Повторяю еще раз: не фокусы делают фокусника. Каждый, у кого есть время и желание, может освоить пару банальных трюков. В барах полно любителей, способных растворить салфетку в воздухе или порвать на кусочки десятку и склеить ее за секунду до того, как владелец расквасит им нос. Они предложат вам выбрать любую карту и, стоя к вам спиной, с закрытыми глазами, точно назовут масть и достоинство. Сотни отцов по всему миру могут достать монетку из уха ребенка, скучные ученые и строгие бизнесмены пытаются наколдовать себе немного шарма. Но без настоящего шоу их трюки не более чем забава, как кроссворд в желтой прессе или игровой автомат.

Все дело в представлении. Аплодисменты для фокусника чуть ли не важнее самих трюков. Он в муках рождает новый сногсшибательный ход, придумывая, что еще можно сломать, растворить, пройти насквозь – слоны, «мерседесы», самолеты, целые здания? Поиск гвоздя программы – настоящее испытание. Он управляет глазами зрителей, заставляя в нужный момент отвернуться от сцены. Они повинуются его руке и видят то, что он позволяет видеть. Можно часами шлифовать трюк – но без стильного шоу он мертв.

Опытный фокусник достоин звания профессора психологии. Он знает, когда играть на алчности, а когда на сексе. По наклону головы, положению плеч, взгляду он моментально вычислит лжеца. Он с легкостью найдет и простака, и афериста. Он гений наперстков и карточных игр, он вызывает духов и загоняет джиннов в бутылки, его кости всегда выбрасывают шестерки. Он может заговорить стол, раствориться в воздухе, повесить себя за шею, и ему все будет мало. Он распилит девушку надвое, склеит ее и пронзит ножами, и если капля крови упадет на сцену, он превратит ее в белоснежного голубя. Хорошему фокуснику нипочем гравитация, законы природы и сама смерть – пока он на сцене.

Я давно простился с надеждой стать лучшим в мире фокусником, но тогда, в Берлине, вляпавшись в неприятности, вдруг захотел все изменить. Может, я втайне желал впечатлить Сильви и Уллу, может, торопился оставить след, прежде чем кончу как Билл, может, просто из злости, что меня втянули в чужую историю. Как бы там ни было, суета вокруг меня подхлестнула амбиции, и я твердо решил покорить город.

Сильви быстро училась. Днем мы репетировали, а вечером я выходил на сцену после клоунов и приглашал ее исполнить роль застенчивого добровольца.

Поначалу все шло как обычно. Сильви поднялась на сцену в очередном платье с блошиного рынка, мило щурясь от света прожекторов. Белье она не надела, предоставив публике возможность лицезреть каждую линию ее тела в ярких огнях софитов.

Я учтиво приветствовал ее и попросил какое-нибудь украшение для моего фокуса. Сильви неуверенно покачала головой, пряча за спину руки, и нехотя позволила мне взять ее запястье и продемонстрировать публике кольцо со стеклянным камнем, блестевшим нахальнее любого бриллианта.

Сильви оказалась гениальной актрисой. Когда она, чуть не плача, сказала, что кольцо единственная память о бабушке, я решил, что она перебарщивает, но казалось, публика сейчас разрыдается вместе с ней. Наверное, берлинцы с их историей потерь и расставаний особенно сентиментальны.

Я снял кольцо с ее пальца, поднес ко рту, попросил загадать желание и дунуть. Сильви закрыла глаза и вытянула губы, как пятилетний ребенок, задувающий свечи на пироге. Ее дыхание прошло сквозь кольцо, и я тут же его спрятал. Сильви открыла глаза, я взял ее за плечи, повернул к залу и громко, чтобы слышал последний ряд и ни у кого не осталось на мой счет сомнений, попросил открыть рот и достать кольцо из-под языка.

Сильви удивленно распахнула глаза, сунула в рот пальцы и устроила хорошо отрепетированную истерику, рыдая и ругаясь по-немецки, и почти спихнула меня со сцены в приступе ярости. В тот первый вечер публика шумела в негодовании. Их наивность меня рассмешила, я с трудом сдержался и пафосно выдал, подняв руки:

– Я думаю, вы его проглотили.

По залу пронесся рокот. Сильви медленно повторила по-немецки:

– Вы думаете, я его проглотила?

Я повернулся к публике и зловеще улыбнулся:

– Не волнуйтесь, такое уже случалось, все будет хорошо.

На сцене замигали огни, оркестр перешел на жутковатые высокие ноты. Сильви попыталась сбежать, но я оказался проворнее. Я схватил ее за талию и бросил на стол, незаметно появившийся из-за кулис. Сильви кричала, я смеялся. Я грубо привязывал ее толстыми кожаными ремнями, она билась как актриса на рельсах в немом кино, а я, усатый негодяй, злорадствуя, потирал руки. Я набросил на нее салфетку и, надев операционный халат, со скрипом выкатил стол на середину сцены.

Сильви продолжала кричать, и я начал опасаться, что зрители побегут на сцену, но такими тихими я их еще не видел никогда. Они смотрели, не отрывая глаз, то ли с интересом, то ли с осуждением. Я вытащил из нагрудного кармана скальпель, поднял над головой, так что лезвие сверкнуло в зал улыбкой акулы, и с силой вонзил в солнечное сплетение Сильви.

Фальшивая кровь из зашитых в салфетку пакетов брызнула фонтаном на мой халат, лицо и волосы. Я сплюнул горечь и засмеялся как сумасшедший. Ответный смех прокатился по залу. Публика была наша.

Сильви неподвижно лежала на столе. Платье безнадежно испорчено, окровавленные волосы прилипли к голове. Она утерла лицо рукой и спросила по-немецки:

– Нашли?

Я покачал головой.

– Еще нет, но вы не волнуйтесь.

Я грубо сунул сначала одну, а затем и другую руку в кровавую кашу и погрузился по самые плечи, доставая из открытой раны латексные внутренности. Я вытащил печень и покачал головой, полюбовался на биение сердца, с улюлюканьем вывалил на сцену километр кишок, как бывалый матрос, вытягивающий якорную цепь. Зрители смеялись, уверенные, что я найду кольцо, и наслаждались зрелищем в стиле Гран-Гиньоль. Я вынул из хрупкого тела немыслимую кучу вещей: бутылку шампанского, восковую голову, велосипедное колесо. Каждая находка получала свою оценку и долю оваций. Наконец я нашел кольцо. Я поплевал на него, потер о халат и гордо поднял над головой. Осветитель направил прожектор на зеркальный шар. Блики света заплясали по сцене, разлетелись по залу, задрожали на лицах зрителей, будто сияние кольца озарило весь мир.

Концовка вышла топорной, как фанфары, завершающие плохую симфонию, но, по крайней мере, зрители поняли, что надо хлопать. И они хлопали и даже кричали «браво». Я отвязал Сильви, помог ей встать и вывел на середину сцены в окровавленном платье, облепившем каждый изгиб ее тела. Дрожащей рукой она взяла у меня дешевую стекляшку. Улыбнулась мне, прекрасная в брызгах крови, я улыбнулся в ответ и, обняв Сильви за плечи, заставил поклониться публике, поцеловал в щеку и вернул в зал.

Оставшись один на сцене, я снял халат, вытер лицо от крови одним быстрым движением и раскинул руки, купаясь в аплодисментах и чувствуя себя Джеймсом Бондом во фраке после смертельной схватки. Трюк, несомненно, удался. Однако все понимали, что это дешевый розыгрыш.

Я умылся и ждал в гримерке. Целую вечность спустя ворвалась Сильви, взволнованная и счастливая, и попыталась заключить меня в объятия. Я бросил ей полотенце и взъерошил липкие волосы, держа ее на расстоянии:

– Осторожно, костюм.

Она вытерла полотенцем волосы, продолжая смеяться:

– И зачем я столько лет слежу за модой, трачусь на косметику? Всего-то опрокинуть на голову ведро с кровью – и успех обеспечен.

Я протянул ей пачку влажных салфеток. Я уже хлебнул виски, но жутко хотелось пить – не до алкоголя.

– Мужчины проходу не давали?

– Не то слово. – Она возбужденно засмеялась. – Они в восторге от нас, да ведь?

– Похоже.

Сильви улыбнулась, довольная, что я рад не меньшее ее, повернулась и расстегнула платье. Капли пота и фальшивой крови дрожали на бледной спине, словно крошечные миры под стеклом микроскопа. Я подавил желание провести пальцем по влажной линии позвоночника.

– Может, выпьем по кружечке?

Она засмеялась:

– Мне один только что предложил шампанского.

Я медленно отвернулся к стене и почувствовал себя старым развратником, глядя, как ее отражение в зеркале над умывальником стряхивает с себя платье. Я достал из кармана сигареты и закурил.

– Десять лет занимаюсь фокусами, и ни один мужчина не предлагал мне шампанского. – Я затянулся. – Пойдешь с ним?

– Нет, мне кажется, нам лучше отпраздновать вместе. – Она вытянула красную руку. – Меня угостишь? – Я отдал свою сигарету и закурил другую. Сильви завернулась в грязный халат и глубоко затянулась, будто курила траву. – Посмотрим следующий номер, и я помогу тебе с твоим любимым фокусом – исчезновением пива.

– Только если места в первом ряду, – сказал я, думая о холодном пиве в высоких запотевших кружках.

– Договорились. Занимай, я приду, когда приведу себя в приличный вид.

– То есть никогда.

Она легонько шлепнула меня по затылку и убежала в душ.

Народу было меньше, чем казалось со сцены, и я без труда занял столик в центре зала. В кои-то веки официантка не заставила себя ждать, и через пару минут я уже держал холодное пиво в одной руке и сигарету в другой. Я начинал понимать, что и у немцев есть свои плюсы. Я бы начал список с хорошего пива и возможности курить в общественном месте.

Близнецы Архард и Эрхард заканчивали акробатический номер, зеркальное самолюбование, приводившее в восторг компанию голубых за соседним столиком. Братья были покрыты зеркальной татуировкой: зеленые, черные и красные завитки вьются из-под тесных трико по груди и расползаются по рукам, подчеркивая рельеф мышц и стройность тел.

Близнецы походили друг на друга как две капли воды, но я без труда мог различить их. Не только по направлению рисунка на теле, но и по крохотным самодельным татуировкам на запястьях – альфа и омега, сообщавшие миру, кто первым, а кто последним вышел из чрева.

Архард ловко забрался на плечи брату, встал вниз головой на его ладони и медленно поднял правую руку перпендикулярно телу, Эрхард так же поднял левую. Они замерли, и мои соседи зааплодировали в экстазе. Впечатляюще. Я взглянул на часы, и в ту же секунду Сильви села рядом со мной, пахнущая свежестью и цитрусами.

– Крепкие ребята.

– Теперь ты знаешь, кого звать, чтобы открыть банку с огурцами.

– Ну, они не первые в списке.

– Нет?

– Нет, хотя запишу на всякий случай.

Я хотел спросить, кто же номер один, но слова утонули в восторженных криках соседнего столика, провожавшего близнецов со сцены. Рабочие-ниндзя шустро вытащили на сцену огромный лист пластика. Они опустили его на пол, убежали за кулисы и вернулись с настоящей ванной и полудюжиной ведер с водой. Над ванной установили трапецию, и я понял, кто следующий.

На сцену гордо вышел блестящий от масла Коля – мышцы напряжены, плечи расправлены, спина прямая вплоть до накачанной задницы. Выпуклость с другой стороны белого трико выглядела неестественно крупной.

– Кажется, он упаковал свое хозяйство, – прошептал я Сильви.

Но она не ответила, поглощенная Колей, который ходил кругами, как молодой Нуриев по сцене Большого. Он остановился, театрально растер в ладонях мел и бросил надменный взгляд на нас, смертных, слегка усмехаясь, точно большего мы недостойны, хотя я знал, что со сцены зал кажется сплошной темнотой.

Трапеция выглядела слишком высокой, но Коля подпрыгнул и, без труда схватившись двумя руками, медленно подтягивался, пока его грудь не поравнялась с перекладиной. На мгновение он замер, дав нам полюбоваться, и взмахнул ногами, поднимаясь над трапецией и падая вниз в неторопливом вращении на триста шестьдесят градусов, демонстрируя все свои мускулы. Наши соседи не притронулись к выпивке, завороженно глядя, как Коля петлей крутится на перекладине, вперед и назад, меняя хват, вращая стройными бедрами, как белое трико с бешеной скоростью мелькает на фоне черной сцены, все быстрее и быстрее, превращаясь в белый крутящийся клубок.

Я толкнул Сильви в бок, надеясь позабавить ее влюбленными взглядами соседей. Но она отодвинула мой локоть ладонью. Я посмотрел на ее приоткрытый рот и прижатый к зубам язычок… допил пиво и жестом заказал еще.

Коля оседлал трапецию, и она опустилась. Мгновение он неподвижно сидел над водой, затем послышался шорох иглы, и заиграла пластинка.

Сцену залил голубоватый свет. Коля качнулся взад-вперед, схватился за веревку, играя мускулами, и вдруг исполнил сальто назад, от которого у меня желудок свело. Сильви испуганно вскрикнула.

Коля схватился за перекладину и неподвижно повис над ванной, не глядя на публику, но купаясь в аплодисментах. Он нырнул в воду, не отпуская трапецию, намочив ноги и торс, и поднялся в мокром, облепившем тело костюме. Парни за соседним столиком посходили с ума, и Сильви присоединилась к их бурным аплодисментам.

Коля продолжал, забыв о зрителях. Он погружался в воду и взмывал вверх в сиянии брызг, словно ради собственного удовольствия.

Наконец он отпустил перекладину и ушел под воду с головой, скрывшись от глаз публики. Затем всплыл на поверхность и уставился в разверзнутые небеса, как человек, поглощенный горем.

Последняя дорожка скрипнула, пластинка остановилась, свет на сцене погас. Внезапно огни вспыхнули, Коля выпрыгнул из ванны, сделав кувырок в воздухе, и встал, раскинув руки, согреваясь в бурных овациях. Вода ручьями стекала с него на пластиковый коврик. Я оглядел зал и под светившейся надписью «Выход» заметил Уплу. На мгновенье наши глаза встретились, и она отвернулась.

Может, музыка, может, выпитое пиво остудило мой собственный восторг, но, глядя на финальный поклон Коли, я вдруг почувствовал, как на меня накатывает тоска.

Я поймал взгляд Сильви, она засмеялась, продолжая хлопать, и наклонилась ко мне:

– Вот чего не хватает нашему шоу – немножко сексуальности.

Слово «нашему» меня удивило, но пол задрожал от топота зрителей, и я подумал, что она права.

* * *

Дикс сидел в дорогом угольно-сером костюме – «Армани», «Версаче», «Шанель», мать ее, или что-то в этом духе. Он был похож на богатенького младшего брата того небритого и немытого мужчины, который прилип к рваному креслу в квартире Сильви. Он поднял кружку:

– За наше партнерство.

Его довольная улыбка почему-то меня раздражала.

Сильви налила себе белого вина из вычурного кувшина.

– За наше партнерство! – Она махом осушила полбокала и снова потянулась к кувшину.

– За партнерство, – поддержал я и сделал большой глоток пива. Никогда не любил число три.

Четвертый бар для нас с Сильви, первый для Дикса. Он абсолютно трезв, но виду него такой, будто он готов потакать чужим глупостям. Дикс едва притронулся к пиву, но заказал еще выпивки. Я спрятался за стаканом и улыбался между глотками, уговаривая себя не впадать в бешенство.

Сильви больше не походила на несчастную жертву в руках маньяка: блестящие волосы, мягко обрамляющие лицо, припудренная кожа цвета слоновой кости – и только красная помада напоминает о кровавом пятне на ее теле. Стилизованный макияж удачно контрастировал с черным атласным платьем. Чудное сочетание, что-то вроде шлюхи, обвиненной в убийстве, на суде. Она отпила еще на пару пальцев.

– Удачный вечер?

Дикс улыбнулся, не проронив ни слова. Я не стал уточнять, почему в два ночи он в костюме и все еще трезв.

Из предыдущего бара мы с Сильви ушли минут тридцать назад: она хотела успеть на шоу. Я допил пиво, Сильви взяла меня под руку, и мы вывалились на улицу, оглушенные воздухом, выпивкой и новой дружбой. Прямая осанка Сильви заставила и меня расправить плечи, и мы пошли быстро и торжественно, как солдат и невеста к алтарю.

Мы пришли в клуб со спичечного коробка, на который мы играли в покер. Над входом розовым неоном светилось «Ein Enchanted Nachtreview», и знакомая игривая дамочка в треугольном бокале пускала розовые электрические пузыри.

Не держись мы за руки, я бы, может, и не заметил, что при виде вывески Сильви замедлила шаг, и хотя она продолжала оживленно болтать, я чувствовал нарастающую тревогу, с которой она смотрела на вход. Я подстроился под нее, она шла все медленнее и наконец остановилась:

– Подожди. Хочу посмотреть, кто дежурит.

Она уставилась в темноту. Вышибала встал в дверях, держа в руке сигарету, и прищурился на свету.

– Отлично. – Она отпустила мою руку и быстро пошла через дорогу. – Пойдем.

Сперва я решил, она что-то напутала. Вышибала преградил вход с каменным лицом, заложив руки за спину, не реагируя на прелестные улыбочки Сильви и ее скороговорку с единственным понятным мне словом «bitte».

Я старательно делал трезвое лицо, не понимая, кой черт занес меня в страну, где я не знаю даже правил торговли спиртным.

– Вы spraken ze английски?

– Уильям, все нормально, мы с Бодо старые друзья. – Сильви понизила голос и мягко сказала: – Пожалуйста, Бодо.

Я полез в карман, достал сорок евро, обнял Сильви за талию и вложил деньги в руку ее приятеля. Он посмотрел на меня с сомнением и открыл дверь, покачав головой скорее с грустью, чем раздражением. Сильви тронула его за руку, и он, по-моему, о чем-то ее предупредил. Но Сильви уже вновь была весела и беспечна. Она засмеялась и поцеловала его в щеку. Я ждал, что он нас выставит, но Бодо рассмеялся в ответ, стер с лица помаду и повторил предупреждение, мигом растеряв всю суровость. Я благодарно кивнул, и он скрылся в тени, бросив на меня оценивающий взгляд – смесь сочувствия и презрения. Так смотрят на простаков.

Видал я залы и побольше, но дизайнеров размеры клуба не смутили. Потолок и стены выкрашены в золотисто-розовый, из-под которого проглядывал красный; прозрачная изогнутая стойка бара кораллового цвета с арсеналом шампанского покруче, чем в самом навороченном клубе Сохо. На небольшой сцене в дальнем конце зала длинноногая девица в матросском костюмчике, при виде которого лорд Нельсон бы в гробу перевернулся скромно сидела на венском стуле и пела о том, что ее мать верит, будто дочка живет с монахинями.

Сильви выбрала столик у сцены, и я сел так, чтобы видеть выступление морячки – конечно, из сугубо профессионального интереса. Я оглянулся на вход: за стеклом маячил Бодо и следил за нашими передвижениями, видимо сомневаясь, что нас стоило пускать.

– Чего он хотел?

Сильви покачала головой:

– Ничего. – Она огляделась. – Как ты думаешь, что нужно сделать, чтобы нам принесли выпить?

Девица на сцене прогуливалась вокруг стула. Теперь, когда она встала, я убедился, что юбки на ней практически не было. Интересно, она в курсе, что забыла надеть трусы? Сильви проследила за моим взглядом:

– Она профессиональная балерина.

– Я так и подумал.

Сильви подняла брови и расплылась в улыбке, завидев новые алкогольные горизонты. Официантка в темно-розовой со светлой окантовкой форме, туго обтягивавшей ее фигуру, едва не заставила меня присвистнуть. Я выдал профессиональную улыбку, и она улыбнулась в ответ, собрав все штампы об ангелах Боттичелли в подарочную коробку и повязав большой бант сверху. Тут она заметила Сильви и нацепила рабочую маску. Она опустила глаза, приняла заказ и, вернувшись с выпивкой, равнодушно поставила на стол бокалы.

Я взял официантку за руку и, заглядывая ей в глаза, как можно обольстительней выдал:

– Dankersheun.

Она растерялась, взглянула на Сильви, будто прикидывая, стоит ли та пожизненного за убийство, и, уходя, пробормотала:

– Bitteschön.

Я поднял стакан, рассматривая сквозь стекло девицу на сцене:

– Как думаешь, стоит проверить на мышьяк?

Сильви метнула ядовитый взгляд в сторону официантки:

– С чего бы?

– Тебя здесь, кажется, не очень-то любят.

– Не волнуйся, таким сукам все зло возвращается.

– Плохая карма.

– Типа того.

Игривая морячка на сцене вращала бедрами, взмахивая подолом. Она оседлала стул, допевая песню, и я перевел взгляд с затененных юбчонкой прелестей на ее лицо.

Она приставила ладонь к бескозырке, улыбнулась жидким аплодисментам и ушла со сцены, бросив взгляд на наш столик.

На сцене появилась наша официантка. Она улыбалась в окружении двух одинаково веселых и одинаково грудастых девиц. Все трое одеты в короткие шорты и открытые купальники, на головах – лихо сдвинутые котелки. Каждая притащила с собой стул, и они начали выделывать такое, что я испугался за их ляжки. Я знаю, что немцы не станут забавы ради играть со своей историей, все для туристов, жаждущих веймарского декаданса, но я не мог глаз оторвать от их вибрирующей плоти.

А вот Сильви, кажется, скучала. Она стрельнула у меня сигарету и стала громко рассказывать о костюмах, которые для себя придумала. На сцене троица исступленно елозила задами, а Сильви занимала меня разговорами об атласных корсетах и кисточках на сосках. Путешествие, несомненно, расширило мои горизонты. Сильви уже почти кричала, и я накрыл ее ладонь своей. Она тепло улыбнулась, торжествуя, что отвоевала мое внимание.

– Что скажешь?

– Скажу, что из-за тебя нас отсюда вышвырнут.

Она сурово взглянула на меня и вдруг вскочила и помахала кому-то рукой. И вот тут я увидел Дикса.

Дикс пребывал в своем обычном спокойствии, но Сильви лихорадило от возбуждения. Она описала ему шоу, играя за нас обоих, не смущаясь, что Дикс лишь кивал там, где она хохотала, правда, смеялась она за троих, переводя глаза с Дикса на меня в страхе, что не сможет удержать нас обоих, когда вокруг так много соблазнов.

– Ты должен прийти завтра, Дикс, это гениально, все в восторге.

– Ладно, – равнодушно сказал Дикс, разглядывая девиц на сцене с каменным лицом, будто уже видел их раньше и с тех пор они недостаточно над собой поработали. – Ну так как, Уильям, они хотели увидеть чудо или расчлененку?

– По-твоему, это не извращение?

Лицо Дикса оставалось серьезным, а глаза скрывались за очками.

– Возможно, и что с того?

Сильви кровожадно улыбнулась, в полумраке блеснули белые зубы.

– Они хотят видеть, как ты убиваешь меня, Уильям. О да, лучшее шоу на свете.

– Есть люди, готовые отдать за это большие деньги, неторопливо произнес Дикс и посмотрел мне прямо в глаза. Наверное, знает, о чем говорит, подумал я.

– Извращенцы.

– Богатые извращенцы. – Он затушил окурок в пепельнице и медленно поднял глаза на меня. – И лучше показать им фокус, нежели настоящее убийство.

– Ты знаешь таких людей?

Дикс пожал плечами:

– Их нетрудно найти. Надо серьезно все обсудить. Собрать нужных людей, заставить их поверить – и разбогатеть. Знаешь, Уильям, все мы немного извращенцы.

– Говори за себя.

– Ты – умирающий, Уильям. – Сильви наклонилась ко мне в порыве искренности, но, быть может, она просто была пьяна. – С самого рождения мы движемся к смерти.

Звучит как новомодные голливудские бредни. Я закурил.

– Тем более не стоит торопиться.

Сильви выхватила у меня сигарету:

– Ну, тогда бросай курить.

Единственный раз за вечер мы все рассмеялись. Но даже глядя на Сильви, улыбающуюся мне сквозь дым украденной сигареты, на Дикса, которому почти удалось изобразить добродушие, я думал о том, есть ли в округе другие ночные заведения и не удастся ли мне свалить в какой-нибудь тихий бар. Сильви и Дикс переходили с английского на немецкий. Я немного послушал, наблюдая за танцовщицами, затем встал и, шатаясь, пошел по залу.

Развязная морячка сидела на табурете у бара, демонстрируя длинные ноги. Наверное, для балерины она была слишком высокой, но меня ее рост устраивал. Я не смотрю на высоких девушек свысока. Бармен протирал стаканы в другом конце стойки, но я нарочито заинтересовался сваленными в круглый аквариум спичками рядом с танцовщицей. Я взял картонку со знакомой девицей в бокале шампанского, прикидывая, насколько же я пьян. Потом взгромоздился на табурет, держась за стойку, чтобы не упасть, и понял, что в дымину. Хотя человек, способный забраться на барный стул, еще не потерян для общества. Я опробовал на морячке всю мощь легендарной улыбки Уильяма Уилсона и сказал:

– Отличная песня.

Вблизи толстый слой сценического макияжа выглядел устрашающе. Пудра забилась в складочки вокруг рта и морщинки в уголках темных глаз, припорошила пушок над верхней губой и на щеках. Она выглядела на десять лет старше, чем на сцене, хотя мне все равно не по зубам. Она слегка кивнула, но не удостоила улыбкой, которой сверкала все выступление:

– Спасибо.

Чудный акцент. Грета Гарбо, Марлен Дитрих и Ингрид Бергман в одной паре прекрасно настроенных связок. Бармен вопросительно взглянул на меня, но не удосужился подойти, продолжив рассматривать стакан на просвет.

– Ein bier, bitte, – сказал я, довольный своим немецким, и повернулся к девушке с коронной репликой: – Могу я тебя угостить? – Она колебалась. Я заметил, что она смотрит на поглощенных беседой Дикса и Сильви, поймал ее взгляд и заставил смотреть на меня. – Пение, должно быть, иссушающий бизнес.

Никакого гипноза, я играл на ее воспитанности – и успешно.

– Почему бы и нет.

Интересно, надела ли она трусики и добавит ли мне очков статус иностранца. Балерина сказала что-то бармену и повернулась ко мне:

– Так ты из Лондона?

– Из Глазго. – Она растерялась. – Шотландия – ветер, снег, дождь, клетчатые пледы, хаггис, килты и все такое. – Она кивнула, и я добавил: – Мы тоже не носим трусов под килтами.

Морячка притворно ахнула и засмеялась, прикрыв рот рукой, как гейша.

– Значит, у нас есть что-то общее.

– Ага, отмороженные задницы.

Она усмехнулась. Ценю усилие.

– Меня зовут Уильям, Уильям Уилсон.

Я протянул руку, и она мягко ее пожала:

– Зельда.

Подходящее имя, интересно, давно ли она его носит. Бармен вернулся с высоким граненым бокалом чего-то розового и шипучего и назвал цену, достойную эликсира жизни. Я выложил на стойку пятьдесят евро, Зельда подняла бокал и бодро сказала:

– Prost! – Она пригубила коктейль и одарила меня улыбкой, за которую не жаль денег. – Приехал посмотреть Берлин?

– Я здесь работаю, выступаю в «Хамелеоне». На этот раз она улыбнулась искренне:

– Знаю это место. – Она стерла со щеки воображаемое пятно и метнула взгляд на Сильви и Дикса. – Сильви танцует там?

Ее нарочито равнодушное любопытство заставило меня насторожиться.

– Сильви – моя прелестная ассистентка. – Я улыбнулся и протянул ей веер появившихся из воздуха спичек. – Я фокусник.

Зельда захлопала, но удивил ее не мой трюк.

– Сильви больше не танцует?

В голосе звучало злорадство, но, быть может, и обычное удивление. Я решил защитить репутацию Сильви.

– В номере много танцев.

– А. – Она поднесла бокал ко рту, и я подумал, хватит ли у меня денег на второй. – Вы, наверное, недолго вместе.

– Сегодня было первое шоу.

– Так вы празднуете.

– Точно. – Зельда взглянула на наш столик. Дикс и Сильви близко склонились друг к другу, поглощенные разговором. – Вы знакомы?

Зельда натянуто улыбнулась:

– Немного.

– Тогда присоединяйся к нам.

Она напряглась.

– Танцовщицы должны высыпаться. Одного бокала достаточно.

Я глотнул пива.

– У меня на родине говорят: «Стакана много, бутылки мало».

Зельда допила розовую дрянь.

– Ты, по-моему, хороший парень. – Она помолчала. – Сильви – отличная танцовщица, с ней весело…

– Но?

Зельда пожала плечами:

– Всегда есть что-то за пазухой.

Да, у тебя там много интересного. Я не стал озвучивать свое мнение и вместо этого с любопытством спросил:

– А у Сильви? – Зельда замялась, и я добавил: – Мне же работать с ней.

Она взяла пустой бокал, разглядывая ножку, избегая смотреть мне в глаза.

С Сильви всегда что-то случается. Иногда бывает забавно.

Она наконец посмотрела на меня, подтверждая, что они с Сильви действительно неплохо веселились.

– Но иногда не так уж и забавно?

Зельда выдержала мой взгляд.

– Иногда совсем не забавно, да. – Она улыбнулась. – Мы дружили. По-настоящему. – Она снова оглянулась на Сильви и Дикса. – Знаешь, как у нас бывает, дружба меняется от шоу к шоу, и Сильви… В общем, у нее есть пристрастия, из-за которых с ней сложно долго дружить.

Я кивнул, чтобы она продолжала, пытаясь понять, личная у нее неприязнь или профессиональная. Зельда взяла сумочку с соседнего стула. Джентльмен, наверное, помог бы ей спуститься с высокого табурета, но я медлил, и она изящно соскользнула без моей помощи. Юбка слегка задралась, обнажив голые бедра. Она стояла в полный рост, возвышаясь надо мной, но я по-прежнему держал ее взгляд.

– Так Сильви ушла?

Зельда отвела глаза:

– Ушла, да.

По ее тону я кое-что понял. Что бы там ни случилось, Сильви ушла не сама.

– Видимо, большего ты мне скажешь?

Зельда посмотрела за мое левое плечо. Я обернулся и увидел Дикса. Он что-то мягко сказал Зельде по-немецки и обратился ко мне:

– Еще по стаканчику?

– Конечно.

Он посмотрел на Зельду, но она качнула головой:

– Мне пора.

Я взял стакан, предложенный Диксом, мысленно проклиная его вмешательство. Морячка покупала в баре сигареты. Я наклонился к ней:

– Может, придешь на мое шоу?

– Может.

– Я занесу тебе как-нибудь пару билетов.

– Ладно. – По ее холодной улыбке я понял, что могу не утруждаться. Видимо, я не сумел скрыть разочарование – она наклонилась, поцеловала меня в щеку и шепнула на ухо: – Будь осторожен, Уильям.

Сквозь сценический пот я ощутил сладкий аромат духов.

– Само собой, – усмехнулся я. – Конечно, буду. Ведь я чужак в чужом городе.

Я не дождался улыбки. Она взглянула на Дикса, направлявшегося к столу с выпивкой, и понизила голос:

– Тем более не стоит усложнять жизнь и связываться с незнакомцами.

Я смотрел, как стройная фигурка пробирается к выходу. Вышибала открыл дверь, она улыбнулась мне и сверкнула на прощание голой попкой. Дверь захлопнулась, она ушла. Я прикончил пиво, заказал еще и вернулся к Сильви и Диксу.

* * *

Дикс принес Сильви очередной кувшин вина, но сам сидел с пустым стаканом. Я поставил перед ним пиво, но он покачал головой:

– Как ни печально, мне пора.

– Дикс очень занятой человек. Ему и карты сдавать, ему и банк брать.

Сильви говорила с трудом, но еще держалась.

На сцену вышел Бодо в блестящем жилете и галстуке-бабочке. Он застенчиво улыбнулся и начал петь под фонограмму «Вот было времечко». Он дергался под музыку, как Стиви Уандер за роялем. От волнения он пел слишком высоко и все мимо нот. Ему пора забыть о мускулах. В случае заварушки ему достаточно будет просто запеть.

Дикс надел дорогое пальто, как раз когда вышибала взял пугающе высокую ноту.

– Удачное время ты выбрал, – кивнул я на сцену.

Дикс пожал плечами:

– Дела.

Он на мгновение положил ладонь на голову Сильви и тут же поднял, махнув на прощание. Благословение, почудившееся мне в этом жесте, вызвало у меня приступ тошноты.

– Увидимся, – бросил я.

Он наклонился ко мне:

– Не забудь, нам надо поговорить, мы заработаем кучу денег.

Дикс снова погладил Сильви по голове, но она отвернулась, словно решение Дикса уйти сразу вычеркнуло его и все прощальные сцены.

– Бедняга Бодо, он так любит петь, – усмехнулась она.

Вышибала затянул припев:

Судя по чудовищному немецкому акценту, он учил слова на слух. Как бы то ни было, недостаток таланта он компенсировал искренностью. Слеза скатилась по его напудренной и нарумяненной щеке. Блестящие глаза подкрашены тушью, губы в вишневой помаде. Словно опошленного Пиноккио-переростка выбросили в мир без надежды вернуться к Джипетто. Шоу безумной куклы, подтверждающее, что все боги умерли.

– Мне нравится Бодо, хотя он всего лишь грубая, безголосая пародия на вышибалу, – снисходительно сказала Сильви.

Ее голос снова звучал громко. Бодо сверкнул на нас глазами. Может, он и услышал ее слова, но продолжал петь, содрогаясь в эпилептическом танце. Он сбросил пиджак и остался в манишке, закрепленной тонкими ремешками на спине и талии. Бодо тянул припев:

Он расстегнул ремешки и швырнул нагрудник в сторону бара, обнажив безволосую грудь с неестественно красными сосками вероятно подкрашенными помадой.

– Верните танцовщиц.

Сильви покачала головой:

– Ты еще ничего не видел.

В другом конце зала какой-то толстяк поднялся из-за столика и стал неуклюже проталкиваться среди зрителей.

– Я видел достаточно – смотри, люди уходят.

Сильви взяла меня за локоть, не спуская глаз с Бодо. Я оглянулся на дверь, ожидая увидеть массовый исход, но увидел толстяка, пробиравшегося к нам с грацией пьяного матроса. Сильви по-прежнему смотрела на сцену.

– Дождись кульминации.

– Мне оно надо? – Бодо наклонился вперед, резко сорвал с себя штаны на липучках и остался в кружевных черно-розовых трусиках, подвязках и чулках. – Ну ни хера себе парад уродов.

– Не волнуйся, Уильям, до хера дело не дойдет.

Смех Сильви внезапно оборвался. Я почувствовал, что за спиной у меня кто-то стоит. Толстяк взялся за спинку моего стула и наклонился к Сильви:

– Привет, Сьюзи. – Он дыхнул пивом, табаком, специями и гнилью. – Давненько не виделись, а?

Сильви в панике взглянула на него, но голос ее не выдал.

– Вы ошиблись.

Он сконфуженно улыбнулся мне кривой пьяной улыбкой и взялся другой рукой за стул Сильви. Он погладил ее по спине, доверительно подмигнув мне.

– Друг, одолжи ненадолго. Минут на пятнадцать, – ухмыльнулся он. – Или меньше.

– Она же сказала, приятель, ты ее с кем-то спутал.

Он поднял руки.

– Я ничего не путаю, я не забываю лиц, – он улыбнулся, – и губ, и сладеньких задниц, и…

Я вскочил, оттолкнув его от стула. Бодо на сцене поднял руки, приглашая зрителей подпевать, улыбаясь вопреки своему печальному положению, и начал раскачиваться из стороны в сторону, как метроном.

– Дама сказала, ты ошибся.

– Эй, если она скажет уйти, я уйду. – Толстяк сально ухмыльнулся, его гладкое розовое лицо походило на вареный окорок. – На всех хватит, первый-второй, мне без разницы, как нравится. – Он засмеялся. – Держи яйца как нравится.

– Когда ты видел последний раз свои яйца, жирный ублюдок? – сказала Сильви, а я пихнул его в грудь. Пихнул несильно, но парень был пьян. Он отшатнулся, налетел на соседний столик, расплескав напитки, к неудовольствию сидевших за ним людей. Казалось, он вот-вот упадет, но солидное пузо, видимо, приучило его держать равновесие, и он устоял, качаясь, как упрямая кегля. Он улыбнулся еще шире. Бодо запнулся. Толстяк пожал плечами и примирительно поднял руки. Я поставил на место стул, и парень обернулся ко мне:

– Чего драться из-за шлюхи? Она с любым пойдет, кто попросит, – обиженно сказал он.

– Не с тобой.

Он пожал плечами.

– Наслаждайся. Для шлюхи она очень даже ничего.

Сильви плеснула вином ему в лицо. Толстяк встряхнулся как Лабрадор после купания. Он приблизил свое лицо к Сильви и, на мое счастье, по-английски сказал:

– Берегись, милочка, твой парень по уши в долгах, и мне кажется, платить придется тебе.

Он сжал ее грудь.

Я вмазал ему в челюсть, и пальцы свело от боли. Бодо уронил микрофон – по комнате словно взрыв прокатился. Я схватился левой рукой за покалеченную правую. Толстяк попытался схватить меня. Сильви принялась бросать стаканы. Один покатился по сцене и влетел в микрофон с оглушительным грохотом. Второй предназначался обидчику. Тот пригнулся, но слишком поздно: стакан задел его, плеснув в глаза пивом, и толстяк закрыл их ручищами. Бодо слезал со сцены. Все словно замедлилось – все, но не Сильви. Она схватила сумочку и пальто, подталкивая меня к выходу:

– Быстрее!

Мы бросились к двери, и никто не пытался нас задержать, кроме Бодо, которому мешали зрители. Я оглянулся и увидел, как он перескочил через стол – весьма неожиданно для мужика в женских трусиках.

Мы с грохотом вылетели из клуба на улицу. Я слепо бежал за Сильви, ориентируясь на стук каблуков, пока не убедился, что погони нет. Я встал, наклонившись вперед, обхватив руками колени, глубоко вдыхая ночной воздух, и думал, смогу ли я когда-нибудь отдышаться. Сильви услышала, что я остановился. Она обернулась, засмеялась, словно сирена, и бросилась прочь, стуча каблуками по тротуару. Я сделал глубокий вдох и побежал, но уже не от Бодо. Сильви свернула с главной улицы в темный переулок, и я бросился за ней, вовлеченный в охоту.

На мгновенье мне показалось, что я свернул не туда. Улочка выглядела пустынной. Тут Сильви засмеялась, и я увидел ее под козырьком магазина. Ее улыбка сверкнула в темноте, и я вспомнил слова толстяка.

– Ты защищал мою честь, Уильям, – сказала она, поддразнивая.

– Она того стоит?

– Так подойди и узнаешь. – Ее голос звучал на октаву ниже.

Я медленно шел по переулку, пока мы не оказались лицом к лицу. Мгновенье мы смотрели друг на друга, я мягко взял ее за бедра, и мы слились в поцелуе, сначала нежном, а затем страстном. Я оторвался от ее губ, целуя шею и плечи, чувствуя, как теплая рука гладит мою спину под пиджаком. Сильви плотно прижалась ко мне бедром, вызывая эрекцию.

– А что с твоим парнем?

Она сунула руку мне в пах:

– С этим парнем?

– Твоим дядей, или кто он там.

Я покрывал поцелуями ее шею, не понимая, зачем отговариваюсь.

– Не волнуйся о Диксе. Он уже бывал в передрягах. Справится.

Я не понял, о чем она, но Сильви опустила руку к ширинке, и мысли о Диксе отошли на задний план. Ее пальцы скользнули в брюки и выпустили на волю то, что ткань безуспешно пыталась сдержать. Я расстегнул ее платье, оголив маленькие округлые груди, мягкие и упругие одновременно. Я наклонил голову, и она выгнула спину, подставляясь моим губам, но ни на секунду не отпуская бедра. Я запустил руки под платье, стягивая с нее колготки, не боясь порвать.

– Трахни меня, – прошептала Сильви.

Я прижал ее к стене, стаскивая трусики, чувствуя ее влагу.

– Все хорошо? – спросила она.

Что-то во мне сдвинулось.

– Черт, – прошептал я, проклиная ее за вопросы, но понимая, что она лишь предвосхитила мой обычный финал. Сильви начала работать рукой в надежде вернуть меня к жизни, но все бесполезно. Я оттолкнул ее грубее, чем хотел, и она налетела на дверь.

– Извини.

В темноте мой голос прозвучал резко.

– Все нормально, – Сильви потерла ушибленную голову и стала застегивать платье. – Бывает.

– Тебе больно?

– Все равно завтра без головы встану.

– Я не хотел.

– Уильям, все нормально. Ты нечаянно.

Я отвернулся; мы поправляли одежду со стыдливостью, нелепой после недавней сцены. В проулке послышались голоса, я увидел парочку подростков и понял, насколько безумной была наша затея. Один из них, проходя мимо, сказал что-то Сильви, и она резко огрызнулась. Это напомнило мне Глазго.

– Что он сказал?

– Ничего.

– Какую-то пошлость?

Она не ответила, одергивая платье. Я порылся в своем скудном словаре в поисках оскорблений и бросил им вслед:

– Мудздики.

Парни оглянулись, крича что-то в ответ, но драку решили не затевать.

– Мудздик? Такого слова-то нет, – устало сказала Сильви.

– Они меня поняли.

– Не сомневаюсь.

Мы вернулись на главную улицу. Стеклянные рекламные короба светились на тротуаре, зазывая на распродажу в ближайшие магазины. Сумочки, драгоценности, обувь, детская одежда. Две головы на длиннющих шеях высокомерно улыбались красными ртами, сверкая голубыми и зелеными глазами. Да, у нас нет тел, но взгляните на наши дивные шляпки. Ради таких и тела не жалко. Интересно, кто-нибудь уже пытался разбить витрины и удрать с плакатами? Вдалеке я увидел освещенный прожекторами знак «Мерседес Бенц», он медленно вращался в ночном небе. За ним, как призыв к миру, полуразрушенный шпиль взорванного храма. Религия и торговля делят одно небо.

Впереди мы увидели стоянку такси – ряд белых «мерседесов» в ожидании клиентов. Мы подошли к первому в очереди, я открыл дверь и усадил Сильви.

– Тебя подбросить?

– Нет, я прогуляюсь. Как раз протрезвею, пока дойду до отеля.

Она поцеловала меня на прощание. Ее взгляд остекленел от усталости, вина и неслучившегося секса. Улыбка сверкнула в темном салоне такси.

– Ты в порядке?

– Не волнуйся.

– Увидимся завтра?

Я кивнул и захлопнул дверцу, не зная, видит ли она мое лицо в темноте улицы.