Дневник узника — День Второй.

Заключенный провел беспокойную ночь, прислушиваясь к отдаленным крикам. Он пытался убедить себя, что неподалеку стояла церковь, колокола которой звучали как человеческие вопли. Однако не очень в этом преуспел.

Флуоресцентное освещение на потолке не выключили. Такой свет не способен согреть.

С первыми лучами рассвета узник провалился, наконец, в глубокий тяжелый сон, из которого его вывел почти сразу же сильный шум, лязг замков и цепей. Вошло четыре человека. Те же лица, что приходили сюда вчера. Пока двое заключенных в некогда белой одежде ставили стол на тоже место, что и прошлой ночью, солдаты подошли и пинком разбудили арестанта. Он неуклюже откатился подальше от них и закутался в убогое одеяло, которое не согревало его ночью — а здесь было очень прохладно — и не смягчало твердость пола. А теперь он еще и споткнулся об него.

Тем не менее, он поднялся на ноги, посмотрел вокруг и произнес:

— Мне действительно нужно почистить зубы. Это очень важно.

Лингвистического чуда с этой толпой не произошло. Ответом на его попытку завязать разговор были лишь те же немые, враждебные, с широко открытым ртом, лица. Качая взъерошенной головой, пленник сделал шаг и наткнулся на стол. Он нашел там такую же еду, что и прошлой ночью: зеленая слизь и прозрачная жидкость. Узник подхватил чашку со светлым напитком, надеясь, что он, как и вчера, окажется обычной водой и направился к крошечной дырке в середине комнаты. Сначала он окунул правый указательный палец в жидкость, а затем потер им замшелые зубы. Конечно, у пальца не было щетинок и он не мог в полной мере заменить щетку, но все же лучше это чем ничего.

Закончив процедуру чистки, мужчина набрал полный рот воды и полоскал, полоскал, полоскал, полоскал, полоскал, полоскал, полоскал и полоскал…

Один из солдат подошел к нему, сердито посмотрел и приставил ствол пулемета к его желудку.

…и полоскал, затем выплюнул жидкость в крохотную дыру и (специально) на блестящий сапог солдата. После этого узник вернулся к столу и стоя начал поглощать обильную еду. Когда прием пищи подошел к концу — а он и не занял много времени — солдаты начали кричать на двух других заключенных. Те мгновенно подхватили стол и стремглав понеслись с ним на выход словно растерянная пара рикш. Солдаты последовали за ними.

Арестант остался в полном одиночестве всего на несколько минут. Тюремный двор, снаружи, за окном сменил серый цвет на более светлый. Крики прекратились, и это не могло не радовать.

Однако вскоре снова послышались лязг и бряцанье. Уже пора обедать? «Еще один метод промывания мозгов», — ответил заключенный сам себе, — «они пытаются запутать меня, сбить мое чувство времени». (Зачем кому-то менять его чувство времени — то был иной вопрос).

Все же, нет. Солдаты снова пришли в подземелье, чтобы надоедать и шуметь, то на этот раз они были одни. С помощью ботинка, кулака и ствола они доходчиво объяснили заключенному, чтобы тот следовал за ними. Ладно, хорошо.

Узник был сам себе противен. Небритый, немытый, в той же убогой одежонке, в которой он был на «Гордость Вотскоэк», его отросшие волосы слиплись, глаза гноились, и, вообще, зудело все тело. Ему не в первый раз доводилось быть арестантом, но впервые он попал к людям, которые так бесцеремонно пренебрегали своими обязанностями в этой ситуации.

За пределами камеры находился коридор с низким потолком. Одна его сторона состояла из камня, а другая из дерева. Пахло животными — конями или даже коровами. Заключенный был вынужден идти размашистым шагом, непрерывно подталкиваемый сзади. Стража пхнула его через дверной проем, и он оказался в помещение, без окон и мебели. Внезапно по лицу его ударил невысокий, толстый мужчина с густой, черной бородой, одетый в плотно прилегающей униформе.

— Куда они увезли реликвию?

Забавно. Вчера вечером узник никому ничего не сказал бы ни о чем. Но за последние несколько часов, в течение которых его одежда затвердела от пота, на теле появились новые кровоподтеки, а щетина начала нестерпимо зудеть под подбородком, внутри его начали происходить различные изменения. Теперь он знал, был уверен, что ничего не скажет этим придуркам из оперетты Диддли. К черту их. «И лошадь уносит их вдаль…»

— No speak English, — сказал узник.

Толстяк попятился от мужчины, как будто бы тот ударил его. Хм, неплохая идея, надо подумать над этим.

— Что за игра? — заорал коротышка. — Конечно же, ты говоришь по-английски! Ты — американец!

— Франгипани аккалак, — ответил узник.

Жирдяй взирал на него угрюмо:

— У нас имеются способы, чтобы разговорить тебя.

— Афганистан бананастанд, — произнес мужчина.

Бородач, глядя на солдат, ткнул пальцем в заключенного и прорычал:

— Бейте его!

Солдаты приподняли свои пулеметы. Арестант же глянул на толстяка и улыбнулся едва заметной и леденящей улыбкой:

— Они не разговаривают по-английски.

Такого поворота событий коротышка не ожидал. Солдаты замерли, глядя на него. Оружие готово было выстрелить. И так продолжалось довольно длительное время. Затем дверь позади узника открылась, и вошел Градец Краловц, одетый в шикарный костюм, белоснежную рубашку и классический галстук (черный, фиолетовый и темно-синий цвета: осигребский политех). Улыбаясь осуждающей улыбкой, тот произнес:

— Ну, Диддамс, пришло время раскрыть нашу маленькую шараду. Да, конечно, мы подобрали для твоего случая англоговорящих охранников. Была надежда, что ты проговоришься невзначай, думая, что никто тебя не понимает. Да, ладно, эти маленькие хитрости, по правде говоря, редко срабатывают.

В небольшой комнатушке и так было негде яблоку упасть, а теперь вошел еще и доктор Зорн. Его спиралевидные очки отбрасывали блики, а противный рот по-прежнему изображал улыбку. Узник сразу же скрестил руки на груди, прикрыв ладонями плечи.

Краловц усмехнулся:

— Нет, нет, мистер Диддамс, на этот раз никаких инъекций. По крайней мере, не сейчас.

— Прекрасный субъект, — алчно произнес доктор Зорн, — для дальнейших исследований.

— Не сейчас, Доктор, — остановил его Краловц и повернулся к жирдяю.

Он достаточно мило, насколько их язык позволял мило говорить, общался с бородачом. Однако тот лишь моргал, смущался, переминался с ноги на ногу и отвечал испуганно односложными фразами. Узник догадался об инсценировке хороший/плохой полицейский и решил не тратить время попусту. Он смотрел на дверь и размышлял, как бы воспользоваться ею.

Закончив наказать толстяка, Краловц тем же «милым» голосом обратился к одному из солдат. Тот послушно отвел дуло пулемета и вынул из своей куртки не слишком чистый носовой платок. Краловц, не меняя интонации в голосе, сказал узнику:

— Мы вынуждены будем завязать тебе глаза, поскольку перемещаем тебе в новое место. Некоторые военные объекты видеть запрещено, тем более что ты симпатизируешь Тсерговии. И, если уж так случиться, и ты сумеешь что-либо разглядеть, мне жаль, но военные будут настаивать на твоем уничтожении. Ты ведь понимаешь.

— О, конечно, — согласился заключенный, и платок обмотали вокруг его головы, оставив лишь крохотную полоску внизу.

Он мог увидеть свои ноги, но ничего более. Его взяли под руки и повели. Передняя часть его тела и, судя по всему, оставшаяся тоже прошла через дверной проем, повернула налево (подальше от подземелья! ура-а-а!), пошла по бетонному полу, споткнулась о какой-то порог и очутилась на хрустящем гравии.

— Сейчас мы будем садиться в автомобиль, — раздался рядом голос Краловца.

Руки скрутили узника, пхнули его вперед, усадили и вскоре, как и говорилось, он очутился в машине. Колени его упирались в плоскую мягкую поверхность.

На заднее сиденье, рядом с ним присели люди, плотно зажав его с обеих сторон. Он скрестил руки на груди, так как было слишком тесно, чтобы опустить их. В таком положении он сидел и поглядывал на свои руки и колени.

Захлопнулась крышка багажника. Закрылись четыре дверцы авто. Двигатель завелся — судя по звуку, ему требовался ремонт. Машина рванула вперед, раздался звук трения шин о гравий: хруст-хруст-хруст. Когда они выехали на тротуар, на более гладкую поверхность и набрали скорость, авто начало гудеть словно сломанная стиралка.

От кого-то в машине повеяло запашком. Это поначалу раздражало узника, пока тот не осознал, что этим вонючкой был именно он и настроение его улучшилось. Самая грязная месть — самая сладкая.

Минут пять или десять машина двигалась по удивительно гладкой дороге. К узнику обратился Краловц, по-видимому, с переднего сиденья:

— Честно говоря, Диддамс, мне жаль видеть тебя в таком плачевном состоянии. За те последние две встречи я проникся к тебе симпатией. Мне понравилась одна из наших бесед. И теперь, разоблачив твою связь с Тсерговией, я действительно опечален. Могу лишь предположить, что ты согласился на эту работу за плату или тебя самым наглым способом дезинформировали.

Тишина, что воцарилась после такого рода заявления, провоцировала ответ, но заключенный не мог сосредоточиться, поэтому тишина тянулась и растягивалась, пока не лопнула.

— Позвольте мне, мистер Диддамс, рассмотреть ситуацию в перспективе. Как ответственные за сохранность бедренной кости Святой Ферганы или более уважительно и трепетно — смотрители священной реликвии, мы не только достойны любых наград, которые может принести наша самоотверженная забота, но заслуживаем на мирную жизнь в нашей стране. И не только в нашей. Скажу вам, мистер Диддамс, без преувеличений, что здоровье и благополучие — каждого мужчины, женщины и ребенка внутри этого Закарпатского региона зависит от независимости и внутренней безопасности Вотскоэк.

Присутствующие согласились с Градецом — «верно, верно» и погрузились в собственные мысли, глядя в окна, по какой-то «неведомой» причине открытые.

Наступила очередная пауза, которую своим громким вздохом нарушил Краловц:

— Очень жаль, что мы не встретились при других обстоятельствах, Диддамс. (Интересно, какие мыслительные процессы подталкивали его к выбору Диддамс или мистер Диддамс).

Когда и эта попытка завязать разговор не увенчалась успехом, Краловц решил сделать замечание водителю на своем родном гортанном языке. Тот сразу же увеличил скорость и вскоре резко повернул вправо, и они начали двигаться вверх.

И Краловц заговорил снова:

— Хочу показать тебе что-то, Диддамс. Мы сделаем небольшой крюк. Все же не могу поверить, что такому мужчине как ты чужды честность и искренность. Ты, как и все мы, должен желать лучшего для всего человеческого рода. Мы встретились, ты и я, мы разговаривали, поэтому я не могу ошибаться в тебе.

Кто знает.

Какое-то время они поднимались наверх. Предполагалось, что Вотскоэк это горная страна, так и оказалось. Вскоре авто замедлило движение, захрустел гравий и оно остановилось. Открылись двери.

— Вот мы и на месте, — произнес Краловц с такой интонацией, как будто кто-то мог в этом сомневаться.

Множество рук устремилось к заключенному, чтобы помочь ему выйти из машины, встать крепко на ноги и отряхнуться. Когда с глаз убрали повязку… вот это вид! Боже, если бы у него была сейчас камера!

Они стояли на площадке рядом с изогнутой двухполосной дорогой, что убегала высоко вверх, на горный склон, подножье которого было устлано галечником. Но, то была не обычная скалистая или каменистая гора, какую он ожидал увидеть. Эта возвышенность была зеленой, как банкнота, как сосны и трава вместе взятые. По краю дороги росли полевые цветы и ни одной постройки вокруг.

Пожалуй, одна все же имеется, и она находится на юге — нет, на востоке — нет, э-э…

Утро только наступило, и теплое весеннее солнце расположилось вон там, значит это восток, а это юго-запад. Хорошо. Далеко на юго-западе виднелись этакие огромные солонка и перечница — две серые круглые башни из бетона, нижняя часть которых была широкой и постепенно к верху сужалась. Белый дым или пар вился над левой постройкой, значит, назовем ее «соль». Перец, по-видимому, не использовался.

Еще одним явным артефактом являлся автомобиль, на котором они прибили сюда. Небольшого размера — а это арестант уже знал — черного цвета, иностранного производства — мелкими простыми хромированными буквами было выложено название «Лада» — номерной знак оказался черного цвета с серебряными «V 27».

Вокруг машины стояли двое солдат из его прежней темницы и Градец Краловц. Термент из «Гордость Вотскоэка» сегодня выполнял функции водителя, поэтому сидел за рулем, в то время как другие вышли немного поразмяться.

Не стоит заморачивать себе голову людьми, лучше наслаждаться пейзажем. Всего в нескольких шагах от них высилась гора, покрытая хвойными деревьями, зеленью и цветами, что каскадами сбегали вниз. Через дорогу, напротив узник заметил еще две таких же горы. У подножий деревья срубили, дабы освободить место для длинных зеленых лент — лугов.

Посол взял под руку узника и показал в сторону «солонки» и «перечницы»:

— Ты видишь? Это и есть Тсерговия.

Арестант заметно оживился. Тсерговия? На самом деле не так уж и далеко. Если он сможет добраться вон туда, очутиться в Тсерговии, то с помощью нескольких имен — как хорошо, что он наконец-то научился без запинки выговаривать Грийк Крагнк, а это удалось ему быстрее, чем он ожидал — он в итоге отыщет представителей власти, а он уж точно не оставят его в беде. Если бы только добраться до нее.

Ну, по крайней мере, теперь-то он знал, где эта страна находится — на юго-западе.

— А это, — продолжал Краловц, не подозревая, что заключенного кроме расположения Тсерговии больше ничего не волновало, — Вотскоэк, — и он махнул рукой в сторону погруженных в зелень гор. — Теперь ты понимаешь, Диддамс?

Нет, и узник произнес это вслух.

— Разве ты не узнаешь тех башен? Извини, я думал, все их знают. Они принадлежат атомной станции. Весь военно-промышленный комплекс передали Тсерговии.

«Значит, сумма взятки составила приличную сумму», — подумал узник.

— Различные болезни свирепствуют в Тсерговии: рак, лейкоз, врожденные пороки, — продолжил Краловц, — и всей этой устаревшей ядерной установкой руководить беспомощный, невнимательный и неквалифицированный чиновничий аппарат. Загрязняется воздух, отравляются озера и реки, погибают посевы, дикая природа на грани исчезновения. Вот какой путь выбрала Тсерговия, и они хотят навязать его и нам. Не допустите ошибку, Диддамс. Если благодаря закулисным методам они войдут в ООН, то мы окажемся беспомощны. Нищие, без друзей и помощи, на милости нашего исторического врага. Все, что вы сейчас видите перед собой, все, что очень дорого нашему народу будет раздавлено тяжелым сапогом Тсерговии. Вот за что мы боремся, Диддамс. Правда, справедливость и независимость Вотскоэк!

— Ха! — воскликнул узник под впечатлением от его пылкого призыва. Аргументы его не убедили.

Краловц внимательно изучал его:

— Ты — благородный человек, — сказал он и снова ошибся. — Я знаю, что изменить верность и преданность не так-то и легко. Однако я хочу пробиться сквозь ложь и пропаганду Тсерговии. Ты должен видеть и понимать, что собираешься уничтожить, если откажешься помочь нам в тяжелое время. Я покажу тебе деревню в Вотскоэке и жизнь простых людей, которую ты намереваешься разрушить.

Хорошо. Чем дольше продолжалась поездка, тем больше она начинала нравиться заключенному, так как он подозревал, что в конце ее ему все же не удастся избежать встречи с доктором Зорном.

— Конечно, — согласился он. — Хотелось бы увидеть ее.

— Мы говорили о ней, — произнес Краловц, — когда мы свято верили, что ты настоящий турист, я рассказывал об очаровательной деревеньке Штум в Штумвальдских горах.

— Да-а, я помню.

— Так вот, это и есть Штумвальдские горы и вскоре ты познакомишься и с Штумом!

— Звучит интересно, — ответил узник.

Краловц положил руку на предплечье заключенного, как бы выражая сочувствие:

— Мне жаль, то нам снова придется завязать тебе глаза. Ты понимаешь… наши оборонительные сооружения.

— Ах, да, конечно.

Так они и сделали. Запихнули его, словно перезрелый перец в маслину, зажали с обеих сторон и двинулись в дальнейший путь.

В гору, с горы, извилистыми дорогами; быстро и медленно, Краловц ругал водителя — ну, или его слова звучали словно ругательства — затем посол рявкнул что-то в сторону заднего сиденья и повязку развязали. Заключенный моргнул и выглянул через окно автомобиля.

На этот раз они не остановились, а медленно ехали по небольшому симпатичному поселку, больше похожему на альпийскую деревню: крыши с крутыми скатами, декоративные карнизы, изящные ставни по обеим сторонам окна. Это была торговая улица, где небольшие магазинчики предлагали покупателям мясные изделия и хлеба, а окна украшали цветы. И все это на фоне зеленой горы.

Узкая улица была заполнена местными жителями, и на каждом красовался национальный костюм. Женщины носили широкие юбки и свободные блузки с глубоким круглым вырезом. Мужчины же — яркие, свободные рубахи и темные брюк-шаровары. Почти все предпочитали обувь с пряжкой. Головки многих женщин украшали небольшие старомодные шляпки и многие из них были молоды и чертовски хороши собой. Практически все улыбались радостными улыбками и махали рукой, приветствуя автомобиль.

— Проезд в центре разрешен лишь служебным транспортным средствам, — пояснил Краловц. — Жителям и гостям предлагается оставить их машины за пределами города и воспользоваться повозкой, запряженной пони.

И как только он закончил, сразу же показалась наполовину заполненная повозка, откуда жизнерадостные пассажиры приветствовали проезжающий автомобиль. Пони тоже принял участие и махнул им головой.

— Наша страна, — продолжил Краловц, — придерживается социальной политики. Мы напрочь отказываемся быть рабами управленческой машины. Нам не нравятся твои друзья из Тсерговии. О, хотел бы я показать тебе один из их городов. Кровавое небо, зеленоватые сточные воды в канавах, песок и грязь появляются на каждом лице жителя, кто решился выйти на «свежий» воздух более пяти минут, национальные памятники съедены кислотными дождями и превратились в обглоданные глыбы, тоска и безнадежность во взглядах людей на улицах, скрученные тела детей… — Краловц остановился, истощенный собственным красноречием. — Подумай, — сказал он, — какое будущее они могут предложить для этих людей.

Термент, что сидел за рулем что-то быстро произнес низким голосом. Краловц ответил:

— Да, да, ты абсолютно прав, — и обратился снова к узнику: — А теперь мы снова наденем тебе повязку. Извини меня…

Весь мир для заключенного снова погрузился в темноту.

— прости, так нужно.

— Все нормально.

— Спасибо, Диддамс.

Автомобиль набрал скорость. Ехали они около получаса, возможно больше. Время от времени Краловц возобновлял свои «речи», но узник не обращал на них внимания. (Когда у тебя завязаны глаза — так легко игнорировать людей). Пока посол гордо и взволнованно продолжал свои рассказы, арестант сосредоточился на другой важной мысли: в каком направлении они сейчас движутся. На юго-запад? Если они едут туда, куда и собирались, значит, у него появится шанс совершить побег — сможет ли он разглядеть ту «солонку и перечницу»? Они являются для него маяками, которые выведут его из Вотскоэк в Тсерговию, где он будет в безопасности.

Через некоторое время в мчащемся на высокой скорости авто наступила тишина, видимо, даже Краловц устал от всей этой политической музыки. Тела крупных грузных солдат согревали бока узника и прижимали с обеих сторон, стук колес по дороге успокаивал, а прошлой ночью ему не удалось выспаться…

Автомобиль словно резвящийся мустанг начал трястись и это нарушило сновидения узника. И все это сопровождалось серией проклятий — а это уж точно были ругательства — со стороны Краловца и ворчливым скулением Термента. Также внезапно наступила тишина. Автомобиль катился, но уже без прежних встрясок.

Закончился газ! Узник не мог никак в это поверить. Как они сделали это? И чем это может закончиться для него?

Долгой и утомительной прогулкой с завязанными глазами — вот чем.

Машина продолжала по инерции катиться, но арестант чувствовал, что она замедляет свой ход, ощутил ба-дам, когда та съехала с дороги, услышал потрескивание — хрупанье сорняков под колесами, почувствовал небольшое торможение, когда Термент на всякий случай решил проверить работу тормоза — и наконец они остановились. Звук стояночного тормоза, который нажал Термент, прозвучал как неудачная шутка.

Но ведь это всего лишь плохая шутка, правда? Они просто решили разыграть его?

— К сожалению, Диддамс, — нарушил тишину голос Краловца, — этот идиот, кажется, забыл заправить машину.

Послышалось хныканье Термента. Проигнорировав его, Градец сказал:

— К счастью, мы находимся неподалеку от нашей цели. Мы пойдем туда пешком.

Да, неужели?

— Ты босс, — согласился узник.

— Да, поэтому начнем с того, — и добавил, еле сдерживая ярость, — что выйдем для начала из машины.

Последние слова явно были предназначены не для узника. С ним Краловц всегда разговаривал в дружелюбном тоне. После того как открылись дверцы авто, теплые, уютные, поддерживающие фланги узника исчезли. И пленника вытащили из салона привычным способом: руки сжали различные части его тела и потянули наружу. Но на этот раз солдаты решили выместить свое чувство несправедливости на заключенном и поэтому особо с ним не церемонились.

Его поставили на ноги и на несколько минут оставили в покое. Опустив голову пониже, узник разглядел траву вокруг своих ног, траву и сорняки. Пленник вытянул руку, коснулся машины и сделал шаг в её направлении, чтобы опереться.

В это врем, его похитители быстро разговаривал о чем-то на родном языке. Краловц перешел на английский:

— Больше нет надобности, завязывать тебе глаза, Диддамс. Мы пойдем дорогой, где нет секретных объектов, и мы не хотим, чтобы ты упал и получил какую-нибудь травму.

— Отличное решение, — согласился заключенный и отошел от машины.

Грязный платок развязали и вернули обратно в карман куртки владельца. Узник посмотрел вокруг. Они остановились возле широкого лиственного дерева. По смятым сорнякам можно было различить след шин, что огибали дерево и вели к двухполосной дороге. За дорогой открывался еще один вид на Штумвальдские горы и их луга. Может быть, он близко возле своей цели. К сожалению солонки и перечницы не было видно. Тем не менее, в той стороне находится солнце, а вон там — нет, вон там — был юго-запад. Тсерговия.

Он разглядел также простую грязную тропинку, что вела от дороги, огибала другую сторону дерева и вела в сосновый лес. Судя по всему его, поведут по ней.

Но не прямо сейчас. Сначала Краловц махнул в сторону дорожки, быстро выдал массу приказов Терменту. Тот кивнул и еще раз кивнул, и вскоре скрылся из виду в лесной чаще.

Один из солдат сделал жест, в сторону дороги, видимо, предупредил о чем-то посла. Тот ответил:

— Да, ты прав. Пойдем, Диддамс.

И пленник двинулся в путь. Какое-то время они просто шагали по тропе, что тянулась между сосновыми деревьями, слушали пение птиц и отгоняли мошки. Мерзкие насекомые, они словно выгрызают кусочки твоего тела. Краловц шел впереди, затем солдат, заключенный и еще один солдат замыкал шествие. Когда они поднимались, узник услышал тяжелую одышку солдат и начал злорадствовать. Он оказался в лучшей физической форме, чем они.

Примерно через минут пять они вышли из лесу на небольшой, покатый луг, на противоположной стороне которого их ожидал Термент. Вдали, на холме, покрытом деревьями, на самой его верхушке высился… замок.

Ну и дела! Самый настоящий замок из камня с башнями, черный на фоне голубого неба стоял на вершине горы. Пораженный его видом узник замер на месте. Солдат, следовавший за ним, от неожиданности натолкнулся на его локоть и издал долгое «уф-ф-ф!».

Краловц обернулся, заметил какой эффект произвел вид замка и подошел со словами:

— Да, Диддамс, вот туда мы и направляемся.

— Так я и думал, — признался пленник, стараясь сохранить невозмутимое выражение на лице.

Посол встал рядом с ним и тоже посмотрел на замок:

— Лишь немногие, кто вошел туда сумели вернуться.

— Угу, — проглотил заключенный и откашлялся. — Наверное, доктор Зорн находится там.

— Ждет тебя. И генерал Клиебкречт.

— Угу.

— Диддамс, они знают способы, как заставить мужчину заговорить.

— Угу.

— И я не хочу, чтобы с тобой что-то произошло, Диддамс. Ты и я понимаем друг друга, мы оба джентльмены. Мы не хотим иметь дело с бандитами.

— Угу.

— Я надеялся, что, когда ты увидишь мирную деревню Штум, ты поймешь многое. Скажи мне, где реликвия, не вынуждай меня привлекать к этому делу доктора Зорна.

Заключенный лишь облизнул губы и продолжал смотреть на замок:

— Хочу пописать.

— Конечно, — сказал Краловц как один джентльмен другому. — И подумай в это время о том, что я тебе сказал.

— Угу.

Пленник двинулся по тропинке в лес, солдат пошел за ним. Когда они очутились среди деревьев, мужчина остановился и произнес:

— Дай-ка мне немного личной жизни, ладно? Подожди здесь. Я зайду с этой стороны.

Солдат — который якобы до сих пор не понимал по-английски — остановился где был, но направил свой пулемет на заключенного.

— Хорошо. Давай здесь, — и пленник спрятался за большой сосной.

Ему действительно нужно было отлучиться, и как он и обещал Краловцу, начал обдумывать услышанное. И прежде чем он закончил свое мокрое дело, с проверкой объявился солдат.

— Да ладно тебе, могу начать? — попросил пленник и, посмотрев вниз, сильно испугался и заорал: — Змея! Иисус, пристрели ее!

Солдат подбежал ближе и начал всматриваться туда, куда свободной дрожащей рукой указывал пленник, на что-то под самой низкой веткой дерева. Солдат наклонил ствол оружия в кучу старых иголок и мульча. И узник со всей силы оглушил его великолепным правым хуков в широкую челюсть.

Солдат упал возле сосны как хлопчатобумажный мешок в Ривер Квин. Пленник побежал, не разбирая дорог вглубь леса.

Спустя десять чрезвычайно экстремальных минут, когда бывший узник уже не различал звуков преследования, то решил сделать остановку, чтобы застегнуть молнию на брюках. Он поднял глаза к солнцу и определил, где находится юго-запад. Следующая остановка — Тсерговия.