Вейн стоял над торопливо засыпаемой могилой своего соперника, мечтая о том, чтобы они могли так же легко похоронить все беды, что наслал на них этот ублюдок. Но оставалось абсолютно беспочвенное чувство вины, что стояло, как бастионный вал, между ним и Сарой. Вне сомнения, были и другие люди, чьи жизни Коул погубил в неустанной погоне за легкими деньгами.

И один из этих несчастных отчаялся настолько, что прибег к крайней мере: убил Коула.

Вейн не знал, грозит ли жизни Сары опасность со стороны этого неизвестного убийцы, но не исключал такой возможности. И это его беспокоило. Вероятность невелика, но осторожность никому еще не повредила. Если Саре действительно угрожает опасность, то чем скорее она окажется под его защитой, тем лучше.

На похороны пришли немногие. Формальности были соблюдены, и не более того. Надгробная речь, слава Богу, была короткой. Вейн подозревал, что панегирик был составлен Питером Коулом. Только чиновник с немалым опытом мог с помощью расплывчатых формулировок создать более или менее приглядную картину из того, что нельзя назвать иначе, чем уродством и мерзостью.

— Чтоб сгнить тебе в аду, — тихо сказал Вейн, обращаясь к духу Бринсли Коула, и отвернулся.

Только тогда он осознал, что остался у могилы Коула один. Можно было подумать, что из всех пришедших он один искренне скорбел по усопшему. Вейн скривился. Иногда вселенский разум демонстрирует довольно злое чувство юмора.

Вейн направился к выходу с кладбища. Проходя мимо кладбищенской ограды с растущим вдоль нее тисом, представляющим собой сплошную высокую стену, Вейн услышал голоса. Разговор шел на повышенных тонах. Выйдя из ворот, Вейн увидел по другую сторону ограды джентльмена и неряшливо одетую женщину с дешевой шляпкой на нечесаных и грязных светлых волосах.

Не сразу, но Вейн все же узнал джентльмена. То был Питер Коул.

Женщина смеялась. Хриплый, неприятный смешок, в котором совсем не чувствовалось радости. Вейн поспешил уйти, оставшись незамеченным.

Сара не присутствовала на похоронах. В ее семье женщины никогда не ходили на похороны, за исключением похорон государственных деятелей, на которых должны были присутствовать по протоколу. В данном случае она ничего не имела против того, чтобы следовать принятым в семье правилам.

Ее не прельщала перспектива ловить на себе любопытные взгляды и отвечать на неудобные вопросы, тем более что она точно знала, что и взглядов, и вопросов будет больше чем достаточно во время поминок, которые организовала ее мать. Сара знала, какие цели при этом преследовала мать: объявить всем, что Сара свободна и, соответственно, готова к новому браку.

По правде говоря, эти поминки больше напоминали обычный званый обед, чем мероприятие, главная цель которого — отдать покойному дань уважения. Графиня разослала знакомым приглашения с траурной каемкой, объявив об уходе своего зятя в мир иной. Кареты подъезжали нескончаемым потоком: приезжали сочувствующие и любопытные, желающие отведать изысканные яства и жаждущие полакомиться не менее вкусными сплетнями. О покойном вспоминали, лишь спохватившись. Сара, собрав волю в кулак, встречала гостей с привычной для посторонних невозмутимостью.

Но под маской спокойствия пряталась совсем иная Сара. Трепещущая от страха. От ужаса живот горел огнем, но щеки оставались бледными, как пристало женщине, недавно лишившейся мужа. Руки, обтянутые черными перчатками, были холодны как лед.

Министерство внутренних дел блестяще справилось с задачей по сокрытию обстоятельств смерти Бринсли. Бринсли случайно застрелился, когда чистил пистолет своей жены. Эта официальная версия представлялась настолько невероятной, что Сара не могла отделаться от ощущения, что правда всплывет с минуты на минуту. Перед глазами стояла устрашающая картина: перекошенная от злобы физиономия миссис Хиггинс и ее непропорционально огромный указательный палец, наставленный на нее, на изменницу, на Сару.

Может, она и не была виновна в убийстве Бринсли, зато была виновна в грехе.

Вейн присутствовал на поминках. Его было трудно не заметить: он был на полголовы выше всех прочих. Однако он, проявляя мудрость, не стремился оказаться рядом с ней. Она общалась с ним не больше, чем с любым другим из приглашенных гостей. И все же Сара была как на иголках. Она надеялась, что никто не замечает, как часто она ищет его взглядом, как часто встречаются их глаза. Но она не могла противиться искушению, ведь именно в нем, в его глазах она черпала силы и уверенность.

Не следовало так полагаться на него. Не надо было показывать ему, как сильно она от него зависит. Но Сара ничего не могла с собой поделать. Сегодня она была сама не своя.

Сердце сжалось, когда сестра Бринсли подошла к ней с грустной сочувствующей улыбкой.

— Бедняга Бринсли, — прошептала Дженни. — Хоть я и знаю, что он был за человек, я все равно буду о нем скорбеть.

Сара посмотрела на свою золовку с любопытством. Знала ли она на самом деле, каким человеком был ее брат? Казалось маловероятным, что эта миловидная женщина с таким простодушно-невинным лицом могла догадываться, как низко пал ее брат.

— Мне тоже трудно поверить, что он ушел от нас, — пробормотала Сара.

Дженни открыла ридикюль и вытащила из него золотую цепочку с какой-то подвеской.

— Я принесла вам это. — Она положила цепочку с подвеской на ладонь, чтобы Сара могла ее разглядеть.

Подвеска представляла собой овальный медальон с портретом Бринсли. Очевидно, портрет был сделан еще до того, как Сара и Бринсли встретились. На миниатюре ему было лет восемнадцать-девятнадцать, и выражение его лица… Взгляд его был невинным. То была не маска невинности, которую он иногда надевал, когда пытался войти в доверие очередному простаку, чтобы потом обмануть его. То был портрет ангельски чистого юноши. Сара смотрела на этот медальон, чувствуя, как в ней поднимается гнев и сожаление. Горечь от того, что Бринсли так и не стал таким, каким изобразил его художник. Не стал, хотя мог стать.

— Спасибо, — прошептала Сара.

— Там, внутри, локон его волос, — сказала Дженни. Она хотела открыть медальон, чтобы показать Саре, что внутри.

Но Сара накрыла медальон ладонью и сглотнула ком. Она не могла смотреть на то, что было частью Бринсли. Сейчас она была к этому не готова.

— Спасибо, — повторила она. — Вы уверены, что не хотите оставить это у себя?

— О нет, — сказала Дженни. — Нет, это было бы неправильно. Я уверена, что он захотел бы передать его вам. — Дженни неуверенно бросила взгляд в сторону брата. Питер Коул стоял чуть поодаль и разговаривал с матерью Сары. — Есть еще кое-что, кое-какие ценные вещи, которые моя мать хотела передать Бринсли. Но Питер запретил мне их отдавать ему. Он посчитал, что Бринсли не оценит этот дар по достоинству…

— Питер, вероятно, решил, что Бринсли заложит их и рано или поздно проиграет, — сухо прокомментировала Сара.

Дженни покраснела, тем самым подтвердив предположение Сары. Первым побуждением было отказаться от предложения Дженни, но тут Сара подумала о Томе. Ей эти вещи не нужны, но ради Тома она должна их взять. Она так и не смогла смириться с мыслью, что содержать плод любви Бринсли ей придется на деньги Вейна. Каким бы щедрым ни был Вейн, его щедрость имеет свои пределы, а тратить деньги без позволения Сара считала для себя невозможным.

— Спасибо. Если вы уверены…

Дженни погладила ее по руке.

— Пожалуйста, возьмите, Говорю вам, эти драгоценности принадлежали Бринсли, и он должен был забрать их, когда умерла мама. Если вы зайдете ко мне завтра, я передам вам их. Мы могли бы поговорить немного.

— С удовольствием. — Сара опустила голову. Ей было стыдно. Что скажет Дженни, когда узнает, что Сара вот-вот выйдет за Вейна? Она вздохнула. Эта новость уж точно может подождать до завтрашнего дня.

Дженни порывисто обняла Сару и поцеловала ее в щеку.

— Жаль… Жаль, что мы так мало встречались все эти годы.

— Да. — Сара не кривила душой. В те мрачные времена ей сильно недоставало подруги.

Дженни отошла, но ее место заняла другая леди, за ней — следующая, потом еще и еще. Вскоре у Сары уже кружилась голова от этих пустых, бессмысленных слов утешения. Тех, кто действительно скорбел по Бринсли, можно было пересчитать по пальцам одной руки. Гораздо чаще в глазах тех, кто подходил к Саре, можно было прочесть искренние поздравления. Она ужаснулась тому, как хорошо были осведомлены окружающие об испытаниях, которые ей пришлось пережить в браке.

Рокфорт был одним из тех, кто казался искренне расстроенным смертью Бринсли. Бывший собутыльник мужа сжал руку Сары обеими руками.

— Пожалуйста, примите мои соболезнования, леди Сара. Сегодня такой печальный день.

Сара, холодно посмотрев на Рокфорта, высвободила руку. Как у него хватило наглости обратиться к ней? Только из-за отсутствия у Рокфорта каких-либо моральных принципов, из-за его неуемной жадности Сара вынуждена в такой неприличной спешке выходить за Вейна.

Рокфорт выглядел как школьник-переросток, с круглыми красными щеками, курчавыми волосами и большими глазами. Если верить пьяным байкам, которые рассказывал о своем дружке Бринсли, Рокфорт был аморальным типом, подверженным многим грехам, среди которых грех обжорства был самым простительным из всех.

Его маленькие пухлые розовые губы надулись, Рокфорт быстро заморгал и полез в карман за носовым платком. Сара невольно отшатнулась. Неужели Рокфорт действительно намерен рыдать?

Но нет, он всего лишь протер белоснежным платком лоб и снова сунул платок в карман.

— Леди Сара, уверяю вас, мне очень жаль, что я вынужден говорить на эту тему в такое время, но трагическая гибель вашего мужа случилась так не вовремя. Совсем не вовремя.

Оглядываясь назад, Сара могла бы сказать, что полностью согласна с Рокфортом. Однако, понимая, что имел в виду Рокфорт, Сара сочла его поведение неприличным. Он действительно выбрал не самое подходящее время для своих разговоров.

Облизнув губы, Рокфорт продолжил, понизив голос:

— Видите ли, ваш муж задолжал мне денег. Довольно значительную сумму…

— Мистер Рокфорт! — перебила его Сара. Она думала, что он сейчас начнет намекать на ее отношения с Вейном, но никак не ожидала, что он станет просить денег. — Едва ли здесь и сейчас нам пристало обсуждать…

— Нет-нет, мэм. Вы совершенно правы. Совершенно правы. Просто, если вы наткнетесь на кое-какие бумаги вашего покойного супруга, может, вы будете настолько любезны, что сообщите об этом мне?

Сара почуяла неладное.

— Что за бумаги?

— Не могу сказать. Но я их узнаю, когда увижу. Если вы мне принесете эти бумаги, то, конечно, я готов простить долг.

Тогда, должно быть, эти бумаги действительно представляют собой ценность. Интересно, что же там такое в этих документах и где они могут быть? Сара просмотрела все, что нашла в сейфе Бринсли, но то, что она нашла, никому, кроме нее, понадобиться не могло.

Она ни за что не стала бы показывать Рокфорту, что он пробудил ее любопытство. Глядя на него с холодным достоинством, Сара сказала:

— Долги моего мужа будут выплачены из его имущества. — Это имущество состояло из целого гардероба дорогих, сшитых на заказ костюмов, обуви, шляп и перчаток и коллекции табакерок с секретом. О да, и еще из тех вещей, которые упомянула Дженни. Но Сара не могла допустить, чтобы то немногое, что принадлежало Бринсли, прикарманил его собутыльник. Деньги, что удастся выручить за имущество покойного мужа, пойдут на содержание его несчастного ребенка.

— Долг чести должен быть оплачен немедленно! — Рокфорт несколько повысил голос. Второй подбородок задрожал от возмущения.

Сара приподняла брови и сказала нарочито холодно:

— Мой дорогой мистер Рокфорт, вам уж точно лучше других должно быть известно то, что у моего мужа не было чести.

Рокфорт торопливо шагнул к ней, но то, что он увидел за ее спиной, заставило его лицо вытянуться с какой-то почти нелепой внезапностью. Он судорожно сглотнул и отшатнулся от Сары.

Она почувствовала, как по спине побежали мурашки. Ей не надо было оглядываться. Сара не сомневалась, что за спиной у нее стоит Вейн. Сначала она испытала легкий трепет возбуждения. Потом почувствовала спиной его тепло. Вейн был близко, и при этом не касался ее. Он мог бы опустить подбородок на ее макушку, если бы захотел. Он стоял так близко, что его дыхание колыхало ее волосы.

Придя в себя, она шагнула в сторону и повернулась. Вейн смотрел на Рокфорта с презрительной враждебностью. Смотрел свысока — он был намного выше Рокфорта. Скучающим тоном Вейн сказал:

— Постарайтесь не быть ослом, Рокфорт.

Рокфорт пробормотал извинения и поспешно ретировался.

— Спасибо, — сказала Сара. — Вчера здесь был слуга Бринсли, он требовал расплатиться с ним. Полагаю, скоро все кредиторы Бринсли налетят на меня, как стая ворон.

Вейн безразлично пожал плечами.

— Отправьте слуге какие-нибудь личные вещи Бринсли, не слишком ценные, разумеется. Одежду, например. Я выплачу ему причитающееся жалованье и дам знать, что если кто-то хочет вернуть деньги, которые задолжал им Бринсли, то пусть обращается ко мне.

— Нет, я не могу…

— Не спорьте, мадам. Я не могу допустить, чтобы моей жене докучали всякие лавочники. Тихо. Сейчас не время это обсуждать.

Сара опустила голову. Она не знала, что обожгло ее больнее: стыд, упрямая гордость или горячая благодарность. Вейн не был обязан расплачиваться по долгам Бринсли. С другой стороны, Саре по долгам покойного супруга расплачиваться было нечем, и она не знала, каким образом можно остановить Вейна, если он решил взять на себя эту миссию. Сара была уверена, что он способен отличить тех, кто имеет законные основания требовать выплаты, от проходимцев вроде Рокфорта.

С этого момента Вейн уже не отходил от Сары, и она не сомневалась, что его присутствие ограждало ее от иных неприятных разговоров. Ей не следовало испытывать столь горячей благодарности к Вейну, когда он брал ее под руку и уводил в сторону, но она не могла отрицать, что его присутствие заставляло ее чувствовать себя защищенной, успокаивало и дарило тепло. Согревало.

Циничная, лишенная иллюзий часть ее сознания проникла в суть его намерений. Он заявлял на нее права, стремясь сделать это первым: до того, как какой-нибудь другой джентльмен продемонстрирует к ней свой интерес. И в этом был смысл. Любой, кому дорога собственная шкура, не посмеет приблизиться к женщине маркиза Вейна.

Другая часть Сары, живущая инстинктами и эмоциями, млела от восторга. Как приятно, когда мужчина берет тебя под свое крыло и дает это понять всем окружающим.

Сара была женщиной разумной и способной к анализу, она понимала, что идти на поводу у инстинктов приятно, но очень опасно. Для той, что так высоко ценила собственную независимость, превратиться в слабую и зависимую от примитивных желаний самку было смерти подобно.

Возможно, завтра ей удастся привести себя в чувство и доводы рассудка уравновесят сердечные порывы. Но сейчас у нее не было сил сопротивляться инстинктам.

Она понимала, что в лице Вейна она обрела не только защитника, но и самого трудного соперника из всех возможных.

Через два дня он станет ее мужем.

При этой мысли ее охватывала паника.

Два дня.