Я изогнулся на сиденье, посмотрел назад и сказал:

— О, Господи!

— В чем дело, Джин? — спросила Анджела, крутившая баранку своего желтого «мерседеса» с откидным верхом.

— Притормози у тротуара. Они нас потеряли.

Анджела покосилась на зеркало заднего обзора.

— Как это их угораздило?

— Не знаю, — ответил я — Притормози, может, они опять нас найдут.

До полуночи оставалось четверть часа, мы ехали на север по Бродвею, направляясь на собрание, куда нас пригласил Юстэли; Мюррея мы высадили возле его жилища на углу Третьей авеню и Девятнадцатой улицы. Двое фэбээровцев (Д и Е) следили за нами от моей квартиры до ресторана, где их сменили двое других (Ж и 3), которые с тех пор и тащились за нами в синем «шевроле». Но сейчас они куда-то исчезли.

Анджела остановила машину возле пожарного крана, и какое-то время мы сидели, вглядываясь в поток транспорта. Был апрель, дул порывистый ветер, лил дождь. Из-за холода мы подняли матерчатый верх «мерседеса». Сейчас мы стояли между 68-й и 69-й улицами, а мимо непрерывной вереницей шли на север такси и иные легковушки. Но синего «шевроле» среди них не было.

С надеждой глядя через плечо, Анджела сказала:

— Может, они завязли в пробке на площади Колумба?

— Придурки, — буркнул я.

— Да нет, застрять на площади Колумба — плевое дело, — возразила она. — Я вечно там кукую.

Я взглянул на нее и решил не спорить. Вместо этого я сказал:

— Черт, но ведь они вроде профессионалы. Считается, что они способны выслеживать людей даже на площади Колумба.

Анджела выглянула из окна, показала пальцем и спросила:

— Это не они?

— Нет, это «понтиак».

— Правда? — Анджела проводила машину глазами. — А они на чем ехали?

— На «шевроле».

— Не понимаю, какая между ними разница, — призналась она.

— Никакой.

Анджела взглянула на меня, дабы убедиться, что я не шучу, и спросила:

— Как же тогда ты их различаешь?

— По узору на капоте. У всех машин компании «Дженерал моторе» разные узоры, чтобы продавцам было легче назначать цену. — Я посмотрел на часы, встроенные в приборный щиток. Они шли и показывали без семи двенадцать. — Мы опаздываем.

Анджела взглянула на свои наручные часики, пребывавшие в более-менее рабочем состоянии, и сказала:

— Пожалуй, не стоит больше ждать.

— Мне бы хотелось, чтобы нас пасли несколько агентов ФБР, пока мы будем на собрании, — объяснил я. — Так, на всякий случай.

— Ладно, больше ждать нельзя, Джин, — решила Анджела. — Может, в полночь там запрут двери, или еще что-нибудь, а самое главное для нас — попасть туда.

Я пожал плечами, бросил последний взгляд на юг вдоль Бродвея и ответил:

— А, черт с ними. Ладно, поехали.

— Хорошо, — сказала она и снова втиснула «мерседес» в поток машин.

(Не судите строго за очень-очень лирическое отступление. Я уже говорил, какие чувства охватывают меня при виде нарядов Анджелы, но когда я вижу ее в автомобиле, чувства эти делаются вдвое, если не втрое острее. Когда эта лощеная красотка сидит на водительском кресле прекрасной машины, нажимая длинными стройными ножками на педали, обхватив длинными тонкими пальчиками руль и вскинув точеную белокурую головку, во мне просыпается сатир с раздвоенными копытами и прочими причиндалами. Ну а то, что она — превосходный водитель — разве что слишком осторожничает и теряется в пиковых положениях, — и вовсе сводит меня с ума. Даже будь у Анджелы завязаны глаза, я все равно поехал бы с ней куда угодно.)

Как бы там ни было, но пока мы проехали двадцать кварталов, я, к счастью, отвлекся от своих напастей, а когда Анджела ловко втиснула «мерседес» на свободный пятачок за углом Бродвея и 88-й улицы, я привлек ее к себе и, не отдавая отчета в своих действиях, крепко поцеловал. Но мгновение спустя Анджела совершенно обескуражила меня. Она заморгала, смутилась и спросила:

— Ну зачем это?

— О, черт побери! — воскликнул я и выбрался из машины. Мы обогнули угол и оказались на Бродвее. Я по привычке облачился в костюм — я всегда надевал его, идя на собрание, — а поверх костюма натянул свой старый потрепанный черный дождевик с дырявыми карманами. Головного убора у меня не было, и волосы уже намокли.

По настоянию Анджелы мы заехали к ней домой. Пока она бегала переодеваться, я ждал в машине (при виде меня и даже при упоминании моего имени отец Анджелы хватался за сердце). Теперь она, разумеется, выглядела так, что мне хотелось тотчас же затащить ее в какое-нибудь теплое, сухое, милое уединенное местечко, чтобы содрать с нее одежду в приемлемых жилищных условиях. Брючки на сей раз были белые, а сапожки — красные. На Анджеле было что-то вроде куртки автомобилиста, темно-зеленое, с отороченным мехом капюшоном. Она шла рядом со мной, натянув капюшон на голову, засунув руки в высокие карманы куртки, и ноги ее при каждом шаге сверкали белыми и красными вспышками. Короче говоря, разумнее всего сейчас было бы заняться поисками какого-нибудь сеновала.

Но вместо этого мы обогнули угол и подошли к клубу «Парни с приветом».

На углу разместилось кафе, где подавали еврейские лакомства, а рядом с ним — винная лавка. Два эти заведения стискивали с боков дверь с окошками, на которых вязью было выведено: «Парни с приветом». Мы с Анджелой вошли в эту дверь и увидели прямо перед собой длинную крутую лестницу, которая вела сквозь полумрак на тускло освещенную площадку. Мы поднялись. Я насчитал двадцать семь ступенек.

Наверху была коричневая металлическая дверь, а на ней — две бумажки, приклеенные липкой лентой. На одной было начертано: «Светский клуб Южной стороны „После дождичка в четверг“. Допускаются только члены клуба», а на второй: «Стучите».

Анджела взглянула на бумажки и сказала:

— Джин, но ведь сегодня четверг. И дождь.

— Знаю.

— Ты уверен, что нам сюда? Тут написано: «Светский клуб Южной стороны».

— А что тут, по-твоему, должно быть написано: «Клуб террористов Южной стороны»? Тут даже не Южная сторона, тут Вест-Сайд.

Анджела посмотрела на меня, и ее глаза тускло блеснули в свете пятнадцативаттной лампочки, висевшей над нашими головами.

— Джин, — прошептала она, — кажется, мне страшно.

— Что ж, вовремя спохватилась, — буркнул я и постучал в дверь.

Нам тотчас открыл Несносный Снежный Человек в темносинем костюме. Росту в нем было, наверное, шесть футов и восемь дюймов, а физиономия напоминала связку бананов.

— Хм? — спросил он голосом, похожим на рокот камнепада в шахте.

— Эй, вы там, — сказал я. — Мы пришли на собрание.

Он стоял, незыблемый и безмолвный, и только медленно моргал тяжелыми веками. Его челюсть слегка отвисла. Он стоял и загораживал дверной проем. Ни дать ни взять валун, какими затыкали лазы в пещеры.

Анджела высунулась из-за моего локтя и шепнула стражу ворот:

— Собрание, понятно? Мистер Юстэли.

Он поднял тяжелую десницу, тоже похожую на связку бананов, и помахал ею со словами:

— Не… Неверно.

После чего захлопнул дверь. Анджела посмотрела на меня.

— Джин, а может, это розыгрыш? После всех наших треволнений, и вдруг — розыгрыш?

— Ой, Господи, — воскликнул я и снова постучал в дверь; когда она открылась, я сказал чудовищу: — Меня зовут Рэксфорд, я из СБГН. Ступай и спроси Юстэли, он подтвердит, что я свой.

— Не… — повторил он и опять закрыл дверь.

Анджела сказала:

— Джин, если это ваша с Мюрреем выдумка, я никогда…

— Проклятье! — заорал я. — Пароль! Я забыл про этот дурацкий пароль!

И я постучался в третий раз.

Чудовище открыло и приняло весьма грозный вид. Показав мне одну из своих лап, оно сказало:

— Поди прочь.

— Зеленые рукава, — ответил я. — Верно? Зеленые рукава. Казалось, я нажал какую-то кнопку на приборном щитке чудовища. Лапа повисла как плеть, чудовище неуклюже отступило на несколько шагов и пригласило нас войти жестом, похожим на движение ковша паровой землечерпалки.

Мы очутились в крошечной каморке без окон и какой-либо мебели. Толстые бурые портьеры справа от нас, очевидно, скрывали еще одну дверь, а слева была распахнутая настежь дверца, ведущая в тесный гардероб.

Чудовище закрыло за нами входную дверь и зарокотало:

— Оружие вон туда, на стол.

«Вон туда» означало гардеробную. Я заглянул в нее и увидел стол, заваленный орудиями насилия и дебоша: пистолетами, ножами, кастетами, дубинками, кусками труб, полосками сыромятной кожи, катушками проволоки, бутылками с какими-то мутными жидкостями. Бутылки стояли батареей, каждая была любовно снабжена картонкой с номером.

Я сделал глотательное движение, дабы голос не подвел меня, и сказал:

— Я безоружен. Мы не принесли никакого оружия.

Чудовище приблизилось вплотную.

— Обыск, — объявило оно и принялось охлопывать меня лапищами: бум, бум, бум. Оно и удивилось, и опечалилось, не найдя при мне ничего более смертоносного, чем пилочка для ногтей. Чудовище призадумалось, не изъять ли ее (просто на память), потом пожало плечищами и вернуло пилочку.

Когда оно повернулось к Анджеле, я сказал:

— Погоди-ка.

— Обыск, — ответило чудовище голосом, похожим на отдаленные раскаты грома.

Судя по его физиономии и голосу, чудовище не рассчитывало получить массу удовольствия, лапая Анджелу, но тем не менее я знал, что нельзя позволить ему произвести обыск. Если я буду стоять истуканом и смотреть, как он охлопывает Анджелу — бум, бум, бум, — между нами все будет кончено, уж это точно. Кто же тогда наладит мне печатный станок? Кто заплатит за квартиру? (Я уж не говорю о красных бюстгальтерах.) Поэтому я сказал:

— Погоди. Секундочку. Анджела, сними куртку.

Анджела так и сделала. Она стояла с курткой в руках, в темно-синем свитере и белых брючках, а я тем временем вдалбливал чудовищу:

— У нее нет никакого оружия. Ну где она может его спрятать?

Потом я повернулся к Анджеле.

— Дай ему куртку, пусть проверит карманы.

— Пожалуйста, — ответила Анджела. Ее щеки немного побледнели. Она передала куртку чудовищу, и оно неуклюже запустило лапу сперва в один карман, потом в другой, будто слон, ищущий земляной орех. Чудовище нашло шариковую ручку и стенографический блокнот, но эти принадлежности, похоже, не произвели на него никакого впечатления.

Не обнаружив никакого оружия, чудовище посмотрело на Анджелу, подумало несколько секунд и сказало:

— Ладно.

После чего возвратило ей куртку, указало лапой на бурые портьеры и добавило:

— Проходите.

Мы переглянулись. Анджела крепко сжала мне руку. Я набрал в грудь воздуху, затаил дыхание, сделал шаг вперед, отбросил бурую портьеру, и мы вошли в зал.