Глава 1

Смерть

(Второй День Золы месяца Светлого Металла, 499-ый год Алой Нити)

— Деда, а деда? А Империя — большая?

— Смотря, с чем сравнивать, малыш. Смотря, с чем сравнивать…

— А наш остров самый большой в мире? Самый-самый?

— Не думаю, Кай. Но в Империи — да. Чего тебе не сидится, Хоно?

— Дедушка, я же давно это выучил! Можно мне?..

— Нельзя! Раз такой учёный, рассказывай. Чего мнёшься? Как домой носу не казать, так он первый… Какой пример ты подаёшь младшему брату?

— А ему не нужен пример, он и так прилежный!

— Хономару! Поговори мне! Ну?

— Уф-ф… Империя состоит из пяти крупных и множества мелких островов, с запада омываемых морем Хань, а с востока, юга и севера — Млечным морем. Мы живём на самом большом, Миясиме, Острове Престолов, названном так потому, что здесь целых три столицы: Центральная, Южная и Северная. Ну-ка, братец, напомни их имена?

— Овара, Кёо и Тоси. Но Тоси уже почти не столица. Потому что император больше туда не приезжает. Деда, а почему?..

— Видите, дедушка, он и так всё знает!

— Продолжай, Хономару. Не выводи меня, ради Небесной Владычицы. Кай, вопросы потом.

— К северо-востоку от нас лежат острова Фунао, два самых больших зовутся Кинао и Юкинао. Никому не известно, когда они вошли в состав Империи, правильно, дедушка?

— Верно говоришь. Легенды утверждают, что в годы, предшествующие Золотой Нити. Но это всё равно, что сказать "в далёком прошлом, ныне забытом".

— Деда, а что они, сначала совсем пустые были? Без… безлюдные?

— Кто знает… Там богатые леса и много зверя — невозможно, чтобы совсем никем не населялись. Продолжай, Хоно!

Мы сидели на песке, и настроение было похоронным. Лодка, вытянутая на берег, плохо защищала от порывов холодного ветра. Мокрый подол прилипал к ногам, и без того окоченевшим. Невероятно прохладная погода для самого жаркого месяца в году! Впрочем…

Я смотрел на Ю, и в его тёмных зрачках удивлялось моё отражение.

— Фунао? Ты утверждаешь, что мы на самом северном из островов Империи?!

— Вспомни, я ведь бывал здесь. Вместе с Тосихико. С тех пор миновали века, но разве это что-то меняет?

Когда сие непостижимое существо вот так запросто говорит "помню, было это много сотен лет назад, но какая разница", моё собственное мироощущение подвергается испытанию на прочность. Конечно, после всего, что довелось пережить, пора бы уже и свыкнуться, но нет. Изумляюсь снова и снова, будто в первый раз!

— И ты припомнил это место спустя десяток веков? — недоверчиво переспросил я. — Что же здесь такого памятного? Ладно ещё, когда приметная скала вроде Головы Тэнгу! А тут — берег как берег, песчаный. И лес вдалеке.

Ю устало кивнул и указал в сторону тёмной стены деревьев. Даже на большом расстоянии они поражали своей величиной. Частокол высоких, стройных сосен. Разглядеть точную породу хвойных я, разумеется, не мог, но что ещё достигает таких размеров? Неужели поэтому?..

— Сосны Фунао, — подтвердил мою невысказанную догадку Ю, — ценятся по всей Империи за отменное качество древесины. Подобные им не произрастают больше нигде. Местные жители даже дома из них строят, а привычный тебе бамбук не ценят, называя сорной травой; впрочем, он тут хиленький. Да и холодновато здесь по зиме, жилища должны быть тёплые и прочные, ведь северные ветра так свирепы…

— Об этом можешь не рассказывать!

От очередного порыва меня заколотило крупной дрожью, я плотнее обнял локтями колени и придвинулся к другу. Хоть с одного бока не дует! Мы оба промокли при высадке, а принадлежности для разведения огня пропутешествовали с нами на Хорай, где, ожидая в лодке, умудрились слегка отсыреть. Тем не менее, кое-какой костерок я соорудил, согревшись скорее при уговаривании дров вести себя достойно, нежели благодаря крохотным язычкам пламени, пригибаемым ветром к земле.

А может, сработали воззвания к Огнекрылой, сначала вежливые, затем — раздражённые, а временами, когда ветер задувал с таким трудом извлечённые искры — и откровенно хулительные.

Или же просто повезло…

Как только мокрая ткань слегка потеплела, положение перестало мне видеться совсем уж безотрадным. Остров Блаженных сыграл с нами дурную шутку, выбросив у берегов Фунао вместо того, чтобы вернуть в Северную Столицу, где ожидают друзья? Не беда — главное, что мы в Империи, а не на задворках Срединной Страны Хань! Да, страшно представить, сколько времени уйдёт на дорогу. Однако во всём можно найти благо. Не могу сказать, что отсрочка приговора повергает меня в неизбывную скорбь — это я о своей горькой участи, будущем правлении. Да и неплохо для начала ознакомиться с владениями. Дядя, вон, только меж двух столиц и разъезжал, а моря, наверно, и в глаза не видел. Острова отданы под опеку удельных правителей, и надо ещё выяснить, насколько сильна здесь власть императорского мандата.

Зато о чём я действительно жалею, так это об отсутствии Ясу и всех остальных. За Мэй-Мэй тем более волнуюсь, клятвенно обещал ведь присмотреть, а сам? Надеюсь, Ясумасе с Химико увлечённость друг другом не помешает выполнить это обязательство вместо меня? Ох, стыдно-то как!

Да и соскучился я по ним… Меч Татибаны, кстати, — отдельный повод печалиться о том, что судьба разлучила меня с другом детства. Сам я в поединке долго не выстою, а милосердный мой ки-рин и вовсе бледнеет при виде крови. На редкость смехотворное положение: пара клинков на двоих, а толку ни от одного.

Надеюсь, сумею принять хотя бы устрашающую стойку, если мы столкнёмся с кем-нибудь, настроенным недоброжелательно. А мы столкнёмся! Вон там, за деревьями, клубится дым. И слева ещё один столб. Издалека же, с моря, всё побережье казалось окутанным чёрной поволокой. Что это, военные лагеря? Или кто-то выжигает лес под пашню? Опасно так рано, в Месяц Света! А для стоянок или деревень слишком много гари. Уж не пожары ли? Тела павших, кстати, тоже принято сжигать — во всяком случае, я читал, что раньше так делали. Как и трупы умерших от заразы…

По этой причине мы и не торопились разыскивать ближайшее селение, несмотря на желание отогреться, искупаться и утолить голод. Сначала исследуем местность. Юмеми на вопрос, война это или нет, пожал плечами и заявил, что перестал ощущать происходящее в стране с того самого дня, как я принял Нить Правления, и так быть не должно. Мол, хранитель, избравший императора, напротив, обретает немалую власть и силы, доступные ему не только на Золотой Горе, и даже не только в Юме. А он почему-то обрёл лишь дурное самочувствие и смятение мыслей. Из-за этого всю дорогу мой спутник сидел в лодке напряжённый, как струна, и нынешние обстоятельства не способствовали его расслаблению.

— До сих пор ничего не ощущаешь? — спросил я. Страдалец дёрнулся и отвернулся. Злится, что я поступил по-своему, не посоветовавшись. Может быть, напрасно я поторопился, с Радужной-то Нитью? Вдруг и впрямь всё испортил, лишил Ю законных прав? Но тогда, на Хорае, выбор казался верным… нет, единственным! Точнее, не выбор, а решение его не делать, присягнуть Пяти Силам одновременно.

— Думаешь, это из-за меня? — я решительно взял спутника за плечи и развернул к себе.

— Да уж не сомневайся, — едко ответил он, встретившись со мной взглядом. — Будто на все стороны растягивают, одновременно. Знаешь, есть такая разновидность смертной казни? Так вот: ещё немножко, и я предпочту телесное воплощение этого непередаваемого наслаждения!

— Настолько неприятно? — посочувствовал я.

— Ничего, — сузив глаза, мстительно заверил Ю, — может быть, мы попадём в какую-нибудь переделку, погибнем, и всё закончится! Проклятье, Кай! Меня мутит, словно женщину в тягости! Стоило причалить, как ещё хуже сделалось!

Я посмотрел на несчастного ки-рина пристально. Тот действительно выглядел болезненно, даже яркие пряди волос поблекли и словно обвисли.

— Бедненький. Чем тебе помочь?

— Да ты уже помог, благодарю!

— Ну Ю… Я же не затем, чтобы тебе навредить. Чего ты, как маленький? Просто… понимаешь, так было нужно! Я не должен был склоняться на одну из сторон, ни в коем случае. И сами покровители, во всяком случае, некоторые из них, надеялись на подобный исход событий. Тигр. И Дракон. Последний меня и подвигнул, кстати сказать…

— Но тошнит при этом, заметь, не его и не тебя! — раздражённо заметил ки-рин. Я невольно улыбнулся, поймав себя на мысли, что всё это и впрямь напоминает капризы женщины, ожидающей ребёнка. И, конечно же, моя ухмылка была истолкована превратно. Ю сверкнул глазами, вздёрнул подбородок и презрительно отвернулся.

— Прости, пожалуйста! — покаялся я, но тот был непреклонен.

Точно, и даже мнительным стал! Как непривычно. Я-то знаю, насколько спокоен и сдержан мой друг в большинстве случаев. Высокомерная отстранённость присуща ему в полной мере, а вот обидчивость и нападки по поводу и без повода — это что-то новенькое. Наверно, всё и впрямь плохо, а я этого не осознаю или не в состоянии прочувствовать.

— Я лишь подумал, — неловко пошутил я, — что, окажись ты в положении, мне из соображений порядочности пришлось бы давать ребёнку своё имя…

— Даже не смей такого произносить! — простонал юмеми. — Мне и впрямь сейчас дурно сделается! От твоего благородного предложения и вообще… Знаешь, Кай, — он посмотрел на меня слезящимися от ветра глазами, — или я захворал, или это место, в дополнение ко всему, вытягивает остатки сил… и мысли путает. Или они и прежде путались? А может, от голода… я ведь ничего не ел на Острове. Там-то это не имело значения, но здесь…

— Ты же ускакал тогда пастись — припомнил я. — Так почему?

— Не хотелось, — он опустил голову. — Не мог себя заставить.

Да, и впрямь плохо, совсем плохо! И что же делать?

— Дорогу до леса осилишь? — я обеспокоенно заглянул в измученное лицо и сам нашёл ответ. — Давай оставим тебе побольше одежды, разведём хороший костёр, а сам я прогуляюсь в сторону вон того дымка? Посмотрю, что там. Может, еды добуду.

Ю затряс головой.

— Нет, не уходи! Не надо разделяться, ради всего на свете! — он умоляюще посмотрел на меня, мигом забыв обиду.

— Хорошо, — пробормотал я, — но…

Опершись о борт, я оглянулся на море. Приближалось ненастье, и какое! Набрякшие влагой тучи угрожающе сгустились над побережьем. Солнце, уставшее за холодный долгий день обогревать землю, с трудом пробивало облачную плоть клинками своих лучей. Всполошённые птицы носились над нами, голося с высоты: "Прочь, прочь!"

Оборотившись к юмеми, я нашёл его скорчившимся у жалкого костерка, с головой, вжатой в плечи. Он будто не замечал происходящего. Нет, надо увести его отсюда, и как можно быстрее! Кто знает, вдруг под кронами деревьев ему полегчает? И уж точно будет лучше, если высушенная с такими усилиями одежда не намокнет снова!

Так и сделаем. Доберёмся до леса, а там поглядим, куда дальше.

— Поднимайся, — скомандовал я, но тот и не пошевелился.

— Ю, мы уходим, — проявил я настойчивость. — Соберись с духом, тут недалеко. — Последнее было не совсем правдой, но ложью во благо. — Быть может, успею соорудить какое-нибудь убежище до начала дождя. Ну же, давай!

Я извлёк из лодки все наши немногочисленные пожитки, в числе которых были разлохмаченные шёлковые ленты, некогда являвшиеся моей окатабирой. Ими мы приматывали «парус». Что ж, как говорится, на суше пригодилось — и в море послужит. В нашем случае, конечно, всё в обратном порядке…

Обмотал эти подобия верёвок вокруг пояса и внимательно осмотрелся вокруг. Что мы забыли? Мечи на месте, оба. Дары ещё трёх покровителей, огниво и прочие безделицы — за пазухой. А что касается последнего дара, живого… Я запустил пальцы в волосы и нащупал светляка на его законном месте, у правого виска. Прижился, хитрюга! И тепло ему там, лучше всех!

Лодку жалко, но придётся бросить. По-хорошему, следовало припрятать её где-нибудь в лесу. Да только один я не справлюсь, а Ю мне сейчас не подмога… как бы его самого не пришлось на руках тащить!

— Ну что, готов? — спросил я юмеми, всё ещё отдыхающего на песочке. Наклонился к нему, приобнял за плечи. — Пойдём скорее, мы же не хотим намокнуть, верно? Потихонечку, будем отдыхать, когда скажешь.

Ю сделал попытку подняться, но без сил опустился на колени, и то потому, что я удержал его от падения. В последнее время беды так и вьются над ним, словно коршуны! Должно быть, ослабел, побывав на той стороне вечности, а духам смерти только поддайся… Или причина другая — новоявленный недуг?

И как всегда, виноват некий излишне самостоятельный болван, не удосужившийся узнать мнение советника!

Вздохнув, я перебросил руку вяло сопротивляющегося товарища через шею, и мы медленно побрели к опушке далёкого, слишком далёкого леса…

— Это безумие…

Едва расслышав слабое бормотание Ю, я остановился и переспросил.

— Что именно?

— Попытка уйти от неизбежности. Оглянись.

Я последовал его совету и ахнул. Вдали от берега, обнажившего дно, с моря поднимался мутно-серый вал. Ветер стих, и даже чайки умчались прочь. Не стоило уточнять, что это: цунами не перепутаешь ни с чем.

Лес! До него идти и идти… мы не успеем.

— Ю, — встряхнув юмеми, истратившего последние силы на слова, я почти что поволок его по песку. — Живей, мы же погибнем!

— В лесу — тоже.

А ведь он прав. Какая разница, где встретить смерть? Хотя нет, разница имеется: здесь мы хотя бы повернёмся к ней лицом!

Я бережно усадил спутника и обернулся к морю. Волна катилась медленно, как будто выделяя время на прощание. Наступая на сушу, она делалась всё выше. Я уже различал, как с её заострённой вершины, подобно последним мгновениям жизни, слетают брызги. Гулкий рокот напоминал пение водопада, но навстречу этой песне устремляться не хотелось.

Какая нелепость! Стоило метаться? Избранный богами правитель и его ки-рин так же бессильны перед судьбой, как другие… но зачем, ради чего было всё, что мы пережили? Досадно…

Но досада быстро исчезла, растворилась в нарастающем грохоте. Осознание неизбежности происходящего и… бесстрастное облегчение. Теперь-то чего бояться? Волна захлестнёт нас, и утонем, как миленькие.

— Ну и зараза же твой Угорь! — горько провозгласил я. Не об этом следовало говорить на прощание, однако, уязвлённый предательством со стороны Изначальной Силы Воды, остановиться я не мог. — Или он ведёт свою игру? Тогда зачем было всучивать мне?..

А ведь мысль!

Рванул шёлковый ворот хитоэ. К ногам посыпались дары вперемешку с орехами и «самоцветами». Ну где же, где она?! Синий проблеск возле правой ступни, в самой тени… и это не моя тень, она слишком велика! Коршуном выхватываю жемчужинку из песка, зажимаю в кулак. Нет! Неправильно, надо иначе. Беру спутника за плечи, встряхиваю. Волна уже близко, огромная створка бурлящего перламутра, не успеваю! Дурак я…

— Ю, очнись хоть на миг!

Руку, разжать руку! Падаю на колено, расталкиваю безвольные пальцы своими, переплетаю их так, чтобы никакая сила не разделила, даже после смерти. Жемчужина меж нашими ладонями, я чувствую её крохотное тельце, словно раскалённый уголёк. Всё? Успели?

Может, надо что-то сказать, воззвать к Силе Воды? Но какие могут быть слова в таком оглушительном рёве?

И тут раковина захлопнулась, вода сбила с ног, подхватила, закружила в смертоносном танце. Не смотреть, не слушать… Пространство вокруг смешивается, сминается: тысяча струй разрывает тело на тысячу частей, но боли нет. Или она слишком сильна, чтобы ощущать? Или уже всё кончено? Слава богам за их милосердие…

Власть над ощущениями действительно уходит, сознание погружается в туманную дымку… наверно, она и есть — смерть.

Но кое-что я продолжал чувствовать. Пальцы Ю в своих. Нас разметало в разные стороны, я судорожно сдавил их, и мне ответило слабое, но усиливающееся пожатие. Приходит в себя? Или, как говорится, "и умерли в один день"?

— Надо же, полегчало! — раздался знакомый голос. Я привык слышать его во сне и поначалу принял за обычный обмен мыслями. Однако, открыв глаза, неожиданно встретился с взглядом, исполненным благодарности. Человеческим взглядом! Значит, не Юме? Как же тогда?..

— Оглянись, пропустишь самое интересное. Никогда не видел пузырёк воздуха с изнанки?

Пузырёк? Ничего себе пузырёк! Огромный шар, играющий радужными молниями по всей внутренней поверхности. Или это отблески волос моего спутника, оживлённо озирающегося по сторонам? Да, никоим образом не Юме. Хотя где ещё можно парить, не касаясь иной опоры, кроме руки друга?

— Мы живы? — я неуверенно разлепил губы, ожидая, что от слов моих тонкая оболочка лопнет и солёная вода хлынет в горло. — Как можно говорить под водой?

— Как можно задавать два вопроса подряд — вот, чего я не понимаю и, наверно, не пойму никогда, — улыбнулся Ю. Надо же, очухался мой ки-рин! Вот уж радость так радость!

— Тебе лучше? Не смотри на меня так, где два — там и три!

— Ну что с ним поделаешь, — закатил глаза тот. — Гораздо лучше. Как заново родился. Не зря говорят: вода — источник жизни.

— Неужели цунами — твоих рук дело?! — в голову пришла несусветная мысль.

— Не моих. Но суть обстоятельств ты уловил.

То есть как? За этой ужасной волной скрывается чей-то враждебный умысел? Неужели?..

— Кагура?

— Ну что ты, Кай! Почтенная мико здесь не при чём. Всех лет, отведённых ей с рождения, не хватит, чтобы вызвать цунами; для этого нужно обладать могуществом, неподвластным смертному. Противодействие силам природы сродни устойчивости к ветру. Лёгкий ветерок лишь растреплет древесную крону, но ярость урагана выдержит не каждый ствол. Тут нужны корни, очень крепкие корни…

— На что ты намекаешь? — Ох, и любят же некоторые всё запутывать! Вначале понятно: неподвластно человеку — значит, по силам кому-нибудь другому. И этих других я уже насмотрелся… — Давай начистоту: у тебя есть старые счёты с кем-то из нелюдей? Лично у меня — нет! И при чём здесь корни?

Вместо ответа Ю протянул свободную руку и неожиданно схватил меня за нос. Дёрнул и тотчас же отпустил.

— Ты что?! — опешил я.

— Да так, в порядке воспитания… Слишком высокого ты мнения о нашей значимости. Тут, на Фунао, мы никому не нужны, и даже Кагура едва ли дотянется сюда через Млечное море. Сомневаюсь, что она предприняла столь далёкое путешествие в погоне за нами. А если и предприняла — едва ли успела добраться. Хорай таким, как она, не откроется, и дорогу не облегчит. Так что можешь спать спокойно.

Ага, вот прямо сейчас и засну! Обстановка убаюкивает несказанно: волшебный пузырёк воздуха в теле гигантской волны. Того и гляди, лопнет. Так почему бы и впрямь не вздремнуть? Напоследок.

— Дашь ты мне спать спокойно, как же… — проворчал я. — Стоит веки сомкнуть, как он — тут как тут, с беседами чрезвычайной важности… нет, чтобы красотку-другую подкинуть, по старой дружбе!

Меня несло. На остро изогнувшемся гребне, в самом прямом смысле — а потому остроты так и просились на язык. В отместку за всё хорошее.

— Кай, я ведь могу такую красотку подкинуть, что поседеешь раньше срока.

Животное… даром, что в человеческий облик закутался, словно в сокутай! Всё же приятно, что хоть иногда можно поразмышлять всласть. В Юме пришлось бы поостеречься, вдруг обидится? Тогда уж точно какие-нибудь страсти во сне покажет… как он там выразился, в порядке воспитания? В императоры подался — и всё равно нет покоя от блюстителей нравственности!

— Что пригорюнился? — юмеми снова потянулся было к моему лицу, однако я сохранял бдительность и успел отпрянуть.

— А ты чего разыгрался, как котёнок?

— Весело мне, вот и потешаюсь, как могу. Чем ещё заниматься? Сколько мы тут провисим, слепые и глухие к тому, что происходит снаружи? В распоряжении Силы Воды целая вечность. Может, нас отсюда и не выпустят, кто знает…

Слишком ты безмятежен, дружок — сам-то веришь своим небылицам?

— А мне кажется, кое-кто, по обыкновению, замалчивает нечто важное. А? И отвлекает меня всеми доступными способами. Раз глазки опустил — значит, правду говорю? Так на чём мы остановились?.. Корни! Какие корни, Ю?

— Надо же было так хорошо меня изучить!.. Ладно. Не хотел беспокоить раньше срока, ну да сам напросился. Чтобы воздействовать на природу, естество которой порождено Средоточием Сил, человеческого духа недостаточно. И любого другого — тоже. Постой, не перебивай — я отлично помню начало разговора! Чего нельзя совершить в одиночку, добиваются совместными усилиями. Не люди, нет! Вы слишком далеки друг от друга. Вам не дано сблизиться в такой степени, чтобы объединить души в общее целое. Но иные племена на это ещё способны.

— Кто? — жадно спросил я. Объединить души… даже представить сложно! И жаль, что мне не суждено это испытать. Или всё-таки?..

— Волшебные существа, разумеется, — пожал плечами он. — Не все, но многие. Остальные утратили не то, что возможность сливаться с себе подобными — собственных душ лишились. Печальный удел… А иных попросту мало, не хватит на достойное деяние.

Ничего себе, достойное деяние — цунами вызвать! Есть, чем похвастаться!

Об этом я сердито сообщил юмеми.

— Не суди опрометчиво, — вздохнул он. — Обстоятельства бывают разные, и иногда заставляют прибегнуть к последнему средству.

— А можно поточнее? — умоляюще воскликнул я. — Кто способен на такое?

— Именно это нам и предстоит выяснить, — лучезарно улыбнулся мой друг.

Тут-то и лопнуло наше спасительное убежище.

Никогда я не видел столько грязи.

Отвратительная жижа хлюпала под ногами — сама земля не желала впитывать эту мерзость. Там, где ржавого цвета пена оседала на дощатую мостовую городской площади, открывалась такое, что лучше бы эти места навеки остались под водой. Изломанные тела вперемешку с обломками дерева, и грязь, грязь, неисчерпаемая грязь. Всё замарано: одежды, руки, лица… не смотреть! Лоскутный мячик-темари пропитался так, что и не различить узора юкат, из которых он сшит. Где та, что им играла? Не хочу знать.

Доконал меня сущий пустяк: птичья клетка, сплюснутая и плавающая на поверхности глубокой лужи. Не ивовая, а дорогая, с тонкими прутьями из пахучего высокогорного кедра. Должно быть, хозяин души не чаял в своей крохотной любимице…

Я прислонился к одной из устоявших стен и закрыл глаза, но стало только хуже. Картина врезалась в память во всех подробностях, и теперь каждая по отдельности проедала дорожку к сердцу.

Так вот, почему у нас не принято рисовать цунами. Потому что суть цунами передать нельзя. Гудящий вал, створка огромной раковины — лишь оболочки, внешнее. Истина — передо мной. Вокруг и под ногами. И в ней ничего нет красивого или величественного, как в любом из ликов смерти.

Ю положил мне руку на плечо. Поглощённый иными образами, я не сразу узнал его бледное лицо.

— Пойдём?

— Может, остался хоть кто-то живой?

— Нет, Кай. Здесь — точно никого. Пойдём.

Я позволил взять себя за запястье. Улицы, бурые потоки бегут по ним, как после сильного ливня. Жижа местами до колена, доски скользкие. Не важно. Гэта то и дело не натыкаются на что-то мягкое…

Движение, совсем рядом! Что-то пошевелилось на вершине горы из нагромождённых брёвен, некогда бывшей чьим-то домом. Кидаюсь в ту сторону, едва не оступившись, но это лишь одна из досок медленно сползает вниз.

— Не останавливайся. За первой волной часто следует вторая.

И пускай. Будто здесь осталось, что разрушать. Будто здесь есть кто-то живой, кроме нас с юмеми! Как же погано бывает на душе от сознания собственной исключительности. Когда пузырь, оберегавший нас, лопнул, мы оба потеряли сознание и не видели происходящего. К счастью. Куда унесла нас волна? Далеко-далеко, за лес? Очнулись посреди городской площади, на груде обломков, промокшие до нитки, но целые и невредимые. По крайней мере, я.

— Ты сам-то как? — спросил я у него, дабы хоть что-то произнести в ответ.

— Даже не знаю. Сейчас тяжело судить. И вообще… — он прерывисто вздохнул, — и вообще тяжело.

Я сочувственно посмотрел на заострившиеся черты ки-рина, сам перехватил его за руку и, насколько мог, ускорил шаг. Только сейчас ощутив, что снова продрог. Ветер ледяной, будто не середина лета, а начало зимы. Одежда насквозь промокла, а костёр не развести. Ю прав, надо выбираться отсюда.

— Где мы? Тебе знаком этот город?

— Шутишь? Кай, после таких событий я не признал бы и Хамару.

— Хамара? Не слышал о ней, — озадаченный, поймал его грустную улыбку.

— Я рассказывал, только названия не упоминал. Это первая столица — та самая, которую Тосихико стёр с лица земли. Не без моей помощи.

Не без его помощи… Но он говорит так, будто считает её каким-то особенным местом!

— Ты родом оттуда? — спросил я напрямик. — То есть, твоё первое воплощение в человеческом теле.

— Нет. Но это город, построенный с моей подсказки и уничтоженный по моему же совету. Такое не забывается, Кай. Там… там было ещё страшнее.

— Прости.

— Пустое. Смотри, вот и городские ворота.

Скорее, то, что от них осталось. Беснующиеся потоки выворотили столбы резных арок, и те валялись на земле скрещённые, заграждая нам путь. Ни цветных лент, ни иных указаний на сторону света. Куда уж уцелеть такой малости, когда всё вокруг словно перемолото огромным жёрновом? А на небе всё та же хмарь, и солнца не видно.

— А вон и лес! — я потянул юмеми в направлении тёмных деревьев. Хотя бы огонь разведём!

И выругался. Все богатства я как вывалил на песок, суматошно разыскивая синюю жемчужину, так и бросил, не успел подобрать. И огнива у нас теперь нет. Впрочем, где подарок Силы Воды, тоже вопрос. Может, исчерпал себя. Или валяется в грязи там, на площади.

Кто-то из Повелителей утверждал, что потерять их дары едва ли возможно… что ж, меня они, определённо, недооценили.

А, впрочем, не всё ли равно, куда идти? Коли идти некуда?

— В лесу может оказаться хижина дровосека, — с надеждой, которую не испытывал, предположил я. — Да и ветра меньше. Согласен?

Мой спутник молча кивнул, и неожиданно пошатнулся, оседая. Как, опять?!

— Ю, да что с тобой?! То же, что и раньше? — я поддержал его, не давая распластаться плашмя на грязной земле.

— Похоже… да, — с трудом выговорил он.

Вот напасть! И что делать? Разобраться бы, какова причина его слабости. Но как определить её в подобных условиях?!

— Это… всё тот же лес. — Пришлось нагнуться, чтобы различить слова. — Он… не принимает гостей.

Тот самый лес, на подходе к которому мы были застигнуты цунами? Значит, возвращаемся к морю, а нам туда не надо.

Я повертел головой. В городе тем более делать нечего. Куда нас забросило, ведомо лишь Угрю, будь он неладен. Конечно, спасителя следует благодарить, но что-то душа не лежит, вот окажемся в безопасности — тогда и вознесу хвалы. Только где её искать, эту безопасность? Дорога, превратившаяся сейчас в поток жидкой грязи, ведёт в сторону леса. Бр-р-р, да отчего ж так холодно? Север севером, но как-то чересчур.

— Я встану, помоги мне.

Конечно! И сколько шагов ты сделаешь прежде, чем свалишься снова?

— Постой. То есть, посиди чуть-чуть.

Я подскочил к воротам и выудил длинную жердину, конец которой торчал из глубокой лужи. Вроде, крепкая. И не слишком тяжёлая. В качестве дополнительной опоры сойдёт.

— Вот теперь в путь. Только куда?

Вместо ответа мой друг показал в сторону деревьев, растущих плотными рядами. Что-то настораживало в их спокойном величии. Сейчас мы были гораздо ближе к опушке, чем прежде. Сосны, простые сосны, только непривычно высокие и с более тёмной хвоей.

Постойте-ка! Если перед нами тот самый лес — значит, волна должна была пройти его насквозь, как нож пронзает плоть. И где же выкорчеванные деревья, поломанные стволы? В городе постройки целой не найдёшь, а здесь покой и умиротворение! Или эту его часть бедствие обошло стороной? Но дорога размыта, значит?..

К тому же, лес "не принимает гостей", говорите? Ю не любит делиться сведениями, если на то нет веских причин…

— Хочешь сказать, что мы намерены биться лбом о замковые укрепления? — переспросил я, желая увериться в своей догадке.

Ю упрямо кивнул. Что ж, ему лучше знать. Только хватит ли моих собственных сил, чтобы преодолеть грядущие препятствия, да ещё с беспомощным спутником на руках?

Вот заодно и проверим, смогу ли я тащить человека на полголовы выше себя!

И, к слову о собственных силах… Я почесал за ухом и извлёк слабо мерцающую искорку.

— На нас двоих — одна надежда, — строго сказал я светлячку. — Не подведи.

 

Глава 2

Радушие

(Второй День Золы месяца Светлого Металла, 499-ый год Алой Нити)

Лес оказался странным. Времени до заката оставалось изрядно, и деревья росли на расстоянии друг от друга, но сквозь просветы меж стволами струился не обычный дневной свет, а какая-то туманистая блёклость. И птицы не пели.

Светлячок, вместо того, чтоб пользу приносить, сделал несколько кругов над головой и забился в волосы. Попытался вытащить его, не нащупал и махнул рукой. Помощничек…

Ю спотыкался, но шёл, осторожно ступая по тропинке, которой вскоре обернулась дорога. Почва была глинистой и слегка влажной — то ли от волны, то ли от недавнего дождя. Один раз мы едва не застряли, спустившись в глубокий овраг, выбраться из которого оказалось непросто. Потом встретилась балка; по дну её протекала бурая речушка. А затем ещё один овраг и ещё… Упражнения слегка нас согрели, но одежда, не радовавшая чистотой и прежде, теперь покрылась охристо-жёлтой грязью и в тех местах, что успевали просохнуть, затвердела, словно лакированная. Пригладив волосы (светляк благоразумно прятался), я обнаружил, что они слиплись и торчат в разные стороны. Изумительно! Но, может, это и к лучшему: налетим на дикого зверя — кто знает, вдруг он испугается первым?

Хотя «налетим» — громко сказано. Мой друг спотыкался всё чаще.

— Отдохнём? — предложил я, останавливаясь и, не обращая внимания на его «позже», пристраивая упрямца спиной к огромной сосне. Смола? Не важно. Попить бы…

— Интересно, здесь все ручьи такие… кристально-чистые? — спросил я спутника.

— Интересно… ты намеренно выбрал эту поляну? — с тенью прежней язвительности пробормотал Ю.

— А что? Поляна как поляна. В духе всего остального.

Тем не менее, я ещё раз внимательно осмотрелся. Дюжина сосен возвышалась над нами, расступившись вокруг крохотного лужка, окаймлённого рыжей прошлогодней хвоей. Весь лес в тёмно-бурых тонах. И засохших деревьев уйма — странно, почему их не порубили на дрова, город-то неподалёку?

А это что алеет у самых ног? О, земляника! Пробовал лишь однажды, но ошибка исключена. Хотя в детстве казалось, что ягоды куда крупнее…

— Ю, смотри, что сейчас дам… — слова замерли на устах, когда я оглянулся на юмеми и обнаружил, что тот целенаправленно удаляется, да так поспешно, будто решил сбежать. Откуда силы-то взялись? Ещё мгновение, и деревья заслонили бы его радужную фигуру.

— Ю!!! Ты куда?! — я припустил вдогонку. Почти поравнялся, и тут он остановился, и я — тоже.

Высоко на ветке что-то висело. Сначала показалось, что это мешок тряпья или охотничий силок: солнце, некстати пробившееся из-за туч, мешало разглядеть находку. Затем я осознал увиденное и земляники сразу расхотелось.

Когда-то оно было птицей. Огромной, серой с каштановыми и рыжеватыми подпалинами. Сейчас перья сбились в колтун или вылезли, так что опознать её было затруднительно. Да и не большой знаток я пернатых…

— Сова, — тихо ответил Ю на мой вопросительный взгляд.

— Кому же… понадобилось её подвешивать, да так высоко? — я поморщился. Судя по запаху, добыча пропала много дней назад.

— Кай, это ещё не всё. Присмотрись: она не подвешена. Она повешена.

И правда! За шею, будто человек. А петля-то… петля широченная, даже не затянулась на тонком птичьем горлышке. Изверги какие-то…

— Это что, местные охотничьи обряды? — нахмурился я.

— Не могу знать. Как понимаешь, я весьма далёк от охоты, — буркнул он. — Зато о здешних совах кое-что ведаю. Давай, отойдём.

Он, тяжело опираясь на палку, доковылял до ближайшего дерева и устроился меж корней, выпроставшихся из-под земли. Я сел поодаль, озираясь через плечо на печальную находку.

— А совы что, такие же оборотни, как наши лисы? — Внимательно взглянув на юмеми, я заметил его удивление и хмыкнул. — Ну да, стал бы ты рассказывать о простых животных… Так оборотни или нет?

— Да, но не такие, как кицунэ, — вздохнул тот. — Потому-то их никогда не было много, даже в лучшие времена. Во-первых, они ночные хищники, причём в лесу может обитать всего одна пара и её выводок. Уж очень крупные.

Да, с этим не поспоришь! Таких огромных птиц в жизни не видывал, если не считать сикигами Пламени и саму Огнекрылую. Павлин с раскрытым хвостом, пожалуй, крупнее кажется — но то ведь перья, а само тело не столь велико. Голова — так и вовсе маленькая, и мозга в ней…

— И они столь же разумны, как народ Химико? — поинтересовался я.

— В том-то и беда. В совином виде их одолевают птичьи желания, и назвать этих созданий столь же разумными, как ты или она, язык не повернётся. Они попросту иначе мыслят, мне было бы тяжело объяснить тебе, как именно. Просто запомни, что иначе. Пригодится. Госпожа Химико, кстати сказать, в образе кицунэ тоже больше лисица, нежели человек. Не замечал?

Да, было такое… Наверно, чтобы добывать пропитание, бегая на четырёх лапах и пользуясь одними зубами, следует и думать по-звериному…

— А в человеческом облике? Я о совах, Химико сейчас далеко, к сожалению…

— В человеческом они, по крайней мере, ведут себя, как люди. Диковатые и не слишком общительные. Я знал нескольких, из молодняка. Как эта.

Ки-рин показал на висящее тело. Удостоверившись, что оно принадлежало не просто животному, а существу, подобному мне, я ощутил новый прилив жалости. Вздёрнули, как вора. А если это был паренёк или, того хуже, девушка?

— И, в отличие от нашей подруги, — продолжал Ю, правильно истолковавший мой вздох, — превращаются они, бедняги, не по собственной воле. На рассвете теряют перья и становятся людьми, чтобы на закате вновь одеться в пёстрый наряд. Ещё какие-то особенные превращения связаны у них с луной и её состоянием, но этими тонкостями я не владею. Молодые говорили, что с нетерпением ждут, когда повзрослеют, и луна прибавит им сил. Всё, что мне известно.

Неплохо! На досуге надо бы уговорить приятеля рассказать и о других волшебных существах, хотя тот, конечно, будет упираться всеми копытами. Но мало ли, с кем ещё столкнёмся?

— И что сие означает? — я мотнул головой в сторону повешенного тела. — Это всё-таки силок? Или нет? Петля такая широкая…

— Заметил? — помрачнел юмеми. — Петля затягивалась вокруг человеческой шеи.

Ну и ну! И кто, кроме самих людей?..

— Ю, — с замиранием сердца произнёс я, — а ведь нам не следует здесь оставаться! Не примут ли нас за тех, кто совершил это злодеяние? Волшебные создания никогда не ладили с… моим родом, достаточно вспомнить историю той же Химико.

— А меня ты не принимаешь в расчёт? — скривился тот. — Можешь поверить: только вы, люди, не умеете различать своих и чужих. Ки-рина узнает любое волшебное существо. Узнает и подчинится его воле. Тебе нечего опасаться.

— Хорошо, раз так. Вижу, тебе полегчало?

— Не слишком. Скорее, начинаю привыкать к постоянной слабости. Избегаю резких движений, берегу силы. Не понимаю, — он мазнул пальцем по смолистой коре, понюхал и скривился, — совершенно не понимаю, что за напасть меня одолела!

— Принести земляники? — вспомнил я. — Тут недалеко росла, на травке. Хочешь?

— Спасибо, не откажусь.

Обойдя повешенного по большой дуге, я вернулся на лужок. Потребовалась вся стойкость, чтобы ограничиться только одной ягодкой, самой первой. На всякий случай, дабы убедиться в своей правоте. Ки-и-ислая… должно быть, солнце сюда и не заглядывает! Зато пить будет меньше хотеться.

Пока обшарил всю травяную поросль, заглядывая под каждый листик, сгустились сумерки. Подкрались незаметно — то ли пасмурный день оказался обманчив, то ли в лесу всегда так. Торопясь вернуться, испугался было, что Ю, по своему обыкновению, куда-нибудь запропастится. И выдохнул с облегчением: тот, как и прежде, отдыхал в изгибах корней.

Но не один. На ветке дерева напротив горели глаза — да не глаза, а глазищи, огромные, словно плошки для риса! Я оглянулся: ещё одна пара кругов, мерцающих жёлто-зелёным светом, появилась в отдалении и стремительно приближалась. Тень, размытая в полёте, на миг заслонила тёмное небо над головой. И ещё, и… да сколько же их тут?! Уж явно не одна пара, о которой говорил Ю!

— Не мельтеши, Кай, — ворчливо одёрнул меня ки-рин, я почувствовал лёгкую обиду и успокоился. Выставили недотёпой перед стаей сов-оборотней… тоже мне, горе.

Главное, чтобы не проглотили, как мышонка!

— Устраивайся, — выдохнул Ю, когда мы плюхнулись на подстилку из пуха, мелких пёрышек и каких-то травинок. — Ночёвка предстоит ещё та… Смотри, косточка… осторожнее!

Я порылся в содержимом нашего «футона» и извлёк несколько осколков костей, довольно острых. Интересно, на что ещё здесь можно напороться? Ну-ка…

— Ю! Это же!..

Одно из перьев, взлетевших в воздух, когда я проводил раскопки и походя взбивал подстилку, заискрилось в падении. На ладони оно померцало и, словно подёрнувшись пеплом, угасло, но сомнений быть не могло: то самое. Вот это да! Надеюсь, остальные дары покровителей тоже не замедлят вернуться?

Настроение слегка исправилось. Зря я сетовал на свою безалаберность!

Совы куда-то улетели, проводив нас до дупла. Размеры его были под стать хозяевам. Мы с Ю могли разместиться с превеликим удобством, кабы не одна маленькая каверза: взбираться по стволу не было сил даже у меня, не говоря об измученном юмеми. Одна из птиц, злорадно ухнув, вцепилась мне в одежду, и не успел я ужаснуться треску задубевшей ткани, как очутился в кромешной тьме, на чём-то мягком и не слишком благоуханном. Насколько бережно обошлись с ки-рином, проверить не довелось, но уронили его прямо на меня. Похоже, с нашим воплощением милосердия тоже не церемонились.

Светлячок, словно так и положено, выбрался на волю и куда-то улетел. Обнаглевший подарок! Не пущу обратно. Не из вредности, а в порядке воспитания!

— И что теперь до утра делать? Спать? — протянул я и неожиданно зевнул. Столько переживаний за день… ничего удивительного. Да и прогулка по ночному лесу была слишком долгой и утомила нас обоих.

— А у тебя есть иные предложения? — фыркнул мой советник. — Можешь сплясать. Я полюбуюсь, так и быть. Правда, тесновато, да и темнота — глаз выколи. О, тогда разрешаю спеть!

— У меня припасено кое-что получше пения и танцев. Земляника! Только она за пазухой побывала, сам понимаешь…

— Давай. Как?! Это земляника? Ты что с ней делал, признавайся?

— Для тебя приберегал, — огрызнулся я. — А кто будет харчами перебирать, тот останется голодным. Нет, чтобы похвалить за добычливость!

— Хвалю. Ох, а кислю-у-ущая…

— Ю!

— А я что? Я ничего… Вкусно, говорю. Себе-то хоть оставил?

— Ага!

Не будем уточнять, сколько. Хотя и впрямь, оставил. И на груди, и на одежде…

— Спасибо, Кай.

— Да хватит уже. Лучше ответь, зачем нас сюда притащили? Про запас?

— В птичьем-то облике не поболтаешь, вот и выжидают утра. А в дупло посадили, чтобы поутру разыскивать не пришлось. Говорю ж, хищники, какой с них спрос?

— Понятно… о купании, ужине и подогретом саке можно забыть. Радушные хозяева!

— Пошарь там, в подстилке — авось, вяленую мышку нащупаешь… — с приторной заботливостью в голосе предложил мой товарищ.

— Нет уж, обойдусь! Судя по запаху, там целый склад… ой, Ю! Та птица, которую кто-то повесил на дереве — может, это вовсе и не местные жители? Может, они сами?..

— Нашёл, кого спрашивать. Я теперь во всём сомневаюсь, и в своём разуме — в первую очередь. Как же это раздражает! Словно чутья лишился. Маюсь, ведь не хватает чего-то, а чего — не знаю! Забыл, и вспомнить не могу. Надо бы поспать, но…

Он с горечью хмыкнул.

— Боишься оказаться во сне беспомощным? — догадался я. И прикусил язык: не следовало озвучивать чужие опасения вот так напрямик.

— Хуже, — глухо произнёс тот. — Засыпать боюсь. И темноты, как ребёнок. Засветил бы ты своё пёрышко…

Ничего себе! Я полез было за пазуху, куда припрятал вновь обретённый дар Хоо, но тут юмеми рассмеялся. Да этот мерзавец гнусно потешается! Разыграл, воспользовавшись доверчивостью и беспокойством за него, скотину рогатую! Возмущённый, хотел нашарить дохлую мышь и сунуть кое-кому за шиворот, но мягкий шорох над головой заставил непроизвольно пригнуться. И вовремя: когти полоснули там, где только что была щека, захватив лишь прядь волос на затылке. Вес мягкого, но тяжёлого тела перекинул меня на спину. Что за?..

— Прочь! — Ю, опомнившись, кинулся отдирать от меня нападавшего, но тот отбросил его крылом, черкнувшим меня по скуле. Хорошо, что здесь слишком тесно для полного размаха. И плохо, что ничего не видно, совсем ничего!

Когти рванули на мне одежду, я закричал — нет, пискнул, словно мышь. Но я не мышь! Злость хлестнула бичом, заставила отбрыкиваться и извиваться, уклоняться от ударов клюва. Лицо! Ай…

Вопль прозвучал сдавленно: в рот набились перья и древесная труха. Ю, где ты?! Выплюнув мусор, я заорал изо всех сил, тотчас же вспомнив рассказы брата. Ужас врага — половина победы. Неожиданность — вторая половина. Резкий крик и впрямь ошеломил противника, заставил отскочить. Надолго ли? Я вывернул руку, подмятую моим же собственным телом, и зашарил по земле в отчаянной попытке нащупать хоть что-нибудь увесистое. Пальцы сомкнулись вокруг какой-то деревяшки, обхватили… толстая! Сделал несколько выпадов по сторонам, наугад. Перед глазами встало сражение с бумажными прислужниками Кагуры и то, как Мэй разделалась с ними. Факел бы… животные боятся пламени…

Тупица!

Перо Огнекрылой полыхнуло, не успел я выхватить его из-за пазухи. Да так ярко, что ослепило и меня, и нападающую сову. Лишь на миг увидел я встопорщенные перья и горящие яростью глаза. Заслонил лицо другой рукой, продолжающей сжимать палку. Да это же посох моего спутника! Вот уж и впрямь, кстати пришёлся… Махнул перед собой, но враг, судя по всему, больше не пытался ко мне приблизиться. Свет, обжигавший даже через плотно сомкнутые веки, слегка потускнел, и я решился взглянуть, где эта тварь. И где Ю?

Тот сидел на корточках возле чего-то, наполовину скрытого взбитой подстилкой. А куда делась сова? Неужели?..

Я подполз к лежащему — колени дрожали мелко-мелко, так что вело меня из стороны в сторону, как пьяного — и заглянул другу через плечо. Так и есть, человек. Мужчина. Точнее, мальчик, едва достигший того возраста, когда дарят взрослую одежду и укорачивают волосы на третий ранг. Впрочем, какие у них ранги, у сов? А одежды — так и вовсе нет…

— Перо оставь, — хрипло посоветовал юмеми, когда я попытался засунуть спасительный дар обратно под хитоэ. — Не то снова превратится. Совсем ещё слёток, а заклевать мог до смерти.

— Ладно, — выдохнул я. — Ты почему не помогал?!

Тот молча взглянул на плечо, и я только сейчас заметил, что тёмный хлопок свисает лохмотьями, открывая окровавленный участок кожи.

— Неплохо он тебя приложил… а я думал, крылом! — брякнул я первую попавшуюся глупость.

— Правильно думал, — он передёрнул плечами, недовольно скривившись. Радуйся, что без вывихов обошлось! — Это я сам поцарапался, щепкой какой-то. Он меня только оттолкнул, а я и сомлел, ударившись о стенку дупла. Прости.

— Да чего прощать, боец из тебя сейчас никудышный, — уже мирно произнёс я и обернулся к поверженному врагу. — А с ним-то что стряслось? Или они от превращения всегда сознание теряют?

— Хороший вопрос. Вот и задашь, как очнётся. — Он пощупал биение жилки на шее у мальчишки, удовлетворённо кивнул и повернулся ко мне. — Теперь твоя очередь. Голову к свету, пожалуйста.

— А что? — Я опустил палку на колени и провёл рукой по щеке. О, кровь?

— Забыл, наверно, — сочувственно проговорил Ю и, наказав держать пёрышко ровно, занялся обработкой моего боевого ранения. Что ж, какое ранение, такая и обработка. И на том спасибо.

— Воды нет, чистой ткани нет, — с сожалением пробормотал мой спутник. — Извини, может шрам остаться… небольшой! Да не дёргайся ты!

Шрам?! Не хочу! Чего бы ни говорили, бывают украшения и получше. Проклятая птица!

Я негодующе взглянул на бездыханного подростка, и тут мне показалось, что между его ресниц что-то сверкнуло.

— Скажи, Ю! — окликнул я друга, делая вид, что не заметил притворства нашего пленника. — С чего этот совёнок на меня накинулся? До сегодняшнего дня я даже не слышал о созданиях, подобных ему. Чем я мог ему навредить?

— Должно быть, навредил кто-то другой, — вздохнув, ответил тот. — Дети часто распространяют злость на многих, в то время как виноват только один. Обобщать — ребяческий удел.

Ага, проняло! Губы дёрнулись, будто хотели возразить, но упрямо сжались. Что ж, продолжим!

— Кстати, не ты ли утверждал, что ки-рин священен для всех волшебных существ? — кивком я указал на его царапины. — Выходит, этот полоумный сам не знал, на кого поднял… крыло?

— Боюсь, что старшие его за это по пёрышкам не погладят, — коротко бросил Ю, понимающе взглянув на меня. Догадался!

— И какое наказание ему грозит?

— Посмотрим. Несмышлёный птенец…

— В любом случае, получит по заслугам, — мстительно проговорил я. — Моя несравненная красота будет отмщена!

"Переигрываешь", — прочёл я во взгляде ки-рина, но услышал совсем другое:

— Как гость, получивший вместо уважительного обхождения дурное, ты вправе требовать возмещения ущерба.

— В каком виде? — деловито поинтересовался я. Лежащий беспокойно шевельнулся.

— Да в каком угодно, — легкомысленно отмахнулся Ю. — Можешь… ну вот хотя бы забрать этого парня в услужение.

Что?! Только этого счастья не хватало!

— Чудесная мысль! — «возликовал» я. — А то мой слуга совсем одряхлел от забот и невзгод, а этот вон какой молоденький! Уж найду, к чему пристроить.

Мальчишка взвился с места. Так струна, порвавшаяся от перетягивания, хлещет по лицу опешившего игрока на биве. Однако я давно ожидал чего-то подобного и упредил удар, остановив тонкую руку в полёте. Тот хотел было вцепиться мне в горло, но подоспел Ю, перехвативший его за туловище. И, о чудо, паренёк замер, даже не пытаясь высвободиться!

— Вот так-то лучше, — успокаивающе промурлыкал мой друг. — И впрямь, птенец. Спасибо, что хоть на этот раз поостерёгся меня отталкивать.

— Прости… — едва слышно пробормотал тот. — Я не хотел… тебя… ранить.

— Ага, а меня — хотел! — возмутился я.

Мальчишка презрительно взглянул в мою сторону, мигнул по-совиному круглыми глазами и уткнулся носом в плечо юмеми. Другое, здоровое.

Вот, значит, как?

— А я ещё сомневался, спускать эту детскую выходку или нет. Разумеется, нет!

— Она не детская! — раздалось сквозь сопение.

— А что, взрослая? — я разозлился. — Ты соображал, что делал, воробей хищный?! Налетел на ки-рина и его избранника — вот оно, радушие вашего племени! Ты же убить меня мог, запросто! Спрашивается, за что?!

— Кай, успокойся…

— Не успокоюсь! — перебил я друга. — Ты сам-то на чьей стороне?! Впрочем, лучше не отвечай, предпочитаю не знать. А ты, — я снова перевёл гневный взгляд на подростка, — ты мог для начала разобраться, что к чему? Или совы все такие дурные? И подлые? На беззащитного без предупреждения кидаться!

— Кай, наверняка произошло недоразумение, не кипятись.

— Ю, недоразумения происходят то и дело, и со мной — в том числе. Но не припоминаю, чтобы хоть раз я из-за этого кидался на кого-нибудь с кулаками…

— А я припоминаю…

Ох, вот ведь памятливый не ко времени!

— Но заметь: убивать я тебя не собирался! — неловкая попытка выкрутиться привела лишь к тому, что совёнок отцепился от своего покровителя и зыркнул на меня так, словно я был воплощением мирового зла. Какие глазища! Даже сейчас человеческими не назовёшь: огромные, янтарного цвета. Да и волосы немногим темнее, тугими кольцами падают на лопатки. В толпе с такой наружностью не затеряешься. Это вам не Химико, способная перевоплощаться в кого угодно, не привлекая к себе внимания.

Впрочем, превращения кицунэ явно родственны наваждениям, а здесь ими и не пахнет. Голая действительность, в самом прямом смысле.

— Ю, одолжил бы ты этому юному негодяю верхнюю одежду, — уже спокойнее предложил я. — Чай, не в купальне сидим. К сожалению…

Мой мудрый советник решил не спорить и покорно завозился с застёжками. Накинул куртку на узкие плечи. Потрепал притихшего виновника по щеке, тот моргнул, но не отстранился.

— Мир? — улыбнулся юмеми.

Мальчишка кивнул. Ну да, ведь с кем именно мир — не уточнялось…

— Как тебя зовут?

Только Ю, повторивший мой вопрос, удостоился ответа.

— Фуурин.

Что ж, вполне совиное имя. И звенит, как бубенчик на ветру. Подходит.

— Так с какой стати ты решил напасть на меня, Фуу-кун?

— Не смей меня так называть!

— Как хочу, так называю, — ухмыльнулся я. — Если решу взять в услужение, могу и вовсе другое имя дать. Скажем, Воробей. Хищный, разумеется.

— Кай, ты совершенно не умеешь общаться с детьми…

— Да, с нахальными сопляками нянчиться не обучен… Тогда сам спроси, что ему в башку стукнуло?

— Малыш, ты не мог бы прояснить положение дел?

Я фыркнул. Тоже ещё, малыш выискался! Лет тринадцать, по виду. В таком возрасте некоторые уже первые должности получают. К примеру, Хономару.

А этот — желторотый ещё. Совсем как я. Даже стыдно из-за такого сходства…

Птенец неуверенно посмотрел в мою сторону, придвинулся под крылышко к юмеми и, наконец, почтил нас ответом.

— Я просил, и мне разрешили. Этого… сказали, можно! Право мести священно. А тебя трогать не велели, да я и сам не вчера из яйца вылупился.

Что?!

— Что я вам сделал?!

— Ты человек!

— С каких пор этого достаточно, чтобы убивать? — опередил меня Ю.

— С тех пор, как люди стали убивать нас! Сначала родителей, потом… сестру. Выследили её, застали врасплох во время дневного сна, когда мы слабые и не можем дать отпор. Она единственная, кто у меня оставался. Фуурити была добра ко мне, всегда. Даже когда мы были птенцами, не хватало корма, и у неё было право съесть меня, как у старшей в выводке!

Съесть?! Они питаются друг другом? Омерзительно!

— Кай, прошу тебя, не делай поспешных выводов. Я же говорил: у них своё мышление. Не суди о чужих законах по человеческим. Фуу, прости, что прервал твой рассказ, продолжай.

— Она не пролила ни капли их крови, а они повесили её, совершенно беззащитную! Я же спал в родительском дупле… здесь. И остался один. Даже тело снять не смог. Они ведь частенько ходят этой дорогой, вдруг бы заметили? Я другое сделал, лучше!

Он замолчал, прикрыв глаза.

— Что же ты сделал, малыш? — мягко спросил ки-рин. А то непонятно! Последствия мы видели.

— Воззвал к своему роду, дождавшись полной луны. Её свет переносит наши голоса на большие расстояния, и всю ночь в грязном человеческом городишке горели огни, так перепугались эти подонки! Они слышали, что мы отомстим. Они знали, что им не жить!

Мальчишка злобно посмотрел на меня, словно гордясь содеянным. Неужели он не понимает?..

— И что же было потом?

— Потом, — сузил глаза совёнок, — началась охота. До ночи тёмной луны мы не могли нанести решающий удар. Но лишь немногие отваживались заходить в лес после наступления сумерек! Смельчаков мы приветствовали с радостью — мой маленький лес не прокормил бы такую стаю. Слетелись все совы Фунао! Народ наш разрознен и немногочислен, веками его истребляли, но такой войны, как начиналась теперь, эти земли не помнят. А днём люди прочёсывали и выжигали лес. Проклятые трусы спалили бы всё, до последней веточки, если бы не дожди. Сама осень поспешила нам на подмогу.

— Осень?! — хором вскричали мы с Ю.

Как, осень?! Даже если из-за пребывания на Хорае мы путаемся в днях, сейчас должен быть Месяц Света!

— Праздник Благословенных Вод уже завершился? — юмеми тоже пребывал в недоумении. — Это летнее солнцестояние, — пояснил он для мальчика.

— А, Бесконечный День, мы его не почитаем! — Фуурин по-птичьи склонил голову набок. — Так он три месяца назад как миновал. Тогда моя семья была жива!

Месяц Светлого Металла? Последний, предшествующий увяданию Тёмной Половины Года? Мы потеряли на Острове Блаженных столько времени?! Я негодующе уставился на Ю, тот встретил мой взгляд и передёрнул плечами. Ладно, поговорю я с тобой… потом.

А я-то терялся в догадках, почему так холодно! Мало того, что север, так ещё и осень! Почему же Хорай выкинул с нами столь злую шутку? Или у задержки есть какой-то смысл?

— Так… ладно, — я решил перенести размышления о коварной природе острова на более подходящее время. — А… а что такое "тёмная луна"? Новолуние?

— Да, — ответил мой всезнающий ки-рин. — В это время разрушать проще всего, а созидать — почти невозможно. Вы избрали подходящее время для призыва цунами. Но как вам это удалось? Признаться, я и не предполагал, что совы владеют сколь-либо сильным волшебством.

— Погибли… многие, — неохотно пробурчал малец, исподлобья глянув на Ю. — И эти смерти — тоже на совести таких, как ты!

Последнее, конечно, относилось к моей особе. Я потянулся и развернул паренька к себе. Тот отдёрнулся было, но юмеми предостерегающе положил ладонь ему на плечо, и Фуурину осталось лишь подчиниться. Да, в который раз убеждаюсь, что спутник у меня — единственный в своём роде.

— А теперь послушай, что говорят старшие, — прошипел я, поймав взгляд мальчишки и удерживая его своей волей. — Тот, кто делает выбор, несёт за него ответ! Не вынудивший к жёстким мерам. Не виновник возникновения самой необходимости выбора. А тот, кто принял решение, он один. У тебя был выбор: покинуть эти леса или мстить. Ты предпочёл второе. Это твоё право и твой поступок. Но не надо перекладывать его последствия на чужие души! Есть старая поговорка: кто мстит, копает две могилы. У вас, должно быть, не хоронят в земле, да и у нас этого не делают уже давно, но смысл ты уловил?

— Я засыплю её листьями дуба, укрою душистой хвоей, — напевно заговорил мальчик. Его глаза немигающее уставились в никуда. В глубину собственной скорби. — Трава на поляне мягче материнского пуха, и в безлунной ночи успокоится её сердце. Но не раньше… — он запнулся и посмотрел на меня, — не раньше, чем последний человек покинет наши земли! Эта песня древнее вашей поговорки!

Боги, как же я устал…

— На городской площади, — медленно произнёс я, — валялась клетка, сплющенная ударом волны. Пичуга, что жила в ней, тоже чем-то провинилась? Скажи, а жёны и дети этих людей причинили тебе много боли? За них тоже найдётся, кому мстить — у многих остались родственники, живущие по соседству. Вы уничтожили сотню, и тысячи справедливо возненавидят вас. Право на месть священно, говоришь? Так спроси его, — я указал на Ю, — спроси его, он божество! Он ответит тебе, почему в мире столько горя, и почему день ото дня делается всё хуже!

— Ки-рин милосерден, — мальчишка, отведя взгляд от моего лица, не поднимал глаз на юмеми. — Он добр даже к таким, как ты!

— Фуурин, — голос Ю был таким ласковым, что как-то не по себе сделалось, — Фуурин, этот человек — служитель Пяти Сил и будущий император. К словам, произнесённым им, стоит отнестись с уважением, а жизнь его бесценна. Или ты подвергаешь сомнению мой выбор?

О да, наш хитрец в своей стихии! Поймал — так поймал.

— Бесценна? — оторопело повторил совёнок, хлопая огромными глазами. — Ты поручаешься за него?

Вот с этого и надо было начинать!

— А разве я не поручился ещё там, на поляне? — поднял брови юмеми. — Впрочем, тебя же тогда не было, я бы запомнил столь юного слётка. Кстати, куда исчезли остальные? Мне уже давно хочется подышать свежим воздухом.

— Да, зачем нас засунули в дупло? — поддержал я его.

— В лесу возможно всякое, — уклончиво ответил тот. Не на таких напал!

— Фуурин. Правду! Я требую.

— Тебя обижать никто не собирался! — воскликнул мальчишка и вскочил на ноги. Отпрыгнув на шаг, он прислонился к морщинистой древесине. — Мне дали право на возмездие! Это честь, и это справедливо! Последнего человека в этих землях — мне!

— Я чётко и внятно запретил его трогать, — задумчиво проговорил юмеми и посмотрел на меня. — Кай, что ты об этом думаешь?

— Думаю, что отсюда надо бежать, что есть мочи, — сообразил я, до этого тупо глазевший то на одного, то на другого. — Мало ли, какой ещё способ обойти божественный запрет у них подготовлен?

— Согласен, — кивнул он и грозно посмотрел на присмиревшего совёнка. — Поможешь нам выбраться с острова — будет тебе моё прощение. Нам обоим, слышишь? Живыми и невредимыми. Чего молчишь? Ты сильно опечалил меня своими поступками. Этим, — узкий ноготь очертил прореху в ткани. — И всеми остальными.

Ага, именно в такой очерёдности. Милосердный ты наш…

— Но как мне уберечь твоего спутника? — вскрикнул Фуурин, затравленно переводя взгляд с меня на юмеми. Что, птенчик, теперь осознал, что не всё священное является добрым? Молодец Ю, умеет детишек наставлять. — Они сказали, что летят в город — убедиться, что все мертвы. Но скоро вернутся!

Так чего мы теряем время попусту? Эх, знать бы с самого начала, какую пакость задумали наши гостеприимные хозяева — не занимались бы длительными увещеваниями. Ки-рину достаточно приказать. Хотя достаточно, да не совсем… Нет, не будем поддаваться отчаянию прежде срока!

— Тогда поступим следующим образом, — рассудительно предложил я. — Погасим пёрышко, и ты покроешься перьями. Это ведь быстро? Или снова будешь мучительно приходить в себя? — паренёк помотал головой, и я продолжил: — Подхватишь нас когтями за одежду и вытащишь наружу. Справишься? Славно! Этот лес наверняка знаком тебе до последнего листочка, а им — нет! Вот и постараемся прошмыгнуть незамеченными. А утром разыщем лодку и отбудем восвояси. Годится такой план, Ю?

Я обернулся к своему советнику, тот пожал плечами. Что ж, сочтём за одобрение.

— А это настоящее перо… Огнекрылой? — робко спросил Фуурин, впервые обратившись ко мне без нападок. Милый мальчик, когда не клюётся.

— Да у меня тех перьев… — заявил я, повертел означенным предметом перед носом восхищённого подростка и спрятал спасительный дар за пазуху. — Так что, будь со мной почтительнее, нежели прежде… и не бросай с высоты, ради ки-рина!!!

 

Глава 3

Неожиданность

(Утро Второго Дня Земли месяца Светлого Металла, 499-ый год Алой Нити)

— Сколько их тут? — я сжал локоть Ю, как только Фуурин тихонько ухнул, сообщая, что опасность пронеслась мимо. Один раз мы едва не попались, рискнув пересечь небольшой лужок и не заметив сову, сидящую на дереве. Наш проводник, хоть и знал эти места лучше своих сородичей, был ещё птенцом, не опытным в охоте. И тем более, не привык чувствовать себя добычей.

Сову юмеми усыпил прямо на ветке, исчерпав тем самым остаток сил. Несвоевременно…

— А ведь какая-то часть ещё погибла, призывая цунами, — пробормотал он, тяжело опираясь на меня. — Надеюсь, они скоро вернутся по домам. Или в лесу живой души не останется.

Кстати, последнему пора бы и поредеть! Или мы так медленно крадёмся от сосны к сосне? Темнота — глаз выколи. Ой. И не только глаз!

— А если мы выберемся на берег, а они нас там и поджидают? — шепнул я, огибая муравейник. — Осторожнее, лучше справа!

— Не знаю, Кай. Постараюсь призвать их к порядку, — неуверенно ответил ки-рин.

— Надеюсь, представления о порядке у нас совпадают. Стой! Что-то Фуу твоего давно не слышно. Ему можно доверять, как ты считаешь?

— Уй-уй!

Что ж, откладываем вопрос и перебираемся поближе. Как бы не спутать крик нашего совёнка с чужим… В этом тоже приходится полагаться на Ю, как и в направлении. Долго ещё перебегать от ствола к стволу или нет? И сколько осталось до рассвета?

На крайний случай, за пазухой припрятан самый весомый довод. Но рассеет ли он тьму в достаточной мере, мы же теперь не в замкнутом пространстве?

Юмеми едва не поскользнулся на влажных корнях, я перекинул его руку через плечо. Всё, отпускать больше нельзя.

Что-то пролетело над головой, расплескало воздух, словно воду. Опустилось неподалёку, замерло. Я уже отработанным движением пригнул Ю к земле и накрыл собой. Надо же, его сердце бьётся так медленно, а моё колотится, словно мотылёк о бумажные сёдзи! За двоих.

Скрежет раздался у ближайшего ствола. Ю зашевелился, отвёл мою руку, выпрямился.

— Геру? — слабо произнёс он.

— Многоцветный? — раздалось в ответ. — Какая встреча… я ждал.

Ну конечно! Кое-кто и шагу ступить не может, чтобы не натолкнуться на старого знакомого! Одно хорошо: судя по спокойному миролюбию в хриплом голосе, перед нами не враг. Интересно, а на помощь можно рассчитывать?

Хрустнули веточки, что-то тёплое прижалось к моему боку. Фуурин. Перепугал, негодяй! А сам дрожит, точно призрака увидел. Кого же мы повстречали? А ведь и словечком не обмолвился, что в лесу водится кто-то ещё, кроме сов и обычных зверушек…

— Геру, прикажи им покинуть эти места.

— А слова Хранителя Земель не имеют больше власти? Впрочем, от тебя веет столь противоречивыми чувствами, что любой усомнится в твоей божественности. А бедные птицы, они так рассержены… Зачем покровительствовать этому человеку? Его участь решена.

— Уж не вами ли? — осведомился я, почувствовав, как Ю подался назад. — Кем бы вы ни были, над моей судьбой властны силы рангом повыше.

— Резко, мальчик мой. Излишне резко. Я не люблю, когда словами рубят, словно топором.

Ага, и это взаимно. Я потрепал совёнка по взъерошенным перьям и поднялся на ноги.

— Признаться, тоже этого не одобряю. Но вероломства не одобряю ещё сильнее. Или я ошибся, сочтя, что вы с моим ки-рином — старые приятели?

— Гм-м… Многоцветный, с каких пор ты стал чьим-то? А что, тот юноша, с которым ты гостил у нас последний раз, уже не при делах?

— Это было дюжину веков назад, — сухо заметил Ю, к которому только сейчас вернулся дар речи и, видимо, небольшая толика сил. — Не припоминаю, чтобы я вас знакомил.

— Конечно, ты приводил его в лес на южном острове Кинао, к другому Геру. Но это не имеет значения, наши корни сплетаются в единую сеть там, ниже дна морского. Что известно одному, то ведомо каждому.

Замечательно! Уж не дерево ли с нами беседует? Неужели в нём поселилась чья-то душа, как было с моей матерью?

— Это многое объясняет… — задумчиво молвил юмеми.

— И даёт многое. Я могу рассказать тебе, как живут люди в селениях возле Фумори, и по реке Китанге, и вокруг Безопасного Залива, и на острове Дате-сама, который щитом прикрывает их земли от губительных западных волн. Здесь, в маленьком лесу на севере Юкинао, я нахожусь в гуще всех событий.

— И как они поживают, мои будущие подданные? — воспользовался оказией я.

— А, вон оно что, — протянул Геру, обращаясь явно не ко мне. — Ну да, при связывании двух Нитей ты всегда выглядишь бледновато, друг мой. Но сейчас и вовсе на себя не похож. Глупая затея с этими Нитями, тебя предупреждали.

— Геру, давай обсудим мировые основы позже? Я действительно устал, и… пить хочется нестерпимо.

— У моего подножия струится маленький ручеёк. Пей. Он чистый, насколько это возможно после всего случившегося.

Я проводил юмеми к воде, блеснувшей в лунке среди замшелых корней. А ведь светает! В прежней темноте и пальцев на руке видно не было. А сейчас различаю и воду, и лицо Ю, склонившегося над бледными ладонями. И ствол, мощный, в три обхвата, возвышающийся над нами. Сосна? Нет, хвоинки я бы приметил. Листья, напоминающие крылья ночного мотылька. Гинкго, кое-где именуемые итё. У нас эти деревья считаются священными, и, судя по всему, неспроста.

— Вы имеете власть над обитателями леса? — обратился я к Геру с гораздо большим почтением, нежели ранее. — И над совами в том числе? Я правильно понял?

— Потребно ли отвечать тому, кто не следит за собственными словами? — проскрежетало в ответ.

О, теперь ясно, в кого они здесь такие. Совёнка поставить на место удалось, объединёнными усилиями. А вот его покровителя…

— Господин Геру, простите великодушно. Не каждого порадует известие, что его можно списывать со счетов.

— Вечно ты выбираешь нахалов, Многоцветный…

— Я не выбираю!

— Он не выбирает!

Ответы прозвучали настолько слаженно, что я фыркнул, а ветка над нами так и зашлась скрипением. Не получить бы по макушке!

— Ну а ты чего затаился, младший в выводке? — продолжал Геру. — Старейшинам дорогу заступить не побоялся, а передо мной робеешь. Ишь, глазастый какой. Разве я вам, совам, зло причинял?

Фуурин только пискнул в ответ, неуверенно.

— Впрочем, тебе-то откуда знать? — продолжал тот баюкать его мерными поскрипываниями. Совсем иначе разговаривает, чем со мной! — Должно быть, и не ведаешь, кто я. Давно не просыпался старый Геру, ох и давно… Родители, чай, сказками тебя не баловали? Так слушай! Первая Геру проклюнулась на свет в тот же день, когда острова Фунао выступили из глубин Млечного моря. Подобно тому, как твой клювик расколол скорлупу, её росток пронзил земную толщу, и память об этом ликовании мы храним в себе, каждый из нас. Серебряные плоды Великой упали в почву, раскатились по всему свету, и так появился род итё. Те, кто рождаются из плодов, зовутся Геру. А побеги от ствола или ветка, укоренённая в земле, будут простыми деревьями гинкго, послушными нашей воле. Захотим — вырастут соразмерными красавцами, каких полно при человеческих алтарях и храмах. А понадобится — станут уютным жилищем. Долго я твой будущий дом пестовал, чтобы и ствол был крепким да могучим, и дупло — просторным, не гнилым. Чтобы корни такую громаду выдерживали, поили…

— Геру, — раздражённо начал Ю, уступивший мне место у родника, — может, у тебя времени и полно, а у некоторых, уши развесивших, его в обрез. Скажи совам, пусть летят по домам! Как ты вообще допустил такое положение вещей?

Ветка над нами накренилась, крона вздохнула.

— Всё не так просто, Многоцветный. Всё не так просто…

— Да я заметил!

— Так чего допытываешься, если заметил? Тяжко нам последнее время. Словно какая-то сила ветви к земле клонит, колыбельной смерти усыпляет, а корни из глубин не воду выкачивают, а нечто безвкусное и тлетворное. Птицы тоже это чувствуют, вот и свирепствуют почём зря. Что происходит, Многоцветный? Почему наша власть утекает, как вода в песок?

Мы с Ю переглянулись, лицо последнего в серых сумерках выглядело ещё более встревоженным, чем прежде.

— И давно?.. — спросил он.

— С дюжину вёсен, как началось, — помолчав, ответило дерево. — Точнее сказать не возьмусь, всё как в тумане. Несусветное творится, неужели не замечал? Землетрясения участились да окрепли, цунами то и дело прочёсывают берега мелким гребнем, будто разыскивают кого-то. Люди раньше в лес с почтением заходили, а теперь рубят так, будто извести задумали. Словно не их детям жить. А звери, вместо того, чтобы в чаще скрываться, нападать принялись. Гости — в ответ, и уже не вспомнить, кто бросил в почву семя раздора. Сорняк взошёл — почище иного дерева. Не понимаю, Многоцветный, как же ты недоглядел за нами? Ещё меня укоряешь…

Юмеми понурил голову, и мне стало обидно за друга. А сами — дети малые, не соображают?! И откуда тому, кто с рождения не покидал Кёо, знать о происходящем на Фунао? Хорошо, могу предположить, откуда… Но помешать-то чем он мог? Ничем!

— А вы ради красивых листьев здесь растёте? — хмуро посмотрел я на Геру. — Лишь бы на других сваливать! Сами говорите, что птицы вам подчиняются — вот и нечего на ки-рина пенять.

— Ещё не так запоёшь, мой мальчик, когда на престол усядешься, — сухо заметил тот. — Если я правильно представляю, что творится на других островах, то не страна тебе обещана, а подарочек, каких и не видывал. В страшном сне.

Спасибо, не дурак. Что-то подобное и предполагал.

Отвечать я всё же не стал и просто пожал плечами. Хотя…

— Так совы внимают вашим словам или тоже от, м-м-м, ветвей отбились? — вопрос был задан без обиняков. Ответ получен такой же.

Что-то спикировало мне на плечи, обхватило спину — прямо поверх свежих рубцов от когтей тэнгу! Кто-то крикнул — слов я даже не расслышал, боль затмила разум. Невыносимо… Ноги оторвались от земли, но тут же я ощутил толчок, взорвавшийся в теле и растёкшийся по нему новой мучительной волной. Хватка разжалась, я оказался на земле, успев перекатиться на бок. Надо мной мелькали крылья, взбивающие воздух, то и дело задевающие по лицу, а мохнатые лапы поднимали бурю из опавших листьев. Руки сомкнулись подмышками, я вскрикнул, но это был Ю.

— Беги! — он рывком подтянул меня к себе, в сторону от сражающихся, и тотчас же занял моё место, сбитый с ног случайным ударом крыла.

— Опомнитесь!!! — раздалось сверху, и это был вовсе не скрип. Дерево гудело, словно военный барабан, листья и старые сучья так и сыпались вокруг нас. — Разума лишились?!

Ю застонал откуда-то из гущи схватки. Я схватил сук, только что заехавший мне по уху, и принялся увещевать сцепившихся сов, не разбирая, кому достаётся больше. Фуурина жалко, но родной ки-рин дороже!

На одном из взмахов обнаружилось, что в руках у меня вовсе не палка, а знакомый цуруги, подаренный Тигром. Меньше всего меня сейчас волновало, откуда он взялся. Удар скользнул по перьям плашмя, но одна из птиц отскочила в сторону, волоча крыло. Тут я с замиранием сердца осознал, что для меня все совы на одно лицо, и отличить нападающего от защитника не представляется возможным. Животное, которому повезло чуть больше, торжествующе ухнуло и вперевалочку припустило к раненому; тот ретировался за ближайший ствол, где битва, судя по шуму, возобновилась.

Я решил не дожидаться выяснения, на которой из сторон оказалась удача в моём лице, и кинулся к Ю. Тот, ошалело мотая головой, сидел на земле.

— Жив?

— Позже выясню. Руку…. дай.

— Уходите, я бессилен их остановить!

С этого и следовало начинать, пень трухлявый! Сколько времени потратили! Могли бы уже в лодке сидеть.

— Берег в какой стороне?!

— Как раз там, куда смотришь, человек. Сзади!

— Что?.. — не успел я сообразить, как Ю уже толкал меня в сторону. Ещё одна сова, развернувшись чуть ли не на кончике крыла, налетела на меня, но я успел защититься мечом. Тати держать едва умею, а уж эту древность… Короткий, но такой тяжёлый и неповоротливый!

Проклятье, ещё одна птица! Выставил клинок остриём — увернулась. А предыдущая идёт на второй заход. Ну да, сверху полянка Геру — как на ладони, сейчас стаей налетят…

— Прекратите!!! — закричал Ю, снова поднимаясь с земли, куда упал от слабости. — Я, ки-рин, говорю вам: прекратите! Не трогайте его!

Ага, так они и послушались… Тени мечутся среди деревьев, уже достаточно светло, чтобы разглядеть, как их много. Светло? Перо, остолоп!

Я перехватил меч одной рукой, выхватил подарок Хоо, повелительно махнул им в сторону ближайшего противника… и ничего не произошло.

Совсем ничего.

Пёрышко вело себя, как обыкновенное. Вон, рядом такое же в воздухе крутится…

Поворот, выпад! Со спины норовят, подлые… Ох! Ещё одна сова налетела сбоку, пока первая уклонялась от меча. Я успел присесть, выставив локоть, и он до самого плеча оказался разодран в кровь. Нет, не успеть… Угасшая надежда — где-то под ногами, но какая теперь разница?

Сразу два тела врезались в моё. Я упал, и снова, как прежде, они сцепились в клубок из клекочущих перьев. Мальчишка дал слово защищать меня. Презренного, ненавистного чужака… Защищать до конца.

Не знаю, что произошло в то мгновение, но следующее помню отчётливо: я стоял распрямившись, воздев пустые руки к небу, и что-то кричал. Это длилось всего несколько ударов сердца, а затем в чаше моих ладоней заалел, заискрился огненный шар.

Это стремительно всходило солнце.

— Ну что? — по десятому разу осведомился я у спутника. Тот, наконец, управился с перевязкой, бледнея от вида крови, однако не доверяя тонкое дело целительства моим дрожащим рукам. Неужели после боя всегда так? Хономару и впрямь герой, в жизни бы не привык!

— Ничего смертельного, — устало повторил Ю, проведя рукой по спутанным волосам спящего подростка. — И всё же боюсь, что здесь ему покоя не дадут.

— Мстительные твари, — процедил я.

Упомянутые существа бежали с первыми лучами рассвета. Именно бежали — лететь было не на чем. Хорошо, что в человеческом облике они слабеют и спешат укрыться от посторонних глаз. Как своевременно взошло солнце!

— Думаешь, приживётся вдали от родных земель? — с сомнением посмотрел я на Фуу. — Горькая участь — одиночество до смертного часа…

— Смерть — тоже не сладость, — отрезал ки-рин, вытирая испарину с нахмуренного лба. — А долг — предмет обоюдоострый. Он обещал защитить тебя, теперь твоя очередь.

— Да я не отказываюсь, просто… Понимаешь, у Химико есть Ясу, и то иногда кажется, что ей больше жизни хочется увидеть себе подобных. А Фуу… кто станет утешением ему?

— Поживём-увидим. Где там берег, Геру?

— По правую руку, — уныло прошелестела листва над нами. — Простите…

— Есть вещи, неподвластные даже богам, — по голосу Ю чувствовалось, что доверие к старому чурбану пошатнулось. — Постарайся умиротворить своих детей, если получится. И передай другим Геру…

— Мы уже знаем.

— Тем лучше. Прощай.

— Ослушавшийся ки-рина лишается небесного милосердия, — золотые мотыльки листьев закружились над нами, словно обронённые слёзы. — Прости их, Многоцветный. Прости их тоже. Прости нас всех.

— Если бы всё зависело от моего прощения… — уклончиво ответил тот и потянул меня за руку. — Идём, я восстановил достаточно сил, чтобы не быть тебе обузой.

— Постой-ка! — Обернувшись к гинкго, я поклонился. — Если мои слова имеют хоть какой-то вес, в чём, конечно, сомневаюсь — я не держу зла. Мне больно и обидно. Непонятно, что происходит, и страшно представить, чем обернётся случившееся, но… Народ, в котором рождаются такие дети, — подбородок мой указал на мерно дышащего Фуу, — отвергать рано.

Цуруги согласно зашипел, когда я протискивал его через пояс. Пёрышко… которое из них моё? То есть, Огнекрылой… А, без разницы, возьмём хотя бы это, самое рыжее.

— Мир тем краям, куда лежит ваш путь, — донеслось до меня, когда я подхватил на руки лёгкое мальчишеское тельце, развернувшись уходить. — И надежду — этим.

Мы ничего не ответили. Что тут скажешь, когда не остаётся иного, кроме надежды?

Нести Фуу оказалось не так просто, как думалось вначале.

— Как ты считаешь, если перебросить его через плечо?.. — пропыхтел я, когда деревья расступились перед нами и вдалеке засверкала водная гладь. Здесь, на опушке, уже встречались молоденькие сосенки со светлой хвоей, а земля утопала в черничных кустах, вознамерившихся дотянуться до их макушек. Ягод я не заметил, а жаль.

— Раненого? Не может быть и речи, — ответил Ю, тяжело опирающийся на свой любимый посох. — Сменить?

— Не может… быть… и речи, — передразнил я, с успехом, сомнительным из-за одышки. — Тогда отдохнём… возле этого дерева. Нет… того.

Не дожидаясь, пока я продлю путь ещё на десяток шагов, юмеми опустился под сосенкой и принял из моих рук крепко спящего совёнка.

— Это ты его так славно усыпил? — спросил я, когда вернулось дыхание.

— И я, и солнце. Ночным созданиям тяжело противиться его чарам.

— Да-а, солнце сегодня взошло как нельзя вовремя, — я отвернул край широченного рукава хитоэ и подёргал повязку на руке, исполосованной когтями. Ю тотчас же пресёк мою разрушительную деятельность, шлёпнув по здоровой.

— Нижней одежды больше нет, имей в виду!

— Да и верхняя на исходе, — усмехнулся я.

И правда: рубаху пришлось порвать на перевязочную ткань. Во что было укутать нашего юного спутника, как не в ханьскую куртку? Теперь её хозяин щеголял в одних штанах и туфлях, чем был справедливо недоволен.

— Следующая очередь — твоя, — мстительно предупредил он. Я посмотрел, как он прячется от ветра за стволом, обхватив предплечья руками, и, кривясь, стянул с себя хитоэ. Не повезло с погодой! Хотя, разве с чем-то повезло?

— Ты тоже не знал, что сейчас осень? — Не желая слушать гордых возражений, я накинул на него «верх». — Да прекрати, сейчас пойдём — и согреюсь.

— Тогда идём.

— Хочешь, чтобы у меня руки отвалились? Дай передохнуть. И ты на вопрос не ответил…

— Зануда. А вот и не знал! На Хорае времени не существует, в открытом море всё едино, а среди деревьев уже не до того стало. Ой, гляди, кого я вижу?..

— Ю!..

— Нет, не увиливаю! Просто твой маленький приятель вернулся, — высокомерно обронил тот, кутаясь в хитоэ.

Что?! Ах ты, насекомое! Где можно было пропадать столько времени?!

Пока я отчитывал гуляку, с виноватым видом покружившегося над головой и нырнувшего за ухо, юмеми упивался происходящим с плохо скрываемым торжеством на лице. Дескать, "я же говорил, никакой пользы!"

— Может, он окрестности разведывал, — сощурившись, «заступился» он. — По ту сторону пролива. Или до Миясимы слетал — и обратно.

— Хорошая мысль, — вздохнул я, оставив светлячка думать о своём поведении. — Сказать по правде, она меня посетила, как только мы познакомились с нашими радушными хозяевами. Думал: а что, если переправиться с их помощью на Кинао, поближе к Фумори? Оттуда сообщение с Тоси неплохо налажено, говорят…

— Уж они бы нас переправили… Нет, Кай. Даже в дружеском расположении не всякий пойдёт на то, чтобы таскать на себе чужаков. Лично я бы…

— Как?! Ю, неужели ты, стрясись что, не покатал бы меня на спинке?! — возмутился я, оскорблённый в лучших чувствах. — Не верю!

— Я? На спинке? Нашёл скакуна! — фыркнул тот.

— Значит, такой ты друг? Отдавай назад хитоэ!

— Ну и бери!

— Да ладно, я пошутил. А что, и впрямь не покатаешь?

— Кай, пойми меня правильно. Я. Не. Конь. Я ки-рин.

— Всё равно, с копытами… Ладно, твоя взяла. Хотя… дай-ка разомнусь сначала!

Поднявшись, я медленно попятился, со стоном выгибая спину и громко сетуя на онемевшие конечности. Шаг назад, два, три… хватит.

Молниеносно развернувшись, я вломился в заросли черничника и в три прыжка настиг соглядатая. Маленький человечек опешил от внезапности нападения, но тотчас же опомнился, так что из кустов я выбрался исцарапанный, словно нырнул в шиповник или тёрн. Зато с добычей, брыкающейся и кусающейся!

Свалив противника к ногам вскочившего Ю и присев для верности сверху, я, наконец, рассмотрел лазутчика. И снова застонал. Дети… кругом одни дети! Этому-то чего не спится?

Обмякнув, словно молодой соколок в руках птицелова — что было весьма близко к истине — пленник оставил попытки вырваться, переводя ошалелый взгляд с меня на юмеми. Тоже миловидный, хоть и чумазый. Совёнок, одним словом. Только чёрненький и с лучистыми тёмно-серыми глазами. В отличие от Фуу, вполне сошёл бы за обычного мальчугана.

— Вот ведь твари! Мало того, что со всех Фунао слетелись, так ещё и птенцов притащили! — вознегодовал я. — Ю, ну что с ними делать?!

— А ты уверен, что это сова? — с любопытством склонив голову, мой товарищ отвёл растрёпанные пряди со лба пойманного. Зубы лязгнули у самого запястья, я тряхнул паренька от души, и тот взвизгнул, тоненько… и по-девичьи! Слёзы хлынули из глаз, несмотря на закушенную губу. О боги…

— Та-а-ак, — медленно произнёс я. — Вот, чего мне в жизни-то недоставало…

— Отпусти сейчас же, грязный насильник! — пробилось меж всхлипываний.

Это она мне?! Ну да, чистотой никто из присутствующих не блещет, но касательно прочего…

— Грязный насильник с радостью воздержится от прикосновений к жертве, способной замарать его вдвойне, — сухо ответил я. — Но при одном условии. Не убегать!

Презрительный поворот головы чудесно сроднил девчонку с Фуурином. Эх, молодость…

— Иначе свяжем! Эй, где там у нас?..

— Хорошо, не буду убегать!

— Отлично, потому что верёвкой мы так и не разжились. Ясно? — усмехнулся я, убирая руки, однако не спеша предоставлять пленнице полную свободу действий. — Сама посуди, разве насильники станут бродить по здешним лесам без верёвок? Без них, знаешь ли, и не понасильничать всласть…

— Я собиралась сказать, «разбойник», — пробормотала девушка, борясь с неловкостью.

— Не менее обидно, но вполне объяснимо, — вздохнул я и сдвинулся в сторону. — Садись и чувствуй себя, как дома.

— Очень любезно с вашей стороны, — ответила она без тени улыбки. — Простите, вы столь внезапно набросились на меня, что я испугалась и вела себя недостойно. Приношу извинения!

Она склонилась до земли, сложив ладони перед собой; коротко обрезанная чёлка заслонила глаза.

Ничего себе!

— Это я должен просить прощения у благородной особы за грубость поступков и несдержанность нрава! Так вы не сова?

— Какая сова? — удивилась та. — Господин шутить изволит? И я вовсе не благородная особа.

— Правда? — хмыкнул я. — Тогда добродетели местных селянок воистину достойны Небес! Девушка, кого вы пытаетесь обмануть, с вашей-то правильностью речи?

— И полным незнанием здешних бед, — прибавил Ю, до этого молча наслаждавшийся переговорами. — Уж поверьте, жительницы ближайших поселений при слове «сова» вели бы себя гораздо интереснее. Как вы здесь оказались, можно узнать?

— И сумели остаться в живых, — не сдержал любопытства я.

Девица глянула на Ю, затем снова обратила взор ко мне, видимо, сочтя за главного. И впервые заметила Фуурина, скрытого высокой травой.

— Что… кто это?! — вскрикнула она, отшатнувшись. — Что вы с ним сделали?!

— Это не мы, — поспешил внести ясность я. — Это здешнее зверьё. Очень опасное место! Потому и удивился, обнаружив в кустах чужака, и принял вас за одну из сов по той же причине. Что скажете, красавица? К слову, позвольте услышать ваше имя.

— Коюки, — поклонилась она. — Из дома Сэйрю, что находится в Северной Столице Тоси.

Мы с юмеми переглянулись. Девушка с водяным именем, означающим "лёгкий снег", и родом из Тоси? Такая встреча не случайна… Я поискал сходство с Кагурой, но сравнивать набелённое лицо озлобленной пожилой женщины с юной, но замурзанной мордашкой, можно было до бесконечности. Так что придётся держать ухо востро. Хотя причин, по которым она таилась в кустах, не спеша уведомить о своём присутствии, могло быть множество, и среди них — вполне невинные. Всё-таки, двое незнакомых мужчин, подозрительно одетых… точнее, полураздетых!..

— Кото-но Кайто из клана Пламени, уроженец Центральной Столицы Овары, шестого ранга, по должности — Малый Хранитель Записей Империи, — мой ответ объединил равные доли правды и лжи. Ах, знать бы, какую часть разговора она подслушала! Плохо, что Ю называл меня по имени, как и я его. — А мой спутник представится сам.

— Жэнь Ю, потомок детей Срединной Страны, но верный подданный Сына Пламени, — невозмутимо сообщил прохвост. Меня бы так приветствовал!

Мы снова обменялись поклонами, более уместными в дворцовой обстановке, нежели на опушке леса.

— Надеюсь, семейство Сэйрю пребывает в добром здравии? — осведомился я, желая покончить с учтивостью и приступить к допросу. Сэйрю, Сэйрю… никогда не слышал этого имени! "Чистый поток" — наверняка берёт начало из клана Воды.

— Не могу знать наверняка, ибо родные мои находятся по ту сторону пролива, а я — по эту, — нимало не смутившись, ответствовала девушка.

Рассмотрев её получше, я пришёл к выводу, что до Мэй-Мэй нашей новой знакомой — как до Лао пешком. Впрочем, умыть бы да приодеть, и кто знает?.. Грубое крестьянское косодэ неопределённо-грязного цвета, подвязанное по-мужски, могло обезобразить даже бывшую куклу. За поясом нож и замаранный дорожный футляр. Груди я не приметил даже на ощупь, хотя, ради справедливости признаем: не искал. А уж ноги, сплошь в синяках да царапинах! Я поспешил отвернуться, понимая, как именно благородная молодая особа может расценить подобный интерес, но успел обратить внимание, что кожа белая, почти без следа загара. Тоже мне, селяночка…

— Предлагаю перенести разговор о прошлом до лучших времён и озаботиться настоящим, — подал голос мой друг, нагибаясь к спящему пареньку. — Ведь нам по пути, госпожа Коюки? В противном случае, зачем бы судьбе сплетать нити наших дорог?

Великолепный довод, ничего не скажешь! Сногсшибательно действует на незнакомцев, а, узнав юмеми поближе, перестаёшь задаваться лишними вопросами. Насущных хватает. Так и заманивает, а потом раз — и ты император!

Выходит, девушка насторожила и моего премудрого советника… Или просто по сердцу пришлась?

— А куда вы направляетесь? — всё же уточнила Коюки, когда я вежливо пропустил её вперёд, поднимая Фуурина с земли. Заодно и на виду будет.

— Подальше отсюда, — Ю обернулся к нам, призывно размахивая палкой. Не поймёшь его: то ногами еле перебирает, то несётся вскачь, как конь, которым не является. Или это я так устал? Ничего, вот уже и берег, осталось высмотреть лодку. И убраться восвояси, в этом ки-рин прав, как и полагается ки-рину.

— Подальше? Исчерпывающий ответ, — пробормотала северянка вполголоса, но я всё-таки расслышал и непроизвольно фыркнул. Ничего, девочка — то ли ещё будет! Если ты и впрямь не имеешь отношения к тёмной мико и наши пути пересеклись случайно; если какое-то чудо уберегло тебя от цунами и совиных когтей, то лучше беги, пока не поздно! Потому что такие спутники, как мы, хуже сов, цунами и Кагуры, вместе взятых…

 

Глава 4

Голод

(Второй День Земли месяца Светлого Металла, 499-ый год Алой Нити)

Болван — не тот, кто глуп, а тот, кто не замечает собственной глупости.

Ю, с его неожиданными приступами слабости, винить не приходится, но я-то? Лодка, лодка… Какая лодка после цунами? Вон та щепочка, быть может, и от неё, но что толку гадать?

Болван, как есть болван…

Мы брели вдоль линии прибоя — двигаясь в основном из упрямства и чтобы не поддаваться унынию. Вспомнились слова Геру о том, что мы находимся на севере острова, а потому, сверившись с положением солнца, я решил идти на юг. Хоть бы захудалую рыбачью деревеньку найти! С израненным мальчишкой, которого уже нет сил тащить, и помощниками в лице пошатывающегося ки-рина и сомнительной девицы — как бы и впрямь за разбойников не приняли! Или за безумцев, которых, по рассказам отца, кое-где и камнями встречают, а вовсе не подношениями, как у нас в Оваре.

Облака пеленали небо тугим покровом, то и дело стряхивая мелкие капли. Осень. Отмечают ли в этих суровых краях Праздник Благодарения? Сомневаюсь, что здесь выращивают рис…

Девчонка, спотыкающаяся о скользкие камни в нескольких шагах впереди, будто мысли прочла, замурлыкала что-то под нос. Я прислушался и узнал безыскусную народную песенку, которую в Дзю Благодарения слышишь на каждом углу:

Лист пожелтел, и тёплые дожди

В ладони земные скоро упадут.

Неба Владычица, молим — подожди!

И ками пусть твои подождут…

Мы корзины с дарами расставим везде,

Поднесём, как тысячи раз.

Долгий год мы кланялись в тяжком труде,

Он длиннее, чем праздник у нас —

Тяжкий год забот и работ!

Праздничный пляс…

Праздничный пляс…

Риса мешки едва ли кто сочтёт

И мандаринов спелые плоды!

Ками иль Они — да всякий подождёт,

Вознаграждая нас за труды!

Вознаграждая нас за труды…

Голосок у Коюки был не слишком сильный, но мелодичный, и петь она умела. Даже идти стало как-то веселее. Правда, мандаринов захотелось.

— Под ноги бы лучше смотрели, барышня, — проворчал я, заслужив недоумённый взгляд Ю. — А то здоровых станет меньше, чем калек — то-то побалагурим!

— Ясно, — покладисто кивнула певунья и умолкла. Слишком хорошо воспитана, чтобы спорить. Да, отвык я от приличного общества! Взял манеру выражаться по существу, искренне, но, похоже, что грубовато.

— Простите, госпожа, — нагнал я Коюки, — вовсе не желание обидеть двигало мной, а лишь беспокойство за вас!

— Я не обиделась, а вы совершенно правы. Вести себя так — недопустимо, — вздохнула она, что окончательно уравняло меня с Они и прочей злобной нечистью, портящей жизнь честным людям. И кто за язык теребил? Пела себе девчонка — ну и пускай бы пела…

— Ладно, зато теперь мне известно, что вы очаровательно поёте, — воспользовался я приёмом, безотказно действующим даже на таких прозорливых личностей, как Ю. — У меня благодаря вашему голосу даже родилась мысль, как заработать на чашечку риса и… мандарины.

— Как же именно? — вклинился юмеми, переживавший очередной подъём сил. Я уже начал привыкать. Главное, поглядывать краем глаза, на всякий случай…

— А будем погоду заклинать. Ты же прекрасно чувствуешь, какие перемены грядут? Вот и шепнёшь на ушко, а уж я при помощи госпожи Коюки такое им представление устрою — вовек не забудут!

— А зачем его устраивать? — сделал невинные глаза мой друг. — Почему нельзя просто предсказать?

— А много ли заплатят, если заявить скучным голосом, что завтра будет дождь, послезавтра — тоже, а через день — ливень? Нет, приятель, народ любит зрелища. С ритуальными песнями и плясками. Коюки-химэ, выбирайте: петь или плясать?

Потупившись, девушка сообщила, что не знает священных танцев, а потому склоняется к пению. Я следил за её поведением, но не заметил, чтобы слово "кагура" произвело особое впечатление. Ладно, при случае продолжим испытания…

— Хорошо, тогда танцевать буду я. Только не сейчас. Привал!

Пристроив спящего совёнка на камнях вне досягаемости подкрадывающихся волн, я упал рядом и вытер пот с лица. Холодно, а лоб мокрый. И спина. Долго не посидишь — закоченеешь. Интересно, на берегу всегда такой ветер?

— Безрадостная прогулочка, — пошутил я и кивнул девушке. — Садитесь поближе, хоть немного теплее будет. Да, сюда! Ю, тебя тоже касается. Нет… не с подветренной стороны.

— А дует во все стороны разом, — хмыкнул последний, привалившись к моей спине, как мы некогда сиживали в лодке. — Есть в твоих намерениях подзаработать одна досадная прореха. Сказать, какая? Местные жители лучше нас знают, к чему такой ветер.

— К осенним штормам? — догадался я.

— Видишь, как всё просто… Ещё несколько дней, и Северный остров закроется для мореплавания на целый сезон бурь. Как тогда выбираться — ума не приложу.

— Значит, надо отчаливать без промедления! — воскликнул я.

— Ага, чтобы ненастье застало нас в открытом море, — съязвил тот. — Отличная мысль!

— Есть лучше?

— Если я сказал, что ума не приложу — как ты думаешь?

— Плохо. То есть, дело плохо! Госпожа Коюки, позвольте задать вам вопрос. Как вы, девица из приличной семьи, очутились в этих диких северных землях?

— Как любая девица из приличной семьи, господин Кото, — поразмыслив, сообщила она. — Замуж выдали.

Замуж?! Чудненько, и где же почтеннейший супруг? Неужели?..

На очевидный вопрос девушка пожала плечами.

— Я так и не увидела своего суженого, — просто сказала она. — Ещё в открытом море начался сильный ветер, и наше парусное судёнышко отнесло далеко к северу, где мы и высадились. Я потеряла спутников в лесу, в котором они решили переждать непогоду. И заблудилась, среди бела дня, представляете? Это случилось вчера… так недавно… Но я никогда раньше не гуляла по лесу, тем более, одна, так что ничего удивительного. Забралась на ночёвку в самую чащу, костёр развести было нечем, да я и не умею. Сидела, стуча зубами от холода и страха. А потом появилась женщина в зелёной накидке, изумительно красивая!

— Женщина? — повторил я. — Лес полон чудес… Простите, что перебил, это от неожиданности.

— Я тоже не ожидала её появления — она будто из воздуха соткалась за спиной. Поначалу приняла незнакомку за ками, но та успокоила меня, и говорила ласково, словно с маленьким ребёнком.

"Тебе лучше затаиться, подобно мышонку", — сказала она, — "вон в тех кустах. В лесу сейчас тревожно, но ты не бойся, и опасность пройдёт стороной. Страх притягивает врага, а спокойствие дарует силы.

"Кто мне угрожает?" — вздрогнула я.

"Не все жалуют людской род", — она протянула руку и погладила меня по щеке, как это делала мама, только руки женщины были прохладными, а прикосновение — едва ощутимым. — "Сиди тихо, и они тебя не заметят. Им есть, чем заняться. Я буду рядом, пока не наступит утро".

Она присела, обнимая меня за плечи, баюкая тихими колыбельными. И я даже не заметила, как сомлела, так и не расспросив, кто она такая, далеко ли до опушки и где мои провожатые…

А на рассвете меня разбудило прикосновение к щеке, такое же лёгкое, как и прежде. Я открыла глаза, но рядом никого не было, лишь смутный огонёк светлячка плясал у самого лица. Спросонья отмахнулась от него, но тот кружился так назойливо, словно упрашивая следовать за ним. "Да ведь это она прислала его", — догадалась я. Но привели меня почему-то к вам…

— Ещё бы, ведь это мой питомец, — иронично заметил я. — Хорошо бы увидеть вашу самозванку, присваивающую чужих светлячков!

— Она не присваивала! — Коюки с горячностью бросилась на защиту незнакомки. — Это я обозналась!

— А может, — подал голос юмеми, по обыкновению внимавший рассказу с интересом, лишь казавшимся отстранённым, — она вас направила, куда следовало? Как, говорите, выглядела ваша утешительница?

— Величественно, — подумав, сообщила Коюки. — Ростом не слишком высокая, но осанка императрицы! И ведь молодая, немногим старше меня. Я не сразу обратила внимание, от неё веяло такой зрелостью…

А девочка неглупа, наблюдательна и, похоже, говорит правду. Лазутчица едва бы призналась, что следовала за летучим огоньком — у неё нашлось бы объяснение поближе к земле. Да и бывают ли женщины-соглядатаи? Хотя, почему бы и нет? Всё-таки что-то меня в этом рассказе настораживает, только не пойму, что именно.

— Кажется, наш отдых затянулся, — я со стоном привстал на колено, опираясь о плечо Ю, который не торопился покидать тёплое общество Коюки. — Подъём?

— Вы… идите, я догоню.

— А в чём дело?

Юмеми столь красноречиво на меня посмотрел, что я мгновенно осознал свою оплошность. Да уж, тяжело найти укромное местечко, когда на берегу — песок да галька, и ни кустика, ни травинки. Кстати, почему бы самому не воспользоваться оказией?

— Коюки-химэ, я тоже, пожалуй, отстану. Только не оглядывайтесь!

— Э… хорошо.

Послушная девочка!

Позволив ей удалиться на порядочное расстояние, я с любопытством осведомился у Ю, какого тот мнения о нежданной попутчице.

— Я стараюсь не определяться с мнением о человеке второпях, — уклончиво заметил тот.

— А до вечера определишься?

— Не уверен. Позволь узнать, к чему такая спешка?

— Да так, не хотелось бы проснуться с перерезанным горлом.

— Кай, вынужден тебя расстроить: с перерезанным горлом не просыпаются. Да и думаешь ты не о том.

— А о чём надо? Хотя ты прав. Едва ли она знакома с Кагурой.

— Бесспорно, — решил всё-таки высказаться этот хитрец, — её рассказ не лишён доли вымысла. Но полагаю, это не представляет угрозы… по крайней мере, сейчас. А вообще интересная девочка, очень.

— Успокоил… — пробормотал я. — Ладно, идём, а то наше уединение становится подозрительным.

Крошечная серая фигурка, теряющаяся среди прибрежной мозаики камней — песка в гэта попадало всё меньше, зато галька делалась крупнее и острее — выглядела такой беззащитной и одинокой… Ю, убедивший меня в своём прекрасном самочувствии, вызвался переносить Фуурина, с условием, что при первом же признаке слабости немедленно вернёт ношу.

К вечеру я выбился из сил настолько, что дозволял Ю больше усилий, нежели предполагал. Переходы делались всё короче, остановки — длиннее. Разговоры не вели, берегли дыхание. До леса теперь можно было добраться разве что на крыльях. Мы прозевали отрезок пути, на котором каменистые холмы, давно уже следовавшие за нами по левую руку, переросли в настоящие скалы, отделяемые от моря узкой полоской пляжа. Следовало повернуть и забраться наверх, но все так устали, что пустили это на самотёк. Авось, где-нибудь да вскарабкаемся, завтра. Должно быть, наверху ветер ещё злее, чем здесь, под прикрытием стены из песчаника…

Наконец, нам встретился крохотный ручеёк пресной воды. Мы сочли это знаком судьбы и пристроились под уступом, на куче деревянного мусора, разбитого волнами чуть ли не до волокон и спрессованного, словно бумага в картоне. Благодаря естественному навесу наши «татами» оказались лишь слегка влажноватыми. Упасть и умереть… Костерок бы… Жарить нечего, так хоть погреться! Боги, сколько же я не ел? Дня два… нет! С Острова Забвения! Ох, зря вспомнил. В желудке невоспитанно заурчало.

— Кото-сама, — робко спросила девочка, стоило мне улечься на своём кусочке ложа и сделать вид, что не имею к звукам отношения. — Я видела у самого берега водоросли, их прибоем столько нанесло… Может, они съедобные?

— А если нет? — снова сел я. — Ю, ты разбираешься в водорослях?

— Это же нори, морская капуста, — спокойно ответил тот. — Она по всему побережью валяется. Не думал, что вы настолько…

— Конечно, настолько!!! — хором вскричали мы с Коюки, и наперегонки — куда только усталость делась — бросились к линии прибоя.

В нори можно было зарыться по уши… Прополоскав количество, которого бы хватило, чтобы накормить досыта весь императорский двор, мы выловили из скользкой груды пару креветок и маленького краба и торжествующе выгрузили добычу на куртку возмущённому Ю.

— Она же мокрая!

— Зато вкусная! Наверно… Не важно!

— Я о куртке… А с ними что делать собираетесь? — он подцепил палочкой недовольного таким обращением краба.

— Поделим и съедим! — гордо ответствовал я. — Надо ещё наловить… Пойдёмте, госпожа Коюки? Пока не совсем стемнело.

— Нелюди… — донеслось нам вслед. Кто бы говорил!

Скоро мы с девочкой стали чувствовать себя заправскими рыбаками. Точнее, рыбаками без лодки и сетей. Зато под толщей мокрых водорослей сыскалось столько всяких лакомств! Устриц я даже узнал, благодаря игре в ракушки, столь любимой при дворе. Полчище креветок и два небольших краба — все они перекочевали в подол Коюки.

— Видите, на побережье не пропадёшь! — повторял я, и та согласно кивала, пританцовывая на месте и то и дело указывая на дары моря, норовящие уползти и спрятаться.

— И откуда здесь столько всякой живности?! — изумлялась помощница всякий раз, как я отбрасывал верхний подсохший слой. — И водорослей целый вал! Словно цунами прошла!

Поначалу я слегка обомлел от этого заявления, но виду не подал. Надо обсудить с Ю. Выходит, волна и впрямь миновала лес, совершенно незаметно.

Когда охотничий азарт слегка ослаб при виде отвисшего подола с копошащимся содержимым, мы пустились в обратный путь. Далеко же убрели! Стемнело окончательно, и белёсый дымок выписывал начертания по звёздному небу. Вот так Ю, ну и умница!

— Как ты это сделал? — спросил я друга, усердно подкладывающего самые мелкие щепочки крошечным, но прожорливым язычкам пламени.

— Сначала высушил немного топлива, — пояснил тот. — На себе. Затем трением развёл огонь. Способ надёжный, но ужасно утомительный. Фуурин улетел поразмять крылышки, так что можешь не вертеть головой, Кай.

— Улетел?! В таком состоянии? — ахнул я. — Ну вот, а мы рассчитывали на полный состав…

— Пускай, прогулка ему не повредит. Я решил отослать его до того, как костёр наберёт силу. В совином облике они быстрей исцеляются.

— Ты предупредил, что она теперь с нами? — обеспокоенно шепнул я юмеми, пока Коюки разбирала трофеи. Как бы не набросился впопыхах!

— Он обещал не причинять ей вреда, — успокоил меня ки-рин. — А это что?

— Устрицы! Их-то как раз сырыми едят.

— Варварство какое… Ладно, я отказываюсь от них в вашу пользу. И от… этого тоже!

— Одну травку щипать будешь? — подначил я друга. — Ладно тебе, на всех хватит! Сейчас насадим кое-кого на прутики…

— Очистить сначала надо этих… кое-кого! Панцирь прижарится — не отдерёте. А крабов потом запечём на углях.

Коюки, сунувшая было первую пробу в огонь, прилежно исправила положение. Да, с костром обращаться не умеет, в отличие от Мэй. Пока Ю руководил приготовлением ужина (Да не в самое пламя пихайте! Над углями, над углями держать надо! И водой смачивать не забывайте, а то пригорят), я присматривался к девушке. Определённо, работой не брезгует, послушна и почтительна, но нет-нет — стрельнет глазами. С норовом, который тщательно скрывает. У таких тихонь, как говорится, по безлунным ночам рога отрастают. Кстати, ночь и впрямь безлунная, так что заодно и проверим… А руки, хотя и в царапинах да свежих мозолях — кстати, откуда у барышни, отправленной к жениху, свежие мозоли? — тонкие, с длинными изящными пальцами. Благородная девица, с рождения и до недавнего времени только чай заваривавшая. По торжественным случаям.

Насмотревшись и сделав выводы, я оттеснил её от огня, которому пришлось скормить добрую половину подстилки, и занялся жаркой сам. Всё-таки, пеший переход от Овары до Тоси многому меня научил.

Не знаю, высоко бы оценили наше творчество придворные чревоугодники, или побрезговали даже понюхать, но всем понравилось. Не так уж много и насобирали, как выяснилось. Или оно ужарилось? Или кто-то, стоило отвернуться, таскал дымящиеся кусочки, обжигаясь и ойкая? А ещё травоядный…

— Спасибо за ужин и приятное общество! — Коюки первая отсела от костра, запахнула косодэ поплотнее и уставилась в звёздное небо. — Красиво! Смотрите, Млечный Путь! Говорят, если ступить на лунную дорожку и взойти на него, можно попасть к бессмертным небожителям! Может, попробуем?

— Не надо! Они и так, горемыки, только и знают, что сталкивают вниз излишне любопытных, — фыркнул Ю. — И новолуние было два дня назад.

А я подумал, что к бессмертным уже попадал, и в ближайшее время как-то не хочется повторять этот опыт.

— Зачем вам небожители, госпожа Коюки? — вкрадчиво спросил я.

— Узнала бы, как там мама. И… отец.

Ага, дело-то проясняется! Сирота даже в благородном семействе лишний кусок съедает. Вот и сплавили подальше от дома, не дожидаясь, пока в лета войдёт. История не из редких.

Похоже, девочке и впрямь можно доверять. Те мелочи, которые не дают мне покоя, наверняка имеют разумное объяснение. Не буду допытываться. Если желает хранить тайну — пусть хранит. Я не Хоно, да и Коюки — не Мэй. Бедняжка, ещё неизвестно, кого тебе в супруги определили любящие родственники! Как несправедливо…

— Хорошо! — насытившись, я поднялся на ноги. От жара одежда задубела окончательно. Спать в корке из грязи? А раны, их было бы неплохо промыть, саднят невыносимо! — Как насчёт омовения на сон грядущий?

— Ты спятил, мой дорогой друг? — ласково обратился ко мне Ю. — Осень. Север. Ночь. Какое купание?

— А если мы ещё несколько дней проведём в пути? — возразил я. — Так и будем слоями грязи покрываться, как столичные красотки — шелками? Быстро окунусь, прополощу одежду с повязками — и к костру. Тут затишье, тепло. Высохнет мигом!

— А мысль здравая, — подумав, согласился он. — Если наша спутница будет столь любезна, что закроет глаза на нашу наготу.

Можно подумать, ты ей в этом не поможешь…

Та кивнула, скрывая смущение.

— Только надо постеречь огонь, — добавила она. — И собрать новую лежанку, я видела поблизости немало исколошмаченного дерева. Такое мягкое, кто бы мог подумать…

Отлично! Всё-таки, славная девчушка…

Мы поблагодарили отнекивающуюся Коюки и зашагали к воде, пока горячее желание не уступило ледяному ветру. Вперёд, к чистоте! Обратного пути нет!

— А п-п-повез-зло нам со с-спутниц-цей, — мои зубы выбивали дробь, пока я остервенело смазывал с тела размягчённую грязь. Окунуться мы попытались и тотчас же выскочили на берег, трясясь и ругаясь, на чём свет стоит. Вода обожгла сердце таким холодом, что оно едва не остановилось. Пришлось ограничиться мытьём на суше.

— Несказан-н-но, — раздалось ответное клацанье. — Ещё б-бы так с дор-рогой повез-з-зло!

— Т-то есть?

— З-за день ход-д-дьбы, — пояснил тот, пытаясь вытереться ещё не стиранной одеждой, и при этом остаться чистым, — н-ни одного селения! Н-непорядок!

А ведь он прав. Брат рассказывал, что рыбачьи деревушки усеивают каждую бухточку, а нам встретилось столько подходящих мест — и ни признака жилья. Это не посёлки в срединной части острова, которые держат соседей на безопасном расстоянии, чтобы те не отхватили лишний лоскуток рисового поля. На побережье делить нечего, моря на всех хватит…

— Мож-жет, на Фунао н-народа меньше? — предположил я.

— Он-но, конечно, т-так и есть… — не стал спорить мой собеседник, поглощённый полосканием одежды.

Набравшись храбрости, я предпринял последнюю вылазку на глубину. Или окончательно закоченел, или в воде теплее! На ветру кожа покрывалась мурашками, я сделал ещё дюжину осторожных шагов, пока вода не достигла плеч. Несколько раз окунулся с головой. Промыл волосы. Наверняка, стою в облаке грязи… Отошёл в сторону. А недурно! Совсем недурно!

— Ты не утонул? — окликнул меня знакомый голос.

— Иди сюда, тут тепло!

— Ага, как же!

— Правда!

— Я уже обсох. Давай скорее, селезень!

— Смотри, и впрямь дорожка от Млечного Пути! Здесь, на воде. И никакой луны не нужно, такая яркая!

— Дорожка? — удивился Ю. — Не вижу никакой дорожки. Выходи.

— Да вот же она, — рассмеявшись, я указал перед собой, и тотчас же подался назад. Что-то, покрытое серебряной чешуёй, взметнулось из глубины и скрылось, обдав меня веером брызг. Рыба? Акула?!

Не успел я в испуге броситься на сушу, как забарахтался в воде, сбитый с ног метким ударом под колени. Чьи-то руки поволокли меня прочь. Сначала подумал, что это Ю кинулся на помощь, но с чего бы ему тащить меня в море?! Поверхность оказалась недосягаемой, я наглотался воды, но вырваться из хватки не мог. Нуси? Морское чудовище?!

Внезапно объятия разжались, и моё безвольное тело опустилось на светлое дно. Дно? Светлое?! Здесь глубоко, почему я вижу?

— Я принесла тебя к ступеням из чистых раковин жемчужных, — раздалось в моей голове. Похоже на то, как Ю говорил со мной во сне. — Ступени цвета дивной пены, оттенка облаков над морем… Тропа, ведущая из мира людского в мой, и нет возврата…

— Это мы ещё обсудим, — не открывая рта, сообщил я. — Покажись… пожалуйста. Ты так красиво говоришь, почти поёшь. Кто ты?

— Я и не думала скрываться, — обольстительный смех заполнил моё сознание. — Смотри! Ну разве не прекрасна?

Серебристый след слева, росчерк справа. Руки гладят меня по груди, хохот у самого уха, но это обман! Русалки не говорят… вслух. Но они действительно прекрасны! Гибкое сильное тело, покрытое блистающей чешуёй, которая лучится собственным светом. Не хвост, а вуаль тоньше южных шелков, и волосы, жемчужная пелена, окутывающая голову… наши головы.

— Иди ко мне! Иди, мой милый… — улыбается она, и я поддаюсь, зачарованный этим зовом. В нём голос любимой женщины, которой у меня никогда не было. Плеск моря, чьи волны так нежно баюкают меня. И песня смерти…

— Кай, очнись! Красота — только видимость!

Кто это? Зачем?.. Так хорошо…

— Приди в себя, недоумок! Ах ты, гнусная рыбина, дай до тебя добраться!

Ю. Злой. Тоже хорошо… Или не очень?

— Его не слушай, это зависть, — шепчет русалка, и смотрит на меня так нежно, что голос юмеми превращается в монотонное зудение, в котором и смысла-то нет. Кто будет прислушиваться к москиту, ноющему за сёдзи? — Ты ни словечка не расслышал?

— Ни слова, — покорно соглашаюсь я, даже забыв, с чем. — Ничего не слышал…

— Ведь ты рождён для лучшей доли, — воркует она, склонив голову мне на плечо. — Любовь — прекраснейшее чувство! Любовь русалки — дар бесценный. И может ли на свете что-то важнее быть?..

— О нет, не может, — я подношу руку к её волосам, отвожу от губ струящийся по воде локон. — Не может!

— Пусть поцелуй скрепляет клятву! Пообещай мне, что отныне ты никогда…

На что меня подбивали, услышать не довелось. Русалка взвизгнула, на удивление противным голосом. И тотчас же несколько рук стали тянуть меня в разные стороны, словно дети — понравившуюся куклу. Вмиг отрезвев, я успел выругаться, осознать, что захлебнуться пока не грозит, и прийти на помощь Ю, который, едва ступив на белое дно, стал стремительно перевоплощаться. Моя похитительница взвизгнула снова, когда осознала, что заступник — вовсе не смертный. Потом ещё разок, когда поняла, кто он. А я наглядеться не мог на превращение! Красиво, только голова кружится от такого зрелища. Выходит, эти ступени — Юме?

— Ну, — грозно спросил ки-рин, топнув копытцем по жемчужному песку. — И как сие понимать?

— Господин, — русалка приникла ко дну, трепеща всем телом, напрочь забыв о чарующих песнях, — я и помыслить не могла! Простите, ради тысячи морских духов! Я никогда не стала бы есть вашего спутника…

Что?! Да почему все на этом проклятом острове так и норовят меня отведать?!!

— А обещала поцеловать, — укоризненно пробормотал я.

— Плохо знаешь женщин, — бросил друг, не глядя на меня. Ох, сколько «похвал» предстоит выслушать! Но за дело. И как я мог поддаться? Более того, за малым не накинулся на неё сам, стыдно-то как… Но она такая красивая! Это всё проклятое воздержание виновато!

— Она рыба, Кай. Ры-ба. С жабрами. Я понимаю, что ты истосковался по женскому вниманию, но это соблазнительное тело — лишь видимость. Наваждение. Тебе ли объяснять?!

Обидно…

— И она бы тебя слопала, если бы не я!

А вот это обидно вдвойне!

— Что, барышня, у вас тут под водой голодные времена наступили? — возмутился я. — Или здесь купаться запрещено?

Ю фыркнул, уже более дружелюбно.

— Накануне штормов, — принялась оправдываться русалка, — косяки рыбы откочевали в открытое море, а я живу здесь. Мы, русалки, всегда привязаны к побережью. В глубинах слишком много опасных тварей. О-Химэ-сама не дарует нам заступничество перед ними.

— Кто такая О-Химэ-сама? — я хоть и обиделся на попытку нападения, но любопытство сдержать не мог.

— Дочь повелителя Вод и Облаков — Дракона. И Небесной Владычицы. Морская Дева.

— Мы знакомы. Веди, — коротко приказал всё ещё разгневанный Ю.

— Но я не могу, мне нет туда дороги! — заскулила русалка. — О-Химэ-сама отреклась от нас с тех самых пор, как мы потеряли священную жемчужину! Говорят, она скрывается в самом горячем сердце. Поэтому мы…

— В моём никакой жемчужины нет, — сухо сообщил я. — И я продрог до внутренностей.

— Как тебя зовут? — властно спросил ки-рин.

— Лиэрилли, мой господин!

Я попытался произнести имя хотя бы мысленно, и понял, что вслух можно и не пытаться.

— Лиэрилли, — не моргнув глазом, выговорил тот, — Лиэрилли, нам нужна твоя помощь. В оплату за оскорбление, нанесённое моему спутнику, доставь нас живыми и невредимыми к порогу Подводных Чертогов. И я тебя прощу, Лиэрилли.

Знакомый подход, действует безотказно. Лиэ… в общем, Риэ содрогнулась, но перечить не посмела. Кстати, а как же Коюки с Фуурином? Так и бросим ребятишек на произвол судьбы?!

— А остальные, — ответил на невысказанный вопрос юмеми, — присоединятся к нам позже. Если беседа будет удачной. Так что держи мысли под замком, и, ради всех богов, не польстись на хозяйку! В отличие от этой, Химэ действительно дева.

Наша подводная тропинка неуклонно понижалась, но ступенями её можно было назвать с изрядной натяжкой. Когда-то, вероятно, так и было, но теперь белые каменные плиты едва прощупывались через песок, а жемчужные створки, обрамляющие её с двух сторон, разбросало переменчивым течением. Сияние, исходящее от них, чередовалось с участками жадной тьмы, и направления мы не теряли лишь благодаря тусклому мерцанию из-под песка да огонькам впереди. И здесь упадок, как на суше. А ведь кто-то обтёсывал эти глыбы, придавал им форму раковин…

— Кто проложил эту дорогу? — не выдержав, обратился я к нашей проводнице, та оглянулась и ничего не ответила.

— Верные подданные принцессы, — бросил Ю с таким видом, что я не отважился подступиться с расспросами. Всё ещё разгневан моей выходкой. Будто сам я не сознаю промаха!

— Кстати, Ю, предвижу небольшую трудность, — перевёл я разговор на волнующую тему. — Как ты намерен представить меня Химэ?

— Для тебя она — О-Химэ-сама!

— Безусловно. Так вот, будет ли О-Химэ-сама — дева, целомудренная в своей невинности — рада знакомству с мужчиной, не совсем… одетым?

Русалка, плывущая впереди, издала сдавленный смех. Ки-рин фыркнул, дыхание радужными пузырьками унеслось к поверхности. Смотрю, животное неплохо чувствует себя под водой! Правда, и я — тоже. Наверно, всё дело в Ступенях, как-то связанных с Юме.

— Целомудрие — одно, а ханжество — совсем другое, — отсмеявшись, сообщил он. — Химэ — рассудительная особа, повидавшая на своём веку очень многое… и многих. И знай, в мастерстве наваждений равных Дочери Дракона нет. Ей подвластно Море, величайшая из форм Воды.

— Которую я так нежно люблю, — пробормотал я, вспомнив Угря. Если Морская Дева хоть капельку похожа на него, лёгким испугом не отделаться… — Скажи, а она, случайно, не сикигами Воды?

— Даже думать об этом не смей! — мой спутник в непритворном ужасе замотал гривой. — Сикигами подчиняются ей точно так же, как самому Угрю. Это долгая история. В каком-то смысле, она его наместница в Хоннэ. Или ты думал, Пятёрка Изначальных способна явиться и не разрушить при этом ваш мир до основания? Нет, Кай, такое исключено. Подобно тому, как император назначает местных правителей, и те повелевают его именем, Силы наделяют своих представителей всеми полномочиями. Так что потрудись понравиться Химэ, это не будет лишним. Тем более, мы собираемся просить о большом одолжении.

— Каком? — навострил уши я.

— А разве кое-кому не нужно вернуться в Тоси?

— И как она нас доставит?

— Мало ли способов, — уклончиво заявил тот и ускакал вперёд. Надо же, вода почти не стесняет его движений! Должно быть, среди "шерстинок от каждой твари" затесалось немало рыбьих чешуй…

— Отстаёшь, смертный? — притворно-слащавым тоном обратилась ко мне русалка. — Может, спеть для придания сил?

— Если так, как пели раньше, то лучше не надо, — отказался я. — Силы-то появятся, да не те…

— Ишь, какой разборчивый сделался! А на суше даже замызганную дурнушку слушал в упоении, — процедила та. — Я всё видела!

— Дурнушка отмоется и станет чистой, — отрезал я в обиде за Коюки. — Возможно, даже прехорошенькой!

— Да, отмоется она о-о-чень скоро, — пропела Риэ, и злорадство в её голосе мне не понравилось.

— Ю! А ну-ка живо сюда! — распорядился я, и тот мигом оказался рядом, даже не пререкаясь. Ещё попомнит впоследствии, конечно. — Почему наша подружка считает, что Коюки предстоит скорое купание? На поверхности дождь?

— О бо-о-ги, — простонал Ю, на мгновение утратив дар речи. — Прилив! Какой же я дуралей, ведь эта узенькая полоска наверняка затапливается, а по скалам наверх не подняться! Лиэрилли!

— Да, господин? — уже совсем иначе переспросила русалка.

— Немедленно плыви обратно, забери девушку и приведи её к нам. Ступенями. Живой и здоровой! Если с ней будет мальчик — его тоже! Быстрее!

— Но как же вы?..

— Доберёмся сами, с тропы всё равно не сойти. Доставь их во дворец, Лиэрилли! Это приказ!

Ни слова не промолвив, светлая тень исчезла в глубинах.

Имя мико дословно означает "священный танец".

Как и все уроженцы Миясимы, Кай не видит особой разницы между буквами «л» и «р», склоняясь в произношении к последней. Говорят, на некоторых островах Империи дела обстоят иначе.

 

Глава 5

Волшебство

(Второй День Руды месяца Светлого Металла, 499-ый год Алой Нити)

— И что, берег затапливается до самой скалы? — взволнованно спросил я. — Выше человеческого роста?

— Не знаю! — мотнул гривой друг. — И такое бывает. Как я не сообразил, это же очевидно! Если деревяшки расколошматило в тонкую щепу и превратило в подобие войлока — значит, волны били их о скалы с отчаянной яростью!

Наверно, моя бледность стала заметна собеседнику даже сквозь толщу воды, так как он поспешно добавил:

— Не переживай, шторма ещё впереди, а Небесный Прилив — позади.

— Небесный Прилив?

— Он случается раз в полтора года, когда ночное светило делается столь сильным, что спорит с дневным, кто главнее. Но и в полнолуние — кстати сказать, в новолуние тоже, волны дотягиваются выше обычного. Впрочем, положимся на Лиэрилли, она должна успеть.

— Выходит, совы не зря призывали цунами в ночь Тёмной Луны? — догадался я, но юмеми шевельнул гривой.

— Чем больше думаю о питомцах Геру и их делах, тем сильнее сомневаюсь в сказанном. Нет, Фуурин-то искренне убеждён в своих словах, но ведома ли ему вся правда? Совы никогда не обладали подобным могуществом. Кто-то их подстегнул да поддержал, причём незаметно. Вот только кто?

— Ты и это намерен разузнать у Химэ?

— И это, и многое другое. Так что предлагаю не терять времени даром, хотя само понятие времени здесь размыто до крайности…

С этим мой товарищ припустил по мерцающей тропинке, а я, безуспешно пытаясь держаться рядом, погрузился в раздумья. Ребятишки, как они там? Успела ли русалка, и выполнит ли она волю ки-рина как свою собственную? Боги, хоть бы всё обошлось! За Фуурина я не слишком беспокоюсь, но Коюки, как она там, бедняжка? Вдруг не умеет плавать подобно мне самому? Чтобы овладеть этим полезным умением, недостаточно вырасти в Северной Столице…

И тут меня осенило. Вот, какое несоответствие резало слух! Точнее, не резало. Язык! В Тоси я частенько обращал внимание на говор местных уроженцев, слегка тягучий по сравнению с оварским, и тем более — с языком жителей Кёо. Но речь девушки была точь-в-точь как у знатных барышень из Центральной Столицы! Правильная, грамотная. Воспитание отменное. Хорошие наставники достались девице, только врать плохо научили.

Итак, девочка родом из Овары или её окрестностей, но последнее маловероятно — знатные семьи не станут прозябать в провинции, а худородные не могут позволить себе хороших учителей. Тем более, для сироты, которая и наследницей-то не является. Иначе кто бы стал отправлять её в неведомые дали… Постойте, но ведь и это известно лишь с её слов! Наречённый. Лодка, сбившаяся с пути. Пропавшие спутники. Вот оно! Спутники. Она потеряла их накануне встречи с нами, но не сделала даже слабой попытки разыскать. И словечком не помянула сопровождающих! Не переживала. Почему — да потому что не было их, только и всего!

Ай, обманщица… А я-то, дурак, едва успел отбросить подозрительность! Основания для доверия, конечно, самые что ни на есть веские: вместе креветок собирали. Смех сквозь слёзы. Прав Ю — плохо я знаю женщин! Вот уж кто никогда не ошибается, аж противно…

И одежда! Ну конечно, откуда у благородной особы, выдаваемой замуж в далёкие края, взялось бы такое грубое крестьянское косодэ, гэта и всё остальное?

Будет тебе урок, Кай: доверие — благо, а недоверчивость — основа всех благ…

Ю вторгся в мои мысли, возмущённо обличая женское коварство, но вышло как-то неубедительно. Догадывался или знал? Пожалуйста: пример существа, оберегающего свои секреты как зеницу ока! Хотя со мной мог бы и поделиться… Точно, никому доверять нельзя. Слышал?

Поглощённый обидчивыми мыслями и сознавая их неправомерность, что только сильнее расстраивало, я даже не заметил, как ступени закончились.

Какими вы представляете чертоги Морской Девы? Гордые арки и стены из жемчужно-белого камня, сияющего изнутри. Коралловые постройки с очертаниями заморских пагод, виданных лишь на картинках, и оттого притягательных и волшебных. Огромная витая раковина величиной с замок, наполненная воздухом…

Ничего подобного не было.

Мне почудилось, что я вернулся в царство Дракона, только вместо древесных стволов — волнистые нити глубоководных водорослей, сплетающихся в ажурные стены сложного рисунка. То там, то здесь мелькали искорки пугливых, но любопытных рыбок, праздничными фонариками горели на песке морские звёзды, и таинственная тьма скрывала купол. Разве ширмы, инкрустированные драгоценными камнями, да пышность императорских покоев удивят меня после этого? Неведомые человеческому воображению, взирали на нас рыбы и морские черепахи, оживлённые игрой света и теней на узорчатой вязи. Стайка русалок, взявшихся за руки, вела хоровод, и казалось, стоит отдёрнуть этот колеблющийся полог, как изображение станет явью, обретёт плоть и естество…

— Знал, что тебе понравится, — хмыкнул мой четвероногий друг, не преминув пожурить: — А ведь мог выбрать Нефритовую Нить, так нет же, подавай ему всё и сразу…

— Кстати, давно собираюсь спросить. Дракон, который Повелитель Вод и Облаков — какое отношение он имеет к одному из моих покровителей? Ведь Сила Древа — тоже Дракон. Я скоро запутаюсь.

— Запутаться успели до тебя. Точнее, перемешать знания о наполовину забытом, а прорехи заполнить мечтами и домыслами. Немножко от Силы Древа, чуть больше — от Воды, остальное — от фонаря… Так и возникают сказки, любезный. Облачный Дракон существует лишь в них. Но, следует заметить, прижился и возмужал… вот, даже дочерью обзавёлся.

— Ничего не понимаю! Морская Дева-то — настоящая? У вымышленного отца?

— Боги, с первого дня пытаюсь вбить в эту упрямую голову одну-единственную вещь, и безуспешно… Все они настоящие: и Химэ, и Повелитель Вод и Облаков, и Сила Древа, и четвёрка остальных. И Небесная Владычица, к слову сказать. Просто по-разному. Если что-то существует лишь в воображении — это не значит, что оно не существует вовсе. Где мы сейчас находимся, по-твоему?

Ах да, Юме.

— Не в полной мере. Если помнишь, Великие Изначальные Силы не имеют к Миру Грёз особого отношения — во всяком случае, в его нынешнем состоянии. Когда-то он был единым целым с Явью, но ты едва ли сможешь представить подобное, и тебя ли в том винить?

— Но Ступени — уж точно Юме?

— Ступени — да. Мир Грёз частенько являет себя в виде пятен или узких прослоек. И далеко не всегда это сон. Помнишь то чудовищное зеркало, кагами-но бакэ? Или селение с нуси?

Такое забудешь…

— Вот и Ступени состоят из похожего… вещества.

— Слушай, Ю! А ведь это ты их соорудил. Верно?

— Догадливый, — проворчал тот. — Основное сделали подданные Химэ, но без моего участия они бы не справились. Раньше здесь был настоящий торговый путь между Глубинами и Сушей. Жаль, недолго…

Торговый путь? Ладно, выпытаю после приёма. Жду — не дождусь взглянуть на хозяйку Подводных Чертогов! Девушка, пристроившая нашего соню к полезному дело, заслуживает всяческого внимания…

— Ограничь его вопросами, допустимыми в приличном обществе!

— Ю! А я понял! Ты неравнодушен к Химэ!

Животное фыркнуло что-то едкое касательно тех, кто думает только об одном, но отпираться не стало. Ну надо же! Вот это да!

— Кай, может, обойдёмся без ухмылок? Я очень люблю Химэ, но это слово мы с тобой определённо понимаем по-разному. Не обижайся, так оно и есть.

— И как ты его понимаешь? — я попытался подмигнуть, но в светящемся сумраке это не возымело действия. Или Ю сделал вид, что не заметил.

— Сейчас не время, — он тряхнул гривой, расплескавшейся по воде радужным шёлком. — Идём, нас ожидают.

Ожидают? Странно: занавес из водорослей как колебался, так и продолжал это делать. Никто не отдёрнул его, не пригласил войти. Хотя…

Стоило мне мысленно посетовать на негостеприимность подданных Химэ, как полог качнулся, и тёмно-зелёные нити раздвинулись, приникли ко дну. В образовавшейся прорехе царил тот же сумрак, что и повсюду. И ни души.

Понятно, у кого наш дорогой юмеми научился приветствовать посетителей…

— Ещё кто у кого научился, — пробормотал тот, протискиваясь вперёд. — Поторопись, Химэ не любит задержек. Не сходи с тропинки, иначе останешься здесь навсегда. Понял? Да, ещё. Ничего не трогай без спросу. И никого!

— Кого я трогал? — обида кольнула уже по-настоящему, но с выяснением отношений следовало повременить.

Проскользнул между сходящихся нитей, я спиной почувствовал, как они сомкнулись. И — ах! Мир вокруг сказочно переменился. Редкие искорки обитателей глубин, слабо мерцавшие в полутьме, ослепительно вспыхнули; в ответ белое пламя охватило стебельки морских лилий, и какие-то цветы, отдалённо напоминающие розы, зарделись меж них. Живые своды, богато убранные подводной растительностью, уже не тонули в темноте. Во дворце было светлее, чем днём. Или это не дворец, а сад?

Только сейчас я ощутил, насколько тихо было на Ступенях. Прежде не замечал этого, ведь голос Ю раздавался в моём сознании, а русалка и подавно завлекала сладкими песнями, не произнося слова вслух. А сейчас настоящая музыка рождалась из множества звуков, булькающих и текущих, хлопающих и позванивающих…

Дорожка, выложенная разноцветными жемчужинами, прихотливо извивалась. Она то ныряла в заросли, то мелькала вдали. Рыбёшки сновали повсюду, отщипывая самые лакомые лепестки. Когда мы приблизились, эти изумрудные, золотые и лазурные искры, на мгновение замерев, сгрудились в стайку и тотчас же порскнули во все стороны.

— Видишь, и тронуть не успел, — пожаловался я спутнику, забыв про обиду.

— Молодец. Многие из них ядовиты.

— Извини, я-то подумал… Что, даже эти, полосатые? А на вид такие славные малявки…

— Малявки, малявки, — шепотки и смешки эхом прокатились по подводному саду. — Славные, славные! Поиграем?

— А можно? — покосился я на юмеми.

— Как-нибудь в другой раз. Химэ обидится. О, вот и… Приветствую, Владычица Глубин!

Я вздрогнул, принялся озираться по сторонам и заметил среди пучков морских лилий и роз чьё-то любопытное личико. Огромные прозрачно-зелёные глаза жадно разглядывали меня. Затем моргнули.

— Ки-ри-и-ин-сама! — человечек с ликующим визгом выпрыгнул на тропинку, а затем — на спину моему другу, вцепившись кулачками в радужные пряди и колотя пятками по чешуйчатым бокам. Девчушка. Лет пяти от роду.

— Никак вы рады встрече, госпожа? — с неподдельным страданием в голосе выдавил бедолага.

Выходит, Морская Дева, о которой в песнях сказывают, что её танцы так же прекрасны, как и разрушительны — эта самая кроха?!

— Химэ-тян всегда рада видеть тебя, Многоцветный, — важно заявила девочка. Закончив терзать дорогого гостя, она чинно спустила босые ножки на тропинку и в упор посмотрела на меня.

Я поклонился, не зная, заговорить первым или обождать из почтительности.

— Кто это с тобой? — бесцеремонно спросила Химэ, продолжая взирать на меня из-под слегка нахмуренных бровей. — Избранник? А почему такой голый? — И, не давая ки-рину открыть рот, продолжила:

— А тебе понравились мои рыбки?

— Очень! — пылко признался я, старательно делая вид, что предыдущий вопрос относился не ко мне. — Особенно те, полосатые.

— Понравились, понравились, — запищало вокруг. Маленькие обитатели сада, справившись с робостью, уже весело носились друг за другом.

— Эти? Их зовут Лоссо марри. — Присвистнув, девочка тотчас же оказалась в суетливом облаке. — Они питаются маленькими червячками, что живут в лилиях. Червячки светятся, и поэтому я не позволяю марри переедать. Люблю, когда светло! А ты?

— Я тоже. Владычица Глубин, разрешите спросить! Почему же, когда мы только вошли, было темно?

— Если я сплю, какая разница, светло или нет? — она скорчила снисходительную рожицу и оправила порядком сбившееся косодэ. Коротенькое, но нарядное, цвета морской волны с узорчатыми барашками волн. — А червячки не сразу осмелели, чтобы высунуться из убежищ и налиться светом. Они такие опасливые!

— Скажите лучше, кое-кто старался произвести впечатление на незваных гостей, — ласково заметил Ю. В ответ Химэ запустила пальчики в его гриву и звонко чмокнула в нос. Я прыснул. Ки-рин одарил меня тяжёлым взглядом. "Скажи хоть слово, и на сушу я вернусь в одиночестве", — читалось в нём. "Обещай не попрекать русалками — забуду", — мысленно предложил я сделку, и тот незаметно кивнул.

А если начистоту, мне самому стало совестно, что я думал о Химэ и Ю… то, что думал.

— Идём! — малышка потянула старого приятеля за гриву и оглянулась на меня. — Идём?

— С радостью, — оживился я. — Куда?

— В беседку для Особо Важных Приёмов. Там я занимаюсь скучными делами… гостями… а ещё — играю! Санбиалари-эя!

Имя или приказ? Я приготовился было к очередной неожиданности, но кому это дано? Цветные рыбки ринулись ко мне со всех сторон, замельтешили вокруг. Сколько их… откуда?! Я заслонился руками, ощущая скольжение чешуек по голой коже и покалывающие прикосновения. Живой кокон… а ведь Ю говорил, что они ядовиты! Но беспокойство не успело овладеть мной, как облако рассеялось.

— Ваш вкус безупречен, как всегда, госпожа! — Ю мотнул гривой в поклоне. А я дивился, разглядывая одеяние всех оттенков синевы, сотканное маленькими умельцами прямо вокруг моего тела. Вот это я понимаю, скорость! Химико бы сюда, в ученицы. Интересно, морской шёлк на суше выглядит таким же сияющим, как здесь, под водой? Красота какая… и прочный. А на ощупь!..

— Это водоросли, — пояснила польщённая Химэ. — Мои мастерицы расплели их на волокна, а те пропитали слюной. Нравится? Они старались!

— Чудесно! Мягче воды! Спасибо вам, госпожа и… всем остальным!

— Дарю. Так мы идём? Беседка — там! И, ради исключения, я позволила кое-кому нас опередить. Идём, идём! Наперегонки, ки-рин-сама?!

Странно. Иногда говорит совсем, как взрослая… словно на считанные мгновения забывает об игре в ребёнка. А затем поспешно исправляется. Зачем ей это? Или «девочка» — одна из множества изменчивых форм? Юмеми намекал на что-то подобное.

— Не думай слишком громко, — перебил мои рассуждения спутник, подстерегающий за поворотом тропинки. Хозяйка убежала вперёд. — Догадался — и славно, и держи при себе! Химэ не любит, когда её разгадывают, да ещё с чужой подсказки. Детского в ней — хоть отбавляй, можешь быть уверен. Почти, как в тебе!

Ни дня без колкости, животное…

— В этом моё очарование, — слегка важничая на манер Химэ, заявил тот.

Издалека беседка казалась сбитой из морёного дерева, но приблизившись и как бы ненароком коснувшись ладонью косой балки у входа, я признал пористое вещество, что добывают на юге возле дремлющей горы Мита. Только то — легче воды, а это и не думало отделяться от дна, образуя переплетающиеся столбы опор с занавесями вездесущих водорослей. Отведя одну, я шагнул внутрь и на мгновение замер.

В холодном голубоватом свете каких-то шарообразных созданий, свисающих с потолка подобно соцветиям глициний, представившаяся картина оказалась живописнее, чем можно было ожидать. Не считая Химэ, в помещении находилось двое. И если Коюки, с распущенными волосами и слегка побледневшая под водой, всё же напоминала себя прежнюю, только чище, то существо у неё на коленях я признал не сразу, а признав, расхохотался.

Гордая, но очень мокрая птица смерила меня негодующим взглядом, однако, заметив ки-рина, пискнула и попыталась с головой забраться под косодэ спутницы. Девушка, смущённая этими неожиданными поползновениями, едва не увенчавшимися успехом, вскочила — и совёнок беспомощно затрепыхался на полу беседки. Вид у Фуурина был жалким донельзя. Помнится, Хоно как-то раз искупал матушкину кошку (не без моего участия), за что заслужил порицание даже от главы семейства, который привык спускать любимому отпрыску какие угодно выходки. Хитэёми-но Хидэ простил бы ему поджог столицы и череду жестоких убийств, но это зрелище, как он утверждал, сверх всякой меры оскорбляло взор приличного человека. Наш птенчик выглядел не краше.

Опомнившись, мы с Коюки бросились к несчастному и водрузили его на столик для угощений, откуда Химэ поспешно составила посуду в сторону. Предполагалось пить чай? Под водой?!

— Помнишь, я говорил о тропинке? — шёпот Ю предназначался мне одному. — Она — продолжение Ступеней и часть Юме, и беседка стоит прямо на ней. Потому здесь возможно то, что совершенно исключено на морском дне. Чаепитие, к примеру. И сама жизнь таких, как вы с Коюки. А ещё здесь я в родной стихии, что не может не радовать!

— Кстати, кто-то говорил, что простым человеческим душам нельзя видеть Хранителя!

— Ты же не считаешь свою новую приятельницу простой?

— Птичке плохо! — озабоченность в детском голоске отвлекло моё внимание от мысленных бесед, ставших частью обыденности. — Птичке не нравится под водой? Не бойся, крошка, мы поговорим, и ты вернёшься домой!

Совёнок, казавшийся не только ощипанным, но и меньше самой Химэ, снова пискнул, после чего Коюки сердобольно переправила его к себе на колени, где он затих, мелко подрагивая. Бедный парень, каково ему? Хорошо, что девушка взяла его под своё покровительство. Когда они успели найти общий язык? Вот что значит, в беде и чужой как брат!

Кем бы ни была эта маленькая обманщица, всё-таки она умница и добрая душа. В конце концов, у человека есть право на тайну, если это не вредит окружающим, верно? Может, её скрытность вполне обоснована! И не оставалось ничего другого, как поведать нам сказку о Северной Столице, замужестве, потерявшихся спутниках и женщине в лесу. А я, получается, мнительнее Хоно, ведь Коюки мне ничем не обязана, да и знакомству нашему всего день. Правда, насыщенный многими событиями…

— Кто желает чаю?! — хозяйка с поистине детской быстротой забыла о "несчастной птичке" и захлопотала вокруг столика. — Я не допускаю сюда никого, кроме гостей, — пояснила она, неверно истолковав моё внимание. — Ну, так кому налить?

— Не пей! — Мысленное предостережение прозвучало как нельзя своевременно — я уже тянулся за чашечкой с восхитительным на вид бирюзовым напитком. Едва успел изобразить отряхивание рукава от того, что на нём не налипало. — Химэ едва ли пожелает тебе зла, но представления о благе у неё своеобразные. Отличные от моих.

"Интересно, которые ближе к общечеловеческим?" — подумал я и уже для друга добавил: "Спасибо. А скажи, Коюки — тоже предупредить?"

— Дело твоё. Если хочешь избавиться от подозрительной спутницы — пальцем шевелить не надо, всё произойдёт само собой. И никакого злодеяния. Ведь то, что способна даровать Химэ, многие сочтут завидной участью. Просто у тебя иной путь…

— Госпожа Коюки, — прервал я слегка несвоевременные излияния будущего советника, — не передадите ли чашечку этого дивного напитка? Ой… простите, я редкостный увалень! Хорошо, что под водой невозможно испортить наряд подобным образом! Но всё же разрешите, соберу чаинки…

С по-дурацки милой улыбкой я наклонился к обомлевшей девушке и шепнул ей на ухо: "Не пейте и не ешьте!" Последнее добавил от себя. На всякий случай.

— Ах, какие скромные пошли нынче гости, — голосок Химэ прожурчал уже взрослыми нотками издёвки. — Сами не пьют, и другим не дают. Ладно, настаивать — тратить силы попусту. Виданное ли дело, чтобы я кого-то принуждала, а, Многоцветный?

В ответ невинное животное вильнуло хвостом с таким подхалимским видом, что я мысленно взвыл от восторга. Ну Ю, ну интриган! Чувствую, тот ещё советничек мне достался.

— Кстати, как самочувствие? — рассмеявшись, девочка позабыла обиду. — Ты не похож на себя, ки-рин-сама!

— А на кого похож? — попытка свернуть обходной тропинкой не сбила с толку даже меня.

— На Хранителя, чей избранник до сих пор колеблется, которой из Сил служить, — отрезала девчушка. — Это действительно так?

— Не совсем, — вздохнул я, увидев, как Ю замялся. — Понимаете, Владычица Глубин, колебаний-то почти и не было. Я… не стал выбирать, только и всего. Меня поощрили с пяти сторон сразу, и было бы непорядочно отдавать предпочтение кому-то одному.

— Просто он жадный, — наябедничали из-за плеча. — И не любит принимать решения. Но это ничего, а вот когда жениться надумает… вот тогда-то я и повешусь!

— Неудивительно, что вы так спелись, — хмыкнула малышка и, по-взрослому покачав головой, добавила: — Кое-кто любит решать за других, верно? Нет, тебе можно позавидовать, не кажись ты таким измученным. Да и спутник то и дело зевает. Погостите у меня несколько дней?

С опаской взглянув на ки-рина, я уловил замешательство в его взгляде. Значит, и тут отдыха не предвидится. Сколько же я не спал? Сутки, двое? А юмеми так и вовсе на пределе…

— Куда же вы торопитесь? — полюбопытствовала Морская Дева, правильно истолковав наш ответ. — Многоцветный, тебе ли не знать, что мои чертоги способны задержать человека лишь на столько, на сколько желает он сам? А ты вправе приходить и уходить, когда вздумается. Вам нужна передышка, это очевидно. И не спорьте с ребёнком!

Даже удивлённо хлопающая глазами, но по обыкновению, сдержанная Коюки улыбнулась, когда радушная хозяйка топнула ножкой.

— Хорошо, — сдался юмеми, — но только одна ночь. Уточняю: одна ночь должна пройти там, на поверхности.

— Идёт! — захлопала в ладоши довольная кроха. — И я помогу вам добраться, куда скажете, обещаю!

— Благодарю, на это мы и рассчитывали, — нимало не смущаясь, заявил ки-рин, а мысленно добавил: "И помни, Кай: здесь, под водой, обещания и клятвы никогда не тонут, хотя вес имеют немалый".

— …а кто стоит за цунами, загадка для меня самого, — закончил Ю свой долгий, хотя и неполный рассказ. — Фуурин утверждает, что совы справились самостоятельно, но не больно-то верится. Кто же он, их могущественный помощник, оставшийся в тени?

Прикорнувший в объятиях Коюки слёток ухнул, приоткрыв один глаз. Но протест был вялым. Сам бы рад чуток вздремнуть. Вот договорим, и…

— А вы не думали, — Химэ исподлобья посмотрела сначала на меня, затем на старого приятеля, — что поддержка пришла от того, кого вы даже в расчёт не принимаете?

— И кто же это? — мы переглянулись.

— Ты, — маленький розовый пальчик обвинительно указал на меня и тотчас же перепорхнул на радужные чешуйки ки-рина. — Или ты! Пока не уверена.

Немыслимо! Даже спать расхотелось. Цунами? Я?! Не волшебное существо и даже не онмёдзи? Ю тоже никогда бы этого не сделал. Зачем ему… или мне?!

— Хотите сказать, что это было непроизвольно? — задумчиво протянул мой друг. — Вполне в духе Кая… погоди, я вовсе не обвиняю! Просто ты из тех людей, что способны творить чудеса, не сознавая этого. Однако повторяю: в одиночку подобную мощь не обуздать.

— Значит, вдвоём расстарались, — легкомысленно бросила девочка. — В конце концов, кто здесь больше смыслит в волнах, вы или я? Присутствие ки-рина и его избранника стало прекрасным подспорьем к усилиям разъярённых птиц. Сомнений нет — это вы! Вместе.

— Да мы представления не имели о том, что творится на Фунао! Сами едва не погибли! — в замешательстве я взмахнул руками. Неужели она серьёзно? Не могу поверить! Потому что если поверю — жить тоже не смогу. Разрушенный городок, яркое пятно темари в грязной луже, птичья клетка… Неужели всё это — я?!

— Если что, и убиваться будем на пару, — остановил меня Ю, уже вслух добавляя: — О-Химэ-сама, Кай — не первый мой избранник, как тебе, должно быть, известно. Почему же только с ним?..

— А вот это тебе виднее. Кто из нас ки-рин? — ухмыльнулась вредная малявка. Да, Вода — она и есть Вода. — Хочешь сказать, у тебя каждый выбирал Пять Изначальных Сил единовременно? Вы хоть понимаете, что любое стихийное бедствие находится под влиянием не одной стороны, а многих? Не стоит возлагать ответственность за землетрясение на одну Черепаху, а за наводнение — на моего господина. Всё связано. Как ты мог забыть об этом, Хранитель Островов?

Отвечать не было необходимости. Мы замолчали, пытаясь переварить услышанное и хоть как-то поставить на ноги мир, перевернувшийся вверх тормашками. Коюки, внимательно следившая за разговором, первая нарушила тишину.

— Простите, — робко произнесла она, — я многого не поняла из вашего рассказа, господин… Ю, но речь ведь шла о цунами? Я… не заметила никаких разрушений, когда была в лесу. Да что там, не подозревала об опасности! А вы говорите, что волна перенесла вас через деревья и только тогда обрушилась на посёлок. Разве это не… противоестественно?

— Милочка, — тоном почтенной старушки обратилась к ней Химэ, — а пить чай в подводной беседке — обычное для тебя дело? Отчего ж тогда не попросишь новый взамен пролитого?

Бедняжка смешалась, пробормотала что-то невразумительное, и я поспешил спасти положение.

— Лес не пострадал, потому что его-то совы и охраняли. — Я ободряюще кивнул девушке, затем повернулся к хозяйке. — О-Химэ-сама! Выходит, мы неосознанно усилили их волшебство, по воле судьбы оказавшись рядом? И что теперь, навек обосноваться в Подводных Чертогах, дабы не вредить окружающим?

— Мне нравится эта мысль, — разулыбалась Химэ, но тотчас же строго наморщила лобик. — Впрочем, люди быстро надоедают. Разумным было бы обуздать то волшебство, что выплёскивается из вас наружу. Нелепо отвергать свойство, способное принести пользу. Верно, Многоцветный?

— Да, просто так ничего не происходит, — задумчиво пробормотал тот. — Если ваша догадка верна — с чем я пока не готов согласиться, госпожа — нам с Каем предстоит потрудиться на славу. Боги, ну как же я не догадался?! Неужели моё самочувствие связано именно с этим?! Ну да, конечно, с чем же ещё?.. Если мы, побывав на Хорае, привели в движение Великие Изначальные Силы и теперь мечемся меж пяти огней… Так вот, почему в Мире Яви меня потянуло во все стороны одновременно!

Отступив почти к самому выходу из беседки, он помотал гривой, не желая мириться с очевидным. Значит, мой друг верит Химэ! Не хочет, но верит. А я сам? Неужели это правда? Что, если?..

— Послушайте, — голос вдруг охрип от осознания ужасающей истины, — а ведь мы остались в добром здравии вовсе не благодаря синей жемчужине! Это как с лесом. Волна прошла его насквозь, не задев и каплей. Сберегла наши жизни, несмотря на то, что подхватила и повлекла, будто песчинки. Понимаете? Именно потому, что мы, как и совы, были ответственны за её появление! Теперь я… знаю. Теперь доказательств не требуется!

Это всё мы натворили, мы, мы, мы…

Как же так, ну как же так?! Разве можно с этим жить? Нет… Люди, о существовании которых мы и не подозревали — чем они провинились? Перед совами — не спорю, боги их рассудят, но перед нами?.. Несправедливо, всё несправедливо от начала и до конца! Но сравнится ли это чувство с другим? С той болью, которая сопутствует пониманию собственной уязвимости, когда начинаешь бояться самого себя.

Непреднамеренное зло ранит сильнее, чем умышленное. Если совершил его ты…

К действительности меня вернуло чьё-то лёгкое прикосновение. Огромные серые глаза смотрели с непритворной заботой, без тени отвращения — а именно последнего стоило бы ожидать. Но ведь она не видела города, размолотого в жидкую грязь, и тел не видела… ничего ты не понимаешь, девочка! В доверчивости своей представить не можешь, что мы натворили. И всё же спасибо…

Я оглянулся на Ю, и тот встретил мой взгляд, не дрогнув. Затаил чувства глубоко внутри, как у него порой бывает. Один город уже оплакан. "Там, в Хамаре, было страшнее". И ты продолжаешь смеяться, не стирая из памяти этого имени?

Похоже, таким, как мы, не выжить без умения прощать самих себя. Верно, приятель? Другой вопрос, а стоит ли?..

Ладно, забудем на время. Если получится.

— И куда нам податься, таким… безобидным? — на шутки сил уже не оставалось. Усталость ударила молотом по ногам, веки сделались свинцовыми — словно груз на совести отяготил не только душу, но и тело.

— В покои, разумеется, — отозвался чей-то далёкий голос. — Ночь для отдыха, утро для прощания. А здесь спать нельзя. Нельзя, я сказала! Ки-рин-сама, ну что теперь с ним делать?!

 

Глава 6

Истина

(Второй День Металла месяца Светлого Металла, 499-ый год Алой Нити)

— Признавайся! Это ты усыпил меня?

На моё сонное бормотание животное и глазом не моргнуло. А впрочем, если и моргнуло, не разглядеть. Четвероногий товарищ свернулся в клубочек на краешке ложа, накрыв морду хвостом на манер Химико. Дрыхнет. В Юме — и дрыхнет? Лежебока…

Я разлепил веки и осмотрелся. Нет, привиделось. В опочивальне я один. Покрывала на ощупь знакомо шелковистые. Да и татами, могу поспорить, сплетены из всё тех же водорослей — как и занавеси у входа, как и сами «стены», мерно покачивающиеся под пальчиками глубинных течений. Зеленовато-синяя полумгла, свет будто растворён в самой воде. Спокойствие…

Хочется снова закрыть глаза и лежать, нежится в сладкой истоме, ни о чём значимом не помышляя. И чтобы конца этому не было.

Должно быть, именно так я и поступил, поскольку пришёл в себя от похлопывания по щекам и смятённого шёпота:

— Хитэёми-сама! Ради Пламени, заклинаю вас! Проснитесь, Хитэёми-сама, пока не поздно!

Коюки. Встревоженная не на шутку. Да что же стряслось?

Очертания девушки, пугливой рыбкой отпрянувшей от моего лица, расплываются, кажутся зыбкими, будто я изрядно перебрал накануне. Ах да, мы же под водой. А где Ю? Только что был здесь… или во сне?

— В чём дело?

— Нет времени объяснять! Надо бежать. Верьте мне, Хитэёми-сама!

А точно ли это Коюки? Где Фуурин, где Ю?

"Ю, куда ты запропастился?"

Нет ответа. А вот это уже и впрямь подозрительно!

— Хитэёми-сама! — девица в отчаянии заломила руки, и тут до меня дошло. Хитэёми! А представлялся я при знакомстве отцовским именем, Кото. Вот и разгадка, недолго искал!

— Ты не она! — я схватил существо за плечи, притянул к себе. Глаза, такие же серые, расширены от ужаса. Или?.. Нет, быть того не может!

Извернувшись, мерзавка избавилась от не слишком крепкой после сна хватки — лишь для того, чтобы вцепиться в мои ладони.

— Хитэёми-сама, это я, я! Неужели вы меня не узнаете? О, что с вами сделали?!!

— Замечательное представление, — прошипел я сквозь зубы, в свою очередь высвобождаясь и отталкивая нападающую к стене. — Только откуда настоящей Коюки знать это имя? Хватит морочить голову! Где мои спутники?!!

Девушка отступила на шаг, мгновение смотрела на меня с сомнением в глазах, а затем склонив голову, пролепетала:

— И впрямь проговорилась, господин Хитэёми. Но лишь потому, что переживала! Я знаю ваше имя, поскольку бывала в Зимней Резиденции столь же часто, как и вы сами. Клянусь, что не обманываю вас в этом!

Интересный поворот. Верить или нет? Мало ли, кто скажет «клянусь»? Хотя… Ю совсем недавно обмолвился, что обещаниям и клятвам в подводном мире верить можно. Случайно ли? Случайно от него дождёшься, как же!

— Хорошо, — решился я. — Поговорим потом, но поговорим обязательно, слышишь? У меня эти недомолвки вот где сидят! Почему ты… вы решили, что нам грозит опасность?

— Потому что вы почти прозрачный, — всплеснув руками, она снова схватила мою ладонь и сунула её мне под нос. Хм… и впрямь. Что?!

— А ну прекратите эти шуточки! — заорал я, обращаясь неизвестно к кому. — Кто бы вы ни были — с гостями так не обращаются! Химэ, надо увидеть Химэ! Где Фуурин? Хватаем подмышку — и к ней!

— Я заснула, успокаивая его, а пробудил меня ваш светлячок. Он кружился так назойливо, что я открыла глаза, а затем побежала следом, как тогда, в лесу! И… и совсем забыла о Фуурине!

А я — о светлячке. Даже не знал, что ты последовал за мной под воду, приятель! Должно быть, снова в волосах притаился — впрочем, не до тебя сейчас. И не до Фуурина, если хорошо подумать. С Коюки всё в порядке, совёнок и вовсе — волшебное животное. Почему же опасность угрожает одному мне?

Схватив девушку за руку, я метнулся к выходу, чуть не сорвав завесу из водорослей. Тропа, где тропа? Ю строго-настрого запрещал сходить с неё! Неужели меня, спящего, унесли туда, где силы Мира Грёз истощились и перестали подпитывать моё тело? Разумное объяснение, но как это мог допустить юмеми? И где он, ради Пяти Великих Сил — где он?!

— Когда вы вошли, в комнате никого не было? — на бегу я обернулся к кивнувшей девушке, взглянул на ладони и прибавил прыти. Повсюду мерно колеблющиеся стены. Зачем столько поворотов? И развилки… Если хотя бы раз свернули не туда, нам конец.

Но, по всей видимости, дорога попалась верная. На очередном разветвлении что-то выпорхнуло у меня из-за уха, замельтешило перед лицом. Надо же, под водой ещё и летать можно! Похожим образом передвигаются морские жучки — рывками. В Тоси мне так нравилось наблюдать за жителями полосы прибоя…

— Туда? — понятливая девушка указала направо. — Мы неправильно поворачиваем? Точно, надо в другую сторону. Спасибо, миленький!

Впереди стремительно светлело. А где свет — там и надежда! А также Химэ.

Но Ю мы увидели раньше, чем Владычицу Подводных Чертогов. Он выпрыгнул из-за поворота, заступая дорогу, как некогда на болотах. Человек?! Почему в таком виде? Ах да, чего ещё ожидать за пределами Юме?

— Остановись, — спокойно сказал он, будто прозрачность — естественная моя черта. — К чему такая спешка? С тобой ничего дурного не происходит. Иди к себе.

Он отмахнулся от светлячка, спикировавшего было ему на щёку. Затем на другую. Как пчела, норовящая ужалить.

— Ю, что происходит? — я незаметно отступил на полшага. Питомец никогда раньше не проявлял враждебности по отношению к юмеми. Значит ли это?.. — Слушай. Я поступлю, как ты советуешь, но при одном условии. Дай слово, что ты и есть ки-рин. Многоцветный. Мой друг. Поклянись!

— Нет нужды, — знакомый голос раздался из-за спины, мы с Коюки слаженно обернулись, встретив грозный взгляд юмеми, теперь уж точно настоящего. — Я могу поклясться Пятью Великими Силами во всём, перечисленном тобой. И ещё много, что могу… и хочу… сделать.

Потеснив меня плечом, он шагнул навстречу двойнику, тот плавным движением утёк в сторону. Не тут-то было! Прыгнув вперёд, Ю залепил моему обидчику такую пощёчину, что я сам непроизвольно дёрнулся и потёр челюсть. Рука у него, помнится, тяжёлая… Ого, но чтоб настолько?!!

Очертания тела лже-юмеми поплыли волнами, словно бахрома медузы. Существо сделалось прозрачным, тотчас же напомнив о моём бедственном положении. Я поднёс ладонь к лицу и застонал — просвечивалось сквозь неё куда больше, чем прежде.

— Ю, что со мной творится? — лишь на миг я упустил из вида противника, и теперь с отвращением взирал на шевелящееся нечто, и впрямь напоминавшее медузу или что-то в этом роде, слизистое и противное. — Боги, что это за пакость?!

— Сейчас и впрямь не важно, — юмеми поманил нас за собой, более не обращая внимания на корчащееся существо. — Идём, Морская Дева ждёт. Фуурин уже там и готов к путешествию.

— А я к чему готов? — упрямо повторил я занимающий меня вопрос и удостоился лишь хмурого виноватого взгляда. Так-так…

— Мы заговорились с Химэ и слегка потеряли счёт времени. Точнее, для нас прошло совсем немного, а вот для тебя… Ты уверен, что не помышлял о бесконечном отдыхе? Ладно, не отвечай, это такой же мой промах, как и твой. И кто-то решил им воспользоваться.

Боги, теперь понятно, что подразумевала наша хозяйка, говоря о времени, зависящем от личных желаний каждого! Так вот, в чём кроется опасность Подводных Чертогов, покинуть которые удавалось лишь мудрым и удачливым героям сказок. Останешься на одну ночь — заснёшь навсегда. Растворишься в солёной воде вечности. Стоит лишь забыть, зачем явился сюда, какова твоя цель. А ведь это совсем, как в жизни, только там — медленнее и незаметнее…

И сколько охотников до чужого времени скрываются за хорошо знакомыми масками… иногда до тех пор, пока не будут выпиты последние капли.

Гораздо позже, затронув в разговоре с ки-рином эту тему, я удостоился поощрительного кивка и совета извлекать урок из неприятностей почаще.

Прощание с Химэ вышло каким-то скомканным, будто Морской Деве было неловко за случившееся. Чем они так увлеклись с Ю?.. Ладно, их личное дело. Надеюсь, бедняга хотя бы чуток вздремнул.

Совёнок, которого мы обнаружили при хозяйке, перебрался на руки к своей защитнице и «скис» окончательно. Несмотря на яркое освещение, он оставался покрыт перьями, в воде почти незаметными, и в человека не превращался. Почему — это меня сейчас занимало меньше всего. Даже красоты подводного царства перестали восхищать после всего пережитого. Лишь в море постигаешь, как дорога земля.

Единственное, что интересовало — каким образом Химэ намерена выполнить обещанное? Надеюсь, обойдётся без цунами, которая выплеснет нас, будто зазевавшихся крабов, на скалы у Северной Столицы? Но всё оказалось куда проще.

Знакомая тропинка легла под ноги, едва я сделал несколько шагов вслед за Ю, и на протяжении всего разговора с Химэ мой взгляд то и дело обращался вниз. Я хотел увериться, что снова в безопасности. Тело уплотнялось медленно, но верно. Может быть, прощание потому и вышло поспешным, что состоялось прямо на тропе? Которая, как нас уверяли, совпадает с дорогой наших стремлений. Все единогласно решили, что Тоси — именно то место, куда следует направиться. Ясу! Мэй с Химико. Друзья!

— Не держи зла, Многоцветный, — просто сказала девочка, обряженная теперь по всем правилам, и даже шлейф мо не забывшая повязать. Синий у основания, он постепенно светлел, так что края его казались белее снега. — Я сделаю всё, что в моих силах, и Ступени выведут к желанным берегам, но многое зависит от вас самих. И ещё. За первым словом следует второе, а за каждое обещание платят сходную цену. Я выполняю своё, но в ответ хочу слышать ваши клятвы. Разумеется, их не обязательно произносить вслух. Что скажете?

— Мы должны тебе что-то пообещать? — уточнил я.

— Не обязательно мне, — вздохнула она. — Но себе — непременно. Нечто важное.

"Ну что за маленькая торгашка?" — посетовал Ю, с обретением истинного облика вновь вернувший способность к негласным переговорам. — "Один сэн меняет на дюжину, каково?"

"Думаю, слово Морской Девы и впрямь стоит дюжины клятв таких, как мы с Коюки", — возразил я.

"А я, значит, не в счёт?"

"Разве это и тебя касается?" — удивился я. — "Ой, а сейчас она точно нас не слышит?"

"Если и так — кто ж признается?" — излишне легкомысленно отмахнулся от меня тот. — "Обдумай клятву. Я свою принёс, и все остальные, кажется, тоже. Ты последний".

Что бы такое пообещать? Что стану добрым правителем — так разве это от меня одного зависит? Ясное дело: без помощи Ю, а также изрядной доли везения тут не обойтись. Да и клятву эту я, сказать по правде, уже давал. Что-то другое, надо придумать что-то ещё. Радужная Нить… Не идёт из головы! Если долг, свалившийся нежданно-негаданно, уже сейчас так давит на плечи, что же ожидать в будущем?

Странный обычай: слово за слово, клятва за клятву. Но я в долгу перед Химэ, а посему выбирать не приходится. Выбор… Что же выбрать?

Я растерянно посмотрел на девушку с совёнком, будто надеясь на подсказку, которой нерадивый ученик ожидает от товарища. Если бы не Коюки, кто знает?.. Вся эта история со светлячком такая загадочная! Как и сама девушка. Бывала при дворце, говоришь? Теперь, когда лицо омыто чистыми морскими водами, оно и впрямь кажется смутно знакомым, но видят боги — ни в Кёо, ни в Оваре такой барышни я не видел! Будет время — расспрошу, кто же приходится ей роднёй. Наверняка, эти люди мне известны.

А ведь парочка не утонула лишь чудом! Молодчина Риэ, сдержала слово. Жаль, поблагодарить не довелось. Точно! Вот потому-то прощание с морским царством и кажется пресным, словно чего-то недостаёт. Маленького, но очень важного, как последние росчерки кисти над картиной. Лиэрилли… Нет ей пути в Подводные Чертоги — должно быть, доставила спасённых ко входу и уплыла восвояси. А всё-таки странно: узоры на стенах изображают резвящихся русалок, танцующих среди прочих обитателей глубин в мире и согласии. Что же произошло, в чём их провинность, за которую приходится платить вечным изгнанием?

Священная жемчужина. Надо вернуть священную жемчужину, и народ Риэ сможет ступить на родину. Что ж, это было бы хорошей благодарностью. Это было бы… правильно?

— Вот и последнее обещание дано, помни о нём, — пропел детский голосок прямо под ухом, и я удивлённо моргнул. Хотел было возмутиться, но лишь выдохнул с облегчением. Зачем противиться тому, что подсказывает само сердце? А Химэ, потешно приоткрыв ротик, хлопала в ладоши, играя в маленького ребёнка. — Слово за слово, а затем ещё одно и ещё, снова и снова! Ты спрашивал, что за народ выстроил Ступени, человек? Вот и ответ на твой вопрос. Светлые времена были, правда, ки-рин-сама?

— Разве я не принёс клятвы, Владычица Глубин? — одними глазами улыбнулся Ю.

— Что ж, это внушает надежду, — маленькая ручка погладила радужную гриву, пробежала по чешуйчатой шкурке, и четвероногое божество зажмурилось от удовольствия.

"Остался пустяк — завершить не начатое", — мысленно хмыкнул я, заведомо зная, что обещания этого хитреца наверняка давались с расчётом на моё участие.

— Идите же, — повелительно указав нам за спину, молвила Химэ. — Помните: Ступени выведут туда, куда устремлены ваши помыслы. Отдайтесь их потоку, неситесь вместе с ним, ничего не страшась. Прощайте! Пускай ваш путь проходит в свете!

Вознеся ладони высоко над головой и прогнувшись, она звонко ударила в них, и плеск заполнил всё пространство вокруг, перекатываясь подобно волне. Шлейф хлестнул по воде, словно русалочий хвост. Незримая сила толкнула меня в грудь, я покачнулся, пытаясь устоять, но в воде и без того было сложно сохранять равновесие. Едва ноги оторвались от жемчужного дна, как мощный поток подхватил меня, повлёк за собой. Так вот, о чём говорила Химэ! Пальцы, лихорадочно шарящие в поисках того, за что бы ухватиться, сомкнулись вокруг шелковистой гривы. Или… нет, волос. Бедная Коюки… Сначала хотел отпустить её, но подводный полёт оказалось настолько стремительным, что я передумал. Напротив, подтянул ближе и обнял за плечи. В иных обстоятельствах это было бы недопустимо, но какие могут быть правила приличия, когда вас самих обнимает и тянет сила многократно большая?

Правда, Фуурин, стиснутый между нами, был весьма нелицеприятного мнения о нашем поведении.

Самый западный мыс острова зовётся Хидари-те, Левой Рукой. Связано это с тем, что, подобно моему отцу, некогда занимавшему одноимённую должность, сей отросток суши дарует обитателям множество благ. От морской живности вроде той, что собирали мы с Коюки, до благородного белого дерева родом с южной оконечности Гингати. Здесь, на каменистых склонах огнедышащей Хикко, бамбук не растёт, и за долины сколь-либо полноводных рек не раз проливалась кровь. Вулкан, преимущественно дремлющий, отхватил себе большую часть площади, сделав её непригодной для обитания человека. Долины да побережье — вот всё, что остаётся роду людскому, обживающему каждую впадинку меж скальных отрогов и разбивающему лоскутки тощих полей везде, где мотыга зарывается в землю хотя бы наполовину. Здесь не живут — выживают.

Да и побережье обитаемо лишь в тех немногих местах, где высокомерные громады скал расступаются, благословляя союз воды и земли. Левая Рука — один из таких участков. Узкая галечная коса протягивает ладонь через Млечное море к Южным Гингати. Две рыбачьи деревеньки по обе стороны от мыса искоса поглядывают друг на друга, торопясь первыми поспеть к очередному отливу. Огромные сладкие орехи, обломки ветвей и целые стволы, съедобные водоросли, замешкавшиеся крабы — чего тут только нет!

А ещё сюда выбрасывает путешественников вроде нас. Ни о чём не подозревающих.

В себя я пришёл от пронзительного визга. Не лучшее начало дня. Определённо. А ведь как приятно, когда в сладкие сны вплетается нежный голос, тихо шепчущий на ушко:

— Помоги-и-ите!

Подскочив, я зажмурился от яркого солнца, шлифующего волны со всей торопливостью раннего утра. Сначала показалось, будто вода повсюду — тем более что с морского шёлка хлынули потоки, стоило только встать — но затем я увидел влажно блестящие голыши под ногами и в одной из сторон, где чернела каменистая гряда. Оттуда, размахивая руками, неслась чья-то фигурка, маленькая и тёмная против света.

Мальчишка. Фуурин.

А где остальные? И вообще, где мы?

— Что стряслось? — я вовремя ухватил разогнавшегося паренька за медные вихры. Так бы и ухнул в воду. Плохо, что нет одежды. Но хорошо, что не у меня…

— Сестрёнка… сестрёнку хотят убить!

Но разве?.. Да ведь речь о Коюки! Парень потому и доверяет девушке, что видит в ней старшую сестру, которая защищала его до тех пор, пока сама не погибла.

Я припустил следом за мальчишкой, сжимая в руке удлинённый голыш — единственное, что могло сойти за оружие.

Гомон толпы — что морской прибой: смолкнет, чтобы вскипеть истошными воплями. Не успел я поравняться со скалами, как несколько простолюдинов, одетых весьма скудно, выскочили навстречу. Разбойники? Ловушка?

Наверное, нас бы скрутили в считанные мгновения, кабы я, уворачиваясь, не поскользнулся, отчаянно взмахнув руками. Булыжник рассёк лоб одному из нападавших, он упал на бок, прочие отпрянули. Фуурин, едва завидев людей, пропустил меня вперёд, и теперь бросился на ближайшего. Он повис у него на плечах, болтаясь и рыча, как разъярённая шавка. Или крыса.

— Как это понимать? — крикнул я, надвигаясь на обидчиков с показной властностью. — А?

— Хватай его, — заорал кто-то в ответ, — он в синем! Прямиком с Гингати, паскуда!

А что плохого в том, чтобы приплыть с Гингати?

— Нет! Из столицы! — взмахом руки — точнее, видом окровавленного камня — я остановил жаждущих драки грабителей. — Именем императора требую повиновения!

С обитателями деревеньки-призрака это прошло. Здесь — нет. Хотя и в том, и в другом случае соответствовало истине.

— Лазутчик! — взревели сразу несколько и бросились на меня. Фуурин отлетел в сторону, дальше было не до него. Я успел приложить голышом самого прыткого (куда достал), после чего оказался сбит с ног, тела навалились сверху, и в голове помутилось. Наверно, к лучшему, что прекратил сопротивляться — пинков меньше досталось.

— Каков мерзавец! — раздалось у меня над ухом почти восхищённое. — Столичные во сне нас видеть забыли, так что кончай брехать, правду говори! А то девку твою поспрошаем — она, глядишь, посговорчивей будет.

Меня заставили сесть, несколько раз грубо встряхнув. Лица сгрудившихся вокруг людей расплывались, словно я опять очутился под водой. Чертоги Химэ — кто в них поверит? Истину всегда принимают за ложь — чьи слова? Не важно. Надо придумать что-то правдоподобное, и быстро! Не зная, куда точно нас выбросило, что творится в мире… Или?..

— Где я? Кто я? — тупо поморгав глазами, что получилось весьма убедительно, спросил я и обхватил руками голову. — Болит… — последнее тоже было чистейшей правдой.

— Гы, — засмеялись в толпе, — навешали от души! Они-кун, у тебя кулачок что таран, Скала-крепость не устоит!

Скала-крепость? Название знакомое… Вспомнить бы, откуда! Эх, не надо было бить по голове!

Здоровенный, но придурковатого вида детина со сломанным носом и растрёпанными кустистыми бровями воинственно потряс хвалёной частью тела. Но допрашивающий меня высокий нескладный мужчина не поддержал шутки. Шикнул, и все умолкли. Предводитель?

— Ломаться-то кончай, — ласково посоветовал он. — А то мы сами горазды представления давать, щас дадим — и в море. Наглотаешься водички — всё, как на духу, выложишь. Ведите сюда девку!

Потеснив обступивших меня людей, какой-то дюжий молодец привёл Коюки. Та сглатывала слёзы — руку заломили за спину. Гады… Я повёл глазами. Где же Фуурин? И где?..

— Ну что, мы готовы слушать, — дознатчик проникновенно посмотрел в глаза сначала мне, затем девушке. — Кто первый? Или разыгрывать будем?

Если бы в голове прояснилось хоть чуточку… хоть немножко!

— Ай, не погуби, добрый человек! — запричитала Коюки. Она сделала попытку припасть к земле в поклоне, но заломленная рука и цепкая хватка помешали этому. — Господин, скажите, что защищали своих преданных слуг, что вовсе не хотели…

— Я о чём тебя спросил, женщина? — презрительно отозвался главарь, но дал знак её отпустить. — На ваши крики посторонний бы не прибежал, это и дураку ясно. Откуда прибыли, с какой целью? Говори!

"Только не с Гингати!" — мысленно взмолился я. Почему эти люди не жалуют выходцев с Островов Млечного Пути? В Тоси подобных настроений не было замечено.

— Коюки, молчать! — одёрнул я девушку, не желая проверять, совпадёт её враньё с моим или нет. Голос прозвучал на удивление твёрдо, так что вышло в должной степени непререкаемо. — После подобного обхождения я буду разговаривать лишь с равным, и не потерплю болтовни слуг в своём присутствии. И дерзости — тоже. Не тебе указывать, как вести себя с этой распоясавшейся чернью!

Ну вот. Сейчас они либо прикончат меня, прямо здесь, либо побоятся сами тронуть вельможу и доставят к местному правителю. В любом случае, велик ли спрос со служанки? Фуурина девчонка тоже выгородила, умница. А что касается обмана… Если уж начали гнуть одну линию, лучше не менять её направления. Столица — значит, столица!

— Слышь, Старшой? — неуверенно пробормотали из толпы. — А ежели он взаправду?.. Одёжа как у знатного, хоть и синяя, что морда у Генро!

— Да, на тех, пришлых, шелков-то не было! Всё сплошь рванина…

Это меня приободрило, даже боль отступила.

— Кто ваш господин? — напустился я на высокого. — Или вы шайка головорезов, презирающая закон?

— Ты, парень, это — не зарывайся! — предупреждающе рыкнул тот. — Закон, говоришь? — поразмыслив, он сказал уже гораздо любезнее. — Печать покажи, мил человек — и разговор сразу другой пойдёт, душевнее.

— Именную печать показывают равным, а не такому сброду, как вы, — высокомерно процедил я. — Но кое-кому она не только предъявлена, но и поставлена. На лоб. Долго сходить будет!

Толпа разделилась — несколько человек заворчали, сжав кулаки, но раздались и смешки. Что ж, достижение. Надо бы его закрепить.

— Господин желает, чтобы вы сопроводили его к управителю, — подоспела Коюки. — По какому праву самовольничаете? Али ответ перед управителем держать не придётся?

Правильно, девочка! Даже простонародная речь удалась… особенно в конце!

— Да, и вместе с прислугой, — грозно добавил я. Бедный Фуурин, что ни день — побои. Как бы умом не тронулся… Надо раздобыть мальчику одежду… Спросить про Ю или нет? Опасно. Должно быть, скрывается где-то в скалах и не хочет выдавать своего присутствия. Хорошо, что на свободе остался хотя бы один из нас!

Деревенька притаилась прямо за скалой, у которой мы налаживали взаимопонимание с местным населением. Похоже, все мужчины сбежались на звуки потасовки, и встретили нас лишь тихие, забитые женщины да пара стариков, высунувшихся из дверей ближайшего дома. Детей не было или им приказали спрятаться.

По сравнению с другими, виденными на севере родного острова, это селение казалось опустившимся калекой, влачащим жалкое существование и озлобленным на весь белый свет.

Пока шли сборы — нас планировали перевозить лодками — мы ожидали в каком-то сарае на груде рыболовных снастей, требующих починки и жутко смердящих. Довольно неосмотрительно со стороны хозяев! Настоящий лазутчик может использовать как оружие что угодно, а когда в пределах досягаемости столько верёвок… Жаль, никто из нас не владел искусством убивать. С другой стороны — а нужно ли? Если и впрямь доставят ко двору какого-нибудь местного правителя, неужели я не найду с ним общий язык? Не всё так плохо. Нам сунули крохотную вяленую рыбёшку, одну на всех, и поставили кувшин с тёплой, но свежей водой. Фуурин спал, подёргиваясь во сне, будто плыл куда-то. Или летел.

— Знаешь, что произойдёт, когда стемнеет? — шепнул я на ухо склонившейся Коюки, которая столь старательно изображала прислугу, что неловко делалось. — Об этом я не подумал.

— Я тоже, — понурилась она в ответ, стараясь незаметно для меня устроить вывихнутую руку поудобнее.

— Болит? — спросил я и осёкся. Глупость — задавать столь очевидный вопрос.

— Терпимо. Вам тоже пришлось несладко.

— Плохой из меня защитник. Не поднимайте кувшин, я сам.

— А вдруг за нами следят? — Коюки, смочив какую-то неопределённого вида и происхождения тряпицу, вытерла лоб спящему. Нагота мальчишки, по всей видимости, не смущала мою спутницу. Что не свойственно девушкам, воспитанным в строгости. Хотя, оно и к лучшему — стеснительность в нашем положении была бы излишней роскошью. Бедный парень! Шишка на виске впечатляла даже в редкой тени бамбуковых прутьев, которые можно было назвать брёвнами весьма условно. Мы что, опять на Фунао? Из такого сора у нас даже последняя голытьба строить не будет!

— Как вы думаете, где мы? Не похоже на окрестности Северной Столицы.

— Не знаю. Я ведь… не была в Тоси, Хитэёми-сама.

Вот он, подходящий случай получить объяснение всем нестыковкам! И девушка шла мне навстречу… Почему же вопрос мой был о другом, словно я стыдился воспользоваться положением?

— Скажите, Коюки-химэ… Когда вы очнулись здесь, на отмели… что произошло?

— Мы с мальчиком проснулись одновременно. Хотели разбудить вас, но господин почивал так безмятежно, что рука не поднялась. — Она улыбнулась, по-видимому, вспомнив что-то забавное, но тотчас же опустила уголки губ. — А затем надумали разведать окрестности.

— И разведали, — непроизвольно усмехнулся и я. — Ну да ладно, всё равно бы попались. А ведь эти люди не завзятые душегубы! Странное отношение к путешественникам. Неужели нищета и лишения порождают такую враждебность?

— Напрасно я подняла шум, когда столкнулась с ними нос к носу, — шепнула Коюки, отведя взгляд. — И Фуурину лучше было сбежать и укрыться вместе с вами. Кто-то да остался бы на свободе. Что, если они не намерены везти нас к правителю?

— Как это никто? А Ю? — понизил я голос до предела. — Мы с ним через многое прошли, так что доверимся его чутью. Если очнулся первым и не объявился до сих пор — значит, так надо.

"Главное, чтобы выдалась возможность поспать и обсудить сложившееся положение", — добавил я про себя. — "По меньшей мере, подскажет, куда нас занесло и каковы местные нравы. И вообще, вечно у меня душа не на месте, когда он теряется".

— Господин Ю — кто он? — поколебавшись, спросила Коюки. — Признаться, сначала он вызывал у меня мало доверия, не говоря о приязни.

— Почему? — удивился я. До сих пор Ю нравился всем, кого ни возьми: от Ясумасы, прежде весьма ревниво охранявшего право называться моим единственным другом, до хозяев постоялого двора в Тоси с их потомством, которое липло к юмеми, стоило тому высунуть нос на улицу. Должно быть, особое волшебство ки-рина! Боюсь, при дворе кое-кто не будет знать отбоя от девушек, и счастливчик этот — не я!

Собеседница явственно смутилась.

— Почему не нравился? Долго рассказывать. Например, из-за своей мягкости, которая лишь видимость. Я знавала людей, что напевают приятные слова, а сами — ядовитые змеи! Но вчера, под водой… то немыслимое и прекрасное существо с голосом, будто шёлк — это был господин Ю, правда? Может, я сошла с ума? Сначала так и показалось — когда он только появился у входа в беседку. Но затем вошли вы, и это меня успокоило, убедило, что мир не превратился в сказку окончательно, и осталось кое-что надёжное и прочное, словно якорь. Но так ли это на самом деле?

— Разве вы не видели собственными глазами и не слышали собственными ушами? — подмигнул я. Что тут скажешь? С якорем меня ещё никто не сравнивал! Зато одним вопросом меньше. Совсем уж было решил, что девушка не так проста, раз может смотреть на божество и бровью не вести. Хотя Коюки и впрямь не так проста… Сейчас вот покусала губы в раздумьях — совсем, как я — и чистосердечно призналась:

— Да, только не знаю, верить им или нет, моим глазам и ушам…

Тоже совсем, как я. И косится исподтишка — мол, дальше-то что? Любопытная птаха.

— Это уж вам решать, Коюки-химэ. В своё время мне, кстати, предложили тот же выбор. И знаете, кто? Ю собственной персоной!

— А вы?.. — она склонила голову набок, на миг позабыв о роли служанки, зачарованно расширила и без того огромные зрачки.

— А я подумал: если всё происходящее лишь видимость, сон разума — лучше не просыпаться. И знаете, что самое занимательное?

— Что?

— Между обыденностью и чудом пролегает столь же тонкая и неразличимая нашим человеческим оком грань, как между явью и сном. Поэтому… я подумал и решил верить всему, чему верит сердце. Оно — лучший советчик.

"Не считая ки-рина, разумеется".

— Ах, господин Хитэёми, — прерывисто вздохнула девушка, и неизвестно откуда взявшаяся тоска прогнала из её взгляда живое любопытство, лишив миловидное личико всех красок, — ах, если бы наш разговор состоялся раньше! Скольких ошибок я могла бы избежать! Я стала бы не величайшим разочарованием и позором человека, которого чтила превыше других, но радостью и опорой. А вместо этого обманывала, год за годом. Лгала, полагаясь на рассудок вместо сердца, которое кричало "Скажи ему, признайся — и будешь прощена!" А потом сделалось слишком поздно… и его не вернуть… совсем поздно…

Она сидела без движения, сложив руки на коленях и позволяя ручейкам слёз открыто струиться по бледным щекам. Разительная перемена… Словно серая туча укрыла ясное солнышко. И какого ёкая мне приспичило затрагивать эту тему?!

Я подбирал утешительные слова, но те, что говорятся в подобных случаях, казались пустыми и неискренними. "Всё будет хорошо?" Хуже не придумать. Если речь об умершем, то ничего не поправить, пока сам не примкнёшь к духам предков. А если виновен перед многими — сотнями людей, утонувших, задохнувшихся в жидкой грязи, вмешанных в неё, будто сладкие бобы в тесто? "Всё будет хорошо"… да уж, конечно!

Вот только с кем оно будет?

— Когда-то моя сестра, — раздалось снизу, — поведала, что доверять себе, своему сердцу, может лишь тот, кто поступал ему наперекор. Хотя бы раз. У меня тогда ещё пух на голове не вылез, поэтому я ответил, что стану первым, кого это правило не затронет. Знаете, что было потом?

— Кажется, да, — вздохнул я.

— Почём тебе знать? — подросток сел на корточки, потёр шишку и, насупившись, посмотрел на меня. — Речь… о другом. Меня учили летать. До этого я тренировался, вцепившись в кору дерева, и казалось таким простым взять — и полететь! Надо лишь разжать когти и прыгнуть подальше. Однако при первой же попытке засомневался, достаточно ли сил, не сломаются ли маховые перья, успею ли смягчить падение. А самым страшным было — со всего маху врезаться в соседний ствол! Я отбил обе лапы и едва не вывихнул крылья, когда упал, избегая столкновения. А Фуурити рассмеялась и сказала, что с этой ночи я стану летать по-взрослому, не задумываясь о том, что и как делаю, полагаясь на чутьё и самого себя. И… оказалось, что так оно и есть!

"На ошибках учатся", — напомнила она, — "а недоверие своему сердцу рано или поздно заканчивается полным с ним согласием. Разве можно достигнуть согласия, не вступив в спор, для начала?"

Только не знаю, действует ли это правило на людей…

— Надеюсь, да, — я взлохматил пареньку слипшиеся после воды волосы, удостоившись негодующего взгляда. — Только не все люди успевают достичь этой мудрости.

— И слишком часто наши падения ломают чужие крылья, — тихо добавила Коюки.

 

Глава 7

Выкуп

(Второй День Крови месяца Светлого Металла, 499-ый год Алой Нити)

Скормив изголодавшемуся Фуурину рыбёшку, в которой, кроме чешуи да костей, и жевать было нечего, мы вплотную занялись скромными планами освобождения. Первоначальный замысел с доставкой пленников лодками был чудо как хорош, но когда некоторые из нас покроются перьями, боюсь, возникнут новые осложнения. Хорошо, что раньше всё внимание притягивал я, и на щуплого парнишку никто дважды и не глянул. Но искушать судьбу — дело отчаянных, а среди нас таких не водится.

Как выяснилось, спутников я недооценил, да и себя тоже.

Раз не связали — гулять по деревушке не возбраняется. Вывод, конечно, спорный. С учётом того, что снаружи дверь прикрыли на простую «вертушку» — вдвойне. Но неужели они и впрямь ожидали, что сквозь редкие бамбуковые перекладины, олицетворяющие стены сарая, нельзя просунуть палочку и повернуть засов? Когда Фуурин, прильнувший к щели возле входа, подал знак, Коюки играючи справилась с нехитрой задачей.

План был назван "Господин велели воды принести!", и его первая часть увенчалась ошеломляющим успехом.

С кувшином на плече девушка выплыла на двор так, будто родилась и выросла в этом селении, причём дочерью старосты.

— Господин желает холодной воды! — объявила она присматривающему за входом молодчику тем очаровательно-извиняющимся тоном, что любое требование превращает в просьбу, которой невозможно отказать. Остальные мужчины удалились, о чём-то шумно споря, младший же — кстати, тот самый деревенский простачок, чей кулак до сих пор вспоминала моя ноющая челюсть — скучал в тени одной из хижин. Грешно упускать подвернувшийся случай! К улыбкам юных цветущих девушек бедняга явно не привык, а Коюки, хоть и бедно одетая и с исцарапанным носом, походила на простых селянок так же, как небо на землю. Прислужница знатного вельможи рыбой не пропахла, непосильным трудом спину не согнула, и обхождения самого любезного… в общем, парень растаял. Хотя для начала виду не показал. Прильнув к щёлочке, я следил за переговорами, готовый вмешаться, если девушку попытаются обидеть.

— Чего вылезла! До вечера сидеть велено! — сурово нахмурился он.

— Я ж о чём толкую, — всплеснула руками обманщица, после чего устроилась на земле возле неподкупного стража и принялась заговаривать ему зубы. — Хозяин мой от злости так и трясётся, — тут она перешла на шёпот, но содержание беседы мы продумали втроём, и теперь оставалось лишь убеждаться в мастерстве, с которым девушка нащупывала подход к незнакомому человеку. Сначала он хмурился и отрицательно качал головой, затем указал в направлении ушедших. Мол, разбирайся с ними. Или сослался на запрет старших. Не важно — собеседница умоляюще сложила руки лодочкой на груди, в притворном испуге покосившись на сарай. Гневается господин, не подведи под наказание, добрый человек!

— Мам! — крикнул парень. — Воды просят!

Некоторое время спустя (парочка о чём-то ворковала) в поле зрения показалась тощая болезненного вида женщина. Мы с Фуурином заняли прежнее место, причём последний сделал вид, что так и не вернулся в сознание, а я придал лицу кислое выражение.

Без слов рыбачка склонилась, поставив кувшин у моих ног. Я схватил его, сделал несколько торопливых глотков и резким движением опустил на землю.

— Где эта бездельница? — спросил я у женщины, робко потянувшейся к ранее принесённому сосуду, и сам себе ответил: — Всегда норовит удрать, нашёлся бы повод. К кому-нибудь на застолье подалась? Пускай немедленно принесёт настоящей еды!

— Господин, простите, — тихо шепнула та, не поднимая глаз, — мы живём бедно, у нас ничего нет!

— У моря не голодают, — отрезал я, тогда как сердце сжалось. Всем своим обликом деревенька говорила о крайней нищете обитателей. — Или твой муж забыл, как забрасывать сети? И рисовые поля перестали давать урожай?

В опущенных глазах мелькнул слабый отблеск того пламени, что сжигает всё на своём пути и зовётся ненавистью. Мелькнул и погас. Растворился в безразличном отупении.

— Должно быть, вы просто желаете, чтобы еда сама спешила в рот, — насмешливо добавил я, надеясь хоть что-нибудь выведать.

— За нашим посёлком поля не числятся, господин, — пробормотала женщина. — Мы попривыкли собирать дары моря и менять их на рис и всё необходимое. Так и жили испокон веку. Но теперь за горсточку того риса, что везут из Долин, — она произнесла это слово так, будто оно было названием определённого места, — приходится отдавать плоды недельных трудов, а этим кровопийцам всё мало! Детей наших, кроме моего младшенького, бедняжки Сокэя, у которого как раз падучая случилась, забрали в большую крепость на скале, и теперь некому выходить в море, кроме их отцов. Зачем, зачем им понадобился мой старший сын?! — взгляд из унылого превратился в отчаянный. Будто чужой недружелюбный человек мог что-то знать…

— Понадобился кому? — спросил я с мягкостью, которой не следовало бы выказывать.

— Властительным господам из Ивы, — выплюнула она, и ненависть полыхнула уже настоящим, неугасимым пламенем, превратив измождённое лицо в маску грядущего возмездия. Собираясь разузнать, о какой скале речь, я вдруг вспомнил, вспомнил!

Скала-крепость, упомянутая кем-то из рыбаков — вот, откуда мне знакомо это название! Тысяча поклонов отцу, заполнившему наши с Хоно головы важными сведениями. С тех пор, как он рассказывал об острове Хикко, самом отдалённом уголке Империи, присоединённом потомками Повелителя, мне даже вспоминать это слово не доводилось. Юго-восток, настоящий край света! Уму непостижимо, зачем Химэ понадобилось забрасывать нас в такую дыру. Помогла, нечего сказать. "Отправляйтесь туда, куда стремится ваше сердце!" Конечно, я не всегда управляю своими порывами, но к Они на рога уж точно не напрашивался!

Мы и север-то покинули благодаря чудесной случайности, а отсюда как возвращаться? Через Гингати? Острова Млечного Пути — связующая ниточка между Миясимой и Хикко. Даже та вялая торговля, что ведётся у сердца Империи с её окраиной, всегда проходила через Гингати. Но теперь?..

"Хватай его! Прямиком с Гингати, паскуда!"

Что творится? Надо расспросить эту несчастную. Город-крепость Ива, возвышающийся на отвесном утёсе у южной оконечности Хикко — маленький островок, хорошо защищённый не только от извержений вулкана, но и от любых попыток захвата. Там находится резиденция местного правителя, имя которого я, конечно, не помню. Как идёт сообщение с большой землёй — тоже. Возможно, этого отец и не знал. Казалось, он столько повидал на своём веку, но лишь казалось. За пределами Острова Престолов не бывал и он. Да покажите мне придворного, который бы хоть раз покидал родные места! Выходит, прочие острова давно уже чужие?.. Вот ведь ирония! Империя забыла, что делает её таковой.

Тут я поймал себя на мысли, что уже планирую, как займусь восстановлением прерванных связей, и спешно обратился к женщине, всё ещё ожидающей позволения удалиться. Взгляд её снова подёрнулся пеплом смирения.

— Кто сейчас правит в Скале-Крепости?

— Влиятельная госпожа О-Таю.

Что?! Наместник — женщина? Невероятно!

Изумление в моём возгласе заставило её пояснить:

— Местного правителя зовут Икера-но Генмэй, он наследовал своему отцу, всё честь по чести. Да только супружница его, госпожа О-Таю, уже много лет как власть к рукам прибрала. Видать, не зря паломничество совершила. Набралась смелости даже на указах мужниной печати не ставить — собственное имя пишет. В мужской одежде щеголяет, демоница!

Указы? Да тут и без столиц превосходно управляются, как я погляжу… И винить приходится разве что дядю с его предками, пустившими дела на самотёк.

— Паломничество? — фыркнул я. — Это ещё куда?

— Известно куда, господин, — она даже слегка оживилась, — к алтарю Хикко, что в пещерах под горой спрятан. Говорят, из тех мест не всякая женщина вернётся, а мужчинам так и вовсе хода нет. Дорогу туда дикие кошки сторожат, во-от такие, на части разорвать готовые! — махнув руками, женщина показала животное размером с сарай.

Правду молвят: и в Чёрную Нить сказка сытней лепёшки! Или по нынешним временам люди охотнее верят небылицам, нежели мандатам? Но если существуют совы, принимающие облик человека, почему бы и Кошачьему королевству не оказаться где-то рядом?

— Вот что, — «подобрел» я, — вижу, ты женщина честная… зовут как? Сайко? Скажи-ка, Сайко, нас и впрямь доставят в Иву, как обещали? И почему меня, полномочного посланника императора, приняли за выходца с Гингати?

"И что в этом дурного?" — добавил я про себя, но спрашивать поостерёгся.

— Так синее лишь они одни носят, — покосилась на меня рыбачка. — Те люди правителя, что Хикэя моего увезли, только об этом и говорили. Нашествием стращали — мол, Острова навязались на нашу голову. Здесь, на Горе, за хорошую долину и свои готовы глотки друг другу порвать, а теперь ещё чужаки лезут, словно вши, отовсюду! Боюсь, как бы мальчика моего ненаглядного на войну не забрали!

— Если доберусь до крепости, так и быть, разузнаю о твоём сыне. Не благодари, — прервал я женщину, уже подметающую землю длинными спутанными волосами, — раньше времени не стоит. Напомни, как его имя. Хикэй? Должно быть, у вас многих так зовут, не забуду. И всё-таки, везут нас в Иву или нет?

— Старшой против, — неохотно созналась женщина. — А наши все как один вам поверили, господин, не сомневайтесь! Кому знать, как не нам? Только глухой бы да полоумный перепутал. Раньше-то на ярмарках гингатийцев полно было, говор их поганый так просто не забудешь!

— А главному вашему память отшибло или слух? Он что, не местный?

— Кто его знает, — махнула рукой та. — Пришлый. Должно быть, соглядатай из крепости. Она ведь недалече, Скала-то, вот и бдят! Явился с теми, кто парня моего забрал, да уйти забыл. Всем указывает, что и как делать, гнида.

Умеют же простые люди уловить самую суть вещей! Я-то считал долговязого старостой или просто уважаемым человеком. А то, что доверия к нему нет, что чужой он здесь — и не приметил! Взял манеру на Ю полагаться…

Значит, у господина надзирателя есть какое-то распоряжение на случай гостей из столиц. Или собственный интерес, чтобы без лишних разговоров закопать нас под ближайшей скалой или пустить по волнам. Хорошо, что разговор всё-таки состоялся!

— И куда они все ушли? — спросил я у Сайко.

— Лодки грузить, — ответила та. — Старшой хоть и противился, да наши настояли. И правильно, нечего на себя чужую вину брать! Как отвечать перед Ивой придётся — чует моё сердце, зачинщика ветром сдует.

Она осмелела, разговорилась — то ли и впрямь поверила моим обещаниям, то ли просто устала бояться. Хотя от безнадёжности первому встречному откроешься. Надо похлопотать о парне, когда окажусь в Иве. Младший-то сын, при всей своей силушке — припадочный. Какая из него опора в старости?

— Хозяйка, слуга мой в дороге лишился одежды, — вспомнил я о другом нуждающемся. — Не найдётся ли, чем наготу прикрыть?

— Если добрый господин не побрезгует, — она снова поклонилась до земли, — найдётся, как же не найтись? Хикэю-то как раз успели хорошее платье справить, жениться подумывал. А когда уводили его, отказался брать. Говорит: оставлю, чтобы по возвращению было, что надеть, а ежели нужда случится, мама — продай. Так и сказал! Да только на душе у меня кошки ещё пуще заскребли. Уж лучше я вам его вручу, а вы мне — сына…

Она смутилась, когда в ответ на её бесхитростное предложение последовала моя улыбка.

Так мы и не осуществили вторую половину нашего замысла — побег.

После длительных споров сошлись на двух лодках. Рыбаки были рады и вовсе обойтись одной — благо, Коюки с Фуурином легки и не занимали много места — но соглядатай настаивал на трёх. Якобы из уважения, а на самом деле, конечно, желая нас разделить.

В итоге сторговались на двух. Чтобы не гонять впустую, на дно кинули мешки, содержимое которые источало острый запах водорослей. Должно быть, те самые дары морских глубин, которыми кормится деревенька.

До последнего я волновался, оглядываясь на следующую за нами тень. Фуурин… Не опоздает ли его «сестра» зажечь светильник — плохонькую чашечку с вонючим жиром, выпрошенную у добросердечной Сайко? Хватит ли его, чтобы наш птенчик остался в человеческом облике до наступления полной темноты, когда на носу лодочки загорится путеводный фонарик? А если действие пёрышка Хоо и света от простого пламени несопоставимы? Холодного освещения подводных чертогов было недостаточно…

Однако не успело солнце нырнуть в море за нашими спинами, как я увидел мерцающую искорку, а когда тьма сгустилась — пятно света, достаточно обширное, чтобы различить очертания людей в лодке. Четверо. Двое рыбаков и мои товарищи по несчастью. Интересно, чем Коюки объяснила свои действия? Девочка врёт с теми же лёгкостью и вдохновением, с какими Ясумаса читает стихи, но всему есть предел.

И самое важное — где Ю? Почему он не объявился, что с ним?

Внезапно захотелось выпрыгнуть из лодки, вернуться за другом. А если он в беде? Если море вынесло его чуть в стороне от нас, и силы, обретённые в Мире Грёз, вновь покинули тело? Ну что за болван?! До последнего надеялся, что, не успеют рыбаки вытолкнуть лодку на глубину, как под гром барабана явится наш спутник, завоюет доверие этих простых людей и присоединится к нам. Но берег растаял вдали, мы вышли в открытое море, а Ю так и не дал о себе знать.

Надо заснуть, надо заснуть как можно быстрее!

Но в таком возбуждённом состоянии разве уснёшь? Оно и к лучшему — не нравится мне долговязый, с видом собственника плюхнувшийся в мою лодку. Это ведь он настоял, чтобы мы отправились в путь на ночь глядя. Прочие роптали, но открыто выступить не посмели. Что-то замышляет этот Старшой, не иначе.

Небо натянуло на себя лоскутное покрывало туч, прикрыло глаза-звёзды, готовясь ко сну. Юный месяц слишком тонок, неразличим человеческим оком. Таращась на силуэты двух гребцов, заворожённый мерным взмахами, я всё-таки погрузился в беспокойный сон, то и дело прерывающийся, когда люди обменивались негромкими словами.

— Ю, где ты? — позвал я тихонько, теперь опасаясь скорее быть потревоженным, вырванным из дрёмы, нежели опасности со стороны спутников.

— Здесь.

Я радостно вздрогнул и обернулся, тотчас же проснувшись. Протёр глаза. В лодке, маячившей позади, по-прежнему сидели четверо.

Надо заставить себя отключиться полностью, хотя бы на пару мгновений! Юмеми говорил, что во сне продолжительностью в несколько ударов сердца можно растянуть время насколько заблагорассудится. Помню, как беседовали с ним в Оваре, когда моего друга похитил Исаи-но Кадзи. Долго и обстоятельно беседовали…

— Не просыпайся, Кай. Ты же привык меня слышать, но не видеть — так зачем оглядываешься?

— Хотел убедиться в твоём добром здравии, — пояснил я. — Ну, и куда запропастился на этот раз? Ты хоть когда-нибудь намерен примкнуть к нашему обществу? Как долго тебя ждать?

— Зависит от того, где вы, — спокойно ответил он.

— Сейчас — в открытом море, плывём вдоль мыса Левой Руки, чтобы попасть в Иву. А ты?

— Тогда, — уклончиво произнёс юмеми, — мы встретимся нескоро.

— Что?! Где ты?

— На Гингати, разумеется.

Гингати?! О боги, за что?!!

— То есть как, «разумеется»? Мы должны были все вместе…

— Не-е-ет, — протянул он, и сквозь его слова просочилась ядовитая горечь, — это вы "должны были вместе"! Чью руку ты держал, увлечённый потоком? Мою?

— Но… — опешил я.

Он вздохнул, да так тяжело, что я не оглянулся одним лишь усилием воли.

— Никаких обид. Ты поступил верно, Кай. Позаботился о тех, кто действительно в этом нуждался. А что сделается мне — я же, в сущности, бессмертен…

Видал я твоё бессмертие, вовек не забуду!

— Мы говорим о разных вещах, — в голосе юмеми прозвучало раздражение, я даже представил, как он поморщился, растолковывая очевидное.

— И всё-таки ты обижаешься!

— Мне слегка грустно, и не более того. Всё идёт своим чередом. Ты даже представить не можешь, как закономерно, как правильно течение событий. Это должно бы радовать, но почему-то огорчает. Ладно, — он пресёк мою попытку извиниться, объяснить, что я ухватил первого встречного, и не виноват, что под руку попались Коюки с Фуурином, а не его грива, — глупо искушать судьбу долгими разговорами. Повторяю, ты поступил так, как следовало. Более того, избавил меня от необходимости беречь силы, соизмерять каждое действие с необходимыми затратами. Вот это и впрямь радует.

— Тебе лучше? — оживился я, ранее придавленный его словами. Мне они показались несправедливыми, и даже указывать на это не имело смысла. Он сам прекрасно понимал.

— Да, чувствую себя, как в старые добрые времена. И благословляю пролив, нас разделяющий!

— Выходит, — с некоторым облегчением предположил я, хотя кое-что в его словах задевало, — сейчас мы и для окружающих безвредны?

— Заодно и проверим, — пошутил он. — Но если поблизости начнут колдовать, всё-таки советую…

— Что? — напомнил я, когда он умолк, полагая, будто продолжения не требуется.

— Знал бы что — посоветовал, — огрызнулся тот, и я понял: мой ки-рин в такой же растерянности, как и я сам.

Ладно. Может, по ходу дела в голове прояснится. Химэ убеждена, что наше с Ю единство само по себе является неким волшебством, усиливающим чужое. Так я понял слова Морской Девы. Но теперь, когда мы на разных островах… кстати!

— Где тебя искать? — решительно спросил я. — Или мы так и будем прятаться друг от друга, во имя всеобщего блага?

— Неужели ради счастья всего живого ты не готов пожертвовать незначительным удовольствием меня лицезреть? — язвительно отозвался тот. — Беседе, как видишь, расстояние не препятствует. Тебе этого мало?

— Вообще-то, да, — признался я. Мне действительно страшно хотелось вот прямо сейчас оказаться нос к носу, и как двинуть!..

— Не вижу оснований торопить нашу встречу, — поспешно заключил мой друг. — Безопасность окружающих — ещё полбеды, но моя собственная… Хватит, пора прощаться!

— Постой! — почти крикнул я, опомнившись. Шутки шутками, а знать, где он сейчас, что с ним — это и впрямь важно. — Остров-то как называется?

— Нашёл, о чём спросить, — легкомысленно ответил он. — Ни одной моккан с названием до сих пор не попадалось. Безобразие, такой большой — и не подписан… По-моему, людей здесь нет, хотя вечером я проходил брошенный посёлок, вроде того, что встретился нам на болотах. Только настоящий. И знаешь — мне показалось… Берегись!!!

Чего именно — выяснилось незамедлительно. Крепкие руки приподняли меня, толкнули под лопатки, и я полетел в холодное море.

Вынырнул на поверхность, суматошно перебирая конечностями, отплёвываясь и пытаясь сморгнуть попавшую в глаза воду. Должно быть, общение с Угрём и пребывание в Чертогах Химэ как-то отразились на моём умении держаться на плаву. Или это была неотвратимость?

Лодка качалась на расстоянии пары локтей, я схватился за борт, и едва успел увернуться от весла — точнее, принять удар лопасти плашмя, спиной вместо головы. Ах ты, гад! Пальцы — единственное, что овевал ветер — разжались, но лодка успела накрениться достаточно, чтобы кто-то забарахтался рядом со мной. Долговязый? Это он нападал? Не важно! Если они все заодно, мне не спастись…

Мы очутились на поверхности одновременно, и, словно по команде наполнив грудь воздухом, сошлись среди вспененных волн. Откровенно говоря, я только защищался. Когда противник ринулся ко мне, я выставил руку, чтобы не допустить его к горлу, и тотчас же пошёл ко дну. Уже не соображая, что делаю, вцепился в его плечи. Ругань потонула в бульканье. Обхватив друг друга подобно возлюбленным, мы погружались всё ниже и ниже. Не знаю, как это получилось, но мои пальцы первыми сомкнулись вокруг его шеи. Должно быть, случайность или поддержка богов. Или предопределённость. До сих пор удивляюсь. И чувствую во сне, как руки, беспорядочно тыкающиеся в лицо, постепенно теряют хватку, и тело врага расслабляется, словно он решил передохнуть. Ожидаю нового нападения, продолжая давить и давить, насколько хватит сил и дыхания. Не думая, что будет дальше.

Но с осознанием того, что противник мёртв, пришло ощущение одиночества, пугающего больше, чем борьба. Когда исход неясен, на страх времени нет. Оставшись наедине с тяжёлым телом, из которого только что сам выдавил по капле жизнь — когда вокруг лишь темнота, холод и небытие — я понял, что мне уготовано то же самое, и весь выигрыш — несколько мгновений и самых ярких воспоминаний.

Отец, в слезах грозящий синему небу, и запах горячей смолы.

Мэй в аспидно-чёрных лоснящихся кольцах. Лицо слишком далеко, но я уверен — оно спокойно, и взгляд остаётся отрешённым, пока…

Ю… радужное совершенство, животное, человек и бог… слышу его голос:

— Очнись и поднимайся, Кай!

Наверно, это когда я болел… Он много со мной разговаривал, пока я был в беспамятстве, но ничего не запомнилось.

— Дуралей, ты же пропадёшь! — сердится, будто я виноват в том, что продрог до костей… — Опомнись, Кай! Это не воспоминания, слышишь? Это — настоящее! Борись!

И я стал бороться. Сначала из равнодушного послушания, затем — из страха, когда желание вдохнуть сделалось невыносимым, и даже то, что лёгкие наполнятся водой вместо воздуха, казалось второстепенным. В груди горело, будто я прорывался через пламя — вверх, вверх, вверх…

— Живой! — закричали с лодки. — Подгребай!

Пока я судорожно заглатывал воздух — такой изысканно-свежий, такой лакомый — несколько рук втащили меня на борт, и лишь тогда ликование уступило место недоверчивой бдительности. Где соглядатай? Выходит, не ошибся… Рыбаки разглядывали меня со смесью почтительного восхищения и опаски.

— Старшой-то… чего? — боязливо пробубнил один, с редкими зубами, но зато «украшенный» подобием бороды. Из всех моих знакомых только Ясумаса обрастает, да и то медленно. Говорят, на южных островах лица мужчин покрыты настоящей шерстью. Вымысел, наверное.

Я покосился за борт и пожал плечами. Мол, сами делайте вывод. Неужели хотите слышать, как он умирал?

Боги, а ведь я впервые в жизни убил человека! Собственноручно. И даже раскаяния не испытываю. А должен? Ведь это на меня напали, что ещё оставалось делать? На душе спокойно и пусто, будто ничего не произошло. Сколько раз замечал за собой эту отсрочку переживаний и благодарил за неё небеса. А может, просто черствеет сердце… Когда на совести сотня невинных жизней, чего стоит убийство врага?

— Туда ему, паскуде, и дорога, — с мрачным облегчением заключил вопрошавший, а второй, тщедушного вида старичок, шикнул, заслышав такое посмертное напутствие.

"Внешность обманчива", — подумал я, когда дедок перехватил весло поудобнее и повернул лодку.

— Куда? — я встрепенулся. Неужели ещё не кончено?

— К берегу, — прошамкал тот. — Негоже, добрый господин, впотьмах по волнам гулять. Не по-людски это. Старшой не из тутошних… был, вот и гнул свою линию. Но оно всё видит, всё знает, и награждает по заслугам.

— Кто, оно?

— Море, — кратко ответил он и повторил, сложив руки и поклонившись в сторону темнеющей зыби. — Море.

"Если так, могло бы справиться и без моего участия".

Мысленная издёвка всё же попахивала малодушием. В отстранённом спокойствии наблюдал я, как бородатый рыбак машет фонариком второй лодке, и та повторяет наш разворот, направляясь к берегу. Море волновалось всё сильнее, вскидывалось пенными гребешками, отчётливо алеющими в отблесках пламени. В холодном ветре слышались голоса. Чьи? Птиц, прокладывающих путь в тёплые края? Или с другой лодки?

Но сердцем я чувствовал правду.

Неуспокоенные духи моря ликовали, получив выкуп.

Скала-крепость, твердыня наместника, заслоняла восходящее солнце. Если бы не прибрежные скалы на самой оконечности мыса Хидари-те, она была бы видна и оттуда. Лоснящийся шпиль базальта, угрюмая тень Хорай. Впрочем, зубцы на вершине, если приглядеться, слишком правильной формы. Маяки или сторожевые башни. Каменный венец Золотой Горы вытесали ветра иного мира, но воздушные очертания замков моей родины — как не походила на них эта суровая громада! Я успел полюбоваться западными уступами и сравнить их с северными, такими же отвесными и неприветливыми, когда мы свернули в пролив, отделяющий Иву от большого острова.

Там мне пришлось ухватиться за борта обеими руками — настолько сильной сделалась качка. Лодку бросало из стороны в сторону. Однажды показалось, что нас выносит прямо на скалы, утыкавшие левый берег. Мрачные, как неприступная стена, возвышающаяся по правую руку, они казались изваяниями, с которых время стёрло человеческие черты, или же окаменевшими призраками. И снова в шуме волн отчётливо различались крики и дикий смех. Уже и штормило меньше, течение ослабло, поверхность воды успокоилась — а голоса продолжали звучать…

"Негостеприимное местечко", — успел только решить я, и мгновение спустя изумлённо ахнул. Останцы большой земли расступились, открывая пристань с полотняными навесами, украшенными разноцветными лентами. Алые с золотом воздушные змеи полоскали на ветру длинные туловища. Торговля велась чуть ли не у кромки воды, и на моих глазах большая волна (не от нашей ли лодки?) захлестнула незадачливого лоточника, заставив того угостить море целой горой какой-то снеди. Раскаты хохота сопровождали бедолагу, пока тот, отчаянно жестикулируя, призывал зубоскалов на помощь.

— Поберегись! — зычно крикнул бородатый, правящий к берегу. Относилось это к мелюзге, с визгом и воплями кинувшейся в море на поимку уплывающих лепёшек. Если в деревеньке на краю мыса стояла мёртвая тишина, лишённая детского смеха, то здесь, казалось, собрали ребятишек со всего острова.

Я улыбнулся Коюки, пересевшей ко мне. С восходом солнца Фуурин стал клевать носом, мы позавтракали дорожным рисом и расчистили мальчишке побольше свободного пространства на дне второй лодки. После торопливых переговоров с сородичами её гребцы сделали вид, что работают по найму, и никакого интереса к нам не проявляли. Мол, меньше знаешь — дольше жизнь. Да, неплохо бы отблагодарить этих рассудительных людей… жаль, нечем!

— Господин, — она предостерегающе нахмурила брови, — в посёлке я должна позаботиться о ночлеге, или нас уже сегодня доставят в замок?

Хороший вопрос! Я окликнул старика, привязывающего нашу лодочку к сходням. Ребятня сгрудилась на пристани, но, немного поглазев, разбежалась. Торговцы занимались прежним делом, нисколько не заинтересовавшись нашим появлением.

— Это Старшой знал, чего дальше-то делать, — пожал плечами тот. — Простому люду к правителю ходу нет, требуется особое разрешение.

— От кого? — нахмурился я. — Где его раздобыть?

Как чувствовал, что препятствия не заставят себя долго ждать! Сдалась бы мне эта Скала-Крепость, окажись в рукаве хоть несколько дай-сэнов, чтобы оплатить места на купеческом судёнышке! Правда, в свете отношений с Гингати… нет, прежде чем покидать Огненный остров, надо выяснить обстоятельства доподлинно. Ради собственной безопасности и — чего там лукавить — по долгу правителя. Н-да… До престола — как до Лао пешком (до Лао, может, и ближе!), а долгов скопилось!

В ответ старик снова пожал плечами. Действительно, ему-то оно зачем, разрешение?

Попрощавшись с попутчиками, мы растолкали отчаянно зевающего Фуурина — парень всю ночь не смыкал глаз, вцепившись в коптящий светильник — и отправились знакомиться с местными достопримечательностями. Пристань заодно являлась и рынком, людным даже сейчас, когда утренний торг шёл на убыль. Могу себе представить, что за суета здесь во время ярмарки! Оказывается, мы опоздали на каких-то пару дней, хотя не все ещё купцы разъехались по домам готовиться к торжествам по случаю Дзю Благодарения. Многим ли на этом бедном острове есть, за что возблагодарить Небесную Владычицу?.. Но торговцам, наверно, есть за что.

Я спрашивал их, как попасть в резиденцию местного правителя, но ответы получал неутешительные. Можно дать прошение в Управу городка — кстати, назывался он странно, Мэскэ — но это потребует времени и, как мне намекнули, увесистой связки серебра. Можно наняться гребцом на барку, ежедневно доставляющую на островок свежие фрукты, мясо и молоко (на окрестных холмах разводят коз). Но, взглянув на меня, собеседник усомнился в успехе этой попытки. Да, иногда лучше быть крепким, хоть и припадочным…

А ещё можно ждать у моря погоды… то есть, посещения городка высокопоставленной особой.

Таким образом, полдень застал нас троих в раздумьях, сидящими в тени какой-то стены из неотёсанного камня и вдыхающими «аромат» мусорной кучи. Их, как мне показалось, никто никогда не убирал. Или это после ярмарки? В грудах отбросов, вываленных на каждом шагу, рылись крысы, чайки и те из кошек, что предпочитали разорение помоек честной охоте. Впрочем, некоторые всё-таки оправдывали своё предназначение. На моих глазах рыжий котёнок придушил крысу размером больше себя самого, отважно прыгнув на неё откуда-то со стены.

— Маленький, а боевой, — одобрительно произнёс я. С недавних пор крысы вызывали у меня особую неприязнь.

Тот будто понял, что слова обращены к нему. Волоча подрагивающую тушку, зверёк приблизился к нам, оставил добычу пылиться на земле и забрался ко мне на колени. "Только кошки умеют ластиться, не теряя собственного достоинства", — подумал я, оглаживая выгнутую дугой спинку.

— Глядите, чтобы зацепок не оставил, Хитэёми-сама, — предупредила Коюки, неодобрительно взирая на то, как охотник топчется по подарку Химэ и в мгновения особого удовольствия впивается когтями в синий шёлк. Что лично мне особого удовольствия не доставляло, но иногда можно и потерпеть. Хотя одежду, конечно, жалко.

"Одежду, в крайнем случае, можно продать…" — вспомнились мне слова неизвестного парня, старшего сына Сайко, имя которого, к сожалению, вылетело из моей головы.

А это мысль!

— Как вы думаете, — я встал, передавая котёнка девушке, и расправил драгоценную ткань, — сколько влиятельная госпожа О-Таю даст за платье, которому нет равных на всём белом свете? Если его отстирать и выгладить…

На следующее утро глава торгового квартала Мэскэ, которому мы пообещали половину дохода от сделки, одышливо покрикивал на гребцов, направляющих богато украшенную лодку к неприветливым скалам Ивы. Крепыш лет пятидесяти с пузом, навевающим мысли об очень плотных обедах, вызвался нас сопровождать и даже снабдил меня сменным платьем. Косодэ в качестве верхней одежды, разумеется, не придавало благородства, но было чистым.

— Жалко! Всё-таки, подарок! — твердила Коюки, прощально лаская волшебный шёлк, выстиранный и отглаженный слой за слоем. Даже простой сокутай стоит немалых денег. Занятно было наблюдать за лицом торговца, когда он, стараясь не выказывать восхищения тонкостью работы, искал швы, которых не было…

— Жалко, но время дороже, — терпеливо повторял я.

Предшествующая ночь прошла относительно мирно: Фуурин, немного поразмяв крылышки, вернулся и до зари караулил наш сон. Однако спокойствия тот не принёс. Хотелось расспросить Ю о стольких вещах, а того будто волной смыло, и весьма некстати. Навязчивые видения возвращались к Старшому, стоило только погрузиться в дрёму. Я стонал и метался на футоне, девушка тормошила меня, и лишь под утро мы сомкнули глаза.

Но ещё задолго до рассвета состоялся примечательный разговор.

Разбуженный Коюки в первый раз, я некоторое время соображал, где нахожусь, что происходит и куда подевался труп. Кто-то гладил меня по волосам, из тёмного угла немигающе пялились янтарные глазища.

— Хитэёми-сама, это я, Коюки, — шепнула девушка. Порывисто выдохнув, когда кошмар отпустил, я сел на футоне, опасаясь смеживать веки. Плохо без Ю…

Наверно, я ещё не окончательно проснулся и сказал об этом вслух. Пальцы, перебирающие мои взмокшие волосы, замерли, их обладательница отстранилась. Через раздвинутые сёдзи в комнату проникал тусклый рассеянный свет. Проморгавшись, я увидел очертания её тела и то, как она села рядом, сложив руки на коленях.

Желая исправить оплошность — девушка утешала меня, как умела, а вместо благодарности получила сравнение не в свою пользу — я поведал о схватке под водой.

— Да, он желал моей гибели, — добавил я, когда она решилась что-то сказать. — Защищался, и считаю, что поступил правильно. Дело не в этом!

— А в чём? — слушательница склонила голову.

— Наверно, в том, что я больше никогда не буду чистым. Это трудно объяснить…

— Не надо, — остановила меня она. — Уж я-то знаю. Хитэёми-сама, вы были со мной откровенны, позвольте же мне ответить взаимностью! Если вас не затруднит…

— Нисколько. И простите, что вёл себя как тугоухий! Вы несколько раз пытались объясниться…

— Да и сейчас пытаюсь…

— О, я неисправим! Но теперь — весь внимание!

— Если покаяние моё задержалось, то не по вашей вине, господин Хитэёми. Причина в том, что я не знала, с чего начать — не знала тогда, как не представляю и сейчас. Поэтому рассказ получится слегка непоследовательным. Также хотелось бы скрыть некоторые подробности, не имеющие касательства к делу. Лучше утаить их, чтобы не было искушения солгать. Обманывать так легко…

Семья, в которой я появилась на свет, слыла достаточно знатной и богатой, чтобы с рождения мне были неведомы беспокойство, страх и унижение. Забота ближних меня избаловала. Имелись, правда, некоторые обстоятельства, вынудившие меня относиться проще, чем следовало, к словам неправды. О них я как раз и умолчу. Как и о том, что побудило меня покинуть стены, знакомые сызмальства, и бежать прочь из Овары. Простите, что солгала при первой встрече… На то были веские причины — как, впрочем, и для бегства.

Не буду задерживать ваше внимание на трудностях и лишениях пути — это не слишком занимательно, да и не в диковинку нам обоим. Достаточно сказать, что в посёлок на берегу Млечного моря, чуть южнее Тоси, я попала спустя несколько дзю, изголодавшаяся и никоим образом не напоминавшая себя прежнюю. Мне нечего было терять. Миновал праздник Благословенных Вод, ночи стояли тёплые, но лишь отчаяние владело мной. Я не умела решительно ничего! Мои наивные попытки заработать чашечку риса игрой на биве — а я хорошо играю, и петь обучена — завершились на первом же постоялом дворе, когда у меня отняли не только инструмент, но и мешочек с драгоценностями, прихваченный из дому. Честь осталась при мне, и лишь это утешало меня ночами, когда я подкрадывалась к людскому жилью, чтобы стащить дайкон с грядки, ранние сливы или недоспелые ягоды тутовника, чей лист разводят на корм гусеницам. Просить я боялась. Однажды украла котелок, и мне совсем не было стыдно…

Как-то я свернула на нехоженый тракт, в надежде найти заброшенные поля и собрать хоть горстку зерна. Он вывел меня к морю, но спустя несколько голодных дней. Ноги были сбиты до такой степени, что боль мучила меня только поутру, когда ранки слегка подживали.

Я опустилась на ступеньки крайнего дома, слишком усталая, чтобы постучать. Если раньше я скрывалась от чужих глаз, опасалась бесчестия, то теперь мне было всё равно — лишь бы накормили.

Но меня прогнали, швырнув чем-то тяжёлым.

Тогда ненависть ко всем этим равнодушным людишкам овладела мной, вернула частичку сил! Вскочив, я кинулась к самому богатому дому в середине посёлка, перелезла через ограду и заколотила в сёдзи, требуя открыть и угрожая всеми карами земными и небесными. Я попрекала их достатком, умоляла сжалиться, плакала и надменно хохотала. Должно быть, меня приняли за помешанную и решили угодить богам.

Сдвинулась одна из фусум, и служанка, совсем юная девушка, робко выглянула из проёма.

— Что нужно? — спросила она, готовясь в случае чего спрятаться.

Её неуверенность будто изменила что-то во мне самой, точно это она, не я, была уязвимой.

— Позволь переговорить с хозяйкой, и она мигом поймёт, что я — благородная особа из тех, что всегда отдаёт долги простолюдинам, — предложила я.

Пошевелив губами, девушка кивнула и затворила за собой фусуму, напоследок поставив на землю плошку с рисом.

Так меня приняли в семью Бэнпо. Её глава вот-вот должен был вернуться из плавания куда-то на север, и хозяйка согласилась предоставить мне кров с условием, что муж не будет возражать. У неё имелись и другие планы на мой счёт, о которых я узнала спустя пару дзю.

В семье не было сыновей, но подрастали две дочери, старшая из которых, Цубаки, быстро со мной подружилась. Девушка спала и видела, как выйдет замуж за отцовского помощника, которого тот прочил в приемники. Мы нет-нет, да посматривали, не покажется ли парус большого торгового корабля. Бэнпо скупал шкуры и плавал до самых островов Фунао, чем его семья страшно гордилась. В Тоси у него был человек, занимающийся продажей мехов, и какие-то связи на южных воротах, позволяющие ввозить товар беспошлинно. На север он тоже налегке не отправлялся, так что семья его жила в достатке круглый год.

Он прибыл на закате, и всю ночь о чём-то спорил с женой. Цубаки была уверена, что родители выбирают благоприятный день для свадьбы, и не находила себе места; я тоже не ложилась.

Утром за девушкой прислали, я увязалась следом. Надесико, несколькими годами младше, уже крутилась возле матери. Та прикрикнула на неё, чем-то недовольная, и вскоре мы сидели рядком, три почтительные дочери. Господин Бэнпо показался мне человеком властным, чьему слову перечить не следовало.

— Выращивал два цветка, а распустилось три, — прищурившись, он посмотрел на меня. — Но для того цветы и созданы природой, чтобы радовать кого-то, верно?

Интересно, к чему он ведёт? Моя подруга догадалась первой и приосанилась.

— Лучший из поставщиков меха с Фунао ещё в прошлый раз сделал предложение, о котором я и мечтать не смел. А теперь повторил его! Он один из самых богатых людей острова, хотя незнатен — да и мы, чай, не придворные зазнайки! Конечно, он не первой молодости, в том я честно признаюсь, но достойней жениха для тебя, моя милая, я бы с морского дна не выудил. Что скажешь, Цубаки?

Я скосила глаза и увидела, как у той побелело лицо, задрожали губы.

— Но… но как же… — пролепетала она. Мать заворчала, стало понятно, почему у неё с утра такое настроение. — Как же господин Гэкити, ведь вы ему обещали? — едва слышно пробормотала Цубаки.

— Гэкити разумный парень и подождёт несколько лет, пока Надесико не войдёт в возраст, — отмахнулся отец. Какая жестокость! Неужели он не понимает?! Или это намеренно? Мой иногда был таким же…

Девушка, которую я с некоторых пор называла старшей сестрой, закрыла лицо ладонями и сидела, покачиваясь, не произнося ни слова. В таком состоянии я была готова кидаться камнями и нечистотами — тогда, стоя у порога этого дома…

— Цубаки, — утешительно сказал господин Бэнпо, и мне стало ясно, что ему жалко дочь не меньше, чем остальным. Надесико давно уже рыдала в голос. — Предложение, конечно, неожиданное, но тебе стоит вообразить все блага, которые оно дарует. Ты станешь самой богатой женщиной Фунао. Тебе ведь понравились чёрные беличьи шкурки, что я привёз? Их у тебя будет, сколько пожелаешь!

— Я… не… хочу…

— Глупая девчонка, известно мне, чего ты хочешь! Навек опозорить семейное имя! Думаешь, Надесико достаточно взрослая, чтобы покинуть родной очаг? В любом случае, я пообещал господину Цуро отдать старшую дочь, и это — ты!

— Нет! — мой голос был тихим, но каждое слово звучало отчётливо, как падающая капля. В какую бездну?.. — Вы запамятовали, отец. Отныне я — старшая дочь. И если на то будет ваша воля и расположение небес, именно мне суждено стать залогом вашей дружбы с господином Цуро.

И я посмотрела сначала в его глаза, затем — в лицо матери Цубаки. Никогда я не видела такого облегчения!

Подруга кинулась мне на шею, плача и целуя в глаза и щёки, благодаря и благословляя, но я не была уверена, ради кого дала согласие столь опрометчиво. Или ради чего…

Спустя ещё пару дзю меня снарядили для путешествия, предоставив заботам двух слуг, троих пареньков-односельчан и злополучного Гэкити. По возвращению ему была обещана свадьба. С отъездом не тянули, чтобы обернуться до осенних бурь, которые могли задержать жениха Цубаки на Северных островах. А может, опасались, как бы я не передумала. Потому решили не затеваться с торговлей, ограничившись небольшим судёнышком, с навесом и всем полагающимся, но без вместительного трюма и множества гребцов на вёслах.

Я пожелала подруге счастья, поклонилась порогу, некогда приютившему меня подобно тихой гавани, и так продолжилось моё странствие.

Мы обогнули Тоси и направились вдоль берегов до самой северной оконечности Миясимы. Суженый ожидал меня на Юкинао. Я воображала заснеженные просторы и тешилась мыслью, что имя, выбранное при побеге, было пророческим. Прежде, в Оваре, я носила иное…

"Можно бежать от людей, но не от судьбы", — думала я, кутаясь в тёплые меха, подарок моей милой Цубаки. По мере того, как назначенная цель приближалась, ветер делался всё неприветливее. Это был уже не задорный морской бриз, что освежает щёки на берегу. Он выл, и судёнышко подпрыгивало, взбираясь на гребень волны, чтобы ухнуть вниз. Сердце замирало.

Но когда я решила, что хуже и быть не может, разразился шторм. Должно быть, ранняя осень или моё невезение. Мы вычёрпывали воду, молясь Небесной Владычице и всем её ками. Дерево трещало. Я слышала, как перекрикивались мои спутники, кто-то уговаривал принести меня в жертву, чтобы умилостивить Морскую Деву, но Гэкити воспротивился. Я притаилась, продолжая монотонно наполнять и опустошать черпак в надежде, что работа покажется достаточным оправданием и сохранит мне жизнь.

Внезапно судно накренилось, откуда-то справа послышались крики. Мы потеряли человека! Вцепившись в борт, я перегнулась, чтобы во вспышке молнии увидеть голову Гэкити, качающуюся среди волн.

Кинулась к верёвкам, но все они были заняты, удерживая мачту.

— Гэкити-доно за бортом! — крикнула я остальным. Но те и так видели. Они знали, но даже рукой не шевельнули, чтобы помочь! Один из слуг покачал головой:

— Выкуп за твою жизнь, красотка!

Обзывая их, почём свет стоит, я схватила канат, вцепилась в мокрый узел. С таким же успехом можно было разгибать подкову! Меня отбросили в сторону, и кто знает, какой могла быть моя дальнейшая участь, если бы не просветление в тучах. Дождь заметно ослабел.

— Буря на убыль! — крикнул один из мальчишек. Потом лишь я заметила, что команда лишилась не только Гэкити. Двое слуг и мальчик — вот и все, кого пощадило море. И я.

Бросившись к борту, я до боли в глазах всматривалась в кипящую воду, пока не отчаялась. Милая моя безропотная Цубаки, сколько месяцев ожидать тебе возлюбленного, теряя надежду с каждым днём?..

Но и мои беды на том не кончились. Буря отнесла нас далеко к северу, люди были слишком напуганы, чтобы продолжать путь по воде. Мы высадились на песчаном берегу, увидели дым где-то в глубине леса и направились в ту сторону. Какой же я испытала ужас, когда услышала за спиной перешёптывания спутников. Не буду воспроизводить подробности, от них тошно до сих пор. Если вы, господин Хитэёми, чувствуете себя грязным, обойдясь с врагом так, как он того заслуживал, что же говорить обо мне?

Я побежала, но они оказались быстрее. В сумерках я оступалась, непривычная к крестьянским гэта. Преследователи улюлюкали, не торопясь хватать меня, заходя сбоку и наслаждаясь погоней. Мне никогда не нравилась охота, теперь я её ненавижу!

Наконец, они устали играть со мной в догонялки, сбили с ног. Я молила о пощаде и угрожала, ясно понимая, что всё кончено. И если после этого я выберу жизнь, то лишь для того, чтобы отомстить, и отомстить страшно.

Но бесчестию не суждено было свершиться. За спиной одного из мужчин соткалась зеленоватая фигура. Обретя плоть, положила ему на плечо узкую ладонь. Тот обернулся и заорал. Женщина показалась мне изумительно красивой — да я рассказывала о ней, помните? — но слуга отскочил в сторону и с дикими воплями унёсся в сгустившуюся темноту. Что он увидел? И что привиделось другим, разбежавшимся при её появлении? Я вжалась в землю. Откуда-то раздались крики, уже не испуга, но боли. Они прервались, чтобы начаться снова, в другой стороне. Я поняла, что мгновения моих обидчиков сочтены. И знаете, что испытала? Чистый восторг, незамутнённое ликование! Я каталась по земле, и хохот постепенно уступал место слезам.

— Не шуми, — спасительница присела рядом со мной, расправив полы шёлковых одеяний движением, присущим лишь благородной женщине. — В лесу сейчас неспокойно, но ты сиди тихонько, и тебя не заметят.

А дальше всё было, как в моём рассказе, господин Хитэёми. Я решила понаблюдать за вами, наученная горьким опытом. Должно быть, почувствовали мой взгляд? Не могла поверить, что увижу знакомое лицо вдали от родных краёв, и рассматривала слишком пристально. Но господин Ю, конечно, прав — судьба сплела нити наших дорог не случайно.

Она ничего не делает просто так.

 

Глава 8

Болезнь

(Второй День Древа месяца Светлого Металла, 499-ый год Алой Нити)

Всегда подозревал, что церемонии, облагораживающие придворную и домашнюю обыденность и уделяющие женщинам особое место, им самим не нужны. Сацки-доно при муже всегда держалась безупречно-строго, не позволяя даже искорке тепла коснуться глаз, но стоило тому отвернуться… Кем бы ни считала меня сестра — её ласки, её нежность шли от чистого сердца! Разве в любви есть место условностям?

Таковы уж они, эти женщины — сдержанность только для вида.

О-Таю-сама, как я и предполагал, не стала выжидать положенного времени, устраивая представление из деловой встречи. Наш попечитель передал ей записку через начальника стражи, и ответное послание, уже устное, предлагало нам размещаться в приёмном зале со всеми удобствами. «Слуг» увели на кухню. Мне было стыдно перед Юки, и я решил, что в будущем надо выдумать более достойное прикрытие. Негоже благородной девице, испытавшей столько тягот, и далее путешествовать под видом служанки! Впрочем, называть её сокращённым именем тоже не пристало, разве что в мыслях…

Её рассказ поразил меня, а сила духа вызвала уважение. Всем бы такую волю к жизни! Есть люди, способные бороться до последнего — но я к ним, увы, не отношусь. Если бы не юмеми, разделил бы участь Старшого. Как можно было забыть об ответственности перед спутниками, родными и друзьями, ожидающими за морем… перед Ю, в конце концов! А эта девочка, одна на целом свете…

Пока мы ожидали, попивая чай и лакомясь орехами, купец снова любопытствовал, откуда взялось моё платье. Отвечал я не слишком охотно, вспоминая все приёмы, которыми пользовался юмеми, чтобы свернуть с неприятной темы. Плохо, что беседа с правительницей будет проходить при свидетелях.

Но влиятельная госпожа поступила по-своему. Если до знакомства с ней рассказ рыбачки можно было считать частичным вымыслом и досужими сплетнями, то взглянув на О-Таю, я понял: всё правда! Кроме мужской одежды. На вид женщине было около тридцати пяти — время, когда красота пылает, как листья осеннего клёна. Не случайно ли и наряд для встречи она избрала такого же оттенка, слегка приглушив его белоснежной накидкой хосонага? Знак скорби или какая-то местная мода? Я приветствовал правительницу учтиво, без лишних слов, опасаясь показаться назойливым. Торговец рассыпался в любезностях, но женщина вела себя сдержанно, выслушивая лесть без тени улыбки, и тот вскоре умолк.

Тогда она, задав пару вопросов о семейном благополучии и преуспевании в делах, не торопясь, но и не оттягивая тетиву времени, выпроводила старого знакомца, предложив мне прогуляться в сад. Мой бывший наряд после внимательного осмотра передали прислужнице, которая куда-то его унесла, оставив нас наедине.

О наместнике даже речи не шло. О-Таю была полноправной хозяйкой острова и, похоже, стремилась это подчеркнуть. Может, решающий голос принадлежит слабому полу гораздо чаще, чем кажется? Так или иначе, а действует он всё равно руками мужчин. Неприметные тени за нашими широкими спинами.

По винтовой лестнице я следовал за краем одежд, взбегающим вверх подобно языку пламени. Примечательно: ни в украшении зала, ни в арке ворот не прослеживались птичьи мотивы. Зато по сторонам от входа восседали две кошки из красного гранита, напоминавшие выражением остроухих мордочек одного из обитателей Долины Снов. Бдительные и неподкупные стражи… или советники?

Сад был разбит на вершине горы, пустоты в недрах которой наместники Хикко приспособили для жизни. Об этом стоит поведать подробнее. Утром, когда лодка зашла в тёмный проход между высоких утёсов, издали казавшийся гротом, Коюки от неожиданности вцепилась в мой рукав с одной стороны, а Фуурин — с другой. К счастью, носовой фонарь уже горел — глава торговцев неоднократно гостил в цитадели, и его люди знали дорогу. Стража успешно опознала верительную грамоту на выходе из туннеля, показавшемся мне бесконечно длинным, и не напрасно. Он пронизывал остров насквозь, выводя в тихую лагуну, обрамлённую высокими скалами. С открытым морем она соединялась узким проливом, вода в котором была молочной от пены. Даже самый безрассудный пловец не отважился бы проникнуть сюда таким образом. А в заливе искрилась мелкая рябь, лишь иногда крохотные волны поглаживали каменные ступени, что подходили к самому берегу…

Прежде мне не доводилось видеть, чтобы в постройках использовалось столько гранита и базальта. Даже в Зимней Резиденции, в четырёх днях пути от огнедышащей горы Мита, предпочитают дерево. Цитадель же местного правителя проникала в самое нутро горы, и это чувствовалось на каждом шагу. Разумеется, полы и стены приёмных покоев были отделаны деревом — белым, с Гингати. В окна, из которых можно было полюбоваться на лагуну, врывался тёплый морской бриз. Но, несмотря на дневное время, жаровня подмигивала углями. А коридор и лестница, которой мы поднимались, оказались вырублены прямо в скале. Масляные светильники бросали отблески на гладкие чёрные стены, даруя свет, но не тепло. Зимой тут, наверно, кости ломит от холода…

Зато сад пришёлся мне по душе. На самой вершине под прикрытием каменных зубцов таилась небольшая площадка, и время, ветер — а может быть, и люди — нанесли сюда тонкий слой почвы. Здесь даже росли несколько сосенок, с более длинной и ароматной хвоей, чем наши родные. И цветы. Но не томные красавицы-камелии, которые так любит моя сестра. Колокольчики благороднейших оттенков, белый клевер и "трава небесных грёз" с бахромчатыми пронзительно-синими лепестками. Растительность горной выси.

— Как здесь красиво, — вздохнул я. О-Таю указала мне на широкий валун, то ли издавна здесь лежащий, то ли поднятый наверх. Напоминал он тот самый, с Хорая.

— Это место священно, — просто сказала она, усаживаясь напротив меня, на камне поменьше. — Когда там, внизу, делается душно, я прихожу сюда. Оно снимает любую тяжесть.

— И с плеч, и с сердца, — я кивнул, на мгновение прикрыв глаза. Юмеми наверняка примостился бы здесь вздремнуть…

— Зачем вы прибыли, господин Хитэёми? — неожиданно спросила женщина, и я вздрогнул — столь разительно изменился её голос. — Сын Пламени приказал следить за мной?

— Ну что вы, О-Таю-сама, — заверил я, — меня отправляли, во-первых, не сюда. А, во-вторых, с иной целью. Но раз обстоятельства так сложились, надо бы взять в толк, каковы дела здесь, на юге.

— А что, кого-то в Столицах волнуют наши беды? — поджав тонкие губы, осведомилась правительница. — Говорят, вы ещё не побывали на Гингати?

— Нет. Я прибыл прямиком с Хикко. У северян свои заботы. Скажите, что вас тревожит? Император должен об этом знать, чтобы оказать помощь. Беды подданных — горе Империи!

Не будем уточнять, о каком из императоров речь. К тому же, всё так смутно…

— Я бы поверила, — холодно ответила моя собеседница, — если бы несколько поколений наместников в своих записях не сетовали на одиночество перед ветрами перемен. На моём веку вы — первый придворный, почтивший вниманием наш бесплодный остров. Кстати, где ваша именная печать? Или мандат Сына Пламени?

Я развёл руками. Странно бы выглядел мандат, в котором сказано, что такой-то и такой-то отправляется невесть, куда и неизвестно, за чем. Дядюшка ограничился устным повелением. А печать… где она теперь? Исчезла вместе с зачарованным селением. О таком не расскажешь.

— Вы странный человек, — нахмурилась правительница. — Могли бы и солгать что-нибудь убедительное, разве нет? Кто сейчас верит на слово?

— Не хочется вам лгать, — пожал плечами я. — А правде поверит лишь тот, в чьей жизни случались вещи, выходящие за пределы человеческого разумения. Понимаете, госпожа О-Таю?

— Лучше многих, — она наклонила голову, с любопытством разглядывая меня. — Я прошла Храм-под-Горой — и вернулась.

— Это какой-то обычай? — не утерпел я.

— Когда наместник берёт в дом жену, — пояснила та, — новобрачная имеет право совершить паломничество к Алтарю Хикко. Кто-то отказывается, предпочитая скромное положение матери будущего наследника — и то, если повезёт. Кто-то исчезает бесследно. А кто-то получает благословление в потомстве или красоту, которая вянет медленнее, чем свойственно людям.

— А ведь вы, госпожа, хотели большего, — догадался я. — И получили это!

— Заплатив должную цену, — отрезала она. — Речь не обо мне. Я спрашивала, чем вы докажете свою принадлежность к правящему роду?

Круг замкнулся.

— Неужели вы привели меня в столь дивное место, чтобы выслушивать доказательства — возможно, лживые? Этот садик… здесь хорошо размышлять, или вести мирную беседу.

— Я могу избрать место, более подходящее для допроса.

— Конечно, — вздохнул я. — Но не случайно же мы сидим именно здесь? Один мой друг утверждает, что случайностей не бывает. Госпожа, какие вести получали вы последним торговым кораблём? Возможно, я смогу дополнить их более новыми. Известно ли вам, что правитель потерял двух сыновей, старшего и среднего, и теперь наследником следует считать младшего, принца Коори?

А кончину самого старика лучше утаить. Ки-рину, разумеется, виднее — но до сих пор не верится… Ох, и почему я не расспросил Юки? Надо не забыть.

— Если это правда, — О-Таю испытующе посмотрела мне в глаза, — какой от неё прок? Кто бы ни возвысился в Столицах, для меня он — Сын Пламени, безликий, безымянный и не проявляющий к нашим делам заметного интереса. Возможно, даже к лучшему. Мудрые говорят: сильный сам пробивает путь.

— Потому хитрый и пускает сильного вперёд. Только мне больше нравится то, что делает мудрый.

— И что же он делает?

Я невольно усмехнулся. Споры с юмеми даром не проходят.

— Строит проезжий тракт. Послушайте, О-Таю-сама! Принц Коори будет справлять шестнадцатилетие в месяц Тьмы. Кто знает — может, Сын Пламени того и ждёт, чтобы передать ему власть? Молодой правитель — новые порядки, а потому не стоит отчаиваться раньше времени. Что, если цель моего путешествия — узнать всё о жизни Империи, даже самых отдалённых её уголков? Тогда император сможет облегчить ношу подданных и сохранить государство.

— Государство?! — она всплеснула руками так, что белая накидка взметнулась над алыми рукавами, но голос взлетел ещё выше. — Десятки лет вы о нём не вспоминали! Неужели настал день, когда мы понадобились?

Из травы показалась рыжая мордочка, и котёнок запрыгнул на мои колени с таким видом, словно проделывал это неоднократно. Я решил было, что мусорный крысолов пробрался на корабль вслед за нами, но госпожа, ахнув, позвала питомца по имени:

— Янтарь! Ты что делаешь?!

Зверёк покосился на хозяйку и ткнулся носом в мою руку. Я принялся чесать его за ухом, наслаждаясь довольным урчанием.

— Странные существа эти кошки, верно? — я улыбнулся О-Таю, возмущённой таким предательством. — Приходят, когда им что-то требуется, и уверены, что мы должны их за это любить. А взамен? Ради чего их держать?

— На Хикко этот вопрос не совсем уместен, — она ревниво подхватила котёнка под брюшко, пересадив к себе на колени. — Даже самые обычные, по крайней мере, ловят мышей!

— Вот видите, — спокойно произнёс я и расхохотался, когда маленький упрямец вывернулся из рук женщины, чтобы умчаться за какой-то мошкой. — И после этого вы утверждаете, что от императора не может быть толка? Ваши беды и горести — грызуны, плодящиеся в хозяйстве, пока там не заведут кота. Позвольте ему вырасти и стать исправным крысоловом. Что за раздоры у вас с Гингати?

— Нет никаких раздоров! — она раздражённо стряхнула длинную прядь, упавшую на щёку.

— Из-за одежды синего цвета меня чуть не убили, вопя, что я прибыл с островов Млечного Пути. Вы называете это миром?

— Что ж, вы правы! Это не мир, — женщина пристально взглянула на меня, и я понял, что теперь разговор пойдёт иначе. Возможно, из-за кошки, почтившей меня своим доверием. Или по какой-то иной причине. Может, правительнице давно следовало поговорить с кем-то равным. Или посторонним. Или… — Да, это не мир. Это мор! Я приказала своим людям расправляться с теми, кто приплывает с Гингати, потому что только так можно остановить болезнь. Её течение медленно, и у меня было время на выполнение замысла. Я обрекла на смерть множество людей, отчаянно ищущих спасения. Напитала сердца враждебностью, чтобы никто не кинулся выхаживать умирающих и не заразился от тех, кто на вид здоров. Этот грех всегда останется на моей душе, спустя бесчисленные перерождения. Я к этому готова. Знаете, почему?

Я замер, поглощённый чудовищной вестью. Гингати. Мор. Такое объяснение не приходило мне в голову. Хотя Ю успел что-то сказать о безлюдности и запустении… боги, ведь он там!

Она сама же и ответила на вопрос, словно бросая мне вызов.

— Я готова повторить приказ об уничтожении этих несчастных, потому что Империи не существует! Есть Хикко, и я в ответе за него с тех самых пор, как ступила в пещеру под Горой. И есть чужаки, с которыми можно торговать, можно воевать, можно делать вид, что друг друга не знаем — так или иначе, их жизнями я готова платить за жизни моих подданных. Любыми чужими жизнями. А после отправиться в ад, раз так заведено. Впрочем, — она прижала к груди ладонь, стиснув пальцы на огненном шёлке, — приговора Судей Макаи не потребуется. Мой ад уже здесь, и всегда пребудет со мной. До конца.

Я пошевелился на своём камне, и она торопливо продолжила:

— Ну что, господин Хитэёми, мой ответ вам по душе? Будь передо мной император, поведала бы то же самое! Кот, говорите? Я люблю кошек, но много ли помощи от них, когда соседний дом объят пламенем? Вы так хотели дознаться истины, какова же она на вкус? Горькая?

— Нет. Солёная, как ваши невыплаканные слёзы, — я удержал её взгляд, когда она попыталась возразить, и добавил. — Или морская вода, которой тушат пожары в рыбачьих деревнях. Отец рассказывал мне об этом. Когда горит один дом, огонь можно остановить, если действовать быстро и слаженно.

— Считаете мой выбор неверным, молодой человек? Ваш богатый жизненный опыт подсказывают другое решение? Я его не вижу.

— Отсюда не просматриваются Гингати? — я указал на вершину, защищающую садик от ветра. — Туда нельзя подняться?

— Можно и увидеть, и подняться — но зачем?

— Тяжело найти лучший путь, если не искать. Я хочу взглянуть на острова Млечного Пути.

Сначала — издалека.

Время — опасный противник. Поначалу слабый, как дитя, с каждым потерянным днём он набирает силу, и мы не успеваем оглянуться, как стоим на краю пропасти, сопротивляясь толчкам в спину. Или несёмся в белопенном потоке, не имея возможности ни свернуть, ни остановиться. Брат всегда учил меня пользоваться случаем, ловить подвернувшуюся возможность, чтобы обогнать течение событий и, перепрыгнув через губительные пороги подобно форели, выйти в спокойную воду. Тогда я не понимал его советов, относя их к военным хитростям, которые едва ли понадобятся мирному человеку.

О-Таю отвела мне крошечную, но со вкусом обставленную комнатку с видом на море, однако дожидаться ночи я не стал. Выспросить у Ю, как обстоят дела на Гингати, очень хотелось, но это сильно бы нас задержало. Приказав прислужнику (или наблюдателю?) позвать моих спутников, я уставился на угли в жаровне, попыхивающие сизым дымком. Неудивительно, что правительница любит гулять на свежем воздухе. Что-то будет, если закрыть ставни — наверняка, зимой они притворены? Хотя здесь юг, кто знает…

Я зевнул и смежил веки в надежде, что успею перемолвиться с юмеми хотя бы парой слов. Хотелось бы верить, что с ним всё благополучно…

Но то ли мой друг бодрствовал среди бела дня, то ли исполнительность здешней прислуги была выше всяких похвал — но я тотчас же подпрыгнул, чуть не перевернув жаровню, заслышав царапанье в фусумы.

— Войдите!

Паренёк с девушкой присоединились ко мне, рассевшись по обе стороны от проёма, как благовоспитанные слуги. Что для Фуурина, следует заметить, немалое достижение! В последнее время мальчик сдерживает свой норов — достаточно вспомнить его поведение на Фунао, чтобы оценить перемену. То ли робеет вдали от родины, то ли наоборот, обрёл в лице Коюки поддержку и защиту, а потому смирился с тем, что его окружают ненавистные людишки. И снова я окажусь мерзавцем…

Жестом я поманил парочку к себе, предпочитая говорить потише.

— Вы голодны?

— Нас попотчевали на кухне, — покачала головой Юки. — Благодарю за беспокойство!

— А кое-кто в ожидании госпожи ограничился чаем, и был неправ, — вздохнул я. — Так что позвал я вас, чтобы вы раздобыли чего-нибудь посущественнее сладостей, имейте в виду. А ещё у меня есть новости.

Коротко осветив события на Хикко и Гингати, я поймал испуганный взгляд Фуурина.

— Но там же… там… — янтарные глаза распахнулись, губы подростка сжались. Что ж, самое время!

— Именно. Поэтому я должен попросить тебя об одной услуге. Не мне. Надеюсь, тебя это утешит?

— Если вы о нём, то я всё сделаю!

— Всё не надо, это слишком! Только и требуется, что перелететь через пролив и найти нашего милого спутника. Ты клялся защищать меня? Освобождаю от этого обещания — с условием, что ты поторопишься и присмотришь за ним. Впрочем, до сумерек ещё полно времени.

— А мы? — вклинилась девушка. — Мы останемся здесь?

— Зависит от ряда обстоятельств, — уклончиво ответил я. — Прежде всего, от решения правительницы. Захочет ли она выпустить из когтистых лапок столь подозрительных особ? Исчезновения мальчишки-слуги могут и не заметить, но госпожа О-Таю внятно выразилась насчёт продолжения беседы со мной. Кстати, мы даже не коснулись в разговоре моего наряда. Почти. А платы за него — совсем. Я и забыл!

— Госпожа умеет вести дела, как я погляжу, — улыбнулась Коюки. — И беседу.

— Да, её нелегко отвлечь от цели, — вздохнул я, и вскрикнул в удивлении: — Нет, вы только взгляните! Когда ты успел сюда просочиться?!

Рыжий разбойник — я вовсе не о Фуурине — уверенно прошествовал мне на колени, пощекотав подбородок хвостом с белым кончиком.

— И как тебя в лодку пустили? — заворковала Юки, запустившая руки в густую шерсть. — Хорошо быть маленьким… и миленьким…

— И вкусненьким, — пробормотал совёнок. Зверёк, будто в ответ, выгнул спину и зашипел на мальчика.

— Фуу-тян, ты отправляешься, как только стемнеет! — распорядился я. Вот и дополнительная причина сплавить его на Гингати! Если наш птенчик поживится даже самой облезлой из кошек, столь почитаемых в этих местах, беды не миновать. Надо же, с какой подозрительной лёгкостью парень готов расстаться с «сестрёнкой»! А я-то боялся расстроить…

— Госпожа Коюки, вы тоже обознались. Это питомец правительницы. Как там его звать… Янтарь! Правда, малыш?

Тот, успокоившись, прогнулся под моей рукой. Не замечал, чтобы кошки выказывали мне подобное расположение. Матушкина не выделяла меня, и вообще была со странностями. Что ж, повезло — так повезло! Если бы не этот рыжик…

— Вас все животные любят, господин Хитэёми? — поинтересовалась Коюки, оставив попытки уговорить котёнка перебраться к ней.

— Достаточно вспомнить кое-кого из присутствующих, чтобы получить ответ на этот вопрос, — рассмеялся я, искоса глянув на хмурое лицо Фуурина. — Определённо, не все!

— А за что мне вас любить? — буркнул тот, отворачиваясь.

— А за что ты любишь Ю? — спокойно спросил я.

— Ки-рин — наше божество, хранитель с начала времён! Его невозможно не почитать. Он — сама природа! Можно подумать, ты сам…

— Он мой друг — и, разумеется, дорог мне. Но вовсе не потому, что божество и тому подобное. Скорее, вопреки.

— Как это? — Фуурин весь подобрался, впиваясь глазами в моё лицо. Коюки молчала.

— При первой встрече, — пояснил я, медленно подбирая слова, — догадка о его истинной сути была подобна вспышке света. Она ослепила меня, и я перестал видеть. Образно выражаясь. Я не замечал, что, несмотря на всю свою божественность, на всю мудрость и могущество, он — такой же, как и я. Живой. Впрочем, это продолжалось недолго — однако заслуга в том его, не моя. Потом я упорно закрывал глаза на многочисленные особенности нового приятеля, приписывая их чему угодно, но не его природе. Очень упорно. И тоже был слеп. Лишь много позже, в Северной Столице… я смог принять его в полной мере… настоящим.

— За это я и ненавижу тебя, — внезапно прервал мои объяснения мальчик.

— За что, "за это"?!

— Ты говоришь так, будто равен ему. Какая наглость… Я бы никогда не посмел!!! Чтоб тебя кошки задрали!

С этими словами парень ветром вылетел из комнаты. Юки, пытавшаяся было остановить его, на бегу крикнула "Я принесу еды, господин!" и выскочила следом. Затем вернулась.

— Не переживайте, Хитэёми-сама, — тихо сказала она. — Он боится, что вы отнимете его. Глупыш совсем не понимает, что равенство и обладание — несовместимые понятия.

— Какая мудрость для столь юной особы, — горько заметил я. Не думал, что прощальная выходка Фуурина так меня ранит. Собирался ранить его сам, и оказался не готов к обратному.

— Благодаря хорошим учителям, — мягко улыбнулась она. — А теперь я действительно сбегаю за едой. Что вам принести?

— Яду, — пошутил я. — Но повкуснее! И… если вдруг засну, лучше поставь у изголовья. Не буди. Хорошо? Что бы я без тебя делал?..

Разумеется, я не сомкнул глаз. Упал на футон, задумчиво поглаживая рыжего нахала, примостившегося на груди. Потом вернулась Коюки — я уклонился от беседы, изобразив храп. Особых причин для этого не было, просто сейчас разговор казался бессмысленным. Вот узнаю, как там дела у Ю, и каковы дальнейшие планы… Девушка тихонечко поставила поднос на скамейку и затворила фусуму. Янтарь немедленно променял тёплое ложе на радость обследования мисок — пришлось заняться трапезой, пока не опередили.

Насытившись, зверёк предоставил меня самому себе, заодно показав, каким образом проник в комнату. Одна из деревянных планок фусумы легко отодвинулась под его лапкой, и котёнок скользнул в образовавшийся проём. Интересно, все ли двери оборудованы подобными лазами, и по чьему распоряжению?

За окном постепенно темнело. Я немного полюбовался на яркие южные звёзды, в надежде, что Фуурин прилетит попрощаться. Конечно, он этого не сделал. Гордый! Но злиться на него — себя не уважать: молокосос, даром что пернатый. И всё-таки, его показательная непримиримость не перестаёт меня задевать. Привык, понимаешь ли, к всеобщему обожанию! Что ж, справедливость восторжествовала: кошки любят, птички — нет! Вон, дядюшкин любимчик, павлин Кадзи, так и норовил клюнуть, стоило утратить бдительность… должно быть, не простил… Я бы тоже обиделся, если бы меня в честь Левого Министра… назва-а-али…

— Как жизнь? — поинтересовался Ю столь будничным тоном, словно мы сидели за чайным столиком в Кёо.

— Удалась. Поел, теперь сплю. Я отправил тебе подкрепление! Ты как? И где именно?

— Как обычно, два вопроса по цене одного, — ки-рин усмехнулся, но как-то невесело. — Подкрепление — это что?

— Не что, а кто! Твой пернатый обожатель. Думаю: а не предложить ли ему поразмять крылышки, пока он всех кошек в тоске не передушил? А тот и рад избавиться от моего общества!

— Снова повздорили?

— А мы и не переставали. Он с трудом меня терпит, так зачем мучить пташку? Пусть летит к тому, кто ему во сто крат милее.

— Ревность, как приятно…

— Но не с моей стороны. Ладно, шутки в сторону: что там у тебя творится?

— Взгляни, если хочешь.

Обычная темнота, скрывающая собеседника, рассеялась, и я ахнул.

Комната казалась огромной, но рассчитать её площадь в татами было невозможно: их закрывали тела, да так, что и стыки не проглядывали. Одни лежали, наваленные поверх других. Чьи-то ноги слабо подёргивались, кого-то рвало, а совсем рядом стонали тоненьким голоском. Женщина. Даже скорее, девочка. Её лицо покрывали тёмные пятна, отливающие мертвенной синевой. Губы полопались под пересохшей коркой, и кровь запеклась в уголках — лишь одна струйка алела на бледной коже.

А ещё был звук. Сначала я не сумел определить его источник, но потом распознал и содрогнулся. Умирающие дышали в такт, словно младенцы в утробе. Какое нелепое… нет, жестокое сравнение!

Я принялся озираться. Где лекарь? Почему их оставили без присмотра, вывалив в общую комнату, словно кучу отбросов?!

— Потому что некому, Кай. Этих людей уже не спасти, и их слишком много, чтобы провожать за порог каждого.

— Ты сам-то где?!

— Оглянись. Теперь… можешь.

Ожидая увидеть самое страшное — тело друга — я обернулся. Ки-рин стоял в дверном проёме, солнечные лучи золотили радужные чешуйки и восхитительную гриву. На фоне окружающего безумия смерти он казался самой жизнью.

— Что ты здесь делаешь? Пытаешься им помочь? — воспрянул духом я.

— Я уже помог, в некотором смысле. Сейчас ночь, ты не забыл? И на Островах Млечного Пути — тоже. Перед тобой оттиск с печати — как тогда, в Оваре, когда ты подслушивал нашу с императором беседу. Учишь его, учишь — а всё без толку…

Я пропустил мимо ушей привычную воркотню.

— Так эти люди… ты их уже исцелил?

— Кай… Поразмысли, пожалуйста! Тебе известно, сколько сил требуется, чтобы повернуть вспять судьбу живого существа?

— Ну… а такое возможно?

— К чему я и клоню. — Он поманил меня рогом, и я, стараясь наступать только на одежду, пробрался к выходу. — Их слишком много, понимаешь?

Кажется, я и впрямь понимал. Значит…

— Да. Всё, что я мог — дать им лёгкую смерть. Даже это истощило меня настолько, что сейчас я не отважусь переступить порог снова. И всё же, я не жалею. Сон, уводящий в небытие нежно, словно материнская рука — это лучше, чем… — он опустил голову, и я погладил шёлковую гриву.

— Вам с Фуурином зараза не угрожает? — спросил я.

— Нет. А вот ты поступил правильно, оставшись на Хикко. Не смей соваться на Гингати, слышишь?!

Обеспокоенный, он поднял ко мне морду.

— Значит, им неоткуда ожидать помощи?

Мы отошли в сад, вся земля которого была покрыта пеплом. Что здесь горело? Потом я догадался — стоило лишь вдохнуть поглубже. Самовнушение или нет, но запах погребального костра всегда вызывал у меня тошноту.

Ю внимательно выслушал новости.

— И мы — такие же, как О-Таю? — повторил я, когда он покончил с расспросами. — Убережёмся от напасти, оставшись в стороне?

— Огненному острову повезло с правительницей, — юмеми тяжело вздохнул. — А вот Империи с ней не повезло. Но знаешь ли ты, что такое выбор между малой родиной и большой отчизной? Врагу бы не пожелал. Что она могла сделать?

— Направить сюда лучших лекарей, по меньшей мере. Помочь с продовольствием. Хоть что-нибудь!

— Целители с Хикко не сталкивались с этой болезнью, какой от них толк? А лавовые земли бесплодны настолько, что едва способны прокормить собственных обитателей. «Что-нибудь» — а точнее?

Я вдохнул несколько раз, желая успокоиться. Это помогло лишь отчасти — запах, поднимающийся от земли, был отвратительным.

— А сам ты, в прежних воплощениях, не сталкивался с этим заболеванием?

Ю помотал гривой.

— Хорошо бы посоветоваться с Мэй-Мэй, — задумчиво произнёс он. — Она не упоминала, что одним из её хозяев был известный целитель? И в Записях, Великих и Малых, стоит поискать. По описаниям немного напоминает Белую Скверну, но знать бы наверняка…

— До Записей не добраться — впрочем, как и до Мэй, — хмуро произнёс я.

— Ну, это ты зря…

— Ю! Кое-кто уверен, что не заразился? Ты — в нескольких дзю пути от Миясимы, я — ещё дальше!

— Я уверен в одном. Хикко — особое место, и населяют его особые существа. Способные попасть туда, куда им надо, за весьма короткое время. А договариваться ты уже научился.

— Речь о кошках, что ли? — хмыкнул я. — Не поверишь, но я тщательно к ним приглядывался! По-моему, ты ошибаешься. Это просто кошки.

Ки-рин коротко хохотнул.

— Кошки никогда не бывают просто кошками — запомни это, Кай. Кто угодно, но только не они. Даже те, что жили при твоём доме в Оваре, не так просты, как кажется. Это единственный из волшебных народов, что не утратил себя, а наоборот, населил все острова и материки. Знаешь, почему? Потому, что каждая кошка, стоит ей только захотеть, способна вернуться в Королевство и припасть к истокам. Они ничего не забывают, никогда не вырождаются в обычных животных. К счастью, кошки лишь терпят себе подобных, и не склонны объединяться против людей. С человеческим родом у них особые отношения. Наместники Хикко — прекрасный тому пример.

Я внимал, развесив уши. Ай да Янтарь! Вот ведь пройдоха: из рук ел, мурлыкал, а сам — волшебное существо! Выходит, мы с Коюки не обознались, и котёнок — наш старый знакомый из Мэскэ. Известно ли благородной госпоже, как проводит время её любимчик?

— Ю, мне пришла в голову одна догадка! — я опустился на землю, отыскав местечко почище, даже с остатками травы. — На Фунао заправляют совы, верно? Миясима принадлежала кицунэ — жаль, что их истребили… А на Хикко, выходит, кошки? В этом есть какая-то закономерность?

— А ты как думаешь?

— Есть! И ещё. Ты называл Хикко Огненным Островом. Я и сам встречал подобное наименование. Ясное дело, вулкан. И он на юге! Гингати состоят из крошечных островков, омываемых Млечным морем. То есть, главной стихией здесь является Вода. Фунао — определённо, Древо. Миясима находится в середине, она велика и плодородна, а значит — Земля. А на Квенг-ва плавят железо в таких количествах, что…

— И какой вывод ты делаешь? — прервал мои наблюдения товарищ.

— Ты подбирал острова по принадлежности Изначальным Силам с каким-то умыслом, или просто дурачился? И на пяти остановился не случайно?

— Что ж, всё ещё впереди! Вот станешь императором, подыщем шестой…

Как обычно, увиливает. Ну и ладно, всё равно допытаюсь со временем.

— Шестой? Отлично, предлагаю Хорай, там красиво и есть не хочется. Ну, чего ты попятился — шучу!

— Кто тебя знает… Ты уже разок пошутил… на этом самом Хорае…

— Вот потому не шути со мной. Лучше скажи — стоит ли полагаться на то, что кошки перенесут меня на Остров Престолов? Даже если сами они шастают туда-сюда, я-то — не кот!

— Кстати, дельная мысль… Нет-нет, куда же ты, не просыпайся! Ладно. Возможно, тебя они провести и не согласятся, но передать послание им ничего не стоит. Лишь бы с малышкой всё было в порядке! Я очень рассчитываю на Мэй-Мэй — намекни ей!

Я пристально взглянул на ки-рина.

— На Гингати она не отправится.

— Этого и не нужно. Ты просто опишешь всё, что здесь происходит. Вернись в дом… и смотри. Я покажу тебе течение болезни от начала… и до конца.

И я вернулся, покорно наблюдая угасание десятков людей, слушая их дыхание… всю ночь… до рассвета.

Пробудился я от лёгкого шороха. Напрягся всем телом в ожидании каких угодно неожиданностей, но это оказалась Коюки, распахивающая притворённые на ночь ставни.

Я сел на футоне спиной к окну, укрываясь от режуще-ярких потоков света, хлынувших в комнату. Будто и не отдыхал. Сон, показанный Ю, до сих пор отравлял меня чувством безысходности.

— Опять кошмары, господин Хитэёми? — участливо спросила девушка. Опустилась рядом, пытаясь если не по словам, то по лицу прочесть ответ.

На редкость чуткое создание эта Юки, для своего возраста. Кстати, сколько ей? Восемнадцать? Пятнадцать? Сероглазый мышонок, столкнувшийся с ужасами, которые мало кому довелось испытать.

— Кошмары, да не те, — криво улыбнулся я. — Как Фуурин, улетел… в тёплые края?

Та кивнула.

— Едва стемнело. Господин Хитэёми… вы не обидитесь, если я кое в чём признаюсь?

"Смотря, в чём!" — хотел было пошутить, но взглянул на сосредоточенное выражение её личика и ободряюще улыбнулся.

— Не обижусь.

— Я спала с вами.

— Ч-что?!

Наверно, моё собственное лицо сделалось очень забавным — девушка прыснула в рукав.

— Простите — не подумала, как это звучит со стороны! Меня насторожили взгляды слуг, и я побоялась… сами понимаете. И потому провела ночь рядом с вами. Не более того.

— Уж наверно, я бы проснулся в случае сколь-либо… м-м-м… бурного развития событий! — я усмехнулся. — Так или иначе, какие обиды?

Коюки опустила невинные глазки.

— Благородный господин мог рассчитывать на посещение особы, равной ему по рангу, а не простой служанки. Боюсь, что я слегка… отпугнула эту особу.

— Да ну? — в изумлении протянул я. — И кто почтил меня вниманием?

— Жаровня едва теплилась, и я рассмотрела лишь руку, приотворяющую фусумы. Даже не руку — тень от неё! Красивая, холёная, с длинными ногтями, слегка загнутыми по столичной моде. А больше — ничего. Спросонья неловко шевельнулась, и женщина исчезла, беззвучно, словно была призраком или сонным видением. Но это не так! Простите…

— Не стоит терзаться, я и не рассчитывал на чью-либо благосклонность, — пробормотал я. Что за жизнь! Дамы будто сговорились: то пытаются убить на первом же свидании, то приходят некстати и без предупреждения. Интересно, кто это был? Неужели сама?..

— Властительница О-Таю хороша собой? — Коюки продолжила нить моих рассуждений.

— Безусловно. Однако вам она годится в матери, и потому не заслуживает подобных мыслей, — наставительно произнёс я — впрочем, сам не уверенный в правоте сказанного.

— Я всего лишь спросила, наделена ли правительница Хикко красотой наравне с прочими добродетелями, — вывернулась та.

— Смотря, что считать добродетелями. Она по-мужски прямолинейна и чрезвычайно властолюбива, — чуть тише обычного ответил я. — Гордыня сжигает её душу, но она любит свою землю, а это дорогого стоит. И не просто любит издалека, а действует — что вдвойне ценнее.

— Она верна Империи?

— Странный вопрос, — с интересом взглянул я на Коюки. Праздное любопытство или нечто большее? — Почему бы ей не быть?

Та порывисто вскочила с татами и заходила по комнатке, до боли напомнив этим приёмного отца. Привычка, не свойственная благородным девицам.

— На кухне я наслушалась такого, что впору заявить о государственной измене, — подбежав ко мне, выдохнула она. — Вам известно, что она собирает ополчение? Слуги говорили меж собой, сколько голодных ртов появилось в крепости, и о занятиях для новобранцев. Зачем ей обученное войско? Я поразмыслила, и мне сделалось страшно. Но это значит, что она не испытывает никакого уважения к Сыну Пламени! И не только она… все!

— Тоже мне новость, — спокойно взяв её руку, я усадил собеседницу рядом, чтобы не мельтешила. — Будто на родине иначе. Ах, да! В скитаниях вы избегали людей, я и забыл.

— Нет, мы говорим о разном! — воскликнула она, но послушно понизила голос в ответ на укоризненный взгляд. — У нас императора боялись, ненавидели, считали бессильным старцем или, наоборот, опасным, словно затаившаяся в траве змея, противником… но в него верили! Здесь он… как будто не существует. И такое отношение к избраннику Пламени поневоле взрастит в умах тёмные помыслы!

— Мы на краю света. Император далеко, госпожа О-Таю — близко. В этом и состоит смысл наместничества.

— Позвольте возразить, — уже сдержаннее молвила Коюки. — Смысл наместничества в том, чтобы местный правитель представлял интересы Империи и действовал от лица своего господина, не забываясь и не терпя небрежения к божественной власти от подданных. Я полюбопытствовала, велики ли налоги, отправляемые четырежды в год ко двору. Знаете, каков был ответ?

— Догадываюсь. Но что можно взять с этого бесплодного острова? К тому же, почему они обязаны отдавать последнее, ничего не получая взамен?

— Читала, что на Хикко выращиваются изысканные сорта чая. Только вот мне за все мои пятнадцать с лишним лет не довелось их попробовать. А ещё есть чёрный нефрит…

— Даже не слышал о таком!

— А я видела. И, более того — держала в руках, — похвасталась девушка. — Он похож на дымчатый кварц, но сохраняет прозрачность слезы. И рассекает плоть подобно лезвиям, которыми послушники Храма Небесного Милосердия бреют головы. Та вещица, о которой я говорю — чаша — была очень старой, но края как будто намеренно заточили, я даже палец порезала.

— И где можно полюбоваться на сию диковинку? — я прищурился, но Юки не поддалась на очевидную уловку. Куда мне до юмеми… Она лишь пристально посмотрела на меня и покачала головой. Мол, рано. Ну ладно, рано так рано.

Глаза уже перестали болеть, и я встал, разминая конечности. И заметил груду ткани возле входа. Одежда Фуурина? Бедолага, на Гингати снова начнёт разыскивать, чем прикрыть наготу…

— Вы легли на пороге, укрываясь чужим платьем вместо того, чтобы разделить со мной одеяло? Из девичьей скромности? Или я храплю?

— Решила, что придвигаться под бочок будет совсем уж неприлично, — улыбнулась она. — И вы не храпите. Мне доводилось слышать более убедительный храп, чем вчерашний… ах, простите!

— Ваши уловки тоже очевидны, — усмехнулся я.

Она широко раскрыла глаза.

— Уловки, господин Хитэёми?

— Ну как же… Разве вы не относитесь к тем особам, что любят управлять окружающими посредством тщательно обдуманных слов, «случайно» сорвавшихся с уст? А также тонких намёков, догадок, незаметно вами же и подкинутых. И отвлекающих манёвров. Слишком хорошо воспитаны, чтобы выражать мнение открыто, как это делает О-Таю-сама, и слишком своенравны, чтобы подчиняться чужому. Но иногда — совсем как сегодня — ваша истинная природа прорывается через наносную сдержанность. Нет-нет, давать объяснения вовсе не обязательно! Мы знакомы слишком поверхностно, чтобы мои суждения стоило принимать на веру и, тем более, оспаривать. Я всего лишь хочу сказать, что с некоторыми людьми можно беседовать откровенно, тем более, что вам присуща удивительная деликатность. Указания на просчёты, сделанные с вашей мягкостью, едва ли способны ущемить чьё-то самолюбие. И мне нравятся женщины, у которых есть собственный взгляд на вещи! Да, последнее. Если у вас возникнет потребность дополнить то, что рассказывали о себе — я приму вас, как смог принять Ю.

— Я… подумаю, господин Хитэёми, — она поклонилась, и это плавное движение обрисовало завершающую черту в нашей откровенности. На некоторое время.

 

Глава 9

Находка

(Второй День Дров месяца Светлого Металла, 499-ый год Алой Нити)

Молодой плечистый охранник молча таращился на меня, пока мы шли по тёмным коридорам Скалы-Крепости. Когда я предпринял прогулку на вершину, в надежде застать там госпожу, он вызвался сопроводить меня с рвением, не свойственным обычным слугам.

Повелительница, определённо, мне не доверяла.

Она восседала на том же камне, но кошка на коленях была другой: крупной, с седеющей рыжей шерстью и глазами-изумрудами. Должно быть, прабабка Янтаря. Животное не удостоило посетителей взглядом, умиротворённо мурлыча в такт ласкающим движениям длинных ноготков. Длинных и чуть загнутых. Да, это могла быть О-Таю…

Кивком женщина отпустила слугу, в качестве приветствия осведомившись о моём здоровье.

— Хорошо почивали, господин Хитэёми? У вас круги под глазами.

— Дурные сны приходят и на доброе ложе, — вздохнул я и пристально посмотрел на неё. — Особенно, когда их некому развеять.

— Говорят, вы приняли лекарство от одиночества, — поджала губы она.

— Действительно, ко мне заглядывала некая особа, пожелавшая остаться неизвестной, — спокойно признал я. — Однако целительное снадобье она так и унесла с собой…

Кошка недовольно дёрнула ухом, обнаружив, что её прекратили гладить.

— На что вы намекаете?!

Разве намекаю? Открыто говорю…

— Я бы с величайшим благоговением принял предписанное средство, если бы не глупая служанка, тайком пробравшаяся в мою комнату. Бедная девочка, её можно понять: кругом — чужие люди…

— Эта "бедная девочка" чуть не прищемила мне лапку фусумой! — раздался брюзгливый урчащий голос откуда-то снизу. Кошка пристально уставилась на меня, лишь хвост нетерпеливо бил по бокам. — И не обольщайтесь: моё лекарство не про вас!

— Мёд… почему?! Ты никогда не нарушаешь молчание при посторонних! — вскричала О-Таю, в то время как кошка тяжело спрыгнула с её колен, желая познакомиться со мной поближе.

— Потому что наш гость, — белые усы встопорщились, — пахнет им. Ки-рином. А чем пахнет его появление, моя дорогая, я расскажу, когда представится случай.

Похоже, влиятельная госпожа привыкла довольствоваться обещаниями, поскольку Мёд продолжала:

— Я готова спустить вашу непочтительность, молодой человек, если поведаете, где он. Собиралась решить этот вопрос до утра, но встретила препятствие в лице дерзкой девчонки! Едва успела отскочить — так она дёрнула фусуму!

Да, от Юки никогда не добьёшься всей правды!

— Хорошо, но зачем вам мой друг? — настороженно спросил я.

— Королевство издавна чтит Многоцветного превыше иных покровителей, — она потёрлась о мою лодыжку щекой, как обычная кошка. — Аромат слабый, едва уловимый, но перепутать невозможно. Божественно! Теперь и я стану пахнуть им, как Янтарь… а вы — мной.

Так вот, откуда она прознала насчёт Ю! Вынюхала, в прямом смысле слова. Что касается прочего, малыш усердно подслушивал…

— Разве сам Янтарь не доложил вам, госпожа Мёд, что местонахождение моего друга точно не известно? Знаю одно: он на Гингати. Хотелось бы воссоединиться, но пока, — я развёл руками, — боюсь, что пока об этом можно только мечтать. Кстати, он посоветовал обратиться к вам за содействием.

— Ко мне? — она села, обернув кончики лапок полосатым хвостом, и облизнувшись.

— К вашему народу, — уточнил я. — Думаю, госпожа О-Таю останется довольна — ведь вы соблюдаете её интересы?

— Разумеется, — промурлыкала Мёд и посмотрела на меня так, что стало очевидно: на первом месте отнюдь не хозяйка, если её вообще можно назвать таковой. Повелевать землями — чепуха, а вот попробуй подчинить себе кошку…

— Ки-рин — волшебное существо из сказаний, — задумчиво пробормотала женщина, попеременно взирая то на меня, то на любимицу. — Что происходит, можно узнать?

— Сказки становятся явью, только и всего, — успокаивающе ответил я, а Мёд, потянувшись, добавила:

— Ветер с горы Хорай наполнен давно забытой сладостью, но кому-то она покажется слишком терпкой на вкус. Пусть это будете не вы, моя дорогая…

Походная каригину была удобной, хотя и невзрачного пепельно-серого цвета с более светлыми разводами. Тем лучше: кто знает, от кого предстоит скрываться? Наряд из морского шёлка я преподнёс правительнице от чистого сердца, в благодарность за оказанное содействие; купец тоже в обиде не остался. А помощь пришлась более чем кстати: нас любезно переправили на большой остров, снабдив всем необходимым в Управе Мэскэ.

Гора Хикко курилась едва заметным дымком, расплывающимся в синеве осеннего неба, словно чернила каракатицы. Её вершиной можно было полюбоваться с дороги, восточнее же красовалась другая, поменьше. На рисунках, которые показывала госпожа О-Таю, она была обозначена начертанием Ко, «дитя». Слева шумела река. Где-то в её истоках и находится наша цель, Храм-под-Горой. Подорожная, выписанная влиятельной госпожой (на моккан действительно значилось её имя, а не имя наместника, выказать почтение которому мне так и не довелось), позволяла маленькому отряду беспрепятственно проникнуть вглубь острова, в Долины. Беспрепятственно, но не безопасно.

В том, что касалось нашего состава, мы с О-Таю схватились не на жизнь, а на смерть. Правительница настаивала на сопровождении воинов, я отвергал любезные предложения, способные затянуть путешествие на целый дзю. Мы и так задержались на три дня, проводя надлежащие церемонии в Праздник Благодарения. По лошади для каждого, и благодарность моя не будет иметь границ! Хватит повозок!

— И что, ваша служанка искусна в верховой езде? — недоверчиво переспрашивала женщина.

— Как и во всём остальном, — улыбался я.

Коюки что-то говорила по поводу охоты, вот и предоставим ей возможность проявить тщательно скрываемые достоинства! Оварская знать редко охотится пешей, хотя не каждая семья может позволить себе пышный выезд. Ещё одно доказательство того, что девочка принадлежала не к самому захудалому роду.

— Из лука она тоже стреляет? — допытывалась О-Таю.

— Не знаю. Но из него стреляю я. Этого достаточно, если вы будете настолько любезны, что ссудите меня оружием. Обещаю вернуть!

— Достаточно? Да что вы знаете о Долинах?! — всплескивала рукавами владычица. — Они из века в век то ссорятся, то мирятся с соседями. И никогда не упустят возможность позаимствовать то, что плохо лежит… а в вашем случае — едет! Я говорила, какой отряд определил наместник в мою защиту?

— Могу себе представить. Но мы — не сокровище, нуждающееся в охране. И ценностей не везём. О-Таю-сама, давайте поговорим начистоту! Вы собираете людей с побережья, спешно обучая их военному делу. Но рассудок подсказывает, что вовсе не Острова Млечного Пути угрожают вашему благополучию. Для удержания соседей за пределами границ Хикко не требуется вооружённая армия. Гингатийцы слишком слабы, и с теми измождёнными беженцами, что пересекут пролив, нетрудно справиться малыми силами — как ни горько мне думать об этом. А вот если истинная задача совсем другая — к примеру, искоренить всякое неподчинение в Долинах — тогда ваши начинания обретают смысл! И не стоит их перечёркивать тем, что многие примут за вторжение, к которому вы пока не готовы.

Так я настоял на своём. Правительница махнула рукой на упрямого и притом излишне наблюдательного гостя, в душе наверняка радуясь, что разговор окончен. Лишь одного охранника она навязала, и Коюки сжималась в седле, поглядывая на мужчину в одежде простого воина-мечника. Именно он сопровождал меня в сад на вершине Скалы.

— Этот человек был среди слуг, — шепнула она, стоило нам немного вырваться вперёд. — Кажется, он следил за нами с Фуурином, когда мы прощались. Я заметила чью-то тень, а позже он то и дело заходил в комнату для отдыха, и я боялась сомкнуть глаза. Один раз всё-таки задремала, очнувшись от пристального взгляда. Он стоял над моим ложем и беззастенчиво пялился! Почувствовал, что готова закричать — извинился и ушёл. Тогда я схватила в охапку одежду, которой укрывалась, и прибежала к вам.

— Почему вы сразу не сказали?! Там, в цитадели?

— Кто знал, что именно его дадут в сопровождение?! Господин Хитэёми, простите!

— Что ж, надо от него избавиться. Но не раньше, чем минуем последний пост. Сможете вытерпеть его общество?

— Хотите его убить? — девушка расширила глаза.

— Не хочу. А вот придётся или нет — будет зависеть только от него. Вы уверены, что это тот самый человек?

— Да…

— Скорее всего, он соглядатай госпожи О-Таю, вроде Старшого. Надо полагать, его интерес к вам не подразумевает ничего… личного, — успокоил я Коюки, и та вздохнула с облегчением. До следующего взгляда проводника.

Как выяснилось впоследствии, ошибались и я, и она.

Служащие постоялого двора, объединявшего сомнительный уют гостиницы с казарменной простотой заставы, посмотрели на нас косо. Мол, не отправляются в Долины без охраны да ещё и в дзю Благодарения! Обедом угощал сам хозяин, крепкий малый средних лет, с рыжеватым оттенком всклокоченных волос. На родине принял бы за нечестивца, покусившегося на права приближённых к императору, а здесь — кто знает? На вулкане и кошки рыжие.

— Какие новости? — я махнул рукой в том направлении, куда мы держали путь — на северо-восток.

— А! — он повторил мой жест, описав дугу бутылочкой саке, да такую, что сердце зашлось: прольёт. На столик не упало ни капли. — Всё по-прежнему, благородный господин…

— Хитэёми, — напомнил я, хотя с подорожной он ознакомился при мне. — По-прежнему — это как? Впервые выбираюсь в Долины.

Взгляд хозяина ясно сказал: возможно, что и в последний раз.

— По-прежнему — значит, всегда стоит опасаться худшего, — доверительно сообщил он. Голос его был гортанным, низким. Непривычным для моего слуха. В Мэскэ и самой цитадели говорили почти, как в Оваре, а здесь — я прислушался к далёкой перебранке слуг — совсем по-другому. — Хотя от каждой напасти не убережёшься. Главное, помнить: если дорога впереди пуста и безлюдна — значит, кусты полны народа.

— Война, что ли? — впервые заговорил наш спутник. Всю дорогу он молчал, кивая да пожимая плечами в ответ на мои попытки завести разговор. Я, грешным делом, принял его за немого и оставил в покое, вернувшись к девушке. Но на постоялом дворе пригласил за общий стол. Во-первых, не желал оставлять без присмотра. А, во-вторых, иначе он бы взялся прислуживать Коюки, чего не следовало допускать.

Новая избранница господина-наместника (именно под видом паломничества должно было проходить наше путешествие), конечно, имеет право на почести и заботу, даже если её сопровождение состоит из двух воинов. И, в отсутствие обученных служанок, ей не возбраняется прибегать к услугам попутчиков. Однако это не повод оставлять Юки наедине с человеком, чьи намерения мне пока неясны, а ей самой кажутся враждебными!

Поэтому, едва войдя в дом, девушка непререкаемым тоном распорядилась накрыть ей стол в общей зале, вежливо отказавшись от отдельной комнаты и местной прислуги.

"Наместника привлекают волевые женщины", — подмигнул мне хозяин, и больше этой темы не касался. На вопрос же воина сморщился, будто не нас потчевал саке, а сам его пил — надо сказать, послевкусие было отвратительным. Он предлагал подогреть, но, по-моему, мы правильно поступили, что отказались.

— Война — слишком громкое название, господин… — он замешкался, припоминая имя, вычитанное в подорожной… — Хикэй? У нас в горах не принято говорить в полный голос. Просто следует быть настороже, даже там, где обещают гостеприимство. Особенно — там!

"Например, на постоялых дворах?" — подумалось мне. Что-то в его словах меня обеспокоило — может быть, та странная навязчивость, с которой этот человек внушал нам, сколь опасно предстоящее путешествие? Если первый встречный ведёт себя, как добрая мамочка — такое отношение неспроста.

Что ж, не премину воспользоваться твоим любезным советом, рыжий!

Отобедав и отсыпав местному божку горсточку риса, мы поспешили в сёдла. Попутно я обратил внимание, как ловко управляется с уздечкой Юки — не чета мне! Проводник, что тоже примечательно, оказался самым неумелым из нас троих. По уже сложившемуся негласному уговору молчун снова занял место в хвосте отряда. Лука у него при себе не было, стрелы в спину можно было не опасаться, и всё же это упорное нежелание ехать впереди (в чём, по моему мнению, и заключались обязанности проводника) слегка раздражало.

Лошадки тоже были так себе, низкорослые, с толстыми ногами. Уж насколько я не разбираюсь — и то понял, что особой красотой не отличалась ни одна. Правда, Коюки заявила, что выносливости в этих малышках предостаточно. В любом случае, там, в Управе, все были такие. Юки ещё выбрала тех, что получше… У меня сложилось впечатление, что девочка истосковалась по верховой езде.

— Дома вы частенько проводили время за охотой? — не выдержал я, видя, как она ласково треплет животное по шее. Лепёшку из дорожных запасов «госпожа-наложница» скормила ещё на постоялом дворе, пытаясь сделать это как можно более незаметно. Всё-таки, впереди целых два дня пути, если судьба и погода будут благосклонны.

— Чаще, чем бы мне хотелось. Саму охоту я терпеть не могла, — помолчав, призналась она. — А вот скачку по холмистой равнине Мидорикавы, когда ковёр благоуханных трав превращается под копытами коня в изумрудную дымку… Бег, превращающий вас в единое целое. Помните, как в стихах? "Свободней облаков, быстрее ветра…" О, я так любила эти мгновения! А ещё мы охотились с ловчими птицами. Вы бы только знали, как прекрасно держать на руке дикое создание, и при этом понимать, что оно к тебе вернётся! Но никогда не станет ручным, никогда. Возможно, потому Фуурин и пришёлся мне по сердцу. Надеюсь, он уже разыскал господина Ю…

— А уж как я надеюсь!.. Кстати, вы и сами вполне бы сошли за совёнка, — рассмеялся я. — Поначалу так и решил. К тому же, думал, что передо мной мальчишка. Вы не обижаетесь?

— Помилуйте, господин Хитэёми, — она отвернулась, позволяя ветру сдуть с лица несколько мешающих прядей, — обижаться на такое было бы нелепо.

Тут дорога резко ушла от реки в сторону, потянувшись по склону узкой нитью. Юки придержала кобылку, освобождая мне путь. Мы поехали медленнее, но болтать, разумеется, прекратили. Горные тропы оказались испытанием для всех, кроме нашей наездницы. Хорошо, что у меня нет боязни высоты! И всё же, если подкова скользнёт по камню, и лошадь оступится — кто знает?.. Здесь не Хорай, на пёрышке не спланируешь! Да и где оно, это пёрышко?

Удивительно, что в водовороте событий я и думать забыл о дарах. Светлячок не в счёт — к нему я привык настолько, что попросту перестал замечать и воспринимать это живое существо в качестве подарка. А остальные? Из скольких передряг могли они выручить? Вот что значит, не иметь обыкновения полагаться на чудо! Одной веры для этого недостаточно. А может, оно и к лучшему, что не полагаюсь…

Перевал представлял собой крохотную равнину с низкой, будто подстриженной, растительностью. Дорога разделилась на три, время от времени сходящиеся друг с другом. Мы спешились, желая осмотреться и дать отдых животным. Да и себе, если честно. Отвыкшее от верховой езды тело начинало болеть, а что будет завтра?

Гора Ко выглядывала значительно южнее, чем прежде — мы хорошо продвинулись на север. Хикко же заслонял веер её собственных отрогов. Между вершинами лежала долина, и противоположный её край казался волшебным царством, зачарованным от смертных глаз. Молочно-белый шёлк тумана, словно живой, перетекал из одной ложбинки в другую, сгущался, чтобы неожиданно рассеяться и приоткрыть маленький кусочек тайны. Вечерело. Дорога, струящаяся вниз, двойной нитью проглядывала среди низких кустиков горных трав. При свете дня колеи были такими отчётливыми, но сейчас… А до леса, где можно развести костёр, ещё столько же, сколько проехали!

Я махнул попутчикам. Коюки, налюбовавшись, примостилась на краю дороги, обхватив себя руками. Стоило только подняться на перевал, как ветер вцепился в одежду, словно бешеный зверь. Молчун пил из бурдюка, поглядывая на небо.

— Как насчёт привала? — спросил я, когда они подошли. — До темноты явно не успеем. Вон там, глядите, трава погуще. Устроимся в низинке, чтоб не дуло. А утром продолжим путь.

— Гроза надвигается, — проронил воин. — Мне-то что…

— А, по-моему, просто сумерки, — возразил я.

— Как знаете. Я предупредил, — тот было повернулся, чтобы уйти, и я не выдержал.

— Послушайте, господин… как вас там?

— Хикэй.

— Господин Хи… что?!

Боги, ну что я за ротозей?! Ещё наблюдательностью хвастался! Видел его имя на подорожной, слышал, как он самолично называл его на посте… и даже мысли не возникло!

— Хикэй, это важно! Как зовут вашу мать? И есть ли у вас младший брат?

— Сайко, господин. Её Сайко зовут! — наш попутчик растерял и напускную холодность, и немногословность. — А брат у меня и впрямь есть…

— И его, несмотря на здоровый вид, беспокоят припадки, поэтому повелительнице он оказался без надобности. Верно?

Тут ахнула Коюки. Подлетев к сумкам, перекинутым через её седло, она выхватила оттуда что-то и встряхнула перед самым носом молодого человека.

— Вы на неё смотрели, да? На одежду Фуурина, которой я укрывалась?!

— Вообще-то, это мой свадебный наряд, — проворчал он. — Я заплатил за него уловом нескольких месяцев. Страшно удивился, обнаружив на мальчишке, а потом у вас. Что вы сделали с моими родными?! — нахмурился он, переводя встревоженный взгляд с Коюки на меня и обратно.

— Добрая женщина, у которой как раз такой сын, как описал господин Хитэёми, отдала вашу одежду по доброй воле, — ответила девушка.

Я пожалел, что не удосужился посвятить её в разговор с рыбачкой. Счёл недостойным упоминания. Уж Юки-то наверняка бы сложила два и два!

— Ваша матушка ждёт — не дождётся возвращения старшего сына, — строго сказал я. — Думает, что вас держат в крепости силой. Самым дорогим пожертвовала, чтобы только вернуть! Что мешало хотя бы передать весточку?

— Передал бы, кабы мог, — пробормотал Хикэй, по-видимому, смущённый. Он покосился на Коюки, затем поманил меня за собой. — Жениться я думал, да в крепости настоящую красотку приметил, вот и не решался матери сказать. Она-то мне свою двоюродную племянницу сватала, а кому хочется, чтобы за него выбирали? К тому же, госпожа О-Таю такое мне предложила, что грех отказываться!

— Что именно?

— Тайна это, зря сболтнул, — он досадливо прищёлкнул языком. — Лучше бы уж молчал, как раньше. Не хотел выдавать своё происхождение… речь-то у меня простецкая! А при вашей красотке и подавно говорить не буду, нет у меня к мико доверия! Особенно к таким.

— Мико?! — поразился я.

— А как же! Господин, может, и не знает, а я собственными глазами видел! Должно быть, не доискались мальчонку? Так я вам скажу, где он! Демоница его в сову превратила, а одёжу забрала. И наверняка ведь убивалась потом — мол, пропал парнишка! Клянусь, своими глазами видел!

Я расхохотался. Вот он, свежий взгляд на природу Фуурина! Интересно, как бы этот выходец из простого люда отнёсся к правде? Сказать ему, что парень — оборотень, или пускай продолжает считать нашу спутницу могущественной мико? Это может оказаться полезным…

— Обязательно подумаю над тем, что вы сказали, — только и сумел выдавить я, сдерживая смех. Юки — великая тёмная жрица! Надо повеселить девочку…

— Господин не поверил, — обиделся тот.

— Просто вы неверно истолковали события, — признался я. — Но давайте, откровенность за откровенность! Вы расскажете, какое предложение сделала влиятельная госпожа О-Таю, и что происходит в этих краях. С какой целью именно вас назначили проводником? А я, так и быть, поведаю всю правду о превращении людей в сов!

Любопытно же, как он её воспримет!

Хикэй кивнул, и в то же мгновение зарница озарила дальний край долины, уже затопленный темнотой.

Парень был прав: начиналась гроза. С перевала следовало спускаться, и незамедлительно.

Напрасно потратили мы время на переупаковку имущества — ливень промочил до нитки и плащи, и поклажу. Лепёшки высушим, но во что превратились рисовые колобки, страшно представить! Как и то, что они сделали с прочим содержимым сумок.

Лошади прядали ушами от раскатов грома, который, казалось, преследовал нас по пятам, постёгивая бичами молний. Небесные псы лаяли над головой с таким остервенением, что я нет-нет, да посматривал вверх, опасаясь обвала. Скорее для очистки совести: вода стекала по лицу, мешая рассмотреть даже то, что находилось рядом…

На одном участке спуск сделался настолько крутым, а дорога — узкой, что пришлось спешиться. К тому же, надо было перейти реку Садзу. И как здесь проезжают повозки? Ведь именно этим путём драгоценный рис попадает на южное побережье Хикко, в том числе, в Иву. Другой, через побережье, гораздо длиннее… Ломал голову я до тех пор, пока не приметил оползень, похоронивший вторую колею перед самым бродом. Да и первая проглядывала через осыпавшийся камень лишь в отдельных местах. Животные упрямились, не желая ранить ноги острыми осколками и ступать в ледяную воду. Хорошее чутьё у торговцев, покинувших Мэскэ сразу после ярмарки! Должно быть, вчерашний обвал, совсем свежий…

Добраться бы до последнего поста! Высушить одежду, завернуться в тёплые одеяла… и пусть саке будет каким угодно мерзким на вкус, лично я намерен пить его подогретым! Но спешить лучше медленно: один неверный шаг — и лошадь покатится по склону вместе с седоком.

Я оглянулся на попутчиков, стараясь не выпасть из мокрого седла. Коюки ехала между мной и Хикэем. Все на месте. Молодцы.

Наконец, дорога выровнялась и спустилась к реке, принявшись петлять по изгибам местности вокруг последней. Проклятые броды, сколько их! Мы почти у цели, где же пост? Почему-то вспомнились первые дни нашего с Ю знакомства и та гостиница с зеркалом. Хорошая была повозка — и ничего, что протекала! С другой стороны, правильно я сделал, что выбрал путешествие верхом. Тот завал мы бы в жизни не расчистили.

Спутники нагнали меня, когда я пустил лошадку медленным шагом, чему усталое животное совершенно не противилось.

— Прибыли? — тихо спросила Юки.

Строение из мокрого тёмного камня, несомненно, являлось постом.

Когда-то.

Сейчас от него остались две стены, укоризненно взирающие друг на друга, и груда битого камня, что усеивал площадку, ранее служившую двориком.

Мы поспешно скользнули на землю, готовые укрыться за дрожащими лошадьми в случае нападения. Но тишину нарушал только шелест дождя. Надо пойти на разведку. Наказав Коюки спрятаться за поворотом дороги, мы с Хикэем осторожно двинулись вперёд.

Внутри — если так можно сказать о промежутке между двух стен — не было ни души. Живой. Мёртвые же тела валялись кучей, словно больные с Островов Млечного Пути. Почти все оказались раздеты догола, и никаких опознавательных знаков мы не приметили. Всё же, сомнений не оставалось: опасность миновала торговцев на перевале, чтобы нанести подлый удар здесь. В Долинах, куда они так спешили вернуться, чтобы принести дары местным божествам. Кто же их так "отблагодарил"?

"Следует быть настороже там, где обещают гостеприимство", — сказал рыжий, чьим именем я даже не поинтересовался. Предупреждение?

Позеленевший Хикэй остался на страже, пока я внимательно осматривал трупы. Судя по всему, парень впервые столкнулся со смертью в подобном обличье. Если честно, я тоже. Но после селения, уничтоженного цунами, и недавних событий на Гингати вид пары десятков израненных тел уже не вызывает былого трепета. Негодование, отвращение (даже заложенный после сегодняшнего нос ощущал тошнотворный запах) — но не страх.

И всё же, почему повсюду на моём пути одни лишь кровь и разрушение?!

Обыскав окрестности и не найдя ничего, кроме клочков одежды — кстати, из добротной ткани — да медной монетки, втоптанной в пол и омытой слезами дождя, я вернулся к попутчику.

— Я не воин, — сглотнув, произнёс тот.

— Я тоже, — резко ответил я, пресекая возможный срыв. — И никогда не хотел им становиться, а потому не умею определять на глазок, как давно были убиты эти несчастные. Ваше мнение?

Парень отвлёкся, что и требовалось.

— Мне кажется, недавно, — неуверенно предположил он. — Кровь запеклась, тела даже не провисали, когда вы их перево… — он зажал рот ладонью и метнулся в сторону. Да, отвлекать я не мастак, но главное — попытался…

Как не хватает Ю! Боги, как его не хватает!

Хотя, если подумать: юмеми-то не выносит насилия в любых проявлениях. Коюки тоже следует уберечь от подобного зрелища.

— Не будем здесь останавливаться, — заверил я Хикэя, как только тот присоединился ко мне, осматривающему лошадиные копыта. В темноте не разглядеть, но, кажется, всё в порядке. Я жестом приказал ему замотать конские морды. Он кивнул с облегчением, сбрасывая верхнюю куртку. — Дорогу к кошачьему алтарю знаете? Тропку какую-нибудь неприметную?

— Вы о Храме-под-Горой? Нет.

— Какого ёкая нам всучили сопровождающего, из которого что проводник, что воин — одна морока?! — пожаловался я плачущему небу. — Ладно, вернёмся к Юки. Не всё ли равно, где мокнуть?

— Простите, — тихо произнёс он, не двигаясь с места. — Это не госпожа меня направила. Это я сам напросился. Выходит, подвёл вас.

— Но зачем?

— Как же… из-за одёжи, конечно. Сильно я переполошился, когда её признал. Думал, на отдыхе подвернётся оказия поговорить с вами наедине, без этой… — он махнул в сторону перевала, где нас ожидала девушка. — А то ещё заколдует. Хотел поспрошать вас ещё там, в замке — и словно тиной рот залепило, не знал, с чего начать. А тут госпожа О-Таю товарища моего в помощь вам отрядила, а он возьми да заболей. Ну, я и напросился — соврал, что ездил в Долины до самого Храма и дорогу знаю. Вот так. С мечом-то я уже давно упражняюсь… целый месяц! Госпожа О-Таю лично меня хвалила, когда…

Целый месяц! Были бы рукава сухими — мигом намокли бы от слёз умиления. За месяц ты его разве что на ноги не ронять научился, воитель! Наместница, что же ты замыслила, поручая нас заботам этого простофили? А сама ещё отряд предлагала…

— Балбес вы, Хикэй. Впрочем, спасибо, что хотя бы сейчас не водите меня за нос. Больше откровений не предвидится? Хорошо, тогда идёмте. Коюки заждалась.

— Да, господин Хитэёми.

Мы ушли за поворот и, воспользовавшись отлучкой девушки, закутали морду её кобылке, уныло подставляющей гриву редкому гребню дождя. Ненастье — кстати сказать, идущее на убыль — играло нам на руку. Под покровом ночи да в шуме капель и близкой реки можно проскользнуть незамеченными. Особенно, если сами грабители сидят в тепле и сухости!

Только что за грабители будут разносить пост по камешку?..

Дорогу к алтарю Хикко я запомнил, насколько по рисунку можно составить впечатление о местности. Спасибо брату, что подкреплял рассказы о своих вылазках подробными планами с расстановкой сил! Как начальник охраны Зимней Резиденции, я перенимал его опыт, зная, что это едва ли пригодится — кому в наше мирное время взбредёт в голову осаждать дворец на озере Ти? Оказалось, и время не мирное, и предательство действенней любой осады…

Постойте, а ведь Коюки до сих пор нет! Каждому человеку иногда требуется уединение, но зачем для этого удаляться так далеко?

И ведь не крикнешь, не позовёшь…

Я подождал ещё несколько мгновений, уже понимая, что случилась беда.

Затем поманил Хикэя.

— Разделяемся и ищем. Вы — назад по дороге, только умоляю — тихо! И… поверьте мне. Она не колдунья. Самая обычная девушка. Потом объясню, главное — не причините ей вреда!

Он коротко кивнул.

— Да, господин Хитэёми. А вы?

— Я осмотрю склоны вокруг, и, если ничего не найду, вернусь к развалинам. Встретимся здесь. Поспешите, я вас очень прошу!

Без слов парень развернулся и скорым шагом двинулся туда, откуда мы прибыли. Сомневаюсь, что найдёт — ох, сомневаюсь! Коюки, где же тебя Они носят?! Как несвоевременно…

На дороге я не обнаружил чужих следов, что закономерно, учитывая её каменистость и мои великие умения. Поклажа нетронута. Если те головорезы обобрали купцов до исподнего — стали бы они бросать лошадь со всей упряжью и сумками? Неужели девушка ушла сама? Кстати, о сумках! Она могла захватить что-то важное. Так… проверим, чего не хватает. Одежда Фуурина сверху — Юки расстилала её на перевале, заматывая в неё всё, что могло промокнуть. Погода лишь посмеялась над нашими усилиями, а посему мы имеем пропитавшиеся водой лепёшки, размоченное мясо, чуть более сухую рыбу, печальное месиво из риса, какие-то стихи, не пригодные к прочтению из-за темноты и размытости чернил, перо Фуурина (единственный сухой предмет, который я зачем-то воткнул в волосы, к неудовольствию их мерцающего постояльца), кисточка… А вот это интересно! Бамбуковый футлярчик, из тех, что хранят ценные свитки с начертаниями. Ну-ка, жучок, посвети! Крохотный, можно в рукав спрятать или за пояс заткнуть. По-моему, на Фунао я видел его именно за поясом. Наверняка, скрывает что-то важное из прошлой жизни Юки. Нет! Теряю время и честь! Уж его-то содержимое к исчезновению девушки никак не причастно.

Но чем-то ведь она занималась, пока мы с Хикэем были на разведке? Парень торчал снаружи, должен был заметить, если бы наша спутница или кто-то другой прошли мимо!

Склоны. Те, что над нами — едва ли. Крутые, да и зачем усталому человеку лезть по уступам? Днём — ещё понятно, но по темноте и сорваться недолго, и с высоты ничего не разглядеть.

Я спустился ниже — почти к самой реке, гудящей от переполнявшей её воды. Захотела пить, споткнулась, унесло течением… Чего-то испугалась, полетела вниз кувырком… Боги, где ваше милосердие?!

Поёжившись собственным мыслям, я и сам едва не ухнул по сыпучей каменной крошке, слишком поздно опомнившись, что всё ещё сжимаю в кулаке футляр. Когда понадобилось схватиться за траву, тогда и вспомнил. Кинул в рукав. Потом отдам. Если будет, кому…

У воды повертелся на месте, прошёл вверх и вниз по течению. Никаких следов. Так, а если поискать, где она могла спуститься? Мой собственный «сполз» со стороны реки отлично заметен. И неподалёку — ещё один, осыпавшиеся камешки обнажили твёрдую породу. Я на верном пути! А это что такое тёмное?..

Пещера или грот. Хитрая мышь, от непогоды спряталась, а мы тут мокнем! Беззаботная девчонка!

Воспрянув духом, я скользнул под низкий свод и тотчас же ткнулся лбом во что-то холодное и твёрдое. Уф-ф, стена. И синяк. И то, и другое неудивительно. Но где же тогда она?

— Коюки! — тихонько позвал я. Ответа не было. Вспомнил о светлячке, пошуровал пером за ухом. Вылезай, кому говорят!

Долгих увещеваний не потребовалось. Золотисто-зелёная искорка сделала маленький круг, очерчивая нависшие своды в паутине корней и трещин. И села на…

— Боги, — прошептал я. Рука, протянутая к находке, задрожала.

На Коюки было дорожное платье благородной дамы, ещё один вклад госпожи О-Таю в общее дело. Возможно, сама она когда-то и совершала в нём паломничество…

Сейчас лоскуток чёрного шёлка печально обвис в моих пальцах, стоило мне коснуться края одежд, торчащих из трещины.

Срез был ровным, будто потрудился отменно наточенный клинок.

 

Глава 10

Сделка

(Первый День Дзю Благодарения, 499-ый год Алой Нити)

Хикэй долго осматривал, чуть ли не обнюхивал место происшествия и зловещий лоскут. Презрев опасность быть услышанным посторонними, я громко позвал Коюки, принимая едва различимое эхо за ответ с той стороны. Впустую.

Светлячок, не дожидаясь приказов, сам скользнул в щёлочку (хорошо, что я успел вогнать нож ладонью выше, иначе потерял бы отметину), да так и не вернулся. Следует думать, это обнадёживающий знак: окажись девушка мертвой, маленький подарок Сил управился бы мигом. Кстати, откуда такая преданность… не мне? Кто привёл Юки в наш отряд? Светляк. Кто разбудил её там, во дворце Морской Девы, а затем доставил ко мне, и весьма своевременно? Снова он. Дракон и словечком не обмолвился о своём даре, в отличие от остальных. Всё вкупе наводит на мысль, что…

— Что дальше, господин Хитэёми? — нарушил тягостное молчание Хикэй. — Темень же, как…

— Дай… те меч!

Клинком слегка ковырнул трещину, металл предупреждающе лязгнул о камень.

— Господин Хитэёми!

— Бесполезно, только сломаю. Держите. Проклятье! Надо ж было воткнуть его так низко!

— В чём дело?

— Пальцем по ножу проехался. А ведь это мысль!

— Зарезаться? Может, лучше сбегать за огнивом?

— Нет, зарезаться никогда не поздно, тогда как огниво при отсутствии сухих дров бесполезно. Молитесь, чтобы получилось! Кому угодно, хоть Небесной Владычице!

Пёрышко, к счастью, так и торчало в волосах. Я взял его в ладони, согрел дыханием, старательно пытаясь изгнать из головы образ Фуурина и воображая лик прекраснейшей из женщин… нет, не о том думаю… крылья огненной птицы, столп бушующего пламени! Помоги же мне, покровительница!

— О!.. Г-господ-дин Хитэё-ё-ми… — в багровых отблесках разинутый рот Хикэя казался тёмной дырой. — Вы — онмёдзи?! Думал, они только в сказках…

— Теперь понятно, кто из нас владеет чарами? — вздохнул я, пряча нож и заталкивая кончик пера в злосчастную щель. Хороший светильник, совсем как в Цитадели, только не коптит и куда как ярче. Шутить не хотелось — лишь немного подурачить спутника, в отместку за всё хорошее… Это пойдёт ему на пользу!

А затем меня словно приподняло могучей волной, вознесло на высоком гребне — ничем другим не мог я впоследствии объяснить, почему мои действия казались единственно верными и совершенно очевидными.

— Найдите камешек, — приказал я Хикэю.

— Какой?

— Любой. На земле пошарьте!

— Вот… сойдёт?

— Спасибо. Прекрасный получится… — я размахнулся и со всех сил всадил удлинённый обломок базальта в стену, замуровавшую девушку, — …ключ!

Промедли хоть самую малость — наверняка успел бы подумать, как нелепо выглядят со стороны мои действия, усомниться. Хорошо, что не успел. Поймал за пушистый лисий хвост воспоминание о том, как мы с Ясумасой открывали дверь в склеп, где томился Ю, и решил — а вдруг сработает? Химико посодействовала нам тогда, превратившись в ключ, отпирающий древний механизм. Так к кому ещё обращаться за помощью, как не к Изначальной Силе Земли, когда и двери-то нет?

Базальтовая стена заколебалась, пошла рябью, словно мой удар нарушил спокойствие каменной поверхности подобно тому, как дождевая капля заставляет плясать воду. Волны сделались острее, из щели посыпалась крошка.

— Смотрите, огонь! Сюда, все сюда!!!

— Их трое, возьмём голыми руками!

— Это разбойники! Зря мы бросили лошадей на дороге, — мой спутник растерянно дёрнул меня за рукав каригину, и, видимо, понял, что сейчас не ко времени. Скала вокруг торчащего из базальта ключа медленно собиралась в складки, расступаясь в стороны и истончаясь до стеклянно поблёскивающей плёнки там, где искрилось волшебное пёрышко. Завораживающее зрелище…

Лязг металла за спиной заставил меня опомниться. Хикэй обнажил тати, преграждая вход собственным телом. Те, снаружи, не торопились лезть на рожон, но долго ли это продлится?

Отверстие слишком узкое, не протиснемся.

— Выкурим, как лис! — раздался чей-то хриплый голос. — Выходите по одному, без оружия.

Ага, чтобы тотчас же лишиться шкуры? Размечтались!

— Уж лучше вы к нам, — издевательски предложил я. — Заодно погреетесь, а то на улице слякоть, даже огня не развести. Выкуривать-то чем собираетесь?

Проклятая стенка, до чего же медленно ты растворяешься!

— Посоветовать не грех, — последовал ответ. — Копья тащите!

Плохо. Хуже некуда! Грот крошечный, наконечник длинного копья достанет до дальней стены. А чтобы перерубить древко мечом, нужен замах и… много запасных мечей. Едва ли здесь, на Хикко, выплавляют добрую руду. Лучшее оружие родом с острова Квенг-ва, и даже оно…

Словно в ответ на мои сетования, по каменному полу заскрежетало. Хикэй отполз, оберегая ноги. Вход низкий, что даёт врагам множество преимуществ. Мы хорошо освещены и, к тому же, не можем их достать — для этого пришлось бы лечь на живот. Проклятье! Попали, словно крысы в западню!

А чёрный ход, как будто, начинает сужаться! Сейчас даже Хикэй мог бы протиснуть плечи. Стоило только отвлечься…

Почему он закрывается, почему?! Так нечестно!

Я ударил по плёнке кулаком, та дрогнула и застыла, кровь струйкой потекла по стеклянистой зеркально блестящей поверхности. Откуда… ах, да, порез от ножа. Что-то напоминает… нет, до того ли сейчас?!

Снова лязг и вой, перемешанный с руганью, откуда-то снаружи. Неужели?..

— Есть! — восторженно завопил Хикэй, сидящий на корточках. — Достал поганца!

Тут я и понял, что делать дальше.

— Меч! — шепнул я, отбирая тати у вдохновлённого первым успехом и сопротивляющегося Хикэя. — Сейчас верну, от-дай!

Длинный слегка изогнутый клинок, весь в кровавых брызгах, пронзил зеркальную гладь, и я вспомнил полупрозрачные холодные ладони на своих. Мицко… Осколки, звеня, опали, подобно цветочным лепесткам. Не дожидаясь, что будет дальше, я двумя взмахами сбил самые опасные зубья и толкнул Хикэя к лазу. Подобрал пёрышко, за малым не погашенное обломками. Или?..

— Быстрее! — зашипел я, обнаружив, что спутник всё ещё топчется на месте.

Тот открыл было рот, но передумал и на удивление шустро для своего телосложения юркнул в тёмный проём. Я передал меч, перо и полез следом, оставляя клочки дорожного платья на острой кромке.

Оказавшись внутри, мы замерли. Вдохновение, родственное тому, что испытывают поэты (как утверждает Ясумаса) и воины (это уже мнение Хоно), исчезло, уступив место настороженности. За спиной враги, впереди — пугающая неизвестность. Перо тускнело с каждым мгновением, затуманивая очертания коридора, уходящего в бесконечность.

Я притянул ухо соратника поближе.

— Поджидаем или делаем ноги? Здесь ещё узко, можно подстеречь этих скотов и перерезать по одному. Дальше такой возможности не будет!

— Н-не знаю, господин Хитэёми. Я… не знаток военного дела.

— Кто бы говорил! Вы смогли удержать их снаружи, и даже задеть одного. Чего ещё желать? Я безмерно признателен и… готов довериться вашему выбору.

— Тогда… наверно, лучше идти. На их месте я бы сюда не сунулся.

— Без факелов… вы правы. Надеюсь, они мыслят так же. Тогда поспешим!

Оступаясь на каменных выступах, коими был утыкан пол, мы двинулись вперёд, уповая на милосердие тех, кто проложил эту загадочную подземную тропу. Рано или поздно, мы куда-то выйдем, и будут ли нам там рады — большой вопрос. Пёрышко окончательно погасло, я спрятал его за пазуху. Двигаться пришлось на ощупь. Воздух был спёртым и на удивление тёплым. Даже удушливым.

— Чувствуете запах? — обратился я к спутнику, сопящему мне в спину. — Ничего не напоминает?

— Разве только сытые времена, — фыркнул тот. — По нынешним еда протухнуть не успевает. А может, что-то сдохло…

— У вас на Хикко нет горячих источников?

— В Долинах, говорят, полно. Да только я ведь… не был, — виновато напомнил он.

— Зато я был! Не здесь, а у себя на родине. Там воняет ещё сильнее, однако вода исцеляет все болезни.

— Её что, пьют? — усомнился собеседник.

— И пьют, и купаются. Хикэй, позвольте спросить?

— Конечно, спрашивайте. И ко мне вовсе не обязательно обращаться… так уважительно. Я ведь обманул вас и госпожу О-Таю, сказал, что дорогу знаю, как свои пять пальцев. Она доверила мне вашу безопасность, а я…

— Ками с ней, с дорогой — идём-то всё равно неизведанной! Но правительница назначила в охрану человека, месяц назад принявшего в руки меч. Как полагаете, Хикэй: она глупа или наивна? Сомневаюсь и в том, и в другом. Об этом я и хотел спросить: почему именно вас избрали для сопровождения? Да, помню, вы сами изъявили желание, но почему госпожа О-Таю пошла навстречу? Не отрядила дюжину солдат, как грозилась вначале, или хотя бы пару верховых лучников, проверенных в деле? Какое ещё задание она вам дала?

— Хотел бы я сам понимать, какое… В любом случае, не пытайте, господин Хитэёми! Сказал же: поклялся не болтать.

Я хотел было напомнить наш уговор обменять тайну на тайну, однако передумал. Представления о чести у парня своеобразные, но лучше не давить. Да и не ко времени. Сейчас беспокоит другое. Коюки. Неужели она проделала весь этот путь? Вдруг мы пропустили ответвление? Что, если это не один протяжённый ход, а целая сеть подземелий, и мы давно заблудились?

— Не гневайтесь, господин Хитэёми, — по-своему истолковал моё молчание спутник. — Госпожа строго-настрого запретила даже упоминать об этом. Прошу прощения.

— Да ладно, я и думать забыл. Скажите лучше, по вашу сторону стена тоже ровная? Без боковых ходов?

— Вроде, да…

— Тогда ускорим шаг. Не вечно же нам бродить! Есть охота.

— А мне-то как!

Тихий смех заставил меня остановиться. Это не мог быть Хикэй — он как раз говорил.

— Коюки?!

Смех сделался громче, и мурашки побежали по спине. Не стала бы девушка так смеяться. Звук словно от косточек, перекатывающихся в кувшине — трескучий и отчётливый.

— Что такое, господин Хитэёми?

— А вы не слышите? Ничего?

— Нет…

Смешок прозвучал над самой головой, я пригнулся, отмахиваясь. Замер. Хикэй налетел на меня, я вздрогнул.

— Да в чём дело?

— Смех. Прямо над ухом! Или это наваждение, избравшее жертвой одного из нас, или призрак, которого я по каким-то причинам слышу, а вы — нет.

— Странно, я ничего не… о, Светлая Влады-ы-ычица!!!

Смех раздался откуда-то из-под ног и стал затихать, удаляться. Унёсся вперёд — как раз туда, куда мы шли.

— Теперь убедились?

— Т-там… глаза!

— Где?! — я крутанулся, но сзади расстилалась та же непроглядная тьма, что и впереди.

— Там… они приближаются!

Я вовремя распознал гудение клинка, выползающего из ножен, и попятился.

— Хикэй, не смейте! Начнём размахивать оружием — перебьём друг друга! Уберите меч.

— Легко вам говорить, вы онмёдзи, — заскулил он.

— Просто сохраняйте спокой… ой!

Ухо обожгло чьё-то горячее дыхание, но моя рука рассекла пустоту. Смех заполонил всё вокруг, окружая и поглощая остатки хладнокровия. Нож… где нож?! Я потянулся к поясу, нащупав лишь бамбуковый футляр. Коюки! Воспоминание о цели нашего пребывания здесь выдернуло меня из бездны животного страха.

— Мы пришли с миром! — выкрикнул я. — Верните её, и мы уйдём!

— А-а-а! — вопль Хикэя заставил меня отбежать на несколько шагов, и весьма своевременно. Лезвие просвистело у самого лица, я увернулся каким-то чудом, и тотчас же получил ощутимый удар под дых, от которого согнулся.

— Дурень, прекрати пинаться! Это же я!

— Умри! Исчезни, ёкай! Сгинь!!!

Я поднырнул под него и дёрнул за ногу, что было мочи. Осыпая друг друга проклятиями, мы катались по полу, то и дело ударяясь о стены подземелья. Взбесившийся охранничек оказался куда сильнее меня, и если бы не падение, слегка оглушившее его, кто знает, чем бы обернулась наша схватка. Тати звякнул где-то в ногах, я отпихнул его подальше.

— Хикэй, это я, Хитэёми! Не поддавайся наваждению. Закрой глаза!

— Нет! Не дам выпить… мою кровь!

— Сдалась мне твоя кровь, дуралей! Мы… девушку искали, ты забыл? Потом ты спас нас двоих от разбойников. Ну же, опомнись!

— Я… спас? — сопротивление слегка ослабло.

— Ты, ты, кто же ещё?! Давай, закрывай глаза и дыши глубоко и медленно. Вот так. Молодец! Чувствуешь — ничего не происходит!

— Господин Хитэёми, что это было?

— Я же сказал: наваждение. Кто-то всласть посмеялся над нами… надо мной — уж точно. И едва не заставил покалечить друг друга.

— Значит, чудовище было на самом деле? — жалобно спросил он.

— Было или нет, а навредить оно могло только нашими же руками. Помни об этом, держи глаза закрытыми и не поддавайся страху. И… знаешь, что?

— Что?

— Мы с другом как-то спускались в похожее подземелье — там, на Острове Престолов. И я постоянно слышал голоса, бормочущие о смерти, зазывающие в вечность. А он — нет. Потом я взял его за руку, и наваждение исчезло. Позже расспрашивал знакомого… онмёдзи, почему так получилось. Он ответил, что мой друг помнил только об одном — о цели своего пути. Искал возлюбленную, и её образ звал его, гнал вперёд, оберегая от опасностей. А я вертел головой по сторонам, в итоге… довертелся.

— И что вы предлагаете?

— Думать о цели, и только о ней. Мне… дорога эта девушка, и желание спасти её может само по себе стать защитой. Как только я вспомнил о ней, смех прекратился. Не знаю, что посоветовать тебе.

— Раз так, попробую справиться, — буркнул он. — Меч… где он? Нет, не возвращайте! Оставьте при себе, вот перевязь. Скажите, а эта девушка… Она ведь служанка, которую вы приодели для одной лишь маскировки. А господин — знатный человек, заметно с первого взгляда…

— И что? — пропыхтел я, на ощупь пытаясь справиться с перевязью.

— Ну, вы благородный, а она — простолюдинка…

— И что? — уже забавляясь, повторил я. — Да как она завязывается, ради Пламени?!

— Дайте, я… Разве знатные женятся на простых?

— Жениться на Юки? Чепуха какая! Нет, просто мы немного похожи, она мне как сестра после всего пережитого. К тому же, рисунок не всегда соответствует рангу.

— Так вы не будете против, если я за ней чуточку поухаживаю? — оживился он. — Раз она не колдунья. Смотрел и думал, как такая красотка может быть…

— Что?! А девушка из крепости, похоже, забыта? Не говоря уже о невесте…

— Так они далеко…

— Я буду против! После таких слов — несомненно! И хватит болтать, пора идти. Зажмурился крепко?

— Да, господин Хитэёми, — уныло пробубнил несчастный.

— Так и ходи — полезней будет! Девиц здесь всё равно нет, и темнота — глаз выколи. Давай руку.

Рассерженный таким знакомым легкомыслием, я потянул его за собой, и мы двинулись снова, спотыкаясь о каменные выступы и гадая, когда же завершится наш утомительный путь.

Они смотрели отовсюду. С пола, из стенных ниш, блистающих золотыми кристаллами, с верхних галерей… Из тёмных проходов наподобие того, что привёл нас сюда, в этот огромный зал-храм, полный безмолвных служителей.

Королевство наблюдало за нами, не отводя пристального и недоброго взгляда. Свет сочился по каплям из стен, подобно затхлой пещерной воде, и оседал на лоснящейся шерсти десятков… нет, сотен кошек. Угольную черноту изредка прорезали рыжие всполохи или серебристый дым, однако большинство сливались с окружающим базальтом, и только бесчисленные зрачки оживляли его своим таинственным мерцанием. Движение и сама жизнь замерли здесь. Даже запаха шерсти не ощущалось. Я в который раз подумал, что наши представления о Макаи как о подземном царстве мёртвых имеют под собой твёрдую, словно камень, основу.

— Так это правда, — полуобморочно шепнул Хикэй, нашаривая меч, который сам же мне и доверил. Жмуриться он перестал, стоило мне остолбенеть на пороге зала.

Надо приободрить беднягу. Столь тёплая встреча выбьет из колеи кого угодно, а натерпелся он изрядно. Как бы не утратил самообладание снова! Похлопал его по плечу, открыл было рот, но меня опередили.

— Смотря, что считать правдой, незваные гости…

Которая из кошек к нам обращается? Я скользнул взглядом по одинаково остроухим головам, но определить не смог.

— Одна из вашего народа направила нас в Королевство с почтительной просьбой, — решил я обратиться ко всем сразу. — Посланцем была девушка, и мы очень беспокоимся за неё. Позвольте спросить, не у вас ли она?

— А я повторю: какую правду вы хотите услышать? — раздался всё тот же голос, тягучий и сладкий, словно патока. — Правую, левую? Правду светлого дня или истину тёмной ночи?

Всё ясно: о лёгкой беседе в непринуждённой обстановке можно смело забыть! Попробуем зайти с другого конца.

— Когда мой ки-рин заявил, что кошки — это не просто кошки, я даже не подозревал, что с вами будет настолько… непросто, — пошутил я, однако ожидаемого действия мой намёк не оказал. — Есть вопросы, на которые можно найти множество ответов, в равной степени правдивых или ложных. Но сейчас явно не тот случай. Умоляю: скажите, где Коюки? Если девушка своим пребыванием здесь нарушила один из ваших законов, то могу поклясться — без умысла! Мы пришли с миром и… ради мира.

— И эти люди обвиняют в любопытстве кошек, — вздохнул собеседник. — Отнимают нашу прерогативу, а сами злословят. Мы не наказываем за подобные пустяки. Мы наказываем за… это!

Послышалось шуршание — множество лап скользнуло по камню, ряды тёмных шкурок расступились, открывая на полу одиноко поблёскивающий самородок. Я приблизился и опустился на колени, изучая находку; Хикэй, словно привязанный, последовал за мной.

— Золото? — он облизал губы, и я вспомнил рассказ Ю.

— Такого золота в каждом рукаве полно. Или ты огнива не видел? Это же «кремень»! Девушка не знала, — обратился я к хозяевам, — что владение огнивом — преступление. Простите её!

А ведь была мысль отправить спутника за принадлежностями для разведения огня! Хорошо, что не успел…

— Не всё так просто, — прошипели из стаи. Кошки, словно по команде, фыркнули, выгнув спины. — Мы не позволяем людям выносить из Королевства наши драгоценности. И не алчность тому причиной. Смутьянка вошла к нам, словно к себе домой. Достала паррэ, который вы крадёте из наших недр. Собралась развести огонь. В прихожей Хикко! Разве вы не ведаете, что сходные вещи порождают друг друга? Малый огонь — предвестник великого пламени!

А дело-то проясняется… Дремлющий вулкан и шаткое существование всех, кто с ним связан — от каких мелочей могут они зависеть! Понятно, как возник странный обычай пропускать в Храм-под-Горой одних лишь женщин. Те не разводят огня и редко носят в рукавах кресала. Как и оружие. Тот морок, которым нас, безусловно, пытались отвадить на подходе к залу, был рассчитан на мужчин. При угрозе женщина пыталась бы спастись, умоляя о пощаде. А иная прошла бы спокойно, устремлённая к цели и не замечающая препятствий. Вот, как здесь отбирают жён для наместников…

— Простите нас, — я поклонился до земли, в три стороны поочерёдно. Какие уж тут просьбы, вытащить бы Юки! — Но она действительно не знала. К счастью, всё обошлось, ведь так?

— Закон есть закон, — суровый ответ покрыл мой лоб испариной. Что они с ней сделали? Что?! — Жизни её ничто не угрожает, мы чтим обычаи гостеприимства. Но те из гостей, что нарушают наши, обязаны изучить их в полной мере. В полной… — мурлыканье наполнило воздух вокруг нас гортанными звуками, — мер-р-ре…

Нет! Юки не сможет жить в подземелье, разве они не понимают?! Я вспомнил, как она прыгала с камня на камень, напевая песенку про мандарины и рис, так раздразнившую мой голод. И как мы с ней чуть позже выхватывали из прибрежного мусора копошащихся креветок. Сколько радости, сколько свободы было в её ловких движениях! А потом, в чертогах Морской Девы, она бежала за светлячком, чтобы вовремя разбудить меня…

— Я — избранник ки-рина, — как будут поняты мои слова притихшим воином? А, без разницы! — Окажись мой советник рядом, его просьба была бы…

— Но его нет р-рядом, — торжествующе проурчали из стаи. — А она — здесь, совсем близко. Ближе, чем ты думаешь, избранник Многоцветного.

— Среди вас?! — ахнул я, лихорадочно озираясь. — Вы заколдовали её? Превратили в кошку?!

— Догадливый. Тогда для тебя не составит труда и всё остальное. Скажи, которая из нас — твоя маленькая нахалка? Мы назначим выкуп. За что заплатишь — то и получишь.

Узнать Юки среди сотен остроухих морд? Безнадёжно… И что за выкуп? У меня ничего нет…

— Объявите цену.

— С удовольствием, ведь это честная сделка. Говоришь, ты — избранник Многоцветного? Тогда назови цвет. Свой цвет. Какова твоя Нить? Неужели снова Алая? Так не бывает — к тому же, это скучно…

С некоторым злорадством я ответил. Повисло молчание, затем Королевство… расхохоталось. Кошки, все как одна, упали на бок, перевернулись на спину, молотя лапами в воздухе, играя с воображаемой или невидимой добычей. Полагаю, мышонком был я.

— Тогда заплатишь цену в пять раз выше истинной стоимости, — отсмеявшись, заявили они. — Если готов, конечно. Подумай хорошенько — заслуживает ли девица такого выкупа?

Сердце сжалось. По-моему, Ю не одобрит моего решения…

— Хотелось бы полнее представлять, чего вы от меня хотите, — сухо сказал я.

— Догадливый. Знаешь, а притворяешься, — пожурили меня. — Даров. Великих даров Пяти Изначальных Сил — чего же ещё? Выбор за тобой, не торопись. Нам спешить некуда.

— Откуда?.. — не успев задать вопрос, я застонал.

Огонь в прихожей развела не одна несчастная Коюки! Пёрышко Хоо привлекло к нам слишком много внимания. Мало того, что грабителей — так ещё и кошачьего народа. На что им подарки Сил? Как они намерены заполучить их? Дракон говорил, что я не могу потерять их случайно — и всё же способен лишиться, отказавшись добровольно! Вот, чего они хотят. Вот, на что толкают! Алчность неведома, говорите?! Ложь, и ни слова правды, так вами лелеемой!

И, если уж на то пошло — нет у меня всех пяти даров! Нет. Только перо. Предположим, частичку Силы Земли здесь отыскать ничего не стоит, а в качестве цуруги сойдёт тати, висящий на перевязи. Если на Фунао простая палка обернулась подарком Тигра, о мече можно не беспокоиться. Но жемчужина! Она сгинула в цунами, и больше не объявлялась, а водой здесь и не пахнет. И светлячок улетел в поисках Юки — когда только соизволит вернуться?

Я не о том думаю. Я думаю не о том!

Эта мысль острым клинком резанула по совести. Коюки грозит всю жизнь провести в кошачьей шкурке, а я нагромождаю одно оправдание на другое, заранее стыдясь выбора, потому что уже знаю, каким он будет.

Дать ответ, одна мысль о котором исполняет отвращением к себе самому — неужели ради этого я шёл сюда с такой решимостью? Неужели я жил… ради этого?

С правлением всё ясно. Но позор на себя навлекать — об этом уговора не было! В конце концов, императоры сидят на престоле без всякой поддержки со стороны Сил, двигающих миром. И ничего! Некоторые, вроде основателя Чёрной Нити, даже в обход Закона власть захватывали…

Так неужели эти пять маленьких частичек волшебства имеют такое значение, что без них я не справлюсь? И неужели они важнее девушки, доверившейся мне и сколько раз выручавшей в беде?

Ю, определённо, не придётся по вкусу мой ответ!

"Как угадать, которая из них Юки?" — мрачно думал я, бродя среди гибких тел, разбегающихся из-под ног.

Кошек была настоящая орава, и теперь, когда я согласился следовать их загадочным правилам, они не сидели на месте. Я попытался проследить за одной, и тотчас же потерял животное из вида. Намеренно усложняют задачу, паршивцы!

Где же ты, Юки? Почему не даёшь о себе знать? Забыла обо всём, заточённая в чужом теле?

А вдруг она не желает, чтобы её спасали? Жизнь оказалась непривычно суровой, стоило покинуть родные стены, где тебя ласкали и баловали, потчуя дорогими кушаньями и расчёсывая волосы яшмовым гребнем. Что хорошего там, наверху? Голод, опасности и скитания под моросящим дождём в обществе оборванцев. Не лучше ли остаться здесь, обрести знания и покой, недоступные человеку? Кто бы подсказал…

Ради кого я гоняюсь за призраком девочки с прозрачно-серыми внимательными глазами — ради неё самой? Или ради себя?

— Коюки, — тихонько позвал я, обводя взглядом волнующееся озеро спин. Хитрые твари действуют в полном согласии, и выделить-то некого! Хотя, если приглядеться — это не согласие. Это…

Перед внутренним взором возникла картина: берег реки в свете тончайшего лунного серпика, и дюжина тёмных фигур, слаженно шагнувших ко мне. Одинаковая одежда, одинаковая ненависть на лицах. То же самое и здесь. Чёрные, серые или рыжие, на самом деле все они — целое существо! Кроме той, единственной, которую и надо узнать.

Может, вон та, дымчатая? Немного отличается от других…

Я направился было к избраннице, когда некая странность заставила меня глянуть через весь зал. В нишах, стены которых были усыпаны золотистыми кристаллами паррэ, резвились кошки, то забираясь наверх, то спрыгивая на пол — в общем, мельтеша и всячески мешая сосредоточиться. Только у одной, такой же чёрной, как большинство, было три глаза! Приглядевшись, я мысленно потёр руки. Светлячок выручает и на этот раз! Значит, животное, чей лоб отмечен изумрудной искрой, мне и нужно…

Изобразив внезапное озарение, я направился к соседней нише, краем глаза следя за передвижениями шустрой особы. Поманил к себе Хикэя, шепнул тому пару словечек на ухо. Тот кивнул и послушно потопал в обход, чтобы преградить путь к отступлению. Другие кошки, как назло, норовили сунуться под ноги, словно почуяв скрытое торжество противника. Не дойдя и трёх шагов до ложной цели, я рванулся в сторону и схватил Юки за шкирку. Та растопырила все четыре лапы, мяукая и царапаясь, но не тут-то было!

— Она!

— Уверен? — с насмешкой спросили кошки, но я не позволил себе усомниться. Светляки всегда правы! Удивительно, что хозяева не заметили помощи нежданного союзника…

— Уверен. Не в первый раз ловлю, — пропыхтел я, стараясь держать трепыхающуюся добычу на вытянутой руке. — В человеческом ли виде, в кошачьем — царапается одинаково! Ю-у-ки…

— Что ж, выбор сделан, пора платить за покупку, какой бы она ни была…

— А нельзя ли сначала развернуть?

— Не торопитесь — вдруг расплачиваться будет обидно? Цена-то немаленькая.

— Да прекрати же вырываться! — прикрикнул я на Коюки, как на обычную кошку. — Имей совесть! Как можно вести торговлю, когда думаешь лишь о том, чтобы уберечь глаза от твоих когтей?!

— Так и не надо торговаться, — с деланным удивлением ответили мне. — Условия остались прежними: пять известных тебе вещей в обмен на… неизвестную особу.

— Замечательная сделка, — я сделал попытку перехватить кошку поудобнее. Хикэй скинул влажный плащ, в него мы и замотали разъярённое сокровище. Светляк (как же я без тебя, милый?) давно уже перебрался в привычное место за ухо. Теперь, когда добыча могла лишь мяукать, говорить стало легче. И думать — тоже. — Я готов отказаться от даров Изначальных Сил в вашу пользу, дорогие хозяева. Но присутствует одна сложность. Жемчужины у меня нет. Честно: представления не имею…

— Это твоя забота, — холодно перебили меня. — Или думаешь, нас можно обмануть, как слепых котят? Безнаказанно?

— Сторонняя поддержка не обсуждалась!

— Возражений нет, но и помощи с нашей стороны — тоже. Может, обратишься к союзникам?

— Хикэй, — устало повернулся я к спутнику, издеваясь сам над собой, — у тебя, случайно, ничего в рукаве не завалялось? Похожего на жемчужину. Правда, глупый вопрос?

— Вам нужна жемчужина? — запинаясь, переспросил он, с непонятной тоской в голосе. — Очень-очень?

— Девушку не отпустят, если…

— Тогда вот.

Он запустил руку за пазуху, извлекая потёртый шёлковый мешочек. Выкатившийся на широкую ладонь шарик казался чёрным в полутьме подземного зала. Я даже не сразу признал, что это. А когда признал…

— Боги! Откуда она у тебя?!

— С детства. Нырял с друзьями и нашёл. Никому не рассказывал. Она — мой талисман, господин Хитэёми! Я знал, что такого сокровища ни у кого больше нет, и это делало меня особенным. Вроде парня из сказок, что получил подарок Морской Девы. Мне всегда хотелось добиться лучшей доли, понимаете?

Понимаю. Вот, почему ты с радостью и по собственной воле отправился в Крепость-Скалу. И платье оставил дома, чтобы вернуться с победой, обласканным судьбой, чей залог — синюю жемчужину — ты так бережно хранил. Разве можно просить?..

— Но я ошибался, — с горечью продолжил Хикэй, сжимая ладонь лишь для того, чтобы вложить драгоценность мне в руку. — Думал, она приведёт меня к славе или хотя бы к достатку, видел в ней путеводную звезду, упавшую на дно ради меня. А на самом деле, все эти годы я хранил её, чтобы передать вам. Правду говорил отец: надо знать своё место. Чудеса для онмёдзи, а не для простых рыбаков.

— Ты прекрасный, великодушный человек, — я сглотнул, растроганный ценностью дара. — Но знаешь, что сказал другой онмёдзи? Нити судеб переплетаются неспроста, и простым тебе уже не суждено сделаться. Добавлю от себя: если волшебство входит в чью-то жизнь, от него так же легко избавиться, как от света среди белого дня. Можешь мне поверить. Без талисмана твой путь не сделается темнее. Важна лишь вера.

— Берите, покудова я не передумал, — буркнул он, намеренной грубостью скрывая волнение.

— Спасибо, Хикэй. Мне тоже предстоит лишиться того, что дорого.

Я извлёк светлячка и посадил на палец. Крылышки верного союзника печально обвисли, тускло мерцая в темноте.

— Не обидите? — спросил я кошек. — Живой, как-никак… Береги себя, малыш! Спасибо тебе за всё!

Меч на поясе потяжелел, и, отстегнув, я положил его в нишу, мимоходом шугнув любопытных кошек. Лишь однажды пригодился ты мне, подарок Тигра — и сохранил жизнь. Помоги теперь Юки! Не знаю, зачем ты этому коварному народу. Возможно, твой могучий повелитель поймёт, но не я…

Кристалл из пещеры Черепахи уже поджидал меня в нише, не успел я приблизиться к ней с цуруги. Первый дар и уходит первым. Жемчужина, пёрышко. Твоя очередь, приятель. Будешь теперь кошкам надоедать — ты уж приложи усилия, чтобы им жизнь лёгкой не показалась! Смех сквозь слёзы.

— Выкуп перед вами, — обратился я к хозяевам Хикко. — Договор выполнен?

— Р-разумеется, — замурлыкало Королевство с явным удовольствием, и я решил воспользоваться случаем.

— Раз так, можно увидеть ваш истинный облик? Ведь то, что здесь сотни животных — лишь видимость! Ну как, я снова угадал?

Вместо ответа полыхнула яркая вспышка, ослепляющая после долгого пребывания в темноте. Даже кошка, мяуканье которой сопровождало нашу сделку, умолкла. Прозрев спустя некоторое время, я шагнул к источнику света — белёсому сгустку тумана в самом центре зала, и тут моя ноша стремительно потяжелела. Я прижимал к сердцу мирно спящую Коюки, к счастью, завернутую в плащ Хикэя. К счастью — поскольку наряд О-Таю бесследно исчез. Прав юмеми: нельзя мне доверять одежду! И девушек — нельзя. Проснётся — визгу будет, а вот благодарности можно и не дождаться… Хорошо бы ей забыть всю эту историю. В частности, то, как я держал её за шкирку…

Поэтому скажу от своего имени: спасибо вам, ками! За всё спасибо!

Так и баюкая девушку на руках, я приблизился к терпеливо ожидающей фигуре. Кошка, чьи многочисленные хвосты ещё напоминали туманные пряди, постепенно обретала телесность. Она была немногим больше привычных всем обитательниц наших домов, только белой, с льдисто-голубыми глазами. Посчитать хвосты я так и не смог. Если для этого народа действует то же правило, что и для кицунэ — мы имеем дело не меньше, чем с божеством!

— Впечатлён? — сухо заметил знакомый голос. — Так что же лучше: единство или множество? Правда светлого дня или истина тёмной ночи?

— Светлый день мне гораздо больше нравится! — поневоле улыбнулся я, присаживаясь, чтобы не держать Юки на весу. — Впрочем, как и янтарный рассвет с медовым закатом.

— На самом деле, это одно и то же. А Мёд — младшая из моих внучек, и слишком привязана к людям, — снисходительно, однако гораздо мягче, чем прежде, отозвалась кошка. — Со временем она отрастит хвосты, станет частью меня, и всё поймёт. — Потянувшись, она указала лапкой на Юки. — У этой бедняжки, кстати, тоже была неплохая возможность. Так стоило ли вмешиваться?

— Она хотела остаться? — убитым тоном спросил я.

— Её и спросишь. Какие вопросы ко мне?

Я замялся. Хикэй на цыпочках, словно опасаясь прервать разговор, присоединился к нам. Его присутствие и ровное дыхание спящей ободрили меня и напомнили о главной цели.

— Ки-рин поведал, что кошки обладают способностью перемещаться в отдалённые места чуть ли не мгновенно. Однако ваша почтенная внучка сказала, что большие расстояния подвластны единицам. Вы уж точно могли бы…

— Могла бы что?

— Передать письмо.

Я запустил ладонь в рукав, и замер, поражённый собственной рассеянностью. Сумка! Моё послание Мэй-Мэй осталось с лошадьми, в руках разбойников! Надо же быть таким растяпой! Здесь уж точно не найдётся пишущих принадлежностей, а на словах…

Постойте, что это? Неужели я такой молодец, что переложил письмо к себе? Нет, всего лишь футляр Коюки. А если внутри найдётся немного чистой бумаги и тушь с кисточкой? Воду отыщем, тушечницу соорудим…

Я принялся ковырять плотно притёртую крышку, и тут чья-то тонкая рука вцепилась в мою, судорожно и отчаянно.

— Господин Хитэёми… не смейте!

Вспыхнув, как любой человек, чьи действия истолковали превратно, я посмотрел в лицо Коюки. Её глаза были всё ещё затуманены сном, но брови сомкнулись, выражая готовность девушки бороться до последнего.

— С пробуждением! Мне всего-навсего нужна чистая бумага, — миролюбиво объяснил я.

— Там её нет, — она выхватила футляр и поднялась с моих колен, торопясь спрятать его за пояс… которого не оказалось. Ойкнув, девушка запахнулась в плащ, сверля меня испытывающим взглядом. Нет-нет, я смотрел в другую сторону!

— Мы лишились поклажи, — я решил уйти от щекотливого вопроса. — Футляр оказался у меня по чистой случайности, но письмо осталось в сумке, а здесь — ни туши, ни бумаги. Только поэтому я…

— Простите, — потупилась Коюки. — Следовало помнить, что такой человек, как вы, не стал бы копаться в чужих вещах.

По правде говоря, именно это я и сделал. Но из добрых побуждений!

— Уподобилась тем, с кем провела последние месяцы, — продолжала каяться она — Стала такой же грубой и несдержанной, а окружающих подозреваю в тех же грехах. Вместо благодарности набросилась на вас, будто кошка!

— Так вы помните? — искоса глянул я на неё.

— Такое не забывается, — она сжала мою руку в знак признательности, затем повернулась к божеству этого подземного храма, тихо наслаждавшемуся происходящим. — Вы даже слова молвить не позволили! Как я могла развести огонь, если трут был насквозь мокрым? Я вывалила всё из-за пазухи лишь для того, чтобы выжать платье, когда дождь сделался слабее. А в грот заползла потому, — девушка покосилась на меня, щёки вспыхнули румянцем, — что привыкла переодеваться в уединении! Лучше полная темнота, чем посторонние взгляды. Но только я закончила облачаться и собирать вещи, господин Хитэёми, как стена за моей спиной брызнула светом и разделилась надвое. Сначала ничего не происходило — очень долго. Я осмелела, вошла, в надежде отыскать волшебное убежище для всего отряда. Хотела быть полезной… Но стоило перешагнуть порог, как каменные фусумы с грохотом сомкнулись, едва не раздавив меня!

— И чем ты предлагаешь загладить это глупое недоразумение, моя дорогая? — раздражённо спросила кошка, чьи хвосты во время рассказа девушки принялись охаживать белые бока. — Сделка обратного хода не имеет, но закон есть закон — так что тебе нужно?

— То же, что и ему, — Коюки вздёрнула подбородок, сделавшись похожей на кого-то до боли знакомого. — Господин Хитэёми?

Мой черёд!

— Письменные принадлежности.

— Откуда?! — фыркнула кошка. — Вы считаете, что кому-то из моего народа свойственна любовь к начертаниям? Могу только вас самих доставить, куда скажете. И покончить на этом.

— Доставить обратно, на родину, к друзьям? — прошептал я, не веря собственным ушам. — Не в кошачьем обличье, надеюсь? — я выдохнул с облегчением, когда хозяйка Храма снова фыркнула. — Хорошо, но что будет с Ю? С ки-рином.

— Многоцветный обойдётся без нянек, — заверила меня та. — Хотелось бы поговорить по душам спустя столько лет, но, видимо, не судьба. Во всяком случае, не здесь и не сейчас. А ты, смертный, будь спокоен — во дворце увидитесь.

Встопорщив усы, она оглядела наш маленький отряд.

— Среди ваших друзей есть хотя бы одно существо древней крови? Это несказанно бы упростило мою задачу.

— Лисица подходит?

— Её имя?

— Химико.

— Разве ж это имя? Кицунэ лишь прикрываются человеческими кличками — неужели вам это неизвестно? Лисья кровь даёт своим детям имена всего, что произрастает там, наверху.

— Тогда понятно, каково оно, — возликовал я, в который раз брошенный из объятий надежды в тиски тревоги и обратно. — Безвременник!

— Что ж, будем надеяться, что ты снова попал в цель. Готов?

— Постойте! Коюки…

— Я туда же, куда и вы, — поспешно ответила она. Но Хикэй отступил назад, качая головой.

— Ты должен остаться, — согласился я. Какой-то день прощаний с друзьями, видят ками! И ведь знакомы от силы сутки, а уже грустно. — Что ж, парень, не дай себя в обиду и вернись в Иву целым и невредимым. Поведай, что творится в Долинах. Кстати! Нам ведь ещё надо сообщить О-Таю, что за болезнь скосила Острова Млечного Пути, — напомнил я всем. — Госпожа, вам что-нибудь известно?

Непроницаемое выражение морды сменилось сочувственным.

— Увы. Рада бы помочь, да не могу. Значит, мальчик остаётся?

— Да. Помогите ему не попасть в руки злодеев. Мы попробуем выяснить, как спасти уцелевших с Гингати, и передадим послание ему или госпоже О-Таю.

— Это не составит труда, достаточно найти любую сговорчивую кошку старше трёх сотен лет. Ну что вы скисли? Ладно, сделаю так, что она сама вас найдёт. Не надо благодарности, закон есть закон. Готовы?

Я посмотрел на Юки, девушка кивнула, протянув мне ладошку. Я сжал её, напоследок подмигнув Хикэю, судя по бледности, только сейчас сообразившему, в каком обществе его бросают.

И мир завертелся в ослепительно-белой вьюге.

 

Глава 11

Столкновение

(Второй День Дзю Благодарения, 499-ый год Алой Нити)

Исключая императорские резиденции (одна в Оваре, вторая на озере Ти близ Южной Столицы Кёо, третья отвергнутой женой тоскует за стенами Тоси), моя родина может похвастаться всего двумя крепостями. Первая, Симаи, Крепость Сестёр — двуглавая твердыня, выстроенная на месте впадения Мидорикавы в море. Болотистая дельта реки и её многочисленные рукава оставляют лишь несколько подходов к крепости, за которыми, разумеется, ведётся строгое наблюдение. По крайней мере, так утверждает Хономару — а то, что вверено его попечительству, всегда находится в полном порядке и боеспособности, и мирные времена тому не помеха. Припасами Симаи снабжается прямиком из Овары. Сплавляют их по реке, и тем же путём может воспользоваться родовитый беглец, желающий найти приют в стенах Сестёр. Это последний рубеж отступления.

Замок Хоруи, напротив, взирает на запад с уверенностью храбреца, принимающего первые волны наступления на клинок, блещущий первозданной чистотой. Здесь, в предгорьях вершины Мита, и рождается Оэн, южный приток Мидорикавы. Сколько частичек родниковой прохлады проносит он через весь остров, орошая зелёные луга, чтобы соединиться со своей северной возлюбленной в дне пути от Овары, наполнить водой каналы Центральной Столицы, смыть пыль с подножия священной горы Рику и раствориться без остатка в Млечном море? Не это ли — естественный ход и человеческой жизни?

Отец рассказывал, что замок Хоруи древнее всех столиц, вместе взятых. Правда это или нет — лучше спросить у Ю, он-то знает наверняка. Если родоначальники всех кланов пришли на остров с запада — вполне возможно. Место для твердыни подходит как нельзя лучше, а вот город на одних лишь родниках не построить. В этой части Миясимы только вторая по величине река, Усеикава, достаточно полноводна, чтобы обеспечивать крупное поселение — но, увы, к морю она выходит далеко на юго-востоке. Должно быть, для предков близость к берегу являлась необходимым условием, иначе кто бы стал заселять остров с противоположной стороны? Даже Тосихико, сравнявший первую столицу с землёй, построил новую на северном побережье. По всему выходит, что уже тогда ему было чем прикрыть спину от ветра, дующего с моря Хань. Потомки первого правителя Золотой Нити выстроили Кёо, легендарную Столицу Благоденствия, гораздо позже, и замок Хоруи был ей защитой.

Самому мне не доводилось его видеть — только на картинках да военных зарисовках брата, а это не в счёт. Посему ощущение было странным донельзя: находиться в сердце твердыни, не имея ни малейшего представления о том, как она выглядит, и не в силах объяснить, как мы туда попали.

Конечно, Ясумасе с Химико мы поведали всю правду, хотя и не сразу. До разговоров ли, когда на влюблённых, мирно почивающих в предрассветной мгле, неожиданно падают два барахтающихся тела?

Как я узнал позже, от кровопролития нас уберегло лишь то, что Татибана оказался безоружным.

— Где мы?

— Кай, неужели это ты?! Откуда?!.

— Объятия потом, объяснения тоже. Что это за место? С Мэй всё в порядке?

— Замок Хоруи. Это на западе, у подножия…

— Я знаю, где это, Ясу! Так что насчёт Мэй?

— Господин Хитэёми увёз её с собой, — вздохнула Химико. — Вчера.

— Хоно?!

— Кай, прости, мы не смогли его остановить! Да и сама она… это долгая история, а времени нет, охрана того и гляди набежит. Он приказал держать нас пленниками! Дорогая, — мой друг обернулся к женщине, натягивающей на себя покрывало, — ты сможешь проделать всё то, о чём говорила? Это… тебе не повредит?

— Ни капельки. Только, — она искоса глянула на Коюки, неприметной тенью сжавшуюся в уголке под моим плащом, — не уверена насчёт…

— Это Юки, ей можно доверять, — быстро сказал я и поманил девушку к себе. — Мы и впрямь наделали много шума. Если у вас заранее подготовлен план — давайте претворять его в жизнь!

— Тогда учтите, господин Хитэёми, что вы и есть — ваш брат! А спутница ваша… скажем, командующий Огата Кенске! Они уехали одновременно, могли и вернуться вместе.

Одноглазый Кенске? Начальник гарнизона Хоруи, частенько сопровождающий верховного военачальника в разъездах на юге? И один из лучших друзей брата. Неплохо!

Я обернулся к Юки:

— Не удивляйтесь ничему! Вы останетесь собой, просто выглядеть будете…

— Как дядюшка Кенске? Ничего страшного — переживу, если это не навсегда. И я буду выглядеть одетой?

— Да. Так вы знаете его?!

— Э… не слишком хорошо. Виделись пару раз на охоте.

Да кто же ты, деточка, что охотишься с такими людьми и, оговорившись, называешь их дядюшками?!

Спросить не довелось — охрана заполонила комнату, едва я успел принять позу, исполненную величественной силы, о которой имел весьма смутное представление.

Внесли факелы. Я смерил строгим взглядом стражников, попятившихся, стоило мне нахмурить брови. Интересно, Химико догадалась зачаровать мой голос?

— И как это понимать? — с тщательно отмеренным гневом произнёс я. Голос был брата, низкий и выразительный. Таким не дают объяснений своим поступкам, а требуют безоговорочного подчинения. На встречный вопрос не осмелится никто.

К тому же, попробуйте прорычать: "Как это понимать?" первому встречному. Готов поспорить: не каждый успеет усомниться в вашем праве до того, как сознается!

— Хитэёми-сама, Огата-сама, ваш приказ выполнен, — вперёд выдвинулся какой-то лысый сотник, видимо, оставленный начальником гарнизона за старшего. Недоумение на его лице уступало место преданности, чурающейся лишних рассуждений. Превосходный человек, чья доверчивость ниспослана судьбой! С другой стороны: кто бы подкопался?

— Это так ты понял распоряжение господина верховного военачальника?! — добавил от себя «Кенске», заставив меня подпрыгнуть — настолько естественно получилось! Я скосил глаза: толстая шея побагровела от ярости. Юки, ты прекрасна! — Повтори-ка приказ, сотник!

— Взять под стражу, держать до получения особых распоряжений, — гаркнул ответчик. — Обращаться вежливо, без грубости. Не расспрашивать, на вопросы не отвечать, лишней свободы не давать.

Проклятье, Хоно! Что ты задумал? Ты же всегда благоволил к Татибане, поощрял нашу дружбу… Неужели из-за глупой размолвки всё былое вывернулось наизнанку?!

— Особые распоряжения не замедлили воспоследовать, как видите, — я испытующе посмотрел на сотника, обвёл тяжёлым взглядом солдат. Большинство поместилось в комнату, из коридора выглядывали две-три помятых рожи. Или не все сбежались, или…

— Сколько, говоришь, в крепости гарнизона? — обратился я к «Кенске», и тот кивнул старшему, милостиво дозволяя отвечать.

— Полсотни душ осталось, господин! — с облегчением выдохнул вояка, чувствуя, что гроза проходит стороной. — Этими силами Хоруи не удержать, да кто сюда полезет, коли заварушка не здесь, а там? Только прикажите, Хитэёми-сама! Мы все, как один, за вами пойдём!

— Разговорчики! — заворчал было одноглазый, но я легонько потянул его за рукав (хлопковая ткань, из которой шьют одежду рядовым; вполне в духе Кенске, презирающего роскошь) и поманил сотника вслед за собой по коридору.

— Так идёмте, господа. Совет держать будем. Татибана-но Ясумаса, вас с вашей спутницей это касается тоже. Кое-какие полученные сведения заставили меня вернуться. Вы оправданы!

Голова раскалывалась, перед глазами танцевали тёмно-красные пятна, каждый бугорок под копытами лошади норовил уподобиться удару по голове. Надо поспать… как хочется сомкнуть веки где-нибудь в тенёчке! Куда там… Сначала беседа в Военном Зале крепости — беседа, в которой нельзя было выдать ни свою истинную сущность, ни своё неведение. Так и подмывало вскочить с высокой ступеньки, предназначенной для главы совета, и заорать "Так куда я, такой забывчивый, отправил без малого весь гарнизон, и за каким ёкаем?!"

Но терпение, как известно, вознаграждается — рано или поздно. В нашем случае вышло скорее «поздно», и утро Второго Дня Дзю Благодарения уже вступило в свои права, когда мы в сопровождении Ясумасы и Химико отправились в покои, ранее принадлежавшие, конечно же, брату. Об отдыхе и речи не шло: слишком многое следовало обсудить наедине.

А теперь скачка, не оставляющая надежды упасть и умереть до самого вечера. Юки утверждает, это самый короткий путь, и мы сможем нагнать брата завтра-послезавтра, до того, как его войско начнёт осаду Южной Столицы. Осада Кёо… Боевые действия в то время, когда принято возносить молитвы и славить Небесную Владычицу за ниспосланные милости… в голове не укладывается! Смертью не благодарят за жизнь. Ты с ума сошёл, мой брат?

Но спасибо хоть, оставил в замке пару сносных лошадей! Юки, как водится, покрутила носом, но выбрала лучших. Незаменимая молодая особа… Зато я сообразил потребовать сменную одежду — чистое, а главное, пригодное для езды верхом платье хитатарэ, надеваемое обычно под доспехи кодзан-до. И крепкие сапоги-цурануки из медвежьей шкуры, а то гэта в стременах — это чересчур, даже для таких оборванцев, как мы. Доспехи тоже бы лишними не оказались, как и оружие — но Химико, к сожалению, перестаралась, «наколдовав» нам и без того полное снаряжение…

— Откуда вам известен этот путь? — спросил я после переправы через Оэн, быстрая и мутная вода которого (утром прошёл дождь) была коням по бабки. На противоположном берегу виднелась деревушка, одна из тех, что снабжает крепость припасами. Если верить моей спутнице, по выезду из селения мы должны пересечь другой приток и взять немного восточнее, дабы не заплутать в предгорьях, а выехать на равнину, ровную, как татами.

— Окрестности Миты всегда были лучшими охотничьими угодьями, — с безмятежной улыбкой ответила она. Личико её обрело прежнюю миловидность, стоило нам достаточно удалиться от замка, где мы попрощались с друзьями. — Здесь полно живности, и птице приятно поразмять крылья. Помните, я вам рассказывала?

— Раньше тут и кицунэ водились, — кивнув, добавил я. — Каких-то сотню лет назад. Госпожа Химико… то есть, Безвременник родом из этих мест. И, всё-таки, охота охотой, а зачем было вам, благородной девице, посещать замок Хоруи?

В ответ оная особа лишь фыркнула и пустила лошадь вскачь. Знала, хитрая, что не догоню… Интересно, среди её предков не затесалось рыжих с пушистыми хвостами?

Я перебирал в уме ниточки всех недавних бесед, упорно не желающие соткаться в целостный узор, и отчаянно проигрывал битву с усталостью. Когда я спал в последний раз? И где? В Скале-Крепости. Из одной твердыни в другую — словно из волшебной сказки в грубую действительность. Кошачье Королевство, Дары Изначальных, чудесное путешествие — там. И смута, глумливое торжество Исаи, выступление брата против незаконного правителя, осада Кёо — здесь.

Война.

Приподнявшись в седле, я оглянулся. С возвышенности замок Хоруи открывался во всей своей красе. Довольно низкое строение из бурого камня, даже с расстояния казавшееся потёртым и грязным. Ржавым выглядел он, этот воспетый в преданиях замок. Совсем не таким, как мне представлялось.

Проклятье, слишком отвык от яви!

Хотя рассказ Ясумасы не очень-то укладывался в мои представления о последней, и без того далёкие от общепринятых.

Приведу его полностью, насколько хватит памяти.

Я часто вспоминал о событиях той самой ночи в Северной Столице — ночи, что разделила наши пути, дружище Кай. Осмотрительней был бы — кто знает?.. Но, сопровождая тебя на свидание с таинственной дамой, я был далёк от подозрительности, за что и поплатился. Тьма поглотила мой разум в одной из беседок на Площади Семи Огней, и только солнечные лучи указали дорогу к жизни. Они да тепло лисьей шёрстки ненаглядной моей Химико…

Мы вернулись в гостиницу, где и отоспались. Женщины то и дело выбегали во двор, с нетерпением ожидая вашего возвращения. Но не успело стемнеть, как появился он.

— Тосихико, — представился сей странный человек. Его рассказ походил на вымысел, но что-то мудрое внутри меня знало, что это правда.

— Тёмная мико Кагура, чья ненависть едва не погубила ваших друзей, бежала из города, а я не властен покинуть его стены. Господин Ю — мой старый приятель, и если вы хоть немного доверяете ему — сделайте то, о чём я прошу! Последуйте за этой женщиной, пока не поздно. Найдите её сейчас, когда она потрясена и растеряна, и доставьте обратно. Или убейте. Задача неприятная, но только так вы обезопасите своего Кая. Пока жива она, ему не стоит возвращаться.

— Да кто вы такой? — без обиняков спросил я, подавляя в себе порыв вскочить и выполнить его просьбу… нет, приказ! Воле этого человека было тяжело сопротивляться. — Сами-то не горите желанием загнать старую ведьму! Стыдно марать руки кровью женщины? Что значит, "не властны покинуть стены города?" Что вас удерживает?

— Я сам, — горько улыбнулся он. — Цепей не сковано прочней, чем нить, связующая души — помните, чьи строки? А моя душа притянута к столице крепче, чем дитя к матери, сильней, чем влюблённый к избраннице. Вижу, вы меня не понимаете — неужели ваша с Каем ниточка порвалась, а вы и не заметили?

— Я пойду по её следу, — коротко сказала госпожа Мэй-Мэй. — Прочнее всех цепей — долг и предназначение.

— У каждого своя правда, — поклонился Тосихико.

Мы отправились в путь, не дожидаясь рассвета. Одна подсказка была нам дана господином Тосихико: на запад, за Белые Врата. Врата Металла. Врата Смерти…

Дорога, к счастью, оказалась наезженной, хоть и размокшей после дождей. Свернуть было некуда, и мы, одетые в скромное платье, принесённое предусмотрительным «заказчиком», целеустремлённо месили грязь, переходя с обочины на обочину, когда опасность увязнуть по уши становилась неизбежной. Но вскоре стало суше, и мы зашагали живей, хотя дорога вела в гору. Через три дня показалось озеро Ёми.

Селение у его восточной оконечности было тихим и сонным, вечерний туман уже спустился с гор и ласкал озёрную гладь шелковистыми пальцами. Закатное солнце обрисовывало пики над ним, окрашивая воду в нежно-розовый оттенок. Хотел бы я рассмотреть и вершины, и щетину можжевельника у самой воды, и тёмную арку святилища на противоположном берегу… Увы, в таких тонкостях мне приходилось полагаться на спутниц. Те, впрочем, не упускали возможности побаловать меня поэтическими описаниями местности, за что я был только признателен. Госпожа Мэй-Мэй словно вернулась в былые дни, полные веселья и безоговорочного доверия судьбе.

— Каждый шаг приближает меня к цели, — твердила она, — и это — не только Кагура. Я чувствую нежный шёпот, стоит закрыть глаза. Он подобен голосу матери, которой у меня никогда не было!

Моя возлюбленная лишь качала головой, опираясь на палку, вырезанную для неё на первом же привале. Если Мэй-Мэй делалась сильнее день ото дня, то Химико, наоборот, ступала всё с большей осторожностью. Я догадывался, в чём причина, и это чувство, смесь гордости и опасений, заставляло меня относиться к любимой, словно к хрупкому сосуду. Сосуду, что таит в себе нечто важное…

Мы заночевали у пожилой вдовы медника, заплатив за постой пригоршней листиков и справив дела по хозяйству на месяц вперёд. Должно быть, я изрядно устал в пути, а после намахался топором — разбудили меня прикосновения к лицу. Химико!

— Что случилось? Руки как ледышки! Ты хорошо себя чувствуешь?!

— Да, мой господин. Но Мэй… она исчезла! Я выходила подышать свежим воздухом, осторожно заглянула в её комнату, там — никого. И гэта пропали.

История на болотах тотчас же всплыла в моей памяти, и я кинулся к одежде. Кай не простит меня, никогда!

Дощатые настилы через протоки были скользкими от ночной росы, я придерживал невесту под локоть, разрываясь между страхом за неё и необходимостью поторопиться. Наконец, топкие места, соединяющие озеро с будущей Мидорикавой, подошли к концу, и мы заспешили по узкой тропке, огибающей Ёми. От воды поднимался пар: ночи в этих краях на редкость холодные. Не скажешь, что месяц Света. И ни звёздочки — совсем, как тогда…

— Огонёк! — задыхаясь, воскликнула моя спутница и указала посохом вдаль. — Не видите? На противоположном берегу.

— Верю! Наверно, это и есть Родниковое Святилище.

— Тогда, в разговоре с господином Хитэёми, эта женщина упомянула, что её семья издавна служит клану Воды. Если она мико…

— Ты права — она там, и госпожа Мэй-Мэй — тоже.

Некоторое время мы бежали молча, затем выбились из сил и перешли на шаг. Так и дышалось легче, и думалось.

— После того, как госпожа Мэй-Мэй вернулась, она сильно преобразилась, верно? Я плохо вижу внешнее, но внутри она иная. И всё же, кое-что осталось прежним. Её связь с водой. Нет, Водой! Хотел бы знать, что происходит, но такое совпадение не может быть случайным.

— Господин Ю убеждён: случайностей не бывает. Он видит единую картину, а мы — лишь отдельные мазки тушью, так что кому верить, как не ему? Всё проистекает из одного источника: и силы, и слабости, и любовь, и ненависть… Господин мой, уже несколько дней хочу вам сказать и не решаюсь, но сейчас мой выбор сделан. Я не смогу оборачиваться… долгое время.

— Это связано с?..

— Так вы знаете? — она остановилась и испытующе взглянула мне в лицо; темнота не скрыла её чувств. — Ну конечно, ведь вы — это вы. Простите, теперь от меня будет не много толка. Я так хочу, чтобы он родился человеком! Только человеком.

— Но ты превращалась в тень всего несколько дней назад, — я тоже замер, поглощённый открывшейся истиной. Строить предположения — одно, и совсем другое — знать наверняка. О, Химико!

Лукавая улыбка смягчила острые черты, я сплёл свои пальцы с её, зарылся лицом в мягкий шёлк волос. Всего несколько мгновений мы так простояли, и будто испили из чаши вечности. Пока со мной ты, я всегда буду ощущать этот сладостный вкус, всегда…

— Игра в тень — не истинное превращение, а скорее наваждение, о чём я неоднократно упоминала, мой любезный господин Татибана! — вздохнув, она отстранилась. — Как монетки из листочков. Разве эти мелкие шалости затрагивают моё тело? Отнимают немного сил, только и всего. Но поспешим…

Теперь мы берегли дыхание и шагали быстро, на бег не переходя. Много ли проку от охотников, готовых в изнеможении пасть к ногам добычи? Хотя… В Тоси я и глазом не успел моргнуть, как оная добыча обездвижила меня, лишила разума и воли. Мэй-Мэй, маленькая отчаянная душа — что ты можешь противопоставить этой силе?

— Подберёмся незаметно, — шепнул я Химико, когда святилище предстало перед нами. Арка торий темнела, указывая путь куда-то вверх, по ступеням, высеченным в скале. Я сумел разглядеть три, покатые и влажно блестящие. Дальше простиралась тьма.

По бокам от входа высились каменные изваяния драконов, свирепо взирающих на непрошенных гостей; в пасти чудовища держали плошки, горящие синеватым чадящим пламенем. Изгибы тел и глянцевая тёмная чешуя в который раз напомнили мне о той ночи, когда мы потеряли нашу спутницу. Неужели судьбе угодно издеваться, проигрывая один и тот же ужас снова и снова?

— Смотрите…

Химико бросилась к чему-то, темнеющему на земле. Я приблизился. Гэта, маленькие и неподалёку — чуть побольше. Стоят рядом, словно и хозяйки их пришли вдвоём. Мирно беседуя, разулись и поднялись по ступеням рука об руку, желая вознести мольбы о том, что им дорого…

Вздор, надо поспешить!

Влага сочилась по ступеням лестницы, склизкой под босыми ногами. Вот, почему здесь положено снимать гэта. Должно быть, где-то у драконов скрыт водоотвод, направляющий всё это в озеро. Чем выше мы поднимались, тем мокрее делались ступени. Я перехватил руку невесты покрепче, нащупывая дорогу в полнейшем мраке. У самого озера не было так темно, как здесь. И холодно!

— Ты хоть что-нибудь видишь? — шепнул я Химико прямо в ухо.

— Нет, мы же в пещере, — ответила она. — Вы не заметили? Ну конечно, простите. Лестница уходит в гору, под каменные своды. Странно, что она ведёт не вниз, а вверх.

— Тогда ёкаи с ней, с внезапностью. Здесь могут быть ямы, а то и провалы… Ага! Поклон Каю, надоумившему брать в подобные вылазки масляную лампу!

Огонёк робко затрепетал на сквозняке, но, каким бы чахлым ни казалось это пламя, скрываться смысла не было. Освещая крохотный участочек под ногами, мы поспешили наверх. Ступени резко повернули налево, я почти вписался лбом в стену. Несколько шагов — и направо. Проклятье! Снова налево. Должно быть, вода проточила этот ход, а люди лишь благоустроили подъём, в меру своих умений. И всё-таки, работа впечатляет…

— Впереди свет, — Химико дёрнула меня за рукав, и я поспешно загасил маслянку. Действительно! И голоса слышны — эхо искажает их, превращая то ли в песню, то ли в стенания. Или в заунывное повествование под звуки кото. Трень-трень. Трень-трень…

Дальше поднимались вслепую, ощупывая пространство перед собой и торопясь успеть туда, откуда уже несло угаром. Освещённая область дразнила, отказываясь приближаться, и вынырнула из-за поворота с коварной неожиданностью, выставив нас на обозрение. Потрясённые, мы замерли, споткнувшись обо что-то на полу и не осмеливаясь глянуть под ноги.

Лестница заканчивалась небольшой площадкой, тупиком. Коптили плошки в нишах вокруг, выбрасывая всё те же синеватые языки. Святилище казалось каменным колодцем, лишённым дна. Чёрная вода скрывала пол, просачиваясь через трещины в стенах, капая с потолка. Это её всплески я принял за голос музыкального инструмента.

По плечи погружённая в озеро, стояла в середине статуя божества. Нет, богини. Тонкие руки её, выполненные с мастерством, выходящим за пределы моего понимания, расчерчивала каменная чешуя, и женщина воздевала их над головой, сомкнув запястья и подняв лицо к тёмному своду. Вся её фигура источала нескрываемую силу, уничтожающую любые преграды. Восторг от собственной мощи.

Но не это заставило нас замереть.

По бокам от богини белели двое, обнажённые, и руки их морскими птицами парили над ладонями статуи, поддерживая на весу чашу, что казалась вылепленной из мрака. Одна была Мэй-Мэй — с закрытыми глазами, и лицо её светилось от радости. Чистой, незамутнённой сомнениями радости. Вторая…

— Кагура… — вырвалось у моей спутницы.

Тёмные провалы запавших глазниц блеснули, когда старуха подняла веки. "Даже Кай бы тобой не соблазнился", — промелькнула в голове неуместная мысль.

Совладав с потрясением, я рванулся было к ним, и тут произошло совсем уж странное. Непонятное. Две руки махнули в мою сторону, что-то ударило в грудь, подобно тарану. Спина хрустнула о ступеньки, я покатился вниз кубарем.

— Ясума-а-аса!!!

Вой, словно её ударили тоже. Ну что ты, милая… не плачь. Всё будет… хорошо… Могло быть…

Лицо её расплывалось, я чувствовал, как выбившиеся из-под ленты пряди щекочут мои щёки, отчего-то мокрые. Видеть уже не мог. Зрение покидало меня первым, рисуя совсем иную картину.

Две руки, отбросившие меня слаженным жестом. Одна принадлежала Кагуре, вторая — Мэй-Мэй.

Я поёрзал в седле и перебросил поводья в левую руку, стирая пот со лба. Чепуха какая-то! В голове не укладывается!

Рассказ Ясумасы заканчивался на самом интересном месте, по причинам более, чем уважительным. Химико утверждала, что возлюбленный умер у неё на руках, и о дальнейшем я узнал только с её слов — а кицунэ почему-то оказалась скупа на них, это вам не монетками поддельными разбрасываться.

Но кое-какое представление о случившемся я, всё-таки, получил.

Кагура поработила душу Мэй, но лишь на время. Опомнившись, девушка накинулась на тёмную мико, как тигрица, и та была вынуждена отступить, бежать прочь — а Химико, Химико пыталась привести возлюбленного в чувства. Отказываясь понимать, что всё кончено.

И тогда бывшая кукла велела поместить тело моего друга в озеро.

"Она всегда забирает, чтобы вернуть — и так вечно, вечно", — молвила она. — "Взгляни ей в лицо, сестра — неужели не видишь, как она милосердна? Ведь где смерть — там и жизнь"!

И они сидели молча, долго-долго, целую вечность…

Чёрная вода поглотила последнюю надежду, когда Ясумаса пошевелился.

Эта часть рассказа показалась мне изрядно скомканной, но ничего удивительного — есть вещи, касаться которых не стоит. Язык немеет и горло перехватывает. Какой страшной опасности они подвергались ради меня, по моей вине. Только чудо спасло… а я-то думал, что привык к чудесам! И всё же странно: такое чувство, будто Химико умолчала о чём-то важном. Не хотела говорить при Ясумасе? Жаль, судьба обделила меня возможностью побеседовать с кицунэ в укромном уголке, со ртом, не занятым поспешным заглатыванием риса.

После стычки, окончившейся ничем, Татибана хотел было преследовать мико по пятам, но женщины восстали. Химико можно понять: утратив однажды, она хотела лишь одного: не терять снова. Но Мэй… какая сила действовала ей, почему она противилась? Или обещание, данное в Тоси, перестало иметь значение?

Узнаю ли когда-нибудь? Теперь она с братом, и ушла, говорят, добровольно… Размолвки влюблённых долго тянутся, да быстро заканчиваются. Может, Хоно простил и меня? Тогда почему он с таким оскорбительным недоверием отнёсся к моему другу?

Но я перескакиваю!

В деревеньке они долго отдыхали, набираясь сил. Мэй, стоило только отвернуться, убегала в святилище. Однажды она вернулась, сияя, словно полная луна.

— Теперь я знаю, куда нам идти! — повторяла и повторяла она. — Утраченное на востоке обретёшь на западе — так мне было сказано! К морю Хань лежит наш путь!

— Сказано? Кем? — выспрашивали остальные. — О какой утрате идёт речь?

Но красавица лишь загадочно улыбалась, и молила собираться в дорогу, не медля.

Её привязанность к святилищу внушала друзьям столь сильные опасения, что упирались они скорее от неожиданности. Третий День Древа Месяца Света застал их уже в пути. До моря Хань было рукой подать, да не дотянуться: горы в этих местах непроходимы. Пришлось спуститься по тропе, ведущей вниз по течению Мидорикавы и идти так пять дней, до развилки. Старый тракт времён Золотой Нити начинался оттуда, пересекая холмистую долину, забредая в несколько полузаброшенных посёлков и, наконец, выползая на берег в портовом городе Ока. Долгий, долгий путь…

Но до моря Хань они не дошли, и не опасности по дороге были тому помехой.

В холмах, предваряющих горную гряду Мита, путники повстречали отряд, возглавляемый человеком, не подчиниться которому было нельзя. Моим братом, Хономару. Так судьба и привела их в замок Хоруи, откуда верховный военачальник вместе с командующим гарнизоном, прихватив почти весь его состав, отправился в Южную Столицу.

В седле перед собой он вёз прекрасную девушку с волосами белыми, словно морская пена…

— Привал, господин Хитэёми? Жаль отрывать от размышлений, но смотрите — неплохое местечко!

— Кто бы отказался, — фыркнул я, неловко сползая на землю у подножия холма, каковых на нашем пути встречалось всё меньше и меньше. Солнце скрылось за крутой вершиной, отбрасывавшей благодатную густую тень. — Верховая езда не является моим излюбленным занятием, определённо!

— Это легко исправить, — улыбнулась девушка, ослабляя упряжь своей пегой кобылки, напоминающей ту, с Хикко, только повыше да потоньше в кости. Сотник так и порывался спросить, куда мы дели своих лошадей, но выдержка возобладала над любопытством.

— Хотите сказать, что к концу этой скачки я забуду, как переставлять ноги?

— За пару дней вам сия опасность не грозит! — расхохоталась мучительница, забирая у меня конский повод. — Позвольте. Лошадкам тоже пора отдохнуть! Надо сказать, даже у меня всё болит после вчерашнего. Тело быстро отвыкает, да и не так часто мне доводилось выезжать, как хотелось бы. Но спасибо предкам и за это.

— Кстати, о предках. Кем был ваш отец? — я задал вопрос, давно меня терзавший, и со стоном растянулся на земле. Травка! Мягонькая! Вот оно, счастье…

— Не торопитесь, господин Хитэёми, — покосилась она, сбрасывая сапоги и устраиваясь рядом. — Скоро всё узнаете.

— Совсем, как Ю!

— Ничуть не похожа!

Некоторое время мы перекидывались взглядами, словно тряпичными мячиками, потом разом прыснули; девушка пробормотала что-то смущённое и отодвинулась. Я лениво потянулся к сумкам, брошенным тут же, в теньке, и достал мех с водой. Должна быть ещё прохладной, набирали на последней переправе.

— Будете?

Поблагодарив, та припала к меху. Умело, между прочим, припала — ни капли мимо. Ю, Мэй-Мэй, Химико… теперь вот Юки — одни загадочные личности вокруг! Один я — простой и понятный. И Ясумаса. Если не учитывать, что друг мой умудрился вернуться из Посмертного Мира живым и здоровым.

— И всё-таки, кого-то вы мне напоминаете, — пробормотал я, глядя, как она пьёт, жмурясь от удовольствия, словно кошка. — Очень смутно, так что не вздрагивайте: вашей тайне моя догадливость не угрожает. Если и видел при дворе, то мельком. Признавайтесь: это ведь при дворе было, да?

— Господин Хитэёми…

— Ну ладно, ладно… А общие знакомые у нас есть? — продолжил допытываться я, уже откровенно потешаясь. Ясно ведь, что правды не скажет. Зато чем не лекарство от дремоты?

— Господин Хитэёми!

— Который именно? — лукаво переспросил я. — Означает ли это, что вы знакомы с моим семейством?

— Я знакома со всеми семействами, того заслуживающими, — вспылила та, но тотчас же взяла себя в руки. — Простите мои дурные манеры, я не хотела вас обидеть!

— И, всё-таки, жаль, что Ясумаса… что у него не было возможности вас разглядеть, — поправился я, привычно замалчивая недостаток друга. — Сначала тьма кромешная, потом Химико нас двоих зачаровала… кстати, из вас получился превосходный Кенске!

— А из вас — господин верховный военачальник.

— Ага! Значит, брата моего вы всё-таки знаете! — восторжествовал я, а Коюки заметно посмурнела, но кивнула. Теперь, когда выдалось свободное время, можно было прижать эту скрытную особу, вытягивая истину по ниточке с разных сторон. Опыт шуточных поединков с юмеми зря не пропал. Но я решил остановиться на достигнутом: не всё сразу. Ю научил меня и этому. Доверие — тоже искусство.

Мы спешно перекусили и продолжили путь, оставляя за спиной далёкую уже крепость, друзей и заходящее солнце.

Боги, как у меня болело… всё!

 

Глава 12

Право

(Ночь между Третьим и Четвертым Днями Дзю Благодарения, 499-ый год Алой Нити)

Стараниями Юки дорога заняла два дня.

Первая ночёвка прошла благополучно, и даже мысль о том, что я, в кои-то веки, почиваю наедине с хорошенькой девушкой, не успела как следует меня истерзать — заснул. Крепко и без сновидений. О последнем страшно сожалел поутру. Всю дорогу под палящим не по-осеннему солнцем страдал телесно и душевно. Это я раньше думал, что у меня болит всё?! Наивный… И Ю, почему от него нет вестей? Случись что-то дурное, я бы почувствовал, и всё же… Каждый вечер на протяжении трёх праздничных дней, проведённых в Иве, я засыпал, будучи уверенным, что уж теперь-то с ним побеседую. Но юмеми словно избегал меня. Сначала укрылся за проливом, теперь и во сне не показывается. Что с ним?

Он дал о себе знать на вторую ночь, настолько же холодную, насколько жарким был день. По негласному уговору мы с Коюки придвинулись друг к другу, закутавшись в походные одеяла, часть снаряжения бойцов. Одно поверх другого, для пущей теплоты. Какие уж тут приличия, когда зуб на зуб не попадает! Даже если бы между нами что-то было — то не сейчас. Теперь понятно, почему скалился Хоно, когда я зачитывал ему отрывки из чувствительных придворных поэм. Про то, как влюблённые бежали от людской молвы, чтобы провести ночь на утёсе над морем, а поутру там шумели две сосны, чьи ветви сплетались в вечном объятии. Да на таком холоде не то, что в дерево — в ледышку превратишься! Будь ты хоть тысячу раз влюблён, чего обо мне не скажешь.

— Разве? Стоило на несколько дней оставить одного, как променял меня на девицу, — посетовал Ю, и с явным злорадством в голосе добавил. — Своенравную и скрытную, между прочим.

— А ты не оставляй! И знаешь такое выражение — "менять рис на просо"? — откликнулся я, слишком обрадованный, чтобы возмущаться явной несправедливости обвинения. — А ещё моё любимое: "два дзори, левый да правый"!

— Так мне уйти?

— Нет! Я… соскучился, что бы ты ни думал. Ужасно! Где пропадало, животное моё?

— Ну, я пошёл…

— Ю, умоляю! Прости меня, ничтожного смертного, одержимого радостью долгожданной встречи! Дозволь слышать твой божественный глас и лицезреть твой совершенный облик и расчесать твою спутанную гриву!

— Сколько пыла! Прощаю, но если выдернешь хоть волосок…

Ки-рин явился передо мной, в нетерпении притопывая раздвоенным копытцем. И как я забыл об этой слабости? Сразу бы прискакал, как миленький!

Я огляделся — вокруг была всё та же звёздная ночь, и степная равнина расстилала траву по ветру. Только Юки рядом не было.

— Вот уж влюбился — так влюбился, — с досадой пробормотал Ю, выгибая шею навстречу моим рукам.

— Ничего подобного, просто…

— Ничего простого! Любовь — сложная штука, вырастешь — поймёшь. Ай!

— Извини, не хотел.

— Так я и поверил… Нечего заусенцами цеплять, гребешок куда подевал?

"Совсем ты не в духе, друг мой", — подумал я, извлекая означенный предмет из-за пазухи, где его прежде не было. — "И грива действительно свалялась".

— С тобой всё хорошо? Тускловато выглядишь.

— Спасибо на добром слове, — прозвучал едкий ответ. — Всё труды да заботы мирские. Пока не водружу кое-кого на престол, ярче не сделаюсь.

— Так дело в этом?

— А в чём же ещё?

Он поднырнул под руку, заглядывая мне в лицо.

— С новой Нитью всегда так, а если учесть, что некоторые не соизволили посоветоваться и выбрали пять напастей сразу… Впрочем, об этом я уже говорил, и повторю неоднократно, можешь быть уверенным. Рассказывай, что там у вас творится!

— Сначала ты. Времени хоть отбавляй, это я усвоил твёрдо. А то сбежишь, выведав всё, что нужно, а я останусь терзаться, где ты и что с тобой, орошая слезами подушку…

— Нет у тебя подушки, дуралей, — тёплый нос уткнулся мне в плечо, смягчая резкость сказанного. — Я в гостях у старой знакомой, ты совсем недавно с ней расстался. Кстати сказать, её зовут Нэко-мата. Люди всегда болтают о бедняжке всякие небылицы. Особа и впрямь со странностями, но честная, и не заслужила наветов.

— Ты о противной белой твари, которая то ли властвует над Кошачьим Королевством, то ли сама им является? — передёрнул плечами я. — Знаешь, о таком стоило предупредить заранее. Я чуть не поседел!

— Какая разница, всё равно красишься… Кстати, не думал отменить этот глупый обычай, когда взойдёшь на престол? Нить-то Радужная, сам посуди — выглядеть будешь, как павлин!

— Мне всегда хотелось быть таким же красивым, как ты, — мстительно заверил его я и вдруг вспомнил. — Она же отняла у меня пять даров! Выманила, между прочим! А ты говоришь, честная. Тебе хоть вернула?

Тот лишь фыркнул пренебрежительно, прочертив вилочкой рога по моей щеке.

— Мне-то они зачем? Не беспокойся, Кай. Выманила — значит, так надо. Я бы не стал судить о поступках Матери Кошек поспешно — как, впрочем, о чьих угодно действиях. Ну, что тебе ещё интересно? На Гингати всё по-прежнему.

Плохо.

— Там хоть кто-нибудь живой остался?

Всего-то сутки миновали, как я покинул Хикко — и словно вечность пролегла между мной и моим обещанием. Так нелепо разминуться с Мэй-Мэй! Без неё этим горемыкам не помочь, а с ней… кто знает?

— Дела обстоят плохо, но не плачевно. Разумеется, там полно народа. Отдельные острова вовсе не пострадали, обособившись подобно тому, как это сделала госпожа О-Таю. Ещё кое-где жители обратились к поддержке высших сил и получили её. Последнее воистину впечатляет и наводит на мысль, что болезнь происходит из сверхъестественного источника, так что утихомирь свою излишне ретивую совесть. Ты делаешь всё возможное. Покровители — тоже, а они не любят вмешиваться, когда люди способны справиться сами.

— Откуда тебе это известно? Я про выживших. Плавал с острова на остров?

— Котят Нэко-маты можно встретить где угодно, — снисходительно напомнил он. — На Гингати они повсюду. Кстати, замок Хоруи — не исключение. Я получил отчёт от незримых соглядатаев и позволил тебе хорошенько отдохнуть прошлой ночью. Кстати, спасибо за Фуурина, он — хорошее подспорье и вообще умница.

"Значит, птенец так никого и не слопал", — пожалел я. Советник, по своему обыкновению, прав, и всё же обидно, что какие-то кошки украли у меня радость перемолвиться с ним словечком! Не говоря уже о Дарах. Ладно, жемчужины всякие, но светлячок! Родная душа, жалко!

— Значит, ваши нити ещё соткутся воедино, — тихо сказал ки-рин, высвобождая расчёсанную гриву и встряхивая ей. — Нельзя потерять то, что по-настоящему дорого. Запомни это.

— Хотелось бы верить.

Я сделал завершающее движение гребнем и оценил свои труды. Гораздо лучше! Ухоженный ки-рин — залог успешного правленья! Уж моего душевного равновесия и приятных сновидений — так точно.

— Вот не собираюсь это обсуждать, и хоть ты удавись, — мой приятель сладко потянулся и разнеженным котом улёгся мне на колени. Если коты, конечно, имеют привычку обвивать шею хозяина хвостом.

— Ты слишком много общался с Нэко-матой, — ухмыльнулся я, почёсывая рогатую голову. — Надеюсь, эта своеобразная привычка не сохранится за тобой в Мире Яви?

— Я подумаю… Впрочем, пожалуй, воздержусь. Там у меня не будет хвоста, а без него — неинтересно. Но ты до сих пор не поделился последними новостями, а у кошек избирательная память. Так твой воинственный братец намерен осаждать Кёо? Зачем?

Самому хотелось бы знать. Звучало имя Исаи-но Нобору, в прошлом — Верховного Судьи города Овары, а теперь… Кто знает, какие полномочия посмел взять на себя этот подонок? Видимо, достаточно высокие, раз мой брат не выдержал и обратил против него императорские войска! Без веской причины он бы на это не пошёл. Бедный дядюшка, знал ли ты, умирая, что смута станет твоим наследием? А ведь знал, потому и хотел жить так страстно. И где несчастный младший принц? О нём ни слуху, ни духу. Должно быть, сгинул, и лишь Исаи ведомо, куда. А со смертью Коори все права переходят к законному тестю правителя, каковым судья и является. Всё чин по чину, только отчего так тошно?

— Оттого, любезный, что ты не видишь собственного места в этой картине, — строго ответил юмеми, внимавший моим размышлениям.

— И каким оно может быть, это место? Как ты себе представляешь моё восшествие на престол, Ю? Через голову принца, если тот жив, паче вражеских чаяний? Через голову Исаи, если нет? Через голову Хономару, который как верховный военачальник гораздо ближе к власти, чем я? Да какое может быть сравнение, ведь я — никто!

— Человек — тот, кем он себя считает, — гневно воскликнул ки-рин. — Считаешь себя ничтожеством? Пожалуйста! Пусть страна погружается в бездну разрушения с каждым днём, пусть бедняки мрут от голода и болезней, а знать травит друг друга, укладывая тысячи воинов в погребальные костры на полях брани! Ведь ничтожеству нет до этого дела!

— Я всего лишь спросил, какое место ты выделяешь для меня во всей этой истории, — спокойно повторил я, хотя внутри всё перевернулось. Неужели он действительно считает меня таким равнодушным? Просто не понимаю, что делать. Что можно противопоставить предательству Исаи, захватившего Южную Столицу? Силе моего брата, оцепившему её стены? Войне, делающей первые шаги по притихшей земле. У меня есть лишь несколько спутников, таких же слабых, как я. И советник, который вечно пропадает лишь ему одному ведомо, где…

— Разве этого мало? — фыркнул тот, потёршись щекой о мою. Дыхание было горячим и пахло цветущим лугом. — Но ты забыл о главном.

— О чём же? — поневоле улыбнулся я, заглядывая в бездонные глаза.

— У тебя есть ты сам. Всегда помни об этом. Всегда! Ну, и конечно, у тебя есть божественное право. То есть, я.

"И почему все, кроме меня, умеют быть непреклонными?" — морщился я, подпрыгивая в седле следующим утром. Ю напустил тумана и был таков, на моё требование срочно возвращаться ответив сдержанным «скоро». Коюки вскочила ни свет, ни заря, будто её саму что-то подгоняло в путь. И принялась меня безжалостно тормошить. Открываю глаза — а на траве изморозь! Это в середине-то Дзю Благодарения!

Хотя, уж если люди отринули заведённый порядок, чего ожидать от богов? Сами виноваты.

Едва успели согреться, как показалась дорога. Точнее, нескончаемая вереница обозов и тёмные фигурки конных на ней. Понукая лошадей, мы помчались вперёд, как только убедились, что это свои. Огненные крылья, лапы с заострёнными когтями, головы Хоо, увенчанные высокими гребнями — знамёна Сына Пламени развевались по ветру. Шёлковые полотнища, предвестники будущей крови. Но императорская дружина — само собой, а ещё Такиги, Идзуя, Хидэмори… даже Хотари и Киба, с которыми не так просто найти общий язык… Многие приняли твою сторону, братец!

— Хитэёми-но Кайдомару, начальник охраны покоев Зимней Резиденции и брат верховного военачальника! — крикнул я бросившимся наперерез всадникам. — Прошу меня проводить!

Кто-то из окруживших нас поднял коня на дыбы.

— Тотемаки!

— Какая встреча, Кайдомару-сама! Долгие лета вам! Господин меня здесь за главного оставил, а сам вон аж где, — подручный махнул вдаль, в голову воинства. — То-то обрадуется!

"Надеюсь", — пробормотал я и обернулся к Юки. — Поехали.

Та кивнула, как-то странно сгорбившись в седле. Но до расспросов ли было? Меня ожидал брат. И Мэй. И черта, что пролегла между мной и людьми, что так мне дороги.

— Не ждал, — обронил Хоно, скользнув взглядом по платью-хитатарэ, ранее принадлежавшему скромному, но щедрому сотнику. На спутницу он, кажется, и не посмотрел, а на меня лишь покосился разок, словно другие дела были стократ важнее. Может, и правда, но какая горькая! Был готов к чему угодно, от объятий до пощёчины — но только не к этому равнодушному отчуждению. Почему ты отвернулся от меня, брат? То злосчастное недоразумение давно в прошлом, и возлюбленная всё-таки предпочла тебя своим друзьям… и мне. Разве успех не вызывает к сопернику насмешливую жалость?

— Рад тебя видеть, брат, — как ни в чём не бывало, приветствовал его я. — А в добром здравии — особенно! Какие вести из дома?

— Вечером потолкуем, — ответил он, устремив взор на дорогу, но мне показалось, что губы его слегка дрогнули. Может, просто не знает, с чего начать разговор? Мы никогда не расставались с ним… так.

— Хорошо, — я решил быть покладистым младшим братом. — Только один вопрос, и прошу, будь снисходителен! Я всего лишь хочу засвидетельствовать своё почтение, и не более. Госпожа Мэй-Мэй — где она?

— В обозе моего отряда. Повозка с белым пологом. Иди.

Его отрывистые слова заставили меня прекратить озираться, сесть прямо и уставиться на брата. Тот слегка отвернулся, пряча лицо за широкими крыльями назатыльника.

— Иди же, — с нажимом повторил он. — Ты ведь не ради меня прибыл, верно? И не ради известий от родных. И не за шкурой проклятого Исаи. А я чуть было не поверил. Глупец!

С этими словами он хлестнул коня. Доспехи о-ёрой, пёстрые, словно соколиное перо, смешались с другими, попроще; плеснули на ветру огненные рукава с узором "птичья лапка". Сощурившись, я проследил, как могучий гнедой конь оттеснил с дороги ведущего всадника и вырвался далеко вперёд, а его наездник сделался чёрным силуэтом.

— Господин Хитэёми, — Коюки подъехала ближе и заглянула мне в лицо, — опасно смотреть на солнце. Поберегите глаза!

Я торопливо сморгнул предательскую капельку и в сопровождении маленькой утешительницы съехал на обочину. Повозка с белым пологом прокатила мимо, но я не стал окликать Мэй.

Хоно прав. Потолкуем вечером.

Но до сумерек оставалось изрядно, когда откуда-то спереди раздался мерный гул барабана — сначала одного, затем дюжины. Они загрохотали ближе, передавая сигнал в хвост обоза. Всадники возбуждённо засновали туда-сюда, выкрикивая одно-единственное слово: Кёо.

Прибыли.

— Кёо, господин! — заорал Тотемаки, проносясь мимо.

Мы с Юки, не сговариваясь, рванули к переднему отряду, обосновавшемуся на пригорке. Отсюда хорошо просматривались стены Южной Столицы, позолоченные солнцем с правой стороны и угольно-чёрные — с противоположной. Чуть выше, в предгорьях, знаменитые кленовые рощи уже красовались алым убранством осени. Дивный город, волшебная сказка — неужели мне предстоит увидеть, как падут твои врата, как древние камни мостовой запятнает кровь, и пепел взовьётся там, где прежде лежал узорчатый ковёр из листьев?

— Я так любила Кёо, — выдохнула девушка, словно прочитав мои мысли. — Ой, смотрите, господин Хитэёми — что это?!

В направлении, куда она показывала, клубилась пыль. Это было с теневой, восточной стороны стен. Ещё одно войско? Союзники или?..

— Хоно, — подскакав к брату, каменным изваянием застывшему в седле, я ткнул пальцем на восток. — Это кто?

— Мидзасира-но Сэй, — отрешённо проронил он.

А, этот честолюбивый молодой человек, мой ровесник, всё-таки шагнул вверх ещё на одну ступеньку! Один из немногочисленных представителей знати, поступивших по примеру Хономару на воинскую службу.

— Да он теперь птица высокого полёта! — рассмеялся я.

— Я поручил ему командовать объединённой армией севера, — нехотя подтвердил тот. — У него тоже есть счёт к Исаи.

— Приветствую, Хитэёми-младший! — пророкотал откуда-то из-за спины Кенске, заставив меня подпрыгнуть. — А я пялился и думал: неужели совсем плох стал? На подмогу брату примчался? Правильно! Господин Хитэёми, что же вы не порадовали старика?

Хоно буркнул что-то невразумительное и я, оберегая семейную гордость, поспешил спрыгнуть на землю и обняться с командующим гарнизоном Хоруи, сдавившим меня так, что косточки хрустнули. Этот одноглазый медведь совсем не изменился с тех пор, как братец начинал свой головокружительный взлёт под его начальством.

— Вам ли, господин Огата, о старости заикаться? — пожурил я его, как только смог вдохнуть. — Так что, мы осадили Кёо со всех сторон? Или только с двух?

— С трёх, парень, — загоготал Кенске. — Под командованием господина Мидзасиры ещё и гарнизон Сестричек, которым племянник мой заведует. Там он, — старик махнул рукой на закат, — западные подходы сторожит. Так что обложили мы этих паскуд знатно, по всем правилам. Войдём в столицу, а затем через Алые Врата — прямиком к месту твоей службы! Не соскучился по работёнке?

— Смотря, какой, — ухмыльнулся я в ответ. — Боюсь, что к покоям Исаи мне на расстояние полёта стрелы не подобраться! А то бы я, несомненно, постоял на страже… особенно в безветренную погоду!

— Кстати, о стрелах, — резко прервал меня брат, и посмотрел с высоты своего коня так, что моё веселье куда-то испарилось. — Почему ты не в доспехах? Сейчас хвост подтянется, и… — подбородком он указал в сторону города.

Я виновато развёл руками. Откуда у меня такая роскошь? Меча — и того нет!

— Раз так, возьми мои запасные. Они… в повозке, куда я тебе сказал заглянуть. И лук со стрелами — распорядись, Кенске! Помощника ищи сам. — Он снова обращался ко мне, за короткими приказами скрывая неприязнь и… заботу.

— О боги, совсем забыл! Госпожа Ко!.. — я обернулся, намереваясь представить спутницу и заодно выяснить, признает ли её "дядюшка Кенске" — и растерянно зашарил взглядом по пластинчатому морю. Куда она запропастилась?

— Кажется, помощник сбежал, — пожаловался я остальным. — Со мной была девица, из благородных. Ну да ладно, потом расскажу. Спасибо тебе, брат! И… знаешь, я не заглядывал в повозку.

Тот недоверчиво зыркнул на меня, но тотчас же отвернулся выслушать донесение.

— Девицы для иных целей пригодны, нежели доспехи завязывать, — хохотнул Кенске, сграбастав обе уздечки. — Пойдём, снаряжу тебя по всем правилам. Эй, парень! Да ты, ты! Бегом, подсоблять будешь!

Я последовал за ним к повозке, безнадёжно выискивая Юки среди множества голов в шлемах и без оных. Нашла время прятаться, глупая девчонка! Ну, выдал бы Кенске твоё истинное происхождение. Что бы изменилось, спрашивается?

— Некоторые девицы утрут нос иному вояке, — пробурчал я, искоса поглядывая на спутника. — Моя, например, обучена верхом скакать! Даже на соколиную охоту выезжала — в вашем обществе, между прочим. Могла бы и тесёмки затянуть!

— Со мной на охоту? — фыркнул тот. — Было время, когда я сам за девицами охотился, но чтобы с ними — не припоминаю! С птицей или собакой оно как-то сподручнее… Нельзя верить женщинам, вот тебе урок!

Хороший урок, да никак не вызубрю… Но кто-то ведь учил Юки премудростям верховой езды? И путь от замка Хоруи был действительно ей знаком. Чушь какая-то! Может, Кенске запамятовал? Кому же верить?

Повозка с белым пологом, стоящая посреди дороги, перебила мои мысли, только-только подобравшиеся к чему-то важному. Так всегда: кажется, что в распоряжении целая жизнь, а не хватает сущих мгновений…

— Госпожа Мэй-Мэй! — с радостным возгласом я просунул голову между двумя шёлковыми полотнищами, развевающимися на ветру, и слова застряли у меня в горле.

Она изменилась. Сильно. Печальнее стала и… взрослее, будто с нашего расставания прошли не месяцы, а год или два. Но что годы? Сама вечность преклоняется перед истинной красотой; время — лишь огранка такому камню… Зрелая и властная правильность черт сиятельной госпожи О-Таю, "лисья мордочка" Химико, детское очарование Коюки — какое может быть сравнение?

— Я вёз тебе самоцветы с Золотой Горы, — прошептал я, сам не осознавая своих речей. — Они остались на берегу острова Фунао, занесённые песком. И к лучшему: померкли бы рядом с твоими глазами!

— Кай… господин Кайдомару… неужели это вы?! — белые руки выронили какой-то предмет, скатившийся с колен ей за спину. — Господин Кайдомару!

Я рванулся было внутрь — безграничная радость в её голосе подстегнула меня, как наездник скакуна. Она ждала меня, ждала! Но за этой мыслью немедленно последовала другая: ждала, но уехала с ним. С человеком, которого любит. Который вопреки молве, без согласия родных назвал её своей невестой. Подозревая соперничество, он всё равно заботится обо мне — как и прежде. Хорошо же я ему отплачу!

Затем воображение нарисовало мне разгневанного брата, одним взмахом тати лишающего меня определённых частей тела, и это стало последней каплей успокоительного настоя.

— В добром ли вы здравии, прекрасная госпожа? — поклонившись ей, я сдвинул полог в сторону и присел на край повозки. А на молчаливый кивок добавил: — Старый друг шлёт вам добрые напутствия.

— Господин Ю?

Девушка подалась вперёд, словно зачарованная, и я ощутил печаль пополам с облегчением. По юмеми она скучала так же, как по мне — если не сильнее. Как легко обмануться, поверив тайным желаниям!

— А кто же ещё? — подмигнул я. — Он сейчас далеко, и, по своему обыкновению, не даёт определённого ответа, когда нам его ждать — но связь мы поддерживаем. О, Мэй, сколько мне вам надо рассказать!

— А мне! — воскликнула она и, зашарив руками среди поклажи, извлекла знакомую вещицу. — Узнаёте?

— Моя шкатулка с секретом! То есть, ваша…

— Ваша, господин Кайдомару! Я ведь подарила её, помните? И сохранила, чтобы снова найти вас… и вернуть.

Я принял дар, вложив всю волю в руки, чтобы они не вздумали задрожать. Теперь знаю, что туда спрятать. Те чувства, что охватили меня сегодня. В сердце им не место!

— Ах, господин Кайдомару, — продолжала тем временем Мэй, — сон и впрямь оказался вещим! Там, в Родниковом Святилище, сама Богиня обратилась ко мне ласковым голосом, что звал меня всю дорогу. "Утраченное на востоке обретёшь на западе", — пообещала она.

— Госпожа Химико рассказывала.

— Химико… — на прекрасное лицо легла тень. — Я действовала нечестно. Просто… госпожа Химико — она…

— В положении, о котором мечтает всякая женщина, — улыбнулся я.

— Да, разумеется, — она замялась, но продолжила. — Я не имела права так поступать и, всё же, пошла на хитрость. Господин Татибана — отважный человек и прирождённый воин; даже ради возлюбленной он не остался бы в стороне от происходящего. А она не пережила бы его смерть… снова. Потому я уговорила господина Хономару оставить их в крепости, якобы под стражей. Он пообещал хорошую охрану.

Я мысленно застонал. Ну что за дурак, скажите на милость?

— Простите, я спутал ваши коварные планы. Эта парочка уже направляется сюда, только иной дорогой. И попробуй, удержи взаперти кицунэ! Когда мы появились в замке, у них уже всё было продумано.

— Да, я недооценила сестрицу, — вздохнула Мэй. — Но капельку времени мы выгадаем — кто знает, может, осада не затянется? Как вы считаете, господин?

Я пожал плечами. Судя по летописям, последний раз осаждали Северную Столицу, и было это при Повелителе, пять сотен веков назад. Накануне войска последнего императора Чёрной Нити были разбиты в оварском сражении. Вместе с уцелевшими приближёнными из кланов Воды и Металла он укрылся в Тоси, время от времени предпринимая вылазки на побережье за припасами. Но первый Сын Пламени занял ближайшие к городу посёлки, осыпая флот изгнанника зажигательными стрелами, и, в конце концов, вынудил противника сдаться. Говорят, бывший правитель утром перед тем, как городские врата открылись, вышел в море на лучшем из кораблей, желая найти пристанище вдали от Империи, а Повелитель преследовал его — но это известно каждому ребёнку и к делу уже не относится.

Но, воспевая доблесть наших предков, история умалчивает, сколько жителей Тоси умерло от голода, прежде чем Сын Воды признал своё поражение. Может быть, поэтому молодой правитель и построил новую столицу, Овару? Поэтому и не возвращался на север? Я бы тоже чувствовал себя неуютно в месте, помнящем тех, кто очутился меж двух разрушительных сил, одна из которых — я сам. Тысячи людей, подданных не императора, но Империи — за какие грехи их жизни стали разменной монетой войны?

Войны, которая не пощадит и Кёо.

— Исаи умён. Он должен понимать, что выхода нет, — вздохнул я. — Но на пощаду ему рассчитывать не приходится, а значит, он будет тянуть до последнего, за каждый день собственной жизни расплачиваясь десятками других. Или у него припрятан моккан в рукаве. Таковы все правители, Мэй.

— Так быть не должно, — прошептала она. — Хономару… господин Хитэёми никогда бы так… — она замотала головой, прикрыла уши тонкими пальцами, словно я мог возразить.

— Он не стал бы выкупать свою жизнь подобным образом, — согласился я, и она вздохнула с облегчением.

Договорить я не смог. Брат, каким он сделался сейчас, поступит так не ради жизни, но ради смерти. Смерти Исаи-но Нобору, своего врага.

— Он отправил меня за запасными доспехами, — вспомнил я о главном. — А Кенске обещал предоставить вооружение и помощника в придачу, но, видимо, отвлёкся. Где там вещички Хоно? Переоденусь за повозкой. Времени мало, а надо столько всего рассказать…

— Здесь, в сундуке. Позвольте, я достану и помогу вам. Господин Хитэёми облачается без моего участия, но если вы объясните…

Девушка сдвинулась чуть левее, и тут багряный луч заходящего солнца пробил плотные тучи, свидетельствующие о приближении дождя, и упал на предмет, закатившийся ей за спину при нашей встрече.

— Что это? — я подался вперёд, желая рассмотреть находку, потрогать её. — Неужели та самая, о которой говорил Ясу? Из святилища? Красота какая…

— Нет! Господин Кайдомару!

Сильный удар по уху застал меня врасплох. Тень нависала сверху — человек с искажённым лицом, нашаривающий рукоять меча. Хоно.

— Рехнулся?! — возмущённый, я швырнул ему под ноги чашу из чёрного стекла. — Посмотреть нельзя?! Ты уже во всём вину ищешь!

— Что у тебя на руках? — как-то чересчур спокойно спросил брат.

Я обескуражено перевёл взгляд на собственные ладони. Кровь. От удара? Ощупал лицо — вроде, ничего…

Хоно тем временем поспешно заглянул к Мэй-Мэй и задёрнул полог, словно опасаясь, что обитательницу повозки углядит чужой жадный глаз.

— Я… погорячился, Кай, — с трудом преодолевая себя, сказал он. — На меня действительно будто затмение нашло. Вот, возьми, — резким движением брат сорвал ленту, всё с тем же рисунком "птичья лапка" и начертанием «Хитэёми», предназначенную для того, чтобы и враги, и союзники отличали его в битве. — Не вставай, перевяжи сначала. Ты где поранился?

— Не знаю. Только что, — кровь собиралась в ладони алой лужицей, и я торопливо прижал лоскут к длинному и глубокому порезу через основания пальцев. — Кажется, этим. Надо же, и не почувствовал!

Что там порез — вот ухо — да, болит! И в голове до сих пор барабанный грохот.

— Господин Хитэёми! — встревоженный голос Мэй раздался изнутри повозки. — Не стоит её трогать, пожалуйста! Я и вашего брата пыталась предупредить, да не успела. Видите, от неё одни беды!

— Что это за чаша? Края острые, как лезвие, и почти прозрачные! — брат, всё-таки, поднял вещицу с земли. К счастью, за дно. — Из чего она сделана? А вы долго будете здесь торчать?! — неожиданно вызверился он на ратников, собравшихся вокруг нас. Тех словно ветром сдуло.

— Чёрный нефрит родом с острова Хикко, из его пламенных недр, — ответила девушка. — Здесь за него платили чистым золотом, но это было давным-давно. Должно быть, она древняя. Я ведь рассказывала вам про Родниковое Святилище, мой господин? Мико-доно поклонялась с её помощью Богине, а после смер…

Вскрикнув, она затихла, и тут до меня дошло. Вот, о чём умолчала кицунэ! Вот, где была неувязка! Зачем преследовать того, кто уже мёртв?

После того, что сделала Кагура, Безвременник никогда бы не отпустила её живой. Никогда! Глупец, об этом можно было и догадаться.

— Так с ней покончено? — еле выговорил я. — Думал, она бежала!

Невероятно! Женщина, что столь усердно пыталась меня погубить, давно уже превратилась в пепел, а я всё «предвкушал» встречу. Какая нелепость — впрочем, подобно всем нашим страхам… Стало быть, причины её поступков так и останутся загадкой? Мертва… А я представлял её смерть иначе. И думал, что почувствую нечто большее. Облегчение. Жалость. Мстительное ликование, как Юки. Торжество. Хоть что-нибудь! Только не пустоту…

— Я дважды предательница, — с горечью произнесла Мэй. — От меня тоже одни беды. Я ничем не лучше несчастной госпожи Кагуры! Я такая же!

— Ты утаила от меня очень многое, — строго заметил Хоно, вертя чашу на одном пальце.

— Вы не верили даже тому, что я говорила! — в тон ему отозвалась невеста. — Даже сейчас, когда я попросила оставить эту дурную вещь в покое! Что касается мико-доно… мне было тяжело вспоминать. И я пообещала Химико…

— Хранить чужие секреты, — кивнул я, вставая и протягивая брату руку, чтобы тот затянул узел на тыльной стороне ладони. — Ты действительно не поверишь, так что не ищи злого умысла в нашей скрытности!

— Жестоко умертвили какую-то пожилую мико, а я должен закрыть на это глаза, — проворчал Хоно, однако не рассердился. И чашу осторожно поставил на дно повозки. Может, со временем изменит своей привычке?

Не успел я возликовать, как всё и случилось. Крики донеслись откуда-то с головы войска, стремительно нарастая. Истошное ржание, вопли в тысячу глоток…

— Нападение! — взревел Хоно и толкнул меня к повозке. — Оберегай. Вот! — он торопливо отстегнул малый меч и взлетел на коня. — И, если что… у тебя есть право. Но только в этом случае! Понял? Тотемаки, Кенске, собираем войска! К бою!!!

Я не успел ничего сказать — да слова и не могли быть услышаны в таком гвалте. Что не так? Хоно отправлял разведчиков к стенам, и сотня всадников охраняет подступы. Что пошло не так?!

И тут я похолодел. Маленький серый зверёк, откуда ни возьмись, впился зубами мне в ногу. Я отбросил его косигатаной, так и не вынутой из ножен. Тотчас же новый нападающий прыгнул на меня с верха повозки, клацнув зубами у самого горла. Крысы!

Но что здесь делают крысы, если Кагура мертва?!

Думать было некогда. Твари, словно сговорившись, кинулись на меня с трёх сторон сразу. Схватил, попытался задушить самую злобную, но гадливость оказалась сильнее, и противник отлетел в сторону. Пока стаскивал с рукава другую, мимо пронёсся всадник на взмыленном коне, чуть было не растоптав.

Крик отвлёк моё внимание и от наездника, безуспешно пытающегося усмирить перепуганное животное, и от последней крысы, вгрызшейся в мою лодыжку. Мэй! Сорвал полог. Серое тельце полевой мышки корчилось, пронзённое маленьким ножичком. Я извлёк его, и к трупику присоединился ещё один, гораздо крупнее.

— На крышу! — приказал я подопечной, вытаскивая её из укрытия, готового стать ловушкой. Подсадил наверх, и тотчас же проклял свою глупость — повозка заходила ходуном. Волы поддались общему безумию. Мэй-Мэй птичкой слетела на землю, я едва успел подхватить её и утянуть в сторону.

— Там… — она бросилась было обратно, но отшатнулась, когда животные понесли, снося на своём пути конных и пеших. Я полоснул ножом по новой жертве. Стянул за хвост и отшвырнул ещё одну сволочь, зацепившуюся когтями.

— Чаша внутри! Во всём виновата чаша!

Повозка уже выкатила на равнину — видимо, там её тягловая сила чувствовала себя в безопасности. Умно! Так чего же мы стоим?

Я схватил было Мэй за руку, когда неподалёку заржали кони, столкнувшиеся друг с другом, земля содрогнулась от их падения. И я вспомнил другую ладонь, такую же маленькую, лихо управляющуюся с уздечкой…

— Юки! — закричал я, пытаясь прорваться через невозможный шум. — Сначала найдём Юки!

— Но…

— Я не могу её бросить! Не могу!

И мы стали осторожно пробираться через поле битвы, окровавленное закатом. Это было сражение с невидимым противником, которому нет числа. Сшибались всадники, лошади волочили по земле тела, размахивающие руками или неподвижные. У меня на глазах молодой воин в простых доспехах кейко замахнулся на крысу, вцепившуюся ему в икру, и упал на землю уже безголовый. Виновник его смерти едва ли её заметил, кружась с обнажённым клинком. Рядом несколько крыс объедали чьё-то лицо. Люди бежали: кто верхом, кто на своих двоих. Бесславный конец великого войска…

Сначала нас чуть не затоптали, потом едва не зарубили, и тогда я понял, что пора выбираться. Найти Юки оказалось ничуть не проще, чем в Храме-под-Горой. Сотни лиц, объединённые растерянностью, страхом и яростью. Сотни одинаковых морд. Сотни кошачьих силуэтов.

И только я так подумал, как решил, что сошёл с ума — при виде гибкой тени, скользнувшей мимо. А мгновением позже заорал во всю глотку, потрясая мечом, так и не вынутым из ножен. Лента, перевязывавшая ладонь, ослабла, и трепетала на ветру, словно знамя.

— Нэко-мата! Нэко-мата!

Кто-то из подчинённых брата узнал меня, повторил зов, превратив его в боевой клич. "Нэко-мата! К бою! Нэко-мата!"

К бою? Да они перережут друг друга! Если ещё не перетоптали!

— Спешиться! Крепче поводья, оружие в ножны!

Голос тонет в общем рёве… "Нэко-мата! Нэко-мата! К бою!"

— Господин Кайдомару! — знакомое лицо, человек соскальзывает на землю, копыта его скакуна поднимают облака пыли в опасной близости от меня.

— Тотемаки! Коней — на середину дороги, оружие — в ножны! Выполнять!

Барабан отбивает приказы, вскоре слышится отклик…

Трава у обочины шевелится, тут и там мелькают тени, неуловимые в движении. Они быстры, их так много… Матерь Кошек явилась во главе бесчисленного воинства, и принесла великий дар. Победу. Нет — спасение!

Когда сумерки сгустились, всё было кончено. Какой военачальник мог предсказать появление такого противника? И какой мечтатель мог надеяться на такого союзника?

Нападения грызунов почти прекратились. Ратники возвращались к обозам, перевёрнутым, разбитым в щепки и, лишь в редких случаях, невредимым. Я отправил Тотемаки и того, другого, чьё имя так и не вспомнил, на поиски брата, а сам опустился на землю, взрытую копытами, словно мотыгами. Мэй склонилась неподалёку, помогая кому-то подняться.

— Отныне долг выплачен сполна, — усатая морда потёрлась о колено, и на мгновение мне показалось, что хвостов у кошки не счесть. — Теперь можно хор-рошенечко подкрепиться!

Облизнувшись, она направилась к ближайшей дохлой крысе с таким важным видом, словно собиралась вкушать великолепные яства наедине с Сыном Пламени.

— Разве мы не были в расчёте? — вяло удивился я. Горячка боя спадала медленно, но верно, оставляя меня опустошённым. — Ваша поддержка спасла целое воинство, и я благодарен безмерно. Всем своим потомкам завещаю почитать полосатый народ. Но… почему?

— А я думала, ты догадливый, — фыркнула Нэко-мата, с видимым сожалением наблюдая, как другая кошка, урча, тащит вожделенную добычу куда-то в сумерки. — Тогда спроси у него, если сам не в состоянии понять!

— Господин Ю! — голос Мэй, усталой и встревоженной пропажей любимого, зазвенел прежними нотками радости. Я обернулся, вскочил на ноги.

— Говорил же тебе, Кай, — юмеми, скрестив руки, озирался на окружающую действительность так, словно давно не видел ничего отвратительнее, — намекал же! Не суди поспешно! Ни себя, ни других. Как считаете, Госпожа Кошек — отдавать ему или не заслужил?

— Достаточно, Многоцветный! Мальчик измотан нашими играми, не говоря уже о случившемся. Посуди сам, человек — разве обменять чью-то жизнь на пять частиц великой силы — честная сделка?

Я посмотрел вокруг и покачал головой.

— Нечестная. Частиц всего пять, а жизнь бесценна.

— Умница, кто бы сомневался! — возликовал Ю, глядя на меня так, будто самолично воспитал невиданное сокровище. Надо сказать, основания у него имелись. — Ну всё, Нэко-мата: ты проспорила! Лапы прочь от чужих даров. А ты, Кай, мог бы и догадаться, что волшебство нельзя отнять. Оно вокруг тебя, а ещё — в твоём сердце. Сам же воспользовался силой Пяти Стихий, открывая путь в Храм-под-Горой, а ещё сомневается… Поверь: ты всегда имеешь на него право!

— Так этот невинный вопрос был испытанием или нет? — застонал я, пропуская мимо ушей прочие разъяснения. — Всё, с меня хватит! Спорьте меж собой, а я пошёл Юки разыскивать. И брата! Спасибо, Госпожа Кошек. А тебе, Ю, потом скажу. То есть, наоборот! С тобой я не разговариваю!

— Господин Ю, — почти со слезами в голосе повторила Мэй-Мэй, и тот, наконец, соизволил обратить на неё божественное внимание. Что взбесило меня ещё сильнее. Ки-рин ты или конь без подков, а девушка по тебе тосковала! Можно и улыбнуться после долгой разлуки!

Но улыбаться он не стал. Приблизился к Мэй и повернул её личико, всматриваясь в глаза, казавшиеся чёрными в сгустившейся темноте. Затем отступил на шаг и поклонился.

— Приветствую и тебя, малышка. Или, правильней сказать, госпожа Кагура из семейства Мидзуки?

 

Глава 13

Ошибка

(Ночь между Четвёртым и Пятым Днями Дзю Благодарения, 499-ый год Алой Нити)

— Тебя кошки попутали? — спросил я, вклиниваясь между Ю и Мэй-Мэй, в потрясении отступившей. — Это же Мэй! Посмотри на неё!

— Смотреть недостаточно, надо ещё и видеть. Ладно, Кай — но ты-то, малышка? Сама не заметила, кем стала?

Обогнув меня, он снова шагнул к бывшей помощнице. Та растерянно озиралась, беспомощная перед его обвинением, заподозренная человеком, которого обожала, которому была предана долгие годы. Которому нельзя не верить!

— Послушай, — я коснулся плеча, обтянутого тёмным узорчатым шёлком. Похоже на тот самый наряд из Кёо, поразивший меня при первой встрече. Или это он и есть? А, ладно. — На сей раз ты ошибаешься. Если это не одна из твоих загадочных игр, сейчас совершенно неуместных. Я узнал Юки среди сотен кошек, так неужели…

— Так неужели могу обознаться я? — тихо спросил юмеми. С горькой улыбкой он покачал головой и протянул руку девушке. — Хорошо, госпожа. Обойдёмся пока без имён. Этот разговор стоит завершить как можно быстрее, а мы даже не начинали. Присядем?

Мой друг указал куда-то в сторону от дороги, но Мэй отшатнулась, выдернула запястье из его пальцев. Попятилась.

— Я не Кагура! Господин Кайдомару, я ведь предупреждала… предупреждала, что её надо найти! Это всё чаша! Почему, ну почему мне никто не верит?!

Исступлённый крик — и сумеречно-лиловый край накидки взвихрился на границе видимости. Девушка растворилась в темноте, плеснув напоследок волной белоснежных волос.

— За ней, — приказал Ю и ринулся вдогонку; мне ничего не оставалось, как броситься следом, взывая к разуму бегущих и чувствуя себя донельзя глупо. Если это какая-то шуточка, я не гребень возьму, а кнут!

Земля поодаль от дороги была не так изрыта копытами, как на обочине, но трава спутывала ноги, и вскоре я отстал. Где же они? Безумцы, нашли время и место играть в догонялки!

— Мэй!!! Ю!!! — позвал я, замедляя шаг и переводя дыхание. — Где вы?! Мэй, вернись! Я верю тебе!!!

Прислушался. Тишина и приглушённые крики с дороги, уже и факелы зажглись. Надо помочь Тотемаки собрать войска — а я занимаюсь беготнёй впотьмах. Сначала брат с Юки пропали, теперь эти…

— Мэ-э-э-эй!!! Отзовись! Я не обижу тебя!

Что-то пролетело, ухнув, над моей головой. Совы здесь водятся, но не такого размера! Значит, Фуурин! Ну конечно, если Нэко-мата доставила сюда Ю, то вместе с верным последователем.

Выровнял направление по удаляющейся тени, едва различимой в ночном небе, и припустил бегом.

— Помогите! — донеслось откуда-то издалека. Я прибавил ходу, испуганный, но окрылённый тем, что девушка отозвалась. Она доверяет мне! Сейчас всё разъяснится. Даже Ю способен на ошибку. Мы говорили с ней: каждое слово её, взгляд, жест были настоящими, принадлежали Мэй-Мэй и никому другому!

Что-то тёмное выделялось посреди равнины, как раз там, куда я мчался. Оно пошевелилось. Лошадь? Нет, слишком громоздкое. Повозка, в которую всё ещё впряжены волы. Точно! Наверняка, та самая, с белым пологом. И чаша… боги, она ведь за ней и торопилась, а теперь зовёт на помощь! Значит?..

— Я иду, Мэй! Держись, я иду!!!

Я не добежал десяти шагов, как что-то совершенно бесшумно сбило меня с ног.

— Отстань, Фуурин! Не признал, дуралей?!

Шипение, жёлтые глаза полыхнули, крылья распростёрлись надо головой.

— Это тебе Ю приказал?! — я оттолкнул его и встал, голова закружилась. Проклятье! Мерзкий юнец будто того и ждал: налетел на меня сбоку, опять повалил на траву.

— На помощь, кто-нибудь! — отчаянный, полный безнадёжной мольбы вопль заставил меня вывернуться из-под лёгкого птичьего тела, ногой отбросить его в сторону. И услышать шум борьбы и сдавленные ругательства — совсем близко, за повозкой.

Мэй?! Я выхватил малый меч, прикреплённый к поясу ещё там, на дороге. Несколько прыжков — и я на месте. Где она? И кто эти люди, кружащие в хрупком равновесии поединка?

— Ю?

Блеснул клинок… один. Юмеми безоружен! Каким же надо быть подонком, чтобы напасть на него! Вот, почему кричала Мэй. Но что заставило Фуурина задерживать меня вместо того, чтобы присматривать за своим ненаглядным ки-рином?

Совёнок, будто прочитав мои мысли, кинулся на врага — мало того, что вооружённого, так ещё и рослого, в полном доспехе. Свистнул тати, крылатый защитник уклонился, а Ю — это и впрямь оказался он, ханьский наряд ни с чем не спутать — отпрыгнул в сторону, избегая нового удара.

— Бейся со мной, подлец! — выкрикнул я, подбегая к ним и оттесняя друга в сторону. — Я, Хитэёми-но Кайдомару, вызываю тебя на смертный бой! Меч у меня покороче, да чести побольше!

— Кай, погоди! — юмеми только мешал, и я прикрикнул на него.

— Не лезь! В сторону, я не хочу погибнуть из-за тебя!

Противник, замерший при моём появлении, внезапно расхохотался.

— Честь?.. — сдавленно произнёс он, чуть не согнувшись, хотя доспехи тому здорово препятствовали. Надо быть осторожным. Я не ахти какой боец, и защиты никакой. Буду отступать и ускользать, выискивая возможность нанести один-единственный удар.

— А много чести драться с безоружным?

— А много чести заманивать и нападать втроём, исподтишка? — враг распрямил плечи, и, несмотря на темноту, я узнал его. По осанке, по голосу, исполненному праведного гнева… разве можно не узнать собственного брата?

— Хоно?! — я чуть не выронил оружие, шагнул вперёд, но тот двинулся по кругу, точно так же, как в учебных боях. — Что ты здесь делаешь?! Почему не с войском?

— А что здесь делаешь ты? — ответил он вопросом на вопрос, словно ударом на удар. — Я пришёл защитить то, что мне принадлежит! Бросил ради неё… впрочем, не твоё дело. Понятия не имею, из какой сказки явились крысы с кошками — и знать не желаю, по крайней мере, сейчас! А вот откуда взялся ты? Хотел воспользоваться моим отсутствием? Я ведь сказал: у тебя есть право — но только, если я погибну! И ты, ублюдок, решил приблизить заветный миг?!

— Это ошибка, брат! Я думал, ты — враг!

— А я продолжаю так считать, — прорычал он и неожиданно сделал выпад в мою сторону. Я отскочил, слишком ошарашенный, чтобы удивляться собственной прыти.

— Опомнись! Мы же едва помириться успели! Я не знал, что это ты! Просто защищал Ю… вы встречались в Тоси, помнишь?

Снова удар, и если бы не Фуурин, появившийся сзади… Напрасно: брат лишь на мгновение обернулся, рассекая клинком… Нет!!!

— Фуурин! — юмеми со стоном упал рядом с мальчишкой. В перьях или нет — а он всего лишь ребёнок! Проклятье! Не успел рассмотреть, что с защитником, как череда молниеносных ударов увела меня в сторону, заставив сосредоточиться на собственных движениях. Ещё несколько мгновений, и я бы не выстоял, но брат знал мои способности лучше меня самого. Он остановился, давая отдохнуть, истязая этой осведомлённостью, предрекающей закономерный конец схватки.

— Да, я никогда не забуду господина Ю и нашу встречу в Тоси! Это он научил тебя платить за добро предательством? Зачем ты вернулся, Кай? Чтобы снова отнять?

— Отнять… что? — выдохнул я, пытаясь расслабить запястья. — Ты и тогда говорил. Речь о завещании… моего отца?

— Так ты знал! — присвистнул он, гневно вспарывая воздух клинком у моих ног. — Падаль! Единственное, что оправдывало ту уверенность, с которой ты принимал от меня покровительство — это неведение! Но ты, выходит, знал…

— Мне сообщили уже после нашего разговора! — умоляюще произнёс я. — Хоно, поверь! Всю жизнь я был убеждён, что ты — мой любимый старший брат, и принимал твою опеку с почтением, как само собой разумеющееся благо. И, знаешь? Мне отродясь не было нужно это проклятое наследство, а сейчас — и подавно!

— Не смей отнимать ещё и мою честь! — взъярился он, и мне снова пришлось пятиться, избегая смертоносного вихря. — Ты… ты достаточно… запятнал свою!

— Чем? — выкрикнул я, обороняясь. — Что я тебе сделал?!

Хономару резко остановился, коротким приёмом подцепив мою косигатану; жалобно звякнув, та канула в траву. Я отступил на пару шагов и упёрся спиной в деревянный бок повозки. Всё. Конец.

— Что?! Будто не знаешь сам! Ты, которому я доверял безоглядно! Которому последний сэн бы подарил, смеясь! Но нет, ты вожделел сокровища, на которое не имел права. Её! — он указал мне за спину.

Боги, как чувствовал!

— Вожделел, но и только! И, если речь о Мэй, то она не вещь! — я встретил его взгляд, осознавая, что сказанное лишь усугубит положение, рассечёт последние связующие нас ниточки, и всё же продолжил. — Она — человек. Живой! С судьбой, рассказ о которой ты полагаешь выдумкой. С умом, пренебрегать которым способен лишь такой надменный тупица, как ты! С чувствами, которым ты не доверяешь. Объясни, как можно любить её и не понимать?

— И потому я должен отдать её тебе?! — взревел он, теряя последние крохи самообладания. Тати свистнул в опасной близости от моего плеча, я пригнулся, услышал треск — и в руках брата задрожал обломок клинка.

— Случается, что, вопреки всем правилам и паче чаяний, Металл покоряется Древу, а старший уступает младшему, — раздался откуда-то сверху голос, знакомый и, в то же время, чужой. Холодный, насмешливый. Недобрый. — Вы похожи на свой меч, господин верховный военачальник. Вас так же легко сломать.

И тогда я понял, что Ю был прав…

— Но я уберегу вас от позора, — продолжала Кагура, кланяясь с крыши повозки, — в память о той, что так вас любила. Надо отдать должное слабой девочке, удерживавшей меня всё это время, и даже не ведавшей о борьбе внутри собственного сердца. Смешная, она глаз не спускала с моей чаши, а заглянуть следовало, прежде всего, в себя. Если бы вы, глупец, не развязали мне руки своей враждой, своей ненавистью — кто знает? Так что я вам даже признательна, и посему Древо не победит Металл. Победителей не будет вовсе!

— Ты… — выдавил брат, отступая на несколько шагов, чтобы лучше разглядеть ту, которую считал своей невестой. — Что ты…

— Осторожней, Хоно! Это не…

— Да, я не та наивная девочка, в которую вы полагали, что влюблены. Прислушайтесь к своему брату хотя бы напоследок, он вам дело говорил. Нельзя любить и совсем не понимать! Нельзя любить и быть слепым!

Значит, только один из нас был зрячим… не Хоно, и не я. А тот, кому хватило одного взгляда.

— Что касается тебя, мой милый враг, — ласково пропела тёмная мико, скрестив руки на груди, и бездна в её зрачках не была таинственным сумраком глаз Мэй-Мэй, — я помню своё обещание. А также долг перед тем, кому принадлежит моё сердце! Удивлён? Стала бы я идти на такие жертвы ради меньшей награды! Ради него красота и юность вытекали из меня по капле. Во имя моей люб…

"Такими женщинами управляет страсть"… Ты прав был, отец!

— Ложь! — снизу хрупкая девичья фигурка казалась высокой и величественной, она давила той силой, что прежде, в Северной Столице, прижимала меня к земле, не давая сделать вдох. Но теперь я был сильнее. Если в ней заперта хотя бы частичка Мэй… — Госпожа Кагура! Вы только что поучали нас, а сами жестоко обманываетесь. Сердце нельзя отнять, оно ваше и больше ничьё. Все поступки, добрые или злые, мы совершаем сами, и не важно, ради кого. Дань одной, долг перед другим… В конечном итоге, мы всё делаем ради себя, чтобы остаться верными собственной сути. И принимаем плату за содеянное в этой жизни и после. Как в сказке: кому-то — цветы, а кому-то — змеи. Вы старели, потому что дела ваши были дурными. Если этот человек так вам дорог — почему он не заслужил большего?

— Большего? — руки давно уже покинули своё пристанище и беспокойно теребили край накидки. Я опасался, что мико вот-вот прервёт меня, но только сейчас услышал её голос, тихий и… о чудо!.. неуверенный. Неужели есть надежда?! — Я отдавала ему всё! Чего ещё можно желать, проклятый онмёдзи?!

— Ради того, кого любят по-настоящему, не совершают зла. Ради него творят добро! Это же так просто!

— Ответ мальчишки, не знающего, что такое любовь. — Она погрозила мне пальцем, на мгновение показавшимся скрюченным и пожелтевшим. Впрочем, было слишком темно, и кисти её двигались слишком быстро. Это уже не замешательство! Это — танец, убийственный и одновременно чарующий… — Жаль, но тебе и не доведётся вкусить её сладости, её горечи! Есть сила, способная одним ударом расплавить Металл и превратить Древо в полыхающий факел. Призываю тебя, моя ненависть! Тьма, переполняющая сердце, да исторгнется и воссияет!

— Берегись, Кай!

Я совсем забыл про Ю, и сейчас вздрогнул, когда его руки обхватили меня за пояс, поволокли прочь. Отвлёкся, и…

Громовой раскат заставил меня поднять голову — лишь для того, чтобы взглянуть в глаза дракону, замершему в небесах перед броском. Как тогда, в детстве…

Он был белый — ослепительная молния, от которой нет спасения. Я сделал попытку оттолкнуть Ю, но потерял равновесие. Мы покатились по траве, а он, вместо того, чтобы отпустить, лишь теснее прижал меня к себе, словно намереваясь защитить этим трогательным жестом. Глупый…

Упрямство вынудило меня оторвать лицо от земли. Повозка вздрогнула, когда животные обеспокоенно задвигались, и тотчас же раздался вопль:

— Нет! Нет, господин Хитэёми!!!

Высокая тень в доспехах появилась рядом с женским силуэтом. Обломок тати взвился ввысь.

И дракон взревел так, что твердь заколебалась. Один из его хвостов подпалил траву справа от нас, другой рассыпал в воздухе шаровые молнии, а голова…

— Брат!!!

Мой голос потонул в оглушительном грохоте, когда молния разинула пасть, целясь в поднятый меч. Я лишь успел увидеть, как маленькая фигурка шагнула к той, что повыше, обвила её руками. Ю прижал меня к содрогающейся земле, но я выскользнул и ринулся вперёд, к ним, чтобы успеть, уберечь… сам не понимал, что делаю…

Только было поздно.

Их принял один погребальный костёр.

Так я решил, без сил опускаясь на колени. Но судьба решила иначе.

Из-за спины уже доносилось потрескивание, перерастающее в равномерный гул. "Если пожар не остановить, равнина выгорит подчистую, и мы — вместе с ней", — равнодушно подумал я, не двигаясь с места и уставившись на собственные ладони, такие не похожие на руки брата. Отважный воин, познавший лишь одну слабость, которая его и погубила… А Мэй… она просуществовала сотни лет, обрела душу — неужели ради того, чтобы так и не изведать радости? Краткий миг настоящей жизни, капля в море…

Тяжёлые удары крыльев заставили меня встрепенуться. Фуурин уцелел… хоть что-то хорошее.

— Ты ж мой умница! Осторожнее опускай! — воскликнул Ю, и моё сердце замерло. Кто?! Кто из них?

Но, ещё до того, как я упал перед неподвижно лежащей девушкой, ответ стал очевиден. Крепкий мужчина в железном доспехе — израненная птица с места бы его не сдвинула.

— Он умер мгновенно. Я почувствовал, — тихо сказал мой друг, когда я вновь обратил взгляд на пылающую скособоченную повозку. Уже и колёса занялись. Животные лежали без движения — ненависть мико хлестнула их своим смертоносным бичом. А затем тяжёлые тучи, предвестники близкой грозы, поглотили её без остатка.

— Как… она? — я удивился твёрдости своего голоса. Фуурин успел выхватить добычу из лап смерти, но какую? Что я увижу в глубине этих глаз, когда поднимутся начинающие трепетать веки? Чистый родник, невольную причину раздора? Жертву порочных страстей, погрязшую в трясине собственных ошибок? Пустую оболочку?

Последнее — самое страшное. Заклинаю тебя, друг — отвечай!

— Очнётся и будет жить. Хотя поначалу её придётся заставить. — Он нежно провёл пальцем по гладкой щеке, оставляя влажную линию, однако новая капля сменила только что стёртую. — Всё-таки, малышка оказалась сильнее. Я знал, что она победит. Если бы только задумался о цене! Взял на себя труд просчитать, не поддаваясь пагубной опрометчивости и собственной боли… Видишь, какой мудрый советник тебе достался? Ты не простишь меня, Кай.

— Посмотрим, — ответил я, хотя это был не вопрос. — Тебя, может, и прощу. Себя — никогда.

Совёнок неожиданно ткнулся в мою спину, тихонько пискнул. Ты прав, малыш. Ошибки останутся с нами до конца, но сейчас не время. Живые важнее мёртвых.

— Что, птенчик? Подрезали крылышки? — хотел было погладить круглую голову, но, заслышав многообещающее скрежетание клювом, вовремя отдёрнул руку. Кое-что неизменно, как сама земля! — До обозов долететь сможешь? Скоро здесь будет жарко!

— Не будет. Смотри! Небесная Владычица на нашей стороне.

Ю передал мне девушку и встал на ноги, позволяя струям дождя, набирающего силу, омыть лицо.

В лагере, спешно разбитом неподалёку от дороги, меня встретили расспросами о брате. Разум, хоть и затуманенный горем, сработал чётко, стоило только представить, как отразится на войске гибель его предводителя. С откровенностью следовало повременить. Что я им скажу? И поверят ли они в мою невиновность, если я сам в неё не верю?

Ожидая возвращения гонцов, посланных к северным вратам, я взял на себя часть обязанностей Хоно. Суета под проливным дождём заставила с головой окунуться в полезную деятельность, и это было спасением. Тотемаки и Кенске — последний неудачно упал с лошади и теперь прихрамывал, понося на чём свет стоит и крыс, и кляч, и ливень — оба доверяли мне, не зная о нашей с братом размолвке, и я чувствовал себя обманщиком.

Они поначалу схватились за клинки, когда следом за мной, бережно несущим на руках подрагивающее тело Мэй, показался человек в насквозь промокших одеяниях ханьского толка с огромной совой в охапке. Несколько копейщиков, самых отважных, дышали нам в затылки.

— Уберите оружие! Это друзья.

— Милосердные ками! Кого ты притащил, парень?! И что с ней?!

— Господин Жэнь Ю… лекарь. А это — его ручной питомец. Против мерзких тварей лучшей защиты не сыскать! А госпожа Мэй-Мэй просто сильно испугалась…

Тут они, как раз, перешли к расспросам по поводу исчезновения Хоно, а я — к попыткам избежать определённости в ответах. Ю молча принял из моих рук девушку, устраивая её поуютнее в повозке, выделенной для этого Кенске. Фуурин, подпрыгивая, взобрался внутрь. Залечивать раны, сохнуть и от любопытных глаз подальше.

Я же, отложив объяснения на потом, занялся делами, не требующими особых знаний. Старик выставил дозоры — укреплённую «звёздочку», после чего я убедил его сесть под навесом, натянутым на шестах, и принимать донесения оттуда. Тотемаки ещё раньше отправил посланника к Мидзасире, и теперь сгонял остатки войска в лагерь. Кошки исчезли, словно тени с наступлением ночи. Закончив отдавать распоряжения по поводу раненых Игэ Тору, тому самому незнакомцу, что так вовремя подхватил мой призыв, я опустился на одно из сёдел, сваленных под навесом, и размотал ленту, затянутую сначала братом, а затем, после крысиного нашествия — Мэй. Боль полоснула по сердцу, перебивая телесную. Я бережно скатал заскорузлую ткань, сунул за пазуху и подсел к факелу, воткнутому в землю. А рану-то не мешает промыть и перевязать чем-нибудь чистым…

— Откуда она у тебя? — прогудел Кенске, придвигаясь со своим седлом поближе.

— Да так, порезался.

— Не царапина! Лента. Это же его!

— Хономару и дал, — подтвердил я, мучительно сжимая пальцы. — Саке есть?

Старик без слов передал бутылочку, оплетённую соломой. Я плеснул на рану, сморщился, а он ухватил мою ладонь своей широкой лапищей и неожиданно прижался к ней лбом.

— Господин Огата! Что…

— Если он не вернётся, — глухо произнёс тот, и глаза его заблестели в мечущихся рыжих всполохах, — теперь я хоть знаю, за кого сражаться!

— Постойте, — опешил я, — он вовсе не это имел в виду…

— Пока вы отсутствовали, господин Кайдомару, — Кенске чуть ли не впервые обратился ко мне почтительно; сколько себя помнил, всегда был для него парнишкой да младшим, и только, — мои люди пребывали в растерянности. Да и во время этой суматохи… Господин верховный военачальник исчез, стоило появиться кошкам. Ёкай, глазам своим не верил, и откуда они только взялись?! И тут вы, с кличем "Нэко-мата!", а ведь кого из нас в детстве сказками не потешали? Народ и подхватил. Я нескольким торопыгам по ушам съездил за самовольство и заорал вместе со всеми. А теперь ещё и лента… Значит, правы те двое!

— Какие двое? — устало переспросил я.

— Да, из сотни Тэнсё. Говорят, были свидетелями тому, как брат назначил вас командующим всеми войсками в случае собственной гибели.

Командующим? Он для перевязки её мне дал, ведь ничего другого под рукой не нашлось! Или речь о его словах, когда зазвучала тревога, и Хоно просил меня позаботиться о Мэй? Как же легко исказить истину…

— Так это правда или нет? — потребовал ответа Кенске. — Правда, господин Кайдомару?

Я посмотрел ему в глаза. Да, солгать было бы проще. Какая разница, что хотел сказать брат, если теперь я должен ему свою жизнь? Я покачал головой.

— Нет. Его слова были ошибочно поняты. Простите, если обманул ваши надежды.

— Понятно, — одноглазый вояка тяжело поднялся и, невзирая на хромоту, стал мерить шагами и без того истоптанную землю. Наконец, остановился и обернулся ко мне.

— Вы честный человек. Любой бы соврал, но не вы… и не он. Надеюсь, понимаете, что возглавить войско, если истинный военачальник не вернётся — ваш долг? Поддержка будет.

Я молча кивнул.

— А он не вернётся, да? — продолжил Кенске, и его загорелое лицо с выпуклыми глазами исказилось от боли. — Я понял по вашему виду. Ещё когда вы внесли эту женщину. Что произошло?

Я в двух словах изложил суть событий, опуская подробности о нашем поединке и Кагуре. Хотел выставить дело так, будто брат сложил голову в битве с врагом, наславшим крыс и испепелившим его молнией, но не смог. Старик слишком хорошо знал нас обоих.

— Небесное возмездие неотвратимо, — горько промолвил он, когда я закончил рассказ. — Страсть действительно оказалась гибельной. Как он мог бросить войско ради какой-то девки, белой, как смерть? Все мои уроки, все таланты моего ученика пропали даром. Ему предстояло стать величайшим воином Империи… да он и был им, пока не встретил её!

— Женщину, которая тоже его любила, — возразил я, выдерживая испытующий взгляд покрасневших глаз. — Вам сейчас тяжело, господин Огата. И мне — тоже. А ей — хуже всех. Что касается брата… Думаю, Хоно прекрасно понимал, что при сложившихся обстоятельствах, столкнувшись нос к носу с противником, перечёркивающем все его взгляды на жизнь, он будет плохим предводителем войска.

— А вы были готовы к такому нападению, когда призывали своих кошачьих демонов? — перебил меня Кенске. — В ваши представления все эти крысы с кошками укладываются, я так понимаю?

— И крысы, и кошки, и совы. Путешествие было очень познавательным! Но я неважный боец, как вам известно. А военачальник — так и вовсе никудышный. У меня недостаточно опыта для осады — которой, кстати, хотелось бы избежать… Пойдут ли за мной люди?

— Люди? Да они только и твердят про Нэко-мату! Стоит расползтись слухам о последней воле вашего брата, так и вовсе молиться на вас начнут! А насчёт осады поговорим на совете, — вздохнул мой новый наставник. — После похорон. Ради того, чтобы сохранить честь этого безумца, и ради укрепления собственной власти — проведите их как можно быстрее!

— Да. Но тайна его смерти останется между нами.

— Я любил его, как родного сына, которого у меня никогда не было, — ответил Кенске. — Что бы он ни натворил — не хочу, чтобы одно решение, принятое под влиянием чувств, затмило годы великой славы. Помню, как он явился ко мне впервые: спесивый юнец во всём новеньком, уверенный, что неплохое владение тати уже даёт ему право командовать сотней… — Он снова взял меня за руку, на этот раз здоровую, прижимая её к сердцу. — Могу поклясться, если хотите.

— Лишнее, — остановил я его. — Такие клятвы не произносят вслух.

Несмотря на мудрый совет Кенске проспать остаток ночи, я отправился бродить по лагерю, как только гонец от Мидзасиры пустился в обратный путь. Его войско по-прежнему присматривало за Северными и Восточными вратами Кёо, и от крыс не пострадало. Этого и следовало ожидать — впрочем, я скрыл свою осведомлённость.

Утром — похороны, после которых мы подтянем силы к Западным вратам. И начнётся осада…

Накануне таких событий отдых и впрямь бы не помешал. Но стоило только прекратиться дождю, как ноги сами понесли меня из-под навеса в ночь. Мне нужна была Юки. Нужна, как воздух. Убедиться, что она жива. Поговорить. Я боялся заглядывать в повозку с Ю сильнее, чем наступления рассвета! Что сказать Мэй, какими словами утешить её, если мне самому нет утешения? Я не смог солгать Кенске, не смог доверить старому вояке всю боль своего сердца. Брат погиб, защищая меня — как некогда это сделала мать. И уже один его верный друг, не зная всех обстоятельств, считает это не подвигом, но карой небесной. Ты был прав, Хоно, называя меня предателем!

Я спотыкался о сапоги спящих, закутанных в одеяла и промокшие плащи, выслушивал ругань и продолжал шататься по лагерю, бездумно и бессмысленно.

Девушка словно в воду канула. Должно быть, мирно спала среди прочих воинов. В темноте её наверняка приняли за паренька, чьего-нибудь помощника, потерявшего хозяина. Не хочу думать об ином исходе. Не хочу! Хватит одной потери.

Поглощённый раздумьями, я не заметил бы, что покидаю лагерь, не окликни меня часовой. Отозвался и лишь тогда узнал направление, избранное неосознанно. Что ж, так тому и быть.

От повозки остался лишь покорёженный остов. Я задрал голову. Комок железа приплавился намертво к передней дуге. Доспех о-ёрой, некогда такой нарядный, с пластинами, переплетёнными цветными шнурами, теперь съёжился, напоминая остановившееся сердце. Ливень смыл остатки пепла, и единственные кости, найденные мной, были слишком крупными и принадлежали несчастным животным. Волам явно не повезло. "От меня одни беды". Кто это сказал? Ах да, Мэй…

В отупении, порождённом слишком сильной болью, я несколько раз обошёл повозку и наткнулся на что-то твёрдое. За малым не раздавил. Нагнулся поднять, узнал на ощупь и с отвращением отбросил. Чаша мико! Рядом плавился металл, горело дерево, погиб благороднейший из людей — а эта хрупкая дрянь цела, как ни в чём не бывало!

Мэй считала, что вещица с Хикко таит в себе зло. Но Кагура утверждала обратное. Кому верить? Какая теперь разница… Больше она никому не причинит вреда!

Я зашарил пальцами в траве, нащупал гладкое донышко. Поднял к свету, скупо источаемому очистившимися небесами. О, боги!

Молочно-белая поверхность замерцала, отражая слабое сияние звёзд, взирающих сверху. Одна из них сорвалась с места, закружилась вокруг нас… крохотная изумрудная искорка.

— Ты! — выдохнул я, опуская преобразившуюся вещицу на колени и протягивая ладонь светлячку. — Вернулся!

Существо присело на кончик пальца, затем сорвалось снова, выписывая вокруг меня радостные начертания. Поманило куда-то. Я кинул чашу за пазуху, не опасаясь более порезаться краями, сменившими былую остроту на гладкую волнистость, и последовал за ним.

Что-то торчало из земли неподалёку, сливаясь с высокой травой, не потревоженной огнём. Знакомая рукоять. Косигатана, отданная мне Хоно и выбитая из моих рук одним умелым движением. Совсем забыл о ней!

— Спасибо, — поблагодарил я маленького друга, поднимая клинок. — Лучшая память. Пускай твой путь лежит в свете, брат мой!

И, когда пальцы сомкнулись под овальной цубой, на душе стало легче. Как будто Хоно стоял рядом и улыбался, простив меня за всё.

Утро не торопилось наступать. Зашевелились спящие, кутаясь во влажные одеяла. Кто-то насобирал кустарника (равнина была не слишком щедра на топливо) и разжёг большой костёр, к которому сползлись все, кому хватило места. Уже кони, уцелевшие при нашествии крыс, зафыркали, призывая хозяев — а солнце всё не всходило. Подул пронизывающий ветер, вновь затянувший небеса пеленой тяжёлых туч. Одежда, хоть и высохшая на моём разгорячённом теле, не слишком хорошо защищала от холода. Когда же рассвет? Какая долгая ночь…

Я вернулся к Кенске, завалившемуся спать прямо под навесом, и застал старика за беседой с остальными начальниками дружин. Даже Мидзасира-но Сэй прибыл. Судя по их виду и тому, как несколько голов склонились в поклоне до земли — уже знали. Не всю правду. Главное.

— Ходил попрощаться с братом, — устало молвил я, поприветствовав собравшихся и давая им знак подняться. — Природа сама позаботилась о похоронах. Великий костёр для лучшего из воинов! Нам осталось отдать последние почести.

— Значит, мы не увидим тела? — спросил командующий армией севера. Молодой и высокий, в отменных доспехах, он до боли напоминал брата и осанкой, и недоверием, скользнувших в чёрных раскосых глазах.

Кенске заворчал, но я остановил его взмахом руки.

— Сомнения вполне оправданны. Поднять людей! Раз таково ваше желание — не будем тянуть до рассвета!

Резко развернувшись, я зашагал к повозке с Ю, спиной ощущая их взгляды.

Постучал в деревянную створку. Глубоко вдохнул.

— Как вы там? — мои тихие слова поначалу остались без ответа, но затем дверца отворилась, и юмеми ступил на землю. Волосы, лицо — в ночи всё казалось серым, кроме ханьского наряда, сливающегося с темнотой.

— Спит. — Он правильно понял мой вопрос. — Сейчас это лучшее, что можно для неё сделать.

— Разумно. Смотри, кто вернулся!

Я приподнял прядь волос, скрывающую ухо и светлячка, занявшего своё привычное место.

— А я что говорил? — его вид был усталым, и я обнял друга за плечи.

— Ты всегда прав.

— Не всегда… Только не сейчас! — взмолился он, когда я раскрыл было рот. — Ты же знаешь, мне нужно время. Когда прощание?

— Как только соберём народ. Брат заслужил, чтобы его проводили со всем возможным почётом. И ещё…

Я сбивчиво пересказал ему беседу с Кенске.

— А кто-то считал роль, которую ему уготовила жизнь, незначительной, — слабо усмехнулся мой советник, а я вздрогнул, отстраняясь.

— Что ты говоришь?! Не такой ценой!

— Вот видишь, а ты ещё называл кошек нечестными. Они-то объявили стоимость сделки заранее. Судьба — никогда. Мы совершаем поступки, и можем лишь гадать, чем они обернутся. Таков удел всех существ со свободной волей.

— В чём же тогда заключается свобода?! — воскликнул я, потрясенный этим выводом. — В незнании последствий? В том, чтобы страдать? Совершать ошибки, губительные для других, и помнить об этом до самого конца?

Юмеми на мгновение прикрыл глаза, затем потянулся и погладил меня по щеке.

— Да. А ещё любить, прощать и делать мир прекраснее, чистосердечно помогая тем, кто слабее тебя или просто другой. Всё это и называется жизнью. Думаешь, если бы последствия наших поступков всегда осознавались, если бы они действительно были очевидны и закономерны — стало бы лучше? Это привело бы лишь к одному — к утрате свободы!

— Что ж, эта страшная участь всё равно никому не угрожает, — я поймал его руку в очередном движении и крепко стиснул. — Пойдёшь со мной?

— Ты уже достаточно нагулялся в одиночестве, — согласился Ю, пожимая в ответ мои пальцы. — Не успел глаз сомкнуть — а он уже верховный военачальник… Предупрежу-ка Фуурина: пусть присмотрит за малышкой.

— Хорошо. Тогда, — я пошарил за пазухой, хитатарэ уже оттопыривалась от количества хранимых вещей, — возьми это.

Ю быстро глянул на шкатулку, которую я сунул обратно, и принял в руки чашу.

— Та самая?

— Ага, только белая, и края перестали резаться. Ты ведь не чувствуешь в ней зла? Вот и славно. Припрячь куда-нибудь, подальше от Мэй. Потом покажем.

Нырнув в повозку, мой друг загремел там какими-то вещами, шепнул совёнку пару слов и вернулся. С ворохом одежд, струящихся из подранного бумажного свёртка.

— Примерь. Негоже являться на торжественную церемонию в… этом. — Он показательно сморщил нос, подцепляя рукав, наполовину оторванный даже не знаю, при каких обстоятельствах. — Живо за повозку!

— Где ты их раздобыл?! — я изумился, разглядывая обновку. Цвет определить было трудно, но богатство узора не скрывала даже темнота. — Знаешь, это совсем не по рангу…

Спутник лишь отмахнулся, шустро развязывая на мне пояс.

— Мы не при дворе, так что плюнь на всякие глупости! Считай это подарком от меня. Ну же, переоблачайся!

— И всё же, откуда такая красота? — настаивал я, прыгая на одной ноге, чтобы избавиться от штанов.

— Вот неуёмный… Я же сказал: от меня! Фуурин прекрасно справляется с мелкими поручениями. Он и слетал к одному моему знакомому, пока я торчал на Гингати. Что поделать, если на будущем правителе одежда горит так, что не напасёшься? Переправившись сюда, малыш припрятал её по моей просьбе и вернул… кажется, весьма своевременно! За ней и летел, когда…

— Нападал он тоже по твоей просьбе?! — вспомнил я.

— Прости. Речь шла лишь о том, чтобы задержать. Во всяком случае, особых повреждений я не вижу, — он отступил на шаг, и я возмущённо запахнул на себе косодэ.

— Но зачем?!

— Когда я узнал господина Хономару, — вздохнул юмеми, — и тот увидел, что я преследую его невесту… сам понимаешь, какие мысли его одолели. А меня одолели другие: не подпускать к нему тебя.

— Жизнь не мила?! — я всплеснул широкими узорчатыми рукавами, определяя, насколько ровно легли плечи. Как будто по мне скроено! — Он бы тебя слоями напластал, как тунца!

— Ты сильно меня недооцениваешь. Я собирался усыпить его, только… сначала не успел, потом — не смог.

— Из-за Кагуры? — догадался я. — И кто говорит о недооценке?

— С другой стороны, — он приблизился, поправляя на мне одежду и заодно переводя разговор в иное русло, — я сам тебя недооценил. Если бы и ты поддался ненависти, мико поглотила бы душу малышки окончательно. Так что подарок вполне заслуженный. И сидит отлично. Надеюсь, тебе нравится.

— Очень! Хотелось бы разглядеть на свету. Какого цвета верх? Алый?

— Терпение…

Кто бы сомневался в ответе!

— Тогда пойдём. Судя по суматохе и нестройным крикам, войска уже в сборе. И, Ю… Спасибо!

Вместе с Кенске, обряженный в доспех с его плеча, я поехал во главе гарнизона Хоруи. Юмеми, отказавшийся от лошади, шествовал в числе пеших, но мне достаточно было знать, что он рядом. Ещё четыре сотни следовало за нашей, основные силы остались в лагере. На рассвете снимаемся с места. Если эта бесконечная ночь когда-нибудь завершится…

— Здесь. — Я спешился, взял факел из чьих-то рук и двинулся вперёд. Расставив дружины по кругу, их командующие присоединились к нам у повозки, где доблесть моего брата бросила вызов иной силе. И победила.

Да, это была победа, что бы ни думали вы, в изумлении вертящие головами и перешёптывающиеся! Как бы вы ни хмурились, а он сделал правильный выбор. И этот комок металла — тому доказательство. Я обернулся к спутникам.

— Он был отважным воином, чьи мужество и любовь сплавились воедино. На этом месте надо соорудить святилище. И назвать его Кокоро — Сердце.

Все склонили головы в торжественном, хотя и озадаченном молчании. Я первым подал знак, по которому дружинники Кенске, несущие связки кустарника, возложили топливо меж дугами. Хороший костёр из чахлых стволиков не развести, да это и не к чему. Нам — ни к чему, а тебе, брат — и подавно. И, всё же, как несправедливо…

Рука дрогнула, высекая искру, но я совладал с собой. Когда огненные языки охватили всю груду, вернулся к остальным. Тьма никак не желала рассеиваться, и всполохи за моей спиной казались вдвойне яркими, бросая алые отблески на людей. Я открыл было рот, но застывшее на лицах выражение стёрло из памяти приличествующие слова. Ю, стоящий чуть позади военачальников, сделал мне знак обернуться.

Пламя вздымалось до самого неба! Огромный столп на моих глазах разделился надвое, полыхающие крылья махнули в нашу сторону, обдав меня волной тёплого воздуха.

— Ты всё-таки не забыла, — шепнул я сикигами Пламени. — Спасибо, что прилетела!

Голова, увенчанная багровым хохолком, взъерошилась, я поспешно смахнул с нового наряда искорку, тотчас же припомнив упрёки Ю, тогда ещё таинственного ханьца с улицы Поздних Хризантем. И почувствовал себя наивным молодым человеком, в испуге и восхищении замершим перед Синими Вратами. Главное, верить… Главное — верить! Шагнул к птице, не обращая внимания на остерегающие возгласы.

Сики, словно догадавшись о моих намерениях, уменьшилась в размерах и послушно вспорхнула на протянутую руку. Будучи крупнее любого кречета, она казалась невесомой, только очень горячей. Много ли весит чистый огонь?

Я снова обернулся к дружинам и обнаружил, что все, включая моего хитроумного советника, склонились в поклоне до земли. Птица, с трудом умостившаяся на плече, распростёрла крылья, выгнула шею и закричала — и, словно в ответ, раздались возгласы из толпы.

— Новый правитель!

— Истинный государь!

— Император!

 

Глава 14

Победа

(Пятый День Дзю Благодарения, 499-ый год Алой Нити)

Каждый раз, когда вспоминаю те мгновения, меня охватывают сложные чувства. Потрясение и вместе с тем, понимание правильности происходящего, замешанные на скорби и ликовании. Насыщенный состав. Но тогда… тогда я ощущал внутри лишь пустоту и обречённость.

Пока огненная птица не клюнула наплечник, привлекая к себе внимание — мол, хватит стоять столбом! Я пересадил её на перчатку и воздел руку, лихорадочно размышляя над словами торжественного обращения к народу. И лишь тогда заметил, какого цвета рукава, которые мой друг, помогая облачаться, подвязал на манер хитатарэ.

— Скотина, — проникновенно шепнул я ки-рину, поднявшему голову, стоило мне шагнуть к нему. Люди понемногу зашевелились, привставая с земли, выкрики из толпы сделались чаще и дружнее. — Добился своего! Знал заранее?

Довольная улыбка была мне ответом. Вот он, миг торжества, ничем для тебя не омрачённый!

Чёрную материю украшала тончайшая вышивка, в темноте принятая мной за тканый рисунок. Но нет, чьи-то руки трудились над каждым стежком, покрывая шёлковое полотно чудесным узором. Цветы и птицы, звери и люди — один образ плавно перетекал в другой, неуловимо меняя оттенок с алого на золотой, с изумрудного на лазурный…

— Потому и торопился с подарком, — усмешка не сходила с лица, показавшегося мне совершеннее, чем когда либо. И не одному мне! Когда ки-рин встал во весь рост и обернулся к остальным, из толпы раздались восхищённые вздохи и свист. Я скользнул недоумевающим взглядом по волнующемуся озеру голов, всё понял и мысленно застонал.

— Признайся, так и должно быть? — поманив к себе советника, я заставил его склониться к самому моему уху. — Все эти люди, наконец, увидели тебя моими глазами? А предупредить было лень?!

— Странно, — признался тот, и на миг мне показалось, что бледные щёки вспыхнули румянцем. — Теперь, когда Радужная Нить, свитая на Хорае, окрепла, я чувствую, как моя истинная суть пробивается через человеческую оболочку, точно свет сквозь бамбуковые сёдзи. Такого прежде не бывало! И, похоже, так оно и останется… до конца, пока смерть не объединит нас для того, чтобы разлучить навеки. Судя по алчным взглядам некоторых из твоих будущих подданных, долго я не протяну…

— Значит, по дворцу будешь ходить на цыпочках, завернувшись в покрывало, как невеста на выданье, и в сопровождении удвоенной охраны, — мстительно улыбнулся я.

— Не беспокойся, — раздражённо оборвал меня спутник, — никто не покусится на собственность правителя! Да-да, чего скривился? А я говорил, что жадность ещё выйдет тебе боком! Надо было ограничиться одной из Сил, так нет же… теперь расхлёбывай…

Не дослушав привычные уже сетования, я ухватил несчастную жертву неземной красоты за локоть и снова взмахнул свободной рукой, вынудив сики для равновесия расправить крылья.

— Слушайте меня, подданные, — провозгласил я торжественно, и сотни лиц обратились ко мне. — Пришла пора объединить то, что прежде было разделено. Ради гармонии священных сил, пяти основ нашего мира, я, преемник Изначального Пламени, клянусь править страной так же справедливо и честно, как Повелитель. Пусть вернётся изобилие Золотой Нити, когда люди не знали, что такое бедность! А вместо короткого обрывка Чёрной Нити мы сплетём Нить Небесных Вод, которая, подобно благотворному дождю, напоит наши сердца любовью и состраданием. Во имя Металла, да будет мир и покой в наших пределах, и долголетие, вечное процветание — силой Жизни, во имя Древа! Радужная Нить — стань исцелением для моей страны, отрадой для сердец, опорой умам, отражением порядка и орудием закона!

Так говорил я, повторяя клятвы, принесённые на Острове Блаженных. Удивительно: слова не казались мне напыщенными и глупыми, а суровые воины внимали, светлея ликом и улыбаясь.

И тогда я понял, что их улыбки стоят того, чтобы отдать этим людям всего себя. Каждый шаг, каждый вдох, каждый миг такой короткой жизни…

Впрочем, советника своего я, пожалуй, никому не отдам!

Должно быть, сказывается недостаток сна. События мелькают одно за другим, как дорожные метки, когда кони судьбы несутся вскачь. Казалось, прошли считанные мгновения — и мы снова в лагере, подгоняя и вдохновляя дружинников поторопиться. Мидзасира отбывает к своему войску, напоследок склонившись передо мной до земли. В хор голосов, славящих правителя, вливаются новые. Хлопают огненные крылья у самого уха, отблески пламени слепят, предутренняя мгла от этого становится лишь гуще.

— По коням!

Обоз трогается, храпят лошади, ветер надувает за спиной пузырь плаща. Юки, я так и не нашёл Юки… Где же ты, мышонок сероглазый? Среди тел, уложенных на примятой траве обочины (дров слишком мало, чтобы сжечь их сейчас), или в рядах воинов, устремившихся следом за мной, за символом Хоо на моём плече?

— Радужная Нить!

— Смерть самозванцам!

— Во славу императора!

Краткий миг — и войско уже у Золотых Врат, на расстоянии трёх полетов стрелы от стен, темнеющих в сумрачном небе. Когда же взойдёт солнце? Возвращение Ю, погоня, смерть брата, беседа с Кенске, дань памяти, сборы, дорога… слишком много событий за одну ночь, а рассвет, как будто, и не собирается наступать!

Люди перешёптываются, когда я проезжаю мимо, направляясь к повозке с друзьями. Юмеми упорно не желает передвигаться верхом, и я оставляю Кенске на небольшом пригорке, с которого днём хорошо бы просматривались окрестности. Только загляну — и назад. Мало ли… вдруг больше не увидимся?

Но мой друг уже ожидает снаружи, радужные пряди проявляются из темноты, стоит мне подойти ближе. Радужные и белоснежные.

— Вам не следовало подниматься ни свет, ни заря, госпожа, — отрывисто говорю я, прикрывая братской почтительностью боль утраты. Усталость и свежие впечатления загнали чувства глубоко внутрь, но стоило увидеть это лицо — слегка поджившая рана закровоточила.

— Слишком холодно… одной. Какая прекрасная… птица…

Руки Ю, кольцом обхватившие плечи девушки, сжимаются плотнее, губы что-то шепчут — ласковое и успокаивающее. Та качает головой, в сухих глазах — ни следа слёз. Не хочу говорить об этом. Не могу. О другом — придётся.

— Надо проститься. Кенске ждёт рассвета, чтобы дать знак барабанщикам. Нет-нет, Ю! Тебе нечего делать в гуще сражения! — я перехватываю взгляд ки-рина и хмурюсь. Тоже мне, ратник нашёлся! Ни доспехов, ни оружия; при виде крови теряет сознание. — Брат просил меня, а я прошу тебя. Храни госпожу. И Юки найди, если сможешь. А ещё… благослови мой меч для битвы, советник!

Сталь мягко шипит, выползая из ножен подобно змее. И Мэй вздрагивает, будто ужаленная.

— Господин Хитэёми!

Один только миг сладостного обмана, когда я думаю, что она пытается освободиться, чтобы остановить меня, удержать, крикнуть: "Не уходи!"

— Господин Хитэёми! Вы живы!

Я едва успеваю отвести клинок от её сердца, когда девушка бросается на него, словно в объятия возлюбленного.

— Господин Хитэёми! Не отворачивайтесь, простите! Нет, нет!

Опомнившись, Ю оттаскивает бедняжку прочь. Боги, что она вам сделала? За что?!

— Я никогда не отвернусь от вас, госпожа! Вы ни в чём не виноваты. — Слова бессильны, в них слишком много моих собственных слёз, они не способны утолить её жажду, и всё же я продолжаю. — Да, вам сейчас больно. Кажется, что так будет вечно, к чему продлевать эти муки? Тянет уйти к тем, без кого этот мир утратил смысл. Но вы неправы! Мы все существуем не ради кого-то, дающего смысл нашей жизни. Если он и есть, этот смысл — то лишь в наших собственных умах и поступках! Я… побывал на равнине, и словно попрощался с братом, как мы это делали при расставании. Мне… стало легче.

— О чём вы говорите, господин Кайдомару? — её тело замирает в руках юмеми, взгляд в недоумении переходит с меня на косигатану. — Зачем прощаться, если вот он, любезный мой господин Хитэёми, прямо перед вами?

Она вытягивает шею, пытаясь что-то рассмотреть или расслышать. И заливисто хохочет, утирая слёзы, хлынувшие из глаз. Щёки мокрые, покрыты жарким румянцем.

— Не шутите так, мой господин! У меня сил нет смеяться после всего, что я пережила. Ах, и чёрствые же люди эти военные, совсем бессердечные! Господин Кайдомару, не обижайтесь на его шуточки — он заменяет ими теплоту, которую считает проявлением слабости! Но мы-то знаем…

Пальчик грозит кому-то незримому.

Сошла с ума. Утратила слишком многое, чтобы сохранить рассудок. Может, это и к лучшему? К чему разум, если разбито сердце?

— Ю. Уведи её, пожалуйста. Присматривай хорошенько, пока… пока не станет лучше.

— Постой.

Два шага — и юмеми оказывается рядом, вынимая рукоять меча из моих ослабевших пальцев. Внимательно рассматривает. Неужели?..

— Этот клинок получил благословение куда более сильное, чем можно было мечтать, Кай… задумчиво протягивает он. — А ты, малышка, в бытность свою куклой не сталкивалась с подобными вещами. Напротив, видела лишь то, что принадлежит твёрдому миру, миру Яви. В то время как души умерших, пребывая в Чию, мире живых, Яви не принадлежат! Посмертный мир — другое дело… Прежде ты не замечала ю-рэй, но теперь-то… теперь ты человек! Всё переменилось. Немудрено запутаться.

— Значит, душа моего брата!.. — я выхватываю тёплую рукоять, прижимаю к груди.

— Всегда будет оберегать тех, кого он так любил, — с улыбкой заканчивает Ю. — И знаешь… Когда-то, во времена Нефритовой Нити, существовала утешительная поговорка. На деревьях беды растут и сладкие плоды. Думаю, ты надкусил один из них.

— Но он смотрит на меня! — восклицает Мэй, слушавшая молча; весёлость покидает её личико, вновь заостряя бледные черты. — И смеётся!

— Разумеется. Твоя приобретённая чуткость даже сильнее, чем у Кая, который не проникнется, пока его, бедолагу, не усыпишь или не напугаешь хорошенько… — Он подмигивает мне. — Или, всё-таки, проникнется?

— Там, на равнине, я на мгновение почувствовал: брат рядом и прощает меня за всё, — я провожу пальцем по лезвию. — И оно тёплое! Думал, рукоять согрелась в руках, но теперь ясно, что причина не в этом. А больше — ничего. Прости, Хоно… мне очень жаль.

— Он говорит, — переводит Мэй-Мэй, — вы с ним поменялись местами, и в этом есть некая высшая справедливость.

— В смысле?

— Мол, это возмездие за крыс, прогрызших в его мировоззрении столько дыр, что он, верховный военачальник Империи, отступил, препоручив судьбу армии младшему брату, который вполне неплохо справлялся с отвратительным противником своими загадочными средствами. Зато теперь, говорит, он более причастен к миру тайн, чем вы, господин Кайдомару! Не просто поверил в чудо, а сам сделался его частичкой. И потешается над вами, как ребёнок, что корчит рожи на глазах у пожилого подслеповатого учителя. Возмутительно, господин Хитэёми! Прекратите дразниться!

— Да, — удовлетворённость в моём собственном голосе делает мир вокруг прочнее, возвращая меня на твёрдую почву. Замедляя бег событий. — Ты всегда был сорванцом и задирой, стремящимся к первенству во всём. Таким и оставайся!

Даже мёртвый, оставайся живым ради меня, ради неё, а главное — ради себя.

— Госпожа Мэй-Мэй, — обращаюсь я к девушке, в который раз покосившись на восток, как будто и не собирающийся светлеть. — Пока время терпит, и все мы в сборе — прошу, поведайте нам, что случилось там, у Родникового Святилища. Знаю, Кагура вас обманула, но как дошло до такого?

Ю недовольно глядит на меня, однако безмолвствует, лишь крепче обвивая руками дрогнувшие плечи.

— Конечно, мы можем отложить…

— Нет. Вы правы, господин Кайдомару. Я не смогла рассказать всю правду, когда ещё можно было что-то исправить. Мои слабость и трусость — они убили вас, Хитэёми-сама, а вовсе не Кагура. Они — и зло, свершённое нами там, на севере.

Мне кажется, стоит умолчать об этом сейчас, скрыть истину — непоправимое случится вновь.

Господин Татибана рассказывал вам о путешествии? Что ж, тогда остаётся добавить лишь то, что всю дорогу к озеру Ёми меня переполняли смутные желания, непонятные спутникам — которые, впрочем, были слишком заняты собственным счастьем, чтобы удивляться моему. По ночам меня убаюкивал шум прибоя, хотя море билось о скалы в нескольких днях пути. Чей-то голос, нежный и настойчивый, окликал среди бела дня, я то и дело оглядывалась, но дорога позади нас была пуста. И неведомая сила тянула меня, гнала вперёд.

— Мэй, Мэй! Проснись, моя девочка!

Я вскочила среди ночи, едва сомкнув веки. Домик, приютивший усталых путников, был крошечным, но добрая вдова выделила мне отдельную комнатушку. Скорее чулан, нежели спальню — однако я была счастлива и этому. Сказать по правде, в иной день восторженность показалась бы мне избыточной, но тогда я с трудом сознавала, что делаю.

Накинув едва просохшую после вечерней стирки одежду, я выскользнула на улицу, и по мосткам перебралась через протоки. Скорее! Туда, где мерцает манящий огонёк!

Кукле Мэй-Мэй столь опрометчивый поступок даже в голову бы не пришёл. Кукла была рассудительной и мудрой в своём многовековом одиночестве; даже тогда, на болотах, она действовала обдуманно, в согласии с волей своего господина.

Теперь она жалеет, что стала человеком…

— Торопишься, дитя? — раздался тягучий и чуть насмешливый голос откуда-то из-за спины, когда я без лишних размышлений устремилась вверх по ступенькам. Внутрь, в Святилище! — При входе принято снимать обувь, разве тебя не учили?

— Простите моё невежество, госпожа!

Вернувшись, я поспешно скинула гэта у подножия торий и дождалась, пока женщина поставит свои. Одета она была как жрица, с седыми волосами, перевязанными белой лентой. И голос… неужели тот самый, из моего сна?!

— Прежде, чем предстать перед Богиней, помолись и возьми частичку этого, — жрица указала мне на одного из драконов, держащих в пасти плошки голубого огня.

— Но я не прихватила светильника, и даже не знаю, о чём молиться, — растерянно проговорила я.

— Тогда зачем ты здесь, девочка? — удивлённо воскликнула та. — Мы, женщины, слабы от природы и навещаем это место, чтобы занять немного сил. Кто-то просит Богиню о заступничестве перед суровым мужем, кто-то — о желанном зачатии или благополучном разрешении от бремени. А чего хочешь ты?

— Ничего, — я с удивлением посмотрела в лицо, покрытое тонкой сеточкой морщин. — Сама не знаю, зачем сюда пришла. Что-то тянет меня, зовёт, и голос ваш кажется мне знакомым. Мы встречались прежде?

В свете синеватого пламени я увидела, как она побледнела, качая головой.

— Так рано… Богиня, почему так рано?! — женщина воззрилась на меня, в глазах — смесь недоверия и покорности, любви и ненависти.

— Я не понимаю…

— Что ж, дитя, это и не важно. Идём. Лишь её воля для меня — закон. Жизнь несчастной старухи вот-вот завершится, судьба и смерть следуют за ней по пятам, как пара наёмных убийц — а ей предстоит научить тебя всему, что она знает!

— Вы больны? Вам плохо?!

Её слова ранили меня в самое сердце. Не понимая и половины, я чувствовала искренность и боль, в которой они рождались. Мне стало так жаль эту незнакомку!

— Я не больна, а что касается прочего… — мико взяла меня под руку и повела наверх, влажными ступенями, леденящими босые ступни. — Не помню, когда в последний раз мне было хорошо. Разве что в детстве, когда сердце моё не томилось от чувств безнадёжных, но слишком сильных, чтобы им сопротивляться. Счастливая, тебе неведома эта мука!

— Ведома, — возразила я, хватаясь за широкий рукав, едва не оступившись на скользком камне. — Возлюбленный покинул меня в гневе, усомнившись в моей честности. Что может быть хуже?

Горький смех отразился от влажных стен, слегка подсвеченных плошкой в узловатой руке.

— Какая милая наивность… Гнев проходит так же быстро, как летняя гроза, которая делает воздух свежим, а землю — плодородной. Не страшись ненависти — страшись равнодушия. Мой двоюродный брат — никогда не забуду его глаз при последней встрече! "Отвратительная старая карга!" — читалось в них. Он даже не поцеловал меня на прощанье, хотя всё, чего я лишилась, было отдано ради него, ради нашей любви…

— Какой жестокий человек! — воскликнула я.

— Нет, не смей так говорить, глупое дитя! — впервые за всё время её голос сделался резким, а пальцы, охватившие моё запястье, сжались. Она силой потянула меня за собой. — Он заслужил лучшей доли, и она у него будет! Наши семьи издавна запятнаны предательством. Со времён Чёрной Нити мы — отщепенцы и люди, лишённые чести. Будь проклята милость Сына Пламени, сохранившая нашим предкам жизнь на подобных унизительных условиях! Сколько усилий понадобилось моему милому, чтобы достигнуть высочайшего положения, тебе и не вообразить. Какая женщина не пожертвует всем ради такого человека? Впрочем, отложим этот урок на будущее. Мы пришли. Снимай одежду, девочка.

— Зачем?

Я переступила высокий порожек и ойкнула, по колено погрузившись в воду, прозрачную до совершенной незаметности.

— Вот за этим, — засмеялась мико, развязывая на себе пояс дрожащими пальцами. — Сделаешь ещё пару шагов — окунёшься по плечи. Ты ведь хочешь подойти к ней, верно? Рассмотреть получше?

Изваяние Богини притягивало мой взгляд, удерживая его на себе. Даже сейчас я не могу передать своих чувств.

— Она прекрасна! — выдохнула я, избавляясь от одежды и даже не замечая, как та опускается на дно Родникового Святилища. — Теперь подойти можно?

— Конечно, дитя моё. Но сначала разреши показать тебе нечто важное. Смотри.

Наставница извлекла откуда-то чашу, чёрную и влажно блестящую.

— Это подарок моего возлюбленного, первый и… последний, — она любовно провела пальцем по дальнему краю, затем резко дёрнула руку, и я охнула: острая кромка вскрыла запястье, словно хорошо заточенный нож! — Не бойся, девочка. Я привыкла, и это почти не больно. Во всяком случае, не так больно, как видеть на дне его лицо… Но долой воспоминания! Анноси владел ей по праву, старик сам вручил диковинку времён Чёрной Нити своему придворному летописцу. А тот подарил её мне, ведь именно мой клан некогда привёз эту чашу с острова, ныне известного как Хикко… Она очень древняя, дитя моё, и воистину бесценна. Дай руку!

— Вы же не собираетесь… ах!

Струйка моей крови смешалась с тёмной лужицей на дне.

— Прости, это было необходимо. Заклятье на крови — самое сильное. Оно позволит передать тебе всё, как родной дочери. Ступай же за мной!

Зачарованная её словами, я окунулась в воду по самые плечи, и вскоре мы стояли по обе стороны от статуи.

— Старость и юность, — провозгласила мико, — подобны двум ликам луны, отливу и приливу, смерти и рождению. И лишь Богиня являет собой вечность. Скрепи узы крови, госпожа, до тех пор, пока мой дар, мои чувства и мои знания не перельются в эту чистую душу без остатка!

Мы воздели чашу над головой богини. Две руки — моя и наставницы — встретились на гладкой прохладной поверхности. Я закрыла глаза, отдаваясь волшебству этих слов, ощущая силу, могучую, но благую, переполняющую тело. И неизмеримую радость, едва вмещающуюся в сердце.

Никогда больше не буду я одинока!

— Кагура…

Кто смеет чинить препятствия? Не вмешивайтесь! Вон отсюда!

— Ясумаса!!!

Крик заставил меня поднять тяжёлые веки, смеженные в сладкой дрёме. Бледное, как мел, лицо в обрамлении растрёпанных волос. Взгляд, исполненный ужаса, боли и омерзения. Химико.

— Ясу… родной!

Она кидается прочь, вниз по ступеням.

— О… вы убили его!!!

Я смотрю в глаза наставнице, та выглядит потрясённой, но все её чувства, столь явственно проступившие в тёмных провалах глаз, не идут ни в какие сравнения с моими. Кагура…

— Как ты могла? А я поверила… Будь ты проклята, старая карга! — Мне хочется ранить её смертельно, отвращение к себе и к ней заставляет струиться в жилах яд вместо крови. Только сейчас я вспоминаю про чашу, и хватаю её обеими руками, чтобы разбить, уничтожить, нанести вред…

Но вместо этого плюю и выплёскиваю содержимое в морщинистое лицо.

Хотела ли она усмехнуться или заплакать? Оправдаться или нанести ответный удар?

Теперь не узнать.

Золотая стрела, слиток боли и ненависти, отшвырнула меня к стене, словно куклу. Огромная лисица оскалилась, прежде чем вцепиться ведьме в горло и выволочь её на ступени. Как добычу, положила она безжизненное тело к ногам возлюбленного.

Тот даже не шевельнулся, чтобы принять дар.

Тогда она взвыла и накинулась на жертву, рыча и терзая её, разрывая на части, пожирая и превращая в ничто…

Когда потоки воды из потревоженного Святилища смыли тёмные пятна, ярость уступила скорби. Маленькая женщина упала на бездыханное тело, гладя мёртвого по лицу и шепча что-то отчаянное.

Шатаясь, я приблизилась и села рядом. Мне было безразлично, убьёт она меня или пощадит.

— Он умер. А я съела человека, и нисколько о том не жалею, — произнесла, наконец, она. — Я бы и тебя убила, но сил не осталось. Живи. Мне всё равно.

— Мне тоже.

Я протянула было к ней руку, но она увернулась, зарычав на меня, как зверь, защищающий детёныша. И тут я вспомнила.

— Тебе не всё равно. Ты забыла о ребёнке!

— О! — она прижала руки к животу. — Ребёнок… Но кем он родится теперь, после того, что случилось сегодня?

— Кем бы он ни родился, лишь от тебя зависит, каким он вырастет. Ведь именно в детях к нам возвращаются те, кого мы, казалось, утратили навеки, — молвила я, вставая. Химико взглянула на меня так, словно видела впервые, и я ещё подивилась, откуда в голове подобные мысли, свойственные скорее мне-прежней, чем мне-настоящей. Но времени на размышления не было. Знакомый голос напевал на ухо что-то утешительное, видения роились перед глазами, и Кагура… нет, Богиня влилась в моё тело, подобно бушующему потоку, увлекая меня за собой.

Будто со стороны, раздались мои слова, когда я поманила Химико вверх по ступеням. К изваянию той, что смеётся, несмотря на всю боль этого мира.

— Она всегда забирает, чтобы вернуть — и так вечно, вечно… Взгляни ей в лицо, сестра — неужели не видишь, как она милосердна? Ведь где смерть — там и жизнь!

Не представляю, что заставило меня поместить тело господина Татибаны в источник. Возможно, мико и впрямь успела передать часть знаний. Или сама Богиня действовала мной?

Так или иначе, но жизнь вернулась к возлюбленному моей подруги. Таинство, которое нельзя передать словами — вот, что это было. Он зашевелился и пробормотал что-то невнятное, Химико кинулась к нему на грудь, а я… я отошла в сторону, кутаясь в насквозь промокшую одежду и дрожа от холода и муторной слабости, подступающей к горлу.

Мы рассказали всё, умолчав лишь об одном — смерти Кагуры. Мне было слишком тяжело вспоминать об этом, а кицунэ, должно быть, боялась признаваться господину Татибане в том, как утратила всё человеческое.

Кроме этой тайны, ничто не должно было омрачать наше существование. И всё же частенько я ловила себя на мысли, что наши отношения с Химико никогда не станут прежними, и сбегала от счастливого семейства в Родниковое Святилище. Нежный голос унимал мою боль, напевая песни под музыку капель, и я открывала ему самые сокровенные глубины сердца.

Чаша отыскалась у стены, целая и без единой выщербинки. Я думала оставить её Богине, когда мы отправимся в путь, но в последний миг прихватила с собой, втайне от остальных.

На память о несчастной старухе, так и не сделавшейся моей наставницей.

И на горе — потому что со временем, втихомолку заглядывая внутрь, стала видеть я страшную картину: покалеченное тело, раздираемое на части острыми зубами.

В такие мгновения бежала я прочь от друзей, боясь лишь одного: причинить вред. Татибане, Химико, малышу. Жажда мести утихала, стоило мне остаться в одиночестве, теперь целительном; ложилась на дно и замирала до следующего раза. Не знаю, что заставляло меня разворачивать свёрток вновь. И как я могла быть настолько трусливой и жалкой, чтобы таить эту муку от окружающих…

Дальнейшее вам известно. Хитростью я вынудила господина Хитэёми увезти меня с собой, оставив друзей в крепости Хоруи. Думала, с ним будет легче, безопаснее для тех, кто мне дорог. Я ошибалась. А цена ошибки оказалась непомерно высокой.

Я винила чашу в том, что укрылось внутри моего собственного сердца, проросло корнями в мою собственную душу. А бедная вещица только накапливала ненависть, выплёскивая её мне в лицо, как пригоршню горькой воды.

Заглядывая в неё, я видела себя.

Распрощавшись с друзьями (на требования оставаться в лагере или хотя бы в хвосте обоза Ю только пожимал плечами, явно замыслив что-то своё), я вернулся к Кенске.

— Простите, господин Огата… Вы, смотрю, уже ноги без меня стоптали? — слегка виновато поддел я командующего гарнизоном, в нетерпении мерявшего шагами вершину холма. — И от пригорка, того и гляди, одна кочка останется…

— Вам всё шуточки, а на это полюбуйтесь! — старик свёл и без того сросшиеся брови, указывая куда-то вверх, в ночное небо.

Как — всё ещё ночное?.. Наступит или нет это злосчастное утро?!

— Недобрый знак, — пояснил Кенске в ответ на моё хмыканье. — День на дворе, а солнца и не видать. Люди стали шептаться, будто вы себе его забрали в единоличное пользование, на плечо посадили. Что за напасть… государь?

Я только головой покачал. Что тут скажешь?

Значит, все чувствуют неладное. Хотя такое сложно не заметить. И, если Кенске на время забыл о почтительности, режущей непривычный к ней слух — что говорить об остальных?

Правление может окончиться, и не начавшись. После такого-то предзнаменования!

Откуда-то из глубин памяти всплыли нелепые, напыщенные строки:

"… в день восшествия на престол первого императора клана Пламени случилось великое знамение…"

Кто это писал? Мунэо-но Анноси, будь он неладен! Рассказ Мэй-Мэй стал последним росчерком туши в начертании «заговор». Человек, скрывавший свою принадлежность к клану Металла и… двоюродный брат и любовник Кагуры из клана Воды. Что ж, такое возможно: все, кто противостоял Повелителю, были изгнаны на север, в Тоси, где смешались меж собой, объединённые общим унижением. Чтобы в будущем их потомки могли возвыситься вновь, отрёкшись от родства. Достойный же способ избрал этот мерзавец — просеивать древние сплетни, льстя и одновременно внося зерно смуты в почву, удобренную несостоятельностью последних правителей. А я ещё считал придворного летописца ничтожеством, только и умеющим, что пресмыкаться перед императором, выдавая сомнительные успехи за великие достижения. Тогда, развлекаясь чтением на подъезде к Кёо, я и помыслить не мог, что круг замкнётся, и Хитэёми-но Кайдомару снова будет нетерпеливо поглядывать на ворота, мусоля в памяти строки, выдернутые из какой-то сказки:

"Пять дней царила тьма на улицах Овары — новой столицы, основанной Повелителем. Двор был в смятении, и многие предрекали правлению несчастливую судьбу…"

Какой пустяк — разобраться, кто стоит за всеми слухами и наветами, лживыми заверениями в том, что Алая Нить крепка как никогда, и трусливыми шепотками, подтачивающими её волокна. И всего-то понадобилось влипнуть в тёмную историю, совершить путешествие на север, погостить на Острове Бессмертных, в Средоточиях Сил и во дворце Морской Девы, а затем — в других уголках Империи, едва не погибнуть и стать убийцей, обрести друзей, врагов… и себя. А ещё — принять мир таким, каков он есть. Во всей его красоте и убогости, богатстве и бедности, чистоте и грязи, любви и ненависти, жизни и смерти…

Как далеко надо уйти, чтобы увидеть находящееся под самым носом! Не в виде разрозненных частей, а целостной картины.

Кошмарные видения, терзавшие дядюшку. Кагура, едва не прикончившая меня страхом во сне и наяву. Мунэо, её честолюбивый родич, ради которого влюблённая женщина была готова страдать, стареть, убивать, с каждым шагом приближаясь к собственной смерти. Проклятие, направленное на его злейшего врага — моего отца, даже не подозревавшего, какую угрозу он представляет для мнимого простолюдина, и устремившееся на меня — самое дорогое, что у него осталось. Утрата сил, взрослые глаза на девичьем лице, первые морщины. А что в награду — разве только чаша, на тёмном дне которой — память и боль?..

Но кто поддерживал Мунэо в его честолюбивом стремлении? Смог бы выходец, как все ошибочно полагали, из низов, сделаться знатным человеком и приблизиться к престолу без согласия Верховного Судьи и одного из министров — Левого, ответственного за распределение средств казны, награды и возвышения? Ответ — нет. А у каждой услуги есть цена.

Исаи-старший, вознамерившийся управлять несчастным императором с помощью страха, и нашептавший ему про загадочного ханьца с улицы Поздних Хризантем. Беспечный молодой человек, тем не менее, выполнивший поручение правителя… и вместе с другом сорвавший лицемерный замысел. Но поздно: первая жертва уже была принесена. Принц Таката. Нелепая история про отравление рыбой.

"А что с хозяином харчевни?"

"Зарублен на месте доверенным слугой принца, а семья — изгнана…"

Скверным малым был средний принц, едва ли заслуживал верности — а всё же, убийство есть убийство. Кто-то своевременно избавился от свидетелей, на которых и свалил вину. Затем…

"Не сам Исаи-но Кадзи себя жизни лишил, рука младшего брата меч сжимала". Как вовремя Исаи-но Нобору, Верховный Судья, покарал предателя! Вот оно, то самое неуловимое сходство, что беспокоило меня в Оваре — к сожалению, недостаточно сильно и долго. Кто нашептал дядюшке услать излишне ретивого троюродного племянника, а также его друга, служившего под началом Мунэо-но Анноси, подальше от Дворцовой Площади? И от юмеми заодно избавиться.

Землетрясение тоже пришлось весьма кстати. Узнаю ли я, своей смертью умер принц Тоомаро, сменивший Исаи-но Кадзи на посту Левого Министра или кто-то слегка подтолкнул руку судьбы? И что случилось с наследником, юным принцем Коори? Так или иначе, результат был достигнут: император не выдержал вечного страха, ослабел в борьбе с ним, сделался уязвимым для чужого влияния…

Но существовало ещё такое препятствие, как Верховный Военачальник, мой брат, верный долгу и клятве. Пропажа семейной печати в Тоси, как раз накануне нападения бумажных сикигами. Моё таинственное право первородства, перетянувшее опасность на себя. Любовник, не поцеловавший стареющую женщину на прощанье, и уехавший в Центральную Столицу на подмогу сообщникам, от которых получил срочный приказ возвращаться. Правитель при смерти, изменники наготове.

Ах, брат, если бы ты знал, по какому тонкому ледку разгуливал там, на севере! Должно быть, тебя спасла только болезнь тёмной мико — упадок сил после отпора ки-рина, возмущённого вторжением в мой сон. Её собственные страх и неуверенность. Как всё переплелось-перемешалось…

А затем до Тоси доковыляли мы, и Хономару отодвинулся на задний план. Впрочем, если бы не Мэй и не Химико — кто знает?..

Обманутое доверие Мэй (а ведь старуха открыла тебе самое сокровенное, её искренность не служила коварству и была предана не менее жестоко), отчаянье Химико и неизбежное зло, последствий которого, также, было не избежать…

— Тогда чего мы стоим, господин?! Ворота сами не рухнут!

Я опомнился — Кенске повысил голос, непочтительно теребя меня за плечо.

— Думаю, как перелететь через них, — отшутился было я и умолк на полуслове, потрясённый очевидностью решения.

Перекладина, потрескивающая от жара. Покосившиеся опоры. И огромная птица, взмахивающая пламенными крылами в ночном небе.

"Всего лишь видимость", — сказал Ю.

Да, видимость. Но какая!..

— Вы ошибаетесь, господин Огата, — улыбнулся я собеседнику. — Ворота рухнут сами.

Взятие Южной Столицы прошло не по плану, разработанному некогда Хономару, однако моей заслуги в том не было. Ну, почти.

При виде «Хоо», спустившейся с небес (огненная сики наслаждалась происходящим, изображая гнев до того воодушевлённо, что едва на плечо потом заманили), противники мигом переметнулись на нашу сторону. Больно хотелось стражникам да простым воинам, пускай и верным семейству Исаи, портить отношения с богиней-покровительницей родного клана! Дураков не нашлось, хотя попасть в дивную цель, которую представлял молодой человек, возглавляющий передовой отряд и отмеченный сияющим ореолом, было легче лёгкого.

А жители Кёо — те и подавно ликовали, мигом проникшись тёплыми чувствами к Радужной Нити и новому правителю, посланцу Огнекрылой, избавившему их от сомнительных радостей осады.

Люди падали ниц, я мысленно честил себя обманщиком… но это лучше, нежели чувствовать себя убийцей. Значительно лучше!

Не судьба мне полюбоваться на Южную Столицу. Ночная мгла скрывала красоту города, хотя подданные отныне и темноту толковали в мою пользу: мол, пока не выжжено гнездо изменников, укрывшихся в Зимней Резиденции, день не наступит. Надо ли говорить, что войско миновало Алые Врата, изрядно преумножившись в числе? Тотемаки с подручными собирали добровольцев, набивающихся в дружину, суматоха оставляла мало времени на раздумья. А поразмыслить следовало.

Верховья Усеикавы до того самого места, где расположена столица, представляют собой узкий поток, ревущий меж крутых отрогов. Южнее — голые скалы, по которым прыгают разве что серны да охотники на них. Уж никак, не могучее конное воинство.

К императорской резиденции имеется также многодневный обходной путь через святилище, воздвигнутое на противоположной стороне озера, но это тропа для паломников, а не для дружины. Переправляться через Ти? Лёгкими прогулочными барками, обычно причаленными со стороны дворца? Смешно…

Так что горная дорога, начинающаяся от Алых Врат и поднимающаяся к дворцу, изрядно петляя под отвесными скалами — единственная, пригодная для наших целей. Именно ей мы пользуемся дважды в год при переездах из одной столицы в другую.

И, конечно же, она хорошо просматривается сверху! Лично я на месте Исаи счёл бы легкомысленным не подготовиться к появлению незваных гостей, когда сама местность к этому располагает.

Гонец, отправленный с поручением в конец обоза, управился быстро. Оно и к лучшему — перепуганные кони шарахнулись к самому обрыву! Продвинься мы чуть дальше, где дорога заметно сужается…

— Фуурин, разведай, что там наверху! — крикнул я смутной тени, описавшей круг над нашими головами за пределами пятна света. Та утвердительно ухнула и скрылась из виду. Наверно, единственное существо, которому темнота не в тягость.

— Сто-ять! — зычно оповестил Кенске; приказ покатился к хвосту отряда.

— Как считаете, на этом отрезке нам ничего не угрожает? — решил я посоветоваться с опытным воякой.

— Рановато для засады, я бы заманил подальше. Выставил небольшой отряд обречённых лучников за каким-нибудь поворотом и целое войско разместил по вон тем останцам, что над дорогой нависают.

— А ещё камней наготовил, — добавил я. — В темноте от них больше толку, хотя кто там будет целиться…

— Под обстрелом голову вбок поворачивайте, государь! — в который раз напомнил мне Кенске. — Крылья шлема — какая-никакая, а всё ж защита.

Да помню… Свет сикигами делает меня отменной целью.

— Постараюсь не забыть. Скажите, господин Огата: каковы наши действия, если мой пернатый разведчик действительно обнаружит засаду? Плохо себе представляю. Прорываемся под ливнем стрел и каменным градом?

Но ответ не понадобился. Издалека донеслись звуки боя. Сначала одиночные вопли, затем свистящее пение вестников смерти, лязг металла, отрывистые приказы и крики. Засекли Фуурина? Спасайся, малыш — не рискуй понапрасну! Хотя с чего бы затаившемуся войску поднимать шум из-за одной совы?

— К бою! — взревел могучий старикан. — Луки наизготовку!

Я достал оружие, мимоходом согнав с плеча пламенную сики. В кого целиться, куда целиться?! До хребта, откуда раздаются крики — не менее двух полётов стрелы! Ещё и Кенске выехал вперёд, заслонив меня от невидимой пока опасности и притиснув к каменистому уступу.

А ведь они всё ближе… Решили напасть, раз уж выдали себя?

Кто же тайный союзник, скомкавший вражеские планы?

Когда какой-то мешок, дико вопя и размахивая руками, рухнул на дорогу впереди войска, я уже догадывался. Но поверил не раньше, чем увидал его противника. А затем ещё одного… сколько же их?!

Сияющая птица, до этого бестолково мечущаяся и пугающая лошадей, закричала, словно услышав мою просьбу. Каждый взмах крыльев делал их всё шире, всё длиннее, и вот уже служительница Хоо раскрыла над нами огненные ладони, озарившие дорогу лучше тысячи факелов. Правильно! С такими союзниками, как эти, и врагов не надо…

— Фуурин!!! — заорал я, потрясая луком. — Ты их привёл! Призвал свой народ!

— Не знаю, кто такой Фуурин, но привёл их другой, — донеслось сверху. Я задрал голову, на всякий случай спрыгивая с лошади и вжимаясь в скалу.

— Кто это?

— Друзей не узнаём! — прокричали в ответ. — А ещё остротой взора похвалялся!

— Так отсюда тебя не видно, Ясу! — восторженно завопил я. — Спускайся! На крыльях прилетел, что ли?

— Именно! Погоди, сейчас мои ребята чужих ребят утихомирят, и спущусь. Попроси светлую ками, чтобы выше хребта не поднималась.

— Господин Татибана, много вас там? — подал голос Кенске, до того настороженно прислушивавшийся к нашим переговорам.

— Сколько в крепости гарнизона оставалось — весь забрал. Простите, что вашего ведома не спросил, господин командующий!

Тот только выругался. Ну да, оставить Хоруи без присмотра — редкостной наглости решение. Неужели и Химико с ними? Потом спрошу.

— Кажется, основные силы повержены, — раздалось сверху, и немедленно был отдан приказ: — Вяжите всех, кто бросил оружие! Пушок, лети сюда. Спусти меня вниз. Спусти, а не сбрось!

Они всегда так поступают…

— Ну, дорвался! — хохотнул я, вовремя подхватив катящегося по склону друга и сжимая его в объятиях. — Сбылась мечта детства, повоевал! Ох, и проворный ты малый! Где рать собрал, на Фунао?

— Это ты у ханьца своего спроси, где такие пташки водятся, — посоветовал Ясумаса, отдышавшись и обменявшись с Кенске поклонами. — А уж умные какие да исполнительные! Им скажешь — они сделают… в большинстве случаев. Люди и то медленнее соображают.

Да, видел бы ты этих пташек на родном острове…

— Постой, так это Ю их призвал?! — опомнился я. Ну конечно, кому бы ещё они подчинились? Странно, что вообще это сделали. И не пытаются продолжить охоту на новую добычу.

Умница сики, береги наших!

— Во сне объявился, стоило вам уехать. Как тогда, в Кёо! — шёпотом поделился со мной Татибана. — И наказал дождаться подкрепления. Правда, гарнизон от такого подкрепления поначалу чуть было со стен не рухнул — но потом ничего, освоился. Химико бывает такой убедительной, да и сам я… А где господин верховный военачальник? — спросил он уже в полный голос, озираясь по сторонам.

— Позже, Ясу, — при упоминании брата усталость навалилась на плечи. Быстрей бы всё закончилось… — Наверху всё спокойно? Можно двигаться дальше?

— Конечно. — Он пристально посмотрел на меня, но расспрашивать поостерёгся. — Ваши люди, господин Огата, отлично справятся и без меня. Нару за главного. Дельный парень, со всякой тварью общий язык находит.

— А что с… этими? — осторожно спросил Кенске.

— Вы про сов? Присмотрят, чтобы поганец Исаи воздержался от дальнейших проявлений гостеприимства. А пленники полежат да поразмыслят о тщете всего сущего и дворцовых переворотов — в частности. Рядовой ты или сотник — а думать о последствиях надо!

— Тогда поехали, — согласились мы, и войско продолжило наступление, а успокоенная сики вернулась мне на плечо.

Очень хотелось извлечь Ю из повозки и немного потрясти, выясняя, какие ещё приятные неожиданности он заготовил, но не напрасно этот хитрец болтался в самом хвосте. Знал, что моё место — впереди, и никуда я отсюда не денусь.

Озеро Ти блеснуло из холодного тумана, когда лошади совсем притомились. Должно быть, Шестой День Дзю Благодарения близился или уже наступил. Сложно сказать…

Слегка расслабившись, мы с другом неспешно обменивались новостями, но теперь умолкли, осматривая подходы к цели. К счастью, эти места я узнаю с закрытыми глазами.

Вот протока с добротным мостом через неё, соединяющая озеро и Усеикаву. Нетронутая ветром гладь, в ясный день синяя, как цветы на склонах, оправляющих драгоценный камень вод. Сейчас, в темноте, она кажется таинственно-густой, цвета той самой чаши.

И чёрная тень с крышами-крыльями, распростёртыми в объявшей мир ночи. Перейти протоку — копыта гулко стучат по упругим доскам — и вот она, Зимняя Резиденция, в окружении высоких стен. Ни один огонёк не горит. Но едва ли мятежники мирно спят.

— Прибыли, — объявил Кенске, не торопясь спешиваться и отдавая приказы подручным. — Тройное оцепление! Чтобы птица не… то есть, чтобы мышь не проскочила!

Как выяснилось позже, одна мышь, всё-таки, проскочила…

 

Глава 15

Любовь

(Шестой День Дзю Благодарения, 499-ый год Алой Нити)

На берегу Ти есть немало укромных местечек, что скрываются между отрогов, спускающихся к озеру. Там любят уединяться парочки, хотя сам я, будучи вечно занятым начальником охраны императорских покоев, знаю об этом лишь понаслышке. Что бы там ни утверждали завистники в лице Ясу…

В одной из таких ложбинок мы и надумали держать совет. Вызвали Мидзасиру и прочих командующих, расселись на камнях, по-лягушачьи холодных и мокрых, заодно вознамерившись перекусить… но не тут-то было.

— Переговоры!

Какого-то человека со связанными руками втолкнули в круг наших факелов. Облачённый в алый сокутай юноша споткнулся, выпрямился, и я узнал Аосу. Моего собрата по службе, только в Оваре.

— Вы!

— Сын Пламени любезен к тем, чьё грубое вторжение иной воспринял бы как вызов, — недрогнувшим голосом ответил изменник. — Он не опустился до того, чтобы вкладывать свою волю в уста простолюдина!

Как же, знаем! Предатель — что сломанная вещь, которой никогда не будешь доверять, как целой. И избавляются от предателей, как от мусора. Как же тебя сломали, парень?

— Сын Пламени? Последним правителем Алой Нити был ваш родной дядя, доверявший вам как немногим, — отрезал я. — Зачем вы переметнулись на сторону Исаи? Что он посулил?

— Господин Хитэёми-младший действительно уполномочен задавать вопросы? — посланник обвёл взглядом совет. — Признаться, мне велено говорить с верховным военачальником!

— Правитель желает лично слышать оправдания мятежников, — с кривой усмешкой заверил его Мидзасира, незадолго до этого назначенный на место брата. — Так что не испытывайте его терпение, Вака-но Аоса.

— Правитель? Который из вас, господа? — повторяя мои интонации, переспросил юноша, и я невольно восхитился его самообладанием.

— Истинный, — буркнул я, жалея, что отправил сики порезвиться на воротах замка. Конечно, это устрашающее зрелище и побудило неприятеля к немедленным переговорам, но сейчас её присутствие бы не помешало. Расслабился, привык к помощи свыше!

Аоса воззрился на меня, явно заподозрив обман. Пожал плечами и благоразумно обратился ко всем собравшимся.

— Сын Пламени, законный наследник Алой Нити по праву брака, повелевает вам сложить оружие. Зачинщики мятежа, Хитэёми-но Хономару и Мидзасира-но Сэй, понесут справедливое наказание, но высочайший гнев минует их семьи, в настоящее время находящиеся под покровительством императора. В противном случае да падут вечный позор и проклятие на тех, кто расплатился жизнью своих родичей за измену!

Кто-то охнул, а я внезапно вспомнил лицо Хоно, исказившееся, когда я спросил о родных. Семья… Почему мне не сказали?! Или никто и не знал? А противник только рад объявить во всеуслышание, словно именно огласка свяжет нам руки. Как похоже на Исаи — мерить других по себе!

"У Мидзасиры тоже к ним счёт", — обмолвился брат. Вот, что это означало. И вы собирались осаждать Кёо, брать приступом Зимнюю Резиденцию? Готовились заплатить эту цену?

Но я не готов! Пускай на самом деле Хитэёми-но Хидэ вовсе не отец мне, и мало ласковых слов я от него слышал. Пускай сестра всегда предпочитала Хоно. Но отдать их жизни ради победы — значит, проиграть битву более страшную.

Потому что тогда на трон сядет мерзавец почище Исаи-но Нобору.

— Переговоры на то и переговоры, чтобы исход их удовлетворил обе стороны, — глубокий голос Ю заставил меня вздрогнуть — до этого юмеми сидел молча, мы даже поругаться не успели, как подтянулись все остальные. — Будучи советником истинного правителя (все посмотрели на меня, я кивнул), предлагаю самозванцу отпустить заложников в обмен на собственную жизнь, остаток которой можно провести с пользой — например, замаливая грехи в храме…

Ага, так они и согласились!

— В противном случае, — продолжил мой друг, — резиденция будет взята без потерь с нашей стороны, поскольку мы превосходим вас численностью и военным опытом, не говоря уже о поддержке самой Хоо. И тогда не ждите прощения! Как видите, — подытожил он, — моё предложение выгоднее предложения Исаи — все останутся живы!

Кто-то из командующих заворчал: мол, не следует миловать преступников, но большинство обратилось ко мне, ожидая окончательного решения. Я снова кивнул, чувствуя себя лодочкой, пущенной по быстрой реке. Сделалось тошно. Не правитель, а болванчик, способный лишь повторять за другими. На то и нужны советники да министры, и всё же…

— Что ж, — пожал плечами Аоса, — господин предполагал подобный исход. Со мной был мешок — пожалуйста, принесите его сюда!

Сердце пропустило удар, я незаметно вытер вспотевшие ладони. Не хочу знать, что там внутри, не хочу! Но придётся.

Мне показалось, или Аоса виновато посмотрел на меня, развязывая верёвку? Рука Ю как бы случайно коснулась моей. Боги, только не сестра, только не сестра!

Ясумаса выругался, когда посланник извлёк из мешка отрубленную голову и поднёс к факелу, а я сначала выдохнул в облегчении — волосы были короткими, и лишь затем дёрнулся, узнавая.

Бедный мой Дзиро… Почему из всех избрали именно тебя? Доверенного слугу, получившего в награду за преданность ужасную смерть. Из-за меня, только потому, что верховный военачальник уж точно признал бы это лицо…

— Будьте вы прокляты, — тихо сказал я, поднимаясь с места. Все встали, словно по приказу. — Убив моего доверенного слугу, беспомощного старика, вы нанесли мне личное оскорбление. Не будет пощады! — совет одобрительно зашумел, и мне пришлось повысить голос. — Но не будет и осады! Хватит невинных жертв. Всё решит поединок.

— Что ты мелешь?! — шипение раздалось за моей спиной, и я, опасаясь вмешательства советника, поспешил договорить.

— Я, истинный правитель Радужной Нити, вызываю на честный бой самозванца Исаи-но Нобору, бывшего Верховного Судью Овары, чтобы судьба и смерть рассудили, кому из нас быть императором. Пусть обе стороны принесут клятву прекратить раздоры с гибелью одного и подчиниться победителю! Таково моё слово, и я требую довести это до сведенья Исаи. Отказ же будет расценен как трусость, недостойная претендента на престол.

— Безумец… — скорее ощутил, нежели услышал я стон Ю. Прости, мой ки-рин! Тебе тоже суждено подчиниться. Я помню, что говорил Тигр. Прости — не могу поступить иначе! А игрушкой в чужих руках делаться не хочу!

— Обязательно донесу ваш ответ до слуха господина, — поклонился Аоса — ниже, чем прежде. — И передам его решение. Я могу идти?

— Да. Постойте! Почему вы… с ним?

Некоторое время юноша колебался, отвечать или нет, однако произнёс:

— Потому что, в отличие от вас, у меня не было выбора.

Я устало покачал головой и вновь опустился на холодный камень. Прежде и сам так думал. Повезло: нашёлся тот, кто сумел доказать обратное.

— Самообман. Выбор есть всегда, и скоро вы это поймёте. Вы свободны, Аоса. И, — я оборотился к остальным, — оставьте меня наедине с советником. У нас мало времени.

Ю сидел на камне притихший, обратив лицо к тёмной глади озера. Ожидал чего угодно, от колкостей, скрывающих беспокойство, до открытого "не пущу!", но только не этой молчаливой отстранённости.

— Сердишься? — я положил ему руку на плечо. — Прости.

— Нет, не сержусь, — сдавленным голосом произнёс он, и я пожалел, что заговорил с ним — горло вдруг сжалось, словно в ответ, и я сел рядом, закрыв лицо руками. Не знаю, по ком лились слёзы: по Дзиро, брату или по тем немногим, что ещё живы, но, быть может, скоро покинут меня? А может, по Ю, несчастному моему ки-рину, обречённому служить убийце…

Никаких сомнений: мне не победить! До этого дня всё шло гладко благодаря множеству взаимосвязанных случайностей, за которыми скрывался тщательно продуманный план моего советника. Пускай не всегда ставившего новоиспечённого императора в известность — действовал-то он во благо страны, а не меня! И все его усилия оказались перечёркнуты несколькими опрометчивыми словами. Предоставить решение судьбы государства… чему? Случаю! Чести предателя. Делу, в котором моя слабость уступает лишь моей глупости. Поединку!

Только почему сделанный выбор всё равно кажется единственно верным?

— Будем страдать или думать? — Ю напоследок шмыгнул носом, но голос звучал уже бодрее. — Во-первых, немаловажен вопрос, насколько твоё предложение понравится Исаи…

— Он подлец, но не трус — иначе бы удовольствовался местом Верховного Судьи, — возразил я. — В отличие от него, я никогда не слыл хотя бы сносным бойцом, уж Аоса не преминёт доложить об этом. Так что Исаи обрадуется, можешь мне поверить! Ему лет сорок, он тяжелее меня, выше, и руки, как у обезьяны — до колен.

— Зато у него меч обычный, а у тебя…

— …малый, — оборвал я попытки меня ободрить. — Короче на треть. К тому же, мерзавец хорошо отдохнул, а я несколько дней в седле провёл, каждая жилка криком кричит! Не уверен, что выдержу хотя бы несколько взмахов, прежде чем выроню тати и засну на поле боя, унизив противника напоследок.

— Так вздремни сейчас! Враги подождут, им торопиться некуда.

— Некуда? А мне?!

— Кай. Если твоих родных пленили в Оваре, то держат уже несколько дзю, и день-другой ничего не изменят. Успокойся. Я всё понимаю, но тебе действительно надо поспать.

— Искупаться мне надо!

Слёзы приносят опустошение пополам с сонливостью, но не когда ты взбудоражен предстоящим боем. Глаза слипаются, а сон не идёт. Да и маловато времени. Только рассудок затуманю, а он мне нужен ясным. Ледяная водичка — то, что надо.

— Ты это всерьёз?! — всплеснул рукавами Ю, наблюдая, как я привожу слова в действия.

— Умирать — так чистым, — проворчал я, безуспешно дёргая завязки доспеха. — Сам затягивал — сам и распутывай! И попроси у Кенске лишнее одеяло.

Юмеми хотел что-то возразить, но только махнул рукой и принялся помогать со шнурами. Боги, как в этом драться? Руки не сгибаются!

Когда советник удалился, напоследок пригрозив убить меня собственноручно, если я сунусь в воду прежде, чем он раздобудет что-нибудь тёплое, я присел на сложенные в кучу доспехи и сосредоточенно уставился в воду.

— Риэ! — мой зов, едва слышный, казалось, проник в самые глубины — туда, где, по преданиям, обитает русалочий народ. Мелкая рябь пошла по поверхности. А может, это ветер заигрывал со мной? — Приди, Риэ! Приди!

— Зачем она тебе? — прошелестел тихий вопрос откуда-то сзади, и рябь исчезла.

— Чтобы не оставлять долгов, — ответил я, нехотя оборачиваясь. И вскочил. — Вы!

Женщина в зелёной накидке с улыбкой смотрела на меня. Норико из семьи Кото.

Я медленно приблизился к матери и обнял, опасаясь, что она окажется бесплотным видением. Напротив — руки были прохладными, но живыми, такими мягкими и нежными… От волос пахло корой и хвоей — аромат, знакомый с детства.

— Отец обыскался вас, — пробормотал я, зарываясь носом в густые чёрные пряди. — В Мире Живых, в Тэнне, даже в Макаи — нигде не нашёл! А я не догадался и после встречи в сухом лесу. Ведь дом ваш отныне — там, в Средоточии Роста и Увядания? Это вы замолвили за меня словечко перед Драконом, мама?

— Ты о многом не догадался, Кай, — ласково сказала она. — Я просила не только за тебя, но и за себя. Быть рядом с сыном, помогать, поддерживать — о чём ещё мечтает каждая мать? Присматривать ненавязчиво, — она рассмеялась, — исподволь. Прости. Светлячки — вредные, упрямые создания! Ты так забавно сердился, когда я пряталась к тебе в волосы — и только взгляни на себя сейчас! Поступаешь так же…

— Мама! Боги, и это вас я честил всеми словами! — в изумлённом раскаянии я прижал её к себе ещё крепче. — Но вы столь открыто предпочитали мне Юки… Защищали на Фунао, привели к нам… Кстати, что с ней?

— Волнуешься? Это хорошо… Ничего, скоро объявится, — искоса глянула на меня мать. — И не смей ревновать к моей будущей невестке, неблагодарный!

Сказать, что я обомлел — это ничего не сказать…

— Она хорошая девочка, — поспешила заверить меня Норико, как будто это всё объясняло. — Добрая, умная, красивая, воспитанная… Что касается мелких недостатков — вас, мужчин, всегда надо немножко обманывать, иначе о продолжении рода можно и забыть. Но с тобой она, пожалуй, будет честнее, чем с другими — и счастливее. А уж ты с ней будешь счастлив и подавно!

— Мнения жениха, как водится, никто не спрашивает! — ко мне, наконец, вернулся дар речи. Это же надо: притвориться светлячком и замышлять у меня за спиной самое страшное — супружество!

— А ты против? И можно подумать, твой радужный дружок больно твоего мнения допытывается, — едко ответила мать. Вот так, взяли мои камешки в захват…

— Но она ещё дитя! — возмутился я, решив зайти с другой стороны.

— Девушке почти шестнадцать. Я вышла замуж, будучи на два года младше, — строго напомнила моя родительница. — Не ищи оправданий — лучше признайся себе самому, что она тебе по сердцу и ты просто боишься ответственности. Мальчик мой, это ведь не Империя, а всего лишь жена… К тому же как правитель ты можешь завести, сколько душе угодно!

Я содрогнулся от такого соблазнительного предложения. Благодарю, матушка! Смотришь на вас и понимаешь: одной женщины — не достаточно, а более, чем достаточно! Решено. Сяду на престол — первым делом искореню обычай навязывать императору бесчисленную армию дочерей и племянниц!

Что касается Юки — неудивительно, что она пришлась вам по душе! Два дзори, левый да правый… Интригантки.

— Кстати, вот и советник, лёгок на помине, — вздохнула Норико, отстраняясь от меня. — А я так много хотела тебе сказать! Береги себя. Внук ушёл раньше, ты — единственная надежда. Может, для кого-то государство и на первом месте, но для меня — ты. И… я люблю тебя!

Быстрый поцелуй в щёку — изумрудный огонёк выпорхнул из кольца моих объятий, весело заплясал над головой, нырнул за ухо. Теперь рука не поднимется выгнать…

Когда вернулся Ю с одеялами — целых три выпросил — я ничего не рассказал. Должна же и у меня быть от него тайна! Хоть одна. Две сохранить не получилось.

— Ты что без меня задумал? — накинулся он, едва отдышавшись после спешки и тяжёлой ноши. — Стоит отвернуться — он по русалкам?! Надо было подождать, не вмешиваясь, чтобы тебя укусили разок-другой — мигом бы охоту отбило!

— Я вовсе не с этой целью!

— Да понял, — юмеми присел на камень. Наклонился, захватил горсть мелкой гальки и стал бездумно швырять в воду. — На сердце тяжко, вот и шутки дурацкие. Так зачем тебе Лиэрилли? Думаешь содействия попросить?

— Наоборот. Хочу расплатиться, пока не поздно.

Я по примеру друга сгрёб в ладонь немного камешков, сжал в кулаке, а затем осторожно раскрыл пальцы. Вот она, родимая, среди гранита затесалась. В темноте и не скажешь, что синяя.

— Опять дарами разбрасываешься, — заворчал ки-рин, но попытки остановить не сделал.

— Да, боюсь, что Угорь обидится. Но так уж заведено: долги принято возвращать.

Я размахнулся и швырнул жемчужину как можно дальше от берега. Услышал слабый плеск — или мне показалось? Она была такая крошечная — драгоценная частичка Моря.

— Это тебе, Риэ, — тихо проговорил я. — Спасибо, что помогла моим друзьям! Не знаю, горячее у меня сердце или нет — наверно да, раз толкнуло на столь безумную выходку… Надеюсь, хоть кому-то она пойдёт на пользу! Да и прежний хранитель жемчужины, Хикэй, со мной бы согласился. Возвращайся к Морской Деве, и пускай твой народ заслужит прощение!

Волна ударила в берег, докатилась до самых сапог — будто в глубине озера проснулось и вздрогнуло что-то огромное, могучее. И тишина. Долгая. Я разулся, скинул одежду, вошёл в ледяную воду по пояс. Едва не завопил, окунаясь с головой…

И, только выбравшись на сушу, растёртый жёстким одеялом и умелыми руками Ю, почувствовал, что ответ, всё-таки, был мне дан.

Синяки и ссадины исчезли. Даже глубокий порез на ладони — и тот зажил. Усталость покинула тело, унеся с собой страхи и сомнения.

— Сиди наверху! Поняла, моя хорошая? Освещай двор и ни в коем случае не лезь под руку!

Сики согласно гукнула и вспорхнула на шпиль, к золочёной фигурке своей покровительницы. Помоги мне, Огнекрылая!

Проезд в резиденцию был открыт — столбы, к которым крепились массивные ворота, рухнули внутрь. Надеюсь, никого не придавив. Эх, не о том думаю!

Мы пропустили вперёд две сотни лучников, и всё же я с трудом удерживался, чтобы не поглядывать на стены и волнистые края крыш. С любой могла сорваться оперённая смерть. Надо ли говорить, что крылатое войско Ясумасы получило недвусмысленный приказ наблюдать за порядком и гостеприимством, но первые стрелы это не остановит, а целью буду именно я…

Когда за нами вошли дружинники Кенске, уверенности слегка прибавилось. Теперь даже здесь, в резиденции, мы превосходим мятежников числом. Надеюсь, они хорошо это понимают? Молча отступили, по чьей-то команде освободив подмостки — деревянные настилы на высоких столбах, предназначенные для размещения стрелков внешней охраны. Ступеньки, едва заметно прогибаясь, ведут наверх. Ох, и дурак я, что настоял сражаться у всех на виду! Отсюда до земли — три моих роста. К счастью, есть резные перила. От защитников они оберегать не предусмотрены и от ветра не защищают (а тот, как нарочно, аж свистит, как перед бурей), но хоть вцепиться при падении можно…

Мы заняли все пять лучей, сходящихся от стен к центру — сказать по правде, положение не самое выигрышное. Между двух огней — вооружённой луками стражи на крыше замка и стрелков на стенах, его окружающих. Одна надежда на совиный народ да честь изменников… призрачная надежда!

Кто-то машет с галереи. Хитэёми-но Хидэ, и женщина рядом — сестра, заменившая мне мать. По бокам — вооружённая охрана. Если победит Исаи — выполнит ли обещание, отпустит ли родных?

Барабаны.

Для кого-то — победа, для кого-то — смерть. А для кого-то — зрелище! И память. Кто бы ни одержал верх, Великие Записи сохранят всё: нарастающий рокот, тьму, скрывающую солнечный лик, широкие огненные крылья, распростёртые над чёрной тенью-замком… И человечков, замерших друг напротив друга там, где три луча встретились высоко над землёй, образуя ровную площадку перед Небесный Входом. Тем самым, которым пользуются император и знать. С противоположной стороны замка есть ещё Малый Небесный Вход, нижние же, в основном — для прислуги, и красивыми именами не наделены…

— Исаи-но Нобору, — я кланяюсь первый. По привычке — младше!

— Хитэёми-но Кайдомару? — будто не меня он отправлял за таинственным ханьцем! Да мы и раньше встречались с этим массивным человеком, всем своим видом олицетворяющим постоянство и незыблемость Закона. Какая насмешка…

Его лицо словно вырублено из камня — нет, не грубое. Скорее, твёрдое, хотя рот полногубый и вялый — семейная черта, у старшего брата была выражена сильнее. Младшему достались вся воля и ум.

— Я уважал вас, господин Исаи, — вырывается у меня, достаточно тихо, чтобы не слышали воины, свои и чужие. — Пусть наши семьи не ладили, но вы всегда казались мне достойным человеком. Я спрашивал Аосу, что толкнуло его на предательство. Вас — не буду, и это — последняя услуга, которую окажу.

— Услуга истинному правителю от самозванца? — его зычный голос разносится за пределы стен. Умение вести речи в суде, будь оно неладно! — Взгляните, мои подданные, на происходящее, если колдовство не ослепило ваши глаза, не выжгло сердца! — рука указывает вверх, и каждый подчиняется, поднимает голову к шпилю. Это человека все привыкли слушать. И слушаться. — Великая Тьма — лишь знак того, что вы не видите истины. Но я вижу. Вы пошли за частью и лишились целого. Но долго ли продлится преклонение перед обманными чарами? Поля ваши оскудеют, рис перестанет родить, и вы ужаснётесь вечной ночи, тогда как свет… свет больше не возвратится! Он отнял его незаконно! Есть ли у одного человека права на то, что принадлежит всем? Они, эти права, так же справедливы, как и его притязания на престол!

Ага, вот теперь ближе к делу… А то я уж было решил, что устами Верховного Судьи вещает Мунэо-но Анноси! Интересно, где он?..

— Так вы считаете мои притязания необоснованными, господин Исаи? Каковы же ваши?

— А вам неизвестно, юноша? Я наследник прежнего правителя, законный супруг его дочери, принцессы О-Хисы.

— И с каких же пор принцы уступают дорогу мужьям своих сестёр?

— Вы глумитесь, Хитэёми-но Кайдомару! Насмехаетесь над горем, подкосившим нашу семью…

— Вы о принцах Такате и Тоомару, убитых по вашему распоряжению?

Где-то за стенами ухнула сова. И — мёртвая тишина; только холодный ветер продолжает оплакивать неуспокоенные души.

— Что?! — судья очень искренне удивился. — Что это, клевета или безумие? Как вы смеете обвинять, не предъявляя доказательств?

— Доказательства найти непросто, однако нет ничего невозможного, — бросил я. — К примеру, стоит поискать семью того злосчастного хозяина харчевни, казнённого за мнимую провинность. Или жертв землетрясения, якобы погубившего принца Тоомару. Также существуют письменные свидетельства вашего приказа поймать младшего принца, спасшегося бегством.

— Уверен, эти свидетельства — плод вашего больного или преступного воображения. И принц Коори вовсе не бежал. — Исаи в недоумении пожал плечами и тяжело вздохнул. — Бедный мальчик, совсем дитя… У меня есть подписанный им отказ от власти, ибо сердце несчастного от природы очень уязвимо, и потому принц предпочёл мирским волнениям уединение в храме. С таким здоровьем — единственно правильный выбор…

— Только я его не делал!

Звонкий голос хлестнул пощёчиной, меняя цвет лица судьи. Мы разом обернулись.

Таким я помнил юного принца Коори — тщедушный юноша, сейчас облачённый в простой доспех латника вместо узорчатых придворных нарядов. В правой руке — шлем, левая судорожно цепляется за створку двери — широко распахнутой, окованной железом двери Небесного Входа. За спиной у мальчика — несколько воинов, тати бросают торжествующие огненные блики, но в серых глазах наследника — пламя куда более яркое.

Такой я запомню Коюки. Перепуганный чумазый зверёк, случайно прибившийся к нам на Фунао. Сомнительная спутница, полезная помощница, «сестрёнка», верный друг. Девушка-загадка. Так вот, почему истинный облик ки-рина не нанёс вреда твоей душе там, в Чертогах Химэ…

Наследный принц Алой Нити. Ко-ори, лёд. Ко-юки, лёгкий снег.

Хорошая шутка, матушка. Только почему мне не смешно? Почему так больно, мама? Будто что-то пообещали, нашептав на ухо нежным голосом, а затем ударили по лицу. Наотмашь, ледяным осколком… что струится — кровь? Слёзы? Показалось. Или нет?

Я сморгнул с глаз холодную капельку, и щёку клюнула новая. Маленькая звёздочка зимы упала на ладонь. Как рано. Зачем? Почему именно сейчас, почему?!

А юный негодяй наслаждался всеобщим ошеломлением. Неторопливо приблизился к нам — всего-то пять шагов сделать, но как он шёл! И как улыбался! Мальчишка… А я её… его мышонком называл. Змеёнок!

— Так вы утверждаете, почтенный родич, что я отрёкся от престола? На каком же основании? Не припоминаю, чтобы делал подобное заявление. И, раз уж речь пошла о доказательствах моего бегства и его причинах…

Тонкие пальцы извлекли из-за пазухи знакомый бамбуковый футляр. Сняли крышку, передали мне. И содержимое — тоже.

— Начертания, сделанные рукой моего отца, узнают многие из присутствующих. Прошу вас, господин Хитэёми — зачитайте вслух!

"Коори, дитя моего сердца — не медли…"

Свист у самого уха и вскрик; бумаги отброшены, и мне плевать, что с ними. Только одно имеет значение — подхватить его. Удержать, привлечь к себе, опустить на землю. Успеть вовремя.

Чтобы увидеть стальной край "падающей звезды", торчащий из залитого кровью горла.

Ничего я не успел…

Он умер мгновенно — раньше, чем удивился или испугался. Как брат.

Я бережно положил Коори на деревянный настил и шагнул к Исаи. Краем глаза видел суматоху внизу. Тени, мечущиеся над крышей и стенами. Несколько стрел, пущенных в нашу сторону.

Слышал гневные крики и вопли ужаса, лязг металла.

И никого не замечал, кроме человека, замершего передо мной, побледневшего, с трясущимися руками.

— Он быстро умер. Вы — нет.

В поединке берёт верх умелый, — считают неопытные бойцы.

Удача на стороне счастливого, — говорят победители, утрачивая юношеские заблуждения.

Справедливость торжествует, — думают те, кто живёт одной надеждой.

Но что остаётся слабому и неумелому, от которого отвернулась удача, которого предала справедливость? Ничего, кроме ярости и решимости отомстить.

Я двинулся к Исаи, на ходу вытаскивая меч из ножен. Короткий, подарок брата. Ты ведь жаждал крови, Хоно? Так испей же!

— Вини Мунэо, не меня!

Напал, как только приблизился. Слова пусты, не важно, кто метнул звезду. Чем быстрее всё закончится — тем лучше.

Тати легко обходит мою косигатану, когда я делаю первый выпад, заведомо безрассудный — и всё же я его делаю. Ладони не хватает, чтобы достать живот, а моё запястье кровоточит.

— Сначала руки пообрубаю, щенок!

Он теперь держится увереннее — видит, что зацепил. Боли нет, но надолго ли? Только бы не выронить меч, только бы удержать!

— Убийце не видать престола!

— Неужели? Поединок честный, — шипит он, несколькими взмахами заставляя меня отступать и отступать. — Окружающие не в счёт! Мальчишка мешал нам обоим!

— Тем, кому мешают люди, нельзя доверять страну!

Правый локоть скользит по перилам. Неудобно. Буду пятиться, пока не упрусь в дверь Небесного Входа, а потом?

До этого не доходит: спотыкаюсь, и судья пользуется случаем — чудом отбиваю его тати перед тем, как упасть на что-то большое и мягкое. Тело. Без разницы, чьё — клинок занесён снова, и удар будет последним.

Глаза не закрываю. Время замедлилось — говорят, так и должно быть.

Тень справа. Исаи тоже успевает заметить, отклониться — и меч, набрав ход, проносится в волоске от плеча. Перекатываюсь.

Когда говорят, что хуже и быть не может — не верьте. Хуже всегда есть, куда.

— Не-ет! Не суйся!

Защитник тяжело дышит, сам едва на ногах держится. Мчался. Безоружный. И не способный пролить чужую кровь — только врагу откуда знать? Он оборачивается к Ю…

— Исаи!!!

Всё, что можно сделать из лежачего положения — это кинуть меч. Не на землю — в противника. Придерживая за острие, толкнуть обеими руками. Словно палку в детской игре "кто дальше забросит" — потому что сдался он мне, если…

Доспехи о-ёрой плохо защищают лицо и шею — не зря Кенске советовал поворачивать при обстреле голову набок. От полоски же отменно заточенной стали, со свистом рассёкшей воздух…

— Добро и зло всегда возвращаются, — тихо проговорил Ю, бледность затопила лицо. Я поднимаюсь и молча смотрю, как жизнь покидает тело человека, убившего Дзиро и Юки. Или Коори… какая теперь-то разница?..

Скажу пару слов этому… и надо позаботиться о теле принца. Хорошо, что стрелять перестали — наверно, сопротивление подавлено. Быстро. Тишина — все смотрят на нас. И пускай смотрят, я с ним тихо поговорю!

— В драку зачем полез — усыпить не мог? Ты же божество, что за дурость?!

— Не мог. Ты бы не простил такое вмешательство.

— Что?! Я бы одно не простил — твою смерть!

— Нет. Видел бы собственное лицо там, на совете! Тогда-то я и понял: не знаю, с каких пор, но важнее блага страны для меня не потерять… тебя. — Юмеми преодолел расстояние меж нами и схватил меня за плечи, я почувствовал, как дрожат его руки. — И ведь это почти случилось! Выполняя свой долг советника, руководствуясь пользой дела в ущерб твоим чувствам, принимая «разумные» решения, я приобретал императора, но терял друга.

— Но…

— Не перебивай, сам запутаюсь! Хотя, наверно, уже нет — выбор сделан. И лишь будущее покажет, верный или ошибочный. — Он заглянул мне в глаза, и на какое-то мгновение заставил забыть о потерях. — Кай, дорожить кем-то — значит оберегать не только его жизнь, но и сердце: гордость, самолюбие, веру в собственные силы, порывистость, чистоту — все те многочисленные свойства, хорошие или дурные, что делают человека человеком. Прости, раньше я этого не понимал.

— Ох, Ю, — я обнял его — так крепко, насколько позволяла раненая рука, — и за что я тебя люблю, такое совершенство? Не покидай меня, никогда! Говорят, только утрата заставляет понять, какое место в нашей жизни занимал ушедший. Ты всегда будешь на первом, помни об этом!

— Несчастное государство, которому достались такой император и такой ки-рин, — вздохнул юмеми, не скрывая довольства в голосе.

— Думаю, не хуже прочих, — возразил я. — Уж как-нибудь справимся. Больше-то некому. И… надо отдать последние почести принцу. Ю, почему он скрытничал?! Почему?

— Ты меня спрашиваешь? Ему этот вопрос и задашь!

На мгновение я уставился в лицо друга, затем опрометью бросился к неподвижному телу, к которому уже шли по настилу несколько человек. Неужели жизнь не покинула тебя?!

— Коори! Держись, мышонок! Эй, носилки сюда!

Кровь стоит в ямочке горла — не понять, бьётся жилка или нет. Главное, не вытаскивать орудие убийства. Металл отворяет Кровь. Но он же и запирает! Или течь уже нечему?

— Ты ответишь за смерть принца!

Оборачиваюсь: это Кенске пинками подгоняет невысокого толстого человечка. Лицо бывшего придворного летописца серое, как старый моккан, даже алые отблески пламени не оживляют его. Ещё живой, но уже мертвец.

— Постой, Огата. Духи смерти слетаются на падаль. Если принц выживет, я… он заменит смерть изгнанием.

"Если Коори поправится, кем станешь ты?" — шепчет подленький голосок, я вскидываюсь на Мунэо, но губы предателя шевелятся в молитве. Неужели это мои собственные мысли? Какая мерзость…

— Есть здесь хоть один лекарь?! Ю!!! — лоб ещё тёплый, только в волосах запутались снежинки. Редкие белые звёздочки тают под моим прикосновением, оставляющим кровавые следы. Бедное дитя, бедное глупое дитя, не доверявшее никому…

— Посторонитесь, пропустите госпожу! Да не толкайтесь вы, разольёт!

Женщина? Наверно, сестра принца и вдова изменника.

— Пожалуйста, уйдите… — слова замирают у меня на губах, а едва заметная зелёная искорка мечется в воздухе, выделывая бешеные круги над головой принца. — Мэй?

— Богиня отправила посланника — я пришла. Подержите, господин Кайдомару!

Просьба, больше смахивающая на приказ — и в моих руках чаша, до волнистых перламутровых краёв заполненная прозрачной жидкостью. Не умеешь ты, Ю, вещи прятать…

— Что в ней?

— То, что дарует жизнь. Мне надо сосредоточиться.

— Простите.

Насмешка судьбы или пророчество? Всё-таки он существует, эликсир бессмертия! Существует!

— Если госпожа Мэй-Мэй воскресила меня водой из Родникового Святилища, то и озёрная сгодится, я так думаю.

Ясумаса становится позади девушки, ободряюще смотрит на меня. Да ведь это он прокладывал ей дорогу! Что ж, в руках целителя простая вода — лучшее снадобье. Богиня, помоги ей! Изначальные Силы, сотворившие наш мир — явите чудо своим детям!

Глаза закрыты, губы тихо шепчут… нет, напевают. Пальцы, смоченные в чаше, тычутся в застывшую маску смерти, спускаются вниз, к горлу… совсем детское, кадыка — и того нет, немудрено было за девушку принять… цепляют за острый металлический выступ… не надо!!!

— Она знает, что делает, — ладони Ю у меня на плечах. — Доверься ей, ведь она — светлая мико!

Но я чувствую: что-то идёт не так. Кровь… как много крови! Ключом бьёт, и ладони Мэй, черпающие покрасневшую воду горсть за горстью и поливающие рану, уже алые.

— Богиня, помоги мне! — вскрикивает она, открывая глаза, умоляюще глядя на нас. — Помогите, кто-нибудь! Не получается…

Молния и смех Кагуры. "Тьма, переполняющая сердце, да исторгнется и воссияет!" Без остатка выпила всё, старая ведьма! Тьму, свет, силу. Пока вернётся, и вернётся ли?

"Присутствие ки-рина и его избранника усиливает волшебство…" — детский голосок журчит, насмешливый и грустный одновременно. А ведь я знаю, кто ты, Богиня, жестокая в доброте и милосердная в гневе! — "Нелепо отвергать то, что способно принести пользу".

Мы с Ю переглядываемся и понимаем друг друга, как в Юме; горячие ладони ложатся поверх моих. Там, на севере Фунао, наше единство отняло множество жизней — пускай хотя бы одну подарит здесь, на юге! Мы ведь онмёдзи, в конце-то концов. Когда вместе.

Слова не нужны. Встаём, поднимаем чашу высоко над головой, и поток воды падает на подставленные руки Мэй — но, омывая их, он уже не красен — нет, радуга сверкает над ним, словно в солнечный день. На лице Ю — разноцветные блики. Откуда столько света?!

Радостные возгласы вокруг. Да это тьма рассеялась, и люди ликуют, обнимают былых противников! Задираю голову, чтобы увидеть последний взмах пламенных крыльев перед тем, как птица взмывает вверх. Прощай, предвестник солнца! Но если одно волшебство подействовало, то…

— Очнитесь, Коори-сама, — я смеюсь, глядя, как недоумённо он хлопает глазами, серыми глазищами Юки. — Негоже наследному принцу Империи спать на подмостках!

Он смотрит на меня, так пристально, что слёзы начинают струиться по щекам. Разве я сказал что-то дурное? Разве чем-то обидел?

— Простите…

— Нет, это вы меня простите! Хватит лжи, хватит обмана, я задыхаюсь от него с первых дней жизни. Я не принц!

— Но…

— Послушайте же, и не перебивайте хоть раз! — Коори даёт мне знак, и я поднимаю его на ноги, слишком тяжелы доспехи для хрупкого тела и души, едва вернувшейся с той стороны. Что происходит, неужели ещё не всё? — Дядюшка Кенске, господин Татибана, господин Мидзасира, — он подзывает всех, кто поднялся к нам. — Я хочу открыть правду. Шестнадцать лет назад Сыну Пламени, да проходит его путь в Свете, боги даровали дочь. Но ками приносят счастье не по рангу. Прислужница покойной императрицы родила сына, и поначалу детей перепутали. Императору объявили о рождении наследника, а, разобравшись, побоялись признаться, да и честолюбие младшей супруги противилось этому. Всем известно, что уже тогда отец невзлюбил принца Тоомару, а Таката с детства был недалёким. Ах, если бы я родилась мальчиком! Или осталась в чужой семье…

Но увы, ками распорядились иначе. Мой кровный брат умер спустя несколько дней, и матушка вернула меня к своей груди, убоявшись прогневить Небесную Владычицу и презрев опасность разоблачения. Вы даже представить не можете, на какие ухищрения пришлось ей пойти, чтобы вырастить принца из маленькой девочки! Тётушка находилась при мне неотлучно, мать запугивала немилостью отца, ками, Они, стоило только мне оговориться. Я научилась лгать во всём — в словах, движениях, даже в мыслях.

Не знаю, насколько далеко она продумала мою жизнь — её собственная прервалась слишком рано. А я, десяти лет от роду, оказалась в ловушке, боясь утратить любовь отца да и, чего уж скрывать, собственное благополучие. Сын Пламени не щадил изменников, а худшего предательства нет, чем предательство со стороны близких.

Он сокрушался, сетуя на слабость моего здоровья, хотя для своего пола я росла вполне крепкой. Приходилось ссылаться на недомогание всякий раз, как дело доходило до иных занятий, нежели науки и верховая езда. В седле без разницы, мужчина ты или женщина!

И всё же он выделял меня среди сыновей, чем одновременно радовал и огорчал. Я так его любила! Это для вас он был правителем, а для меня — отцом, самым лучшим в мире. В последние дни он проявлял ко мне особое внимание, и я часто порывалась признаться, но так этого и не сделала. А потом было поздно.

"Коори, дитя моего сердца — не медли…"

Я помню каждое начертание в той записке, что держите вы, господин Мидзасира — торопливой и, вместе с тем, подробной. Смерть принца Тоомару заставила отца прозреть, увидеть истинных зачинщиков. Вам, Мунэо-но Анноси, и впрямь было чего опасаться — ваше имя стояло среди перечисленных в ней имён заговорщиков на первом месте. Не Исаи был главным — вы! Но пускать стоило огненную стрелу, а не звёздочку. И в свиток, а не в меня. Хотя откуда вам было знать, что препятствием к престолу я действительно не являюсь?

Теперь можете судить, если сочтёте нужным. Я не отрекалась от того, что всё равно никогда не могло стать моим. Но если отказ склонит вас на сторону господина Хитэёми — то я буду молить принять его, вашего истинного правителя. Как будто человек, обладающий божественным правом, нуждается в поддержке слабой женщины, никаких прав не имеющей…

— Никаких прав? — вмешался я, опасаясь, как бы девочка не наговорила лишнего. Девочка — всё-таки, девочка! Будь у меня хоть миг остановиться и подумать, я сам бы догадался, после всех перипетий нашего с ней путешествия. И разве могла обознаться моя мать, мудрая Норико? Ни в этом, ни в прочем! — Одно право у вас уж точно есть, как у всякой женщины. Право ответить «да» или "нет"!

Все ахнули, Юки — тоже. Спрошу потом, которое из имён она предпочитает…

Ну да, поспешно. Ки-рин вечно попрекает меня торопливостью, а толку? Делать предложение — как в ледяную воду прыгать, надо быстро. Чтобы не успеть испугаться холода… или отказа.

— Подумайте, госпожа. Император из вас, конечно, не выйдет — а вот императрицы лучше не найти. И… я люблю вас. Даже не знаю, что бы делал, окажись вы принцем…

Юки покраснела и потупилась, а я вдруг понял, что сказал чистую правду. И это оказалось так внезапно и так… ожидаемо! Какая, всё-таки, сложная штука! Приязнь, понимание, дружба, влечение, родство. И, с другой стороны — страх, искушение, обман, боль, смерть… Из тысячи слов складывается одно единственное — «любовь». А мы лишь выбираем, что видеть в ней: правду светлого дня или истину тёмной ночи…

Родители, Хоно, Дзиро… Сацки, Ясумаса, Мэй, Юки, Ю — имена моей любви. А как зовут вашу?

— Г-господин Хитэёми, — пролепетала девушка, и я улыбнулся, уже зная, каким будет ответ.

Послесловие

Жизнь

(Третий День Древа Месяца Светлой Воды, 3-ий год Радужной Нити)

— Не спишь? Можно войти?

Странный вопрос, учитывая, что голос раздаётся в моей голове. Значит, я в Юме. Следовательно, сплю. Какого ёкая тогда интересоваться?!

Я открыл глаза и зябко поёжился. Оставил сёдзи приоткрытыми, а ночи ещё такие холодные… Пока теперь пригреюсь и засну!

— Не сердись, дело есть.

Фусумы зевнули и пропустили юмеми внутрь. По своему обыкновению, тот осторожно выглянул в коридор, убеждаясь, что проникновение в опочивальню императора осталось никем не замеченным. Охрана мирно посапывает на посту, не теряя при этом бдительного вида. Со стороны и не скажешь, что дрыхнут. Питомцы Кенске, лучшие из лучших… Знал бы старик, как ими распоряжаются — здороваться бы перестал.

— Твои дела мне давно знакомы, — проворчал я, сдвигаясь на футоне. Покрывало сам возьмёт, не в первый раз. — Опять наседают? Даже после того случая?

— И откуда столько людей с противоестественными наклонностями? — привычно посетовал Ю, устраиваясь рядышком. — Дождёшься, Кай: приму постриг в храме! Чтобы никто не вламывался в комнату посреди ночи, в непристойном виде и разя перегаром наповал.

— В мою вламываются — и не ною, терплю!

— Я не пил! И одет… более-менее. Дай покрывальце, холодно!

— А мне — жарко? Пока не лёг — будь другом, прикрой окно.

— Уже лёг.

В опровержение только что сказанного несчастный скиталец поднялся и задвинул сёдзи, вытеснив лунные лучи за пределы опочивальни. Хорошо. Уютно. Тепло… с левого бока.

— Как правитель, ты просто обязан предпринять решительные меры, — проявил настойчивость незваный гость, мстительно стягивая с меня покрывало.

— Ну что, созрел на охрану? — хмыкнул я, уступая своё имущество почти без боя и разворачивая запасное, лежащее в ногах.

— Охрану? В которой тоже найдётся любитель острых ощущений? Благодарю! — капризно протянул Ю. Укутавшись, он, тем не менее, не прекратил посягательств, только теперь им подверглось изголовье. — Кто-то, значит, будет мирно спать в моей мягкой кровати, а я — делить подстилку на полу с человеком, который всю ночь вертится с боку на бок?!

— А ты его усыпил да на кровать уложил? — восхитился я гостеприимством друга.

— Нет, конечно! — огрызнулся тот. — Где свалился, там пускай и рассвет встречает. Нянчиться ещё с ним! Я сегодня немилосердный. И вообще, дай поспать, утром рано вставать. Помнишь?

Я застонал. Ещё бы не помнить! Ханьское посольство, будь оно неладно! Ю обещал поддержку, но найти общий язык с изворотливыми торгашами из Срединной Страны — задача, по моему мнению, невозможная. То есть, язык найти ничего не стоит, да только потом выясняется, что пошлины на ввоз товаров из Хань снизились вчетверо, высочайшее дозволение подписано твоей собственной рукой, а советник страшно ругается и уговаривает на время закрыть порты, сославшись на опасность цунами, которых в последнее время нет. Как, впрочем, землетрясений и пожаров. Зато есть гости из дальних стран!

— Может, императорское присутствие не обязательно? — безнадёжно спросил я. — На что мне Министр Правой Руки, спрашивается?

— Мы, ханьцы, народ наблюдательный и хорошо подготовленный к любой неожиданности! — гордо ответствовал тот. — И наши лисы — не чета вашим, простодушным. Эти достойные люди раскусят госпожу Безвременник, стоит ей показаться в приёмных покоях, и обличье почтенного старца её не спасёт! Я на одном амулет приметил, с остроухой фигуркой. Сам продавал подобные, только в виде статуэток…

Я вздохнул. Когда полгода назад скончался Татэ-но Мияго, человек верный, но пожилой, я по горло был занят восстановлением отношений с Хикко и отмахнулся от поиска нового министра, которого и выбирать-то было не из кого. Пришлось пойти на обман: разыграть чудесное воскрешение незаменимого соратника, в роли которого выступила Химико. Татибана возражал, ссылаясь на то, что матери положено присматривать за ребёнком, а не государственной казной, но в глубине души гордился высоким положением супруги. Та же на диво хорошо справлялась и уверяла, что не допустит в хранилище ни одного листочка монетника. А уж как приятно избавиться от склок при дворе, чаще всего порождаемых несогласием Правой Руки с Левой! Мои министры всегда договорятся полюбовно… Конечно, мера эта временная, надо подыскивать надёжного человека с головой на плечах. Маленький Татибана-но Ясумаро растёт непоседливым, скоро за лисёнком понадобится глаз да глаз. Сколько ещё семейство Левого Министра сможет скрывать природу и необычные способности наследника, если мать останется во дворце, исполняя обязанности Правого?..

Как всегда, с Ясумасиного отпрыска мысли перескочили на ожидающееся прибавление в моём собственном доме. Через пару месяцев, между прочим! Лишь бы не было жарко, Юки ужасно переносит жару. Надеюсь, если родится девочка, жена не провернёт со мной семейную шутку? Я заранее предупредил, что обрадуюсь кому угодно. Несколько раз предупредил, на всякий случай. Родится мальчик — назовём в честь Хоно. Может, хоть это примирит меня с Хитэёми-но Хидэ, оплакивающим смерть любимого сына.

С императрицей тоже бывает ой, как непросто. Но любовь — и впрямь, сложная штука, с этим нужно смириться и воспринимать как данность. Я даже Кадзи выучился кормить с рук! Павлина, которого Юки лелеет в память об отце. При ней окаянная птица ведёт себя тихоней, но стоит хозяйке отвернуться… Землетрясение, сволочь, пережил. Переворот. Меня уж точно переживёт…

— Хватит вздыхать!

— Можно подумать, тебе это когда-либо мешало! — огрызнулся я.

— А сейчас мешает. Усыпить?

— Подожди. Напомни мне следующей ночью…

— А ты что, и следующую проведёшь здесь? — мой друг даже приподнялся на локте от удивления. — А как же любезная супруга? Не пускает?

— Сам себя не пускаю, — окоротил я излишне любопытного советника. — Кто говорил, что ворочаюсь? А ей отдыхать надо.

Кроме того, за женой найдётся, кому присмотреть. Самое тяжёлое — выдворить светлячка из супружеских покоев, когда за Юки присматриваю я сам…

Остальные Дары ведут себя куда скромнее — вероятно, потому что ими я пользуюсь по назначению, и только. Когда с Черепахой переговорить надо, когда с Огнекрылой ханьского сливового вина выпить. Жемчужина больше не показывалась, чему я, признаться, безмерно рад. Хотя Дракон утверждает, что выбор, сделанный мной на Хорае, всё же предполагает полноценное участие всех пяти Сил, и, рано или поздно, она даст о себе знать. И если существует третий путь, помимо Разрушения и Созидания — то это путь Гармонии. Радужная Нить.

Жаль, в повседневной жизни не всегда всё радужно…

— Тогда я одежду-то занесу! — предвкушение в голосе юмеми настораживало, но возражать я не стал.

Значит, тоже замыслил полюбоваться на "оттиск с печати" — выяснить, как обстоят дела на дальних берегах Империи. Вдвоём-то значительно проще, чем поодиночке. Вдвоём мы — онмёдзи!

По поводу Фунао переживать не надо — Фуурин прилетает и щедро делится новостями с ки-рином и Юки. Возмужал птенец, в людях разбираться стал, а меня недолюбливает по-прежнему… Квенг-ва тоже безропотно подчинился новому правлению. Единственный остров, на котором я так и не побывал, даже во сне! Зато туда сплавал Ясумаса, хороший меч привёз. Себе. А я подожду возвращения Мэй с клинком-Хономару. Что-то она задерживается на Гингати. Поветрие давно в прошлом, и с тех пор от светлой мико ни весточки! Надеюсь, Хоно защитит свою вечную невесту. Маленькое счастье, горькое — но другого-то не дано.

А вот с влиятельной госпожой О-Таю надо держаться начеку. У полномочного посланника, в котором не признать диковатого паренька с мыса Хидари-те, я выведал, что наместница безмерно огорчена укреплением священной императорской власти на Острове Престолов, и соглашение с Долинами только укрепляет её в мысли о самодостаточности. Надо намекнуть, кому она обязана этим соглашением! Точнее, чему. Бумагам, в которых описывалась болезнь, угрожающая Хикко с Островов Млечного Пути. Чересчур независимые подданные мигом присмирели перед лицом бедствия и явились в Иву с головами зачинщиков. Чему способствовали и байки о том, как сама Гора оказала честь людям наместницы и укрыла от погони. Кошки, по своему обыкновению, остались в тени. Но стоит ли удивляться, что госпожа О-Таю разбирается в столичных делах не хуже меня самого?

А я ещё святилище в их многохвостую честь отгрохал — на подъезде к Южной Столице Кёо, напротив Алтаря Сердца! Правда, молятся там не только Нэко-мате… каким только ёкаям ни молятся! А в прошлом году пышную процессию затеяли, в масках кошек и крыс. Подношения оставляют. Даже удивительно, насколько быстро утверждается волшебство в повседневной жизни. Должно быть, потому, что таилось, но не исчезало никогда… Как морской народ, с которым мой советник мечтает возобновить торговлю.

Наместница же О-Таю — опасный противник. Надеюсь, сумеем договориться! Хикэй как-то обмолвился, что тайное задание, с которым она отправляла его в Долины, выполнено, и это неким образом связано с паррэ из подгорных глубин. Простые смертные используют его в качестве кремня, а они собираются как-то иначе. Больше мы с юмеми ничего путного не выудили, но сведения с тех пор накапливаем. Ещё чего не хватало, развалить Империю на маленькие слабые острова-государства, которые поглотит не Хань, так Лао…

А послы от соседей — тут как тут. Примеряются! И как раз сейчас, когда жизнь только-только налаживаться стала, не прошло и двух лет. Надо ж было дядюшке довести страну до такого упадка! Из дворцов-то нищеты не видно, особенно, если глаза прикрывать…

Конечно, с Юки я досадой не делюсь. Девочка сама всё отлично понимает, поддерживает во всех начинаниях. Императрица! Хотя устойчивое мнение среди народа, что жена моя до замужества и впрямь являлась принцем — то есть, мужчиной — заставляет призадуматься, кем же считают верные подданные моё императорское величество? Ответ неутешительный. В лучшем случае, онмёдзи. В самом лучшем случае.

Ничего, вот родится наследник или наследница!..

— Ты не спишь? — я прислушался к дыханию у самого уха и решил, что нет. — Давно хотел спросить…

— Всё, Кай! Моё терпение лопнуло. Здоровый сон — основа всех благ! Иначе я за себя не ручаюсь, а за твоё благополучие — и подавно!

"И так всегда", — успела мелькнуть досадливая мысль, прежде чем я провалился в мир, полный играющих радуг и чудесной музыки. — "Чуть что — сразу спать! Какая может быть жизнь, если до сих пор непонятно, как открывались эти… несча-астные…. ворота в доме по улице Поздних… Хризантем…"

Но ки-рин не ответил, по-прежнему ревностно оберегая и мой сон, и свои тайны.

КОНЕЦ 22.07.2006-30.03.2009