В воздухе пахло дождем. Сидя на карнизе четвертого этажа Северного бастиона, спиной к каменному дельфину, Каде следила за небом. Сквозь низкие тяжелые облака кое-где еще пробивались солнечные лучи. За лабиринтом мощеных дворов и дворцовых садов поднимались высокие стены и крутая крыша галерейного крыла, современная и воздушная, не то что тяжеловесные бастионы позади него. День выдался прохладным, и влажный ветерок теребил ее волосы. Каде ощущала ограждения. Поднимаясь от подножия внешних стен над дворцом, они сходились в точку, образуя невидимый, постоянно изменяющийся купол. Много лет назад Гален Дубелл научил ее видеть свечение, создающееся ограждением, с помощью гаскойского порошка, смолотого из рогов взрослого оленя и крабьих глаз, и по пеплу и угольной пыли прослеживать их перемещение. Пасмурная погода как бы придавливала этот купол к земле; быть может, поэтому в тот день она мысленно все время возвращалась к нему. Фрид мог проскользнуть через одну из случайно образовавшихся щелей. Если бы это безвредное создание направилось прямо в преграду, она бы мгновенно пожрала тварь. Если движение преград замедлилось, значит, фриду — и голему, кстати, тоже — могло просто повезти. Новый чародей Браун не сумел ни приглядеть за преградами, ни защитить себя от неожиданной смерти. Гален Дубелл провел здесь всего только один день; не слишком-то много времени, чтобы заново ознакомиться со столь сложной эфирной структурой.

Как бы это ни произошло, Каде не сомневалась в том, что голем был послан за нею. У нее хватало врагов среди дворов Фейра, не говоря уже о смертных волшебниках. Многие добивались замков Мойры, в особенности Нокмы, и Каде не собиралась их отдавать.

Встреча с Роландом и Равенной растревожила муравейник неприятных воспоминаний. «Брат встал и сказал, что я прокляла имя нашего отца, словно бы ничего раньше и не было. Словно бы это не я сдерживала его, когда он молился, чтобы Бог послал смерть отцу, — думала она. — Роланд на два года моложе, но такое не забывается».

Фулстан всегда страхом входил в их жизнь, но во время долгого отсутствия Равенны в последние годы бишранской войны он и вовсе распоясался. Каде особо четко помнила те дни. Однажды Фулстан насмерть забил одного из слуг Роланда — мальчишку, никак уж не старше десятилетнего принца. О боги, как может Роланд забыть о том, как хрустели тонкие косточки… В ужасе Роланд отослал всех своих юных слуг, а ведь его пажи, сыновья самых знатных людей, должны были расти вместе с ним, превращаться в советников и друзей принца. И Фулстан виновен, что Роланд остался один. Если не считать меня, думала Каде. Возвращаясь памятью назад, она понимала, что им следовало с кем-то поговорить, что Роланд мог бы послать письмо Равенне. У самой Каде, дочери всеми презираемой сверхъестественной наложницы короля, возможностей было куда меньше, но ни ей самой, ни Роланду так и не пришло в голову поискать помощь вне своего мирка.

Земельное право в отличие от Дворцового требовало, чтобы даже государь отвечал за собственное поведение, однако Фулстан вел себя осторожно. Чтобы избавиться от возможного вмешательства наставника альбонцев, он свою личную охрану создал из цистериан. Король никогда не делал с Роландом ничего такого, что могло бы оставить следы на внешности принца. Себя он окружил льстецами и блюдолизами, а сам вселял ужас в сердца придворных женщин.

Долгое время он опасался задевать Каде, возможно, опасаясь — или надеясь, — что мать ее, Мойра, однажды явится за дочерью. Он не прикасался к ней даже пальцем, но всегда унижал и оскорблял ее, делая свою дочь предметом насмешек при дворе. И лишь когда ей пошло пятнадцатое лето, прижал ее в уголке комнаты и сказал, что теперь она, на его взгляд, вполне созрела.

На следующее утро и был тот канун Иванова дня, когда произошел скандал в Кафедральном соборе. Ее отправили в монастырь, а Фулстан умер через шесть месяцев.

Вернувшись из прошлого под сумрачное небо, к легкому ветерку, теребящему ее волосы, Каде негромко ругнулась. Незачем вспоминать об этом, все кончено. И если Роланд все еще гневается на нее за то, что она оставила его, это его дело. Она была тогда пленницей, запертой в тюремной камере, и воспользовалась первой же представившейся возможностью. Так, во всяком случае, говорил ей Гален Дубелл в Лодуне два года назад.

Из открытого окна в нескольких шагах слева от нее донесся скрип отворяемой двери, с глухим звуком сдвинулось нечто тяжелое. Гален, решила Каде и, опершись о стену, встала на карнизе. Слуги никогда ничего не передвигали здесь.

Перешагнув причудливую лепнину вокруг окна, она ступила ногой на деревянный подоконник. Гален Дубелл в уголке своей комнаты укладывал стопки книг поверх крепкого деревянного сундука. Закончив дело, он выпрямился со вздохом, повернулся и увидел ее.

— Каде?!

К ее удивлению, лицо Дубелла не выразило никаких чувств. Каде насторожило отсутствие реакции. Она никогда не падала сверху, но он тем не менее терпеть не мог, когда она ходила по карнизам. Каде спросила:

— В письме я сообщила вам, что возвращаюсь. Вы получили его?

— Нет, мне об этом неизвестно, — негромко произнес он. — Иначе я попытался бы отговорить вас.

— Вы как-то сказали мне, что следует оборотиться лицом к своему гневу и тогда я сумею избавиться от него. Я понимаю, что вы имели в виду не совсем это, — прошептала Каде с опустившимся сердцем. А она-то решила, что поступает мудро и правильно, возвращаясь во дворец, чтобы оказаться перед собственным прошлым.

— Быть может, я не вполне отдавал себе отчет в собственных словах. Он чуть улыбнулся. — Быть может, я слишком привык общаться со старцами, предпочитающими слова поступкам. Но если вы должны поступать именно так, тогда желаю удачи.

— Однако вы не хотите связываться со мной.

«Как спокойно я это сказала», — подумала фейри. Рука ее ощутила под собой грубую раму, и Каде почувствовала, насколько крепко впились пальцы в старую деревяшку. Дубелл пристально глядел на нее:

— Так было бы лучше всего.

Она хотела бы услышать совершенно другие слова. Она желала, чтобы он взволнованно сказал ей: «Я имел в виду вовсе не это, дурочка. Перестань жалеть себя и спускайся с окна сюда».

— Каде, здесь сгущаются какие-то события, — проговорил он, — я не знаю, что нас ждет, и хочу, чтобы у меня были развязаны руки и чтобы меня вновь из-за тебя не изгнали.

Она ответила:

— Я знаю, по чьей вине. Это некто по имени Грандье.

— Что тебе известно о нем?

— Он пытался убить вас.

— Однако не сумел этого сделать.

Она тряхнула головой, пытаясь прогнать гнев:

— Слабейшая из фейри даже не станет называть его имени. Они больше боятся его, чем меня. Те, кто познатнее, утверждают, что не слыхали о нем, но это ложь. Они не хотят, чтобы я знала правду.

— Он в городе и, может быть, много ближе, чем считают. Доктор Браун был убит прошлой ночью. Я не сомневаюсь, что Грандье каким-то образом замешан в этом деле, а это означает, что у него здесь уже есть сообщник. Я мог бы воспользоваться твоей помощью, но не смею принять ее! Ты понимаешь?

— Ну что ж, вполне понятно.

— И ты должна дать мне слово, что не причинишь здесь никому никакого вреда, даже если будешь иметь для этого все основания.

Каде более не могла видеть его. Голос ее наполнился горечью:

— Ты знаешь, что я не могу обещать этого.

Она выскользнула из окна и направилась по карнизу к заброшенному балкону. Откуда-то из-за спины он окликнул ее с ноткой прежнего волнения:

— Будь осторожна, чертенок.

Каде спустилась на первый этаж, стража вновь заметила ее, когда она оказалась у выхода из Розового двора. Подобрав юбки, Каде бросилась по одной из мощеных дорожек между цветущих кустов. Уже у стены она услышала позади топот тяжелых башмаков. Кто-то напролом лез сквозь не столь уж нежные при соприкосновении живые изгороди. Стена оказалась неровной, даже щербатой, и Каде легко поднялась наверх. Там она припала к перепутанным стеблям и быстро огляделась. Как было видно сверху, пространство между бастионом и высокими стенами галерейного крыла занимал настоящий лабиринт из чередующихся садов и двориков; иные были знакомы и памятны ей, другие же соорудили недавно. Легко пробежав поверху, Каде соскочила на более узкую поперечную стенку и помчалась дальше. Тут за спиной послышался крик вьющиеся ветви на первой стене не выдержали чьего-то веса. Обернувшись на звук, она зацепилась кружевами на юбке за львиную голову, которой заканчивался дождевой водосток. Каде потеряла равновесие, и ей пришлось спрыгнуть вниз.

Она тяжело приземлилась в кучу собранных листьев. Вокруг был продолговатый садик неправильной формы со стриженой лужайкой, пышными цветными бордюрами и живыми изгородями.

Поднявшись на ноги, Каде направилась к густо заросшему мхом основанию стены, готовясь изобразить кроткое удивление, когда ее наконец нагонят.

Остановившись возле фонтана, наполнявшегося водой из кувшинов, которые держали каменные нимфы, она поводила пальцами ног по холодной траве. Отсюда сад расширялся, становясь более величественным и просторным, чем можно было заподозрить с первого взгляда. Посреди просторной лужайки стриженые тисовые кусты образовывали игрушечную крепость, башни которой полукругом охватывали мозаичный диск солнечных часов. Глаза ее не сразу заметили мужчину и женщину, сидевших в обнимку на скамье среди кустов жимолости в нескольких шагах от нее. Это были королева Фалаиса и Дензиль.

Фалаиса же заметила Каде почти сразу. Она вскочила, вырвала свою руку из ладоней Дензиля и заторопилась навстречу; Каде, более привыкшая застигать людей врасплох, чем быть застигнутой самой, ждала ее молча.

Королева остановилась в полутора метрах от нее и неуверенно проговорила:

— Госпожа Катерина… Каде? — Рука ее прижала к жемчужно-розовому платью небольшую книжицу так, что побелели костяшки. Как и подобало истинной аристократке, она запыхалась, чуточку пройдя быстрым шагом. На лице Фалаисы не было следов слез, однако синие глаза наполнились влагой.

Каде решила изобразить дурочку и сказала:

— Да? — надеясь получить объяснение.

С легким отчаянием Фалаиса произнесла:

— У нас свидание.

Каде немедленно сообразила, что королева видит в ней не волшебницу, не безумную сестру своего мужа, а просто молодую женщину.

— Свидание, — проговорила она, услужливо кивая. Приблизившийся к ним Дензиль вновь взял Фалаису за руку. Королева вырвала ее, уронив книгу, едва не угодившую в фонтан. Каде быстро нагнулась, чтобы поднять вещицу с влажной земли.

— И у вас тоже свидание, миледи? — осведомился Дензиль с уверенной и бойкой улыбкой.

Прорвавшееся сквозь облака солнце осветило его светлые волосы, дымную голубизну дублета, самоцветы на шляпе. Они с Фалаисой прекрасно подходили друг другу.

Фалаиса помедлила:

— Да, я…

— Я опоздала, — выпалила Каде, смахивая грязь с овечьей кожи переплета.

— Да, конечно, — мгновенно согласилась Фалаиса, неловко отодвигаясь от Дензиля.

Тот усмехнулся и чуть поклонился, давая понять, что позволяет ей ускользнуть:

— Тогда я оставляю вас ради вашего девичьего свидания.

Наглость его была столь очевидна, что Каде не могла оставить ее без внимания.

— Оставляйте же! — приказала она. Склоняясь в поклоне, он ответил ей веселым, полным иронии взглядом:

— Миледи.

Обе женщины проводили его глазами до калитки в живой изгороди. Каде почти не знала Дензиля. Его представили ко двору незадолго до того, как она была вынуждена оставить дворец. Дензиль присосался к Роланду уже после того.

Людей, осмеливавшихся не принимать ее всерьез, Каде ненавидела всеми фибрами души. Дензиль попал в их число.

Фалаиса опустилась на край фонтана, не заботясь о том, что сделает влажный мох с ее роскошным дамаскиновым платьем.

Оказавшись возле королевы, Каде внезапно сообразила, что путь по карнизу бастиона и падение в кучу листьев изрядно попортили ее внешний вид. Однако подобная неряшливость предназначалась для шокирования Равенны, и она решила, что позволит себе любую небрежность в одежде, конечно, не переходя пределов скромности.

— Где твоя охрана? — спросила она у Фалаисы.

— Это мой личный сад. Здесь я даю аудиенции, и охрана ожидает возле ворот. А своих дам я подкупила, они отправились в грот.

— Почему ты не позвала стражу?

— Зачем она сейчас?

Фалаиса находилась в спокойствии, присущем давно несчастному человеку, уже не ожидающему, чтобы состояние это нарушилось. Каде отчитывала:

— Трудно делать кому-то авансы, находясь посреди целой толпы мужчин, готовых убить всякого, кто посмотрит в твою сторону. Но таковы обязанности охраны королевы. Даже Роланд не может приказать им отойти, если они защищают высоких персон.

Королева качнула головой, давая ветру прикоснуться к ее кудрям и лентам.

— Это не те авансы.

— Не важно, какого рода эти авансы. Так всегда получалось с дамами Роланда, когда… когда мой отец… когда они хотели этого, — закончила Каде, но Фалаиса не обратила внимания на паузу.

— Он не позволил бы мне позвать их.

— Тем не менее сделай это.

— Тебе легче сказать это, — беспомощно пожала плечами Фалаиса, пышные буфы на ее рукавах почти скрыли движение.

Оглядев ее с ног до головы, Каде тоже опустилась на парапет фонтана.

— Не всегда.

Тем временем Фалаиса открыла книгу и принялась рассеянно перелистывать страницы. Наклонив голову, Каде увидела рукописные, а не печатные строки, причем выведенное рукой далеко не профессионального писца. Стихи, решила она, и, безусловно, не от Роланда. Резко захлопнув книгу, Фалаиса спросила:

— Как мне называть тебя, Екатерина или Каде?

— Каде.

— Каде. А ты когда-нибудь превращалась в птичку? Такое желание было?

— Уже хотела было, но решила, что останусь жить. — Она внезапно поняла, что Фалаису нельзя назвать трусихой. Просто Дензиль устроил ей крупную взбучку. — Люди-чародеи не могут изменять облик, если только хотят вновь сделаться самими собою. Большая часть фейри способна на это, однако я ни разу не испытывала такой нужды, чтобы рискнуть.

— Какая досада! Как было бы хорошо превратиться во что-нибудь и улететь.

Они чуточку посидели молча, журчание фонтана не нарушалось даже пением птиц. Тут Каде вспомнила о чем-то и спросила ее:

— Что ты имела в виду, сказав, что делала Дензилю не такие авансы?

Вдоль одной из тисовых изгородей к ним навстречу бежал мужчина. Он бросился к ногам Фалаисы с таким пылом, что Каде пришлось отпрянуть в сторону, чтобы не очутиться в фонтане.

Фалаиса, более изящная, чем чародейка, сохранила равновесие и с пылом промолвила:

— Аристофан, разве…

У ног ее преклонил колени молодой человек, симпатичный, с легкой рыжиной в волосах и бойкими карими глазами. Во дворец он явился в серо-голубом кафтане, а шляпу с пером потерял во время пробежки.

— Значит, это был он? Так вот почему ты не захотела видеть меня сегодня. Ты должна сказать мне, чего он добивался от тебя.

Каде невольно окинула себя взглядом, чтобы проверить, не стала ли она случайно невидимой.

— Я же сказала тебе, что не могу этого сделать, — решительным тоном ответила Фалаиса и погладила его по голове. — Успокойся, все в порядке.

— Не стесняйте себя моим присутствием, — попросила Каде. — Я просто постою здесь, ладно?

Аристофан пылким движением схватил королеву за руку.

— Ты не доверяешь мне? Я сделаю для тебя все что угодно.

— Иногда мне почти кажется, что это действительно так.

На стене показался один из преследователей и, заметив Каде, махнул своим спутникам.

— Вот что, — сказала Каде, — пожалуй, мне лучше оставить вас, пока они не решили, что я взяла тебя в плен, и не выкатили на стены парочку пушек.

— Пожалуйста, — поглядела на нее Фалаиса, — не рассказывай никому.

— Я ничего не видела. — Каде направилась прочь, но остановилась и поглядела на королеву. — Но если ты сама решила это сделать, обратись к Равенне.

Фалаиса опустила взгляд к Аристофану, все еще остававшемуся возле ее ног, лицо королевы вдруг сделалось унылым и встревоженным.

Чтобы избежать встречи с охраной Фалаисы, Каде оставила сад, пройдя по верху стены за живой изгородью. Она все еще ощущала себя неготовой к новой погоне и поэтому вступила на путь, уводящий от сада королевы, только убедившись, что ее не видят от ворот. Тропа вела мимо стен огородов, потом вышла на мощеную площадь под террасами галерейного крыла. Гладкий фасад его был выложен камнем, светлым, как масло, и на солнце отливал чистым золотом. Поднявшись по ступеням, она поглядела на просторную лужайку, деревья, искусственные руины храма и подумала о Галене Дубалле.

«Я не буду сиднем сидеть на месте, пока он в одиночестве борется с этим сучьим бишранцем Грандье. Неужели он искренне полагает, что я сделаю это? Нет, не может того быть», — решила она. Это было немыслимо. Если так относиться к своим немногим друзьям, незачем было покидать стены монастыря и переживать эти трудные годы. Гален не идиот. Грандье однажды поймал его и способен вновь сделать это. Гален знает, что ему нужна помощь, он просто не может попросить об этом.

Остановившись, она задумчиво принялась водить ногой по рисунку, выложенному на каменной мостовой. Ей надоела эта погоня.

Закрыв глаза, Каде подставила лицо свежести влажного воздуха, припала к росе на траве и, переплетая их с полдневным солнечным светом, сочащимся сквозь облака, прикрыла себя словно защитным покрывалом. Любому встречному она покажется служанкой или придворной дамой — той, кого он захочет увидеть.

Она поможет Дубеллу и уже знает, как это сделать.

— Только напрасно потратишь время, — пожаловался Томас Лукасу. Они только что завершили допрос учеников и слуг доктора Брауна, позволивший установить лишь факт своекорыстного хищения нескольких пенни, совершенный раскаявшимся в нем камергером.

Во время всего допроса Лукас тешил себя, перекидывая из руки в руку небольшой заголенищный кинжал; резким движением он вогнал лезвие в стол.

— Итак, кто же убил недотепу? Камергер?

В комнате было слишком сыро и душно, невзирая на открытую дверь. Поднявшись от заваленного бумагами стола, Томас торопливым шагом направился к небольшому балкону, на ходу расстегивая ворот дублета. Отсюда ему был виден зал, где сновали слуги, собирались свободные от дежурства гвардейцы, словом, средоточие жизни гвардии королевы. Прислонившись в уголке балкона к грубому камню колонны, Томас ответил:

— Он слишком мал ростом. Браун сидел за конторкой писца, и табурет его был примерно сантиметров на тридцать выше обыкновенного кресла. Тот, кто перерезал глотку нашему доброму доктору, был по меньшей мере моего роста. При том, как была согнута спина убитого, он никогда не дотянулся бы до его горла.

На мощеном полу зала кое-где были оставлены дублеты. Их хозяева занимались фехтованием. Гвардейцы обычно затевали поединки между собой при первой представившейся возможности. Требовались тренировки, чтобы поддерживать форму для постоянных дуэлей, обычно продолжавшихся не дольше нескольких мгновений, с учетом различий в мастерстве соперников, нередко заканчивавшихся смертью одного из них или увечьем. Все пользовались обычным дуэльным оружием, а не затупленными шпагами, привычными для упражнений, и отсутствие большой крови объяснялось лишь искусством сражавшихся. Свободных от дежурств гвардейцев было меньше, чем обычно: прошлой ночью все посты были удвоены.

Все это утро Томас улавливал в воздухе некоторую напряженность, вчера здесь отсутствовавшую. Все знали, что пустынные и темные уголки опасны, но во дворце можно было рассчитывать хотя бы на отсутствие нелюди. Сегодня двое цистериан отправились домой в деревянных ящиках — первые жертвы новой, необъявленной войны. Наконец и весь двор соизволил заметить опасность; повсюду уже слышались жалобы, доходящие до легкой истерии, и громкие вопросы о том, почему никто ничего с этим не делает.

— Если ты будешь слишком умничать, нам не удастся никого арестовать, заметил Лукас.

На колонне, к которой прислонился Томас, еще сохранялась щербина, оставленная девять лет назад пулей, положившей конец карьере его предшественника. Потрогав выбоину, Томас вдруг сказал:

— Нам нужен тот, кто способен перерезать из-за спины горло невнимательному человеку и при этом гнушается грабежом. На Брауне было надето изрядное количество драгоценностей, чего требовал дворцовый этикет, в том числе усыпанная бриллиантами почетная медаль из Лодуна и несколько крупных самоцветов, подаренных чародею богатыми клиентами. И все они остались на теле. Таким образом, можно исключить всех слуг, однако подобный факт бросает подозрения сразу на всю знать. И на Грандье.

Лукас придвинул свое кресло к стене, покрытой желтой штукатуркой.

— Вечно этот Грандье! Чем нужным ему мог располагать доктор Браун, чтобы он решился убить его?

— Он знал что-то важное.

Томасу захотелось поторопить писцов с переводом документов суда над Грандье. Пока ему известно о чародее столь немного; это сейчас-то, когда следует использовать все возможные ресурсы, какими бы скудными они ни казались.

— Ага. Браун увидел нечто такое…

— Или вспомнил. Он хотел что-то рассказать мне вчера вечером, но нам помешал Дензиль.

— Совпадение?

Томас посмотрел на него.

— Ты видишь совпадение в том, что Браун захотел мне что-то рассказать, или в том, что Дензиль помешал нам в самый неподходящий момент?

— Мы никогда не продвинемся, если ты будешь постоянно изобретать новые вопросы. — Лукас бросил взгляд за окно, выходившее в узкий переулок, отделявший казарму от каменной стены старинного арсенала. — Половина дворца утверждает, что виновата кудесница.

— Предположение неплохое, если не считать того, что она уже исполняла роль Коломбины перед лицом всех видных людей города, когда я в последний раз видел Брауна живым. Тело давно остыло к тому времени, как спектакль закончился. — Томас покачал головой. — Сегодня ее потеряла охрана в саду королевы. Один из них доложил об этом час назад.

— Что она там делала?

— Конечно же, разговаривала с королевой.

— Ха! И чем же это, по-твоему, закончится?

— Ничем. — Томас улыбнулся. — Фалаису сослать нельзя.

Мгновение помолчав, Лукас промолвил:

— Твой большой друг Верховный министр Авилер утверждает, что виновного следует искать в гвардии королевы.

— Исключительно полезное предположение. И какой черт подсказал ему такую блестящую мысль?

Лукас пожал плечами:

— О Брауне говорили вслух; кое-кто из наших людей ругал его за некомпетентность в ту ночь, когда ты вызволял Галена Дубелла из дома Грандье. От Брауна никогда не было и половины той пользы, что от доктора Сюрьете.

— И один из наших собственноручно убивает его, чтоб не путался под ногами. Совершенно невероятно.

— Однако вчера вечером Гидеон говорил о чем-то похожем.

Воображению Томаса вдруг предстала малопривлекательная картина: не сумев разыскать капитана в людном зале, Браун остановил безымянного гвардейца на пустынной лестнице. Попросил его отнести письмо капитану и удалился в эту гостиную, чтобы написать его. Браун всегда казался Томасу жалким созданием, кроме того, молодого чародея убили холодной рукой, что не согласовывалось с предположением о внезапной вспышке гнева. Потом Браун все-таки был волшебником и посему располагал известными средствами самозащиты, что и заставило злоумышленника напасть на него со спины…

Дверь скрипнула, слуга ввел в комнату Эфраима — оборванца, торговца балладами и профессионального шпиона.

— Есть хорошие вести? — спросил Томас, пока старик, ухмыляясь, кланялся им обоим.

Стянув с головы полотняную шапку, тот принялся сразу комкать ее.

— В известном смысле, сэр, это целая повесть. Понимаете, Гамбин этот помер.

«Если ему, как и Брауну, перерезали глотку из-за спины, значит, я ухожу в отставку», — подумал Томас.

— Что случилось?

— Пара моих ребят с самого начала пошли за этим Гамбином на случай, если он сразу приведет нас к тому типу, что нанял его; и клянусь вам, сэр, он изрядно поводил их, но в конце концов повернул в дворцовую часть, а именно к дому лорда Лестрака. — Эфраим помедлил — не от неуверенности, скорее для того, чтобы привести свои мысли в порядок. — Чуть погодя Гамбин вышел, и ребята прошли за ним всю путаную дорогу к дому; они остались ждать, поскольку не имели других инструкций. Тут перед самым рассветом является молодая женщина, входит внутрь и начинает вопить. Тогда ребята рассудили, что и им можно зайти посмотреть, в чем дело, а если Гамбин начнет расспрашивать, сказать, что они, мол, прохожие, ведь он их в лицо не видел. В общем, говорить им не пришлось: Гамбин лежал бездыханным и, понимаете, без единой отметины на теле. Явившись туда, я послал за одной дамой, которая живет у Философова перекрестка и кое-что понимает в таких вещах; она сказала, что все похоже на злую порчу, хотя я прежде не слышал, чтобы Гамбин связывался с чародеями. Она сказала, что парнишке скорее всего дали какой-нибудь талисман, который прикончил его, когда хозяин решил, что дело сделано. Надо было доплатить ей, чтобы она поискала вещицу, но я решил, что вы захотите, чтобы это сделали ваши люди, и поэтому запер дом и явился сюда.

— Ты сделал все наилучшим образом, — обрадовался Томас. — Скажи им, пусть нальют тебе, деньги получишь у казначея.

Эфраим поклонился неловко, но искренне:

— Благодарю за доброту, капитан.

Когда шпион вышел, Лукас сказал:

— Ну и ну. Наш безымянный писец оказывается лордом Лестраком, а Гамбину затыкают рот тем же способом, как доктору Сюрьете и Миламу. След ведет к Грандье.

— Возможно. — Проделка с письмами относилась к числу тонких, но пустяковых трюков, которыми прославились друзья Дензиля, старавшиеся потешить его; герцог же беззаботно предоставлял им самостоятельно справляться с последствиями. — Кажется даже, орудуют двое злоумышленников или две группы заговорщиков: Грандье со своей магией и кто-то еще, отвлекающий наше внимание. Гамбина наняли через посредника, и, узнав, что он скомпрометирован, Грандье убил его.

— Если они сотрудничают. А это не обязательно. — Лукас пожал плечами. — Впрочем, как сказать. Тут надо пораскинуть мозгами.

Обдумывая варианты, Томас прикусил губу.

— Я хочу, чтобы ты послал людей обыскать дом Гамбина и забрать тело, нам нужно узнать мнение о нем Дубелла.

— Какая честь для мелкого жулика. — Лукас поднялся. — Кстати, Лестрак — друг Дензиля, если я не ошибаюсь. По-моему, добрый герцог Альсенский оплачивает содержание этого дома.

— Это так. Королевская стража обыскала дом примерно два дня назад. Они ничего не нашли.

Лестрак принадлежал к числу знати, зависящей от членов королевской семьи. Его дом располагался возле дворца, примыкая к его западной стене. Сам Лестрак, безземельный и безденежный дворянин, полное ничтожество, иногда служил Дензилю орудием. Ему не случалось еще оказаться глубоко замешанным в козни герцога, что могло бы привести его на кладбище предателей, расположенное за городской чертой, однако он помогал кузену Роланда сеять сплетни. Томас вздохнул.

— Даже если мы установим связь друга Дензиля с Грандье, то ничего не докажем этим Роланду. Убедить его можно, только взяв герцога с обнаженным мечом возле королевского ложа, и я сомневаюсь, что даже тогда он поверит своим глазам.

— В дни бурной молодости Лестрак, как считают, увлекался черной магией и вступил в сделку с демонами, подобно Грандье. Подбросить письма мог и он сам, как, впрочем, и убить Гамбина, — заметил Лукас.

— Я слыхал, что он увлекался магией, но никто не говорил, что увлекался настолько успешно. Обнаружив амулет, мы все установим. Пусть они будут особенно осторожными с ценностями, найденными на теле Гамбина. На месте Грандье я наложил бы чары на выданную ему плату. — Томас помедлил. Я сам переговорю с Лестраком.

Лукас нахмурился.

— Ты возьмешь с собой Дубелла?

— Грандье видит в нем опасность для себя, и я не уверен, что следует рисковать Дубеллом. Сейчас, возможно, кроме него, у дворца нет другой защиты.

— Итак, ты пойдешь один в дом Лестрака, где скрывается Грандье, и он убьет тебя, потому что Дубелл останется здесь. По-твоему, это разумно?

— Согласен, мой план далек от совершенства. Возьму кого-нибудь из учеников Брауна, они могут быть хоть чем-то полезны.

— Или меня.

В окне сидела Гадена Каде, внимательная, спрятавшая ноги под рваные кружева подола. Она проникла сюда незаметно, это было почти невозможно; однако, судя по позе, Каде могла пребывать здесь уже не менее часа.

— Что вы здесь делаете? — спросил Лукас, невольно потянувшись к рукояти шпаги.

Взглядом своим она показала, что рассчитывает на его благоразумие.

— Теперь вы спросите меня о том, что я слышала, на что я скорее всего отвечу — «довольно много». Нельзя ли обойтись без ненужных вопросов? Лучше возьмите меня с собой!

Поглядев на капитана, Лукас вопросительно поднял бровь. Томас отрицательно качнул головой и спросил у Каде:

— И куда же вы хотите, чтобы я вас взял?

— В дом этого типа, где, по-вашему, засел Грандье. Так?

Прикоснувшись к столу, Томас сложил руки на его поверхности.

— И зачем вам это нужно?

Каде в волнении закатила глаза к небу.

— Я же предлагаю помощь.

— Столь трогательным и ненавязчивым способом. Ну а если я откажусь?

Каде отнеслась к вопросу серьезно.

— Я могу помочь вам. Знаю, как это сделать. Но не обещаю. Я могу сделать многое: день еще только начинается.

Зловещая перспектива.

— И вы думаете, что я буду доверять вам?

В явном раздражении она распрямилась у окна и сказала:

— Я дала слово.

— Нет, этого не было.

— Дала.

— Когда?

Чуточку помедлив, она сдалась и улыбнулась.

— Ну ладно, не давала. Вот что, вы же прекрасно знаете, что хотите этого. Я из удачливых.

— В чем удачливых? — буркнул Лукас.

— Это не игра, — раздраженно сказал Томас. Безусловно, она наделена известным очарованием, в этом нельзя сомневаться. Более того, против воли он уже ощущал, как поддается этому обаянию. «Потому, что она иная, или потому, что она опасна? — в раздражении спросил он у себя самого. — Не будь смешным, думай».

— Вы сказали, что хотите помочь, но не объяснили причин. Откровенно говоря, в прошлом я не помню никакой сколько-нибудь заметной помощи с вашей стороны.

— Прошлое ушло. — Наклонив голову набок, Каде обратила к нему свой пронзительный взгляд. — Грандье мог убить моего самого старинного друга, Галена Дубелла. — И уже игривым тоном договорила: — Я этого не могу простить.

Довериться ей означало сознательно пойти на риск, но если Грандье уже проник во дворец или же, побывав там, наставил ловушек, то лучшую помощницу, чем Каде, трудно сыскать. Кроме того, ничто пока не заставляло подозревать, что Каде может оказаться союзницей бишранца. А еще именно так и можно определить, на чьей она стороне. Томас ответил:

— Очень хорошо. Я согласен.