Хет привалился спиной к колонне.

— Не забудь сказать ей о том, что если текстура изделия грубее, то его вес повышается.

Сагай показывал Илин, как определять разницу между кусками обработанного Древними металла и нынешним дерьмом. Он тут же прервал урок и бросил на своего партнера убийственный взгляд.

— Интересно узнать, кто из нас учит ее — я или ты?

Хет пожал плечами и отвернулся. Надо признать, Сагай как учитель гораздо лучше. Он-то сам сразу начинал злиться, если приходилось что-то объяснять по второму разу.

Они сидели в Аркадах Пятого яруса на своем обычном месте — в уголке между двумя массивными колоннами, давным-давно позаимствованными из какой-то древней постройки. Колонны покрывала полустершаяся резьба — стилизованные фигурки людей, танцующих, сражающихся, занимающихся любовью. Резьба была слишком неглубокой и пострадавшей от времени, чтобы снять с нее хорошие копии, и слишком банальной, чтобы стоило ее вырезать и утаскивать. Сами Аркады представляли собой лабиринт висячих галерей и кривых крытых проходов. Местами они достигали пяти этажей и поддерживались в стоячем положении скорее прилегающими к ним домами, чем собственными опорами. То место, которое Сагай и Хет считали своей торговой точкой, находилось на краю открытого сверху центрального зала, на третьем этаже Аркад. Два этажа, нависающие сверху, освещались косыми лучами солнца, проникающими сквозь дыры и старинные вентиляционные ходы в крыше; иногда какой-нибудь расшатавшийся камень отваливался от одного из перекинутых между помещениями мостиков и с грохотом падал на галерею, где шла оживленная торговля.

Громкая перебранка торговцев и ремесленников, работавших тут же, отражалась потрескавшимися и выщербленными стенами, эхом разносясь по всему зданию. Этот шум подкреплялся непрерывным грохотом молотков медников, расположившихся в закутках самого нижнего этажа Аркад. Этажом выше места Хета и Сагая работали плетельщики циновок, садившиеся там, где освещение было получше, а ниже располагались давильщики масла из оливок, свечники, продавцы угля, торговцы хной, малахитовым порошком, краской для век и средствами для очищения крови. Почти у всех большая часть рабочего дня уходила на перебранку с соседями по Аркадам.

Дела сейчас шли не слишком бойко. Несколько дилеров шлялись по Аркадам, вынюхивая, нет ли чего по их части, явились мусорщики с Седьмого яруса с корзиной всякого барахла, которую Сагай и Хет перерыли сверху донизу. Результаты этой работы Сагай использовал в качестве наглядного пособия для обучения Илин. Никаких темных дельцов с ценными, но неизвестного происхождения вещами на горизонте не возникало. Впавший в уныние Хет прислонился головой к камню и почесывал живот, как обычно сожалея (это бывало всегда, когда бессмысленное ожидание хоть-чего-нибудь-интересненького становилось невыносимым), что он не выбрал себе другую профессию.

Взять хотя бы эту книгу Сонета Риатена времен Выживших. Вот это действительно редкость, особенно со всеми рассуждениями о душах людей с Запада и Западных Вратах Неба. Интригующая редкость, да притом еще во многом отличающаяся от другого текста на Древнем письме, который ему удалось прочесть в оригинале, хранившемся в Анклаве крисов, и который, как говорили, был единственным дошедшим до этих дней произведением мага-философа, Древнего создателя крисов во время возникновения Пекла. О самих-то магах в том тексте говорилось мало, а больше рассказывалось, как много тревожных дней провели они в изготовлении магических составов, необходимых для трансформации, и о долгой работе на колоссальной волшебной машине, которая производила дистилляцию этих веществ.

Хет знал: сохранившийся у крисов текст точен, ибо сам видел машину, вернее, то, что от нее осталось, — куски мертвого мифенина, покрытого стершимися надписями на Древнем письме, все еще прекрасные образчики спиралей из золотой и серебряной проволоки, сплавленные в нелепые обломки или обгорелые до неузнаваемости, и все это засыпанное осколками стекла Древних. Обломки были раскиданы по пещерам и проходам самых нижних уровней Анклава. Из текста следовало, что магическая машина разрушилась сама по себе сразу же после того, как были изготовлены последние порции эссенции, убив при этом множество магов. Выжившие согласились попробовать эссенцию, хотя и не верили в ее действие — во всяком случае, до того, как у них начали рождаться первые дети.

А дальше текст становился тусклее песка пустыни: он касался линий скрещивания, бесконечно возвращаясь к важности продолжения работы, начатой древними магами и к тому, что магии не все под силу, а потому потомки первых родившихся детей-крисов обязаны приложить все силы, чтобы эту работу завершить; и так далее, и так далее. Автор просто помешался на этой теме, что вовсе не удивительно, решил Хет, если бедняга застрял в Анклаве, окруженном со всех сторон пламенем Пекла, где и поговорить-то было не с кем, кроме перепуганных Выживших-родителей, их мяукающих новорожденных и кучки бормочущих магов-философов, которые небось воображали себя чем-то вроде богов.

Голос Сагая вернул Хета к действительности. Тот говорил, заканчивая урок:

— Вот все, что я могу показать тебе на их этой дерьмовой коллекции.

Остатки он придвинул к Хету, который снова принялся лениво ворошить осколки стекла и кусочки мифенина, отбирая то, что можно было предложить неким типам с Шестого яруса, которые называли себя коллекционерами, а на самом деле изготовляли подделки, подобные тем, какие он видел у наследницы Электора.

Илин прислонилась к колонне, она выглядела потной и грязной. Метельщиков в Аркадах не было, а потому пыль поднималась удушливыми облаками над самыми оживленными переходами. И хоть девушка провела тут совсем немного времени, она почувствовала себя погибающей от жажды и купила у мальчишки-водоноса небольшой кувшинчик воды. В Аркадах не было фонтанчиков, снабжающих питьевой водой, хотя на самом нижнем уровне в каменном полу была прорублена траншея, которая, как первоначально предполагалось, должна была давать проточную воду местным жителям. Теперь траншея была суха и служила всего лишь сортиром. Илин проверила положение краев своей простой шапочки, чтобы увериться: ее короткие волосы спрятаны как подобает, — а затем лениво сказала:

— Ты слышал, что Анклав крисов прислал посольство к Электору?

Хет только тогда понял, что не ответил ей и что девушка смотрит на него с удивлением, когда кусок древнего стекла, который он сжал в руке, вдруг глубоко порезал ему ладонь. Он пробормотал:

— Нет, я об этом не слышал.

— В самом деле? И давно они здесь? — вмешался Сагай, отвлекая внимание Илин, пока Хет, выкинув осколок стекла, задумчиво принялся вылизывать кровь с ладони.

— Несколько дней, — ответила Илин. Она взяла кусок мифенина и принялась катать его в пальцах, возможно, пытаясь проверить способ Сагая: как определять те различия в структуре металла, которые позволяют понять, к какому типу древностей принадлежит тот или иной обломок. — Уже состоялись три встречи с Электором, а такое бывает исключительно редко. Посольствам из других городов Приграничья дают лишь одну аудиенцию. Думаю, разговоры идут о торговых путях, ведущих через Пекло, и о нападениях разбойников на караваны.

— А из какой они семьи? — спросил Хет.

— Не знаю. Я вообще ни о каких семьях не знаю. — Илин выглядела удивленной, потом она стала задумчивой. Слишком задумчивой. — Могу узнать, если хочешь.

Встревоженный Хет пожал плечами и отвернулся.

— Не имеет значения, — ответил он.

Сагай кашлянул, желая привлечь их внимание, и Хет, подняв глаза, увидел Кастера, который шел по проходу мимо мастеров мозаики, лениво любуясь образцами их искусства, выставленными для рекламы.

Дилер черного рынка подошел к ним и сел рядом с Хетом, вежливо поклонившись Сагаю и Илин.

— Ну? — спросил Хет, демонстрируя гораздо больше интереса к кусочку мифенина или к осколкам стекла, которые притащил мусорщик, нежели к персоне Кастера. Важно было не выдать свою заинтересованность. Ему очень нужна была информация Кастера, но он не желал, чтобы за это его обобрали до нитки.

Кастер тщательно обдумал вопрос, его пустые глаза перебегали с Хета на Сагая и обратно.

— Десять дней, — сказал он наконец.

Сагай от души расхохотался и покачал головой. Илин уже набрала воздуху, чтобы заговорить, но Хет незаметно наступил ей на ногу и сказал:

— Десять дней? За что это?

— Мне пришлось воспользоваться услугами лица, занимающего очень высокое положение на рынке, — промямлил Кастер. — Десять дней самое малое…

— Пять, — возразил Хет.

— Девять.

— Шесть.

— Семь.

Хет обменялся взглядом с Сагаем и сказал:

— Семь не получается.

Илин кусала губу в отчаянии. К счастью, Кастер в этот момент внимательно изучал сандалии на своих ногах, обдумывая последние слова Хета. Наконец он пожал плечами и произнес:

— Ладно, пусть будет шесть. Маленькая овальная фасеточная вещица из мифенина с крылатой фигурой в центре куплена в прошлом году человеком по имени Раду, проживающим на Четвертом ярусе в доме, что во Дворе Цветных Стекол в квартале заклинателей духов.

Сагай порылся в своем бурнусе и отсчитал торговые жетоны в ладонь Кастера. При упоминании имени он нахмурился:

— Он коллекционер?

Кастер покачал головой.

— Покупает понемногу, причем сейчас меньше, чем раньше. Он предсказатель будущего.

— Гадальщик? — удивленно переспросил Хет.

— Очень известный предсказатель, гадает только для патрициев. Иногда они даже сами приходят к нему. Уверяют, что у него живет оракул.

— А кто ему продал редкость? — спросила Илин.

Хет сердито глянул на нее, но Кастер обдумал вопрос и пожал плечами.

— Эти имена вы покупать не станете. Их было трое, но все они уже мертвы.

Увидев, что дилер выдает информацию бесплатно, Хет спросил:

— А отчего они умерли?

— От рук торговых инспекторов, от чего же еще! Их схватил сам Высокий судья. — Кастер встал. — Ну вот и все. Уж и не знаю, будет ли вам от этого какая польза… — Потом поколебался и добавил: — Я слышал об этом парнишке, Рисе…

Немногое из того, что происходит в жизни тех, кто занят торговлей древностями, или тех, кто хотя бы каким-то краем соприкасается с ней, остается неизвестным Кастеру. Хет поднял глаза, чтобы встретиться со взглядом дилера — холодным и расчетливым.

— Кто?

Кастер неожиданно усмехнулся:

— Вот и я так подумал.

Он кивнул им на прощание и удалился, что-то мурлыча себе под нос.

— Зачем вы с ним торговались? — сердито сказала Илин, как только дилер черного рынка оказался вне слышимости. — У меня же этих жетонов хватает. Он вообще мог отказаться назвать имя…

— Денежки счет любят, — ответил ей Сагай очень твердо. — А кроме того, если бы мы не стали торговаться, он счел бы это подозрительным и обязательно продал свои подозрения кому-нибудь из наших конкурентов точно так же, как он продал нам имя Раду.

— А Раду, надо думать, хочет, чтоб это оставалось секретом — иначе имя не было бы товаром, — заметил задумчиво Хет.

— Но если он всего лишь покупает редкости… — начала Илин.

— Когда Кастер сказал «покупает», он имел в виду на черном рынке, поправил ее Хет. — Не в лавках Четвертого яруса или у независимых дилеров вроде нас, которые стараются не нарушать закон, если хотят сохранить право торговать в Аркадах.

Илин нахмурилась.

— А что такого, если он покупает редкости только на черном рынке?

— Немного странно, — пожал плечами Сагай. — Настоящий коллекционер покупает повсюду, где может, из любых источников. Он может купить и для перепродажи с целью получения прибыли, что связано с известным риском, если у него нет соответствующей лицензии… — Когда Сагай впервые появился в городе, ему сначала очень не понравился этот аспект нелегальщины в торговле реликвиями, и в первую очередь необходимость время от времени прибегать к услугам черного рынка. Теперь он к этому уже привык. Хет подозревал, что ему такое даже стало нравиться.

— Понятно. Но возможно, это даже лучше, что он не настоящий коллекционер, — сказала Илин. — Коллекционер ведь мог бы не захотеть продать нам такую вещь, верно?

— А разве мы обязаны ее покупать? — в свою очередь спросил ее Хет. Разве Риатен не может просто явиться к воротам Раду, постучать в них и потребовать отдать ему украшение… иначе…

— Я думаю, это могло бы привлечь нежелательное внимание, — сухо ответила ему Илин.

— Тогда я пойду и посмотрю, нельзя ли поговорить с Раду и выяснить: может, он захочет продать что-то из своих драгоценных вещиц, — сказал, подумав, Сагай. Потом, поглядев на Илин, добавил: — Не упоминая овал из мифенина с крылатой фигурой. Никогда не следует говорить о том, что вам нужно в действительности.

— Особенно любителю, — добавил Хет, катая на ладони кусочек мифенина. А я на Четвертый ярус пойду открыто. У меня есть кое-какие мыслишки насчет второй вещицы.

— Большого некрасивого камня?

— Наверняка большого, но, возможно, не такого уж некрасивого…

— И я с вами! — воскликнула Илин.

— Нет, кто-то же должен остаться и заниматься торговлей, как обычно. Особенно после того, как тут побывал Кастер. Если мы все разбежимся, все дилеры этого яруса помчатся за нами.

— А что может быть естественнее, чем оставить новичка заниматься делами, пока мы сами будем проворачивать кое-что другое? — сказал Сагай.

— Вы просто не хотите меня брать! Вы мне не доверяете! — объявила она.

— Ты что-то говорила насчет обещания вести себя так, как положено обыкновенному ученику, — улыбаясь, напомнил ей Сагай. — А кроме того, тебе ничего другого и не остается.

По правде говоря, Илин хорошо играла роль девушки-простолюдинки. Она не жаловалась на жару, на вонь в Аркадах и ловко уклонялась от физических контактов, не давая покупателям возможности заметить это.

— Ох, ну ладно, — сказала Илин, сдаваясь. — Но что мне делать, если кто-то захочет мне сбыть что-либо?

— Рассмотри получше, пользуясь теми приемами, которым я тебя обучил, сказал Сагай, вставая. — Потом прими умный вид и скажи, что не можешь назвать цену без консультации с одним из нас, а мы придем чуть позже.

— А они не заподозрят обмана?

— Так поступают все ученики, — отозвался Хет. — Счастливо!

И они пошли по галерее к испещренной трещинами каменной лестнице, которая вела вниз. Сагай вдруг сказал:

— Город этот велик, и посольство крисов может провести все свое время на Первом ярусе. Не надо паниковать.

— Паниковать? — с отвращением повторил это слово Хет. — А почему это ты решил, что я паникую?

Сагай дернул плечом.

— Всегда можно пойти и потолковать с ними. Сам погляди, из какой они линии происходят. Разумеется, если ты не считаешь, что они явились сюда только затем, чтобы против твоей воли утащить тебя обратно в Анклав.

Хет уставился на сверкающий вихрь пылинок, пляшущих в солнечном луче.

— Это не исключено.

— Я советов не даю; я только факты рассматриваю.

— Что плохой совет, что плохой факт — разницы никакой.

Сагай фыркнул, но разговора не поддержал. Да в этом и нужды не было. Хет и сам уже знал ответ: все равно фактам следует смотреть в лицо, независимо от того, хорошие они или плохие.

Снова они заговорили, лишь когда добрались до Четвертого яруса и отыскали проход в квартал заклинателей духов, через который Сагаю нужно было пройти, чтобы попасть в дом предсказателя будущего.

— Думаешь, тебе повезет? — спросил Хет партнера, когда они остановились перед домом.

— Если я увижу предмет, который мы ищем, то независимо от того, захочет он нам его продать или нет, буду считать, что повезло. Но сомневаюсь, что дело зайдет так далеко.

— Самое важное, что цена тут роли не играет. Деньги-то в любом случае Риатена.

— Верно, и в этом ощущении есть что-то успокаивающее. А ты в самом деле рассчитываешь обнаружить здесь следы этого большого безобразного камня? Сагай махнул рукой в сторону лавок, окаймляющих обе стороны широкой улицы Четвертого яруса, с их отмытыми добела навесами и выставками товаров, предназначенных для обитателей верхних ярусов.

— Нет, — признался Хет. — Но есть тут нечто иное, чем я должен заняться. А если насчет камня, то мыслишка у меня есть. Я тебе после скажу.

Они расстались, и Хет побрел по лабиринту улочек, где ютились лавки антикваров.

Эти лавки были куда просторнее, нежели похожие на норы аналогичные заведения нижних ярусов вроде лавчонки Арнота. Входы отделялись от улицы занавесами из тончайшего газа, которые свободно пропускали воздух, но задерживали пыль, а также скрывали от глаз прохожих тех богачей и патрициев, которые заглядывали в лавки, чтобы окинуть взглядом выставленные товары. Под навесами лежали разноцветные циновки и ковры, стояли инкрустированные скамеечки, цветы из пустыни в бронзовых горшках; слуги показывали заинтересованным посетителям редкости, подавали им разведенное водой вино из смокв и ломти медовых дынь. Дилеры, живущие на более низких ярусах, хотя и снабжали эти лавки всеми продающимися там богатствами, заходили в них лишь через задние двери, выходившие в тупички да проулки, если, конечно, они вообще сюда допускались.

Но сегодня древности Хета не интересовали. Если тот безобразный блок даже и будет найден, то уж никак не в элитарных антикварных лавках Четвертого яруса. Эти лавки регулярно прочесывались частым гребнем учеными Академии, которые высматривали древние вещицы, случайно пропущенные дилерами, а уж эти ученые, разумеется, видели Чудо и немедленно обнаружили бы сходство блока с ним. Сонет Риатен с его интересом к Древним тоже, бесспорно, видел Чудо, но мог и не связать с ним блок, ибо не обучался искусству распределения Древностей по топологическим группам и обнаружению в них отличий и сходств с уже давно известными образцами. А может, Риатен и угадал сходство с Чудом, но по каким-то личным соображениям промолчал.

Хет занял позицию в одном из тупичков, прохаживаясь в толпе торговцев вразнос, игроков, гадалок. Наконец он высмотрел уголок возле стены, откуда можно было следить за дверью одного привлекшего его внимание магазинчика.

Хет присел на корточки, такой тихий и незаметный, что через несколько минут обитатели этого тупичка, занятые своими делами, совсем забыли о нем.

Черный ход, за которым Хет наблюдал, вел в лавку принадлежащую Лушану. Сам Лушан рутинными торговыми делами мало занимался и сейчас вряд ли был в лавке.

Среди бродячих торговцев время от времени вспыхивали перебранки, откуда-то налетали тучи мух и комаров, выгоревшая штора на двери иногда вздрагивала, будто кто-то проходил за нею, а время по жаре тянулось ужасно медленно. Хет размышлял о возникших у него трудностях, оценивая ситуацию с самых разных точек зрения, а потому ожидание не казалось ему особенно тяжким. Кроме того, это было не просто ожидание, это была охота.

Наконец в переулке показалась фигура в красных штанах и рубашке, с накинутым поверх мятым коричневым бурнусом. Человек вошел в ту самую дверь с таким видом, будто ему принадлежала вся лавка. Хет сразу же узнал Харима он видел его стоящим на страже за спиной Лушана, когда Лушан вершил свой суд. У него были сальные волосы, а воняло от него хуже, чем от большинства горожан. По-видимому, Харим наслаждался, избивая людей по приказу Лушана. Он не заметил Хета, сидевшего неподвижно, будто статуя, в тени у стены.

Хет знал, что Харим приходит в эту лавку Лушана ежедневно в середине дня, чтобы передать распоряжения хозяина, а потому считал, что и этот день не станет исключением. Харим был слишком глуп, чтобы опасаться того, чего опасаться следовало бы.

Харим вышел из лавки довольно скоро. Он прошел мимо криса, не заметив его, и Хет поднялся, лениво потянулся и последовал за ним.

Вверх по переулку — подальше от оживленных улиц, — в глубь жилых кварталов, где живут большинство тех, кто работает в лавках. Пожалуй, Четвертый ярус не лучшее место для задуманного. Многие местные жители зажиточны, их дома содержатся в большем порядке, лучше охраняются. Но Хету не хотелось ждать, пока условия станут более благоприятными, а встреча произойдет где-нибудь на нижних ярусах. Возмездие должно быть немедленным, иначе смысл урока теряется. И в следующий раз это может быть уже не Рис, а кто-то из детей Сагая или Нетты.

Дошли до спокойной улицы — уютной и тихой. Яркие краски и красивая резьба украшали большинство домов. Хет резко сократил расстояние между ними, и Харим обернулся, руководимый, вероятно, каким-то шестым чувством, предупредившим его о приближении опасности.

Однако на Хета Харим смотрел скорее с насмешкой, чем с тревогой. Он был широкоплечий, крепкий, а для нижних ярусов даже высокий парень. Говорили, что череп у него крепче камня. Глаза Харима находились почти на одном уровне с глазами Хета. С гримасой, которая, видимо, должна была изображать ухмылку, он спросил:

— Чего надо?

Хет остановился там, где противник не мог достать его. Сегодня нож был спрятан за спиной, где рубашка и складки бурнуса скрывали его; Хариму же было известно, что обычно он носит нож в сапоге.

— Я Лушану заплатил. Почему он натравил вас на мальчишку?

— Это послание тебе. Ты будешь работать на Лушана, пока он не скажет довольно. Вот и все. — Харим даже улыбнулся, с удовольствием сообщая это известие.

По правой стороне лица Харима бежал розовый шрам. Хет подумал, что тот, кто нанес ему эту рану, действовал умом. Он шагнул вперед, так что Харим вряд ли мог разгадать его намерения, и тут же правым кулаком нанес мощный удар.

Харим откинул голову назад с расчетом, чтобы удар Хета лишь слегка задел его, рассчитывая сразу перейти в наступление. Он не заметил, что Хет уже выхватил нож, что рукоять его зажата в кулаке, а клинок опущен вниз. Он ничего и не ощутил до тех пор, пока длинная дорожка боли не побежала по его лицу чуть ниже старого шрама. Харим отшатнулся, его рот раскрылся от потрясения; кровь капала на пыльные камни. В разверзшейся ране белела кость.

Хет сделал шаг назад. Харим обычно возлагал свои надежды на крепкие мускулы и дубину. Специалист по драке на ножах никогда бы не подпустил Хета к себе так близко.

— А вот это — известие для тебя, — сказал Хет. — В следующий раз, когда кто-нибудь захочет проучить меня, откажись и не помогай.

Харим сел на тротуар, прижав ладонь к лицу. Он все еще был в шоке. Где-то на верхних этажах хлопали ставни, чуть подальше раздался крик. Хет ушел не торопясь.

Пыль и жару в Аркадах, где почти нет сквозняков, переносить труднее, чем на улице, но Илин все же удавалось извлекать удовольствие из своего положения. Народу было множество, и удивительно разнообразного. Некоторые мужчины носили чадры, другие о них даже не помышляли. Традиция патрициев носить чадру восходила ко временам Выживших: необходимо было дополнительно защищаться от яростного солнца и ядовитых газов, испускаемых молодыми горными породами Пекла, когда люди отправлялись добывать продовольствие. Тогда Чаризат был всего лишь обычным городом а не столицей торговой империи Приграничья, и чадра означала принадлежность к древнему роду. Теперь же чадра — лишь признак (и не очень надежный) определенного общественного положения. По той же причине патрицианки все еще следовали старинному обычаю и коротко стригли волосы. Когда-то это было средство борьбы с жарой, а теперь — просто свидетельство определенного социального статуса. Женщины с нижних ярусов к такой стрижке прибегали редко.

Илин знала: во многих отношениях жизнь на нижних ярусах давала женщинам куда больше свободы. Жительницы нижних ярусов могли стать кем угодно — от уличных акробаток и танцовщиц до владелиц лавок и хозяек караванов, и никому до этого не было дела. Если бы Илин не сделалась Хранительницей, она уже давно была бы замужем за каким-нибудь патрицием высокого ранга, которого ей подыскала бы мать, дабы поддержать выгодные семейные связи. И она погибала бы от скуки. По обычаю, патрицианки не могли работать, даже если их семьи были так или иначе связаны с торговлей. Дочь богатого торговца с Четвертого яруса была в лучшем положении — от нее даже ожидали, что она погрузится в проблемы семейного бизнеса.

Время бежало быстро, никто не пытался что-либо всучить Илин, к ее величайшему сожалению, хотя несколько человек весьма предосудительного вида подходили и таращились на нее. Только-только она настроила себя на долгое ожидание, как увидела шагающего по галерее Сагая.

— Что-то ты быстро вернулся! Хороших новостей нет? — спросила она, когда тот подошел.

— Он меня даже не принял. Слуга, с которым я разговаривал, сказал, что хозяин иногда продает редкости, но с посредниками дел не имеет; под этим, наверное, он подразумевал, что предсказатель продает редкости только своим клиентам-патрициям. — Сагай задумчиво поглядел на Илин. — У меня есть мысль, как его обойти по кривой. Мы ее обсудим, когда вернется Хет.

Илин кивнула. Она готова была ждать сколько угодно. Сагай погрузился в раздумье, но каковы бы ни были его мысли, Илин их прочесть не сумела. Иногда мысли Сагая было прочесть не легче, чем мысли Хранителей. Она не забыла наказ Риатена выяснить как можно больше насчет Хета, и ей показалось, что сейчас самое подходящее время для этого, хотя она и не думала, что узнает что-либо важное для Мастера-Хранителя. Впрочем, Хет заволновался при разговоре о посольстве крисов, а это требовало внимания.

Она понимала, что Сагай не принадлежит к тем, кого можно обмануть с помощью обходных маневров. Более того, Илин подозревала, что такой подход полностью уничтожит возможность откровенного общения с ним в дальнейшем. Она спросила:

— А где жил Хет до того, как появился в Чаризате? В селении крисов?

Сагай изучал ее лицо так долго, что она почувствовала себя неловко, а потом произнес:

— Это спрашивает Хранитель Илин или просто юная девушка Илин?

— Ну, не такая уж я юная. У меня есть подружка-ровесница, так у нее уже три ребенка. — Илин улыбнулась, она понимала, что Сагай старается увести ее прочь от заданного вопроса.

— Да, в Чаризате такие порядки. В Кеннильяре ранние браки не поощряются. Но в Кеннильяре нет патрициев и оттуда не прогоняют нищих, так что там существует проблема перенаселенности. Лично я не хотел бы, чтобы мои дочки выскакивали замуж так рано. У них мозгов еще нет, и в ближайшем будущем перемены в этом не предвидится. — Он пожал плечами. — А может, я просто не хочу, чтоб они выходили замуж в этом долбаном Чаризате.

Илин слышала, что вода и пища в Свободном городе Кеннильяре куда дешевле, так как он имел свой собственный торговый путь к берегу.

— Но если тебе тут плохо, то зачем же ты уехал из Кеннильяра?

— Мой дядюшка — ремесленник в Кеннильяре. Так себе — один из многих. Когда города Приграничья закрыли доступ промышленных изделий Кеннильяра на свои торговые дороги, дядюшка оказался в трудном положении и не смог содержать такую большую семью. Для меня там работы тоже не было, хотя я и получил образование в Гильдии ученых: требовались деньги, чтобы купить себе там местечко. Единственно, чем я мог заниматься, была торговля редкостями, но в Кеннильяре рынок древностей очень мал, и они ужасно дороги. Чаризат показался мне более многообещающим, тем более что торговля редкостями — одно из немногих занятий, доступных тем, кто не является гражданином Чаризата.

Значит, Сагай готов говорить о своем прошлом, сколько она захочет, но о Хете разговоров избегает. Илин решила подойти к проблеме с другого конца.

— И ты познакомился с Хетом в Чаризате?

Взгляд у Сагая был не менее подозрителен, чем у Сонета Риатена, разве что чуточку добрее.

— Нет, — сказал он, и ей показалось, что это все, что он намеревается ей сообщить. — Мы встретились на торговом пути, когда я вез сюда свою семью. Это было семь лет назад. Тогда торговые пути, по которым нам предстояло путешествовать, были ещё более опасны, а фургоны, из которых состоял караван, приводились в действие нашими мускулами. Парофургоны в те времена были слишком дороги для обыкновенных людей. Шли мы медленно, и в нескольких милях от границы городов Приграничья на нас напали разбойники. Банда была небольшая, но мы-то этого не знали. Они понимали, что их слишком мало для захвата каравана, в который входило около семидесяти фургонов, но их главная цель заключалась в том чтобы отбить и взять в плен нескольких защитников.

Я был одним из тех, кого послали прогнать разбойников из-за утесов по краям дороги, уже после того как их первая атака была отбита. У меня было ружье, которое я позаимствовал, и из него я одного подстрелил. Я полз между камней, пыжась от глупости и думая, что вот сейчас подберусь к другому, как вдруг что-то ударило меня сзади, и я потерял сознание.

Очнулся я с окровавленной головой и ощущением, что она у меня расколота. Когда же я увидел, где нахожусь, то горько пожалел, что это не так.

Разбойники разбили лагерь в узком овраге с каменистым дном. Я был накрепко связан, но лежал не на самом солнцепеке, а на узком карнизе, проходившем вдоль стены оврага. Связывавшие меня веревки были прикручены к железному штырю, глубоко забитому в камень. Я насчитал десятка два этих тварей, как будто этот подсчет что-то способен был изменить в данной ситуации. Они были неимоверно грязны, от них воняло, как от нищих, и мне показалось, что двое из них — женщины, хотя сказать наверняка было трудно. Говорили они на отвратительном жаргоне торгового языка, и я его понимал с трудом, будто Пекло выжгло их мозги так же, как оно высушило их тела.

Бандитам удалось изловить еще двоих из нашего каравана. Один уже умер, и они разложили в овраге костер и стали разделывать труп. Я, конечно, знал, как разбойники поступают с пленниками, но видеть это… Другой мои спутник был связан, как и я, и лежал на том же карнизе, но он был смертельно ранен ножевое ранение в живот — и уже умирал. К вечеру они и его стащили на дно оврага, позабавились с ним сначала, потом убили и поступили так же, как и с первым.

Я знал, что меня они отложили на время, так как я был ранен менее тяжело. Я проклинал себя, что обрек Мирам на то, чтобы заботиться о наших детях в совершенно чужом для них городе, и все это из-за собственной глупости, которая привела меня прямехонько в лапы бандитов.

Прошла ночь, а я все еще жил. В стене оврага, прямо над моим карнизом, было отверстие, но штырь, к которому меня привязали, не позволял мне даже дотянуться до него. Весь день я пытался ослабить свои узы, но безуспешно. Разбойники спали на дне оврага, и я видел, что они оставили как минимум одного часового наверху. Значит, никакой надежды.

И вдруг я заметил, что часового больше нет. Я подумал: может, он задремал, но я смотрел во все глаза, а он все не появлялся.

А затем я услышал слабое поскрипывание камней, доносившееся из того туннеля, что был у меня за спиной, и кто-то дотронулся до моих веревок. Я лежал тихо, боясь разбудить разбойников. Веревки упали, и я повернул голову. Я увидел согнувшуюся фигуру, одетую в плащ жителей пустыни, накинутый прямо поверх грязного и запыленного нижнего одеяния. Я подумал: может, он из нашего каравана, может, кто-то видел, как нас захватили, и последовал за нами? Но я был слишком преисполнен благодарности, чтобы задавать вопросы. Я пополз за ним по туннелю на средний уровень Пекла и там увидел труп пропавшего часового.

А затем что-то встревожило разбойников, и они обстреляли нас со склона оврага, когда мы выкарабкались из туннеля. Пуля попала в Хета, и он упал. Я тащил его на себе, не зная, жив он или умирает, но я знал, что не могу бросить его на съедение бандитам. Я шел в том направлении, откуда он пришел, и мне здорово повезло — я не провалился ни в один из колодцев, ведущих на нижний уровень.

Бандиты не стали нас преследовать. Потом я узнал, что Хет уже несколько дней как выследил их и убивал ночами по одному. Они не знали, сколько крисов преследуют их, и, похоже, не слишком стремились прояснить этот вопрос.

Когда мы добрались до убежища под нависшими скалами, я увидел, что он ранен в бедро — во всяком случае, кровь шла именно оттуда. Меня удивило, что он куда моложе меня. Мне пришлось ждать, когда он потеряет сознание, чтобы осмотреть рану. А до этого он отбивался так, будто я собирался покуситься на его девственность. — Сагай покачал головой, слегка улыбаясь воспоминаниям. Мне с ним пришлось куда как туго. Прошло целых два дня, прежде чем Хет перестал притворяться, будто не говорит ни на одном известном мне языке. Он был готов рискнуть своей жизнью и освободить меня только потому, что я был пленником той банды, которую он решил уничтожить, но он не желал иметь ничего общего со мной после освобождения; и уж во всяком случае, не желал принимать от меня помощи. Я уверен, что он с радостью истек бы кровью в Пекле, если бы это можно было сделать в одиночестве, без всяких там невежд-горожан, липнущих к нему.

Я достаточно знал о Пекле, чтобы оставаться на его среднем уровне. Сначала Хет согласился только на одно — показать мне направление, по которому можно выйти к дороге. Но мне все же удалось заставить его показать мне, какие растения среднего уровня содержат в своей мякоти воду; для этого мне пришлось выбрать самое неподходящее из всех и начать его грызть. Мое разочарование и бешенство сломили его решение не иметь со мной ничего общего, и он показал мне нужные растения.

— А ты хитрый, — воскликнула Илин. — Я только сейчас поняла, какой ты! А почему он притворялся, что не знает торгового языка?

— А чтобы разозлить меня, чтобы я принял его за обыкновенного дикаря, чтобы я бросил его! Тогда он просто не верил мне, не верил даже в возможность того, что я действительно хочу ответить на добро добром, а не замышляю новое предательство.

Только к концу второго дня я догадался, в чем тут дело и почему он так себя ведет. Я начал с ним разговаривать, и он сумел хранить молчание только в течение еще одного дня, а потом начал отвечать. — Сагай опять улыбнулся. Совершенно случайно я заговорил с ним о том, на изучение чего потратил большую часть своей жизни.

Илин тут же все поняла:

— О древностях и о Древних!

— Точно! Чтобы догнать караван, нам потребовалось четыре дня, и, когда мы его увидели, Хету вовсе не понравилась идея присоединиться к нему. Я думаю, к тому времени он уже успел привыкнуть ко мне, но мысль, что он может попасть в ловушку, раненый и беспомощный, и оказаться один среди множества горожан, переварить не мог. К счастью, к этому времени Хет был еще очень слаб, а я почти не умел охотиться на хищников Пекла, так что питались мы плоховато; поэтому мне все же удалось дотащить его до каравана, не получив особо тяжелых ранений. — Сагай хмыкнул. — Но прошел ещё целый месяц, прежде чем он сообщил мне свое имя.

— А чего он боялся? — хмурясь, спросила Илин.

— Горожан. Если крисов захватывают в юном возрасте, особенно в городах, что лежат дальше к востоку, то их продают в бордели. И кости крисов — ценный товар на черном рынке. А во многих местах их принимают за разбойников и убивают на месте. Когда Хету приходится иметь дело с черным рынком, он всегда идет на большой риск, но надо сказать, что, живя здесь, он рискует всегда, так как в торговле антиками без черного рынка обойтись никак нельзя.

Илин рисовала какой-то бессмысленный узор на пыльном камне. Кое о чем подобном Хет ей уже говорил, но услышанное сейчас выставляло его переговоры с Кастером совсем в ином свете.

— А когда караван достиг города, вы вместе занялись торговлей редкостями? — наконец спросила она.

— Нет, — поправил ее Сагай. — Прошел почти год со времени нашего приезда в Чаризат, прежде чем мы стали работать вместе, хотя время от времени мы виделись и до этого.

— Значит, когда он прибыл в Чаризат с твоим караваном, это был первый из городов Приграничья, в котором оказался Хет?

— Этого я не говорил. А уж если по правде, то Хет куда более опытный путешественник, чем я. Но об этом спрашивай у него. — Взгляд Сагая был задумчив. — Вот я рассказал тебе свою историю, а теперь ты мне расскажешь свою. Когда тебе заблагорассудится.

— Хорошо, — сказала она, невольно улыбаясь, — как-нибудь, когда мне захочется.

Когда Хет вернулся, они решили, что лучше всего будет, если Илин отправится в дом Раду не как Хранительница, а как патрицианка и попросит продать ей что-нибудь из его коллекции древностей.

— Скажи ему, что ты хочешь перекупить его вещицы потому, что они побывали в доме человека, обладающего магической силой, — поучал ее Хет. Тебе известно, что это повышает духовную мощь, таящуюся в древних реликвиях.

Илин была шокирована.

— Я такого говорить не буду. Он подумает, что я спятила.

— Поверь нам, — угрюмо сказал Сагай. — Это отнюдь не более странно, чем то, что нам приходится выслушивать от наших покупателей.

Хет отправился во Двор Цветных Стекол пораньше, чтобы встретить Илин возле дома Раду и не показаться связанным с ней давним знакомством. Он сидел в тени у одной из стен восьмиугольного дворика, окруженного домами, большинство из которых или пустовали, или принадлежали хозяевам, стремящимся к уединению. Все ставни были закрыты наглухо, а сквозь калитки в решетках, ограждавших маленькие палисаднички, никакой жизни не наблюдалось. Цветные стекла, по которым двор получил свое название, были всего лишь осколками, вделанными в стены домов и отражавшими лучи послеполуденного солнца.

Надо было дождаться утра, сказал себе Хет, но тут же пожатием плеч отогнал мысли о возможных последствиях этой ошибки. Квартал, где обитали заклинатели духов, жил своей особой жизнью, определявшейся множеством обстоятельств. Предсказатель будущего выбрал себе это место весьма продуманно, остановив внимание на улочке, где приходившие к нему патрицианки могли испытать приятное ощущение опасности от пребывания в пугающей атмосфере нижних ярусов, не покидая хорошо патрулируемых и безопасных улиц Четвертого яруса. На пути сюда, идя по узким переулочкам, Хет видел множество дверей, возле дверей стояли неглубокие медные сосуды, на дне каждого сосуда мрачно высыхали пятна крови: они должны были завлекать сюда странствующих призраков. Балконы и карнизы нависали над тротуарами, защищая их от яростных солнечных лучей и в то же время намекая на возможность разбойничьих засад. «Если мы когда-нибудь накопим столько торговых жетонов, чтобы оплачивать дорогую воду Четвертого яруса, — думал мрачно Хет, — мы сможем переехать сюда. Места тут хватит, особенно если духи уволокут хотя бы часть ребятишек». Это было единственное место в Чаризате, где вполне хорошие дома пустовали.

В доме Раду тоже не было заметно никакой деятельности, хотя и калитка, и дверь были открыты; вход в дом охранялся лишь чумазым привратником, сидевшим на корточках у двери.

Хет поднял глаза и увидел, что в конце улочки появились носилки Илин. Это был скромный паланкин с бронзовыми кольцами, на которых крепилось несколько ярдов кисеи. У более состоятельных патрициев кольца на паланкинах были золотые, а вместо кисеи — тонкий шелк. Одежда Илин была похожа на наряды девушек из патрицианских семей Третьего яруса. Ее кафтан и мантия голубого шелка, золотые украшения в ушах и на шее, а также краска и малахитовый порошок для глаз подкрепляли это впечатление.

Оба ее носильщика получше перехватили обтянутые мягкой материей металлические шесты носилок; лица носильщиков были мрачными, так как они знали, что, если их госпожа задержится слишком долго, им придется проделать обратный путь через дворы заклинателей духов уже в сгущающейся темноте. Взятый Илин в качестве слуги Гандин шел сбоку паланкина; он был одет в простой бурнус, какие носят фамильные стражи. За спиной висело духовое ружье. Он был без чадры, и на его лице застыло очевидное для всех выражение недовольства. Тем не менее Хет не обнаружил ни в нем, ни в Илин ничего такого, что дало бы Раду намек на то, что они переодетые Хранители, разве что он был лучшим предсказателем будущего, чем можно было предположить.

Гандин оглядел двор с очевидным неудовольствием, приветствовал легким кивком Хета, а затем вернулся к носилкам и о чем-то пошептался с Илин. Хет неторопливо поднялся на ноги, стряхнул пыль со штанов и поплелся им навстречу.

Рот Илин был недовольно сжат. «Спорю, Гандин возражает», — подумал Хет. И сказал почти шепотом:

— Долго тут не торчать, рот держать на замке. — Илин говорила, что возьмет носильщиков из дома Риатена, но рисковать не стоило.

— Да, — шепнула Илин Хранителю, — пошли.

— Надеюсь, ты хорошо все продумала, — буркнул Гандин, направляясь к калитке палисадника Раду.

— К твоей-то помощи я прибегаю в последний раз, — прошептала Илин, когда тот оказался вне слышимости.

— Все время ругаетесь или только начали? — спросил Хет.

Его интересовало, что беспокоит Гандина: то ли дело в присутствии Хета, то ли другие Хранители чинят препятствия Илин, так сказать, по привычке.

Она все еще кипела, но, понизив голос, ответила:

— Да. Я знаю, что на свою Силу полагаться не могу, но все же вот в таких делах у меня есть кое-какой опыт. Я поймала шпиона Роуванли при дворе Электора всего два месяца назад. Не понимаю, почему они… А, наплевать…

Гандин был уже в вымощенном камнем палисаднике. Он попросил у мрачного привратника разрешения войти, сделав при этом нетерпеливый жест. Привратник увидел за спиной Гандина носилки и тут же исчез за занавешенной дверью.

Гандин ждал, настороженно осматривая дом; его ружье висело за спиной. У Хета вдруг зачесалось где-то между лопаток, будто кто-то сверлил его глазами. Он не понимал, откуда пришло это ощущение готовящейся засады. Ведь вся эта возня с переодеванием должна была только скрыть от Раду тот факт, что Риатен охотится за его редкостями. Никто не ожидал от пугливого прорицателя, привыкшего иметь дело с полоумными патрицианками, попытки нападения.

Штора на дверях откинулась, показался необыкновенно важный слуга в коричневом халате и украшенной бронзовой цепочкой шапочке. В знак приветствия он широко распахнул занавес, приглашая войти. Илин выскочила из паланкина так быстро, что носильщики чуть было не уронили его. Она перекинула шлейф своей мантии через руку и пересекла двор. Следовавший за ней Хет любовался открывшимся перед его глазами зрелищем.

В обычных условиях Илин ходила широкой уверенной походкой, будто все время готовилась преодолевать препятствия. Сейчас же она не то что семенила, но умудрялась создать впечатление, будто движется без малейших усилий, будто даже не знает, что ходьба требует какой-то специальной затраты сил. Хет подумал: как это Илин удалось внушить ему, будто она очень неумелая лгунья?

Небольшой вестибюль освещался лишь огарками свечей, плавающими в мелких серебряных сосудах, в которые было налито благовонное масло — по одному сосуду с двух сторон круглого маленького бассейна в центре вестибюля. Вероятно, подобное зрелище должно было убедить знатных клиентов, привыкших, что в богатых домах воду не экономят, в богатстве и в высоком общественном положении предсказателя будущего. Тусклый свет мало что освещал, а дым оставлял копоть на стенах, на которых мозаикой была выложена вполне приличная имитация древних узоров. Хет вдруг обнаружил, что он старается задержать дыхание и не вдыхать удушливый запах благовоний, приносимых сквозняком из внутренних покоев дома. Это был не легкий аромат драгоценного сандала, пропитывающий воздух в доме Риатена, а сладкий обессиливающий запах, в котором ясно ощущалась какая-то резкая кислая нота.

Внушительный слуга отвесил Илин глубокий поклон, выпрямился и отметил присутствие Хета лишь тем, что мышцы его лица еще больше окаменели. Впрочем, его лицо и без того привыкло к каменной неподвижности. Но и лицо Илин тоже носило привычную непроницаемую маску патрицианской надменности, а потому слуга не осмелился задать ей ни единого вопроса.

Они прошли по короткому лестничному пролету, миновав дверь, скрытую тяжелым пыльным занавесом, и попали в большую комнату с высоким потолком. Хет остановился, едва переступив порог. Что-то невидимое двигалось и дышало в этой комнате, что-то, заставившее короткие волосы на затылке Хета подняться дыбом.

Комната казалась пустой. Стена, состоящая из высоких арок, говорила, что эта комната выходит во внутренний дворик, но арки были надежно защищены от проникновения воздуха снаружи циновками и темными портьерами, а сама комната освещалась сотнями маленьких свечей, установленных в нишах, в висячих горшках и других сосудах. Их пламя Металось от ветерка, создаваемого полудюжиной опахал с часовым заводом, непрерывно вращавшихся над головой. Эти опахала с трудом разгоняли густой, насыщенный благовониями воздух. Пол украшала мозаика, но глаз останавливался лишь на отдельных ярких пятнах, так как остальное скрывалось под коврами и подушками.

Ощущение какого-то движения под потолком приковало взор Хета к тем темным участкам застойной атмосферы, что притаились где-то между опахалами. Когда его глаза привыкли к освещению, он увидел, что это не тени, а нечто задрапированное в темную материю и подвешенное к самой высокой потолочной арке. Драпировка вдруг заколыхалась, будто кто-то скрытый под ее складками пытался выбраться наружу.

Илин, которая остановилась рядом с Хетом, проследила за его взглядом и теперь тоже наблюдала за этим шевелящимся непонятным существом.

— Что это? — шепнула она.

Стоявший рядом Гандин половчее перехватил полированный приклад ружья.

— Это всего лишь оракул, о достойнейшая, — произнес важный слуга, заставив всех троих вздрогнуть. Хет начисто позабыл о нем. — Он заперт в клетке и не может вам навредить. Будьте же спокойны. — Слуга поклонился и, попятившись, скрылся в двери, почти незаметной для глаз.

Илин повелительным жестом приказала Гандину ждать в прихожей, он поморщился и вышел так же неохотно, как это сделал бы любой телохранитель. Единственным предметом меблировки был низкий стол из белого алебастра, края которого украшал орнамент из зеленых и синих полированных камней. Илин села на такой же стул, аккуратно расправив шлейф своей мантии.

Хет сел на пол, хотя никто его не приглашал, и постарался не обращать внимания на крадущиеся движения оракула в его клетке под потолком. Эта комната что-то смутно напоминала Хету, что-то вызывающее беспокойство, только он никак не мог вспомнить, что именно. Медленные движения опахал рождали шевеление теней в углах, он замечал слабые колебания занавесей на окнах и на дверях; все это действовало на нервы, и Хету начинало казаться, что вся комната наполнена какими-то загадочными существами.

А потом занавес на дверях дрогнул уже по-настоящему, сдвинулся вбок, открыв высокую худую фигуру, одетую в простую серую одежду без всяких золотых украшений, фальшивых драгоценностей и шелков ярких расцветок. Кожа человека была бледна, будто он никогда не бывал на солнце, а глаза над традиционной чадрой поражали своим темным цветом. Он низко поклонился.

— Достойнейшая, я к твоим услугам. Что тебе угодно? — Ничто во внешности Раду не говорило об актерстве, но у него был ровный мелодичный голос человека, привыкшего угождать привычкам и запросам сильных мира сего.

Илин доверчиво улыбнулась ему.

— Блага твоего духовного руководства, конечно. Кроме того, я хочу попросить тебя кое о чем.

Раду вошел в комнату.

— Мое руководство, разумеется, в твоем распоряжении. В меру моих слабых сил и умения. А вот просьба…

— Я слышала от… своих агентов на рынке… — Она слегка поколебалась, будто решая, выдать источник своей информации или нет. Сам Хет не придумал бы лучшего способа подать Раду идею, будто она тоже связана с черным рынком. — …Что ты коллекционируешь редкости и сокровища Древних, как и я, и подумала, что в этой коллекции есть что-нибудь, с чем ты можешь расстаться.

Раду сел за низкий алебастровый стол напротив Илин.

— Ах… Это вы посылали сегодня ко мне своего слугу?

— Дилера по торговле редкостями. Партнера вот этого. — Раду проследил взглядом направление ее жеста, и его внимательный взгляд остановился на Хете. В черных глазах предсказателя было трудно что-либо прочесть, хотя Хет уже годы учился разгадывать выражение глаз, которые меняют свой цвет разве что под воздействием света. Он заметил, как поползли вверх брови Раду, когда тот понял, что приведенный патрицианкой дилер не только житель нижних ярусов, но еще к тому же и крис. Хет не пропустил и того хитрого взгляда, который Раду бросил на Илин, когда пришел к определенному заключению. Хет чуть было не улыбнулся. Теперь подозрение, что Илин Хранительница или торговый инспектор, никогда не придет Раду в голову.

Илин сказала с подчеркнутым недовольством:

— Он передал мне, что я должна сама поговорить с тобой. Снова появился важный слуга, теперь уже с подносом с вином и медовым инжирным печеньем, которое он тут же предложил Илин. Хет отвернулся и постарался приглушить бурчание голодного желудка.

— Понятно, — сказал Раду, начиная вынимать из-под стола предметы, необходимые для гадания: медные тарелочки с узорами для ворожбы по пеплу сожженных костей, какими пользовались лишь самые дорогие предсказатели будущего, особый мелкий металлический сосуд. Слуга внес жаровню, полную горящих углей, поставил ее на деревянную подставку, чтобы защитить от жара поверхность стола, и снова ушел. Приглушенное бормотание из задрапированной клетки над головой предсказателя становилось то громче, то тише. Делая вид, будто ничего особенного не происходит, Раду спросил:

— Вас интересует какой-нибудь определенный предмет?

Вспомнив, с какой лихорадочной торопливостью отнеслась Илин к новостям Кастера в Аркадах, Хет напрягся, ожидая, что она попадет в ловушку. Но Илин осталась совершенно спокойна и ответила только:

— Нет. Моя собственная коллекция невелика, хотя я льщу себя мыслью, что делаю удачные покупки. Впрочем, есть одна вещица… может, в твоей коллекции есть…

Раду бросил на нее острый взгляд, но ничего не отразилось на его лице. Илин наклонилась к нему еще ниже и, понизив голос почти до шепота, сказала:

— Говорят, что некоторые древности обладают… таинственной силой…

Хотя Раду и не допустил такой грубости, как удовлетворенный кивок, но Хет почувствовал, что под прикрытием чадры тот улыбнулся.

— Да, — сказал он внушительно, — моему ремеслу обладание древними редкостями очень помогает, особенно теми, на которых покоится магическая сила. Но прежде чем мы продолжим…

Он поднял руку, и драпировка сама собой соскользнула с подвешенной к потолку клетки. Магия тут была ни при чем — в углу стоял все тот же представительный слуга, который потянул темный шнур, почти невидимый на индиговых изразцах потолка.

Клетка была круглая, изготовленная из изящно переплетенных металлических прутьев. Оракул съежился на дне, глядя сквозь решетку пронзительным взглядом. На его лице росли покрытые грязью волосы, из чего можно было заключить, что он принадлежит к мужскому полу. Одетый в лохмотья, со сверкающими безумными глазами, он злобно смотрел на Раду, издавая при этом неразборчивые звуки. Был оракул невелик, но сказать, стар он или молод, не представлялось возможным.

Предсказатель будущего произнес:

— Возможно, мой оракул окажет вам помощь, достойнейшая. Вы имеете в виду какую-то определенную вещь? Большую или, наоборот, маленькую?

«Мошенник пытается расколоть ее», — подумал Хет. Он и сам чувствовал себя не в своей тарелке. Илин удалось все же оторвать взор от клетки. Ее руки нервно поигрывали краем шелковой мантии. Смущенно улыбаясь, она сказала:

— Что-нибудь небольшое, что можно носить с собой.

— У меня есть множество прекрасных небольших вещиц, некоторые из них большой магической силы.

Оракул внезапно вскрикнул, Илин поморщилась. Возможно, это была первая ее искренняя реакция за все время. Потом она сказала:

— Другой предсказатель поведал мне, что изображения крылатых являются символом моей собственной души.

Хет потер переносицу, чтобы скрыть свои мысли, если они вдруг отразились на его лице. Он подумал: осторожнее, осторожней. Теперь, когда с клетки сняли драпировку, источник вони, которую тщетно заглушали благовония, сразу же обнаружился.

Однако Раду ничего не заподозрил.

— Изображение крылатого? Не птицы ли? Госпожа, конечно, видела рисунки птиц из городов Последнего моря?

— Конечно. Но предсказатель сказал точно — крылатое изображение.

— Древности с крылатыми фигурами очень редки, очень… — Раду явно колебался. Хет не сомневался, что тот подыскивает замену слова «дороги»…высоко ценятся. Я не так давно расстался, признаюсь, крайне неохотно, с тем единственным крылатым изображением, которое у меня было.

— Ох! А не скажешь, у кого оно теперь?

Хет задержал дыхание, но отнюдь не из-за вони. Может быть, Илин читала мысли Раду, а может, она гениально уловила выражение его лица, даже скрытого чадрой. Она вдруг весело добавила:

— Конечно, уже после того, как я осмотрю твою коллекцию и выберу себе что-нибудь.

Раду поклонился, как поклонился бы слуга, исполненный благодарности. Он был на крючке.

— Разумеется. Но сначала я сожгу для вас кости. Хет испытал огромное облегчение. Когда Раду начал готовиться к гаданию, Хет даже позволил себе отвлечься и поглазеть по сторонам. Может, Илин удастся купить вещицу сразу, добившись успеха на первой же стадии их предприятия и при этом ни в чем не нарушив закона. Эта мысль доставила бы ему еще больше радости, если бы он не думал, что вторая часть полученного ими задания практически безнадежна.

Оракул сидел в своей клетке тихо, все его внимание, внимание безумного существа, было сосредоточено на действиях хозяина. Какой-то легкий шорох коснулся слуха Хета и привлек его внимание к другой занавешенной двери, и тут же колеблющееся пламя свечи высветило часть лица — это был все тот же слуга, следивший за ним из другой комнаты. Не желая выдать свой интерес к окружающей обстановке, Хет тут же перевел глаза на Раду.

Прорицатель уже вынул откуда-то шелковый мешочек, казалось, сиявший при свете ламп, и осторожно вытряхнул из него горсточку молотых костей. Все время, пока Илин продолжала оживленно лепетать что-то насчет древних реликвий, смешивая в разных пропорциях правду, полуправду, непроверенные слухи и чистейшее вранье, Раду все больше Успокаивался и, надо думать, уже подсчитывал количество монет, которые намеревался выудить у нее. Хет же в это время размышлял о посольстве крисов на Первом ярусе и о том, достаточно ли богат Раду, чтобы покупать первоклассный материал для гаданий, или же пользуется костями ящериц, подобно уличным гадалкам.

Илин остановилась, чтобы передохнуть, и Раду поднял руку, сказав:

— А теперь сосредоточь все свое внимание, достопочтеннейшая, покуда я буду вглядываться в тени времен.

Илин послушно примолкла, внимательно следя за действиями прорицателя. Желтоватые кусочки костей медленно падали из бледных рук Раду на горячие угли. Вверх потянулись струйки дыма, но прорицатель вдруг вскочил на ноги и попятился, уронив на пол тяжелый алебастровый стул.

Илин с испугом смотрела на него. Хет наполовину привстал с пола и уже потянулся к ножу, но тут к нему вернулся здравый смысл. Гандин приоткрыл портьеру и подозрительным взглядом окинул темную комнату.

Раду переводил с Илин на Хета расширенные от ужаса глаза. Илин, чуть дыша, спросила:

— Что это? Что случилось?

Оракул начал метаться, прыгать взад и вперед, биться о прутья клетки. Его визгливые выкрики превратились в пронзительные вопли. А сам голос внезапно обрел сходство с человеческим и стал удивительно похож на голос юноши.

— Слышу голоса, — выдавливал он из себя, будто каждое слово рвало ему голосовые связки. — Они ошиблись и погибли, а их великий труд остался неоконченным. Смерть — это Путь. Голоса… — Последнее слово превратилось в неистовый вопль. Теперь перед ними снова было животное, безуспешно пытающееся просунуть грязную голову между прутьев клетки.

В тяжелой тишине Раду низко склонил голову.

— Прости меня, достойнейшая. Мне надо… Тебе придется уйти…

Илин открыла было рот, но ничего вразумительного не произнесла. Чтобы выиграть время, вмешался Хет:

— Я пришел сюда оценивать древности, а не глазеть на гадание. Кто-нибудь собирается оплатить мне потерянное время?

Раду не снизошел до того, чтобы обратить на него внимание.

— Прости меня, достойнейшая, — опять промямлил он. — Тебе придется прийти в другой раз. — Он снова поклонился и почти бегом выбежал в дверь.

Появился представительный слуга, смущенный и испуганный не меньше своего хозяина, чтобы проводить Илин. Она поглядела на Хета: тот недоуменно покачал головой, удивленный не менее ее.

Через минуту они оказались снаружи, во дворе. Закат уже окрасил небо кровавыми полосами. Темнело. В палисаднике Раду кто-то успел зажечь два красных фонаря, но носильщики были явно счастливы увидеть Илин и вскочили на ноги, готовясь нести ее домой.

— Вот, видимо, и все, — огорченно сказала Илин. Она протянула Хету кусок медового печенья, который стащила с подноса и спрятала в рукаве.

Гандин беспомощно пожал плечами.

— Я слышал весь ваш разговор из прихожей. Все вроде было нормально.

Илин ему не ответила.

— Я допустила ошибку? — спросила она Хета. — Все это представление было затеяно, чтобы отделаться от меня?

Он покачал головой.

— Нет. Нет, все выглядело так, будто он… — Хет не нашел нужных слов, чтобы закончить фразу.

Илин сделала это за него:

— Увидел что-то, когда жег кости. Но ведь ты говорил, что он шарлатан!

— Я сказал, что он, вероятно, шарлатан. Но я в этих делах слабо разбираюсь.

— Я не сказала бы, что он обладает Истинным Зрением. Всякий, кто держит оракула… — Она передернула плечами, будто ей стало холодно, несмотря на постоянную жару. — Бедное безумное существо…

Носильщики чуть не подпрыгивали от нетерпения, им хотелось выбраться из этих мест, пока не наступила ночь. Гандин произнес:

— Пожалуй, нам лучше уйти. Он может следить за нами. Хранитель зашагал прочь, и Илин нехотя последовала за ним. Хет принял внезапное решение. Он ухватился за край ее мантии, только в последнее мгновение вспомнив, что не должен касаться ее кожи, и шепнул:

— Жди меня на ступенях Одеона в два часа ночи.

Илин, не колеблясь, кивнула, а затем послушно влезла в носилки, как и подобало настоящей патрицианке.