Jacqueline West

SPELLBOUND

Печатается с разрешения литературных агентств Upstart Crow Literary Group and The Van Lear Agency LLC

Copyright © Jacqueline West, 2011

© А. Курышева, перевод на русский язык, 2014

© ООО «Издательство АСТ», издание на русском языке

© Электронная версия книги подготовлена компанией ЛитРес (www.litres.ru), 2014

 

1

Все, кто жил в большом каменном доме на Линден-стрит, рано или поздно сходили с ума.

По крайней мере, так утверждали соседи. Мистер Фергюс рассказывал мистеру Батлеру об Олдосе МакМартине, первом владельце дома, чудаковатом старом художнике, который не желал продавать ни единой своей картины и выходил из дома только по ночам. Миссис Дьюи и мистер Хэнниман шушукались об Аннабелль МакМартин, внучке Олдоса, которая отдала концы в этом доме в возрасте ста четырех лет – и никто этого даже не заметил, поскольку не было у нее ни родственников, ни друзей; только три огромные кошки. Ходили слухи, что, когда покойную нашли, они уже потихоньку начали обгрызать ей голову.

А теперь появились новые владельцы – семья Данвуди. Эти, судя по всему, с головой тоже не дружили.

За первый месяц лета соседи Данвуди по Линден-стрит привыкли к тому, что во дворе большого каменного особняка частенько читает или играет молчаливая долговязая девочка. Как правило, она бывала одна, но порой из дома появлялся лысоватый мужчина в массивных очках. Он выталкивал из сарая древнюю газонокосилку, выстригал в траве одну-две кривые полосы, после чего останавливался и поднимал взгляд на небо, что-то бормоча себе под нос, а потом мчался назад в дом, бросив косилку на газоне. Иногда агрегат так и стоял там по нескольку дней.

Или же из дома выходила женщина средних лет и бродила по лужайке, рассеянно поливая сорняки. Та же самая женщина не раз забывала сумки с продуктами на крыше машины, отчего всякий раз, как она выезжала на дорогу, по Линден-стрит стремительно катились апельсины и луковицы. Соседи наблюдали все это, качая головами.

Однажды ярким июльским утром молчаливая долговязая девочка сошла с крыльца и направилась к почтовому ящику, неся в руках две баночки с краской. За ней трусил пятнистый кот с круглым аквариумом на голове. Дом нависал над ними, глядя пустыми и темными окнами. Кот уселся ждать, а девочка встала на тротуаре и, закрасив фамилию «МакМартин», которая по-прежнему виднелась на боку почтового ящика, взяла зеленую краску и большими печатными буквами написала поверх «ДАНВУДИ».

Живущая по соседству Миссис Нивенс, сделав вид, что опрыскивает розы, внимательно следила за этой парочкой. Лицо ее было полностью скрыто под широкими полями ее легкой шляпы, но если бы кому-то удалось внимательнее к ней присмотреться, тот заметил бы, что взгляд у миссис Нивенс был цепким и заинтересованным.

– Готов к возвращению с орбиты? – донесся до миссис Нивенс шепот девочки, которая обращалась… к коту. – Вход в атмосферу Земли через пять, четыре, три, две…

И тут оба – и кот, и девочка – бросились бежать, взлетели по ступенькам крыльца и, ворвавшись в дом через тяжелую парадную дверь, с оглушительным стуком захлопнули ее за собой.

Все жители Линден-стрит единодушно пришли к заключению: быть может, семейству Данвуди и далеко до МакМартинов, но совершенно очевидно, что они тоже не в своем уме.

Необщительную долговязую девочку звали Олив. Сейчас ей было одиннадцать лет, но через полгода – в октябре должно было исполниться двенадцать. На прошлый день рождения родители подарили ей множество книг, коробку с красками и навороченный калькулятор, который даже умел строить графики. Однако Олив лишь играла на нем в игры. Да и это у нее получалось не особенно хорошо.

Мужчиной, который постоянно забывал про газонокосилку, и женщиной, которая забывала продукты, были родители Олив, Алек и Алиса Данвуди, математики, преподававшие в университете неподалеку. Руки у них частенько были в чернилах, а из складок одежды во время движения сыпалась меловая пыль. К сожалению, семейные математические способности до ветки Олив на генеалогическом древе не добрались. В тот единственный раз, когда она получила пятерку за контрольную по арифметике, мистер и миссис Данвуди приклеили листок с оценкой на самую середину двери холодильника и долго стояли перед ним, держась за руки и сияя, словно листок был окном в какой-то волшебный математический мир.

В математике Олив не особенно разбиралась. А вот о волшебстве с момента переезда на Линден-стрит узнала немало.

Например, девочка обнаружила, что если глядеть сквозь старые очки, которые остались в доме после МакМартинов (как и все остальное их имущество – картины, пыльные книги, трое говорящих котов и надгробные камни предков в стенах подвала), то картины Олдоса оживают. Человек, надевший очки, может залезать в эти картины и исследовать их. Такой человек – пусть это даже неразговорчивый, долговязый, одинокий человек – способен оживить портреты Аннабелль и Олдоса МакМартина и выпустить их в реальный мир, отчего этот человек и все его близкие окажутся в страшной опасности.

Хотя Олив удалось в конце концов снова оказаться вне опасности, ей с таким же успехом удалось разбить очки. (Если бы у нее выходило решать задачки по арифметике хоть вполовину так же хорошо, как ломать вещи, родители ею страшно гордились бы.)

Конечно, Олив хранила все, что узнала, в тайне. Если бы родители услышали от нее, что их дом едва не захватила мертвая ведьма – к тому же еще и ведьма, которая вылезла из картин, – они, вероятно, отвезли бы ее прямиком в психбольницу. Жители Линден-стрит и так уже посматривали на Олив с опаской, словно у нее была какая-то жуткая, заразная сыпь, которую они не хотели подхватить. Соседи, встречая ее натянутыми улыбками, то и дело поглядывали украдкой на большой каменный дом. Так что уж с ними Олив точно откровенничать не собиралась.

Была и еще одна причина, по которой она никому не рассказывала ни о котах, ни о картинах, ни о МакМартинах. Олив упорно считала эту причину второй и даже себе самой отказывалась в этом признаться: все дело было в том, что секрет потерял бы большую часть своей прелести, если бы она с кем-то им поделилась. Конечно, шоколадка доставит удовольствие, если одну половину съесть самой, а другую отдать папе; но намного, намного приятнее съесть ее целиком одной.

Так что Горацио, Леопольд и Харви изо всех сил старались вести себя как нормальные кошки в присутствии мистера и миссис Данвуди. Олив никогда не заговаривала об очках и своих путешествиях по картинам. И каждый день подолгу стояла в коридоре второго этажа, прижавшись носом к пейзажу, изображающему Линден-стрит. Она думала о Мортоне – маленьком, уже-не-настоящем мальчике, все так же томившемся внутри, – и о себе, все так же томившейся снаружи.

Как сказал однажды Горацио, Мортону уже не найти иного дома, чем нарисованная Линден-стрит. Семьи у него не осталось, сердце больше не билось, повзрослеть он тоже уже бы ни смог – мальчишка не прижился бы в реальном мире. Но когда-то все это у него было! И, получается, что в и картине он тоже был не совсем на своем месте. Олив не оставляла надежды найти тот мир, где Мортон все-таки будет на своем месте, но, сколько она ни думала и ни прижималась носом к пейзажу, попасть в картину без посторонней помощи ей так и не удалось – как и изобрести способ выпустить Мортона наружу навсегда.

Мало-помалу обитатели большого дома на Линден-стрит окунулись в сонную рутину, словно горстка доброжелательно настроенных, но далеких планет, вращающихся друг возле друга.

Олив все ждала, когда же случится что-нибудь интересное.

Она не знала, но все это время дом тоже кое-чего ждал.

 

2

К концу июля в городе стало жарко и душно. Мистер и миссис Данвуди чаще всего проводили вторую половину дня на работе – у них в кабинетах были кондиционеры. Они звали с собой и Олив, но ей там не нравилось: люди в университете разговаривали числами, а не словами, делать ей было нечего – разве что искать узоры в неровностях потолка.

В один из таких тягучих дней Олив снова осталась одна. Дом был построен из камня и стоял в окружении старых деревьев с густыми кронами, так что внутри никогда не становилось очень жарко, но все же было влажно и очень тихо, словно в бутылке, наполненной туманом. Вечернее солнце пробивалось сквозь витражные окна размытыми цветными пятнами. Под тяжелыми старомодными креслами растеклись тени. На стенах слабо поблескивали рамы картин. Встав посреди душной гостиной, девочка посмотрела на полотно, изображающее парочку в парижском уличном кафе, и представила, как бродит по узким улочкам Франции и ест круассан, бросая крошки голубям. Наверное, здорово было бы… Потом она вздохнула и в тысячный раз коснулась того места, где когда-то на цепочке висели очки, и поплелась вверх по устланной ковром лестнице в коридор второго этажа.

На ее пути висела картина с небольшим мерцающим озером, в котором Олив нашла медальон Аннабелль МакМартин. В том же самом озере Аннабелль позже пыталась ее утопить, но сегодня водная гладь казалась безобидной, мирной, даже освежающей. Олив сдула со лба прилипшие пряди волос и представила, как хорошо было бы поболтать сейчас ногами в этой прохладной воде. Потом ей вспомнилось, как она пыталась не утонуть в черных маслянистых волнах, как пальцы касались чего-то холодного и склизкого, как воды сомкнулись над головой…

Остаток пути она почти пробежала.

Оказавшись в коридоре второго этажа, девочка остановилась у пейзажа с Линден-стрит. Она уже столько раз стояла на этом месте, что протоптала в ковре небольшую проплешину. Картина изображала укутанный туманом зеленый холм, который уходил вдаль к Линден-стрит образца прошлого века, где в неизменных сумерках стояли все те же деревянные, каменные и кирпичные дома, в которых жили нынешние соседи Олив. Даже без очков Олив не раз замечала, как в застывшем изображении двигаются те, кто когда-то принадлежал реальному миру и кого Олдос МакМартин обманом заманил в ловушку.

Старательно прищурившись, Олив вгляделась в ряд домов. Возможно, ей просто хотелось так думать, но она вроде бы заметила вдалеке несколько крохотных бледных фигурок. Может, и Мортон был среди них. Олив прижала нос к картине и тут же отпрыгнула – картина сдвинулась от ее прикосновения. Когда Данвуди только въехали в старый каменный дом, все рамы были приклеены к стенам магией. Теперь, когда магические вещи МакМартинов утратили свою способности, картины можно было поправлять и перевешивать, но девочка все никак не могла к этому привыкнуть. Олив выровняла пейзаж с Линден-стрит, еще пару мгновений разглядывала нарисованные дома, а потом снова вздохнула и побрела в свою комнату.

Горацио спал на туалетном столике. Его длинное тело растянулось по узкой столешнице, а гигантский хвост-метелка лежал, аккуратно свернувшись вокруг ее коллекции старых бутылок из-под газировки. Лишенный волшебной силы медальон Аннабелль, в котором уже не было портрета ее деда, висел на горлышке одной из любимых бутылок Олив – ярко-зеленой, покрытой бугорками, на ощупь похожими на пузырчатую пленку. Было время, когда этот медальон висел на шее у самой Олив, и она уже думала, что никогда не сумеет его снять… Но теперь когда хозяев не стало, медальон стал всего лишь еще одной волшебной диковинкой, которая превратилась во что-то совершенно обычное.

– Горацио? – позвала Олив.

Кот не шелохнулся.

– Горацио? – повторила она громче.

– М-м-м-ф, – пробормотал кот.

Олив поковыряла большим пальцем ноги деревянный пол, собираясь с духом.

– Ты не отведешь меня навестить Мортона? – спросила она, стараясь, чтобы голос звучал как можно менее просительно. – Я уже так давно его не видела.

Горацио не ответил.

– Я говорю, ты не отведешь меня…

– Я слышал, Олив. Даже при том, что спал, я все слышал. – Горацио совсем чуточку повернул голову, и из отражения в зеркале на девочку уставился горящий зеленый глаз. – Иди и попроси кого-нибудь другого тебя отвести.

Она громко вздохнула и побрела вон из комнаты, по дороге бросив взгляд на изображение Линден-стрит. Поспешила пройти мимо пустого места на верхней площадке лестницы, где раньше висел пейзаж с ночным лесом. Странно, но от стены до сих пор веяло какой-то угрозой. Олив прошлепала вниз по лестнице, по просторному коридору и через пустую кухню до самой двери в подвал.

Хотя в конце концов она и привыкла к подвалу, он ей все равно не особенно нравился. Там всегда было темно и грязно, и полно пауков. А холодные каменные стены были сложены из древних надгробий.

Олив открыла дверь и включила первую лампочку. Слабый свет пролился на шаткие деревянные ступени, уходящие в темноту.

– Леопольд? – позвала девочка, спускаясь по ступенькам. – Ты здесь?

У подножия лестницы она потянулась рукой к следующему выключателю, но тот, казалось, исчез. Разве он не должен быть здесь, у самой последней ступеньки? Олив пошарила руками вокруг. Темнота подвала словно загустела, каменные стены дышали холодом, их влажные выдохи щекотали взмокшую шею. Она уже собиралась сдаться, развернуться и припустить обратно вверх по лестнице, и тут ладонь наткнулась на цепочку. Олив дернула за нее с такой силой, что лампочка задребезжала.

В углу блеснула пара ярко-зеленых глаз. Хотя девочка и ожидала их увидеть, но все же сердце в груди легонько подпрыгнуло от смутной тревоги. И тут знакомый хрипловатый голос произнес:

– К вашим услугам, мисс.

Олив на цыпочках прокралась в самый темный угол подвала. Огромный черный кот сидел на крышке люка точно так же, как когда она впервые его увидела – недвижимый, словно статуя. Шерсть у кота была густо-черная и блестящая, как нефтяное пятно. Давным-давно Аннабелль МакМартин спрятала в этом люке урну с прахом своего деда. А потом, уже совсем не так давно, снова извлекла ее на свет – и Олив невольно помогла ей в этом.

На девочку нахлынули воспоминания о ветре в нарисованном лесу, который вздымал прах Олдоса ввысь, заслоняя небо, о том, как пепел шелестел и жужжал, будто миллионы черных насекомых, как они с Мортоном мчались к спасительной раме картины…

Она взмахнула руками, прогоняя и картинку, и ощущение крошечных черных крыльев на коже.

– Чем занимаешься, Леопольд? – спросила Олив, присев на корточки рядом с люком и пытаясь заставить сердце успокоиться.

– Стою на страже, – отвечал кот, выпятив грудь. – Как известно, цена безопасности – неусыпная бдительность.

– Но там уже ничего нет.

Леопольд открыл рот, словно собирался возразить. Снова закрыл. Хорошенько откашлялся и только потом заговорил:

– Солдат не ставит под сомнение приказ.

– Но кто отдал тебе этот приказ? – удивилась девочка.

Наступило долгое молчание. Сидевший по стойке смирно кот уставился перед собой так пристально, что зеленые глаза начали косить.

– Ладно, неважно, – поспешно сказала Олив, опасаясь, как бы у него от такого напряжения не заболела бы голова. – Я просто подумала: может, ты сводишь меня в картину наверху навестить Мортона?

– Хм-м-м, – протянул Леопольд. – Мне пришлось бы оставить пост, мисс. Это против правил.

– Понятно, – кивнула Олив. – Ну, а если, чтобы тебе не оставлять свой пост, мы побудем тут и, например… спустимся в люк?

Кот усиленно затряс головой.

– Мисс, это абсолютно заключено. В смысле, завершенно отключено. В смысле, НЕТ.

Олив опустилась на колени на холодный каменный пол и почесала Леопольда между ушей. Мало-помалу тот начал наклонять голову в сторону ее руки.

– Ну давай… – рискнула продолжить Олив, когда кот уже почти закрыл глаза. – Ты же все время будешь со мной. Я просто хочу посмотреть. Одним глазком. Пожалуйста…

Леопольд встрепенулся.

– Это просто-напросто исключено, мисс, – отрезал он, снова вытягиваясь по струнке. – Я готов пойти ради вас на многое, но спуститься в лаз не позволю. И «самоволка» тоже не обсуждается.

– Какого-какого волка?

– Самовольное отлучение с поста, – четко проговорил Леопольд, объясняя термин с видимым удовольствием. – Если желаете, в пятнадцать часов мы можем поиграть в «Улику» – здесь, не отходя с места. Только обещайте, что позволите мне играть за полковника Мастарда, – добавил он.

– В пятнадцать часов? – переспросила Олив. – Так, двенадцать – это полдень, плюс один – тринадцать, плюс два…

– В три часа дня, – услужливо шепнул кот.

– И играть надо обязательно тут?

– Боюсь, мне нельзя оставлять базу, мисс. Во всяком случае, пока вы находитесь дома одна.

Олив обвела взглядом каменные стены, утопающие во мраке углы. Со стороны стиральной машины ее ответил взглядом маленький, вырезанный в камне череп.

– Не обижайся, Леопольд, но мне тут не нравится.

– Я не обижаюсь, – ответил кот и на секунду словно бы задумался. – А где Харви?

Хороший вопрос. Олив не видела его все утро, а это обычно бывало дурным знаком. В последний раз, когда Харви пропал на два дня, они с Горацио в конце концов нашли его в сарае. На голове у кота была измятая пиратская шляпа, а сам он отчаянно барахтался в старом гамаке, упорно утверждая, что это корабельные снасти. «Капитан Черная Лапа никогда не сдастся!» – выл Харви, пока девочка вытаскивала его из петель.

Что ж, Олив поплелась обратно вверх по лестнице. Разочарованно и хмуро оглядела пустую кухню.

– Харви? – позвала она. – Харви?

Но Харви там не было – как и в столовой, и в гостиной, и даже в ванной комнате на втором этаже, где он имел обыкновение спать на прохладном плиточном полу.

Девочка вернулась в коридор и зашла в розовую комнату, где за изображением древней каменной арки скрывалась лестница на чердак. Когда-то даже в очках Олив не сразу сумела найти вход. Без очков туда вообще никак не пробраться. Безнадежно вздохнув, она придвинулась как можно ближе к холсту, только что не касаясь его губами, и проорала изо всех сил: «Харви!». Ответа не последовало.

Снова спустившись вниз, Олив вышла на парадное крыльцо. Теплый, влажный воздух казался пугающе плотным, будто дыхание незнакомца на затылке. Она бросила взгляд на заросший газон. Густые папоротники, пышно разросшись в подвесных корзинах, испускали пряный аромат. На веранде легонько качались на цепях старые качели. Больше никакого движения. Девочка повернулась было к двери, и только тут кое-что заметила.

На потертых серых досках крыльца, будто огонь светофора, горел зеленый отпечаток кошачьей лапы. Олив опустилась на колени и потрогала его. Краска. К тому же настолько свежая, что еще пачкала пальцы. Девочка встала и внимательно огляделась. У подножия крыльца валялся подаренный ей ящик с красками. Зеленая была открыта, и след от испачканных в ней лап петлял по высокой траве в сторону заднего двора.

Скука, и досада мгновенно сменились у Олив острым любопытством. Насколько она знала, коты никогда не уходили далеко от дома. Даже когда они соглашались выйти вместе с ней на улицу, их будто магнитом тянуло обратно к двери. Если Харви забредет слишком далеко, невозможно предсказать, какие неприятности он найдет на свою голову. Несомненно было только то, что он их найдет.

– Харви? – окликнула Олив.

Никто не ответил.

Искать следы зеленой краски на зеленой лужайке было непросто – пришлось опуститься на четвереньки и вглядываться в траву изо всех сил. Но время от времени девочке все же удавалось заметить то зеленое пятно на одуванчике, то половину отпечатка лапы на сухом листе.

Постепенно улики довели ее до того места, где заканчивался двор Данвуди, – там на мшистой земле лежали густые тени вековых кленов. По-прежнему передвигаясь ползком, Олив нашла ярко-зеленые следы на листьях сирени, которая отделяла участок Данвуди от участка миссис Нивенс. Глянув в просвет между ветвями, чтобы убедиться, что шляпы миссис Нивенс нет поблизости, девочка протиснулась через кусты.

– Харви? – позвала она тихонько. Но кота не оказалось ни на идеальном газоне миссис Нивенс, ни в ее клумбах, ни в ветвях аккуратно остриженных деревьев.

Олив пробралась через лужайку соседки, отделенную от прохода между домами высоким кустарником и изгородью. Миссис Нивенс, которая сидела в гостиной и вырезала из газет купоны на скидку, заметила, что среди гортензий мелькнуло светлое пятно, но, добравшись до окна, успела лишь увидеть, как предательски качнулись ветки берез на границе соседнего участка миссис Дьюи.

Скрючившись между бумажно-белых березовых стволов, Олив принялась озираться в поисках новой улики. Если все прочитанные детективы ее чему-то и научили (а они научили ее большей части того, что она знала), так это уверенности в том, что улики всегда найдутся – если сыщик умеет их найти. Как это случается, следующая подсказка висела прямо у нее перед носом.

Среди листьев мелькнул длинный зеленый хвост, на котором все же определялись пятна разноцветного меха. Олив подняла голову. Перемазанный краской кот целиком нарисовался на одной из веток.

– Харви! – воскликнула девочка. – Ты что тут делаешь?

Кот оглянулся через плечо.

– Тс-с-с, – прошипел он. – Не выдай моего укрытия. И называй меня кодовым именем: агент 1-800.

Олив понизила голос.

– Что происходит, агент 1-800?

– Залезай сюда, я проведу краткий инструктаж.

Олив взобралась на нижнюю ветку березы. Харви посторонился, чтобы дать ей место, отчего на белой коре дерева появилось еще несколько зеленых мазков.

– Мы сто лет будем тебя от этой краски отмывать, – прошептала девочка.

– Маскировка была необходима, – ответил Харви с акцентом мало напоминающим британский и повернул измазанную зеленым морду в сторону участка миссис Дьюи. – Иногда при исполнении служебных обязанностей секретному агенту приходится идти на неприятные жертвы. – Он провел лапой по носу, стирая каплю краски. – Итак, информация. Совершенно секретно. Ограниченный доступ. Только для твоих ушей.

– Понятно, – прошептала Олив.

– На территорию проник чужеродный элемент.

Олив вспомнила таблицу элементов, которая висела в кабинете химии в ее последней школе. Были там чужеродные? Многие из них, наверно, были открыты в других странах…

– В каком смысле? – спросила она. – Литвий какой-нибудь?

– В таком, – сказал Харви и отодвинул ветку так, чтобы Олив было видно происходившее.

Внизу, в тенистом дворе миссис Дьюи, за деревянным садовым столиком сидел мальчик. И столик, и мальчик выглядели какими-то потертыми и замызганными. Мальчик был довольно тщедушным, с тонкими и длинными руками и ногами. Растрепанные темно-каштановые кудри торчали в разные стороны. На нем были очки в металлической оправе и серая футболка с драконом. Он раскрашивал тоненькой кистью модель замка, слегка хмурясь, как хмурятся люди, когда пытаются вдеть нитку в иголку.

– Кто это? – спросила Олив.

– Чужеродный элемент. Разведчик. Шпион.

Мальчик положил первую кисточку, взял совсем тонюсенькую и осторожно обработал ею грань модели. Олив заметила, что и мальчик, и садовый столик были покрыты капельками краски, но сам замок был безупречно чист.

– Почему ты думаешь, что он шпион, агент 1-800? – шепнула она коту на ухо.

– Да ты посмотри на него! – прошипел Харви. – На его коварную улыбку. На эти бегающие глаза.

Олив наклонилась вперед, пытаясь получше рассмотреть мальчика. И в этот самый момент он заметил, что за ним наблюдают. Перестал раскрашивать замок и медленно поднял взгляд на зелено-золотую крону березы, в которой, глядя прямо на него, сидели Олив с Харви.

– Резерфорд! – раздалось во дворе.

По газону трусила круглая миссис Дьюи; в облегающем белом сарафане, она еще больше походила на снеговика.

– Резерфорд Дьюи, – воскликнула она, – только посмотри, во что ты превратил мой столик! И свою футболку! – Миссис Дьюи выдернула из рук мальчика крошечную кисточку. – Я же говорила, чтобы ты подстилал газеты, разве нет? Иди-ка прополощи футболку, пока краска не засохла.

Мальчик еще раз молча посмотрел на дерево и встретился взглядом с Олив. Они смотрели друг другу в глаза, казалось, целую вечность; оба не желали моргнуть первыми. А потом миссис Дьюи схватила его за плечо и подтолкнула к дому.

Харви облегченно выдохнул.

– Почти попались, Олив, – сказал он. – В следующий раз, когда будешь работать под прикрытием, не забудь про маскировку.

 

3

Харви не разрешили заходить в дом, пока на нем не высохнет краска, так что кот провел ночь снаружи. На следующее утро его нигде не было видно.

Олив понимала, что он, скорее всего, прячется неподалеку, чтобы как можно дальше оттянуть время перед водными процедурами, поэтому улеглась на заднем крыльце и попыталась почитать про Шерлока Холмса, пока Горацио дремал на подоконнике, а Леопольд сидел на страже в подвале. Она была куда больше настроена на приключения, чем на чтение, но оба не-зеленых кота на просьбу отвести ее в Иные места отделывались отговорками.

Ей вообще не нравилось, что приходится их об этом просить. Олив принадлежала к тем людям, что, скорее, залезут на трясущуюся башню из стульев, чтобы дотянуться до высокой полки, чем попросят помощи, – возможно, потому что падать она умела намного лучше, чем разговаривать с другими. Раньше, когда у нее были очки, она могла залезать куда хотела и когда хотела, не спрашивая ничьего разрешения. А теперь приходилось просить об одолжении этих своевольных котов. От одной мысли об этом все тело начинало зудеть.

День снова выдался влажный и душный. Линден-стрит насквозь пропиталась солнцем, зеленые газоны сверкали, сады пышно цвели. Но двор за большим каменным домом казался темным. Высокие деревья сплели над заросшим садом густую сетку тени. В дальнем углу, рядом с компостной кучей, чернел участок голой земли, где Олив закопала картину с лесом, в которой осталась заточенной вопящая Аннабелль МакМартин. Он был похож на свежую могилу. И как Олив ни старалась найти местечко посветлее, тень от дома, казалось, следовала за ней. Пару раз девочка засыпала на солнечном пятачке, но каждый раз просыпалась во влажной тени, прилипнув щекой к странице книги.

В третий раз отклеивая лицо от «Этюда в багровых тонах», она заметила на заднем дворе какое-то движение. Девочка подползла к краю крыльца. В дальнем конце лужайки, глубоко в зарослях кизила, шевельнулась ветка.

Олив оставила книгу на ступеньках и прокралась туда.

– Ну, что вы скажете в свое оправдание? – прошипел кизил с легким британским акцентом. Олив присела рядом с кустами.

– Решили молчать, так, значит? – снова донесся до нее голос Харви. – Что ж, есть способы вас разговорить. Быть может, если соскоблить с вас эту нарядную краску… вот так! – Послышался тихий звон когтей по металлу. – Все никак, да? Вы, я вижу, упрямцы. Но у нас есть еще пара тузов в рукаве…

– Ага! – воскликнула Олив, обеими руками раздвигая ветки кизила. – Попался!

– А-а-а! – завопил Харви, от неожиданности опрокинувшись назад.

– Харви, ты чем это занимаешься?

– Агент 1-800! – рявкнул кот, с трудом снова утвердившись на всех четырех лапах. Его перепачканный краской мех высох, примявшись в одних местах, а в других стоял торчком. Тут и там на него, будто рождественские украшения, налипли листья и веточки. – Я допрашиваю вражеских шпионов, но они отказываются выдавать свои секреты. – Харви с горящими глазами повернулся к пленным.

Олив проследила за его взглядом. Среди ветвей кизила в ряд стояли металлические фигурки. Это были модели рыцарей – одни верхом на лошадях, другие с поднятыми мечами. Модели были раскрашены аккуратнейшим образом, вплоть до самых тончайших деталей. В одном Харви был прав: говорить они не собирались.

– Где ты их взял? – спросила девочка, хотя уже догадалась сама, какой услышит ответ.

– Они были захвачены на вражеской территории, – ответил Харви и медленно пододвинулся к Олив, вытаращив круглые глаза. – Кто знает, какую опасную информацию они могут скрывать?

Девочка посмотрела на фигурки. Те ответили невинными взглядами.

– Извините, – раздалось сверху.

Теперь настал ее черед опрокинуться от удивления. Харви пулей вылетел из кустов и ускакал к ближайшему клену.

Олив подняла голову. Рядом с ней стоял мальчик из двора миссис Дьюи. Он был немного чище, чем вчера, но по-прежнему выглядел так, будто его вытащили из постели на несколько часов раньше положенного. Каштановые волосы торчали во все стороны спутанными вьющимися колтунами. Футболка, правда, была новая, но и на ней тоже был нарисован дракон.

– Кажется, ваша кошка стащила мои фигурки, – быстро проговорил мальчик. Кажется, у него был небольшой насморк.

– Наверно… В смысле… ты про эти? – Олив сгребла фигурки и протянула их мальчику кончиками пальцев, чтобы только ненароком его не коснуться. – Извини.

– Я специалист по средневековью, – отрекомендовался мальчик. – То есть по западноевропейскому средневековью, в основном по Англии и Франции. И еще частично по динозаврам. Больше всего мне сейчас нравится плезиозавр. Раньше я увлекался брахиозавром – это самый большой из зауроподов, но теперь я интересуюсь водными динозаврами. Ты когда-нибудь слышала о латимерии?

Вот что сказал мальчик. Однако он произносил все это так быстро, что Олив послышалось нечто вроде: «Раньшевлекалсябрахиозаврэтсамыйбольшоизауроподофнотеперьинтересуюсь-воднымидинозаврамитыкогданитьслышалалатимерии»?

– Лала-кто? – переспросила она.

– Латимерии, – повторил мальчик. Говоря, он переминался с одной ноги на другую. – Живое ископаемое. Представитель этого вида был пойман рыбаком вблизи Южной Африки в тысяча девятьсот тридцать девятом, хотя все думали, что она вымерла миллионы лет назад. У меня есть теория, что много других выживших видов динозавров по-прежнему живут в глубинах океана, и мы просто их еще не обнаружили.

– Ясно, – очень медленно сказала Олив.

– А ты? – спросил мальчик. – Чем ты интересуешься? – Широко распахнутые карие глаза выжидательно уставились на нее из-за плохо протертых стекол очков.

Олив лихорадочно задумалась. Она любила читать страшные истории и есть концентрат сока ложкой прямо из банки. Любила собирать бутылки из-под газировки, которую никто не пил уже лет сорок. Любила красить гладкие камешки лаком для ногтей. Но все эти занятия на слух звучали странно. И тогда, поскольку мальчик все продолжал на нее пялиться в ожидании ответа, она выпалила:

– В моем доме раньше жили ведьмы.

И тут же замерла, не в силах поверить в то, что произнесла это вслух. Вслух. Из всего, что можно было назвать, она выбрала именно это. Если бы у Вселенной была кнопка обратной перемотки, Олив бы определенно сейчас ее нажала. На самом деле, ей бы очень и очень хотелось перемотать еще дальше того места, когда мальчик сказал «извините» и она упала на пятую точку.

Мальчик поправил захватанные очки.

– Интересно, – произнес он. – А какие ведьмы?

– В смысле – какие?

– Белые, зеленые, темные…

– Темные, – ответила Олив с уверенностью.

– Как ты о них узнала? Они оставили какие-то записи, дневники? Вы позвали оккультного специалиста осмотреть дом?

– Нет… Они просто оставили тут все свои вещи.

Мальчик перестал переступать с ноги на ногу и пристально изучал Олив своими большими темно-карими глазами.

– Интересно, – повторил он уже тише. – А ты нашла их гримуар?

– Гримуар? – переспросила Олив.

– Сборник заклинаний.

– Нет, – озадаченно моргнула девочка.

– Поищи, – посоветовал мальчик. – У каждой ведьмы есть гримуар. В нем может содержаться очень важная информация.

– Посмотрим, – сказала Олив, злясь на себя оттого, что не подумала об этом раньше.

А между тем голос у нее в голове вопил: «КОНЕЧНО!» Если бы она обнаружила заклинания МакМартинов, может, ей удалось бы найти другой путь в Иные места! Может, она бы даже смогла сделать собственные волшебные очки. Или вдруг там найдется подсказка, как помочь Мортону. Сердце Олив бешено заколотилось.

Мальчик поднял одну из фигурок и осмотрел ее в пятнистых лучах солнечного света.

– Тут, кажется, скол, – сказал он. – Пойду-ка отреставрирую. – И, резко повернувшись, направился к кустам сирени, но вдруг остановился и оглянулся на Олив. – Меня зовут Резерфорд.

– В честь президента? – уточнила она. Олив выучила имена всех президентов еще в шесть лет, когда родители купили ей подставку под тарелки для обеденного стола с их именами и портретами. Резерфорд Хейз (номер девятнадцать) с жесткой на вид бородой был нарисован рядом с Улиссом Грантом (номер восемнадцать), у которого борода выглядела помягче.

– Нет. В честь Эрнеста Резерфорда. Отца-основателя ядерной физики. Он получил Нобелевскую премию в тысяча девятьсот восьмом году. Мои родители – ученые. Они сейчас в Швеции, проводят исследования.

В мозгу Олив мелькнула какая-то искорка понимания.

– Мои родители – математики, – призналась она и прежде, чем успела остановить себя, улыбнулась мальчику. Вышло кривовато и неуверенно, больше похоже на гримасу, но все же это была улыбка. – Меня зовут Олив.

Мальчик улыбнулся в ответ.

– Я знаю, – сказал он, а потом нырнул в сирень и исчез.

– ИЗМЕНА! – возопили с клена. Из листьев высунулась зеленая голова Харви. – Предательница! Отступница! Бенедикт Арнольд!

Олив встала и отряхнула шорты сзади.

– Харви…

– Агент 1-800!! – взвыл кот, проносясь по ветке над головой Олив. – Как ты могла вот так выдать нас врагу? Как ты могла отвернуться от своего отечества?!

– Харви… в смысле, агент 1-800… спускайся. Давай поговорим, но только не здесь. Что, если тебя кто-нибудь услышит?

– Меня услышит? – выпучил глаза кот. – А если тебя услышат? Тебе грозит трибунал! Изгнание! Пожизненное заключение!

– За то, что вернула фигурки мальчику, которые ты украл?

– Ты имеешь в виду – этому искусному шпиону… – Харви свернулся на ветке в пушистый шар и пристально уставился на Олив. – Послушай меня. Не доверяй ему. Не верь тому, что он тебе говорит. И женщине, у которой он живет, тоже не верь.

– Миссис Дьюи?

– Она не та, кем кажется, – прошептал кот. – И остальные тоже.

– Харви, это бред. Слезай сейчас же и пошли мыться.

Мгновение он еще смотрел на Олив, а потом кинулся вверх по стволу и взобрался на самые высокие ветви.

Закатив глаза, девочка повернулась к дому. Открытая книга так и лежала на крыльце, и ветерок листал ее страницы, так что Олив уже не смогла бы найти место, где закончила читать. Но в любом случае, желание снова погрузиться в расследования, которые вел Шерлок Холмс, у нее полностью улетучилось.

Ей хотелось почитать кое-что совсем другое.

 

4

Библиотека была самой большой и пыльной комнатой во всем старом каменном доме. Там стоял огромный, облицованный плиткой камин, который выглядел так, словно его не использовали уже многие годы, и висела картина, изображающая юных танцовщиц на лугу (которые, как Олив выяснила опытным путем, были вовсе не так дружелюбны, как казались). До самого потолка тянулись скрипучие лестницы, а из потертой бархатной мебели лезла набивка, расползаясь по подушкам густой серой паутиной. Стены библиотеки были полностью скрыты за книжными стеллажами, которые были так забиты книгами, что между переплетам было невозможно просунуть лезвие ножа. По мнению Олив, понадобилось бы лет сто, чтобы прочитать их все. Хотя, конечно, Аннабелль МакМартин ведь примерно столько и прожила.

Большинство книг были очень старыми, переплетенными в ткань или кожу, с затертым золотым тиснением на корешках. Олив любила читать, но на ее вкус интересного здесь не было. Среди названий преобладали такие, как «Глубоко исчерпывающее и всестороннее исследование захватывающей жизни улиток» или «Печальное сказание о деве, разгуливавшей без горжетки»… Однажды она взяла с полки книгу под названием «Дикие птицы. Как правильно их готовить», думая, что там будет рассказано, как поймать дикую птичку и приручить ее, но вторая часть названия, которая не поместилась на обложке и потому была напечатана на первой странице, гласила «Трактат о самых современных методах ощипывания, видах начинки и соусов для пернатой дичи, содержащий шестьдесят вручную раскрашенных гравюр самых восхитительных блюд и бесценные советы для готовки в домашних условиях». Олив положила книгу обратно.

Теперь она стояла посреди библиотеки, чувствуя, как от пыли, набившейся в нос, вот-вот начнет чихать. Если после МакМартинов действительно остался сборник заклинаний – тот мальчик назвал его «гримуар», – логичнее всего, что он окажется здесь, среди остальных книг. При воспоминании о том, как загорелись глаза Резерфорда Дьюи, когда она ляпнула: «В моем доме раньше жили ведьмы», Олив вся зачесалась от стыда. Зачем она ему это сказала? Зачем вообще открыла рот? Девочка вцепилась обеими руками в волосы. «Вот же дура, – сказала она себе. – Дура-дура-дура».

Девочка оглядела библиотеку. Важная книга легко могла спрятаться здесь среди тысяч других. Целый дневник с коварными планами и заклинаниями МакМартинов, быть может, лежит прямо здесь, у нее под носом!

Но с чего начать поиски?

Никакого порядка в библиотеке не было. Книги не были расставлены ни по алфавиту, ни по темам, как, например, в библиотеках школьных. Книги о растениях, о которых никто никогда не слышал, стояли рядом с книгами о политиках, о которых тоже никто никогда не слышал, и, поскольку корешки были сильно истерты, большую часть книг приходилось открывать, чтобы понять, о чем в них написано.

Олив подкатила лестницу на колесиках в угол комнаты по правую руку от себя. Залезла на верхнюю ступеньку, уцепилась за стеллаж, вытянула первую книгу и повернула названием к себе. На пальцах остался толстый слой пыли. Обложка гласила «Родословная русских царей». Олив раскрыла книгу. На нее смотрел мужчина в меховой шапке, похожей на торт. Тут определенно не было никаких заклинаний.

Следующая книга, «Сказки для устрашения непослушных детей», оказалась поинтересней, но и это было не то, что она искала. Пролистывая каждую новую книгу и постоянно чихая, девочка постепенно одолела первую полку. Олив просматривала «Блестящие достижения в производстве канадской бечевки», когда раздавшийся снизу голос напугал ее так, что она едва не сверзилась с лестницы.

– Что ты задумала? – сурово спросил Горацио. Олив закачалась и схватилась за спасительный стеллаж.

– Просто… смотрю, – ответила она.

Горацио устроился на ковре с восточным узором.

– Да, я догадываюсь, что глазами обычно делают именно это. С какой-то определенной целью смотришь?

– Вроде того, – сказала она медленно. – Горацио, у МакМартинов был… гримуар? Ну, что-нибудь типа книги заклинаний?

Пронзительные зеленые глаза Горацио уставились прямо в ее.

– Почему ты спрашиваешь?

– Просто из любопытства.

Горацио моргнул:

– Ты пытаешься убить меня?

– Что?

– Знаешь ведь: любопытство кошку сгубило.

Олив улыбнулась.

– Горацио, мне показалось, или ты только что пошутил?

Тот почти смущенно опустил морду и перевел взгляд на собственные лапы.

– Ну все-таки, – не отступилась Олив, разглядывая огромного рыжего кота из-под опущенных ресниц, – гримуар существует?

Горацио вздохнул. Плюхнулся на ковер, растянувшись в пушистую оранжевую скобку, потом вытянул каждую лапу по очереди. Расправив кости, лег в позу сфинкса и снова посмотрел на Олив.

– Да, у них была книга заклинаний, – сказал он, – хотя в нее записывалось далеко не все, на что были способны МакМартины. Скажем так, существуют виды магии, которым из книг не научиться. Так или иначе, я не видел его уже больше семидесяти лет. Олдос его спрятал… Или Аннабелль уничтожила. В любом случае, очень сомневаюсь, что ты ее отыщешь.

Естественно, от этого Олив еще сильнее захотелось найти книгу.

– Но вы же были их помощниками. Разве вы не должны знать, куда делась такая важная вещь?

– Именно. Мы были их помощниками. МакМартины перестали ладить с нами задолго до того, как гримуар исчез. Олдос еще мог заставить нас повиноваться, но он нам больше не доверял. – Горацио, отвернувшись, поцарапал лапами по солнечному пятну на ковре. – А теперь я бы предложил тебе послушаться народной мудрости и не будить котов, пока спят тихо.

– Там вообще-то про «лихо» говорится, – поправила Олив.

Но Горацио, уже приготовившийся ко сну, проигнорировал это замечание.

Одной рукой крепко держась за лестницу, девочка проехала вдоль стены к следующему стеллажу и вытащила первые две книги: «Жуткий тарарам» и «Что же нам делать с Гортензией?» Ее пыл поутих. Со всех сторон Олив окружали плотно заставленные полки, покрывая стены библиотеки от пола до потолка. Даже если бы названия на старинных корешках можно было разобрать, МакМартинам наверняка хватило ума спрятать книгу заклинаний под какой-нибудь не вызывающей подозрений обложкой. Она сама иногда так делала. Детектив в мягкой обложке легко помещался в учебник математики.

Ей потребовалось около пятнадцати минут, чтобы просмотреть книги на одной полке. На каждой короткой стене было по четыре стеллажа, на длинных – между двумя высокими окнами, камином и картиной с девушками на лугу – по шесть. Каждый стеллаж состоял из девяти полок. Если сложить, а потом умножить общее количество полок на минуты, которые она потратила на одну полку… Числа забегали в голове, врезаясь друг в друга, будто толпа слепых футболистов. Потребуется очень много времени.

Олив взяла следующую книгу, вдохнула облачко пыли и чихала до тех пор, пока перед глазами не поплыли пятна.

– Вот уж чего у тебя не отнять, – пробормотал Горацио с ковра далеко внизу. – Ты не сдаешься.

Она потерла зудящий нос и вернулась к делу.

Солнце лило сквозь окна струи персикового света. В библиотеку, бодро насвистывая себе под нос считалочку про гусеницу, зашел мистер Данвуди. Это была их с миссис Данвуди песня. Они танцевали под нее на своей свадьбе и, скорее всего, на стоящей на столе мистера Данвуди фотографии, где юные и влюбленные Алек и Алиса сияли улыбками посреди крошечного танцпола, романтично мерцая стеклами больших круглых очков. Теперь миссис Данвуди носила контактные линзы.

Когда мистер Данвуди устроился в кресле за письменным столом, Горацио поднялся и направился прочь из комнаты.

– По-моему, этот кот ко мне неважно относится, – вздохнул мистер Данвуди.

– Он нормально к тебе относится, – подала голос Олив, сидящая в дальнем уголке, будто паук-книголюб. – Он просто немного… замкнутый.

Мистер Данвуди в изумлении поднял глаза:

– О, привет, Олив. Я не знал, что ты здесь.

– А к кому ты тогда обращался?

Он задумчиво уставился в потолок.

– Правомерный вопрос.

Она сдула пыль с пальцев.

– Пап, как ты думаешь, сколько примерно книг в этой комнате?

– Тебе нужно приблизительное количество? – Мистер Данвуди осмотрел стены. – Двадцать стеллажей по девять полок в каждом, в среднем по сорок пять книг на полке? Около восьми тысяч ста книг – чуть больше или чуть меньше.

Словно играя на беззвучном фортепиано, Олив провела пальцем по ряду истрепанных корешков.

– А если тратить по тридцать секунд на каждую книгу? Просто пролистывать? Сколько времени надо, чтобы посмотреть все?

Мистер Данвуди с видимым удовольствием откинулся на спинку кресла.

– Тридцать секунд на книгу – выходит двести сорок три тысячи секунд, что эквивалентно четырем тысячам пятидесяти минутам или шестидесяти семи с половиной часам.

– Я так и думала, – кивнула девочка. – Очень много времени.

– «Много времени» – понятие относительное, – заметил мистер Данвуди. – И само время тоже относительно.

Олив, которой такого рода вещи говорили столь же часто, как другим детям говорят, что надо чистить зубы, покорно кивнула.

– Ну, а как ты думаешь, не пора ли ужинать? Здесь и сейчас, в реальном времени?

Мистер Данвуди принюхался.

– Судя по запахам, я бы сказал, что да.

– Отлично.

Олив неловко сползла по лестнице. Ныло у нее не только тело, но и душа. Похоже, она ничуть не приблизилась к желаемому. И что еще хуже, воспоминание о том, как она брякнула: «В моем доме раньше жили ведьмы!» – совершенно незнакомому человеку заставляло ее задыхаться от досады на себя каждый раз, как она мысленно слышала собственный голос. Зачем же она выболтала этому мальчишке свой самый большой секрет?

– Пап, – сказала Олив, шагая вместе с отцом по коридору на восхитительный запах лазаньи, – если бы ты рассказал кому-то секрет и не был уверен, что этому человеку можно доверять, что бы ты сделал?

– Хм, – озадачился мистер Данвуди. – Непростая ситуация. Люди так непредсказуемы. Однако я бы сказал, что самый безопасный образ действий – привести обе части уравнения к единому знаменателю.

– Как это? – спросила Олив, которой почему-то две части уравнения представились на качелях.

– Если ты узнаешь об этом человеке такое, что он или она желает сохранить в тайне, вероятность того, что он или она раскроет твою тайну, уменьшится, поскольку человек вряд ли захочет рисковать своей.

– Разве это не шантаж? – удивилась Олив, отодвигая стул от стола.

– Я бы сказал, это больше похоже на третий закон Ньютона, – уточнил мистер Данвуди, тщательно поправляя подставку так, чтобы она оказалась параллельна краю столешницы. – На каждое действие существует равное противодействие.

– Я их уже поправила, милый, – сказала миссис Данвуди, неся противень с лазаньей к столу.

– Да, любовь моя. Но ты же знаешь, как я отношусь к параллельным линиям…

Миссис Данвуди улыбнулась.

– В их совершенстве кроется их уникальность.

– И то же самое я думаю о тебе, – сказал мистер Данвуди, целуя ладонь жены.

Олив со вздохом уронила голову на тарелку.

 

5

Той ночью она едва могла спать. В мозгу роем вились коротенькие сновидения, в полузабытье врывались летающие стопки книг и перевернутые слова в зеркалах. Иногда там было написано что-нибудь вроде: «Книга заклинаний спрятана в блубкепуке» или иная ерунда. А иногда надписи гласили: «В моем доме раньше жили ведьмы!», и на глазах у Олив отражались все в новых и новых зеркалах, превращаясь в огромную паутину, сотканную из одних и тех же слов. Паутина опутывала ее. Девочка застревала в ней, пришпиленная к месту, не в силах вырваться. Только гримуар мог ей помочь. Спасти ее. И спасти Мортона. Она должна была найти книгу раньше, чем ее найдет кто-нибудь другой. Олив заколотила руками и ногами, сердце зашлось в панике… КНИ-ГА, стучало оно, отдаваясь эхом у нее в голове. КНИ-ГА. КНИ-ГА. КНИ-ГА. КНИ-ГА.

Послышалось громкое шипение.

Вздрогнув и проснувшись, девочка обнаружила, что яростно ворочается в постели. Горацио, который любил спать у нее в ногах, смотрел с пола горящим взглядом.

– Извини, Горацио, – прошептала Олив. – Мне снился кошмар.

– Я заметил, – фыркнул кот. – Что ж, не беспокойся обо мне. Хотя, конечно, во сне приземляться на лапы несколько труднее.

– Извини, – снова шепнула она.

Горацио запрыгнул обратно на кровать, оставив ногам Олив достаточно места.

– Я сегодня сделала глупость, – сказала девочка, подняв Гершеля, своего потертого плюшевого медведя, и крепко прижав его к груди.

– Подумать только, – пробормотал кот.

– И теперь не могу заснуть, потому что никак не забуду об этом.

– Очень продуктивное занятие, – сказал Горацио, устраиваясь в складках одеяла.

– У миссис Дьюи живет мальчик, – продолжала Олив, чем вызвала у кота раздраженный вздох. – Это он спросил меня о существовании заклинаний. Но он спросил только потому, что… – Олив сбилась на смущенное бормотание, – …потому что я сказала ему про МакМартинов.

Горацио резко повернулся.

– Что конкретно ты ему сказала?

– Просто, что раньше здесь жили ведьмы. Я даже не называла имен. – Олив потерлась подбородком о голову Гершеля – обычно это ее очень успокаивало. Но почему-то не сегодня. – Не знаю, зачем вообще начала об этом говорить.

Мгновение Горацио молча смотрел в окно. Лунный свет отражался в его глазах, отчего они светились, будто далекие костры.

– Говоришь, этот мальчик живет с миссис Дьюи?

– Да. Его зовут Резерфорд Дьюи.

– Тогда тебе не стоит особенно об этом беспокоиться, – подытожил Горацио, уткнувшись носом в одеяло.

– Но я все равно беспокоюсь! – возразила Олив. – Никак не могу перестать об этом думать. – Она осторожно тронула шерстку кота пальцем ноги. – Горацио, я точно больше не засну. Давай сходим навестить Мортона? Совсем ненадолго? Пожалуйста!

Горацио отодвинулся от пальца.

– Ну пожалуйста!

Кот сурово посмотрел на Олив:

– Если я тебя отведу, ты обещаешь, что остаток ночи не станешь спихивать меня на пол?

– Да. Я даже лягу поперек кровати.

– Хорошо! – Горацио легко спрыгнул на половицы и исчез за дверью. Девочка поспешила за ним, только обернулась на секундочку, чтобы укрыть Гершеля одеялом.

Коридор второго этажа освещали лишь квадраты лунного света, льющегося из далеких окон. Горацио бежал по толстому ковру совершенно беззвучно. Олив на цыпочках кралась следом, прислушиваясь к скрипам и шорохам дома и стараясь занимать в темноте как можно меньше места.

Они остановились перед изображением Линден-стрит.

– Хватайся, – скомандовал Горацио.

Олив взяла его за хвост, и в то самое мгновение, как пальцы коснулись кошачьего меха, картина ожила у нее на глазах. По укутанной туманом траве побежали волны легкого ветерка. Далеко-далеко в окнах домов, дрожа, замерцали огни. Горацио перепрыгнул через раму, увлекая за собой Олив. Со знакомым ощущением, словно она скользит в теплом желе, девочка просунула в полотно голову, потом плечи, а следом вся целиком нырнула за нижнюю планку рамы.

Оказавшись по ту сторону картины, она плюхнулась в росистую траву. Рама висела в воздухе над головой. Горацио, который, конечно же, приземлился на лапы, уже направлялся по мягкому зеленому холму в сторону улицы. Там, будто радушные маяки, светились фонари. Олив встала и поспешила за ним.

В мире Мортона всегда царил вечер. Нарисованную Линден-стрит окутывали блеклые, туманные сумерки, небо никогда не темнело и не светлело. На этой улице никто не спешил ложиться спать, садиться за ужин, надевать пижаму. На самом деле, поскольку большую часть людей заманили в эту картину Олдоса МакМартина прямо из постелей, они все и так уже были одеты в домашнюю одежду.

Когда Олив оказалась здесь в первый раз, на улице царила зловещая пустота, а через крошечные окошки в закрытых дверях на нее недоверчиво глядело множество лиц. Теперь люди глядели на нее с улыбкой. Во многих окнах через задернутые шторы пробивался приглушенный свет свечей или лампы. Несколько человек даже сидели у себя на верандах, поскрипывая качелями в серебристом тумане. Один старик в ночном колпаке приветственно поднял руку. Олив помахала в ответ.

Горацио быстро бежал по тротуару мимо пустого участка, где стоял бы большой каменный дом, если бы Олдос МакМартин его нарисовал, к высокому сероватому зданию по соседству.

– Я иду искать! – крикнул кто-то.

Олив подскочила. Горацио ощетинился.

За углом серого дома раздался смех. Почти не задумываясь, Олив пригнулась в росистой траве, стараясь, чтобы ее не было видно. Мгновение спустя вдоль стены пронесся маленький мальчик в длинной белой ночной рубашке, тяжело дыша и хихикая, с вытянутой вперед рукой, словно пытался поймать что-то прямо у себя перед носом. Почти белоснежные волосы мальчика вихрами торчали в разные стороны, а круглое, бледное лицо напоминало улыбающуюся луну.

Хорошенько размахнувшись, мальчик хлопнул ладонью по воздуху перед собой, споткнулся о подол ночной рубашки и со смехом растянулся на траве.

– Ладно! – воскликнул он, поднимаясь на ноги. Трава, на которую он приземлился, тоже поднялась и расправилась. – На этот раз ты выиграл.

Олив поморгала и тщательно осмотрела весь газон, но по-прежнему не видела никого, кроме мальчика в белой ночной рубашке. С кем же он разговаривал?

– Значит, я опять вожу, – объявил мальчишка в пустоту и подбежал к перилам крыльца. – Считаю до ста. На старт, внимание, МАРШ! – Он опустил лицо в ладони и начал считать.

Новоприбывшие обменялись неуверенными взглядами. Еще раз медленно обведя глазами двор, Олив на цыпочках подошла к крыльцу.

– Эй… Мортон!

– Двадцать восемь…Что? – Мальчик в ночнушке поднял глаза, и на его круглом, бледном лице мелькнула улыбка. – Олив! – воскликнул он. Улыбка исчезла. – Я из-за тебя сбился.

– Извини. Ты в прятки играешь?

– Ага, – засиял Мортон, спрыгивая вниз по ступенькам. – Я вожу.

Девочка снова огляделась. В нескольких домах от них только пожилая женщина раскачивалась на крыльце в кресле-качалке. И она определенно не пыталась спрятаться.

– Но… Мортон… с кем ты играешь?

– С друзьями, – уверенно ответил он. Прозвучало это так, будто в конце должно было стоять непроизнесенное «естественно».

– Я тут никого не вижу, – сказала Олив.

– Ясное дело, не видишь. Они невидимые, – объяснил Мортон.

– Невидимые? – переспросила Олив. – В смысле… э-э-э… воображаемые?

Мальчишка пожал плечами, схватился за нижний столбик перил и покачался туда-сюда.

– Может быть. Но зато они со мной играют. И почаще, чем некоторые. Хоть даже эти некоторые и не воображаемые, а видимые. – Он бросил многозначительный взгляд в сторону Олив.

– Мортон, ты же знаешь, что очки разбились. Я больше не могу приходить, когда захочу. Приходится просить котов меня отвести. – Олив оглянулась через плечо на пушистый рыжий силуэт Горацио. Кот сидел в стороне и увлеченно занимался своими усами.

Мортон начал качаться по такой широкой дуге, что Олив пришлось отступить в сторону.

– Мои настоящие друзья приходят и играют со мной, когда захочу, потому что знают, что у меня нет… – Мортон остановился и поднял взгляд на темные окна своего большого, пустого дома. Олив почти что слышала, как слово «семьи» повисло в воздухе, но Мортон не закончил фразу. Вместо этого он развернулся и указал рукой через двор: – Вон там, под тем крыльцом, прячется Рональд. За кустами сидит Шарлотта Харрис, а Элмер Горли все время ходит в клетчатой пижаме. Можете выходить, ребята! – крикнул он в сторону улицы.

Они подождали, пока невидимые друзья Мортона подойдут. Мальчишка улыбался, Олив хмурилась.

– Это Олив, – объявил он пустому двору. – Я вам про нее рассказывал… Да, это она помогла мне победить старика.

– Помогла? – перебила Олив.

Однако Мортон проигнорировал ее слова.

– Нет, она не знает как, – продолжал он, отвечая на вопрос, которого Олив не слышала. – До сих пор не придумала. Так что нам всем придется пока торчать тут. Хотя, – проговорил он, понизив голос до шепота и нагнувшись к чьему-то невидимому уху, – по-моему, она даже не пытается. Наверно, только и делает, что занимается девчачьими делами. С куклами играет. Или причесывается.

– У меня даже кукол нет! – возразила Олив.

Мортон хихикнул, словно один из его невидимых друзей сказал что-то смешное, и покосился на Олив, прикрывая улыбку ладонью.

– Ага, мне тоже так кажется.

– Ну и ладно! – громко сказала Олив, уперев стиснутые кулаки в бока. – Я приперлась сюда среди ночи только ради тебя. Хотя могла бы лежать в теплой и уютной кровати. Но наверно не стоило. У тебя тут столько новых друзей, что мне, похоже, больше не надо за тебя волноваться.

– По-моему, ты и так за меня не волнуешься, – негромко пробормотал Мортон.

– Конечно, волнуюсь! – воскликнула Олив, всплеснув руками. – Я все время только и думаю о том, как тебе помочь.

– Но тут ты не все время. – Мальчишка уперся взглядом в клочок туманной земли. – А я тут. Все время.

– Ты же знаешь, что я не могу остаться, Мортон. Если пробуду слишком долго, то тоже застряну.

Это, казалось, заставило его на мгновение задуматься. Выражение круглого лица сменилось с грустного на сердитое, а потом опять на безразличное – Олив все это время глядела, как шевелится его подбородок.

– Я знаю, – сказал наконец Мортон, резко встряхнув головой, так что затряслись нечесаные лохмы. – Поэтому у меня есть другие друзья. – Он бросил взгляд через плечо. – Они будут со мной, пока… пока что-нибудь не случится.

Олив переступила с ноги на ногу. Нарисованная трава тут же поспешила выпрямиться в том месте, где на ней только что стояли.

– Я честно стараюсь, Мортон.

Тот кивнул, но не посмотрел ей в глаза.

– Ладно, я буду дальше до ста считать.

– Да?.. – удивленно вырвалось у Олив. Она отступила на шаг назад. Мортон и раньше был вредным, даже грубым, но еще никогда он не бывал слишком занят, чтобы побыть с ней. – Наверно… – сказала она, но, что говорить дальше, не знала. Олив отвернулась. С тротуара за ней наблюдали, мерцая, ярко-зеленые глаза.

– Погоди! – Она развернулась обратно к Мортону, который снова прекратить считать, усмирила в себе обиду и попыталась натянуть на лицо равнодушное, деловое выражение. – Я вообще-то пришла кое-что у тебя спросить. Когда ты жил рядом с МакМартинами, ты не видел у Олдоса или Аннабелль дневника с заклинаниями? В смысле, любой книги, которая смотрелась бы очень старой или странной? – Мортон уже начал качать головой, но Олив продолжала: – Может, на ней были какие-нибудь символы или чернила странного цвета…

– Нет, – ответил он. – По-моему, нет.

– Ладно, – сказала Олив. – И еще последний вопрос. Ты слышал про кого-нибудь по фамилии Дьюи?

– Не знает он никаких Дьюи, – отрезал Горацио, внезапно появившись у ног Олив. – Дьюи переехали сюда почти через полвека после смерти Олдоса МакМартина.

При звуке этого имени Мортон вздрогнул и по привычке взглянул вверх, но приглушенный оттенок сине-фиолетового неба ничуть не изменился.

– Олив, я ухожу. Если ты предпочитаешь остаться здесь и превратиться в краску – на здоровье. – Горацио поскакал к тротуару. – На самом деле, будет даже приятно спать на целой кровати в одиночку.

– Иду, – вздохнула девочка и заторопилась вслед за ним. Она повернулась было, чтобы помахать Мортону, но тот уже принялся считать до ста, закрыв лицо ладонями.

Следом за котом Олив пробежала по улице и ступила на мягкий зеленый склон холма. Перед ними мягко блестел в туманной дымке квадрат картины. Она посмотрела через плечо на ряд домов. Мортон исчез – видно, погнался за невидимым другом, но его большой серый дом по-прежнему возвышался на своем месте, полный гулкого эха неотвеченных вопросов.

– Горацио… – осторожно начала Олив, – …у Мортона были родители? В смысле, ведь должны были быть. Правильно?

– Не из желудя же он вырос, – сказал Горацио, но девочка только опустила глаза. Кот вздохнул. – Да, Олив. У него были родители.

– А что с ними случилось? – торопливо следуя за котом по туманному склону, девочка мысленно перебирала числа: попыталась вспомнить возраст Олдоса, возраст Аннабелль, сколько лет было Мортону, когда Олдос заманил его в картину, и вычесть все это из нынешнего года. Даже получив наконец результат, она засомневалась, что тысяча восемьсот двадцать два в самом деле можно считать правильным ответом. – Они наверное сейчас очень-очень старые, да?

Кот склонил голову.

– Да, – протянул он. – Сто двадцать лет – это довольно много для человека.

Олив помедлила. Туман свивался вихрями вокруг ног, снова заливаясь в дырки, которые в нем оставляли ее ступни.

– Так что же, они… они умерли?

Горацио остановился рядом. Отвечая, он смотрел вдаль, на висящую в воздухе раму картины.

– Я не знаю наверняка, что с ними произошло.

Олив обошла пушистого рыжего кота и встала так, чтобы видеть его морду. Горацио не желал встречаться с ней взглядом. Судя по виду, ему было явно неуютно. Подозрительно неуютно.

– Олдос что-то с ними сделал? – спросила Олив с растущей уверенностью. – Или это вы сделали?

Взгляд Горацио посуровел.

– Так вышло, что родители Мортона подняли слишком много шума, когда их сыночек исчез из собственной постели посреди ночи, – сказал он сухо. – Ты же знаешь, какими бывают родители. Вечно слишком пекутся о детях. Олдосу нужно было убрать их с дороги, пока они не привлекли внимания к семье МакМартин.

Олив присела на корточки перед котом, преградив ему путь, и уставилась в зеленые глаза. Наконец он посмотрел на нее в ответ. Холодное, саркастическое выражение начало сходить с его морды.

– Я не знаю точно, что случилось, – сказал Горацио после долгого молчания. – Полагаю, что он… от них избавился.

– Избавился? – Олив представилось, как родители Мортона падают в склизкий зев мусоропровода. Не самая приятная картина. Она снова вгляделась в кошачьи глаза. Всегда ярко-зеленые сейчас они казались какими-то затуманенными.

Олив тяжело вздохнула и перевела взгляд на тускло мерцающие вдали огни.

– Если у Мортона нет семьи, хорошо, что хоть друзья тут есть, – сказала она. – Пусть даже и невидимые.

Горацио бросил на нее пристальный взгляд:

– Хорошо, что ты думаешь, что это хорошо.

– В каком смысле?

– Просто не все люди готовы делиться своими друзьями. Особенно те, у кого друг всего один.

– У меня не один, – запротестовала Олив. – У меня много друзей. – Она опустила глаза и уставилась на голые пальцы ног. – У меня есть ты.

Казалось, что кот готов улыбнуться.

– Что ж, – пробормотал кот, поглаживая усы, – отлично. – Подавив улыбку, он посмотрел на Олив. – Но учти, я никогда не буду играть с тобой в прятки.

– Ну и ладно, – сказала девочка.

Они вместе залезли обратно в раму.

И все же, возвращаясь в постель и устраивая Гершеля рядом с собой на подушке, Олив никак не могла забыть о Мортоне и его других друзьях. Даже во сне она видела его лицо. Видела, как мальчишка стоит перед своим огромным пустым домом, в котором его не ждут ни мать, ни отец. Видела, как он бежит по туманным полям за несуществующим другом, пока она торчит во внешнем мире, не в силах добраться до него.

Нужно найти книгу заклинаний, что помочь Мортону. Нужно найти ответы. И найти как можно скорее.

 

6

«Для максимального эффекта следует применять пиявок на внутренней поверхности горла при помощи сосуда для пиявок или крупного лебединого пера», прочла Олив, после чего закашлялась и сунула «Оздоровительные свойства кровопускания» обратно на верхнюю полку третьего стеллажа – за целое утро поисков в библиотеке она успела перебрать книги только его полки. Танцующие на лугу девушки на другом конце комнаты, казалось, насмехались, глядя на ее усилия. Олив подумала, что если бы могла видеть друзей Мортона, то наверняка прочла бы на их лицах то же самое выражение.

Слова, которые мальчишка произнес ночью, зудели в голове, будто комариный писк. «До сих пор не придумала». Как бы ни было Олив противно это признавать, мальчишка был прав. Она не придумала никакого плана, книга заклинаний не желала находиться, а мозги ее замусоривались разной чепухой.

– Что это вообще за штука такая – сосуд для пиявок? – пробормотала она себе под нос.

– Сосуд для пиявок – это длинная стеклянная трубка, вроде пробирки, – очень быстро донеслось снизу. – Для той же цели можно приспособить скрученный лист бумаги. Пиявок использовали в медицине многие тысячи лет, в том числе во времена средневековья, и поэтому я про них все знаю. Вообще-то, даже слово «пиявка» в английском происходит от древнеанглийского слова, означающего «лекарь».

Олив замерла на вершине лестницы. В дальнем конце библиотеки, у самой двери стояли миссис Данвуди, миссис Дьюи и Резерфорд Дьюи. Все они, подняв головы, глядели на нее. Говорил, конечно же, Резерфорд. Миссис Дьюи рядом с ним неуверенно улыбалась. У миссис Данвуди вид был несколько ошеломленный.

– Олив, ты же знакома с Резерфордом, да? – По сравнению с тем, с какой скоростью поделился своими знаниями мальчик, миссис Данвуди, казалось, говорила в замедленном темпе. Прикусив язык, Олив кивнула. – Он сегодня побудет здесь с тобой.

Девочка взвыла от ужаса – про себя. И прикусила язык еще сильнее.

– У меня назначена встреча в городе, – пояснила миссис Дьюи, одергивая розовый пиджак, в котором она была похожа на воздушный шар. – Миссис Нивенс не будет дома весь день, к тому же я подумала, что Резерфорду гораздо полезнее будет провести день в компании ровесницы – для разнообразия. – Она бросила на внука многозначительный взгляд. – Резерфорду не помешают нормальные друзья.

Олив прикусила внутреннюю сторону щеки.

– Что ж, – жизнерадостно подытожила миссис Данвуди, – мы всегда ему рады. Можете спокойно заниматься делами, миссис Дьюи.

На этом обе женщины торопливо покинули библиотеку, оставив Резерфорда и Олив одних.

Мальчик вышел на середину комнаты. Миссис Дьюи, очевидно, пыталась придать ему презентабельный вид: каштановые кудри были смочены водой и гладко зачесаны, штаны казались тщательно отглаженными, футболку на этот раз украшал большой герб, на котором лев сражался со змеей. Кроме того, на руках у него были огромные, тяжелые на вид металлические перчатки.

Олив рассматривала Резерфорда из-под опущенных ресниц. Глядеть ему в глаза ей было не под силу. Он знал ее секрет. Такой человек, как Резерфорд Дьюи, конечно, не мог забыть того, что она сказала. А теперь, значит, ей придется целый день провести с ним – с мальчиком, с чужаком, с «ровесником». И он обязательно заметит и запомнит каждую странную, неловкую мелочь, все, что она сделает, что скажет.

– Нашла? – спросил Резерфорд.

– Что нашла? – Она едва заставила губы шевелиться. О мозгах даже мечтать не приходилось.

– Гримуар. Полагаю, в этой комнате искать логичнее всего. – Он остановился у подножия лестницы, глядя на Олив сквозь захватанные стекла очков.

Секунду она боролась с собой. Может, еще не слишком поздно откреститься от своей тайны? Да нет, поздно, наверное. Кроме того, пытаться разговаривать с почти незнакомым мальчиком и так было ужасно трудно. Говорить и врать одновременно без всякой подготовки – нелегкое дело.

– Еще не нашла, – ответила наконец Олив, но слова застряли в горле, и пришлось, прокашлявшись, начать сначала. – Я проверила только эти полки, но все другие пока нет.

– Я могу помочь, – сказал Резерфорд, неловко топчась с ноги на ногу. – Я очень быстро читаю. Могу где-то семьдесят страниц за час прочитать – зависит от того, какой шрифт, конечно.

Олив хотелось завопить «НЕТ!» и вытолкать его из библиотеки. Хотя нет, ей не хотелось самой его выталкивать, потому что для этого надо было бы до него дотронуться. Фу! Лучше бы гигантская невидимая рука просто схватила Резерфорда за шкирку и утащила из этой комнаты, с этой улицы прочь, до самой Норвегии или Финляндии, или где там, он говорил, сейчас его родители.

Но ничего подобного не случилось.

– Не обязательно, – пробормотала она.

– Я буду рад помочь. Хотя рукавицы, конечно, придется снять. – Он потянул за ремешок, завязанный вокруг запястья. – Мне бы не хотелось, конечно, но в них неудобно переворачивать страницы.

– Да уж, наверное, – сказала Олив.

Резерфорд поднял левую руку, чтобы позволить ей рассмотреть рукавицу получше, по-прежнему не переставая болтать без умолку.

– Это, конечно, копия, но очень точная. Купил на фестивале Ренессанса. Мастер скопировал их с немецких латных рукавиц четырнадцатого века. Рондель у них хитрый: выглядит просто как украшение, но на самом деле его назначение – блокировать рубящие удары.

Олив очень медленно кивнула.

Резерфорд осторожно стряхнул рукавицы на ковер.

– Так, я сбросил рукавицы, но это не значит, что я вызываю тебя на поединок.

– А, – сказала Олив, – хорошо.

Следующий час они провели в почти полной тишине, обыскивая стеллажи. Олив осталась наверху, на лестнице, а Резерфорд листал те книги, что стояли внизу к полу, иногда бормоча себе под нос то «интересно», то «неужели?».

Казалось, он пролистывал книги со скоростью молнии, а вот Олив никак не могла сосредоточиться. Она так нервничала, что даже дышала с большим трудом. Компания Резерфорда ее совершенно не радовала. Более того, у нее возникло чувство, что и сам дом его присутствием недоволен. Кто-то или что-то наблюдало за ними. Олив предупреждало об этом то же шестое чувство, которое выручало ее уже не раз, вынуждая вовремя пригнуться, чтобы спастись от бумажек и снежков, со свистом пролетающих мимо уха. Время текло, в библиотеке, казалось, становилось все темнее и тише, и, в конце концов, каждая перевернутая страница уже скрежетала, словно огромный лист жести. Стены словно сдвигались, нависая над ними. Им тоже хотелось вытолкать отсюда Резерфорда.

Олив очень надеялась, что они не найдут дневник с заклинаниями. Она не желала больше делиться с этим мальчиком никакими секретами. К счастью, в ней все росла уверенность, что книги в комнате вообще нет.

– Ты в этом году пойдешь в шестой класс или в седьмой? – вдруг спросил Резерфорд, не поднимая головы.

От слов «шестой класс» у Олив всегда так крутило живот, будто она проглотила пару червяков.

– В шестой, – кое-как выдавила она.

– Я тоже, – сказал Резерфорд. – Мы будем в одной школе. Я буду жить у бабушки еще по крайней мере год, пока родители не завершат исследования.

От большого горшка с папоротником у камина донесся тихий шелест. Некоторое время Олив пристально разглядывала растение, но оно больше не двигалось.

– Я уже учился в семи разных школах США, Европы и Канады, – продолжал Резерфорд, – но родители решили, что будет лучше, если на этот раз я останусь здесь.

Папоротник издал едва слышное шипение. Но Резерфорд вроде бы ничего не заметил.

– Ничего себе, – тихо произнесла Олив. – Я была только в четырех школах. – Грустные воспоминания охватили ее, покусывая изнутри, будто крошечные острозубые рыбки: как не с кем было сидеть в школьной столовой, как на физкультуре ее выбирали самой последней, как приходилось проводить перемены у забора игровой площадки, дергая травинки, чтобы окружающим казалось, что ей есть чем заняться. Девочка вздохнула. – И как тебе это? В смысле, все время менять школы?

Резерфорд пожал плечами.

– Приспособиться бывает трудно, – признал он. – Но я просто говорю себе, что все это временно. Где бы я ни был, я не останусь там надолго.

Девочка кивнула, но почему-то от этой мысли ей стало грустно.

Оба вернулись к книгам, и несколько мгновений все в библиотеке погрузилось в безмолвие, даже папоротник.

Через некоторое время над головой мальчика, который сидел, скрестив ноги, на полу, и листал большой зеленый том, раздался неловкий кашель. Олив кашлянула снова, и снова, и снова, пока глаза не заслезились. Наконец мальчик повернулся и посмотрел на нее.

– Я… э-э-э… Я… В смысле, – с усилием выговорила Олив. – Про то, что я тебе сказала. О доме…

– Что? – спросил он.

– Не… не рассказывай никому, ладно?

Резерфорд посмотрел на нее очень серьезно и кивнул.

– Даю слово. Я бы мог даже дать обет, если хочешь. Подписать что-нибудь или положить руку на священную книгу…

– Нет, это… Это слишком, не надо, – заверила Олив. – Просто держи это в секрете.

– Конечно. Клянусь, что не скажу ни одной душе, – объявил Резерфорд, встал и отвесил Олив галантный низкий поклон, а потом шлепнулся обратно на пол к своей зеленой книге.

– Интересно, – пробормотал он через пару секунд.

– Что интересно? – спросила Олив, почти (но не совсем) чувствуя прилив дружеских чувств к Резерфорду за то, что он пообещал сдержать ее тайну.

– В этой книге утверждается, будто капитан Кидд был единственным из пиратов, о ком достоверно известно, что он закапывал сокровища. – Резерфорд уставился в потолок. – Что, если твои ведьмы где-то «закопали» свое сокровище – то есть гримуар? Но поскольку это ведьмы, а не пираты, то они, полагаю, использовали бы исчезающее заклинание. Тебе не попадались никакие признаки применения исчезающих заклинаний?

Олив, недоумевая про себя, какие ей могли попасться признаки чего-то, что исчезло, покачала головой:

– Нет. Они не…

И замерла на полуслове. По воле МакМартинов немало всего исчезло.

Люди исчезали навсегда. Мужчины, женщины и дети пропадали без следа, как если бы их и вправду закапывали. МакМартины прятали свои вещи так, что никто не мог их найти – никто, кроме Олив. Быть может, то, что она искала, находилось прямо у нее перед глазами…

Резерфорд, казалось, не замечал, что она задумалась. Он все так же сидел на полу, проглядывая очередную пыльную книгу (а Олив все так же пялилась в пустоту с разинутым ртом, размышляя), и тут вернулась миссис Дьюи, чтобы забрать внука домой.

– Я и завтра помогу тебе искать, если хочешь, – предложил Резерфорд, вставая и засовывая тяжелый синий том обратно на полку.

– Не надо, – выпалила Олив так громко и быстро, как только могла. – Я… я тебе сообщу, если мне понадобится помощь. Спасибо.

– Хорошо. Ты знаешь, как меня призвать. – Резерфорд остановился у двери, где ждала миссис Дьюи, застегнул рукавицы и еще раз низко поклонился Олив.

– Помощь в чем? – донесся до нее из коридора голос миссис Дьюи.

– А мы рассматривали кое-какие данные о динозаврах в этих местах. Какие конкретные виды здесь жили, когда вымерли…

Голоса растаяли вдали, и Олив вздохнула с облегчением. Он ушел. Вся комната, казалось, стала ярче, как будто сам воздух посветлел. Резерфорд сохранил ее тайну – во всяком случае, пока что. И теперь это их общая тайна. Может, этого будет достаточно для общего знаменателя.

Девочка перевела взгляд на косые полосы вечернего солнца, тянущиеся от окон. Луч коснулся картины с танцующими девушками, и вся рама вдруг вспыхнула и засияла, будто по ней пустили ток, золотым блеском освещая путь вперед. Это было так очевидно! Как же она раньше не подумала?

И тут из папоротника в горшке выползло нечто зеленоватое, мокрое и котоподобное.

– Наконец-то шпиона больше нет, – выдохнуло оно, шатаясь.

– Харви! – Олив кое-как скатилась по лестнице и поспешила к нему. – Так и знала, что это ты.

– Нет больше сил держаться, – прохрипел кот, закатив глаза к потолку, будто плохой актер в шекспировской трагедии. – О том лишь сожалею… Что только одну жизнь… могу отдать за свою страну.

Олив присела рядом, бережно коснувшись ладонью жесткой от краски, покрытой листьями шерстки.

– Тебе плохо?

– Нет, – прошептал Харви. – Но пришло время… ПОМЫТЬСЯ.

И с этими словами он картинно рухнул на ковер.

 

7

В ту ночь Горацио свернулся клубком на своем обычном месте в ногах у Олив. Харви, от которого все еще за версту пахло кошачьим шампунем, отправился в розовую спальню – охранять вход на чердак. Мистер и миссис Данвуди заглянули пожелать дочери сладких снов, а потом свет в коридоре погас и дом окунулся в сонную темноту.

Лежа на подушке и прижимая Гершеля к груди, Олив слушала, как тихонько скрипит и стонет старый дом, как ветки мягко постукивают по оконному стеклу. Теперь все это уже казалось близким и знакомым. В собственной спальне девочка чувствовала себя почти в безопасности даже в самый глухой ночной час. Но у нее было ощущение, что, хоть она и ее родители каждый вечер отправлялись в постель, сам дом никогда не спал. Он бодрствовал вечно. И наблюдал. Следил. Вот только Олив не знала, хорошо это или плохо – то ли дом беспокоится за нее, то ли она его беспокоит.

Лежа очень-очень тихо, девочка ждала и, чтобы не заснуть, твердила про себя слова самых привязчивых песен. Повторив «Я – Генри восьмой» раз двадцать пять (она потеряла счет где-то в районе тринадцатого «Генри»), Олив медленно села и уставилась в темноту поверх плюшевой макушки Гершеля. У нее был готов план – как снова сделать Мортона своим другом и (если ее не обманывало предчувствие) найти дневник с заклинаниями тоже.

В комнате стояла тишина. Горацио лежал на постели недвижной пушистой горкой. Даже далекий белый свет фонарей таял над спящей улицей.

Олив спустила ноги с кровати, стараясь ничем не потревожить огромного рыжего кота. Тот не шевельнулся. Босиком на полу было холодно, но, как обычно, ни одной из ее шести пар тапочек на положенном месте у кровати не обнаружилось. Девочка крадучись прошла через комнату и выскользнула в коридор.

По скрипящим половицам Олив как могла тише прокралась мимо изображений вазы со странными фруктами и церкви на скалистом холме, торопливо скользнула мимо темных зияющих проемов ванной и гостевых комнат, стараясь не представлять, как кто-нибудь оттуда бросается на нее, как из мрака доносится ее имя. Это было непросто.

К тому времени, как девочка добралась до первой комнаты, она уже почти бежала и пулей метнулась через порог розовой спальни.

Харви спал на стуле перед картиной с древней каменной аркой, за которой скрывался вход на чердак. Его голова свисала с края сиденья.

Олив как могла тихонько тронула его переднюю лапу.

Пятнистый кот резко выпрямился.

– Королевский флот ждет распоряжений, ваше величество! – объявил он.

– Ш-ш-ш! – предостерегла Олив. – Харви, мне нужна твоя помощь. Мне надо кое-что найти, и я, кажется, поняла, где оно находится. – Она посмотрела в его большие зеленые глаза. – Ты поможешь?

– Боюсь, вы приняли меня за кого-то другого, ваше величество, – сказал Харви, вытянувшись в струнку, а потом низко поклонившись. – Должно быть, вы не узнаете меня, ведь я долгие месяцы провел в плавании. Это я, Рэли, сэр Уолтер Рэли. И я к вашим услугам.

– Ладно, сэр… как ты сказал?

– Сэр Уолтер Рэли. Путешественник, писатель, солдат, и вообще, как ни посмотри – человек эпохи Возрождения.

– Ладно, сэр Уолтер Рэли, – сказала Олив. – Но нам надо действовать очень-очень скрытно. Никому нельзя знать об этом походе. Ты единственный, кому я могу доверять.

Кот с нескрываемым удовольствием кивнул.

– Договорились, – выдохнула девочка. – Значит, так: нам надо выйти в коридор, залезть в картину с Линден-стрит и найти Мортона.

– Ах да добрый сэр Пододеяльник! – воскликнул Харви с растущим волнением. – Мы преодолеем пролив и воссоединимся с товарищем!

– Ага, – шепнула Олив. – Преодолевай, конечно. Я сразу за тобой.

Набросив на плечи воображаемый плащ, Харви соскочил со стула и потрусил к двери. Ей оставалось только красться за ним.

Следом за расплывчатым пушистым силуэтом Харви Олив дошла по коридору до изображения Линден-стрит. Остановившись перед картиной, кот предложил ей свой хвост, и вместе они проникли сквозь раму в туманные поля, ведущие к улице.

Мортона они обнаружили на лужайке дома по соседству с его собственным – дома, который в мире Олив принадлежал миссис Дьюи. Он выдергивал из земли белые тюльпаны и подбрасывал в воздух. Они взлетали вверх, изгибаясь, будто цирковые булавы из поролона, а потом стремительно неслись обратно к земле луковицами вниз и аккуратно усаживались в свои же лунки.

– Мортон, что делаешь? – спросила Олив, когда они с Харви остановились перед мальчиком.

Тот одарил ее взглядом, в котором читалось, что этот вопрос ну никак не заслуживает ответа, и подбросил вверх следующий тюльпан.

– Где твои друзья?

Мортон пожал плечами:

– Не знаю. Может, сидят по домам. Со своими семьями.

Он подкинул тюльпан в воздух. Цветок два раза перевернулся и спикировал обратно к земле, будто бумажный самолетик.

Олив хотелось сказать: «А семьи у них тоже невидимые?», но у Мортона было такое лицо, что она передумала. Вместо этого девочка присела на влажную траву.

– Слушай, Мортон, – начала она. – Помнишь, я тебя про дневник спрашивала?

Мальчишка не ответил, только выдернул новый тюльпан.

– Мне кажется, если бы найти эту книгу, я бы смогла понять, как помочь тебе вернуться домой.

Мортон покосился на нее краем глаза.

– По-настоящему?

– По-настоящему, – подтвердила Олив. – Если у МакМартинов была книга заклинаний, они, скорее всего, держали ее в заколдованном месте. Я думаю, что она спрятана в одной из картин.

На круглом лице мальчишки появилось скептическое выражение.

– Может быть…

– В общем… – Олив постаралась говорить так, как будто ей все равно, – …Ты поможешь мне ее найти?

– Хм, – сказал Мортон, тоже пытаясь показать, будто ему все равно, – ну наверно.

– Отлично! – прогремел Харви. – Добрая королева Бесс и благородный сэр Пододеяльник достигли согласия. А теперь вперед, исследовать колонии! – И он кинулся прочь по туманной улице. Олив и Мортон бросились за котом, с трудом поспевая за ним.

Все трое протиснулись сквозь раму и неуверенно постояли в коридоре, оглядываясь на темные дверные проемы.

– Откуда нам начать? – наконец прошептал Мортон.

Олив закрыла глаза и подумала о книге. Представила себе ее обложку – черную, коричневую, красную или зеленую. Представила, какова она на ощупь. Быть может, страницы у нее плотные и мягкие, почти как ткань, или тонкие и хрупкие, полупрозрачные, чуть сморщенные, как листки папиросной бумаги. И вдруг – едва ощутимо, очень медленно, но что-то в доме начало ее направлять. Какая-то сила сочилась из стен и сквозь половицы прямо в босые ступни Олив. Она почувствовала, как ее ведет в одном направлении, будто стрелку волчка в настольной игре.

– Вряд ли она внизу, – ответила она тоже шепотом. – Давайте начнем отсюда.

Все трое тронулись в путь по коридору. Харви пытался держаться впереди, хотя и не знал, куда вести, а Олив и Мортон сзади шли на цыпочках по теням друг дружки.

Они начали поиски в гостевой ванной комнате, в которой висела только одна маленькая картина. Олив взялась за хвост Харви, а Мортон ухватился за Олив, и компания шагнула через раму. Женщина на картине, которая вечно стояла одной ногой в старомодной ванне, тихонько вскрикнула, когда пятнистый кот и двое одетых в пижамы детей свалились на ее скользкий плиточный пол, и плюхнулась в воду прямо в полотенце.

– Простите нас, добрая леди, – пафосно начал Харви, – но мы должны изучить вашу ванную комнату во имя Англии.

– Что?! – возмутилась женщина.

Олив присела, чтобы заглянуть под ванну, а Мортон проверил углы. Комната на картине была довольно небольшая и пустая, и уже через несколько секунд трое исследователей выкарабкались обратно, оставив промокшую даму возмущаться фыркать им вслед.

– Никаких книг, – резюмировала Олив. – Давайте проверим синюю комнату.

В синей спальне висела картина с бальной залой, где играл оркестр и танцевали люди в старомодных нарядах. Но когда Харви, Олив и Мортон вылезли из рамы, танцы прекратились. От оркестра донеслось несколько последних звуков – один за другим музыканты сбились и уставились на незваных гостей.

– Нет необходимости падать ниц! – объявил Харви, благодушно махнув лапой. – Вы, несомненно, поражены появлением великого сэра Уолтера Рэли и славной королевы Елизаветы. – Он указал на Олив. Та сконфуженно расправила подол пижамы с пингвинами. Кот оглянулся на них с Мортоном, бросив в их сторону: – Эти негодяи не желают кланяться своей королеве. Приказать их всех обезглавить, ваше величество?

Олив с ужасом затрясла головой.

– Э-э-э… вообще-то… – начала она, видя, что вся нарисованная толпа разом обратила взгляды на нее. – Простите, никто не видел тут книгу?

В толпе зашумели.

– Я видел! – воскликнул кто-то в углу и указал пальцем на сборник нот на рояле.

– Я тоже видел! – воскликнул другой человек, но он, как выяснилось, имел в виду тот же самый сборник.

– Ясно… – громко произнесла Олив, потому что все новые и новые люди заявляли, что они тоже видели ноты на рояле, – кто видел другую книгу? Не ту, что лежит на пианино?

Последовало смущенное бормотание, но больше никто не проронил ни слова.

– Ладно тогда, – продолжила Олив. – Спасибо за помощь.

– Ну и ну, – прошептал Мортон, когда они друг за другом приземлились на ковер синей спальни. – Столько людей, и все как один – дурачки.

– Ваша правда, сэр Пододеяльник, – согласился Харви.

– Ну, они же нарисованные, – добавила Олив. – Они никогда не выходили из этой комнаты. Сомневаюсь, что им часто приходится о чем-то серьезно задумываться.

Мортон посмотрел вниз и ничего не сказал.

– Я имею в виду, – поспешила объяснить она, – они не как ты и не как другие люди, которых Олдос заманил в картины. Вы же все раньше были настоящими, а теперь… в смысле…

Но он уже ринулся через комнату к полированной деревянной двери стенного шкафа.

– Мортон… – умоляюще начала Олив.

Не обратив никакого внимания на нее слова, мальчишка шагнул в шкаф и захлопнул за собой дверь.

Олив втянула воздух сквозь зубы. Вдруг родители услышали? Они с Харви переглянулись.

– Я проверю, не вступили ли в пролив суда противника, ваше величество, – прошептал кот и бросился в коридор.

– Мортон, – прошептала Олив закрытой двери шкафа. – Вылезай.

Ответа не последовало. Она потянула за ручку, но дверь не поддалась. Мальчик, очевидно, крепко держал створку с другой стороны.

– Ну, хватит, Мортон. Мы теряем время.

Шкаф помолчал. Казалось, он задумался. И тут изнутри донесся приглушенный голос:

– Почему мне нельзя просто остаться здесь? Раз старика больше нет, почему нам всем просто не выйти обратно?

– Мортон, вы же не живые. – Олив помедлила. – Уже нет. – Шкаф не стал спорить, поэтому она продолжила: – Люди заметят, что вы не становитесь старше, и кожа у вас странная, и вы ничего не едите. И яркий свет вам вреден. Вам здесь небезопасно.

– Я могу жить в шкафу, – уперся Мортон. – Или весь народ из картины может просто поселиться тут, в доме, с вами.

Девочка попытался представить себе такую возможность.

– Мне кажется, ничего не получится, – сказала она наконец. – Мои родители расскажут про вас всем ученым в университете, и они захотят ставить на вас эксперименты, препарировать, клонировать или еще что-нибудь.

Шкаф совсем затих.

Олив прислонилась головой к деревянной двери.

– Мортон… – начала она так ласково, как только могла. – Я…

Но ее прервал голос мальчишки:

– Тут картина.

Она нахмурилась.

– Какой смысл вешать картину в шкафу?

– Она не висит. Она стоит. Я ее нащупал. Смотри.

Дверца шкафа распахнулась. Мортон появился из темноты, растолкав пыльные пальто, и указал на дальний угол шкафа. Оттуда в луче водянистого лунного света блестела рамой картина.

Опустившись на колени, дети вытащили холст и отнесли в голубую спальню, чтобы получше рассмотреть. В тяжелой раме обнаружился пейзаж с разрушенным замком – осыпающиеся каменные стены на фоне ночного неба.

– Как думаешь, это его картина? – прошептал Мортон.

– Ну, есть способ узнать наверняка, – тоже шепотом ответила Олив, и в этот самый момент в комнате появился Харви и важно сообщил, что путь свободен.

Спустя мгновение все трое уже шагнули через раму в прохладную, влажную ночь, пахнущую мхом. Значит, это вправду была одна из картин Олдоса – картина, в которой Олив никогда еще не бывала. Пока они пробирались по мшистым камням, которыми был устлан спуск ко рву, она раздумывала, как долго холст пылился в шкафу, и кто вообще сунул его туда, где его никто ни за что не увидит.

Троица остановилась у подъемного моста. Харви оглядел представшие перед ними руины каменных стен и печально покачал головой:

– Годы не пощадили Виндзорский замок.

– Вряд ли это задумывалось как… – начала Олив, но кот уже отважно зашагал по мосту.

Мортон поспешил следом. Олив, то и дело поскальзываясь на влажных досках, замыкала процессию.

Внутри замка раскинулся широкий, вымощенный камнем двор. Если у него когда-то и была крыша, то сейчас об этом можно было бы только догадываться. Над очертаниями обрушенных стен нависало темное небо в редких серебряных пятнах неподвижных звезд.

– Ах, какие славные воспоминания навевают даже руины Виндзора! – воскликнул Харви и запрыгал по мощеному двору. – Какие зрелища! Какие поединки! А казни!

Пока пятнистый кот скакал по лестнице к парапету, предаваясь счастливым воспоминаниям, Олив и Мортон обыскали все углы сырого двора. Нигде не было никаких признаков того, что здесь спрятали важную книгу. И вообще, огромное пространство без крыши посреди огромного, пустого, полуразрушенного замка казалось совершенно неподходящим местом для важных книг.

– Гримуара здесь нет. Я уверена, – произнесла девочка со вздохом, глядя, как заползает на место булыжник, который она отпихнула в сторону. – Сэр Уолтер Рэли! Можно уходить!

Когда ребята проходили под аркой, ведущей к мосту, Олив показалось, что в отдалении за спиной что-то зашумело – словно камешек заскакал по булыжникам двора. Спустя секунду она услышала, как камешек с мягким стуком откатился обратно на место.

– Харви! Это ты? – позвала она.

Зеленые глаза мигнули в темноте у самых ее ног.

– Нет, ваше величество. Неужели вы не узнаете сэра Уолтера Рэли, вашего самого верного рыцаря?

– Я имела в виду, это ты шумел?

– Шумел, ваше величество?

Все прислушались. Вокруг стояла тишина – только мягко шелестела вода во рву, набегая на берега.

– Я ничего не слышу, ваше величество, – признался Харви.

– Я тоже, – сказал Мортон. – Ваше величество.

Олив посмотрела на него, прищурясь:

– Спасибо, сэр Пододеяльник. Пойдемте искать в другой комнате.

Они выбрались из картины, бережно засунули ее обратно в шкаф и закрыли дверцу, а потом тихо проскользнули по коридору, стены которого посеребрил лунный свет, и направились в лиловую комнату. Когда-то это было любимое место Олив во всем доме. В воздухе сладко пахло, все казалось таким красивым и изящным – прямо как Аннабелль. Теперь изображение ее комнаты, в которой уже не было хозяйки, висел над комодом зловещим напоминанием. Данвуди не пользовались ни одной из гостевых спален, но эта комната казалась особенно холодной и заброшенной, будто до нее вовсе никогда не дотягивался солнечный свет. Харви вскочил на комод, Олив взялась за его хвост, а Мортон – за ее ногу. Компания перебралась через раму и приземлилась друг за дружкой на усыпанный подушками диван внутри картины.

– Из этого портрета вылезла Аннабелль МакМартин, – объяснила Олив, удивляясь, почему ей вдруг захотелось говорить шепотом. – Здесь изображен салон на первом этаже этого дома. Каким он было очень-очень давно.

Она неуверенно слезла с дивана и подошла к чайному столику. Там все было готово: чашки и блюдца, тарелочка со все такой же высокой горкой кубиков сахара. Полная чашка Аннабелль стояла точно там, где та ее оставила. Олив коснулась тонкого фарфора. Он по-прежнему был горячим. Отчего-то вздрогнув, Олив оглядела комнату. Казалось, что Аннабелль могла появиться в любой момент. Девочке вспомнились ее мягкие каштановые волосы, нитка жемчуга на шее, нежный, слишком ласковый голос. Она почти ощутила, как смыкаются вокруг ее запястья холодные пальцы ведьмы, и спешно обернулась к Мортону.

Тот, оглядываясь вокруг, медленно поворачивался, будто заводная балерина из шкатулки.

– Я тут был, – прошептал он. – Не на картине. В этой комнате, в заправдашней. – И он задумчиво побрел куда-то вправо.

Олив обогнула чайный столик, на котором Харви практиковался в фехтовании ножом для масла, и начала заглядывать под мебель. Ничего. Затем осмотрела полки, но на них обнаружились только изящные диковинки, крошечные вазочки, морские раковины и всяческие изукрашенные сувениры. Проверила двери – просто чтобы посмотреть, что из этого выйдет. Двери были нарисованы закрытыми – не покрашены закрытыми, как когда немного краски попадает в проем и склеивает створки вместе. Нет, эти двери были нарисованы закрытыми. Они не качнулись, не звякнули петлями, когда она их толкнула. Дверную ручку не удалось даже сдвинуть. Олив с разочарованным вздохом повернулась обратно.

Мортон стоял у камина. Поначалу она подумала, что мальчик заснул стоя – настолько он был неподвижен, но, конечно, Мортону не надо было спать. Он стоял к ней спиной, склонившись над чем-то, что зажал в обеих руках. Олив не видела, что это, пока не заглянула прямо ему через плечо.

Это была фотография: маленькая черно-белая фотография в серебряной рамке. Очевидно, она стояла в ряду других снимков, которыми была уставлена каминная полка. Девочка окинула взглядом остальные и слегка вздрогнула, узнав фотографию Олдоса МакМартина, которую раньше нашла в ящике комода в лиловой комнате, прямо за рамой вот этой самой картины. Рядом с портретом Олдоса стояла фотография симпатичной, но хмурой маленькой девочки, сидящей между двумя туповатыми на вид взрослыми: это была Аннабелль и ее родители, тут у Олив не было никаких сомнений. Следом шли фотографии людей, которых она не знала.

Девочка снова взглянула на снимок в руках Мортона. Это тоже был семейный портрет, похоже сделанный в десятых или двадцатых годах прошлого века. Мужчины носили подтяжки, женщины – квадратные, отделанные лентами воротнички. В отличие от других фото, на этом все улыбались. Двое сияющих родителей, девочка-подросток и маленький мальчик. Большие, ласковые глаза матери семейства сощурились в улыбке. Дружелюбным было круглое лицо отца. Лицо девочки было худым, но довольно приятным, а улыбка – слегка застывшей, словно ее хранили в холодильнике, пока не затвердела. Девочка показалась Олив очень знакомой. Но именно брат девочки надолго задержал внимание Олив. Это был маленький мальчик с круглым бледным лицом. Маленький мальчик с торчащими в разные стороны белесыми волосами. Маленький мальчик, на сей раз одетый не в длинную белую ночнушку.

– Ой, это же ты! – воскликнула она.

Мортон продолжал молчать.

– Это твоя семья?

Он кивнул.

– Ух ты, – выдохнула Олив. Минуту оба молчали, разглядывая лица на пожелтевшей от времени фотографии. – Ее, наверно, сделали почти перед тем, как… в смысле, ты выглядишь почти точно так же. Только одежда другая.

Мортон, не отвечая, просто смотрел на фотографию.

Олив обошла мальчишку, стараясь заглянуть ему в лицо.

– Ты знаешь, что с ними стало, Мортон? С твоей семьей?

Тот покачал головой, избегая ее взгляда.

– А как их звали? Ты помнишь их имена?

– Мама и папа, – прошептал он.

– Я имею в виду настоящие имена, – не отступилась Олив. – Как их называли другие люди? Если вспомнишь, может… может, я смогу узнать, что с ними случилось.

Мортон задумался, хмуря лоб, отчего морщинки между бровями заходили волнами. Одна, вторая, и лицо мальчика стало несчастным: брови сошлись, уголки рта опустились, прищуренные глаза почти исчезли и все лицо будто сжалось, как увядающее в ускоренной перемотке документального фильма растение. Голова мальчишки печально поникла.

– Я хочу домой, – буркнул он себе под нос.

– Я знаю, – сказала Олив. – Поэтому мне и нужно найти книгу. Если я ее найду, и если мы узнаем, что случилось с твоей семьей, может быть…

– Нет, – перебил Мортон, все так же обращаясь к собственной рубашке. – Я имел в виду, я просто хочу обратно в свой дом.

– А-а-а… – растерялась девочка. – Ладно. – И она попятилась, стараясь не показывать своего разочарования.

– Можно я возьму ее с собой? – Мортон помахал фотографией, все так же не отрывая взгляда от ковра.

– Конечно, – сказала Олив. – Конечно. Вдруг… вдруг она поможет тебе вспомнить.

Обратно к изображению Линден-стрит все трое плелись тихо и понуро.

– Хочешь завтра опять помочь мне искать? – прошептала девочка Мортону, когда он взялся за кошачий хвост. Тот, не поднимая глаз, пожал плечами.

Олив постояла рядом, пока они залезали в раму, а потом побрела в свою комнату и забралась под одеяло. Той ночью ее сны были полны книг, которые порхали вокруг, подлетая к ней, как большие доверчивые птицы, но тут же выскальзывали из пальцев и уносились прочь.

 

8

На следующее утро Олив проснулась поздно, горя желанием снова вернуться в Иные места.

Но, судя по запаху, горело еще и что-то другое. Пытаясь стряхнуть полусонное забытье, Олив на мгновение решила, что горит сам дом – он подождал, пока она провалится в глубокий сон, и бросил задыхаться в дыму. Девочка села на кровати и оглядела спальню. Но огня нигде не было. И дыма тоже. Однако в воздухе стоял неприятный запах горелого… и он, кажется, доносился снизу.

Следуя за ним, Олив спустилась на кухню, где с лязгом и грохотом рылись в ящиках и шкафах мистер и миссис Данвуди. На покрытых коркой горелках старой черной плиты выкипали четыре кастрюли, издавая тот самый запах, отчего в кухне становилось еще более жарко и душно, чем обычно.

– Вы разве не собирались с утра на работу? – мрачно спросила Олив, откусив большой кусок тоста. Когда родители были дома, коты обычно прятались, что означало провал всех ее планов по поискам гримуара.

– Не сегодня, – сказал мистер Данвуди, который, оказывается, пытался выяснить, какая из конфорок на старой печи быстрее всех кипятит воду, тщательно измерив объем и начальную температуру воды. – Хочешь помочь мне перепроверить скорость охлаждения кастрюль?

– Или можешь побыть моим Архимедом, – сказала миссис Данвуди, раскладывающая содержимое ящиков по весу и плотности, и радушным жестом указала на ведро воды.

Олив покачала головой.

После завтрака она хмуро уселась на заднем крыльце. С собой на улицу девочка вынесла мороженое – зеленый фруктовый лед, – откуда уже успела высосать весь сок. Так что осталась только сосулька со вкусом воды, к тому же упаковка все норовила поцарапать щеки.

Ей нужен дневник с заклинаниями. Она не сомневалась, что вчера вечером подобралась к нему совсем близко, что он где-то наверху… Но что, если все это ей только кажется? Воображение Олив имело обыкновение брать ее в заложники и заводить в опасные дали. Что, если книги в доме вообще нет? Или – что хуже всего – если ее никогда и не существовало?

Нет. Она подавила эту мысль и скатала в крошечный плотный комочек. Ее не оставляло смутное, навязчивое ощущение, что она где-то видела эту книгу. Но где?

Олив встала и побрела в дальнюю часть сада. Наклонила пакетик так, чтобы за ней по земле тянулся след из холодных капель. Они падали на странные растения, сверкая на фиолетовых бархатистых лепестках и колючих стеблях, на листьях, похожих на острые ногти. Очень осторожно – трудно было угадать, что на этот раз укусит или обожжет тебя в этом саду, – она сорвала маленький розовый цветочек и поднесла его к носу. От цветка пахло бассейном.

По двору пробежал теплый, ленивый ветерок, принеся с собой тихий, довольно немелодичный напев. Олив пошла на звук. Тот привел ее к кустам сирени, которая отделяла двор Данвуди от двора миссис Нивенс. В густой зеленой листве мелькали шляпа с широкими полями, желтое платье, фартук и аккуратные туфельки на двухдюймовых каблуках. «Кто же копается в огороде на каблуках?» – изумилась про себя Олив.

И вдруг прямо на нее уставилось гладкое желтоватое лицо миссис Нивенс.

– О, здравствуй, Олив, дорогая моя! – Миссис Нивенс наклонилась, чтобы приглядеться к ней сквозь листья. – А мне как раз показалось, что я тебя слышу.

Олив отпрянула и задела головой за ветку, чувствуя, что щеки стремительно меняют цвет с красного на пунцовый.

– Здравствуйте, миссис Нивенс, – пробормотала она.

– Тебе, кажется, ужасно жарко, Олив, – сказала миссис Нивенс. – Не хочешь стакан лимонаду? Я только что сделала целый кувшин. Он у меня прямо здесь стоит.

Беседовать с миссис Нивенс за стаканом лимонада было, скорее всего, примерно так же приятно, как жонглировать тарантулами, но если бы Олив отказалась, то ее стали бы считать еще более странной и невоспитанной, чем сейчас. Поэтому девочка пробралась через кусты сирени в безупречно ухоженный соседский двор и последовала за хозяйкой к столику под зонтом с оборкой, который стоял в тени возле дома. Миссис Нивенс налила ей стакан лимонада из кувшина, усыпанного бусинками конденсата. Себе она наливать не стала.

Олив отпила глоток. Было жарко и липко, и все тело чесалось – особенно в местах, которые нельзя чесать в приличном обществе, и уж, конечно, перед миссис Нивенс. А вот та словно бы совершенно не страдала от жары и выглядела совсем как всегда: будто ее вырезали из холодного куска масла. Гладкая, прохладная фигура миссис Нивенс, казалось, совершенно не желала двигаться. Или, может, она и не могла. Может, если бы миссис Нивенс рассмеялась, или подпрыгнула, или даже просто удивилась, она бы развалилась на тысячу кусочков масла. Олив представила себе, как соседка ссыпается кучкой маленьких, завернутых в фольгу брусочков. Пришлось прикусить щеку изнутри, чтобы удержаться от улыбки.

Сегодня, несмотря на летнюю жару, миссис Нивенс была одета в платье с длинными рукавами, а на ногах у нее – судя по тому немногому, что виднелось из-под длинного подола платья – были колготки. От мысли о колготках в такую жару у Олив все зачесалось еще сильнее.

Пару мгновений они посидели молча. Миссис Нивенс поправила край белой соломенной шляпы.

– Как лимонад? – спросила она наконец.

Если честно, Олив подумала, что стоило бы положить туда в два раза больше сахара и намного меньше лимонов, но говорить этого вслух она не собиралась.

– Вкусно. Спасибо, миссис Нивенс.

– Ну что, вы освоились в новом жилище? – Даже сквозь завесу волос Олив чувствовала на своем лице пристальный взгляд. – Дом такой большой – наверное, столько всего нужно перебрать и разложить, столько старого хлама выбросить.

– Да, большой, – согласилась Олив. – Но мы ничего не выкидывали. – Она подумала о картине, закопанной на заднем дворе, и о том, что осталось внутри нее. – Почти ничего.

– Хм-м-м, – протянула миссис Нивенс. – А я подумала, вы захотите избавиться от ненужных вещей. Распродажу устроить, например.

Олив сделала еще один крошечный глоток лимонада.

– Э-э-э, миссис Нивенс… – начала она, – вы же долго жили рядом с МакМартинами, да? В смысле… по сравнению с нами?

– Да, – сухо ответила та. – Да, долго.

– Мне просто интересно, – продолжила Олив, очень осторожно подбирая каждое слово, но стараясь в то же время не показать ни волнения, ни любопытства, – вы не видели, чтобы кто-нибудь… выносил вещи из дома уже после смерти Аннабелль МакМартин?

Миссис Нивенс коротко фыркнула.

– В этот дом никто не мог войти, – сказала она, стягивая садовые перчатки. – Даже соцработники едва целы остались. Ох уж эти коты! – И она совсем чуточку подняла брови. – Никого не пускали на порог. И конечно, совсем скоро дом оказался заперт, а все ценности наверняка упрятаны в безопасных местах. Аннабелль очень серьезно относилась ко всему, что касалось семейных реликвий. Пусть у нее и не было семьи, которой их можно было бы оставить… – Миссис Нивенс замолкла и скептически пожала плечами. – Не сомневаюсь: все, что там было, там и осталось.

Девочка выдохнула. «Вот видишь?» – сказала она себе. Уверенность в том, что книга заклинаний где-то рядом, ее не обманула. Она только и ждет, когда же Олив ее отыщет. Ноги под столом начали притоптывать от нетерпения.

– А почему ты спрашиваешь? – Глаза миссис Нивенс снова впились в нее.

– Мне… мне просто было интересно, – выдавила Олив, лихорадочно соображая. – В библиотеке стоит целое собрание энциклопедий, только тома с буквой «К» нет, и я как раз думала, куда он делся, потому что хотела почитать про… «карбюратор».

Если такой ответ и показался миссис Нивенс подозрительным, виду она не подала.

Олив осушила стакан лимонада одним глотком и со стуком поставила его на стол.

– Мне, наверно, пора иди домой, надо помочь с обедом.

Женщина потянулась забрать пустой стакан. На мгновение ее ладонь без перчатки мелькнула в луче солнечного света, и Олив, опустив взгляд, заметила, что кожа миссис Нивенс выглядит как-то странно. Она еще даже успела задуматься, в чем же дело, как соседка резко отдернула руку обратно в тень, а потом поднялась. Глаза ее пронзили девочку, будто две сосульки.

– До свидания, Олив, – сказала миссис Нивенс таким тоном, что та вскочила на ноги и отпрянула. – Удачи в поисках… того, что ты ищешь.

К тому времени, как эти слова до нее дошли, Олив уже стояла по другую сторону сиреневой изгороди. «Того, что ты ищешь?..» Выходит, миссис Нивенс не поверила истории про карбункул. Или карбюратор. Или про что еще она ей наплела. Одно точно – что-то необычное есть в этой миссис Нивенс. Куда более необычное, чем привычка огородничать в туфлях на каблуках.

Олив двинулась по тенистой, заросшей лужайке, не сводя глаз с множества окон, которые пялились на нее со стен старого каменного дома. Она так увлеклась этой игрой в гляделки, что не заметила взъерошенного кудрявого мальчишку, пока чуть не врезалась в него.

– Привет, – спокойно сказал Резерфорд в ответ на испуганный писк Олив.

– Ты что делаешь в моем дворе? – спросила она и попятилась, но ее остановили кусты сирени. Они с Резерфордом были почти одного роста, так что избежать его пристального взгляда из-за захватанных стекол очков было очень трудно.

– Тебя ищу, естественно, – ответил Резерфорд. – Мне по почте только что школьное расписание пришло, и я подумал, что можно сравнить и посмотреть – вдруг у нас с тобой будут общие уроки.

– Уже пришло? – Олив бросила тревожный взгляд на листок бумаги, зажатый в длинных, испачканных краской пальцах Резерфорда. – Но до школы же еще несколько недель!

– У меня в первом семестре история Америки, испанский, математика, рисование и физика, – зачастил мальчик. – Жалко, конечно, что физика, а не геология или биология. Даже ботаника была бы полезней для моей предполагаемой будущей карьеры, но, видимо, такой выбор дают только в старших классах… – продолжал тараторить он, переминаясь с ноги на ногу.

Какой бы ужасной ни была мысль о школе, сейчас она не могла вытеснить из головы Олив другие мысли. Окна большого каменного дома снова притянули ее внимание, взгляд заскользил от одной комнаты к другой: запотевшее окно кухни, витражное – столовой, прозрачные шторы ее собственной спальни, маленький круглый иллюминатор на чердаке. Где-то там, за одним из этих пристально глядящих окон, пряталось то, что она искала.

– Так ты нашла? – внезапно спросил Резерфорд.

Девочка подскочила от удивления. Секунду она была уверена, что он прочитал ее мысли… но, возможно, он прочитал всего лишь выражение ее лица.

– Что нашла? – настороженно уточнила она.

– Гримуар, – сказал мальчик, переступая с ноги на ногу все энергичнее. – Ты закончила искать в библиотеке?

Олив колебалась. Одно тревожное обстоятельство, которому она не уделила должного внимания раньше, слишком завороженная предвкушением волшебной находки, сейчас выскочило на первый план, словно дорожный рабочий, размахивающий знаком «СОБЛЮДАЙТЕ ОСТОРОЖНОСТЬ!»

– А почему тебе это так интересно? – медленно спросила она наконец. – И вообще, откуда ты знаешь про гримуары?

Резерфорд недоуменно моргнул:

– В каком смысле?

– В таком: откуда ты знаешь, что мне надо искать книгу заклинаний? Ты сказал: «У каждой ведьмы есть гримуар». Откуда ты знаешь?

Впервые с их первой встречи Резерфорд, казалось, не мог найти нужные слова. Он даже раскачиваться перестал и перевел взгляд с Олив на шелестящие позади нее листья сирени.

– Ну – начал мальчик гораздо медленнее, чем обычно, так что его речь звучала теперь лишь самую чуточку быстрее, чем у нормальных людей, – …колдовство, по всей видимости, было в средние века довольно распространенной практикой. Истории о магии и волшебниках, таких, как Мерлин и Моргана, и… – Он замолк, все вертя в тощих пальцах расписание занятий. – Позже, с распространением письменности, ведьмы, по существующим данным, стали создавать книги заклинаний, но большинство из них ни за что не позволили бы тебе… в смысле, никому не позволили бы… – Резерфорд снова умолк, а когда начал следующее предложение, его голос снова набрал обычный темп: – «Гримуар» – французское слово, оно происходит от grammaire, что в переводе с французского означает «грамматика», так что слово «гримуар» на самом деле предполагает набор языковых правил. – Его взгляд снова перебежал на Олив. За мутными линзами очков глаза Резерфорда казались широко распахнутыми и слегка встревоженными, но куда больше, чем тревоги, в них было надежды.

– Так ты его нашла? – снова спросил он.

Олив ответила ему долгим взглядом.

– Нет, – сказала она в итоге. – Я искала. Но не нашла.

Мальчик кивнул:

– Если найдешь, я бы очень хотел взглянуть. Даже просто как исторический артефакт – это настоящее чудо…

Олив пошаркала ногами в высокой траве.

– Если найду, – сказала она уклончиво, снова отводя взгляд в сторону.

– Ну, я тогда пошел, – сказал Резерфорд после недолгого молчания. – Серебряная краска на моей модели Генриха Тюдора, графа Ричмонда, должна была уже высохнуть. Пора наносить детали.

С этими словами он развернулся и торопливо обогнул дом, направляясь в сторону улицы. Все его тело клонилось вперед, словно голова пыталась двигаться быстрее, чем могли ноги. Олив стало любопытно, не кувыркнется ли он носом вперед, споткнувшись о собственные ботинки, но мальчик благополучно добрался до тротуара и скрылся из виду.

Девочка снова повернулась к темным окнам старого каменного дома. Книга заклинаний была где-то внутри. И только сам дом знал, где она прячется. Если представить, что гримуар был приманкой, то рыбой была сама Олив, и дом медленно заманивал ее на крючок.

 

9

– Хватит дергать, – ныл Мортон, пока Олив тянула его к картине, из которой открывался вход на чердак.

– Иначе ты не залезешь, – возразила она. – Давай быстрее.

– Я и так могу быстрее, необязательно меня дергать, – пробурчал мальчишка.

Дело происходило в розовой спальне в очень поздний час. Во влажном полуночном воздухе плыл запах пыли и застарелый аромат роз. Свет уличных фонарей лился в окно через кружевные занавески, тусклый, будто белый туман, и Олив, лишь прищурясь, могла разглядеть суровые лица двух высоких каменных воинов по обе стороны огромной арки на картине, которая вела к чердаку.

Это полотно отличалось от других работ Олдоса. Оно не уводило в Иные места: пройдя сквозь раму, человек оказывался вовсе не в нарисованном древнем городе, а на темной лестничной площадке, ведущей на чердак – туда, где давным-давно Олдос создавал все свои картины.

А сейчас Олив чувствовала, как с другой стороны рамы ее что-то тянуло, будто невидимая нить, вплетенная меж ребер, – что-то, за чем она не могла не последовать.

И она, в свою очередь, тянула за собой Мортона, который барахтался в ее хватке, будто поросенок в грязной луже.

Харви, по-прежнему в обличии сэра Уолтера Рэли, ждал перед картиной, сверкая искорками глаз в темноте.

– Готовы, ваше величество?

– Готова.

Олив взялась за кошачий хвост и крепче стиснула запястье Мортона, хотя тот снова попытался освободиться. Все вместе они шагнули через раму в еще более глубокий мрак. Когда глаза привыкли к темноте, девочка разглядела тонкую полосу лунного света, которая бежала по нижнему краю старой деревянной двери. Выше тускло поблескивала круглая медная дверная ручка. По коже пробежал холодок, когда Олив нащупала ручку и открыла тяжелую дверь чердака.

Едва появилась щель, Харви кинулся вверх по лестнице, крича:

– Корабль Рэли входит в устье Ориноко! Вперед, друзья, нас ждет Эльдорадо!

Девочка медленно зашагала следом. Она не собиралась возвращаться сюда так скоро. Без очков ей было не выбраться с чердака самой, а одного воспоминания о долгой ночи, которую она провела, запертая здесь наедине со змееподобными, колеблющимися тенями Олдоса МакМартина, было достаточно, чтобы задушить ее любопытство в самом зародыше. Олив поначалу подумала, что и душить-то, собственно, уже нечего. Но теперь, поднимаясь по скрипучей деревянной лестнице, поняла, что сердце в груди колотится не от страха, а от предвкушения. Страх был только приправой, которая придавала волнению остроты. С каждой ступенькой Олив чувствовала, что ее снова тянет вперед, очень-очень слабо, будто на длинной, тоненькой ниточке.

– Можешь уже отпустить, – фыркнул Мортон и наконец умудрился вырвать руку.

Они добрались до верхней площадки лестницы. На чердаке было темновато, только высоко в стене, выходящей на задний двор, в круглое окно лился луч лунного света. Девочка чиркнула спичкой и зажгла свечу, которую принесла с собой, заткнув за пояс пижамы. В ее мерцающем свете окинула взглядом нагромождение мебели и холстов, зеркала, по-прежнему расположенные кругом, как она их расставила… И точно так, как ей помнилось, стоял высокий, заляпанный краской мольберт Олдоса, укрытый длинным отрезом ткани.

Харви бросился вперед и, оттолкнувшись от старого дивана, взлетел на стропила.

– Прямо по курсу, ребята! Эй, на палубе! Земля в иллюминаторе! – заорал он. – Поднять грот и снести крышу!

– Не шуми так, Харви! – прошипела Олив, но кот уже упрыгал куда-то с глаз долой по скрытым во мраке балкам.

Она поставила свечу на старый плоский пароходный кофр. Золотые лучи отбрасывали на стены колеблющиеся тени – темные, извивающиеся копии портновских манекенов, шкафов и вешалок для пальто затанцевали по углам, то надвигаясь, то снова тая. Девочка, пробираясь через наставленную мебель, направилась в дальний угол чердака, где стояла, прислонившись к стене, стопка картин.

– Мортон, иди искать! – тихо позвала она через плечо.

Мальчишка, который катал туда-сюда небольшую истертую пушку, неохотно поднялся, побрел в угол и присел рядом с Олив.

Они по очереди, щурясь, просмотрели полотна. Иногда, наклонившись вперед, они случайно сталкивались лбами и, наградив друг друга раздраженными, хмурыми взглядами, возвращались к делу. Среди сюжетов были и заснеженные деревни, и сады огромных поместий, мирные скотные дворы, старый деревянный коровник, где Олив нашла Балтуса – огромного и, как поначалу показалось, дружелюбного пса Олдоса МакМартина. Но ничего похожего на книги на картинах не было – по крайней мере, снаружи их было не разглядеть.

– Харви! – позвала Олив. – В смысле, сэр Уолтер Рэли! Можешь подойти и помочь нам, пожалуйста?

С потолка донесся мягкий свистящий звук, и кот спрыгнул со стропил на пол прямо перед ними.

– Вы нашли его, ваше величество? Эльдорадо, золотой город?

– Что он несет? – спросил Мортон, даже не понизив голос.

– Просто притворись, что понимаешь, – прошептала Олив в ответ и, глядя в безумно горящие зеленые глаза Харви, ответила: – Возможно, да, нашли. Нам только надо проверить все эти картины.

Харви посмотрел на стопку полотен, распушил усы и стремительно подставил девочке хвост. Та взялась одной рукой за него, а другой – за Мортона, и, пока свеча не еще совсем не догорела, они путешествовали в Иные места и обратно.

Компания бродила по укутанным снегом деревням и по богатым садам, по тихим крестьянским дворам и пустынным долинам. Они забрасывали друг друга снежками, которые рассыпались обратно в сверкающие сугробы, и рвали цветы, которые неизменно возвращались на свои стебли. За ними погналась стая гогочущих гусей, которые оказались далеко не такими мирными, какими выглядели. А у реки, вдоль которой росли плакучие ивы, Олив запуталась в своих ногах и сбила Мортона с его собственных, отчего они оба бухнулись носом вперед в холодную зеленую воду. Вот только книга заклинаний нигде им не встретилась.

Из картины с рекой они выбрались одновременно, но Харви выпрыгнул бодро, Олив вылезла, хлюпая мокрой одеждой, а Мортон – хотя он тут же полностью высох – мрачно хмурясь.

– Я устал, – объявил он, когда Олив принялась выжимать воду из рукавов пижамы, а Харви поскакал обратно на стропила с криками:

– Тянуть фалрепы! Швартовать швартовы!

– Ты не умеешь уставать, – напомнила ему девочка.

– Я устал искать. – Мортон сел на пол и откинулся на свернутый ковер. – Мы все ищем и ищем. Уже каждую картину на этом дурацком чердаке проверили и все равно ничего не нашли.

– Но мы так близко! – сказала Олив. – Я чувствую. – Но даже при неверном свете свечи она ясно видела на лице мальчишки недоверие.

– Откуда ты знаешь?

– Не знаю, просто… просто чувствую. Как будто… как будто меня сам дом направляет.

Мортон посмотрел на нее с таким сомнением, как если бы она сказала, что ей помогает в поисках сэндвич с ветчиной.

Олив вздохнула.

– Может, мы его пропустили? Наверное, надо еще раз проверить эти картины.

– Ну, можешь еще раз проверять без меня.

– Но ведь один глаз хорошо, а два лучше, – возразила Олив. – То есть два хорошо, а четыре лучше. То есть…

– Две головы, – сказал Мортон. – И вообще, если ты так хочешь найти эту книгу, ищи одна. Сел в каноэ – сам греби. Так Люси говорила.

– Что за бред? И кто такая Люси?

– Моя… – начал он и внезапно замолк с озадаченным видом. – Была… моей сестрой…

– Мортон… ты вспомнил ее имя! – Олив вскочила на ноги. Капельки воды застучали по полу. – Ты разве не хочешь найти книгу и узнать, вдруг она поможет нам выяснить еще что-нибудь? Вдруг там есть заклинание, которое поможет вернуть потерянные воспоминания, или сделать компас, чтобы найти пропавших без вести, или еще что-нибудь такое!

Мгновение он размышлял, но когда повернулся к Олив, на лице его стояло очень непонятное выражение.

– Может, тебе лучше его не находить.

– Что?

– Книга принадлежит им, – пояснил Мортон. – Так что… может, тебе лучше его не находить.

– Но МакМартинов больше нет, – возразила Олив. – Ты же это знаешь. Ты был там, со мной.

Мальчишка посмотрел на нее с сомнением, его сжатые губы криво изогнулись.

– Мортон … – начала Олив, но тот вскочил и зашагал к лестнице.

– Я больше не буду с тобой искать, – бросил он через плечо. – И мне кажется, что тебе тоже не стоит. Сэр Уолтер! – позвал он, обратившись к балкам над головой. – Спускайся и отведи меня домой.

– Будет исполнено, сэр Пододеяльник! – Харви слетел с потолка на спинку старого стула, спружинил и приземлился у ног Мортона. Они отправились вниз по лестнице, и у Олив не осталось выбора, кроме как схватить свечу и поспешить следом.

 

10

Олив так разозлилась на Мортона, что даже не попрощалась с ним. Как только они с Харви полезли в раму с изображением Линден-стрит, девочка отвернулась, поспешила в свою спальню и принялась стягивать мокрую пижаму (рассердившись еще сильнее, когда одна из пуговиц запуталась в волосах). Наконец она надела сухую ночную рубашку и бросилась на кровать. Гершель скатился ей на лицо, и Олив оттолкнула его – немного грубо. Она была настолько рассержена, что даже не заметила отсутствия Горацио.

Ведь они подобрались так близко – так близко, но гримуар снова ускользнул сквозь пальцы. Тяга, которая шла из-за двери чердака, казалась теперь почти неприятной, будто слишком растянутая резинка. В голове мелькнул вопрос, что произойдет, если резинка лопнет.

Олив уткнулась лицом в подушку. Ну и отлично. Завтра она будет искать дальше, одна, без Мортона, если уж он так хочет. Она бы и без Харви искала, если бы могла. Если бы не дурацкие разбитые очки…

Мягкая, глубокая подушка немного приглушала скрипы и стуки старого каменного дома. Не успев оглянуться, Олив уже окунулась в перистый серый туман полузабытья, но в следующую секунду резко вынырнула из сна, перевернулась на спину и в оцепенении уставилась в потолок. Ее что-то разбудило – то, что до сих пор шелестело в голове, будто хвост пролетевшего дракона, словно длинный шелковый шлейф платья.

Девочка смотрела в потолок, а перед мысленным взором ее тускло мерцала картинка, разгоняя туман – все ближе и ближе, и вот уже она почти могла ее коснуться.

Это была книга.

Огромная, тяжелая на вид книга.

Зажатая в крупных костлявых руках.

Она уже где-то видела эту книгу раньше. Она была уверена в этом. Последние клочья тумана разошлись, как разорванные нити паутины, и в следующее мгновение Олив уже точно знала, где искать.

Она вскочила с кровати и стремглав кинулась обратно в коридор. Слабое свечение предрассветного неба окрашивало стены, пол и картины в оттенки синего. Ее собственные руки, когда она потянулась к двери ванной, были бледного, жемчужно-голубого цвета, словно ладони утопленника. Олив нашла свечу и спичечный коробок и на цыпочках прокралась обратно.

– Сэр Уолтер? – прошептала она так громко, как только смогла. – Сэр Уолтер Рэли? Ты меня слышишь?

Из открытой двери розовой комнаты впереди высунулась пятнистая голова Харви.

– Ваше величество?

Олив торопливо зашлепала к нему по ковру.

– Сэр Уолтер, мне кажется, я обнаружила местонахождение… Как ты там его называешь? В общем, я нашла Эльдорито.

– Потерянный город золота? – прошептал Харви в ответ, распахнув зеленые глаза. – Наваждение Орельяны? Погибель Писарро?

– Да, – поспешно подтвердила девочка. – Но мы должны спешить. Нужно успеть до рассвета. Ты отведешь меня обратно на чердак?

– Ах, да, северный перевал. Конечно, ваше величество! Следуйте за мной! – И Харви, развернувшись, шмыгнул во мглу.

Спустя несколько секунд они уже забрались в раму и снова ступили на пыльную чердачную лестницу.

– Позвольте мне исследовать подветренный берег! – объявил кот и бросился куда-то вглубь беспорядка. Олив едва успела расслышать эти слова.

Тянущее ощущение теперь стало еще сильнее и настойчивее. Она глубоко вздохнула, подняла свечу и позволила затащить себя вверх по лестнице, по скрипящему, усыпанному мертвыми насекомыми полу прямо туда, где стоял мольберт Олдоса. Ткань, которой он был завешен, покрывал толстый слой пыли – везде, кроме того места, где когда-то ее касались пальцы Олив. Девочка ощутила волнение от мысли, что долгие годы никто не касался мольберта – и вообще ничего на этом чердаке. Никто, кроме нее.

Олив одной рукой приподняла ткань.

Под ней на мольберте обнаружилось незаконченное полотно. Девочка однажды его уже видела, но все равно вздрогнула. Олив пыталась забыть об этом, но память, должно быть, просто запрятала воспоминание куда-то далеко – быть может, в тот самый захламленный, редко открываемый ящик, где хранились старые номера телефонов вперемешку с правилами каких-то карточных игр и рецептом яблочного пирога. А теперь она снова смотрела на него, сравнивая с картиной, явившейся к ней во сне.

Полотно изображало синюю комнату. На переднем плане на темном деревянном столе лежала открытая рукописная книга. Книгу стискивали две костлявые ладони с длинными пальцами. Это были руки Олдоса МакМартина. Они доходили до запястий, а потом внезапно кончались размытой линией зубчатых мазков там, где были бы предплечья Олдоса, если бы он закончил картину.

Сердце в груди Олив трепетало, как пойманная птица. Это был дневник с заклинаниями. Сомнений больше не было. Олдос создал для него надежный тайник и собирался нарисовать там себя самого, стоящего на страже. Но видно, не хватило времени. Пока она стояла, глядя на книгу, притяжение все крепло и в конце концов стало почти таким же сильным, как гравитация – та сила, что толкает вниз с лестницы, не давая времени схватиться за перила.

– Сэр Уолтер? – позвала Олив, стараясь, чтобы голос звучал спокойно. – Иди сюда. Ты мне нужен.

На потолке тихо зашуршало, и кот спрыгнул со стропил на мольберт.

– Я в вашем распоряжении, ваше величество, – заявил он. – Прикажите плыть в колонии. Прикажите сразиться с испанской Армадой. Прикажите…

– Мне ничего этого не надо, – перебила девочка. – Мне надо залезть вот сюда.

Харви, изогнув шею над краем холста, заглянул в картину.

– Ой, – сказал он внезапно притихшим голосом. – Ясно.

– Ты что, не сможешь?

Кот снова посмотрел на Олив, а когда ответил, голос его звучал все так же тихо:

– Есть разница между тем, что я «смогу сделать» и что «стоит сделать».

Олив изумилась. Уж кто не знал разницы между «смогу» и «стоит», так это Харви. В прошлом месяце он спрятался в ветвях дерева у тротуара и закидывал всех проходящих мимо сосновыми шишками с таким звуком, будто взрываются пушечные ядра. А несколько недель спустя устроил короткое замыкание в библиотеке, потому что тренировался прыгать с мебели на люстру, утверждая, что он Робин Гуд.

– А что случится, если мы туда залезем? – спросила она.

Кот, казалось, на секунду задумался. Впрочем, трудно было сказать наверняка – уж очень редко он это делал.

– Ну, – сказал наконец Харви, – на самом деле, это зависит от тебя. Единственное, в чем я уверен: что-то случится.

Олив посмотрела на картину, на пухлую раскрытую книгу, на ладони, лежащие на ней, будто два гигантских бледных паука. Ей хотелось его заполучить. Она за всю свою жизнь ничего – ни чтобы пошел снег, ни посмотреть на единорога, вообще ничего – не хотела так сильно. Она не сможет ни о чем думать, ничего делать, никуда отойти, пока гримуар не окажется у нее в руках. Ей казалось, она и на шаг отступить не сможет. Притяжение стало уже настолько сильным, что трудно было даже отвести глаза от гримуара.

– Давай его достанем, – прошептала она.

Харви кивнул. Странный то был кивок – покорный и немного печальный. Но Олив не обратила на это особого внимания.

– Но нам нужен план, – торопливо продолжила она. – Кажется, у меня есть идея.

Чего она коту не сказала, так это того, что идея была не совсем ее собственная. Она появилась в мыслях Олив полностью сформированная, будто подарок – так же, как образ самой книги явился, когда воспоминание выдернуло ее из полусна. Оттащив себя от картины, Олив бросилась в угол чердака к груде коробок, наваленных у стены. В этих коробках лежало кое-что, что ей надо было найти.

Осторожно поставив свечу на пол, девочка принялась раскрывать их, вытаскивая старые-престарые простыни, газеты, пустые рамки картин. Наконец в одном заплесневелом ящике она обнаружила потрепанный альбом. Страницы у него истончились и буквально рассыпались в руках, обложку скреплял истертый шнурок. В другой раз Олив с удовольствием принялась бы листать пожелтевшие газетные вырезки, старые фотографии и картинки из старинных модных журналов, но сейчас она слишком спешила, чтобы интересоваться содержимым альбома. Девочка повертела том в руках, мысленно оценивая его размер и форму, и побежала через весь чердак обратно к мольберту.

– Я готова, – сказала она. – Пошли.

Без единого слова Харви протянул ей свой хвост и спрыгнул с мольберта прямо в картину. В то же мгновение руки вздрогнули и, поднявшись от книги, принялись неуверенно похлопывать по несуществующим предплечьям. От этого зрелища Олив бросило в дрожь. Но она не отпустила кошачий хвост, а упрямо залезла в полотно. Бутылочки с краской, которыми давным-давно никто не пользовался, застучали на подставке мольберта, от которой девочка оттолкнулась ногами.

Оказавшись внутри, она чуть не свалилась с края длинного деревянного стола. В картине было не особенно просторно – можно даже сказать, тесно, хоть там и был только стол, книги и руки. Синие стены пустовали – на них не было даже окон. Олив не сомневалась, что Олдос нарисовал эту комнату только ради того, чтобы хранить гримуар в как можно более надежном месте. Руки, которые уже снова опустились на дневник, слегка подрагивали, будто настороженный зверь, почуявший в воздухе опасность.

Олив уселась на столе и несколько раз глубоко вздохнула. Потом осторожно открыла альбом и положила на стол бок о бок с книгой заклинаний. Взглянула на пожелтевшие страницы. Рядом с высушенными цветами, лепестки которых давным-давно стали коричневыми, была приклеена фотография двух девочек. Они держались за руки. Лица девочек обрамляли локоны и кружевные воротники. У одной лицо было красивое, но кислое, волосы и глаза – темные. У другой волосы были светлые, а легкая улыбка – такая холодная, будто, вынь ее из холодильника, она и растает. Олив узнала оба эти лица. Мелкая, выцветшая надпись под фотографией гласила «Аннабелль и Люсинда, четырнадцать лет».

В голове завращались шестеренки.

«На это нет времени!» – закричал внутренний голос, который этими шестеренками заведовал. Книга заклинаний – сокровище, которое она искала, которое изменит все – лежала всего в нескольких дюймах, так близко, что даже были видны строчки на распахнутых страницах. Тяга была уже настолько сильной, что Олив удивлялась, как пряди ее волос не липнут к книге, будто к натертому о шерсть воздушному шарику. Меж нарисованных ладоней, лежащих на открытых страницах, виднелись колючие линии рукописных букв, мудреные завитки, определенно написанные кем-то, кто никогда не прикасался к шариковой ручке. От их вида сердце девочки гулко заколотилось.

– Так, – прошептала она коту, присевшему рядом. – Мне надо, чтобы ты его отвлек. Сделай так, чтобы руки отпустили книгу, и я подложу на ее место вот эту. Начинаем, когда я скажу «давай». Ладно? – Она посмотрела на Харви. Тот глядел на руки так, будто они могли взорваться. Наконец кот коротко кивнул.

– Давай.

– В атаку! – зарычал Харви и, выпустив когти, бросился на ладони МакМартина. – Кто осмелится попробовать свои силы в поединке с сэром Уолтером Рэли?

Ладони, похожие на двух огромных крабов, выпустили дневник заклинаний и сомкнулись на теле кота.

Олив потянулась к книге, но еще прежде чем успела ее коснуться, почувствовала – или ей так показалось – как книга сама радостно прыгнула ей в руки, будто кошка, которую впустили домой из-за дождя. Девочка крепко прижала старый том к телу. Он был очень тяжелый, с толстыми страницами и кожаной обложкой, а углы истерлись за долгие годы использования, так что на ощупь были почти как бархат. Олив успокаивающе погладила края сомкнутых страниц. Книга, казалось, еще глубже зарылась в ее объятия.

– Р-р-р… АЙ! – взвизгнул Харви, взлетая в воздух прямо перед девочкой. Ладони Олдоса по-прежнему сдавливали его, словно тиски. Вздрогнув, Олив вспомнила, что надо сделать. Но она не могла вынести мысли о том, чтобы отпустить книгу. Ей не хотелось отрываться от нее даже на секунду. Наконец Олив кое-как отлепила одну руку и успела подвинуть открытый альбом на место, и тут же снова крепко стиснула кожаную обложку. Она почти боялась отвести от нее взгляд из-за странной уверенности, что том каким-то сумеет образом исчезнуть из ее объятий.

– Руки прочь, негодяй! – крикнул Харви, корчась и выкручиваясь из стискивающих его пальцев. – Иначе почувствуешь на себе гнев величайшего фехтовальщика Англии!

Олив не слушала. Пока кот метался по столу, изрыгая потоки оскорблений елизаветинской эпохи (среди прочего ей послышалось что-то вроде «обтрепыш!» и «испитая харя!»), она гладила края обложки, пробегала пальцами по корешку, почти такому же мягкому на ощупь, как кожа живого существа. Ей хотелось только одного – никогда не выпускать книгу из рук.

Харви издал испуганный, задушенный визг. Одна из рук добралась до его горла и принялась неумолимо сжимать.

– Ваше величество… – прохрипел кот.

Вздохнув, Олив с неохотой оторвала взгляд от толстого тома, крепко придерживая его локтем. Тот прильнул к ее боку, будто магнит.

– Не шевелись, Харви! – приказала она. Но кот был слишком напуган, чтобы послушаться. Он пинался, царапался и пытался вдохнуть воздуха. Олив пришлось вслепую схватиться за одну из рук и сжать холодную нарисованную плоть в кулаке. По ощущениям она была похожа на пакет с холодным желе, но внутри будто бы ощущались кости. Девочка не отпускала ее, и рука, извиваясь, принялась ощупью переплетать свои пальцы с пальцами Олив. Подавив крик, девочка тряхнула ладонью, и рука отлетела, смачно стукнувшись о стену. Оказавшись на полу, она перевернулась и поспешила обратно к ножке стола, шустро двигая выпуклыми суставами.

Харви лежал навзничь на столешнице, слабо подергивая лапами в воздухе.

– Руби, дружище, руби! – прохрипел он.

Зажав дневник с заклинаниями под мышкой так, чтобы обе руки были свободны, Олив отцепила вторую нарисованную конечность от шеи Харви и швырнула на альбом. Та замерла, потом пробежала пальцами по истертым страницам. Левая рука, которая уже взобралась на стол, принялась ощупывать альбом с другой стороны.

Девочка снова сосредоточила внимание на дневнике. Тот надежно устроился у нее под рукой. Корешок мягко мерцал, словно шелковый.

– Вылезаем, Харви, – скомандовала Олив.

Кот тряхнул головой, чтобы прийти в себя, подождал, пока девочка возьмет его за хвост, и, шатаясь, выкарабкался из картины обратно на чердак.

Оказавшись в безопасности, она обернулась и взглянула на мольберт. Обе длинные костлявые ладони стиснули открытый альбом и замерли в точно такой же позе, как раньше. Олив крепко прижала массивный том к груди. Сердце колотило прямо в обложку, будто кулак – в дверь.

– Ладно, сэр Уолтер, – прошептала она коту, который сидел тут же на полу, пытаясь отдышаться. – А теперь давай убираться отсюда.

 

11

От свечки, оставленной в углу чердака, остался крошечный огарок. Олив бросилась к нему, подняла и в дрожащем свете впервые как следует разглядела книгу заклинаний МакМартинов.

Его кожаная обложка истерлась до сочного янтарного цвета. Местами она собралась в складки, кое-где кожа была гладкой как стекло – наверное, там, где за сотни лет ее касалось множество рук. Тут и там мерцало старинное тиснение, будто тонкие нити, вшитые в кожу. Девочку охватил такой восторг, что она чуть не наступила на Харви, который ждал ее на верхней ступеньке лестницы.

– Эй, Олив, – сказал он, уворачиваясь, – пока мы не ушли, ты… ты не могла бы опять накрыть картину?

Олив оглянулась на незаконченное полотно. Глянцевые мазки краски блестели в свете свечи. Бестелесные руки Олдоса замерли, вцепившись в альбом. Она поспешила опустить пыльную ткань на место. Картина скрылась из виду, словно сцена за закрытым занавесом.

Пока они спускались вниз по лестнице и вылезали из нарисованной арки, кот не проронил ни слова. Он молчал и в розовой комнате, и в коридоре, и в ванной, куда Олив заглянула оставить догорающую свечу, чтобы, освободив вторую руку, крепко прижать книгу к себе.

Даже тогда, когда они вернулись в ее спальню, Харви ничего не сказал. В дверях он издал странный тихий звук, словно пытаясь прочистить горло, а потом бросился прочь по коридору, но Олив настолько углубилась в себя, что даже не заметила этого. Книга заклинаний МакМартинов была у нее в руках. Все остальные мысли просто упорхнули, словно клочки пуха от включенного вентилятора.

Она залезла в постель, включила крошечную лампу для чтения и устроила фолиант на коленях. Тот был таким тяжелым и едва ли не шире самой Олив, но на коленях устроился идеально. Горацио и Леопольд никогда так не делали. Харви больше чем сворачиваться клубком на коленях, нравилось сражаться с почтовым ящиком, хотя в этом случае он легко мог получить небольшое сотрясение мозга.

Девочка нежно погладила истертый кожаный переплет, и он словно замерцал под пальцами. Блестящие линии, врезанные в кожу, прямо на глазах обрели знакомые очертания – символ, истертый и так обильно украшенный завитками, изгибами и облетающей позолотой, что она только сейчас его разобрала. Это была буква «М».

Пальцы ног под простыней зашевелились от радостного волнения. Олив чувствовала себя так, словно настал ее День рождения и предстояло развернуть кучу подарков, только предвкушение было еще в сто раз сильнее. Этот подарок не окажется ни колючим свитером, ни мудреным калькулятором, от которого мозги сворачиваются в трубочку, ни математической игрой с названием вроде «Арифметика веселья!».

Она сделала глубокий вдох, растягивая удовольствие. А потом перевернула обложку и раскрыла дневник.

На первой желтой странице красовался рисунок высокого, почти без листьев дерева, выполненный темно-синими чернилами. Ствол, толстый и кривой, превращался в путаницу веток и сучьев, соединенных между собой, извивающихся и переходящих одни в другие. Пришлось прищуриться, чтобы разглядеть, но на каждой ветке Олив разобрала имена, написанные крошечными остроконечными буквами. Большинство из них она никогда раньше не видела: Атдар МакМартин, Ансли МакМартин, Айлиль МакМартин. Но в верхней части, в самом центре дерева, Олив нашла знакомое имя: Олдос МакМартин. Его ветка вела к имени Альберт МакМартин, и дальше к Аннабелль МакМартин. Ветка Аннабелль не вела никуда. Она исчезала меж синих листьев на самом верху страницы, превращаясь в линию настолько тонкую, что она казалась почти невидимой.

Девочка поерзала, поглубже устраиваясь на подушке, и аккуратно перевернула страницу.

«Сонные чары». От слова «чары» по телу до самых пальцев ног выстрелил короткий разряд удовольствия. Олив пробежала глазами по плотной желтой бумаге. Там перечислялись неизвестные ей растения – вроде валерианы, посконника и ведьмина ногтя, однако большинство названий она знала или хоть примерно представляла, что это: например, «ромашка» и «паслен». И все же даже знакомые слова типа «чашка», «вода» или «птичье крыло» – тонкий, колючий почерк превращал в нечто таинственное и совершенно новое.

Весь первый раздел, кажется, был посвящен сну. Там говорилось, как подарить добрые сны, как наслать кошмары, как вынудить спящего человека служить тебе. Читая о сне, Олив и сама начала клевать носом. Она улеглась на спину, подняв книгу над собой, и перешла к следующему разделу. Здесь заклинания больше походили на рецепты; зелья для покорения сердец и стирания воспоминаний; торт, от которого все, кто его ел, рассердятся друг на друга.

Олив продолжала читать, борясь с усталостью, которая то и дело пыталась склеить ей веки. «Как заставить порезаться бумагой». «Как вызвать головную боль». «Как наслать сильный метеоризм». (Последнее слово она решила попозже посмотреть в словаре.) «Как наслать лихорадку». «Как сломать кость». Инструкции становились все более и более сложными, полнились ингредиентами, которых девочка либо не знала, либо не могла представить, где взять – вроде лягушачьего языка. Где можно достать лягушачьи языки? Ей приходилось слышать, что некоторые едят лягушачьи лапки, но лягушачьих языков в продуктовом магазине она никогда не видела…

«Погоди-ка», – донесся из дальнего угла разума далекий, но требовательный голос. Разве она не должна была что-то найти в этой книге? Олив на мгновение оторвала взгляд от страниц и оглядела комнату. Небо за окном посветлело – совсем немного, как темно-фиолетовая ткань после многих лет стирки. Это мог быть как рассвет, так и сумерки. Небо сейчас напоминало небо в мире Мортона.

Мортон. Она резко села на кровати. Вот оно. Нужно было найти способ помочь Мортону. Взгляд упал обратно на дневник. Так много страниц, так много интересных заклинаний… У нее еще будет полно времени подумать о Мортоне. Она займется его проблемами попозже.

Олив опустила голову на подушку и снова подняла тяжелый том. Если бы только ей так ужасно не хотелось спать…

Ресницы тянули веки внизу, будто сотня маленьких крючков. Руки начали опускаться. Гримуар выскользнул, мягкой тяжестью улегся на грудь Олив. Девочка вдохнула его пыльный запах. Пахло полом в магазине антиквариата, балетными тапочками, многие годы пролежавшими в дальнем ящике, и еще чем-то острым: то ли ржавчиной, то ли корицей. Быть может, так пахли отпечатки пальцев, оставленные пятьсот лет назад, в Шотландии, в доме, который давным-давно спалили в пепел.

Она так и заснула с включенной лампой, а открытая книга крышей лежала над ее сердцем. Остаток ночи Олив бродила во снах, полных деревьев, костлявых рук и летающих страниц. В самом длинном и четком сне она оказалась частью земли, а из ее сердца росло дерево, и его тяжелый ствол поднимался от нее до самого неба.

Олив спала, и спала, и спала. Книга у нее на груди поднималась и опускалась в такт каждому вдоху.

 

12

Что-то стучало. Олив зарылась глубже в подушки и зажмурила глаза.

– Нет, спасибо, – пробормотала она. – Мне добавки не надо.

Но стук продолжался. Девочка очень медленно открыла глаза, и гамбургер с кока-колой, которыми она угощалась во сне, растаяли и преобразились в ее собственное измятое покрывало. Открытый гримуар все так же лежал на груди, комнату заливали ярко-желтые солнечные лучи, она была очень, очень голодна, а в окно упрямо бился огромный шмель.

Олив бросила взгляд на будильник. Красные цифры показывали 12:31. Она никогда так поздно не просыпалась, даже когда лежала с температурой под сорок и в бреду утверждала, что у нее все пальцы на ногах поменялись местами. Неудивительно, что ей так хотелось есть.

Одевшись в относительно чистые шорты и футболку и зажав книгу заклинаний в руках, девочка выползла в коридор.

– Мам? – позвала она. – Пап! – Но дом безмолвствовал.

Она сбежала вниз по лестнице, стуча своей тяжелой ношей по ногам, и заглянула за угол, где блестели полировкой резные двери библиотеки.

– Эй! Есть кто дома? – Ее голос эхом отозвался от стен и затих.

Добравшись до кухни, девочка обнаружила на двери холодильника записку, написанную маминой рукой.

«Доброе утро, солнышко, – гласила записка. – Мы в университете. Вернемся между 16:06 и 16:09, в зависимости от пробок и других переменных. На обед разогрей 1/6 оставшейся лазаньи. Целуем, мама и папа».

Решив, что большая пиала сахарных кукурузных котят куда заманчивее, чем перспектива отмерять одну шестую лазаньи, девочка положила книгу рядом на кухонную стойку, насыпала себе огромную гору хлопьев и уселась на высокий табурет. На секунду даже задумалась, не предложить ли хлопьев и книге… но тут же сказала себе, что это, конечно, глупо.

Олив часто читала во время еды (или, скорее, ела во время чтения, поскольку чтение продолжалось и до, и после). Но этим утром, хоть она и была зверски голодна, хлопья в пиале успели порядочно отсыреть. Всякий раз, как она пыталась отвлечься на своих котят, которые все меньше напоминали хлопья и все больше – кашу, книга словно перетягивала ее внимание, уговаривая прочитать еще только одно слово, одну строчку, одну страницу. А когда девочка добралась до заклинаний, она почти совсем забыла о завтраке.

Первое называлось: «Как создать духа-прислужника».

Олив пробежала взглядом список ингредиентов. Это было ужасное заклинание, для него требовались человеческая кровь, кошачий глаз и что-то там из желудка жабы. Когда все ингредиенты будут собраны и сварены над костром, сложенным из веток бузины при свете самого тонкого месяца, появится существо, призванное из другого мира служить своему хозяину. Вечно.

Она снова перечитала заклинание. Так вот как МакМартины обрели власть на Горацио, Леопольдом и Харви. Олив представила, как какой-то давно умерший МакМартин – быть может, Атдар, или Айллиль, или кто-нибудь еще дальше вниз по синему чернильному стволу их генеалогического древа – стоит над красным заревом костра где-то среди скалистых шотландских холмов. Она отодвинула хлопья в сторону и подтащила книгу поближе.

«Как управлять прислужником» – называлось следующее заклинание. «Как наказать прислужника». А после него: «Как призвать прислужника».

Эти слова щелкнули в мозгу девочки, будто ключ в невидимом замке. Она почти услышала, как заскрежетала задвижка и весь механизм пришел в движение. Если заклинание сработает, возможно, ей наконец удастся исследовать то, что скрывается под люком в подвале. Леопольд не стал бы охранять его без причины, там точно что-то было, что-то важное, которое раскроет ей новые тайны этого дома, МакМартинов или даже самих Иных мест. Этим заклинанием можно убрать Леопольда с дороги.

Не отрывая глаз от страницы, Олив зачерпнула ложку хлопьев и рассеянно их прожевала. Процесс подготовки выглядел довольно просто, не требовалось ничего зарывать на полгода, а потом откапывать при свете полной луны (такой пункт она углядела где-то на одной из страниц гримуара), и риска случайно поджечь дом вроде бы тоже не было. Заклинание упоминало только белый мел, молоко, частичку духа-прислужника: шерсть или перья, кожу или волос и несколько необычных растений. Молоко и мел у нее были, шерстинку добыть тоже не представляло труда… и Олив догадывалась, где искать необычные растения.

Она в раздумьях постучала пятками по перекладинам табурета. Это самое подходящее заклинание для эксперимента. Может, оно вообще не сработает, и если так, то никому от этого не будет плохо – никто не будет зазря тратить кровь, лягушкам не придется жертвовать языками. К тому же, если уж надо на ком-то экспериментировать, то почему бы не на друге?

С другой стороны, если у нее все-таки получится, она будет знать, что гримуар настоящий и что она способна творить и другие заклинания. Если А равно В, а В равно С, то выходит идеально для «ВАС», или что там ее родители вечно говорят про причинно-следственную связь… В общем, если немного попрактиковаться в использовании заклинаний, у нее будет больше шансов помочь Мортону.

Мысль о Мортоне напомнила о себе неприятной тяжестью. С помощью этой чудесной книги Олив могла сделать еще столько всего! И было бы как-то глупо и неинтересно остановиться только на помощи Мортону. Все равно что на пышном фуршете есть только морковку и сельдерей, когда рядом стоит десертный стол, заваленный кексами, печеньем, шоколадными трюфелями, с серебристым автоматом, полным мягкого мороженого, которое только и ждет, чтобы его попробовали…

В животе заурчало. Олив проглотила еще ложку отсыревших хлопьев.

Она найдет способ вызволить Мортона – потом, чуть попозже. И вообще, если бы он всю дорогу не упрямился и не отказывался искать книгу заклинаний вместе с ней, может, ей бы сейчас куда больше хотелось помочь ему.

К тому времени, как она зачерпнула последнюю ложку кашицы из лужи розового молока на дне пиалы, часы на микроволновке показывали час и двадцать две минуты. У нее оставалось (Олив мысленно произвела кое-какие медленные и болезненные вычисления) два часа и восемьдесят четыре минуты до того, как родители вернутся домой. Нет… тут что-то не то. Она пересчитала еще раз. Два часа и шестьдесят четыре минуты. Времени не так уж много.

Девочка сползла с табурета, прижав открытую книгу к груди, и направилась ко входу в подвал. Из распахнутой двери дохнуло прохладным сквозняком. Чтобы Леопольд не заметил гримуар, она осторожно положила его на верхнюю ступеньку. Руки тут же сами потянулись снова его поднять. «Всего на пару минут, – сказала она себе – или, быть может, книге. – Я сейчас вернусь». Снова и снова оглядываясь, Олив принялась спускаться вниз, в темноту.

– Леопольд? – позвала она.

– К вашим услугам, мисс, – тихо раздалось в ответ.

Девочка дернула за выключатель одной из пыльных лампочек на потолке, и вокруг пары зеленых глаз, блестящих в углу, моментально обрисовались очертания крупной черной морды.

Олив присела перед котом. Пол в подвале был такой холодный, что она бы не удивилась, если бы у нее ноги приклеились к камню, как язык, когда лизнешь замерзшую железку. Леопольд смотрел внимательно и спокойно.

– Как дела, Леопольд? – спросила девочка, улыбнувшись, как она надеялась, безмятежной улыбкой.

– Готов к службе, мисс, – сказал кот.

– К службе? – повторила Олив, нахмурившись, а потом хлопнула себя по лбу, сделав вид, что только что вспомнила про люк. – А, точно! Ты же на посту. – Она бросила взгляд на глубоко посаженные края крышки. – Скучно, наверное, сидеть тут одному на том же самом месте, день за днем.

– Что вы, мисс, нет, – запротестовал Леопольд, широко распахнув глаза. – В любом случае, цена безопасности…

– …неусыпная бдительность. Я помню. – Олив поерзала на холодном полу. Всего в нескольких дюймах от ее колена глубоко в камень врезался угол люка. – Но тебе же должно быть тут хотя бы немножко неуютно, – не отступалась она. – В смысле, разве тебе не хочется иногда потереться головой обо что-нибудь мягкое, или чтобы кто-нибудь почесал тебя между ушей?

Леопольд, казалось, слегка удивился, как будто только сейчас вспомнил, что у него вообще есть уши. Потом наклонил голову.

– Кхм, солдату не пристало жаловаться, мисс.

– Само собой. – Олив понимающе кивнула. – Но раз уж я тут… – Она выставила руку вперед.

Леопольд опустил голову и позволил девочке хорошенько почесать его за ушами. Ярко-зеленые глаза закрылись, и из кошачьей груди донеслось глухое, похожее на звук мотора, мурлыканье. Олив сразу же заметила, как к ладони прилипло несколько гладких черных волосков. Она сжала пальцы, чтобы шерстинки не соскользнули. Потом посмотрела на блаженное выражение морды Леопольда. Быть может, от того доверия, с каким он подставлял голову под ласку, или от звука его мурлыканья, но Олив отчего-то захотелось дать ему еще один шанс пустить ее в люк по-хорошему.

– Леопольд, – взмолилась она, – давай мы с тобой…

Кот рывком выпрямился по стойке смирно.

– Нет.

– Но ты же даже не знаешь, что я хотела сказать! – возмутилась Олив. – Может, я собиралась предложить: давай мы с тобой закатим тут в подвале праздник и угостим мороженым всех многоножек и пауков?

Леопольд прищурил один глаз:

– Вы это хотели сказать?

– Ну, нет.

– Так я и подумал. – Он выпятил грудь, кажется, чуточку загордившись от своей проницательности.

Олив подалась ближе, чтобы оказаться с большим черным котом лицом к лицу.

– Леопольд, почему мне нельзя посмотреть, что там, в люке? – спросила она. – Ты думаешь, я испугаюсь? Или что мне небезопасно это видеть? Или там сидит что-то, что нельзя выпускать? Ну что?

Кот напрягся.

– Вам небезопасно это знать, мисс.

– Леопольд! – взвыла девочка и откинулась назад, плюхнувшись на пятую точку и уставившись вверх на покрытый паутиной потолок. На мгновение она задумалась, не столкнуть ли кота с крышки люка или даже поднять и отбросить в сторону. Она не знала точно, сможет ли оторвать его от пола, но он был поменьше нее, и если толкнуть изо всех сил, то, наверное, соскользнул бы с крышки… Но нет – она не могла этого сделать. Это все равно что толкнуть полицейского. Олив глубоко вдохнула.

– Леопольд, пожалуйста, – сказала она так ласково, как только сумела. – Мне надо узнать, что там внизу. И я не собираюсь сдаваться только потому, что ты сказал «нет».

– Мисс… – Во взгляде Леопольда, в самой глубине, мелькнул отблеск чего-то – быть может, печали? – Пожалуйста, поверьте моим словам. Мы делаем все, как нам кажется, для вашего блага.

– Все на свете считают, будто знают, что для меня лучше, – пробурчала Олив, вскочила на ноги и мрачно зашагала прочь, по-прежнему сжимая в кулаке несколько шерстинок. Она изо всех сил дернула за цепочку лампы, погрузив подвал в темноту, и с топотом поднялась по ступеням, даже не оглянувшись проверить, следит ли за ней кошачий взгляд. И проверять не нужно было. Она и так знала, что следит.

Снова уютно прижав к себе книгу заклинаний, Олив захлопнула подвальную дверь. Потом скатала черные шерстинки в аккуратный маленький шарик и спрятала его в карман. Она дала Леопольду последний шанс, и он им не воспользовался. Что бы ни случилось дальше – он сам будет виноват. В конце концов, это ее дом, а не его. И ее гримуар. А снаружи шелестит на вялом, влажном ветерке ее сад. Она повернула к задней двери, но не успела сделать и двух шагов, как остановилась так резко, что едва не выронила свою ношу.

В луче солнечного света, который лился сквозь кухонное окно, сидел Горацио. Его длинная оранжевая шерсть пылала. Он ждал ее.

Олив ощутила порыв спрятать книгу от пронзительного взгляда зеленых кошачьих глаз, и обняла ее обеими руками так, чтобы хоть частично скрыть обложку. Выражение морды Горацио ясно показало, насколько это было с ее стороны бессмысленно.

– Я … – начала Олив, но в этот самый момент кот поднялся на ноги и сделал крошечный шажок в ее сторону. Его тонкие белые усы дрожали, зеленые глаза светились. Олив затихла, и они уставились друг на друга. Тишина натянулась между ними, будто резинка. Девочка сжалась, ожидая, когда она порвется, Горацио начнет шипеть, рычать или ругаться, но ничего подобного не случилось. Кот дрогнул первым. Отодвинулся от нее, держа дистанцию.

– Я знаю, ты не любишь меня слушать, Олив, – сказал он тихо. Его обычно резкий голос звучал приглушенно, будто он сдерживал себя. – Ты, скорее, наделаешь собственных ошибок, чем будешь учиться на страшных ошибках других. До сих пор тебе везло, и ни одна из них – из множества, множества ошибок – не стоила тебе жизни.

Олив открыла рот, но, прежде чем она смогла его перебить, Горацио продолжил:

– Сейчас выбор таков: ты либо продолжаешь быть везучей, либо начинаешь поступать умно. И только одно из двух – в твоей власти, Олив. Надеюсь, ты сделаешь правильный выбор.

И под ее взглядом огромный рыжий кот молча протрусил мимо в полутемный коридор.

Девочка заколебалась, будто стрелка на сломанном компасе, оборачиваясь то на удаляющийся хвост часть Горацио, то на ожидающую ее заднюю дверь. На ребра давила немалая тяжесть гримуара. Все сомнения, которые она задвинула в уголок разума, снова заплясали перед глазами, заспорили бурей тихих, сердитых голосов. Она посмотрела на коричневый переплет. Опустевший луч, освещавший Горацио, проплыл по истертой коже, огненными нитями прочерчивая золотую букву «М».

– «M» значит «мое», – сказала себе Олив.

А потом среди бури голосов распознала силу, которую ждала – мягкую, но настойчивую тягу, которая начиналась где-то в груди. Ее потянуло – терпеливо, как нитка тянет шатающийся зуб. Это была та же самая сила притяжения, что привела ее на чердаке к мольберту. Теперь она вела ее куда-то еще. Сделав первый нерешительный шаг, а потом еще и еще один, девочка позволила дому провести ее по плиткам кухни к задней двери, на крыльцо и вниз по ступенькам в затихший в ожидании сад.

 

13

Стоя перед буйными зарослями на заднем дворе, Олив уже мысленно видела, как перед ней со скрипом открывается крышка люка. Где-то в этом зеленом хаосе лежал ключ к ней. Вдруг сердце в груди радостно подпрыгнуло – ведь теперь, когда у нее есть книга заклинаний, сад может открыть многие другие запертые двери, о которых она даже не подозревала. Старый каменный дом маячил за спиной, наблюдая за ней.

Если не считать миссис Данвуди, которая раз или два поливала что придется, к этим кустам никто не притрагивался с тех самых пор, как умерла старая хозяйка МакМартин. Можно даже сказать, что они еще более разрослись и переплелись, чем месяц назад. Тут по-прежнему виднелись фиолетовые бархатные листья и крохотные зубастые рты, а еще цветы, похожие на вытаращенные глаза, и ягоды, напоминающие паучьи яйца. Посреди буйства растений Олив заметила тот самый вьющийся зеленый стебелек, что обжег ей руку, когда она пыталась его выдернуть. Еще узнала петрушку, потому что ее всегда клали вместе с солеными огурцами на сэндвичи с сыром. Все остальное было покрыто мраком шелестящей неизвестности.

Она осторожно, чтобы не уколоться каким-нибудь шипом, опустилась на колени, и снова открыла гримуар на том месте, где говорилось, как призвать прислужника. Кроме молока и мела нужно было найти кошачью мяту, шипозуб, крапиву и нетопырь-ягоду. Олив было хорошо известно, что крапива жжется – она не раз натыкалась на нее, блуждая в задумчивости по лесистым закоулкам парков, а кошачья мята должна хорошо пахнуть. По крайней мере, для кошек. Может, она пахнет рыбой? Девочка наклонилась над густой порослью и глубоко вдохнула. Она почувствовала запах мяты и сырой земли и чего-то, что напомнило ей вкус крови, когда ее слизываешь с царапины. Но вот рыбой не пахло.

Она переместилась правее, все еще принюхиваясь. Вдруг сиреневая изгородь тихонько, почти незаметно дрогнула. Олив замерла, села на пятки и осторожно завела книгу за спину, чтобы ее не было видно. Окинула взглядом кусты сирени. Листья были очень густые, и ей не удалось разглядеть, что там зашевелилось – скрывался ли там один из котов, или миссис Нивенс шпионила за ней, или просто ветер запутался в ветках. Но больше изгородь не двигалась. Девочка предположила, что ей просто показалось.

И тут, когда она уже собиралась вернуться к своему делу, ветви сирени согнулись и затрещали, и к ней во двор сквозь изгородь шагнул Резерфорд Дьюи.

– Вижу, ты нашла гримуар, – сказал он, отряхивая мятую синюю футболку, с драконом, от сучков и листьев.

Сердце Олив подскочило так высоко, что она испугалась, как бы оно в горле не застряло. Пришлось сглотнуть, чтобы упихнуть его обратно вниз.

– Ты что, шпионил за мной? – прошипела она.

– «Шпионаж» предполагает, что я наблюдал за тобой без твоего ведома. – Резерфорд покачался – с пяток на носки и обратно. Лист сирени, застрявший в его взъерошенных кудрях, тоже качнулся туда-сюда. – Но теперь ты знаешь, что я за тобой наблюдал, и, поскольку я и не пытался это скрывать, думаю, можно сказать, что я не шпионил.

Олив с удовольствием поспорила бы с этим утверждением, но понятия не имела как. Так что она просто крепко прижала гримуар к спине и нахмурилась, глядя на Резерфорда с самым недружелюбным видом.

Мальчика это не смутило.

– Как думаешь, гримуар работает? – шагнув в сторону зарослей, выпалил он с такой скоростью, что Олив пришлось проиграть его слова в голове в замедленном темпе, чтобы понять. – Ты уже проводила опыты с каким-нибудь заклинанием?

Мгновение она молча прижимала ладонь к раскрытому развороту книги. Мысли в голове бесцельно скакали. Лгать было поздно. Резерфорд видел уже слишком много.

– Нет, – сказала она наконец с довольно надутым видом. – Еще нет. Я ищу кое-какие ингредиенты, а потом, может быть, попробую. Но точно еще не решила.

Резерфорд бухнулся на колени рядом, отчего Олив торопливо отползла на несколько сантиметров.

– Что конкретно ты ищешь?

Не говоря ни слова, она вытащила книгу из-за спины, бросила на траву между ними и указала на список растений.

– Интересно, – пробормотал мальчик. – Кошачья мята, крапива… Но вот о нетопырь-ягоде я никогда не слышал. Как ты собираешься ее вычислять?

– Наверно, она похожа на летучую мышь, – ответила Олив. – Или на что-то, что летучие мыши едят.

Резерфорд кивнул.

– А по поводу шипозуба предположения есть?

Она пожала плечами:

– Я просто собиралась искать что-нибудь шипастое. Или зубастое.

– Весьма логично, – сказал Резерфорд с одобрением. – Само собой, тебе, наверное, придется поэкспериментировать с различными комбинациями, чтобы ограничить количество вариантов.

Олив только моргнула.

– Ты сама сорвешь крапиву или мне ей заняться? – спросил он, нагибаясь над зарослями сорняков.

Она открыла было рот, чтобы сказать Резерфорду, что крапивой она займется сама, а ему стоит поупражняться не совать свой нос в чужие дела, но не успела. Внезапно откуда-то раздалось гулкое: «Резерфо-о-орд!» А в следующее мгновение из-за угла большого каменного дома появилась миссис Дьюи и поспешила в сторону сада. Сердце Олив тревожно подпрыгнуло. Вдруг соседка следила за ними из-за ограды? И если да, то что она слышала? Девочка едва успела захлопнуть книгу заклинаний и усесться на нее, как над ними уже нависла тень, такая круглая и пухлая, словно ее отбрасывал снеговик.

– Резерфорд Дьюи! – пропыхтела миссис Дьюи. Тут она взглянула на Олив, и ее губы сложились в крохотную розовую улыбку: – О, привет, Олив, милая моя, – добавила она. – Улыбка быстро исчезла, будто лопнувший пузырь. – Резерфорд Дьюи, что я тебе говорила про модели, разбросанные по полу в столовой?

– Ты их не сдвигала, надеюсь? – спросил Резерфорд. – Они расставлены по позициям для воссоздания условий битвы при Босворте.

– Я из-за них чуть шею не сломала! – воскликнула миссис Дьюи. – Сейчас же иди домой и убери их туда, где им место.

– Можно чуточку попозже? – попросил Резерфорд. – Мы тут заняты кое-чем очень важным.

– Очень важным? – повторила она скептически. Взгляд круглых голубых глаз переместился туда, где сидела Олив, и мимолетно задержался на том, на чем она сидела. Олив почувствовала, как каждая клеточка ее тела замерла от ужаса. Потом миссис Дьюи вздохнула и снова перевела взгляд на внука: – Что конкретно ты тут замыслил, Резерфорд?

– Научный эксперимент. Мы пытаемся опознать кое-какие необычные растения.

– Да? – Она наклонила круглую голову набок. – И что же вы ищете?

– Нечто под названием «нетопырь-ягода», – сказал Резерфорд. Олив бросила на него взгляд, полный ужаса. Мальчик его проигнорировал. – Это не официальный термин, конечно, но больше у нас никакой информации нет.

Миссис Дьюи подобрала подол платья чуть выше пухлых белых колен, а потом опустилась на траву между ними.

– Дайте-ка погляжу, – пробормотала она. Не менее пухлые руки зашуршали среди листьев. – А, да. Вот и она. – Раздался тихий хруст, и миссис Дьюи показала им черный стебель с мелкими синими ягодами, густо поросшими тонкими серебристыми волосками. – Нетопырь-ягода.

– А например, шипозуб? – спросил Резерфорд.

Олив снова посмотрела на него с ужасом – больше ей ничего не оставалось делать. Она боялась заговорить, боялась сдвинуться даже чуть-чуть и снова притянуть взгляд миссис Дьюи к себе – или к книге заклинаний. Ну вот что Резерфорду домой не идется?

– Хм, вот он, ясное дело, – улыбнулась старушка, отщипывая кусочек того самого растения с крошечными зубастыми ртами. – Что-нибудь еще?

– Только самое обычное. Кошачья мята и крапива.

Ну все. Теперь она слышала практически весь рецепт, и ей не придется долго думать, чтобы понять, что на самом деле все куда более серьезно, чем прикидывается Резерфорд. Олив из-за пухлой пятой точки миссис Дьюи состроила мальчику гневную гримасу. Он лишь глазами хлопнул в ответ, а потом слегка пожал плечами.

– Кошачья мята очень похожа на обычную мяту, потому ее так и называют, – объясняла тем временем соседка. – А крапиву надо рвать в перчатках или срезать ножницами… Или можно очень аккуратно выдернуть под самый корень. Вот. Видите? Совсем не обожглась. – Она положила последние два растения рядом с ягодами и шипозубом.

– Спасибо, бабушка, – сказал Резерфорд.

Миссис Дьюи медленно поднялась на ноги – они у нее были крошечные и казались очень неустойчивым основанием для крупного тела, которое на них балансировало.

– Ну, – улыбнулась она, – удачных вам экспериментов. – И, бросив на детей последний взгляд – который, как показалось Олив, точно зацепил кое-как спрятанный гримуар, – миссис Дьюи вперевалку направилась с заднего двора в сторону улицы.

– Зачем ты ей сказал, что я ищу? – прошипела девочка сквозь зубы, как только та отошла достаточно далеко.

– Она много знает о растениях, – серьезно ответил Резерфорд.

– Но теперь она все знает! Она точно что-нибудь заподозрит. Наверное, уже знает, чем я занимаюсь. Она смотрела на гримуар и…

Резерфорд покачал головой.

– Почему заподозрит? Я все время провожу опыты и собираю образцы.

Олив вскочила на ноги, подхватив книгу заклинаний, и яростно протерла обложку, чтобы отряхнуть землю и траву.

– Если она поверила, что просто помогала нам опознать растения, зачем было их срывать? Зачем, если она не понимала, что мы собираемся их использовать?

– Мне кажется, у тебя паранойя, – сказал Резерфорд, поднимаясь на ноги. – Это означает приступ чрезмерного или иррационального страха.

– Я знаю, что это такое! – рявкнула девочка, слегка покривив душой. – И вовсе я не паро-ною. Откуда твоя бабушка так много знает об этих странных растениях, если она не… – Олив умолкла. Эти доводы были совсем не в ее духе. Зато напоминали кое-кого другого. Кое-кого знакомого… пушистого, пятнистого, под завязку полного иррациональных страхов. «Она не та, кем кажется, – прошептал в глубине ее сознания голос Харви. – И остальные тоже».

Олив покачала головой, стирая воспоминание. Резерфорд стоял, замерев, и глядел на нее из-за захватанных стекол очков округлившимися карими глазами. Он, конечно, не походил на шпиона – если только шпионы не выглядят, как растрепанные юные посетители фэнтези-конвентов.

– Когда ты собираешься перейти к завершающей стадии эксперимента? – спросил мальчик, снова начиная покачиваться с ноги на ногу.

«Когда ты от меня отвяжешься», – подумала Олив. Пожала плечами и мельком взглянула на небо. Солнце стояло еще высоко, но уже потихоньку начало опускаться в сторону горизонта, а свет из белого стал тепло-золотым. Родители могли вернуться домой в любой момент.

– Не знаю, – сказала она и наклонилась поднять растения, сорванные миссис Дьюи, стараясь не коснуться жалящих волосков крапивы. – Я вообще-то просто хотела посмотреть, найдется ли нужная трава. Может, заклинание даже пробовать не буду.

Она бросила взгляд на Резерфорда. Поверил или нет? Он глядел на нее еще более пристально, чем обычно. Ей показалось, что мальчик не просто наблюдает, а изучает ее, переводя взгляд с лица Олив на книгу у нее в руках и обратно.

– Мне любопытно было бы узнать, как пойдет дело, – сказал он наконец. И добавил, будто поразмыслив секунду: – …То есть решишь ты или нет.

А потом Резерфорд Дьюи отвернулся и, шурша, скрылся в кустах сирени. Олив осталась в одиночестве посреди сада со странным чувством, будто на цыпочках стоит на самом краю чего-то очень-очень высокого.

 

14

– Тебе что, не нравится? – спросила миссис Данвуди двумя часами позже, когда они всей семьей сидели за столом. – Ты съела почти на пятьдесят процентов меньше, чем обычно.

– Я бы сказал, на сорок процентов, – вставил мистер Данвуди, заинтересованно глядя на тарелку Олив.

– На сорок? Мне кажется, ты округлил в меньшую сторону, любимый, – мягко заметила миссис Данвуди. – По моим подсчетам, на тарелке Олив осталось семнадцать макаронин и как минимум двадцать две горошины под пропорционально равным количеством тунца.

– Да, мне понятна твоя точка зрения, любовь моя, но я бы сказал, что количество тунца выглядит как раз непропорционально большим…

Олив уставилась вдаль, в увитое плющом окно. На улице уже темнело, так что сквозь стекло трудно было что-то разглядеть. Ясно виднелось только отражение родителей, увлекшихся дискуссией, и ее собственное оцепеневшее, застывшее лицо между ними. Но на самом деле девочка вообще не видела окна. В голове у нее снова и снова со скрипом раскрывался люк и с таким грохотом захлопывался обратно, что было удивительно, как это грохот не раздается из ее ушей. Само собой, тут было очень нелегко сосредоточиться на печеной рыбе у себя в тарелке.

Кроме того, едва оставив книгу заклинаний в своей комнате, под голубым махровым халатом, Олив тут же почувствовала уже знакомую ей силу притяжения. Словно невидимый шнур натянулся, стоило ей выйти, спуститься по лестнице, пройти коридор и шагнуть через порог кухни, чтобы помочь накрыть стол к ужину. Чем дальше она отходила, тем сильнее тянуло обратно, и в конце концов она уже просто не могла думать вообще ни о чем другом.

Ладони чесались от желания снова раскрыть гримуар. Ноги ерзали под столом, готовые помчаться вверх по лестнице – хоть вместе с телом, хоть сами по себе, а по рукам и плечами бегали колючие, тревожные мурашки.

– Можно мне выйти из-за стола? – спросила Олив.

– Конечно солнышко, – ответила мама, слегка нахмурившись. – Ты хорошо себя чувствуешь?

– Да, все нормально. Просто устала.

– Сладких снов, Олив, – сказал мистер Данвуди и ласково погладил дочь по волосам.

Ее родители тут же снова так углубились в обсуждение пропорций, что даже не заметили, как Олив забрала недопитый стакан молока с собой наверх.

Она не спускала с него глаз, чтобы не разлить, а когда добралась до висевшего у двери в ее спальню изображения Линден-стрит, где жил Мортон, то как можно быстрее прошла мимо, стараясь не глядеть в ту сторону.

Стоило открыть дверь, ощущение притяжения немного ослабло. Олив оставила стакан молока на комоде и, бросившись к кровати, вытащила книгу из-под халата. Ее тут же окатило волной счастливого облегчения, словно она целый вечер задерживала дыхание изо всех сил, а теперь глубоко вдохнула свежий воздух. Девочка плюхнулась на кровать и стиснула гримуар в объятиях. Гершель по-дружески привалился к ее спине, но Олив не обратила на него внимания. Она прижалась носом к кожаной обложке, вдыхая ее пыльный, пряный запах, смешанный с мятным ароматом трав, которые торчали между страниц, будто буйно разросшиеся закладки. И принялась ждать.

Снизу доносились голоса мистера и миссис Данвуди. Сначала они перемежались стуком приборов о тарелки, а потом наполовину утонули в шуме воды из кухонного крана. Олив слушала. Она не включила ни одной лампы в спальне – если бы родителям вздумалось заглянуть, они бы решили, что она заснула. По фиолетовому небу за окном рассыпались первые крошечные звезды. Мягкость кровати и теплая тяжесть книги тянули в сон. Она даже задремала раз или два и блуждала во сне по заросшему саду, где возвышалось огромное одинокое синее дерево. Нижние ветви словно тянулись к ней, приглашая забираться все выше, и выше, и выше, к самой кроне, которая расстилалась над ней кудрявым шелестящим небом. Очнувшись, Олив удивлялась тому, что снова оказалась в своей спальне…

Она щипала себя за руку ногтями. Пыталась считать овец, чтобы побороть сон, но все время сбивалась где-то между седьмым и девятым десятками, а овцы норовили превратиться в кошек: рыжих, черных и пятнистых кошек, которые разбегались в стороны, не желая, чтобы их считали. Это раздражало. Потом девочка вспомнила, что овец считают, чтобы заснуть, а не наоборот. Наконец по коридору нижнего этажа прошагали две пары ног, и двойные двери библиотеки громко захлопнулись.

Олив сползла с кровати и выглянула в коридор, чтобы убедиться, что поблизости нет ни котов, ни родителей. Потом включила прикроватную лампу и открыла книгу заклинаний на отмеченной странице. Колючие, остроконечные буквы резко выделялись на фоне пожелтевшей бумаги. Мгновение она колебалась, почти физически ощущая, как стены старого каменного дома нависают над ней, следя за каждым движением. Сердце в груди билось тяжело и быстро. Она просто не могла теперь отступить назад, так и не выяснив, сработает ли заклинание, не узнав, что скрыто под люком в подвале…

В последний раз Олив окинула взглядом полутемную спальню и склонилась над страницей, повторяя пункты заклинания. И пока она читала, она все больше ощущала уверенность. Это ощущение окружило ее, словно броня, задавив последние следы нервозности, превратив ее в крошечное пламя, которое пульсировало в такт с биением ее сердца. К тому времени как девочка начала следовать инструкциям, она уже двигалась так плавно и уверенно, что стала едва похожа на самое себя.

На трюмо у нее стояла стеклянная чаша с увядшей цветочной композицией. Олив вытряхнула коричневые лепестки и поставила пустую посуду рядом со стаканом молока. Потом покопалась в ящиках, полных художественных принадлежностей, раздвигая акварельные палитры и разломанные упаковки цветных карандашей, и наконец нашла коробку мела. Вынула белый и положила рядом. Шарик черного меха по-прежнему лежал в кармане. Олив опустила его на дно пустой чаши.

Медленно, чтобы дверь не заскрипела, она открыла шкаф. Раздвинув груды обуви и книг, высвободила участок паркета. Нарисовала мелом круг на полу, аккуратно, чтобы не осталось зазоров или пробелов. В центре круга написала имя Леопольда – почерком куда более уверенным и острым, чем обычно. Растения она раскрошила на границах круга, охая всякий раз, как ее жалила крапива. Наконец, внутри круга, на самом верху, она поставила стеклянную чашу с черной шерстью и вылила туда остатки молока.

За порогом спальни что-то скрипнуло.

Олив застыла. Но скрип – что бы его ни издало – не повторялся. Она сказала себе, что это просто дом оседает, а вовсе не кто-нибудь из котов стоит у двери и подслушивает… Тем не менее девочка выбралась из шкафа и закрыла створки, тяжело дыша, чувствуя, как все волоски на руках встали дыбом. «Чего ты так боишься?» – спросила она себя. К сожалению, ответ на этот вопрос был ей известен.

Она боялась, что заклинание не сработает или, хуже того, что случится какая-нибудь страшная, ужасная ошибка. А если Леопольд пострадает? А если он исчезнет, и она больше никогда не сможет вернуть его обратно? А если что-то пойдет не так и заклинание вызовет всех трех котов разом, перемешает их и превратит в эдаких кошмарных котов Франкенштейна – одного с тремя хвостами, одного с шестью глазами, а одного с ушами по всему телу? Ей представилось, как Горацио орет на нее из трех ртов сразу. От этой мысли к горлу тошнота подкатила.

«Ты опять позволила разыграться воображению, – зазвучал в голове рассудительный голос, очень похожий на голос отца. – Скорее всего, ничего подобного не произойдет».

Олив задумчиво пожевала щеку изнутри. Коты, казалось, могли влезать и вылезать из чего угодно: их не останавливали ни закрытые окна, ни запертые двери, ни картины. Даже если ей удастся призвать Леопольда из подвала, шкаф, возможно, не удержит его. С другой стороны, это даст ей несколько минут, чтобы успеть добраться до подвала и спуститься в люк незамеченной. Олив подтащила к двери шкафа прикроватную тумбочку и, на всякий случай, еще и стул от туалетного столика. Потом отступила на несколько шагов.

Медленно, глубоко вдохнув, она представила, как выдыхает прямо через кончики пальцев. Бросила последний взгляд на открытую рукописную книгу посреди кровати, на колючие буквы, похожие на тонкие черные шипы. Потом встала, широко расставив ноги на скрипящих половицах.

– Леопольд, – зашептала она. – Леопольд. Леопольд.

Из шкафа донесся приглушенный щелчок.

Девочка замерла, затаив дыхание. И тут за баррикадой из мебели и закрытой дверью шкафа тихонько, горестно мявкнули. Олив никогда не слышала, чтобы Леопольд – да если честно, и любой из остальных двух котов – издавал подобные звуки. Сердце девочки словно стянуло крошечным лассо. Но этого не хватило, чтобы удержать ее.

Книга по-прежнему тянул к себе, но она понимала, что это, скорее всего, ее единственный шанс выяснить, что скрывается в подвале. Бросив на гримуар последний ласковый взгляд, она упрятала его под одеяла. Теперь он в безопасности, а она постарается вернуться как можно скорее.

Олив на цыпочках спустилась вниз по лестнице. Родители с головой ушли в работу – из библиотеки доносился торопливый стук компьютерных клавиш. Коты не обнаружились ни в коридоре, ни в одной из открытых дверей, ни на кухне. Она схватила с верхней полки надежный походный фонарь, а потом спешно промчалась через кухню и окунулась в темноту подвала.

Неподвижный воздух все так же пробирал холодом. Без единого луча света с первого этажа здесь, казалось, было еще темнее, чем обычно. Олив почувствовала, как кожа на голых руках съеживается, словно пытается убежать. Дернула за выключатели висячих ламп, и тени расползлись по углам, прячась под лестницей и в выбоинах пятнистых каменных стен. Там, где обыкновенно мерцали зеленые глаза Леопольда, было пусто – только утопали в холодном каменном полу неясные очертания квадратной крышки люка.

Получилось.

Олив опустилась на колени перед люком. Ладони дрожали. Сердце принялось возбужденно выстукивать барабанную дробь.

Она схватилась за железную ручку-кольцо. Крышка оказалась тяжелой и упрямой и один раз даже выскользнула из рук, хлопнувшись обратно с грохотом, который, казалось, пошел эхом гулять под полом. Олив застыла, прислушиваясь, но родители вроде бы ничего не заметили. На этот раз она крепко обхватила кольцо ладонью, уперлась ногами и потянула изо всех сил. Петли издали сердитый звук, похожий на кашель древнего старика. Девочка распахнула люк так широко, как позволяли петли, и оставила крышку стоять вертикально. Потом включила фонарь, подняла его над зияющим отверстием и впервые робко заглянула в мрачную пустоту, что раскинулась под ногами.

 

15

Во тьму вела шаткая деревянная лестница. Рядом с ней была полка, где раньше покоился прах Олдоса МакМартина. Теперь она пустовала, покрытая лишь толстым слоем песка и пыльным кружевом паутины. Ниже Олив разглядела плотные земляные стены с деревянными скобами, которые убегали к потолку туннеля, как стропила в шахте. Единственная шахта, в которой ей довелось побывать, находилась в парке аттракционов – там маленькие шахтерские тележки катались вверх и вниз через по подземным горкам среди сталактитов из блестящего пенопласта. Это туннель выглядел совершенно иначе. Даже просто наклонившись к входу, девочка уже ощутила: под старым каменным домом что-то таится, что-то реальное, едва ли не осязаемое – и такое огромное, что девочку притягивало туда, как магнитом.

Одна Олив хотела захлопнуть люк и сбежать наверх. Другая – спуститься в туннель и исследовать его, пока ей не помешали. Но обе Олив понимали, что если она сейчас повернет назад, то пожалеет об этом. Желание знать, что ее внизу, измучило как когда зудит спина в том месте, куда рукой не получается дотянуться. После долгих колебаний Олив сунула руку в пустоту и поставила фонарь на место урны Олдоса. А потом осторожно шагнула на первую ступеньку лестницы.

Дерево скрипнуло под ней. Она перебралась на следующую ступеньку, чувствуя, как прогибается старое дерево. Она преодолела еще половину пролета, пока до фонаря еще можно было дотянуться. Потом Олив сняла его с полки, пробежала последние несколько ступеней и спрыгнула на пол. До земли оказалось дальше, чем ей казалось. Олив неудачно приземлилась на ноги, качнулась вперед, но сумела удержать равновесие как раз вовремя, чтобы не упасть ничком, впечатавшись лицом прямо в пол – или в фонарь, что было бы куда хуже.

Если уж в подвале было холодно, то в туннеле под ним стоял настоящий мороз. Шорты и футболка Олив вдруг показались ей совсем тонюсенькими. Босые ноги на замерзшей земле уже потихоньку начали неметь. Она поежилась и крепко обхватила себя руками. Воздух в туннеле был влажным и отдавал тошнотворно-сладковатым запахом разложения. Стоя меж двух земляных стен в неподвижном холоде, Олив вдруг подумала, что вот так, должно быть, чувствуешь себя в могиле. Но могилы роют только шесть футов глубиной. А тут гораздо глубже. И темнее. И холоднее.

Фонарь бросал бледное пятно света на стены и пол вокруг. За границей пятна была тьма. Олив сделала шаг вперед. Пятно света двинулось вместе с ней, и мрак разошелся в стороны, заливаясь в углы, до которых лучи фонаря не доставали.

Она оглянулась на люк. В рассказе про Шерлока Холмса люк бы тотчас захлопнулся, и она бы застряла здесь, внизу, и никто бы не услышал ее криков. От этой мысли по коже побежали мурашки. Но люк был все так же широко открыт и закрываться не собирался. Олив прижалась спиной к стене, чтобы ничто не смогло подкрасться сзади, и двинулась вперед уже быстрее, следуя за волной света.

Фонаря не хватало на то, чтобы осветить туннель до самого конца. Олив устремилась во всепоглощающую темноту, удивляясь, зачем вообще Олдос МакМартин построил этот туннель. Чтобы залезать во дворы к соседям, похищать детей, выманивать людей из постели? Чтобы прятать какие-нибудь ужасы, как в катакомбах под большими каменными церквями в Европе, о которых она как-то читала? Может, это гробница для останков семьи МакМартин – для всего, что раньше скрывалось под могильными камнями, встроенными в стены подвала? И где-нибудь здесь грудами сложены кости, готовые вот-вот рассыпаться, скелеты лежат на полках, огромные пирамиды из черепов пялятся во мрак и ждут, когда к ним забредет Олив. Зная себя, она была уверена, что споткнется о кучу костей, разобьет фонарь и застрянет здесь в полной темноте на долгие недели, пока…

«Не думай об этом, – сказал рассудительный голос у нее в голове. – Просто иди дальше».

На языке было сухо и липко, будто на обороте наклейки-ценника. Дышать удавалось лишь коротко и неглубоко.

Кое-где с потолка свисали бледные корни, тонкие, будто человеческий волос. Один раз они скользнули по голове Олив, и на мгновение ей показалось, что у нее сердце остановилось. «Все, – буквально услышала девочка его голос. – Хватит с меня. Дальше сама разбирайся». Но в туннеле царили тишина и неподвижность. Через секунду она снова почувствовала в груди знакомый стук и продолжила путь.

Лампа дрожала в руке, и от нее бросались врассыпную по земляным стенам изломанные, черные силуэты Олив. Почему-то эти двойники совершенно не избавляли от одиночества. Но она продолжала медленно продвигаться вперед, следуя за светом, пока количество корней над головой не уменьшилось. Потолок становился все выше – или это пол становился ниже. Так или иначе, туннель расширился до того, что свет фонаря перестал охватывать его целиком. Воздух казался еще более холодным и неподвижным, Олив уже не чувствовала легких ветерков, которые рождались от ее движений и возвращались к ней, отталкиваясь от стен. И вдруг дальняя граница света фонаря коснулась чего-то, что блеснуло в ответ.

Олив помедлила, размышляя, точно ли ей хочется знать, что там впереди. Она еще могла повернуть назад. Могла извиниться перед Леопольдом и сказать: то, что он охранял, по-прежнему надежно скрыто. Могла сделать вид, что ничего этого вообще не случилось.

И тут, застыв в коконе белого света фонаря, Олив почувствовала нечто необъяснимое. Ее заполнило странное чувство, словно струящееся из самого туннеля. Сердце успокоилось. Дыхание парило в воздухе длинным белым шлейфом. Она больше не чувствовала себя одинокой. Наоборот, ей показалось, будто ее окружило что-то знакомое и заботливое. Она стояла под самым фундаментом дома. Над ней возвышался подвал, сверкающий паркет холла, широкие лестницы, спальни и темный чердак – и все тянулось вверх, как ствол гигантского, недвижимого дерева. Теперь она стала частью этого дерева. А как только становишься частью чего-то, оно уже не может тебя напугать.

Подняв фонарь повыше, Олив шагнула в сторону мерцания. Блеск стал ослепительным – свет отразился от тысячи поверхностей сразу, преломляясь, как изображение в сетчатом глазе мухи, если его увеличить. Полосы и круги света разрисовали темноту причудливыми узорами.

Туннель закончился комнатой с тремя стенами. Все три были покрыты полками, а каждая полка уставлена банками… сотнями и сотнями банок.

Олив осторожно осмотрелась. Стены здесь были каменные, как в подвале, однако надгробий, насколько можно было заметить, не было. С пола поднимались толстые деревянные столбы, подпирая потолок в нескольких футах у нее над головой. В центре комнаты стоял длинный, высокий стол. Ясное дело, смысл комнаты был в банках. Но что это – какая-то суперспециальная, сверхсекретная кладовая?

Скользя босыми ногами по камням, она дошла до дальней стены. Некоторые банки оказались пусты, но на стенках остались засохшие следы, словно из них вылили все содержимое, а потом сунули на обратно. Некоторые были разбиты. Края полок усыпали кусочки грязного стекла. Олив шла очень осторожно, чтобы не наступить на осколки, покрывавшие пол. Кое-где на камнях остались еле заметные грязные пятна.

Встав на цыпочки, она сняла банку с самой верхней полки. Толстое голубоватое стекло от времени стало мутным, и девочка протерла его тыльной стороной ладони. Содержимое оказалось иссохшим и отставало от стенок хлопьями, будто старое молоко на ободке кружки. Олив тряхнула банку. Белые хлопья рассыпались и снова замерли.

Подпрыгивая, чтобы согреться, она взяла с полки другую банку. В ней было насыпано что-то красноватое, слегка напоминающее корицу. Следующая содержала крошечные иссиня-черные завитки похожие на цветочные лепестки. Еще одна банка была наполнена густой желтой жидкостью. Когда Олив повернула ее, протирая ладонью, между растопыренными пальцами всплыл маленький череп. От удивления Олив чуть ее не выронила. Потом с трудом сглотнула и, поднеся к фонарю, повертела, чтобы разглядеть, что там внутри. В желтой жидкости плавал птичий скелет. Голые, без перьев, крылья были тонкими, словно бумажное кружево. Девочка запихнула банку на место.

Холод начал пробирать ее до костей. Руки на ощупь стали похожи на кусочки сырой курицы прямо из холодильника. Решительно настроенная провести здесь столько времени, сколько сможет выдержать, девочка прошлась вдоль нижней полки. Содержимое неразбитых банок походило то на сухие листья, то на плесень, то вообще ни на что хоть отдаленно знакомое – скорее всего, оно было извлечено из чего-то или из кого-то. Подойдя к банке, в которой, без всяких сомнений, было полно дохлых пауков, Олив прикусила язык, чтобы не заорать вслух.

Она попятилась к высокому деревянному столу, дрожа и не спуская глаз с банок на случай, если что-то в них начнет шевелиться. Поверхность стола была завалена пустыми банками и крышками, листами плотной пожелтевшей бумаги и старыми, высохшими перьевыми ручками. Еще там стояло несколько больших мисок с необычными округлыми молотками. Олив осторожно опустила кончик пальца в одну из мисок, а когда вынула, он был покрыт ярко-оранжевым порошком.

Вытерев палец о шорты, девочка принялась изучать страницы. На одном из листов было написано «Кармин». И все. Олив нахмурилась. Кармин? Это имя такое, что ли? Она просмотрела другие листы. Все были чистыми – но под ними она обнаружила обрывки других, изорванных в клочки. Кто-то разорвал кучу бумаг, а потом спрятал их, как Олив иногда делала с контрольными, которые вышли особенно неудачными. Что же это было? Рецепты?

Олив подняла взгляд на бесконечные ряды банок, каждая из которых тонкой полоской отражала свет фонаря. Потом снова посмотрела на стол. И только тут впервые заметила еще один мерцающий предмет. Куда более близкий, чем банки, маленький и очень знакомый.

Девочка замерла. Все остальное тоже замерло – дыхание, веки, поток крови, медленно струящейся в заледеневшем теле. Потому что там, на столе, наполовину скрытые большой пустой банкой, лежали очки.

Они были больше, чем очки миссис МакМартин, которые Олив нашла в ящике комода много недель назад и которые раздавила в коридоре верхнего этажа, вывалившись из картины с лесом. Они выглядели тяжелее и массивнее, словно были сделаны из более жесткого металла. Очки Аннабелль МакМартин, с их тонкой оправой и длинной, изящной цепочкой, были женскими. А это были мужские очки.

Очки Олдоса МакМартина.

Мысли Олив взметнулись огромным фейерверком, взрывной волной откинув всякое беспокойство. Восторг, волнение и свобода захлестнули ее напополам с каким-то еще более восхитительным чувством – когда услышишь стук лопаты о крышку сундука с сокровищами, которые ты сам где-то зарыл и уже отчаялся снова найти. Она потянулась к очкам.

– Олив!

Девочка резко обернулась. Какой-то рефлекторный порыв заставил ее спрятать очки за спиной.

У входа в каменную комнату стояли все три кота. В бледном свете фонаря они казались серебристыми и призрачными, и только зеленые глаза ясно мерцали во тьме. Говорил Горацио. Сзади Харви испепелял ее взглядом. Леопольд стоял поодаль, на самой границе света, опустив плечи и повесив голову. Если бы Олив не знала, что это невозможно, то могла бы поклясться, что черный кот плакал настоящими слезами.

– Я надеялся, что это неправда, – тихо произнес Горацио. Они стояли у самой черты камней, словно не хотели подходить ближе к Олив. – Но снова ошибся, понадеявшись на тебя.

Сердце Олив, где лишь минуту назад все радостно пело в предвкушении новых открытий, налилось свинцом и начало сползать в сторону правой коленной чашечки.

– Только ты избежишь одной опасности, как сразу начинаешь искать другую, а? И не только себя ставишь под угрозу, но и всех вокруг – тех, кто больше всего о тебе заботится. Но ты, кажется, с легкостью об этом забываешь. Или, возможно, тебе просто плевать.

Олив открыла рот, чтобы возразить, но Харви зашипел, словно гремучая змея, сверкая клыками в свете фонаря. Девочка невольно отступила на шаг назад.

– Тебе обязательно надо было вынюхивать дальше, – продолжал Горацио все тем же тихим голосом. – Теперь ты пытаешься управлять нами – после того как мы снова и снова рисковали собой, чтобы защитить тебя?

Леопольд издал звук, почти похожий на всхлип. Харви успокаивающе прислонился к нему и бросил на Олив огненный взгляд.

Сердце ее доползло уже до большого пальца ноги.

– Я не понимаю, зачем вам надо было защищать меня от этого, – сказала она, указывая на ряды банок и пытаясь улыбнуться. – Подумаешь, огромная кладовка – что в этом такого страшного?

Коты широко распахнули глаза и обменялись быстрыми взглядами, но не сказали ни слова.

– И вообще, – добавила Олив, постепенно загораясь возмущением, – Книга заклинаний теперь моя. Почему мне нельзя ее использовать?

– Это она тебя использует, – сказал Горацио.

Олив разинула рот.

– Неправда.

Рыжий кот моргнул:

– Ты знаешь, что такое ведьмы и ведьмаки, Олив?

Перед мысленным взглядом девочки пронеслось несколько картинок: остроконечные черные шляпы, метлы, молодая Аннабелль МакМартин, сладко улыбающаяся с портрета. Ничто из этого не подсказывало подходящего ответа.

К счастью, Харви не стал ждать.

– Это люди, которые занимаются колдовством, – резко произнес он. Олив никогда не предполагала, что он может звучать так зло.

– Разве ты не видишь, что происходит? – спросил Горацио. – Ты становишься одной из них.

Олив замотала головой, сначала медленно, потом все быстрее, пока комната не начала расплываться перед глазами.

– Нет, – сказала она. – Я не такая… как они.

– Неужели? – Горацио поднял длинные, похожие на усы брови. – А как это назвать, если ты пользуешься вещами МакМартинов? Собираешь их травы, творишь их заклинания? Заставляешь Леопольда повиноваться против его воли? – Леопольд снова издал тихий задушенный звук. – Заставляешь Харви добыть эту дурацкую книгу и суешь в нее свой нос, несмотря на предостережения?

– Я его не заставляла, – возразила Олив. – Он мог сказать «нет».

Харви снова глухо зашипел.

– Ты попросила, и я уже не мог отказаться, – выдохнул он. – Дом хотел его тебе отдать.

– Мы старались защитить тебя. – Рыжий кот прищурился, и глаза его превратились в яркие щели отраженного света. – Но похоже, ты уже не на нашей стороне, Олив. Если так пойдет дальше, мы выступим против тебя. Так или иначе, с этого мгновения ты – сама за себя.

Горацио отвернулся, и его пушистый хвост утонул во тьме, будто листья подводного растения. Леопольд последовал за ним, низко опустив голову. Харви ушел последним, наградив ее долгим, тяжелым взглядом, от которого девочка похолодела и еще долго не могла шевельнуться, хотя котов уже не было рядом.

И она в самом деле осталась одна.

 

16

Стиснув в руках очки и походный фонарь, Олив забралась вверх по ступеням, выкарабкалась из люка и спешно взлетела по подвальной лестнице. Коты уже исчезли.

Она оставила фонарь на полке, откуда его взяла. Родители все еще сидели запершись в библиотеке и, кажется, не услышали, как она промчалась на второй этаж в свою спальню и, дрожа, бросилась под одеяло прямо вместе с новыми очками. Схватила книгу, которая лежала на прежнем месте, и крепко прижала к груди. Сразу же стало чуточку теплее и совсем не так одиноко.

Золотое тиснение мерцало в свете прикроватной лампы. Олив прижалась к гладкой коже и упрямо сглотнула ком, который все продолжал расти в горле. Дурацкие коты, сказала она себе. Кому они вообще нужны? У нее снова есть собственные очки. Если им хочется делать вид, что они в доме главные, на здоровье. Олив-то знала, кто настоящий хозяин. Это ее дом.

Она уткнулась лицом в бархатистые страницы, крепко обхватила пальцами очки и принялась ждать сна – или утра, смотря что придет раньше.

К тому времени, как Олив проснулась, комнату уже заливал жгучий солнечный свет. Во сне она с головой залезла под одеяла. Ей снились леса и листья, гонимые ветром, и высокие, колючие живые изгороди, которые все росли и росли, как она ни пыталась пробраться сквозь них. Девочка потянулась, удивляясь, почему ей кажется, будто она вообще почти не спала. Ноги болели, спина болела, пальцы затекли и ныли оттого, что всю ночь цеплялись за очки.

Очки! Она радостно ахнула, вспомнив, сколько приключений ждет впереди, а потом застыла в изумлении от того, чего рядом с ней не оказалось.

Книга заклинаний пропала.

Олив положила очки в карман шортов и, отбросив измятые одеяла, обыскала каждый угол кровати. Она нашла розовый носок, которого не могла обнаружить несколько недель, и голубой шарик жвачки, покрытый тоненьким пушистым слоем пыли, но гримуара нигде не было. Девочка перегнулась через край матраса и заглянула под кровать. Там обнаружилось несколько комков пыли и обувных коробок, плюс одна из пропавших тапочек, но ничего больше. Потихоньку начиная паниковать, Олив соскользнула с кровати и торопливо обыскала комнату, заглядывая в ящики, под стулья, в шкаф, откуда на нее осуждающе глядели меловой круг и миска с молоком. Книги не было.

Вчера она лежала рядом с ней, тут никаких сомнений не было. Как она могла просто исчезнуть?

Едва задав себе этот вопрос, Олив поняла, что ответ ей известен.

Коты. Конечно. Они украли его, пробрались сюда в ночи, вытащили книгу прямо у нее из рук и хитро припрятали. Маленькие глупые назойливые меховые… Ярость пробежала по телу Олив, словно огонь по фитилю фейерверка, шипя и пылая, и наконец… БАХ!

– ГОРАЦИО! – завопила она, вылетая в коридор. – ЛЕОПОЛЬД! ХАРВИ! А НУ ВЫХОДИТЕ!

Голос потонул в пустоте дома. Никто не ответил. Коты не появились.

Олив с грохотом скатилась вниз по лестнице. На холодильнике висела записка от родителей, в которой говорилось, что они отправились на работу и вернутся вечером. Белое солнце сквозь сито колышущихся листьев отбрасывало яркие пятна на полированные полы.

– ГОРАЦИО! – снова заорала девочка. – ХАРВИ! ЛЕОПОЛЬД! Я ЗНАЮ, ЭТО ВЫ СДЕЛАЛИ!

Быстрее, чем когда-либо раньше, Олив протопала вниз по ступенькам в подвал. Дернула за цепочки висячих ламп так сильно, что они задрожали в патронах. Леопольда в его обычном углу не оказалось. Крышка люка была поднята – точно так же, как она ее оставила. Пройдя по холодному полу, она закрыла люк ногой. Родители скорее заметили бы его, если бы он был открыт… наверное. Хотя, возможно, они бы заметили люк, только свалившись внутрь – что было бы тоже не самым приятным исходом. Уперев кулаки в бока, Олив оглядела подвал. Ни в одном углу не мерцали зеленые глаза.

Она побрела обратно вверх по лестнице. В голове, будто мотылек в стекло лампы, снова и снова билась одна и та же мысль: нужно вернуть себе гримуар. С каждой секундой увеличивалась вероятность того, что его найдет кто-то другой, или с ним что-то случится, и Олив больше никогда его не увидит… От этого ей стало так страшно, что пришлось закрыть глаза и силой заставить себя дышать.

Пусть Леопольда на посту не оказалось, да и Горацио нигде не было видно, но оставался еще один кот и еще одно место, которое обязательно следовало проверить. И теперь девочка наконец могла туда попасть. Она вытащила очки из кармана и побежала вверх по лестнице на второй этаж, в розовую спальню.

Трясущимися руками Олив надела очки, стоя перед полотном с каменной аркой. Вытянула руку, ощутив, что легко проскальзывает сквозь теплую поверхность картины в недвижный воздух чердака. Подалась вперед и протиснула лицо через арку, чувствуя, как картина скользит по коже, и вдруг разом рухнула в темную, пыльную нишу. Ну, по крайней мере, теперь она знала, что очки действуют. Это был несомненный плюс.

Олив спешно бросилась вверх по лестнице, стараясь не наступать босыми ногами на мертвых ос (да и на живых тоже).

– Харви? – позвала она, добравшись до чердака. – Харви, я знаю, что ты меня слышишь!

Слышал ее кот или нет, но он не ответил. Может, его и вовсе на чердаке не было. Трудно было представить это место без Харви, поверить, что кот не скрывается где-то среди балок, со своей повязкой на глазу или в доспехах из консервных банок, готовый к новым приключениям. Олив очень медленно повернулась кругом, оглядывая пыльные нагромождения мебели, безмолвные углы, тени, в которых не блестели зеленые глаза. Комната казалась душной и слишком тихой… и неестественно пустой. Она заставила себя снова вспомнить о пропавшем гримуаре и позволила гневу отбросить одиночество.

Пробравшись к центру захламленного чердака, девочка сняла ткань с мольберта. Пара нарисованных рук по-прежнему лежала на столе, вцепившись в альбом. Олив разглядела на открытой странице старую фотографию – «Аннабелль и Люсинда, 14 лет», но сегодня ей было не до таких открытий. Нужно было обязательно вернуть себе книгу заклинаний.

– Харви? – снова позвала она, но уже не удивилась, не получив никакого ответа.

С разочарованным вздохом Олив потопала к круглому окну, которое выходило на задний двор. Ни в заросшем саду, ни в тени под деревьями котов не обнаружилось – зато обнаружился мальчик с растрепанными волосами, который спешно уносил ноги через газон миссис Нивенс. Выглядывая из-за края рамы, Олив проследила за тем, как Резерфорд бежит обратно во двор своей бабушки. Что он задумал? Опять околачивался в саду, выжидая момент, чтобы засыпать ее вопросами о гримуаре? Пока она наблюдала, мальчик оглянулся на старый каменный дом. Она инстинктивно пригнулась пониже, в тень, но Резерфорд, казалось, ее не увидел. Мгновение спустя он совершенно исчез за густыми кронами берез. Олив вздохнула с облегчением.

Повернувшись обратно к чердаку, она оглядела стоматологическое кресло, зеркала, миниатюрную пушку, коробки… и стопку картин. Она мысленно пронеслась вниз по дому, словно лист, летящий с самой вершины дерева, все быстрее и быстрее – через коридоры, спальни, первый этаж, подвал, мимо высящихся рядов картин, и вдруг на плечи тяжестью навалилось тяжелое ощущение того, какая огромная и невыполнимая задача перед ней стоит. Книга может быть спрятана где угодно в этом гигантском доме – и не только в доме, но и в Иных местах. Поиски займут несколько недель, месяцев или даже лет. Если она вообще когда-нибудь ее найдет.

Все внутри сжалось в тисках паники и безнадежности. Олив поплелась обратно к лестнице, вспоминая, как ее здесь тянуло невидимыми нитями, и мечтая снова ощутить эту тягу.

«Где книга? – спросила она у дома. – Пожалуйста… Дай мне знак, подсказку, что угодно. Просто помоги найти ее».

Когда снова почувствовала тягу, ощущение было таким слабым, что Олив не сразу поняла, так ли это. Она вполне могла себе это вообразить – так же, как однажды решила, будто у нее плече растет третий глаз, который на самом деле оказался частью ключицы (что ей очень любезно разъяснил доктор). Девочка остановилась на верхней ступеньке лестницы, пытаясь понять, в каком направлении дом подталкивает ее – да и существует ли это на самом деле. Девочку явно тянуло вниз – но это, возможно, была гравитация. И все же Олив последовала за ощущением вниз по лестнице и через картину обратно в розовую спальню.

Однако, как только она добралась до места, притяжение исчезло, оставив после себя смущение, потерянность и гнетущее ощущение. Олив поплелась по коридору второго этажа, внимательно разглядывая картины сквозь очки в надежде заметить отблеск тисненой золотом кожи или подозрительно аккуратно уложенную где-нибудь кучу листьев.

Она всмотрелась в изображение Линден-стрит, подумав о том, что наконец снова может сама туда забраться. Но ей не хотелось. Проблемы Мортона казались теперь далекими и неприятными, будто серые дождевые облака на горизонте, которые в конце концов приплывут и испортят весь день. Книга заклинаний была гораздо важнее. Как только она вернет ее себе, тогда, возможно, и подумает о том, как помочь Мортону. Возможно.

Олив все так же пристально вглядывалась в картины на стенах и чуть не упустила из виду пол. Это было особенно опасно, потому что она добрела уже до лестницы, так что еще один шаг – и она свалилась бы вниз носом вперед. Но в самый последний момент Олив все же опустила взгляд и увидела первую ступеньку… а еще – лист сирени на ковре.

Девочка застыла на месте. На три ступеньки ниже обнаружился еще один лист, а следом – несколько травинок и комок грязи. Спускаясь по лестнице, она сняла очки и положила их в карман.

На полу коридора ждало еще несколько комьев земли. Олив, нахмурившись, присела и тут почувствовала на руках легкий, теплый ветерок. Она подняла глаза.

Парадная дверь большого каменного дома была открыта.

 

17

Олив уставилась на дверь. Она была приоткрыта совсем на чуть-чуть – но этого было достаточно, чтобы кто-то смог бесшумно проскользнуть внутрь и обратно.

Девочка огляделась, чтобы убедиться, что находится в холле одна, а потом бросилась к двери. Крыльцо пустовало: ни книги, ни котов, ни грабителей. Родители не стали бы выходить через парадную дверь, им удобнее боковая, что ведет к гаражу. Сама Олив ее тоже не открывала – и до этого момента даже не замечала, что дверь была открыта. Девочка положила ладонь на ручку и выглянула на тенистую веранду. Может, это тот самый знак, о котором она просила?

Качели тихонько поскрипывали на цепях. Корзины с густыми папоротниками качались на ветру. Олив зашлепала по доскам веранды, заглядывая в каждый угол. Вроде бы, все было на своих местах. Она прокралась вниз по ступенькам на лужайку и принялась оглядывать траву, как уже делала пару дней назад, следуя за отпечатками лап Харви. С тех пор так много всего случилось, что казалось, будто прошло несколько лет, а не суток. На мгновение сердце девочки сжалось. Эх, если бы только ей снова удалось найти след!

Дом нависал над ней, глядя пустыми окнами, темнеющими на полуденном солнце. Она изучила лужайку – никого, кроме нее, там не было – и поспешила завернуть за дом, на задний двор. Вспомнив лист сирени на лестнице, тщательно проверила всю живую изгородь. Ничего: ни книги, ни сломанных веток, ни обрывка ткани. Олив раздраженно хмыкнула и повернулась ко двору. Сад выглядел точно так же, как в прошлый раз – хаос трав и кустов. В одном углу стоял, кренясь, сарай. Девочка двинулась к нему, минуя заросшие сорняками клумбы. Сделала глубокий вдох, собрав смелость в кулак, и потянула за скрипучую деревянную дверь.

Внутри никого не оказалось.

Олив зашла в сарай, вдыхая запах мха, земли и гниющего дерева, бросила взгляд на старый гамак, из которого выпутывала Харви – то есть капитана Черную Лапу. От воспоминаний девочка даже заулыбалась, но улыбку тут же стерла новая волна гнева. Доверять котам больше нельзя. Кем они вообще себя возомнили (ну, Харви – сэром Уолтером Рэли, Ланселотом или агентом 1-800, в зависимости от настроения, но Олив не совсем это имела в виду)? Это ее дом, коты принадлежат дому и, следовательно, принадлежат ей. Их дело – слушаться ее. Как они посмели ей не подчиниться!

Собственные мысли изумили Олив. Это было не похоже на нее. Вовсе не похоже.

Снаружи что-то зашуршало. Она пулей вылетела из сарая и, резко обернувшись, оглядела двор. Остановилась рядом с компостной кучей, где был закопан пейзаж с лесом и с заточенной внутри Аннабелль МакМартин. Все выглядело так же, как и раньше: небольшая горка земли на том месте, где они с котами засыпали яму. Насколько Олив могла судить, никто больше тут ничего не закапывал… но она на всякий случай опустилась на колени, чтобы присмотреться.

– Что ты делаешь? – сверху вдруг раздался чуточку гнусавый голос.

Олив тихонько взвизгнула и, плюхнувшись на пятую точку, уперлась взглядом в мутные очки Резерфорда Дьюи. Уже второй раз на этой неделе он испугал ее, причем ей и первого раза хватило.

– А ты что делаешь? – парировала она. – Опять за мной шпионил?

– То, что ты не видела, как я подошел, не значит, что я за тобой шпионил, – пояснил мальчик. – Я просто прошел через твой двор, поскольку это самая короткая дорога.

– Э-м-м, – промычала Олив. – А почему ты вообще все время бродишь у моего дома?

Резерфорд не ответил на вопрос.

– Эксперимент прошел успешно? – спросил он, снова начиная энергично переминаться с ноги на ногу. Сегодня на его мятой футболке красовалось изображение поединка двух рыцарей, а под ними была надпись: «Фестиваль Ренессанса. Камелот: рыцарями не рождаются».

Олив исподлобья уставилась на него.

– Я… – начала она, но изнывающий от любопытства мальчик не дал ей закончить.

– Я тут думал о самом гримуаре, – немедленно зажужжал он. – Очевидно, что он довольно старый, но то, что он написан на современном английском языке – и я имею в виду очень современный английский, а не шекспировскую версию современного английского – означает, что эта версия, безусловно, была создана куда позже эпохи Возрождения, то есть, возможно, он был переведен, так сказать, последующими поколениями семьи и переписан в новый том, что может объяснить…

– Он пропал, – перебила Олив.

Тирада Резерфорда резко прервалась.

– Гримуар? – уточнил он, чуть помедлив, и перенес вес тела на одну ногу.

– Мне кажется… – начала девочка. – Мне кажется, его украли. Вчера ночью он лежал в моей комнате, а когда я проснулась, исчез.

– Интересно. У тебя есть теории о том, кто мог его забрать?

– О нем почти никто не знал, только я. И твоя бабушка. И ты. – Олив внимательно, пристально поглядела на Резерфорда. Тот не отвел взгляда, ожидая, когда она продолжит.

Девочка кое-как поднялась на ноги и стряхнула грязь со штанов.

– Я думаю, это могли сделать коты.

– А… тот, который украл мои фигурки? – Резерфорд снова начал покачиваться. – Полагаю, это возможно. Хотя большинству обычных домашних кошек, полагаю, было бы непросто сдвинуть с места большой, тяжелый фолиант.

Олив очень хотелось сказать, что они не «обычные домашние кошки», но остановила себя.

– Я подумала, что они, наверно, спрятали его где-то недалеко. Но потом заметила, что входная дверь открыта, и решила, что они могли вытащить его на улицу.

– Понимаю, – сказал Резерфорд. – Я мог бы помочь тебе искать.

Олив замешкалась, окинув его долгим взглядом: спутанные каштановые кудри, заляпанные очки, широко распахнутые глаза. Может быть, и вправду стоит разрешить ему помочь. Все равно он уже знает про книгу заклинаний. Коты сейчас не на ее стороне, а Мортон с самого начала не хотел помогать. И еще, несмотря на этот прямой взгляд, она по-прежнему ощущала, будто Резерфорд знает о гримуаре больше, чем говорит. Может, если позволить ему остаться, он выскажет еще какую-нибудь догадку – а она только этого и будет ждать.

– Ладно, – медленно произнесла девочка. – Это очень… мило с твоей стороны.

Резерфорд отвесил ей короткий поклон.

– Кодекс рыцарской чести, описанный герцогом Бургундским, предполагает, среди прочего, проявление таких добродетелей, как милосердие, справедливость и надежда.

Олив глянула через покрытый пятнами теней двор на высокий каменный дом и попыталась услышать – или почувствовать, – что он ей говорит.

– Вряд ли он внутри, – сказала она наконец. – Давай дальше тут искать.

Резерфорд снова поклонился и обратил все свое внимание на кусты кизила.

Они обыскали двор, а также сарай, гараж и паутинистую нору под крыльцом, но ничего не нашли (ну, не то чтобы совсем ничего. Резерфорд нашел, по его мнению, фрагмент ископаемого мелового периода, но Олив казалось, что это больше похоже на отколовшийся кусочек цемента со вдавленным в него следом от бутылочной крышки). Закончив поиски у нее во дворе, они тайком торопливо осмотрели сад миссис Нивенс, что не заняло много времени. Владения миссис Нивенс выглядели так аккуратно, что какая-то непонятная книга там сразу бросилась бы в глаза, как шоколадное пятно на свадебном платье.

– Я ничего не вижу. А ты? – спросила Олив, стоя бок о бок с ним в кустах сирени.

– Нет. Ничего, что казалось бы подозрительным. – Резерфорд вылез из кустов обратно и уставился на девочку, часто моргая за мутными линзами. – Куда нам отправиться дальше?

– Не знаю, – сказала она, задумчиво сорвала пригоршню листьев сирени, потерла их и, разжав руку, стряхнула вниз.

– Пойдем обедать к моей бабушке, – сказал Резерфорд. – Так мы сможем разработать план поисков и продолжить работу, как только закончим.

Олив задумчиво пожевала губу изнутри. Инстинктивным ответом было поспешное «нет». Она не хотела обедать в доме чужого мальчика и его любопытной бабушки, чтобы та кружила рядом и слушала их разговоры… Но все же Резерфорд был единственным, с кем она еще могла поговорить о книге. Он очень терпеливо помогал ей искать, и, как бы ни было странно в этом признаваться (даже самой себе), с ним было довольно интересно. Невозможно было предугадать, что он скажет в следующую секунду. К тому же в ее собственном доме не было ни крошки еды, если не считать остатков тунца.

– Наверно, можно и пойти, – сказала она наконец. – Если ты уверен, что миссис Дьюи не будет против.

– Уверен. Она вечно говорит, что мне нужно иногда переключаться на что-нибудь, что произошло за последние шесть столетий. – Резерфорд нырнул в кусты сирени и вылез на заднем дворе миссис Нивенс. – Давай пойдем короткой дорогой.

Он стремительно двинулся прямо через идеальный соседский сад, а Олив последовала за ним – несколько более смущенно, прячась за деревьями и кустами, когда удавалось, и украдкой оглядываясь на темные окна миссис Нивенс.

Пока они обходили островок берез, Резерфорд со скоростью пулеметной очереди читал ей длинную лекцию о каллиграфии до и после изобретения печатного станка. Олив не слушала. Она смотрела на бумажные белые стволы, пытаясь найти хоть где-нибудь следы зеленой краски. В сердце зияла дыра – там, где раньше был Харви. И вдруг перед мысленным взором вспыхнул образ книги заклинаний, да так ясно и реально, что она почти почувствовала ее тяжесть в руках. Сжав зубы, Олив отвернулась от берез и последовала за Резерфордом в сторону дома.

Но до дома они не дошли.

– …например, истории о короле Артуре и Круглом столе продолжали в значительной степени передаваться из уст в уста даже после того, как Джеффри Монмут начал их записывать – примерно в тысяча сто тридцатом году, так что каждая копия была рукописной. А потом, конечно, появился пересказ легенд Томаса Мэлори, опубликованный в 1485 году. Он стал одной из первых печатных книг в Англии. – Резерфорд, казалось, вдруг вспомнил, что обращается к другому человеку, и обернулся, чтобы убедиться, что аудитория следит за сюжетом.

Но она не следила. Олив стояла возле садового столика. На потертой деревянной поверхности, в окружении капель краски от фигурок Резерфорда, сверкая тиснением в пятнах солнца, пробивающегося сквозь листья берез, лежала книга заклинаний МакМартинов.

Резерфорд подошел поближе и нагнулся, словно пытаясь получше разглядеть то, что лежало на столе. Олив едва сдерживалась, чтобы не оттолкнуть его.

– Это что… – начал он.

Девочка бросилась к столу и бережно обхватила гримуар обеими руками.

– Ты его украл, – прошипела она.

Резерфорд хлопнул глазами:

– Что?

– Он мой. – Олив сделала шаг назад. – Ты хочешь забрать его себе, но я не отдам. Он не для тебя. Он принадлежит мне.

Резерфорд наблюдал за ней, сведя темные брови.

– Я его не брал, – сказал он спокойно. – Я даже не знал, что он здесь лежит.

– А как тогда он сюда попал? – требовательно спросила Олив, глядя на него поверх обложки. – Как он оказался у тебя во дворе? Сам встал и пришел, что ли?

– Я не знаю, как он сюда попал, но предположение, что он переместился сюда сам, не кажется мне очень вероятным.

Олив топнула ногой.

– Это был сарказм, – рыкнула она. – И если ты его не брал и он не пришел сам, то как он тут оказался? Хочешь сказать, это твоя бабушка его украла?

Мальчик задумчиво наклонил голову:

– Этот вариант мне тоже не кажется вероятным, но я не думаю, что на данный момент у нас достаточно фактов, чтобы делать какие-либо заключения.

– Ну, одно я точно знаю, – сказала Олив, прижимая книгу к груди так крепко, что углы впились в ребра. – Я не хочу тебя видеть ни у себя в доме, ни во дворе, ни вообще рядом с собой – никогда-никогда.

Она развернулась и бросилась бежать. Пробежала через двор миссис Нивенс, через собственный сад, по ступеням заднего крыльца и оказалась в прохладной, тихой тени большого каменного дома. Все так же крепко держа книгу одной рукой, она заперла дверь и закрыла все занавески, чтобы дом стал защищенным как крепость, куда никому не пробраться и откуда никому не улизнуть.

 

18

Следующие несколько дней Олив не выходила из дома. Даже из комнаты не показывалась, если была такая возможность. По утрам она устраивалась в постели с книгой заклинаний и ждала, пока родители не уедут в университет, едва отвечая, когда мама и папа прощались с ней через дверь спальни. Потом сбегала вниз, зажав книгу под мышкой, хватала столько фруктов или печенья, сколько могла унести, и летела обратно к себе в комнату.

Однажды утром мистер Данвуди шутки ради просунул под дверь Олив официальное приглашение на завтрак. Карточка гласила:

«Мистер Алек и миссис Алиса Данвуди (они же «папа» и «мама») хотели бы иметь удовольствие созерцать мисс Олив Данвуди за завтраком в семь тридцать утра. К столу будут поданы яйца, тосты, фрукты и большой выбор напитков. Б.Д.О.Я. (Будьте Добры Ответить, Явившись.)»

Но Олив спала в тот день так долго, что проснулась ближе к обеду, чем к завтраку. Родители давно уехали на работу. На столе ее ждала тарелка с очень засохшим тостом и очень холодной яичницей. Она взяла ее с собой и снова убежала наверх – читать книгу заклинаний.

Пока солнце плыло с одной стороны неба на другую, Олив лежала на кровати, листая страницы, и размышляла о том, чтобы попробовать другое заклинание. Там было несколько интересных и на первый взгляд не слишком сложных. Некоторые казались безобидными – например, как поменять цвет лепестков цветка с розового на синий, а вот некоторые другие кончились бы тем, что Резерфорд побежал бы в туалет, издавая неприличные звуки. Но каждый раз, когда она уже готова была попробовать, в голове эхом отзывались слова Горацио: «Разве ты не видишь, что происходит? Ты становишься одной из них».

И Олив медленно закрывала гримуар.

Но никогда не выпускала его из виду.

Он всегда лежал на столике в ванной, пока она мылась и чистила зубы, когда вообще об этом вспоминала (что случалось нечасто). Если родители звали ее к ужину и Олив не могла отказаться, не вызвав подозрений, она клала книгу в рюкзак, который ставила на пустой стул рядом со своим, чтобы гримуар всегда был в пределах досягаемости. Когда родители заметили эту новую привычку и задали вопрос – причем заметили только с третьего раза, – девочка объяснила, что тренируется следить за своим рюкзаком перед началом учебного семестра. Родители на это радостно закивали (с самого детского сада Олив неизменно теряла как минимум по одной сумке с книгами в год). Ее мысли были слишком заняты заклинаниями, и она даже не заметила, что родители уже давно не кивали так радостно. Вот и сегодня они задумчиво и слегка тревожно переглянулись, когда дочь вскочила из-за стола, схватила рюкзак и опять бросилась вверх по лестнице в свою комнату.

– Наверное, это естественно, что она хочет больше личного пространства, – сказала миссис Данвуди. – Она ведь почти подросток…

– Да, – вздохнул мистер Данвуди. – Осталось всего четыреста тридцать восемь дней.

Мистер и миссис Данвуди крепко взялись за руки и молча предались воспоминаниям о четырех тысячах двухстах тридцати четырех днях, которые почти подросток Олив уже была частью их жизни.

А между тем сама она за закрытой дверью спальни крепко прижимала книгу заклинаний к груди, вдыхая ее кожистый, пыльный запах, и удивлялась, как же раньше жила без нее.

Перед сном девочка клала гримуар себе на грудь и привязывала шарфом, обмотав его вокруг себя. Потом засовывала очки, которые тоже привязала плотной лентой – за воротник пижамы или футболки, и закрывала глаза, одной рукой сжимая их, а другой придерживая обложку книги. Как Олив быстро обнаружила, это был не самый удобный способ спать. Каждое утро она просыпалась с таким чувством, будто не спала вообще – или будто ее пропустили через автомобильную мойку (только без автомобиля).

Иногда, поправляя очки на шее, она думала о том, чтобы навестить Мортона, но всегда начинала сомневаться, так и не дойдя до пейзажа с Линден-стрит. У нее по-прежнему не было ответов, которые он хотел услышать. Чего было в избытке, так это злости. К тому же ей пришлось бы взять книгу с собой в Иные места, чтобы с ней ничего не случилось, и тогда Мортон увидел бы его, и Олив пришлось бы рассказывать обо всем, что случилось…

А у нее сейчас и так достаточно было хлопот.

Она не могла позволить себе расслабиться даже на секунду. Странные вещи творились вокруг старого каменного дома, и Олив уверилась, что кто-то – может быть, даже не один «кто-то» – по-прежнему пытается украсть гримуар. Часто она просыпалась и замечала, что дверь спальни распахнута, хотя была почти уверена, что плотно закрывала ее, ложась спать. А однажды, забежав на кухню, чтобы перехватить пакет печенья на завтрак, обнаружила, что задняя дверь приоткрыта.

Наконец, когда тревога за книгу стала настолько сильна, что Олив почти перестала слезать с кровати, она решила принять меры. Должно было существовать безопасное место, где ее можно хранить… место, где никто ее не найдет, даже не подумает искать. На самом деле, она знала, что такое место есть. Не так давно она стояла в том самом месте и думала, как странно было бы прятать там очень важную и тайную книгу.

Как-то вечером, пока родители работали в библиотеке внизу, девочка надела рюкзак, надежно упрятав туда книгу заклинаний и застегнув молнию, и отправилась по коридору к синей спальне. Она открыла шкаф и отодвинула заплесневелые шерстяные пальто. Там, точно там, где они с Мортоном его оставили, лежал пейзаж с полуразрушенным замком. Память о Мортоне ударила ее, словно пощечина, но Олив спешно отмахнулась от боли. Потом, зажав картину под мышкой, девочка поспешила обратно в свою спальню.

Когда она положила холст на кровать, Гершель опрокинулся вперед, с любопытством глядя на него. Олив отбросила плюшевого мишку, поправила очки на носу, похлопала по рюкзаку, чтобы убедиться, что гримуар по-прежнему внутри, а потом залезла на матрас и прыгнула в картину, будто нырнула сквозь саму кровать.

Она с глухим звуком приземлилась на покрытый мхом склон рядом со рвом. Над головой ширилось темно-синее небо, увенчанное серебряным серпом месяца. Его свет отражался от влажных камней замка и превращал воду во рву в тусклое зеркало. Олив поднялась на ноги и по мшистой земле отправилась к подъемному мосту.

Свет звезд падал сквозь отсутствующий потолок прямо на древние плиты замкового двора. Олив оглядела пустой двор и двинулась на ощупь вдоль холодной стены, выискивая неплотно сидящий камень, подталкивала и постукивала, тянула и дергала, пока наконец один из камней не заскрежетал под ее пальцами. В ту же самую секунду послышался еще какой-то звук – словно камешек покатился по булыжным плитам.

Она замерла и оглянулась через плечо. Тишина. Ни шороха, ни звука. Должно быть, это было просто эхо. Снова повернувшись к стене, Олив потянула за камень, чувствуя, как он поддается. В кладке открылась ниша как раз правильного размера, чтобы спрятать там книгу. Углубление снова закрылось прямо на глазах. Сердце девочки подпрыгнуло в груди. Это было идеальное место. Олив уже собиралась открыть рюкзак, как вдруг у нее за плечом замерцал свет.

Она резко обернулась, прижавшись к стене.

Кто-то приближался.

Свет мешал разглядеть больше, чем просто силуэт, возникший в одной из каменных арок, но даже с такого расстояния она видела, что это был довольно крупный, коренастый человек со старомодным фонарем в руках. Свет от фонаря лился бледной рябью и скользил по камням замка.

– Кто идет? – крикнул незнакомец, подходя ближе.

– Гм… я… Олив, – пискнула девочка, распластавшись на стене, будто прибитая муха.

Вблизи силуэт превратился в мужчину – косматого, неухоженного мужчину с широким, доброжелательным лицом, укутанного в несколько серых плащей. Он поднял фонарь и посмотрел на Олив.

– О, – сказал он с удивлением. – Да это же малышка. А я думал, та леди, что приходила раньше.

Олив слегка задело, что ее назвали малышкой, но решила, что сейчас не время устраивать сцены.

– Нет, – сказала она, снова закидывая рюкзак на плечо. – Леди, которая тут жила, умерла. Теперь в доме только я и мои мама с папой.

Косматый уставился на нее с интересом. Заметил он книгу? Непонятно. Одно было ясно: теперь она уже ничего не смоет здесь спрятать – не под носом же у этого любопытного незнакомца!

– Я просто… кое-что искала, – пробормотала Олив потерянно и попятилась назад. – Но, кажется, этого тут нет. Наверное, мне лучше поискать в другом месте.

– Быть может, я смогу помочь тебе найти то, что ты ищешь, – предложил незнакомец, прежде чем она успела убежать. – Я – привратник. Моя обязанность – проводить людей в замок и из замка, отвечать на вопросы, показывать дорогу и все такое прочее. Но конечно, тут некому показывать дорогу. Чаще всего. Ну… – он замялся. – …то есть как-то раз было кому, но я не стал. Я просто присматривал за ними.

– За ними? – повторила Олив, бочком отходя к двери.

– За вами то есть. За тобой и мальчиком в ночной рубашке.

Она перестала отступать и посмотрела на привратника, ожидая продолжения.

Тот стер пятно сажи с носа.

– Я спрятался и следил за вами, – смущенно признался он. Сажа снова появилась на том же месте. – Сначала думал, что вы – та леди, или, может, ее шпионы. Она сказала, что, если я еще хоть с кем-нибудь заговорю, она вернется и… – Привратник тяжело сглотнул, – и избавится от меня навсегда.

– Да, это очень похоже на женщину, которая тут жила, – сказала Олив, снова пятясь к выходу. Книга в рюкзаке словно налилась тяжестью.

– Но это же обязанность привратника! – воскликнул косматый, словно она пыталась возражать. – Хочешь, я тебе покажу окрестности? – спросил он с энтузиазмом. – Можешь выйти и опять перейти через мост, но на этот раз я буду стоять на другом конце и держать фонарь, чтобы тебе было видно, куда идти.

– Спасибо, но мне правда пора. – Олив повернулась и поспешила в арку.

– Извини, что я подумал, будто ты – та леди, – продолжал привратник, который увязался следом за ней, будто большой грязный щенок. – На самом деле, ты совсем на нее не похожа.

Олив охнула, согнувшись. Гримуар стал уже таким тяжелым, что лямки рюкзака врезались в плечи. Нужно было выбираться и искать для него безопасное место.

– Во-первых, она была много старше. Лет на тридцать-сорок, я б сказал. И платье носила. И очень уж была аккуратная – ни один волосок из прически не выбивался. А еще она вовсе не спешила уходить, – добавил он с неприязнью, припуская рысцой, чтобы не отставать от девочки. – Прямо села и осталась сидеть. Сказала, что нашла этот замок, пока его еще не повесили, и спрятала туда, откуда его не заберут. Она носила очки – золотые, на цепочке, вроде как те, что у тебя. Сказала, что взяла их у подруги, но собиралась вернуть, так что, считай, просто одолжила. И еще сказала, что будет сидеть столько, сколько надо, чтоб превратиться, потому что подруга никак не согласится ее превратить.

Олив, которая как раз осторожно переходила через ров, стремительно обернулась и едва не потеряла равновесие. Привратник стоял на дальнем конце подъемного моста, подняв фонарь. Она уставилась в его покрытое щетиной лицо, освещенное тусклым светом. Он не мог говорить об Аннабелль МакМартин; ей незачем было красть очки…

– Что она сказала? – выдохнула Олив.

– Сказала, будет сидеть, сколько надо, чтоб превратиться, – повторил привратник. – Что ее подруга не соглашается ее превратить, хотя обещала, что они всегда будут вместе, как семья.

– Чтобы превратиться… в нарисованную?

Привратник пожал плечами. Фонарь качнулся в его руке, разливая тусклые лучи света по поверхности рва. Потом его брови поползли вверх и на лице появилось выражение удивления, словно у него в памяти вдруг всплыло давно забытое воспоминание.

– Она сказала… – Тут он помедлил, размышляя. – Сказала, что подруга передумала делать ее наследницей… Не знаю, что это значило. Но теперь, говорит, однажды подруга умрет, а она – нет. – Привратник снова пожал плечами. – Она долго тут оставалась. Приятно побеседовали. В смысле, пока она не начала угрожать. – Он посмотрел на серебристую воду. – Хорошо когда есть, с кем поговорить. Тоскливо быть привратником, если на пороге никогда никого нет.

У конца подъемного моста Олив покачнулась. Тяжесть книги заклинаний оттягивала плечи. К тому же она чувствовала, как дом тянет ее обратно, туда, где в холодном синем воздухе висел яркий прямоугольник света.

– А эта леди… сказала, как ее зовут? – спросила девочка, медленно пятясь в сторону рамы.

Привратник сжал губы и наклонил голову.

– Миссис… что-то там. Вроде бы на «н» или с «м» начинается. Что «миссис» – я помню, потому что сказал ей: «Вы, значит, замужем?», ну, из вежливости, а она мне так, знаешь, кисло: «Нет. Не была и теперь уже никогда не буду. Но люди перестали называть меня мисс давным-давно».

Ноша в рюкзаке, казалось, стала еще тяжелее. Оцепенело чувствуя, словно ее силой тащит назад, Олив побрела к рамке картины.

– Ну что ж, до свидания, – крикнул привратник немного недовольно.

– До свидания, – ответила она и надела очки.

– Можешь заходить в любое время, если что…

Но девочка уже наполовину вылезла из полотна на свой упругий матрас. Выбравшись полностью, она спихнула пейзаж на пол, вытянулась на одеялах и принялась думать. Но каждый раз, как пыталась собрать кусочки пазла воедино, перед мысленным взором возникала книга заклинаний, стряхивая все остальные мысли, словно невесомые частички пыли.

С раздраженным вздохом Олив расстегнула рюкзак и достала гримуар. Но он весил как обычно, и его легко было поднять, несмотря на плотность и толщину, – поднять и прижать к груди обеими руками. Ясно было, что книга не хочет отдаляться от нее, не желает оставаться одна в картине. И разве можно было ее винить? Вон, Мортон вечно жаловался на это…

Мортон. Олив высвободилась из порочного круга виноватых мыслей. С чего она вообще должна беспокоиться о мальчишке? В конце концов, он нарисованный. Он там, где ему место. А у нее и без того есть о чем подумать – вот, например, о гримуаре. Он-то уж точно не нарисованный, он должен оставаться в реальном мире, с ней.

Она перевернулась на спину и крепко обняла книгу заклинаний. Ей представилось, что она тоже ее обнимает… что из кожаной обложки тянутся тонкие серебряные нити или корни, оплетают ей ребра, оплетают сердце, и они с книгой превращаются в единое целое.

 

19

В ту ночь Олив опять снилось дерево. Почему-то оно казалось еще более огромным, чем раньше, синие ветви сияли в серебряном свете звезд, листья шептали, словно хор из тысячи голосов. «Олив, – шептали они. – Олив… Олив…»

Стоя на росистой траве, девочка откинула голову и вгляделась в вышину, все дальше и дальше. Дерево словно тянулось к ней, манило ее. Оно заслоняло небо. Ждало с распростертыми объятиями.

Она никогда особенно не любила лазать по деревьям. Человек, который часто спотыкается о собственные ноги, едва ли рискнет упасть с чего-нибудь выше, чем кровать (а с кровати Олив падала достаточное количество раз, чтобы начать немного опасаться даже этого), но на это дерево она забиралась как-то бессознательно. Едва коснувшись нижних ветвей, она почувствовала, словно ее тянет вверх, подталкивает невидимыми руками. Быть может, сами ветви ей помогали. Она казалась себе невесомой и грациозной. Парила, словно пушинка. Росистый ветерок играл с кончиками ее волос.

Пробираясь через шепчущие синие листья, Олив заметила, как на ветках что-то сверкает – поначалу ей показалось, что это просто звездный свет играет на глянцевой коре. Но как только ее ладони сжали гладкую, каменно-твердую ветвь, ожившие линии вспыхнули. Прямо над ее пальцами плыли в воздухе сияющие буквы: «Атдар МакМартин».

Девочка поднялась выше. Рядом заблестело, будто крылья стрекозы, новое имя: «Ансли МакМартин». Потом дальше – мимо имен «Аластер МакМартин», «Ангус МакМартин», «Айлса», «Айллиль» и «Аргил МакМартин». Оставаясь позади, буквы снова тускнели. Олив приближалась к чему-то удивительному, она это чувствовала.

Даже самые верхние ветви казались прочными и надежными. Листва густела, превращалась в дрожащий, шепчущий купол. «Олив… Олив…» – звали листья. И Олив поднималась.

«Олдос МакМартин» вспыхнул и выгорел, когда она оставила его ветвь позади. Тонкая цепочка серебряных букв, «Аннабелль МакМартин», манила к самой верхней ветке. И вот наконец, Олив добралась до верхушки. Над ее кулаками заблестело последнее имя: «Олив Данвуди». Олив подтянулась на последней ветви, медленно, бесстрашно встала на ноги, пробилась сквозь купол листьев, и высокое синее дерево с шелестом засверкало у ее ног. Перед взором расстилалось все-все – до самых краев света. Земля мерцала далеко внизу. Фиолетовое небо над головой было усыпано звездами. Она глубоко вздохнула.

«Олив. Олив. Олив…»

Если она прыгнет сейчас, то полетит. Будет парить, как полярная сова, как снежная пыль на ветру, как тополиный пух. Голоса поддержат ее. Они не дадут ей упасть.

Олив поджала пальцы ног и раскинула руки. Сладкий, прохладный ветер вздымался вокруг, жадно дергая за хлопковую пижаму. Она закрыла глаза.

«Прыгай, Олив, – прошептала тысяча голосов. – Прыгай».

«Прыгай».

Согнула колени. Сделала последний глубокий вдох…

Что-то острое впилось в ногу.

Олив распахнула глаза. Синее дерево исчезло так внезапно, словно его забили в землю, как огромный пышный гвоздь. В серебристо-голубом свете далекого уличного фонаря она с трудом разглядела узор из пингвинов на своей пижаме. Ниже были ее собственные босые ступни. Сразу за босыми ногами тускло мерцал край крыши старого каменного дома, а между пижамой и ступнями ее кусал за ногу огромный черный кот.

Она ахнула и отшатнулась от края:

Кот поднял голову.

– Простите, мисс. Было больно?

– Нет… – прохрипела Олив. – Не очень.

– Хм, – недовольно сказал Леопольд. – Что ж. Хорошо.

Девочка с изумлением огляделась. Она стояла на самой высокой точке крыши, прямо над остроконечным потолком чердака. Далеко-далеко внизу тихо шумел заросший сад. Далекий уличный фонарь едва освещал двор, окутывая его тусклым серебром. Всего в нескольких сантиметрах от пальцев ее ног кончалась крыша и резко начиналась тьма.

– Как я сюда попала? – шепотом спросила Олив у кота.

– Залезли.

– Залезла? – выдохнула она, немного подвинулась вперед и, вытянув шею, заглянула за край. До земли оказалось очень далеко.

– Зрелище было весьма впечатляющее, – сказал Леопольд. – Вы забрались на крышу крыльца, потом вверх по водосточной трубе, на карниз, а оттуда – на край крыши.

Колени Олив, напуганные открывшимся видом, вдруг решили устроить забастовку. Она плюхнулась на пятую точку и вцепилась обеими руками в черепицы крыши, а зеленые глаза Леопольда тем временем сканировали темноту.

– Как ты меня нашел? – спросила она, как только добилась, чтобы мозг, легкие и рот снова заработали вместе.

– Я вас не нашел, – сказал Леопольд чопорно. – Я проследил. Следил за вами во время всех ваших ночных походов. Это самое дальнее, куда вы забрались, за исключением той ночи, когда оставили гримуар на столе во дворе миссис Дьюи, но…

– Погоди… что?! – перебила Олив. Мысли в голове носились, как бешеные. – Когда я оставила? Я что, и раньше так делала?

– Вы почти каждую ночь выходите, с тех пор как нашли это… эту книгу. – Здесь кот секунду подозрительно помедлил, словно сглатывая ком в горле.

– Но, Леопольд, – сказала девочка, торопливо собираясь с мыслями, – я не хожу во сне!

– Могу вас заверить, что ходите, мисс. Конечно, вы этого можете и не осознавать, потому что, как правило, спите в такие моменты, – пояснил он, знающе кивая головой. – Это как когда кто-то настаивает, что не храпит, потому что никогда не слышит собственного храпа.

– Ты что, хочешь сказать… – начала Олив. – Но я не храплю!

Леопольд посмотрел на нее долгим, многозначительным взглядом.

Олив подтянула колени к груди. Ночь была прохладная. Весь мир в темноте стал серым: трава, деревья, ее собственные руки. Только кошачьи глаза сохранили свой ярко-зеленый цвет.

– Ты не бросил меня – прошептала девочка. – Ты следил за мной, присматривал. Остановил, пока я не успела себе навредить. Ты все пытался помочь мне, хотя я поступила с тобой просто ужасно. – Горло больно перехватило, но она с усилием продолжила: – Спасибо, Леопольд.

Кот несколько смутился. Он моргнул и отвел глаза, делая вид, что оглядывает небо, чтобы вернуть морде невозмутимое выражение. А потом похлопал Олив по ноге мягкой черной лапой.

– Ну, будет вам, мисс, – сказал он грубовато.

Олив вытерла лицо рукавом и шмыгнула носом.

– Что ж, – продолжил Леопольд, выпятив грудь еще сильнее, чем обычно, чтобы показать, что трогательная сцена окончена, – нужно доставить вас в безопасное место. И поскорее. – Он поднялся на ноги, слегка покачнувшись. – Следуйте за мной, мисс. Мы залезем в окно, и я доставлю вас вниз – оглянуться не успеете.

Девочка встала, хотя трясущиеся коленки, казалось, превратились в желе. Но, не успев сделать и шага, заметила, как внизу что-то блеснуло. Она замерла и пригляделась.

Около сарая из кучи земли торчала лопата. Железная ручка блестела в свете уличного фонаря. Рядом с лопатой темнела дыра; ее пустой зев полнился тенями.

Олив замерла на месте и, пошатнувшись, замерла как раз вовремя, чтобы не полететь через край крыши.

– Леопольд, – выдавила она, – кто откопал картину?

Тот посмотрел на нее, удивленно распахнув сияющие во мраке зеленые глаза.

– Вы сами, мисс.

 

20

– Но я вообще не помню, чтобы что-то выкапывала! – воскликнула Олив.

Проскользнув в окно второго этажа и пробежав по коридорам спящего дома, они остановились на заднем дворе, рядом с дырой в земле. Как девочка и предполагала, картины с лесом – и запертой внутри Аннабелль – там уже не было.

– Говорите шепотом, мисс, – предупредил Леопольд, оглядываясь по сторонам.

– Что я с ней сделала, когда выкопала? – в отчаянии прошептала Олив. – Ты видел?

Кот коротко покачал головой.

– Никак нет. К сожалению, я смотрел из окна и успел увидеть только, что вы вынули картину и скрылись за сиреневой изгородью. К тому времени, как мне удалось добраться до двери, вы уже скрылись из виду.

Олив плюхнулась на землю и закрыла лицо руками.

– Ох, Леопольд… – простонала она. Кусочки мозаики начали вставать на свои места, и ей не нравилась картинка, в которую они собирались. Поиски книги рассорили их с Мортоном. Из-за книги она жестоко поступила с котами и заставила их обратиться против нее. Из-за нее стала прятаться от родителей. Она встал между ней и Резерфордом. С ней она стала ходить во сне, выкопала картину и оставила неизвестно где. Если бы Леопольд не вмешался, книга заставила бы ее спрыгнуть с крыши.

Гримуар обманул ее, заставил поверить, что она нашла свое место, что может вызывать к жизни волшебство, спрятанное в его страницах, что может быть одной из МакМартинов и при этом оставаться самой собой.

И как только она осознала это, серебристая пелена, окутывавшая разум Олив, исчезла. А под нею оказалась правда, которая была там все это время. Гримуар, как и сам дом, пытался избавиться от нее. А когда Олив оказалась бы вне игры, стало бы очень легко вернуть кое-кого другого. Всего-то и нужно…

Девочка схватилась за воротник пижамы. Очки исчезли.

Она тихонько взвизгнула.

– Ш-ш-ш! – прошипел кот и пригнулся.

Они застыли.

Из теней поблизости послышался негромкий треск и тут же замолк. Олив и Леопольд притаились в ожидании, оглядывая густые кроны деревьев у себя над головами.

– Возможно, это была просто белка, – предположил Леопольд.

Щелк! Где-то сломалась ветка, и резкий звук далеко разнесся в ночи.

– Разве белки ночные животные? – пропищала Олив.

Леопольд не ответил и, внимательно прищурившись, вгляделся в деревья.

– Мисс, не пугайтесь, – прошептал он и выступил вперед, закрывая ее собой, – но мне кажется, что за нами следят.

Сердце Олив переключилось на максимальную скорость.

– По-моему, ничто на свете так не пугает, как когда тебе говорят «не пугайтесь», – прошептала она в ответ, придвинувшись к нему поближе. Леопольд не ответил, только медленно поднял ярко-зеленые глаза к небу.

Внезапно в ветвях прямо над головой послышался дикий шорох. Затаив дыхание, девочка замерла. Леопольд зашипел. С громким треском сломалась ветка, следом раздался приглушенный вой, а затем на землю прямо перед ними грохнулся клубок веток и разноцветной шерсти. В последнюю секунду он развернулся и приземлился на четыре лапы в мешанине листьев и свежей черной краски.

И Олив, и Леопольд подались вперед. Посреди кучи веток на земле сидел кот. Дикие зеленые глаза под черными разводами краски и скособоченной лиственной шапкой метались от Олив к Леопольду и обратно.

– Харви! – воскликнула девочка.

Круглые кошачьи глаза распахнулись еще шире.

– Вы меня не видели! – проскрипел он, а потом припустил в сторону кустов сирени.

Олив и Леопольд пару секунд глядели вслед быстро удаляющемуся коту, не шевелясь.

– Он притворяется шпионом или еще сердится на меня? – спросила наконец она.

Леопольд склонил голову набок.

– Трудно сказать, – ответил он медленно. – С Харви никогда не поймешь.

– А… – начала Олив. Задать этот вопрос вслух оказалось труднее, чем она ожидала. – А Горацио еще на меня сердится?

– Ох-хо-хо! О да.

– Леопольд. – Олив почувствовала, как снова нахлынул отступивший было ужас. – Очки тоже пропали.

Леопольд уставился на нее.

– Если очки у того же человека, что и картина … – Она не могла продолжать. Слишком страшно. Она упустила шанс выпустить Мортона из картины, пусть даже ненадолго. А теперь тот, кто завладел очками, мог выпустить кое-кого другого.

Олив закрыла глаза и попыталась думать. Может быть, потому что книга была далеко, а может быть, потому что дом уже получил от нее, что хотел, но все ниточки мыслей в мозгу внезапно сплелись ясную картину. Она вспомнила фотографию Мортона с семьей и знакомое холодное лицо опрятной девочки. Вспомнила ту же девочку в альбоме на чердаке, на фотографии с надписью «Аннабелль и Люсинда, 14 лет». Вспомнила, какой странной показалась ей кожа миссис Нивенс. Вспомнила, как привратник из замка рассказывал о холодной, опрятной женщине, которая забралась в картину и ждала, ждала…

Содрогнувшись всем телом, будто по ней пропустили электрический ток, Олив отвернулась от пустой ямы и помчалась к изгороди.

– Мисс! – прошипел Леопольд, бросившись за ней. – Что вы делаете?

– Кажется, я знаю, кто их забрал, – прошипела она в ответ через плечо и уже раздвинула ветви сирени, как вдруг справа что-то громко зашелестело.

– Пс-с-ст! – позвал голос из кустов.

Леопольд и Олив подкрались поближе. Из недр изгороди донесся тихий шорох, и к ним выполз взъерошенный, перемазанный черной краской клубок шерсти. Его ярко-зеленые глаза горели энтузиазмом.

– Мы одни? – прошептал клубок с легким британским акцентом.

– Никак нет, – ответил Леопольд таким тоном, будто это было очевидно. – Мы вместе.

– Это я, агент 1-800, – прошипел клубок. – У меня есть информация. Ценная информация. Я проникал туда и обратно через линию фронта, будто швейная игла. Собирал на вражеской территории секретные данные, как садовник урожай. Я был…

– Ох, агент 1-800, – сказала Олив и улеглась на живот, чтобы оказаться поближе к перемазанной черным кошачьей морде. – Я так по тебе скучала.

Секунду Харви молча смотрел на нее. Взгляд его немного смягчился.

– Я всегда держался поблизости, – проговорил он, тряхнув головой. Листья папоротника, которые приклеились к пятну черной краски у него над ухом, тоже дрогнули. – Все это время я приглядывал за тобой. А ты даже не подозревала.

– Ну, – возразила Олив, – вот пару минут назад, когда ты…

– Именно! – не дослушав, воскликнул он. – Ты не имела ни малейшего представления. Вот почему меня называют величайшим из всех шпионов!

– Я думал, тебя называют агентом 1-800, – вставил Леопольд.

– И так тоже называют, – сказал Харви, начиная раздражаться, – потому что я… – Тут он умолк и окинул их мрачным взглядом. – Короче, нужна вам информация или нет?

– Нужна, – поспешно подтвердила Олив.

Харви торжественно кивнул.

– Так вот. Совершенно секретно. Высшая степень доступа. Только для ваших ушей. Подписано, запечатано и доставлено лично. Упаковано вручную. Усекли?

Леопольд был заметно сбит с толку, но Олив энергично закивала за них обоих.

– Хлеб в хлебнице, – прошептал Харви, сверкая в темноте булавочными головками зрачков. – Если вы понимаете, о чем я.

– Не-а, – сказала Олив.

– Огурцы в банке. – Он смотрел на девочку, ожидая, что до нее вот-вот дойдет. – Птичка в клетке. Сера в ухе.

Олив уже не в первый раз ощутила желание схватить Харви за шкирку и проверить, не получится ли вытряхнуть из него что-нибудь вменяемое.

– Ты имеешь в виду, «картина – в доме миссис Нивенс»?

Кот раздраженно зафыркал, а потом коротко, неохотно кивнул.

Олив вскочила на ноги и стремительно развела заросли сирени.

– Я так и знала. Придется возвращать ее обратно.

– Мисс! – возразил Леопольд. – Это слишком опасно!

– Действуйте осмотрительно, агент Олив! – Харви затаился в кустах, не сводя взгляда с девочки, которая отважно ступила на соседский газон.

Над горизонтом начинала расползаться блеклая полоска синего света, заливая сереющий во мраке дом миссис Нивенс призрачным свечением, но до рассвета оставался еще по крайней мере час. Олив проверила окна, но через стекла ничего не было видно – никакого движения, ни намека на то, что изнутри за ней следило холодное лицо хозяйки. Низко пригнувшись, она прокралась мимо аккуратных розовых клумб. Шипы цеплялись ей за пижаму.

Перескочив через рядок петуний, она прижалась спиной к стене высокого серого дома, где ее не было видно ни с улицы, ни из окон. Раскинула руки, распластавшись по стене, и попыталась представить, как скользит по деревянной обшивке бесшумно, словно морская звезда, но пальцы дрожали, колени тряслись, а дыхание вырывалось из носа рывками, да еще и с присвистом.

Вдруг из-под босой ступни выскользнул камешек, и девочка закачалась на одной ноге. Она успела выпрямиться, не грохнувшись навзничь, но стук камня прозвучал у нее в ушах оглушительно, будто выстрел. Несколько мгновений Олив стояла неподвижно, вцепившись в стену дома и трясясь от страха. Потом осторожно, на цыпочках подобралась к боковым окнам. Повернулась и медленно приподнялась так, что нос оказался на уровне подоконника.

В тусклом свете угадывались очертания гостиной миссис Нивенс. Все в комнате было белым: белый ковер, белый диван, множество белых кружевных салфеток будто бы только и ждали, чтобы явился кто-нибудь неуклюжий и все запачкал. Но кроме повсеместной белизны, в комнате не было ничего странного. Насколько Олив могла разглядеть, никаких книг там не оказалось. В блестящих стеклянных витринах красовались вещицы, которые выглядели скорее хрупкими, чем интересными: маленькие фарфоровые куклы с печальными глазами, хрустальные яйца, декоративные вазы без цветов. Миссис Нивенс там не было. Ни картины, ни очков тоже не было. Но откуда-то с другой стороны дома, наверное, из щели под закрытой дверью, пробивалась тонкая струйка золотого света.

Олив снова пригнулась и наполовину прокралась, наполовину подползла к другой стене.

– Мисс! – прошипел голос Леопольда из розового куста неподалеку.

– Агент Олив, что вы делаете? – прошептал Харви, сверкая глазами из колючих ветвей.

– Оставайтесь там и караульте, – прошептала та в ответ. – Если я не вернусь через десять минут… – Она окинула взглядом серую громаду дома. – Не знаю. Но мне надо вернуть очки.

– Вернитесь, мисс! – позвал Леопольд. Но Олив уже скрылась за углом.

Чтобы подобраться к окнам с этой стороны, пришлось втиснуться между стеной и буйными гортензиями. Девочка присела в своем укрытии и, пытаясь отдышаться, подождала, не раздадутся ли шаги или заскрипят двери, но высокий деревянный дом оставался безмолвен. Тогда она вцепилась пальцами в подоконник и поднялась на цыпочки.

Шторы в этой комнате были закрыты. Через крошечную сантиметровую щель между ними виднелась полоса золотого света. Кто-то внутри прошел мимо, и по шторам рябью пробежала тень, но Олив не видела, кому она принадлежала – миссис Нивенс или… кому-то еще.

«Думай, – сказала она себе. – Если ты в самом деле увидишь там очки или картину, или даже (тут пришлось сглотнуть ком в горле) Аннабелль МакМартин, что ты станешь делать?»

«Ну, – ответила она сама себе, – постараюсь не показываться им на глаза. Во-первых, заберу очки обратно так, чтобы меня не увидели. Если повезет, и Аннабелль окажется еще в картине, то заберу и ее тоже. А если Аннабелль не в картине…»

Олив покачала головой. И с этим она разберется, если будет надо. Главное, чтобы ее не увидели. Аннабелль один раз уже пыталась ее убить, и это случилось до того, как Олив уничтожила последний существующий портрет ее деда и закопала саму Аннабелль под кучей компоста. Если миссис Нивенс и госпожа МакМартин – или Люсинда и Аннабелль – увидят ее, совершенно неизвестно, что они с ней сделают.

Олив очень тихо, осторожно поднялась и прижалась носом к стеклу, так сосредоточившись на том, чтобы заглянуть в комнату, что вокруг себя ничего не видела и не слышала. Она не услышала ни мягких шагов в траве, ни тихого шелеста листьев гортензии. Не заметила, что уже не одна, пока вокруг ее запястья не сомкнулась прохладная, гладкая ладонь.

 

21

– Ну-ка, пойдем со мной, быстро, – сказала миссис Дьюи на ухо Олив. Ее голос звучал мягко, но что-то в нем было такое, отчего все возражения вылетели у девочки из головы.

Крепко держа ее за запястье, соседка зашагала прочь от дома с такой скоростью, что Олив пришлось едва ли не бежать, чтобы не отставать от нее. Путаясь в собственных ногах, она вслед за объемной, обтянутой халатом пятой точкой миссис Дьюи пробралась по темному газону, обогнула деревья и оказалась у входной двери ее дома.

Олив еще ни разу не заходила внутрь, но и теперь была слишком испугана, чтобы спокойно оглядеться. К тому же ее по-прежнему тащили за собой столь стремительно, что перед глазами пронеслась лишь размытая полоса листьев, цветов и зеленых веток в горшках, которыми были заставлены все доступные поверхности.

Миссис Дьюи подтолкнула ее к стулу у кухонного стола и принялась греметь чем-то на плите. Олив осталась сидеть в оцепенении, глядя на желтую клетчатую скатерть и задаваясь вопросом, не собираются ли ее съесть. Из множества прочитанных сказок она вынесла, что с любопытными детьми такое часто случается. Чем бы миссис Дьюи ни питалась, она предпочитала большие порции – уж это было ясно как день.

Или может, на уме у соседки было еще более страшное наказание? Да… с минуты на минуту она могла поднять трубку и сообщить миссис Нивенс: «Представляешь, что на этот раз отчудила странная девочка, которая живет по соседству? Приходи-ка сюда и разберись с ней сама».

Разум Олив подсказывал: надо бежать – вскочить из-за стола, вылететь за порог и припустить домой, к уюту и безопасности собственной постели. Но только вот тело ее не собиралось делать ровным счетом ничего. Каждая мышца от ужаса превратилась в желе. Даже кости, казалось, размякли. Она видела в одном документальном фильме про природу, что некоторые звери, когда их испугают, делают удивительные вещи, чтобы спастись – прыскаются чернилами, испускают кошмарный запах или раздуваются, будто колючий баскетбольный мяч в двадцать раз больше своего обычного размера, а другие – например опоссумы и другие медлительные, пушистые зверьки – притворяются мертвыми. Олив в такой ситуации была бы, несомненно, опоссумом.

К тому времени, как миссис Дьюи поставила перед ней чашку, она так съежилась на стуле, что едва не столкнула ее со стола носом.

– Это просто какао, – пояснила старушка, когда Олив удивленно подняла глаза. – На тебя я тоже сделала, так что можешь выходить, – бросила она в сторону двери, из-за которой, неудачно пытаясь оставаться незамеченной, выглядывала захватанная линза очков Резерфорда.

Мальчик, одетый в страшно мятую пижаму, бочком пробрался через кухню и налил себе какао. Каштановые кудри, еще более взъерошенные и примятые, чем обычно, торчали так, будто у него на голове сидело какое-то крупное и непонятное морское чудище. Резерфорд сел за стол рядом с Олив. Дети обменялись коротким, неловким взглядом.

Миссис Дьюи, вздохнув, уселась напротив гостьи с чашкой и блюдцем в розовых цветочках.

– Я знаю, что ты намереваешься сделать, Олив, – начала она. – Но послушай, что я тебе скажу. Будь осторожна. Не подходи к дому миссис Нивенс, если в том нет крайней нужды. А если есть, – тут она помедлила, – то будь начеку. – Ее взгляд переметнулся на Резерфорда. – Это и тебя тоже касается, сэр Болторот.

Олив сглотнула. Двинуть желеобразными конечностями по-прежнему не получалось.

– Почему? – прохрипела она.

– Мне кажется, ты уже знаешь почему. – Миссис Дьюи многозначительно на нее посмотрела, постучала крошечной чайной ложечкой по краю чашки и аккуратно сделала глоток. – Как думаешь, почему я переехала в этот дом? – спросила она после короткой паузы. – Именно в этот дом на именно этой улице?

Олив пожала плечами.

– Доступные условия ипотечного кредита? – предположил Резерфорд. Секунду Олив и миссис Дьюи обе молча пялились на него.

– Нет, – сказала наконец последняя. – Из-за МакМартинов, а также из-за миссис Нивенс. Я здесь, чтобы за ними присматривать.

– Вы хотите сказать… вы в самом деле шпионите? – прошептала девочка. Неужели на этот раз Харви оказался прав?

Миссис Дьюи поджала крошечные розовые губы.

– Не совсем так. – Она посмотрела на чашку, стоящую перед Олив. – Ты не попробовала какао. Хочешь взбитых сливок? Или зефира?

– Нет, все…

Но хозяйка уже поднялась и принялась суетиться, семеня по кухне в своих туфельках на каблуках.

– У меня точно где-то были зефирки.

Немного пошуршав в забитых снедью шкафчиках, миссис Дьюи нашла упаковку и положила ее на стол. Олив из вежливости взяла горсточку, ссыпала в какао и отпила, проглотив несколько зефирок прямо целиком.

– У меня для тебя еще кое-что есть, – сказала миссис Дьюи. Девочка с интересом посмотрела на старушку. Та держала в руках маленький холщовый мешочек, в который едва поместилась бы горстка игральных фишек. Она подняла крышку с керамической банки для печенья, разрисованной цветочками, вынула бледно-желтую миндальную печеньку и положила в мешочек.

– Это мне на потом? – спросила Олив недоуменно.

– Это не для еды, – сказала старушка. – Резерфорд, пойди-ка принеси фигурку, которую ты раскрасил для Олив.

Тот поколебался секунду, пристально глядя на девочку из-за слегка погнутых очков. Потом перевел взгляд на миссис Дьюи – она одобрительно кивнула. Медленно – Олив никогда еще не видела, чтобы он так медленно двигался – Резерфорд встал и вышел из кухни. Через минуту он вернулся, неся с собой крошечного металлического рыцаря на коне, и протянул его на раскрытой ладони Олив, чтобы она могла рассмотреть хорошенько.

– На щите у него – французский герб, – пояснил мальчик, глядя на рыцаря, а не на нее. – Он восходит к временам битвы при Азенкуре.

Девочка вгляделась в раскрашенную фигурку. Каждая прядка лошадиной гривы, каждая деталь доспехов – все было прорисовано штрихами не толще ниточки паутины.

– Очень красиво, – сказала она тихо и попыталась поглядеть Резерфорду в глаза, но смелости хватило только на подбородок.

– Не за что, – ответил Резерфорд, хотя Олив не говорила «спасибо», и вручил статуэтку своей бабушке. Та сунула ее в холщовый мешочек.

Миссис Дьюи затянула шнурок, такой длинный, что он легко наделся Олив на шею.

– Вот, – сказала она, расправляя мешочек. – Для защиты.

– Печенька и игрушечный рыцарь? – с сомнением спросила девочка и спрятала его за воротник пижамы.

Старушка встретилась с ней взглядом. Олив только сейчас заметила, какие у нее яркие голубые глаза.

– Два подарка, сделанные с заботой и добрыми пожеланиями, специально для тебя, – сказала она уверенно. – Магия, знаешь ли, не обязательно бывает темной.

Миссис Дьюи слегка улыбнулась, а потом понесла чашку и блюдце к раковине.

– Но они не будут работать вечно. Три-четыре дня максимум, – добавила она и бросила взгляд на кухонное окно. – Солнце восходит. Сейчас на улице безопасно. Скорей беги домой, пока родители не начали беспокоиться.

Резерфорд проводил Олив до двери. На крыльце она немного замешкалась, глядя на Линден-стрит. Небо стало водянистым, бледно-синим, и первые неверные лучи солнечного света упали на сонные дома, засверкали на зеленых листьях и обсыпанных росой цветах. Даже дом миссис Нивенс казался сейчас спокойным и мирным. Свет, который горел в одной из комнат, уже погас.

Олив пристально поглядела на мальчика краем глаза.

– Теперь я, кажется, понимаю, откуда ты знаешь про гримуары.

Резерфорд глянул на нее в ответ с видом почти что – но не совсем – смущенным.

– Бабушка не разрешает мне даже взглянуть на ее гримуар, – сказал он. – Говорит, что начнет обучать меня, только когда я стану значительно старше, поскольку последствия неправильного применения магии могут быть очень опасны, и мои родители родят ежа. Это ее выражение, – добавил он быстро. – Я бы никогда не стал утверждать, что человек может произвести на свет животное другого вида, несмотря на то что ежи, как и люди, относятся к хордовым и млекопитающим.

– Почему же она ничего не сделала, когда увидела нас с книгой у меня в саду?

Резерфорд пожал плечами.

– Она хотела, чтобы я, так сказать, наблюдал за тобой. Мне нужно было выяснить, что ты делаешь с гримуаром, и попытаться понять, на чьей ты стороне, прежде чем бабушка расскажет тебе о нас.

Олив скрестила руки на груди.

– Так, значит, ты все-таки за мной шпионил!

– Я не шпионил, – запротестовал Резерфорд. – Моей задачей было, в общем-то, просто присматривать за тобой. И защищать – по мере возможностей.

– И поэтому ты все время бродил у моего дома? – спросила она, слегка обидевшись и сразу же удивившись собственным чувствам.

– Отчасти. – Мальчик склонил голову набок. – Только… Ты же знаешь, что каждый объект обладает гравитационным притяжением, соответствующим его массе?

– …Ну, вроде.

– Гравитационное притяжение твоего дома оказалось гораздо сильнее, чем можно было бы предположить, исходя из его массы.

– Я понимаю, что ты имеешь в виду. – Олив помолчала, переведя взгляд на возвышающийся дальше по улице старый каменный дом. – Резерфорд… Мне… Мне, наверное, понадобится твоя помощь в одном очень важном деле. Но сначала… Мне придется кое-что тебе рассказать. О моем доме. Это будет звучать странно и неправдоподобно…

Но ей не дали закончить. В этот самый момент из тени выскочили огромный черный кот и еще один поменьше, перемазанный черной краской, и бросились к крыльцу.

– Агент Олив! – воскликнул Харви, не заметив Резерфорда. – Вы не…

Леопольд зажал ему рот лапой.

Резерфорд выпучил глаза.

Олив глубоко вздохнула.

– Это будет звучать странно и неправдоподобно, – повторила она, – но я тебе клянусь, что все это – правда.

 

22

Несколькими минутами позже Олив Данвуди, донельзя сонная и вялая, подошла по тротуару к своему крыльцу. Леопольд и Харви бежали рядом с ней, то и дело бросая недоверчивые взгляды на мирно стоящий по соседству дом миссис Нивенс.

Мистер Данвуди стоял на пороге большого каменного дома, уже одетый на работу. Он потягивал, очевидно, шестую или седьмую чашку кофе и с сияющей улыбкой оглядывал тихую улицу. Коты пронеслись мимо и исчезли в открытой двери. Мистер Данвуди проводил их дружелюбным кивком.

– Олив! – воскликнул он, когда она взобралась на крыльцо в своей помятой, грязной на коленках пижаме. – Я вижу, ты вышла подышать свежим воздухом. Восхитительное утро, правда?

Девочка ответила блеклой улыбкой, бочком обошла отца, который снова принялся блаженно вздыхать, приветствуя утреннее солнце, проскользнула в дверь и поднялась в свою спальню.

Книга заклинаний лежал на кровати, поблескивая переплетом среди складок одеяла. Но теперь этот блеск не притягивал Олив. Он показался ей злобным, будто блеск в глазах одноклассника, который вот-вот плюнет в тебя бумажкой. Она решительно отвернулась.

Первым делом девочка переоделась в чистую одежду, выбрав самые темные штаны и футболку, какие нашла. Мешочек, подаренный миссис Дьюи, она тщательно запрятала под воротник. Он немножко царапал кожу на груди. Потом взяла листок бумаги и ручку из ящика с рисовальными принадлежностями и, усевшись на край кровати, принялась сочинять письмо.

– «Горацио, – проговаривала она вслух, – не знаю, где ты, слышишь ли меня сейчас и вообще слушаешь ли еще, что я говорю. Поэтому я записываю – на всякий случай. Я должна была поверить тому, что ты говорил про книгу. Должна была тебя послушаться. Прости, что использовала его. Я не хочу быть такой, как ОНИ, и знаю, что это их книга, а не моя, и что она плохо на меня влияет. Поэтому я хочу, чтобы ты ее где-нибудь спрятал. Спрячь так, чтобы никто не смог найти, даже я. Потому что я тебе доверяю. Очень-очень доверяю. С любовью, Олив».

Она сложила записку пополам, написала на ней «Горацио» и оставила листок на поблескивающей кожаной обложке. Потом вышла в коридор и плотно закрыла за собой дверь.

Олив, Леопольд, и Харви (который все еще был вымазан черной краской и кое-где облеплен листьями, потому что сейчас у них были дела поважнее, чем купание) стояли у подножия холма в картине, изображающей Линден-стрит. Олив с ужасом думала о том, что предстояло сделать, но знала, что иначе поступить нельзя. Мортон имел право знать.

Она еще раз проверила фотографию Люсинды и Аннабелль, лежащую в кармане. Харви с готовностью добыл фото из альбома на чердаке, зажатого в хватке бестелесных рук, стоило объяснить ему, что это ужасно важный сверхсекретный документ класса «А», с помощью которого они разоблачат сеть шпионов под прикрытием.

– Пора, агент Олив! – сказал Харви через плечо и бросился в сторону домов. – Время сейчас имеет первостепенное значение!

Леопольд ободряюще кивнул, и они вместе поспешили по туманному холму в сторону улицы.

Стоило приблизиться к высокому серому дому, как через сумеречный газон до них донесся знакомый голос. Коты присели за небольшой кочкой и выглянули из-за нее.

– На старт… внимание… давай! – Раздалось приглушенное «бух!». – Я опять победил!

Еще не видя Мортона, Олив уже узнала шелест его ночнушки. Он подлетел к дому, поднялся по ступенькам крыльца, вспрыгнул на перила и оттуда подтянулся на навес веранды.

– На старт… – крикнул он, отступая к внутреннему краю крыши. – Внимание…

– Мортон, НЕТ! – заорала Олив.

Мальчишка, пошатнувшись, огляделся вокруг и заметил ее.

– Зачем ты меня остановила? – Он сердито всплеснул руками. – Ничья, Элмер. Это не считается, – добавил Мортон, обращаясь к земле. – Знаю. Она всегда все портит. – И он бросил на девочку мрачный взгляд.

– Я просто не хочу, чтобы ты поранился, – сказала Олив, пытаясь собрать в кулак терпение, которое в присутствии Мортона часто вело себя, будто скользкая рыба.

– Гляди, – сказал он. А потом с разбегу спрыгнул с крыши веранды.

Девочка невольно вскрикнула. Мортон с глухим ударом приземлился на обе ноги и повернулся к ней с самодовольной улыбкой.

– Я же говорил, – сказал он. – Я раньше и с самого верха прыгал, и даже больно не было. Ну, было, но потом сразу перестало. Видишь? – Он подобрал край ночной рубашки, показывая ноги. – Кость вся перекосилась, но потом опять склеилась. Даже синяка не осталось.

Олив прищурилась, пытаясь разглядеть голени Мортона в сумеречном свете.

– В смысле, у тебя нога сломалась и сама вылечилась?

– Вроде да.

– Наверно, так и должно быть, – пробормотала она и пнула желудь. Тот сразу же перекатился обратно на свое место. – А кто с тобой играет?

– Элмер Горли, – ответил Мортон, плюхнувшись на траву и кинув через плечо взгляд на место, где, по идее, стоял Элмер. – Мы соревнуемся, кто дальше прыгнет. Я всегда выигрываю.

– Звучит не очень интересно. В смысле, если знать, что каждый раз выигрываешь.

Мортон покосился на нее и слегка пожал плечами:

– Лучше играть с кем-нибудь, чем одному.

Олив не смогла придумать, что на это сказать. Кроме как «Извини». Пришлось сказать это.

– Извини, Мортон. – Она уставилась на росистую землю под босыми ногами мальчишки. Почему-то даже его пальцы казались сердитыми. – Я была тебе не очень хорошей подругой…

– Подругой? – повторил он и скрестил тощие руки на груди. – Я думал, ты вообще больше не хочешь со мной дружить.

Эти слова навалились тяжестью, будто целая куча камней. Ей вспомнился каждый раз, когда она предпочла ему гримуар, махнула на него рукой, потому что у нее были занятия поинтереснее. Олив с трудом сглотнула. То, что надо было сказать дальше, было очень-очень страшно говорить:

– Я хочу с тобой дружить, Мортон, – прошептала она. – Я постараюсь исправиться. Я хочу тебе помочь. Потому что я… я о тебе все время думаю. И мне кажется, я наконец узнала кое-что про твою семью. Очень важное.

Неуверенно, будто пытаясь пройти по очень шаткому мосту, Олив вытащила фотографию из кармана и протянула Мортону.

– Это ведь твоя сестра, да? – спросила она, глядя, как Мортон хмуро рассматривает фото. – Люсинда? Сокращенно – Люси?

Он не ответил.

– А с ней – Аннабелль МакМартин. Внучка Старика.

Мортон слегка вздрогнул.

– Которая выросла в моем доме – и которая вылезла из портрета. – Олив кашлянула, решив не упоминать, с чьей именно помощью та из него вылезла. – И которая пыталась бросить нас в картине с лесом…

Мальчишка по-прежнему молча смотрел на фотографию.

– Они были друзьями, да? Аннабелль и Люсинда? – спросила она почти шепотом. – И Люсинда хотела…

Мортон вскочил на ноги, будто его ущипнули.

– Не говори так про мою сестру! – крикнул он.

– Как – так? – спросила Олив ошеломленно. – Просто я, по-моему, знаю…

– Нет, не знаешь! – заорал он, сжимая кулаки. – Люси бы такого не сделала! Это не она! Ты не знаешь! НИЧЕГО не знаешь!

– Ну, я уж точно не знаю, о чем ТЫ ГОВОРИШЬ! – заорала девочка в ответ.

По всей Линден-стрит из открытых окон показались заинтересованные лица.

– Она бы не… – Мортон подавился всхлипом и умолк. Резко обернулся к Олив. – От тебя только хуже! – крикнул он. – Приходишь, когда тебе скучно, портишь мне настроение, потом уходишь обратно, а я торчу здесь! От тебя всегда только хуже! – Мортон побежал к гигантскому дубу, который возвышался над лужайкой. – Уходи уже! УХОДИ!

– Ну и ладно! – проорала Олив и от бессилия изо всех сил пнула кучку желудей. Те со стуком и треском рассыпались по улице, а потом развернулись и откатились обратно на свои места. Но не успела Олив шагнуть на тротуар, как коты преградили ей путь.

– Не бросайте его, мисс, – мягко сказал Леопольд.

– Хочешь, я залезу туда и стащу его к тебе вниз? – предложил Харви, поглядывая на дуб с нетерпеливым блеском в глазах.

– Не надо. – Олив с раздраженным вздохом вцепилась себе в волосы, закатила глаза к фиолетовому небу, потом сделала глубокий вдох и, развернувшись, направилась обратно в сторону дуба.

Мальчишки совсем не было видно в ветвях. Она подошла вплотную и подняла лицо к кроне с самым ласковым и терпеливым видом, какой только сумела изобразить.

– Мортон! – позвала она.

Тут ей по макушке стукнул желудь.

– Ай! – вскрикнула Олив, потирая голову. – Мортон, это было очень больно!

Секунду стояла тишина. Потом где-то высоко в ветвях пробормотали:

– Вот и хорошо.

Настороженно держа руки над головой, девочка снова просмотрела вверх.

– Слушай, – начала она. – Я все это спрашиваю, не чтобы тебя расстроить. Мне нужна твоя помощь, Мортон. Пожалуйста.

Дерево сердито фыркнуло.

– Я не сомневаюсь, что твоя сестра тебя любила, – продолжала Олив. – Мне даже кажется… Кажется, и сейчас еще любит. Но МакМартины умеют заставлять людей делать такое, что никто по своей воле не сделал бы. – Она оглянулась через плечо на ярко-зеленые глаза Леопольда и Харви. – Заставлять нас обижать тех, кого мы очень любим.

Ветви зашелестели. Олив молча наблюдала, как из листьев показались сначала ноги Мортона, потом все тело в ночнушке и наконец – недоверчивое лицо. Он остановился в нескольких футах над ее головой.

– Мортон, – снова заговорила Олив, – Я не хотела тебя сердить…

Но тот прервал ее, не дав закончить.

– Раньше Люсинда была добрая, – сказал он. – Делала мне всякое. Блинчики. Носки чинила, когда на них дырки протирались. Но потом она подружилась с…с … – Мортон, казалось, с трудом нашел слова. – …с соседями. С той девочкой. С нехорошей девочкой. И перестала быть доброй.

Сопровождаемый взглядом Олив он спрыгнул с нижней ветки на землю. Уселся на корточки, поднял желудь и изо всех сил бросил.

– Мама с папой сказали, что ей больше нельзя ходить в каменный дом. Люси очень рассердилась. И тогда стало случаться разное плохое… – Мортон умолк. Снова поднял тот же желудь, но на этот раз бросок был совсем вялым. Желудь покатился по тротуару, а потом ускакал обратно на свое место.

Олив не шевелилась.

– Я не думал, что она правда им что-то сделает … – прошептал мальчик. Он смотрел на землю, пряча лицо.

Олив опустилась перед ним на колени.

– Может, она ничего и не сделала, – сказала она тоже шепотом. – Может, МакМартины упрятали их куда-нибудь в картину.

У Мортона округлились глаза, а брови так вздернулись, будто пытались спрятаться в волосах.

– Куда?

– Ну, в этом и проблема. Мы не знаем куда, – сказала Олив, досадуя всем сердцем, что не может предложить ничего более утешительного. – Но если кто-то и знает, то это твоя сестра. И она все еще жива. Типа того. Она… как ты.

Брови Мортона съехались вместе, обратив его лицо в подобие сморщенной луны.

– Она наша соседка, – продолжала Олив. – Она нарисованная, но про это никто не знает. Только я, коты и Резерфорд.

– Резерфорд? – Мортон нахмурился еще сильнее.

– Соседский мальчик, он мне помогал, – несло Олив. – Но миссис Нивенс… в смысле, Люсинда… нам уж точно не скажет, где твои родители. Она все еще на стороне Аннабелль МакМартин.

– Это правда, агент М, – встрял Харви, прыгая к ним по лужайке. – Она уже получила доказательства и планирует свергнуть правительство, действуя изнутри.

– Он имеет в виду, что картина с Аннабелль у нее, – перевела Олив. – И она собирается ее выпустить.

– Если еще этого не сделала, – услужливо вставил Харви.

Девочка одарила его мрачным взглядом.

– Спасибо, агент 1-800. – Она повернулась к Мортону. – Вот почему нам нужен ты. Ты в том доме все знаешь. Сможешь помочь нам туда пробраться. И помочь искать. И может, если Люсинда тебя увидит… – Олив медленно закончила: – Кто знает?

Все еще хмурясь, Мортон поднялся с корточек, пнул землю ногой и скрестил тощие руки на груди. А потом кивнул.

– Я с ней разберусь, – сказал он. – Она же моя сестра.

 

23

Как выяснилось, отвлечь мистера и миссис Данвуди, чтобы коты могли незаметно вывести Мортона из картины, оказалось гораздо проще, чем опасалась Олив.

После обеда вся семья вышла подышать на веранду, взяв с собой лимонад и печенья. Родители уселись качаться на качелях, а Олив осталась стоять у перил, нетерпеливо постукивая ногой. Мимо ее беспокойной ступни на крыльцо поднимались муравьи. Они перебирались между щелями в половицах по спинам друг друга, как по мостам, в поисках крошек от печенья.

– Откуда муравьи это умеют? – пробормотала она вслух.

Мистер Данвуди вскочил с качелей и склонился над цепочкой муравьев.

– О да, – выдохнул он, и глаза за толстыми стеклами очков загорелись. – Изумительно, правда? Не имея никакой централизованной системы управления, они все же устанавливают связь между отдельными организмами, что позволяет достигнуть общей цели.

Миссис Данвуди встала и с интересом заглянула мужу через плечо.

– Да, – кивнула она. – Тут требуется передача информации, но в данном случае каждая автономная единица имеет возможность взаимодействовать только со своими ближайшими соседями. Заставляет задуматься, какая структура…

Мистер и миссис Данвуди встретились взглядами.

Олив на цыпочках отступила к двери, а ее родители взялись за руки и влюблено зашептались о клеточных автоматах и параллельных вычислениях.

– Ничего, если к нам придет Резерфорд Дьюи? – спросила она, уже готовясь ускользнуть внутрь.

Родители рассеянно кивнули.

Девочка взлетела вверх по лестнице и подала сигнал котам, которые ждали в коридоре: Леопольд стоял по стойке смирно, вздернув подбородок, а Харви по-шпионски скрывался за перилами. Когда оба запрыгнули в раму пейзажа с Линден-стрит, она бросилась обратно вниз – к телефону.

Через десять минут Резерфорд, Мортон, Леопольд и Харви уже собрались в спальне Олив. Она закрыла дверь за Резерфордом и указала на Мортона, который сидел на кровати, обняв колени и туго прижав подбородок к груди, словно ежик в оборонительной позиции.

– Мортон, это Резерфорд из соседнего дома. Резерфорд, это мой друг Мортон… из картины за дверью.

Глаза младшего мальчика метнулись к Резерфорду. Несколько мгновений он молча пялился на него. В ярком дневном свете, который струился в окна, на нарисованной коже выделялись отдельные мазки, а старомодная ночнушка казалась до странности неуместной.

Молчание нарушил Резерфорд, который никогда не лез за словом в карман.

– Здравствуй, – сказал он. – Я – Резерфорд Дьюи. Живу через два дома. Я специалист по средневековью и, частично – по динозаврам и планирую со временем стать преподавателем истории, если только не решу стать палеонтологом со специализацией по позвоночным, особенно по водным динозаврам. Но если, как сказала Олив, ты восемьдесят с лишним лет провел в картине, то, возможно, и не слышал особенно о динозаврах. Хотя, конечно, термин «динозавр» был впервые использован в 1842 году, а так называемая «великая американская битва за динозавров» проходила в конце девятнадцатого века, поэтому, может быть, и слышал. Так или иначе, зови меня просто Резерфорд.

Теперь Мортон глядел уже хмуро, но Олив не могла определить, то ли Резерфорд ему не понравился, то ли он просто очень старался уследить за его словами.

– Сколько тебе лет? – серьезно спросил Мортон.

– Одиннадцать с половиной.

– А-а-а… – Мальчишка расстроился было, но тут же снова посерьезнел. – А ты знаешь, как пишется «инфлюэнца»?

– И-Н-Ф-Л-Ю-Э-Н-Ц-А, – по буквам сказал Резерфорд.

– Правильно, – пробормотал Мортон, прожигая его взглядом искоса. – А ты… – начал он нерешительно, однако потом все-таки выложил козырную карту: – ты выигрывал когда-нибудь соревнования по бегу в мешках?

– В мешках? – переспросил Резерфорд. – Нет, увы, не приходилось.

На лице Мортона отразилось видимое облегчение. И все же он продолжил, когда все уселись на кровать, наблюдать за ним краем глаза.

Вскоре покрывало совсем исчезло под набросками карт, планами и стратегиями наступления, и все же без Горацио комната казалась пустой. Книга заклинаний исчезла – и записка от Олив вместе с ним. То, что Горацио, даже выполнив ее просьбу, продолжал прятаться, означало, что он все еще не простил ее… и она уже не знала, простит ли когда-нибудь вообще.

Леопольд смотрел на бумаги, как генерал в штабе, и пытался делать только короткие, важные замечания. Харви же только что на ушах не стоял от радостного волнения.

– Эй, – выдохнул он, вскарабкавшись на самую середину кровати и спихнув на пол блокнот. – Эй, народ. Может, нам назвать себя «Неприласкаемые»? Дошло? Как «Неприкасаемые»?

Никто не ответил.

– А как насчет ЦРУ – «Царапательно-разведывательное управление»?

– По-моему, эта аббревиатура уже занята, – заметил Резерфорд.

– Так в том и соль, – не отступал Харви. Мальчик ответил ему скептическим взглядом. – Ладно, хорошо. Проехали. А как насчет «Кота Хари»?

– Харви, сосредоточься, – сказала Олив, в тысячный раз жалея, что с ними нет Горацио. Он бы живо взял ситуацию под контроль. – Мы до сих пор не разобрались с первым вопросом. Как выманить миссис Нивенс из дома и задержать так, чтобы мы успели его обыскать?

– Возможно, нам следует ее чем-то отвлечь? – предложил Резерфорд.

– Мы можем подвести батальон к передней части дома, и, пока враг занят, пехота захватит дом с тыла! – высказался Леопольд.

– Какой батальон? – спросила Олив.

– Ой… – удрученно сказал кот. – Да. Понятно.

– Положитесь на спецагента, – встрял Харви, сверкнув глазами. – Я проникну на чужую территорию под покровом ночи, а потом… мы подожжем ей сад!

– Нет, – отрезала девочка.

Харви надулся.

– Нам нужен какой-то более простой способ отвлечения внимания. Чтобы никто из остальных соседей не заметил, но при этом у нас оказалось достаточно времени, чтобы обыскать дом, – сказал Резерфорд.

Олив и Леопольд согласно кивнули.

– А если не сработает, я ее отравлю типовой чернильной ручкой с мышьяком из арсенала МИ-6! – добавил Харви.

– Нет, – отрезала Олив.

Он обиженно фыркнул.

На минуту все замолкли, погрузившись в размышления.

– Мы, конечно, могли бы использовать гримуар… – подал голос Резерфорд.

– Нет, – снова покачала головой Олив. – Нет, не могли бы. – Она краем глаза посмотрела на Леопольда. При слове «гримуар» он напрягся и вопросительно повернулся к ней. – Мы больше не будем его трогать.

– Мне только что пришла в голову еще одна сложность, – продолжал Резерфорд. – Скорее всего, миссис Нивенс понимает, что ты попытаешься вернуть очки. Вы не думаете, что она будет везде носить их с собой?

Это была здравая мысль. Олив с побежденным видом откинулась на подушки.

– Если бы только Горацио был тут… – проговорила она тихо.

Но Горацио не было.

Его по-прежнему не было, когда они наконец составили план, нарядили Мортона в широкополую шляпу и старый плащ мистера Данвуди, чтобы защитить его от солнечного света, и все впятером поспешили вниз. Оказавшись на кухне, Олив на всякий случай сунула в карман фонарик.

Мистер и миссис Данвуди обнаружились все там же, на крыльце. Они уже вооружились карандашами и миллиметровой бумагой.

– Мы пошли играть на улице! – крикнула Олив и, не дожидаясь ответа, торопливо выпустила всю толпу через заднюю дверь.

Небо посерело, вечернее солнце укутали густые клубы облаков. Воздух казался застывшим и тяжелым. Они сбежали по ступенькам крыльца во двор – все, кроме Мортона. Олив оглянулась через плечо.

Он все стоял на пороге, глядя через заросший двор в сторону высокого дома миссис Нивенс и не шевелясь; только слабый ветерок теребил край его ночной рубашки.

– Мортон? – мягко спросила она. – Ты как?

– Он кажется совсем другим, – прошептал мальчишка. – Но и знакомым тоже.

– Ага, – кивнула Олив, посмотрела в ту же сторону, потом снова поднялась по ступенькам и протянула ему руку: – Готов?

Мортон кивнул и, подняв слишком длинный рукав пальто, взялся за ее ладонь.

Сообщники крадучись пробрались вдоль стены старого каменного дома и присели у сиреневой изгороди, наблюдая за окнами миссис Нивенс.

– Так, – зашептала Олив, – Харви, упускай из вида Резерфорда. Если что-то пойдет не так, сразу предупреди нас.

Харви, с головы до ног покрытый камуфляжем из листьев, ответил коротким кивком.

– Резерфорд, постарайся отвлекать ее так долго, как только сможешь.

– Не волнуйся, – сказал тот. – Мне весьма редко бывает нечего сказать.

– Все готовы? – спросила девочка напоследок, стараясь, чтобы голос звучал бесстрашно и бодро.

Четверо других кивнули. Резерфорд направился к крыльцу миссис Нивенс. Харви пополз следом, приникнув пузом к земле и прячась за каждый попавшийся на пути кустик. Олив, Мортон, и Леопольд подождали, пока Резерфорд трижды громко постучит в дверь. Потом метнулись через задний двор на дальнюю сторону серого дома и устроились в кустах гортензии, откуда было хорошо видно стоящего на пороге мальчика.

Застучали каблуки миссис Нивенс: она шла по коридору к входной двери. Из укрытия за гортензиями ее видно не было, но голос они слышали.

– Надо же, Резерфорд Дьюи! – воскликнула она сладчайшим тоном. Мортон вздрогнул, будто его электрическим током стукнуло. – Чем я могу тебе помочь?

– Здравствуйте, миссис Нивенс, – очень-очень громко сказал Резерфорд. – Сладость или гадость?

– Хм. – Миссис Нивенс смутилась. – Но Резерфорд, дорогой мой, до Хэллоуина еще больше двух месяцев.

– Я знаю, – ответил Резерфорд. Выбравшись из кустов, Леопольд начал красться вперед. – Я, так сказать, тренируюсь. Планирую идеальный маршрут, который позволит обойти наибольшее количество домов в самое короткое время, как можно меньше петляя и возвращаясь назад.

– Понятно, – сказала миссис Нивенс таким тоном, что ясно было – ей крайне непонятно. – А почему ты без костюма?

– Как я уже сказал, это просто тренировка. Последняя примерка. Только без костюма. Примерка маршрута, можно, наверное, так выразиться. – Громкая, торопливая речь Резерфорда скрыла мягкий шелест травы, с которым Олив, Мортон и Леопольд поползли вдоль дома. – В общем… Сладость или гадость?

Миссис Нивенс неловко хихикнула. Она явно отвыкла смеяться.

– Что ж, тебе повезло, Резерфорд. Кажется, у меня завалялось где-то немного конфет, оставшихся с прошлого Хэллоуина. Сейчас вернусь.

– Да, – объявил мальчик еще громче, чем раньше. – Вы идите за конфетами, которые, я так предполагаю, лежат на кухне, а я подожду здесь, на крыльце.

Наступила короткая пауза – миссис Нивенс окинула его долгим озадаченным взглядом. Потом скрипнула половица и по коридору застучали, удаляясь, каблуки.

– Тут есть подвальное окно, которое можно открыть с улицы, – прошептал Мортон, ведя Олив и Леопольда вдоль стены. – Вот оно. Там не очень высоко. – Он потянул задвижку и открыл небольшое прямоугольное окно, пропуская их.

Кот прыгнул первым.

– Все чисто, – шепнул он снизу.

Олив протиснулась следом – сначала ноги, потом все остальное. Поравнявшись головой с Мортоном, который придерживал раму, она услышала шепот:

– Голос у нее не очень похож на Люси. Но и похож тоже.

Девочка кивнула, еще немного поерзала и соскользнула в подвал миссис Нивенс. Мортон был прав: падать было не слишком далеко, но ей все же удалось приземлиться неловко, упав на руки и колени и почти раздавив Леопольда. Сам Мортон легко спрыгнул следом. Окно захлопнулось.

Олив включила фонарик и огляделась. Сквозь крохотные оконца в верхней части стен лился водянистый серый свет, которого, однако, было недостаточно, чтобы разогнать темноту. Подвал представлял собой большую квадратную комнату, совершенно пустую, если не считать блестящую стиральную машину и сушилку, да еще полку, уставленную моющими средствами.

– Все выглядит по-другому, но и знакомо тоже, – прошептал Мортон.

– Ведите, сэр, – сказал Леопольд.

Мальчишка метнулся сквозь мрак к скрипучей деревянной лестнице. Остальные поспешили следом. Несмотря на свой размер, кот умел красться беззвучно. Мортон был маленький и легкий и, казалось, знал, куда наступать, чтобы ступеньки скрипели как можно меньше, но вот Олив позади всех грохотала так, что чувствовала себя бегемотом на лестнице из зубочисток.

– Ш-ш-ш! – прошипел Мортон, добравшись до верхней ступени.

– Я стараюсь «ш-ш-ш»! – прошипела девочка в ответ.

Она выключила фонарик и сунула обратно в карман. Мортон повернул ручку, и все трое, сгрудившись у приоткрытой двери, выглянули на свет. Перед ними простирался покрытый паркетом коридор. По обе стороны тянулись закрытые двери; вдалеке, где-то слева, горела электрическая лампочка.

Из кухни доносилось шуршание – миссис Нивенс искала конфеты. Потом в коридоре снова раздались ее шаги, на этот раз – уже торопливые. В их сторону направилась тень в тщательно накрахмаленной юбке и, кажется, со столь же тщательно накрахмаленными волосами. Олив, Леопольд, и Мортон бросились за угол, в гостиную, и замерли, распластавшись по стене.

– Вот, Резерфорд, – услышали они бодрый голос соседки. – Два шоколадных батончика. Только не порти себе аппетит перед ужином.

– Вообще-то, – Резерфорд, по-прежнему говорил так громко, будто обращался к кому-то по другую сторону оживленной улицы, – мне такой нельзя. У меня аллергия на арахис. Реакция может быть очень сильной.

– Ну, тогда возьми только вот этот. В нем арахиса нет.

– Понимаете, – не отступался Резерфорд, – мне нельзя ничего, что содержит полученные из арахиса продукты или даже контактировало с чем-нибудь, что содержит арахис или полученные из арахиса продукты. Думаю, вам стоит проверить состав на упаковке – просто на всякий случай.

Миссис Нивенс вздохнула так, что даже Олив за углом гостиной услышала.

– Хорошо, – сказала она. Голос ее несколько растерял дружелюбные интонации. – Пойду почитаю состав.

– На самом деле, – крикнул Резерфорд ей вдогонку, – наверное, лучше убедиться, что эту шоколадку сделали на фабрике, которая вообще не работает с производными арахиса. Если на упаковке об этом ничего не сказано, можно позвонить изготовителю. На всякий случай.

Тут миссис Нивенс пробормотала что-то, что Олив разобрать не удалось.

Они с Мортоном и Леопольдом выглянули в коридор. Из кухни все так же доносились приглушенные звуки. Кот кивнул по-военному, давая понять, что путь свободен. Мортон обошел угол гостиной, повернул налево и стремительно метнулся вверх по лестнице на второй этаж с Леопольдом на хвосте. Олив же скользнула в дверь напротив – в комнату, где прошлой ночью горел свет.

Там ничего не было – только длинный обеденный стол, покрытый кружевной скатертью, неудобного вида стулья и старомодная лампа со стеклянным абажуром. Два стула оказались слегка отодвинуты от стола, как будто на них недавно сидели. В остальном комната выглядела так, словно в ней не жили – и даже не дышали – лет пятьдесят, не меньше. Ни картины, ни очков там не обнаружилось.

Олив прокралась обратно в коридор. Миссис Нивенс шумно хлопала дверцами шкафов на кухне. Ободрительно кивнув Резерфорду, девочка поспешила взобраться вверх по лестнице.

Мортон стоял в коридоре второго этажа и рассматривал пустые.

– Тут раньше висели фотографии, – прошептал он, когда она на цыпочках подошла сзади. – А тут стоял маленький столик. Мама на него цветы ставила.

Олив кивнула и попыталась его поторопить:

– Как ты думаешь, куда Люсинда могла спрятать картину?

Но Мортон, казалось, не слушал. Все так же оглядывая пустые стены, он побрел вперед. Повернувшись вправо, взялся за ручку закрытой двери и приоткрыл ее. Петли тихонько заскрипели.

Девочка замерла на месте и переглянулась с Леопольдом. Слышала их миссис Нивенс или нет? Она напряглась, прислушиваясь к шуму внизу. От входной двери по-прежнему доносился голос Резерфорда. Ей показалось, она уловила слова «меловой период» и «мел-палеогеновое вымирание», из чего следовало, что он, видно, углубился в какую-то тему и закончит нескоро. Кивнув Леопольду, Олив последовала за Мортоном через порог.

Только кот догадался затворить за ними дверь. Олив слишком сосредоточенно наблюдала за Мортоном. А Мортон слишком сосредоточенно оглядывался по сторонам.

Комната, в которой они очутились, был покрашена в бледно-голубой цвет. В одном углу стояла небольшая кованая кровать, а у противоположной стены располагались комод и книжная полка. В другом углу притулилась старая деревянная тележка, в которой лежали бейсбольная бита, игрушечный барабан и почти сдувшийся полосатый мячик. На стенах висели черно-белые фотографии, большинство – вырезки из газет и каталогов: бейсболисты, экзотические звери и забавные старомодные автомобили, которые Олив показались больше похожими на сани с колесами. Бумага пожелтела и закручивалась в уголках. Кровать была идеально заправлена, вся мебель вытерта от пыли, но по одиночеству, которое висело в воздухе, чувствовалось, что в этой комнате никто не жил уже очень-очень долго.

Леопольд откашлялся и кивнул в сторону двери. Нужно было двигаться дальше. Олив принялась озираться, оглядывая каждый угол. Никаких следов картины.

– Мортон… – начала она.

Он не обернулся.

– Это моя комната, – тихо сказал мальчик. – Все точно как было. Она сохранила все, как было.

Олив обвила рукой его мешковатый рукав.

– Нам надо искать дальше. Я не знаю, сколько еще Резерфорд сможет ее отвлекать.

Мортон отсутствующе кивнул.

– Вы идите, – прошептал он, не отрывая взгляда от кованой кроватки. На подушках лежала игрушечная лошадка из синего бархата. – Я подойду через минутку.

Тревожно вздохнув, Олив повернулась к двери.

– Побудь с ним, – шепнула она Леопольду, а потом выскользнула обратно в коридор.

Распластавшись по стене на манер морской звезды, девочка двинулась дальше. Наконец пальцы наткнулись на холодную медь следующей дверной ручки. Олив приоткрыла дверь, пятясь, прокралась внутрь, и закрыла ее за собой.

Пару секунд она буквально светилась от гордости. Ей в жизни никогда еще не удавалось ничего сделать так изящно и бесшумно. Даже Горацио бы впечатлился. Кровь пульсировала во всем теле, но голова был удивительно спокойной и ясной. У нее обязательно получится. Все еще улыбаясь про себя, девочка стала осматриваться.

Она попала в ванную комнату. Тут, как и в гостиной и в коридоре, все сияло чистотой. Плитка вокруг ванной блестела, из кранов не капало, на зеркале не было ни пятнышка зубной пасты. Даже мыльница, полная кусочков мыла в форме ракушек, была настолько чиста, что казалась новой, как будто ее вообще никогда не использовали.

Очков тут не оказалось. Олив на всякий случай проверила все ящички и даже аптечку. Но везде было пусто. Поначалу это показалось ей странным, но вскоре она сообразила, что нарисованной миссис Нивенс не требовалась ванная. Все здесь ждало несуществующих гостей, как и большинство спален в доме Данвуди. Разница была лишь в том, что миссис Нивенс, очевидно, для своих несуществующих гостей прибиралась.

Олив выглянула обратно в коридор.

– Термин coelacanth переводится с греческого как «полый позвоночник». Но на самом деле позвоночник у латимерии не полый, он представляет собой хрящевую трубку, заполненную жидкостью… – вот то, что Олив расслышала из речи Резерфорда. Для миссис Нивенс это, вероятно, звучало примерно так: «онпрдставляетсбойхрящевуютрубкзаполненнжидкостью». Мальчик продолжал болтать. Олив прокралась к третьей двери. – Еще один интересный факт о латимериях – они живородящие. Ну, формально, яйцеживородящие…

Только она положила руку на ручку, как у нее за спиной кто-то ахнул.

Посреди коридора стоял Мортон, стискивая в руках игрушечную лошадку. Он решительно покачал головой, а потом бросился к ней. Леопольд молча прыгал рядом.

– Туда нельзя заходить! – зашипел мальчишка, добравшись до двери. – Это комната Люси!

– Мы должны везде проверить, – тихонько возразила Олив. – И вообще, где ей еще прятать краденое, как не у себя в комнате?

– Нет! Она очень рассердится! – не отступался он, пытаясь оторвать ее пальцы от дверной ручки.

Быть может, его нарисованная рука была слишком гладкой или, может, Олив просто оказалась сильнее, но ладонь Мортона вдруг соскользнула – и он отшатнулся назад. Лишившись ее сопротивления, девочка тоже покачнулась и слишком резко дернула за ручку. Тяжелая дверь глухо заскрежетала на петлях.

Олив затаила дыхание. Мортон с ужасом посмотрел на нее поверх лошадиной головы. Леопольд замер, изображая небольшую плюшевую пантеру.

Резерфорд по-прежнему что-то говорил со скоростью пулемета, и его ясный голос звенел с нижнего этажа:

– …конечно, к тому времени ихтиозавры уже вымерли, оставив мозазавров доминирующими хищниками в океане. Немногие знают, но ихтиозавры рожали живых детенышей, как и латимерии, но ихтиозавры, кроме того, еще дышали атмосферным воздухом…

Должно быть, миссис Нивенс даже не услышала их за этой болтовней. Никто не затопал вверх по лестнице, никто не крикнул: «Кто там шумит?» Им ничто не грозило.

И вот они друг за другом шагнули в спальню Люсинды: Олив во главе колонны, Леопольд следом, Мортон неохотно плелся в хвосте.

Олив в жизни не видела такой опрятной комнаты. На кровати лежало белое кружевное покрывало, чистое и свежее, будто гигантская снежинка. На окнах висели такие же белые кружевные занавески с педантично расправленными оборками. Девочке подумалось, что миссис Нивенс, наверное, по линейке складки отглаживала. Стены были голые, если не считать двух рамок с гербариями из сухих цветов, которые выглядели так, будто застыли от изумления. На книжных полках выстроились рядами книги с одинаковыми бледно-розовыми обложками, обрамленные коллекцией хрупких фарфоровых балерин, стеклянных розочек и других вещиц, с которых, должно быть, пыль приходилось ватной палочкой вытирать.

И все же, несмотря на опрятность, в этой комнате было что-то жуткое. Она была кокетливой, но холодной и застывшей, как бутон розы в глыбе льда: стоит оттаять, тут же рассыплется. Олив на цыпочках прошла к кровати и одним пальцем коснулась кружевного покрывала. Неудивительно, что в комнате так чисто, подумала она. Это же музей. Никто не спит здесь, не ест припрятанное в тайнике печенье, не видит кошмары и не читает, проснувшись, книжек в свете прикроватной лампы. Тут вообще никто не живет. Эта комната – да и весь аккуратный, идеальный дом – просто-напросто один большой гроб.

Уже готовая выскочить обратно в коридор, она повернулась к Мортону и Леопольду. Но мальчишка не смотрел на нее. Его взгляд был устремлен на большое, в пол, зеркало в белой раме, которое стояло у стены по левую руку от них.

– Раньше его тут не было, – прошептал он.

Девочка бросилась к зеркалу с одной стороны, Мортон – с другой. Очень осторожно, стараясь не поцарапать полированный паркет, они сдвинули зеркало вбок. За ним, опираясь на безупречно белую стену, на полу стояла картина – пейзаж в тяжелой золотой раме.

Олив она была хорошо знакома. Когда-то это полотно висело у нее дома, в коридоре второго этажа. Она заметила его еще в самые первые минуты в старом каменном доме и уже тогда знала, что в нем есть что-то странное. Это была первая картина, на которую она посмотрела сквозь волшебные очки. Именно там она повстречалась с Мортоном, там ее спасли коты, там за ней гналось… нечто, восставшее из пепла Олдоса МакМартина. Это был пейзаж с темным, жутким лесом. Посреди него вилась залитая лунным светом тропа, исчезающая в скелетоподобном кружеве голых деревьев. В последний раз, когда Олив видела картину, она закопала ее у себя во дворе. В тот день с холста на нее яростно хмурилась заточенная внутри нарисованная Аннабелль МакМартин. На раме даже остались следы грязи – забились в позолоченные завитки.

Но там, где должно было быть сердитое лицо Аннабелль, не было ничего – ничего, кроме лунного света, падающего на усыпанные листьями камни. Олив опустилась перед картиной на колени, а Леопольд и Мортон торопливо заглянули ей через плечо.

– О нет, – выдохнула девочка.

Она схватила тяжелую раму за край и тряхнула в бессмысленной попытке стрясти Аннабелль на передний план, как муравья, который спрятался в уголке террариума. Ничего не произошло. Ни следа ведьмы. А раз внутри ее не было, это означало, что Аннабелль МакМартин где-то… снаружи.

– Олив Данвуди, – раздался за спиной женский голос.

 

24

Олив крутанулась на месте – только вот нелегко крутануться, стоя на четвереньках, так что фактически она просто плюхнулась на бок, опираясь спиной на картину. Мортон тоже повернулся, запутался в длинном подоле плаща и свалился ей на колени. Леопольд одним прыжком закрыл их собой и зашипел, оскалив клыки.

В комнату грациозно вплыла Аннабелль МакМартин.

Когда Олив видела ее в прошлый раз, красивое лицо ведьмы искажала ярость, а длинные каштановые волосы бешено раздувал холодный ветер. Аннабелль, которая стояла перед ней сейчас, выглядела совсем по-другому – молодой женщиной, которую Олив впервые заметила на портрете, которая мило пригласила ее на чай и вызнала все ее тайны. Той самой женщиной, что заманила ее в бушующее озеро и бросила умирать.

Нарисованные пряди волос Аннабелль были аккуратно приглажены. Нитка жемчуга снова висела ровно, а старомодное платье заменили аккуратные юбка и блузка миссис Нивенс. Но ее глаза остались лужицами краски медового цвета, а улыбка была все такой же обманчиво-ласковой.

Олив словно заморозило с ног до головы. Она почти слышала, как звенят в жилах крошечные кубики льда. Мортон и Леопольд тоже не двигались с места.

– Ты привела друзей, – продолжила Аннабелль, обратив едва заметную улыбку по очереди на Мортона и Леопольда. – Как мило с твоей стороны опять втянуть их во все это. Здравствуй, Леопольд. – Кот замер. – Здравствуй, Мортон. Я уж и не думала, ЧТО снова тебя увижу.

Пряча руку за спиной друга, Олив нащупала в кармане фонарик, но даже не успела обхватить его дрожащей ладонью: фонарик выскользнул у нее меж пальцев, отлетел к ногам Аннабелль, обутым в туфельки на каблуках, и укатился в коридор.

– На сей раз это тебе не поможет, – сладко проговорила ведьма, опуская руку. – Я лучше подготовилась к твоим трюкам. А ты, очевидно, не придумала ничего нового. – Она рассмеялась веселым, нежным смехом. – На самом деле, ты все сделала почти в точности так, как нам хотелось. Воспользовалась книгой, настроила всех против себя, откопала картину, сама принесла нам очки. Если бы вчера ночью ты спрыгнула с крыши, было бы меньше хлопот, но… Что ж, ладно. – Аннабелль вздохнула с легким раздражением, будто пекла печенье, и оно вышло чуть подгоревшим. – Думаю, мы и так справимся. – Она сделала шаг вперед, переводя взгляд с Олив на Мортона и Леопольда. – Трех зайцев одним выстрелом, как говорится.

– Правильно говорить: двух зайцев, – буркнул Мортон.

Аннабелль улыбнулась шире.

– Какой неприятный мальчик, – сказала она таким тоном, словно говорила: «Какой прелестный мальчик». – Теперь я понимаю, почему твоя сестра так хотела от тебя избавиться.

Мортон вскочил с колен Олив и расправил плечи, крепко сжимая в объятиях игрушечную лошадку.

– Неправда, – сказал он громко. – Это вы заставляли ее плохо себя вести. Люси нас любила. А вы ее заставили. – Мальчишка топнул ногой, и шляпа на его круглой голове лихо спрыгнула на одно ухо.

– Давай спросим об этом ее саму? – Аннабелль, по-прежнему улыбаясь, сделала одной рукой небольшой пасс в воздухе. Внизу хлопнула дверь, а следом послышались шаги на лестнице.

– Да, Аннабелль? – запыхавшись, спросила миссис Нивенс, торопливо входя в спальню, и вдруг замерла, словно ударилась о невидимую стену. Ее взгляд переметнулся с Олив, которая все так же сидела, опираясь на картину, на большого черного кота, закрывавшего ее собой. А потом – но маленького растрепанного мальчика в плаще, который стискивал в руках бархатную лошадку.

– Мортон, – ахнула она. Ее ладони взлетели к груди и стиснули аккуратно выглаженную блузку. Олив даже испугалась, как бы соседке не стало плохо с сердцем, но тут же напомнила себе, что у миссис Нивенс его не было… Уже не было.

– Люси? – прошептал Мортон и шагнул к ней, запрокинув голову. Широкий белый лоб слегка нахмурился. – Ты совсем… другая.

Ее нарисованные глаза широко распахнулись. Дрожащая улыбка скривила губы:

– А ты точно такой же, Мортон.

Казалось, женщина вот-вот заплачет. Хотя она, конечно, не могла плакать. По крайней мере, настоящими слезами. Лишь одно казалось несомненным: в это мгновение миссис Нивенс не думала больше ни о ком. Олив, как могла незаметно, пихнула Леопольда ногой, а потом кивнула в направлении коридора, где остался лежать фонарик. Кот осторожно подался в сторону Мортона. Девочка попыталась сесть на колени, готовясь бежать, если понадобится, но Аннабелль впилась в нее настороженным горящим взглядом. Олив замерла.

– Это ты сделала? – спросил Мортон все так же почти шепотом. – Ты? Ты что, правда попросила Старика меня забрать?

– Я сказала ему, чтобы он тебя не обижал, – сказала миссис Нивенс, уходя от ответа. – Он послушался. Понимаешь? – Она присела рядом с мальчишкой, так что их лица оказались на одном уровне. На одно мгновение Олив почти показалось, будто это Люси Нивенс, какой она была восемьдесят лет назад, опускается на колени, чтобы посмотреть младшему брату в глаза. – Ты будешь жить вечно. И я тоже.

Мортон затряс головой и тряс все быстрее и быстрее, пока его лицо не превратилось в размытое пятно.

– Нет, – сказал он, перестав. – Я просто застрял на одном месте. Мне теперь всегда будет девять. – Он уставился на сестру. – Ну, по крайней мере, мне не придется вечно быть старухой.

– Мортон! – ахнула миссис Нивенс.

– Что? Ты на меня наябедничаешь? – издевательски спросил тот. – Всегда так, всегда «Мортон – дрянной мальчишка», а «Люсинда – славная девочка». Но ты просто притворялась. Ты их обманывала. – Мортон осекся, и гнев вдруг испарился из его голоса. – Что он с ними сделал? – тихо спросил он. – Где мама и папа?

Миссис Нивенс покачала головой.

– Мортон … – начала она. – Я не знаю.

– Нет, знаешь, – не отступался мальчик. – Что он с ними сделал?

– Он… он увел их в безопасное место. Так же, как тебя. Он их не тронул. Я попросила его не делать им больно…

– Ты такая ДУРА! – закричал Мортон, дрожа от злости. – С чего ему слушаться тебя? Где они? ЧТО С НИМИ СДЕЛАЛИ?

– Мортон, я не знаю, честно. Честно, – повторила его сестра. В голосе ее зазвучали умоляющие нотки. – Аннабелль, – рискнула спросить она, – ты не знаешь?

Та вздохнула. Леопольд воспользовался тем, что она на мгновение закрыла глаза, чтобы скользнуть ближе к двери.

– Люсинда, ну что же ты? – сказала наконец Аннабелль. – Чтобы даже получить надежду на то, чтобы стать одной из нас, тебе придется побороть в себе эту чувствительность.

– Прости, – сказала миссис Нивенс, торопливо поднялась на ноги и попятилась прочь от Мортона.

Внезапно раздался громкий вой, и Леопольда подбросило в воздух – Аннабелль пнула его туфлей. Он отлетел назад и приземлился у картины рядом с Олив.

– Не хотелось бы сражаться с дамой… – фыркнул кот, снова встав на ноги и выпустив когти.

– Сражаться со мной? – со смехом прервала его Аннабелль. – Как только мы разберемся с этими двумя, я займусь тобой, Леопольд. А пока – в сторону. – Она что-то пробормотала и взмахнула рукой.

Словно в плену невидимого поводка, Леопольд заскользил по полу назад, ударился о дальнюю стену и застыл там, шипя и подвывая, словно его мех прилип к штукатурке.

– А теперь вынимай очки, Люсинда.

Миссис Нивенс покорно достала их из кармана юбки. Тусклый солнечный свет, сочащийся сквозь кружевные занавески, мягко блеснул на линзах. Сердце Олив отчаянно прыгнуло до самого горла и тут же плюхнулось обратно. Даже если она сумеет отобрать очки у миссис Нивенс, ей ни за что не побороть обеих женщин. Она прикусила щеку изнутри так сильно, что во рту появился привкус крови.

– Что ты хочешь с ними сделать? – очень тихо спросила миссис Нивенс, глядя на Аннабелль.

– Всего лишь то, что они сделали со мной, – ответила та. – Мы заведем их в картину. А потом уничтожим ее, чтобы они не выбрались и не стали снова нам докучать.

– Уничтожим? – повторила миссис Нивенс.

– Да, – беспечно кивнула Аннабелль. – Сожжем.

Мортон испуганно пискнул и торопливо отступил к Олив. Она притянула его к себе, обхватив рукой за плечи, и прижалась спиной к картине, чтобы оказаться как можно дальше от Аннабелль. Бросила взгляд на Леопольда, но тот с диким шипением беспомощно корчился у стены.

– Вы так не сделаете, – выпалила девочка, стараясь казаться сердитой, а не перепуганной. Это ей не совсем удалось.

Аннабелль вскинула красиво изогнутые брови.

– Олив, дорогая моя, ты сама в это ввязалась, – сказала она сладко и повернулась к Люсинде: – Надевай очки.

Но миссис Нивенс колебалась.

– А его обязательно тоже заводить? – прошептала она, кивая на Мортона, который стоял, крепко прижавшись к плечу Олив. – Разве нельзя просто спрятать его обратно в какую-нибудь другую картину?

– Нет, нельзя, – сказала Аннабелль. – Довольно сантиментов, Люсинда. Ты хочешь быть частью нашей семьи или нет? Хочешь, чтобы я тебя учила или нет? – Ее тон постепенно растерял всю ласковость. – Ты нам верна… или нет?

Миссис Нивенс бросила неуверенный взгляд на брата.

– Но он же ничего не сделал! Это все Олив виновата. Почему Мортона тоже нужно наказать?

– Потому что я так сказала, – процедила Аннабелль очень глухо, подойдя к ней вплотную. Они оказались почти одного роста, но было что-то такое в голосе Аннабелль – или в ее движениях, – отчего она смотрелась вдвое выше миссис Нивенс. – Если тебе не хватает на это духу, просто отдай очки мне.

В следующую секунду она уже выдернула их из чужой безвольной руки и ринулась через комнату так быстро, что Олив даже не успела отползти в сторону. В мгновение ока ведьма уже склонилась над ней, блестя карими глазами за стеклами очков, а ее холодная нарисованная рука уперлась девочке в грудь.

Одновременно с этим прикосновением Олив почувствовала, как холст за спиной превратился в желе. Спина, потеряв опору, начала проваливаться назад. Прохладный ночной ветерок из нарисованного леса скользнул ей под футболку. Рядом балансировал Мортон, пытаясь восстановить равновесие.

– Мортон! – закричала она. – Хватайся за раму!

Пальцы мальчика, укрытые рукавами плаща, кое-как вцепились в позолоту. Олив одной рукой обняла его, а другую протянула к раме и тоже обхватила ее ладонью. На том конце комнаты, шипя, бился в невидимых путах Леопольд.

– Люси! – завопил Мортон. – Люси, помоги!

Но миссис Нивенс не пошевелилась. Она стояла, застыв, в нескольких шагах от Аннабелль и сейчас сильнее, чем когда-либо, казалась недвижной статуей, вырезанной из куска сливочного масла.

– Тс-с-с! – Крошечный рот Аннабелль изогнулся в милой улыбке. – Не будем тревожить соседей.

Холодные, сильные руки вцепились Олив и Мортону в горло. Оба от неожиданности отпустили раму холста, пытаясь оторвать мучительницу от себя, и тут же начали проваливаться назад, в темный, ветреный лес.

– НЕТ! – выдавила Олив, молотя ногами в попытке сбить очки со сладко улыбающегося лица ведьмы. Мышцы живота и ног горели от усилий, дышать становилось все труднее и труднее. – Харви! Резерфорд! Помогите!

Но руки Аннабелль были длиннее, и ледяные пальцы крепко сжимали горло девочки, заталкивая ее в картину.

– Помогите! – крикнула она снова, а потом опрокинулась назад. Аннабелль с силой толкнула ее, и Олив вдруг повисла вверх тормашками – головой оказавшись внутри картины, а ногами держась за нижнюю часть рамы, будто за перекладину на турнике. Ее окатило холодным ночным воздухом. Костлявые деревья перед глазами призывно покачивали голыми ветками. Над ней мелькало испуганное лицо Мортона; он размахивал руками, а Аннабелль пыталась втолкнуть его следом.

– Нет, – услышала она вдруг. – Не трогай его!

Лицо Аннабелль исчезло из рамы. Мортон протянул Олив руку, и она кое-как подтянулась в сидячее положение. Держась друг за друга, они выбрались из леса. Последнее дуновение ночного ветра замерло, и картина снова стала непроницаемой.

Миссис Нивенс схватила Аннабелль сзади за блузку и оттащила к центру спальни. Дети, прижавшись к краю рамы, молча смотрели, как Аннабелль развернулась и с размаху ударила миссис Нивенс по щеке. Потом, схватив за оба запястья, она толкнула Люсинду назад, в сторону картины.

– Залезай, – скомандовала женщина. – Можешь гореть вместе с братиком. Выйдет очень мило и по-семейному.

– Подожди! – воскликнула миссис Нивенс хрипло и одновременно пронзительно. – Ты сказала… ты обещала учить меня, принять в свою семью. Все это время я тебе служила! Я помогла тебе вернуться…

Аннабелль рассмеялась легким, звенящим смехом, словно кусочки хрусталя рухнули на каменный пол.

– Тебя, Люсинда? – Она покачала головой. – Если мы сегодня что-нибудь и поняли, так это то, что ты нам в ученицы не годишься. – Аннабелль повела рукой и пробормотала несколько слов, которые Олив не сумела разобрать. В воздухе над кончиками ее пальцев заплясало крошечное мерцающее пламя. – А теперь залезай, или я сожгу твоего братца прямо здесь.

Мортон издал задушенный писк. В мозги Олив хлынул поток яростных слов, но среди них не нашлось ничего такого, что не разозлило бы Аннабелль еще сильнее. Она крепко обвила мальчишку руками, прижимая к себе, и вдруг почувствовала под футболкой забытый холщовый мешочек.

– Я… по… пожалуйста, Аннабелль, – запинаясь, проговорила миссис Нивенс, когда та подтолкнула ее к картине. – Не делай этого. Мы с самого детства были друзьями. Я…

Ведьма раздраженно вздохнула.

– Довольно, Люсинда. Забирайся внутрь.

Но миссис Нивенс не пошевелилась – быть может, она просто не могла.

Мерцающий огненный шарик поднялся на несколько дюймов над ладонью Аннабелль.

– У тебя был выбор, – сказала она.

Олив не успела ни пошевелиться, ни подумать, ни даже просто понять, что происходит. Аннабелль резко тряхнула рукой, и огненный шар метнулся через всю комнату прямо к Мортону.

 

25

Олив всегда казалось, что если миссис Нивенс двинется слишком резко – если, конечно, она вообще была способна так двигаться – то расколется на части, словно замороженный кусок масла. Но как выяснилось, миссис Нивенс умела двигаться быстро. Даже очень быстро.

Дети не успели даже съежиться, а миссис Нивенс уже стояла перед ними. Огненный шар ударил ее в грудь и лопнул, как фейерверк, рассыпался искрами. Пламя пробежало по рукам, взлетело на аккуратно причесанные волосы, спустилось до самых кончиков каблуков. Растворяясь в свете лампы Олив, Олдос МакМартин страшно взревел, но Люсинда Нивенс лишь возмущенно ахнула, будто какой-нибудь хулиган бросил фантик в ее розовые кусты. А потом исчезла в резкой голубоватой вспышке, превратившись в одинокий горелый след на безупречном полу спальни.

Мортон закричал. Олив выскочила вперед, удерживая мальчишку, чтобы он не бросился к Аннабелль – или к пятну сажи на полу.

– Масляная краска, – объяснила ведьма, пожав плечами. – Очень легко сгорает. – Она снова подняла руку, и над кончиками пальцев опять замерцали сине-желтые огненные языки. – Плоть горит совсем не так быстро. – Тут она улыбнулась. – Но в этом ты скоро сама убедишься, Олив.

Женщина двинулась к ним. В линзах ее очков отражались отблески пламени.

– Давайте разберемся с вами аккуратно, в картине, хорошо? – сказала она, притворно мило улыбаясь Олив и Мортону, укрывшемуся за ней. – Как хотелось бы Люсинде.

Тут Мортон, видно, окончательно потерял терпение.

– Вы ЗЛАЯ! – заорал мальчишка, проворно выскользнув из-под локтя подруги, схватил Аннабелль за руку и принялся яростно трясти.

– Держись, Мортон! – крикнула Олив.

Одна рука ведьмы дергалась в цепкой хватке Мортона, и, хотя она пыталась защитить себя другой, девочка получила фору. Она прыгнула на нее, выставив руки вперед и вцепившись в нарисованное лицо, ощущая под пальцами скользкую прохладу кожи Аннабелль. И вот уже знакомая металлическая оправа оказалась надежно зажата у нее в кулаке.

Аннабелль с рычанием стряхнула обоих детей; Олив кое-как приземлилась на Мортона, обеими руками защищая очки. Бархатная лошадка выскользнула из объятий мальчишки и отлетела на полированный пол.

– Плевать на очки, глупая девчонка, – огрызнулась Аннабелль. – Я и здесь легко от тебя избавлюсь. Гляди.

Она пошевелила ладонью, и огненный шар врезался Олив в грудь. Откуда-то снизу послышался вскрик Мортона. Олив крепко зажмурилась и собрала все мужество в кулак.

Пламя ударило ее волной, будто поток теплого воздуха из фена, пробежало по футболке довольно приятной рябью, а потом растворилось и погасло. Холщовый мешочек спокойно висел на шее, согревая грудь. Девочка открыла глаза. Огонь исчез.

Аннабелль выпучила глаза. Улыбка сползла с ее лица.

– Как? – прошептала она.

Олив неуклюже поднялась на ноги, потянула Мортона за собой и заслонила своим телом. Сунула очки ему в ладони.

– Держись за мной, – бросила она через плечо. Мальчишка посмотрел на нее со смесью гнева, удивления и растерянности на лице.

– Я тебя ей не отдам, – пообещала она.

– Олив! – крикнул с порога голос… с легким британским акцентом.

Она обернулась.

У входа стояли два кота: один – пятнистый, весь покрытый черной краской и вялыми листьями… а другой – ярко-рыжий. Его пушистый мех сиял в последних лучах заходящего солнца.

– Горацио! – прошептала Олив. Сердце надулось, словно воздушный шарик, и поднялось так высоко, что ей показалось – тело вот-вот оторвется от земли.

И в ту самую долю секунды, что она отвлеклась, Аннабелль швырнула мерцающий огненный шар в Мортона.

Пламя врезалось в него с тихим шипением и сразу же растеклось вверх по плечам и вниз по рукавам старого плаща мистера Данвуди, побежало, будто распускающиеся нити. Как и его сестра, Мортон не закричал. Только охнул тихонько, замерев в пылающем коконе.

Время словно растянулось так, что едва двигалось вообще. Олив смотрела, как огонь скользит по ткани. Как Харви и Горацио бросаются вперед. Горацио что-то произнес, но лишь позже, проигрывая этот момент в памяти, она поняла, что его рот сложился в слова: «масляная краска». Она смотрела, как Мортон поворачивается к ней, видела доверие в его широко распахнутых глазах. И будто со стороны наблюдала, как ее собственные руки хватают горящий плащ, пальцы бесстрашно окунаются в пламя и дергают на себя, подальше от Мортона.

Мальчишку развернуло полукругом; он рухнул на пол. Харви и Горацио закрыли его собой, шипя и скаля острые зубы.

Время постепенно сжалось до привычного размера, но Олив все так же стояла, держа горящий плащ, а огонь лизал ее, не причиняя вреда. В голове не осталось никаких мыслей – лишь воспоминание о доверии в глазах Мортона. Она просунула руки в рукава; плотно запахнула горящий плащ.

И повернулась к Аннабелль.

Та стала отступать к окну.

– Да кем ты себя возомнила, Олив Данвуди? – спросила ведьма, но голос ее звучал уже не так уверенно, как раньше. – Чьи приемчики ты на этот раз освоила?

Олив не ответила. Просто подошла еще ближе. Краем глаза она видела, как по телу разбегаются, набирая силу, красные, золотые и синие языки пламени, но чувствовала лишь теплую щекотку, словно сидела у костра. Воротник пальто горел совсем рядом с подбородком. Огненные лепестки лизали лицо и танцевали у запястий. Пламя текло вместе с ней по паркету, волоклось позади на подоле длинного плаща.

Аннабелль покачала головой, усмехаясь, но продолжила отступать. Олив оказалась уже так близко, что видела золотые пятнышки в глазах женщины, тонкие мазки краски, из которых складывались ее гладкие темные волосы. Отблеск огня мерцал на нарисованной коже.

Теперь в этих глазах появился страх.

– Подумай хорошенько, Олив, – мягко сказала ведьма, отступив еще дальше и прижавшись спиной к подоконнику. – Ты уверена, что выбрала правильную сторону?

– Уверена, – ответила та. В ушах стоял треск пламени. Холщовый мешочек хлопал по груди над самым сердцем.

Глаза Аннабелль превратились в узкие щели.

– Думаешь, тебе хватит ума победить всю нашу семью, нашу многовековую мощь – одной?

Но Олив чувствовала на себе четыре пары глаз: ярко-зеленые – Леопольда, Харви, и Горацио и бледно-голубые – Мортона. Они следили за каждым ее шагом.

– Я не одна.

Она подняла руки, словно раскрывая объятия. Горящие рукава оказались лишь в нескольких дюймах от кожи Аннабелль.

– Где родители Мортона? – спросила девочка.

Та покачала головой. На губах заиграл призрак прежней сладкой улыбки.

– Олив Данвуди, – вздохнула она, – ты просто-напросто слишком глупа.

Олив шагнула вперед.

Раздался громкий треск разбитого стекла – Аннабелль взмахнула кулаком и разнесла окно у себя за спиной. Кружевные занавески затрепетали и захлопали. Карниз с грохотом упал на пол. В комнату хлынул вечерний ветер, гася трепещущий на плаще огонь. Что-то странное произошло в тот момент, как идеальная спальня Люсинды Нивенс наполнилась свежим летним воздухом, шелестом занавесок и осколками стекла. Словно спало какое-то заклятье или растаял лед, и все вдруг ожило, проснулось, начало меняться. И тут, не успели первые кусочки стекла осыпаться на пол, Аннабелль выпрыгнула в окно.

Олив развернулась к Мортону. Хоть огонь и погас, плащ у нее на плечах продолжал тлеть. Она на цыпочках подошла так близко к нему, как только осмелилась. Мальчишка снова вцепился в бархатную лошадку и свернулся вокруг нее в тугой белый клубок. Ночная рубашка, кажется, была цела, на бледной коже не осталось ни ран, ни шрамов.

– Мортон, ты как, нормально? – тихо спросила она.

Тот едва заметно кивнул, но глаз не поднял.

– Сначала было больно, – прошептал он. – Но потом сразу перестало.

Горацио, Харви и Леопольд, освобожденный от чар Аннабелль, выглядывали в разбитое окно. Олив поспешила туда.

Леопольд повернулся к ней с круглыми от изумления глазами.

– Мисс, как вам удалось…

Девочка вытащила из-за воротника холщовый мешочек.

– Миссис Дьюи, – прошептала она. Легкие радостные мурашки пробежали по коже; она вспомнила слова старушки: «Магия, знаешь ли, не обязательно бывает темной». Раньше Олив этого не знала. Но теперь ей не терпелось узнать больше. Опустив талисман на футболку, она всунулась между котами и тоже выглянула в окно.

Внизу, на лужайке, было темно. Вечерний ветерок играл с гортензиями, заставляя тяжелые цветы кивать головами. Последний отсвет заката окрасил воздух фиолетовой дымкой. Аннабелль исчезла.

– Отбой заданию, – сказал Харви в воображаемые часы-передатчик на правой передней лапе. – Объект избежал захвата и ликвидации.

– Она пропала? – спросила Олив, вытягивая шею над осколками битого стекла.

– Нет, – тихо ответил Горацио. – Она ждет. Затаилась. Но не пропала.

– Ну… – Сквозь струйки дыма, которые поднимались от ее тела, она оглядела Линден-стрит, мягко светящиеся огни домов, где люди готовили ужин, уютно лежали на диванах, а не приносили друг друга в жертву. – Я так и думала.

– Ты не виновата, Олив, – сказал Горацио. Но, не давая ей уж слишком утешиться, тут же добавил: – То есть не во всем. Мы… – Он помялся с крайне неловким видом. – Мы отвлекли тебя, явившись в самый неподходящий момент.

Девочка посмотрела на кота. Горацио не ответил на ее взгляд, но уже оттого, что все три кота были рядом, на душе снова стало спокойно. Почти.

– Я рада, что вы пришли, – сказала она ему. – А ты откуда узнал, где нас искать?

– Харви…

– Агент 1-800, – поправил Харви уголком рта.

Горацио закатил глаза.

– Да, агент 1-800 пришел за мной. Где-то между бредом про «хлеб в хлебнице» и «серу в ухе» мне удалось разобрать в общих чертах, что произошло.

– Горацио… – Упорно глядя на безмятежные огни в домах по ту сторону улицы, Олив проглотила ком в горле. – Прости, что я позволила книге нас рассорить. Прости, что мне не хватило ни сил, ни мозгов…

Рыжий кот покачал головой.

– Дом искал способ тобой управлять. И сейчас ищет. – Он посмотрел на девочку, задержавшись взглядом ярко-зеленых глаз на мешочке у нее на шее. – Каких бы ошибок ты ни наделала, но, кажется, уже начала понимать, кому можно доверять. Просто это заняло немного больше времени, чем хотелось бы.

Олив пнула блестящий осколок стекла.

– Ты знал про миссис Нивенс? В смысле, что она нарисованная?

– У меня было подозрение. – Горацио повернулся, чтобы взглянуть на улицу. – Но я не знал, что она все еще пытается служить МакМартинам. Думал, что смерть госпожи МакМартин, как и ее отказ завещать Люсинде хоть что-то из имущества – положит конец ее безумным заблуждениям. Кажется, ты впервые знала больше, чем я.

Поначалу это признание вызвало у Олив улыбку. Но потом от слов Горацио ей вдруг стало одиноко и немного страшно, словно от первого шага куда-то в полную темноту. Она совсем не была уверена, что ей хочется бродить в этом мраке одной.

Сделав глубокий вдох, Олив снова повернулась в комнату.

Мортон уже развернулся из своей оборонительной позиции. Теперь он стоял на коленях на полированном деревянном полу рядом с опаленным пятном. Шляпа лежала тут же. Голова мальчишки была опущена, и Олив не видела выражения его лица – только макушку с растрепанными блеклыми волосами. Жидкие вихры колыхались от ветерка.

Следом за Олив все три кота, легко спрыгнув с подоконника, собрались вокруг Мортона и горелой метки на полу. Леопольд ей отсалютовал.

– Она ее убила, – сказал Мортон так тихо, что поначалу Олив не поняла, услышала она это или ей показалось. – Она убийца. – Мальчишка посмотрел на подругу, широко раскрыв глаза. – Надо рассказать полиции.

– Мортон … – начала она, – мне кажется, полиция нам не поверит. И к тому же Аннабелль не по правде ее убила. Она ведь была нарисованная.

– Но я же тоже… – Мортон осекся и снова опустил взгляд на пятно.

– И вообще, Люсинда помогала МакМартинам, – торопливо продолжила Олив, пытаясь отбиться от странного чувства вины, проснувшегося в груди. – Она бы позволила Аннабелль с нами расправиться.

Мортон чуточку повернул голову; было видно, что он ее слушает.

– Ты же не хочешь, чтобы МакМартины еще с кем-нибудь сделали то же, что с тобой и твоими родителями. Правильно?

Он едва заметно кивнул.

От вида сутулых, тощих мальчишечьих плеч Олив вдруг захотелось стиснуть его в объятиях и не отпускать, пока им обоим не станет легче. Но наверное Мортон не хотел с ней обниматься. Пусть Олив и чувствовала себя иногда, как его старшая сестра, она ею не была… на самом деле. Настоящей сестрой Мортона была обгоревшее пятно на паркетном полу.

Она робко наклонилась и положила руку ему на голову.

– Жалко, что все так…

Мортон протяжно вздохнул.

– Ага, – прошептал он. – Я знаю.

Потом, слегка пошатнувшись, он встал. Круглое лицо легонько светилось в призрачном фиолетовом свете из разбитого окна. Избегая взгляда Олив, он крепко обнял бархатную лошадку.

Девочка выпрямилась:

– Пошли домой.

 

26

Когда Олив, держа картину под мышкой, Мортон, одетый в обугленный, но потушенный плащ, и три кота тихонько прокрались на улицу через заднюю дверь дома миссис Нивенс, их накрыло извержением словесного вулкана Резерфорда Дьюи, который при виде компании выскочил из-за берез.

– Она меня перебила! – воскликнул он. – Я как раз начал рассказывать о возможных эволюционных ветвях латимерии, и тут она сказала, что у нее что-то в духовке, и просто закрыла дверь у меня перед носом. Извините, что не смог ее задержать. Я пытался забраться вну…

– Все нормально, – перебила Олив. – Она исчезла. Навсегда.

Мортон у нее за спиной неуютно поежился.

– Понятно, – сказал Резерфорд. – А Аннабелль МакМартин?

– Она тоже исчезла. Но не навсегда.

Мальчик кивнул.

– Что ж, – сказал он, помолчав, – дальнейший план действий можно разработать позже. В данный момент мне лучше отправиться домой, а то бабушка будет беспокоиться.

– Пока. – Олив коснулась холщового мешочка, который все еще висел у нее на шее. – Спасибо. За это и за все остальное. И миссис Дьюи тоже передай «спасибо».

Резерфорд кивнул на мешочек.

– Не забудь, чары развеются. Лучше съешь печенье, пока не засохло. А рыцаря можешь оставить себе.

– Ладно, – медленно ответила Олив, снова задаваясь вопросом, сколько же всего он знает о магии и сколького ей не рассказал. – Мы… мы еще как-нибудь увидимся?

– Естественно, – с удивленным видом сказал Резерфорд. – Я живу через дом. Весьма маловероятно, что мы не увидимся. И ты знаешь, как меня призвать, если я понадоблюсь. – Отвесив ей галантный поклон, он отвернулся и скрылся из виду за кустами сирени.

Олив окинула взглядом сумеречный сад. Аккуратные рядки цветов и безупречно подстриженная трава таяли в иссиня-черном мраке. Теперь, когда их некому лелеять и обрезать, они со временем исчезнут совсем. Дом миссис Нивенс, казалось, нависал над ней, словно осуждающий призрак, темный и пустой. Он так и останется темным и пустым, как его двойник на картине, изображающей Линден-стрит.

– Не вешайте нос, мисс, – донесся снизу мягкий голос Леопольда.

Олив кивнула и повела маленький отряд в обратный путь, через сиреневую изгородь, к своему собственному двору.

– Это ты, Олив? – спросила мама из кухни, когда Олив, Мортон и коты скользнули в заднюю дверь.

– Я, – отозвалась девочка. Остальные молча бросились вверх по лестнице.

– Хорошо. Ты чуть не опоздала на ужин, – улыбнулась миссис Данвуди, выглянув в коридор со стопкой тарелок. – У тебя еще… – она оглянулась на часы на микроволновке, – одна минута, и все будет на столе. Иди мой руки.

– Я сейчас! – бросила Олив через плечо и поспешила за друзьями на второй этаж.

Гвоздь, на котором раньше держалась картина с лесом, все так же торчал из стены. Олив подняла массивную раму и повесила ее обратно. Потом отступила назад, глядя на холст. Лес освещала неизменная луна, белая тропа все так же исчезала между деревьями. Пейзаж вернулся на свое законное место. Хоть он и вызывал немало плохих воспоминаний, Олив меньше тревожилась, зная, что картина укрыта под крышей большого каменного дома от глаз людей, которые могли бы вызнать ее секреты.

Девочка протянула руку, чтобы в последний раз поправить раму. Та не шелохнулась. Она помедлила, потом схватилась ладонью за угол и потянула сначала в одну сторону, потом в другую. Ничего. С колотящимся сердцем Олив ринулась вправо, к пейзажу с Линден-стрит, и изо всех сил потянула. Он тоже не двинулся. Она знала, что это случится. И знала, что с любой другой картиной в доме будет то же самое – так же как было, когда Данвуди только переехали сюда. Похоже, раз Аннабелль оказалась на свободе, Иные места частично снова обрели свою силу.

Олив прислонилась к стене. Она слишком устала, чтобы удивляться. Ярость, которая струилась по ее венам, когда она смотрела на Аннабелль, начала рассасываться, и теперь тело словно размякло, перед глазами все было как в тумане и хотелось лишь одного – свернуться в клубок где-нибудь в темном уголке. Она устала бояться. Устала сражаться. Устала от всего. Подняв потяжелевшую голову, девочка снова посмотрела на изображение Линден-стрит.

Ей показалось, что в отдалении, сквозь пелену тумана, она видит людей, застрявших внутри. Они сидели у себя на верандах в бесконечных сумерках, смотрели из окон на пейзаж, который никогда не менялся. Там вдалеке возвышалась серая громада дома Мортона – дома, в который ему придется вернуться совсем одному.

Но он ведь был не один.

Эта мысль взметнулась внутри, будто крошечное белое пламя. У Мортона была она. А у нее был он. И у них были коты – хотя Олив их едва не потеряла. И Резерфорд. И миссис Дьюи. У Олив даже были мама и папа, которые в эту самую минуту внизу готовились нагрузить ее тарелку идеально симметричной порцией мясного рулета и картофельного пюре. А еще, может быть… есть шанс, что где-то… Мортона тоже ждали мама и папа.

Олив стиснула раму пейзажа с Линден-стрит и дала молчаливое обещание Мортону и Горацио, Леопольду и Харви и всем остальным, кто по-прежнему томился там, в Иных местах. Потом расправила плечи и направилась в свою спальню.

Внутри Мортон стаскивал горелые остатки плаща. Все три кота сидели на подушках, наблюдая за ним. Когда Олив появилась на пороге, их взгляды перескочили на нее.

– Думаю, мы проведем ночь в доме Мортона, мисс, – сказал Леопольд. – Если, конечно, мы вам больше не требуемся.

– Нет. Хорошая идея. Здорово, что у него будет компания.

Харви высунул перепачканную краской голову за дверь.

– Путь чист, – шепнул он оставшимся в комнате. – Время выдвигаться.

Отпихивая друг друга с дороги, Харви и Леопольд прокрались в коридор. Мортон поплелся следом, неся с собой бархатную лошадку. Проходя мимо того места, где стояла Олив, он не поднял головы, даже когда она положила руку ему на плечо. Но все же остановился.

– Мортон, – прошептала она, – мне жаль, что все случилось, как случилось. В смысле, я бы хотела, чтобы у тебя все было по-другому. Чтобы я могла все изменить. Чтобы… Чтобы этого не было. Чтобы ничего этого вообще не было.

Мальчишка понурил голову. Олив не знала, то ли это был кивок, то ли он просто уставился в ковер. Но потом он повернулся и посмотрел на нее, и их взгляды встретились.

– Я не хочу сдаваться, – сказал он твердо. – И не хочу, чтобы ты сдавалась. – А потом молча шмыгнул в коридор. Горацио и Олив остались одни.

– Мне страшно, Горацио, – прошептала девочка. Ее снова начала одолевать неуверенность. – Теперь я боюсь тут оставаться.

– И правильно делаешь, – ответил рыжий кот. Несмотря на огромный размер, он спрыгнул на пол грациозно и бесшумно. – Но на твоей стороне – мы. Помни об этом.

Осторожно посмотрев по сторонам, Горацио проскользнул в дверь. К тому времени, как она выглянула ему вслед, он уже исчез в пейзаже с Линден-стрит.

Олив постояла у открытой двери спальни. Дом скрипел и стонал у нее над головой под натиском вечернего ветра. В обе стороны простирался темный коридор. Снизу слышались голоса родителей и звон посуды, оттуда же струился теплый запах еды. Олив неторопливо сошла по лестнице.

Люстра разливала по столовой яркий, радостный свет. Мама попросила Олив зажечь свечи на столе, и семейство Данвуди уселось ужинать. Снаружи на окна, словно бархатные шторы, опустилась темнота. Сквозь стекло уже нельзя было разглядеть ровным счетом ничего. Глядя туда, Олив видела лишь отражение ее собственной маленькой семьи, которая сидела вокруг стола, передавая друг другу горячие блюда, мирно и уютно, улыбаясь так, словно в мире нет никаких проблем. Несложно было бы поверить, что их и вправду нет.

Снаружи, на Линден-стрит, с цветов начинали опадать первые коричневые лепестки. Листья на деревьях тихо шелестели. Фонари мягко мерцали за задернутыми шторами. С ветром, что бежал по порогам и верандам, ласково стуча в закрытые двери, прилетело первое дыхание осени. И где-то там, в темноте, таилась освобожденная Аннабелль МакМартин.