Гарри вернулся в гостиницу, когда я уже застегивал клапан кобуры под левой рукой.
— Брось это, Ральф, — сказал он.
— Бросить? — переспросил я. — Как это — бросить?
Он снял пальто и швырнул его на кровать.
— Банк закрыт.
— Не может быть, — ответил я. — Ведь нынче вторник.
— Еще как может, — сообщил Гарри, потом достал из кобуры свой пистолет и отправил следом за пальто на кровать. — Очень даже может. Все может быть закрыто, поскольку сегодня — день Гриффина.
— День чего?
— Гриффина, — втолковал мне он, стянул кобуру с портупеей и тоже швырнул на кровать. — День Кенни Гриффина.
— Ладно, сдаюсь, — сказал я. — Что такое «кенни гриффин»?
— Это астронавт, — ответил Гарри, расстегнув ворот сорочки, и плюхнулся на кровать сам. — Он родился и вырос в этом городишке. Сегодня он сюда возвращается, и горожане устраивают в его честь торжественное шествие.
— Перед банком?
— Какая разница? — Гарри вытащил из-под себя пистолет, поправил подушку и закрыл глаза. — Банк все равно не работает.
Я склонил голову набок и услышал далекие звуки оркестра.
— Очень мило с их стороны.
— Они хотят вручить ему ключи от города, — добавил Гарри.
— Очень мило.
— Речи, детишки с цветами и все такое.
— Это так мило, что меня просто мутит.
— Но он побывал на луне, — подчеркнул Гарри.
— Вот и сидел бы там! — рявкнул я.
— Завтра все сделаем.
— Знаю, — ответил я. — Но все равно досадно.
Происходящее раздражало меня куда больше, чем Гарри, потому что план операции составлял именно я. А я ненавижу, когда что-то срывается, или план приходится менять, пусть и самую малость. Например, наметить работу на вторник, а делать её в среду. Совсем маленькое изменение, не имеющее, в общем-то, никакого значения, но нам придется проторчать в этой дыре лишний день, а значит, возрастает опасность быть опознанными в будущем. Придется менять авиабилеты, и какой-нибудь догадливый служащий может об этом вспомнить. В гостинице в Майами мы появимся днем позже. Возможно, в этом нет ничего страшного, но ведь одной маленькой пробоины иногда достаточно, чтобы пустить ко дну могучий крейсер. Помнится, в детстве я видел это изречение на плакате, и оно произвело на меня неизгладимое впечатление.
По натуре я — организатор. Этот банк и этот городишко я «вычислял» целых три недели, ещё до того, как родился сам план. Потом — ещё пять дней после разработки плана. Я выбрал верный способ ограбления, верное время, верный маршрут отхода. Все было верно. Единственное, чего я не учел, — это астронавт, выросший здесь и решивший посетить родные места именно в МОЙ день. Я потом ещё сказал Гарри: «Он что, не мог просто позвонить?»
Короче, дело мы провернули в среду. Ровно в 2.54 мы вошли в банк, натянули лыжные маски и объявили: «Ограбление. Всем оставаться на местах!»
Все застыли. Пока я наблюдал за людьми в банке и за входной дверью, Гарри перемахнул через конторку и принялся набивать сумку деньгами. Надо сказать, что в среду план сработал ничуть не хуже, чем во вторник. Три дня в неделю — во вторник, среду и четверг — в 2.54 в помещении банка оставалось всего трое работников, остальные уходили обедать. Им приходилось трапезничать позже обычного, потому что в обеденный перерыв в банке как раз был наплыв клиентуры. Но я проверил: в середине недели в 2.54 там никогда не набиралось больше трех человек, а среднее число получилось чуть больше единицы. В день ограбления, к примеру, у конторки оказалась только одна пожилая дама, которая, несмотря на яркое солнце, держала в руках зонтик.
Стало быть, и концовка плана в среду сработает ничуть не хуже, чем во вторник. Светофоры, по моим наблюдениям, во все дни недели горели одинаково, расписание авиарейсов не менялось, а движение на кольцевом шоссе ничуть не отличалось от движения в другие дни. И все-таки я не люблю, когда что-то меняется не по моей воле.
Без одной минуты три, за минуту до срока, Гарри наполнил суму деньгами. Мы оба стали у двери, и, когда секундная стрелка описала ещё один круг, Гарри спрятал пистолет, стянул маску, подхватил сумку и зашагал к пожарному гидранту, возле которого мы поставили угнанный «форд». Теперь мне оставалось ждать сорок секунд. Я ухитрялся смотреть во все стороны сразу: на часы, на троих служащих банка, на старую даму, на Гарри, сидевшего в машине. Если бы ему не удалось завести машину вовремя, нам пришлось бы ждать ещё минуту и десять секунд.
Но машина завелась сразу же. Спустя тридцать одну секунду Гарри подал мне знак. Я кивнул, выждал ещё девять секунд и пулей вылетел из банка. Сорвав маску и спрятав пистолет в кобуру, я пробежал восемнадцать метров, нырнул в машину, и мы поехали. На углу стоял светофор.
— Двадцать две мили в час, — напомнил я, глядя на красный глазок светофора.
— Знаю, — ответил Гарри. — Не волнуйся, я все помню.
Зеленый свет зажегся в тот миг, когда мы подкатили к перекрестку, и машина проскочила поперечную улицу, даже не замедлив ход. Оглянувшись, я увидел людей, выбегающих из дверей банка.
Справа, не доезжая половины квартала, был переулок. Гарри плавно свернул и аккуратно вписался в улочку шириной чуть больше нашей машины. Впереди стоял ещё один автомобиль. Гарри затормозил, я прижал к груди сумку, и мы выскочили из «форда». Гарри поднял капот и, схватив пучок проводов, напрочь оторвал их от клемм, потом захлопнул капот и бросился следом за мной.
Я уже сидел во второй машине, напяливая на себя бороду, темные очки, кепку и свитер с высокой горловиной. Гарри быстро надел свою бороду, берет и зеленый пиджак спортивного покроя, потом запустил мотор. Я посмотрел на секундную стрелку часов.
— Пять, — сказал я, — четыре, три, два, один. Поехали!
Мы вынырнули из переулка, свернули налево и успели к светофору ещё до того, как загорелся красный свет, затем свернули направо, проехали три квартала, каждый раз оказываясь у светофоров вовремя, и выбрались на подъездную дорогу к кольцевому шоссе.
— Следи за дорожными указателями, — бросил Гарри. — А я буду следить за транспортом.
— Разумеется, — ответил я.
Такие кольцевые объездные шоссе теперь есть почти в каждом городе. Это удобно не только водителям, которые не вязнут в пробках на улицах, но и жителям, если им надо побыстрее попасть из одного конца города в другой. Здешнее объездное шоссе представляло собой эстакаду, с которой открывался дивный вид на город и окрестности.
Впрочем, меня не интересовали ни город, ни окрестности. Мне сейчас больше всего хотелось увидеть указатель «Аэропорт-роуд» — выезд к аэропорту. И, пока Гарри уверенно гнал машину по почти свободному послеполуденному шоссе, я вглядывался в дорожные знаки.
Надо отдать должное городским властям: указателей они понаставили предостаточно. Вот, например, первый выезд с кольцевой дороги — на Каллисто-стрит. Сначала мы проехали указатель, где значилось: «Выезд на Каллисто-стрит через четверть мили». Немного дальше: «Выезд на Каллисто-стрит, держитесь правой стороны». И, наконец, у самого поворота указатель со стрелкой, направленной к спуску с эстакады: «Выезд на Каллисто-стрит».
Конечно, все это предназначалось для местных жителей, и никаких сведений о том, куда эта Каллисто-стрит приведет, на указателях не было. Но если вам необходимо попасть именно на Каллисто-стрит, то проскочить нужный поворот вы не могли бы на при каких обстоятельствах.
Гарри ехал, не разгоняясь быстрее пятидесяти миль в час, а я продолжал смотреть, как мимо нас проносятся по три стандартных указателя на каждый выезд с кольцевой дороги: Вудфорд-роуд, Игл-авеню, Гриффин-роуд, Кроувел-стрит, Пятимильная дорога, Эсквайр-авеню.
Я взглянул на часы.
— Гарри, ты не слишком медленно едешь? Мы должны делать пятьдесят миль в час.
Гарри обиженно надул губы. Он был одним из лучших водителей для подобных случаев.
— Пятьдесят я и держу, — заявил он и жестом пригласил меня взглянуть на спидометр.
Но я был слишком занят, высматривая на указателях Аэропорт-роуд… Аэропорт-роуд…
— Но ведь путь до поворота к аэропорту занимает гораздо меньше времени, — заметил я.
— Я держу пятьдесят. И держал.
Я взглянул на часы, потом на дорогу.
— Может, спидометр сломался? Может, ты держишь сорок?
— Я держу пятьдесят, — твердо ответил Гарри. — Я знаю, что такое пятьдесят миль в час. Я это чувствую и без спидометра. И держу пятьдесят.
— Если мы опоздаем на самолет, пиши пропало, — сообщил я ему.
Гарри мрачно склонился над баранкой.
— Легавые сейчас, небось, опрашивают там всех подряд, — заволновался я. — Рано или поздно кто-нибудь вспомнит, как из переулка выехала наша машина. И они примутся искать нас уже в этой машине и в теперешнем обличье.
— Следи за указателями, — велел Гарри.
Ничего другого мне и не оставалось. Ремсен-авеню, бульвар де-Витт, парк Грин-Медоу, Семнадцатая улица, Гленвуд-роуд, Пауэрс-стрит….
— Наверняка ты прозевал аэропорт, — сказал Гарри.
— Это невозможно. Я читал все указатели. Все. Твой спидометр приказал долго жить.
— Спидометр в порядке.
Эрхарт-стрит, Уиллоуби-лейн, Файеруолл-авеню, Броуд-стрит, Мэриголд-Хилл-роуд…
Я снова взглянул на часы.
— Гарри, наш самолет только что взлетел.
— Ты все время смотришь на часы, — упрекнул меня Гарри. — Вот и прозевал поворот.
— Ничего я не прозевал.
— Вон снова Шуилер-авеню, — сказал Гарри. — По-моему, здесь мы и выехали на кольцевую дорогу.
— Как я мог прозевать его! — заорал я. — Наддай ходу, Гарри! На этот раз не промахнемся. Уж на какой-нибудь самолет да попадем!
Гарри сгорбился над баранкой.
Нас остановили на половине второго круга. Какой-то глазастый полицейский заприметил нашу машину (он уже успел получить её описание) и сообщил о нас по радио, так что немного дальше полиция поставила кордон. Мы подкатили к барьеру, остановились, и нас тотчас сцапали.
Сидя в полицейской машине, движущейся по кольцу уже в противоположном направлении, я не удержался и спросил инспектора, к запястью которого меня приковали наручниками:
— Вы не откажетесь сообщить мне, куда подевалась дорога к аэропорту?
Он усмехнулся и показал за окно.
— Вот она.
На указателе значилось: «Выезд на Гриффин-роуд через четверть мили».
— Гриффин-роуд, — удивился я. — Мне нужно Аэропорт-роуд.
— Это одна и та же дорога, — пояснил инспектор. — Вчера её переименовали в честь Кенни Гриффина, астронавта. Он — наша гордость.
— Ясно. Вероятно, мне лучше не говорить вам, что я о нем думаю, пробормотал я.