Когда на следующий вечер Эдвин приехал в их уединенный коттедж на берегу озера, он постарался держаться на расстоянии от Кэрол.

Флоренс прижала его к стенке после ужина, когда они вместе на кухне мыли посуду.

— Ты говорил с ней, не так ли?

— О чем?

— Ты рассказал ей правду о ее матери?

Эдвин поставил контейнер с продуктами в холодильник.

— Почему ты так думаешь?

— О, а то я не знаю! — саркастически протянула Флоренс. — Да потому, что вы не можете смотреть друг другу в глаза. И еще, как только она открывает рот, чтобы что-нибудь сказать, как ты делаешь вид, что ее вовсе нет в комнате. Зато, когда ты думаешь, что никто ничего не видит, ты смотришь на нее как голодный волк на свою жертву. Значит, ты сказал ей, да?

Он тяжело вздохнул и прислонился к дверце холодильника.

— Если хочешь знать, то да. Но лучше бы я этого не делал.

— Я так не думаю, — сказала она. — Ей надо было узнать правду. В день рождения папы я искала возможность переговорить с тобой, но ты словно испарился.

Ты даже не представляешь, как близко ты была от меня, Фло, подумал он.

— Да. Мы не могли говорить о таких важных вещах в присутствии посторонних и уединились.

— Как она восприняла новость?

Он округлил глаза.

— А сама-то как думаешь?

— Конечно, не очень хорошо. То-то я вижу по ее глазам, как она грустит. Папа знает?

— Что я все рассказал ей? Нет!

— В таком случае надо это держать под строгим контролем. После вечеринки она ходит как пришибленная. Теперь мне ясно почему. Слушай, Эдвин. Как бы она не упала в обморок, увидев тебя.

Он не часто прислушивался к советам девятнадцатилетней сестренки, но иногда она говорила дельные вещи.

Он вышел на крыльцо и увидел Кэрол в обществе его матери и Джеффри. Бони крутилась рядом, весело размахивая хвостом. Эдвин принял непринужденный вид и обратился к ней:

— Кэрол, пойдем прогуляемся, я покажу тебе окрестности.

Он заметил, как упрямо вздернулся ее подбородок, и понял, что она хочет отказаться. Прежде чем она успела что-либо сказать, он опередил ее, взяв под руку, и решительно направился вниз по дорожке к озеру.

— Только не говори, что предпочитаешь прогулку с ядовитой змей, — сказал он, когда они удалились на безопасное расстояние. — Я прекрасно понимаю твои чувства. Но нам надо поговорить. Без свидетелей.

— Надеюсь, это срочно. — Она вырвала руку. — Мне не нравится, когда со мной обращаются так грубо. Если ты хочешь сообщить мне еще что-нибудь грязное о моей матери, не стоит. Оставь подробности при себе. С меня довольно.

Он снова схватил ее за локоть и повернул к себе лицом.

— Кэрол, пожалуйста, не надо!

— Не прикасайся ко мне! — Она сердито оттолкнула его.

— Ну хорошо. — Он поднял руки над головой. — Я не буду прикасаться к тебе. Но ты можешь меня выслушать?

— У меня что, есть выбор?

Она держалась очень уверенно, но он видел, каких усилий ей это стоит. На глаза навернулись слезы, голос слегка дрожал.

— Послушай, — мягко произнес он. — Я вижу, как тебе нелегко. Но, если тебе от этого станет легче, я тебе признаюсь, мне тоже очень плохо.

— Потому что ты не выполнил обещание, данное Джеффри?

Он кивнул.

— Я должен был послушаться его. Посчитаться с его мудростью и жизненным опытом. Он с самого начала знал, что правда о Стефании не принесет тебе ничего хорошего, лишь горечь и разочарование.

— Я приняла ее ошибки, — спокойно сказала Кэрол. — Пусть она не была совершенством. А кто из нас безгрешен? Ни Джеффри, ни ты, ни я. Конечно, я испытала шок, когда услышала правду, но я могу жить с ней, потому что есть и другая правда. Все случилось еще до моего рождения. Какова бы ни была ее вина, Стефания была прекрасной матерью. Оба моих родителя были замечательными. Я не имею в виду Джеффри.

— Тогда почему же ты выглядишь такой несчастной? Я нашел твою сережку, если ты переживаешь из-за этого. Под кушеткой.

Она посмотрела на него широко распахнутыми глазами.

— Ты можешь предполагать, что я способна переживать из-за безделушки?

Он не мог припомнить, когда краснел в последний раз, но точно знал, что где-то в возрасте лет десяти. Время как будто вернулось назад, его лицо залила краска смущения.

— Конечно нет. Думаю, потому… потому, что мы… были вместе.

— Святые угодники! Эдвин, давай называть вещи своими именами. Мы просто переспали. Так говорят мужчины о связи с женщиной, которая их больше не интересует?

— Кэрол, перестань. Я не хочу говорить в таком тоне.

— Почему же? Я приношу тебе новые неудобства? Разве правда колет тебе глаза?

— Это не правда, и ты это знаешь.

— Неужели? Я чувствую себя грязной дешевкой после всего. Ты не первый мой мужчина, но ты первый, кто заставил меня чувствовать себя уличной девкой.

— Не смей говорить такие вещи! — Он положил руки ей на плечи, несмотря на сопротивление. — Если тебе хочется поносить саму себя, я здесь ни при чем.

— Нет, очень даже при чем! — закричала она, пытаясь его ударить, но промахнулась и разразилась горькими слезами.

Как и раньше, ее рот напомнил ему распускающийся розовый бутон, а глаза — бездонный влекущий омут. Он крепко обнял и прижал к себе ее сотрясающееся от рыданий тело, хрупкое, нежное и трепещущее от его прикосновений.

— Хочешь знать, что происходит на самом деле? — Он зарылся лицом в ее шелковистые волосы. — Я хотел бы быть твоим первым и единственным мужчиной. Я хотел бы, чтобы мы встретились при других обстоятельствах. Тогда, возможно…

Хотя он не докончил фразы, она поняла направление его мыслей.

— Тогда мы могли бы полюбить друг друга? — Она судорожно вздохнула. — Я так не думаю, Эдвин. Любовь приходит, не выбирая подходящих обстоятельств. Ее невозможно ни просчитать и ни проконтролировать.

Ни заставить кого-либо быть желанным. Обнимая ее, он вновь почувствовал в себе необоримое желание, уже бросившее его в омут неприятностей две недели назад. Все доводы рассудка расплавились в густую нечленораздельную массу, и осталось одно горячее неистребимое желание. Ее кожа вспыхивала от его прикосновений и была мягкой и нежной на ощупь. Ему захотелось гладить ее обнаженное тело. И пробовать его на вкус.

Кэрол подняла к нему лицо. Луч заходящего солнца осветил след от слезинки и очертил чувственную линию ее рта.

— Отпусти меня, Эдвин, — прошептала она. — Мне трудно, когда ты так по-доброму обращаешься со мной.

— Это не доброта. — Его голос стал глухим. Эмоции перехлестывали через край и мешали ему анализировать происходящее. Но не только страсть руководила им. Было что-то другое, чего он пока не мог осознать. — Господи, помоги! Кэрол, я хочу тебя. Больше, чем когда-нибудь. Я знаю, и ты меня хочешь.

Она отвернулась и промолчала.

Он слегка тряхнул ее, в результате чего их тела соприкоснулись еще теснее, и его захлестнула новая волна желания.

— Или я не прав? — настойчиво и торопливо спросил он.

— Прекрати экзаменовать меня, — возразила она. — Мы не в зале заседаний, а я не обвиняемая.

— Отвечай на вопрос. Если я ошибаюсь, то отпущу тебя.

— Да, я хочу тебя, — беспомощно призналась она. — И презираю себя за это.

Сгущались сумерки. Их могли увидеть из окна коттеджа.

— В сарае есть надувная резиновая лодка, — сказал он, поворачиваясь к озеру. — Пойдем скорее. Есть место, где нас никто не найдет, мы будем совсем одни.

Она колебалась. Уже отодвинувшись от него, она все еще кончиками пальцев касалась его груди, и он ощутил ее нерешительность, как будто они были связаны невидимой нитью.

— Пожалуйста, — взмолился он и настойчиво повлек ее за собой. — Ну пойдем, Кэрол.