— Раньше мне нравились собаки, — рассказывала Мэй. — У меня даже была одна.

— Скоро въедем в Линкольн тоннель, — проинформировал Марч.

— Быстрее бы войти в дом, — произнесла Мэй.

Банда провела в грузовике почти два часа, за исключением трех небольших остановок для отдыха по 80-ой магистрали. Тогда они все выходили из машины и пытались отдышаться. Затекшие мышцы Дортмундера не облегчали ему сидение на полу клетки. Во время остановок, он просто стоял сзади грузовика, напоминая скрученную бересту, пока другие ходил вокруг, дышали и разминались.

— Скоро все закончиться, — сказал Келп, но без своей обычной жизнерадостности.

Его живость пропала около часа назад, когда он сделал еще одно оптимистическое высказывание, на которое Дортмундер ответил хмурым взглядом, и начал постукивать правым кулаком в левую ладонь. Казалось, что произошедшие события плохо отразились на настроении Энди.

Линкольн тоннель. Марч заплатил сбор, и они медленно двинулись за шумным тягачом везущим — если верить надписи на задних воротах — свиной жир в беспокойный город. Их фургон вскоре обогнал тягач и подъехал к Дайер авеню и 42-ой, где их остановил красный цвет.

— Куда? — крикнул Марч.

— Мальчик должен выйти первым, ведь так?

— Верно, — согласился Дортмундер.

Мэй позвала Марча:

— Останови на Восьмой авеню. Оттуда на метро он доберется до Централ Парк Вест.

— Хорошо.

Мальчишка присел на свою сумку «Эйр Франс», прислонился к Мэй и слегка задремал. Женщина дотронулась до его плеча и произнесла:

— Джимми, мы на месте. Нью-Йорк.

— Мм? — малыш сидел, моргая глазами, а затем потянулся и его кости затрещали как ветки деревьев. — Ну и ну, что за поездка.

Марч въехал на Восьмую авеню и остановился. Мэй дала знак мальчику, и Келп открыл заднюю дверь. Схватив свою сумку, он неуклюже спустился на улицу. (В некоторых местах, это могло бы вызвать замечания, но только не на Восьмой авеню и 42-ой. Двенадцатилетний мальчик с сумкой «Эйр Франс», вылезающий из грузовика ветеринара в пятницу в восемь тридцать утра оказался самой нормальной вещью произошедшей здесь за последние шесть лет.

— Прощай, Джимми, — крикнула Мэй и помахала рукой.

— Прощайте, — ответил Джимми и помахал им через открытую дверь грузовика. — Не унывайте, — пожелал мальчишка и отвернулся.

Келп закрыл дверь и Марч поехал.

— Куда дальше?

— Повернешь на Седьмой и припаркуешься, где сможешь, — приказал Дортмундер.

Келп нахмурился:

— Что значит «не унывайте»? Что он имел в виду?

— Предполагаю, что там мы были близки друг другу, он даже предупредил нас о полиции, а сейчас пришло время прощаться, — сказала Мэй.

Энди продолжал хмуриться:

— Что-то не так.

Дортмундер взглянул на него:

— Что?

— Ребенок сказал «не унывайте». Почему он…?

Келп моргнул. Дортмундер посмотрел на него. Затем две головы повернулись в сторону чемодана Мэй, на котором она сидела.

— Что это значит? — спросила она, затем посмотрела вниз. — О, нет.

— О, нет, — повторил Келп.

— Открывай, — приказал Джон.

Марч, остановившись на красный свет на Седьмой авеню, спросил:

— Что там у вас случилось?

Все, стоя на коленях, столпились возле чемодана. Мэй убрала защелки и открыла его. Они уставились на две щепки, которые положили туда для убедительного веса, и на детскую одежду, в которую их обернули, чтобы те не стучали.

— Он надурил нас, — произнес Келп.

Дортмундер заорал Марчу:

— Разворачивайся! Вернись за ребенком!

Загорелся зеленый. Марч на углу развернул Эконолайн, помчался по 41-ой и повернул направо на желтый свет.

— Здесь лежит что-то еще, — произнесла Мэй и достала небольшой пакет, завернутый в коричневую бумагу.

Марч, мчащийся словно черт, заорал:

— Что случилось?

— Он перехитрил нас, — отозвался Келп. — Оставил лишь свое грязное белье!

Мэй открыла пакет. Внутри коричневой бумаги лежала стопка купюр.

— Здесь какая-то записка, — сказала женщина и прочитала ее вслух, пока Келп считал купюры. — Дорогие друзья, спасибо за все, что вы сделали для меня. Пусть это будет небольшим знаком моего к вам уважения. Я знаю, что вы слишком умны и не придете за мной еще раз, так что, прощайте. С наилучшими пожеланиями, Джимми.

— Здесь тысяча баксов, — воскликнул Келп.

— По двести на каждого, — подсчитал Дортмундер. — Мы заработали лишь двести долларов.

— Приехали, — произнес Марч и притормозил на Восьмой авеню и 42-ой.

Джимми уже не было.