Едва скрипнула дверь, Томас, поднявшись на локоть, потянул кинжал с пояса. Тут он узнал вошедшего и бросил клинок обратно в ножны.

— Что за черт, Файстус!

Молодой слуга, пожав плечами и присев у очага, чтобы вымести из него пепел, пробормотал, обращаясь к железной подставке для дров:

— Нет, он сегодня явно не в духе.

Томас выбрался из постели. Невзирая на высокие потолки и естественное обилие сквозняков, в комнате было, пожалуй, жарковато; проникая сквозь высокие окна, солнечный свет наделял оштукатуренные стены ослепительной белизной. Шпага в ножнах, которой очень гордился Томас, стояла возле кресла из красной парчи; еще три клинка — обычное оружие невоенного человека висели на стене рядом с более тяжелыми кавалерийскими палашами. Томас рассеянным движением провел по голове, разглаживая кудри, и спросил:

— Который час?

— Почти полдень. Сэр Эфраим ждет. Он сказал, что нужен вам. А мистер Аукас доставил этого типа, Гамбина.

— Хорошо. — Томас смачно потянулся. Несколько часов сна мало чем помогли, разве что охладили утомленные мышцы. Пока Файстус, гремя, возился с очагом, капитан отыскал на полу под скомканным белым покрывалом брюки и сапоги и приступил к одеванию. — Почисти-ка этот пистолет.

Слуга распрямился, вытирая руки о низ куртки, и поглядел на передвижной столик, на котором Томас оставил свое кремневое оружие и пороховницу.

— А где второй?

Подхватив оловянную кружку, Томас швырнул ее в Файстуса; тот ухмыляясь увернулся и приступил к делу. В Дом гвардии Файстус попал мальчишкой с кухни, молчаливым и запуганным, однако успел избавиться от этих недостатков еще до того, как у него начал ломаться голос.

— Бить тебя больше надо, вот что, — неожиданно сказал Томас, заворачивая на ходу рукава. Он направился к столу, чтобы плеснуть в лицо воды из стоявшей там чаши.

Юноша невозмутимо ответил:

— Намереваетесь убить Гамбина, сэр?

— Это мысль.

Решив, что можно и не подравнивать бороду, Томас подхватил шпагу вместе с ножнами и направился в небольшую прихожую.

Эфраим ожидал его. Невысокий старичок в потрепанной одежде улыбнулся Томасу, карманы его тяжелого коричневого дублета и коротких брюк разбухли от листков бумаги с балладами, которые он продавал на улице. Чулки были заляпаны грязью, а один из башмаков на месте большого пальца украшала дыра. Лукаво ухмыльнувшись еще раз, он стащил с головы заношенную шляпу:

— Вы хотели видеть меня, капитан?

— Кто-то переслал вдовствующей королеве через Гамбина пачку писем. Я хочу, чтобы ты и твои люди выяснили об этом все.

Эфраим поскреб щетинистый подбородок. Лучший из всех гражданских шпионов, которыми располагал Томас, Эфраим был достаточно надежен для выполнения и официальных поручений, и дел самого Томаса.

— Нелегкое дело, сэр. Этот тип Гамбин оказывает платные услуги столь многим, что трудно бывает сказать, у кого он сегодня на службе, а возвращаться к бывшему нанимателю ему, возможно, и не понадобится.

— Гамбин сейчас здесь. И я постараюсь, чтобы он захотел вернуться.

— Ага, это дело иное. Плата обычная?

— Получишь премию, если управишься к утру.

— Но я не могу давать никаких обещаний. — Эфраим казался польщенным. Однако напряжем наши скудные силенки!

Оставив его, Томас спустился по лестнице — к звону стали и громким голосам в большом зале. Старинный ветхий дом находился у Принцевых врат, возле туши Королевского бастиона и Альбонской башни. Дом этот лет семьдесят служил штаб-квартирой гвардии королевы и принадлежал персоне, исполнявшей в данное время обязанности капитана. Изогнутые поручни, проходящие по верху балюстрады, были порублены и вышиблены после учебных боев на лестнице, на стенах еще виднелись пороховые ожоги, оставленные более серьезными стычками.

Гвардию королевы комплектовали отпрысками провинциальной знати и младшими сыновьями землевладельцев, не рассчитывающими на большое наследство. Для вступления требовался опыт службы в армии короны, предпочтительно в кавалерии, и личное распоряжение самой королевы. В основном войско королевы составлял народ грубый и крепко пьющий, увлеченный пылкими и навязчивыми распрями с цистерианами и Альбонским орденом. Если не считать последних нескольких лет, когда в стране вошло в моду обзаводиться частными армиями, гвардия являлась самой эффективной в этих краях военной силой, и Томас долгое время мечтал о том, чтобы занять свой нынешний пост.

Когда он спустился на площадку второго этажа, из-под арки, уводящей в другое крыло, появился доктор Ламбе. Позади облаченного в запятнанный холщовый халат аптекаря влачился мальчишка, обремененный сумочками и мешочками, полными всяческих лекарственных снадобий. Томас спросил у Ламбе:

— Вы осмотрели Гаспарда?

— Да, капитан, и просто не мог поверить своим глазам. — Ламбе поправил шапочку на лысеющей маковке. Аптекари составляли разнообразные целебные зелья из трав, необходимые чародеям-целителям; многие из них, подобно самому Ламбе, достигали изрядного лечебного мастерства, не прибегая к какой-либо ворожбе. Искушенных в магии лекарей не хватало повсюду, кроме Лодуна, где университет ежегодно выпускал их целыми дюжинами.

— Что вы хотите сказать?

— Ожоги уже зарубцевались. — Аптекарь пожал плечами. — Я знал, что Гален Дубелл известен своими целительными чарами, но как можно сделать такое?

— Как бы он это ни сделал, он сделал это быстро. Но воспользовался кое-чем из того, что было у Брауна.

— Доктор Браун не столь уж плох. — Заметив выражение лица Томаса, Ламбе добавил: — Конечно, до истинной уверенности ему еще далеко, однако, уверяю вас, он наделен задатками истинного специалиста. Но то, что сделал доктор Дубелл, достойно восхищения… Прикасаться к повязкам, наложенным этим человеком, честь для меня.

Томас проводил Ламбе задумчивым взглядом, а потом прошел в небольшой зал на втором этаже, где его ожидал Лукас.

Грязные стены были завешаны старыми картами и обтрепанными остатками флагов; иные были взяты еще на прошлой войне, другие же представляли более недавнее приобретение, и цистерианская гвардия дорого заплатила бы за сведения об их нынешнем местонахождении. За стеклом книжного шкафа стояли в ряд классические труды по военному делу, строевые уставы, наставления по стрельбе из мушкета, фехтованию и тактике, «Полный свод боевого искусства» и «Построения при парадах и смотрах». Лукас, первый лейтенант гвардии королевы, развалившись в кресле, держал в своей руке высокую кружку, сапоги его возлежали на дощатом столе рядом с бутылью вина и второй кружкой.

Явно приунывший Гамбин жался в углу, вся поза его свидетельствовала о том, что он отдал бы многое, лишь бы находиться как можно дальше от Лукаса. Гамбин также был шпионом, однако не обладал профессиональными навыками Эфраима. Чаще всего он работал на мелкую придворную знать, и Томас впервые обнаружил в нем нечто большее, чем чуть досадную помеху. Его красный с золотом дублет, фазанья пышность одежд весьма раздражали глаз после трудной ночи и недолгого сна. Гамбин сразу же начал:

— Капитан, я работаю там, где нахожу дело. — Однако бравада в его голосе не казалась убедительной.

Лукас приподнял бровь. Ставя в угол шпагу, Томас поглядел на лейтенанта. Не обращая внимания на Гамбина, он плеснул вино в другую кружку, попробовал его и сморщился. Обращаясь к Лукасу, Томас спросил:

— Адижанское? Двадцать второго года? Ты с ума сошел?

Лукас пожал плечами:

— Я от него просыпаюсь.

— Оно пробудит и мертвеца. — Томас тяжело опустился в кресло и оглядел шпиона. Дождавшись, пока Гамбин отвел в сторону свои бледные глаза, он промолвил: — Ты получил от кого-то пакет.

— Что тут странного? Моя работа, — пробормотал Гамбин.

— Он был предназначен вдовствующей королеве!

Шпион облизал губы:

— В самом деле?

— В самом деле? — повторил Лукас.

— В самом деле, — подтвердил Томас, доставая шпагу из отделанных черной кожей ножен; уголком глаза он заметил, как нервно дернулся Гамбин. Рукоять шпаги не была особо украшена; если не считать природной элегантности витой гарды и тупых концов перекрестья, металл блестел от долгого употребления. Томас провел пальцем вдоль плоской стороны узкого клинка, явно засмотревшись на оставленные на нем мелкие борозды и царапины. — От кого ты получил пакет?

— Я не говорил, что получал его.

Лукас извлек пачку писем из вздувшегося дублета и бросил ее на стол. Прошлой ночью, узнав, что Гамбин передал пакет одной из дам Равенны, Томас отдал бумаги Лукасу вместе с приказом разыскать и доставить шпиона.

Томас поднял вверх шпагу и посмотрел вдоль клинка, к счастью непогнувшегося, невзирая на все неприятности прошлой ночи.

— Так откуда же взялся этот пакет?

Гамбин нервно рассмеялся:

— Нет никаких доказательств того, что он прошел через мои руки.

Томас поднял глаза.

— Значит, слова королевы тебе недостаточно, — негромко проговорил он. — Тут уже попахивает изменой.

— Я… это…

— От кого ты получил пакет?

Гамбин сделал ошибку, изменив тактику обороны:

— Этого я не могу сказать вам.

— Что за «не могу»? Какие тут могут быть «не могу»? — вмешался Лукас. — Наверное, «не желаю»… а это большая разница.

— Я просто хочу сказать, что не знаю, кто это был; мне передал бумаги чей-то слуга, — запротестовал Гамбин.

— Как жаль! — Аккуратно положив шпагу на стол, Томас поднялся. Значит, ты ничем не можешь помочь нам, так?

— Тогда меня можно отпустить?

— Ну что ж, не возражаю.

Шпион помедлил, попытался заговорить и вдруг бросился к двери. Томас поймал его, когда Гамбин чуть задержался в проеме, увидев в соседней комнате группу гвардейцев, занятых игрой в кости. Развернув шпиона в обратную сторону, Томас бросил его лицом на стол.

Лукас торопливо спас бутылку с вином и шагнул в сторону.

Гамбин взвыл, крик превратился в визг, когда Томас завернул руку шпиона за спину и прорычал:

— Кричи громче! Никто здесь и ухом не поведет. Я полагаю, ты сейчас обдумываешь ответ.

— Ну, вот это… для вас я узнаю, кто это был. Клянусь, он… У меня есть друзья, которые найдут его! — взвизгнул в отчаянии шпион.

— А по-моему, ты лжешь. Как ты думаешь, врет? — обратился Томас к Лукасу.

— Ему не привыкать…

— Нет-нет, это правда, — задохнулся Гамбин. — Я найду его.

— Ты уверен в этом? — Томас чуточку посильнее надавил на руку.

Гамбин заорал:

— Да! Да! Клянусь.

Выпустив его, Томас отступил назад. Гамбин, задыхаясь, повалился на пол, потом поднялся и, держась за руку, направился к двери.

Томас поправил свое кресло, поднял кружку с пола и указал в сторону бутылки, которую самым тщательным образом оберегал Лукас:

— Ты охраняешь ее только для себя?

Опускаясь в собственное кресло, Лукас передал ему вино:

— Пей, оно и покойника поднимет.

— Это точно. Для этого и нужно вино скверного урожая.

Налив себе кружку до краев, Томас основательно приложился к ней. Ему было жаль времени, потраченного на Гамбина, когда нужно было решать проблему Грандье. Все три пленника, которых они взяли вчерашней ночью, как выяснилось, ничего не знали. Нанимавший их человек носил капюшон и маску, но так поступали все знатные и богатые люди, отправляясь в дешевые таверны; наемники не могли сказать, был ли этот человек бишранцем. Тогда получалось, что или Грандье говорит без акцента, или нанимал охрану не сам волшебник, а кто-нибудь из его подручных, или же у наемников не хватило ума признать в нем бишранца, раз он не был одет в плащ тамошнего корнета. Мы ничего не знаем о Грандье, недовольно подумал Томас, лишь слухи и самые общие факты.

— Полагаю, Гидеон сменил тебя на рассвете?

— Да. И притом страшно радовался. Не могу припомнить, чтобы в молодости я проявлял подобный пыл. А кто следит за Гамбином?

— Эфраим. Тот, что изображает продавца баллад.

— Пришлось его нанять?

— Пришлось. Все постоянные члены королевской стражи по-прежнему ищут Грандье.

— Скверное дело с этим Грандье. — Лукас извлек пачку писем и перелистал их. — Итак, у тебя интрижка с графиней Майенской?

— Весьма долгая и жаркая история. В одном из последних писем я даже проявил некоторую несдержанность. — Томас не обратил внимания на подтрунивание лейтенанта. Капитан понял, что может полностью доверять Лукасу, еще во время последней бишранской войны, когда вместе со всей гвардией королевы был занят сбором сведений о противнике и посыльной службой. Оба они были темноволосые и походили на адерасцев, и посему, отрезанным от своих разлившейся в половодье широкой рекой, им пришлось провести в лагере кавалерии бишранцев шесть дней, выдавая себя за наемников из этой небольшой страны. Бишранский полководец развлекал себя после обеда казнями пленных офицеров Иль-Рьена, ну а денег, которые он отпустил на поимку гвардейцев королевы, хватило бы на год доброй жизни даже семейству состоятельного купца.

— Кстати, особенно развлекло меня это. — Лейтенант развернул лист на столе, чтобы показать подпись. — Хорошая подделка. Я бы и сам мог признать ее за истину, если бы не знал, что врожденное благородство не позволит тебе стать в один ряд с конюхами и лакеями, с которыми тешится добрая графиня. На мой взгляд, тебе повезло, что и вдова придерживается того же мнения.

— Едва ли это можно назвать удачей. Если бы Равенна спросила, доводилось ли мне спать с графиней, я бы вполне откровенно ответил, что не помню. Все дворцовые дамы кажутся мне теперь на одно лицо. — Томас и Равенна перестали быть любовниками год назад, когда здоровье отказало ей. Королева знала, что постель с ним делили теперь другие женщины. Это ничего не изменило в их отношениях, давно миновавших опасную черту. Она возражала бы только против Фалаисы. Не так уж давно дворцовые заговоры вспыхивали, как лесные пожары в жаркое лето; Равенна просто не могла позволить себе, чтобы начальник ее собственной гвардии привязался к королеве-дочери, величине во многом еще неизвестной, которая однажды могла решиться избавиться от властной свекрови.

Но хотя письма эти и не достигли цели, однако они все равно навредили своим появлением в то самое время, когда Равенна нуждалась в особой помощи капитана, — теперь приходилось тратить часть сил на охрану собственной персоны. Томас похлопал по стопке:

— Их написал человек, не знающий Равенну.

Лукас кивнул:

— Человек, который не представляет, как мало она ценит тех, кто сует нос в ее личные… — он помедлил и рот его искривился, — …дела.

Томас весьма обоснованно подумал, что друг его намеревался сказать «интрижки». Оставив это без внимания, он продолжил:

— Скорее все письма рассчитаны на Роланда. Быть может, наш анонимный заговорщик надеется именно на это. — Если бы какой-то недовольный придворный решил таким образом вбить клин между Роландом и его кузеном, Томас мог бы пожелать ему удачи, но скорее всего львиную долю шутки придумал кто-то из приятелей герцога Альсенского. Бесспорно, вдохновленный несколькими намеками, небрежно брошенными самим Дензилем.

Лукас казался задумчивым:

— Интересно, не пытались ли уже это сделать?

— Я думаю, что вопли были бы слышны и по эту сторону двора. Но уверенным все-таки быть нельзя.

— Но Ренье-то, самый идеальный из рыцарей, конечно, знает.

Томас фыркнул. В качестве идеальнейшего из рыцарей Ренье обнаруживал все-таки некоторые недостатки. Фехтовальщик он был искусный, однако чересчур полагался на свой рост и вес, пытаясь силой сбить с ног соперника поменьше. Методика эта имела некоторые достоинства — изрядное количество мужчин опрометчиво вступали в поединок с наставником альбонских рыцарей лишь для того, чтобы предоставить ему возможность наступить на собственную спину. Ренье однажды удалось сбить с ног Томаса в дружеском поединке, однако, когда наставник шагнул к нему, чтобы привычным образом завершить схватку, Томас отыгрался, приложив его между ног рукояткой кинжала. Впрочем, Ренье не затаил зла против Томаса, и хорошее отношение его не переменилось. Однако Ренье не слишком-то правильно понимал верность и если не оказывал плохого влияния на юного короля, то и хорошего тоже. Он часто менял свои пути, чтобы передать Роланду чужие речи, не учитывая ни ранимости короля, ни безопасности тех, против кого впоследствии была использована их же опрометчивость. Томас промолвил:

— Наш идеал рыцарства полагает необходимым пересказывать Роланду каждое мое слово, и одному только Богу известно, как его величество воспримет подобный вопрос.

— Смотри сам, дело твое. — Лукас неторопливо поднялся. Он был лишь на несколько лет старше капитана, но, устав, двигался с намного меньшей легкостью.

Быстрота уходит, подумал Томас, поглядев на оставшуюся на столе рапиру. Так-то вот.

— Ну, сегодня я отправляюсь на заслуженный отдых. Кстати, вечером придворные развлечения. Я тебе нужен? — спросил Лукас.

— Нет, сами управимся с Гидеоном. На всякий случай я удвоил число часовых. — Труппы актеров приводил ко двору распорядитель увеселений и пиров, и обычно никаких трудностей с ними не возникало. Чужеземных лазутчиков или бунтовщиков отсеивали еще за стенами дворца, а сами актеры не имели привычки набрасываться на кого-либо в припадке ярости. — Что за пьеса?

— Адераская комедия.

— Возможно, и пастораль. — Томас осушил кружку.

— Кстати, забыл. — Лукас извлек кожаную сумку для депеш из приваленной к стене груды и бросил ее на стол. Сумка была набита бумагами.

Томас поглядел на нее без всякого энтузиазма.

— Что это?

— Прислали из королевской стражи рукописные протоколы и копии документов по делу еретика Грандье в Бишре.

— Ты шутишь! — Плюхнувшись в свое кресло, Томас встряхнул бумаги и принялся перебирать листки, заполненные уже выцветшими строчками.

— Путешествовавший по Бишре вискондинский монах побывал на суде и попросил у ведущих протокол священников разрешения скопировать документы, и они это позволили. Безусловно, тогда их не считали ни секретными, ни даже важными. В королевской страже сказали, что бумаги бесполезны, но, зная твой интерес к этому делу, переслали сюда.

Когда Лукас вышел, капитан разложил бумаги. Братья Вискондинского ордена относились к числу немногих, кто все еще мог свободно пересекать границы Бишры. После того как епископы Иль-Рьена решили не проводить очистки сельской местности от приверженцев языческой старой веры, церкви Бишры и Иль-Рьена объявили друг другу страшную войну. Примерно в то же время бишранская инквизиция начала преследовать чародеев, и возражения по этому поводу церкви Иль-Рьена заставили Бишру запретить большую часть независимых религиозных орденов.

Томас умел читать обычное бишранское письмо, хотя не в силах был освоить литеры высокого штиля, каковые использовались в официальных документах. Он подозревал, что и монах не более него самого был умудрен в бишранском, ну а королевской страже и стараться было незачем. Он оставил неудобочитаемые тексты в стороне — для перевода дворцовым толмачам.

Накарябанные монахом строки свидетельствовали о том, что Грандье являлся в этом деле жертвой. Показания монахинь были путаны и противоречивы, а подробности чародейских злодеяний Грандье в лучшем случае расплывчаты; в Иль-Рьене явившегося с подобным обвинением в суд бросили бы в тюрьму за ложный донос и отсутствие уважения к суду. По свидетельству чернеца, одна из монахинь даже вознамерилась взять назад свои показания, но судьи просто не захотели ее слушать.

Грандье истязали огнем, удушливым газом и прочими средствами, с помощью которых инквизиция добивалась признания в ереси. Невзирая на это, чародей отказался признать свою вину и посему был подвергнут допросу ординарному и экстраординарному. Его пытали на дыбе, где, поднятый за руки, он был брошен на каменный пол, а потом заплечных дел мастер, подвесив тяжелые грузы к ногам жертвы, поднимал и резко опускал ее почти до самого пола, вырывая кости из суставов. Значит, на лице и руках Грандье должны были остаться шрамы. Даже если он сам исцелил себя, то все равно не мог скрыть следов подобных увечий. Было бы чудом, если бы ему удалось распрямить спину или избежать хромоты при ходьбе, подумал Томас.

Грандье исчез из своей камеры через несколько недель после пытки. Месяц спустя священник, подавший ложное обвинение, потерял рассудок и умер. Еще через месяц следом за ним отправился епископ, возглавлявший инквизиционное судилище. Консультант по чародейству, засвидетельствовавший наличие на теле Грандье после мучений так называемых чертовых меток, которые он, вероятно, фальсифицировал, умер в delirium tremendum [жуткой лихорадке (лат.)], как определил случившееся монах. Отчет на этом заканчивался, исключая последовавший вскорости мор и прочие жуткие беды, ныне приписываемые беззаконному чародею.

Если он не занимался черной магией до суда, то уж точно делает это сейчас, подумал Томас.

Полдень в «Маскараде лицедея» тянулся медленно; завсегдатаи таверны приходили в себя после предыдущей ночи, а действующая труппа готовилась к наступающему вечеру. Бараселли и его ассистенты сидели за большим круглым столом посреди таверны и спорили о том, какими персонажами они воспользуются сегодня, а тем временем актеры слонялись поблизости, изображая отсутствие интереса. В столбах света, пробивавшегося сквозь растрескавшиеся стекла, плясала пыль, сопровождавшая розыск нужных на сегодня актерских принадлежностей.

Сильветта, актриса, представлявшая в тот день одну из героинь, обратившись к женщине, взятой на роль Коломбины, спросила:

— Как ты там, бишь, назвалась?

После недолгих колебаний та ответила:

— Меня зовут Каде. — Она сидела на крышке стола, покрытого винными пятнами, скрестив ноги под юбкой таким образом, что позу ее многие более благовоспитанные женщины сочли бы даже не то что сложной, но попросту невозможной, как по физическим, так и по моральным законам. Игральные карты, которые перебирала Каде, принадлежали таверне.

— В самом деле? Только не говори Бараселли. — Сильветта закатила к небу глаза и пожала плечами жестом, более подходящим для сцены. — Неудача, скверные предзнаменования… Он только об этом и говорит. Здесь теперь более не называют детей этим именем, так ведь? Разве что в деревнях. Или ты из селян?

— Да.

— А где ты научилась комедии?

— Я путешествовала вместе с труппой и разучила роль одной из масок, Коломбины. Это было после того, как я бежала из монастыря, — поведала ей Каде.

— А как же ты очутилась в монастыре?

— Меня отправила туда злая мачеха.

— Сказки рассказываешь. — Отметая все личные вопросы, Сильветта попросила: — Погадай-ка мне еще раз на счастье.

— Едва ли твоя судьба переменилась за полчаса.

— Откуда тебе знать, все может быть!

— Да ты сама все знаешь, — ответила Каде, но вновь принялась раскладывать карты.

Из задней комнаты появилась Коррина, вторая героиня; в руках ее было два платья — свертки блестящей ткани и кружев.

— Какое ты выберешь — синее или голубое?

Обе женщины умолкли, предавшись серьезным раздумьям.

— Это, — наконец решила Сильветта.

— Пожалуй, — согласилась Каде.

— А что будет на тебе? — спросила Коррина. Каде подозревала, что актриса хотела удостовериться в том, что ее не затмит женщина, играющая ее же служанку. Каде показала на свое свободное красное платье с глубоким вырезом и сказала:

— Это будет в самый раз.

— Но в этом ведь нельзя на сцену, — возразила Сильветта.

— Я же играю служанку, — расхохоталась Каде. — Что еще может на мне быть?

Результаты гадания полностью переманили Сильветту на ее сторону. Она предложила:

— По крайней мере позволь мне завить тебя.

Каде провела рукой по тонким распущенным волосам, которые пыльный солнечный луч на время превратил в золото. Обычно она считала, что волосы у нее цвета сухих колосьев.

— На железе?

— Конечно же, гусыня, на чем же еще?

— Терпеть этого не могу.

Коррина разложила платья поперек кресла и сказала:

— Понимаешь, тебе надо постараться привлечь к себе внимание. Здесь уйма мужчин благородных и богатых, и все ищут любовниц. Конечно, как ты понимаешь, редко удается завести постоянную связь, но выгода стоит усилий.

— В самом деле? — переспросила Каде тоном, пожалуй, чересчур простодушным, однако же не настолько, чтобы женщины смогли заподозрить тонкую насмешку.

— О, это куда лучше, чем связаться с актером, — игриво произнесла Сильветта, качнув головой в сторону входа в таверну. Едва явившись с улицы, игравший Арлекина актер вступил в разговор с одним из слуг. Смуглый, симпатичный и чисто выбритый на самый последний адераский фасон, он совсем не был похож на других актеров, игравших шутов.

Чуть помедлив, Каде спросила:

— Хорошо ли ты его знаешь?

Сильветта ответила:

— Он новичок. Бараселли взял его в прошлом месяце, после смерти предыдущего Арлекина.

— Он был стар?

— О нет, все наши шуты молоды. С ним приключилась горячка. Очень плохой знак.

Арлекин посмотрел в их сторону, и взгляд его остановился как будто бы на Каде. Коррина, явно ограничивавшаяся одной только мыслью, ухмыльнулась и сказала:

— Вот видишь, ты ему приглянулась.

Но Каде, сумевшая прочитать в этих темных глазах волчье высокомерие, фыркнув, ответила:

— Едва ли. — И ловким движением рук подложила карту, сулящую Сильветте благосостояние в будущем.

Томас провел день, проверяя продвижение всех затеянных им прошлым вечером расследований, однако королевская стража еще не сумела добиться заметных успехов. Он полагал необходимым прощупать Галена Дубелла по поводу его прежней ученицы Гадены Каде, но прошлый вечер, первый на свободе после трех дней томительного заточения в доме Урбейна Грандье, не представил ему подходящего момента.

Гален Дубелл перебрался в комнаты, прежде занимавшиеся покойным доктором Сюрьете, где его и отыскал Томас, когда повернувшее к горизонту солнце наполнило своим светом высокую палату. Нужда в такой комнате возникла, когда зрение начало отказывать старому чародею. Многостворчатые окна в западной стене позволяли использовать дневной свет максимально. Украшенные золотом книжные полки занимали стены, глобус под защитным кожаным чехлом стоял в углу. Остальная мебель скрывалась под стопками книг и изрядным слоем пыли.

Когда слуга провел Томаса в комнату, Дубелл поднял глаза от письменного стола и улыбнулся:

— Капитан.

На носу чародея сидели старые очки в золотой оправе; по одну сторону широкого стола, который доктор Сюрьете некогда делил со своим ассистентом Миламом, были разложены открытые книги.

— Мне хотелось бы поблагодарить вас за то, что вы сделали прошлой ночью для моего человека. Его ждала смерть, если бы не ваше целительное искусство, — сказав Томас.

— Приветствую вас и тем не менее сомневаюсь в том, что у вас нет ко мне никаких дел. Прошу вас не стесняться высказываться прямо, без обиняков.

Ну-ну. Прислонившись к книжной полке, Томас отодвинул со лба шляпу с пером, ощущая скорее интерес, чем недовольство. Прямота не относилась к числу тех качеств, которые можно было часто встретить при дворе.

— Мы получили весточку от одной из ваших старых знакомых… точнее, от Каде, сводной сестры его величества короля Роланда.

— Так вот оно что. — Дубелл снял очки и в задумчивости постучал ими по гнутому подлокотнику кресла. Капитан впервые увидел в нем досрочно состарившегося молодого человека, а не умудренного возрастом чародея, во всей ученой красе восставшего из тучных почв университета в Лодуне. Действительно, я знаю Каде.

— Она была вашей ученицей?

— Это не совсем так. Просто я первым показал ей, как использовать тот дар, которым она и без того безупречно владела. Я уже заплатил за эту ошибку. Десять лет изгнания из родного города — долгий срок. — Он тряхнул головой, стараясь прогнать налетевшие думы. — Но вы сказали, что у вас от нее весть?

— Да. Похоже, она собирается нанести нам визит.

— Лично? Это странно. Обычно она присылает всякие штучки в обличье подарков, так ведь?

— Ну, если их можно так называть. — Посылки Каде укладывались в диапазон от смешных до опасных. Кубок, из которого не могла пить ни одна персона, нарушившая узы брака, произвел всеобщее смущение и создал ряд комических ситуаций, потешив тем самым весь двор. Куда меньше радости принесло ожерелье: застегнутое на шее, оно начинало стягиваться, отрезая голову несчастной персоне, рискнувшей надеть его. Древний рыцарь, явившийся посреди прошлой зимы со своей игрой в «сними голову», был одним из самых пугающих и в наименьшей степени материальных. Конечно же, Ренье увлекся этой забавой со скоростью летящего со стены мешка с камнями. Развлечение это увело наставника альбонских рыцарей в двухмесячное путешествие, прославившееся своей бесцельностью. Нетрудно было предположить, что чародейка-фейри следила за всем издалека и смеялась до упаду. Проявляя силу, Каде действовала с тонкостью брошенного стилета, намереваясь оставить свое имя в коварных деяниях. Томас предпочел бы иметь дело с Каде, а не с Урбейном Грандье; во всяком случае, было ясно, какую опасность она представляет. — Могла бы она попытаться встретиться с вами? — спросил он у Дубелла.

Чародей поднялся с кресла и подошел к одному из окон, выходившему на Розовый двор. Томас последовал за ним. С пятого этажа двор хорошо просматривался. Внизу каменные дорожки текли серыми речками между островами, заросшими небольшими красными и белыми осенними розами. На одной из этих тенистых речек стояли кавалер и придворная дама, углубившиеся в беседу. Нечто напряженное в повороте головы женщины говорило о тайном свидании. Оба, конечно же, не знали, что сейчас за ними наблюдают капитан гвардии королевы и чародей, которого, возможно, в ближайшие несколько месяцев возведут в дворцовые… Однако при дворе трудно скрыться абсолютно от всех глаз.

Спустя мгновение Дубелл сказал:

— Каде было бы легче встретиться со мной в Лодуне. Но зачем ждать так долго?

— Я не могу сказать, зачем ей это может понадобиться, доктор. Каде лишь наполовину человек, и я не разбираюсь в причинах ее поступков.

Двадцать пять лет назад, когда мать Каде явилась ко двору, чтобы покорить старого короля Фулстана, никто не мог ответить, почему и зачем ей это понадобилось. Никто не знал тогда, что она — Мойра, великая и самовластная королева в одном из несчетных государств Фейра, что крылись под древними курганами, в обманчиво глубоких озерах и на пропадающих островах, неподалеку от южного побережья. Целый год, днем и ночью, она безраздельно владела всем вниманием Фулстана, а потом отправилась восвояси, словно забытый багаж оставив новорожденную дочь и короля, сделавшегося еще более плохим правителем, чем прежде.

Дубелл, похоже, умел угадывать направление мыслей собеседника:

— Я помню ее мать. Я был тогда молодым человеком. Королевская труппа как раз давала «Счастливые земли», и она внезапно возникла в зале в своем черном платье, усыпанная драгоценностями, как звездами. Королева Воздуха и Тьмы. — Рассеянным движением взяв книгу с подоконника, он переложил ее на верх стойки, занимавшей ближайшее кресло. — Человек более мудрый усмотрел бы в Каде потенциальную опасность. Фейри, кажущиеся похожими на человека, обычно более склонны к преображениям и мести, чем их чудовищные собратья. Но я видел тогда в ней только одинокого ребенка, ощущающего первое прикосновение истинной силы, ума и желания пользоваться и тем, и другим. Признаюсь вам, капитан: я никогда не ощущал за собой вины, поскольку дал ей самые минимальные наставления о ремесле. В противном случае она бы отыскала кого-то другого. Мне горько видеть то, как она воспользовалась мастерством, однако я не считаю себя ответственным за это. — Он серьезными глазами поглядел на Томаса. — Подобное чревато оскорблением королевской персоны.

— Быть может, но в мягкой форме. По сравнению с тем, что здесь происходит. И нам нужна ваша помощь.

Капитан не сомневался, что Дубелл прекрасно осознает, что держит весь двор под прицелом, хотя бы до тех пор, пока сумеет явиться новый придворный чародей, однако ему хотелось знать, способен ли старый ученый открыто признаться в этом.

Дубелл покачал головой:

— Я дал присягу много лет назад, когда впервые явился сюда. И все возникшие с тех пор разногласия не имеют к ней ни малейшего отношения.

Старый чародей по-прежнему разглядывал сад, согбенные плечи выдавали предельную — до костей — усталость. Гален Дубелл говорил настолько раскованно, что его было сложно подозревать даже человеку, в душе которого подозрительность пустила самые глубокие корни.

«Сколько же раз может присягнуть человек в своей вечной верности, прежде чем схватишь его наконец за руку? — подумал Томас. — Во всяком случае, пока события не докажут иного».

Парочка внизу исчезла из виду.

— А что слышно о Грандье? — спросил Дубелл.

— Пока ничего. Его будет нелегко разыскать снова. А вы не можете припомнить хотя бы какого-нибудь намека на его дальнейшие планы? — задал вопрос Томас без особой надежды. Все это они уже полностью обговорили вчера на пути во дворец.

— Нет, я почти ничего не видел и не слышал. И должен этому только радоваться, иначе, как я полагаю, мне бы не позволили жить.

— Не знаю. Он затеял весьма сложную игру.

Дубелл кивнул, соглашаясь:

— Именно так. Именно так.

Приближалась зима, и дни становились короче. На улице было зябко, город окутала ночь. Томас сидел у камина с чувством горечи, сознавая, что основательно потрудился, но совершенно ничего не достиг. Капитан вышел на террасу. Опершись о перила, он увидел своего молодого лейтенанта Гидеона, попросил подняться и передал ему последнее известие командира королевской стражи.

— Они полностью потеряли след Грандье, — сообщил Томас Гидеону. Оба были одеты в темные придворные костюмы, парча на воротнике и запястьях была оторочена кружевами, прикрывавшими и верх сапог. Костюм Томаса украшали алые ленты гвардии Равенны — на рукавах и перекрестье меча. — Что меня особо не удивляет. Он прожил здесь втайне достаточно долго, чтобы так оборудовать дом; должно быть, успел нарыть нор и отнорков по всему городу.

— Не очень-то воодушевляющая перспектива, — отозвался лейтенант с сожалением.

В обязанности Гидеона входило начальствование над отрядом гвардейцев, составлявших охрану королевы Фалаисы, посему он проводил возле нее большую часть дня, вместо того чтобы участвовать в розысках Грандье.

— Не то слово, — сказал Томас, разглядывая поднятую ветерком рябь на водной глади канала. Гидеон последний месяц ходил в любовниках Фалаисы, и капитан размышлял, догадывается ли его подчиненный о том, что ему известно об этом. Томас надеялся, что Гидеон не натворит глупых поступков. «Я знаю его с юных лет, — думал он, — и мне жутко даже представить, что, быть может, придется убить его собственной рукой». Снизу до них вдоль изящной лестницы донеслась музыка, к которой примешивался смех. Распахнутые двери под аркой вели в вестибюль Большой Галереи, где готовилось вечернее представление для двора.

— Грандье играет с нами. По-моему, он хотел, чтобы мы сразу нашли его, а почему ему это понадобилось — вопрос особый. — Томас вздохнул. — Мне придется сегодня ночью снова переговорить с командиром королевской стражи.

— Да. Вот еще что. — Гидеон понизил голос. — Государыня Фалаиса хочет встретиться с вами. Памятуя о том, что вы поведали мне, я попытался отговориться, но…

— Я позабочусь об этом. — «Неужели он думает, что у женщин нет чувства самосохранения?» — пронеслось в мозгу. Томас пытался не дать возможности королеве Фалаисе сделать ему предложения, о которых по долгу чести он будет вынужден сообщить ее свекрови Равенне. — С кем она сейчас?

— С Аристофаном, как он называет себя. — Гидеон ухмыльнулся. — Его настоящее имя Самуэль Портер.

— Это который?

— Прыщавый такой.

— Они все прыщавые, Гидеон.

— Прыщавый и рыжеватый. — Лейтенант кашлянул. — К нам приближается доктор Браун.

Томас оглянулся. Доктор Браун, приодевшийся для двора в черный бархатный плащ, коротко помахал им с площадки под террасой.

— Похоже, у него что-то на уме, — проговорил Томас.

Гидеон одарил молодого чародея взглядом, полным пренебрежения.

— Из-за того, что он не справился с оберегами в доме того кудесника, Гаспард едва не погиб.

— Случай, бесспорно, более тяжелый, чем все прежде предоставлявшиеся Гаспарду возможности отдать концы. Возвращайся к Фалаисе. Постарайся тактично убедить ее показаться при дворе.

— С вашего позволения, сэр. — Отдав честь, Гидеон поспешил к лестнице, уводящей на верхние этажи, Томас же направился вниз, навстречу доктору Брауну.

— Я хотел бы обсудить с вами один вопрос, — торопливо обратился к Томасу волшебник, едва поравнявшись с ним.

Доктор Браун был встревожен, и обычное на его лице выражение побитой собаки улетучилось. Томас недоуменно спросил:

— Что случилось?

— Капитан! — окликнул его голос от арки, уводящей в Большую Галерею.

О Ад, это Дензиль, подумал Томас и, прежде чем отреагировать на оклик, сказал Брауну:

— Если дело не терпит отлагательств, выкладывайте быстрее.

Браун помедлил, нервные глаза его обратились к приближающемуся Дензилю.

— Потерпит, — сказал волшебник. — Я приду в Большую Галерею попозже.

— Вы уверены?

— Да. — Молодой человек начал робко отступать в сторону.

— Ну хорошо.

Браун кивнул и словно растворился в темени.

Томас направился навстречу Дензилю.

Отец герцога Альсенского был человек никудышный, немногим лучше разбойника на большой дороге, и к тому же ко дню своей смерти он ухитрился промотать большую часть фамильного достояния. Герцогство Альсенское Дензиль унаследовал в возрасте восьми лет, окруженный толпой обедневших и загребущих, но благородных родичей. Семь лет спустя, явившись ко двору и добившись фавора у Роланда, он получил обратно прежнее состояние и с тех пор был удостоен королевских щедрот — земель, придворных должностей вместе с прилагающимися к ним доходами. Теперь он обзавелся собственным окружением, укомплектованным такими же ничтожными знатными дебоширами; он поощрял их к заговорам против Равенны. Они сеяли разные слухи и всячески досаждали ей; двое дураков из его приятелей посмели зайти слишком далеко и кончили жизнь на камне Предателей вне городской черты. Его влияние на Роланда постоянно смущало Равенну, и если это семейство Дензиля научило его подленьким поступкам, оно могло бы добиться и большего успеха.

— Капитан, до меня дошли неприятные слухи о намерениях короны относительно моего поместья в Бель-Гарде, — произнес Дензиль, поправляя перчатки и демонстративно не глядя на Томаса. Кузен короля являл собой образец придворного. Светлые волосы были идеально завиты, бородка безукоризненно подстрижена, приятное лицо не несло на себе отпечатка битв, возраста и трудов; янтарного цвета дублет украшали аксельбанты, а расшитые золотом бриджи являли верх совершенства. Быть может, этим отчасти и объяснялась симпатия к нему Роланда, сам король всегда был неопрятным мальчишкой. — Надеюсь, вы поправите меня, если это не так?

— Я охотно поправлю вас, милорд, — непринужденно ответил Томас.

Услышав подобный ответ, герцог обратил к нему свои ледяные голубые глаза, весьма дисгармонирующие с заурядностью, которую он собой являл. Помедлив, он манерно улыбнулся:

— Я узнал, что один кавалерийский служака усмотрел в моем поместье какую-то опасность.

Этого было достаточно, чтобы Томас понял: Дензилю известно все, и он только пытается подловить его. Бель-Гарде построили вокруг укрепленной башни, стоявшей над городом. В прошлом столетии крепость выдержала двухлетнюю осаду и представляла собой идеальный плацдарм для подступа к городским стенам. То, что столь ценная и опасная собственность досталась Дензилю, немало досаждало старой знати и в особенности Равенне. Безмолвно прокляв того, кто открыл их тайны юному герцогу, Томас ответил:

— Это не поместье, это крепость, что нарушает эдикт, запрещающий частным лицам владеть укреплениями. — В прошлом году Роланду удалось замять вопрос о праве Дензиля владеть укреплением. В конце концов король сдался дипломатическому нажиму генерала Вийона, однако сложность заключалась в том, чтобы сохранить все в тайне от Дензиля, пока не удастся добиться от Роланда подписанного распоряжения.

— Кто это утверждает?

— Лорд-генерал Вийон, командующий кавалерией и осадными машинами:

— Он глуп.

— Возможно, его ввел в заблуждение ров и зубцы на стенах.

Дензиль погладил один из темно-желтых камней, вделанных в рукоятку его шпаги, пытаясь сообразить, стоит ли заметить насмешку или нет. Томас знал, что может пренебречь этим жестом, очевидно, предназначавшимся группе придворных, проходивших через фойе в галерею. Дензиль был превосходным дуэлянтом и цеплял за живое, однако клятва верности, принесенная королевскому дому, не позволяла Томасу вызвать герцога на дуэль. Дензиль же мог вызвать его, однако, невзирая на все провокации, копил раздражение до времени, когда капитан будет тяжело ранен или на смертном одре. Наконец герцог спросил:

— И он разрушит поместье?

— Только засыплет ров и сломает стены. Так, по сути дела, будет выгоднее и владельцу. Знатоки утверждают, что вы получите великолепную возможность расширить парк и завести роскошный сад.

Выражение на лице Дензиля свидетельствовало, что к подобной перспективе он мог относиться лишь как к предложению отдать своих детей в публичный дом.

— Полагаю, что эти козни исходят не от короля?

— Эдикт предложен палате Совета два года назад, и многие лорды уже подписали его. Я бы не посмел называть его кознями, милорд.

Дензиль отмахнулся.

— Зовите его как хотите, сэр, — сказал он жестко, — но мне хотелось бы знать, почему вы враждуете со мной и так презираете меня, сэр?

Подобная тактика неизменно приносила ему успех у Роланда; Дензиль всегда превращал самое кроткое замечание в свой адрес в самые грубые личные нападки. Томас же ответил:

— Полагаю, что если бы я хоть раз подумал о вас, то мог бы отыскать основания для презрения, однако я не могу представить себе обстоятельства, которые могли бы вынудить меня замечать вас, милорд.

Деланное негодование в глазах Дензиля превратилось в подлинный гнев, и на мгновение Томас исполнился надежд, однако юный герцог обнаруживал глупейшее безрассудство лишь когда опасность угрожала не его собственной жизни, и мгновение осталось нереализованным.

— Посмотрим, сэр, — негромко ответил Дензиль.

Томас дождался, пока герцог исчез за главными дверями Большой Галереи, и только тогда, следуя за ним, направился вниз по ступеням. Дензиль не мог узнать о планах относительно Бель-Гарде ранее сегодняшнего утра, иначе он уже пожаловался бы Роланду во время утреннего приема. Тогда выходит, что Дензиль обратится к Роланду нынешней ночью, не дожидаясь приватной аудиенции, чтобы подтолкнуть Равенну к нелестному и прилюдному спору с королем. Миновав высоченные двойные двери под аркой, Томас словно окунулся в океан звуков. Музыка, доносившаяся с высоких оркестровых балконов над залом, мешалась с шумными отголосками разговоров, отражалась от лепнины потолка и потрясала канделябры из горного хрусталя. Зал был настолько велик, что большая толпа — Томас прекрасно знал это — рассыпалась по нему на редкие островки; явившиеся с визитом магнаты, придворные, министры и богатые коммерсанты, приглашенные из любезности или политической необходимости, сходились в крупные группы возле искусно облицованных мрамором колонн, апельсиновых деревьев в серебряных бочках или фонтанов, источавших вино.

Томас направился, минуя собравшихся, к подножию трона, время от времени приветствуя знакомых. В центре зала уже началась пьеса — на дощатой приподнятой сцене с классическими деревянными колоннами и рисованным задником, на котором был изображен адераский базар, разыгрывалось представление. Крикливо одетый Панталоне с острой бородкой и в маске с длинным крючковатым носом затеял спор с уродливым Пульчинеллой — горбатым, пузатым и в высоком остром колпаке. Кое-кто из собравшихся даже удостоил их внимания.

У всех входов в галерею стояли цистериане-гвардейцы, впрочем, вооруженные одними только мечами. Лишь гвардейцам королевы и рыцарям-альбонцам разрешалось иметь при себе огнестрельное оружие в присутствии особ королевской крови.

На подножии из полированного камня находилось три престола — для Равенны, Роланда и Фалаисы. Роланда окружали слуги и избранные придворные, вызванные к нему для разговора. За спиной его стоял альбонский рыцарь. Находившееся возле короля кресло Фалаисы оставалось пустым.

Равенна устроилась на противоположном краю подножия — подальше от сына. Ее окружало четверо стражей, рядом на стульчике сидела наперсница.

Сняв с головы шляпу, Томас поклонился Роланду, окруженному стеной слуг и придворных, потом приличия ради пустому креслу Фалаисы и, наконец, Равенне, ответившей ему улыбкой. Когда он поднялся на помост, ближайший к королеве страж, заметив его жест, отступил подальше, чтобы не слышать разговора. Преклонив колена у парчового кресла Равенны, Томас тихо произнес:

— Есть новости.

Королева опустила шитье.

— Элейна, милая, поди-ка сюда и стань передо мной, будь умницей. Намотай-ка эту нить обратно на катушку.

Пышные одежды молодой дамы, дутые рукава и широкая шляпа с пером надежно защищали собеседников от любопытных глаз.

— Дензиль проведал о планах относительно Бель-Гарде. Возможно, он попробует сегодня же вечером обратиться к Роланду. Ты знаешь, чем это закончится, — сказал Томас, обращаясь к Равенне.

— Вийон обрабатывал Роланда целых три месяца и добился обещания дать такой указ. — Бросив шитье в сумочку, Ровенна начала было вставать.

Томас остановил:

— Не надо. — Равенна поглядела на него, пальцы с побелевшими костяшками обхватили поручни кресла. — Роланд тебя не послушает. Или, хуже того, поступит наперекор.

— Он сделает то, что я…

— Равенна, смотри фактам в лицо.

Она тяжело опустилась в кресло.

— Ад бы побрал этого Дензиля. И тебя тоже. Элейна, передай мне тот веер. И не ежься, дитя мое, я ведь не сержусь на тебя, верно? — Она поспешно принялась обмахивать себя; хрупкое шелковое сооружение каким-то образом выдержало ее хватку. — Я хочу, чтобы ты убил Дензиля, Томас.

— Отлично. Можно прямо сейчас? Я как раз уложу его, если Элейна шагнет в сторону.

— Нет-нет. Пусть будет не так заметно. Я что-нибудь придумаю. Думай и ты, это твоя обязанность.

— Я обязан защищать тебя и Фалаису.

— К черту Фалаису! Меня больше беспокоит то, что Дензиль делает из мальчика посмешище. Обращается как со щенком, которого можно пнуть или приласкать в зависимости от настроения. Боже, как я ненавижу его!

Томас не ответил.

Она повертела веер, с хрустом сложила его, потом опять распушила и спросила негромко:

— Ну? Что дальше?

— Пошли приказ немедленно. Пусть начинают ломать стену вокруг Бель-Гарде. — Королева колебалась. — Скажешь, случилась ошибка. Ты подумала, что Роланд либо уже подписал приказ, либо вот-вот подпишет. Приказ отдали вчера.

— Ага. — Королева задумчиво прикусила губу, колыхание веера замедлилось. — Я сейчас же прикажу им прекратить работу, узнав о том, какая ужасная ошибка случилась. Я принесу соответствующие извинения. И возмещу ущерб из своих собственных средств.

Томас ожидал, пока она все обдумает. Брешь в подпорной части стены трудно будет починить, в особенности после некоторых махинаций… Это может предоставить им не менее шести месяцев. Кроме того, так можно избежать компрометации генерала Вийона, вместе со своим войском находившегося в походе.

— Сойдет, — сказала Равенна. — Элейна, будь добра, найди мне пенал.

Когда девушка принесла плоскую деревянную коробочку с чернильницей и письменным набором, Томас заметил, что скопище народа возле короля поредело: один из придворных представлял Роланду доктора Галена Дубелла. Старик чародей низко поклонился, и Роланд обратился к нему:

— Приблизьтесь ко мне, сэр, и поведайте, как обстоят дела в Лодуне.

Роланд мечтал учиться в Лодуне или в небольшом университете в чуть более дальних краях, в Дансенни, например, но во время своего регентства Равенна нуждалась в присутствии сына, а в предшествующие времена Фулстан отказал мальчику даже в разрешении съездить туда. Это не могло не ранить его, думал Томас, пока перо Равенны скрипело по пергаменту. Через несколько месяцев Роланд устал бы от учебы, однако сколько радости она принесла бы ему. К тому же, о Господи, быть может, они смогли бы хоть чему-нибудь научить его. Кудрявыми каштановыми волосами и голубыми глазами Роланд напоминал отца, однако черты лица его были более тонкими. Слуги постоянно поправляли малейшие небрежности в костюме короля, однако он тем не менее умудрялся казаться нелепым в своем сплошь расшитом золотом разрезном дублете, а кружева на воротнике сразу же начинали заворачиваться кверху.

Гален Дубелл поднялся на возвышение и опустился на табурет, который поставил ему слуга. Роланд задал вопрос, и ответ чародея заставил его расхохотаться. Томас повел взглядом поверх толпы, отыскивая Дензиля, и обнаружил его занятым разговором с мужчиной, которого капитан гвардейцев не знал. Собеседник Дензиля, темноволосый и остролицый, невзирая на изысканное парчовое одеяние, явно чувствовал себя не в своей тарелке. Смущение, возможно, вызывалось не высшим обществом: в этом зале находились почти все денежные мешки города, прихватившие с собой все раздоры и старые счеты, которые следовало уладить. Но нечто в позе этого человека, в том, как он поворачивал голову, заставило Томаса подумать, что человек этот рассматривает собравшихся с особой опаской.

Если это был новый советник Дензиля, то в последних отчетах о его назначении не упоминалось. Ну а если шпионы, получавшие плату за особое внимание к Дензилю, начали брать деньги от герцога и утаивать некоторые подробности, тогда на следующее же утро на шестах возле Принцевых врат появятся новые головы. Но в таком случае человек этот не может явиться запросто во дворец. Возможно, это всего лишь знакомый, подумал Томас. Однако рано или поздно Дензиль вовлекал в свои козни любого знакомого.

Наконец Дензиль направился к возвышению.

— Ну, начинается, — негромко заметил Томас, обращаясь к Равенне.

Когда герцог Альсенский отвесил поклон вдовствующей королеве, она ответила ему ласковой улыбкой и изящно кивнула.

Дворецкий ненавязчиво привлек внимание короля и отступил в сторону, предоставляя герцогу возможность поклониться Роланду.

— Приветствую тебя, кузен, — произнес король, обнаруживая самую прискорбную радость при виде старшего родственника.

С нужной степенью театральности Дензиль улыбчиво проговорил:

— Ваше величество, беда грозит моему дому.

Захваченный врасплох Роланд ответил:

— Но ты же говорил мне, что твой дом здесь?

Томас вздрогнул. В голосе Роланда слышались вполне определенные нотки ссоры между любовниками и не было интонаций государя, желавшего осадить зарвавшегося лорда; придворные, оказавшиеся возле престола, притихли, чтобы послушать.

Дензиль мгновенно поправился:

— Это так, ваше величество, но я говорю о том крове, которым располагаю в Бель-Гарде.

— Генерал Вийон докладывал мне об этом. Но такая крепость нарушает мой эдикт, поскольку стены поднимаются выше чем на двенадцать футов. — Роланд явно чувствовал себя неуютно. — Они будут осторожны в перестройке, и вид на окрестности даже улучшится.

— Ваше величество, это дом моих предков. Эти стены защитили не одно поколение членов нашей семьи и знаменуют собой символ верности короне.

— Я предоставлю тебе в порядке компенсации другое поместье. Скажем, в Терребанке есть такое, что…

— Кузен, меня волнует судьба Бель-Гарде.

Тщательно рассчитанная невыдержанность, просящее выражение на лице все свидетельствовало о власти герцога над молодым королем. Томас уже видел, что Роланд дрогнул. Король промолвил:

— Ты — мой доверенный советник.

Дензиль поклонился снова:

— Я самый верный слуга вашего величества, и моя преданность нуждается в защите стен Бель-Гарде.

Тут Гален Дубелл, остававшийся забытым возле короля, что-то сказал Роланду. Король мгновение глядел на него.

Дензиль усмотрел в этом жесте нечто тревожное для себя и, пожалуй, чуточку резче, чем следовало бы, спросил:

— Что такое, сир?

— Интересное соображение. Зачем вам нужна крепость, сэр, коли вы находитесь под моей защитой? — резко ответил Роланд.

Напряженность в голосе короля заставила притихнуть все разговоры вокруг престола и остановила перо Равенны. Дензиль медлил с ответом, глядя на своего кузена. Наконец сделал изящный поклон:

— Я нуждался в ней… чтобы подарить ее вам, сир.

После недолгого молчания придворные, переварив новость, разразились одобрительным ропотом и аплодисментами.

— Сколь восхитительный жест! — громко воскликнула Равенна.

— Я принимаю ваш дар, — радостно сообщил Роланд. — Мои лучшие архитекторы украсят ваше поместье великолепными садами, и я верну его вам преображенным.

Раздались новые аплодисменты. Равенна сложила недописанный приказ и передала его Томасу:

— Бель-Гарде понравится мне куда больше, когда вместо стен там появится новый парк.

Томас уронил бумагу на ближайшую жаровню.

— Когда ты поместишь там свои войска, Бель-Гарде понравится тебе еще больше.