиться в эти земли, они написали книгу о своих детях, и указали в ней место, где покоятся они, и оставили этот фолиант под охраной в тайном месте, и книга сия называется «Заветная книга».
Вот так обстоит дело с богами сегодня».
Каландрилл зевнул, глаза у него устали от мелкого шрифта, и он отложил книгу. Медиф не стремится проникнуть в суть вещей и событий; его интересует физическая, а не теологическая сторона дела; мало из того, что он пишет, неизвестно последователям Деры. Каландрилл никогда особенно об этом не думал и считал, что «Заветная книга» — это легенда, как и исчезнувший город Тезин-Дар; но теперь, под впечатлением услышанного от Варента, он посмотрел на старинные писания по-новому, и его даже передернуло от мысли, что Азумандиас может отыскать книгу и разбудить Безумного бога. Это будет ужасно. Он еще раз судорожно зевнул и встал, потягиваясь и чувствуя тупую боль в ребрах. Он выглянул в окно. Ночь стояла темная, как смоль, безлунная. Он еще раз зевнул — усталость взяла-таки верх над возбуждением, — скинул туфли, с удовольствием забрался под одеяло и уже через несколько секунд глубоко спал.
Ему снился сон, но о чем, он не смог вспомнить; когда солнечный свет разбудил его, единственное, что он помнил, — это то, что он в сильном страхе плывет на корабле. Он протер глаза и вздрогнул, услышав стук в дверь; слуги, по-прежнему молчаливые, принесли ему завтрак и горячую воду. Он помылся, стараясь не замочить повязки, и оделся, раздумывая, не стоит ли начать собирать кое-что в дорогу. Но решил подождать, чтобы не вызвать подозрений у отца.
При ярком весеннем солнце отношение его к словам Варента не изменилось, и он завтракал в глубокой задумчивости, размышляя о том, когда бы ему лучше покопаться в дворцовом архиве.
У двери, как и предыдущим вечером, терпеливо стояли двое часовых, двое других патрулировали под окном в саду. К нему никто не заходил, за исключением целительницы, которая осталась довольна процессом заживления, и слуг, что приносили ему пищу. В эту ночь он плохо спал от разочарования; продолжающееся заточение только укрепило желание помочь Варенту — им двигал как мятежный дух, так и желание помешать исполнению ужасных замыслов Азумандиаса.
Еще целых три дня он оставался взаперти; но наконец отец позвал его к себе. К тому времени шишки и синяки уже прошли, повязки были сняты, и он стал забывать о том случае. Он тщательно оделся, надеясь смягчить отца покорностью, и, нервничая, отправился в его покои.
Билаф ждал его один, и Каландрилл был ему благодарен за то, что он не позвал Тобиаса: с него вполне хватало и домма, и насмешливая ухмылка брата была бы совершенно невыносимой.
Когда он вошел, отец посыпал песок на лист бумаги, на котором только что писал чернилами, а затем приложил свою печатку к сургучу. Билаф был одет для охоты, и по раздражению, с каким он отбросил лист бумаги, и по холодному взгляду, что он вперил в младшего сына, Каландрилл понял, что отец все еще зол.
— Надеюсь, этот урок не прошел для тебя даром. Или мне следует приставить к тебе сторожевого пса?
Каландрилл, не отрывая глаз от пола, с трудом подавил в себе ухмылку возбуждения.
— Ну? — нетерпеливо переспросил Билаф.
— Этот урок не прошел для меня даром.
Поднимая глаза на отца, он попытался придать лицу подобострастное выражение.
— Надеюсь, что это так. — Билаф встал, поскрипывая кожей амуниции, и подошел к окну. — Ты больше не попытаешься бежать?
— Не попытаюсь, — заверил его Каландрилл.
Отец довольно кивнул.
— Отлично. Здесь, во дворце, можешь ходить куда угодно. Но из дворца тебе выходить запрещено, понимаешь?
— Понимаю, — послушно сказал сын.
— Я приказал стражникам на воротах не выпускать тебя. А если ты попытаешься…
Лицо домма потемнело, глаза заблестели, предвещая суровое наказание. Каландрилл покачал головой.
— Я не попытаюсь.
— Хорошо. Могу ли я позволить себе немного отдохнуть и поохотиться, не беспокоясь о новом позоре, который ты надумаешь навлечь на наши головы?
— Ты можешь быть спокоен, — искренне пообещал он.
Билаф еще раз кивнул.
— Что же, иди. Вечером жду тебя на ужин, и без глупостей, пожалуйста!
— Хорошо, я обещаю, — сказал Каландрилл. — Спасибо.
Отец жестом отпустил его, он повернулся и зашагал по плиточному полу, едва сдерживаясь, чтобы не заорать во все горло от радости.
Ему стоило труда не побежать немедленно в архив; вместо этого он отправился на балкон, выходящий к парадному входу во дворец. Тобиас был уже там; на нем была коричневая охотничья куртка, на поясе висел кинжал, и одной рукой он обнимал Надаму. Она была прекрасна; болотно-зеленый цвет ее туники и свободных панталон прекрасно гармонировал с роскошными золотисто-каштановыми волосами; она что-то отвечала его брату, и глаза ее светились. Тобиас рассмеялся, откидывая голову назад, и, заметив Каландрилла, что-то зашептал Надаме на ухо. Она посмотрела на Каландрилла, и ее улыбка поразила его сердце будто нож, он так сжал руки на перилах балкона, что костяшки у него побелели. Что ты скажешь, когда я вернусь? — подумал он. Тогда ты уже не будешь больше смеяться. Он заставил себя улыбнуться, и Тобиас насмешливо поклонился. Тут появился Варент; на нем была клетчатая накидка и кепка на черноволосой голове. Заметив ухмылку Тобиаса; Варент проследил за его взглядом и поднял руку в приветствии, поблескивая темными глазами. Их связывала тайна. Каландрилл тоже помахал ему рукой и кивнул, и посол опустил голову, о чем-то заговорив с Надамой.
Затем появился Билаф; укоризненно поглядывая на Каландрилла, он сказал:
— Не забывай, о чем я тебе говорил.
— Да, отец, — ответил Каландрилл и проводил взглядом домма, спускавшегося по широкой лестнице; как только он вышел к парадному входу, где уже стояли готовые лошади, вокруг него собралась вся свита. Дождавшись, когда стихнет цокот копыт, Каландрилл бросился в архив.
Во дворце было два хранилища; одно из них представляло собой просторное помещение со стеллажами, на которых покоились документы, свитки, папирусы и книги, используемые со сравнительной регулярностью либо в делах правительственных, либо педагогических; соответственно здесь часто бывали дворцовые библиотекари, книжники и ученые, а содержимое стеллажей было каталогизировано и упорядочено. Другое находилось в подвале, неподалеку от мрачной комнаты Гомуса, и им редко пользовались. Здесь хранились старинные документы, которые прагматичный Билаф по каким-то причинам посчитал ненужными, — старинные карты и рассыпающиеся в прах книги, переходившие от домма к домму. Поскольку эти вещи бывали нужны очень редко, то и хранились они в беспорядке. Для Каландрилла это хранилище было настоящей сокровищницей удивительных вещей, где он провел не один счастливый час, копаясь в его закутках и на запыленных полках.
Дверь с низкой притолокой заскрипела при его прикосновении; при свете лампы, взятой из соседнего коридора, он начал спускаться по крутым каменным ступенькам в темные внутренности дворца. Стоило ему зажечь старинные проржавевшие светильники вдоль стен, как в разные стороны с писком побежали мыши; неровные своды опирались на низкие, опутанные паутиной арки; ниши были забиты забытыми воспоминаниями о прошлом Секки.
Каландрилл, не обращая внимания на пыль, садившуюся ему на лицо и одежду, пошел вперед под сводами, четко представляя себе рисунок, нарисованный в воздухе Варентом. Бумаги здесь лежали в полном беспорядке, вернее, порядок здесь наводило само время; никаких каталогов, никаких подсказок; но почему-то он был уверен, что без труда отыщет место, где хранятся документы, собранные Фомой. Насколько Каландрилл помнил, Фома был четвертым доммом Секки, и он целенаправленно пошел в дальний конец хранилища.
Да, он оказался прав — стоило ему развернуть несколько свитков в прокопченной нише, как он тут же обнаружил печать Фомы. Но где искать эту заветную карту? Он начал лихорадочно копаться в реликвиях.
Ему стоило определенного труда сдержаться, чтобы не развернуть и не прочитать каждый исторический документ, но он заставил себя торопиться, чтобы завершить работу до возвращения отца. У него может не быть другой возможности до отъезда Варента в Альдарин, а если он хочет отправиться с послом, то надо найти карту. Он старался не смотреть в сторону книг, борясь с владевшим им возбуждением и заставляя себя рассуждать здраво. Карта, скорее всего, свернута в рулон; возможно, она в футляре; он повернулся к нише, где в куче хранились старинные, потрескавшиеся кожаные свитки.
Каландрилл начал с самого верха и, сняв первый цилиндр, вытащил его содержимое. Пыль попала ему в ноздри, и он шумно чихнул, подняв огромную тучу пыли; на глаза навернулись слезы, и он начал усиленно их тереть грязными руками. Затем очень осторожно, принимая во внимание возраст свитка, он развернул его и увидел схему канализации города — сунув сверток назад в футляр, он поставил его рядом с собой на пол. В следующем футляре оказался план улиц; затем он обнаружил рисунок западного крыла дворца, сделанный архитектором; затем карту полей, прилегающих к городским стенам; затем карту залива; чертеж так никогда и не построенного храма; чертеж какого-то странного непонятного строения. Куча у его ног росла. Волосы его были все в пыли, рубашка стояла колом. В некоторых футлярах были только клочки бумаги, которые полетели на пол, как зола; в других — остатки насекомых. Каландрилл начал уже сомневаться в том, что отыщет карту Орвена.
Просмотрев последний футляр, он быстро вернул все бумаги на место, чтобы не оставлять следов. Во второй нише он тоже ничего не нашел; лишь только в третьей, где-то посередине груды свитков, Каландрилл натолкнулся на карту с вензелем картографа.
Он внимательно рассмотрел ее, мысленно сравнивая рисунок с тем, что в прозрачном воздухе нарисовал ему Варент. Ему казалось: это именно то, что он ищет, хотя и не понимал, неужели карта действительно может им помочь в достижении их цели. Потерев руки о грязные брюки, он поднес свиток поближе к свету, с бесконечной осторожностью расправляя его на бедре. Бумага была ветхой и очень хрупкой, несмотря на пропитывавшее ее масло; чернила выцвели, и он опасался, что они совсем исчезнут при первом же прикосновении. Судя по всему, это была карта мира каким его представляли во времена Фомы. Здесь не было ни Керна, ни Джессеринской равнины, а Лиссе был изображен как огромный выступ земли, на котором находились и Эйль, и Кандахар, а джунгли Гаш были изображены маленьким пятачком; Гессифа не было и в помине. Сбитый с толку, он свернул карту и собирался уже сунуть ее назад в футляр.
Но тут вдруг заметил еще один листок, прилепившийся к коже футляра изнутри. Положив первый свиток на пол, он попытался освободить второй. Эта карта была нарисована не на бумаге, а на каком-то другом, более тонком и менее хрупком материале, отличном от всех предыдущих свитков. Когда свиток выскользнул из футляра, он понял, что это — какая-то желтовато-коричневая кожа. На ней были нанесены тонкие линии и витиеватая надпись на Древнем языке. В правом нижнем углу он увидел ярко-пурпурный знак Орвена. Пропорции и здесь были еще нарушены, но Гессиф уже занимал столько же места, сколько и Лиссе. Наверху картограф вывел: «Карта мироздания, начертанная Орвеном для домма Фомы, избранника Деры».
Каландрилл облизал пыль с губ и сплюнул. Ему очень хотелось повнимательнее изучить карту, но он отогнал соблазн, не желая быть застигнутым здесь врасплох — у него еще будет время. Он осторожно свернул первую хрупкую карту и сунул ее в футляр, а вторую спрятал за пазухой и вернул все футляры на место.
Закончив работу и удостоверившись, что даже если кто-то и заметит, что здесь копались, то уж, что было взято, никто не сможет определить, он пошел прочь из хранилища, гася по ходу светильники.
Он вышел на свет божий грязный, но довольный тем, что ни на кого не натолкнулся, и заторопился к себе. Оказавшись у себя в комнате, Каландрилл почти с благоговением расправил карту на столе, а затем бросил взгляд в зеркало. На него смотрели возбужденные карие глаза, словно две прорези на запыленной маске. Волосы были совершенно черными. Картину дополняли потерявшие цвет под пылью брюки, рубашка и ботинки.
Взглянув в окно, он понял, что уже приближается вечер и что охотники вот-вот вернутся. Он быстро разделся, запихал грязную одежду в шкаф и дернул за шнурок, вызывая слугу.
Слуга, войдя, с неприкрытым любопытством посмотрел на Каландрилла.
— Горячей воды. Быстро! — приказал он, удивившись, как и слуга, тут же поспешивший исполнять его приказание, властности своего голоса.
Когда принесли воду, Каландрилл сам принялся оттирать лицо и отмывать волосы. Ему очень хотелось повнимательнее изучить карту, но он знал, что скоро вернется отец, и не хотел рисковать.
Отмывшись, он вытерся насухо и оделся в чистую одежду. Билаф не предупредил его, насколько формальным будет ужин, поэтому он выбрал нечто среднее, надев темно-синюю хлопковую рубашку и такого же цвета брюки, короткие черные кожаные ботинки и свободную зеленую накидку. Причесавшись, он усмехнулся своему отражению в зеркале, вспомнив, что в последний раз так прихорашивался для Надамы.
Что ж, теперь ей придется гадать, куда это он запропастился; может, она даже взгрустнет. А когда он вернется героем, Надама будет смотреть на него совсем другими глазами. Эта мысль понравилась ему, и он расплылся в улыбке. Он все еще улыбался, когда слуга пришел известить, что его ждут к ужину.
Ужин не был официальным. Слуга, которого послали за Каландриллом, сообщил ему, что Билаф ждет его в одном из малых залов вместе с Варентом и Тобиасом, — они сидели за круглым столом; за другими он увидел только самых приближенных советников отца. Надамы не было, и он не был уверен, хорошо это или плохо. Войдя, он вежливо поклонился.
Его усадили между Варентом и Тобиасом. Посол с улыбкой поприветствовал его, а брат взглянул на него безучастно. Билаф на секунду задержал взгляд на сыне, словно собираясь отругать его, но передумал и сказал:
— Благодари посла.
Каландрилл нахмурился, не поняв намека, и повернулся к Варенту, который, улыбнувшись, пожал плечами.
— Я не очень-то хотел тебя звать, — объяснил домм. — Но господин Варент попросил за тебя.
— Спасибо, — вежливо пробормотал Каландрилл.
— Молодые люди склонны к необдуманным поступкам, — быстро вмешался Варент. — Я уверен, что Каландрилл не хотел ничего плохого.
— Хотел он того или нет, к делу не относится, — сквозь зубы процедил Билаф.
— В Альдарине мы прощаем мелкие проступки, — возразил Варент с улыбкой. — А мне приятнее уехать из Секки, зная, что в вашем доме царит мир.
Билаф фыркнул, а Тобиас, насмешливо усмехнувшись, пробормотал:
— У меня такое впечатление, что если он хотел кого-нибудь оскорбить, так это меня. И Надаму.
Тобиас явно хотел его задеть, но Каландрилл пропустил его замечание мимо ушей, слушая только посла.
— Вы уже уезжаете? — спросил он, изо всех сил стараясь не выдать своего волнения.
Варент кивнул и сказал:
— Да. Твой отец гостеприимен, но завтра мне надо возвращаться в Альдарин.
— Значит, вы завершили свои дела? — спросил Каландрилл.
— Да, — ответил Варент. — Договор подписан, и мне следует доставить эту радостную весть в мой город без малейшего промедления.
— Вы добились всего, к чему стремились?
Нелегко было вести этот разговор с подтекстом: он бы с радостью выложил свою новость и напрямую бы спросил дипломата, как они покинут Секку. Но Варент сообщит ему все в свое время, в этом Каландрилл не сомневался. В конце концов, этот человек приходит и уходит как тень в ночи, и вряд ли он уедет без карты. А без Каландрилла у него не будет и карты.
— Думаю, да, — отвечал Варент, и Каландрилл попытался проникнуть в его мысли.
— Мы всего добились, — безапелляционно заявил Билаф. — В конце утрясли даже подробности.
— Еще можно было бы кое-что доработать, — улыбнулся Варент. — Но в основном мы достигли того, к чему стремились.
Слова эти были предназначены для домма, а легкая улыбка, сопровождавшая их, посылалась Каландриллу как вопрос. Он едва заметно кивнул в ответ, и посол на мгновенье прикрыл веки, давая понять, что все понял.
Слуги принесли яства, и на некоторое время за столом воцарилась тишина. Варент попробовал ложку супа и рассыпался в комплиментах. Тобиас тут же заметил:
— Сегодня у нас на ужин молодая оленина, братик. Моя добыча.
— Это был прекрасный выстрел, — похвалил Варент. — Да и вся охота была хороша.
— В Секке хорошая охота, — кивнул Билаф, с улыбкой поворачиваясь к Тобиасу. — А второй? Ты превзошел самого себя; а какие у него были рога!
Тобиас расплылся от удовольствия.
— Жаль, что с нами не было Каландрилла, — заметил он. — Когда он станет священником, у него не будет времени на подобные развлечения.
Билаф кисло рассмеялся.
— Каландрилл? Да он совсем не охотник.
— А как ты провел день? — поинтересовался Варент, словно пытаясь сменить тему. — Чем ты занимался, пока мы носились по лесам?
Каландрилл пожал плечами.
— Я читал. Изучал старинные карты.
— Читал, — коротко передразнил его Билаф. — Все, что тебе нужно читать, мой мальчик, так это послания Деры.
Он не заметил улыбку Варента и довольный взгляд, который посол бросил на Каландрилла.
— Они показались тебе интересными?
— Да, — кивнул Каландрилл. — Весьма интересными.
— Мое предложение остается в силе, — заметил Варент. — Если твой отец разрешит, я с удовольствием дам тебе возможность ознакомиться с моей скромной ученой коллекцией.
Каландрилл улыбнулся в ответ, не обращая внимания на оскорбительное замечание отца.
— Благодарю тебя, господин Варент, но Каландриллу суждено стать священником, так что Альдарин он посетить не сможет.
— Дело ваше, — покорно согласился Варент.
— Мы должны безропотно исполнять свои обязанности, — зловеще заметил Тобиас. — Так ведь, Каландрилл?
— Да, — ровным голосом произнес он. — Должны. Какими бы они ни были.
Тобиас и Билаф вперили в него удивленный взгляд. Домм нахмурился, но появление оленины, нарезанной толстыми кусками, огромных супниц с дымящимися овощами и подносов с густым кровяным соусом спасло Каландрилла от дальнейших расспросов.
— Восхитительно, — захлопал в ладоши Варент, умело отвлекая внимание от Каландрилла. — Твоя кухня не уступает твоему сыну как охотнику, господин Билаф.
Домм расплылся в улыбке; Тобиас тоже заулыбался, и разговор, умело направляемый Варентом, вернулся к охоте. Каландрилл ел молча, довольный тем, что посол понял его намеки, и тем, что получил ожидаемый ответ.
После ужина, когда дворец уснул, Каландрилл нетерпеливо ждал появления Варента. При полной луне, освещавшей балкон холодным серебряным светом, ночь казалась прозрачной. Мотыльки безмолвно порхали снаружи, а через раскрытые двери в комнату доносилось громкое пение ночных птиц. Теплый воздух предвещал весну. Каландрилл нетерпеливо ходил по комнате, останавливаясь, только чтобы посмотреть на карту, лежавшую на столе. Почему же Варент придает ей такое значение? Ведь это не больше чем очень сомнительный географический набросок Гессифа, просто несколько линий, без всяких комментариев. Он не понимал, как эта карта поможет им отыскать местоположение легендарного Тезин-Дара.
— Она это или не она?
Он вздрогнул, когда Варент появился у него в комнате и в воздухе мгновенно запахло миндалем. Посол скинул черный плащ и подошел к столу.
— Отлично! Ты прекрасно справился с заданием, мой друг. Ну, а теперь ты можешь оказать мне еще большую услугу и предложить мне вина?
Каландрилл кивнул и налил кубок. Варент с улыбкой поблагодарил его, отпил вина и сказал:
— Чудесно. Ужин был таким скучным! В твоем брате есть что-то от тех самых мощных животных, которых ему доставляет такое удовольствие убивать. А твой отец… теперь я понимаю, почему ты бежишь из Секки.
Он осушил кубок и отставил его в сторону, по-дружески положив руку на плечо Каландрилла.
— Но я отвлекаюсь, ах, эта дипломатия! Ты просто молодец.
— Это та самая карта? — спросил Каландрилл. — Та самая, что ты… мы ищем?
Варент склонился над столом, изучая карту.
— На ней есть знак Орвена, и здесь изображен Гессиф. Да, мой друг, это именно она.
— Но здесь все так странно, — сказал Каландрилл. — Где Тезин-Дар? На ней нет ни одного города, только линии, которые могут быть лишены всякого смысла.
— Нет, нет, они полны смысла, — Варент с уверенностью похлопал ладонью по пожелтевшей коже. — Она приведет нас — тебя — к «Заветной книге». Можешь мне поверить.
— Но ведь на ней нет ни одного города, — опять возразил Каландрилл. — Такое впечатление, что она начертана наобум.
Варент почесал себе нос.
— Фома был предусмотрителен, — пробормотал он. — Единственный из всех доммов Лиссе, он понимал, что эта карта может однажды понадобиться. И потому был очень осторожен, ибо знал, что если она попадет не в те руки, то это может привести к концу света. Поэтому он предпринял меры предосторожности. Ты знаешь, как она была составлена?
Каландрилл покачал головой.
— Фома послал Орвена в Гессиф, — пояснил посол. — Орвена и группу наиболее преданных ему людей. Годами они жили в этих богами забытых местах; более половины из них погибло. Многие умерли от лихорадки уже по возвращении. Все они были приведены к присяге, а Фома призвал колдунов и заставил их наложить на этих людей чары, дабы они не могли рассказать о том, что видели. Он был мудрым человеком, этот Фома.
— Но нам-то что от этого? — поинтересовался Каландрилл.
Варент усмехнулся.
— Фома был очень мудрым человеком, мой Друг. Он заставил Орвена нарисовать две карты.
Наконец на Каландрилла снизошло озарение.
— И вторая карта у тебя!
— Именно, — подтвердил Варент. — Для непосвященного это — просто какая-то старинная карта, какие-то наобум сделанные заметки на коже. Только та кожа еще тоньше, чем эта, она почти прозрачна. Сама по себе моя карта не представляет никакой ценности, как, впрочем, и эта. Но если наложить одну на другую…
— …то мы получим настоящую карту Гессифа, — закончил за него Каландрилл.
Варент с улыбкой кивнул.
— Единственная верная карта, Каландрилл.. Единственная карта на земле, на которой изображен Тезин-Дар. Более того, она описывает все опасности, подстерегающие путника. При отсутствии одной из этих карт Тезин-Дар теряется где-то в болотах и остается просто легендой. Но если наложить одну карту на другую, у отважного путешественника появляется возможность определить, где находится этот легендарный город; более того, полученная таким образом карта даже предупреждает его о возможных опасностях.
Он замолчал, и его орлиные черты приобрели торжественное выражение.
— Ты уже много сделал. Уверен ли ты, что хочешь сделать еще больше? Остаться в Секке — намного спокойнее, в этом нет никакого сомнения.
— И позволить Азумандиасу делать, что он хочет? Позволить ему пробудить Безумного бога? — Каландрилл покачал головой. — Нет, господин Варент, я с тобой.
Варент схватил его за руку.
— Сама Дера указала мне на тебя, Каландрилл, и я благодарю ее за то, что она дала мне такого стойкого товарища.
Каландрилл улыбнулся. Варент махнул рукой в сторону карты.
— Пусть она останется у тебя. Я не совсем уверен, не подвергнет ли твой отец мой багаж проверке. Что же касается тебя… правильно ли будет сказать, что это бегство? Я отыскал твоего наемника, и он будет ждать нас за воротами города. Я заплатил ему сто варров и пообещал еще четыреста по прибытии в Альдарин и еще пять сотен по твоем возвращении из Гессифа. Его верность нам гарантирована. Что касается тебя, то я сдержу слово. Можешь ли ты прийти ко мне незамеченным?
Каландрилл кивнул.
— Хорошо, — сказал Варент. — Я отправляюсь сразу же после завтрака. Приходи тогда ко мне.
— Предстоит церемония. Отец будет сопровождать тебя до самых ворот, — нервно заметил Каландрилл. — И он увидит меня. Мне запрещено выходить за пределы дворца. У стражников есть приказ…
Варент нетерпеливо замахал рукой.
— Доверься мне. Приходи ко мне, и, даю тебе слово, ты покинешь Секку вместе со мной. — Темные глаза весело и таинственно поблескивали. — Прибегнем к волшебству, Каландрилл. И волшебство сделает тебя свободным.
У Каландрилла была еще масса вопросов, но Варент улыбнулся, подхватил черный плащ, накинул его на плечи и направился к балкону. Как и в предыдущий раз, под изумленным взглядом Каландрилла Варент ступил на балкон и пробормотал несколько слов так тихо, что их невозможно было разобрать; настоянный на лунном свете воздух задрожал, как вода на поверхности, когда рядом проплывает рыба, и Варент исчез, оставив после себя слабый запах миндаля.
Каландрилл закрыл балкон, раздумывая над способностями посла. В Лиссе волшебство тоже не неизвестно, но оно мало распространено, и то, что ему приходилось видеть, было скорее проявлением земного тщеславия. Он присутствовал на представлениях при дворе — одни создавали из воздуха живых животных, а затем делали так, что взятые у публики вещи вдруг испарялись; а некромант домма несколько раз по требованию Билафа оживлял призраки. Но видеть человека, который так легко переносил бы себя с одного места на другое, как Варент, ему еще не приходилось. Видимо, именно так посол и собирается вывести его за пределы Секки. Размышляя обо всем этом, он спрятал карту в одежде и приготовился ко сну.
Каландриллу опять снился сон. Но только теперь ему не было страшно и он не испытывал дурных предчувствий. Он летел над городом и сверху смотрел на забитые народом улочки; отец и брат нетерпеливо ходят туда и сюда, разыскивая его, но поднять голову и посмотреть на него, парящего над ними, не додумались. В возбуждении он подлетел к городской стене, перелетел через бастионы и теперь парил над полями, а затем, когда Секка растворилась в воздухе позади него и он почувствовал на губах пьянящий вкус свободы, услышал свой собственный хохот. Юноша проснулся от солнечного света, игравшего у него на лице, и сон еще был свеж в его памяти; он спрыгнул с постели, и, когда слуги внесли горячую воду и завтрак, он уже был на ногах.
Он быстро привел себя в порядок, наспех проглотил завтрак и оделся. Коричневые брюки из мягкой кожи и высокие ботинки, свободная белая рубашка, короткая облегающая кожаная куртка — самая подходящая для путешествия одежда, которая в то же время не должна была вызвать никаких подозрений. Он подумал было прицепить к поясу меч, но в последний момент отказался от этой затеи, посчитав, что так выдаст себя с головой. Сунув карту в складки куртки и состроив беспечное лицо, он вышел из комнаты.
В коридорах дворца работали слуги, но никто не обратил на Каландрилла внимания — все уже привыкли к тому, что он постоянно бродит по дворцу без всякой видимой цели, так что юноша без приключений добрался до комнаты посла.
Прежде чем толкнуть дверь, он осмотрелся. Три женщины натирали мозаичный пол, отвернувшись от него в другую сторону; Каландрилл постучал и вошел.
Варент дожидался его за остатками обильного завтрака. Он уже был одет в синие с золотом одежды с поблескивавшим гербом Альдарина на груди; темные, зачесанные назад волосы серебрились от масла. Он встал и с улыбкой приветствовал Каландрилла.
— Тебя никто не видел?
— Нет, — Каландрилл покачал головой. — Мне встретилось лишь несколько слуг, но они не видели, куда я пошел.
— Карта с тобой?
Каландрилл кивнул, постучав себя по куртке.
— Отлично. — Варент поманил его пальцем. — Подойди ко мне, настало время изменить твою внешность.
Когда Каландрилл приблизился, посол, подняв руки ладонями вверх, что-то едва слышно забормотал. В воздухе поплыл запах миндаля. Варент протянул руки и дотронулся до щек Каландрилла — прикосновение его было столь интимным, что Каландриллу стало немного не по себе. Кожа у него горела, а волосы встали дыбом; Варент положил руки ему на голову, продолжая что-то бормотать. Запах миндаля усилился, а затем вдруг исчез. Варент отступил на шаг от Каландрилла.
— Готово — теперь тебя никто не узнает. Держись поближе ко мне, и тебя примут за моего слугу.
Каландрилл осмотрел себя с ног до головы: все вроде бы по-прежнему. Он повернулся к зеркалу и, увидев свое отражение, нахмурился.
— Доверься мне, — проникновенно сказал Варент. — Ты не заметил изменений, но они есть. Для окружающих ты сейчас самый заурядный парень, брюнет, с огромной бородавкой на подбородке. Мне это даже нравится.
— Я навсегда останусь таким? — осторожно спросил Каландрилл.
— Нет! — рассмеялся Варент, качая головой. — Как только мы выберемся за владения твоего отца, я верну тебе твой прежний облик. Обещаю!
Каландрилл кивнул, начиная нервничать.
— Теперь нам остается только ждать, когда нас позовут, — сказал Варент твердым голосом, — и тогда мы отправимся восвояси. Не расстраивайся, поверь мне, все обойдется.
Каландрилл опять кивнул — ему не терпелось побыстрее выбраться за пределы Секки и положить конец томительному ожиданию. Во рту у него пересохло, а сердце бешено колотилось в груди. Несмотря на спокойствие Варента, он вовсе не был уверен в успехе, и, когда вошел слуга и объявил, что домм ожидает посла, Каландрилл воспринял его как носителя добрых и худых вестей. Он ни в чем не был уверен до конца.
— Что же, пошли.
Варент хлопнул его по плечу и уверенно вышел из комнаты; Каландриллу ничего не оставалось, как последовать за ним. В коридоре посла ждал маленький паж и почетный караул из дворцовых солдат. Варент улыбнулся им, весело поприветствовал и неторопливо прошел к широкой лестнице, спускавшейся к главному входу. Каландрилл держался как можно ближе к нему, и сердце его бешено колотилось, ему даже казалось, что он сам всем возвещает о своем бегстве.
Билаф дожидался их около дверей. Соответственно случаю на нем была зеленая накидка, а на шее — тяжелая церемониальная цепь. Рядом стоял Тобиас в легкой кирасе с мечом на поясе, а на изгибе руки он держал шлем. Сзади них по стойке «смирно» стоял эскадрон из двадцати уланов — ни один из них даже не шелохнулся, пока домм прощался со своим гостем.
Каландрилл, низко опустив голову, слушал торжественные речи. Пот выступил у него на лбу. Отец взглянул на него, и Каландрилл с трудом сглотнул, но Билаф, не обратив на него внимания, отвел взгляд, и Каландрилл с облегчением вздохнул, поднял голову и уставился прямо на Тобиаса. Брат с безразличием посмотрел на него — так обычно он смотрит на безликих слуг. Отец принес послу извинения за отсутствие Каландрилла, но Варент успокоил его, что все в порядке, и они вышли во двор.
Там стоял небольшой, весело раскрашенный фургончик — слуги Варента погрузили вещи в повозку, и посол подтолкнул к нему и Каландрилла.
— Забирайся внутрь.
Он сел рядом с возницей, у которого было торжественное лицо, — поглощенный созерцанием происходящего, он даже не обратил на Каландрилла внимания. Его молчаливость была как нельзя кстати, и юноша устроился поудобнее, начиная наслаждаться своим новым положением.
Варент взобрался на высокую гнедую лошадь в сине-золотой попоне, под стать его одежде; Билаф и Тобиас встали по обе стороны от него, а пажи заняли место позади. Уланы, вскочив на коней, разделились на две группы — одна впереди, другая — позади посла; Билаф кивнул Тобиасу, тот поднял руку и отдал приказ к выступлению.
Кучер взмахнул вожжами, четверка белых лошадей тронулась, и обитые железом колеса фургона застучали по вымощенному булыжником двору. Зацокали копыта. Дворцовые ворота были открыты, и охранники, стоя в ряд, салютовали процессии алебардами.
Тень ворот пробежала по лицу Каландрилла, и он расплылся в улыбке — перед ним лежала широкая дорога, ведшая вон из Секки. Вдоль дороги стояли жители города, они махали руками и что-то весело кричали, провожая посла. Да, волшебство Варента столь же могущественно, как и крепко его слово.
Они въехали в Господский квартал — из окон на них смотрели аристократы. Каландрилл увидел Надаму — она была такой красивой в белом платье и с волосами, перевязанными золотой тесемкой. Тобиас склонил голову, и Надама замахала ему рукой; Каландрилл перестал улыбаться. Она не видела Каландрилла, во все глаза глядя на его брата, и Каландрилл даже обмяк, его возбуждение поутихло: теперь он не увидит ее до самого возвращения; может ей и не суждено ничего узнать о его великом предназначении? До самого его возвращения.
Но тогда… Что она подумает тогда? Может, тогда она будет улыбаться только ему?
Пока он утешал себя этими мечтами, фургон с грохотом катил по кварталу лучников, а затем уздечников и пивоваров; и вот вдали замаячили городские ворота.
На ясном голубом небе светило солнце, отбрасывая на белые камни стены золотые блики и отражаясь в доспехах легионеров, рядами выстроившихся вдоль бастионов. Массивные створки Западных ворот открылись, и по сигналу Тобиаса, поднявшего руку, колонна остановилась. Возбуждение Каландрилла возросло настолько, что он даже забыл о Надаме. Билаф, не оставляя седла, наклонился и обнял Варента; Тобиас пожал послу руку. В следующее мгновенье они уже опять ехали вперед, и уланы расступались перед ними; Варент пустил своего гнедого рысью, и свита последовала за своим господином. Каландрилл проехал мимо отца и Тобиаса, не сводивших глаз с посла.
В следующее мгновенье они уже были позади; фургон выехал за городские ворота и оказался на залитом солнцем просторе. Ворота закрылись за ними, и возница впервые заговорил:
— Хорошо возвращаться домой, а? Секка — неплохой город, но с Альдарином ей не сравниться.
— Да, — Каландрилл неопределенно улыбнулся, глядя назад.
Стены родного города, высокие и белоснежные, как его мальчишеские мечты, громоздились посреди равнины; он понимал, что покидает не просто знакомое место; на какое-то мгновенье у него даже защемило сердце. Но стоило ему подумать о том, как будет беситься Билаф, не найдя его дома, и улыбка его стала шире. Что подумает домм? Что Каландриллу каким-то образом удалось проскользнуть мимо дворцовых стражей и что теперь он бродит где-то в городе? Будут ли его преследовать? Будет ли опять послан караул разыскивать его по Секке? Никто, ясное дело, не поверит в то, что он проскользнул прямо у них под носом вместе с Варентом. Он посмеивался про себя.
— Я смотрю, ты доволен, — сказал возница, посчитавший, что он радуется возвращению в Альдарин.
— Еще как, — ответил Каландрилл. — Очень доволен.
Возница улыбнулся.
— Что-то я тебя не припомню. Ты давно с господином Варентом?
— Нет, совсем недавно, — ответил Каландрилл.
— Я так и подумал, новенький. Как тебя зовут? Меня — Шадим.
— А меня Каландрилл.
— Каландрилл, — повторил Шадим. — У домма Билафа одного из сыновей, кажется, тоже зовут Каландриллом.
— Верно, — подтвердил Каландрилл.
— Ты их родственник, что ли? — рассмеялся Шадим. — Что, Билаф посеял дикие семена, пожинать которые пришлось твоей матушке?
— Нет, — быстро ответил Каландрилл.
— Я не хотел тебя обидеть, — тут же заметил Шадим, неправильно поняв Каландрилла.
Каландрилл улыбнулся, покачав головой.
— Я и не обиделся.
— Ну и ладно. Нелегкая была бы у нас дорога, если бы ты на меня надулся.
Каландрилл кивнул, не сводя глаз с Варента. Отъехав в сторону, посол смотрел за продвижением колонны. Когда фургон поравнялся с ним, он повернул коня и махнул рукой Каландриллу.
— Выходи, есть дело.
Каландрилл кивнул, не обращая внимания на удивленный взгляд Шадима, встал и легко спрыгнул с повозки. Варент жестом отправил возницу дальше и позвал одного из всадников, ехавшего сзади.
— Дарф, пересядь пока в повозку.
Человек послушно кивнул и, остановившись, спрыгнул с лошади. Подведя ее к Каландриллу, он передал ему поводья и побежал за повозкой. Каландрилл, не скрывая удивления, забрался на коня.
— Поедем к твоему наемнику, — объявил ему Варент. — Да и тебе надо вернуть прежнее обличье.
— Твои люди… — начал было Каландрилл, но Варент жестом заставил его замолчать.
— Решат, что мой слуга с бородавкой отправился впереди колонны, — пояснил ему посол, — а взамен ему появились два наемника. Они вообще уже привыкли к моим выходкам.
Не произнося больше ни слова, он пустил лошадь в легкий галоп, Каландрилл — следом. Медленно продвигавшаяся вперед колонна скоро осталась позади; они быстро скакали по ухоженной дороге, стрелой прорезавшей поля вокруг Секки. Уже к вечеру путники подъехали к постоялому двору в небольшой укрытой низине, и Варент остановил лошадь.
— Для начала вернем тебе прежнее обличье, — с улыбкой предложил он. — А то еще керниец растеряется.
Каландрилл согласно кивнул и соскочил на землю. Варент тоже спешился и поднял руки. Он начал что-то бормотать, и в теплом воздухе Каландрилл учуял запах миндаля. Варент дотронулся до него, и Каландрилл почувствовал легкое жжение на коже. На какое-то мгновенье ему показалось, что волосы у него встали дыбом.
— Что же, так тебе значительно лучше, — улыбнулся посол. — Бородавка была как нельзя к месту, но не очень тебя красила. Как бы то ни было, мы тебя неплохо замаскировали, тебе не кажется?
— Отец видел меня, — сказал Каландрилл, качая головой, — и… и все-таки не видел.
— Он видел то, что мы хотели, чтобы он увидел, — как бы между прочим заметил Варент. — Волшебство временами бывает очень полезно, Каландрилл.
— Да, — согласился тот, посмеиваясь.
— Ну, а теперь, — сказал Варент, вставляя ногу в стремя, — поедем проверим, можно ли доверять кернийцам. А что, если он взял мои сто варров и был таков?
Каландрилл вскочил в седло и поскакал за послом.
Постоялый двор был построен вокруг колодца; вдоль трех его стен располагались стойла для лошадей и склады, а вдоль четвертой — жилые комнаты для людей. Грум принял у них коней, и Каландрилл прошел вслед за Варентом в прохладную просторную гостиную. Несколько путников, сидевших за столом, подняли на них глаза, а хозяин задумчиво осмотрел не совсем обычную для этих мест одежду Варента.
— Через некоторое время сюда прибудет колонна в двенадцать человек, — сказал посол. — Нам понадобятся стойла и кровати.
— Я позабочусь об этом, господин, — пообещал хозяин.
— А где керниец? — спросил Варент, оглядываясь.
— Он там.
Каландрилл указал рукой на дальнюю стену, возле которой, развалившись на стуле, с вытянутыми вперед ногами сидел одетый во все черное человек. На столе перед кернийцем стояла кружка пива, а рядом, у стены, — меч; он смотрел на них с удивлением, смешанным с раздражением.
— Ты сделал, как я тебя просил, — улыбнулся Варент.
— Ты заплатил мне, — ответил Брахт.
— Ты человек чести. — Варент взял стул.
— А ты ожидал чего-то другого?
— Нет! — покачал головой Варент. — Слово кернийца — словно железо, так ведь, кажется, у вас говорят?
Брахт холодно рассматривал посла голубыми глазами. Каландрилл сел, чувствуя, что наемник сердится. Хозяин, не спрашивая, принес две кружки пива.
Варент поднес одну к губам и сделал глоток. Каландрилл сказал:
— Приветствую тебя, Брахт.
Керниец даже не взглянул на него. Варент пробормотал:
— Отличное пиво…
— Ты меня о нем не предупреждал, — сказал Брахт, кивая на Каландрилла.
— Я сказал, что нанимаю тебя для охраны путника, — возразил Варент. — Этот путник — Каландрилл.
— Сын домма Секки? — Брахт покачал головой. — Как скоро его папочка прибежит за ним? А если он обнаружит рядом с ним меня, мне крышка.
— Домм понятия не имеет, где его сын, — миролюбиво произнес Варент. — И у него нет никаких оснований полагать, что именно я вывел его из города.
— Пусть даже так, — настаивал Брахт.
— Ты же взял деньги, — возразил Варент. — И можешь заработать намного больше.
— Это другое дело, — согласился Брахт.
— Тысяча варров, — сказал Варент. — Большие деньги.
Брахт уставился на свою кружку, словно взвешивая все «за» и «против», затем пожал плечами.
— Что же…
— Отлично, — улыбнулся Варент. — Может, перекусим?