В жизни я так не удивлялась, а ведь уже отметила свое семидесятитрехлетие и одиннадцать раз бабушка и дважды прабабушка. Но в жизни не встречала ничего подобного, и это истинная правда.

Все началось с моего интереса к генеалогии, который во мне пробудила Эрнестина Симпсон, вдова, встреченная мною в Бэй-Арбор, во Флориде, куда я ездила позапрошлым летом. Флорида мне, разумеется, не понравилась – слишком все дорого, и, я бы сказала, слишком все ярко, и неимоверное множество комаров и прочих насекомых – но нельзя все же сказать, что поездка ничего мне не дала, поскольку я увлеклась генеалогическими изысканиями, а это замечательное хобби и очень ценное, с какой стороны ни подойти.

Собственно, генеалогические исследования хороши еще и тем, что дают возможность знакомиться с весьма приятными людьми, хотя общение с некоторыми ограничивалось перепиской; и, главное, благодаря этому увлечению я встретила мистера Джеральда Фолкса, во-первых.

Но я забегаю вперед и вынуждена буду вернуться к началу, хотя хотелось бы мне знать, где на самом деле это началось. С одной стороны, знакомство с генеалогией началось с уже покинувшей нас Эрнестины Симпсон, но, с другой стороны, реальное начало всем этим событиям было положено почти двести лет назад – а рассказ мой начинается с того, что я наткнулась на имя Эуфимии Барбер.

Так вот. На самом-то деле следует начать с объяснения, что собой представляет фамильное древо. Это исследование происхождения семьи. Вы просматриваете метрики, записи о женитьбах, рождении и смерти, старинные семейные Библии, беседуете с членами семьи и постепенно выстраиваете фамильное древо, отображающее, кто от кого и когда родился, кто когда женился и когда умер и так далее. Это очень увлекательное занятие, и существуют целые общества любителей генеалогии, и когда у кого-то получается готовое семейное древо – на протяжении, скажем, семи, или девяти, или скольких угодно поколений, тогда можно все это записать, сложить в папку и сдать в местную библиотеку – и это навсегда становится “документом” о нашей семье, что, по-моему, весьма ценно и важно, даже если мой младший сын Том смеется и называет все это глупостями. Нет, это не глупости. В конце концов, я таким образом разоблачила убийство, правда?

Ну вот, на самом деле, думаю, все началось, когда мне впервые встретилось имя Эуфимии Барбер. Она была второй женой Джона Андерсона. Джон Андерсон родился в графстве Гучлэнд, Вирджиния, в 1754 году. Во времена революции в 1777 году он женился на Этель Рите Мэри Рэйборн, и у них было семеро детей – что для той поры было вовсе не удивительно, хотя сейчас большие семьи вышли из моды, и это, осмелюсь сказать, факт постыдный.

Как бы там ни было, третьим ребенком Джона и Этель Андерсон стала девочка по имени Прюденс, от которой по прямой линии со стороны отца моей матери происхожу я, – естественно, это отмечено на моем фамильном древе. Но впоследствии, просматривая архивные записи графства Аппоматокс – прежний Гучлэнд теперь часть Аппоматокса, – я наткнулась на имя Эуфимии Барбер. Оказалось, Этель Андерсон скончалась в 1793 году при родах восьмого ребенка – также не выжившего, – и тремя годами позже, в 1796 году, Джон Андерсон женился вновь на вдове по имени Эуфимия Барбер. К тому времени ему было сорок два года, а ей тридцать девять.

Конечно же Эуфимия Барбер не может считаться моей родней, но я решила все же поинтересоваться ее родословной, желая добавить имена ее родителей и место рождения в свою семейную схему, еще и потому, что какие-то Барберы состояли с нами в дальнем родстве по линии матери моего отца, и мне было любопытно, не связана ли с ними Эуфимия. Но записей о ней практически не осталось, и я узнала только лишь, что Эуфимия Барбер была родом не из Вирджинии и объявилась там за год-два до замужества с Джоном Андерсоном. Через пару лет после женитьбы, вскоре после кончины Джона в 1798 году, она продала андерсеновскую ферму, весьма прибыльную, и снова уехала. Так что у меня не было никаких сведений ни о датах ее рождения и смерти, ни о ее первом муже – очевидно, по фамилии Барбер, – одна лишь запись о ее браке с моим далеким прадедом со стороны отца моей матери.

Собственно говоря, мне незачем было заниматься дальнейшими поисками, поскольку Эуфимия Барбер никоим образом не была мне кровной родней, но я очень тщательно подходила к своим трудам, и мне оставалось всего ничего до полного завершения фамильного древа на протяжении девяти поколений, и я захотела удовольствия ради расследовать все до конца.

Вот почему я послала сведения об Эуфимии Барбер в очередной выпуск “Генеалогического журнала”. Необходимо пояснить, что это такое. Любители генеалогии занимаются преимущественно своими личными изысканиями, но нередко семейные связи переплетаются, и бывает, что кто-то годами ищет сведения, чисто случайно всплывшие у кого-то другого. Поэтому издается специальный журнал по обмену подобной информацией. В последние годы я широко им пользовалась. И вот в летнем выпуске “Генеалогического журнала” было опубликовано мое объявление, которое выглядело следующим образом:

"БАКЛИ Генриетта Роде, адрес: 119А Ньюбери-стрит, Бостон, Массачусетс.

Обмен данными по Родсам, Андерсонам, Ричардсам, Прайорам, Маршаллам, Лордам.

Желательна любая информация об Эуфимии Барбер, замуж. за Джоном Андерсоном, Вирджиния, 1796”.

Этот журнал не раз помогал мне в прошлом, но никогда я не получала ничего подобного ответу по поводу Эуфимии Барбер. И первый отклик пришел от мистера Джеральда Фолкса.

Прошло два дня, как я получила свой экземпляр летнего номера журнала. Я сосредоточенно изучала его в поисках чего-то полезного для своего исследования, когда зазвонил телефон. Я, по правде сказать, немножко разозлилась, что кто-то отрывает меня от моих штудий, и, наверное, начала разговор несколько раздраженно.

Однако джентльмен на другом конце провода не подал виду, даже если он это заметил. Очень приятным глубоким баритоном он спросил:

– Нельзя ли переговорить с миссис Генриеттой Бакли?

– Слушаю вас, – отвечала я.

– А, простите за беспокойство, миссис Бакли. Мы с вами не встречались. Но я увидел ваше объявление в последнем выпуске “Генеалогического журнала”...

– Вот как? – Мое недовольство мигом улетучилось. Впервые за все время кто-то откликнулся так быстро.

– Да, – сказал он. – Я наткнулся на упоминание об Эуфимии Барбер. Мне думается, это может быть Эуфимия Стовер, которая вышла за Джейсона Барбера в Саванне, Джорджия, в 1791 году. Джейсон Барбер – мой прямой предок по материнской линии. У Джейсона и Эуфимии был только один сын – Эбнер, от которого я и происхожу.

– Так, – сказала я, – видимо, у вас имеются весьма подробные сведения.

– О да, – подтвердил он, – моя фамильная схема почти завершена. На двенадцать поколений, так-то. Не уверен, сумею ли продвинуться дальше. Вы ведь знаете, английские метрики до 1600 года такие неполные.

– Ну, разумеется, – согласилась я. Признаться, он меня поразил. Двенадцать поколений! Это было самое грандиозное древо из тех, которые я знала, хотя я и читала о людях, доводивших отдельные свои ветви до пятнадцатого колена. Но столкнуться самой с человеком, проследившим свою родословную на дюжину поколений!

– Может, нам стоило бы встретиться, – предложил он, – я передам вам сведения об Эуфимии Барбер. У меня еще есть в одной ветви какие-то Маршаллы – может, это тоже вам пригодится. – И он рассмеялся очень приятно, напомнив мне моего покойного мужа, Эдварда, когда тот бывал особенно чем-то доволен. – И разумеется, – добавил он, – есть шанс, что у вас имеется что-то полезное по Маршаллам для меня.

– Что ж, прекрасно, – сказала я и пригласила его к себе на другой же день.

Назавтра, за полчаса до прихода Джеральда Фолкса, я что-то разволновалась и решила немножко привести себя в чувство из опасений показаться впадающей в детство, как можно было заключить по моему поведению перед этим визитом. Я металась туда-сюда, стирала пыль, что-то переставляла, протирала, беспрестанно поглядывала в зеркало и поправляла волосы дрожащими руками – словом, вела себя как девочка перед первым свиданием. “Генриетта, – строго сказала я себе, – тебе семьдесят три года, и весь этот вздор давно позади. У тебя одиннадцать внуков и внучек, а только посмотри, как ты себя ведешь!"

Но бедный Эдвард был уже девять лет как в могиле, все мои братья и сестры умерли, а дети, кроме младшего Тома, разъехались и жили своей жизнью, как и положено, и лишь изредка вспоминали, что надо бы написать матери письмецо. И я слишком ясно осознавала, что не стоит докучать своим обществом Тому и его семье. Поэтому большую часть времени я провожу одна, общаясь разве что только со своими приятельницами по приходской церкви да еще с коллегами по генеалогическим исследованиям, хотя бы и по почте.

Потому-то я и находила очень приятным, что меня собирается посетить очаровательный джентльмен, да еще и компаньон по интересам в придачу.

И по прибытии мистер Джеральд Фолкс меня совершенно не разочаровал. На вид ему было не больше пятидесяти пяти, хотя он клятвенно уверял, что шестьдесят два, с густой копной седых волос над приятным мужественным лицом. Он был прекрасно одет, дорого и элегантно – что нечасто встретишь в наши дни, когда псевдоэлегантность присуща ничтожеству, а преуспеяние отдает ужасным плебейством. Держался он изысканно вежливо и не преминул похвалить мою гостиную.

Вообще говоря, как хозяйке мне жаловаться не на что. Живу я одиноко, на вполне приличный доход, оставленный мне Эдвардом, – при этом выбор обстановки и поддержание порядка не составляют никакой проблемы. (К тому же, готовясь к визиту мистера Фолкса, я вычистила всю квартиру снизу доверху.) С собой он принес свою родословную, выполненную им просто восхитительно. Родословные таблицы, фотокопии метрик всех видов, очень аккуратно отпечатанная семейная хронология в виде блокнота со свободными листами – словом, пример тщательно и планомерно продуманной и выполненной работы, к чему безуспешно стремятся многие любители генеалогии.

От мистера Фолкса я получила недостающие сведения по Эуфимии Барбер. Родилась она в 1765 году в Сэйлеме, Массачусетс, и была четвертым ребенком в семье Джона и Алисии Стовер. Вышла за Джейсона Барбера в Саванне в 1791 году. Преуспевающий торговец Джейсон умер вскорости после рождения их первенца Эбнера в 1794 году. Эбнера взяли на воспитание дед с бабкой по отцу, а Эуфимия Саванну покинула. Как я уже знала, она появилась в Вирджинии, где вышла замуж за Джона Андерсона. Мистер Фолкс не имел сведений о последующем периоде ее жизни, кроме даты кончины – в 1852 году в Цинциннати, Огайо. Погребена она была под именем Эуфимии Стовер Барбер – очевидно, она не сохранила фамилию Андерсон после смерти Джона Андерсона.

Покончив с этим, мы стали копаться в наших семейных историях дальше и обнаружили общего для наших семейств предка – Алана Маршалла из Ливерпуля, Англия, около 1680 года. Дату его рождения сообщить мистеру Фолксу смогла я. На этом деловая часть нашей встречи закончилась. Было уже половина пятого, и я предложила гостю чай и сладости, на что тот изъявил благосклонное согласие.

Перед уходом мистер Фолкс пригласил меня на концерт вечером в пятницу, и я с готовностью согласилась. Так начались самые странные три месяца моей жизни.

Не потребовалось много времени понять, что за мной ухаживают. Хотя вначале поверить в это было трудновато. В моем-то возрасте! Но я сама знавала очень удачные пары, сочетавшиеся браком на закате дней, – одиноких вдовцов с общими интересами, решивших скрасить оставшиеся годы совместной жизнью и выглядевших при этом вовсе не так смешно, как могло бы показаться на первый взгляд.

От своего сына Тома я ожидала насмешек и неприязни к Фолксу. О подобных вещах много понаписано. Поэтому меня приятно поразило, когда они поладили с первой же встречи, но еще более я удивилась, когда Том рассказал мне, что мистер Фолкс осведомился у него, не станет ли тот возражать, если он, Фолкс, попросит моей руки. Том ответил, что не только не станет возражать, но, напротив, считает эту мысль замечательной, избавляющей нас обоих от одиночества наедине с одними лишь генеалогическими увлечениями.

Что касается прошлого Фолкса, то он сразу же выложил мне всю свою историю. Он происходил из состоятельной семьи, жил на севере штата Нью-Йорк, был биржевым маклером в Олбени и ушел на пенсию. Шесть лет назад у него умерла жена, детьми их Бог не благословил, и он остался совершенно один.

Последующие три месяца скучать мне, поистине, не приходилось. Мистер Фолкс – Джеральд – сопровождал меня повсюду на концерты, в музеи, театры – и мы довольно хорошо узнали друг друга. Он всегда был очень вежлив и задумчив; и виделись мы почти каждый день.

За это время собственные мои генеалогические изыскания пришли в полное запустение. Я была слишком увлечена своими делами, мысли мои занимал Джеральд, а не члены семьи, давным-давно отошедшие к праотцам. Заинтересовавшие меня сообщения в “Генеалогическом журнале” так и пропали втуне; я не написала ни единого письма. А те, которые получала я, лежали на моем столе нераспечатанными. И так продолжалось, покуда развивались наши отношения.

Через три месяца Джеральд наконец решился.

– Я уже не молод, Генриетта, – сказал он, – не особенно красив (на самом деле он был, конечно, очень привлекателен), не очень богат, хотя и скопил достаточно средств к своим преклонным летам. Могу предложить вам, Генриетта, лишь самого себя – верного и надежного друга.

Превосходное предложение! После девяти лет вдовства мне и во сне не могло присниться снова стать супругой, да еще такого очаровательного джентльмена!

Естественно, я сразу же дала согласие и стала звонить Тому, чтобы поведать ему радостную новость. Том со своей женой Эстеллой устроили маленький праздник по поводу нашей помолвки, и мы принялись строить планы. Поженимся мы через три недели. Слишком скоро? Да, но чего же тянуть? А медовый месяц можно провести в Вашингтоне, где мой старший сын, Роджер, занимает ответственную должность в Государственном департаменте. После чего вернемся в Бостон и обоснуемся в прелестном старинном доме на Бикон-Хилл, который как раз продается и который мы приобретем сообща.

Ах, эти планы! Перспективы! Как по-новому наполнились недавно еще пустые дни моей жизни!

Последнюю неделю я была поглощена хлопотами в старой квартире на Ньюбери-стрит. Пока мы будем в Вашингтоне, Том взялся перевезти мои пожитки в наше новое жилище. И оставалось еще множество всяких дел по хозяйству, за что я и принялась с удовольствием.

И вот я наконец подошла к столу, где валялись мои генеалогические материалы. Устало присев после долгого напряженного дня, я решила посвятить немного времени своим бумагам – привести их в порядок, прежде чем начать укладывать. Итак, я распечатала скопившуюся за последние три месяца корреспонденцию.

Писем было двадцать три: в двенадцати запрашивали сведения по фамилиям, упомянутым в моем журнальном объявлении; в пяти других предлагалась информация для меня; а шесть касались Эуфимии Барбер. В конце концов, именно она, Эуфимия Барбер, свела нас с Джеральдом, поэтому я решила потратить время и прочесть их.

Это было нечто. Прочтя письма, я обессиленно откинулась в кресле, уставясь в пространство, ощущая, как во мне рождается ужасное подозрение. Сомневаться в правдивости полученных сведений не приходилось.

Судите сами – вот что мне было известно об Эуфимии Барбер до получения писем.

Эуфимия Стовер родилась в Сэйлеме, Массачусетс, в 1765 году. В 1791 году вышла замуж за Джейсона Барбера, вдовца из Саванны, Джорджия. Два года спустя в 1793 году Джейсон умер от желудочных колик. Еще через три года Эуфимия появилась в Вирджинии и вышла за другого вдовца, Джона Андерсона. И этот умер через два года, в 1798 году, от желудочной болезни. В обоих случаях Эуфимия, распродав мужнино добро, уезжала.

А вот что к этому добавилось в письмах – в хронологическом порядке.

От миссис Уинни Мэй Катберт из Далласа, Техас. В 1800 году спустя два года после смерти Джона Андерсона, Эуфимия Барбер появляется в Гаррисбурге, Пенсильвания, и выходит за Эндрю Катберта, вдового богатого торговца. Эндрю умирает в 1801 году, промаявшись желудком. Вдова, продав магазин, исчезает.

От мисс Этель Саттон из Луисвилла, Кентукки. Эуфимия Барбер в 1804 году выходит за вдовца из Луисвилла Сэмюэла Николсона, владельца табачной плантации. Последний отходит в мир иной в 1807 году после болезни желудка. Вдова продает ферму и уезжает.

От миссис Изабель Паджет из Конкорда, Калифорния. В 1808 году Эуфимия Барбер вышла замуж за Томаса Нортона, тогдашнего мэра Дувра в Нью-Джерси, вдовца. В 1809 году Томас Нортон скончался, страдая гастритом.

От миссис Луэллы Миллер из Бикнелла, Юта. Эуфимия Барбер выходит за состоятельного судовладельца из Портсмута, Нью-Хэмпшир, Джонаса Миллера, в 1811 году. В том же году Миллер умирает от желудочного расстройства. Вдова, продав имущество, исчезает.

От миссис Лолы Хопкинс из Ванкувера, Вашингтон. В 1813 году в южной Индиане Эуфимия Барбер выходит за фермера-вдовца Эдварда Хопкинса. Тот умирает в 1816 году, после долгих болей в области живота. Ферма продается, вдова съезжает.

От мистера Роя Камби из Канзас-Сити, Миссури. В 1819 году Эуфимия Барбер вышла за Стенли Тэтчера из Канзас-Сити, владевшего баржей вдовца. Он скончался в 1821 году вновь по причине желудка. Наследство продано, вдова скрылась.

Сомнений не оставалось. Промежутки между датами могли означать наличие и других вдовцов, подпадавших под роковые чары Эуфимии Барбер, чьи потомки не причисляли себя к любителям генеалогии. Кто мог подсчитать, сколько мужей умертвила Эуфимия Барбер? Совершенно ясно, что это убийства – жестокие убийства ради наживы. Лично у меня имелись свидетельства восьми убийств – а кто знает, восемь их было или восемнадцать? Кто скажет теперь, сколько раз Эуфимия Барбер убивала ради наживы и уходила безнаказанной?

Невероятная женщина. Ее мужьями становились всегда вдовцы – естественно, одинокие, естественно, легко поддающиеся женскому коварству. Она охотилась на вдовцов и потом оставалась их вдовой.

Джеральд.

Некая мысль явилась ко мне, и я ее отвергла. Невероятно, чтобы это оказалось правдой, – здесь не могло быть ни крупицы правды.

Но что я в действительности знала о Джеральде Фолксе, кроме его собственных рассказов? И разве я не вдова, одинокая и чувствительная? И обеспеченная?

Яблоко от яблони недалеко падает, как говорится.” А вдруг отпрыск унаследовал что-то от своих далеких предков?

Что за мысль! Мне пришло в голову, что, должно быть, немалое число вдов вроде меня интересуются своими родословными. Женщин, имеющих досуг и средства, чьи дети выросли и разъехались, заполняющих пустоту существования генеалогией. Бессовестный человек – охотник за богатенькими вдовушками – не найдет для знакомства предлога лучше, чем такой общий интерес.

Какая дичь – подумать такое о Джеральде! Но поскольку я не могла отделаться от этих мыслей, то в конце концов решила, что единственно возможный способ для меня – это попытаться найти подтверждение тому, что он говорил о себе, и тем самым снять возникшие подозрения.

Биржевой маклер в Олбени, Нью-Йорк, сказал он. Я тут же стала звонить старому приятелю моего первого мужа, бывшего маклером в Бостоне, и попросила его разузнать по возможности, работал ли в Олбени за последние пятнадцать – двадцать лет биржевым маклером человек по имени Джеральд Фолкс. Он сказал, что с легкостью это проверит по своим каналам и перезвонит. И перезвонил, сообщив, что таковой личности нигде не числится!

Однако я все еще отказывалась верить. Торопливо одевшись, я поспешила прямиком в телефонную компанию, где, что-то отчаянно наврав про генеалогические увлечения, ухитрилась отыскать старую телефонную книгу по Олбени, штат Нью-Йорк. Я знала, что для справочных целей в головном офисе компании хранятся телефонные справочники разных крупных городов, но не была уверена, что у них сохранились экземпляры такой давности. Наконец служащая вынесла мне телефонный справочник по Олбени 1946 года, пыльный и потрепанный, но целый.

Никакого Джеральда Фолкса не было ни в одном разделе справочника – ни среди домашних, ни среди рабочих телефонов.

Так. Значит, это правда. Теперь я поняла метод Джеральда. Подыскивая очередную жертву, он просматривал генеалогические издания в поисках женщин, которые пересекались с ним по его родственным связям. Затем он встречался с нею, быстро разузнавал, вдова ли она, подходит ли по возрасту, достаточен ли банковский счет, – и начинал ухаживать за ней.

Я подумала, что он совершил первую в своей жизни ошибку, воспользовавшись Эуфимией Барбер в качестве предлога для знакомства. Не знаю, понимал ли он, что следы Эуфимии могут привести к нему самому. Разумеется, никто из шестерых, написавших мне, не догадывался об ее подлинной роли, зная лишь об одной свадьбе и смерти.

И что мне делать теперь – сидя на заднем сиденье такси на обратном пути, я совещалась сама с собой.

Конечно, я испытала сильный шок и страшное разочарование. Как я встречусь с Томом, с другими детьми, с друзьями, которым уже успела сообщить радостные вести о предстоящем бракосочетании? И как смогу я вернуться к своему прежнему тусклому существованию, в которое Джеральд внес столько радости?

Может, позвонить в полицию? Сама-то я не сомневалась в своих выводах, но сумею ли убедить кого-то еще?

И тут я приняла решение. А приняв его, почувствовала себя лет на десять моложе, фунтов на десять полегче и не такой уж глупой. Поскольку, надо сознаться, происшедшее нанесло ощутимый удар моему достоинству.

В общем, решение было принято, и я вернулась к себе радостная и счастливая.

***

Итак, мы поженились.

Поженились? Да, конечно. А почему бы и нет?

Потому что он будет пытаться убить меня? Ну, разумеется, будет. Собственно, он уже пробовал – раз шесть.

Но Джеральд очутился в крайне невыгодном положении. Он не мог просто убить меня в открытую. Надо, чтобы убийство выглядело как естественная кончина, ну, на худой конец, несчастный случай. То есть ему приходилось быть дьявольски хитрым и строить козни так, чтобы никто ничего не заподозрил.

И здесь крылась причина его неудач. Я ведь была предупреждена, а значит, вооружена заранее.

И что я на самом-то деле теряла? В семьдесят три года – много ли мне еще осталось? А как, оказывается, насыщена может быть жизнь в таком возрасте! Особенно в сравнении с прошлым, до появления Джеральда! Ежечасно ощущать привкус смертельной угрозы, играть в кошки-мышки, обмениваясь ударами и контрударами, – что может быть еще восхитительней!

А потом, конечно, очаровательный и приятный супруг. Джеральду приходилось быть приятным и очаровательным. Он никогда не мог позволить себе не согласиться со мной – ну, в крайнем случае, слегка, так как не мог допустить, чтобы я покинула его. Он старался не дать мне никакого повода заподозрить его. Я не заговаривала с ним ни о чем подобном, и он считал, что я ни о чем не догадываюсь. Мы вместе ходили на концерты, в музеи и театры. И Джеральд всегда был исключительно внимательным кавалером – лучшего спутника трудно и желать.

Конечно, я не могла позволить ему приносить мне завтрак в постель – как он хотел. Нет, сказала я ему, в этом отношении я старомодна и убеждена, что кухня – это женское дело. Бедняга Джеральд!

И еще мы не путешествовали, сколько бы раз он ни предлагал.

А еще мы закрыли второй этаж нашего дома, так как я сочла, что нам двоим вполне просторно и на первом, а чтобы карабкаться по ступенькам, я немного старовата. Конечно, ему ничего не оставалось, как согласиться.

Тем временем у меня обнаружилось другое хобби, о котором Джеральд ничего не знал. Путем осторожных расспросов и тщательного изучения генеалогических материалов, а также пользуясь именами из джеральдовского семейного древа, я постепенно составила новый вид оного. Не фамильного, нет. В шутку его можно было бы назвать древом повешенных. Это список жен Джеральда. Вместе со своими генеалогическими материалами я завещаю его бостонской библиотеке. Если в конце концов Джеральду повезет, то-то удивится хранитель-библиотекарь, разбирая мои бумаги! Да и Джеральд удивится не меньше.

А, вот и он, подъехал в новом автомобиле. Опять собирается позвать меня проехаться с ним.

Только я не поеду.