Экспериментируя с новым методом, Алек Джефрис практически сразу обратился к проблемам семьи. Ему было важно выяснить, действительно ли наследственный код настолько прост, как он полагал. Путем экспериментов он установил нечто поразительное: половина штрихов и полосок на снимке принадлежит матери, а остальные — отцу.

Затем последовали эксперименты по определению константы в разных тканях одного и того же индивида. Исследуя кровь и сперматозоиды, группа Джефриса пришла к выводу, что генетическая карта постоянна и не зависит от типа клеток. Чтобы определить чувствительность системы, они экспериментировали с небольшими количествами крови и семени. Чувствительность оказалась вполне высокой — для определения кода достаточно было капли крови и совсем немного сперматозоидов.

Но насколько стабильна ДНК в «ветхом» материале? Джефрис провел переговоры с лабораторией судебной экспертизы Министерства внутренних дел и получил кровь и материалы с пятнами спермы трехгодичной давности. Результаты вновь оказались обнадеживающими.

Затем они начали экспериментировать с животными и рыбами: выводы подтверждались по всем пунктам. Волее того, по мере совершенствования рентгеновские снимки получались с каждым разом все четче и яснее. Счастливому ученому оставалось только опубликовать статью о своем открытии и произвести фурор в научной прессе. Статью он подготовил, но с публикацией решил повременить до получения патента. Открытие могло принести вполне ощутимые дивиденды.

Впервые Джефрис сообщил о своем методе генной дактилоскопии в ноябре 1984 года, через год после смерти Линды Манн. В Лондоне дважды прошли публичные обсуждения: сначала в Листерском институте генетической медицины, а затем в лаборатории биохимической генетики. Этого было вполне достаточно, чтобы запатентовать открытие на имя Листерского института превентивной медицины, сотрудником которого Джефрис являлся. Все права на коммерческое использование своего открытия он, по предложению института, передал «Импириэл кемикл индастриз».

Публикуя в марте 1985 года результаты своих экспериментов, ученый утверждал, что одинакового генетического рисунка практически не бывает даже у братьев и сестер. «Чтобы найти две одинаковые последовательности нуклеотидов в ДНК, придется перебрать многие и многие миллионы людей, — писал Джефрис. — А поскольку население земного шара исчисляется лишь пятью миллиардами, правомерно утверждать, что генетическая картина строго индивидуальна, даже в случае полных близнецов, и может принадлежать только одному человеку на всей Земле за все время существования человеческого рода».

Утверждение стало сенсационным и подверглось практическому испытанию. Вскоре после публикации результатов Джефриса пригласили принять участие в расследовании одного весьма сложного иммиграционного дела. Речь шла о мальчике, который жил с отцом в Африке, но родился в семье ганцев в Англии. Мальчик хотел вернуться в Британию к женщине, которую считал своей матерью, но представители иммиграционных служб полагали, что эта женщина приходится ему теткой, и отказывали в британском подданстве.

Джефрису предстояло сравнить генетический код мальчика с данными его отца, который не жил в Британии. Мать мальчика точно не знала, кто отец ребенка.

Ученый сначала сравнил генетический код матери и детей, воспроизведя тем самым генную картину отсутствующего отца, а затем генетические данные мальчика и его родственников и пришел к выводу, что у всех детей один отец.

Журналисты были в восторге. Они взахлеб издевались над «Далласом» и «Династией», утверждая, что все их споры можно было разрешить элементарно — анализом на ДНК. Таким образом, доктор Алек Джефрис оказал медвежью услугу авторам детективов, многие романы которых основывались именно на ложном или недоказанном родстве.

В 1985 году, после открытия в Калифорнии цепной реакции полимеризации, Джефрис написал статью о новом методе, который оказался еще точнее его собственного: для получения результатов достаточно было даже волосинки.

Но калифорнийский метод, с помощью которого генетический код определялся по головкам сорока сперматозоидов, не мог поспорить с методом Джефриса в смысле «индивидуализации». Конечно, при проведении судебной экспертизы по методу Джефриса требовалось больше генетического материала, зато результат ее был чрезвычайно надежен. Но поскольку калифорнийский метод «работал» на более застаревшем генетическом материале, он тоже занял свое место в судебной экспертизе. Имея совершенно разные корни, оба метода взаимно дополняли друг друга.

Джефрис был готов испытать свой метод на любом нашумевшем уголовном деле. Но в 1985 году ему уделяли внимание в основном ученые. Открытие принесло генетику титул профессора Лестерского университета и целую кучу медалей и премий. Его даже приняли в Королевское общество.

Когда Министерство внутренних дел признало метод Джефриса вполне убедительным в разрешении иммиграционных дел, ученый заявил:

— Я очень надеюсь, что мой метод получит признание.

Его комментарии были опубликованы в «Лестер Мёркьюри» в 1985 году, то есть через два года после убийства Линды Манн. В последнем параграфе статьи Джефрис писал: «Новый метод ознаменовал собой прорыв во многих областях, включая и идентификацию личности правонарушителя по небольшому количеству крови, найденному на месте преступления».

За месяц до второй годовщины убийства Линды Манн, когда Алек Джефрис готовил к публикации в научном журнале свою вторую статью, молоденькая ученица парикмахера попрощалась со своим мальчиком на углу улицы в Вигстоне, чуть восточнее Нарборо. Юноша поцеловал ее и вскоре исчез за поворотом. А она отправилась домой по Блейби-роуд.

Ей было лет четырнадцать — пятнадцать. Хорошенькая, миниатюрная брюнеточка. Меня как раз мучил приступ. Я ехал наугад по Карлтон-драйв. И вдруг мне улыбнулась удача: я увидел эту крошку.

Но на Блейби-роуд всегда полно народу! Не трогай ее на главной улице! — сказал мне внутренний голос.

Девушка свернула на Керкдейл-роуд, а оттуда — направо, к пешеходному мостику через железную дорогу, чтобы выйти на Кенилуорт-роуд. Освещения здесь не было, и она ускорила шаг.

Я все понял. Надо сделать так, чтобы брюнеточка оказалась между мной и машиной. Я припарковался за магазинами.

Сойдя с пешеходного мостика, девушка вдруг увидела нечто такое, что заставило ее чуть ли не броситься бегом. Она различила тень, которая двигалась туда-сюда по правому тротуару. Тень кого-то нетерпеливо ждала. Поравнявшись, девушка увидела человека в темно-синей нейлоновой куртке с белыми завязками на капюшоне. До домов оставалось рукой подать. Надо скорее туда — там люди. Глядя прямо перед собой, она попыталась быстро пройти мимо.

Вдруг он протянул руку и схватил ее за горло! Она застонала, но тут же почувствовала с левой стороны шеи прикосновение острия отвертки. Сильная рука зажала ей рот. Он прошептал:

— Хочешь жить — не визжи.

Отвертка врезалась ей в шею, рука душила. Он резко дернул ее вверх, как лиса кролика, встряхнул и потащил по тротуару между домами в сторону гаражей. Когда они оказались за домами, он в темноте прижал ее лицом к влажной кирпичной стене и, разжав руку, которой зажимал ей рот, едва слышно произнес:

— Это всего секунда.

— Почему я? — взмолилась она. — Почему я?

— А что, ты видишь еще женщин? — логично спросил он.

— Но ведь скоро из пабов пойдут люди. Скоро их здесь будет много. Почему я?

Скользнув рукой по ее телу, он нащупал молнию у нее на брюках. Девушка взвизгнула и оттолкнула его.

— Тогда сама, — сказал он. — Сама расстегивай.

Она инстинктивно отпрянула, но споткнулась и чуть не упала. Сидя на бетонном полу, она плакала.

— Возьмите деньги! Верите все! Только не трогайте меня! Я никому не скажу! Обещаю!

— Нет уж, — бесстрастно заявил он, — давай, работай.

Она попыталась подняться, но он толкнул ее и, расстегивая молнию, скользнул по ее лицу острием отвертки.

Она не верила, что он это сделает. Все выглядело так невероятно, что она не могла в это поверить. Но он вдруг раздумал ее раздевать. Вместо этого он навис над ней и, расстегнув штаны, стал пихать его ей в рот. Он был мягким. Тогда он начал мастурбировать.

Она не кричала. И не стонала. Я положил ее даже с нежностью и сказал, что она просто дура, если ходит домой в темноте одна.

— Нормальный парень не отпускает девушку одну в такой час! Где твои родители? Почему они за тобой не приехали? Идиоты, — ска зал я.

Она опять почувствовала его во рту. Она не двигалась. Она хотела сжать зубы, но боялась.

— Вот тебе урок, — сказал я ей. — Не ходи больше ночью одна. Тебе это, может, и не нравится, но скажи спасибо, что я тебя не убил. А ведь могу.

Он вытащил его и отвернулся. Она даже не знала, была ли у него эякуляция. Может, в тот момент, когда он отвернулся? А может, и вообще не было.

Она понимала, что я прав, и внутренне соглашалась со мной. Я кончил, не помню где. Она отодвинулась.

Он предупредил:

— Скажешь кому — убью.

И ушел, а девушка сидела и рыдала. Она боялась, что этот тип стоит и ждет ее в темноте. Наконец, она с трудом поднялась и выбралась из гаража. Его нигде не было.

Родители и так упрекали ее за встречи с мальчиком и поздние возвращения, поэтому она им ничего не сказала. Но на следующий день в Лестере, на работе, она поделилась своим горем с подружкой-парикмахершей. Она просто не могла молчать. Кроме подружки она рассказала о случившемся своему начальнику, и тот заявил в полицию.

* * *

В 1985 году в «Мёркьюри» появилась статья с трогательным заголовком «Смерть падчерицы приводит к разорению»: «Как нам было заявлено в Лестерском мировом суде, — писал автор публикации, — Эдди Иствуд залез в долги, поскольку после убийства падчерицы Линды Манн так больше и не смог работать.

Сорокатрехлетний. Эдвард Иствуд из Нарборо признал, что уже пять раз брал взаймы и ни разу не вернул долг. Однако он был выпущен под залог до 5 августа.

После этого Иствуд взял кредит у пяти различных компаний, скрыв от них свое банкротство. Адвокат мистера Иствуда, мистер Вальтер Берри, утверждает, что его подзащитный вынужден брать в долг, поскольку убийство его падчерицы в ноябре 1983 года повергло семью в шок.

Врач, заключение которого адвокат представил суду, описывает состояние Иствуда как крайне неустойчивое.

До убийства падчерицы Иствуд был начальником ОТК и работал по девяносто часов в неделю, чтобы вернуть ссуду. После убийства падчерицы он потерял способность к труду и, соответственно, работу».

Месяц спустя тот же автор поместил статью под заголовком «Душевная травма доводит до преступления», где говорилось: «Отчим убитой Линды Манн признан виновным в приобретении пяти займов после официального банкротства и приговорен Лестерским мировым судом к 150 часам исправительных работ.

Прокурор мистер Джон Дейвис утверждает, что Иствуд взял деньги с целью приобрести оранжерею и мебель, а также для ремонта автомобиля, а затем — для погашения предыдущего долга. Но его вновь и вновь объявляли банкротом.

Освобождая Иствуда условно, суд приговорил его к 150 часам исправительных общественных работ, которые должны быть произведены в ближайшие двенадцать месяцев».

Эдди Иствуд жаловался, что английскому праву и его «жрецам» не хватает такта и уважения к людям вроде него.

Вполне возможно, что и без трагедии на страшной Блэк-Пэд Эдди Иствуд кончил бы тем же. Но все же нельзя отрицать того факта, что в жизни людей, потерявших близких, происходят внезапные изменения, а убийство ребенка превращает жизнь родителей в настоящий кошмар.

* * *

В день второй годовщины смерти Линды Манн кто-то положил в рощице у Черной тропы еще один крестик.