Нейт Голливуд всегда говорил, что в Голливудском участке служат два типа копов: «Старбакс» и «Севн-илевн». Нейт определенно принадлежал к первой группе, и его счастье, что его напарник и протеже Уэсли Драбб был выходцем из семьи, ни разу не заходившей в «Севн-илевн». Голливуд не мог долго работать, не зайдя в «Старбакс» на углу Сансет и Ла-Бри или на углу Сансет и Гоуэр-стрит. С другой стороны, в Голливудском отделе были копы (тип «Севн-илевн»), которые в перерыв любили заглянуть в «Айхоп». Нейт говорил, что еда в «Айхоп» содержит столько холестерина, что им можно закупорить ветку метро. Он редко посещал даже популярный «Гамбургер хамлет», предпочитая одну из закусочных в тайском квартале возле Голливудского бульвара и Кингсли. Или заведение здоровой пищи в западной части Сансет-бульвара, где подавали прекрасный эспрессо с горячим молоком.

С красивого лица Нейта Вайса окончательно исчезли следы битвы с ветераном войны, настаивавшим, чтобы его подвезли на угол Санта-Моники и бульвара Ла-Бри. Последнее, что Нейт о нем слышал, — это то, что парень признал себя виновным в обмен на смягчение приговора, несомненно, он скоро вернется к наркотикам, воспоминаниям о прошлом и стремлению доехать до угла Санта-Моники и бульвара Ла-Бри.

Нейт снова занимался в спортивном зале три раза в неделю и бегал по утрам, кроме того, у него была назначена встреча с настоящим агентом, который мог бы значительно помочь его кинокарьере. Он познакомился с ним на одной из торжественных церемоний, поскольку был одним из немногих полицейских, которые обожали работать у красных ковровых дорожек в кинотеатрах Граумана или «Кодак», где иногда требовались сотни блюстителей порядка.

— Уэсли, ты помнишь о независимом фильме, на который я пытаюсь найти деньги? — спросил Нейт. — У тебя была возможность поговорить об этом с отцом?

— Еще нет, — ответил Уэсли. — Папа в Токио. Но на твоем месте я не стал бы слишком надеяться. Он очень консервативный человек, когда речь идет о бизнесе.

— Я тоже, Уэсли, я тоже, — заверил его Нейт. — Я говорил, что вступаю в Гильдию киноактеров?

— Не помню, — ответил Уэсли, думая: «Он когда-нибудь прекратит или нет? Парню тридцать пять лет. Он станет кинозвездой не раньше, чем Университет южной Калифорнии сменит футбол на лакросс».

— Каждый раз, когда я участвую в массовке, я получаю ваучер. Еще одна такая работа, и у меня будет достаточно ваучеров, чтобы заплатить вступительный взнос. Тогда я смогу вступить в Гильдию киноактеров.

— Потрясающе, Нейт, — сказал Уэсли.

Когда Нейт Голливуд ложился в постель после смены, его посещали фантазии о том, как он сидит в высоком парусиновом кресле в гриме и защитном нагруднике, не назначает свидания девушкам из массовки, использует слово «энергия» по крайней мере в каждом третьем предложении и живет в таком большом доме, где нужен специальный проводник, чтобы попасть в гостевую спальню. Такие были мечты у Натана Вайса по прозвищу Голливуд.

Что касается Уэсли Драбба, то в его мыслях царило смятение. Последнее время он настойчиво пытался убедить себя, что не совершил ужасной ошибки, уйдя из Университета южной Калифорнии, не получив степень магистра делового администрирования. Он часто сомневался в мудрости решения переехать из семейного дома в Пасифик-Пэлисейдс в весьма посредственную квартиру в западном Голливуде, которую нелегко было оплачивать в одиночку и без чеков, которые он тайно получал от матери и которые несколько месяцев благородно отказывался обналичивать, пока наконец не сдался. Что он хотел доказать? И кому?

После инцидента с ручной гранатой и драки, в которой Нейт пострадал сильнее, чем делал вид, Уэсли доверил свои сомнения старшему брату, Тимоти, надеясь получить совет.

Тимоти, работавший в «Лоуфорд и Драбб» всего три года и получивший в прошлом году более 175 тысяч долларов (отец всегда говорил, что начинать нужно с самого низа), спросил:

— Что ты от этого получил, Уэсли? И пожалуйста, не вешай мне на уши студенческую экзистенциальную лапшу.

Уэсли тогда сказал:

— Я просто… Я не знаю. В принципе мне нравится то, что я делаю.

— Ты идиот, — заявил брат, заканчивая разговор. — Только постарайся, чтобы тебя не убили, а просто покалечили. Мама не переживет, если потеряет младшего сына.

Уэсли Драбб не очень боялся быть покалеченным или убитым. Он был достаточно молод, чтобы считать, что такое случается только с другими парнями или девушками — например, с Мэг Такарой. Он не мог объяснить брату, отцу, или матери, или членам своего братства, которые сейчас учились на старших курсах, одну вещь — то, что Пророк был прав. Эта работа была более увлекательной, чем любая другая.

Да, случались скучные вечера, когда на улицах почти ничего не происходило, но и они не были такими уж скучными. Отрицательной стороной можно было считать небывалый надзор, осуществлявшийся над управлением полиции и породивший огромное бремя бумажной работы, критику со стороны СМИ и требования политкорректности, которых гражданский служащий никогда не понял бы. Но к концу дня Уэсли Драббу становилось интересно, он увлекался работой. Только поэтому он все еще был копом. И только поэтому мог остаться копом в обозримом будущем. Но в этой точке его размышления заходили в тупик. Как в его возрасте можно понять истинное значение слов «обозримое будущее»?

После того как Нейт Голливуд выпил в «Старбаксе» эспрессо с горячим молоком и его настроение улучшилось, пришел вызов на угол Голливудского бульвара и бульвара Кауэнга, где двое бездомных в сумерках затеяли боксерский поединок. Ни один из этих чудиков не мог нанести другому серьезных травм, не имея оружия, но драка происходила на Голливудском бульваре, а этого местные торговцы не терпели. Проект «Восстановим Голливуд» был в самом разгаре, все мечтали о толпах туристов и о том, чтобы потрепанный старый Голливуд получил такую же славу, как Уэствуд, Беверли-Хиллз или Санта-Барбара, не имея поблизости океана.

Воюющие стороны перенесли сражение в переулок за книжным магазином и выбились из сил, наградив друг друга полудюжиной тумаков. Сейчас они находились в стадии обмена ругательствами и потрясания кулаками на расстоянии трех метров. Уэсли припарковал «катер» на бульваре Кауэнга к северу от Голливудского бульвара, и они подошли к двум старым бомжам.

— Тот, что худой, — Тедди Тромбон. Был приличным джазменом, пока не выпил пару железнодорожных составов виски. Того, который очень худой, я давно вижу на улицах, но не думаю, что разговаривал с ним.

Очень худой бомж — похожий на хворостину мужик неопределенного возраста, но скорее всего младше Тедди Тромбона, — имел на голове грязную шляпу, еще более грязный галстук на совсем уж грязной серой рубашке и был облачен в вылинявшие штаны. На ногах у него красовалось то, что когда-то было кожаными ботинками, а теперь больше напоминало обмотки из скотча. Он проводил вечера, шаркая по бульвару и бессвязно рыча на каждого, кто не подавал ему доллар или два.

Имея дело с бомжами, вряд ли стоило беспокоиться, кто из копов войдет в контакт, а кто будет его прикрывать. Кроме того, Нейту Голливуду хотелось побыстрее покончить с этим делом, поэтому он вмешался в их беседу со словами:

— Господи, Тедди, какого черта ты затеял драку на Голливудском бульваре?

— Это он, — сказал Тедди, все еще задыхаясь от изнеможения. — Он начал.

— Пошел в задницу! — огрызнулся его противник с полубезумным взглядом, свойственным людям, которые пьют слишком много дешевого портвейна.

— Будь попроще, — посоветовал Нейт, глядя на мужика и его тележку, заваленную всяким барахлом. Ему совсем не хотелось арестовывать этого бомжа и описывать его хлам.

— Как тебя зовут? — спросил Уэсли очень худого чудика.

— Твое какое дело?

— Не заставляй нас тебя арестовывать, — сказал Нейт. — Ответь офицеру.

— Филмор Ш. Брейкен.

Пытаясь наладить отношения, Уэсли улыбнулся и спросил:

— Что означает «Ш»?

— Передаю по буквам, — ответил Филмор. — Ш-о-л-б-а-т-ы.

— Шолбаты? — удивился Уэсли. — Какое необычное имя.

— Шел бы ты, — объяснил Нейт и добавил: — Все, Филмор, считай, что ты за решеткой.

Когда Нейт достал из кармана латексные перчатки, Филмор пробормотал:

— Шекели.

Не надевая перчаток, Нейт предложил:

— Ладно, даю тебе последний шанс. Ты согласен двигаться дальше, оставить Тедди в покое и помириться?

— Конечно, — сказал Филмор Ш. Брейкен, подходя к Тедди и протягивая ему руку.

Тедди заколебался, потом посмотрел на Нейта и протянул свою руку. А Филмор Ш. Брейкен взял ее в свою и влепил Тедди хук слева, который хоть и был довольно слабым, все же усадил Тедди Тромбона на тротуар.

— Ха! — сказал Филмор, восхищенно рассматривая свой сжатый кулак.

Оба копа натянули латексные перчатки и надели наручники на костлявые запястья Филмора, но когда его повели к машине, он начал протестовать:

— Как насчет моего добра?

— Это бесполезный мусор, — сказал Нейт Голливуд.

— Там моя наковальня! — закричал Филмор.

Уэсли Драбб подошел к тележке, осторожно покопался в ней и под грудой алюминиевых банок, носков и чистых трусов, скорее всего украденных из прачечной самообслуживания, обнаружил наковальню.

— Выглядит тяжелой, — задумчиво произнес Уэсли.

— В этой наковальне вся моя жизнь! — воскликнул арестованный.

— Зачем тебе наковальня в Голливуде? — спросил Нейт. — Сколько лошадей ты тут видишь?

— Это моя собственность! — заорал бомж.

В этот момент из задней двери книжного магазина, ковыляя, вышел толстый, астматического вида мужчина и сказал:

— Офицер, этот мужик весь день буянил на бульваре. Приставал к моим покупателям и плевался на них, если они отказывались дать ему денег.

— Пошел ты, жирный дегенерат! — сказал Филмор.

Нейт обратился к владельцу магазина:

— Вынужден попросить вас об одолжении. Не могли бы вы подержать тележку на складе, пока этот человек сидит в тюрьме?

— Сколько времени он там пробудет?

— Зависит от того, за что мы его арестуем — за появление в общественном месте в пьяном виде или за избиение, свидетелями которого мы только что стали.

— Я не хочу подавать жалобу, — сказал Тедди Тромбон.

— Заткнись, Тедди, — посоветовал Нейт Голливуд.

— Слушаюсь, сэр, — ответил Тедди.

— Я не такой пьяный, как он, — вставил очень худой бомж, указывая на Тедди.

Он был прав, и это было очевидно. Тедди едва стоял на ногах и без ударов противника.

— Ладно, вот что я вам скажу, — предложил Нейт, решая свершить правосудие так, как принято на бульваре. — Филмор отправляется на пару часов в вытрезвитель, а потом возвращается и забирает свою собственность. Как насчет этого?

Все согласились с этим планом, и владелец магазина отвез тележку на склад, находящийся недалеко от задней двери.

Пока Нейт вел арестованного к машине, Тедди Тромбон подошел к Уэсли Драббу и сказал:

— Спасибо, офицер. Он плохой человек, этот бомж. Подлый пьяница.

— Это наша работа, — ответил Уэсли.

Но Тедди протянул Уэсли какую-то карточку, сопроводив это словами:

— Здесь кое-что может быть для вас полезным.

Это была визитная карточка местного китайского ресторана «Дом Чан».

— Спасибо, как-нибудь туда зайду, — пообещал Уэсли.

— Переверните ее, — сказал Тедди. — Там записан автомобильный номер.

Уэсли перевернул карточку, увидел цифры, напоминающие калифорнийский номерной знак, и спросил:

— Ну и что?

— Это синий «пинто». В нем сидели два наркомана, мужчина и женщина. По-моему, она называла его Фредди. Или Морли. Не могу вспомнить точно. Я видел, как они возились с почтовым ящиком на Гоуэр-стрит, к югу от бульвара. Они крали почту. Это ведь федеральное преступление.

— Погоди минутку, Тедди, — остановил его Уэсли. Подойдя к напарнику, который заталкивал Филмора Ш. Брейкена на заднее сиденье машины, он показал ему карточку и сказал: — Тедди дал мне номер машины. Она принадлежит наркоманам, которые воруют почту из почтовых ящиков. Парня зовут Фредди или Морли.

— Все наркоманы воруют из почтовых ящиков, — ответил Нейт Голливуд, — и вообще все, что могут спереть.

Уэсли показалось, что он должен обратить внимание на полученные сведения и не выбрасывать карточку. Но ему не хотелось выглядеть зеленым новичком, поэтому он вернулся к Тедди, отдал ему карточку и посоветовал:

— Тебе лучше отнести ее в почтовое отделение. У них есть люди, которые расследуют такие случаи.

— Пожалуй, я оставлю ее себе, — разочарованно протянул Тедди.

По дороге в участок Нейт вспомнил секретаршу, работавшую в офисе по отбору актеров массовки, в котором он побывал в прошлый вторник. Она строила ему глазки и дала свой номер телефона. Он подумал, что они с Уэсли могут взять готовой еды, а потом он уединится где-нибудь в участке и поболтает с ней по сотовому.

— Напарник, ты сегодня готов к гамбургерам? — спросил он Уэсли.

— Конечно, — ответил тот. — Но ты-то ешь только здоровую пищу.

Нейт, думая о маленькой секретарше, о том, чем они могут заняться в его следующий выходной, и о том, что она может замолвить за него словечко перед боссом, почувствовал прилив бодрости. Он называл это состояние голливудским счастьем.

— А как насчет тебя, Филмор? — спросил он. — Ты готов съесть гамбургер?

— Дьявол меня забери! — взвизгнул бомж. — Еще бы!

Они остановились у закусочной, обслуживающей автомобилистов, взяли четыре гамбургера и жареной картошки на всех и направились в участок.

Там Нейт сказал арестованному:

— Давай договоримся так. Я даю тебе не только гамбургер с картошкой, но и освобождаю тебя от тюрьмы. Ты полчаса посидишь в маленьком «обезьяннике» и съешь свой гамбургер. Я даже куплю тебе кока-колу. Потом, после того как мой напарник заполнит идентификационную карточку для будущих задержаний, я тебя отпущу, и ты пойдешь на бульвар, заберешь свою тележку и двинешь домой, в свое гнездышко, где бы оно ни находилось.

— Хотите сказать, что я не попаду ни в тюрьму, ни в вытрезвитель?

— Правильно. Мне нужно сделать важный телефонный звонок, поэтому у меня нет времени с тобой возиться. Договорились?

— Дьявол меня забери! — вскричал Филмор.

Когда он вышел из машины на автостоянке участка, Уэсли посмотрел внутрь и спросил его:

— Что это на сиденье? Песок с пляжа?

— Нет, это псориаз, — ответил Филмор Ш. Брейкен.

— Черт! — воскликнул Уэсли.

Б. М. Дрисколл и Бенни Брюстер приняли вызов в жилой дом на Стенли-стрит к северу от Фаунтин-стрит. Во время вызова они находились за полквартала от территориальной юрисдикции шерифа западного Голливуда, и позже Бенни Брюстер много думал об этом и жалел, что они не находились за полквартала к югу.

Управляющая домом ответила на их звонок и пригласила войти. Квартиры в этом здании ни в коем случае не были пристанищем для бедных. Б. М. Дрисколл подумал, что и сам не прочь бы поселиться здесь, если бы мог позволить себе оплатить аренду. На женщине были блейзер и юбка, и выглядела она так, словно только что вернулась с работы. Седые волосы управляющей были коротко подстрижены, и ее вполне можно было назвать привлекательной женщиной зрелого возраста.

— Меня зовут Кора Шелдон, — сказала она, — я позвонила насчет новой жилички из четырнадцатой квартиры. Ее имя — Эйлин Леффер. Она переехала в прошлом месяце из Окснара вместе с двумя маленькими детьми. — Управляющая помолчала и прочитала их договор об аренде. — Шестилетний сын Терри и семилетняя дочь Сильвия. Она сказала, что работает моделью, показалась мне очень респектабельной и пообещала принести рекомендации, но до сих пор этого не сделала. Возможно, у нее проблема.

— Какого рода проблема? — спросил Бенни.

— Днем я работаю, но вечером не вижу и не слышу детей. Хозяин дома раньше сдавал меблированные квартиры только взрослым, поэтому дети для меня в новинку. Я никогда не была замужем, но знаю, что нормальные дети иногда кричат и играют. Эти же — нет. Не думаю, чтобы их записали в школу. Даже в выходные, когда я дома, я не слышу и не вижу ее детей.

— Вы сами пробовали с этим разобраться? — спросил Б. М. Дрисколл. — Ну, знаете, постучаться в дверь, предложить по-дружески чашку чая?

— Дважды. Мне не ответили ни разу. Я беспокоюсь. У меня есть ключ, но я просто боюсь открыть дверь и посмотреть.

— У нас нет достаточных оснований, чтобы войти, — сказал Бенни. — Когда вы стучали в дверь последний раз?

— Вчера вечером в восемь часов.

— Дайте мне ключ, — велел Б. М. Дрисколл. — И войдите с нами. Если никого нет дома, мы просто потихоньку выйдем, и никто ничего не узнает. Мы делаем это только ради маленьких детей.

Подойдя к четырнадцатой квартире, Бенни постучал. Никто не ответил. Он постучал громче. Ответа не было.

— Полиция, — позвал Бенни. — Кто-нибудь есть дома? — И опять постучал.

Кора Шелдон кусала губы, а Б. М. Дрисколл открыл ключом дверь и включил свет в гостиной. В комнате царил беспорядок, повсюду были разбросаны журналы, на полу валялись две бутылки водки. На кухне стояла вонь, а когда они заглянули в нее, увидели, что раковина забита грязными тарелками. Газовая плита была залита какой-то перекипевшей белой жижей.

Б. М. Дрисколл включил свет в коридоре и заглянул в ванную, еще более грязную, чем кухня. Бенни проверил хозяйскую спальню, обнаружив незастеленную постель, бюстгальтер и трусики на полу, и вышел, пожав плечами.

Дверь в другую спальню была закрыта. Кора Шелдон пояснила:

— Во второй спальне две кровати. Это, наверное, комната детей.

Б. М. Дрисколл подошел к двери, открыл ее и зажег свет. Здесь было еще хуже, чем в хозяйской спальне. На полу и комоде стояли тарелки с ореховым маслом и крекерами. На полу перед телевизором валялись пустые банки из-под содовой и пачки «сухого завтрака».

— Да, из нее не вышло хорошей хозяйки. — Он пожал плечами. — Но что из этого?

— Напарник, — сказал Бенни, указав на кровать. Он шагнул к ней и осветил фонариком темные, похожие на винные, пятна. — Кажется, кровь.

— О Боже! — вскрикнула Кора Шелдон.

Б. М. Дрисколл заглянул под кровать, а Бенни подошел к стенному шкафу, дверь которого была слегка приоткрыта.

Они были здесь. Оба ребенка сидели под висящей на плечиках одеждой матери. Шестилетний мальчик начал всхлипывать, семилетняя сестра обняла его. Дети были голубоглазыми, только мальчик был блондином, а его сестра — брюнеткой. Оба ребенка несколько дней не мылись и были сильно напуганы. Мальчик был бос и одет в шорты и запачканную кровью футболку. На девочке было хлопковое платьице, отделанное кружевом и также запачканное кровью. На ногах у нее были белые носки и розовые кроссовки.

— Не бойтесь, мы вас не обидим, — сказал Бенни.

Кора Шелдон повторила:

— О Боже!

— Где ваша мама? — спросил Б. М. Дрисколл.

— Она уехала со Стивом, — ответила девочка.

— Стив живет здесь? — уточнил Бенни, а когда Кора Шелдон начала было говорить: «Я не сдавала квартиру никому по имени…» — заставил ее замолчать, подняв руку.

Маленькая девочка сказала:

— Иногда.

Б. М. Дрисколл спросил:

— Они давно уехали?

— Наверное, — ответила девочка.

— Два дня назад? Три дня? Или раньше?

— Не знаю, — ответила малышка.

— Ладно, выходите, мы на вас посмотрим, — велел он.

Бенни рассматривал пятно на кровати.

— Вам кто-нибудь делал больно? — спросил он девочку.

Она кивнула, расплакалась и нехотя вылезла из стенного шкафа.

— Кто? — спросил Бенни. — Кто делал вам больно?

— Стив, — ответила она.

— Как? Как он вас обидел?

— Здесь, — сказала она и приподняла платьице.

Все увидели запекшуюся кровь на обеих ногах, начиная от бедер, и темные пятна крови на белых хлопковых носочках.

— Выйдите, пожалуйста! — приказал Бенни Коре Шелдон, взял за руки обоих детей и вывел их в гостиную, не забыв закрыть дверь спальни, чтобы сохранить нетронутым место преступления.

Б. М. Дрисколл схватил рацию, чтобы сообщить детективам, что у них появилась работа и что для доставки детей в больницу требуется транспорт.

— Подождите в своей квартире, мисс Шелдон, — попросил Бенни.

Глядя на детей, она повторила:

— О Господи! — расплакалась и пошла к двери.

Когда она вышла, девочка повернулась к младшему брату:

— Не плачь, Терри. Мамочка скоро вернется.

Почти в полночь Капитан Смоллет и Капитан Сильвер заехали в участок, чтобы получить подпись сержанта под отчетом об ограблении. Одна транссексуалка утверждала, что шла по бульвару по вполне законному делу, когда рядом остановилась машина с двумя парнями. Один из них выскочил и выхватил сумочку транссексуалки, в которой были пятьдесят долларов и «великолепный» новый парик за триста пятьдесят долларов. Потом парень ударил ее и скрылся на машине.

Капитан Сильвер занимался тем, что пытался найти регистрационные данные на транссексуалку — не арестовывалась ли она за проституцию, — когда дежурный офицер попросил Капитана Смоллета подменить его, пока он сбегает наверх и, не торопясь, наслаждаясь процессом, опорожнит кишечник.

Капитан Смоллет согласился, и в этот момент в помещение, шаркая, вошел очень злой и раздраженный Филмор Ш. Брейкен.

Капитан Смоллет взглянул на бомжа и заметил:

— Приятель, ты, должно быть, слишком пьян, если пришел в полицейский участок по собственной воле.

— Я хочу подать жалобу.

— Какую жалобу?

— На полицейского.

— Что он сделал?

— Должен признаться, он угостил меня гамбургером.

— Да, понимаю, почему ты разозлился, — сказал Капитан Смоллет. — Он должен был купить тебе филе миньон, правильно?

— Он привел меня сюда за гамбургер и оставил мою собственность у жирного дегенерата в грязном книжном магазине на Голливудском бульваре.

— В каком грязном книжном магазине?

— Я могу его показать. В любом случае этот дегенерат не смотрел за моей собственностью, как обещал, и теперь она пропала. Пропало все, что было в моей тележке.

— И что же, позволь спросить, было в твоей тележке?

— Моя наковальня.

— Наковальня?

— Да, это вся моя жизнь.

— Черт возьми! — восхитился Капитан Смоллет. — Ты кузнец? Для тебя может найтись работа в конном взводе.

— Я хочу увидеть начальника и подать жалобу.

— Как твое имя?

— Филмор Шекели Брейкен.

— Подождите здесь минуту, мистер Брейкен, — сказал Капитан Смоллет. — Я должен посоветоваться с сержантом.

Пока Капитан Сильвер ждал, когда Пророк подпишет отчет о преступлении. Капитан Смоллет быстро нашел в телефонной книге адрес адвокатской конторы Гарольда Дж. Лоуэнстайна, пользующегося дурной славой и нелюбимого в Управлении полиции Лос-Анджелеса адвоката, делавшего деньги на исках к копам и городу, которому они служили. Кто-нибудь из полицейских всегда описывал, что он сделает с Гарольдом Дж. Лоуэнстайном, если задержит его за вождение в пьяном виде.

Затем Капитан Смоллет набрал номер дежурного помещения. После восьмого гудка, когда он уже начал думать, что его идея не сработает, трубку подняли.

Филмор Шекели Брейкен сказал:

— Алло?

— Мистер Брейкен? — спросил Капитан Смоллет, изо всех сил пытаясь походить на Энтони Хопкинса в роли дворецкого. — Я говорю с мистером Филмором Шекели Брейкеном?

— Да, кто это?

— Это горячая линия адвокатской конторы Гарольда Дж. Лоуэнстайна, эсквайра, мистер Брейкен. Нам только что позвонил офицер из Голливудского участка и сообщил, что вы нуждаетесь в нашей помощи.

— Да? Вы адвокат?

— Я всего лишь ассистент адвоката, мистер Брейкен, — уточнил Капитан Смоллет. — Но мистер Лоуэнстайн очень заинтересован во всех делах, которые касаются должностных преступлений офицеров полиции Лос-Анджелеса. Вы не могли бы подойти завтра в одиннадцать утра в наш офис и обсудить это дело?

— Ясный пень, смогу. Только возьму ручку.

Он отошел от телефона, и Капитан Смоллет услышал, как он кричит:

— Эй, дайте мне какую-нибудь паршивую ручку!

Наконец Филмор вернулся и сказал:

— Давай, братан.

Капитан Смоллет продиктовал адрес адвокатской конторы Гарольда Дж. Лоуэнстайна, номер его кабинета, потом сказал:

— Мистер Брейкен, звонивший от вашего имени офицер сообщил, что в настоящее время вы стеснены в средствах, поэтому не дайте себя запугать, если кто-то из наших служащих попытается отговорить вас. Мистер Лоуэнстайн захочет лично поговорить с вами, поэтому не принимайте ответ «нет» от грубой и бесцеремонной секретарши.

— Если кто-то попробует остановить меня, я надеру ему задницу, — пообещал Филмор.

— Так держать, мистер Брейкен! — одобрительно произнес Капитан Смоллет, теперь уже больше напоминая Шона Коннери, чем Энтони Хопкинса.

— Я приду в одиннадцать.

Филмор ждал в дежурном помещении, когда Капитан Смоллет вернулся и сказал:

— Мистер Брейкен, сержант готов вас принять.

Филмор гордо выпрямился, посмотрел в глаза высокому полицейскому и заявил:

— Наплевать на сержанта. Он может поговорить с моим адвокатом. Я подаю в суд на вас, ублюдки. Когда я с вами покончу, мне будет принадлежать весь участок, и если тебе повезет, я когда-нибудь куплю тебе гамбургер, козел.

И с этими словами Филмор Шекели Брейкен, шаркая ногами, вышел из участка с улыбкой, широкой, как Голливудский бульвар.

Когда Б. М. Дрисколл с Бенни Брюстером ранним утром закончили дежурство, Капитан Смоллет и Капитан Сильвер в раздевалке рассказывали о приключении с Филмором Шекели Брейкеном Нейту Голливуду и Уэсли Драббу.

После того как стих смех, Нейт сказал Капитану Смоллету и Капитану Сильверу:

— Кстати, ребята, приглашаю вас на вечеринку по поводу дня рождения. Ее устраивает моя новая подруга у себя дома, в Уэствуде. Возможно, познакомитесь с людьми из индустрии развлечений.

— Будет кто-нибудь из твоего племени? — спросил Капитан Смоллет. — Не хочу никого обижать, но мой лимит — два еврея. Как только собираются трое и больше голливудских иудеев, они начинают цеплять политические ярлыки на каждый одушевленный и неодушевленный предмет.

— Грязная антисемитская свинья с доской для серфинга! — шутливо воскликнул Нейт.

— Баджи будет? — спросил Капитан Смоллет.

— Возможно, — ответил Нейт.

— Ладно, мы придем. А то мой напарник все восхищается ею издалека.

Веселье прекратилось, когда вошли Б. М. Дрисколл и Бенни Брюстер с очень мрачными лицами. Оба начали быстро и молча переодеваться.

— Что с вами, ребята? — спросил Капитан Сильвер. — С эфира сняли вашу любимую «мыльную оперу»?

— Вам лучше не знать, — сказал Б. М. Дрисколл, чуть не срывая с себя форму. — Плохие дела. С маленькими детьми.

— Не огорчайтесь, — сказал Капитан Смоллет. — Разве вы не слышали, что сказал Пророк? Эта работа может быть увлекательной. Развеселитесь.

Неожиданно Капитан Сильвер, подражая Боно, запел:

— «Два выстрела счастья и выстрел печа-а-али».

Бенни Брюстер снял бронежилет и яростно затолкал его в свой отсек со словами:

— Сегодня не было выстрелов счастья. Только выстрел печали. Настоящей печали.