1

Это была мисс Сноуди Маклейн.

Она приходит за маслом — не хочет, чтоб я заносила его, хоть мне и всего-то дорогу перебежать. Ее муж ушел как-то из дому, а шляпу оставил на берегу Биг-Блэк-Ривер. А ведь лиха беда начало, вот оно что.

А там бы пошло-поехало, и чем бы это у нас в Моргане кончилось, одному Богу известно. Раз Кинг такое выкинул, чего бы и другим с него не собезьянничать. Так вот, оставил, стало быть, Кинг Маклейн новехонькую соломенную шляпу на берегу Биг-Блэк-Ривер, но кое-кто здесь думает, что он подался на Запад.

Сноуди убивалась по нему, честь по чести, как и положено по покойнику убиваться, и никому из тех, кто поближе к ней, не хотелось думать, что он с ней так обошелся. Только долго ли такой игре можно подыгрывать? Да хоть до скончания века. А я иной раз еще чуть бы чуть и не удержалась, отвела бы душу, хоть и с прохожим: он ведь никогда больше не увидит ее, да и меня тоже. А как же, могу и масло пахтать, и разговаривать. Миссис Рейни меня звать.

Вы видели, она собой недурная, а что у нее морщинки вокруг глаз — так это она щурится, чтобы лучше видеть. Она, хоть и альбиноска, а в дурных никогда не числилась — при такой-то тоненькой, все равно как у младенчика, коже. Кое-кто говорил, мол, Кинг смекнул: пойдут у них дети, и не миновать ему выводка альбиносов — оттого он в бега и ударился. Нет, я так не скажу. А я вам скажу — нравный он. И не из тех, кто наперед рассчитывает.

Нравный и бешеный, и не одна я так считаю. И вот, стало быть, женился он на Сноуди.

Многие, кто и похуже, не насмелились бы: умишка не хватило бы. Хадсоны, они хоть и богаче Маклейнов, только не такие деньги были, что у тех, что у других, чтобы пересчитывать или там трястись над ними. В ту пору уж точно. Дом на хадсоновские деньги был построен, и построили они его для Сноуди. Счастливы были за нее незнамо как. А теперь возьмем Кинга: он всегда все делал напоказ, ну и женился тоже напоказ — то не женился, не женился, ну а тут решился, а отступаться не в его характере — для него первое дело фасон держать. И другой резон у него был: "Слышите, плевать мне на вас всех от Морганы до самого Маклейна, — так я его понимаю, — возьму вот и женюсь на этой красноглазке". — "Вот те на!" — мы аж рты пораскрывали. А ему, поганцу, только того и нужно. Сноуди, она смирная да ласковая, другой такой не найти. Хотя смиренницы, они не из сговорчивых, но ему, всезнайке, тогда это было невдомек. Да, господин хороший, она как заартачится, с ней нипочем не сладить. А дети его, тут многие так говорят, покамест в сиротском доме растут, а уж сколько тех, о которых он и не знает, повсюду раскидано, и не счесть. Зато, как воротится домой, он уж Сноуди холит. Уж он ее лелеет. С самого начала такой обычай завел.

А вы не замечали, что так оно и бывает? Обходительных, их и надо опасаться. Он на нее и не шумнул ни разу, а потом возьми да и уйди из дому. И если б один только раз. Прежде чем ему тогда вернуться, он долго пропадал. Она всем рассказывала, что он, мол, на воды лечиться поехал. А в другой раз он год с лишним, а то и два, да нет, почитай что три пропадал. Покамест он пропадал, я двоих родила и еще один помер. Вот оно как, и на этот раз он ей весточку послал: "Встретимся в лесу!" Да нет, не то чтобы велел, а позвал: "Давай встретимся в лесу". И когда встречу надумал назначить — посреди ночи, вот когда. И Сноуди пошла в лес и не спросила даже: "С какой еще стати?", а я уж Фета Рейни всенепременно бы спросила. Они ведь как-никак муж и жена, а раз так, чего бы им не сесть рядком, не поговорить ладком в тепле да в уюте у себя дома, а то и на пуховой перине не понежиться. А ведь и так могло выйти — ты приходишь, а его нет. Только, стало быть, если Сноуди пошла к нему, не сомневалась ни минуты, мне и подавно надо рассказывать, а сомнения свои при себе оставить: я ведь Сноуди люблю. По ее выходит, что они в лесу встретились и обоюдно решили, как лучше.

Для него, понятное дело, лучше. Мы сразу поняли — ничего хорошего это не сулит.

В Моргановском лесу, конечно. У нас всякому ясно, куда он ее позвал, и гадать не надо — я б одним духом домчала до этого дуба, там таких раскидистых больше и нет, под ним небось и днем-то всегда темно. Нет, вы только поставьте себя на ее место: Кинг Маклейн, высоченный такой, привалился к дубу, луна на него светит, она идет к нему через лес, а он ведь глаз домой не казал уж три года. "Давай встретимся в лесу". Тьфу ты! Диву даюсь, как Сноуди, вот горемыка-то, не померла со страху — до дуба-то до этого не ближний свет.

Ну а там и близнецы народились.

Тут я с ней и сошлась, тут ей помощь моя понадобилась. Относила ей спахтанного масла в придачу к молоку, ну мы и подружились. Я и сама только-только вышла замуж, а мистер Рейни еще тогда стал прихварывать, ну и решил поберегать себя. Что ей, что мне пришлось ломить с ранних лет.

Я всегда так думала: близнецы — что может быть лучше! Да и им бы вроде в самый раз, чем, скажите, плохо? Маклейны в первый раз приехали в Моргану из Маклейна сразу, как поженились, и поселились в новом доме. Он не у нас учился, уезжал, чтобы выучиться на законника, — у нас для них работы хоть отбавляй. А Сноуди, она дочка мисс Лолли Хадсон, ее здесь всякая собака знает. Ну а папаша ее, мистер Юджин Хадсон, хоть и держит лавку на перекрестке, на выезде из Маклейна, а душевный человек. Сноуди у них одна-единственная дочка, и они на ее ученье денег не жалели. И у нас так думали, что она не выйдет замуж, а будет учительствовать. Одна беда — с глазами у нее было плохо, но мистер Комус Старк и попечители, они на это не посмотрели: они и Сноуди и всю ее семью спокон века знают, в воскресной школе Сноуди управлялась с детьми лучше не надо. И вот учебный год едва начался, и тут Кинг Маклейн и стал ее обхаживать. Дело было на Всех Святых, помню еще, у нее на окнах фонарики тыквами были всякие приклеены, тогда-то я и приметила, что он на коляске подкатывает прямо к школьному крыльцу — поджидает ее. Что в Моргане, что в Маклейне проходу ей не дает, всякий день к ней наезжает.

Как у всех, так и у них, не быстрее, не медленнее сладилось, да вы небось и сами смекнули, что они мигом окрутились в маклейновской пресвитерианской церкви, а что людей удивят, то им без разницы. А как мисс Сноуди обрядили во все белое, и слепой бы увидал, что белее да чище невесты и не сыскать.

Вот, значит, он на законника выучился и ездил себе торговал от кого-то, с самого начала такой порядок завел, а чем он торговал, это я как вспомню, вам скажу, а она дома оставалась — стряпала, хозяйничала. А вот была у нее прислуга-негритянка, не была — не скажу, а если б и была, Сноуди с ней нипочем не управиться. Как только она глаз не лишилась — и учительствовала, и занавески во все комнаты сшила — чего только не делала. Ни минуты отдыха не знала. И поначалу непохоже было, что у них дети пойдут.

Вот, значит, как у них с тех пор повелось, само собой вроде так сложилось, вот люди и думали, что так тому и быть — ему ее покидать, а ей по возвращении его привечать, покидать, а потом весточку посылать: "Давай встретимся в лесу", а кончить тем, что бросить на берегу шляпу и опять смыться. Я мужу тогда сказала: я уж счет потеряла Кинговым приходам да уходам, и вот вскорости после этого Кинг и кинул шляпу на берегу. Я и по сю пору не возьму в толк, что он хотел — поберечь ее или обидеть пожесточе. И к тому склоняюсь, что поберечь. А может, она начала над ним верх брать. И чего я голову над этим ломаю? Может, потому, что Фет Рейни, он ничем удивить не может и тем кичится. А Фет тут и скажи: "Пора бы вам, бабам, угомониться и своими домашними делами заняться". Вот тебе и весь сказ.

Так вот, значит, скоро все само собой и обнаружилось. И Сноуди тут же через дорогу ко мне — своей новостью поделиться. Вижу я, она по моему выгону идет, но идет не по-всегдашнему, а словно бы вокруг аналоя плывет. Ленты от шляпки полощутся за спиной — дело было по весне. Вы заметили, какая она и по сю пору в поясе тонюсенькая? Диву даюсь, откуда только у нее тогда силы взялись. Я-то вон какая.

Я доила, а она вошла в коровник и встала в головах у Майки, моей джерсейки. И не сразу выложила свою новость, а выждала — такой у нее был обычай. "У меня, — говорит, — мисс Кэти, тоже будет ребеночек. Поздравьте меня".

Мы с Майкой про дойку позабыли, уставились на нее. А у нее вид такой, будто не одна эта новость на нее свалилась. Будто на нее дождь пролился или там яркое солнце в глаза ей брызнуло. И не только в том причина, что день стоял солнечный. И хоть глаза у нее все в морщинках: легко ли вечно от света щуриться, а туда же, смотрит из-под полей шляпки храбро — прямо лев, в ведро, в денник заглядывает. Ни дать ни взять знатная особа нас своим посещением удостоила. Горемыка эта Сноуди. Как сейчас помню, тогда еще Пасха была, и поле за ее синей юбкой малиновыми крапушками полевой гвоздики пестрело. Чаем да пряностями — вот он чем торговал.

Близнецы народились точь-в-точь через девять месяцев с того самого дня, когда он по лесам да по полям шастал и шляпу свою, надписанную "Кинг Маклейн", на берегу оставил.

Что бы мне тогда его увидать! Остановить я его не остановила бы, что нет, то нет. И сама не понимаю, зачем, а что бы мне тогда его увидеть! Только никто его не видел.

Ради нее — как Сноуди принесли его шляпу, суматоха поднялась, не приведи Господь, — прочесали Биг-Блэк-Ривер километров на пятнадцать, ну не на пятнадцать, так на тринадцать вниз по течению: всюду сообщили, от Бовины аж до самого Виксберга, чтоб следили — вдруг тело вынесет на берег или запутается в ветках у берега. Знамо дело, одну шляпу и нашли, больше ничего. Всех других, кто без обмана в Биг-Блэк-Ривер утонул, у нас находили. Мистер Сиссэм — он в лавке торговал — попозже утонул, так его нашли. Что бы Кингу в придачу к шляпе и часы оставить — оно поприличнее вышло бы.

Сноуди ходила ясная, бодрая, не сникла, что нет, то нет. Ну а думать-то она думала и думала не одно, так другое. Одно — что он умер, но тогда почему у нее лицо светилось? А оно и точно светилось, и другое, что он бросил ее, и на этот раз насовсем. А люди говорили, если она и тут улыбается, значит, ее ничем не проймешь. Да и мне от этого ее светящегося лица было не по себе. Чего бы ей не выплакаться, не выкричаться при мне — меня-то, миссис Рейни, чего ей стесняться? Но Хадсоны, они такие, все в себе таят. Только я вам скажу — кому, как не мне, знать: ведь я к Сноуди то и дело забегаю, — она, похоже, и всегда про жизнь толком не понимала. С самого сызмальства, похоже, не понимала. Она, похоже, и не догадывалась, что это за штука такая — жизнь. Не то что я, мне всего тринадцатый год пошел, а я уж все понимала. Глаза у меня, видать, так устроены.

Она хозяйничала, пухла на глазах — я ведь вам уже сказала, она близнецами тяжелая ходила, и, похоже, была всем довольна как нельзя лучше. Ну точно белая кошурка в корзинке — поглядишь-поглядишь на такую да и подумаешь: дотронься кто до нее — она когти-то и повыпустит. И в доме у нее даже спозаранку, точно в воскресенье, все начищено-надраено, хоть и на буднях. Она налюбоваться не могла своими комнатами, такие они намытые да незатоптанные стояли, и коридором через весь дом, хоть и темноватым, зато тихим, тише не бывает. Люблю я Сноуди. Ей-ей, люблю.

Вот только своей она никому из нас не стала. И я вам объясню почему, в чем ее от нас отличие. В том, что она ждать перестала, детей, тех только ждала, ну да это уже другой рассказ. Мы и сердились на нее, и поберегали ее, а своей она нам так и не стала.

Она выходила из дому в нарядных чистеньких блузах, поливала папоротники, у нее чудо как цветы росли — это ей от матери передалось. И тоже пропасть цветов раздавала, но не так, как вы или я бы раздавали, — иначе. Жила она совсем одна. Мать ее к тому времени померла, а до мистера Хадсона было двадцать с лишним километров, его хватил удар, и он из плетеного кресла не вставал, так из него лавкой и управлял. И она совсем одна осталась, если нас не считать. Ну а мы, едва выдастся свободная минута, норовили к ней забежать, дня не проходило, чтобы кто из нас не заглянул к ней поговорить, перекинуться словцом, хоть о самом пустячном. Мисс Лиззи Старк поручила ей собирать деньги для бедных на Рождество и всякое такое. Все вещички помельче мы, само собой, сшили — такая тонкая работа не для ее глаз. И куда как кстати оказалось, что много наготовили.

Близнецы народились первого января. Мисс Лиззи Старк, она ужасная мужененавистница, и у нас ее все почитают — во-он там напротив ее труба, — велела Комусу Старку, мужу своему, не мешкать, а враз ехать в Виксберг и доставить доктора оттуда в ее собственной коляске, еще накануне ночью его послала: здешнего нашего доктора Лумиса позвать не захотела и поместила приезжего доктора на ночь у себя в нетопленой комнате; на эти докторские коляски, говорит, полагаться нельзя — мосты-то у нас какие. Миссис Старк не отходила от Сноуди, и я тоже от нее не отходила, но миссис Старк ни на минуту не оставляла ее и, когда схватки начались, всем заправляла. Сноуди двух мальчишек родила, и что один, что другой — не альбиносы. Копия Кинг оба, вот оно как. Миссис Старк девчонку хотела, пусть и двух, только тоже девчонок. Сноуди, не долго думая, назвала мальчишек Луций Рандалл и Юджин Хадсон, по своему и по материну отцу.

И одним этим и ничем больше показала Моргане, что имя Маклейн у нее не в чести. Ну по одному по этому судить не приходится: кое-кто из женщин мужнино имя нипочем сыновьям не даст, разве только уж все другие имена переберет. Что до Сноуди, я так думаю, хоть она ни одного по отцу не назвала, это еще не значит, что она переменилась к Кингу, к поганцу этому.

Жизнь — торопись не торопись — пролетает как сон, и мы хоть и на отшибе живем, а слухи до нас доносятся, слушать их мы слушаем, а верить не верим. Сами знаете, какие слухи. Чей-то родич видел Кинга Маклейна. Мистер Комус Старк, тот, у которого прядильная фабрика и лесопилка, он помаленьку охотится, так вот, он говорит, что раза три, а то и все четыре видел Кинга со спины в лесу и раз, когда тот стригся в парикмахерской, в Техасе. Такие слухи всегда доходят, когда люди отправляются в лес пострелять. Бывает, пустые слухи, а бывает, и не пустые.

Но переплюнул их всех мой муженек, когда наведался в Джексон. И там увидел одного мужика как есть Кинг, тогда еще Вардаман на губернаторское место заступил и по городу шествие шло, но муженек мой не сразу мне эту новость выложил, а попридержал чуток. Кинг там среди важных шишек затесался, красовался на справном коне. Из наших не один Фет тогда в Джексон ездил, но мисс Спайтс верно сказала, что другим небось было на губернатора интереснее посмотреть. А не на него, так на новый капитолий. Но Кинг Маклейн, муженек мой посчитал, вполне мог с ними потягаться.

А когда я попросила, чтобы он мне Кинга описал, ни слова от него не добилась, он только ноги задирал, а кого изображал — коня ли, человека ли — поди пойми, ну я его щеткой с кухни-то и погнала. Да я и без него все знала. Если это и впрямь был Кинг, он всем своим видом показывал: "Вы думали-гадали, головы себе ломали, где я таюсь, а я вон он где!" Сдается мне, говорю я мужу, что не грех бы губернатору Вардаману схватить Кинга и выведать, какие будут его намерения, а муж мне: и чего вы все на губернатора валите, к тому же шествие быстро шло, так что и не разберешь, как там и что. Мужчины, что с них взять! А я ему: "Будь я губернатором Вардаманом и угляди я, что Кинг Маклейн выступает важный не хуже меня, можно подумать, шествие не в мою, в его честь устроено, а по какому такому праву неизвестно, я б шествие враз остановила и призвала его к порядку". — "Ну а какой тебе-то от этого прок?" — муженек мне. А я ему: "Еще какой! — Я тогда просто из себя выходила. — Чего бы не задать ему выволочку, не сходя с места — чем плохо: и перед самым новым капитолием, и оркестр наяривает вовсю, и человек имеется для этого самый что ни на есть подходящий".

А то как же, с такими, как Кинг, иначе и нельзя, надо всему свету показать, что он за птица, хоть ни для кого это и не новость. "Ну а когда губернатор на место заступил и ты им налюбовался всласть, ты Кинга разыскал?" — я ему. "Нет", — говорит, и тут я и вспомнила. Он же ездил купить новое ведро и купил не то, что надо. Какое он купил, таких в лавке у Холифилда полным-полно. Зато, говорит, он видел Кинга, ну а не Кинга, так его близнеца. Близнеца — скажет же такое!

Так вот, стало быть, все эти годы до нас слухи доходили: то его тут видели, то там, а то и в двух местах разом. В Новом Орлеане, скажем, и в Мобиле. И на что только людям глаза дадены!

А мне сдается, что он был в Калифорнии. А почему, не спрашивайте. Так и вижу его там. И еще на Западе, где золото ищут и всякая такая катавасия. Каждому свое ведь видится.

2

Так вот, стало быть, случилось, чему суждено было случиться, на Всех Святых. Неделя только прошла, и меня уж сомнение берет, а вдруг ничего такого и быть не могло.

Дочка моя, Верджи, в тот самый день, чуток попозже разве, проглотила пуговицу, и это точно было, насчет этого я не сомневаюсь, а насчет того сомневаюсь. Но Сноуди жалеючи, я и слова о том не проронила, так что и остальные, надо думать, тоже будут язык за зубами держать.

Можно рассказать, как девчонка пуговицу проглотила с рубашки, да как ее головой вниз перевернули да по заднюшке шлепали, и тебе каждый поверит, если девчонка вон она бегает, а начни рассказывать о чем-то, что было, нет ли, и тут уж воли себе давать нельзя.

Вот, значит, на Всех Святых, часа этак в три, я сидела у Сноуди, помогала ей кроить — она обшивала сама своих мальчишек. Ну а мне свою девчонку надо обшивать, и девчонка, она тут же была, спала на кровати в соседней комнате, и мне даже совестно было перед Сноуди, насколько мой удел завидней. Близнецы в тот день нипочем не хотели играть во дворе, а таскали у нас обрезки, ножницы, булавки, путались под ногами, рядились — то они тебе привидения, то домовые. Оно и понятно — как-никак на Всех Святых дело было.

При масках — как же без них, — и маски те поверх волосенок, в кружок остриженных, тесемками туго привязаны. Я хоть и попривыкла уже к ним, а все равно не лежит у меня душа к маскам. Что та, что другая у Спайтсов в лавке куплены, по пять центов штука. Одна китайца изображает, желтого да злющего, с косыми глазами и жидкими страхолюдными усишками из черного конского волоса. Другая — барышню с улыбочкой до того умильной, аж жуть! Меня от этой улыбочки оторопь брала, хоть за день я могла бы к ней притерпеться. Юджин Хадсон забрал себе китайца, так что Луцию Рандаллу хочешь не хочешь пришлось взять барышню.

Вот, значит, мастерили они хвосты, дурачились по-всякому — то грудь себе подложат, то живот, подхватывали обрезки от рубашонок да от теплого белья, что мы со Сноуди кроили на обеденном столе. Иной раз изловим мальчонку, сметаем на нем рубашку на живую нитку, а бывает, и не изловим, да мы не больно-то ими и занимались, вели себе разговор, какие цены нынче зимой будут да про то, как одну нашу старую деву хоронили.

Вот так мы ничего и не услышали, а ведь должна же была не ступенька скрипнуть, так половица прогнуться. И на том спасибо. И если б сторонний человек нам не рассказал, как дело было, я бы нипочем не поверила, что такое было.

И надо же случиться, чтоб по нашей дороге проходил — он что ни день тут проходит — самый что ни на есть положительный нигер. Из нигеров мамаши миссис Старк, миссис Морган, у нас его все от мала до велика так и кличут С Полей Морганов. Дом его от меня рукой подать. Он из настоящих, еще с раньшего времени нигеров, и знает всех тут с незапамятных времен. Народу знает даже побольше меня, кто есть кто, ну а всех видных людей и подавно. И если вам нужно, чтоб без ошибки сказали, кто в Моргане кто есть, лучше С Полей вам никто не скажет.

Вот, значит, С Полей и шел себе потихоньку-полегоньку домой. Он все еще прибирался во дворах, но только у тех, кто его отпустить не хотел, как, скажем, миссис Старк, потому что он порядком сдал. Ему сто лет в обед, и он выходит спозаранку и вечерами тоже загодя уходит домой — что ни шаг останавливается, со встречными калякает, расспрашивает их, как живут-могут, доброго здоровьичка желает. А в этот день, С Полей говорит, он ни одной живой души не видел, кроме, а вот кроме кого, я вам чуток попозже скажу, ни на дороге, ни на верандах, ни во дворах. А почему, этого я вам не скажу — разве что северный ветер задул, больше вроде нипочему. А его мало кто переносит.

А перед ним шел человек, что было, то было, С Полей говорит: он по походке признал в нем белого, и походку эту тоже признал — только откуда бы ей, этой походке, взяться в этот год, об эту пору? Не та это была походка, чтобы ей каждый всякий мог об эту пору в Маклейн идти, а вот шел же, но хоть он и шел, все равно С Полей отгадать не мог, чего бы у него было на уме. Так С Полей осторожненько это себе изложил.

Если б вы увидели С Полей, вы бы его сразу узнали. За ленту старой черной шляпы у него понатыканы розы, я его, как все случилось, тут же и увидала. Мисс Лиззины осенние розы — что твой кулак величиной и красные, точно кровь, — колыхались, вокруг них он разложил всякую всячину из сада, которую миссис Старк выкинула, — он в тот день у ней чистил клумбы: натягивало.

С Полей потом говорил, что ему в тот день некуда было спешить, иначе бы он и догнал, а то и обогнал бы этого, кто перед ним шел. А тот все шел и шел себе дальше туда же, куда и С Полей шел, и тоже, видать, не торопился. Незнакомец, а очень даже знакомый.

Вот, значит, говорит С Полей, вскорости этот знакомый незнакомец остановился. И остановился он прямо перед самым Маклейновым домом, занес одну ногу вперед, руку в бок упер и так и застыл — ну чисто статуй. Фу-ты ну-ты! Тогда и С Полей, так он говорит, привалился к воротам пресвитерианской церкви и стал ждать.

А потом незнакомец — да это же Кинг и был! тут С Полей его уже про себя стал называть мистер Кинг — прошел во двор, но в дом, как другой бы на его месте, не вошел. Поначалу огляделся. Обежал глазами двор, беседку; от кедра к кедру вдоль изгороди, под инжирным деревом на задах, под веревкой с бельем, словно пересчитать его хотел, прошел и опять к дому вернулся — принюхивался будто, и, С Полей говорит, хоть он и не поручится: от пресвитерианской церкви он не так хорошо видел, что делает мистер Кинг, но видел не видел, а он знает, что мистер Кинг за занавески заглядывал, и ведь запросто мог бы и в столовую — только этого не хватало — заглянуть. Но мы западное окно, конечно же, занавесили, чтобы Сноуди свет глаза не резал.

А потом опять дом с переду обошел, обогнул клумбу под спальней, что окнами на улицу. Причепурился и вступил на крыльцо.

Средняя ступенька, как на нее станешь, скрипит, но мы не услышали скрипа. Да ведь на нем, С Полей говорит, были парусиновые туфли. Вот, значит, пересек он веранду, и чего он, по-вашему, теперь делать намеревался — постучаться в дверь, вот чего! Двора ему мало!

В дверь своего же собственного дома. Он даже не постучался, притронулся только к двери — похоже, примерялся, потом руку с подарком завел за спину. У него и коробка с подарком для нее была заготовлена — как же иначе. Обычай у него, знаете ли, был — домой без подарка не возвращаться, и такого, что прям слеза прошибает. И вот стоит он там, ногу вперед выставил — хочет их врасплох застать. И еще небось умильно улыбается. Нет, нет, и не просите, сил нет дальше рассказывать.

А вдруг Сноуди поглядела бы в коридор — столовая ведь в самом его конце, и двери в аккурат раздвинуты — и увидела бы его с этой его "А ну-ка поцелуй меня!" улыбочкой на лице. Только не знаю, увидела бы она его при ее-то глазах, — зато я бы уж точно увидала. А я, дура, и не поглядела.

А кто увидел его, так это близнецы. Даром что в масках были, где для глаз узюсенькие щелочки, — зоркие какие, орлы, и только. Они, близнецы эти, заводные — жуть! Он так и не собрался с духом постучать, занес только во второй раз руку, костяшками двери еще не коснулся, а ребята тут как тут — вылетели, кричат: "У-у-у!", руками размахивают — да так, что, того и гляди, со страху Богу душу отдашь и очень даже запросто, ну а если ты ничего такого не ждал — и подавно.

Мы слышали, как они дернули из комнаты, но подумали, что это на их счастье нигер какой мимо прошел, а то им и попугать некого, а может, и вовсе ничего не думали.

С Полей говорит, хоть все мы ошибиться можем, он видел, как с одного боку к Кингу Луций Рандалл ряженый подкатился, а с другого Юджин Хадсон, тоже ряженый. Да неужто я запамятовала, не сказала, что они катались на роликах? Да почитай что все утро. Они знатно катаются, хоть тут и тротуаров-то нет. И вот вылетели они из двери и закружились около отца, руками размахивают, пальцами в него тычут, стращают, волосенки, в кружок стриженные, разлетаются.

На Луции Рандалле, С Полей говорит, что-то розовое надето, и верно говорит: мы только наметали на нем поверх одежки фланелевую пижамку, а он возьми да и убеги! А Юджин, С Полей говорит, китайцем одет, и это верно. И не сказать, кто из них страшнее был, но, на мой згад, Луций Рандалл в этой его маске с девичьим личиком, а с пальцев у него большущие белые нитяные перчатки свисали, а на голове моя шляпа — в которой я коров дою.

А грохот стоял от их роликов, С Полей говорит, оглохнуть можно, и верно, стоял: я ведь помню, мы со Сноуди почитай и не слышали, что говорим.

С Полей говорит, Кинг подождал с минуту, потом вместе с ними стал вертеться. Они вокруг него катаются и верещат по-птичьи: "Наше вам с кисточкой, чучело-чумичело!" Да вы и сами знаете, если детям волю дать, им потом останову нет. (Хотя, не будь на них масок, мальчишки никогда бы так не распустились — Хадсоны все же.) И вот кружат они, кружат около папы и знать не знают, что он им папа. Бедные несмышленыши! Ведь и то: завтра Всех Святых, а им и попугать некого — за целый день всего и напугали что одного, от силы двух проходящих нигеров, да местный поезд в четверть третьего пронесся, так и его заодно.

Одно слово — безобразники! Вертятся и вертятся себе на роликах вокруг папы! Будь они черные, С Полей говорит, он бы не сробел, сказал бы им, на кого они походят — на малолетних людоедов из джунглей, вот на кого. А когда они завертелись около папы в хороводе, так что ему и не вырваться, С Полей говорит, на них со стороны поглядеть — и то напугаешься, и он раза два воззвал к Господу. Они сначала в рост около него кружили, потом присели пониже, так что ему до коленок доходили, и ну вертеться.

И вскорости Кинг только и думал, как бы унести ноги. Но удрать оказалось не так-то просто, и удрал он не с первой попытки. Но под конец он все же собрался с силами, он ведь высоченный да тяжеленный, ну чисто конь, просто они ему поначалу задурили голову. Но он все-таки вырвался от них и так припустил со двора — можно подумать, за ним гнался черт, а если не гнался, так вселился. Перемахнул через перила, папоротники, рванул через двор, перескочил через канаву — и был таков. Добежал по берегу до Биг-Блэк-Ривер, ветки за ним заколыхались, а уж куда он побежал, ни С Полей не знает, ни я, да и никто другой.

С Полей говорит, на этот раз Кинг мимо него пробежал, но его не признал, а заговорить он с Кингом не заговорил — упустил случай. А уж куда Кинг побежал, никому не ведомо.

Чего бы ему не приходить, а и тут записку вперед себя послать.

Так вот, стало быть, мальчишки разиня рты глядели ему вслед, и уж только когда он вовсе исчез из виду, до них что-то дошло — и тогда они перепугались. И вернулись назад в столовую. А мы и знать ни о чем не знали — вели себе беседу, как гостье с хозяйкой положено. Мальчишки уж и кривились, и супились, и роликами по ковру шаркали, и ходили за нами по пятам вокруг стола, где мы кроили исподнее Юджину Хадсону, и за юбки нас дергали, пока мы не обратили на них внимание.

"Говорите же", — велела им мать, и они рассказали ей, что на веранду приходил домовой, а когда они выскочили посмотреть на него, он сказал: "Я ухожу. А вы оставайтесь", и тогда они вытолкали его с крыльца и выгнали со двора. "Но он оглянулся назад — вот так вот", — сказал Луций Рандалл, приподнял маску со своей мордашки с круглыми голубыми глазами и теперь уже без маски изобразил как. А Юджин Хадсон сказал, что домовой, прежде чем выскочить за калитку, зачерпнул с земли горсть орехов.

Тут Сноуди уронила ножницы на стол, а руку все на весу держала, забыла опустить и поглядела на меня, целую минуту глядела, не меньше. Сначала обдернула фартук, потом кинулась по коридору к парадной двери и уже на бегу стала фартук сдирать: видать, не хотела, чтоб ее — если там еще кто-то есть — застали в фартуке. Так рванула, что аж хрустальные подвески в гостиной зазвенели — сколько я ее знаю, не упомню за ней такого. На пороге не остановилась, выскочила на веранду, глянула туда-сюда и слетела с крыльца. Выбежала во двор, за дерево рукой ухватилась и смотрела на поля за городом, но я по одному повороту головы поняла, что она никого не видит.

Когда я вышла на крыльцо, я не сразу пошла за ней, выждала время — на улице никого не было, кроме С Полей: он приближался к нам, загодя сняв шляпу.

— С Полей, ты видел, как джентльмен заходил на мою веранду? — слышу, Сноуди кому-то говорит, гляжу — а это С Полей семенит себе мимо, шляпой машет, будто он только-только подошел, ну да и мы ведь тоже так думали. Ну а С Полей, понятное дело, говорит:

— Нет, хозяйка, я из самого города иду, а такого не помню, чтобы кто мимо меня прошел.

Ребятишки жались ко мне, дергали за юбку. Дочка моя спала себе в доме, а не успела проснуться — пуговицу проглотила.

На улице листья шуршали; когда я к Сноуди шла, они не так, совсем по-иному шуршали. Собирался дождь. День выдался ни то ни се: как одна пора другой сменяется, такие дни часто выдаются — небо темными тучами затянуто, а воздух золотится и деревья стоят светлые-пресветлые. Ветер дубовые листья метет, бросает их в С Полей, швыряет ими в старика.

— С Полей, ты не ошибся? — спрашивает Сноуди, а он ей говорит, вроде как утешает ее:

— Вы ведь сегодня никого не ждали, верно?

Уже много спустя миссис Старк приступилась к С Полей, выведала у него всю правду, а потом своим в церкви рассказала, ну а через них и до меня слухи дошли. Но он, понятное дело, не хотел мисс Сноуди Маклейн опять расстройство причинить: ведь сколько после того раза мы ее выхаживали.

С Полей пошел себе дальше, а Сноуди все стояла на холоду в одном платье и смотрела на поля за городом, а пальцы ее обирали нитки с юбки, пускали по ветру, как пух с одуванчика, пока я не подошла и не увела ее. Но плакать она не плакала.

— Могло быть и привидение, не спорю, — сказал С Полей миссис Старк, — только, сдается мне, привидение, приди оно с хозяйкой повидаться, не убежало бы, не перемолвившись с ней словечком.

И еще говорит, он чем хочешь поручится, что это мистер Кинг Маклейн собирался было еще раз домой вернуться, да передумал. Мисс Лиззи сказала своим в церкви: "Я верю негру. Я ему так же верю, как вы мне. У С Полей ясный ум. Я безоговорочно ему верю, — говорит, — потому что Кинг Маклейн и должен был удрать, я ничего другого от него не ждала". Вот тут-то я в первый раз в жизни согласилась с мисс Лиззи Старк, хоть она, похоже, о том и не догадывается.

А я все не оставляю надежды, что он только припустил, как тут же споткнулся о камень, шлепнулся и расквасил свой распрекрасный нос, поганец этакий.

Вот почему Сноуди Маклейн приходит нынче за своим маслом, не дает мне его заносить. Видать, простить не может, что я была у нее, когда он приходил, и к дочке моей у нее больше душа не лежит.

А знаете, что Фет говорит: не иначе Кинг нарочно на Всех Святых заявился. А по-вашему как: неужто он все это затеял, только чтобы шутку отмочить? Говорится ведь: не рой другому яму, сам попадешь. И с чего бы это Фет так говорил; вообще-то у него завиральных мыслей не бывает.

Да ведь про таких людей, как Кинг, сколько ни думай, а ни до чего не додумаешься. А бежал Кинг быстрее быстрого, это я вам точно скажу, С Полей мисс Лиззи Старк рассказывал, а вот куда он бежал, это С Полей сказать не может, вот почему С Полей перестал таиться и все рассказал.

И я прозакладываю мою джерсейскую телочку, что по дороге Кинг, как пить дать, замешкался, чтобы еще одного ребеночка заделать.

Почему я так говорю? Мужу своему я бы такого не сказала, да и вы, уж я вас попрошу, слов моих не повторяйте!