По лицу его я увидел, что он заразился моей тревогой. Он встал и окинул взглядом кустарники, которые теснились и поднимались вокруг нас в своем бурном неистовом росте. С видимым сомнением он поднес руку к губам. Заговорил с внезапной неуверенностью:

— Я думаю, — сказал он медленно, — что мы оставили шар… где-то… там.

Палец его нерешительно описал широкую дугу.

— Я не знаю наверное. — Смущение, которое выражал его взгляд, усилилось. — Во всяком случае, он не может быть далеко.

Тут и я вскочил на ноги. Впившись глазами в дремучую чащу, непрерывно сгущавшуюся вокруг нас, мы обменивались бессвязными восклицаниями.

Повсюду на озаренных Солнцем склонах шелестели и покачивались колючие кустарники, раздувшиеся кактусы, ползучие лишайники, а там, где еще оставалась тень, медленно подтаивали снежные сугробы. К северу, к югу, к востоку, к западу простиралось однообразное нагромождение непривычных нашему глазу растительных форм. И где-то между ними, уже погребенный под этой путаницей стеблей, скрывался наш шар, наше жилище, наша кладовая с припасами, наша единственная надежда на спасение из этой фантастической пустыни, в которой мы теперь заблудились.

— В конце концов я думаю, — сказал Кавор, указывая пальцем на запад, — что он может быть там.

— Нет, — возразил я. — Мы описали кривую линию. Смотрите. Вот отпечаток моих каблуков. Совершенно очевидно, что шар должен лежать где-то дальше к востоку, гораздо дальше. Нет, он наверное там!

— Мне помнится, — сказал Кавор, — что Солнце все время было по правую сторону от меня.

— А я помню, что при каждом прыжке тень моя передвигалась прямо передо мной.

Мы посмотрели друг другу в глаза. Внутренняя поверхность кратера представилась нашему воображению небывало огромной, а разраставшаяся чаща совершенно непроницаемой.

— Господи, какие же мы дураки!

— Очевидно, мы должны снова отыскать шар, — сказал Капор. — И как можно скорее. Солнце начинает жечь. Мы бы уже совсем обессилели от жары, если б здесь не было так сухо. И кроме того… я голоден.

Я уставился на него. До сих пор я совсем не думал о пище, но тут сразу почувствовал звериный голод.

— Да, — сказал я выразительно, — я тоже хочу есть.

С твердой решимостью во взгляде Кавор обернулся.

— Конечно, мы должны найти шар.

Стараясь по возможности сохранять спокойствие, мы начали осматривать бесконечные каменные гряды и заросли, покрывавшие дно кратера. Каждый из нас молчаливо спрашивал себя: есть ли у нас хоть какая-нибудь надежда отыскать шар, прежде чем зной и голод успеют нас прикончить.

— Он не может находиться дальше, чем в пятидесяти метрах отсюда, — сказал Кавор, нерешительно помахивая рукой. — Нам остается только бродить здесь поблизости, пока мы не наткнемся на него.

— Это все, что мы можем сделать, — сказал я, не спеша, однако, пуститься на поиски. — Но мне бы хотелось, чтобы проклятые колючки не росли так быстро.

— Вся беда в этом, — сказал Кавор. — Но, ведь, шар лежал на снежной насыпи.

Я оглянулся по сторонам в тщетной надежде узнать какой-нибудь бугор или куст, который прежде видел вблизи шара. Но повсюду расстилалось то же пестрое однообразие; повсюду поднимавшиеся вверх кустарники, пучившиеся грибы, уменьшавшиеся снежные сугробы изменялись неудержимо и непрерывно. Солнце обжигало и жалило; слабость, вызванная нестерпимым голодом, увеличивала наше душевное смятение. И в то время, как мы стояли растерянные и заблудившиеся среди всех этих невиданных диковин, мы впервые за все время пребывания на Луне услышали звук, который не был ни шелестом подымающихся растений, ни слабыми вздохами ветра, ни шумом наших собственных шагов:

Бум!.. Бум!.. Бум!..

Звук раздавался у нас под ногами, он вылетал из-под почвы. Казалось, мы слышали его не только ушами, но и ступнями ног. Его медлительные раскаты заглушались расстоянием, делались гуще, проходя сквозь толщу отделявшего его от нас вещества. Право, не знаю, какой другой звук мог бы сильнее удивить нас или резче изменить наше отношение ко всему окружающему. Ибо этот звук, гармоничный, медленный и уверенный, — судя по нашему первому впечатлению, — не мог быть ничем иным, кроме боя гигантских подземных часов.

Бум!.. Бум!.. Бум!..

Звук, напоминавший о тихих монастырских обителях, о бессонных ночах в людных городах, о бодрствовании и размеренном чередовании часов, многозначительно и таинственно раздавался в этой загадочной пустыне. Для глаза все осталось неизменным: кустарники и кактусы тихо покачивались на ветру; сплошною стеною тянулись далекие утесы; все еще темное небо было совсем пустынно, и неподвижное Солнце палило и жгло. И посреди всего этого, как предупреждение или угроза, мерно ударял этот непонятный звон.

Бум!.. Бум!.. Бум!..

Внезапно ослабевшими и понизившимися голосами мы спрашивали друг у друга:

— Часы?

— Похоже на часы.

— Что это такое?

— Что это может значить?

— Считайте, — посоветовал Кавор, но опоздал, потому что на этом слове бой прекратился. Эта тишина, наступившая так внезапно, еще более потрясла нас. На один миг можно было усомниться, действительно ли мы слышали этот звук. Или, быть может, он все еще продолжался… В самом деле, неужели я слышал звон?

Я почувствовал, как на моей руке сжались пальцы Кавора. Он заговорил вполголоса, словно опасаясь разбудить какое-то спящее существо.

— Будем держаться вместе, — прошептал он, — и отыщем шар. Мы должны вернуться к шару. Здесь творится что-то непонятное.

— Но куда итти?

Он колебался. Непререкаемое убеждение, что вокруг нас, совсем близко, находятся невидимые существа, вытеснило все другие помыслы из наших голов. Кто эти существа? Где они? Неужели эта бесплодная пустыня, попеременно замерзающая и выгорающая, — только скорлупа, только личина некоего подземного мира? И если это так, то какого мира, каких обитателей может он каждый миг извергнуть на нас?

Тут, пронизывая и разрывая тишину, внезапно и резко, словно неожиданный удар грома, послышался звон и лязг, как будто большие металлические ворота вдруг распахнулись настежь.

Мы замерли на месте. Разинув рты, мы беспомощно переглядывались. Затем Кавор подкрался ко мне.

— Я не понимаю, — прошептал он, близко придвинувшись к моему лицу. Он протянул руку к небу, — неясный намек на еще более неясные мысли.

— Надо найти убежище на случай, если…

Кивком головы я дал попять, что совершенно согласен с ним.

Мы двинулись вперед, ступая украдкой и стараясь как можно меньше шуметь. Мы пошли по направлению к густой заросли кустарников. Стук, напоминавший удары молотков по котлу, заставил нас ускорить шаги.

— Надо ползти, — прошептал Кавор.

Нижние листья колючих растений, затененные верхними, уже начали вянуть и свертываться. Поэтому мы могли прокладывать себе путь между быстро утолщавшимися стеблями без особого вреда для себя. На случайные уколы и лицо или в руки мы уже не обращали внимания. В самой глубине чащи я остановился и, отдуваясь, посмотрел в лицо Кавора.

— Под землею, — прошептал он. — Внизу.

— Они могут выйти наружу.

— Мы должны найти шар.

— Да, — сказал я. — По как?

— Надо ползти, пока не доберемся до него.

— А если не доберемся?

— Надо прятаться. Надо поглядеть, что они собой представляют.

— Будем держаться вместе, — сказал я.

Он задумался.

— Но куда итти?

— Все равно. Надо попытать счастья.

Мы внимательно посмотрели вправо и влево. Затем поползли сквозь чащу с величайшими предосторожностями, описывая, насколько я мог судить, кривую линию, останавливаясь перед каждым случайно шевельнувшимся грибом, при каждом звуке, думая только о своем шаре, который покинули с таким легкомыслием. Время от времени под землею слышались содрогания, удары, странные, необъяснимые металлические звуки; один раз, немного спустя, нам опять показалось, что мы различаем слабый лязг и шум возни, доносившийся к нам по воздуху. Но мы были слишком напуганы, мы не смели взобраться на какой-нибудь возвышенный пункт, чтобы осмотреть оттуда весь кратер. В течение долгого времени мы не замечали никаких признаков близости тех существ, которые напоминали о себе такими частыми, настойчиво повторявшимися звуками. Если бы не дурнота, вызванная голодом, и не сухость в горле, — это ползание на четвереньках было бы похоже на сон. Оно казалось совершенно нереальным. И только звуки, долетавшие до нас, имели характер самой несомненной действительности.

Вы только представьте себе наше положение. Вокруг нас непроходимая чаща, у нас над головами безмолвная колючая листва, под нашими руками и коленями тоже безмолвные, но будто живые, ярко окрашенные лишайники, ходившие ходуном от силы своего роста, словно ковер, раздуваемый снизу ветром. То и дело пузырчатые грибы, разбухшие на солнце, неясно обрисовывались над нами. То и дело нам преграждало путь какое-нибудь новое растение, отливавшее яркими красками. Клеточки, из которых состояли эти растения, были величиною с сустав большого пальца. Они напоминали бусы из цветного стекла. Все это озарялось ослепительным блистанием солнца и обрисовывалось на иссиня-черном небе, на котором, несмотря на солнечный свет, еще можно было различить редкие звезды. Здесь все было необычайно, вплоть до формы и строения камней. Все внешние впечатления были для нас новы, каждое движение кончалось каким-нибудь сюрпризом. Дыхание застревало в гортани, кровь колотилась в ушах: стук, стук, стук…

А тем временем снова и снова откуда-то доносились шум отдаленной суматохи, удары молотков, лязг и грохот машин и наконец послышалось мычание каких-то огромных животных.