Сара опустила локти на туалетный столик и потерла виски. За последние двадцать четыре часа она много о чем успела подумать. И это не прошло безболезненно для ее гордости и душевного равновесия.

Как ни старалась, Сара не смогла вспомнить, как и когда она так сильно, так безнадежно полюбила юного Бринсли. Теперь она уже приняла как факт то, что она его полюбила. Логика у Вейна была железной, как бы жестоко ни прозвучал его приговор. Как и мать Вейна, Сара, увы, была склонна влюбляться в негодяев.

Но она пересказывала себе горькую историю своего падения столько раз, что уже не способна была увидеть события, происходившие во время периода ухаживания, предшествовавшего свадьбе. Вейн смотрел на все более здраво и видел яснее, но его не было там, когда все это началось. Сара должна в истинном свете увидеть то время, что представлялось ей временем безмятежного счастья. Она должна забыть об уязвленной гордости и спросить у матери, как все было на самом деле. Как случилось, что она полюбила Бринсли.

Сара не искала виноватых. Она всегда брала ответственность за собственные ошибки, хотя если бы она была лучше, то не возненавидела бы мать за то, что та оказалась права. Будь она лучше, она бы извинилась перед матерью за те слова, что швырнула ей в лицо, и попросила бы ее о помощи, когда жизнь стала совсем уж невыносимой. Но Сара поняла это только сейчас.

Ну что же, просить о помощи уже поздно, зато не поздно извиниться.

Когда Сара приехала в дом родителей, они, как ни странно, оба были дома. Она передала дворецкому шляпку и последовала за ним в солнечную оранжерею, любимую комнату матери.

Граф оторвал взгляд от газеты и посмотрел на дочь. Его глаза осветились радостью, и от этого светлого взгляда и у Сары на душе стало светло.

— Моя дорогая! — Граф встал и протянул руки дочери. Как приятно, когда тебя принимают с таким радушием! Как чудесно, когда в мире есть тот, чье лицо светлеет, когда ты появляешься на пороге! Почему она лишила себя этого счастья?

— Папа! — Сара улыбнулась, едва сдерживая слезы радости, и поцеловала отца.

Графиня поднялась с кресла:

— Я вас оставлю…

— Нет, пожалуйста, не уходи. — Сара высвободилась из объятий отца, взяла мать за руки и поцеловала ее в щеку, прошептав: — Прости меня. Прости за все.

Тело графини, которое немного напряглось, когда Сара наклонилась, чтобы поцеловать ее, расслабилось при этих ее словах. Она крепко пожала руки дочери, и глаза ее, умные и проницательные, согрела нежность. В них появился влажный блеск.

— Она вернулась к нам, Ричард.

− Да.

Когда все расселись, Сара глубоко вдохнула.

— Я хочу поговорить с вами о том лете, когда я познакомилась с Бринсли.

Родители переглянулись, но Сара не поняла, что означал этот обмен взглядами.

Расправив на коленях юбки, она продолжила:

— Вы знаете, что мой брак с Бринсли не был счастливым. Давайте не будем об этом говорить, я не для этого пришла. Чего я не могу понять, так это как я могла влюбиться в него. Я говорила себе, что это страстное увлечение, но ведь это не так. То была любовь. Поэтому вы позволили мне выйти за него.

Отец вдруг побледнел так, что его лицо приобрело землистый оттенок.

— Папа, ты нездоров? Может, приказать, чтобы принесли чаю?

Отец быстро качнул головой.

— Нет, Сара, продолжай, — сказала графиня.

Сара заговорила скороговоркой:

— Я не понимаю, почему я его не разглядела? Я не понимаю, как может человек, насквозь гнилой, безупречно разыгрывать роль порядочного джентльмена? Ведь именно так он вел себя в первые месяцы нашего знакомства. Как добрый, порядочный человек. Я была уверена, что он меня любит. Потом, когда все пошло прахом, я сказала себе, что меня ослепила страсть. Я сказала себе, что была лишь глупой девочкой, которую представительному и обаятельному юноше было легко ввести в заблуждение. Но… я никогда не была глупой девочкой, насколько мне помнится.

— Нет, не была, — пробормотала графиня.

Сара и не подозревала, как важна для нее оценка матери. В груди разливалось тепло. Как приятно, когда тебя хвалят те, чьим мнением ты дорожишь.

— Тогда как же я могла так заблуждаться? Графиня несколько долгих мгновений смотрела на мужа.

Поскольку он так и не заговорил, заговорила она:

— Ты не заблуждалась. Бринсли был в тебя влюблен, и, насколько я могу судить, ты тоже его любила. Мне это не нравилось. Ты была слишком молода. И в нем было что-то такое… Одним словом, я должна была приложить больше усилий, чтобы положить этому конец, и я бы так и поступила, если бы не…

— Если бы не я. — У графа дрожал голос. Взгляд, обращенный к Саре, был заискивающим. — Если бы не я.

Сара перевела взгляд на мать и увидела, что по щеке графини катится одинокая слеза. Графиня смахнула ее ребром ладони и жестом велела графу продолжать:

— Расскажи ей. Теперь ты должен ей рассказать.

Граф кивнул и хрипло сказал:

— Сара, твой крестный, лорд Темплтон… — Губы его шевелились, но звука не было.

− Да?

— Ты знаешь, что Бринсли работал у него секретарем, правда, недолго?

— Конечно. Именно поэтому мы и познакомились.

— Да, конечно, — эхом откликнулся Отец. — Ну, ты, возможно, знаешь, что Темплтон имеет определенные… наклонности.

Сара нахмурилась.

— Ты хочешь сказать, ему нравятся мужчины? Я помню, что была удивлена, когда узнала об этом, но ты объяснил мне, что он при этом остается таким же человеком… — Она услышала, как всхлипнула ее мать, и увидела, как она пожала руку графа, словно хотела успокоить его и выразить свое участие и поддержку. Сара редко была свидетельницей таких сцен между родителями.

Сару знобило. Голова у нее кружилась, мозг отказывался делать из услышанного закономерный вывод.

— Выходит, ты, папа, и лорд Темплтон…

Отец кивнул:

— Да, мы были близки еще тогда, когда тебя не было на свете.

Сара беспомощно смотрела на родителей, не в силах переварить полученную информацию. Теперь многое стало понятным. Ее мать… Как винить ее зато, что она искала любви вне такого вот брака? Все эти годы Сара осуждала ее, даже презирала за то, что она предала графа. И все это время он любил кого-то другого. Другого мужчину.

— Как и Темплтон, я все еще остаюсь тем же человеком, каким был раньше, Сара. Я — твой отец, и я люблю тебя. — В льдисто-серых глазах застыла мольба. — Пожалуйста, не отворачивайся от меня.

Сара потеряла дар речи от потрясения. Графиня, неправильно поняв ее молчание, поспешила на защиту мужа:

— Разве ты не понимаешь, что если бы он мог противостоять этому, то сделал бы все, чтобы стать как все? Ты думаешь, ему нравилось жить в постоянном страхе потерять все, ради чего работал, ради чего жил? Ты думаешь, ему нравилось жить под дамокловым мечом разоблачения? Ты думаешь, он сам выбрал для себя такую жизнь?

— Нет, я так не думаю, — тихо сказала Сара. — Я совсем так не думаю.

Сара опустилась перед отцом на колени. Она взяла его лицо в ладони и поцеловала в лоб.

— Мы не перестаем любить кого-то лишь потому, что узнаем, что любимый человек не такой, как мы о нем думали.

Глаза Сары блестели от слез. Отец привлек ее к себе. Он дрожал от переполнявших его чувств.

Она осторожно высвободилась из его объятий.

— Бринсли шантажировал тебя, да, папа? Он угрожал тебе разоблачением, если ты не дашь согласия на брак?

Граф покачал головой.

— Прямо он об этом не говорил. Он никогда не угрожал разоблачением открыто. Лишь намеками.

И тогда заговорила леди Строи:

— Он нашел среди бумаг лорда Строи одно откровенное письмо. Он дал нам понять, что все знает. Но, Сара; если бы я хоть на одно мгновение могла представить, что тебе придется жить так, как ты жила все эти годы, я бы никогда не дала согласия на этот брак. И я бы не побоялась его угроз.

Граф кивнул.

— Мы могли бы справиться с ситуацией. Для этого существовали способы. Но тогда нам казалось, что вы любите друг друга, ты так желала этого брака. Не о таком муже для тебя мы мечтали, Сара, но Бринсли был сыном джентльмена, и с точки зрения его происхождения никаких возражений у нас быть не могло. Мы убедили себя… Да простит нас Бог, мы убедили себя в том, что вы будете счастливы вместе. Все так удачно складывалось. Семейная тайна не выходила за рамки семьи. Но тогда мы и представить не могли, что Бринсли бросит работу, которая была как прибыльной, так и перспективной, и станет вести жизнь бездельника и паразита. Мы не могли представить тогда, что ты откажешься принимать нашу помощь. Мы предоставили Бринсли содержание, но, по всей видимости, он проматывал его и тебе ничего не доставалось.

— Да, он проматывал все деньги. Но вы не могли ничего сделать для меня, гордость не позволяла мне принять от вас помощь. — Сара покачала головой. — Сколько во мне было глупой гордыни…

Сжав ее руку, граф с волнением произнес:

— Мы не должны были допускать этого. Ты не заслуживала такой участи.

— Мама пыталась мне сказать, что я слишком молода, чтобы выходить замуж, но я не захотела ее слушать, — сказала Сара. — Кто знает? Если бы вы запретили мне выходить за него, мы вполне могли обвенчаться тайно. Решение выйти за Бринсли приняла я. Я не виню вас. Никогда так не думайте. — Сара обернулась к графине: — Я виновата перед тобой, мама, и должна попросить у тебя прощения. Не зная обстоятельств, я осуждала тебя.

— Да, Сара, ты меня осуждала. И окажись я на твоем месте, я тоже, вероятно, осудила бы свою мать. Со своей стороны могу сказать, что мне нужно было все объяснить, а не затыкать тебе рот и не отчитывать за дерзость. Гордость есть не только у тебя. Я была не права. Но теперь со всем этим покончено, Сара. Каким бы болезненным ни был этот разговор, я рада, что он состоялся.

Сара осталась с родителями до вечера. Им предстояло наверстать все упущенное за десять лет и навести множество сожженных сгоряча мостов.

Выходя из дома на Гросвенор-сквер, Сара чувствовала уверенность в том, что она наконец подвела жирную черту под той главой в книге жизни, где Бринсли играл ведущую роль.

Возможно, он был непревзойденным актером или даже начал ухаживать за ней из самых благих побуждений. Возможно, он ее любил. Но эта любовь отчего-то прокисла. Сара не знала, почему и как это произошло. По правде говоря, это больше не имело значения.

И это самое главное.

Сара свернула на Брук-стрит, ощущая острейшую потребность увидеть Вейна. Прийти домой и увидеть его. Поговорить с ним. За много лет она научилась полагаться только на себя. Но теперь она поняла, что, несмотря ни на что, Вейн ни разу не подвел ее. Как редко такое бывает. Надежность. Какое редкое качество, и какое ценное.

Торопливо поднимаясь по ступеням к парадной двери, Сара чувствовала приятное тепло в груди и легкое трепетание страха в животе.

Пришло время отпустить прошлое восвояси. Она начнет ковать будущее с Вейном.

Вейн вернулся домой уставшим донельзя и донельзя испуганным. Он вернулся в Лондон с намерением покончить с этим делом раз и навсегда. Либо он найдет сегодня этот чертов чек, либо сознается во всем Саре, невзирая на последствия.

Но поиски шли по кругу, и о местонахождении проклятого клочка бумаги Вейн сегодня знал не больше, чем в самом начале поисков. Единственный документ мог разрушить все, что он с таким трудом начал строить с Сарой.

Пока слуга стаскивал с него сапоги, Вейн с предвкушением смотрел на ванну, наполненную горячей водой. Когда он наконец погрузился в воду, каждый мускул, казалось, издал вздох облегчения. Какое счастье: расслабиться и ни о чем не думать.

Он был прав в том, что заставил Сару пересмотреть ее отношения с Бринсли. Но ему не стоило говорить ей о своей любви. Что ей делать с этим его заявлением? Эта новость ее не слишком обрадовала, в этом Вейн был уверен. Да и слушала ли она его?

Не надо было этого говорить. Были времена, когда он думал, что она его тоже любит, даже если сама не осознает этого. Сейчас она пыталась переосмыслить прошлое и ту роль, что играл в ее жизни Бринсли. Вейн знал это. Но любовь — она или есть, или ее нет. Чтобы влюбиться, не надо особо трудиться. Он влюбился в Сару без всяких усилий со своей стороны.

Отпустив слугу, Вейн положил голову на бортик ванны. Пусть тепло и вода впитаются в тело. Он закрыл глаза и забылся.

Вейн очнулся лишь тогда, когда что-то коснулось его груди. Что-то мягкое и пружинистое, от чего вода подернулась зыбью и в груди стало тепло. От чего в нем проснулась надежда.

Приоткрыв глаза, Вейн увидел Сару. Она стояла на коленях возле ванны и водила губкой по его плечам. Тело откликнулось немедленно, хотя он и не хотел давать ей знать, что проснулся.

Он смутно вспомнил, как поклялся, что не станет делить с Сарой постель до тех пор, пока она не придет к нему сама. Какой глупый ультиматум! Вейн думал об этом, когда пена сползала по его груди, исчезая в воде, расползаясь по гладкой, как стекло, поверхности.

Теперь Сара намыливала его правую руку. Ему пришлось сделать над собой усилие, чтобы не схватить ее и не затащить к себе в ванну прямо в шелковом пеньюаре.

Вообще говоря, он бы тогда не нарушил им же установленные правила. Ванна, как известно, не постель.

Подавив стон, Вейн закрыл глаза и попытался получить удовольствие.

Покончив с руками, Сара вновь занялась его грудью. Она дразнила его, обводя губкой соски. Его живот сжался, и Вейн судорожно втянул воздух, когда губка опустилась ниже.

На этот раз он не смог подавить стон. Он открыл глаза и увидел, что она смотрит прямо ему в глаза, в то время как рука и губка продолжают ласкать его, такие мягкие, влажные и теплые.

Теперь ему захотелось самому выпрыгнуть из ванны и закончить то, что она начала, но что-то в выражении ее глаз, в ее ласках заставляло его оставаться на месте и терпеть.

Стиснув зубы, он сопротивлялся потребности излить семя прямо в ее руку.

Больше он терпеть не мог. С хриплым стоном он убрал ее руку и быстро встал. Вода каскадом стекала с его плеч.

Он вышел из ванны и протянул к Саре руки, но она осталась стоять на коленях возле ванны, сопротивляясь попыткам поднять ее. Она разжала руку, и губка упала в воду. Сердце Вейна подпрыгнуло от этого звука.

Она стояла перед ним на коленях. Не было ни слова произнесено, но инстинкт подсказал ему, что она собралась сделать. Эти грешные зеленые глаза смотрели на него снизу вверх, удерживали его взгляд. Он ждал затаив дыхание, не в силах оторвать взгляда от этих все понимающих глаз.

Она облизнула губы. Затем очень медленно опустила взгляд на его член. Она смотрела на него так, словно видела самое изысканное угощение в жизни.

Затем медленно и осторожно она провела языком по головке.

Господи! Он что есть силы схватился за край ванны. А между тем ее губы сомкнулись. Тело натянулось как струна. Он никогда и не думал просить ее об этом. От того, что она делала это по своей воле и с таким знанием дела, голова шла кругом.

Гордая леди Вейн, стоя на коленях, обслуживала его, и, судя по ее виду, делала это с большим удовольствием. Вейн перестал думать, отдавшись на волю наслаждения.

Сара тоже наслаждалась этим актом. Она никогда и представить не могла, что может получить от этого столько удовольствия. Вейн был сильным мужчиной, но, даже если она стояла перед ним на коленях и делала то, что мужчины обычно просят лишь от продажных женщин, сейчас он был в ее власти.

Она заставляла его замирать и дрожать, словно он был жеребцом, учуявшим кобылу. Ее прикосновения заставляли его стонать, хриплым шепотом молить о пощаде и совершать резкие толчки бедрами, чтобы помочь ей поймать ритм. Это она заставила его забыть о том, что он не хотел делить с ней постель.

И оттого что она чувствовала губами и ладонями его гладкость, его тепло, его силу и твердость, внутри у нее все таяло. Все, включая сердце. Она пришла сюда с намерением объявить ему о полной капитуляции. И этот ее дар был не случаен. Но сейчас, даря ему наслаждение, она чувствовала себя сильнее, чем прежде. И когда он ускорил ритм и отшатнулся от нее с хриплым стоном разрядки, она испытывала триумф победительницы.

Когда его дрожь пошла на убыль, Сара прижалась лицом к его тугому животу и провела ладонями по ягодицам. Кожа там была мягкая, влажная и обжигающе горячая. Она поцеловала его в бедро. Он продолжал дрожать, дыша так, словно пробежал не одну милю.

Наконец его рука коснулась ее плеча.

— Тебе не надо было это делать.

Она подняла глаза.

— Мне хотелось. — В груди стоял ком, мешая говорить, хотя Сара понимала, что ей следует сказать кое-что еще.

На этот раз, когда он ее поднял, она не сопротивлялась. Он обнял ее и поцеловал так, словно этот поцелуй был последним, словно мир рухнул и в нем остались только они двое, словно они стояли над краем пропасти, готовые броситься в бездну.

Сара боялась этого неизвестного будущего. Очень боялась. Но если с ней будет Вейн, она как-нибудь найдет в себе мужество взглянуть этому будущему в лицо.

Она сделала первый шаг в бездну.

— Я люблю тебя, Вейн, — прошептала она у самых его губ. — Так сильно, что меня это пугает.

Он замер. Она перестала целовать его скулы и подняла глаза.

— В чем дело? — «Только, пожалуйста, не говори, что ты передумал. Пожалуйста, скажи, что ты тоже меня любишь».

Она едва не начала молить его об этом вслух. Хотя, если бы пришлось его умолять, возможно, она опустилась бы и до этого.

— Я так долго ждал, чтобы ты мне об этом сказала, — выдохнул он, убирая волосы с ее лица и заглядывая ей в глаза. — И потому мне еще труднее признаться в том, что я не был до конца честен с тобой.

Нет! Она не могла в это поверить. Она едва не покачнулась, таким острым было ощущение падения. Он удержал ее. Его темные глаза заклинали выслушать, понять. Разочарование, страх, раздражение, грозящее перейти в гнев, — все это было ей так знакомо.

— Скажи мне. Скажи сейчас. Что случилось? Что ты сделал?

Он осторожно высвободился из объятий.

— Позволь мне вначале что-нибудь накинуть на себя.

Ежась от озноба, Сара потуже запахнула халат. Она пришла к нему в одном халате, под которым ничего не было. Она была готова отдать ему свое тело заодно с сердцем, готова была отдать ему все, что он хотел взять.

А сейчас он признается ей в предательстве. В том, что он действительно ее предал, она не сомневалась, достаточно было посмотреть ему в лицо. Зачем, зачем она опустилась перед ним на колени?

Когда Вейн вернулся из своей уборной, завязывая пояс халата, Саре показалось, что ее заковали в лед. Сердце рассыпалось на тысячу мелких осколков, но это не значит, что она позволит Вейну увидеть свое вдребезги разбитое сердце. Она примет этот удар с гордо поднятой головой.

И никогда, никогда больше не раскроет перед ним свою душу.

«Это Вейн, — повторял ей внутренний голос. — Не Бринсли». Вейн хороший, порядочный, честный. Не может быть, чтобы он сделал что-то очень плохое. Но, так дорого заплатив за ту свою прежнюю ошибку, она не имела права ошибиться вновь.

Но Вейн был смертельно серьезен, и она не могла проявить слабость. Она унизилась перед ним, она доверилась ему, она произнесла слова, которые поклялась никогда не произносить. И сейчас она узнает, что он недостоин этих даров. Она хотела быть сильной, она хотела одеться в гордость, как в панцирь, но в эту ночь ее гордость была подобна дырявым отрепьям нищенки.

— Ты не хочешь присесть?

Сара покачала головой. Она хотела как можно быстрее покончить с этим, и стоя она чувствовала себя сильнее. Для того чтобы пережить то, что ей предстояло, она должна быть сильной. Она до боли сжала руки.

— Ладно. — Вейн откашлялся и провел рукой по влажным волосам. Он невидящим взглядом уставился в пространство, мысленно вернувшись в прошлое. — В тот вечер, накануне гибели, Бринсли предложил мне сделку: ночь с тобой в обмен на десять тысяч фунтов. Как тебе известно, я не согласился. — Вейн замолчал. — Однако я предложил Бринсли другую сделку.

Сара едва не вскрикнула.

Вейн мгновенно перевел на нее взгляд, посмотрел ей в глаза. На его скулах заходили желваки.

— Я сказал, что немедленно заплачу ему пять тысяч фунтов и из оставшейся суммы назначу ежегодное содержание при условии, что он покинет Англию и больше никогда не станет с тобой встречаться.

Кровь отхлынула от ее лица.

— Ты заплатил моему мужу за то, чтобы он меня бросил?

Вейн раздраженно развел руками.

— Поверь мне, если бы я увидел другой выход, я бы поступил иначе. Но он пригрозил, что отыграется на тебе, если я не приму его предложение. Я не сомневаюсь в том, что он действительно сделал бы твою жизнь невыносимой, еще страшнее и горше, чем она была. Я дал ему чек на пять тысяч фунтов, но в ту ночь этот чек пропал. После нашей с тобой встречи у Питера Коула я приехал к вам на квартиру и обыскал ваши комнаты, но чека не нашел. Чек не был именным. Я думаю, что этот чек сейчас у того, кто убил твоего мужа.

— Почему ты решил рассказать мне об этом сейчас? — Сара сама поражалась тому, как спокойно она говорила. — Ты сделал это потому, что не смог отыскать уличающий тебя документ?

Вейн вздохнул.

— Я не стану тебе лгать. Я думал, я надеялся, что мне не придется говорить тебе об этом. Но как только я потребовал от тебя, чтобы ты честно взглянула на свои чувства к Бринсли, то понял, что было бы нечестно утаивать от тебя правду.

Сара пыталась мыслить спокойно, несмотря на головокружение и шум в ушах. В горле стоял ком, грудь сдавило. Никогда в жизни она так не мечтала о тихом уголке, где могла бы дать волю слезам. Вейн выбрал самое удачное время для своей исповеди — после того, как она встала перед ним на колени, после того, как сказала ему о своей любви. После того, как она безвозвратно отдала ему себя, душой и телом.

Она сказала спокойно и с расстановкой:

— Циник сказал бы, что ты выдумал эту историю, чтобы объяснить происхождение чека. Сказал бы, что ты боишься, что кто-нибудь придет ко мне с этим свидетельством сговора между тобой и Бринсли и я поверю в худшее: что ты заплатил ему за мои услуги в ту ночь. Разве нет?

— Да. Признаю, я боялся, что ты сделаешь ошибочное заключение. Но я, черт возьми, говорю тебе правду. — Он всплеснул руками. — После всего, что у нас было, неужели ты сомневаешься во мне?

Она не ответила, и Вейн сквозь зубы выругался.

— Если ты отказываешься верить так называемой любви, которую ко мне питаешь, подумай логически, Сара. Если бы я заплатил ему за ночь с тобой, почему я не явился к вам немедленно, чтобы потребовать то, за что уплачено? Ты думаешь, я мог бы ждать пять минут, не говоря уже о часах, днях? Ты думаешь, я бы позволил Бринсли промыть тебе мозги? Ты думаешь, что я настаивал бы на том, чтобы ты ждала меня в гостиной? Все это никак не укладывается в твою версию. Если бы ты тогда не была в таком взвинченном состоянии, ты бы уже тогда поняла, что Бринсли солгал тебе.

Ему так легко было поверить. Внутренний голос напоминал Саре, что все они лгут убедительно и пользуются любовью, заставляя сомневаться в собственной интуиции и уме.

— Я не думаю, что, заплатив моему мужу за то, чтобы он от меня сбежал, ты действовал исходя исключительно из моих интересов. Ты намеревался занять его место, когда он исчезнет?

Вейн с шумом втянул в себя воздух, словно она ударила его под дых.

— Я думал лишь о том, чтобы защитить тебя. Я понимал, что только так смогу его остановить. После того как он исчез бы из твоей жизни, ты могла бы вернуться к родителям. Это было бы закономерно.

Сара пребывала в смятении. Она не доверяла ему, но и себе доверять тоже не могла. Голова гудела, Сара чувствовала себя смертельно усталой, ее подташнивало. Сейчас она не в состоянии продолжать этот разговор.

Прикоснувшись к вискам, она прошептала:

— Я не могу об этом говорить. Я должна подумать. — Она обхватила себя руками, тщетно пытаясь унять озноб. — Я… я не могу думать, когда ты рядом.

Он отвернулся от нее и, опершись ладонями о письменный стол, опустил голову. Что означал этот жест: согласие ждать или признание поражения?

Ей очень хотелось подойти к Вейну и обнять, утешить. Это она виновата в том, что ему так плохо. И все же она не могла позволить себе слабость. Слишком часто в прошлой жизни она принимала любые отговорки и даже сама придумывала Бринсли оправдания, и все ради той любви, которую питала к нему. А он обратил эту любовь против нее, превратив чувство в орудие пытки. И в конечном итоге ее любовь перековалась в ненависть.

Да, Сара любила Бринсли. И ненавидела его. И эта ненависть превратила ее в очень плохую женщину. В бессердечную женщину, которая не знает, как можно любить кого-то так же беззаветно и благородно, как любит Вейн.

Она поверила в то, что говорил Вейн о том чеке. Этот поступок был вполне в духе того деятельного и решительного мужчины, каким был Вейн. Мужчины, привыкшего принимать решения и нести за них ответственность. Мужчины, которого она полюбила. Она верила в то, что он любит ее так, как только способен любить мужчина. Она знала, что сама любит его. Тогда почему же так трудно, так невыносимо трудно убрать щит и впустить его в душу?

— Сара? — Низкие вибрации его голоса заставляли ее сердце сжиматься от тоски. Тоски по нему. — Я бы отдал жизнь, лишь бы тебе не было больно. Что бы ты сделала на моем месте? Он хотел причинить тебе боль.

— Он не стал бы причинять мне боль. Физическую боль. — Существовало много иных способов…

— Откуда мне было знать об этом, Сара? Разве я мог рисковать? Видит Бог, я никогда не думал, что у него хватит жадности принять мои деньги и при этом все равно принудить тебя провести со мной ночь. Должно быть, он передумал уезжать.

— Возможно, он никогда и не собирался уезжать. Он любил меня, Вейн. То было извращенное, эгоистичное чувство, но по-своему он меня любил. Теперь я понимаю, почему он так хотел причинить мне боль в ту ночь. Он видел нас вместе, он догадался о том, что мы чувствуем друг к другу.

Горло ее болело. Голос охрип.

— Он сказал, что он все испортил. Полагаю, мы оба все испортили.

Вейн посмотрел на нее и поднял руку.

— Ты все еще хочешь попытать со мной счастья, Сара?

Ну, вот она и оказалась перед выбором. Она могла поверить Вейну на слово, довериться ему и шагнуть в пропасть. Такова цена доверия. Ты рискуешь всем, что имеешь, всем, что тебе дано. Она представила себя рядом с Вейном, любящей его всем сердцем и душой, без оговорок, и поежилась от страха и сладкого предвкушения.

Разум подсказывал ей, что Вейн никогда ее не предаст так, как предавал Бринсли. Он был слишком порядочным человеком, слишком честным. Даже зная о том, что он утаил от нее правду о том чеке, она верила в него. Она верила в то, что Вейн с самого начала действовал из лучших побуждений.

И все же сердце ее не было готово к этому последнему прыжку. Она думала, что все решено. Но всего лишь одно отступление от придуманного ею сценария, всего лишь одна неудача, и ее сердце вновь начало сомневаться.

Когда Вейн на следующее утро спустился к завтраку, дворецкий вручил ему письмо:

— Посыльный сказал, что это срочно, милорд. Вейн открыл письмо, и сердце его, как ни странно, упало. — Он нашел его. Он нашел мальчика.

Вейн не колебался. Он немедленно поднялся наверх, в спальню Сары. Постучав в дверь, он вошел.

Она сидела на подоконнике и смотрела в окно, любуясь ясным голубым небом и изумрудной зеленью сада. Волосы каскадом ниспадали с плеч, как раз так, как он любил. На Саре была простая льняная сорочка, не тот наряд из шелка и кружев, который купил ей он. Из этого Вейн заключил, что Сара не хочет, чтобы он к ней прикасался.

Вейн кашлянул.

— Прошу прощения за то, что побеспокоил тебя, но я подумал, что ты захочешь знать. Пришла весточка от Финча. Он нашел Тома.

Ее сердце сделало кувырок. Удивление, облегчение, радость — все это разом отразилось на ее лице, согнав с него болезненную бледность. Она словно просветлела. И глаза ее вдруг стали очень яркими и очень зелеными.

Она соскочила с подоконника и бросилась к Вейну. Схватив письмо, она любовно разгладила края листа. Вейн смотрел, как трепетали ее густые ресницы, когда она пробегала глазами по строчкам.

— Он пишет, что Том в добром здравии и вполне счастлив. — Она прижала руку к груди. — О, какое чудесное известие! Финч спрашивает, может ли он прийти к нам в десять, чтобы сообщить кое-что еще. Конечно, он может прийти! И почему он не пришел сразу? Вейн, вели ему прийти немедленно.

Вейна пронзила боль. Сара лучилась счастьем в предвкушении встречи с мальчиком, которого она даже не знала.

— Вначале поешь, — сказал Вейн. — Мальчик никуда не исчезнет за то время, пока ты позавтракаешь.

Она пристально взглянула на него, и на ее лицо легла тень. Возможно, потому, что она вспомнила прошлую ночь.

— Да, конечно. Ты прав. — Она взглянула на дверь. Очевидно, Сара не чаяла поскорее от него избавиться. Она его не простила.

Сара вызвала горничную, дернув за шнурок, и подошла к туалетному столику со множеством маленьких серебряных горшочков.

— Поговорим о прошлой ночи? — спросил наконец Вейн.

Судорожный вздох.

— Я… я не могу думать об этом сейчас.

«У меня есть дела поважнее».

Невысказанные слова повисли в воздухе, сгущая атмосферу. Даже если она выпроваживает его, неосознанно используя мальчика в качестве щита, в Вейне вскипела ревность.

И ревность заставила его сказать:

— Ты же сама прочла в письме, что мальчик счастлив и о нем хорошо заботятся. На этом можно ставить точку.

Она обернулась, и он увидел в зеленых ясных глубинах проблеск разочарования.

— Ты думал, что после долгих поисков я не захочу лично убедиться в том, что мальчик счастлив? Разумеется, я поеду к нему. И привезу его сюда.

Вейн сдвинул брови.

— Ты этого не сделаешь. — Вейн провел рукой по волосам. — До сих пор я шел вам навстречу, миледи, но здесь — конец пути. Вы переживали за благополучие мальчика, мы оба переживали. Но он вам не родственник. Вы бы даже не знали о его существовании, если бы Бринсли поступил как порядочный человек. — Вейн хмыкнул. — Что я говорю? Если бы Бринсли вел себя как порядочный человек, мальчика вообще не существовало бы.

— Я несу за него большую ответственность, чем какие-то чужие люди в Сент-Олбансе!

— Чужие люди? Он живет с ними уже десять лет, Сара. Если Бринсли, отец мальчика, счел нужным передать своего сына заботам этих людей, если мальчика кормят, одевают и обращаются с ним так, как пишет Финч, тогда вам больше нечего делать. — Вейн стиснул зубы. — Подведите под этим черту, мадам. Я согласился провести поиски… Проклятие, я согласился предоставить мальчику обеспечение, если в этом будет необходимость. Но в этом нет необходимости. Он жив, здоров и благоденствует. Оставьте его в покое.

— Он должен жить в своей семье. — Скрестив руки на груди, Сара отвернулась от него и посмотрела в окно.

Боль и гнев закипели в нем и поднялись, как лава к жерлу вулкана за мгновение до извержения.

— Вы не его семья, — угрожающе тихо сказал он. — Он сын любовницы вашего мужа. А что, если он счастлив, живя там, где живет? Вы намерены явиться туда, объявить о его истинном происхождении и увезти мальчика с собой? Ради чего все это? Ради мальчика или только ради вас? Ради того, чтобы вы получили желаемое?

Ее спина напряженно выпрямилась, потом плечи тяжело опустились.

Вейн схватил ее и развернул к себе лицом.

— Вы все гоняетесь за любовью людей, которые и не думают вам ее отдавать, не замечая тех, кто уже дарит вам эту любовь.

Сара стояла, опустив голову. Он взял ее за подбородок и заставил посмотреть ему в глаза. Сара смотрела на него с вызовом, с упрямым стремлением досадить.

— Сара, вот он я — здесь. Но это не навечно. Ты хочешь, чтобы мы сейчас разошлись? Хорошо подумай прежде, чем давать мне ответ. Потому что я не намерен дожидаться тебя, пока ты будешь гоняться за этим мальчиком. — Он с трудом выдавливал слова. — Я никогда не думал, что произнесу это, но с меня довольно.

Черты ее лица вдруг обострились, губы побелели.

— Я намерена отыскать его. И вам не удастся изменить мое решение. После всего, что я сделала, я не могу его бросить. А вы думали, что смогу? Можно было догадаться, что ваш ревнивый ультиматум со мной не сработает. Можно было догадаться, что нужды ребенка я ставлю на первое место.

— Его нужды или ваши?

Наступило молчание. Молчание затягивалось. Время тянулось бесконечно. Секунды казались часами. У Вейна появилось ощущение, что он летит в пропасть. Летит без надежды приземлиться на твердую почву.

Он ждал, что Сара возьмет обратно свои слова, что она признает его правоту или по крайней мере предложит компромисс. Но ничего не происходило. Сара была напугана сильнее, чем он думал. Она была дальше от него, чем ему казалось. И холоднее, если с такой легкостью могла повернуться спиной ко всему, чем они были друг для друга, чем могли бы стать.

Но он не видел смысла бежать за ней, пока она гналась за несбыточной мечтой о любви. Ему было невыразимо больно от того, что она предпочла ему, Вейну, ребенка от другого мужчины, который не захотел или не смог подарить ей детей. В конечном итоге есть предел любому терпению. Сердце выстрадало столько, что его ресурс был почти исчерпан.

Наконец Вейн сказал:

— Хорошо. Я составлю условия нашего развода. Надеюсь, вы не сочтете меня скаредным.

— Вейн, не…

— Мне пора, — быстро сказал он. — Я опаздываю на встречу.

— Вейн!

Вейн сам не знал, как ему удалось пересечь комнату и выйти за дверь.

Вейн. Что она наделала? Сара все еще дрожала от ужаса и страха, пытаясь сосредоточить внимание на фактах, которые излагал ей Финн. Он отыскал ту самую Полли Лосон, переехавшую из Лондона в Йорк, потом обратно в Лондон и наконец в Сент-Олбанс. Она по-прежнему служила няней у младших детей Мартинсов, которые десять лет назад взяли к себе сына Бринсли.

— Я понаблюдал за этим семейством пару дней, миледи. Видел, как они ходят в церковь, как дети играют в саду. Я навел справки, и из того, что мне удалось узнать, выходит, что они вполне приличная семья среднего класса. Счастливая семейка. Они относятся к Тому точно так же, как ко всем прочим детям. Обращаются с ним не хуже, чем с другими. Хотя кое-что интересное мне эта Полли рассказала. К Мартинсам Тома пристроил Коул, но не Бринсли Коул, а Питер Коул.

Сара едва не пошатнулась.

— Питер, — выдохнула она. Все это время он знал.

В груди поднимался гнев, горячий и обжигающий, как буря в пустыне. Она поблагодарила Финча за труды и отпустила его, затем собралась выехать к Коулам. Она устроит Питеру Коулу хорошую взбучку! Как посмел он солгать ей, как посмел отправить ее по ложному следу? Позволил представлять самое худшее, в то время как Том вполне благополучно жил совсем рядом, в Сент-Олбансе!

Сара схватила шляпку и бросилась к дверям.