Сдавленный со всех сторон другими пассажирами метро, Сильвестр перебирал в памяти и обдумывал события последней недели, заполненной дискуссиями и спорами по поводу рукописи Братта. Все в издательстве соглашались, что книга плохо написана, а высказанные в ней идеи отвратительны. И тем не менее, хотя один из редакторов все еще сомневался, двое других были за то, чтобы купить рукопись, и еще один, давний совладелец фирмы, утверждал, что при должной презентации и продуманном маркетинге эта книга именно в силу своего содержания может стать бестселлером. По единодушному мнению, к книге необходимо было написать предисловие. Поначалу заметки Сильвестра вызвали интерес, но за спорами о том, как лучше рекламировать книгу и распространять ее и какой должна быть суперобложка, о них вскоре попросту забыли. Старший редактор полагал, что следует торопиться, поскольку „Нерроулейн энд Джинкс“ не собиралась складывать оружие, и поэтому кому-то следует как можно быстрее вылететь в Соединенные Штаты для подписания соответствующего контракта. Притиснутый на совещании к чужим спинам, Сильвестр вдруг ни с того ни с сего вспомнил, что Джинкс из „Нерроулейн энд Джинкс“ имел когда-то интрижку с дочерью старшего редактора и, как поговаривали, вел себя при этом непорядочно.

Было высказано мнение, что поскольку Сильвестр был первым прочитавшим рукопись и уже встречался с Браттом, то именно ему надлежит снова ехать, и если все пройдет нормально, он должен написать предисловие, а если необходимо, то и вообще переписать всю книгу заново.

Сильвестр решительно отказался ехать. Он оказался у Братта только потому, объяснил он, что Джон не смог покинуть Лондон из-за приближающегося Рождества, к тому же у его ребенка был день рождения и так далее. Он вынужден отказаться и потому, что пристрастен — ему совершенно не понравились ни рукопись, ни тем более ее автор. Он не сможет быть объективным. Кто-то после этого сказал: „Похоже, что он прав. Нам надо подумать еще“. Сильвестр, однако, решил, что он не все достаточно ясно объяснил им. И он сказал еще, что в обществе и так уже слишком укоренились ростки расизма, а опубликование книги Братта еще более ускорит их созревание и развитие, независимо от того, насколько умно она будет представлена читателю.

— Найдутся многие, кто обрадуется этой книге, кто согласится со взглядами Братта, — сказал он. — Она может даже положить начало новому культу. Исходя из этих соображений, я считаю, что никакому респектабельному издательству не следует иметь к этой книге никакого отношения.

Его выступление было выслушано внимательно, скажет он Джулии, когда приедет домой; никто не ухмылялся, один или двое притворились, будто согласны с ним, и никто, по крайней мере ему в лицо, не назвал его речь напыщенной. Он, конечно, непременно скажет Джулии, что главной причиной его отказа было удивление, которое он испытал, обнаружив, что его мнение о произведении Братта точно совпало с мнением старейшего редактора, которого он давно уже считал одряхлевшим, выжившим из ума и вполне готовым для выхода на пенсию. Он знал, что может делиться с ней всем, чем ему вздумается, и знал также, что она интуитивно отнесется к книге Братта так же, как и он.

Но он не сможет ничего ей рассказать, с содроганием спохватился Сильвестр, поскольку дом его будет пуст, когда он вернется, как оказался он пуст в то утро десять дней назад, когда, проснувшись, он не обнаружил ни одного следа Джулии, кроме примятости на подушке.

— Господи! — испугался Сильвестр. — Я как будто схожу с ума.

Поезд подергался, притормаживая, и остановился. Сильвестр продрался к дверям и вышел на перрон. Он пошел пешком по Слоан-стрит, намереваясь купить себе что-нибудь на ужин в районе Патриджес.

Пройдя половину Слоан-стрит, он передумал и решил заглянуть в угловой магазин Пателя, чтобы возобновить свой заказ на доставку газет, и может быть, что-нибудь узнать о Джулии. Он ускорил шаг.

В магазине Пателя было полно народу. Вооружившись проволочной корзинкой, Сильвестр медленно продвигался вдоль полон, поглядывая на других покупателей. Джулия жила недалеко отсюда — всего лишь через одну улицу. Знакома ли она с кем-то из этих людей? Был ли кто-нибудь из них на той ужасной вечеринке? Он вроде бы никого не узнал. Сильвестр угрюмо положил в корзинку бифштекс, потом подумал и взял второй — про запас. Затем ему приглянулся салат, а на полках с фруктами он отобрал несколько апельсинов, яблок и бананов. Манго были просто неотразимы, и он взял парочку. Потом перешел к полке с сырами и другими молочными продуктами, где выбрал кусочек сыра из козьего молока и кусок жирного „стилтона“, после чего его взгляд заскользил по доске объявлений:

„Продается сиамский котенок, кастрированный“.

„Горный велосипед“.

„Иглоукалывание“.

„Студент философского факультета снимет комнату“.

„Сеансы ароматерапии“.

„Молодая козочка“.

„Автомашина „Вольво Эстейт“. („Машина мне нужна, — подумал Сильвестр, — но я уж побалую себя новой и буду с удовольствием вдыхать ее запах“.)

„Рефлексология“.

„Срочно требуются карты Югославии“.

— Сэр? — Читая объявления, Сильвестр незаметно дошел до конторки, за которой располагался с улыбкой на лице мистер Патель.

— О! Ах! Да-да. Спасибо, — смущенно забормотал Сильвестр, вываливая на стол содержимое корзинки. — Прежде чем я забуду, — сказал он, — мне хотелось бы попросить вас возобновить мой заказ на газеты.

— Конечно, господин Уайкс.

— О! Вы помните меня? — Ему это было приятно.

— „Обсервер“, „Санди таймс“, без понюшек, „Индепендент“?

— Точно. И минуточку… Я, пожалуй, возьму еще парочку банок с едой для собак. — „Не надо терять надежды“, — подумал он. Не исключено, что ему удастся уговорить ее пообедать вместе и тогда будет очень политично покормить собаку. А собака хорошая.

— Может быть, возьмете „Чаппи“? Вон на той полке, сэр! — дружески подсказал ему мистер Патель. Он положил покупки в крепкий полукартонный пакет с надписью на одной стороне „Угловой магазин Пателя“ и пометкой „Может быть использовано в качестве вторичного сырья“ на другой. — Может быть, добавить еще кофе в зернах? — предложил он.

— Ах, да! Спасибо, что напомнили! Полфунта кенийского и полфунта колумбийского, пожалуйста.

Господин Патель взвесил кофейные зерна и засыпал их в бумажный пакет.

— Это что — та же самая коза? — кивнул Сильвестр в сторону доски объявлений.

— Это вымышленная коза. — Мистер Патель скромно потупился. — Вашей собаке нравится „Чаппи“?

— Моя собака тоже может оказаться вымышленной.

Мистер Патель назвал сумму. Сильвестр заплатил. Настал тот самый момент, когда нужно было спросить о Джулии, но он не придумал заранее, как это лучше сделать, и не знал, с чего начать. Может быть, сказать ему, что он был у нее дома, звонил, что на звонок вышла женщина из другой квартиры, которая сказала: „Ее нет. Видела, как она уходила. Нет, мы не знаем куда. Почему бы вам не позвонить или не оставить ей письмо?“ Сильвестр откашлялся.

— Хотел вас спросить… — начал было он, но стоявшая за ним женщина, которой не терпелось поскорее расплатиться, подтолкнула его в спину своей наполненной продуктами корзинкой. Сильвестр взял сдачу и, кляня свою нерешительность, вышел из магазина.

Эта чертова баба отняла у него шанс. Мистер Патель знал Джулию. Джулия пришла к нему, прочитав объявление в магазине Пателя. Кстати, на этой доске объявлений можно было бы оставить записку. Пожалуй, это надо будет сделать завтра. А что именно он в этой записке напишет? Можно было бы не пойти на работу, остаться дома и подождать, когда она придет к нему убираться. Но приходит ли она вообще? Была ли она у него в эти дни? Дом может довольно долго оставаться чистым, если его и не убирать, не так ли? Если она и появлялась, то, во всяком случае, не оставила никаких следов своего пребывания. Но ноли она собиралась приходить и дальше, то зачем, почему она так осторожно, тайком выскользнула из постели и бесшумно исчезла? А может быть, он храпел во сне?

— О Господи! — воскликнул Сильвестр. Эта мысль впервые пришла ему в голову. — Храпел! Боже!

— Нет, это всего лишь я, — сказал Хэмиш, на которого он натолкнулся. — Твой простой смертный кузен. И я не храплю.

— Вот это да! Хэмиш! Что ты здесь делаешь?

— Да просто проходил мимо. Может быть, подумал я, мы вместе поужинаем? Мог бы заодно рассказать тебе, как получилось, что моя родительница жива-здорова, и почему ее не похоронили, — усмехнулся он.

— Да, здесь я дал маху, — признался Сильвестр. — Послушай, в этом пакете у меня бифштексы, салат, сыр, фрукты, кофе. Идти сегодня я уже никуда не собираюсь. Пойдем ко мне. Разделишь со мной мою трапезу.

— Спасибо, с удовольствием, — принял приглашение Хэмиш. — Как съездил в Америку? Давно вернулся?

— Вернулся я десять дней назад, и если ты меня вовремя не остановишь, то я расскажу тебе буквально все. Но сначала скажи, как поживает моя любимая тетушка?

— Беспокоится, не растерял ли ты в Америке свои шарики.

— Так она послала тебя разузнать об этом?

— Сам об этом подумывал. Не обижайся, но когда я прослышал, что вы издаете книгу о Марвине Братте, то засомневался, все ли у тебя в порядке с головой.

— Слухи расходятся быстро, — сказал Сильвестр. — Но это не книга о Братте, а книга самого Братта. Кто тебе об этом сказал?

— Я немного знаю Нерроулейна, — уклончиво ответил Хэмиш.

— Не Джинкса?

— Они похожи.

— Итак, „проходя мимо“, ты решил пошпионить?

— Слово „шпионить“ довольно грубое. — Они уже подошли к дому Сильвестра. — Тебе надо будет держать ухо востро, — мягко посоветовал Хэмиш.

— Эта мысль мне тоже приходила в голову, — сказал Сильвестр, отпирая дверь. — Входи. Вообще-то говоря, я отказался иметь к этому какое-либо отношение. Этот деятель — вонючка, и к тому же он просто не умеет писать.

— Ну, тогда все в порядке, — удовлетворенно сказал Хэмиш. — Боже милостивый! — воскликнул он. — Кто-то поработал над твоим садом. Я посмотрю? — И он принялся разглядывать из окна сад, частично освещенный светом, падающим из гостиной.

— Да, кое-кто поработал, — подтвердил Сильвестр, задергивая шторы. „Может быть, рассказать ему о Джулии? Попросить его совета? Пожалуй, не стоит. Он, конечно, не трепач, но подхватил же он — не так ли? — этот слух о книге!“ — Я расскажу тебе все о Братте, — сказал он. — А сейчас давай перейдем в кухню. Там и поужинаем. Пошли! Поговорим, пока я буду готовить. Налей себе чего-нибудь выпить.

— Хорошо, — согласился Хэмиш, — но сначала я должен повнимательнее рассмотреть сад. Я еще помню, какой он был красивый в то время, когда им занималась твоя мать. — И он вышел из гостиной.

Раздраженный, Сильвестр отправился в кухню, поставил на пол пакет с покупками и потянулся к столу посмотреть, нет ли чего нового в том блокноте, в котором он бывало находил послания миссис Пайпер. Как и во все другие дни после его возвращения из Америки, в блокноте не было ни одной новой строчки.

— Кого это ты нашел, кто так здорово обработал твой сад? — спросил, появляясь в кухне, Хэмиш. — У него настоящий дар воображения и отличная сметка. Вряд ли это ты сам, поскольку мало что смыслишь в садовом деле. Кстати, мне с моим садом тоже требуется помощь. Кто это был? Не дашь ли ты мне адрес своего садовника?

— Я собирался рассказать тебе о Братте…

— Отлично, но…

— Ты не мог бы это откупорить? — Сильвестр протянул Хэмишу бутылку вина и штопор. — Как тебе приготовить бифштекс?

— Полусырым. Давай, я накрою на стол. — Хэмиша можно было легко отвлечь. — Когда я однажды встретил Братта и послушал, что он говорит, у меня волосы встали дыбом. По-моему, он входит в какую-то секту.

— Это ку-клукс-клан, — сказал Сильвестр. И пока он поджаривал бифштексы и готовил приправу к салату, они говорили о Братте.

Позже, когда они перешли к сыру и откупорили вторую бутылку, рассеянно скользивший взгляд Хэмиша остановился на пакете с покупками.

— А я и не знал, что у тебя есть собака, — сказал Хэмиш, глядя на банки „Чаппи“. Сильвестр, язык которого несколько развязался от выпитого вина, сказал, не думая:

— Это не моя. Это собака Джулии.

— Джулии? — переспросил Хэмиш.

— Так зовут мою уборщицу — миссис Пайпер. Это она поработала над садом.

— В самом деле?

— Да.

— Замечательно. А не согласится ли она обработать и мой сад? Где мне ее найти?

— Мне это пока не удалось, — сказал Сильвестр. — Я ее разыскиваю уже десять дней. Там, где она должна была бы по идее быть, ее нет. Мне не хочется оказаться слишком назойливым. Думал оставить ей записку, но получит ли она ее? Ситуация деликатная. Я даже не могу понять, продолжает ли она здесь убираться — она не оставляет никаких следов; это… я просто не знаю, что делать!

— А собачья шерсть?

— Она оставляет собаку на улице.

— Телефон?

— Ее номера нет в телефонной книге.

— В самом деле?

— Да.

— Так как же вы обычно общаетесь? Я, например, оставляю своей уборщице записки.

— Так же делал и я. Для этого мы пользовались вот этим блокнотом. Но он чист с тех самых пор, когда… гм…

— Что „когда… гм“?

— Этого я не могу тебе сказать.

— Да ладно тебе! Говори.

— Нет.

Хэмиш удивленно поднял брови.

— Это так важно?

— Жизненно важно.

— О! Понимаю, — сказал Хэмиш, хотя ничего не понял. — У нее есть семья? Я сам, например, считаю себя почти что членом семьи моей любовницы, ну, чем-то вроде почетного члена.

— Нет у нее семьи.

— А как ты ее нашел, когда нанимал на работу? Через агентство?

— Нет.

— Тогда как же?

— Повесил объявление в угловом магазине.

— Так спроси о ней в этом магазине. Что тут сложного?

— У меня такое впечатление, что они мне не скажут. И поэтому я не решаюсь спросить.

Хэмиш засмеялся:

— Но почему, черт возьми, не скажут?

— У меня такое предчувствие.

— Ладно, помолчим, дай мне подумать, — сказал Хэмиш и закрыл глаза. Когда он их снова открыл, его лицо расплылось в довольной улыбке. — А почему бы тебе не подкараулить ее здесь в тот день, когда она приходит убираться?

— Я уже думал об этом, но мы сейчас жутко заняты, и я не могу позволить себе тратить на это время.

— И ты говоришь, что это для тебя важно?

— Да и еще раз да! Я знаю, где она живет. Я туда пошел, позвонил, вышла женщина из соседней квартиры и очень грубо обошлась со мной…

— Послушай, а не мог бы ты мне ясно сказать, что тебе, собственно, нужно? Почему бы нам не начать с самого начала?

— Хорошо, я согласен, — сказал Сильвестр и, глотнув вина, рассказал своему кузену, как, вернувшись из Америки, обнаружил спавшую на тахте Джулию, оказавшуюся той самой девушкой, которая в свое время, чтобы спасти овцу, остановила поезд, в котором он ехал.

— А ты мне не рассказывал уже о ней? — спросил Хэмиш. — Это было в нашу последнюю встречу. За ужином.

— Возможно.

— А что еще случилось?

— Ничего.

Хэмиш недовольно засопел. Сильвестр принялся разливать вино, поглядывая при этом искоса на Хэмиша, который сказал наконец:

— Послушай, почему ты такой уклончивый?

— Я не уклончивый.

— Нет?

— Положение очень деликатное, — пробормотал Сильвестр.

— Почему это оно деликатное?

— Она сейчас очень ранима. У нее несчастье, которое она глубоко переживает: ее муж и ребенок погибли в автомобильной катастрофе.

— Ах, вот что!

— Возьми еще сыра! — предложил Сильвестр и подтолкнул к Хэмишу через стол тарелку. Отломив кусочек, Хэмиш отправил его в рот.

— Ты тоже ранен, — сказал он, прожевывая сыр. — Твоя бывшая жена Цилия — я надеюсь, теперь уже точно бывшая? — изрядно пообкорнала твою самоуверенность.

— Я бы этого не сказал. — Сильвестру было неприятно, что у его кузена создалось о нем такое впечатление. — Те незначительные царапины, которые были нанесены мне на любовном фронте, — пошутил он, — давно уже залечены.

— Хорошо, — сказал Хэмиш, хотя было видно, что заверения Сильвестра не произвели на него никакого впечатления.

— Я сварю еще кофе, — сказал Сильвестр и, взяв кофемолку, принялся за дело. Жужжание кофемолки болезненно напомнило ему о Джулии.

Часом позже, прощаясь с Сильвестром и застегивая в прихожей пуговицы пальто, Хэмиш заявил:

— Ты влюблен в эту девушку.

— Я и хочу узнать, так ли это, — ответил Сильвестр.

— Ты, кажется, сказал, что у нее есть собака? — задумчиво спросил Хэмиш.

— Да.

— Тогда cherchez le chien, — посоветовал, перефразировав известную французскую поговорку, Хэмиш и ушел, весело рассмеявшись.