Нашим взорам открылась длинная, как кишка, комната, старая и ветхая, но залитая ярким сиянием ламп дневного света, повешенных тут, должно быть, совсем недавно. В комнате стояли ряды стульев, как в кинотеатре, а перед ними, в дальнем конце, было возвышение для ораторов. На этом помосте стоял древний деревянный письменный стол, а за ним — еще один ряд стульев вдоль стены. Справа от возвышения торчал шест с поникшим американским флагом, а слева, для симметрии, висело еще какое-то желто-коричневое полотнище. Стены украшали ряды пыльных фотографий в рамках и под стеклом. На них были запечатлены группы людей в пестрой одежде военного образца, похожей на униформу каких-нибудь сухопутных мореплавателей.

Хотя сидячих мест в комнате хватило бы человек на сто, тут едва набралось с дюжину гостей обоего пола, и все они сбились в кучку вокруг возвышения. Держась за руки, мы с Анджелой прошагали по центральному проходу. Чем ближе мы подбирались к этой горстке людей, тем печальнее казался нам их облик. Каждый из них был окутан каким-то голубым искристым ореолом безумия, как будто мы по ошибке попали на сборище сумасшедших ученых, посвященное началу нового геофизического года. В каком-то смысле так оно и было.

При нашем приближении от группы отделился Мортимер Юстэли, сияя самой средиземноморской из всех своих улыбок. Он протянул мне холеную руку и воскликнул:

— Рэксфорд, Рэксфорд! Как я рад, что вы смогли выбраться. А эта очаровательная дама?

Если бы зачатие осуществлялось посредством взглядов, Анджеле сейчас совсем не помешала бы пилюля (хотя и вряд ли помогло бы).

— Мой секретарь, — ответил я. — Мисс Анджела Тен…

Ой! Мысленно выругав себя, я довольно убедительно закашлялся и сказал:

— Прошу прощения. Там такой дождь. Мисс Анджела Тенн.

И добавил, обращаясь к Анджеле:

— Это мистер Юстэли.

— Мисс Тенн, — промурлыкал он и пожал ей руку так, что я, будь моя воля, арестовал бы его за это.

Улыбка Анджелы показалась мне несколько вымученной, а голос на удивление слабым.

— Как поживаете? — осведомилась она и выдернула руку из его клешни.

Юстэли с видимой неохотой снова повернулся ко мне.

— Ждем еще одного-двух человек, — сообщил он. — А потом сразу займемся делом.

— Хорошо, — ответил я.

Тут к нам подошла маленькая тощая негритянка зловещего вида, в черном платье, черной шляпке, украшенной фальшивыми бриллиантами и длинным черным пером. Она ухватила Юстэли за рукав и заявила:

— Юстэли, вы не сказали мне, что здесь будут жиды.

Голос ее напоминал скрип тормозящего поезда подземки, а выглядела негритянка как злобная родственница какого-нибудь пациента из клиники доктора Сеуса.

Юстэли улыбнулся ей как продавец энциклопедий и сказал:

— О, мы это обсудим в ходе заседания, мисс Баба. А вот вам приятные собеседники, мистер Юджин Рэксфорд и мисс Анджела Тенн из Союза борьбы за гражданскую независимость. — Повернувшись к нам, он добавил: — Позвольте представить вам миссис Элли Баба из Всеарабского общества мировой свободы. Очаровательная дама.

И, вновь обратившись к очаровательной даме, заключил:

— Оставляю вас в надежных руках.

С этими словами он, будто капелька ртути, выскользнул из наших объятий и оставил нас втроем.

Миссис Баба подозрительно оглядела нас. Наверное, искала признаки принадлежности к семитским народам. Потом она спросила:

— Что у вас за группировка?

— Прошу прощения? Что вы сказали?

— Какой у вас бзик? — пояснила она. — За что вы боретесь?

— Ах! Мы против границ, — ответил я. — За полную свободу передвижения, — и повернулся к Анджеле. — Или, может, за неограниченную? Как это называется?

— Вонючие идеалисты, — с горечью произнесла миссис Баба. — Все беды от вас и вам подобных. Это вы отвлекаете людей от истинно высоких задач!

— О, — сказал я. — Вот как?

— Прекрасная речь, нечего сказать, — заявила она. — А теперь возьмите нас, ВОМС. Мы — объединение людей дела, у нас есть программа. Мы способны предложить решение.

— О, вот как? — повторил я, а потом добавил: — И что же это за решение?

— Мы хотим, — свирепо возвестила Баба, — чтобы Насер и арабы вышвырнули жидов из Израиля и передали эти земли так называемым американским неграм. Уж такую-то малость они могут для нас сделать! — И она с жаром пробормотала: — Вонючие работорговцы!

— Евреи? — удивился я, невольно почувствовав любопытство.

— Нет, не евреи! — рявкнула Баба. — Арабы. Это они заправляли работорговлей. Или вы ни черта не знаете?

— Знаю, но очень мало, — признался я.

— Идеалисты! — воскликнула она и поджала губы. Послышалось настырное «бац! бац! бац!», и сквозь общий гомон прорвался голос Юстэли:

— Соратники! Пожалуйста, займите свои места. Давайте начнем.

Миссис Баба развернулась на каблуках и потопала прочь, даже не попрощавшись. Я взглянул на Анджелу, которая во все глаза смотрела на меня, и мы прижались друг к дружке в поисках толики тепла и хоть какого-то здравомыслия.

Безумцы-ученые вокруг нас рассаживались по своим местам, главным образом в первом и во втором рядах. По взаимному согласию мы с Анджелой сели в четвертом ряду, поближе к проходу.

Когда все устроились, Юстэли стал перед возвышением и хитровато улыбнулся, будто профессор, задумавший без предупреждения учинить своим ученикам контрольную работу.

— Добрый вечер, дамы и господа! — воскликнул он. — Добро пожаловать на учредительное собрание Лиги новых начинаний!

Он умолк, одарил нас сияющей улыбкой и продолжал:

— Надеюсь, вы одобрите предложенное мною название. Новые начинания — вот истинная цель каждого из нас, не правда ли? Новые начинания, которые мы сможем предпринять лишь после того, как покончим со старыми порядками.

И в выражении его лица, и в голосе сквозила некая угроза, когда он произносил эти слова. Затем Юстэли так же зловеще добавил:,

— Полагаю, все присутствующие в этом зале убеждены, что уничтожение старого порядка — самая животрепещущая задача современности.

Послышался одобрительный гомон, как в зоопарке во время кормежки. Улыбающийся Юстэли возвышался над нами и, когда урчание стихло, похоже, не испытал ни малейшего страха. Видать, знал, что его не съедят.

— А теперь, наверное, пришло время познакомиться, — предложил он, беря со стола лист бумаги. — Я буду выкликать имена, а вы, пожалуйста, вставайте и кратко рассказывайте нам о возглавляемых вами группах, — и добавил, буквально источая своей улыбкой доброту: — Никаких речей, пожалуйста, мы несколько ограничены во времени. Одно-два коротких предложения, и все. Так, позвольте-ка… — он заглянул в свой список. — Начнем с мистера и миссис Фред Уэлп, представляющих сепаратистское движение квартиросъемщиков!

В первом ряду сидели довольно миловидные мужчина и женщина средних лет, склонные к полноте. Они поднялись и повернулись к нам лицом. Если вы когда-нибудь смотрели дневные телепередачи, то наверняка видели мистера и миссис Фред Уэлп. Девушка несет по проходу микрофон, а публика в студии хихикает, видя себя на экранах мониторов. Миссис и мистер Фред Уэлп обычно сидят возле прохода, слева, в средних рядах. Зная, что они никогда не скажут того, чего от них не ждут, ведущий останавливается и спрашивает: «Давно ли вы женаты, друзья?» — «Восемнадцать лет», — отвечает миссис Уэлп, улыбаясь и заливаясь румянцем. Мистер Уэлп тоже улыбается, и вид у него очень гордый.

И что эта супружеская чета делает на учредительном собрании террористов? После чудовища у дверей и арсенала в гардеробе я ожидал увидеть по меньшей мере сборище борисов карловых, а не двух подписчиков «Субботних вечерних известий». (Поскольку всем нам от рождения присущ параноидальный синдром, я вдруг начал подозревать, что это и впрямь розыгрыш, и участь всеобщего посмешища уготована именно мне. Я настороженно огляделся, думая, что кто-нибудь уже хихикает, прикрыв рот рукой, но потом, по зрелом размышлении, длившемся чуть больше десятой доли секунды, решил, что вряд ли Анджела, Мюррей, ФБР и еще десятка полтора незнакомых людей стали бы предпринимать такие усилия только ради того, чтобы поржать надо мной. Нет, должно быть, эти мистер и миссис Уэлп — все-таки настоящие террористы.)

Так оно и было.

— Меня зовут Фред Уэлп, — сообщил нам Фред Уэлп пронзительным писклявым голоском. — А это вот моя миссис. Значит, так, мы в нашем СДК полагаем, что все беды мира идут от больших стран, вроде США и России. Когда все страны были маленькими, дела обстояли куда лучше: никто не мнил себя надсмотрщиком над всем остальным миром. Вот мы и хотим, чтобы все американские штаты и российские области отделились друг от друга и стали независимыми государствами, как в Европе или Африке. Первым шагом должно стать отделение Нью-Йорка и Лонг-Айленда от США и образование нашего собственного государства под названием Рузвельтляндия. Эти чинуши из Олбани слишком долго обирали Нью-Йорк, давно пора положить этому конец.

Миссис Уэлп добавила (голос ее навел меня на мысль о ежевичном пироге, выставленном на подоконник в июльский зной):

— Мы окажем всем присутствующим любую посильную помощь, но вы тоже должны нам пособить. Помогите взорвать дворец губернатора в Олбани, а потом, может, и здание ООН, хотя мы еще точно не знаем…

— Чтобы всем стало известно о целях нашей борьбы, — объяснил мистер Уэлп. — Мы совершенно уверены, что общественное мнение будет на нашей стороне, но эти проклятые газеты…

— Благодарю вас, мистер Уэлп, — сказал Юстэли, ловко вклиниваясь в зарождающийся пылкий монолог Фреда Уэлпа. — И вас, миссис Уэлп. А теперь познакомьтесь с миссис Сельмой Бодкин из Мирного движения матерей-язычниц, или МДМЯ. Миссис Бодкин!

Миссис Сельма Бодкин поднялась, и Уэлпы неохотно сели.

Миссис Бодкин тоже была бы весьма к месту в рядах публики, приглашенной в студию на дневную передачу. Вот только ни один ведущий не стал бы останавливаться возле нее и задавать вопросы. Нет, он бы прошел мимо, с первого взгляда поняв, что она вдова, да еще и стерва. Грузная матрона, запакованная в черное платье, с лакированной черной сумочкой на руке и перманентной завивкой, сделанной с великим тщанием, но в домашних условиях, отчего голова выглядела несколько растрепанной.

Она не стала тратить время на вступительное слово и сразу же заявила хриплым голосом:

— Современная Америка страдает от происков врагов, как внешних, так и внутренних, причем большинство этих внутренних врагов действует по наущению коммунистов. Не думайте, это коммунисты стоят за всеми попытками превратить нас, родовитых чистокровных американцев, в безродных дворняг. Коммунисты понимают, что единственный способ взять над нами верх в борьбе за мировое господство — это подточить наши силы через браки с представителями разных низших рас: католиками, евреями, неграми.

Но тут ее речь потонула в поднявшейся волне криков и междометий. Кажется, слова миссис Бодкин обидели остальных присутствующих. На фоне воплей еще можно было разобрать возгласы оратора. Миссис Бодкин гремела: «Американские юноши и девушки на задних сиденьях автомобилей в обществе…» — и так далее в том же духе.

Анджела прильнула ко мне и прошептала:

— Они бешеные, Джин. Они все спятили.

— Знаю, — шепотом ответил я.

— Католики — не раса! — прошептала Анджела.

Я взглянул на нее и ничего не сказал.

Впереди Юстэли опять чем-то грохотал. Все вскочили на ноги, и я не видел, был ли у него настоящий председательский молоток. Он кричал, призывая к порядку, и мало-помалу добился своего. Наконец в зале воцарилась тишина, которая, казалось, звенит, будто камертон. Почти все присутствующие злобно зыркали друг на дружку.

Юстэли с едва заметным раздражением сказал:

— Дамы и господа, прошу вас. Как я говорил каждому из вас при первой встрече, все вы придерживаетесь противоположных точек зрения, и разброс мнений в вашей среде очень широк. Но мы ничего не добьемся, если начнем привносить в идеологические споры наши личные чувства. Давайте просто примем к сведению то обстоятельство, что, даже имея много общего с точки зрения способов действий, во всех других отношениях мы совершенно разные. И ради пользы общего дела нам следует хотя бы соблюдать перемирие, пока все мы объединены в Лиге новых начинаний.

Эта елейная речь помогла разрядить напряженность и дала спорщикам возможность перевести дух. Когда Юстэли умолк и огляделся, желая выяснить, откуда ждать новых неприятностей, в зале повисла тишина — ничем не нарушаемая и даже не враждебная. Юстэли улыбнулся, обдав нас волной своего радушия, и сказал:

— Превосходно. Я знал, что могу рассчитывать на ваше благоразумие и сдержанность. — Он заглянул в список и добавил: — А теперь — господин Эли Злотт из Миссии спасения истинных сионистов, МСИС. Мистер Злотт!

Сначала у меня возникло впечатление, что никто не встал, но потом я увидел чью-то голову, плывущую вдоль возвышения, и понял, что рост мистера Эли Злотта, должно быть, не превышает пяти футов. Его голову венчала копна растрепанных жестких седых волос. Вот и все, что я мог сказать о том, как он выглядел.

Зато речь его была совершенно несообразна облику. Этот хмырь гремел как исполин. Его раскатистый глас скрежетал, грохотал и противно резал слух, как будто исходил не из глотки, а из поломанного уличного громкоговорителя.

— Шесть миллионов погибших! — вещал этот голос — Вот за что мы можем сказать «спасибо» гоям! А что они предпринимают? Выдали нам несколько жалких эйхманов и думают, что мы всем довольны? Нет! Полное уничтожение германской расы — вот ответ, единственный ответ, окончательное решение! В Нью-Йорке и Вашингтоне, округ Колумбия, есть германские посольства. Здесь, в самом сердце демократии, в сердце величайшей нации всех времен! Что же нам, плюхаться каждый вечер на колени и благодарить за это Бога? Нет! Тысячу раз нет! Взорвать их! Сжечь дотла вместе со всеми мужчинами, женщинами и детьми! Обезопасить демократию во всем мире! Неужто…

— Благодарю, благодарю, благодарю вас, мистер Злотт, — сказал Юстэли, обращаясь к копне волос, и попытался опять взять слово.

Но Злотт еще не иссяк.

— А теперь что касается этой миссис Бодкин, этой…

Вжик! Миссис Бодкин опять вскочила и принялась с воплями потрясать кулаком. Злотт дал ей достойный отпор, но тут в бой на стороне миссис Бодкин вступила миссис Элли Баба, и возник союз против мистера Злотта. Однако это объединение не устраивало миссис Бодкин, и она сделала миссис Баба одно или два предложения, мгновенно взбесивших ее.

Все уже были на ногах, и каждая фраза, каждое ругательство и оскорбление молниеносно меняли соотношение сил между воюющими сторонами. Ряды бойцов то редели, то уплотнялись, союзы возникали и рассыпались быстрее, чем теннисный мяч перелетает через сетку.

Юстэли стоял над боем. Он болезненно морщился и умиротворяюще простирал руки, а губы его шевелились. Видимо, он опять пытался воздействовать на толпу льстивой речью, дабы добиться повиновения.

Я посмотрел на Анджелу, но она, будто завороженная, таращила глаза и была похожа на ребенка, следящего за оживленным уличным движением. Пытаться привлечь ее внимание сейчас было бессмысленно, а значит, мне не с кем поделиться растущим убеждением в том, что наше присутствие на этом великом совете дураков — не более чем пустая трата времени, сил и адреналина. С таким же успехом можно было совершить благотворительный поход в трущобы, населенные сумасшедшими. Эти безумцы вряд ли продержатся вместе даже столько времени, сколько нужно, чтобы перезнакомиться между собой. А уж объединить свои силы, чтобы всем кагалом отправиться убивать невинных сторонних наблюдателей вроде меня, они и подавно не смогут.

Как я трясся весь вечер, как безоговорочно поверил Мюррею, когда он предположил, что эти губошлепы могут быть смертельно опасны! Вспоминая об этом, я не знал, смеяться мне или плакать. Но в одном я был уверен: при первой же возможности я подам Анджеле знак, и мы на цыпочках вернемся в мир, который я уже был склонен считать почти разумным.

Юстэли все суетился на возвышении — и, надо признать, дело свое он делать умел, — и медленно, но верно успокаивал вспугнутую стаю, возвращая птичек на их насесты, заставляя их притихнуть и опять обратиться в слух.

В конце концов наступила тишина. Присутствующие оробели, обескураженные собственной несдержанностью, а стоявший над толпой Юстэли достал белоснежный носовой платок, промокнул лоб и щеки и сказал:

— Дамы и господа, вы меня удивляете, честное слово.

Никто ему не ответил. Думаю, они удивили не только Юстэли, но и самих себя.

— Это не пойдет нам на пользу, — продолжал Юстэли. — Думаю, все мы хотим провести сегодняшнее собрание как можно спокойнее и толковее, дабы сберечь время, поскольку все мы — занятые люди. А если так, значит, вы одобрите любые усилия по поддержанию порядка. Я в этом уверен.

Он по очереди оглядел присутствующих, и все согласно закивали. Этого Юстэли и добивался.

— Прекрасно, — сказал он и благодарно улыбнулся. — Прекрасно. Я знал, что могу положиться на ваш здравый смысл.

Юстэли задрал голову и крикнул:

— Лобо!

Лобо? Я огляделся и увидел чудовище. Тупое, неповоротливое, неотвратимо надвигающееся чудовище. Оно протопало мимо нас и, взобравшись на возвышение, остановилось позади Юстэли. Чудовище сложило лапы на груди и уставилось на нас.

Осчастливив нас улыбкой сборщика налогов, Юстэли сказал:

— Лобо поможет всем нам держать себя в руках.

Потом он снова взял свой листок и объявил:

— Следующим выступит господин Сунь Куг Фу из Корпуса освободителей Евразии.

Господин Сунь Куг Фу сидел прямо перед нами, через ряд. Он поднялся, и я увидел молодого тощего щеголя восточного обличья. Он едва заметно поклонился нам, и это движение было исполнено презрения. Юноша был похож на студента колледжа Лиги Плюща, способного, но несговорчивого, а оттого ненавистного профессорам.

— КОЕ, — произнес он голосом, похожим на скрежет ножниц, — это движение новой волны. Дни европейцев сочтены. Американцы тоже доживают свой век. А эпоха азиатов только начинается, наше солнце едва успело взойти. Под руководством нашего славного вождя Мао Цзэдуна, когда будут уничтожены сталинские, хрущевские и коминтерновские ревизионисты и буржуазные отступники из России и Восточной Европы, мир познает невиданные доселе покой и процветание. Мир тебе, Китай! Но кто наш враг? Это не ленивый зажравшийся дядя Сэм, не изнеженный европеец, не обманутые народные массы зарождающихся наций. Нет! Истинный враг — тот, кто использует наши идеалы, чтобы помешать нам добиться наших целей. Так называемая коммунистическая партия! Да, здесь, в Нью-Йорке, окопались недобитки Керенского. Мне безразлично, как они себя называют, эти приверженцы мирового единства, эти…

— Благодарю вас, — с легким нажимом произнес Юстэли. — Большое спасибо, но мы должны выслушать и остальных.

Господин Сунь Куг Фу, казалось, хотел взбунтоваться, но мгновение спустя успокоился и сел, потому что за спиной Юстэли маячила внушительная фигура Лобо.

Юстэли объявил миссис Элли Баба, и она повторила собравшимся почти все те назидания, которые уже были известны мне. А потом настала моя очередь.

Я услышал свое имя, название моей организации и ее сокращенное обозначение и растерялся, не зная, что мне делать. Я встал и оглядел физиономии присутствовавших, похожие на лики с фресок готических соборов. На миг меня охватило желание рассказать этим людям, кто я такой на самом деле, а после этого презрительно повернуться и уйти.

Будь здесь одни бодкины да бабы, я бы, наверное, так и сделал, но нельзя было сбрасывать со счетов и эту парочку на сцене. А парочка на сцене была слеплена совсем из другого теста. Юстэли хоть и собрал под свое крылышко разных лунатиков, но сам вовсе не казался безобидным дурачком. Что касается Лобо, то он, возможно, и не был самым башковитым парнем на свете, но ведь мозги — еще далеко не все.

Поэтому ради Юстэли и Лобо (не говоря уж о себе самом) я произнес — быстро и громко, в надежде, что это придаст моим словам убедительности:

— Наш СБГН считает, что на Земле больше не должно быть никаких границ. Неограниченная свобода передвижения — вот что мы проповедуем. И мы считаем, что если где-то ставят пограничные столбы, наш долг — повергнуть их наземь. Это мы и делаем. Спасибо за внимание.

Я сел и получил в награду лучезарную улыбку Юстэли, который, кажется, наконец-то был по-настоящему доволен.

— Вы восхитительно кратки, мистер Рэксфорд, — проговорил он. — Восхитительно. Давайте надеяться, что ваши последователи возьмут с вас пример. — Юстэли заглянул в список и объявил: — А теперь — мистер Хайман Мейерберг из партии передовых рабочих, ППР.

Хайман Мейерберг встал. Он оказался высоким и чуть грузноватым упитанным мужчиной, который, очевидно, не держал себя в черном теле и налегал на вареное тесто. Кроме того, он здорово смахивал на таксиста. Волосы его изрядно поредели, а надо лбом зияли огромные залысины. Нетрудно было догадаться, что он привык носить кепку.

Не скрывая насмешки, Мейерберг произнес:

— Я согласен с господином Сунь Куг Фу, уже выступавшим здесь. Коммунистическому движению и впрямь угрожают ревизионисты, но ни он сам, ни его единомышленники, похоже, не осознают, что и они те же ревизионисты, которые ничем не лучше московских столоначальников. Сталин — вот кто настоящий человек. Именно он развивал идеи Ленина и строил подлинно марксистское государство. А всех этих троцкистов-маоистов с их первобытным шовинизмом надобно смести…

Послышался низкий зловещий рык, и Мейерберг умолк. Так мог бы рычать впавший в спячку медведь, которого ткнули палкой в бок. Все взглянули на Лобо. Он опустил руки и пристально смотрел на Мейерберга. Оратор откашлялся, почесал нос, подтянул штаны и сел.

Юстэли тактично сделал вид, будто Мейерберг уселся по собственному почину, и сказал:

— Большое спасибо, мистер Мейерберг, рад, что вы поддержали введенную мистером Рэксфордом традицию кратких выступлений. А теперь — следующий оратор, мистер Льюис Лаботски из военизированного подразделения «Сыновья Америки», ВПСА.

Если Мейерберг был похож на таксиста, работающего в дневную смену, то Лаботски смахивал на его собрата по поприщу, крутящего баранку по ночам. Он был ниже ростом и хлипче, с остренькой недовольной физиономией. Такие вечно возят с собой транзисторный приемник и включают рок-н-ролл на полную мощность, чтобы позлить пассажиров.

Он заявил:

— ВПСА отчасти разделяет взгляды миссис Сельмы Бодкин, дамы из МДМЯ; мы с ней иногда встречались в пикетах и на разных мероприятиях. Мы в нашем ВПСА тоже считаем, что расовое вырождение представляет собой самую большую угрозу современному миру наряду с преимущественным предоставлением рабочих мест неграм и их насильственным объединением в бригады, в которых они из-за малого объема своих черепных коробок оказываются не в состоянии достичь требуемой квалификации, но тем не менее добиваются того, что честные американские белые рабочие оказываются выброшенными на улицу, а ведь у них есть семьи. Всех этих негров и сочувствующих им следует перестрелять, дабы знали, что нельзя вырывать кусок хлеба изо рта малолетних детей честных и усердных американских рабочих. Благодарю за внимание!

Он сел, но тотчас опять вскочил и добавил:

— Но дело не в одних только черномазых. Покуда существуют евреи, католики, итальянцы, поляки и иные меньшинства, честным и усердным американским рабочим не видать защиты от жестокого обращения в сфере производства. Благодарю вас.

Внезапно меня осенило. Я посмотрел на Анджелу и шепотом спросил:

— Ты это записываешь.

Она разинула рот.

— Ой, мамочки! Совсем забыла! — воскликнула Анджела и принялась обшаривать карманы куртки в поисках ручки и блокнота.

Я хотел было сказать, чтобы не утруждала себя, поскольку эта лига новых пустобрехов вряд ли выдаст что-либо достойное запечатления на бумаге, но потом снова вспомнил про Юстэли и Лобо, равно как и про ФБР, которое существует где-то в разумном внешнем мире, и решил ничего не говорить.

Юстэли уже представлял следующего оратора, мистера Лайонела Стоунрайта из братства «Фонд защитников Христа» или ФЗХ. Лайонел Стоунрайт встал, и я увидел банкира из какого-нибудь кинофильма. Ни дать ни взять.

— Господин председатель, — вежливо проговорил Лайонел Стоунрайт. — Дамы и господа. Признаюсь, я немного удивлен приглашением на митинг, в котором, похоже, участвуют в основном, если не поголовно, деятели профсоюзного движения. Как президент братства «Фонд защитников Христа», старейшей из постоянно действующих в США организаций, ставящей своей целью исключительно обеспечение промышленных предприятий штрейкбрехерами, я заверяю вас, что меня мало утешает то обстоятельство, что люди, которых я нанимал в разное время, наверняка показали большинству из вас, если не всем, почем фунт лиха.

Лобо глухо зарычал, но Стоунрайт не обратил на него никакого внимания и продолжал:

— Наш председательствующий, мистер Юстэли, высказал предположение, что явка на сегодняшнее собрание пойдет на пользу мне или, вернее, «Фонду защитников Христа». Не представляю себе, какую выгоду можно извлечь из союза с красными и подрывными элементами, и не вижу причин задерживаться здесь хотя бы на мгновение.

Встречая сопротивление, Юстэли обычно расплывался в улыбке. Сейчас он улыбнулся так, как никогда еще не улыбался на моей памяти, и сказал:

— Как я уже говорил, дорогой мистер Стоунрайт, присутствующие в этой комнате лица выражают очень широкий спектр мнений. И мы собрались вместе вовсе не для того, чтобы поддержать какое-то одно из этих мнений, а для того, чтобы, возможно, общими усилиями добиться более весомой отдачи от нашей общественной деятельности.

— Братство «Фонд защитников Христа» не нуждается ни в чьей помощи, — ледяным тоном отвечал Стоунрайт, одарив всех нас тусклой издевательской ухмылкой. — А уж в поддержке малахольных — тем паче.

«Малахольных!!!»

Опять поднялся крик и переполох; миссис Баба, мистер Злотт, миссис Бодкин и чета Уэлпов вскочили на ноги и принялись вопрошать, как мистеру Стоунрайту могло прийти в голову назвать их малахольными. Я увидел, как Юстэли оглянулся, кивнул Лобо и отошел в сторонку. На лице его застыло смешанное выражение тихой печали и понимания.

Лобо спрыгнул с возвышения, как горилла с дерева. По очереди подходя к каждому крикуну, он возлагал тяжелую длань на лоб орущего и давил до тех пор, пока крикун не переставал кричать и не успокаивался. На все про все Лобо понадобилось меньше тридцати секунд. Воцарилась гробовая тишина, и только мистер Стоунрайт по-прежнему был на ногах. Лобо огляделся, удовлетворенно кивнул и вернулся на возвышение.

Стоунрайт дождался, пока Лобо уберется восвояси за спину Юстэли, и сказал:

— Как и любые леваки из низших сословий, вы, ребята, понимаете только грубую силу. Позвольте заверить вас, что я не стану осквернять мою организацию, вступая в союз с кем-нибудь из вашего брата, пусть даже и на минуту.

Юстэли — воплощенная улыбчивость — ответил:

— Остается лишь сожалеть о таком решении, мистер Сто…

— Окончательном решении, — прошипел Стоунрайт. — А еще я хотел бы предупредить вас о том, что, покинув этот зал, я намерен немедленно сообщить в соответствующее учреждение о заговоре подрывных элементов, наверняка действующих по указке коммунистов!

Улыбка Юстэли сделалась задумчивой.

— Надеюсь, вы шутите, мистер Стоунрайт, — сказал он.

— Уверяю вас, что я совершенно серьезен, — ответил Стоунрайт.

— Ага… — проговорил Юстэли. — Очень жаль.

Он улыбнулся с горьким смирением, повернулся и добавил:

— Лобо.

— Зажмурься, — шепнул я Анджеле и быстро зажмурился сам, зная, что пацифисту вряд ли стоит созерцать то зрелище, которое вот-вот должно было разыграться здесь.

Но если глаза можно зажмурить, то уши, увы, достаточно крепко не заткнешь. Я услышал, как кто-то (вероятно, Стоунрайт) произнес: «У-в-в-ф!», потом донесся топот бегущих ног. Кто-то промчался мимо меня, задев мое левое плечо. Мгновение спустя где-то сзади раздалось нечто вроде: «тук». Затем: «кхе-кх-кхр-р». И наконец: «шлеп-шлеп-шлеп».

Короткое мгновение звенящей тишины. Потом из противоположного конда зала донесся голос Юстэли:

— Какая жалость, — со слащавой торжественностью произнес он. — Я-то надеялся, что нам удастся обойтись без этого.

Я открыл глаза и посмотрел на Анджелу. Она таращилась на что-то, лежавшее у нас за спиной.

— Ты что, не зажмурилась? — шепотом спросил я.

Она громко прочистила горло, взглянула на меня и тоже шепотом ответила:

— Ой, мамочка родная, не-е-е-ет… Тебе надо было посмотреть на это, Джин!

Похоже, она и впрямь была поражена.

Стоявший впереди Юстэли тем временем давал указания:

— Лобо, положи его в прихожей, потом разберемся. Дамы и господа, прошу извинить за беспокойство, но, разумеется, никто из нас не хотел бы, чтобы этот человек отправился к властям. — Он любезно улыбнулся нам и с ударением произнес: — Покойный знал наши имена и названия организаций. Он мог принести немало бед всем присутствующим в этом зале.

Примерно половина аудитории смотрела на Юстэли, остальные изогнулись в креслах и разглядывали что-то в заднем конце комнаты. Я посмотрел на обращенные в мою сторону лица. Все они выражали одно и то же: любопытство. Произошло событие, напрямую связанное с их родом занятий, и им, естественно, хотелось знать, как устроители собрания справились с делом. Никто, похоже, не удивился, не испугался, не был потрясен и не испытывал чувства отвращения перед лицом случившегося.

Да и с чего, бы? В конце концов, не они были лазутчиками в этом цветнике. Лазутчиком был я.

Бросив взгляд на Анджелу, я увидел, что она склонилась над стенографическим блокнотом и растерянно изучает свои каракули. Вид у нее был вконец убитый, а мысли витали где-то далеко. Я оглянулся и посмотрел в дальний конец зала, но Лобо уже утащил покойного мистера Стоунрайта с глаз долой.

Юстэли устроил перерыв, давая нам возможность прийти в себя, а потом сказал:

— Следующим в моем списке числится мистер П. Маллиган из отряда «Сыны Ирландии», СИ. Мистер Маллиган, прошу вас.

Мистер Маллиган вскочил, будто попрыгунчик. Это был тощий нескладный суетливый человечек лет пятидесяти, с сединой в волосах, блестящими синими глазками и красным носом картошкой. Он был обладателем немыслимо белых сверкающих искусственных зубов, несуразно крупных для его маленькой пасти, из-за чего физиономия мистера Маллигана, когда он заговорил, сделалась похожей на решетку автомобильного радиатора. (Он, разумеется, принадлежал к разряду зевак, готовых тотчас ввязаться в уличный скандал на углу, если там вдруг столкнутся два такси, управляемые Хайманом Мейербергом и Льюисом Лаботски.)

— Перво-наперво, — начал мистер Маллиган своим трубным гласом, с зубовным блеском и таким жутким ирландским выговором, какого не услышишь и со сцены, — я вам вот что скажу. Очень мне понравилось, как вы разобрались с англичанином этим, со Стоунрайтом. По правде говоря, я уж было подумал, что у вас тут какая-нибудь дурацкая организация школьников и неграмотных торговок молоком. Но нет. Знаете, если вы пособите нам, чтобы мы этих английских поганцев проучили как следует, то я вам обещаю: «Сыны Ирландии» будут в ваших рядах и в пост, и в праздник. Эти англичане…

Но больше я ничего не услышал, потому что в голове у меня вдруг взорвался вулкан.

По-настоящему ужасные события действуют на нас не сразу. Вы и сами это знаете. Нужно какое-то время, чтобы вас пробрало, чтобы вы все поняли, осознали и начали реагировать. Поэтому до меня только теперь дошло, что над Лайонелом Стоунрайтом учинили расправу.

А ведь кабы не милость Всевышнего, на его месте мог оказаться я. Я же чуть не высказал этим людям все, что о них думаю, едва не разоблачил себя как шпиона, едва не обложил Юстэли и Лобо точно так же, как это сделал мистер Стоунрайт!

Я не то чтобы переменил свое мнение о Лиге новых начинаний. Я по-прежнему не хотел верить в то, что лига, в которой состоят людишки вроде миссис Сельмы Бодкин, мистера и миссис Фред Уэлп, мистера Хаймана Мейерберга и ныне разглагольствующего мистера Маллигана, может представлять опасность для меня или кого-нибудь другого. Ну разве способна миссис Элли Баба внушить ужас человеку, достигшему шестилетнего возраста? Разве станет какая-нибудь организация — и Лига новых начинаний в том числе — посылать мистера Эли Злотта на задание, связанное с терроризмом? Какой дурак поверит, что Злотт выполнит его, и выполнит как положено? Вздор! Да это же просто горстка ни на что не годных злодеев из фильма про Дика Трейси.

Но Юстэли — совсем другое дело. Вероятно, он тоже с прибабахом, об этом можно судить хотя бы по его стремлению свести дружбу с другими чокнутыми и подобранным им самолично кандидатурам. Но вряд ли он — безобидный чудак. Мюррей все-таки был очень близок к истине: Лига новых начинаний вряд ли стала бы охотиться за мной, не явись я на сегодняшнее сборище, но вот Юстэли (или, скорее, Лобо) определенно начал бы преследовать меня, чтобы заставить замолчать, как он заставил замолчать Стоунрайта.

Ну и как вы думаете, добился бы он успеха? Если учесть, что меня взялись бы охранять Мюррей Кессельберг, Анджела Тен Эйк и десяток пацифистов, не платящих членских взносов?

Ответ на этот вопрос заставил меня содрогнуться. А потом я содрогнулся еще раз, когда Лобо протопал мимо меня, возвращаясь из гардероба на сцену. Он бросил тяжелый косой взгляд на Маллигана, который все разорялся по поводу англичан, и тот, мигом захлопнув пасть, плюхнулся на стул, как будто был прикреплен к сиденью пружиной. Больше он никому не мозолил глаза.

— Благодарю вас, мистер Маллиган, — промурлыкал Юстэли. — И за краткость, и за выражение доверия. А теперь — последний по порядку, но отнюдь не по значению оратор — мистер Джек Армстронг из Национальной комиссии по восстановлению фашизма, НКВФ. Прошу вас, мистер Армстронг.

Джеку Армстронгу было самое большее года двадцать три. Рост — примерно шесть футов четыре дюйма, телосложение — как у чемпиона мира по плаванию или футбольного полузащитника, волосы белокурые, подстриженные под «ежик», бычья выя и лицо умственно отсталого ребенка, как на плакатах, призывающих вступать в морскую пехоту.

— Мы, — начал он нелепым истошным бабьим голоском, — люди, которые считают, что покойный Адольф Гитлер внес важнейший вклад в человеческую культуру. Мы — люди, которые считают, что правда о крестовом походе этого великого человека была искажена и переврана наймитами, которым платили за это жиды всего мира. Мы — люди, которые считают…

— Ну, нет, довольно! — раздался крик, и я снова увидел впереди так хорошо знакомую мне копну волос — единственную часть тела Эли Злотта, которую я когда-либо видел.

— После всех надругательств! — орал он. — После всех зверств, причиненных нам…

— Лобо, — тихо произнес Юстэли.

Этого оказалось достаточно. Голос Эли Злотта мгновенно смолк, а копна волос скрылась из виду.

Юстэли улыбнулся Джеку Армстронгу, который стоял, расставив ноги и уперев руки в бедра, готовый грянуть марш Хорста Весселя, чтобы встретить возвращающихся с лыжной прогулки товарищей.

— Большое спасибо, мистер Армстронг, — сказал председательствующий. — Думается, мы получили достаточно верное представление о вашей организации.

— Хайль! — пискнул Армстронг, вскидывая руку в нацистском приветствии, и его крик эхом отразился от стен зала. После этого фашист упал на стул, как будто его свалила пуля.

Похоже, даже Юстэли малость опешил. Но тотчас опомнился и сказал:

— Благодарю вас, дамы и господа, за ваше решение провести этот вечер с нами. Думается, вы и сами видите, что у вас много общего, и вы сможете плодотворно трудиться все вместе ради общего блага. — Он одарил нас улыбкой гордого папаши и продолжал: — А сейчас я бы хотел представить вам моего друга, блистательного тактика, одного из самых одаренных и подкованных специалистов всех времен и народов в области устройства общественных беспорядков. Этот человек объяснит вам, чего мы рассчитываем добиться, объединившись в группу, и как будем превращать желаемое в действительное. Дамы и господа, мистер Леон Эйк! — воскликнул Юстэли, простирая руку к двери, видневшейся справа от возвышения.

На миг все застыли в ожидании, потом дверь открылась, и вошел мистер Леон Эйк.

В тот же миг Юстэли сделался маленьким и ничтожным, а все остальные превратились в малых детей. Леон Эйк (до чего неподходящее имя, хотя, впрочем, это вовсе и не его имя) был величав, как орел, поджар, как волк, и гибок, как гепард. Уверенный в себе мрачный хищник, презирающий всех и вся, он, разумеется, был облачен в черные одежды — такие же черные, как его волосы и глаза. Его землистое насмешливое миловидное лицо выглядело зловеще и лоснилось. Коварные помыслы обуревали его чело. Он ступал грациозно, как танцовщик, и бесшумно, как убийца. Поднявшись на возвышение, он оглядел нас сверкающими умными глазами, полными злорадства и презрения.

— Дамы и господа, — проговорил он голосом, похожим на треск рвущегося шелка, — добрый вечер.

В этот миг Анджела судорожно вцепилась в мой локоть. Я нахмурился, повернулся и увидел ее вытаращенные глаза и пепельно-серое лицо. Анджела трусливо съежилась в кресле. Я склонился к ней и спросил, в чем дело.

Она ответила мне сдавленным от ужаса шепотом, с подвыванием:

— Это Тайрон! Это он, мой брат Тайрон!