Я проснулся, когда автобус остановился в Хадсоне. За окном стояла серая предрассветная мгла. Моросил дождь, и длинные «дворники» равномерно скользили по ветровому стеклу. Я сидел в правом ряду в середине салона, а кроме меня в автобусе было всего четыре пассажира. Перед тем как заснуть, я опустил спинки обоих кресел, снял ботинки и лег, вытянув ноги в проход между рядами. От долгого лежания в одной позе ноги затекли, было жарко и душно, и я чувствовал себя словно свалявшийся комок мокрой шерсти.

От остановки к автобусу по блестящему от воды тротуару перебежал человек, накинув на голову дождевик. Водитель открыл дверь, и тот, стоя на тротуаре, принялся о чем-то его расспрашивать, пытаясь перекричать шум дождя. Не знаю, о чем они говорили, но вскоре человек повернулся и побежал назад, я водитель завел мотор, и мы выехали из Хадсона.

Я снова попробовал заснуть, но не смог и, привалившись к окну, сидел, глядя в темноту и жалея, что автобус идет не в Бингхэмптон.

Становилось все светлее, и было видно, как один за другим мимо проплывают маленькие городки. Рэд-Хук, Райнленд, Кингстон. Потом Уэст-Парк, Хайленд и Поукипси. Потом Уэппинджерс-Фоллз, Фишкилл и Бикон, Пикскилл и Оссининг, Тарритаун и Уайт-Плейнс, Йонкерс и, наконец, Нью-Йорк.

Я сошел на 50-й улице и, поразмыслив, решил снять номер в отеле «Каттингтон» на 52-й.

Я знал, что теперь люди Кэппа будут меня искать, и мне следует зарегистрироваться под чужой фамилией. Шагая от автобусной остановки к отелю, я придумал себе имя — Мэтью Аллен. Оно звучало достаточно правдоподобно, в то же время не было особенно запоминающимся, а кроме того, в нем не было моих инициалов.

Но порой случаются глупые вещи. Когда регистрационную книгу повернули ко мне, я испугался, потому что до этого никогда не пользовался вымышленным именем. Когда я выводил фамилию, моя рука так дрожала, что даже почерк был совсем не похож на мой. И я никак не мог заставить себя смотреть в глаза женщине за стойкой. Она подробно объяснила, что, поскольку я въезжаю в отель в необычное время, она вынуждена взять с меня деньги за прошедшую ночь, потому что расчетный день заканчивается только в три часа дня. Я сказал, что не возражаю, и поскорее отошел от нее.

Когда я остался в номере один, мне стало смешно — надо же, после всего, что мне довелось пережить, я чуть не хлопнулся в обморок от того, что пришлось подписаться чужой фамилией. Рухнув на кровать, я захохотал и вдруг почувствовал, что не могу держать себя в руках. Совершенно неожиданно для себя я обнаружил, что плачу, а через минуту засмеялся оттого, что мне было смешно плакать, а потом снова заплакал, потому что было грустно смеяться.

Наконец, я полностью выдохся и тут же уснул.

Проснулся я в час пополудни. Ноги гудели, поскольку я забыл снять ботинки. Я разделся, принял душ и некоторое время ходил голым по комнате, чтобы размяться. Затем оделся, сел за стол и написал письмо дяде Генри, что он может писать мне в отель «Каттингтон» на имя Мэтью Аллена, но ни в коем случае не Мэтью Аллену для Рэя Келли.

До перерыва я успел в банк, где на нашем с Биллом совместном счету лежало чуть больше полутора тысяч долларов. Я снял со счета две сотни, пообедал в кафетерии и понял, что мне абсолютно нечем заняться. Тогда я купил четыре книги, колоду карт и вернулся в отель.

Кэпп был прав насчет того, что мне надо какое-то время выждать, прежде чем начать охоту на Дженолезе. Если я хотел убить его и при этом остаться в живых, то лучше было дождаться момента, когда его внимание будет сосредоточено совсем на другом. Кэпп со своей хунтой отлично справятся с этой задачей. А когда начнут они, в дело вступлю и я.

Тем не менее меня совершенно не устраивало погибнуть, совершая акт мести. Я не собирался приносить себя в жертву и хотел выйти из этой переделки живым. Значит, все, что мне оставалось, это ждать.

Но тут-то и выяснилось, что ждать я совершенно не умею. В первый день я немного почитал, а потом порвал все четыре книжки. Это были детективы, и, покупая их, я рассчитывал, что они помогут мне отвлечься и не думать о себе.

А вместо этого они только еще сильнее разбередили незажившую рану, о которой я старался поскорее забыть. Единственное, о чем они мне напомнили, так это о том, что, если все кончится хорошо, я останусь в живых. О том, что я буду делать, когда все кончится, мне хотелось думать меньше всего на свете.

Жизнь меняет людей. Когда я закончу то, что задумал, то вряд ли останусь тем же человеком, каким был после демобилизации. Кем я стану, чем займусь дальше, я не знал и не хотел задаваться этим вопросом. Но я был обязан выжить, иначе победа будет за ними — даже в том случае, если я убью их всех, а потом умру сам — неважно, погибну ли в перестрелке или покончу с собой.

Главным героям детективов было куда проще. Они рисковали жизнью, то и дело сталкиваясь с безжалостными убийцами, и воспринимали внезапную смерть как нечто обыденное. Но, когда все опасности оставались позади, они ни капельки не менялись. Они выпутывались из самых невероятных передряг, но для них все это проходило бесследно.

Было принято верить, что такое случается. Но на самом деле писатели выдумывали небылицы. Они жалели своего героя, берегли его, потому что он был нужен им для следующей книги.

Я сходил в магазин и купил бутылку «Старого мистера Бостона», а в пятницу отправился в библиотеку и потратил целый день на поиски материалов об Эде Дженолезе. Выяснилось, что его не раз вызывали в суд, где он давал показания перед различными комиссиями. Как правило, расследование касалось кого-то другого, и Дженолезе расспрашивали о его отношениях с подсудимым.

Судя по всему, его показания не содержали какой-либо ценной информации, но он каждый раз ухитрялся изобразить полную готовность к сотрудничеству и тем самым избежать гнева властей.

В одной из газет я наткнулся на его фотографию — на вид старше пятидесяти, упитанный, но все еще крепкий. В его внешности привлекала внимание некая грубая красота, хотя это впечатление слегка портили возраст и комплекция, а также высокомерное выражение лица, характерное для многих нуворишей. На снимке он сидел перед микрофоном, похожим на кобру, и с мрачным видом смотрел на своих мучителей.

В другой статье говорилось, что на самом деле его настоящая фамилия произносится как Дженолезе, но когда его семья переехала в Штаты, то решила слегка «американизироваться».

Более подробных сведений о нем, не говоря уже о биографическом очерке, я не обнаружил.

В пятницу вечером я сходил в кинотеатр на 42-й улице и посмотрел два фантастических боевика подряд. Суббота была настоящей пыткой. В воскресенье я проснулся в восемь утра с жуткой головной болью, проспав всего четыре часа. Пытаясь заснуть, я целый час проворочался в постели, пока сообразил, в чем дело. И тогда, чувствуя себя последним идиотом, я встал, оделся, отправился в католическую церковь и помолился за Билла. Точнее, не за него, а вместо него. Когда месса закончилась, я решил, что выполнил свой долг, и сразу же ушел, потеряв всякий интерес к храму божьему. Вернулся в отель, лег и мгновенно заснул.

В понедельник утром я начал просматривать все нью-йоркские газеты.

После встречи в Лейк-Джордже прошло целых пять дней, и мне казалось, что Кэппу уже пора нанести первый удар.

Все началось в среду вечером, хотя я чуть было не пропустил это. Утром в четверг я в очередной раз съездил к зданию «Дэйли ньюс» на Восточной 42-й улице за всеми ее изданиями — для Бруклина, Куинса и Бронкса — и, набрав в вестибюле отеля других утренних газет, поднялся в номер и удобно устроился на постели, левой рукой переворачивая страницы, а в правой зажав бутылку «Старого мистера Бостона».

Пролистав все, я почувствовал, что меня что-то обеспокоило. Что-то в одном из номеров «Ньюс». Я снова взял выпуск для Куинса, внимательно его просмотрел и, наконец, понял, что это было.

Взрыв в кондитерской лавке.

Вчера вечером в подсобке маленького магазинчика, расположенного в одном из трущобных кварталов Куинса, взорвался газовый обогреватель. Владелец магазина погиб, и о том, что это был обогреватель, полиция узнала со слов его брата по имени Гас Порофорус.

В газете была помещена фотография обгоревшей и усыпанной обломками комнаты. На стене висела грифельная доска.

Я встал с кровати, закурил сигарету и рассмеялся. Мне уже доводилось видеть рекламные плакаты «Дэйли ньюс», расклеенные в метро. Обычно на них была какая-нибудь необычная фотография и броская надпись "Так не умеет никто, кроме «Ньюс».

Грифельная доска в подсобке кондитерской! Так не умеет никто, кроме «Ньюс»! Теперь любителям скачек несколько дней подряд будет негде делать свои ставки.

А я-то думал, что это будет происходить как в кино — огромная газетная шапка, объявляющая: «ГАНГСТЕРСКАЯ ВОЙНА». Я и забыл, как Кэпп говорил Ирвингу Баумхайлеру «Никакого шума. Удары, но тихие».

Я снова принялся листать газеты, так как теперь знал, что искать. Пожар в канцелярском магазине в Бронксе, владелец сгорел заживо.

Тридцатишестилетний безработный по имени Энтони Манизетски погиб, когда его машина врезалась в стальную опору моста на Уэст-Сайд-драйв в районе 22-й улицы. В газете красовалось фото искореженной машины — «бьюика» последней модели. И сгорел склад торговой фирмы на Третьей авеню в Бруклине.

Я тут же полез в шкаф за вчерашними газетами, уверенный, что пропустил начало «войны», но оказалось, что нет. Все началось как раз вчера вечером.

Я почувствовал себя на двадцать фунтов легче, хотя уже успел возненавидеть свой номер в отеле. Завинтив крышечку на бутылке, я позвонил Эду Джонсону.

— А я-то все гадал, что же с вами случилось, — приветствовал он меня. Наверное, уже месяц прошел, как мы в последний раз разговаривали.

— Вас больше никто обо мне не спрашивал?

— Слава богу, нет. Только в тот раз. Потом за мной еще три дня следили.

«Хвост» оказался настоящим растяпой, но я решил, что лучше будет не отрываться. Но после того как он отстал, больше никого не было.

— Рад за вас. Если хотите, у меня для вас найдется работа Вам можно доверять?

— Не то слово! Впрочем, решайте сами.

— Хорошо. Мне нужен адрес одного человека. Я хочу знать, где его можно найти наверняка.

— Это Номер Один, или вы по-прежнему ходите вокруг да около?

— Если я не скажу вам, то и вы никому не скажете.

— Ну да, я в герои не рвусь. Мне для этого слишком мало платят. Что это за человек?

— Эд Дженолезе. — Я повторил фамилию по буквам. — Полного имени не знаю.

— Понял. Он точно в Нью-Йорке?

— Где-то поблизости. Не исключено, что у него два дома.

— Минутку, кажется, это имя мне где-то встречалось.

— Он один из тех, кто заправляет местным синдикатом.

— О... Я... я не уверен. Не могу ничего обещать.

— Понимаю.

— Тут надо хорошенько прикинуть, кому задавать вопросы.

— Да уж, прикиньте, только получше, чем в прошлый раз.

— Я знаю, кто это был. Жаль, что у меня не хватает духу им заняться.

Куда вам позвонить?

— Я сам позвоню в воскресенье вам в контору. В три часа.

— Я вас не виню, — тихо ответил он. — Просто это не моя весовая категория.

— Тогда сами не напрашивайтесь на неприятности. Позвоню в воскресенье.

Положив трубку, я вышел из отеля и в ближайшем канцелярском магазине купил ножницы. Потом вернулся и начал вырезать статьи с «фронтовыми сводками».