Криспин легкой походкой шел по сумрачным коридорам, обмениваясь кивками со стражниками, которые знали о его нелегких — если не сказать болезненных — отношениях с Саймоном Уинкомом. Одно это давало ему право на свободное перемещение по Ньюгейту, хотя он с удовольствием выбрал бы себе иной способ времяпрепровождения. Обычно Криспин заходил сразу к Уинкому, который располагался в северной башне, но вот сегодня он решил проглотить чувство омерзения и направился к камерам, каждая из которых была наглухо заперта. Сводчатые потолки, черные чугунные петли двойной, а то и тройной прочности, накрепко привинченные к тяжелым дубовым дверям. Кое-где в створках были проделаны небольшие зарешеченные смотровые оконца, хотя в остальных случаях и этого не имелось — что лишь подчеркивало мрачность и унылость этого средоточия утерянной надежды.

Криспин миновал проход, подсвеченный лишь редкими смоляными факелами. Все двери закрыты, кроме последней, в самом конце галереи. Одна камера свободна.

Рядом стояла поганая тележка, полная соломы, которая служила заключенным равно как постель, так и отхожее место. Криспин стрельнул глазами в оба конца безлюдного коридора — и нырнул внутрь, где царил холод из-за не-заделанного узенького окошка-бойницы. На случай, если узник все же сумеет протиснуться в эту щель, она была забрана решеткой. А если он каким-то невероятным образом исхитрится преодолеть и эту препону, то его ждало падение с высоты четырех этажей — хотя свобода через смерть нередко была куда более предпочтительным выбором, нежели томление неопределенностью в узилище.

Это чувство было хорошо знакомо Криспину.

Он пошарил рукой по каменным стенам, отыскивая растрескавшийся раствор в швах кладки. Где-то под потолком пальцы нащупали неплотно вставленный камень, и он в конце концов сумел его вынуть. Отверстие едва подходило для требуемых целей, но Криспин все же вынул из-за пазухи полотнище и постарался поплотнее запихать его в тайник.

— Господи, если и в самом деле на этой ткани Твой лик, не гневайся на меня, злосчастного, — пробормотал он, вставляя камень на место.

Тот упорствовал, тогда он вытащил кинжал и ударами рукояти вбил его до упора. Затем критически осмотрел дело своих рук и решил, что замазка тут не помешает.

Под окном вечно собиралась лужица, куда стекали дождевые капли и вода с отмокающих стен. Криспин лезвием наскреб грязи, размешал ее и кинжалом, словно мастерком, обработал нужные швы. На это ушло несколько минут, затем он отступил на шаг, чтобы полюбоваться результатом: «До каменщика мне далеко, но если никто не будет приглядываться, то бояться нечего».

Он вытер клинок об одежду, убрал в ножны и отряхнул руки от грязи.

— Что, соскучились по былым денькам?

Криспин отскочил назад, хватаясь за кинжал. На него с прищуром смотрел небритый тюремщик в криво сидящем кожаном шлеме. Криспин похолодел от ужаса.

— Нет, Мелвин, я просто осматриваюсь.

Тюремщик ножом задумчиво поскреб щетину на подбородке. Лезвие было ржавым, со многими щербинами. Интересно, он когда-нибудь чистит свое оружие?

— Ах, благородный лорд вновь изволили нас посетить. Что бы это могло значить? Неужто заблудились? Шериф ведь вон в той стороне.

— Сегодня я и не собирался встречаться с шерифом.

Криспин перешагнул порог и встал с наветренной стороны от Мелвина, а затем и вовсе повернулся к нему спиной.

— Ну-ну, Криспин. А я-то думал, мы с вами друзьями стали. Пока вы тут у нас прохлаждались.

Криспин хмыкнул:

— Никогда мы не были друзьями. Я с вами одним воздухом дышать не мог. — Он помахал рукой у себя перед носом. — Как и сейчас.

— Ой-ой! Нагрубить решили? А ведь мы такого вам раньше не позволяли.

И Мелвин схватил Криспина за руку. От прикосновения холодных пальцев тут же нахлынули воспоминания, которые Криспин предпочел бы никогда не ворошить. Он гневно выпрямил спину и повернулся. Будучи намного крепче Мелвина, он перехватил запястье тюремщика и принялся его выкручивать, пока тот с болезненным стоном не осел на колено.

— Я тебе больше не узник! — прорычал Криспин. — И чтоб не смел меня касаться!

С этими словами он еще сильнее вывернул Мелвину руку — просто оттого, что ему это понравилось. Наконец он оттолкнул негодяя, и тот встал, пошатываясь. Мелвин нахмурился, лицо его побагровело, и он неловко шагнул к Криспину, намереваясь ткнуть пальцем в грудь.

— Ты об этом еще пожалеешь, — прохрипел тюремщик.

Криспин же обдернул полы котарди и развернулся на каблуках, после чего зашагал по коридору не оглядываясь.

— Сомневаюсь.

Криспин через две ступеньки на третью взбежал по лестнице. Ему не терпелось увидеть Филиппу и рассказать ей… что? Дескать, «я тебя люблю»? Такое он один раз уже говорил, причем не был уверен, правда ли это. Однако, разве не щемило в сердце всякий раз, когда он на нее смотрел? Разве не восхищался тем, как она сумела преодолеть тяготы? Нет, об этом он больше не будет говорить, да и она, наверное, тоже. Криспин хмыкнул. Мечтай дальше. А впрочем… хотя бы обрадуем ее новостью, что мандили она больше нет рядом.

Он беззаботно распахнул дверь, не сомневаясь, что увидит Филиппу и Джека.

А вовсе не двух мужчин, один из которых стоял в глубине комнаты, а второй — за дверью.