Глава 1

Леонард Блик занимал место судьи в Нью-Йорке 12 лет, 7 месяцев и 9 дней и в последний раз был удивлен единственным инцидентом в своем суде произошедшим 12 лет, 7 месяцев и 3 дня назад. Тогда проститутка стянула свои трусы перед ним в доказательство, что она не могла приставать к полицейскому под прикрытием по причине «неподходящих» дней месяца. Выпроводив эксцентричную молодую женщины с ее одеждой из зала суда, судья Блик год за годом выносил приговоры по простым делам пьяниц, воров, по избиению жены ее мужем, неплательщиков алиментов и налогов, дезертиров из армии и ничего более не привлекало его внимание. Несколько человек обвиняемых в убийствах рассматривались им на предварительных слушаниях, но они были не интересны. Они являлись тем типом убийц, которые в барах хватались за нож, используя его как весомый аргумент. Это была настолько глупая, настолько пресная и нудная предсказуемость, что судья Блик даже высказался несколько раз своей жене в их милом доме в Ривердейле.

 – Если я когда-нибудь встречу интересного мошенника, я дам сукину сыну уйти! – Но этого никогда не было и никогда, конечно, не произойдет.

 – Тридцать долларов или тридцать дней – настолько грозно заявил он обвиняемому, что парень в действительности начал загибать свои пальцы, перебирая возможные варианты.

 – Следующее дело.

 – Залог в пятьсот долларов. Слушание дела откладывается. Действие лицензии приостановлено на девять дней.

 – Запрещается вступать в любой вид контакта с бывшей женой.

 – Залог в четыре тысячи долларов. Дело передается в вышестоящую инстанцию, возвращается в военный трибунал.

 – Залог в семьсот пятьдесят долларов. Заключить под стражу.

 – Залог в сорок семь долларов. (Жалоба из общества защиты). – Ты полностью прав, Советник, я не думал. Залог в восемьсот долларов. Следующее дело.

Следующее дело согласно документам на столе судьи Блика, выглядело как грандиозная кража. Ну, может быть не совсем идеальная. Парень был пойман во время кражи телевизоров из ремонтной мастерской. Джон Арчибальд Дортмундер, безработный, 40 лет, два приговора и тюремных срока за ограбление, отсутствие других обвинений, без официального источника дохода, интересы которого представляет назначенный судом адвокат. Явно неудачник. Очередной глупый парень, очередное скучное преступление, очередные нудные два с половиной часа в судебной карьере достопочтенного Леонарда Блика.

Движение в зале суда, как будто порыв ветра на кукурузном поле, заставило судью Блика оторваться от его бумаг и взглянуть на двух приближающихся к скамье мужчин. Было ясно, который из них ответчик. Тот худой мрачно выглядящий парень в сером костюме с мешковатыми плечами. Но кто это был, шагая рядом с ним, вызывая ударную волну из изумления и признания среди пьяниц, шлюх и адвокатов? Судья Блик еще раз нахмурено посмотрел на лежащие перед ним документы. «Адвокат: Виллард Бэком». Он поднял взгляд еще раз и это был не Виллард Бэком, направляющийся к скамье подсудимых, это был Д. Рэдклайф Стонвилер! Боже мой, это был действительно он! Один из самых известных адвокатов в стране, нос которого интуитивно вынюхивал гламур, богатство и власть придал ему широкую известность. Если разъяренная актриса разбивала на голове папарацци его камеру, там был Д. Рэдклайф Стонвилер, кто защищал ее от обвинений в нападении. Если члены рок-группы привозили контрабандный героин в страну, Д. Рэдклайф Стонвилер непременно находился в суде для защиты. А кто же будет защищать арабского министра нефтяной промышленности в иске об установлении отцовства в суде Лос-Анджелеса? Кто еще кроме Д. Рэдклайф Стонвилера.

Так какого черта здесь делает этот человек?

Впервые за свою долгую судейскую карьеру судья Блик видел такую мистификацию.

Также ощущали себя все присутствующие в суде. Зрители перешептывались друг с другом как толпа в сцене из фильма Сесил Б. ДеМилль. Никто и никогда не видел судью Блика таким возбужденным, даже когда уличная проститутка тогда сбросила свое нижнее белье.

Единственным человеком, на которого не произвело все это никакого впечатления, кроме самого подсудимого, был пристав судьи Блика, который просто стоял там, мрачно и фаталистически зачитывал обвинение в своей обычной небрежной форме, завершившееся просьбой об определении меры наказания для подсудимого.

Стонвилер произнес важным, бархатистым, уверенным голосом,

 – Не виновен.

Не виновен? Не виновен? Судья Блик застыл. Что за идея! Мысль что кто-либо вошедший в его зал суда может быть невиновным, была настолько фантастической, физически неосуществимой. Судья Блик крайне сердито взглянул на подсудимого, который был виновен как грех «Разве можно такое сказать глядя на этого мужчину,

 – Не виновен?

 – Абсолютно не виновен, Ваша честь. Я надеюсь на это – произнёс Стонвилер и продолжил уже для остальных участников зала суда.

 – Чтобы предотвратить с Вашей помощью, Ваша честь, трагическую ошибку правосудия.

 – При моем содействии… эээ – судья Блик прищурил свои глаза-бусинки.

 – Никаких глупостей в моем зале суда – сказал он себе и обратился к приставу.

 – Здесь ли офицер производящий арест?

 – Да, Ваша честь. Офицер Фэйхи! Офицер Фэйхи!

Офицер Фэйхи громадный мускулистый ирландец в темно-синей форме, уверенно подошел, произнес слова присяги и рассказал простую историю. Он находился со своим коллегой офицером Флином в патрульной машине и начал обычную проверку переулка позади ряда магазинов, когда они увидели подсудимого.

 – Тот парень, который вон там, появился из запасного выхода с парой ТВ в руках. Он застыл в свете фар машины, а они вышли из авто, чтобы провести досмотр, в результате которого были найдены около 30 других ТВ и аналогичных им устройств, уложенных просто возле двери, видимо для быстрой загрузки в автомобиль обвиняемого, припаркованного неподалеку. Подозреваемый не сделал заявления и был арестован, ознакомлен со своими правами, доставлен в участок и зарегистрирован.

Судья Блик слушал эту сказку умиротворенно и дружелюбно. Как красиво давал показания полицейский! Бах бах бах выстреливали факты, каждое слово вылетало словно удар каблуков копа, когда тот отдает честь. Судья Блик почти улыбался, когда слушал его, эту нежную колыбельную, и в конце сказал

 – Все это выглядит очень правдоподобно, офицер.

 – Спасибо, Ваша честь.

Судья Блик взглянул подозрительным взглядом на советника обвиняемого.

 – Желает ли адвокат вести перекрестный допрос?

Д. Рэдклайф Стонвилер с насмешкой в глазах легко поклонился в знак благодарности.

– Если Ваша честь не возражает, я оставлю за собой право на допрос офицера чуть позже.

Не то, чтобы у меня не было никаких вопросов по поводу произошедшего инцидента. Я считаю, что он превосходно изложил факты и хочу поблагодарить офицера Фэйхи за ясность и четкость в даче свидетельских показаний. Возможно, чуть позже мы смогли бы прояснить один или два незначительных пункта, но теперь я хотел бы, чтобы мой клиент дал присягу и с Вашего позволения, Ваша честь, я попросил бы его рассказать его собственную историю.

 – Конечно, советник – ответил судья Блик и подсудимый произнес слова присяги, присел и начал свою абсурдную историю:

 – Мое имя Джон Арчибальд Дортмундер, и я живу на 217 Восток 19-я улица. В прошлом я вел преступный образ жизни, но после моего второго падения, я сделал все возможное, чтобы стать законопослушным гражданином и получить условно-досрочное освобождение. Я вышел из тюрьмы через три года и за это время все изменилось в кино.

Когда меня посадили, было два вида фильмов, один вид, когда ты шел в кино и смотрел его. Второй – когда ты шел в курилку или к ребятам в гараж и тоже смотрел его, и там были люди, ну, мужчины и женщины. Но когда я вышел из тюрьмы, не было больше никаких курилок и иной жанр фильмов регулярно крутили в кинотеатрах. Я никогда не видел ни одного из них в доме кино и мне было очень любопытно. Поэтому вчера ночью я поехал в соседний район, где никто не знал меня, припарковал свою машину в переулке, чтобы никто не опознал ее и пошел смотреть фильм, который назывался «Женский секс – клуб».

(В это время адвокат подсудимого прервал его для того, чтобы представить в качестве доказательства расписание кинотеатра, согласно которому сеанс «Женского секс-клуба» действительно закончился вчера вечером в 12:12, а в докладе полицейского время ареста значилось 12:17. Адвокат также предложил подсудимому повторить сюжетную линию «Женского секс-клуба», с целью доказать, что он действительно смотрел этот фильм, но судьи чувствовали, что в этом нет необходимости. Обвиняемого попросили продолжить его курьезную историю-выдумку).

 – Итак, Ваша честь, когда я вышел после просмотра Секс-клуба, я вернулся в переулок, где оставил свою машину и увидел двоих парней с машиной, которые что-то делали с дверью запасного выхода одного из магазинов. Я крикнул им что-то наподобие

 – Эй! – Они посмотрели на меня, запрыгнули в свою машину и убрались. После этого я направился туда, где видел их: это была дверь ремонтной мастерской. Они выбросили два ТВ наружу в переулок. Я предположил, что кто-нибудь может украсть их, если они останутся лежать здесь, поэтому я поднял их, чтобы занести обратно в магазин, но пришли офицеры и арестовали меня.

Судья Блик пристально глядел на него как-бы с чувством разочарования в обвиняемом и спросил.

 – И это ваша история? Это все?

 – Да, Ваша честь. Но сам он не производил впечатления довольного ею.

Судья Блик вздохнул.

 – Очень хорошо, сказал он.

 – И не могли бы вы объяснить суду, почему вы не рассказали эту весьма интересную историю, когда офицеры полиции арестовывали вас?

 – Ну, Ваша честь, – сказал Дортмундер, – как я уже упоминал, в прошлом я вёл криминальный образ жизни и я – парень хорошо запоминающий все. Я мог представить, как на это все посмотрят офицеры полиции, поэтому я не видел никакого смысла пробовать переубедить их в чем-либо. Я ждал до тех пор, пока мне не представился шанс рассказать мою историю судье.

 – Собственно, для меня.

 – Да, Ваша честь.

Судья Блик обратил свое внимание на Д. Рэдклайфа Стонвилера, спросив почти с мольбой в голосе,

 – Это все? Вот почему вы здесь?

 – Фактически да, Ваша честь. – Стонвилер не выглядел смущенным.

 – Я закончил с Мистером Дортмундером – продолжил он – и если Ваша честь разрешит, я хотел бы теперь провести перекрестный допрос офицера Фейха. Судейская скамья дала позволение, а подсудимый, крадучись, вернулся на свое место, виновный как грех, просто посмотрите на него. Офицер Фейх снова присел и Стонвилер подошел к нему, произнеся с улыбкой.

 – Офицер, я понимаю, что мы занимаем ваше свободное время, поэтому я постараюсь быть как можно более кратким.

Красное лицо офицера Фейха было беспристрастным, когда он сердито взглянул на Стонвилера. Он ясно думал про себя, вы не сможете поймать меня своими махинациями.

Вы не пустите мне пыль в глаза.

Стонвилер бесстрашно продолжал:

 – Офицер, могу ли я попросить вас просто описать, как выглядел подсудимый, когда вы впервые увидели его?

 – Он выходил из двери – сказал офицер Фейх.

 – С ТВ в каждой руке.

 – Выходил? Непосредственно навстречу свету ваших фар?

 – Он остановился, когда увидел нас.

 – И когда он было уже остановился, тогда вы впервые увидели его?

 – Он замер там, но он был на выходе.

 – Прежде чем вы увидели его.

 – Он был снаружи – произнес офицер Фейх с некоторым раздражением.

 – Он вышел, так как был снаружи – уточнил он ещё раз.

 – Но он не двигался, когда ты впервые увидел его, не так ли, офицер? Я просто хочу внести абсолютную ясность. Входя или выходя из магазина, он уже застыл на месте, когда вы впервые увидели его.

 – Снаружи

 – Но застыв на месте.

 – Да, замер. Снаружи.

 – Спасибо вам, офицер.

Обращаясь к судье Стонвилер сказал

 – С вашего разрешения, Ваша честь, я хотел бы провести небольшой эксперимент.

Судья Блик нахмурился.

 – Причуды, советник?

 – Вовсе нет, Ваша честь. На самом деле все очень просто. Можно?

 – Приступайте, адвокат – сказал судья Блик, – но будьте осторожны.

 – Спасибо, Ваша честь.

Стонвилер повернулся и направился к боковой двери, которая, как знал судья, вела в небольшой зал ожидания. Открыв дверь, Стонвилер сделал жест рукой кому-то и появились двое мужчин, каждый из которых нес телевизор. Они поставили их в нескольких шагах от двери, развернулись и снова исчезли, оставив открытой дверь позади себя. Дверь, несмотря на пружину, начала медленно закрываться и прежде чем захлопнуться, была остановлена ладонью Стонвилера. Дверь осталась приоткрытой на полдюйма. Стонвилер вернулся на место, беспристрастно улыбаясь офицеру Фейху и судье Блику и сказал,

 – С разрешения Судьи я хотел бы попросить помощи у офицера Фейха. Офицер?

Фейх неуверенно посмотрел на судью Блика, но судья уже слабо надеялся на то, что может произойти что-то интересное. Все, что он сказал было

 – Все зависит от вас, офицер. Вы можете помочь советнику, если пожелаете.

Офицер задумался, недоверие сочилось из каждой поры на его теле.

 – Что я должен делать?

Стонвилер показал.

 – Просто поднимите эти два телевизора – сказал он, – и вынесите их в зал ожидания.

Лоб офицера сморщился.

 – Какой в этом смысл?

 – Возможно даже никакого – признал Стонвилер с неожиданной скромной улыбкой.

 – Мы не узнаем, пока не попробуем.

Офицер еще раз хмуро взглянул на судью, потом на телевизор и после на дверь. Он выглядел нерешительным. Затем он посмотрел на подсудимого Дортмундера, бессильно упавшего в кресло, и вдруг уверенная улыбка коснулась его губ.

 – Отлично – сказал он. – Правильно.

 – Спасибо, офицер. Стонвилер отступил назад, как только Фейх поднялся и направился через зал суда к телевизорам. Взял их за ручки и, делая вид что совсем не ощущает их веса, он приблизился к двери. Он замешкался, стоя лицом к двери, его руки были заняты ТВ. Он поставил один из них вниз, толкнул дверь, и она распахнулась. Быстро, чтобы успеть, прежде чем она вновь закроется, он схватил ТВ, но дверь захлопнулась. Тогда он решил попробовать выйти, толкая ее своей спиной.

 – Замрите! прогремел Д. Рэдклайф Стонвилер, указывая наманикюренным пальцем на офицера Фейха, который послушно замер с телевизором в каждой руке. Часть его пятой точки торчала в проеме. Дверь качнулась, замерла на мгновение и вернулась в исходное положение, ударив сотрудника полиции Фейха по заднице. Стонвилер, палец которого по – прежнему указывал на окаменевшего Фейха, обратился к судье.

 – Ваша честь, кричал он, словно Бог из горящего куста к Моисею,

 – Я оставляю это на ваше усмотрение. Этот человек выходит или входит?

 

Глава 2

Мэй спросила, «И судья поверил в это?»

 Дортмундер в замешательстве покачал головой. Все произошедшее до сих пор трудно поддавалось логическому объяснению.

Мэй смотрела, как он трясет головой и кивнула своей собственной, нахмурившись, не уверенная, что поняла. «Судья не поверил в это», предположила она.

«Я не знаю, что подумал суд», сказал ей Дортмундер. «Все в чем я уверен это то, что я появился дома на шесть лет раньше».

«Все, что тебе нужно это пиво», решила Мэй и ушла на кухню, чтобы взять одно.

Дортмундер откинулся на спинку мягкого кресла, сбросил свои ботинки, расслабляясь в неряшливой обстановке своей собственной комнаты. Это был не тот адрес, который он дал в суде и живет он здесь не один. Такова была политика Дортмундера: никогда не говорить властям правду. Это был его дом, его крепость, его убежище от ударов судьбы. Однако ни за что на свете он не планировал провести в ней свои последние дни. Сбросив обувь, положив ноги на старый темно-бордовый пуфик, он наблюдал, как Мэй несет банку пива из кухни. «Дом, милый дом», сказал он.

«Дай спички». Она держала новую сигарету в уголке рта. Он протянул ей коробок спичек в обмен на банку пива, сделал большой глоток, пока она поджигала. Мэй была заядлой курильщицей. Она выкуривала сигарету настолько, что оставшегося окурка было недостаточно, чтобы от него зажечь следующую и как результат семейство Дортмундер–Мэй всегда испытывало спичечный кризис. Дортмундер был единственным вором в мире, подчистив кассовый аппарат или сейф какой-нибудь фирмы, делал паузу, чтобы наполнить свой карман рекламными коробками спичек. Мэй устроилась в другом кресле, поставила пепельницу на свою левую руку, выдохнула дым, который окутал ее, словно облаком, наклонилась вперед из дымовой завесы и сказала:

«Расскажи мне об этом».

«Это безумие», ответил он ей. «Это не имеет никакого смысла».

«В любом случае расскажи мне».

«Пришел этот адвокат – Д. Рэдклайфа Стонвилер».

Дортмундер нахмурившись, думал. «Я видел его в газетах или где-то еще».

«Он знаменитость!»

 «Да, я предполагал. Во всяком случае, он вошел и сказал, Оkay мистер Дортмундер, у нас часа полтора, чтобы состряпать историю».

«И что ты сказал?»

 «Я ответил ему, что он может готовить даже полтора года и это не имеет значения, какую историю он получит, потому что готовое блюдо будет полной ерундой».

«Разве ты не знал кто он?»

 «Я заметил, что он был каким-то состоятельным типом-адвокатом», признался Дортмундер. «Некоторое время я думал, что он просто ошибся дверью. Я попробовал сказать ему об этом, посмотри мое имя Дортмундер, я из B&П (Взлом и Проникновение).

И он заботливо попросил, «Расскажи мне об этом». И, в конце концов, я рассказал ему об этом. Копы держали меня мертвой хваткой, так я сказал ему. Он кивнул и ответил, что все хорошо. «Когда ситуация идет жестко, она заставляет жестко думать». А я ответил, что знаю, куда иду и это в северной части штата».

«Это была не самая лучшая манера разговора с Д. Рэдклайфом Стонвилером».

«Я не чувствовал радости».

«Конечно», согласилась Мэй. «Что же было дальше?»

 «Этот Стонвилер», сказал Дортмундер, «он заставлял меня повторять снова и снова подробности того, что произошло, а затем он вышел, чтобы сделать телефонный звонок.

Когда он вернулся, с ним был худой маленький парень по имени Джордж».

«Кто такой Джордж?»

 Стонвилер сказал, «Это мой эксперт по фильмам. Расскажи ему историю, Джордж. И он изложил мне весь сюжет этого фильма о секс-клубе, чтобы я смог рассказать о нем, если судья потребует доказательств. Только я не думаю, что это законно даже в суде, рассказывать такую историю. Действительно ли они сняли фильм, где девушка снимает девушку?»

 «Фильм неважен», сказал Мэй. «Что произошло дальше? Но как вообще родилась эта идея?»

 «Это была полностью идея Стонвилера. Он даже написал мою историю для меня, а потом заставил переписать ее еще раз, но уже от моего имени, чтобы я не забыл ее. Конечно, не слово в слово, но так, чтобы я мог гладко и без запинки рассказать ее, когда предстану перед судом. Я не верил в это, ты знаешь, потому что он не предупредил меня о той части, где он сделал из полицейского обезьяну. Он просто дал мне эту песню-пляску о доставке ТВ в мастерскую, но не из нее. «Я имею виду, ты не мог бы взять отпуск в воскресной школе. Я пытаюсь сказать, «Почему бы нам не заключить сделку? Почему мы не признаем себя виновными для облегчения меры наказания?»

И Стонвилер сказал, «Доверься мне».

«Итак, ты поверил ему».

«Не совсем», сказал Дортмундер. «Я думал он сумасшедший, но с другой стороны, выглядел как богач и был очень самоуверен, и что, черт возьми, я мог потерять. В конце концов, я сказал: «Все верно, я сделаю это. Хуже, чем есть, уже не будет». И я сделал.

Судья посмотрел на меня так, как будто жалел, что были отменены некоторые жестокие и необычные наказания, а Стонвилер показал свой небольшой фокус с копом и дверью.

После такого сюрприза ты могла бы увидеть, как сильно судье хотелось смеяться. Он посмотрел на полицейского с торчащей задницей и висящими на его руках ТВ, затем он провел рукой по рту вот так и пошел, «Рууумф руммф». Потом он сказал что-то вроде как, «Советник, вы предложили логическое объяснение, однако я все еще имею причины сомневаться в вас. Дело прекращено. И я пошел домой». Лицо Мэй с сигаретой во рту выражало удивление и восторг одновременно. «Какая защита. Далеко не каждый юрист смог бы добиться такого успеха».

«Я вынужден признать это» согласился Дортмундер.

«Но почему? Зачем он сделал это?»

 «Я не знаю».

«Сколько это будет стоить?»

 «Я не знаю», сказал Дортмундер. «Он не сказал».

«Он вообще ничего не сказал?»

 Дортмундер достал из нагрудного кармана тисненую визитку. «В самом конце, после того как он пожал мою руку, он дал мне ее и сказал позвонить этому парню». Дортмундер хмуро посмотрел на карточку, прочитал имя так, как будто звук его слогов мог дать ключ к разгадке: «Арнольд Чонси. Что это за имя такое?» «Арнольд Чонси». Оно прозвучало так же загадочно, когда его произнесла и Мэй. Покачав головой, она спросила, «Как ты думаешь, кто это может быть?»

 «Я не знаю. Стонвилер дал мне визитку, сказал позвонить, пожелал удачи и ушел».

«Когда ты думаешь позвонить?»

 «Сегодня».

«Почему бы не сделать это сейчас?»

 «Я не хочу этого», сказал Дортмундер.

Мэй нахмурилась. «Почему?»

 «Люди не делают одолжений, чтоб только повеселиться», произнес Дортмундер. «Этот парень Чонси, ему нужно что-то».

«Что?»

 «Все эти вещи заставляют меня нервничать. Я не буду звонить».

«Но ты должен!»

 «Я не хочу», стиснув зубы, произнес Дортмундер. Никто не мог быть настолько упрямым как Дортмундер, если он решил для себя что-то.

«Ты воспользовался помощью мужчины…» начала говорить Мэй и зазвенел телефон. Она бросила на него разгневанный короткий взгляд, потом встала, прошла через комнату и подняла трубку на втором звонке. Дортмундер жадно глотнул еще пива. Мэй сказала в трубку, «Подождите», повернулась и произнесла «Это тебя».

Дортмундер расслабил плечи, чтобы еще больше удобно устроиться в своем кресле. Он не был в настроении разговаривать с кем-либо по телефону. Он спросил, «Кто это?»

 «Д. Рэдклайф Стонвилер».

«О», сказал Дортмундер. Он не дал Стонвилеру свой номер телефона или его точный адрес дома.

«Даже так», произнес он, поднялся на ноги и пошел, взял трубку и сказал в нее,

«Стонвилер?»

 Но женский голос с английским акцентом кратко ответил, «Дождитесь мистера Стонвилера». И раздался щелчок.

Дортмундер произнес в трубку, «Алло?» Не дождавшись ответа, он сердито спросил у Мэй, «Кто это был?»

 Мэй шутливо прошептала, «Его сек-ре-тарь».

«А-а-а…» вздохнул Дортмундер, и телефон поздоровался с ним глубоким уверенным голосом Стонвилера.

«Да-а», ответил Дортмундер. «Привет».

«Я только что разговаривал с мистером Чонси», сказал Стонвилер весело, но с натиском.

«Он сказал, что вы еще не звонил ему».

«Я думал об этом», возразил Дортмундер.

Стонвилер произнес, «Мистер Дортмундер, почему бы вам прямо сейчас не встретиться в доме мистера Чонси для разговора?»

 Это на улице Восточной 63, вы могли бы быть там уже в течение получаса».

Дортмундер вздохнул. «Я думаю, что так и сделаю. Точно».

«Этот адрес есть на визитке».

«Да, я видел его».

«До свидания, мистер Дортмундер».

«Да-а, до свидания», попрощался Дортмундер и повесил трубку. Он повернулся к Мэй, которая вернулась в свое кресло и смотрела на него сквозь сигаретный дым глазами полными тревоги. «Он не угрожал мне», успокоил Дортмундер.

Mэй не унималась. «Я не понимаю».

«Он мог бы сказать, «Я держу тебя на крючке, я могу вернуть тебя обратно в тюрьму». Он даже мог сказать, «Я все обдумал и хочу забрать свои слова обратно». Есть много вещей, которые он мог бы сказать, но не произнес ни одной из них»

 Мэй продолжала нахмурившись. «Итак?»

 «Он не угрожал мне», повторился Дортмундер, «однако это было намного опаснее, чем, если бы он грозил мне».

«Что он хотел?»

 «Я предполагаю, что встречи с Чонси в его доме через полчаса».

«Будет лучше, если ты пойдешь».

«Не нравится мне все это, Мэй».

«Тем не менее, тебе лучше пойти».

Дортмундер вздохнул. «Да, я знаю». И он присел, чтобы натянуть ботинки обратно.

Мэй смотрела на него задумчиво, погрузившись в свои мысли, и когда он встал, чтобы уйти, она сказала, «Один вопрос».

«Какой?»

 «То движение через дверь спиной назад, если несешь вещи в обеих руках. Это правда, люди действительно делают так».

«Конечно», согласился Дортмундер. «Именно так я и вышел».

«Тогда как ты мог столкнуться лицом к лицу с полицейским?»

 «Это был другой вид двери», объяснил Дортмундер. «Она была без пружины. Я просто открыл ее, поднял ТВ и вышел».

Мэй еще более сдвинула брови. «И это все?»

 «Они не спросили о двери», заметил Дортмундер. «Они могли бы, если бы мы напрямую говорили об этом. Однако сработала правильная тактика Стонвилера. Он заставил всех сконцентрироваться на заднице копа».

Мэй задумчиво кивнула. «Будь лучше осторожен с этими людьми», предостерегла она.

«Я думаю также», согласился с ней Дортмундер.

 

Глава 3

Сырым ноябрьским днем, когда Дортмундер прошел мимо дома в третий раз, открылась парадная дверь, из которой выглянул мужчина с длинными желтыми волосами и окликнул

 – Мистер Дортмундер?

Дортмундер убавил шаг, но не остановился. Он быстро посмотрел через улицу, как будто не видел и не слышал, что сказал этот человек, но почти сразу же после этого остановился и оглянулся.

Дом находился по одной стороне с другими четырехэтажками из коричневого камня на тихой улочке Парка Авеню; дорогой дом в дорогом районе. Здание было довольно большое с десятком поразительно широких бетонных ступенек, ведущих к парадному входу на втором уровне. Цветы, плющ и несколько небольших вечнозеленых кустов в бетонных корзинах размещались по правой стороне лестницы.

Дортмундеру понадобилось двадцать минут на метро, чтобы добраться сюда. И он провел последнюю четверть часа, осматривая дом и обдумывая все моменты. Коттедж выглядел анонимно, помимо очевидных признаков того, что его жители должны иметь деньги. И неважно как долго Дортмундер вглядывался в дом, он все же не мог понять, почему кто–либо живущий там так напрягается, чтобы снять его с крючка тяжкого уголовного преступления, а затем пригласить его для беседы. Он прошелся первый раз по кварталу, чтобы выяснить положение вещей, второй раз – надеясь увидеть задний двор дома, но его не было и третий – он просто прогуливался, чтобы лучше думалось.

А теперь какой-то высокий желтоволосый парень в темно-синем полосатом костюме, белой рубашке и синем галстуке с рисунком стоит, ухмыляясь, и зовет его по имени.

Дортмундер не торопился. Продолжая стоять там, где и прежде, на тротуаре, он изучал парня также внимательно, как и прежде дом. То, что он увидел, не выглядело обнадеживающе. Парню было лет под сорок, сильно загорелый, очень подтянутый и все в нем говорило об обладании большим состоянием; его одежда банкира, его самоуверенная улыбка, особняк в котором он жил. Абсолютно все, за исключение желтых волос длиной до плеч, ниспадающих волнами вокруг его лица некрасиво и небрежно, но очень по–мужски.

Как рыцарь в крестовом походе. Нет, еще лучше, как один из тех викингов налетчиков, которые вели разгульный образ жизни на английском побережье. Викинг-варвар, вот кем он был, плюс ко всему, он мог купить за деньги весь цивилизованный мир.

Он также был готов позволить Дортмундеру рассматривать его вечно. Он стоял, ухмыляясь, изучая Дортмундера в свою очередь, пока последний не произнес

 – Это вы Чонси?

 – Арнольд Чонси – согласился он. Сделав шаг в сторону, он указал на открытую дверь.

 – Может быть, войдете?

Дортмундер пожал плечами, согласно кивнул и начал подниматься по ступеням в дом.

Широкий покрытый ковром коридор виднелся в открытой двери, через которую можно было увидеть изысканные, ручной работы деревянные стулья в комнате с глянцевым полом и высокими окнами. По левой стороне холла находилась лестница с красной дорожкой и перилами из темного дерева ведущая наверх. Белый рассеянный свет, возможно от лампы вверху, освещал все ступеньки. Справа от прихожей виднелись раздвижные двери из темного дерева, одна возле другой, но закрыты. Несколько больших картин в тяжелой оправе висели на бледных стенах над изящными небольшими столиками. Тишина царила во всем доме.

Чонси последовал за Дортмундером внутрь, захлопнул за собой дверь и указал на лестницу, произнеся, «Поднимемся в гостиную». Он имел один из тех странных акцентов, услышав который, американцы думают, что он является англичанином, а англичане уверены, что этот человек из Америки. Дортмундеру показалось, что в голосе мужчины он учуял обман.

Они поднялись в гостиную, которая выглядела как обычная комната, но без телевизора, где Чонси предложил Дортмундеру присесть в удобное покрытое бархатом кресло, спросил, что бы он хотел выпить.

 – Бурбон – ответил Дортмундер.

 – Со льдом.

 – Хорошо – согласился Чонси.

 – Я, пожалуй, выпью с вами.

Бар, укомплектованный небольшим холодильником, находился в дальней стене под широкими и заполненными книгами полками. Пока Чонси наливал, Дортмундер осмотрел оставшуюся часть дома: персидский ковер, столы и стулья под старину, большие декоративные лампы и картины на стенах. Их было несколько, в основном небольшого размера, за исключением одной огромной, шириной в три фута и возможно повешенной слишком низко. На ней была изображены сцена из средневековья. Тощий мужчина с выступающим животом, одетый в разноцветную одежду шута и шапку с колокольчиками, танцевал вдоль дороги, играя на небольшой флейте. Дорога вела в правую сторону, в темноту. За шутом следовала целая толпа людей, все с напряженными лицами и широко открытыми глазами. Они, по-видимому, должны были изображать разнообразие человеческих типов: толстый монах, высокий рыцарь в доспехах, низкая толстая женщина с корзиной и другие.

Чонси поднес напиток Дортмундеру, спросив:

 – Вам нравится та картина?

Дортмундеру не понравилась ни одна из них, он вообще не любил живопись.

 – Конечно – подтвердил он.

 – Это Винбис – произнес Чонси. Он стоял рядом с Дортмундером, задумчиво улыбаясь живописи, пересматривая ее позицию на стене или вообще свое отношение к ней или даже право собственности на нее.

 – Вы слышали о Винбис?

 – Нет – Бурбон был восхитителен, очень хорошей марки. Дортмундер не узнал форму бутылки, когда Чонси наливал.

 – Молодой фламандский мастер – сказал Чонси.

 – Современник Брейгеля, возможно последователь, но никто точно не знает. Это – Глупость ведет людей к гибели – Чонси потягивал виски и усмехался, кивая на картину.

 – Конечно тоже женщина.

 – Конечно – подтвердил Дортмундер.

 – Картина была оценена в четыреста тысяч долларов – произнес Чонси – это так, как человек говорит, что погода была хорошей или то, что он купил пару зимних шин.

Дортмундер посмотрел на профиль Чонси – загорелое лицо, острый нос, длинные желтые волосы – и тогда он снова хмуро посмотрел на картину. Четыреста тысяч долларов? За картину, чтобы прикрыть пятно от воды на стене? Жизнь состояла из таких вещей.

Дортмундер знал, что он никогда не поймет их, и большинство из этих вещей делают людей чокнутыми.

 – Я хочу, чтобы вы украли ее – сказал Чонси.

Дортмундер снова посмотрел вверх.

 – О, да?

Чонси засмеялся и отошел, чтобы присесть в другое кресло. Он поставил свой бокал на круглый столик по правую руку от него. «Я не думаю», произнес он,

 – Стонвилер рассказал вам о чём я его просил.

 – Нет, он не сделал этого.

 – Хорошо; он не должен был.

Чонси снова взглянул на картину о Глупости, потом сказал,

 – Три месяца назад я сказал ему, что мне нужен мошенник. Его глаза искрились. Лицо Дортмундера мрачнело.

 – Я надеюсь, вы не возражаете против этого термина.

Дортмундер пожал плечами.

 – Это относится ко многим людям.

Чонси улыбнулся.

 – Конечно, но я хотел специфического вида мошенника. Профессиональный вор, не молодой, успешный в своей сфере деятельности, но и не богатый, который провел в тюрьме, по крайней мере, один срок и никогда не был осужден за что-либо другое кроме воровства, не за хулиганство, убийство, поджог, похищение людей. Только кража.

Потребовалось три месяца, чтобы найти нужного мне человека. Судя по всему, это вы.

Чонси остановился, возможно, чтобы добавить ситуации драматичности, налил еще бурбона и посмотрел через край бокала на Дортмундера.

Дортмундер также пил виски, наблюдая за Чонси поверх стакана. Некоторое время они изучали друг друга поверх бокалов. У Дортмундера начало двоиться в глазах и Чонси поставил свой стакан на столик. Дортмундер же опустил бокал на свое колено и Чонси, пожав смущенно плечами, произнес,

 – Мне нужны деньги

Дортмундер спросил,

 – Кто владелец картины?

Это удивило Чонси

– Я, конечно.

 – Это законно? Вы хотите, чтобы я украл ее?

 – Позвольте мне объяснить. Я владею довольно хорошей коллекцией произведений искусства, в основном 15 и 16 века, которые находятся здесь и в других местах. Все, конечно, полностью застрахованы.

 – А-а-а – только и сказал Дортмундер.

Улыбка Чонси потеряла теперь оттенок смущения.

 – Вы уже понимаете мою задумку – произнес он.

С тех пор, как я искренне полюбил живопись, мне лучше не демонстрировать свое имущество на публике. Когда я решусь на кражу своей же картины во время финансовых трудностей, то смогу получить возмещение от страховой компании. Повесив картину в каком-нибудь укромном месте, я смогу наслаждаться одновременно и живописью, и деньгами».

«Вам не нужен вор», возразил Дортмундер. «Спрячьте ее подальше в чулан и скажите, что грабитель украл ее».

«Да, конечно», согласился Чонси. «Но есть проблемы».

Снова тень смущения появилась в его улыбке, но на этот раз Дортмундер увидел в ней и самодовольство, потакание своим слабостям. Чонси походил на мальчика, который только что был пойман во время рисования непристойной картинки в школьном туалете; он смущен, но одновременно доволен своей ловкостью и талантом.

Дортмундер спросил, «Какие проблемы?»

 «Я очень экстравагантен. Я не буду рассказывать свою биографию, но я унаследовал деньги и боюсь, что так и не научился быть хорошим управляющим. Мои счетоводы, как правило, очень злятся на меня».

У Дортмундера не было даже одного бухгалтера. «Это правда», подтвердил он.

«Дело в том», признался Чонси, «Я уже сделал это дважды».

«Сделали? Сфабриковали кражу?»

 «Два раза», сказал Чонси. «В последний раз страховая компания начала подозревать что–то, но они так и не довели дело до конца. Однако, если я сделаю это и в третий раз, то я уверен, что они поставят на мне крест».

«Они могут», согласился Дортмундер.

«Я полагаю», предположил Чонси, «они будут делать все возможное, чтобы доказать фальсификацию кражи».

«Они могут».

«Поэтому это должна быть настоящая кража», сказал Чонси. «Профессиональные воры в действительности должны вломиться в дом и украсть картину».

«Когда вы будете вне дома».

«Боже мой, нет». Чонси покачал головой, а затем рассмеялся, сказав, «Это худшее, что я могу сделать».

Дортмундер пил бурбон. «Какова ваша идея?»

 «Я устрою званый ужин в этом доме. Со мной будут две пары в комнатах на верхнем этаже. Это очень богатые люди. В их комнатах останется много драгоценных вещей, пока они будут ужинать внизу. Поскольку мои гости и другие приглашенные очень состоятельные люди, а большинство женщин любят носить ювелирные изделия и так далее, я буду должен нанять частных охранников. И во время ужина, когда я буду находиться с гостями и охранниками, воры проникнут в дом через крышу, обыщут спальни гостей, мои собственные апартаменты (тщательно, пожалуйста) выкрадут Винбиса из этой комнаты и выйдут сухими из воды».

«С частными охранниками в доме», заметил Дортмундер.

«Чье внимание будет направлено на приглашенных и ювелирные изделия моих гостей внизу». Чонси пожал плечами, улыбнулся непринужденно и самоуверенно. «Ни одна страховая компания в мире не сможет заподозрить поддельное ограбление в данных обстоятельствах».

«Будут ли ваши гости замешаны в этом?»

 «Конечно, нет. Охрана также».

«Что мы сделаем с вещами?»

 «Оставите себе, вернув мои, естественно. И отдав мне обратно картину».

«Вы имеете в виду продать вам картину», сказал Дортмундер.

Чонси кивнул, его самодовольная улыбка передалась теперь и Дортмундеру; Чонси подумал, что они оба ужасно остроумны и сообразительны. «Конечно», согласился он.

«Вы захотите свой собственный процент прибыли от сделки».

«Все верно».

«Вы оставите себе все, что найдете в спальных комнатах гостей, безусловно», предложил Чонси.

«Те вещи не имеют значения».

«Вы совершенно правы. Очень хорошо; Я скажу вам страховую стоимость, и поверьте мне, я буду предельно точным. Газеты разнесут историю кражи и, безусловно, предложат свой вариант оценки стоимости».

«Четыреста тысяч», сказал Дортмундер.

«Я дам вам двадцать пять процентов».

«Сто тысяч».

«Да».

«Когда?»

 «Когда я получу деньги от страховой компании, конечно. Если бы я имел сто тысяч долларов, я не нуждался бы в подобной операции».

Дортмундер сказал: «Тогда вы получите свою картину, когда заплатили нам».

Чонси посмотрел удивленно. «Но, мой дорогой мистер Дортмундер, я добропорядочный гражданин, очень хорошо зарекомендовал себя, я владею этим домом и другим имуществом, я не собираюсь просто исчезнуть. Вы можете доверять мне, что касается денег».

Дортмундер ответил, «Вы ограбили страховую компанию. Вы приглашаете ваших собственных друзей в ваш дом, чтобы я мог украсть их добро. Я не доверил бы вам даже бутерброд с ветчиной перед телефонной будкой на пять минут».

Чонси разразился громким смехом, по-видимому, неподдельным. «О, мой Бог», сказал он, «Стонвилер сделал самого себя! Г-н Дортмундер, мы можем делать бизнес, вы и я, мы понимаем друг друга очень хорошо».

«Возможно», согласился Дортмундер.

Чонси закончил смеяться и вдруг стал серьезным, указав сурово пальцем на Дортмундера, спросил, «Сможете ли вы так долго хранить картину? Чтобы не повредить ее и уберечь от иной кражи?»

 «Как долго?»

 «Основываясь на моем предыдущем опыте, это занимает в страховой компании около шести месяцев, чтобы закончить свое расследование и обработать претензии».

«Шесть месяцев? Хорошо. Я буду держать живопись полгода, после вы дадите мне сто тысяч, и я верну вам картину». Дортмундер повернулся, чтобы посмотреть на произведение искусства еще раз, визуально представляя ее над диваном в гостиной Мэй.

Конечно, почему нет? Она будет хорошо смотреться там.

«Я подумаю об этом», сказал Чонси. «А теперь приглашаю к столу. Мы партнеры?»

 Дортмундер сказал: «Вы хотите полностью законную кражу. Это означает отсутствие помощи извне, ни дверей, оставленных открытыми, ничего подобного».

«Абсолютно нет», подтвердил Чонси. «Я могу оказать некоторую помощь раньше времени, позволив посмотреть дом внутри, не так ли? Я могу показать вам, где находятся провода охранной сигнализации и тому подобное».

«Охранная сигнализация?»

 «О, да. Все двери и окна, подключены к системе сигнализации. Уотсон Секьюрити Сервис.

Если дверь или окно открыты, или провод перерезан, это приводит в действие сигнал тревоги в офисах Уотсон на 46-й улице. Они звонят в полицию, а также отправляют свою собственную машину».

«Это замечательно», сказал Дортмундер.

«Конечно, вы знаете, как обойти сигнализацию», спросил Чонси.

«Для того чтобы вломиться в частный дом? Если бы я был страховой компанией, то почуял бы неладное».

«Нет, я не думаю, что вы смогли бы», возразил Чонси рассудительно, как будто хотел присмотреться такому варианту с некоторой дистанцией. «У меня будет несколько известных богатых людей здесь, вы знаете. Принцесса, богатая наследница, нефтяной шейх и так далее. В светской хронике упомянут вечеринку и ужин, прежде чем они произойдут. Этого предостаточно, чтобы привлечь внимание предприимчивой команды грабителей».

«Если это действительно появится в статье», сказал Дортмундер, «то все в порядке».

«Я гарантирую. Возможно только «Сизи Сайз» в Дейли Ньюз, но государственные печатают все».

Дортмундер откинулся, покачивая остатки бурбона в своем стакане, и обдумывая все. В некотором смысле это была сумасшедшая сделка, воровство ценных вещей, а затем их возврат, но по-другому, это был простой прямой B&П с посторонней помощью; исключая то, что в этом случае помощь не была в виде недовольной горничной или голодного водопроводчика, это был знак. Сигнализация не будет большой проблемой, Чонси укажет, где бегут провода, и если охранники на самом деле останутся внизу у них не будет проблем. И сто тысяч долларов, плюс все ювелирные изделия или иные ценные вещи из гостевых спален могут достаться им очень просто. Дортмундер жил на зарплату Мэй, которая работала кассиром в супермаркете Safeway, так долго, что он почти не стыдился этого; пришло время, чтобы принести собственные деньги в дом.

А та картина действительно будет выглядеть хорошо в гостиной в течение следующих шести месяцев.

Чонси сказал, «Ну, что вы думаете? Можем ли мы работать вместе?»

 «Может быть», сказал Дортмундер. «Я должен сначала осмотреть дом, и я пойму с каким типом подельников я смогу работать».

«Подельники?»

 «Люди, которые работают со мной. Это не работа для одного человека».

«Нет, конечно, нет. Вы когда-нибудь раньше крали картины?»

 «Не такую большую как эта».

«Тогда мне придется показать вам, как это делается» сказал Чонси. «Это тонкая операция, правда, если вы не хотите повредить картину во время транспортировки».

«Мы просто аккуратно унесем ее», сказал Дортмундер.

«Естественно вы не будете делать это», сказал ему Чонси. «Вы должны выполнить профессиональную работу. Вы вырежете картину из рамы».

«Разве мы не берем раму?»

 «Безусловно, нет. Искусный вор с помощью лезвия бритвы вынимает картину из рамы, осторожно скручивает и помещает в тубу, будучи уверенным, что картина не треснула и не порвалась и завершает свою работу чем-то, что может быстро увезти и спрятать».

«Итак, рама остается здесь». Дортмундер снова посмотрел на картину, если бы у Вулворта была эта большая рама. Или может быть он мог просто прикнопил ее к стене.

«Я все вам покажу», произнес Чонси. «Или вы хотите в первую очередь посмотреть оставшуюся часть дома?» «И могу ли я налить вам еще?»

 Дортмундер посмотрел на стакан. Ничего, кроме пары янтарных капель на дне. «Да», сказал он.

В то время как Чонси доливал виски, Дортмундер подошел к картине, чтобы присмотреться к ней вблизи, увидеть все бугорки и прожилки. Это может быть немного проблематично, чтобы унести ее с собой.

Чонси принес новую порцию напитка, и встал рядом с ним, одновременно улыбаясь живописи, наконец, произнес: «Она хороша, не так ли?» Его голос прозвучал по-отцовски любяще.

Дортмундер посмотрел на картину целиком, просто на ее краску. «Да, все в порядке», заверил он и повернулся, нахмурившись, к Чонси. «Ты должен мне доверять, верно?»

 Приподняв бровь и улыбаясь уголком рта, Чонси с насмешкой спросил, «В каком смысле?»

 «В том, что я не просто уйду, не вернув ее обратно».

Чонси широко улыбнулся, кивая. «Неплохие размышления, но есть две вещи, которые меня успокаивают. Первая, с картиной, настолько известной и ценной, как эта, вы вряд ли отыщите любого иного покупателя, который предложит за нее больше чем мои двадцать пять процентов. И другая, перечень необходимых условий, которые я дал нашему общему другу Стонвилеру».

«Какие именно?»

 «По сути, я попросил Стонвилера найти мне двух людей», сказал Чонси. «Первым, который подвернулся, были вы – профессиональный вор без признаков жестокости. Вы ведь не опасный человек, г-н Дортмундер».

Никому не понравиться, если его назовут опасным. «Хм», только и смог Дортмундер.

«Другой человек, которого я попросил найти», Чонси продолжил, «был профессиональный киллер». Его улыбка была очень яркой, очень уверенной в себе. «Это было изумительно», восхитился он. «Та часть заняла меньше всего времени».

 

Глава 4

Когда Дортмундер вошел в O.Д. Бар и Гриль на Амстердам-авеню в одиннадцатом часу ночи, трое постоянных клиентов жарко спорили с Роллом, барменом, о частной и государственной форме образования. «Я говорю тебе, что в частных школах что-то не так», сказал один из завсегдатаев. «Вы кладете ребенка туда, словно в теплицу, вы понимаете, о чем это я? Так малыш не научиться разбираться в людях, не будет подготовлен к реальной жизни».

Другой из них спросил, «Реальная жизнь? Ты хочешь знать реальную жизнь? Вы оставляете своих детей в государственной школе, а там они дерутся, насилуют друг друга и занимаются другим дерьмом. Ты называешь это реальной жизнью?» «Конечно», возразил первый. «Только встретив на своем пути таких детишек, они смогут узнать правдивую жизнь».

Второй от возмущения и удивления даже привстал. «Ты считаешь, что сможешь отпустить своего ребенка в школу, где множество негров, евреев и макаронников с испашками?»

 «Минуточку там, пожалуйста», вмешался третий. «Так уж случилось, что я ирландского происхождения, и я думаю, что ты просто обязан извиниться передо мной».

Два других уставились на него в замешательстве. Обиженный прорычал, «А-а?»

 «Или, может быть, ты хочешь хук в левый глаз», спросил Ирландец.

«О, только не здесь», попросил бармен Ролло, и предложил продолжить дебаты вне бара.

Затем поприветствовал Дортмундера, «Как твои дела?»

 «Просто супер», ответил он.

«Двойное виски», угадал Ролло и налил щедрую порцию из бутылки с надписью

«Amsterdam Liquor Store Bourbon» – «Наш собственный бурбон». Толкнув его к Дортмундеру, он сказал «Расплатишься, когда будешь выходить».

«Верно. Есть здесь кто-нибудь?»

 «Водка-красное вино». Ролло кивнул головой в сторону и произнес, «Он вышел».

«Отлично», сказал Дортмундер. «Будет больше двух. Шерри – ты пока еще его не видел».

«Маленький тощий парень? Профессор?»

 «Да. Это первый и еще будет бочковое пиво-соль».

Ролло скривился. «Он плох для бизнеса, тот первый».

«Он не любит много пить «, пояснил Дортмундер. «Он водитель».

«Я сторонник того, чтобы свежее пиво-соль возил меня на общественном транспорте», пошутил Ролло. «Отправлю их обратно, если они покажутся здесь».

«Спасибо», поблагодарил Дортмундер. Подняв стакан с бурбоном, он прошел мимо спорящих, которые перешли от образования к теме религии, а страсти потихоньку накалялись и плавно могли перейти к потасовке. Он направлялся в комнату позади бара.

Дортмундер прошел мимо двух дверей, на которых была изображены фигуры собаки (Пойнтер и Сеттер), мимо телефонной будки (которая воняла так, как будто ее пометил какой-то пойнтер). Он прошел через зеленую дверь и вошел в небольшую квадратную комнату, заставленную до потолка ящиками с пивом и ликером. В середине комнаты, где виднелось небольшое свободное место, на бетонном полу стоял старый потрепанный стол, накрытый красной шерстяной скатертью, и полдюжины кресел. Над столом висела голая лампочка с круглый тонким рефлектором – единственный источник света в этом помещении. Сидящий за столом выглядел как получеловек полумонстр. Его огромная волосатая рука сжимала тонкий стакан с чем-то похожим на шерри-соду.

Дортмундер закрыв за собой дверь и кивнув этому чудовищу, спросив, «Что скажешь, Тини?»

 «Привет, Дортмундер». Голос Тини был похож на голос лягушки в металлической бочке, но менее благозвучен. «Давно не виделись».

Дортмундер уселся напротив него, «Неплохо выглядишь, Тини», что было явной ложью.

Тини неуклюже сидел на стуле, его большим мясистым плечам было довольно тесно в дешевом коричневом костюме. Выступающая лобная кость нависала над его глазами. Он напоминал что-то, чем обычно пугают маленьких детей, которые не торопятся идти в постель.

Но Тини внезапно согласился с Дортмундером, что он выглядит хорошо, поскольку он кивнул задумчиво и рассудительно, после сказал, «А ты с той стороны выглядишь как дерьмо. Ты лучше смотришься в тюряге».

«Дела идут медленно», согласился Дортмундер. «Как долго ты на свободе?»

 «Десять дней». Тини смял полной горстью свой собственный лацкан костюма, произнеся с отвращением, «Я до сих пор в штатской одежде».

«Я думаю, у меня был для тебя один неплохой костюмчик. Подождем других и выйдем».

Тини приподнял свои плечи – стрелка сейсмографа задрожала над Северным Хемпширом – и прорычал, «У меня ничего нет кроме времени». И он опрокинул в себя около трети красной жидкости в своем стакане.

«Каково положение дел внутри?» спросил Дортмундер.

«По-прежнему. Ты помнишь Бейдлимена?»

 «Да-а?»

 Тини выбухнул громким смехом. «Упал в цистерну со щелочью».

«Да? Было больно?»

 «Его левый палец вышел оттуда вполне приличным».

«Даа», вспомнил Дортмундер, «Бейдлимен имел много врагов внутри».

«Н-да… Я был одним из них».

После этого повисла некоторая пауза, поскольку двое мужчин размышляли каждый о своем. Дортмундер потягивал свой напиток, который даже отдаленно не напоминал тот нектар под названием бурбон, что дал ему Чонси ранее. Возможно, найдется одна или две бутылки в вещах на верхнем этаже в ночь ограбления; не напиваться на рабочем месте, а чтобы отметить праздник позже.

В то время как Дортмундер пробовал одни вид бурбона и мечтал о другом, открылась дверь, и вошел приземистый парень с честным лицом и небрежно зачесанными рыжими волосами, неся стакан пива в одной руке и солонку в другой. «Эй, Дортмундер», окликнул он. «Разве я опоздал?»

 «Нет, ты как раз вовремя», сказал Дортмундер. «Тини Балчер, это…»

 Вошедший сказал, «Я поехал другой дорогой и не был уверен, куда она приведет».

«Ты сделал правильный выбор», заверил его Дортмундер. «Тини, это Стен Марч. Он будет нашим…»

 – Ты видишь, – сказал Стен Марч, поставив свой стакан на стол и пододвинув кресло, – с закрытием Вест – Сайд – Хайвей все изменилось, все прежние дороги и магистрали.

Тини спросил у него:

 – Ты водитель?

 – Самый лучший, – как ни в чем не бывало, гордо произнес Марч.

 – Мой последний водитель и привез меня в тюрягу, – буркнул Тини. Он выбрал объездную дорогу, чтобы обогнуть дорожное заграждение, но повернул не туда. В итоге мы очутились прямо перед блокпостом, а он думал, что тот остался позади. Мы попали прямехонько в район поисков.

Марч смотрел дружелюбно:

 – Это жестоко, – посочувствовал он.

 – Имя парня Саймонд. Ты знаешь его?

 – Я не верю в такое, – сказал Марч.

 – Он похож немного на тебя, – заметил Тини.

 – Это правда?

 – Прежде чем мы вышли из машины, когда полицейские окружили нас, я сломал ему шею.

И мы все сказали, что это был просто несчастный случай из-за резкого торможения.

Снова наступила небольшое молчание. Стен Марч задумчиво потягивал свое пиво.

Дортмундер сделал большой глоток бурбона. Тини Балчер проглотил остатки водка–красное вино. Затем Марч кивнул головой, медленно, как будто приходя к какому-то умозаключению:

 – Травма, – прокомментировал он, – да, травма позвоночника. Он мог быть милым мужчиной.

 – Итак, могу я… – начал Тини, но дверь снова открылась, на этот раз, чтобы впустить короткого и тощего человека в очках и шерстяном костюме, несущего круглый барный поднос с бутылкой виски Amsterdam Liquor Store, со стаканом напитка, чем-то напоминающим шерри соду, но это было не оно и одним небольшим стаканчиком шерри.

 – Привет, – сказал худощавый мужчина. – Бармен попросил меня принести все это.

 – Эй, Роджер! – окликнул его Стен Марч. – Где ты пропадал?

 – О… – воскликнул мужчина нечетко, – просто вокруг. Здесь и там, – он поставил поднос на стол и присел. Тини потянулся за новой порцией своей водка-красное вино.

Дортмундер произнес:

 – Тини Балчер, это Роджер Чефуик.

Тини кивнул поверх своего скана, а Роджер спросил:

 – Как дела?

Дортмундер объяснил для Тини:

 – Роджер – это наш профи по замкам и сигнализациям.

 – Наш лучший профи по замкам и сигнализациям! – добавил Стен Марч.

Роджер Чефуик выглядел польщенным и смущенным одновременно.

 – Я делаю все от меня зависящее, – сказал он и деликатно поднял свое шерри с подноса.

Тини глотнул немного красной жидкости и заявил:

 – Я – мастер успешного взлома. Отличный мастер.

 – Я уверен, что ты в этом хорош, – заверил Чефуик уважительно.

Затем он указал на стакан с красным веществом и спросил:

 – Это действительно водка и красное вино?

 – Точно, – заверил Тини, – почему бы и нет? Вино дает водке немного вкуса, а она ему немного энергии.

 – Ах, – вздохнул Чефуик и потянул шерри.

Марч произнес:

 – Роджер, кто-то мне сказал, что ты был в тюрьме в Мехико.

Шефвик выглядел и смущенным, и раздраженным одновременно после произнесенной фразы.

 – О-о, хорошо. Это было просто недоразумение.

 – Я слышал, – не унимался Марч, – ты пытался угнать поезд на Кубу.

Шефвик поставил свой стакан на скатерть стола с некоторым усилием.

 – На самом деле не понимаю, – сказал он, – почему так далеко и быстро распространяются эти дурацкие слухи.

 – Итак, – продолжил Марч, – что же произошло?

 – Практически ничего, – ответил Чефуик. – Ты знаешь, я фанат макетов поездов.

 – Конечно. Я видел один в твоем подвале.

 – Поэтому… – продолжил Чефуик. – Моуд и я были на отдыхе в Мексике. В Вера-Крус я нашел вагоны, ранее используемые в метро Нью-Йорка, которые ожидали отправки на Кубу, и я, на самом деле, только хотел зайти внутрь одного и немного посмотреть, – На лице его можно было увидеть сильное волнение, – а затем все пошло кувырком. Я был испуган, когда машина начала двигаться, а позже она и вовсе вышла из-под контроля и первая вещь, которую я осознал… я нахожусь на главной линии Гвадалахары. Но самым трудным было оставаться впереди экспресса на 2.30. Однако, Куба слишком далеко, чтобы угнать туда поезд, поэтому мексиканская полиция сначала обвинила меня в краже машины с Кубы. Тем не менее, с помощью Моуда мы все уладили за день или два, которые, – заключил Чефуик раздраженно, – как я думал, не станут поводом для слухов и нелепых сплетен.

Тини Балчер резко сказал:

 – Как-то я грабил банк с одним мужиком, который думал, что он большой шутник. Один раз дал мне специальный стакан с подвохом, взорвал как-то мою сигару.

Дортмундер и Марч взглянули на Тини настороженно. Дортмундер спросил:

 – И что случилось?

 – После того, как мы очистили сейф, – произнес Тини, – я толкнул его и закрыл дверь хранилища. Он думал, что был настолько хорош, что сможет выбраться самостоятельно.

Дортмундер спросил:

 – Он сделал это?

 – Банковский работник выпустил его в понедельник утром. Я слышал, что он до сих пор на севере штата.

 – Это было не очень смешно, – закончил Тини и обернулся к Дортмундеру. – Все собрались, правильно?

 – Верно, – ответил Дортмундер.

Он откашлялся, отпил еще немного виски и сказал:

 – Я хочу предложить вам простой «взлом и проникновение». Никаких неожиданных выскоков, никаких вертолетов, никакой синхронизации ваших наручных часов просто войти через окно на верхнем этаже, взять все, что можно взять по пути к нашей главной цели – картине.

 – Дорогая картина? – спросил Тини.

 – Четыреста тысяч долларов.

 – У нас есть покупатель?

 – То, что мы получим… – начал Дортмундер и рассказал всю историю, закончив. – Так что единственная наша проблема – это сигнализация и частные охранники, но мы получили самую лучшую помощь и гарантированного покупателя.

 – И двадцать пять тысяч на человека, – добавил Стен Марч.

 – Кроме этого, – напомнил ему Дортмундер, – мы сможем забрать все вещи на верхних этажах.

 – Я не знаю, что такое ждать шесть месяцев. Я хочу свои деньги прямо сейчас.

 – Парню необходимо время, чтобы забрать их у страховой компании, – ответил Дортмундер. – Так он сказал мне и это вполне логично. Если бы он имел сто тысяч налички, стал бы он вытворять такие вещи?

Тини пожал своими огромными плечами.

 – Я думаю все oкей. Я смогу заработать на жизнь в это время. Всегда выручит взлом.

 – Верно, – поддержал Дортмундер и повернулся к Роджеру Чефуику. – А как насчет тебя?

 – Я видел Watson Security Services и их инсталляции, – произнес с некоторым презрением Шефвик. – Ее взломать – проще простого.

 – Так ты с нами?

 – С удовольствием.

 – Отлично, – сказал Дортмундер. Он посмотрел на своих подельников: эксцентричный гений взлома сигнализации, маниакальный водитель, мыслящий только о дороге, и зверь сорока морских саженей. Все это ему понравилось.

 – Хорошо, – повторил Дортмундер. – Я пока поработаю с хозяином и вернусь к вам.

 

Глава 5

Дортмундер сидел на диване, запрокину ноги на кофейный столик, с пивом в правой руке и бутербродом из белого хлеба и майонеза в левой. Его сонные глаза были более-менее сосредоточены на Ангелах с грязными лицами, который транслировали сегодня вечером на WNEW-TV, на пятом канале, когда раздался дверной звонок. Дортмундер медленно моргнул, но в остальном не пошевелился, и спустя минуту Мэй вошла в гостиную, оставляя за собой тонкую волнистую линию дыма от сигареты в уголку ее рта и вытирая мыльные руки об кухонное полотенце. Она встала между Дортмундером и телевизором – он снова моргнул так же медленно, как прежде – и она направилась в фойе, чтобы открыть дверь.

Громкий и довольно сердитый голос ворвался в фоновую музыку Ангелов с грязными лицами:

 – Где он?

Дортмундер воздохнул. Он наполнил свой рот хлебом с майонезом, сел немного прямее и стал ждать неизбежного. Из фойе послышалось, как Мэй говорила что-то успокаивающе, но было очевидно, что она не справляется с задачей.

 – Просто пусти меня к нему, – настаивал громкий раздраженный голос.

Послышались тяжелые шаги, и вошел коренастый остроносый парень.

 – Ты! – сказал он, указывая пальцем на Дортмундера.

Обеспокоенная Мэй проследовала за остроносым мужчиной в комнату и, пытаясь разрядить обстановку, произнесла:

 – Посмотри, кто пришел. Это Энди Келп.

Дортмундер проглотил булку с майонезом.

 – Я вижу его, – пробурчал он. – Он между мной и ТВ.

 – У тебя есть работа! – кричал Келп голосом полным возмущения.

Дортмундер отмахнулся от него бутербродом, словно прогоняя муху.

 – Не мог бы ты отойти немного? Я не вижу экран.

 – Я не отойду.

Келп скрестил руки на груди и припечатал своими ботинками коврик, расставив слегка ноги, чтобы подчеркнуть свою решимость. Дортмундер мог видеть теперь только около трети экрана, как раз между ног Келпа. Он сполз с дивана вниз, пытаясь увидеть больше, но его собственные ноги соскользнули с кофейного столика.

А Келп снова повторил:

 – У тебя есть работа, Дортмундер. Есть работа, но ты не сказал мне.

 – Верно, – произнес Дортмундер, потягивая пиво.

 – Я находил много дел, – сказал Келп обиженно. – А теперь ты получил одно и ты «кинул» меня?

Очнувшись от своей летаргии, Дортмундер сел прямо, пролив пиво на большой палец, сказал:

 – О да, это верно. Ты принес мне работу. Ребенка, который потом похитил нас.

 – Он никогда не делал это.

 – А касса, – продолжал Дортмундер, – и мы теряем ее в проклятом Атлантическом океане.

 – Мы взяли более двух тысяч штук из этой кассы, – подчеркнул Келп.

Дортмундер ответил взглядом полным отвращения.

 – Две тысячи штук, – повторил он. – Напомни мне, это были доллары или песо?

Келп резко изменил позицию. Перешел от враждебной позиции к примирению, развел руками и сказал:

 – Да ладно, Дортмундер. Это не справедливо.

 – А я и не пытаюсь быть справедливым. Я не судья. Я вор и я пытаюсь заработать себе на жизнь.

 – Дортмундер, не будь таким, – жалобно попросил Келп. – Мы такая потрясающая команда.

 – Если бы мы не были так хороши, то умерли бы от голоду, – заметил Дортмундер и посмотрел на сэндвич в своей левой руке. – Если бы не было Мэй, я бы умер с голоду, – и он откусил большой кусок бутерброда.

Келп отчаянно смотрел на то, как Дортмундер жевал.

– Дортмундер… – начала он, но потом просто развел руками и наконец, обратился к Мэй.

– Поговори с ним, Мэй. Разве я виноват, что касса упала в океан?

 – Да, – ответил Дортмундер.

Келпа затрясло:

 – Б-б-б-как?

 – Я не знаю, но это была твоя вина. И это была твоя ошибка, что мы вынуждены были красть один и тот же изумруд шесть раз. Твоя вина, что мы похитили ребенка-гения, который поднял выкуп за нас. Это была твоя вина.

Келп даже пошатнулся от такого числа и многообразия обвинений. С широко распростертыми руками, он качнул головой и, взывая к небесам, взмолился:

 – Я не могу поверить, что слышу такое в этой комнате.

 – Тогда иди в другую комнату.

Не получив никакой помощи от Бога, Келп снова обратился к Мэй:

 – Мэй, ты разве ничего не сделаешь?

Она не могла и она знала, что не сможет, но все же попыталась:

 – Джон, ты и Энди были вместе так долго…

Дортмундер бросил на нее взгляд и произнес:

 – Да-а. Мы только что вспоминали прошлое.

Затем он уставился в телевизор, где сейчас показывали рекламу, в которой балерина в пачке танцевала на верхушке огромной банки дезодоранта под музыку Prelude à l'après midi d'un faune.

 – Мне жаль, Энди, – покачала головой Мэй.

Келп вздохнул. Его манера поведения была теперь строгой и деловой. Он произнес:

 – Дортмундер, это конец?

Дортмундер не отрывался от балерины:

 – Да, – ответил он.

Келп собрал изорванное в клочья чувство собственного достоинства.

 – До свидания, Мэй, – попрощался он очень формально. – Мне жаль, что все закончилось так.

 – Мы еще увидимся, Энди, – ответила Мэй, грустно посмотрев.

 – Я так не думаю, Мэй. Спасибо за все. Прощай.

 – Пока, Энди.

Келп вышел, даже не взглянув на Дортмундера, и через несколько секунд они услышали, как хлопнула входная дверь. Мэй обернулась к Дортмундеру, и теперь ее взгляд выражал больше раздражения, чем грусти:

 – Ты был не прав, Джон.

На смену балеринам пришли ангелы с грязными лицами.

 – Я попытаюсь посмотреть этот фильм.

 – Ты не любишь фильмы, – возразила Мэй.

 – Я не люблю новые фильмы и фильмы в кинотеатрах. Мне нравятся старое кино по ТВ.

 – Тебе также нравиться Энди Келп.

 – Когда я был ребенком, – начала Дортмундер, – я любил корнишоны. Я ел по три банки корнишонов каждый день.

 – Энди Келп не был корнишоном.

Дортмундер не ответил, но он отвернулся от телевизора, чтобы посмотреть на Мэй.

Некоторое время они оба пристально разглядывали друг на друга, а потом он снова сконцентрировался на фильме.

Мэй присела на диван рядом с ним, пристально всматриваясь в его профиль.

 – Джон, – произнесла она, – тебе нужен Энди Келп и ты знаешь это.

Ее губы сжались.

 – Ты должен, – настаивала она.

 – Мне нужен Энди Келп, – размышлял Дортмундер, – как без десяти двенадцать север штата.

 – Подожди, Джон, – остановила она, положив руку на его запястье. – Это правда, что крупные дела, которыми ты занимался последние несколько лет, шли не так уж хорошо…

 – Келп нашел мне каждое из них.

 – В том то и дело. Он не предложил тебе именно это дело. Оно твое, ты нашел его сам.

Даже если он приносит несчастье своим собственным делам, а ты на самом деле не веришь в сглаз, даже больше чем я, но даже если…

Дортмундер сердито взглянул на нее:

 – Что ты имеешь в виду, я не верю в сглаз?

 – Ну, умные люди…

 – Я верю в проклятия, – перебил ее Дортмундер. – И в кроличью лапку. И что не следует ходить под лестницами. И в число «тринадцать». И…

 – Лапки, – произнесла Мэй

 – … в черную кошку, перебегающую дорогу… Что?

 – Лапки кролика, – продолжила Мэй. – Я думаю их несколько, а не одна.

 – Мне плевать даже если это локти. Я верю в это, какое бы оно не было. И даже если нет никакого сглаза, есть Келп и он навредил мне уже достаточно.

 – Возможно, это ты приносишь несчастья, – произнесла Мэй очень мягко.

Дортмундер бросил на нее взгляд полный обиды и изумления.

 – Возможно что?

 – В конце концов, – продолжила она, – это были дела Келпа и он принес их тебе, а ты не смог обвинить ни одного человека, когда все пошло не так, так что может, это ты приносишь несчастье этим делам.

На Дортмундера еще никто и никогда так подло не нападал.

 – Я не проклятие, – произнес он медленно и отчетливо, глядя на Мэй так, как будто никогда не видел прежде.

 – Я знаю это. Но это и не Энди. С другой стороны, это не ты вошел в его дело, а он пришел к тебе…

 – Нет.

Дортмундер сердито смотрел невидящим взглядом на экран.

 – Черт возьми, Джон, – ты будешь скучать по Энди, и ты знаешь это.

 – Тогда я застрелюсь.

 – Подумай об этом, – попросила она. – Подумай, что тебе не будет с кем посоветоваться.

Подумай, что не будет никого на работе, кто действительно понимает тебя.

Дортмундер помрачнел. Он опускался все ниже и ниже в своем кресле, глядя на кнопку регулировки звука, а не на экран. Его челюсть была настолько сильно сжата, что рот практически исчез с лица.

 – Поработай с ним. Так будет лучше для каждого из вас.

Молчание. Дортмундер, сдвинув брови, смотрел не мигая.

 – Работай с ним, Джон. – повторила Мэй. Ты и Энди, так как прежде. Джон?

Дортмундер пожал плечами, кашлянул и поменял свое положение, положив нога на ногу.

 – Я подумаю об этом, – пробормотал он.

 – Я знал, что ты передумаешь! – вскрикнул Келп из фойе.

Дортмундер вытянулся как струна. Он и Мэй уставились на Келпа, который выскочил перед ними как черт из табакерки. Он стоял с широкой улыбкой на лице. Дортмундер пробормотал:

 – Я думал, что ты ушел.

 – Я не мог. Только не с этим недопониманием между нами.

Он схватил стул, протянул к дивану и присел слева от Дортмундера и склонился в нетерпеливом ожидании:

– Каков план действий? – потом он откинулся назад и посмотрел обеспокоенно на экран.

– Нет, не теперь. Для начала ты должен досмотреть фильм.

Дортмундер хмуро, почти тоскливо:

 – Нет. Выключи. Я думаю, что он закончится плохо.

 

Глава 6

 – Линда, – пробормотал Арнольд Чонси, прижимаю девушку к себе.

 – Сара, – ответила она, укусив его больно за щеку, и встала с постели.

 – Сара?

Потирая щеку, Чонси пристально смотрел поверх разбросанных простыней и одеял на точеную голую спину девушки тянувшейся теперь за своими голубыми джинсами, которые лежали на Louis Quinze кресле.

«Удивительно как сильно Сара и Линда похожи…» – думал он – «по крайней мере, сзади. Но, с другой стороны, так много привлекательных женщин имеют фигуры в форме гитары».

 – Ты очень красива, – произнес он. Похоть была насыщена, поэтому это было только признанием очевидного.

 – Кем бы я ни была – я красива.

Она была действительно рассержена. Она неуклюже одевала свои стринги цвета лаванда, который ужасно не шел ей.

Чонси собирался сказать «не уходи», когда заметил, что часы на каминной полке показывали почти 10.30 вечера. Встреча с Дортмундером была назначена через полчаса.

Если бы не эта договоренность, он вполне мог бы бездельничать прямо сейчас. Его беспечность еще раз спасла его и все, что он сказал бедной Саре это:

 – Ты уже уходишь?

Она бросила обиженный взгляд через плечо – и он увидел, что ее нос был намного тоньше, чем у Линды. Тот же лоб, те же брови, те же плечи если уж на то пошло…

Женщины могут быть бесконечно разные, но вкус каждого мужчины ограничен.

 – Ты ублюдок, – не сдержалась она.

Чонси засмеялся, приняв сидячее положение между подушек.

 – Полагаю, что да, – согласился он.

С таким большим количеством Линд во всем мире, зачем успокаивать Сар? Он смотрел на ее одежду, на ее движения полные возмущения и унижения, когда она остановилась у зеркала, чтобы поправить прическу. Увидев ее недовольное лицо в зеркале с позолотой в стиле рококо, он вдруг осознал, насколько обычно она выглядит. Это изящное зеркало семнадцатого века, темноватую мерцающую поверхность которого обрамляли и поддерживали позолоченные венки роз и херувимы, должно отражать более царственные лица, более изящные брови, более величественные глаза. Но что она предложила ему?

Длинный ряд красавиц, лица для отражения в банальных зеркалах туалетных комнат на заправках, рядом с сушилкой для рук.

 – Я плохой человек, – сказал печально Чонси.

Тот час же она отвернулась от зеркала, неправильно истолковав его слова и произнесла:

 – Да, ты на самом деле такой, Арни, – в ее голосе уже чувствовалось, что она готова простить его.

 – Ах, уходи, Сара, – раздраженно ответил ей Чонси.

Он был зол на себя, потому что вел жизнь бесконечного мота, зол потому что она напомнила ему об этом, зол вообще, потому что она знала, что он не изменится.

Поднявшись с постели, он прошел мимо изумленной Сары, и провел следующие пять минут, успокаивая себя очень горячим душем. Это был его дядюшка Рэмси Лиэммойр, который охарактеризовал Арнольда Чонси еще много лет назад, когда Чонси был в школе – интернате для мальчиков в Массачусетс. «Богатые семьи начинаются с берущего, а заканчиваются на дающем» написал Рэмси в письме для матери Чонси. Арнольд нашел его в бумагах после кончины злобной старой женщины. «Нашим берущим был Дуглас Мак Дуглас Рэмси, который заработал наше состояние и обеспечил жизнь в достатке и уважении шести поколениям аристократов Рэмси, Мак Дугласам и Чонси. Наш дающий, кто растранжирил свое богатство еще до наступления двадцатилетнего возраста, когда стал самостоятельным, это твой сын Арнольд ».

Что стало, без сомнений, одной из причин, по которой старая леди окольцевала наследство Чонси (Супружество? С тех пор как оно перешло от его матери?) таким огромным числом колючих проволок. Три бухгалтера и два адвоката должны были дать согласие, прежде чем он мог снять себе на чай более чем пятнадцать процентов; преувеличение, конечно, но небольшое.

С другой стороны он был далеко не бедным человеком. Реальный доход Чонси, отличный от того, который он указал на странице 63 налоговой декларации, был на самом деле достаточно внушительным. Год, в котором он не зарабатывал триста тысяч долларов, был плохим годом. Доход был бы больше, если бы (согласно его внутреннему монологу) он не был таким транжирой. Он промотал свое наследство, как и предсказал его уже покойный дядюшка, всеми возможными способами доступными человеку. Он неудачно женился и заплатил слишком много за развод. Он спонсировал автогонки и даже сам участвовал в нескольких заездах, пока не осознал, что является простым смертным. Он содержал большой штат прислуги в домах и апартаментах в Нью-Йорке, Лондоне, Париже, Антибе и Каракасе. Его любовь к красивым вещам: мебель, картины, скульптуры, к изобразительному искусству в целом, привела его к бесчисленным покупкам, от которых он не был в состоянии отказаться. Таким образом, время от времени Чонси был вынужден прибегать к рискованным альтернативным методам, почерпнутым из книг, среди которых значилась и инсценировка страхового случая (как собственно и существующий план ограбления). Поджог, подкуп, шантаж, вербовка и просто кражи, а также иные методы много лет помогали держаться на плаву ему и его дорогим пристрастиям. Он, например, украл около сорока процентов авторского гонорара у группы Heavy Leather, рок банды, которую он продюсировал в конце шестидесятых, когда работа с рок-музыкантами была обычной вещью. Он не хотел воровать деньги тех невежественных уроженцев Глазго, но тогда ему казалось, что он нуждается в них более, чем они. Такова была его арифметика.

Но как сильно его мучала совесть тогда и как она донимает его сейчас. Стоя в жарком паре своего душа, он проклинал себя за то, что является-таки слабаком, мотом и транжирой.

Дающий, действительно, как и сказал его дорогой покойный дедушка, старый пердун.

Потребовалось всего пять минут горячего душа, чтоб заставить Чонси успокоиться и снова забыть неуважение к самому себе (о Саре он забыл, как только она ушла). Затем он вернулся в спальню (Сара, конечно же, ушла), вытерся насухо, высушил феном свои длинные светлые волосы, натурального желтого цвета, которому завидовали все его друзья, мужчины и женщины и оделся полностью в темные тона. Черные замшевые мокасины и черные носки. Черные брюки и темно-синий кашемировый свитер с высоким воротником. Затем спустился вниз по лестнице (он практически никогда не использовал лифт) к шкафу в прихожей, где он надел темно-синий бушлат и спрятал желтые волосы под черную вязаную шапку, которая сделала его загорелое лицо более худощавым и жестким. Черные кожаные перчатки завершили его образ. Затем он сделал еще один заход к двери, которая размещалась несколько ниже первого этажа и которая вела в небольшой покрытый плиткой сад. Цветущие кустарники и кусты, низкие деревца – все растения в больших декоративных горшках были симметрично расставлены. Плющ взбирался по тыльной стороне дома и покрыл уже на восемь футов в высоту кирпичные стены, которые окружали сад с трех сторон. Теперь, в ноябре, деревья стояли голыми, но летом, когда Чонси практически не бывал в Нью-Йорке, здесь царила красота. Чонси черной тенью пересек сад в направлении двери без ручки, которая находилась на углу стены. Ключом из связки, которую он достал из кармана, он открыл эту дверь и проскользнул в темноту прохода через толстую стену, отделяющую два особняка, по другой стороне улицы. Стена, которая, по-видимому, осталась от какой-то более ранней постройки, была двойной. Она состояла из двух слоев старого известкового клинкера, между которыми было пустое пространство шириной в три ступни. Решетка вверху положили на более позднем этапе и виноградные ветки поверх ее, образовывали плотную покрытую листьями крышу. Проход внизу с обломками камня и кирпича выглядел довольно опасным, но Чонси двигался плавно и расторопно, его плечи касались стен с двух сторон, свисающие ветки плюща цеплялись, время от времени, за его вязаную шапку.

В дальнем конце виднелась еще одна безликая деревянная дверь. Чонси открыл ее тем же ключом и вышел на мощеный пассаж перед особняком, который разительно напоминал его собственный. Дверь, через которую он вышел, выглядела так, как будто принадлежала этому дому, возможно, была входом в подвал, хотя в этом не было никакой логики. До места встречи с Дортмундером и специалистом по сигнализациям оставалось два с половиной квартала. И Чонси двигался медленно, полный решимости увидеть первым Дортмундера и того другого прежде чем они обнаружат его присутствие. Было начало двенадцатого, улицы были переполнены толкающимися такси, неуклюжими автобусами и съежившимися частными авто, а тротуары практически пусты. При дыхании изо рта и носа Чонси шел пар. Он почти пришел на место и, нахмурившись, стал наблюдать за перекрестком. Дортмундера не было.

Может быть, что-то пошло не так? Чонси верил, что видит Дортмундера насквозь – эту темную личность с низменными желаниями и бесперспективным будущим. Этот человек созрел, чтобы им управляла такая сильная личность как Чонси. Он был доволен выбором Стонвилера и уверен, что может иметь дело с Дортмундером, не опасаясь быть обманутым. Это не значит, что он не выполнит обещанное. Он заплатить мужчине сто тысяч и добро пожаловать. С другой стороны, где он был? Не понимая, что происходит, Чонси двинулся к темному входу ближайшего магазина, и его левая пятка наступила на что-то мягкое, которое зашевелилось.

 – О-о-о, – прокричал голос в ухо Чонси, – сойди с моей ноги!

Чонси обернулся изумленный:

 – Дортмундер! Что ты здесь делаешь?

 – Тоже что и ты, – ответил Дортмундер и, прихрамывая, пошел по тротуару за худощавым интеллектуально выглядящим мужчиной в широких очках и с черной кожаной сумкой, с которой доктора обычно навещают больных на дому.

Дортмундер посмотрел через плечо на Чонси, спросив:

 – Ну? Ты идешь?

 

Глава 7

Дортмундер и Чефуик осторожно продвигались по крыше дома Арнольда Чонси подобно паре охотничьих собак в поисках следа. Чонси, освещенный узкой полоской света, падающей через вентиляционную дверь, стоял и наблюдал с вялой выжидающей улыбкой на лице.

Дортмундер не был уверен в этом парне, в Чонси. Это нормально, например, если Дортмундера и Чефуик торчали в темных углах, что было, более или менее, частью их работы, но Чонси создавал впечатление добропорядочного гражданина и не простого, а состоятельного. Что он делал, скрываясь в парадных?

Дортмундер был убежден, что в каждой сделке с гламуром, будь то кражи с взломом или, скажем, политика, киноиндустрия, пилотирование самолета, было два типа людей.

Первый, который фактически выполнял работу и был профессионалом в этом и второй тип – люди, выходящие за рамки дозволенного, которые были слишком заинтересованы в гламуре и не достаточно заинтересованы в работе, и это были люди потерянные для мира.

Если Чонси был еще одним клоуном, живущим в мире фантазий, то Дортмундеру придется переосмыслить многое.

Между тем, пока они находились здесь, можно было, как следует осмотреться. Даже если сделка провалится, будет полезно узнать, как проникнуть в этот дом попозже. Это был один из десяти домов с общей стеной, возведенный незадолго до окончания столетия, когда богачи Нью-Йорка только начинали строительство на север от 14-ой улицы. Высотой в четыре этажа, шириной в двадцать пять футов, с фасадами из камня и стенами из кирпича они имели общую цельную, длинную, плоскую крышу и были разграничены клинкерными стенами. Трое из домов, включая дом Чонси, выделялись навесами для лифта, которые были встроены несколько позже. Телевизионные антенны проросли, словно щетина подростка на всех крышах, но многие из них наклонились, искривились или вовсе пришли в негодность – своеобразные следы распространения кабельного ТВ.

Крыша здания был покрыта смолой, словно черной бумагой. На переднем парапете отпечатались следы пожарной лестницы, которую сняли.

В то время как Чефуик, кудахтая, бормоча и вглядываясь сквозь очки, изучал провода из близлежащих силовых и телефонных столбов, которые пересекались на крыше, Дортмундер бродил по крыше. Он переступал через низкие кирпичные стены, хрустя смолой, пока не достиг конца линии, где очутился перед глухой кирпичной стенкой. Или, не совсем цельной: тут и там виднелись контуры окон.

Что это за здание? Дортмундер подошел к фронтовой части, наклонился через парапет, пытаясь краем глаза разглядеть тротуар, сорока футами ниже, и увидел, что это был своего рода театр или концертный зал на Мэдисон-авеню. Все, что он смог рассмотреть отсюда, была стена здания с пожарными выходами и афишами предстоящих развлечений.

Отошев от края, Дортмундер продолжил изучать эту глухую стену, которая возвышалась на пятнадцать или двадцать футов над другими крышами домов. Внизу стены было несколько решеточных отверстий, но ни одно из них не выглядело пригодным для человека ищущего проход.

Закончив, Дортмундер вернулся тем же путем. Чонси все еще ждал возле вентиляционной двери, а Чефуик свисал со стены головой вниз и весело пел вполголоса, перебирая проводку. Электрический тестер поблескивал, освещая его серьезное, увлеченное лицо.

Дортмундер продолжил путь в другую сторону ряда домов. Там он нашел 10-футовый открытый участок, который пересекала подъездная дорожка. На противоположной стороне размещался многоквартирный дом. Его занавески и шторы, венецианские жалюзи и римские шторы, японские экраны и английские ставни были плотно задернуты.

Дортмундер мысленно представил, как он будет взбираться на балкон одной из квартиры и это видение ему очень не понравилось. Он вернулся на крышу дома Чонси, где Чефуик мыл руки Wash'n'Dri, который достал из своей кожаной сумки.

 – Мы пойдем оттуда, снизу… – начал Дортмундер, указывая пустое здание концертного зала.

 – Лучше всего было бы с шахты лифта, – предложил Чефуик, а Чонси он сказал:

 – Было бы проще, если бы элеватора не было на верхнем этаже.

 – И его не будет, – пообещал Чонси.

 – Тогда с моей точки зрения нет никаких проблем, – ответил Чефуик и вопросительно посмотрел на Дортмундера.

Пришло время, чтобы внести ясности. Дортмундер попросил Чонси:

 – Расскажи мне о проходе в твоем дворе, через который мы вошли.

 – Ах, тебе он не понадобится, – заверил Чонси. – Ты ведь должен будешь пройти через дом полный людей.

 – В любом случае, расскажи мне.

 – Извини, – начал Чонси стараясь отойти подальше от освещенной вентиляционной двери, – но я не совсем понимаю. Рассказать тебе что?

 – Для чего она?

 – Изначально? – Чонси пожал плечами. – Я действительно не знаю этого, но предполагаю, что это было просто пространство между стенами. Я знаю, что мой дом использовали как магазин, незаконно торгующий спиртным во время «сухого закона» и именно тогда были установлены дополнительные двери.

 – Для чего ты ее используешь?

 – На самом деле ни для чего, – ответил Чонси. – Несколько лет назад, когда здесь слонялись рок музыканты, некоторое количество допинга попадало к ним через этот проход, но, как правило, я им не пользуюсь. Сегодняшняя ночь – это, скорее, исключение из правил. Я думаю, будет правильнее, если никто не увидит подозрительных личностей перед моим домом, тем более, накануне ограбления.

 – Хорошо, – согласился Дортмундер.

 – Теперь позволь мне задать вопрос, – сказал Чонси. – Почему тебя это заинтересовало?

 – Я хотел знать изображаешь ли ты из себя этакого героя из комиксов, – ответил Дортмундер.

Чонси сначала удивился, затем рассмеялся:

 – Ах, да, я понял. Любовная конспирация, верно?

 – Так точно.

Чонси тыкнул пальцем в грудь Дортмундера, что последний просто ненавидел.

 – Хочу вас заверить, мистер Дортмундер, – произнес он. – Я не романтик.

 – Хорошо.

 

Глава 8

Один из завсегдатаев лежал на барной стойке в O.J. Bar and Grill на Амстердам-авеню, когда Дортмундер и Келп вошли туда в четверг вечером. Он держал влажное запачканное барное полотенце возле лица, а трое других постоянных клиентов обсуждали с Ролло как лучше остановить кровотечение из носа.

 – Положи кусок льда сзади на его шею, – предложил один.

 – Только сделай это и потечет твой нос, – пробормотал страдалец, но слова угрозы затерялись в складках кухонного полотенца.

 – Дайте ему жгут, – предложил другой завсегдатаев.

Первый клиент спросил:

 – Куда?

В то время как постояльцы искали место на теле своего товарища, куда можно было наложить кровоостанавливающий носовой жгут, Ролло кивнул Дортмундеру и Келпу поверх ботинок со стальными носками пострадавшего клиента, и спросил:

 – Как дела?

 – Лучше чем у него, – пошутил Дортмундер.

 – Он поправится. Ролло отверг вероятность наступления сцены из «смерти маркиза Монткальма».

 – Твои водка-красное вино и шерри здесь, а также пиво-соль.

 – Мы пришли последними, – сказал Дортмундер.

Ролло кивнул, приветствуя Келпа:

 – Рад видеть тебя снова.

 – И я рад возвращению.

Ролло ушел, чтобы приготовить дринки, а Дортмундер и Келп наблюдали за бригадой скорой помощи. Один из постояльцев пробовал сейчас затолкать бумажную подставку под пиво в кровоточащий нос. В то время как другой пытался заставить бедного бастарда считать в обратном порядке от ста.

 – Это от икоты, – заметил третий.

 – Нет, нет, – возразил второй, – ты пьешь с выщербленной стороны стакана, чтобы избавиться от икоты.

 – Нет, это, когда ты падаешь в обморок.

 – Нет, нет, нет. Когда ты падаешь в обморок, ты кладешь голову межу колен.

 – Неправильно. Если кто-то теряет сознание, ты хлопаешь его по лицу.

 – Так зачем ты делаешь это сейчас со мной, – промямлил пациент со ртом полным бумажных подставок и кухонных полотенец.

 – Ты сумасшедший, – сказал второй постоялец третьему. – Ты даешь кому-то пощечину, если у него истерика.

 – Нет, – возразил третий клиент, – если кто-то истерит, то ты должен его согреть… или, наоборот, охладить?

 – Ни то и ни другое. Это метод используется для человек в шоковом состоянии. Ты держишь его тело в тепле. Или все же в холоде…

 – Нет, я вспомнил, – произнес третий. – Ты согреваешься, когда истерика и охлаждаешься, когда у тебя ожог.

 – Ты совсем ничего не понимаешь? – спросил второй. – Для лечения ожогов подходит масло.

 – Теперь я знаю! – вопил третий клиент. – Масло для остановки кровотечения из носа!

И все замерли в ожидании, что же он будет делать, даже парень истекающий кровью.

Первый завсегдатаев, руки которого были переполнены бумажными подстаканниками, спросил?

 – Масло для носа?

 – Запихаем масло в нос! Ролло, дай нам немного масла!

 – Ты не тронешь мой чертов нос!

 – Масло, – произнес с отвращением второй. – Ему нужен лед, Ролло!

Ролло, не обращая никакого внимания на крики о масле и льде, прошел с подносом в руках мимо ног больного и поставил его через барную стойку к Дортмундеру. Там была бутылка Amsterdam Liquor Store bourbon, два пустых стакана со льдом и один стакан, без сомнений, с водкой-красным вином.

 – Увидимся позже, – попрощался он.

 – Верно.

Дортмундер потянулся было за подносом, но Келп сделал это первым, подняв его с таким рвением, что бутылка виски стала раскачиваться взад и вперед и опрокинулась бы, если бы Дортмундер не придержал ее.

 – Спасибо, – поблагодарил Келп.

 – Нда, – только и сказал Дортмундер и направился в подсобку.

Но не сразу. По пути они остановились на секунду, чтобы Келп мог сделать свою собственную контрибуцию с медиками.

 – Для остановки крови из носа, – сказал он, – нужно приложить две серебряные монеты по обеим сторонам носа.

Завсегдатаи остановили пререкания между собой и хмуро глядели на незнакомца. Один из них с чувством собственного достоинства, отметил:

 – В денежном обращении этой страны не используются серебряные монеты с 1965 года.

 – Ах, – вздохнул Келп. – Тогда это проблема.

 – С 66-го, – произнес другой клиент.

Дортмундер отошел на несколько шагов и оглянулся на Келпа, спросив:

 – Ты идешь?

 – Да, – Келп поспешил за Дортмундером.

Когда они проходили мимо Пойнтеров и Сеттеров, Дортмундер напомнил:

 – Теперь, помни, что я тебе говорил. Тини Балчер не будет рад видеть тебя, потому что ты обходишься ему в пять штук. Так что просто сиди тихо и позволь мне вести разговор.

 – Определенно, – согласился Келп.

Дортмундер взглянул на него, но больше ничего не сказал, прошел через зеленую дверь и оказался в подсобной комнате. Там, за столом с зеленой шерстяной скатертью сидели Стен Марч, Роджер Чефуик и Тини Балчер, который что-то рассказывал: «…так что я вошел в его палату и сломал ему другую руку».

Чефуик и Марч, которые смотрели на Балчера как воробьи на удава, обернулись с напуганными улыбками, когда Дортмундер и Келп вошли.

 – Ну, вот ты где! – воскликнул Чефуик с безумным блеском в глазах. Марч развел руками в притворном братском приветствии и произнес:

 – Хей, хей, вся банда здесь!

 – Верно, – согласился Дортмундер.

Марч говорил сегодня быстрее обычного, словно скороговоркой:

 – Я сделал совершенно новый маршрут, поэтому я здесь так рано, я приехал из Квинса, я взял Grand Central вплоть до Триборо…

Тем временем, Келп поставил поднос на стол и поместил перед Балчером свежий дринк, весело сказав:

 – Это для тебя. Ты ведь Тини Балчер, не так ли?

 – Да, – ответил Балчер. – А ты кто такой?

 – …там я вышел и повернул налево под Эл и, э-э… – Марч не закончил свою историю, так как почувствовал напряженность в комнате. А Келп, все еще в хорошем расположении духа, ответил Балчеру:

 – Я Энди Келп. Мы виделись как-то семь или восемь лет назад в небольшом ювелирном магазине в Нью-Гемпшире.

Балчер не мигая смотрел на него:

 – И ты мне понравился?

 – Конечно, – заверил Келп. Ты назвал меня приятелем.

 – Я сделал так, да? – Балчер повернулся и Дортмундеру. – И что мой приятель здесь делает?

 – Он входит в сделку, – ответил Дортмундер.

 – О, да? – Балчер обвел взглядом Марча и Чефуика, затем вернулся к Дортмундеру. – Тогда кто выходит?

 – Никто. Теперь нас пять человек-соучастников.

 – Да? – кивнул Балчер, взглянув мельком на свежую водка-красное вино, как будто там мог найти какое-то объяснение, выгравированное на стекле. Посмотрев на Дортмундера снова, он сказал:

 – И откуда возьмется его доля?

 – От наших. Мы дадим человеку двадцать тысяч.

 – Хм, – Балчер откинулся назад – кресло завизжало от страха – и начал размышлять о Келпе, веселое настроение которого начало улетучиваться.

 – Таким образом, ты – мой приятель на пять тысяч долларов, верно?

 – Я думаю, да, – согласился Келп.

 – Мне никогда и никто раньше не нравился настолько, чтобы я был готов пожертвовать пятью штуками, – пошутил Балчер. – Напомни-ка мне: где мы стали товарищами?

 – Нью-Гэмпшир. Ювелирка…

 – Ах, да, – кивнул одобрительно Балчер. Его огромная голова ходила взад и вперед и выглядела как скала на горах-плечах.

 – Там была еще одна система сигнализации, поэтому мы не смогли войти в магазин.

Дорога в Нью-Гемпшир оказалась бесполезной.

Дортмундер посмотрел на Келпа, который даже не обернулся. Вместо этого он продолжал улыбаться Балчеру:

 – Вот он. Этот палец ты испортил. Я помню, ты бил по нему много раз.

 – Да, это был я, – Балчер сделал долгий медленный глоток своего напитка.

Келп продолжал улыбаться, Дортмундер задумался, а Марч и Чефуик продолжали оставаться в своем состоянии загипнотизированных воробьев. Поставив стакан, Балчер сказал Дортмундеру:

 – Для чего он нам нужен?

 – Вообще-то я уже выполнил некоторую работу, – вмешался Келп, яркий и энергичный, не замечая упорного взгляда Дортмундера. Балчер наблюдал за ним:

 – Да неужели? И что ты сделал?

 – Я проверил театр. Хантер Хаус так его называют. Как нам попасть туда и как выбраться.

Дортмундер, который мысленно желал Келпу острой формы ларингита, пояснил:

 – Мы взобрались на крышу дома Чонси через крышу театра неподалеку.

 – М-м-м… и мы платим этому парню двадцать штук, чтобы он просто нашел способ, как попасть в театр.

Балчер наклонился вперед, положив одну огромную ручищу на стол, и сказал:

 – Я открою тебе один секрет на двадцать штук… ты элементарно покупаешь билет.

 – Я купил билеты, – заверил его Келп. – Мы будем смотреть Queen's Own Caledonian Orchestra.

Дортмундер вздохнул, покачал своей головой немного раздраженно и налил немного Нашего Собственного Бурбона в один из стаканов на подносе. Он потягивал напиток, смотрел угрюмо, как Келп осушает свой стакан до дна и произнес:

 – Тини, я придумал план. Это моя работа. Твоя работа нести тяжелые вещи и бить людей, которые встанут на нашем пути.

Балчер ткнул пальцем размером с кукурузный початок в направлении Келпа:

 – Мы говорим теперь о его работе.

 – Он нужен нам, – сказал Дортмундер, скрестив лодыжки под столом.

 – Где был он первый раз, когда мы так нуждались в нем?

 – Я был за городом, – весело ответил Келп. – Дортмундер не знал, где найти меня.

Балчер бросил на него взгляд полный отвращения (как и Дортмундер).

 – Чепуха, – произнес он и повернулся к Дортмундеру. – Ты не упомянул о нем раньше.

 – Я не знал, что он понадобится мне. Послушай, Тини, я был там недавно. Мы должны будет войти через шахту лифта, спуститься с пятнадцати – или двадцатифутовой кирпичной стены и подняться обратно, а у нас не будет целой ночи для этого. Нам нужен пятый человек. Я распланировал это дело, и я говорю: он нам нужен.

Балчер обратил все свое внимание снова на Келпа, словно пытаясь визуализировать обстоятельства, при которых ему может понадобиться помощь этого человека. Не отрывая глаз от Келпа, он спросил у Дортмундера:

 – Так вот оно что, а?

 – Именно так, – ответил Дортмундер.

 – Ну, тогда. Ужасная улыбка Тини сменилась на нечто среднее между ужасной штыковой раной и шестимесячной хеллоунской тыквой. – Добро пожаловать на борт, приятель. Я уверен, ты нам очень пригодишься.

Дортмундер облегченно вздохнул, плечи расслабились. Теперь все закончилось.

 – Теперь, – произнес он, насчет завтрашней ночи. Стен Марч привезет нас к этому Хантер Хаус незадолго до половины девятого…

 

Глава 9

Зал был переполнен шотландцами. Сотни из них веселились в проходах и толпились в фойе, и каждую минуту их прибывало все больше и больше. Некоторые были в национальных килтах, некоторые пели, некоторые маршировали рука об руку, большинство из них держали в руках кружки, фляги, бутылки, чашки, стаканы, банки, бутыли, кубки и кувшины и все выкрикивали друг другу слова на странных варварских языках. На многих шеях были повязаны длинные шарфы в цветах любимой футбольной команды или регби. Шотландские береты с яркими шерстяными шарами, торчащими небрежно и изящно одновременно, радовали глаз. Хантер Хаус был переполнен до отказа северошотландским добродушием.

 – Ну, а теперь что, черт возьми? – выругался Дортмундер.

Тини Балчер ответил:

 – Тот парень одет в платье.

 – Это килт, – объяснил ему Роджер Чефуик. В определенном месте его макета поезда английского производства, на пересечении ж/д путей был размещен мужчина в клетчатой юбке, который должен был за каждым разом, как только проезжал поезд, выскальзывать и махать красным флажком. Чефуик был хорошо знаком с килтами. – Этим шотландцы и выделяются, – пояснил он.

 – Я не знаю, – произнес Дортмундер. Я ничего не знаю об этом.

 – У меня есть билеты, – сказал Келп и поторопил всех подняться наверх и сделать дело. – Идите за мной.

Но это было не просто сделать. Келп пытался вывести их, но везде, куда бы он не повернул, мгновенно дорогу преграждало шесть шотландцев. Кроме этого 2,50-футовые рулоны виниловых веревок, которые он спрятал под свою шубу, не увеличивали его маневренность. При всех этих трудностях они оставались спокойными. Четыре невинных гостя в бурлящем шотландском море.

Началась драка. Возле прохода ко второму фойе два или три юноши хватали и наносили удары друг другу, в то время как полдюжины других пробовало остановить их или присоединиться к ним, трудно было разобраться.

 – Почему они дерутся? – кричал Келп.

Проходящий шотландец остановился, чтобы ответить:

 – Ну, кто его знает, – сказал он, – если причина потасовки не футбол и не политика, то, вероятнее всего, религия, – и он ушел, чтобы принять участие в дискуссии.

Голос Дортмундера звучал почти зловеще:

 – Келп, дай мне эти билеты.

Что же теперь делать, попросить свои деньги обратно? Испуганный Келп отдал ему билеты и Дортмундер сразу же повернулся к Тини Балчеру, сказав:

 – Ты идешь впереди.

 – Хорошо, – согласился Балчер.

Сжимая билеты в огромном кулаке, он пробирался вперед, проталкиваясь плечами и локтями, отбрасывая шотландцев влево и вправо, а остальные трое мужчин шли за ним следом.

Когда они вышли на балкон, он был настолько переполнен людьми, что не возможно было незаметно открыть дверь, ведущую на лестницу с выходом на крышу.

 – Мы будем сидеть и ждать, – решил Дортмундер.

Балчер провел их через толпу обратно к своим местам.

 – Ты замечательный паровоз, – признал Чефуик, как только они присели.

 

Глава 10

В среду в Нью-Йорк Пост в разделе, который в недалеком прошлом был известен как Женская Страница, но который сегодня работал без названия, под тактичной анонимностью, предлагал Моду, Общественные Новости и Рецепты для аудитории, предположительно для 52% женщин, появилась заметка:

В городе пробудут несколько дней принцесса Орфиззи (до замужества миссис Уэйн К. Трамбалл) со своим мужем Отто принцем Тосканской Баварии.

Они приглашены на открытие Hal Foster Retrospective и остановятся в особняке Арнольда Чонси, который только что вернулся из своего ураганного путешествия по Бразилии. Также гостями мистера Арнольда Чонси будут MuMu и Lotte deCharraiveuneuirauville, чтобы обсудить с дизайнером Хамфри Лестэнза его новый салон на Восточной 61. На пятницу запланирован визит шейха Рама эль-Рама эль-Рама Эль, кинозвезды Ланс Шиф и наследницы Марты Вупли.

Ну и званый ужин, ну и ужасное дело. Арнольд Чонси сидел во главе стола с притворной улыбкой добродушного хозяина дома и наблюдал за своими гостями также приветливо, как и Дортмундер за шотландцами. Мэвис и Отто Орфиззи ненавидели друг друга так искренне, так злобно, используя беспрестанный словесный яд, что никто не мог сказать, что чувствует себя безопасно в их обществе. А MuMu и Lotte deCharraiveuneuirauville были настолько поглощены собой, что вряд ли могли принести какую-либо пользу в данных обстоятельствах. В качестве гостей на званом ужине они все были невыносимы, исключая генерал-майора (в отставке) и г-жи Гомер Байгот. Шейх Рама, с другой стороны, был очень жизнерадостным, веселым и вежливо оскорбляющим каждого своими блестящими маслеными глазами, когда шутил об упадке Запада и будущем господстве арабского мира.

Он мог делать это без стыда и бесконечно долго, и вообще вел себя как хорошо образованный (Кембридж) маленький сопливый выскочка, каким, впрочем, он и был.

Но хуже всех была Лаура Бафинг. «Это неважно, дорогой», – сказала она по прибытии, когда Чонси принес извинения за непреднамеренное упущение ее имени в заголовке статьи. И в течение последних двух часов она совершенно ясно показало свое «неважно».

Он разбила три бокала, две тарелки, пепельницу и настольную лампу – все это во время крохотных неловких случайностей. Она размазывала виски, вино и соус по пути своего следования и кричала почти без передышки на слуг Чонси, которых в эти дни было гораздо труднее найти, чем приглашенных. Ланс Шиф и MuMu deCharraiveuneuirauville вполне открыто искали расположения, нет, наверное, преследовали более подходящее слово, наследницу Марту Вупли. Это была низкая, тучная стиля 40-х, плохо одетая женщина, медийное лицо и личность, владеющая одиннадцатью миллионами долларов.

MuMu был очевидно заинтересован еще раз вступить в брак, но Чонси запланировал Ланса для Лауры Бафинг, не зная, что Ланс в настоящий момент находиться в поисках спонсора для своего фильма. Лаура занимала место за столом между шейхом и Лансом Шифом (внимание которого было направлено на Марту Вупли, по другую сторону от него) и не воспринимала происходящую ситуацию хладнокровно. На самом деле Лаура выглядела все более и более решительной, чтобы разбить в доме Чонси все хрупкие предметы, прежде чем закончится ужин.

Отто Орфиззи безуспешно пытался наладить контакт с шейхом, рассказав антисемитскую шутку, но никто не рассмеялся. И не потому, что был антисемитом, а потому, что шутка была рассказана плохо, а двое из приглашенных гостей, так уж случилось, были евреями.

В любом случае она не была смешной. Мэвис с натянутой улыбкой повернулась к Чонси и произнесла: «Я прошу прощения за Отто. Он может быть таким невероятным невежей».

И только мысль, что все эти ведьмы и холуи будут с его помощью ограблены, заставляла улыбаться. «Ну, что ж, Мэвис», – произнес он. Не утруждай себя. Я думаю, мы должны все принимать жизнь такой, какой она есть».

«Ты уверен? – имитация жалости к себе появилась в улыбке Мэвис. Я думаю, такая философия должна очень помогать».

«Так и есть, – заверил ее Чонси. В конце концов, мы никогда не знаем, какие неудачи могут ожидать нас в конце нашего пути, не так ли?» И первый раз за весь вечер, он наградил гостей абсолютно неподдельной улыбкой.

 

Глава 11

Cтатный и упитанный Джо Маллиган остановился в укромном месте прихожей, чтобы вынуть складку форменных брюк из своей задницы, затем повернулся к наблюдающему за ним Фентону. «Мм, – сказал он, затем, кивнув ему. – Все в порядке внизу».

Фентон, человек почтенного возраста, сделал строгое лицо и сказал:

 – Джо, вы ведь не хотите, чтобы какой-либо принц или принцесса увидели вас прогуливающимся взад и вперед с пальцами в заднице?

 – Э-эээ, теперь, – пробормотал Маллиган смущенно и немного с раздражением. – Они все за столом внизу. Кроме того, каждый человек, время от времени, имеет право поправить свои брюки.

 – И статные упитанные мужчины больше, чем другие, – ответил Фентон. Сам он был худеньким, высохшим мужчиной с фарфоровыми зубами во рту, выглядел немного как солдафон. Был дотошен, выступал в роли судьи в спорах и любил когда его называли Шефом, но ни один из его подчинённых этого не делал.

 – Тогда осмотри еще раз заднюю дверь раз ты здесь, – добавил он, отдал неформальную честь, прикоснувшись одним пальцем ко лбу, и направился к лестнице.

Джо Маллиган был один из семи частных охранников нанятых Чонси для дежурства сегодня ночью. Одет он был, как и другие, в синюю униформу, похожую на полицейскую, с треугольным значком на левом предплечье, где значилось Continental Detective Agency.

Неуклюжая походка и мясистый размер выдавали в нем бывшего полицейского. И Маллиган мог быть им до сих пор, пока не прослужив двенадцать лет в Нью-Йорке, решился покинуть город и присоединиться к Continental's Long Island office в Гемпшире.

Прежде считалось, что полицейские, которые не справлялись со своими обязанностями, отправлялись из города в захолустье. «Нависающий кулак Статен-Айленд» было популярным вариантом угрозы. Но в разгульных шестидесятых появлялось все больше и больше грабителей, что привело к изменению ситуации в корне. Тихие, спокойные Стейтен острова стали более высоко цениться, в то время как запуганный город потерял свою былую привлекательность. Например, Маллиган и его команда работали теперь в Манхэттене, и это явилось непосредственным наказанием за потерю банка на Лонг–Айланде два года назад. Никто из них не ушел, все семеро были вместе и Фентон обнадеживал их: «Мы сделаем эту работу также как и всегда. Мы – хорошие люди и мы знаем, что рано или поздно мы вернемся наверх. Выберемся из Нью-Йорка и вернемся в Лонг-Айленде, где мы и должны находиться».

Поэтому они рассматривали каждое незначительное задание, каждое венчание, выставку собак и книжную ярмарку так, как будто это была крупномасштабная операция. Сегодня вечером они работали так: три команды по двое мужчин и слоняющийся между ними Фентон. Каждая команда была ответственна за определенный участок дома, включая верхние этажи, невзирая на пожелания клиента, который сказала: «Сконцентрируйтесь на входах внизу, а верхние этажи не столь важны». Но Фентон сказал команде: «Причина, по которой они нанимают нас – мы знаем эту работу, а они нет».

Кроме этого, группы менялись каждые полчаса, чтобы не терять бдительность, не привыкать к окружающей обстановке. Маллиган был один сейчас, так как его партнер Гарфильд ушел на второй этаж, чтобы сменить Моррисона и Фокса, которые должны были направиться на первый этаж подменить Дреснера и Блока. Они в свою очередь займут его место, а Маллиган поднимется наверх к Гарфильду.

Но сначала он проверит заднюю дверь, которая выглядела, как и прежде закрытой и нетронутой. Маллиган заглянул в крошечное оконное стекло на погруженный в темноту задний двор и, ничего не обнаружив, двинулся дальше. Услышав шаги на лестнице, Маллиган обернулся и увидел Дреснера и Блока.

 – Привет, ребята, – поздоровался Маллиган.

 – Что скажешь? – кивнув, спросил Блок.

 – Все тихо? – уточнил Дреснер.

 – Я считаю, что мы могли бы позвонить в нашу часть, – сказал Маллиган. – Увидимся, ребята.

И с некоторой долей отдышки он поднялся на два лестничных пролета туда, где был Гарфильд, правоохранительная карьера которого началась с военного полицейского в Аризоне и Париже. Он носил свирепые усы, чем-то напоминал маршала с запада, а сейчас практиковал свой хук перед зеркалом в полный рост в ванной комнате Чонси.

 – Ну, теперь, – произнес Маллиган немного расстроено из-за замечаний Фентона и долгого подъема наверх, – ты ожидал Уайатта Эрпа, не так ли?

 – Это всегда случается именно с тобой, – сказал Гарфильд, убирая пистолет и теребя усы, – я играл бы вполне натурально в кино?

 – Нет, – ответил Маллиган. – Давай сделаем наши обходы.

Они поднялись еще на один лестничный пролет. Верхний этаж, как ни странно, выглядел более великолепным, чем другие, возможно потому что предназначен был исключительно для гостей и ввиду этого декораторы не слишком позаботились о комфорте и функциональности. Спальня Чонси этажом ниже тоже была, конечно же, роскошно обставлена, но это была обычная спальня. В то время как апартаменты на верхнем этаже с их нежными креслами и столиками, балдахинами, персидскими коврами, с выглаженными вручную хлопковыми занавесками, декоративными обоями и драпировками и постельными покрывалами можно было размещать на показ в музее. Не хватало только ограждений в виде декоративных стоек с плисовой лентой, чтобы посетители смотрели на эту красоту, не прикасаясь.

Два номера были уже заняты, это можно было определить по царящему там беспорядку.

Одежда, косметика, открытые чемоданы, бумажные листы и другие вещи образовывали археологический слой поверх прежней безликости. Маллиган и Гарфильд бродили по этим комнатам, комментируя друг другу потерянные артефакты.

 – Я и не знал никогда, что женщины носили такие бюстгальтеры», – удивился Гарфильд.

 – Они и не носили, – ответил Маллиган и продолжил обсуждение их возможного возвращения в Лонг-Айланд. – Два года – это достаточно долго. Пришло время выбраться из Нью-Йорка и вернуться к прежней жизни.

 – Не мог бы ты быть более точным, – пошутил Гарфильд, касаясь своих усов. – Фентон скоро отправиться к Старику Богу, так что сможет замолвить за нас словечко.

 – Точно, – согласился Маллиган.

Они должны были вернуться в главный коридор, но в тот же момент Маллиган вдруг почувствовал давление ствола пистолета на рёбрах и услышал тихий голос позади, который произнес роковые слова для него. Мечта о Лонг-Айланде улетала на могучих крыльях прочь.

 – Руки вверх.

 

Глава 12

Дортмундер глядел через прорези для глаз горнолыжной маски, закрывающей его лицо, на двух частных охранников и ему казалось, что он видел их где-то прежде, но это было маловероятно и неуместно в данной ситуации, поэтому он выкинул из головы эту мысль.

Он и Балчер быстро обезоружили двух караульных в туалете пустого номера, заперли дверь, сняли свои лыжные маски и вернулись в главный коридор, где явно нервничающий Келп прошептал тревожно:

 – Я думал, охрана должна была находиться внизу.

 – Я тоже, – согласился Дортмундер.

Это был на самом деле настоящий шок, когда они вышли из шахты лифта и услышали звуки разговора в одной из близлежащих комнат. Не ожидая никаких проблем и не желая навлечь лишних неприятностей, если бы дела снаружи пошли не так, как следовало бы, никто из них не взял оружие. К счастью пара гаечных ключей из черной сумки Чефуика вполне справились с этой целью, позволив Дортмундеру и Балчеру избавить охрану от их собственной артиллерии и спрятать ее.

 – Давай захватим, – предложил Балчер, держа револьвер, словно игрушку в своей огромной руке, – прежде чем что-либо случиться. И он сунул пистолет в карман брюк.

 – Верно. Лестница находится там. Чефуик и Келп, проверьте спальни. Тини и я возьмем картину.

Непосредственно ограбление было совершено быстро. Дортмундер и Балчер сняли картину со стены, перевернули, вырезали холст вокруг по краям рамы, бережно свернули в форму тубы и зафиксировали тремя резиновыми лентами. В это же время, наверху, Келп и Чефуик наполняли свои мешки серьгами, ожерельями, браслетами, кольцами, брошами, часами, булавками для галстука, зажимом для денег в виде золотого доллара, в котором было зажато около восьмисот долларов и всеми другими сверкающими вещами, попавшимися им на глаза. Балчер и Дортмундер, который нес свернутое полотно картины, заглянул и в спальню Чонси, где выбор был удивительно скудным. Вернувшись в гостиную, Дортмундер нашел две полных бутылки того бурбона, который так понравился ему в первый раз, засунул их в свою кожаную сумку. Затем он и Балчер обследовали две другие комнаты на верхнем этаже.

 – Хорошая добыча, – прошептал Келп, ухмыляясь. От его былой нервозности не осталось и следа.

Дортмундер не видел смысла далее перешептываться:

 – Хорошо, – сказало он. – Пора уходить.

С помощью одного из рабочих инструментов Чефуика они открыли двери лифта. Келп пошел первым тем же путем, который они использовали ранее. Шахта элеватора состояла из бетонных блоков и имела около шести квадратных футов, с открытым модулятором и металлическими балками внутри, чтобы поддерживать механизм лифта. Келп перебрался с одной горизонтальной балки возле левой стены на другую, а затем на металлическую ступеньку возле задней стенки как раз напротив двери. Поднялся по ступенькам, прошел боком возле электродвигателя и цепей, поднялся вверх и вышел через открытую панель дома. Опустив темную веревку обратно в отверстие, он подождал, пока Чефуик привязал свою сумку и картину к концу каната и начала тянуть его на крышу. (Дортмундер наблюдал за этим процессом зорким глазом, ожидая, что Келп может уронить проклятую картину на дно шахты или, скорее всего на крышу будки лифта, двумя этажами ниже. Но, к его удивлению, Келп справился с задачей).

Чефуик пошел следующим, перебрался через металлические перекладины на крышу, а за ним и Балчер. Дортмундер был последним. Он остановился на первой балке, чтобы освободить дверь, позволить ей закрыться, и вдруг послышался слабый щелчок электрозамка и неожиданный звон, и лязганье цепей.

Что? Дортмундер посмотрел вокруг и увидел кабели лифта в движении. В движении? Он заглянул вниз: крыша кабины лифта поднималась в его направлении, скользя и щелкая.

Проклятие, он быстро движется.

 

Глава 13

 – Я весьма удивлен, если вы это слышали, шейх, – прокричал через стол принц Отто Орфицци Тосканской Баварии и его круглое красное, похожее на яблоко лицо промелькнуло между свечей.

 – Я должен подумать, вероятно, что да, – ответил шейх Рама эль-Рама эль-Рама Эль и повернулся к Лауре Бафинг. – Вы бывали в Лондоне в последнее время?

 – Нет уже год или около. Ой.

Шейх, сделав вид, что ничего не произошло, наблюдал, как она промокала свежей салфеткой пролитое красное вино, в то время как черная рука в белой перчатке хозяйского слуги тянется между ними, чтобы забрать осколки бокала.

 – Я был там две недели назад, – произнес шейх.

 – Осторожно, ты неуклюжий болван! – визжала Лаура на слугу. – Ты уронишь стекло в мое мясо!

 – Я купил дом в Белгравии, – невозмутимо продолжал далее шейх. Его легкая усмешка то появлялась, то пропадала. – Бедные англичане, – сказал он весело. Они не могут позволить себе больше собственную столицу, вы ведь знаете. Они все живут в Уокинге и Хендоне.

Курфюрст, тем временем, пытался рассказать свою шутку Lotte deCharraiveuneuirauville, которая игнорировала его, потому что ее внимание было обращено на мужа. MuMu навязывал себя косметической наследнице и старомодной Марте Вупли.

 – То, что я всегда чувствовал в Сент-Луисе, – говорил MuMu, – это то, что он каким-то образом более реалистичен, чем большинство других мест, которые я знаю. Как вы думаете?

Вупли достала кончиком языка кусочек брюссельской капусты, застрявший за щекой, затем спросила:

 – Более реалистичен? Что вы имеете в виду?

 – После всех перелетов между Нью-Йорком, Довилем, Парижем, Римом… – изящно жестикулировал MuMu, а его кольца и браслеты искрились в свете свечей, – …все это, – подытожил он. – И это разве не более, более, ах, я не знаю, более реально, чтобы вернуться в Сент-Луис?

 – Я не думаю, что это более реально, – ответила Марта. Она затолкала большую порцию французского багета в свой рот и вернулась к разговору. – Я выросла там и всегда думала, что там воняло.

 – Но вы до сих пор живете там.

 – Я держу дом, но не рядом с заводом. Вы должны зорко следить за теми управляющими.

Кинозвезда и защитник окружающей среды Ленс Шиф продолжал добиваться сидящей с правой стороны Марты. Он наклонился к ней со своей мужской самоуверенностью и сказал низким глубоким голосом, от которого были в восторге миллионы людей:

 – Вы должны провести некоторое время в Лос-Анджелесе, чтобы лучше узнать свое будущее.

 – У нас есть, где разместиться в Лос-Анджелесе, – сказал ему Марта. – В Энсино. Но я не особо люблю бывать там. Вся эта белая штукатурка слепит глаза.

Принц Отто закончил свою шутку для всех, кто хотел его слушать. Речь шла о еврейской женщине, проходящей регистрацию в отеле Fountainebleau Майями Бич. Она попросила посыльного достать багаж из машины и инвалидное кресло для своего мужа. «Конечно, – сказал портье. Мне очень жаль, ваш муж не может ходить?» Она ответила: «Он может, – ответила женщина, – но, слава Богу, он не должен».

В то время как принц от души хохотал над своей собственной шуткой, разум Чонси предложил иной вариант, который начинался так: «Жена шейха вошла в отель Dorchester Hotel в Лондоне….», – и заканчивался, – «… он может, сказала женщина, но слава Аллаху он не должен». Должен ли он выждать минут десять или около того и высказать напрямую такой вариант? Нет, он отомстил уже другим способом.

Между тем, Мэвис Орфицци заламывала руки в притворном отчаянии от неуклюжести мужа.

 – Я не могу больше выносить все это, – плакалась она на публику, порывалась встать, нервно барабанила пальцами по своему креслу. Она даже затмила Лауру Бафинг, которая перестала визжать на Томаса Джефферсона, слугу, и застыла в изумлении.

 – Отто, – произнесла она так, чтобы все гости ее слышали, – ты неуклюж и туповат как за столом, так и в постеле.

 – В постеле? – переспросил курфюрст, выдернутый из роли рассказчика. – Я боюсь прикасаться к тебе в постеле, чтобы не порезаться, – заявил он.

 – Я больше не могу! – закричала Мэвис, но потом, видимо, осознав, что повторяется, обхватила голову руками и завизжала. – Больше нет!

И покинула комнату. Ее намерение не беспокоило Чонси до тех пор, пока в гробовой тишине, которая воцарилась после ее ухода, не послышалось издалека деловое жужжание машинного оборудования. Лифт.

 – Нет! – вскрикнул он, привстав со своего кресла, протянув руку в сторону двери, через которую эта проклятая надменная женщина сделала свой мелодраматический выход.

Но было поздно. Слишком поздно. Рука опустилась, Чонси присел обратно на свой стул и издалека послушался звук остановившейся машины.

 

Глава 14

 – Лифт поднимается, – произнес Дортмундер.

Он двинулся так быстро, как только мог к металлической лестнице расположенной сзади на стене шахты, но ему просто не хватило времени, что бы подняться и уйти. Лифт безжалостно поднялся, словно машина-разрушитель в старом субботнем послеобеденном сериале. И прежде чем он смог вскарабкаться на ступеньки, махина настигла его, прижав к стене.

Это из-за проклятых бутылок бурбона он попался в ловушку. Крыша кабины имела свисающий выступ по краю, который скользнул по задней части его ноги, прошелся по ягодичной части, задел плечи, мягко затылок и остановился. Было немного свободного пространства под выступом, но, как только он попытался дотянуться к следующей ступеньке лестницы, к свободе, он почувствовал, что бутылки под его курткой сзади образуют своего рода препятствие, и он не может выбраться из-под этого чертового выступа. Места не хватало также, чтобы расстегнуть куртку и выбросить бутылки. Он мог попробовать пробраться к лестнице, двигаясь боком, мелкими шагами пока его голова и плечи не освободились бы от лифта…

Сверху послышался резкий шепот Келпа:

 – Давай! Дортмундер, давай!

Он посмотрел вверх, но не смог поднять голову достаточно высоко, чтобы увидеть выход из шахты. Обращаясь к бетонной стене, полушепотом он ответил ему обратно:

 – Я не могу.

А потом, где-то поблизости закричала женщина.

 – Потрясающе, – пробормотал Дортмундер. Уже громче он позвал Келпа. – Эй, идут люди!

Уносите картину!

 – А как насчет тебя?

 – Уходи! – и чтобы закончить спор, Дортмундер начала карабкаться вниз по лестнице и исчез из поля зрения Келпа.

Теперь женщина перестала кричать, но послышались голоса, мужские и женские.

Повернув голову насколько это было возможно, Дортмундер мог увидеть через вентиляционное отверстие, через открытую дверь часть прихожей. И в тот момент, когда он пытался что-либо разглядеть и прислушивался к голосам, один из тех проклятых частных охранников (который жирный) внезапно подбежал к открытой двери лифта.

Был только один выход из сложившейся ситуации и Дортмундер воспользовался им. Он начал спускать вниз, боком мимо задней стенки элеватора так быстро, как только мог в непроницаемую тьму, все ниже и ниже в шахту. Потому что, кто знает, кому еще придет в голову воспользоваться этим чертовым лифтом снова.

Вррррр. Дортмундер спускался и спускался, но далеко не так быстро, как движущийся лифт, чьи кабели мелькали, шелестя возле его правой руки, и чей грязный черный металл преследовал его словно ночной кошмар. Он чувствовал, как лифт над его головой опускался и опускался, приближался все ближе и ближе.

Врррр.Кламп.

Он остановился. Голова Дортмундера так сильно вжалась в плечи, словно черепаха в свой панцирь. Между ним и низом кабины лифта было около четверти дюйма, поэтому был хорошо слышен звук открывающейся двери и грохот удаляющихся шагов снаружи.

Видимо один или несколько охранников пошли сообщить об инциденте. Хорошо, что они не спустились еще ниже.

«Все хорошо, все хорошо, – шептал самому себе Дортмундер, – не нужно паниковать». И сразу же в его мыслях возник вопрос: почему?

Ну. Он напряженно думал и, наконец, нашел один ответ: я не хочу упасть.

Очень хорошо. Не паниковать. Дортмундер продолжил свой путь вниз по лестнице на дно шахты, которое было покрыто такой кромешечной темнотой, что он не сразу понял, что достиг цели, когда его левая нога потянулась к следующей ступеньке и вместо этого опустилась на что-то твердое. «О-о-о, – произнес он вслух и достаточно громко так, что появилось эхо».

Итак, он был на дне. Спустившись со ступеней, он начал двигаться вокруг этих «стигийских болот» и вскоре его колено наткнулось на какое-то препятствие. Другое «о-о – о…» послышалось вокруг, затем он начал вслепую ощупывать это нечто и вскоре пришел к выводу, что на дне этой лифтовой шахты находится определенного вида огромная рессора. Возможно ли такое? Он мысленно представил на розовой бумаге миллиметровке поперечное сечение сооружения: шахта, элеватор приводит в движение шестерни, ударяет гигантскую пружину, которая смягчает значительную часть удара. Клянусь Богом, это даже может правдой.

Вррррр.

О, нет. Этот сукин сын идет сюда снова. Дортмундер распластался на пропитанном маслом грязной полу и постарался укрыться возле основания огромной пружины. Лифт спустился на первый этаж, дверь открылась, послышались мужские голоса, занятые обсуждением чего-то, дверь закрылась, и лифт снова зашумел по дороге на второй этаж.

Дортмундер встал и начал мочиться. Та толпа шотландцев в театре – это первая вещь, жизненная случайность, которая благодаря таким ударам учила, как нужно выживать. Но то, что происходило в этом доме – это полное дерьмо. Он пообещал, что не будет ни одного охранника на верхнем этаже, а там их было даже двое. Он клялся, что лифт будет оставаться внизу, а теперь эта проклятая махина гоняет его как яблоко для сидра в соковыжималке. И что, он должен всё это терпеть?

Вероятно.

Пока что он не может выбраться отсюда. И теперь, когда его глаза свыклись с темнотой, он смог разглядеть разрезающие темноту белые полоски света совсем рядом, которые падали от закрытой двери, значит, пол кабинки должен быть не очень высоко над его головой.

Первый этаж. Если бы он каким-либо образом пробрался через него, он смог бы покинуть этот дом. В любом случае, стоило попробовать. И это было лучше, чем просто сидеть вечно на дне лифтовой шахты.

Обойдя по кругу пружину, Дортмундер приблизился к линиям света, дотронулся к двери и попытался раздвинуть ее. Попытка не удалась. Он толкнул сильнее, но она не поддалась.

Конечно, нет. Электрозамок будет держать ее на месте до тех пор, пока элеватор не окажется на этом уровне. Он должен добраться до замка, который находиться около пяти футов выше над дверью второго этажа.

Дортмундер взгромоздился на лифтовую рессору. Человек – это такое животное, которое приспосабливается к любой окружающей обстановке, что делает его отличным материалом для интересующихся животноводством. Итак, кроме лыжной маски, одежды и этих проклятых бутылок бурбона, что у него было при себе?

Деньги. Ключи. Он мог бы иметь и сигареты со спичками, но вечное курение Мэй раздражало его и около четырех месяцев назад, после практически тридцати лет курения Camels, он легко остановился. Не было ни одного из признаков отвыкания: ни нервозности, ни плохого настроения, даже не было большого желания бросить курить. Он просто проснулся однажды утром, посмотрел на эверест спичек и окурков в пепельнице на тумбочке Мэй и решил больше не притрагиваться к сигаретам.

Привычка напоминала о себе в виде смятых пачек Camels еще две недели, но, в конце концов, он больше не курил. Итак, у него не было сигарет, но, что более важно в данных обстоятельствах, у него не было спичек.

Да, но, что у него при себе? Был бумажник с водительским удостоверением, деньги, карта крови (никогда не знаешь, что может произойти), пара кредитных карточек, которые он не мог использовать, читательский билет Мэй непонятно как оказавшийся у него. В других карманах было несколько запонок и булавок для галстука, принадлежавших Арнольду Чонси. У него были кредитные карты, а они изготовлены из жесткого пластика. Если просунуть их между дверью и косяком, то можно открыть защелку. Можно ли вставить кредитную карту между коробкой электрического замка и металлической пластиной на двери лифта, откроется ли она?

Был только один способ узнать это. Сжимая кредитку зубами, как пират свой меч, Дортмундер поднялся по лестнице вверх и по горизонтальным балкам добрался до двери.

Он достал кредитку, вставил в щель и толкнул, затем сильнее и сильнее, менял положение пластика, толкал в чертову щель между коробкой и пластиной, пока не раздался легкий щелчок.

Да? Сжав посильнее кредитку, чтобы не потерять ее вместе со своими отпечатками пальцев в темноте, Дортмундер отклонился от бетонной стены и другой рукой толкнул дверь.

Она плавно открылась.

 

Глава 15

Арнольд Чонси потягивал бурбон, пристально смотрел на пятно, где совсем недавно висела «Глупость ведет людей к гибели» и старался скрыть, насколько он счастлив. Дом был полон полицейских, гости горлопанили на каждом углу, но так или иначе, дело приняло одновременно хороший и дурной оборот.

Пережитый испуг Чонси, когда Мэвис Орфицци уехала на лифте, был ничто по сравнению с ледяной волной ужаса, которой окатил его злой рок, когда он обнаружил присутствие тех двух охранников. Они не выполнили его распоряжения и поступили наоборот: несли караул на верхнем этаже.

Что касается его собственного поведения, то, увы, он вынужден поставить себе низкую оценку и считать, что ему очень повезло в том круговороте событий, так как никто не уловил фальшивые ноты в его выступлении. Например, когда он выкрикнул «Нет!» входящей в лифт Мэвис. Затем его сердитая реакция на спускавшихся с верхнего этажа охранников – «Что вы там, наверху делали?».

К счастью, это была его последняя неправильная нота. Чонси, наконец, взял себя в руки и вернулся в рамки поведения, соответствующие данному инциденту: первоначальный шок и возмущение, сочувствие и извинения гостям, оказание содействия полицейским, когда те приехали и стоическое мужество при подсчете его собственных потерь из спальной комнаты (Дортмундер & Компания были убедительно обруганы, слава Богу).

Приглашенные на званый ужин гости дали официальные показания и после этого им разрешили покинуть дом: Лаура Бафинг была настолько испугана, что забыла опрокинуть вазу на обратном пути, генерал-майор (в отставке) и г-жа Гомер Байгот прихрамывая, были доставлены их шофером в Линкольн, Шейх Рама-эль-Рама-эль-Рама Эль с улыбкой и комментарием «число мелких преступлений увеличивается по мере упадка цивилизации», Марта Вупли – единственная из гостей, которая пока не доела свой десерт «Запеченная Аляска», так и не покинула дом, Ланс Шиф помог ей одеться в меха и, уходя, тихо смеялся по-мужски, гортанно.

Теперь полиция занималась гостями дома, один за другим, в то время как обслуживающий персонал ожидал свою очередь на кухне. Пристыженные частные охранники приходили в себя на первой этаже возле столовой, в которой были прежде допрошены полицейскими.

Чонси ничего больше не оставалось, как ждать пока улягутся страсти и утром связаться по телефону со своим страховым агентом. Никто не сможет утверждать, что это была фиктивная кража, запертая охрана, которая первоначально представляла серьезную угрозу, теперь же еще более усиливала правдоподобность происшествия. Первый стакан виски со льдом, который он налил себе, был, так сказать, в медицинский целях, для успокоения нервов, но уже второй принес чувство облегчения и третий был тостом за опасное дело, которое увенчалось успехом. Ура!

Чонси успел осушить до дна поздравительный бокал, когда вошел курфюрст Отто Орфицци, который только что дал показания полиции, и сказал:

 – Ах вот вы где.

 – Я здесь, – согласился Чонси. Его настроение понемногу улучшалось.

 – Неудачный выбор времени, – произнес Орфицци, указывая большим пальцем вверх.

Не уверенный, что этот мужчина имеет в виду, Чонси спросил:

 – Что именно?

 – Если бы эта проклятая баба ушла на десять минут раньше… – затем принц пояснил, – … паршивцы могли бы пристрелить ее. Он пожал плечами явно рассерженный на то, что его жена осталась в живых, затем собрался с мыслями и сменил тему разговора. – Я не мог поверить своим глазам, когда увидел тех полицейских.

 – Я не уверен, что являюсь поклонником, – признался Чонси, – мужчины при исполнении служебных обязанностей.

Принц Отто наклонился к нему, понизил голос и конфиденциально сказал:

 – Он выглядел черным как туз пик.

 – Ах, да, – произнес Чонси, и комбинация из нервов и ликера заставили его добавить, – ну, по крайней мере, он не еврей.

 – Я не знаю, – размышлял принц, – но в любом случае еврей не мог быть в сговоре с ворами.

 – Это точно, – согласился Чонси и, поднявшись на ноги, чувствуя сильную потребность в другом напитке спросил. – Может быть виски? Могу я вам предложить?

 – Конечно, вы можете. Вы можете говорить о джазе, голливудских фильмах или бродвейских постановках, но я скажу, что американский вклад в искусство – это бурбон.

 – Я согласен с вами, – ответил Чонси немного удивленно и, только потянувшись к бутылке, обнаружил, что она пустая. Он взглянул, нахмурившись, на бар, но напитка не было видно. – Извините, но я должен спуститься вниз.

 – О, не беспокойтесь. Я буду совершенно счастлив и с виски. Как только может быть счастлив мужчина с той женщиной под одной крышей, конечно.

 – Это не беспокойство, – заверил его Чонси. Я охотно выпью бурбона, – а про себя подумал, что было бы неплохо остаться без принца на несколько минут, но этого не произошло.

 – Я прогуляюсь вместе с вами, – произнес принц и сделал это.

Главное хранилище ликера было в чулане на первом этаже, рядом с похожим чуланом, переделанным в погреб для вина, в котором поддерживалась соответствующая температура и влажность. Чонси и Орфицци воспользовались лифтом, чтобы спуститься вниз и дабы заполнить паузу Чонси рассказывал о последней перепланировке винного погреба.

 – Я хотел бы его посмотреть, – попросил принц.

 – Я покажу его вам.

Они прошлись вместе по коридору первого этажа, и, примерно на полпути до запасного выхода, Чонси остановился напротив пары дверей с правой стороны.

 – Кладовка с ликером находиться по левой стороне, – пояснил он, – а это винный погреб.

Он открыл дверь, увидел безрадостные глаза и дрожащее тело Дортмундера и… быстро захлопнул дверь, прежде чем принц мог обойти вокруг и заглянуть внутрь.

 – Я не посмотрел его, – произнес принц.

 – Мммм, да, – начала неуверенно Чонси, – у меня только что проскользнула ужасная мысль.

 – Какая?

 – У меня мог закончиться бурбон. Давайте посмотрим. Чонси открыл другую дверь, где горизонтальными рядами от пола до потолка располагались бутылки на скрещенных деревянных планках, две трети из которых были заполнены бутылками с ликером.

 – Ах, конечно, – вспомнил он, – у меня их множество.

И он схватил две бутылки и впихнул в руки удивленному принцу, затем взял еще одну для себя, и одновременно жестикулируя свободной рукой, произнес:

 – Вы видите стиль, в котором он выполнен. Винный погреб выглядит также, за исключением, конечно, влажности и температуры, которые, естественно, здесь не нужны.

 – Само собой, – согласился принц.

Он держал две бутылки возле шеи, как обычно охотник держит небольшие туши убитых животных, и он не был до конца уверен, что же должен сделать с ними. Закрыв дверь, Чонси взял принца за локоть и повел его в направлении лифта.

 – Теперь вернемся к нашим дринкам? – предложил Чонси.

 – Но, – начал было принц, оглядываясь через плечо на закрытую дверь винного погреба, – о, – сказал он с сомнением, так как Чонси продолжал уводить его подальше.

 – Идентичны. Да, верно.

Они вернулись к лифту, зашли в него и Чонси нажал кнопку, но прежде чем дверь закрылась, он неожиданно сунул третью бутылку в руки принца и произнес:

 – Присоединюсь к вам через минуту. Я должен позаботиться еще кое о чем, – и он выскользнул из кабины элеватора.

 – Но… – только и успел принц, и его лицо исчезло за закрывающейся дверью, и лифт поехал вверх.

Чонси влетел в зал, распахнул дверь и окликнул:

 – Что ты там делаешь?!

 – Замерзаю на смерть, – ответил Дортмундер. – Могу я выйти?

Чонси посмотрел по сторонам и сказал:

 – Да.

 – Хорошо.

Как только Чонси закрыл дверь, Дортмундер попросил:

 – Забери меня отсюда.

 – Я не понима… Да, конечно, – ответил Чонси, хмуро оглядываясь вверх и вниз по коридору, и желваки заходили на его скулах.

 – Мы столкнулись с охранниками. Не говоря уже о лифте.

 – Такие вещи иногда случаются, – успокоил Чонси, погруженный в свои собственные мысли. – Иди со мной.

Он взял Дортмундера за руку и повел его по коридору к запасному выходу. Послышался слабый звон стекла внутри его сумки. Картина двух полных бутылок бурбона из бара гостиной комнаты пришла на ум Чонси, и он бросил косой недовольный взгляд на Дортмундера:

 – Я вижу…

Дортмундер настолько плохо выглядел, что даже ничего не смог ответить. Как только они достигли грязной комнаты возле запасного выхода, Чонси достал связку ключей, отцепил один из них и произнес:

 – Этот открывает дверь к переходу, а также к следующему на другом конце. Вернешь их мне позже.

Дортмундер указал на дверь рядом с ними:

 – А разве не включиться сигнализации, когда мы откроем ее?

 – Я скажу, что это был я и якобы увидел кого-то в саду. Поспеши.

 – Все верно, – Дортмундер взял ключ.

Осененный внезапной мыслью Чонси спросил:

 – Есть здесь еще кто-нибудь из ваших?

 – Только я, – успокоил Дортмундер.

 – Что с картиной? Ее здесь нет, не так ли?

 – Ах, да, – Дортмундер выглядел сердито. – Та часть прошла хорошо.

И он исчез.

 

Глава 16

Когда голова Дортмундера исчезла позади лифта, Келп высунул свою собственную через открытую панель дома и спросил у остальных:

 – Что же нам делать теперь?

 – А что он нам сказал? – был ответ Балчера. – Убираемся, черт возьми, отсюда.

 – Как же Дортмундер?

 – Энди, он либо выберется, либо нет. Но если он не сможет, то наше ожидание на крыше не поможет ему. Нас поймают вместе с ним.

Келп бросил еще один взволнованный взгляд в лифтовую шахту, где ничего нельзя было рассмотреть, и произнес:

 – Я знаю, он сможет…

 – Давай, Келп, – торопил Балчер. Он поднял свернутый холст с просмоленной крыши и пошел прочь.

Келп, постоянно оглядываясь, догнал двух других. Затем они, воспользовавшись веревкой, спустились обратно в здание театра и по лестнице вниз на балкон. Балчер шел все время впереди, и он был первым, кто добрался до двери, ведущей на лоджию. К несчастью, это было время антракта, и она снова была переполнена шотландцами. Когда Балчер толкнул дверь, то случайно опрокинул полный стакан виски одного из шотландцев на килт другого скотсмена. Проигнорировав случившееся, он намеревался протолкнуться между ними и идти по своим делам, но мужчина с пустым стаканом загородил ему дорогу рукой и произнес:

 – Вот сейчас, что ты себе думаешь?

 – Уйди с моей дороги, – пригрозил Балчер, который был в не настроении спорить.

Следом за ним спустился со ступенек Чефуик.

 – Ты как лорд Гарри – грубиян, – заявил облитый шотландец, притянул к себе Балчера и ударил его как следует по уху. Балчер не заставил себя долго ждать, одновременно толкнув еще одного парня, который пошатнувшись, пролил дринки еще троих.

В это время Келп наблюдал через дверной проем за дракой, которая начала быстро разгораться. Люди, которые не имели понятия о причине потасовки, тем не менее, решительно избивали других, которые связаны были с ней еще меньше. «Ради Бога», – умолял Келп, стоя в дверях и взирая на сцену бушующего моря ярости, мелькающих коленей и бешено машущих кулаков. Дерущиеся радостно кричали и вопили, а чья-то твердая как скала рука мелькнула возле лба Келпа, заставляя его отшатнуться назад и тяжело присесть вниз на ступеньки.

Какой вид! До этой темной лестницы доносился лишь приглушенный шум, а вид из открытой двери на дерущихся был великолепный, словно в 3-D фильме. Келп, пораженный потасовкой, просидел так минуту или две, пока резко не осознал, что белый, похожий на трость объект, мелькающий время от времени в воздухе и опускающийся то на одну то на другую голову, был на самом деле свернутой картиной, которой орудовал в рассеянном раздражении Тини Балчер.

«Только не картина!» – вскипел Келп и еще раз попытался спуститься с лестницы, толкая и ударяя всех на своем боевом пути к Балчеру, игнорируя буфет и иные препятствия по дороге. Наконец, достигнув цели, как один из пехотинцев на фото «поднятие флага на Иво-Дзиме» (который в любом случае был постановкой; в последнее время так сложно отличить выдуманное от реального), он вырвал сверток из огромного кулака Балчера и прокричал ему в ухо: «Только не картиной!». Затем внезапно Келп согнулся пополам от того, что сразу одиннадцать шотландцев ударили его в живот.

Когда лежишь на полу, открывается совершенно иной ракурс на море бурлящих килтов: шишковатые огромные колени – вещь довольно опасно выглядящая, но помимо этого мелькнула пара черных брюк-дудочек – штаны Чефуика. Келп заставил себя подняться вверх, взбираясь по чьей-то кожаной сумке с мехом и пытаясь отыскать сметенного толпой Балчера. Конечно, Чефуик был там, слева, придавленный к стене, держащий двумя руками свою черную сумку на груди. Даже в самый разгар схватки, люди умели отличить тех, кто не хотел принимать участие в драке, поэтому Чефуик выглядел как скала в океане – все вокруг него кружилось, но не касалось его.

 – Чефуик! – кричал Келп, вокруг которого множество шотландцев сгорали от желания позабавиться. – Чефуик!

Свет отразился от очков Чефуика, когда он повернул голову.

 – Картина! – завопил Келп и с силой бросил ее, словно копье… и упал вниз во второй раз.

 

Глава 17

Стен Марч легко повернул кадди за угол и остановился напротив Хантер Хаус. Как только он узнал об этой работе, она стала для него лакомым куском. Ничего не нужно было делать, просто сидеть здесь, напротив концертного зала как наемный водитель и, как только ребята выйдут, спокойно уехать. Лакомый кусок торта.

Сам же автомобиль был как кусок бисквита с регистрационным номером. Келп подобрал его для Марча сегодня во второй половине дня. Бледно-голубой кадиллак содержал полный набор опций. Келпу нравились машины врачей, если, конечно, такие находились в нужный момент. Он верил, что доктора ведут себя как дети, покупая машины с всевозможными вспомогательными гаджетами и другими элементами комфорта, известными инженерам Детройта.

«Управлять автомобилем врача, – любил он иногда повторять, – это как хороший сон в гамаке в воскресенье после обеда». Он мог быть немного сентиментальным по отношению к вещам.

Какое-то движение привлекло внимание Марча, и он посмотрел на правую часть фасада концертного зала. Там что-то произошло? Ему показалось, что через ряд стеклянных дверей, он заметил некое движение в холле, много бегущих людей или что-то в этом роде.

Марч прищурился, пытаясь разглядеть более подробно, но одна из тех дверей распахнулась, и оттуда вылетело тело, словно планер без крыльев, ударилось о тротуар, перевернулось, вскочило на ноги и побежало обратно в холл.

 – Что за… – только и произнес Марч.

Ей-богу, там происходит драка. Затем тоже тело, или возможно уже другое, выпало обратно. На этот раз следом за ним вышло трое мужчин, которые боролись и толкались руками как регбисты в драке. Затем внезапно целый спор выплеснулся из театра и распространился по всему тротуару.

 – Святой Иисус! – воскликнул Марч, наблюдая, как тело ударилось о капот кадди и обратно вернулось в драку.

В лице, которое появилось на секунду на лобовом стекле, по причине его деформации и из-за собственного удивления, Марч не сразу узнал Келпа, который изо всех сил пытался уйти от целой толпы людей, но которые жаждали, чтобы он остался. Марч посигналил, чем испугал друзей Келпа, а сам он сполз с капота и нырнул в кадди.

Марч уставился на него. Одежда на Келпе была изорвана в клочья, щека измазана, а возле глаз уже начали проступать синяки. Марч спросил:

 – Что, черт возьми, происходит?

 – Я не знаю… – прохрипел Келп, задыхаясь. – Я просто не знаю. Сюда идет Чефуик …

Так он и делал, пробираясь на цыпочках через тротуар, прижимая к груди свою черную сумку, двигаясь словно балетный танцор на минном поле и когда, наконец, он проскользнул в кадиллак, закрыл дверь за собой и все что он сказала было:

 – О, мой Боже. О, мой Боже.

 – Где Балчер? – спросил Келп.

А вот и Балчер. Он мог быть ужасным, когда был раздражен, а в данный момент он был очень и очень раздражен. Он держал за шеи двух своих противников, по одному в каждой огромной мясистой руке и он использовал их как таран, чтобы расчищать себе путь в этой потасовке. Он толкал два тела впереди себя и подставлял их под град ударов нападающей стороны. Путь в холл, по которому он прошелся, словно бульдозер, напоминала не что иное, как выжженную землю в марте. Достигнув кадиллака, он швырнул своих помощников обратно в толпу, а Чефуик открыл ему заднюю дверь.

Балчер запрыгнул в машину, захлопнул дверь и сказал:

 – Достаточно всего этого.

 – Хорошо, Стен, – произнес Келп. – Теперь поехали.

 – Поехали? – Марч посмотрел вокруг: на Келпа рядом с ним на переднем сиденье и Чефуика с Балчером сзади. – А что с Дортмундером?

 – Он не с нами. Давай, Стен, они ведь могут разнести машину на куски. Поезжай куда–нибудь и я все расскажу тебе по дороге.

Автомобиль раскачивался от прыгающих на него мужчин, а некоторые из последних товарищей Балчера по играм жадно смотрели на него через окна, поэтому Марч включил передачу, нажал гудок, дабы расчистить дорогу от тротуара, разогнать их оттуда.

Потребовалось два поворота направо и красный свет светофора, чтобы объяснить ситуацию, в которой очутился Дортмундер. Достигнув центра города, Балчер закончил историю словами:

 – Будем надеяться, что он придумает что-нибудь.

 – Он застрял в шахте лифта с бегающими вокруг частными охранниками?

 – Он и раньше сталкивался с большими сложностями, – заверил его Келп.

 – Даа, – сказал Марч. – И оказался в тюрьме.

 – Не говори так обреченно. В любом случае, тот парень, который живет там на его стороне.

Может быть, он поможет Дортмундеру.

 – Да, может, – с сомнением произнес Марч. После, решив посмотреть на положительную сторону дела, спросил, – но, в любом случае, вы взяли картину, верно?

 – Та часть прошла как по маслу, – ответил Келп. – За исключением того, что Балчер думал о ней как о бейсбольной бите.

 – Я просто увлекся, – пробурчал Балчер.

 – Все хорошо, что хорошо заканчивается, – процитировал Келп. – Давай посмотрим, Роджер.

 – Прошу прощения? – не понял Чефуик.

Келп повернулся к нему с застывшей улыбкой на лице:

 – Картину, давай посмотрим ее.

 – У меня нет ее.

 – Конечно, она у тебя. Я отдал ее тебе.

 – Нет. Она у Балчера.

 – Келп забрал ее у меня, – возразил Балчер.

 – Все верно. А я бросил ее Роджеру.

 – Ну, она не у меня, – голос Чефуика звучал все более ханжески, как будто он защищался от несправедливых обвинений.

 – Ну, я бросил ее в твою сторону, – Келп настаивал.

 – Ее нет у меня, – тоже настаивал Чефуик.

Келп пристально смотрел на Чефуика, а тот в свою очередь на Келпа. Затем одновременно они перестали гипнотизировать друг друга и стали хмуриться. Они снова переглянулись, устремили сердитый взгляд на Балчера, затем на интерьер автомобиля. Все это время Балчер смотрел на них с головой, склоненной на бок, а Марч пытался сконцентрироваться одновременно на пятничном ночном трафике и событиях внутри машины. И, наконец, Марч сказал отвратительную правду вслух:

 – Вы не взяли ее.

 – Что-то… – начала Келп, привстал и посмотрел под собой, но, увы. – Что-то случилось. Во время той драки. Я не знаю, все произошло так неожиданно, это большая потасовка.

 – У нас ее нет, – подытожил ошеломленный Балчер. – Мы потеряли ее.

 – О, Боже мой.

 – Мы должны вернуться за ней, – вздохнул Келп. – Я ненавижу саму идею, но мы просто должны. Мы должны вернуться.

Никто не посмел спорить. Марч повернул и направился на окраину города.

В происходящую сцену перед театром трудно было поверить. Прибыла полиция, машины скорой помощи, даже пожарная машина была здесь. Отряды шотландцев были собраны вместе настороженными полицейскими, в то время как часть других офицеров в белых касках торопились в холл, где, по-видимому, продолжалась драка.

Марч медленно проехал возле Хантер Хауса по одной полосе дороги, все еще открытой для движения и где стоял коп регулирующий трафик с помощью красного фонарика.

Грустные Келп и Чефуик пристально смотрели на концертный зал. Келп вздохнул и произнес:

 – Дортмундер очень расстроится.

 

Глава 18

Дортмундер воспользовался метро до станции Union Square, оставшуюся часть пути домой он прошел пешком. Он был уже возле последнего блока, когда некий парень вышел из дверей и произнес:

 – Простите меня. У вас есть спички?

 – Нет, – ответил Дортмундер. – Я не курю.

 – Верно, – согласился мужчина. – Я тоже.

Он шел в ногу с Дортмундером по правую сторону от него. Его хромота бросалась в глаза, но, казалось, она не доставляет ему особых трудностей. Дортмундер остановился, посмотрел на него и произнес:

 – Ладно.

Мужчина тоже остановился с насмешливой улыбкой. Он был на дюйм или два выше Дортмундера, стройный, с длинным тонким носом и впалыми скулами. Незнакомец был одет в пальто с поднятым воротником, шляпу с опушенными полями и он держал свою правую руку в кармане пальто. Некий вид черного ортопедического ботинка был на его правой ноге. Он спросил:

 – Ладно? Что ладно?

 – Делай все, что ты должен сделать, – сказал ему Дортмундер. – А после я смогу повалить тебя на землю и пойти домой.

Мужчина засмеялся так, как будто произнесенное действительно развеселило его, но он также отступил на шаг, опершись на хромую ногу.

 – Я не бандит, Дортмундер, – успокоил он.

 – Ты знаешь мое имя.

 – Хорошо, – сказал мужчина, – у нас один и тот же работодатель.

 – Я не понимаю.

 – Арнольд Чонси.

Дортмундер понял его.

 – Ты тот другой парень, которого нашел для него адвокат. Киллер.

Убийца сделал странный скромный жест левой рукой, так как правая оставалась в его кармане.

 – Не совсем, – ответил он. – Убийство – это иногда часть того, что я делаю, но это не моя настоящая работа. Мне нравиться думать, что моя работа – это исполнение желаний других людей.

 – Неужели.

 – Например, – произнес киллер, – в твоем случае, мне заплатят двадцать тысяч долларов, но не за твое убийство. Я получу расчет в любом случае, будешь ты жить или умрешь. Если ты вернешь мне картину, тогда все отлично, ты будешь дальше жить, и я ее заберу. Если нет, если же ты будешь создавать проблемы, тогда не отлично, ты умрешь, а я все равно заберу ее, – он пожал плечами. – Нет никакой разницы.

 – Я не хочу видеть тебя висящим надо мной ближайшие шесть месяцев, – ответил Дортмундер.

 – Ах, не волнуйся, – успокоил его убийца. – Ты не увидишь меня больше никогда, потому что достаточно будет опустить большой палец вниз и пристрелить тебя на расстоянии, – ухмыляясь, он вынул правую руку со своего кармана, пустую. Он изобразил пальцами выстрел, направив их прямо в лицо Дортмундера, прищурил один глаз, оскалился, посмотрел на вытянутую руку и сказал:

 – Бах. Я в этом профессионал.

Так или иначе, но Дортмундер поверил ему. Он уже знал, что сам он был определенным типом жулика, которого попросил найти Чонси и теперь он верил, что тот парень был определенным типом надежного убийцы, которого тоже выбрал Чонси.

 – Хочу сказать, – начал он, – что не собираюсь ничего делать с той картиной, кроме как держать ее у себя, затем отдать ее Чонси. Импровизации – это не мой метод.

 – Хорошо, – ответил убийца с доброжелательной улыбкой. – Мне нравиться получать деньги и ничего не делать. Пока, – и, отойдя немного, он резко повернулся. – Не упоминай об этом Чонси.

 – Не должен?

 – Он не хотел, чтобы я встречался с тобой, но я подумал, что мы все же должны побеседовать разок, – ухмылка мелькнула на его лице. – Я люблю видеть моих людей, – сказал он Дортмундеру.

Его глаза сверкали, затем он отвернулся снова и ушел прочь. Дортмундер смотрел ему вслед. Высокий и худощавый, черный, тело немного искривлялось, когда он ступал на свою хромую ногу и обе его руки находились теперь в карманах. Дортмундер почувствовал, как слабый холодок пробежался по его спине. Теперь он понял, что Чонси имел в виду, когда назвал его не опасным. Это потому, что он имеет того парня для сравнения. «Хорошо, что я честный человек», – пробормотал он про себя и пошел домой, где застал Келпа и Марча, и Чефуика, и Балчера, и Мэй, которые ждали его в гостиной.

 – Дортмундер!

 – Джон!

 – Ты сделал это! Я знал, ты сможешь!

Они поздравляли его и похлопывали по спине, а он отдал им бурбон Чонси, затем все вместе присели с бокалами полными потрясающего напитка, почти стоящего тех неприятностей, которые он доставил ему.

 – Как ты сделал это? Как ты выбрался? – спросил Келп.

 – Ну, я спустился на самое дно лифтовой шахты, – начал Дортмундер, – а затем… – он остановился, пораженный неясным предчувствием беды. Посмотрел на внимательные лица, которые выглядели более застывшими, чем внимательными. Одежда Балчера и Келпа был в полном беспорядке, у Келпа проступали синяки под глазами. В комнате воцарилась невероятная напряженность.

 – В чем дело? – спросил он.

 – Джон, расскажи нам как ты вышел из шахты, – попросила Мэй.

Он хмуро взглянул на Мэй, сердито посмотрел на остальных, прислушался к тишине и понял. Глядя на Келпа, он спросил:

 – Где она?

 – Теперь, Дортмундер… – начал Келп.

 – Где она?

 – Ах, дорогой, – произнес Чефуик.

 – Была потасовка в театре… – начал рассказывать Марч.

 – Это была не наша ошибка, – прервал Келп.

Даже Тини Балчер выглядел пристыженным. Он сказал:

 – Это была просто одна из тех вещей.

 – ГДЕ ОНА?

Напряженная тишина. Дортмундер смотрел на то, как они все опустили глаза в пол и, наконец, Келп ответил ему тонким голосом:

 – Мы потерял ее.

 – Вы потеряли ее, – повторил Дортмундер.

Затем все начали говорить одновременно, объяснять, оправдываться, рассказывать одну и ту же историю с разных точек зрения, а Дортмундер просто сидел там, не двигаясь, флегматичный, позволяющий потоку слов литься вокруг него, пока, наконец, они все не замолчали. Во вновь наступившей тишине, Дортмундер вздохнул, но так и ничего не произнес. Мэй спросила:

 – Джон, могу я освежить твой дринк?

Дортмундер покачал отрицательно головой. В нем уже не было прежнего жару.

 – Нет, спасибо, Мэй, – только и сказал он.

 – Можем ли мы еще сделать что-нибудь? – спросил Келп.

 – Если вы не возражаете, – сказал им Дортмундер, – я хотел бы некоторое время побыть один.

 – Это не было чьей-либо ошибкой, – произнес Келп. – Это действительно не было.

 – Я не виню тебя, – успокоил Дортмундер и, как ни странно, это была правда. Он никого не винил. Злой рок схватил очередную жертву. – Я просто хочу побыть наедине с собой и подумать, как я хочу прожить свои шесть месяцев жизни.

 

Глава 1

Среди радостных толп покупателей в преддверии Рождества Дортмундер выглядел совершенно мрачным, этакий зануда отравляющий праздник для Санта-Клауса. Когда он стоял в отделе парфюмерии в Мэйси, над его головой проплыл воздушный шар с надписью HUMBUG. Взгляд, который он бросил на продавщицу, можно было назвать взглядом больного желтухой.

 – Что это?

Девушка держала крошечный стеклянный флакон в форме торшера без абажура 1920 года производства, заполненный на восемь унций, с плоским, как блин дном и длинным тонким горлышком, которое заканчивалось пульверизатором.

 – «Ma Folie», – ответила девушка. – Это Франция.

 – О, да?

 – Это означает Моя Фолли.

 – Твоя, хммм? Позвольте мне еще раз вдохнуть аромат.

Продавец уже брызнула немного на свое запястье и послушно протянула руку в сторону Дортмундера. Ему казалось странным наклоняться и обнюхивать чужое женское запястье, худое с бледно-серой кожей, тонкими голубыми венами. И все, что узнал Дортмундер после того, как понюхал – запах был тот же, что и в первый раз, аромат был сладким.

Он не смог бы отличить Ma Folie от персикового бренди.

 – Сколько это стоит?

 – Двадцать семь пятьдесят.

 – Двадцать семь пятьдесят долларов?

 – Иностранную валюту можно обменять на шестом этаже, – ответила она.

 – У меня нет иностранной валюты, – хмуро сказал Дортмундер.

 – Ой, извините, я подумала… ну, в любом случае. Это стоит двадцать семь долларов и пятьдесят центов.

 – Я должен «сделать» этот магазин, – пробормотал Дортмундер и повернулся, чтобы осмотреться обстановку вокруг. Клиенты, выходы, эскалаторы – не должно составить труда, но от этого, конечно, было бы мало проку. В магазине находились полицейские, ТВ с полной зоной охвата, камеры видеонаблюдения, в общем, всевозможные виды защиты. А наличные деньги будут храниться в офисах наверху, поэтому ты никогда не сможешь выбраться из здания, даже если получиться ограбить кассу.

 – Сэр?

Но Дортмундер не ответил. Он остался в прежней застывшей позе, его внимание на секунду привлекло знакомое лицо на эскалаторе, спускавшееся сверху вниз. Это было яркое, веселое, рождественское лицо, которое напоминало чем-то птичку. Дортмундер настолько растерялся, что ему даже не пришло в голову пока не поздно спрятать свое собственное лицо. Келп увидел его, Келп сиял огромной улыбкой, Келп приподнялся на цыпочки, чтобы помахать ему рукой.

 – Сэр?

 – Христос, – пробормотал Дортмундер.

Он посмотрел на девушку взглядом полным желчи, и она попятилась, не известно то ли от испуга, то ли от обиды.

 – Ладно, – сказал Дортмундер. – Нy и черт с ним, все в порядке.

 – Сэр?

 – Я возьму эти чертовы духи.

Келп прокладывал свой путь через толпы людей: растерянных мужей, сопливых детей, погруженных в себя секретарей, семейных пар, хихикающих пар девочек-подростков, низких и коренастых женщин, несущих по девять сумок, стройных высоких женщин, легко несущих меха на своих плечах и солнечные очки с желтыми стеклами на голове – через все эти круговороты и течения в сезон подарков мегаполиса. Дортмундер, когда уже было слишком поздно, поднял плечо, пытаясь спрятать свое лицо, и протянул девушке три смятые десятидолларовые купюры.

 – Дортмундер!

 – Да, – ответил он.

 – Какое совпадение! – возник Келп с полной сумкой и хитро продолжил. – Около часа назад я звонил к тебе домой, Мэй сказала, что не знает, где бы ты мог быть.

 – Рождественские покупки, – ответил Дортмундер таким голосом, каким другой человек говорит «Очистка выгребной ямы».

Келп взглянул мельком на девушку, которая упаковывала новый пузырек духов в сложную небольшого размера упаковочную коробку. Он наклонилась ближе к Дортмундеру и спокойно спросил:

 – Для кого ты покупаешь это? Мы ударим по одному из торговых центров на острове и получим доход с него.

 – Для рождественского подарка? – Дортмундер покачал отрицательно головой. – Подарок на Рождество – это нечто особенное, это то, что ты покупаешь.

 – Да? – Келп воспринял это как совершенно новую идею, заслуживающую дальнейшего размышления.

 – Кроме этого, – продолжал Дортмундер, – у меня все еще есть деньги, полученные от Чонси. Семь тысяч долларов, вырученных с продажи драгоценностей и другого добра после неудачного ограбления, были разделены поровну между пятью участниками. Келп был очень удивлен:

 – У тебя все еще есть деньги? Но это было больше месяца тому назад!

 – Ну, я не большой транжира.

Вернулась девушка с покупкой Дортмундера и изменениями для него:

 – Двадцать девять семьдесят, – сказал она, и бросила на его ладонь четвертак и монету в 5 центов.

 – Вы сказали мне двадцать семь пятьдесят.

 – Плюс налог.

 – Вот дерьмо, – расстроился Дортмундер, засунул сдачу в карман, взял упаковку и отвернулся.

 – И веселого Рождества Вам – пожелала девушка его спине.

 – Послушай, – сказал Келп, когда они отошли от прилавка, – я должен поговорить с тобой, вот поэтому я и искал тебя. Здесь слишком многолюдно, может, пойдем домой?

Дортмундер подозрительно посмотрел на него.

 – Никаких сомнительных дел, – произнес он.

 – Ничего такого, – сказал Келп и забавно подчеркнул. – Я обещаю.

 – Тогда хорошо.

Было почти шесть часов вечера, когда они вышли и направились к Геральд-сквер. На улице уже совсем стемнело, было относительно тепло, и слегка падал снег. Пробки на дорогах и толпы людей были везде.

 – Холоднее чем в аду, – произнес Дортмундер.

 – Это не холод, а влажность, – возразил Келп. – Промозглый воздух пробирает до костей.

Если температура опуститься ниже нуля, тогда воздух станет суше, и мы не так сильно будем ощущать холод.

Дортмундер посмотрел на него:

 – С тобой произойдет все с точность наоборот, – заверил он его.

 – Я просто говорю…

 – Не надо. Где твоя машина?

 – Я пока не знаю, – ответил Келп. – Подожди меня здесь. Я вернусь.

И он, шлепая по лужам грязи, ушел, неся свою сумку из Korvette магазина через плотную толпу людей и падающий снег. После того как Келп исчез из поля зрения, его слова рикошетом отразились в сознании Дортмундера. Вслух он пробормотал: «Он пока еще не знает?». Возникла мысль о побеге, но когда он подумал о возможных вариантах: стремительные потоки людей в метро, попытка поймать такси в Геральд-сквер в шесть вечера торгового дня декабря-месяца или прогулка пешком 25 кварталов под снегом и в холоде – он подумал, что лучше остаться на месте. Он прислонился спиной к стене Мэйси, недалеко возле входной двери, сунул одну руку в карман пальто, а правой рукой сжимал коробку духов и принялся ждать. Снег ложился ему на плечи и его черную вязаную шапку, снег таял на его лбу и стекал вниз маленькими ледяными струйками по носу и ливнем по пуговицам на пальто, ледяной жижей проникал через закрытые мокрые ботинки к его ступням.

Он простоял так около пяти минут, когда перед ним остановился безупречный джентльмен с белыми усами в каракулевой шапке и пальто с меховым воротником. Он положил что-то в нагрудный карман пальто Дортмундера и произнес:

 – Не унывай, старина. И с Рождеством Христовым тебя, – и ушел.

Дортмундер в замешательстве посмотрел ему вслед, затем пощупал свой карман и вытянул оттуда аккуратно сложенную долларовую банкноту.

 – Неисповедимы пути Господни, – только и произнес Дортмундер.

Просигналил автомобиль. Дортмундер посмотрел мимо доллара и увидел рыжий мерседес у обочины, и кто-то внутри махала ему. Келп?

Келп. И неизвестно как, но мерседес имел регистрационные знаки Коннектикута.

Дортмундер быстро зашагал в сторону пассажирского сиденья, проскользнул в машину и почувствовал сухой теплый воздух, когда Келп ускорил ход мерседеса.

 – Ах, – вздохнул Дортмундер.

 – Невероятный трафик, – произнес Келп. – Даже Стен Марч не смог бы найти что-нибудь. Я взял этого зверя через квартал отсюда, ты можешь в это поверить? Поэтому все это заняло так много времени, – он посмотрел вверх. – Что с долларом?

Дортмундер все еще держал его в руке. Затем спрятал подальше в боковой карман.

 – Я нашел его, – ответил он.

 – Без шуток. Может быть сегодня твой счастливый день.

 – Что за идея, – подумал про себя Дортмундер и вслух произнес: – Да.

 – На самом деле, это удачный день.

Дортмундер закрыл свои глаза. Он мог наслаждаться комфортом автомобиля и просто не слушать того, что говорил Келп.

 – Например, – начал Келп, – есть вопрос насчет картины и того, что произошло шесть месяцев тому назад.

 – Четыре с половиной, – поправил его Дортмундер. Его глаза оставались закрытыми.

 – Ладно, четыре с половиной.

 – Я думаю, что уеду из страны, – предположил Дортмундер. – Поеду в Южную Америку, может быть. Я и Мэй, мы могли бы открыть бар или что-нибудь в этом роде. Будет ли нас преследовать по всему миру тот парень из-за двадцати штук?

 – Да, – ответил Келп. До тех пор пока они не найдут картину они будут искать тебя, и ты знаешь это.

Не открывая глаз, Дортмундер вздохнул.

 – Ты, по крайней мере, мог дать мне немного помечтать, – произнес он.

 – У меня есть что-то получше, – заинтересовал Келп. – Есть.

 – Нет у тебя ничего.

 – Есть.

 – Нет. Пока мы не получим обратно картину ты ничего не сможешь предложить лучше.

Когда Чонси придет и захочет ее обратно, у нас не будет выхода.

 – Один, – возразил Келп и внезапно, за рулем, впал в бешенство. Начал сигналить в безумном ритме и одновременно кричать:

 – Двигай своей чертовой задницей или ты не хочешь попасть домой?

Дортмундер открыл глаза.

 – Успокойся, – сказал он.

 – Они дают лицензии всем, – проворчал Келп, уже успокаиваясь, затем сказал. – Слушай, я не могу разговаривать в такой пробке. У тебя есть еще тот хороший бурбон?

 – Ты шутишь.

 – Вот, что я тебе скажу, – начал Келп, – я куплю бутылку бурбона на выезде из города, не такой марки как у Чонси, но тоже что-нибудь хорошее. Что-нибудь разлитое в Кентукки.

 – Даа?

 – Пригласи меня к себе домой, – предложил Келп. – Мы напьемся, и я расскажу тебе мою идею.

 – Ты знаешь, что я думаю по поводу твоих идей, – ответил Дортмундер.

 – Может ли это быть хуже, чем визит друзей Чонси?

Дортмундер вздохнул.

 – Я куплю две бутылки, – закончил разговор Келп.

 

Глава 2

 – Ты помнишь моего племянника, Виктора? – спросил Келп.

 – Агент ФБР, – ответил Дортмундер.

 – Он бывший агент, – поправил Келп. – И в этом разница.

 – Они выбросили его, – сказал Дортмундер, – потому что он постоянно клал в ящик предложений ФБР записки о введении секретного рукопожатия, чтобы узнавать друг друга на вечеринках.

 – Необязательно было так, – возразил Келп. – Это просто теория.

 – Этого вполне достаточно для меня. Это помогает вспомнить парня. Что с ним?

 – Я разговаривал с ним на День благодарения, – вспоминал Келп, – когда был у бабушки. Ты не поверишь, но она готовить самую фантастическую индейку.

Ну что тут было сказать на такое высказывание? Ничего. Именно так и сделал Дортмундер. Он устроился поудобнее в своем личном простеньком кресле в своей теплой гостиной и сделал еще один глоток бурбона. Мэй была в Safeway, где она работала в качестве кассира. Бурбон был разлит в Кентукки (в отличие от того, который дистиллируют в Кентукки, а затем в ж/д вагонах отправляют на север и разливают в Хобокен), что было неплохо. Качество виски было на порядок выше, чем тот продукт от «O.J. Bar and Grill», которая возможно тоже занималась дистилировкой в Хобокене из комбинации воды «Hudson и Raritan».

Келп продолжал свою историю:

 – Смысл в том, что Виктор рассказал мне об одном парне, который сейчас живет в одном районе с ним. Так вот, он занимался его делом, когда еще работал в ФСБ. Парень был фальшивомонетчиком.

 – Да?

 – Только он не печатал деньги, – произнес Келп. – Он рисовал их, – сделав неопределенный жест в воздухе, продолжил. – Одну купюру за раз. Всю двадцатку.

Дортмундер нахмурившись, посмотрел через свой стакан на Келпа.

 – Этот парень лично нарисовал двадцатидолларовую банкноту?

 – Очевидно, он был профи в этом. Он взял лист бумаги, нарисовал на нем пять или шесть купюр, вырезал их, а затем раскрасил обратную сторону и пустил в оборот по всему городу.

 – Странный пацан, – решил Дортмундер.

 – Но гений в своем деле, – ответил Келп. – Если верить словам Виктора, ты не смог бы отличить его банкноты от реальных денег. Каждая из них была произведением искусства.

 – Тогда как они могли взять его?

 – Ну, возможно несколько вариантов. Во-первых, он всегда работал с акварельными красками. Масляные образуют уплотнения на бумаге, у них плохая текстура. Так что, его банкноты были идеальны сразу после изготовления, но вскоре начинали течь.

 – Звучит так, как будто ты знал его лично, – подметил Дортмундер.

 – Я не знал его, – ответил Келп. – Мой племянник Виктор знаком с ним.

 – А ты знаешь Виктора.

 – Ну, он мой родственник.

 – Я повторю свой вопрос. По какой еще причине они смогли поймать этого парня?

 – Ну, обычно он не покидает свой район, – начал Келп. – Он выглядит «не от мира сего», но он настоящий артист. Он просто сделал те двадцатки, чтобы купить себе картофеля и голубые джинсы, в то время как работал над своими собственными произведениями. И так как эти двадцатки «засветились» в одном и том же супермаркете «Shop Rite», аптеке, винном магазине, то федералы вычислили район и таким образом Виктор встретил этого парня Покьюлея.

 – Покьюлея?

 – Грисволд Покьюлей. Так его зовут.

 – Это, хммм…?

 – Абсолютно. В любом случае, федералы прижали его к ногтю, но все, что он получил – это условный приговор, когда он пообещал больше так не делать.

 – И они поверили ему?

 – Ну, да, – ответил Келп. – И это не было лишено смысла. Как только они взяли его и выяснили, как он подделывал деньги, поговорили с ним, и оказалось, что он тратит пять часов только на одну сторону банкноты. Ты знаешь, те двадцатки, они полны секретов.

 – Да, я видел некоторые, – согласился Дортмундер.

 – Ну, в любом случае, это означает десять часов на одну купюру и, не считая стоимость материалов, бумаги, краски, износа кистей и всего остального. И максимум, что он может это два бакса в час. Он мог заработать больше, если бы развозил товар для Shop-Rite на полставки.

Дортмундер утвердительно покачал головой и произнес:

 – Преступления плохо оплачиваются. Я постепенно прихожу к такому выводу.

 – Ну, дело в том, что этот парень прежде жил в Вашингтон Хайтс, где была его мастерская и все такое, но плата за аренду росла, они завысили цену и он вынужден был уехать на Лонг-Айленд. Виктор столкнулся с ним в торговом центре.

 – Обменивал двадцатку?

 – Нет, – ответил Келп, – но он еще думает об этом. Он рассказал Виктору, что ищет способ, как сделать кучу банкнот за один раз. Виктор предполагает, что он на полпути к изобретению печатного станка, и он волнуется, что парень попадет в беду. И тут войдем мы.

 – Мне интересно, куда это войдем мы, – произнес Дортмундер.

 – Мы можем дать ему немного настоящих денег, помочь ему избежать соблазна.

 – Зачем это нам?

 – Ты разве не понимаешь? – Келп был так доволен собой, что готов был расцеловать себя в обе щеки.

Наклонившись вперед, и жестикулирую на половину полным стаканом бурбона, он продолжил:

 – Мы подделаем картину!

Дортмундер хмуро глянул на него через свой полупустой стакан и переспросил:

 – Мы что?

 – Картина, которую мы стянули у Чонси известная, верно? Значит, должны быть ее фотографии, копии и все такое. Покьюлей настоящий художник и он сможет сделать копии всего, поэтому он сделает на скорую руку дубликат картины, которую мы и отдадим ему обратно!

Дортмундер обдумал каждое слово Келпа и сказал:

 – Что-то с этой идеей не так.

 – Что?

 – Я пока не знаю. Просто надеюсь разобраться, пока еще не слишком поздно.

 – Дортмундер, это лучше, чем получить выстрел в голову.

Дортмундер поморщился:

 – Не говори так, – попросил он.

Уже в предчувствии неизбежного, последние несколько недель, каждый раз проходя мимо окна, он испытывал головные боли.

 – Ты должен что-то предпринять. И это можно сделать, не покидая города.

Было ли это правдой? Дортмундер снова начал обдумывать свой побег с Мэй на какое – нибудь побережье Южной Америки. Открыть там бар-ресторан, где знаменитый запеченный тунец Мэй принесет им мгновенный успех, а сам он тоже будет работать в баре. Правда, он не был уверен, как лучше назвать бар, в честь Мэй или «Убежище». Но, как только он представил себе свою мечту еще раз, себя за блестящей стойкой бара из бамбука (в его воображении Южная Америка находилась в очень южной части Тихого океана), то видел идущего высокого, худого парня с хромотой. Он заходит в бар и говорит:

«Здравствуйте, Дортмундер», – и вытаскивает из кармана руку…

 – Аа, – вырвалось у Дортмундера.

Келп посмотрел на него обеспокоенно:

 – Что-то не так? Плохой бурбон?

 – С виски все в порядке.

 – Слушай, почему бы не позвонить Виктору и попросить о встрече? Дортмундер? Я сделаю это, правда? Я могу?

Бар-ресторан «Мэй» исчез вместе с не прошеным клиентом.

 – Хорошо, – ответил Дортмундер.

 

Глава 3

 – Я не понимаю, почему мы должны встретиться с ним в торговом центре, – ворчал Дортмундер, наблюдая как щетки стеклоочистителя расталкивали снег туда и обратно по лобовому стеклу. Сегодня «машиной доктора» оказался серебристо-серый кадиллак Севилья с магнитофоном и коллекцией кассет Тома Джонса, Энгельберта Хампердинка и Гэри Пакета & Юнион. (Выпуск Севильи был вызван нефтяным кризисом. Кадиллаку необходимы были малолитражные авто, поэтому размеры Седан де Виль были сокращены вдвое, и в результате получилось короткое легкое авто – Севилье).

 – Какое это имеет значение? – спросил Келп, плавно продвигаясь в неустойчивом трафике Южного штата. – Мы встречаемся с Виктором в торговом центре, а он отведет нас к Покьюлею.

 – Преддверие Рождества, – акцентировал Дортмундер. – Вот какое значение. Мы едем на Лонг-Айленд в метель в торговый центр и все это за неделю до Рождества, вот что имеет значение.

 – Ну, сейчас уже поздно менять что-нибудь. Все не так плохо, как может казаться.

На самом деле все было плохо. Когда они проехали бульвар, они сразу же попали в дорожный затор: дворники хлопали о стекло, фары светились в темноте, все стекла в авто запотели, запачканные детские лица выглядывали из окон, люди сигналили друг другу яростно и бессмысленно, и те же люди газовали как ненормальные и крутили колесами, когда наезжали на оледенелый участок дороги, вместо того, чтобы плавно ускориться.

Когда они приблизились к одному из огромных растянутых паркингов Меррик Молл, стало, наверное, еще хуже. К остановленному движению добавились миллионы пешеходов снующих и снующих вокруг, некоторые из них пихали тележки полные рождественских пакетов, а некоторые из них толкали детские коляски полные подарков и детей.

 – Это ужасно, – только и ответил Дортмундер. – Твой племянник все тот же мозговой гигант, каким и был всегда.

 – Данкин Донатс, – произнес Келп, вглядываясь через ветровое стекло и притворяясь, что не слышит комментариев Дортмундера. – Мы должны встретиться с ним в Данкин Донатс.

Меррик Молл наподобие большинства торговых центров был спроектирован в форме гантели. На концах ее находились головные супермаркеты, а между ними множество отдельных мелких магазинчиков. Когда Келп медленно, но уверенно двигался между покупателями, можно было заметить знакомые электрические логотипы, мерцающие в темноте: Woolworth's, KentuckyFriedChicken, ThomMcAn, Rexall, Gino's, Waldenbooks, Baskin-Robbins, WesternAuto, Capitalists&ImmigrantsTrust.

Затем шли музыкальные и обувные магазины, одежда для женщин и китайские рестораны.

Тем не менее инфляция и безработица затронули и торговые центры, по крайней мере в той же степени как и другие сферы экономики, поэтому на каждом шагу прекрасные и соблазняющие товары магазина сочетались с полумраком и тишиной, витрины не светились – будущее не определено, а надежды призрачны. Выжившие, казалось, старались изо всех сил отвлечь внимание от своих павших коллег, но Дортмундер мог различить их. Дортмундер и безнадежное дело всегда узнавали друг друга.

 – Это там, – указал Келп.

А «там» – это Данкин Донатс с его запотевшими окнами полными…кх-кх-кхм…пончиков.

Келп двигался не спеша еще некоторое время, пока не нашел место для парковки в дальнем конце одного из рядов. Он и Дортмундер, шлепали по грязи среди безнадежных автомобилей, чтобы найти Виктора, который сидел за крошечным столиком в Данкин Донатс и макал пончик в чашку с кофе.

Племяннику Келпа, Виктору, небольшому опрятному темноволосому мужчине, который был одет, как для собеседования на вакансию банковского работника, было лет за тридцать, но выглядел он моложе. Его подвижное мальчишеское лицо производило положительное впечатление. Он больше всего напоминал щенка, смотрящего через стекло зоомагазина, за исключением того, что он не мог повилять хвостом.

 – Мистер Дортмундер! – произнес он, вскочив на ноги, и протянул ему руку с мокрым пончиком. – Рад вас снова видеть.

Затем он понял, что все еще держит пирожок, смущенно улыбнулся и затолкал его полностью в свой рот, вытер руку об штанину и снова ее протянул в приветствии:

 – Муф нур муф…

 – Взаимно, – ответил Дортмундер и пожал его липкую руку.

Виктор жестом предложил им присесть за столик, пока он торопливо и шумно проглатывал еду, затем спросил:

 – Кофе? Пончики? Дядя?

 – Не для меня, – сказал Дортмундер.

Никто из них не принял приглашения присесть.

 – Виктор, – начал Келп, – Я думаю, будет лучше, если мы пойдем на встречу с этим парнем Покьюлеем, хорошо? – Келп имел привычку немного нервничать в присутствии Дортмундера и Виктора.

 – Ах, конечно, – согласился Виктор. Стоя возле стола, он проглотил свой кофе, промокнул рот бумажной салфеткой и сказал: – Все, готово.

 – Хорошо, – согласился Келп.

Виктор двинулся к выходу первым, повернул направо и пошел по огражденному тротуару.

Некоторые пешеходы проходили мимо, даже не пытаясь изобразить рождественское настроение. Дорого к выходу находилась под крышей, но порывистый холодный ветер время от времени задувал под нее небольшие комья снег. Нервозность Келпа проявилась в неудержимом желании завести разговор:

 – Итак, Виктор. Ты все на том же Паккарде?

 – О, да, – ответил Виктор, скромно улыбаясь. – Это отличная машина. Так скажет вам любой, кто на ней ездит.

 – Мы следуем за тобой или едем все вместе на Паккарде?

Вдруг, проходя мимо одного из пустых магазинов с черными витринами и мусором возле двери, Виктор резко остановился и ответил:

 – Мы на месте.

Это было так неожиданно, что Келп и Дортмундер продолжали идти по инерции, пока не заметили отсутствие Виктора. Когда они обернулись, Виктор стучал по стеклу двери пустого магазина.

Что теперь? Дверь открылась, и сквозь темноту пролился свет. Голос говорил, а Виктор улыбался и отвечал ему. Затем он переступил порог, улыбаясь и жестом приглашая Дортмундера и Келпа следовать за ним. Войдя, они попали в совершенно иной мир.

Коренастый мужчина закрыл за ними дверь и сердечно произнес:

 – Ужасная погода сегодня.

Но Дортмундер не обратил на него внимания, он был полностью поглощен интерьером магазина. В своем коммерческом прошлом это был, по-видимому, бутик женской одежды: длинная, узкая площадь была поделена на секции с помощью перегородок различной высоты, края которых украшали высотой в локоть черные перила из кованого железа, каждая ширма имела ковровое покрытие разного цвета, все оттенки синего и серого цвета.

Стены задрапированы джутовой тканью темно-синего цвета, а оконные стекла окрашены в черный. Все вместе создавало эффект чего-то среднего между садом и мансардой, залитого лунным светом.

Возможно, когда здесь стояли стойки с юбками, свитерами и комбинезонами иллюзия сада преобладала. Сейчас же присутствовало ощущение чердака благодаря старым лоскутам, небрежно свисающим с перил. Ближайшая секция выделялась на фоне других мебелью для гостиной поврежденной крысами. Между ширмами, в центре стояло несколько простых деревянных стульев для кухни и старый стол-доска. К предстоящему обучению были установлены два мольберта, высокий стул и стол-книга, заставленный принадлежностями для рисования: тюбики краски, множество кисточек погруженные в стаканы с водой, тряпки, ножи для палитры. Холсты без подрамника были сложены в углах и висели на стенах. Над мольбертами стандартный потолок магазина вел к нише оборудованной лампами верхнего света. После прогулки в снежной ночи магазин казался теплым и как будто уютным, несмотря на свою узкую и длинную поверхность и бесконечные, меняющиеся уровни. Было заметно, что и это, прежде безликое место, обжили люди.

Два человека. Один из них – девушка лет двадцати лежала, свернувшись калачиком на диване, ноги ее были накрыты старым пледом. Она была стройной с круглым и добрым лицом, которое напоминало самый вкусный персик в мире, а ее улыбка делала щеки пухлыми и аппетитными. Дортмундер мог бы смотреть на нее лет тридцать или сорок, но он заставил себя обратить внимание и на другого человека.

Это был мужчина, который впустил их сюда: невысокого роста, пухлый, неаккуратный, лет под пятьдесят. Из одежды на нем были комнатные тапочки, вельветовые брюки в пятнах краски, рубашка в зеленую клетку и темно-зеленый противный свитер с кожаными заплатками на локтях. Он не брился сегодня и, судя по всему, не брился и вчера.

Виктор представил их, произнеся имя каждого так, как будто они были личным открытием Виктора:

 – Грисволд Покьюлей, я хотел бы вам представить моего дядю Энди Келпа и его друга мистера Джона Дортмундера.

 – Рад познакомиться, – произнес Дортмундер, пожимая протянутую руку Покьюлея.

 – Как поживаете. Как поживаете. Дядя Виктора, да?

 – Его мать приходится мне сестрой, – объяснил Келп.

Покьюлей жестом указал на девушку на диване и сказал:

 – А это моя подруга, Клео Марлах – любительница комфорта.

Клео Марлах моментально выпрямила ноги, вскочила и спросила:

 – Кофе? Чай? Вино? – затем с сомнением обратилась к Покьюлею: – У нас есть какой-нибудь ликер?

 – Я хотел бы выпить кофе, – ответил Келп.

 – Я тоже, – добавил Дортмундер.

Виктор произнес:

 – Можно мне вина? Я на самом деле старше, чем выгляжу.

 – Красное или белое? – спросил Покьюлей.

 – Красное, пожалуйста.

 – У нас нет белого, – заметил Покьюлей.

Девушка была одета в черные бархатные штаны и белую блузку. Она был босиком, поэтому можно было заметить на ее ногтях экстремальный темно-красный цвет, цвет запекшейся крови. При ходьбе она была похожа на маленькую русалку. Покьюлей предложил гостям присесть на кресла, а сам с ворчанием опустился на диван.

 – Это хорошее место. Умно сделано, – нарушил тишину Дортмундер.

 – Я осилил только аренду, – сказал Покьюлей, – чтобы заполучить много места и северное сияние, – он указал на потолочное окно. – Они запросили нормальную арендную плату, – продолжал он, – потому что у них было много пустующих магазинов, и еще потому, что я согласился делать один-два обхода после закрытия заведений. Этакий ночной сторож, что выгодно для них и для меня. В любом случае я «сова» и я люблю гулять, поэтому это не проблема для меня. Мы сняли перегородки в раздевалках, разместили там нашу спальню.

Отсутствие кухни – это, конечно, проблема, но мы не сильно нуждаемся в ней. Пара электроконфорок, маленький холодильник – идеально, правда. Они отапливают помещение лучше, чем любой другой арендодатель на моей памяти. Здесь нет шумных соседей, сующих нос не в свои дела, и любой магазин, который мне понадобиться, сразу же за дверью.

Клео вернулась с двумя разными кружками белого цвета для Дортмундера, Келпа и пустой банкой из-под желе для Виктора.

Раздав посуду, она подняла бутыль Gab Hearty Burgundy с пола, который стоял возле дивана, наполнила банку Виктора наполовину, подала ему и спросила:

 – Поки, еще вина?

 – Не против, не против.

Покьюлей пил из пильзенского пивного бокала, в котором красное вино выглядело как нечто из экспериментальной лаборатории. Стаканом для Клеи, который она достала из-под дивана, послужила глиняная банка, которая первоначально использовалась для горчицы.

Она налила до краев крепкого бургундского вина, плюхнулась на тахту рядом с Покьюлеем, подняла свою глиняный бокал и произнесла:

 – За тех, кто не с нами.

 – Гореть им в аду, – добавил Покьюлей, поднял свой «пильзен» в знак тоста и сделал большой глоток. Затем он сказал, посмотрев на Дортмундера:

 – Я так понимаю у вас проблемы.

 – Все верно, – согласился Дортмундер. – Мы помогли одному парню симулировать кражу произведения искусства, чтобы получить страховку. Он хочет картину обратно, но у нас ее нет. Она утеряна. Келпу кажется, что ты сможешь сделать копию и мы вернем ее парню вместо оригинала.

 – Мы заплатим за твою работу, конечно же, – добавил Келп.

Покьюлей хмыкнул весело:

 – Да, я думаю, что вы так и сделаете.

Другая рука, которая не держала пильзенский бокал, опустилась на бедро Клеи и начала его нежно массажировать. Девушка потягивала вино и легко улыбалась сама себе.

 – Что это за картина? – спросил Покьюлей.

 – Ее называют «Глупость ведет человека к гибели», а кто-то зовет Винбис, – ответил Келп.

Покьюлей запрокинул голову назад и пристально смотрел на угол потолка. Его рука гладила и гладила девушку.

 – Винбис. «Глупость ведет человека к гибели». Мммм… возможно… книга, – решил он и отпустил ногу Клео, чтобы приподняться с дивана и встать на ноги.

Книга? В поле зрения находилось множество книг без стеллажей. Книги в мягкой обложке были свалены в кучу в углу комнаты, под столами, в то время как тома в твердом переплете торчали между подпорками перил вдоль ширм. К ним и пошел Покьюлей, неся свое вино, бормоча что-то себе под нос и потирая свободной рукой спину. Затем он остановился, вытащил одну книгу, поставил стакан на пол, полистал том, раздраженно покачал головой и засунул книгу обратно.

Это могло занять некоторое время. Чтобы скоротать ожидание, Дортмундер рассматривал это странное жилое помещение и заметил на темных стенах картины без рамок, предположительно Покьюлея. Все они были разными и в то же время очень похожими друг на друга. На переднем плане каждой из них была девушка, голая или одетая по минимуму, например, с белым шарфом на фоне пейзажа. Девушки были представлены в основном в полный рост и всегда были поглощены тем, что делали. Одна из них, например, сидя на траве на фоне разрушенных замков, нескольких деревьев и небольшого пруда, где два оленя пили воду, училась играть в шахматы, положив их на траву перед собой. На другой картине была изображена девушка на пляже, которая перегнулась через перила, чтобы заглянуть внутрь большой лодки, уносимой штормом в море. (Это была девушка с белым шарфом).

Не все девушки выглядели одинаково. Бросив взгляд вокруг, Дортмундер заметил, возможно, четырех разных женщин на картинах и это вызвало внезапный шок, так как на одной из них он узнал Клео Марлах. «Так вот, как она выглядит без одежды», – думал он, удивленно разглядывая картину, где на фоне яблоневого сада с весенними цветами серьезная девушка, которая взбиралась довольно длинными ногами на железный забор.

 – Ах-ха!

Покьюлей нашел что-то. Вернувшись, он нес большую книгу и, показав страницу Дортмундеру, спросил:

 – Это она?

 – Да, – ответил Дортмундер, глядя на небольшую цветную иллюстрацию на пол страницы.

Шут гарцевал, люди следовали за ним, тьма разверзалась. Ниже под рисунком значилось название картины, имя художника и дата, а также надпись «частная коллекция».

 – Здесь, – произнес Покьюлей, бросив книгу на колени Дортмундера, и снова отошел.

 – Вот и все, все в порядке, – наклонившись, сказал Келп.

Дортмундер посмотрел на него:

 – Ты даже не видел картину.

 – Ну, ты описал ее.

Покьюлей вернулся еще с двумя книгами, которые тоже содержали репродукции картины.

Он положил их также на колени Дортмундера и вернулся на тахту. Клео тем временем вышла, чтобы ополоснуть пильзенский стакан, а теперь принесла его обратно и протянула Покьюлею.

 – Спасибо, моя дорогая, – поблагодарил он, а она погладила его по щеке и снова присела рядом с ним.

На коленях Дортмундера высилась кипа книг, все были открыты на странице с изображением глупости, ведущей человека к гибели. Он произнес:

 – Так или иначе, теперь ты знаешь, как она выглядит.

 – Там также доступны крупные репродукции, – заметил Покьюлей. – Печать. Оригинальные фото.

 – Так ты сможешь сделать это? – нетерпеливо спросил Келп.

 – Ни в коем случае, – ответил Покьюлей.

Даже Дортмундер удивился. Не то чтобы он всегда верил, действительно верил в идеи Келпа, но неожиданность завалила его левой за секунду и без сопротивления.

Но не Келпа. Почти оскорблено он спросил:

 – Без шансов? Почему нет? Ты получил копии, репродукции, ты – парень, который может делать бесконечные идеальные банкноты по двадцать долларов!

 – Не по фотографиям, – ответил Покьюлей. – Посмотри на эти три иллюстрации. Все три представлены в разном цвете. Какой из них оригинальный и есть ли он вообще? И даже если бы мы были абсолютно уверены в каждом из десятков цветов Винбиса, то как быть с мазками? Как наложена краска на поверхность, как она отражает цвет, где она толще, где тоньше? Человек, который владеет этой картиной, должно быть смотрел на нее время от времени, поэтому он должен знать, как выглядит его живопись. Я мог бы сделать что – нибудь, дабы одурачить покупателя, возможно даже работника галереи или смотрителя музея, но владельца картины? Боюсь, что нет.

Клео, симпатично улыбаясь, произнесла:

 – Поки действительно разбирается в искусстве. Если он сказал, что не сможет, это значит, он не сможет.

 – Так вот оно как, – подытожил Дортмундер.

Келп так сильно нахмурился, что стал похож на скомканный лист бумаги:

 – Оно может быть и так, – он продолжал настаивать. – Должен быть выход.

 – Извини, – ответил Покьюлей.

Дортмундер проглотил остатки своего кофе и сказал:

 – Может быть, в конце концов, мне нальют немного вина.

 

Глава 4

Была ночь перед Рождеством и по всему дому плыл аромат запеченного тунца Мэй.

Квартира была полна гостей, а Дортмундер с чашкой бурбона с добавлением эгг-нога в руке, сидел в своем любимом кресле в гостиной. Делал он это по двум причинами: он любил сидеть там, а также, если бы он встал, то кто-нибудь обязательно занял бы его место и любовался бы рождественской елкой. У него вызывало подозрение это дерево. Он сомневался в нем в самом начале, и он до сих пор сомневается.

У него возникли некоторые опасения еще до того, как он увидел ель. Два дня назад Мэй пришла с картонной коробкой такого размера и формы, что должна была вместить, возможно, четыре роллеты на окна и произнесла:

 – Я купила нам рождественскую елку в скобяной лавке.

У Дортмундера закралось сомнение в первый раз:

 – В скобяном магазине? – спросил он. – И она в этом ящике?

 – Да и да. Помоги мне установить ее.

Затем она открыла коробку и вынула много пушистых серебряных палочек.

 – Но это не дерево, – начал Дортмундер. – Похоже на кучу искусственных початков кукурузы.

 – Мы должны соединить их вместе, – ответила она ему, но когда они все, что нужно было сделать с заостренными пушистыми серебряными деталями, они по-прежнему не напоминали елку. – А теперь, – спросила она. – На что это похоже?

 – На человека с Марса.

 – Подожди, пока мы не повесим украшения.

Что ж, теперь на елке было много мишуры, а под ней упакованных подарков, но она по–прежнему не выглядела как рождественское дерево. В первую очередь нужно отталкиваться от логики – рождественские елки должны быть зелеными.

Тем не менее, она излучала своеобразный живой блеск, и это делало Мэй счастливой, так что, черт возьми, пускай так и будет. Дортмундер оставил свои сомнения при себе, положив ноги на старый, потрепанный пуфик, и усмехался и кивал своим гостям. Людям, которые пришли поговорить не об открытии счетов или об их последующем разделении или на любую другую тему касающуюся бизнеса. Простые люди, которые зашли сюда покушать, выпить ликера, а затем возвратиться к себе домой. Если подумать, то это довольно странная идея. Это была задумка Мэй, так как и елка, которая подняла настроение Дортмундеру.

Одно лишь замечание по поводу организации вечеринки: ты предлагаешь людям бесплатную еду и бесплатные напитки, а они взамен пытаются казаться милыми. Здесь присутствовало поразительное количество знакомых лиц, некоторых из них Дортмундер не видел много лет. Как, например, Алан Гринвуд, товарищ, с которым он проработал кучу времени, пока вдруг не выяснилось, что Гринвуд вел двойную жизнь. Все время Дортмундер думал о нем как о простом, надежном, полезном коллеге-грабителе. Гринвуд вел тайную жизнь актера. Бум и он выдал себя, он получил свой собственный телевизионный сериал, и не было больше смысла бегать по пожарным лестницам. А теперь он был здесь, в своем синем деним костюме, галстуке Боло и кружевной гофрированной рубашке под руку с невероятно худым блондином с красивым именем Дорин.

 – Рад тебя видеть, Гринвуд.

 – Что нового, дружище, – произнес Гринвуд и обменялся рукопожатием с Дортмундером.

Потом был Уолли Уистлер, один из лучших профи по взлому замков. Он совсем недавно вышел из тюрьмы, куда попал из-за того, что нечаянно открыл замок, когда гулял по зоопарку с детьми. Понадобилось несколько часов, чтобы загнать льва обратно в клетку.

И Фред Лартц, в прошлом водитель, который отказался от вождения после одного случая.

Он возвращался пьяный из Лонг-Айленда со свадьбы кузена, когда он съехал с магистрали «Van Wyck», попал на взлетную полосу №17 аэропорта Кеннеди и столкнулся с Eastern Airlines рейс на 2.08 прямо из Майями. Жена Фреда Тельма – дама в смешной шляпе, которая была на кухне с Мэй, все эти дни возила семью.

Также присутствовал и жадно поглощал эгг-ног, Герман X, чернокожий, чья радикальная политическая деятельность ни в коем случае не мешала его основной карьере в качестве взломщика. Даму, которая была с ним, он представил как Фокси. Выглядела она просто потрясающе. Высокая и стройная, стильная и черная ее кожа блестела. Фокси и Дорин, настороженно присматривались и обходили стороной друг друга.

Присутствовала и команда картинного фиаско. Появилось круглое, приятное лицо Роджера Чефуика и его по-матерински заботливая жена Мод. Тини Балчер был здесь с довольно скромной девушкой невысокого роста с приятным лицом по имени Эйлин, которая выглядела испуганной. Дортмундер все ждал от нее записки кому-нибудь с просьбой о помощи – «Спасите меня от этого человека». Стэн Марч со своей Морн, которая приехала сюда сразу же после работы, и поэтому на ней все еще была униформа водителя такси: клетчатые штаны, кожаная куртка и кепи. И, конечно же, здесь находился Энди Келп со своим племянником Виктором. О, это была почти вечеринка. Кроме эгг-нога был чистый бурбон, пиво в морозильнике и большой кувшин Gab Hearty Burgundy, точно такой же, какой Дортмундер пил в торговом центре в ту ночь. Рождественские мелодии доносились из фонографа, а Стэн Марч, Фред Лартц и Уолли Уистлер пели некоторые из наиболее популярных песен, таких как «Jingle Bells» и «God Rest Ye, Merry Gentlemen,» и «Rudolph, the Red-Nosed Reindeer». Мэй и Тельма Лартц и Мод Чефуик вместе накрывали шведский стол в кухне и, в целом, люди действительно приятно проводили время. Также большинство гостей пришло с подарками и, глядя на размер и форму тех презентов, которые теперь лежали под жалким подобием дерева, Дортмундер предположил, что большая часть из них были бутылки бурбона. Так что можно сказать, что вечеринка удалась. В целом, Дортмундер был вынужден признать для самого себя, что это мероприятие выглядит, черт возьми, чуть ли не радостным.

Затем пришли Марч, Фред Лартц и Уолли Уистлер и разместились вокруг Дортмундера.

Марч пояснил:

 – Нам нужен четвертый и это ты. А теперь все вместе… Добрый король Вацлав…

Дортмундер знал около половину слов песни, но это едва ли имело значение. Он бурчал гортанно в своем обычном стиле пения, а остальные трое громко пели широким диапазоном, вверх и вниз, словно мяч для фитнесса, порой неуклюже и почти фальшивя.

Радость и хорошее настроение наполняли квартиру, словно паводок и Дортмундер усмехался поверх своей чашки с эгг-ногом, позволив ему унести себя.

Следующим альбом была оркестровая музыка, поэтому клуб веселья разошелся, чтобы обновить свои напитки. Келп пришел с новой чашкой эгг-нога для Дортмундера, присел на корточки возле его стула и произнес:

 – Хорошая вечеринка.

 – Неплохая, – согласился Дортмундер.

 – Послушай, ты не против, если мы побеседуем минутку?

Дортмундер посмотрел на него непонимающим взглядом:

 – Побеседуем минуту? О чем?

 – Чонси, – ответил Келп.

Дортмундер закрыл глаза:

 – И как раз тогда, когда я уже было почувствовал себя лучше, – произнес он.

Келп похлопал его по руке:

 – Да, я знаю. Мне жаль, я не хотел разрушить атмосферу вечеринки и все такое, но у меня есть идея. Это значит, что если ты признаешь мою задумку хорошей, то Покьюлей немедленно должен приступить к созданию копии.

Дортмундер открыл глаза для того, чтобы было удобнее хмуриться.

 – Копия? Покьюлей сказал, что это не сработает.

 – С моей задумкой сработает, – продолжал настаивать Келп. – Могу я поделиться ею?

 – Конечно, можешь, – ответил Дортмундер, – но я догадываюсь, что она «попахивает».

 – Просто подожди, – сказал Келп и наклонился ближе к уху Дортмундера.

Дортмундер слушал его, слегка наклонив голову, его глаза наблюдали за гостями, которые двигались и разговаривали, пели и танцевали по всей квартире. Его левая рука держала кружку с напитком, а ноги лежали на старом пуфики напротив его кресла.

Сначала он выглядел пессимистически, затем немного удивленным, а затем почти воодушевленным и, наконец, казалось, взвесив ситуацию, пришел к выводу. Келп закончил, отклонился назад, улыбнулся Дортмундеру и спросил:

 – Ну? Что думаешь об этом?

 – Иисус, – только и ответил Дортмундер. – Это настолько глупо, что должно сработать.

 – Должен ли я сказать Покьюлею, чтобы он начинал?

 – Иисус.

 – Подумай об этом, Дортмундер.

Возбуждение Келпа было настолько велико, что его пальцы дрожали.

 – Я думаю об этом.

 – Он должен начинать?

Дортмундер медленно кивнул, затем также медленно кивнул еще раз.

 – Да, – решил он. – Давай дадим ему шанс.

 – Отлично, – сказал Келп и вскочил на ноги. – У меня предчувствие. Что-то подсказывает мне, что это будет нашим звездным часом.

Иную мысль можно было увидеть на лице Дортмундера, но в тот момент Мэй позвала из столовой:

 – Прошу всех к столу, – а обращаясь к Дортмундеру, произнесла: – Оставайся там, Джон, я принесу тебе тарелку.

 – И еще эгг-нога, – добавил Келп, держа кружку. – Допивай свой.

Дортмундер допил и ему принесли тарелку с горой дымящейся еды, а также чашку со свежим эгг-ногом. Гостиная наполнилась людьми, которые держали тарелки с едой в одной руке и напитки в другой, и пытались сообразить, как воспользоваться вилками.

 – За виновника торжества! – внезапно закричал Келп. – За Джона Дортмундера!

 – Да ладно, – произнес Дортмундер, но настроение переполняло все его тело. Затем чертов Стэн Марч начала петь «For He's a Jolly Good Fellow,» несмотря на «Oh, Little Town of Bethlehem», мелодия которой доносилась из фонографа, и все остальные последовали его примеру, а Дортмундер сидел там как дурак с горячим блюдом на коленях и подпевал.

После того как все поставили свои тарелки, стаканы, чашки, пивные бокалы и зааплодировали своему собственному пению, а затем повернули светящиеся радостью глаза к Дортмундеру. Он понял, что должен что-то сказать. Он посмотрел вокруг и его взгляд упал на сверкающее лицо Келпа, подняв свежий эгг-ног, Дортмундер произнес:

 – Да поможет нам Бог, каждому.

 

Глава 5

У Келпа друзья были везде, даже в отделении полиции. Вскоре после Нового года, он позвонил другу полицейскому по имени Бернард Клематски.

 – Привет, Бернард, – поздоровался он. – Это я, Энди Келп.

 – Ну, привет. Звонишь, чтобы сознаться?

 – Как всегда шутишь, – Келп засмеялся. – Давай-ка я угощу тебя дринком, когда у тебя будет время.

 – Зачем?

 – Хочу завладеть твоим разумом.

 – В таком случае, – предложил Бернард, – ты можешь купить мне спагетти с соусом из моллюсков. На Анфредо, в 10.30

 – Я буду там, – пообещал Келп и он был, но Бернард опоздал на пятнадцать минут.

 – Я здесь, – позвал Келп, когда, наконец, тот прибыл и помахал ему рукой через полупустой ресторан со своего столика в углу.

Потребовалось некоторое время, чтобы Бернард снял с себя меховую шапку, шелковый шарф, кожаные перчатки и шерстяное пальто и повесил их на металлическую стойку со стороны входной двери. После этого он стал выглядеть как парень лет тридцати с густыми черными волосами, довольно длинным и мясистым носом, в помятом темно-синем костюме со сморщенным темно-синим галстуком, а неопределенный запах вокруг него выдавал учителя… математики, учителя в церковно-приходской школе. Он подошел к столу, потирая руки, чтобы согреться и произнес:

 – Сегодня холодный вечер.

 – Ты намекаешь на дринк и спагетти.

 – Роб Рой, честно говоря, будет весьма кстати.

Келп глазами отыскал официантку Сэл, чтобы заказать Роб Ройя и спросил:

 – И еще один бурбон с содовой.

 – Вы готовы сделать заказ?

 – Думаю, что да, – ответил Бернард. – Я хотел бы эскалопа с лимоном и спагетти на гарнир и соус из моллюсков.

 – Ай, Бернард, – произнес Келп, бросив на него укоризненный взгляд. Однако Бернарда это не волновало. Он был очень счастлив находиться в теплом помещении. Улыбаясь Келпу, он спросил:

 – А как насчет вина? Хорошего «Verdicchio»?

 – Бернард, ты грабишь меня.

 – Кто слышал, чтобы коп грабил вора?

 – Все, – ответил Келп и сказал Сэл. – Курица под пармезаном, на гарнир спагетти с красным соусом и мы хотели бы также «Verdicchio».

Официант ушел, и Бернард покачал головой и произнес:

 – Опять томаты.

 – Я люблю их. Можем ли мы поговорить сейчас?

 – Подожди, ведь ты подкупил меня, – произнес Бернард. – Чем ты занимался в последнее время, Энди?

 – О, этим и тем, – ответил Келп.

 – То одной вещью, то другой, хм?

 – Вроде того, – согласился Келп.

 – Прежние дела, но только иными словами.

 – Такая вот манера разговора.

 – Ну, ты хорошо выглядишь, – сказал ему Бернард. – Чем бы ты ни занимался, это идет тебе на пользу.

 – Ты тоже хорошо выглядишь, – признал Келп, и принесли напитки.

 – Ах, да, взятка, – пошутил Бернард.

Он залпом выпил половину своего Роб Ройя, улыбнулся, похлопал себя по животу и произнес:

 – Теперь мы можем побеседовать.

 – Хорошо, – Келп подвинулся ближе к столу с белой скатертью. – Мне нужно узнать имя одного парня и его адрес.

 – Подожди минуту, – прервал его Бернард. – Ты хочешь залезть ко мне в голову или залезть в документы Департамента полиции?

 – Везде.

 – Энди, шутки шутками, но возможно ты собираешься преступить закон, ты понимаешь о чем я?

Келп сам не был уверен в этом, и эта неопределенность заставляла его нервничать. Он отпил немного своей второй порции бурбона с содовой и ответил:

 – Если ты говоришь «нет», значит, нет. Я не буду спорить с тобой, Бернард, – и, сделав дружелюбную мину, добавил: – И я даже не попрошу обратно спагетти.

 – И Роб Ройя, – добавил Бернард и допил его до конца, затем сказал: – Хорошо, Энди, попробуй и если я откажу тебе, то не будет никаких обид с обеих сторон.

 – Вот это я и хотел услышать, – Келп откашлялся и несколько раз моргнул.

Бернард пристально смотрел на лицо Келпа:

 – Каждый раз, когда ты так моргаешь, ты собираешься сказать неправду.

 – Нет, – возразил Келп и заморгал еще быстрее.

 – Так давай послушаем тебя, – согласился Бернард.

Келп попытался остановить свои веки. Его глаза начали сильно жечь. Взирая с огромной искренностью своими пылающими глазами на Бернарда, он произнес:

 – То, что я собираюсь рассказать тебе – самая настоящая правда.

 – Расслабься, Энди, – успокоил его Бернард. – Никто не говорит, что я обязан тебе поверить.

Если это хорошая история, то я сделаю все, что в моих силах.

 – Ладно, – поддался Келп и позволил глазам расслабиться. – У меня есть двоюродный брат, – сказал он, моргая, – который попал под горячую руку определенным людям.

 – Могу я узнать, кто эти люди?

 – Ради твоей безопасности, лучше нет.

 – Ты беспокоишься обо мне. Это хорошо.

 – В любом случае, – продолжал Келп, – ты знаешь меня, ты знаешь мою семью, нам никогда не нравилось насилие.

 – Это правда, – согласился Бернард. – Одна из положительных черт в тебе, Энди.

 – Мой кузен придерживается такой же тактики. Так или иначе, он знает, что те люди приставили к нему киллера.

 – В самом деле? Хочет ли он полицейскую охрану?

 – Ты, конечно, извини меня, Бернард, – но я вижу, к чему сводится защита полицией кого–либо. Лучше всего у них получается выпадать из окна отеля.

 – Мы не будем спорить на эту тему, – сказал Бернард и он всегда так делал, когда не находилось достаточно аргументов в его пользу. – Расскажи мне подробнее о твоем кузене.

 – Он хочет защитить себя сам. И чтобы сделать это, он должен установить личность того парня. Сейчас он знает некоторые вещи о нем, но ему не хватает имени и адреса, поэтому нам нужна помощь.

Бернард выглядел мрачным:

 – Энди, может быть, теперь ты скажешь мне правду. Твой кузен намеревается убрать киллера? Если да, то я не могу…

 – Нет, нет, нет! – твердо сказал Келп и его глаза не мигали. – Я сказал тебе, Бернард, никакого насилия, это старая семейная традиция. «Есть несколько способов ободрать кошку».

 – И все они убивают кошку.

 – Богом клянусь, Бернард, – заверил Келп и поднял руку как бойскаут. – Мой брат хочет только узнать наверняка, кто тот парень и решение его проблемы на сто процентов не будет включать физическое насилие.

 – Он хочет предложить ему большую сумму денег?

 – Понятия не имею, о чем думает мой кузен, – ответил Келп, моргая как сумасшедший.

 – Все верно, – только и сказал Бернард. – Скажи мне, что ты знаешь о том мужчине.

 – Он белый, – начал Келп, – высокий, худой, черные волосы и у него проблема с ногой. На правую ногу надет большой ортопедический ботинок, он хромает. Кроме этого, его «взяли» за что-то в конце октября, я не знаю по какой причине, но очень известный адвокат по имени Д. Рэдклайф Стонвилер освободил его.

Бернард сильно нахмурился:

 – Ты знаешь много интересных подробностей о том парне.

 – Пожалуйста, Бернард, – сказал Келп. – Только не спрашивай, откуда я получил информацию, иначе мне придется выдумать какую-нибудь смехотворную ложь, а я не слишком хорош в этом.

 – Ах, Энди, ты недооцениваешь сам себя.

В это время принесли еду и вино.

 – Неплохо, – заметил Бернард. – Давай-ка пока покушаем, а я обдумаю все.

 – Отличная идея, – согласился Келп.

И они ели и пили вино, и в конце трапезы Бернард попросил:

 – Энди, ты можешь мне пообещать, что если я дам тебе что-нибудь об этой птичке, то ничего противозаконного не произойдет?

Келп уставился на него:

 – Ничего против закона? Бернард, ты не можешь быть серьезным. Ты вообще понимаешь, сколько существует законов?

 – Все верно, – согласился Бернард, сделав глубокий вздох, – все верно.

Но Келп возбудился и уже не мог остановить себя.

 – Ты не можешь даже пройтись по улице, чтобы не нарушить закона, Бернард, – злился он. – Каждый день они утверждают новые законы, и они никогда не аннулируют старые, и ты не можешь жить нормальной жизнью, не совершая ничего противозаконного.

 – Хорошо, Энди, хорошо. Я согласился с тобой, разве нет?

 – Бернард, прикинь в своей голове, сколько законов ты нарушил за сегодняшний день?

Бернард строго указал на него через стол:

 – Отстань, Энди. Я не шучу.

Келп остановился, сделал глубокий вздох, взял себя в руки и произнес:

 – Извини, эта тема мне не безразлична, вот и все.

 – Энди, позволь мне перефразировать тебя, хорошо? Никаких серьезных преступлений.

Нет, подожди, ты начнешь сейчас говорить о промышленном загрязнении. А я говорю об насильственных преступлениях. Это справедливая просьба?

 – Бернард, – сказал торжественно Келп, – это не мое намерение или моего брата, чтобы повредить хоть один волосок на голове того парня. Он не хочет его убить или ранить. Хорошо?

 – Спасибо тебе. Позволь мне сделать телефонный звонок, и я буду видеть, чем смогу помочь, – и, отодвинув свой стул, добавил: – Пока меня не будет, закажи мне эспрессо и самбуку, хорошо?

Он встал и направился к телефонной будке.

 – Бернард, – пробормотал Келп, после того как тот ушел, – ты грабитель с большой дороги.

Но он все же сделал заказ официантке на кофе и самбуку для него и для себя. Он жевал одно из кофейных зерен самбуки, когда вернулся Бернард. Келп тревожно взглянул на него, но Бернард сначала пробовал свою самбуку, а затем положил кусочек сахара в кофе.

Наконец, помешивая свое эспрессо, он посмотрел серьезно на Келпа и сказал:

 – Твой брат связался не с тем парнем.

 – Я так и думал.

 – Его зовут Лев Зейн и у него худшая из всех картотек.

 – Я не знал об этом.

 – Находился много раз под подозрением, всегда в совершении серьезных вещей: убийство, покушение на убийство, отягчающие обстоятельства, два раза за поджог, но никогда не был осужден.

 – Скользкий тип, – предположил Келп.

 – Как змея, но в два раза опаснее. Если твой кузен хочешь иметь с ним дело, то он должен быть очень осторожен.

 – Я передам ему. Ты часом не взял адрес, когда говорил по телефону?

Бернард покачал отрицательно головой:

 – Зейн явно не домосед. Он живет то в меблированных комнатах, то в отелях. Он нелюдим и часто переезжает.

 – Чёрт бы его побрал!

 – Есть только одна вещь, которая может пригодиться. Существует некая клиника в Вестчестере, которую он иногда посещает по причине проблем с ногой. Видимо, это единственное место, где он проходит курс лечения, это та клиника.

 – Как она называется?

 – «Westchester Orthopedic».

 – Спасибо, Бернард. Я передам моему кузену.

Бернард ткнул пальцем в сторону Келпа:

 – Если что-нибудь случится с Зейном, – сказал он, – все, что угодно, я отнесу это на твой счет, Энди. Клянусь, я сделаю это.

Келп развел руками в знак полной невиновности. Его усталые глаза не мигали.

 – Думаешь, я не понимаю это, Бернард? Я знаю, что ты простой парень. Я бы не позвонил тебе, если бы собирался выкинуть что-нибудь в этом роде.

 – Все верно, – согласился Бернард и, расслабившись, он посмотрел на свою самбуку, улыбнулся и произнес: – Ты всегда пробуешь это?

 – Пробую что?

Бернард достал упаковку спичек, зажег одну и поднес к самбуке. Крошечное синее пламя образовалось на верхнем слое ликера, в котором плавали кофейные зерна. Бернард встряхнул спичку и присел, улыбаясь синему пламени.

Келп не понял задумки:

 – Для чего это? – спросил он.

 – С помощью этого ты как бы поджариваешь зерна кофе.

 – Но что тогда горит?

 – Спирт, конечно, – Бернард выглядел испуганным. – Видит Бог, ты прав, – произнес он и задул огонек.

 – Надеюсь, что ты загадал желание, – сказал Келп.

 

Глава 6

Тощий черный кот прыгнул с пола на подоконник, где Лео Зейн наливал молоко в блюдце.

Поставив пакет молока на столик рядом, Зейн задержался у окна, чтобы почесать кота за ухом, который лакал молоко. Тоскливый мартовский дождь стучал по стеклу… и нога Зейна продолжала болеть. Это из-за погоды, конечно, а еще влажность в конце зимы, поездка в клинику, первая за шесть месяцев и которая прошла не совсем хорошо.

Было бы неплохо выбраться на некоторое время туда, где тепло и сухо. Может Лос–Анджелес... сидеть на солнце, чтобы кость его ноги поглощала тепло. Впитывать тепло телом, всем телом, которое сейчас было холодным и слабым. Боль, вызванная сыростью, словно смерть ползла вверх по каркасу его ноги, наполняя весь организм холодом и судорогами. И не важно, сколько одежды было на нем, не важно, как тепло он обогревал комнату или сколько горячего кофе выпивал, всегда присутствовал это мучительный холод глубоко в костях.

Так что же его держало в Нью-Йорке? Сущие мелочи, за исключением его собственной летаргии. Каждый год, приблизительно в одно и то же время он делал одни и те же туманные планы о поездке, но он никогда не следовал им, он всегда находил какой-нибудь предлог. Ему казалось, что он стал зависимым от климата, который явно вредил ему. А в этом году?

Ну, по факту, в этом году есть одно или два незавершенных до конца дела. Жена психиатра, например. Оказалось удивительно сложным избавиться от нее. Конечно, запланированные убийства, которые должны были выглядеть как аварии или несчастные случаи были всегда самыми сложными. А потом еще была работа для Чонси, которая все еще была под вопросом. Безусловно, Зейн не собирался пускать это дело на самотек. Его беседа с тем парнем, Дортмундером, плюс периодические наблюдения за ним, убедили Зейна, что воришка не выкинет ни одного фокуса. После того как Чонси получить выплату от страховой компании (возможно в следующем месяце, но вероятнее всего в мае), Дортмундер обязан, конечно, вернуть картину, а Чонси заплатит Зейну оставшиеся пятнадцать тысяч долларов причитающиеся по контракту и на этом точка.

Жена психиатра. Если бы только она водила автомобиль. Надо подумать… в нужный день и в ее возрасте… какое-то движение привлекло внимание Зейна.

Там, снаружи – мужчина, сгорбившись под дождем, садился в автомобиль, темно-синий седан ягуар, припаркованный возле пожарного гидранта. Регистрационный знак машины указывал, что она была из Нью-Джерси, и Зейн размышлял о том, чтобы это значило.

Разместив регистрационные знаки на авто, уже нет возможности парковаться везде, где душа пожелает, хотя именно так и поступали доктора по вызову на дом. Возле клиники они парковались везде и не было случайно там ягуара темно-синего цвета как этот?

Там, снаружи – дворники ягура щелкали во время движения, ударяя с силой назад и вперед. На глазах Зейн ягуар отъезжал, медленно катясь вниз блока вплоть до желтой стрелки «вправо» на светофоре – пульсирующее яркое пятно под дождем. Он не был уверен, что видел именно эту машину неподалеку от клиники. Возможно тот же цвет, но вот та ли модель?

«Шшшшш!» прошипел кот и начал царапать запястье Зейна.

Пораженный Зейн ослабил хватку. Потерявшись в своих мыслях, он чуть было не придушил кота, который теперь убежал и спрятался под кушетку. Чтобы чем-то занять себя он поднял пакет молока и, прихрамывая, направился к холодильнику. Глаза кота вглядывались в него из-под кровати, но хозяин проигнорировал его. Он снова начал думать, но уже переключившись с неразрешимых вопросов об авто на другие заботы. Он присел за стол и погрузился в свои мысли: глаза затуманились, руки расслабленно лежали на поверхности стола, боль в ноге была на момент позабыта, на мгновение было позабыто все.

Жена психиатра. Авария, падение... хм…

 

Глава 7

Келп был так счастлив, он ликовал:

 – И больше не говори, что я для тебя, Дортмундер никогда ничего не делаю. Только не после всего этого.

 – Верно, – согласился Дортмундер. Чувство долга в ответ на помощь другого человека всегда заставляло его нервничать. И то, что тем другим человеком был Келп, не улучшило ситуацию.

 – В течение двух месяцев я вел наблюдение за той клиникой. Я перечитал тысячу книжек в мягкой обложке. День за днем, три-четыре дня в неделю и, приятель, в конце концов, я попал в точку.

 – Без сомнений, – снова согласился Дортмундер. – На этот раз определенно да.

Последние два месяца Келп три раза следовал за хромым мужчиной до его дома от Вестчестерской ортопедической клиники. Это место, по сути, являлось единственной достоверной и постоянной нормой, которой придерживался хромой человек. И все три раза Келп настаивал, чтобы Дортмундер сопровождал его в поездках в отдаленные окрестности, чтобы посмотреть на тех парней, но, ни один из них даже отдаленно не напоминал убийцы, которого Дортмундер встретил в ноябре.

Но на этот раз Келп был уверен:

 – Абсолютно, – сказал он. – И ты знаешь почему? Потому что я подождал, пока он войдет в здание, а затем пошел за ним и увидел почтовый ящик, где значилось: «Зейн, комната тринадцать».

 – Ладно, – опять согласился Дортмундер.

 – Итак, мы нашли его.

 – Пока что его нужно будет контролировать, – произнес Дортмундер. – Мы должны быть уверенны, что он не исчезнет.

 – О, конечно, – Келп выглядел немного обиженным. – Может быть, другие ребята могут заняться этим, хм? В последние два месяца я провел больше времени в машине, чем Эй–Джей Фойт.

 – Ах, естественно, – ответил Дортмундер, – мы будем меняться по очереди.

 – Хорошо, – сказал Келп, и наступила небольшая пауза.

Дортмундер фыркнул, затем потер кулаком свой нос, подтянул свои штаны:

 – Кум… как… – пробормотал он, поперхнулся, прокашлялся.

 – Что? – спросил Келп, наклонившись к нему, глядя тревожно и заботливо.

 – Мммм… – затянул Дортмундер и засунул палец в ухо, покрутил там, пытаясь возможно найти серную пробку. Затем вздохнул глубоко, заложил руки за спину, крепко обхватив их, и сказал: – Спасибо, ну, Энди.

 – Ах, конечно, – ответил Келп. – Не стоит.

 

Глава 8

 – Достаточно неплохо, – прокомментировал Дортмундер.

Грисволд Покьюлей бросил на него взгляд:

 – Неплохо? Дортмундер, я скажу тебе, что это. Это произведение гения.

 – Я так и сказал, что выглядит неплохо.

Оба были правы. Только что законченная картина на мольберте Покьюлея была штучной работой, подделанной так блестяще, так обстоятельно. Она доказывала, что внутри бренного тела Грисволда Покьюлея был заключен дух гения, который до этого в прошлом выбирал и иные необычные сосуды для своего обитания.

Испачканная маслом рука держала кисточку с остатками краски, затуманенные бесцветные глаза наблюдали за проделанной работой, за неторопливым рядом пигментов картины. Ян Винбис мог бы гордиться им.

Слева от Покьюлея на стене размещались два десятка прибитых и приклеенных изображений «Глупость ведет человека к гибели», начиная от полноразмерных фотокопий и заканчивая уменьшенными копиями, вырванными из книг по искусству.

Различий в цвете и деталях между этими многочисленными имитациями было достаточно, чтобы остановить даже самого решительного копииста, но каким-то способом Покьюлей прошел через это минное поле и сделал верный выбор. Дортмундер, глядя на почти завершенное произведение, думал, что видел точную такую же картину в гостиной Арнольда Чонси. Это, конечно, была не она, но расхождения, от которых нельзя было уйти, были ничтожно малы.

Покьюлей в настоящее время размышлял о тьме в правом нижнем углу, где дорога поворачивала вниз к темному склону. Это оказалось самой сложной частью работы, поскольку самым неясным было, как избежать конкретизации деталей и в тоже время уйти от невыразительности и размытости. Это были люди во мраке, тьма окутывала их едва видимыми волнами, намекала на гротескность, указывала на формы и очертания, движение. Кисть Покьюлея двигалась осторожно поверх этой темноты, касалась легко, останавливалась, возвращалась и снова двигалась вперед.

Было начало апреля, три недели прошло с того момента как Келп, наконец-то, нашел убийцу, и Дортмундер впервые вернулся в этот чердачный магазин после той ночи в декабре, когда Покьюлей окатил ледяной водой первоначальную задумку Келпа.

Дортмундер несколько раз порывался вернуться, чтобы посмотреть, что творит Покьюлей, но его разведывательные телефонные звонки к художнику всегда натыкались на безжалостные негативные ответы: «Мне не нужна куча дилетантов дышащих мне в затылок». А когда Дортмундер пытался обратить внимание, что это в его затылок дышат и делает это профессиональный киллер, то Покьюлей только и отвечал: «Я позвоню тебе, когда будет на что смотреть» и вешал трубку.

Эта счастливая неожиданность произошла сегодня утром, когда Покьюлей вышел на контакт, позвонив Дортмундеру и сказав:

 – Если ты все еще хочешь увидеть, что я делаю, приезжай.

 – Я скоро буду.

 – Ты можешь захватить своего друга, если хочешь.

Однако Дортмундер не хотел. Эта картина была для него слишком важна, и он предпочитал увидеть ее без лишних разговоров.

 – Я приду один, – ответил он.

 – Как хочешь. Принеси бутылку вина, ты знаешь какого.

Дортмундер привез галлон «Hearty Burgundy», часть которого Клео Марлах сразу же налила в один из многообразных стаканов и теперь стояла, держа свою белую кружку с вином, и наблюдала, как кисть Покьюлея делала мелкие пробные наброски на поверхности картины. Последние четыре месяца казалось, что трудясь в своем святилище торгового центра, Покьюлей творил сплошные чудеса, но не обо всех он желал говорить.

Отступив от мольберта, хмуро глянув на темноту в правом нижнем углу, он произнес:

 – Ты знаешь, как я сделал это? Я начал, – пояснял он, продолжая работать, – с исследования.

В коллекции Фрика есть один Винбис и еще три висят в Метрополитене. Я изучил все четыре картины и просмотрел всевозможные их копии, которые только смог найти.

Дортмундер спросил:

 – Копии. Почему?

 – Каждый художник имеет свой цветовой диапазон, свою палитру. Я хотел посмотреть, как сделаны другие репродукции картин Винбиса, чтобы помочь себе в нахождении первоначальных цветов.

 – Я понял задумку, – сказал Дортмундер. – Довольно неплохо.

Клео, потягивая вино и размышляя о Покьюлее и картине так, как будто это она была их творцом, и полученный результат работы радовал, произнесла:

 – Поки провел замечательное время с этой картиной. Он свирепствовал, швырял вещи, нецензурно высказывался об искусстве, а затем гордился что он лучший из лучших.

 – Один из неплохих, во всяком случае, – с удовольствием заметил Покьюлей. Кончик его кисточки скользил вдоль по палитре, резко двинулся в темноту, изменив ее незаметно, – потому что я сделал больше чем просто скучное исследование. Я смотрел на картины и более того, я пытался смотреть сквозь них, в их прошлое. Я попытался представить себе, как Винбис в своей студии приближается к холсту. Я хотел видеть, как он держит свою кисть, как он наносит краску, как он делает свой выбор, вносит изменения. А знаешь ли ты, что его мазки двигались по диагонали налево вверх? Это редкость. Ты можешь подумать, что он был левшой, но есть два портрета сделанные его современниками, на которых он показан за мольбертом и кистью в правой руке.

Дортмундер удивился:

 – И что это меняет?

 – Это меняет угол преломления света на поверхности картины, – просветил его Покьюлей. – и как глаза воспринимают произведения.

Все это не укладывалось в голове Дортмундера:

 – Ну, чтобы ты ни сделал, это выглядит потрясающе.

Покьюлей был доволен. Повернув голову и слегка улыбаясь через плечо, он произнес:

 – Я хотел подождать, пока не получится что-нибудь достойное демонстрации. Ты видишь это, не так ли?

 – Конечно. Ты почти закончил, хм?

 – О, да. Еще две-три недели, наверное, не больше.

Дортмундер вглядывался то в затылок Покьюлея, то на картину:

 – Две или три недели? Но ведь готова уже вся картина, и ты можешь одурачить кучу людей с тем, что готово уже сейчас.

 – Но не Арнольда Чонси, – возразил Покьюлей. – Даже на одну секунду. Я навел справки о твоем клиенте. Ты выбрал человека, которого будет сложно обмануть. Он не просто скупщик, покупающий и продающий произведения искусства, как будто они просто коллекция монет. Он знаток, он разбирается в искусстве и он, без сомнений, знает свои картины.

 – Ты огорчаешь меня, – произнес Дортмундер.

Клео, дружелюбная и сочувственная, с помощью локтя удерживала стеклянный кувшин с вином:

 – Нужно немного подождать, – уверяла она. – Все получится. Ты будешь гордиться Поки.

 – Это не Поки, ах, Покьюлей. Я волнуюсь, – сказал ей Дортмундер. – Я разговаривал с Энди Келпом, он изменился. Вот что меня беспокоит.

 – Мне кажется, что он хороший парень, Келп, – ответил Покьюлей.

 – Нет, – сказал Дортмундер.

Покьюлей сделал шаг назад, чтобы окинуть произведение критическим взглядом:

 – Ты знаешь, – начал он. – Я действительно хорош в этом виде работ. Даже вышло лучше, чем с двадцатками. Мне интересно, есть ли у картины будущее.

 – Есть. В виде десяти тысяч с нашей стороны, – напомнил ему Дортмундер, – если план сработает, и мы получим деньги от Чонси. Это единственное будущее, которое я хочу знать.

 – Ах, – вздохнул Покьюлей, – но что если я применю на практике мои знания о Винбисе, его тематику, его стиль и сделаю своего собственного Винбиса? Не копию, но совершенно новый вид живописи. Ведь время от времени обнаруживают картины неизвестных мастеров, так почему бы не одну из моих?

 – Не знаю, что тебе ответить, – только и сказал Дортмундер.

Покьюлей подумав, кивнул:

 – Намного лучше, чем рисовать двадцатки. Это было так скучно. Никакой палитры. Немного зеленого, черного и готово, а теперь Винбис. – Его полузакрытые глаза больше не смотрели на незаконченного Винбиса напротив него. – Средневековый монастырь, – сказал он. – Каменные стены и пол. Свечи. Монахини только что сняли свои рясы…

 

Глава 9

Восемь дней спустя Дортмундер вошел в центральный офис отдела страхования по безработице и стал ожидать своей очереди к охраннику, который должен был осмотреть его, прежде чем впустить внутрь. Охранник проверял кошелек женщины с целью найти там оружие или бомбу или иные проявления политического недовольства, и делал он это медленно. Дортмундер был одет сегодня в темно-зеленые рабочие штаны, фланелевую рубашку и нес планшет с зажимом для бумаг.

Женщина, темный цвет кожи которой и грубые манеры послужили убедительным доказательством, чтобы сделать ее официально подозреваемой, в ходе проверки оказалась слишком умной для органа власти, поскольку оставила дома все свое оружие и бомбы.

Охранник нехотя позволил ей войти, затем повернулся к Дортмундеру, который бросил свой планшет на трибуну и произнес:

 – Ремонт пишущей машинки.

 – В какой отдел?

Так как Дортмундер был мужчиной, высокого роста, белый, не был клиентом и не нес пакетов, в которых можно спрятать оружие или бомбы, то у охранника не было оснований подозревать его в чем-либо.

 – Я не знаю, – ответил Дортмундер. Провел пальцем по верхнему листу планшета и продолжил: – Они просто дают этот адрес, вот и все. Здесь сказано: машинописное бюро.

 – У нас четыре машинописных бюро, – сказал охранник.

 – Я просто парень, которого прислали сюда.

 – Ну а как я могу знать, какой отдел?

 – Я не знаю, – снова повторил Дортмундер.

Существует разница между клиентом и работником учреждения. И эта разница действует везде, не только в отделе страхования по безработице департамента труда штата Нью–Йорк. Различие в том, что посетитель находится здесь, потому что он нуждается в чем-то, но служащему наплевать, что происходит вокруг него. Работник не пойдет вам на встречу, не будет пытаться помочь, не даст объяснений, на самом деле не будет делать ничего, просто стоять. Клиент хочет, чтобы его уважали, но служащий желает вернуться к своему шефу, пожать плечами и сказать: «Они не впустили меня».

Все знали это, включая, конечно, охранника возле двери, который выглядел на мгновение таким несчастным в беспомощных глазах Дортмундера, затем он вздохнул и произнес:

 – Хорошо. Я уточню.

Он взял свой телефон с трибуны и по порядку просмотрел список внутренних телефонов.

У него даже получилось с первой попытки, что вообще не удивило Дортмундера.

 – Я пришлю его прямо туда, – сказало он в трубку, повесил ее и обратился к Дортмундеру:

– НВКШ.

 – Что?

 – Не в компетенции штата, наверху. Идите до конца холла, воспользуйтесь лифтом, чтобы подняться на третий этаж.

 – Хорошо.

Дортмундер, следуя инструкциям, в конце концов, оказался в НВКШ, большой комнате заполненной столами, клерками и пишущими машинками, отгороженными друг от друга группой шкафов для хранения документов. Дортмундер подошел к ближайшему столу, где размещалась табличка «ИНФОРМАЦИЯ» и обратился к девушке:

 – Ремонт пишущих машин. Вам недавно звонили снизу.

 – Ах, да. Машинное бюро. Вниз, пройдите мимо второго картотечного блока и поверните направо.

 – Хорошо, – сказал Дортмундер и направился в машинное бюро, где женщина – руководитель, высокая седовласая, с лицом и телом напоминающим бетон, нахмурилась и спросила:

 – Вы знаете, что прошло уже почти три недели после установки у нас «Формы 28В»?

 – Я просто делаю мою работу, – ответил Дортмундер. – Где аппарат?

 – Сюда, – сказала она сердито и повела его.

Конечно, каждое бюрократическое управление имеет много машинописных бюро и пишущие машины каждого из них время от времени ломаются. И ни одна заявка на ремонт не занимает меньше чем четыре месяца, чтобы пройти через подробную бюрократию. Так что эта женщина на руководящем посту должна благодарить Дортмундера за спешку, вместо того чтобы жаловаться, но в этом мире так мало признательности.

Она оставила его наедине с аппаратом, большим Royal electric. Он вставил вилку в розетку, включил машину и она загудела. Он нажал несколько клавиш как и требовал того ее ужасный стиль печатания и обнаружил, что неисправность аппарата связана с блоком автоматического возврата при нажатии кнопки автоматической повторной печати. Он провел две или три минуты, занимаясь этим пустячным делом, затем выключил и поднял ее, а она весила не меньше «тонны», отнес неблагодарной женщине на стол и произнес:

 – Я вынужден забрать ее с собой.

 – Нам никогда не возвращают обратно аппараты из мастерской, – заметила женщина, и это было, возможно, правдой. А что касается последней машинки, то это была стопроцентная правда, поскольку Дортмундер «одолжил» ее из этого здания около двух лет назад.

Дортмундер согласился:

 – Я оставлю ее, если вы этого хотите, но чинить ее нужно в мастерской.

 – Ну, хорошо, – поддалась она.

 – Нужен ли мне пропуск или что-то в этом роде для охранника возле входа.

 – Я позвоню ему.

 – Хорошо.

Дортмундер с аппаратом в руках спустился по лестнице вниз, где охранник кивнул ему и выпустил. Выйдя на улицу, он поставил машинку на пассажирском креcле Плимута, которого украл специально для этого дела и поехал обратно в Манхэттен, к своему другу, который держал ломбард на Третьей авеню. Этот мужчина никому никогда не задавал иного вопроса нежели «Сколько?».

Дортмундер передал ему аппарат, принял сорок долларов и вышел на улицу. Был хороший день в конце апреля, один из немногих без дождя, поэтому он решил оставить Плимута там, где он его припарковал и прогуляться домой пешком. Он прошел около половины блока, когда вдруг осознал, что смотрит прямо на Стэна Марча через лобовое стекло автомобиля припаркованного возле гидранта. Он начал было улыбаться и махать в знак приветствия, но Стэн слегка покачал головой и сделал отрицательный жест рукой, которая лежала на руле. Дортмундер сделал вид, что кашляет и пошел дальше.

Мэй не было дома, поскольку сегодня у нее была вторая смена в «Safeway». Он нашел приклеенную записку к ТВ: «Звонил Чонси». «Оооо…» вырвалось у Дортмундера, и он направился в кухню за банкой пива. Там он и оставался, не желая видеть то сообщение на телевизоре. Когда он было начала второе пиво, раздался звонок в дверь.

Это был Стэн Марч:

 – Я бы тоже выпил бутылочку, – сказал он, глядя на пиво в руке Дортмундера.

 – Конечно. Заходи.

Дортмундер принес ему пиво из кухни в гостиную, где Марч теперь сидел и смотрел ТВ.

 – Ты звонил уже?

 – Его нет дома, – соврал Дортмундер. – Как ты смог меня найти в том офисе?

 – Я следил за Зейном, – ответил Марч и отпил немного пива.

 – Ах.

Они полагали, что Зейн до сих пор точно не установил личности партнеров Дортмундера в ограблении, поэтому группа по очереди следила за Лео Зейном, пытаясь найти нужный рычаг, на который можно будет надавить позже.

Дортмундер нахмурился:

 – А что он собственно там делал?

 – Преследовал тебя, – ответил Марч. – Когда-нибудь ты расскажешь мне, как у тебя получилось стянуть ту пишущую машинку.

 – Следил за мной?

 – Да, – Марч отпил пива и продолжил: – Я следил за ним, а он за тобой. Довольно забавно получилось.

 – Истерически смешно, – согласился Дортмундер и направился к телефону, чтобы позвонить Чонси.

 

Глава 10

Чонси первым позвонил Зейну сразу же по прибытии в Нью-Йорк:

 – Это Чонси.

 – Ты получил страховку? – голос Зейна прозвучал глухо, без силы и акцента, как будто утратил былую опасность, что очень взволновало Чонси, как будто аллегория Брейгеля.

 – Да, я сделал. На этот раз ограбление было настолько безупречным, реальным, что страховое расследование было лишь формальностью и принесло расчет раньше, чем ожидалось. А твой питомец? – спросил Чонси. – Как он продержался?

 – В своей клетке. Он даже не хочет улетать из нее.

 – Хорошо. Я скоро увижусь с ним. Ты продолжаешь слежку?

 – Я буду наблюдать за ним, – ответил Зейн, – пока ты не закончишь. Ты не увидишь меня, но я буду там.

 – Совершенно верно.

 – Когда ты сделаешь это?

 – Как можно скорее, – сказал Чонси. – Я тебе перезвоню.

Он набрал номер телефона Дортмундера, оставил сообщение для женщины с сухим голосом, которая ответила на звонок.

Прошло почти три часа, прежде чем мужчина перезвонил и его голос был настолько недовольным и угрюмым, что у Чонси закрались подозрения, несмотря на заверения Зейна.

 – С картиной все в порядке?

 – Конечно, – ответил Дортмундер. – Что могло с ней случиться?

 – Тогда принеси ее сюда. У меня есть деньги.

 – Наличными?

Чонси поморщился. Никто более не пользовался наличными деньгами, разве только чтобы купить газету, поэтому Чонси даже в голову не пришла мысль о физической форме денежных средств, передаваемых Дортмундеру. Конечно, он не мог предложить этому человеку чек, а может была такая возможность? И даже если бы была, Дортмундер быстрее всего не согласился бы на это. Навряд ли у него были Diners Club или Master Charge.

 – Чонси?

 – Я думаю, – отозвался Чонси. – Подожди меня, Дортмундер. Я отзвонюсь тебе.

Но когда он через полчаса попытался позвонить ему снова, линия была занята. Причиной был Покьюлей.

 – Я говорю тебе, Дортмундер, она не закончена.

 – А я тебе говорю, Покьюлей, этот проклятый мужчина уже в Нью-Йорке и он хочет свою чертову картину обратно.

 – Но ты не можешь отдать ее недоделанной.

 – Я должен отдать ее и точка.

 – Ты сказал, что у меня есть время до мая.

 – Он теперь здесь и он хочет свою картину.

 – Она не закончена.

И так далее в течение нескольких минут, а в то время Чонси продолжал набирать номер Дортмундера и получал все тот же приводящий в бешенство сигнал о занятой линии, пока Дортмундер, наконец-то, не задал вопрос:

 – Как долго?

 – Что?

 – Сколько еще времени тебе нужно?

 – Для того чтобы закончить ее надлежащим образом… две недели минимум.

 – Сделай ненадлежащим. Давай, Покьюлей, помоги мне в этом.

Наступила небольшая пауза, в течение которой до уха Дортмундера доносился звук того, как Покьюлей сосет нижнюю губу, что помогало ему думать. Наконец, Покьюлей вздохнул – очередной неприятный звук и сухо сказал:

 – Пятница. Не будет идеальной, но…

 – Сегодня вторник.

 – Я знаю, какой сегодня день, Дортмундер.

 – Три дня?

 – Я должен обжечь ее, чтобы придать видимость старины, она должна высохнуть. Или ты хочешь запах свежей краски?

 – Три дня, – настаивал Дортмундер. – А ты не можешь побыстрее?

 – Быстрее? Дортмундер, тыыыы… действит...

 – Хорошо, хорошо. Я поверю тебе на слово, – согласился Дортмундер.

 – Я имею ввиду…

 – Я верю тебе, – прервал Дортмундер.

 – Пятница.

 – Вечером в пятницу.

 – Да ладно…

 – Пятница вечер.

 – В восемь часов.

 – В десять.

 – В восемь тридцать.

 – Дортмундер, это будет во время часа пик. Десять часов.

 – Час пик заканчивается раньше. В девять, – возразил Дортмундер.

 – Подготовлю ее к девяти тридцати.

 – К девяти, – настаивал Дортмундер и бросил трубку, но телефон зазвонил снова.

Это был, конечно, Чонси, который набрал его еще раз, готовый перекусить ресивер пополам, если бы еще раз услышал, что линия занята. Он был настолько сильно удивлен, когда услышал гудок, что сначала даже ничего не ответил на «привет» Дортмундера. Когда снова послышалось «привет» и, несмотря на то, что Чонси узнал голос и понял, что этот тот человек, к которому он пытался дозвониться, то все равно удивленно спросил:

 – Дортмундер?

 – Чонси?

 – Ты был на телефоне?

 – День рождения друга, – ответил Дортмундер. Чонси был приятно удивлен. Группа уголовников отмечает праздник другого вора, как это мило.

 – Это мило, – сказал он.

 – А теперь о деньгах, – произнес Дортмундер. Видимо большую часть своего праздничного настроения он оставил для друга.

 – Да, – Чонси прокашлялся и произнес: – Наличные деньги, оказывается, затруднительно собрать, по крайней мере не вызывая лишних вопросов.

Дортмундер сказал раздраженно:

 – Чонси, после всего произошедшего ты говоришь, что у тебя нет денег?

Чонси был слишком озабочен своими собственными проблемами, чтобы спросить, что означает выражение «после всего».

 – Вовсе нет, – ответил он. – У меня есть деньги, но пока нет наличных.

 – Деньги и наличные – это одно и то же, – возразил Дортмундер, который, видимо, жил в гораздо более простом мире.

 – Ну, не совсем, – сказал ему Чонси. – Дело в том, что мне понадобится некоторое время, чтобы получить наличные деньги. Мне жаль, но я действительно не думал об этой проблеме раньше.

 – То есть, они у тебя будут, когда?

 – Это не обман, Дортмундер. У меня будут деньги.

 – Когда?

 – Боюсь, что не раньше пятницы.

 – Сегодня вторник.

 – Я понимаю это. Я прошу прощения, я работаю над этим, но по факту я не могу взять много наличных денег из одного источника. Мне понадобится несколько рабочих дней, чтобы сделать это. Если я начну сейчас, то к пятнице они у меня будут.

 – Тогда полночь пятницы.

 – Замечательно. Ты помнишь о проходе на моем заднем дворе, который ведет на соседнюю улицу?

 – Конечно.

 – Приходи туда в пятницу в полночь, и я тебя впущу.

 – Хорошо, – сказал Дортмундер. – Только я не буду один.

 – Не один? Почему?

 – Мы говорим о большом количестве денег, – напомнил ему Дортмундер. – Со мной будут напарники.

Чонси не был уверен, что ему нравится идея о полном доме преступников:

 – Сколько их?

 – Водитель останется снаружи. Я и трое других войдут внутрь.

 – Четверо с тобой? Дортмундер, пойми меня правильно, я доверяю тебе, но как я могу быть уверен в тех других людях?

 – Я ручаюсь за них, – заверил его Дортмундер. – Ты можешь им полностью доверять.

 

Глава 11

Пятничная ночь. Леон Зейн в своем собственном автомобиле – его единственное движимое имущество, черный Меркури Коугар со специальным акселератором, что позволяло ему управлять авто не перетруждая при этом правую ногу, следил за Дортмундером и незнакомым мужчиной в ярко-красном Фольксвагене Рэббите по дождливым улицам Манхэттена. Дворники работали на полную мощность, сырость проникала через металлический каркас автомобиля, и Зейн постоянно вглядывался в задние габариты впередистоящего Рэббита.

Вероятно, Дортмундер ехал на встречу с Чонси в полночь, до которого было полчаса езды, но в таком случае, что делает это Рэббит в самом центре города?

Фольксваген направлялся на юг от 14-ой улицы вдоль реки Гудзон по району известному как Вест-Виллидж.

В самой западной части Гринвич-Виллидж располагались доки и Тоннель Холланда, поэтому кроме транспортных компаний и складов здесь практически не было иных построек.

Рэббит двигался на юг Вашингтон-стрит, все глубже в этот лабиринт улиц с прямыми рядами припаркованных грузовиков, где во время дождя не было ни одного пешехода, за исключением, пожалуй, одинокого гея, который надеялся встретить здесь нового друга. В мире гомосексуалистов этот район носил название «Грузовики» и поскольку не поступало жалоб от местных жителей, уличная жизнь здесь била мощным ключом, в основном после наступления темноты. Но не холодной и дождливой ночью как сегодня. Несколько бродяг слоняющихся с руками в карманах были больше похожи на бездомных, нежели на высвобожденных свингеров.

Наконец авто свернуло с Вашингтон-стрит, но в дождливой темноте Зейн не мог разобрать улицу, по которой он продолжал слежку. Было это где-то близко возле Чарльза Лэйна или Вихокен-Стрит? Или дальше на юг возле Мортон или Лерой улицы? Все что он смог различить в этой плохой видимости своими глазами это задние фонари Рэббита впереди него. Они были к югу от Канал-стрит, вниз по улице возле «Desbrosses» или на Вестри–Стрит.

И видимо не все торговцы или грузоотправители или товарные склады были закрыты на выходные. Впереди Зейна большой седельный тягач то ехал, виляя, заняв большую часть улицы, то подрезал, перестраиваясь с левой полосы на правую, то снова пытался вернуться в прежнюю позицию, левее. Крупный грузный мужчина в дождевике и вязаной шапке стоял посредине улицы, регулируя движение грузовика. Он махнул рукой Рэббиту, остановив его, чтобы большой тягач мог, маневрируя влево-вправо, проехать по булыжнику. Провались ты! Не желая слишком приближаться к Фольксвагену, Зейн сбросил скорость Коугара, остановился в конце ряда из нескольких машин, и стал ждать, когда пробка закончится. Но тот крепыш на улице, пробежавшись по лужам, махнул Зейну, чтобы он двигался вперед. Сильно размахивая руками, он показывал Зейну принять крайнюю левую, где большой фургон был наполовину припаркован на тротуаре. Следую указаниям, Зейн втиснулся рядом со стоящей машиной, дверь его машины практически касалась фургона оливкового цвета.

Затем, здоровяк жестом показал Рэббиту включить заднюю передачу и также двинуться поближе к фургону. Зейн опустил пониже голову, прикрывая лицо одной рукой, когда задние белые огни Фольксвагена загорелись, и он начал приближаться. Когда фары погасли, злосчастный автомобиль, к счастью стоял позади еще одной машины, но все равно слишком близко, чтобы Зейн мог чувствовать себя в безопасности.

И что будут делать эти люди теперь? Отблеск фар в зеркале заднего вида подсказал ему, что еще один авто попал в эту мини-пробку на дороге. Огромный грузовик-платформа, который и был причиной всех проблем, выехав полностью на дорогу, повернул в его сторону, по-видимому, намереваясь возобновить заезд в переулок, или вытаскивание дока или чем он был там занят. Он начал двигаться под углом в правую сторону от Зейна, пока вплотную не приблизился к его машине. Таким образом, он оказался зажат между платформой и фургоном с левой стороны.

Ну, когда же они закончат? Платформа просто стояла там, по-видимому, не в состоянии определиться со следующим движением и Зейн ничего не понимал, пока внезапно свет не начал меняться.

Во-первых, задние фонари Рэббита погасли. Это было трудно определить с данной позиции, но ему показалось, что фары выключились. Во-вторых, в Фольксвагене, внутри салона загорелся свет, так как кто-то открыл дверь. Обе двери, на самом деле: Дортмундер и водитель вдвоем вышли из машины, поскольку только ее задняя часть была заблокирована между фургоном и платформой. В-третьих, как только они захлопнули за собой дверцы, свет внутри снова погас, а свет фар в зеркале заднего вида авто Зейн тоже потух. Куда направился Дортмундер и тот другой с ним? Какова их цель? Каково черта происходит?

Какое-то другое транспортное средство, по размерам намного больше, чем Рэббит подъехало к Фольксвагену и начало толкать его по направлению к Коугару Зейна. Он инстинктивно включил задний ход, но тот другой автомобиль позади него не двинулся с места. Затем он снова переключил передачу, но если он попытается толкнуть эту огромную махину впереди, он просто-напросто разобьет свое авто о Рэббита. Машина Дортмундера остановилась, а вместе с ней и другой автомобиль (какой-то грузовик) и продолжали стоять на своих местах. Больше ничего не происходило.

«Это смешно» – произнес Зейн. Он посигналил, и звук затих в дожде. Рэббит не ответил, не отозвались также платформа с его правой стороны и машина позади него и даже не фургон слева.

«Ну что ж» – сказал он и толкнул дверь, которая открылась лишь на половину дюйма и уперлась во что-то. Зейн быстро сообразил. Быстро выключив двигатель авто, освободив ногу из стремени-акселератора, он проскользнул на пассажирское сиденье, толкнул дверь и услышал звук удара об платформу. Проем здесь был шириной в целый дюйм. Поскольку двигатель был выключен, дворники не работали и сквозь капли дождя на стекле Зейн пытался разглядеть Рэббита и грузовика, припаркованного за ним. Никаких признаков движения. Заняв неудобную позицию, он пробовал рассмотреть через грязные подтеки воды на заднем стекле. И хотя ему это немного удалось, он был всем сердцем уверен в одной вещи: машина сзади слишком тяжела для Меркури, чтобы он мог сдвинуть ее.

Его заманили в ловушку. Дортмундер, этот сукин сын что-то затевает. Он поймал Зейна здесь, а сам сейчас замышляет что-то и делает он это прямо сию секунду. «Когда же я выберусь отсюда», – пробормотал Зейн и ударил кулаком по панели авто.

Когда он выйдет отсюда? Боже. Зейн знал, когда он сможет сделать это. Только когда настоящие водители этих махин выйдут на работу. Вот тогда и ни секундой раньше.

В понедельник.

 

Глава 12

Ровно в полночь Арнольд Чонси вставил ключ в замок двери на заднем дворе, повернул его, распахнул дверь, и… никто не вошел.

Что? Держа дверь полуоткрытой, моргая от попадающего в глаза дождя, Чонси вглядывался в улицу и не видел никого и ничего. Где этот Дортмундер? И важнее всего, где картина?

Ладно, нет причин для паники, каждый ведь может опаздывать. Оставив дверь приоткрытой, он стал поправлять тонкий воротник своей замшевой куртки, чтобы защититься от дождя и холода. Чонси приготовился ждать. Дортмундер должен прийти сюда. Даже если что-то пойдет не так с этим воришкой, тогда Зейн возьмет эту проблему на себя. Не стоит волноваться.

Проход позади дома Чонси был не отапливаемым и по факту даже без крыши. Верхняя часть его была слегка покрыта шпалером, который зарос виноградником и абсолютно не защищал от дождя. Виноградные листья скорее не останавливали воду, а собирали ее мелкие капли в крупные струи, которые проливались на затылок Чонси. Между тем, его замшевая куртка, шелковый эскотский галстук и наполовину кожаные сапоги высотой до середины икры, которые были предназначены в первую очередь для домашней обстановки, теперь доказывали свою изнеженность и непрактичность в суровой реальности окружающего мира, словно аристократы из 1789 года.

К счастью, Чонси не пришлось долго ждать, дрожать в темноте прохода, выглядывая через полуоткрытую дверь и прятаться обратно при появлении любого проходящего мимо человека. Приблизительно через пять минут, подъехала большая черная машина, припарковалась, и из нее выскочил человек довольно высокого роста, очень худой, сутулый, с опущенной головой, в котором нельзя было не узнать Дортмундера. Он спешил, пытаясь бежать только на носках, чтобы не попасть одновременно в лужи и собачье дерьмо. Трое других вышли следом за Дортмундером и пошли тем же минным полем, что и он. Однако, в первую очередь глаз Чонси заприметил длинную картонную трубку в руке вора. Глупость возвращается домой с войны.

Чонси отошел от проема двери, чтобы пропустить Дортмундера, который было, опустил воротник вниз, но затем сразу же поднял обратно и произнес:

 – Здесь капает.

 – Потому что нет крыши, – ответил Чонси и потянулся к трубке. – Могу я взять ее:

Но Дортмундер убрал картину из зоны досягаемости и произнес:

 – Мы сделаем это внутри

 – Конечно, – согласился разочарованный Чонси и повел их к дому.

Возле двери черного хода Дортмундер остановился и спросил:

 – На ней есть сигнализация?

 – Я сказал Уотсону, что буду пользоваться дверью сегодня вечером.

 – Хорошо.

Дом был удивительно теплым и сухим. Они поднялись в гостиную, где голос Чонси прозвучал скорее опечаленным, чем гостеприимным:

 – Полагаю, вы все хотите выпить.

 – Еще бы, – хором ответили они. Гости стояли, потирая руки, вращая плечами вверх и вниз, как это обычно делают люди, которые попали из холода, из влаги в тепло и сухость.

Чонси принял заказ на напитки: все хотели бурбон и спасибо им за это. Когда он наливал виски, он сказал Дортмундеру:

 – Вы опоздали.

Чонси раздал бокалы, затем поднял свой собственный в знак прозвучавшего тоста «За успех всех наших начинаний» и сказал:

 – Хорошо, выпьем за это.

Они выпивали, и у Чонси впервые появилась возможность, как следует рассмотреть «компаньонов» Дортмундера. Это была довольно пестрая компания: доминировал мужчина-монстр с лицом похожим на смертоносный помидор плюс тощий остроносый с блестящими глазами парень, который выглядел, как кокни вор-карманник и кроткий джентльмен, похожий одновременно на хранителя музея и бухгалтера из Диккенса. Таким образом, эти четыре и охранник снаружи – вся команда грабителей, это они? За исключением того монстра, все остальные выглядели совершенно обыденно. Чонси, который был первоначально довольно взволнован ситуацией, что эти люди будут все находиться в его доме, теперь был почти разочарован.

Но все же, его мысли не покидала Глупость. Он потягивал свой напиток и с нетерпением ждал, когда другие закончат свои первые глотки со многими вздохами типа «ааах» и причмокиваниями, а затем сказал:

 – Ну. Мы можем начать?

 – Конечно, – ответил Дортмундер. – Ты получил деньги?

 – Естественно.

Из другого ящика рядом с баром он достал небольшой черный атташе-кейс. Открыв его на столе, Чонси показал стопки банкнот, все по пятьдесят и сто, которые аккуратно заполняли пространство кейса.

 – Я предполагаю, что вы захотите пересчитать их, – произнес он.

Дортмундер пожал плечами и ответил:

 – Это не повредит.

Он кивнул кокни карманнику и куратору музея, который слегка улыбаясь, подошли к деньгам и начали быстро листать пачки. Тем временем, Дортмундер достал свернутую картину из картонной тубы и сказал:

 – Подержи Тини.

Тини? Чонси продолжал смотреть недоверчиво на монстра, который отозвался на это имя.

Дортмундер передал своему товарищу один уголок картины и отступил, чтобы развернуть полотно. Тини держал два уголка, а Дортмундер два других и Глупость раскрылась во всем своем великолепии.

Не во всем, конечно. Все еще можно было увидеть складки и изгибы на поверхности, поскольку ее хранили в свернутом состоянии. Свет отражался от холста под разными углами, делал ее немного другой, немного странной. Но это все же была его Глупость, все верно, и Чонси улыбнулся и шагнул навстречу ей, наклонился вперед, чтобы лучше присмотреться к деталям. Они выглядели не так как обычно…

 – Всем стоять на месте!

Голос, леденящий, громкий и агрессивный раздался с порога позади Чонси и когда он обернулся, то был абсолютно поражен тем, что комнату заполнили террористы. По крайней мере, они выглядели как террористы. Трое из них были в лыжных масках и коричневых кожаных куртках и все держали пулеметы с небольшим запасом патронов в ленте. Они передвигались очень профессионально: один поспешил налево, один на право, лидер оставался в дверном проеме и ствол его оружия лениво двигался из стороны в сторону, готовый выпустить пулеметную очередь по всей комнате. По его руке можно было определить, что он был чернокожим, а двое других белыми.

 – Боже милостивый? – воскликнул Чонси.

Эти люди выглядели точно так же, как террористы в еженедельных новостных журналах.

Он сначала даже подумал, что это случайность, что его похитили как капиталистического поработителя и держали в Монголии, или скажем в Лихтенштейне и его выбрали из списка пятидесяти семи политических заключенных. Но потом он услышал странный звук позади и понял, что Дортмундер или Тини выпустил свой уголок полотна, что позволило картине снова принять форму рулона. Он сразу догадался обо всем.

 – О, нет, – произнес он, скорее даже выдохнул эти слова, – нет.

Да.

 – Мы заберем ее, – сказал главный и перевел дуло пулемета с Чонси на Дортмундера позади него.

Затем он направил пистолет к двум другим партнерам Дортмундера, который замерли над кейсом с пачками денег в руках. Их лица выражали истинное удивление, которое возможно при других обстоятельствах выглядело бы даже комичным.

 – И это тоже… – произнес с явным удовольствием главный.

 – Ты сукин сын, – выругался Дортмундер и его голос был похож на звериное рычание.

 – Дортмундер, – остановил его Чонси, предостерегая.

«Жизнь – это лучше, чем смерть» звучало в его голосе. Проиграно сражение, но не вся война. Все эти выражения, высказываемые на протяжении веков, были резюмированы в тоне Чонси, когда он произнес имя Дортмундера. Дортмундер, который до этого слегка привстал на носках, сжимал кулаки, напрягал плечи, теперь медленно успокаивался и снова стал крепко на ноги.

Все двигались с профессиональной уверенностью и скоростью. По приказу главаря Тини, который держал скрученный холст, засунул его в тубу и отдал мужчине слева. Кейс был снова заполнен деньгами, закрыт и отдан мужчине справа. Те двое попятились из комнаты, оставляя лидера возле двери.

 – Мы будем наблюдать за этой дверью десять минут, – предостерег он. – Проверьте свои часы. Кто выйдет слишком рано – получит пулю, – и вышел.

Лестница была покрыта ковром, поэтому люди, которые остались в комнате не могли услышать удаляющихся шагов трио или узнать, когда они ушли, или сколько их еще оставалось. Чонси просто стоял, пялясь на пустой дверной проем, и осознание факта того, что картина и деньги так и не вернулись домой, пришло только с появлением Дортмундера перед ним:

 – Кому ты сказал?

 – Что? Что?

 – Кому ты рассказал?

Рассказал? Сказал кому-то сегодня вечером о страховом мошенничестве, об обмене картины на деньги? Но, он ни с кем не разговаривал об этом.

 – Дортмундер, Богом клянусь… Зачем мне замышлять такое?

Дортмундер качал своей головой:

 – Чонси, мы профессионалы своего дела. Ни одни из нас не обмолвился бы и словом. Ты – дилетант.

 – Дортмундер, но кому мне рассказывать об этом?

 – Они идут! – прокричал кокни карманник.

Он и двое других были возле окон, всматриваясь в дождь.

 – Дортмундер!

Дортмундер поспешил к ним, а Чонси следом за ним. Тини произнес:

 – Один, два, три. Они вышли все.

 – Четыре! – воскликнул кокни вор.

 – Кто это? – Чонси уставился в окно.

Он не мог поверить в то, что видел. Там, пройдя через дорогу, трое мужчин в коричневых кожаных куртках остановились рядом с уличным фонарем и столпились вокруг четвертого. Их лица на сей раз были без масок, но рассмотреть их подробнее было невозможно. Один из них держал картонную тубу, другой – атташе-кейс. Но был там и четвертый мужчина, который привлек внимание Чонси, заставив его похолодеть. Высокий, худощавый, одетый в черное…

 – Он не может двигаться столь быстро со своей хромотой, – заметил Тини. – Да ну, Дортмундер, мы сядем им на хвост и вернем обратно наше добро.

 – Зззззз… – прошипел Чонси и прежде чем сделать ошибку, вовремя остановил себя.

Хромающий мужчина и трое других поспешили скрыться за углом, подальше от света.

Товарищи Дортмундера побежали к двери. Дортмундер задержался на мгновенье, пристально вглядываясь в глаза Чонси, как будто мог прочитать его мысли.

 – Ты уверен, – снова спросил Дортмундер. – Ты точно никому не сказал и ты не знаешь, как это произошло.

Как же он мог допустить это? Что теперь будет с ним?

 – Никому, – ответил он и посмотрел Дортмундеру прямо в глаза.

 – Я вернусь к тебе позже, – пообещал тот и выбежал из комнаты.

Чонси опустился вниз и выпил полбутылки бурбона.

 

Глава 13

Сново всё было похоже на Рождество в новой квартире Мэй. Та же толпа людей, тот же аппетитный аромат запеченного тунца плыл по воздуху, тот же дух радости и хорошего общения.

Подарки на этот раз не были в виде выпивки или духов, а были солидные деньги, которые вызывали чувство выполненного долга и, возможно, даже как дар новой жизни. Выручка от картины была поделена, Чонси поостыл, и более не будет посылать наемных убийц, а на столе, где прежде стояла жалкая деревянная копия, теперь атташе-кейс широко «зевал», поблескивая хрустящей «зеленью».

Дортмундер сидел в своем любимом кресле, положив ноги на прежний старый пуфик, со стаканом бурбона в левой руке и слегка улыбался. Все сработало идеально, даже перемещение всей мебели и прочего добра из старой квартиры Мэй в эти новые апартаменты, шесть кварталов дальше. И теперь все здесь отдыхали, спустя менее получаса после того, как они покинули дом Чонси. И все, что мог сказать Дортмундер: это был наилучший отработанный чертов план, который он когда-либо видел в жизни.

Энди Келп подошел, старый добрый Энди с открытой бутылкой бурбона в одной руке и алюминиевой кастрюлей, полной кубиков льда в другой.

 – Подлей себе напитка, – сказал он. – Сегодня ведь вечеринка.

 – Я не возражаю. – Дортмундер обновил свой стакан и осознал, что действительно улыбается старому доброму Энди Келпу. – О чем ты думаешь, – спросил он.

Келп остановился, замолчал, улыбнулся, склонив голову в одну сторону, и ответил:

 – Я скажу тебе, что я думаю. Я думаю, что ты чертов гений. Я думаю, что ты слишком долго находился в тяжелом положении, и настало время, чтобы раскрылся твой истинный талант и это произошло. Вот что я думаю.

Дортмундер кивнул:

 – Я тоже, – ответил он просто.

Келп пошел дальше, чтобы наполнить бокалы и других присутствующих в комнате.

Дортмундер устроился в кресле удобнее, чтобы потягивать дринк, улыбаться и наслаждаться видом собранного, в конце концов, урожая благодаря его собственной гениальности. Задумка принадлежала Энди, но план составил именно Дортмундер. И как же хорошо он сработал! У Дортмундера всегда получалось хорошо планировать, никто не посмел бы утверждать обратное, но дела никогда не шли так, как они должны были. На этот раз, все кусочки сложились воедино, один за другим.

Это была рождественская вечеринка, которую организовал Келп. Он попросил других гостей сделать одолжение старому приятелю и в то же время взять немного денег себе на карманные расходы. Как только они поняли сложившуюся ситуацию, они сразу же согласились. Уолли Уистлер, профи по замкам, рассеянность которого привела к побегу льва из клетки в зоопарке. Последствия проявились в виде только что закончившегося принудительного отпуска на севере штата. Он следовал по маршруту Роджера Чефуика в обход сигнализации Чонси и прошел через шахту лифта, в то время как Дортмундер застрял в его доме. Фред Лартц, бывший водитель, который бросил свою работу после того, как его сбил самолет Eastern Airlines на 2.08 и Герман X – чернокожий радикал и профи по замкам. Все вместе они образовывали террористическое трио, чьи сроки, манеры и производительность не могли желать лучшего. (Дортмундер поднял бокал трижды: за Германа Х, который еще раз станцевал со своей холеной подругой под записи Айзека Хейза; за Фреда Лартца, который сравнивал дороги со Стэном Марчем и за Уолли Уистлера, который неуклюже возился с пружиной столика. Уистлер и Лартц подняли бокалы в ответ. Герман Х подмигнул и поднял свой правый кулак).

Странная цепочка: два специалиста по замкам и водитель, который больше не водит авто.

Функции водителя для этой компании выполняла на самом деле жена Фреда Ларца – Тельма, женщина с сумасшедшей шляпой, которая в данный момент помогала Мэй на кухне. Тельма теперь выполняла вместо Фреда все его поездки, которые он был вынужден бросить, но это было ее первое профессиональное вождение автомобиля, и она выглядела спокойной и безотказной всю дорогу. (Дортмундер поднял бокал и за Тельму, которая, однако, не могла видеть его, поскольку была на кухне. Трое других людей, тем не менее, смотрели на него, улыбались и поднимали бокалы, так что все было в полном порядке).

Но последним смертельным ударом была небольшая пьеса на благо Чонси, разыгранная на улице снаружи. А с этой целью никто не сможет справиться лучше, чем актер? Алан Гринвуд, участвовавший в ограблении мужчина и телевизионная звезда, был в восторге от идеи сыграть прихрамывающего убийцу Лео Зейна. «Это та роль, за которую актер может получить в зубы», – сказал он и специально приехал с побережья только чтобы появиться в постановке Дортмундера собственного производства. А какую работу он проделал! Увидев его снаружи под тем фонарем, Дортмундер даже на секунду действительно поверил, что это был Зейн, каким-то образом освободившийся из ловушки и готовый всех убить из-за их оплошности. Замечательное исполнение! (Дортмундер поднял бокал за Гринвуда, который также танцевал. Поначалу он думал, что Гринвуд пришел сюда снова с Дорин, с девушкой, которую он представил на Рождество, но на этот раз он называл ее Сьюзен, так что, возможно, это были разные девушки. В любом случае, они танцевали. Через плечо Сьюзен, Гринвуд поднял руку в знак приветствия и ослепительно улыбнулся).

Теперь все были счастливы. Копия Покьюлея «Глупость ведет человека к гибели» смотрелась потрясающе над диваном и кейс полный денег еще более заманчиво на столике посреди комнаты. Ровно сто тысяч долларов, каждая банкнота из которых была подсчитана. Конечно, денег было бы немного больше, если бы сработало, как положено первоначальное ограбление, но что поделать? Дело сделано и у них теперь есть деньги.

Десять тысяч пойдут Покьюлею за его подделку и, безусловно, парень заработал каждый пенни из этой суммы. По тысяче достанется Уолли Уистлеру и Фреду Лартцу, а также Герману Х в знак благодарности. Свою тысячу получит и Алан Гринвуд, чтобы покрыть свои расходы на дорогу в город только ради этой работенки. Всеми присутствующими было решено, что и Мэй также причитается тысяча, которая должна пойти на обустройство новой квартиры и своего рода благодарность за всемирно известного запеченного тунца. Таким образом, оставалось восемьдесят пять тысяч долларов и они буду разделены на пять частей (Келп отблагодарит некоторой суммой из своего вознаграждения племянника Виктора). Дортмундеру, Келпу, Марчу, Чефуику и Балчеру достанется ровно по семнадцать тысяч долларов. Что-то было не так? Ничего.

(Дортмундер смотрел на чемоданчик, но какого-либо видимых ответов не последовало, их и не должно было быть. Достаточно его присутствия).

Конечно, было что-то необычное в том, что когда успех наконец-то пришел, то настиг он их в виде кражи копии Старого Мастера. Но, с другой стороны, если деньги были настоящими, а они такими и являлись, поскольку прошли тщательный осмотр, то, черт возьми, какая разница. Верно?

А вот и старина Келп, Энди Келп, который вернулся с новой порцией бурбона и льда.

Дортмундер с изумлением заметил, что его стакан был практически пуст, а точнее на дне лежал одинокий кубик льда. Понадобилась секунда и Келп наполнил бокал до краев.

Вечеринка продолжалась.

Дортмундер никогда не был до конца уверен, когда веселье подойдет к своему логическому завершению. Через некоторое время Мэй и Тельма принесли угощения, а немного позже были разделены и деньги. Мэй забрала свою и долю Дортмундера и унесла в спальню, где уже был обустроен тайник для таких целей. Далее рассеянный Уолли Уистлер, который был занят все это время сущим пустяком. Пружина стола все же поддалась ему, и стол обрушился, показав все свое содержимое в виде множества тарелок и стаканов, арахис со стуком, словно из преисподней рассыпался по полу, что совершенно смутило Уолли. Спустя некоторое время гости начали расходиться по домам и каждый из них благодарил Дортмундера за отличную вечеринку и поздравлял с сегодняшним успехом. Дортмундер же просто улыбался всем и счастливо кивнул, когда его стакан снова наполнили. Каким-то образом он, должно быть, уснул и так же внезапно он проснулся. Он оглядел пустую комнату серую, в которую проникал серый дневной свет и сказал вслух:

 – Что не так?

Затем он услышал эхо собственного голоса и прислонился к спинке кресла. У него был неприятный вкус во рту, мутная голова. А все потому, что он выпил накануне слишком много и уснул в одежде, просидев в кресле всю ночь. Попробовав поворочать языком, он подумал, что тот чем-то напоминает ему носок. Дортмундер молча, ответил на свой собственный вопрос: «Ничего плохого не происходит». Чонси уже остыл. Зейн, конечно же, был разъярен, но его репутация в глаза Чонси была разрушена, поскольку последний и не догадывался о том, что Дортмундер в курсе как выглядит наемный убийца. В любом случае, Дортмундер наконец-то сделает то, что он откладывал уже в течение нескольких месяцев. Кроме переезда в эти апартаменты, он и Мэй воспользуются частью денег для настоящего отдыха, настоящее веселье для себя. И к тому времени, когда они вернуться, дела немного улягутся. Какой смысл такому профессионалу как Зейн тратить остаток жизни, не имея работы, для погони, которая не дала бы ему прибыли? Зейн, в конце концов, перестанет расстраиваться и вернется к своей собственной жизни. На этом история и закончится.

Так что же может пойти не так? Ничего. Эта работа завершилась полным успехом.

Дортмундер закрыл глаза. Десять секунд спустя, он приоткрыл левый глаз и снова посмотрел на пустую комнату.

 

Глава 1

Энди Келп с широкой улыбкой на лице встретил их в аэропорту:

 – Отличный загар, – сделал он комплимент.

 – Да, – ответил Дортмундер. – Привет.

 – Это я заставляла его выходить на пляж. Все, что он хотел это сидеть дни напролет в отеле и смотреть телевизор, – сказала Мэй.

 – Я бывал и в казино, – защищался Дортмундер.

 – Да? И ты выиграл?

Дортмундер нахмурившись посмотрел по сторонам:

 – Где мы можем забрать наши вещи?

Указав на табличку, Келп произнес:

 – Выдача багажа здесь.

И они втроем вместе с несколькими миллионами других туристов последовали в том направлении, где висела освещенный знак «Багаж» и указатели, закрепленные к потолку.

Был воскресный вечер в самом начале июня, поэтому терминал был переполнен людьми, и казалось, что они никогда не закончатся. Каждый из них настойчиво толкался, пытаясь продвинуться в очереди. В воскресенье у большинства пассажиров заканчивался отпуск, поэтому они выглядели как дезорганизованная толпа. Тусклые лица, чемоданы с виниловым покрытием уезжали, а обгорелые лица с плетеными корзинками возвращались обратно. Пробираясь сквозь эту толпу Мэй рассказывала об их отпуске Келпу:

 – Погода была просто замечательная. Все в целом было просто идеально.

Келп был в восторге:

 – Вы хорошо провели время, да?

Дортмундер кивнул, но медленно и вдумчиво, как будто ему понадобилась переоценка ценностей, чтобы прийти к данному выводу:

 – Да, – сказал он. – Было хорошо.

Всю поездку от начала и до конца организовала Мэй. Она пошла в турфирму, она принесла домой брошюры с картинками белых песчаных пляжей и голубых бассейнов, она обсудила их с Дортмундером, а затем самостоятельно выбрала путевку в Пуэрто-Рико: четырнадцать дней и тринадцать ночей в первоклассном отеле в красивом городе Сан–Хуан. В стоимость путевки входил авиаперелет и напитки с ужином в первый день пребывания в гостинице. Мэй упаковала чемоданы, подписала договор с туристической компанией, совершила молниеносный налет на Korvette, чтобы запастись солнечными очками, маслом для загара, шляпами и башмаками сабо.

Дортмундер же помогал тем, что высказывал сомнения по каждому поводу. «Если пуэрториканцы все едут к нам», – сказал он как-то, – «то как пришла к нам идея поехать туда?». В другой раз он выразил мнение, что самолеты слишком массивные для перелетов, а чуть позже и вовсе заявил, что у него нет паспорта.

 – Но тебе не понадобится паспорт, – успокоила его Мэй. – Пуэрто-Рико – это ведь часть

США.

Он взглянул на нее:

 – К черту это.

Как ни удивительно, но она оказалась права. Пуэрто-Рико не был самостоятельным государством, а чем-то В Соединенных Штатах Америки – а может быть и «Из». В любом случае, Мэй только лишь благодаря своим уверенным знаниям добилась доверия Дортмундера в остальных вещах.

И как он изящно признался Келпу, отдых удался. Отличный пляж, хорошее казино, которое закрывали слишком рано, но были чудесные поездки в тропики, необычные морские прогулки на красивые островки – в целом, все замечательно. А пепельница из ресторана Эль Конкистадор и пара полотенец из отеля пополнили багаж Дортмундера.

Настоящий первоклассный отдых. Дортмундер спросил:

 – Как дела в городе?

 – Без изменений, – ответил Келп. – Никаких движений, даже не грабили отель. Мы все еще чемпионы.

Дортмундер усмехнулся. Даже спустя месяц тот случай с Чонси все еще вызывал радость в его сердце, чувство хорошо проделанной работы.

 – Да, это хорошо, – согласился он.

 – Чефуик отошел от дел, – сказал Келп.

Дортмундер удивленно спросил:

 – Ушел? Почему?

 – Какой-то парень из Калифорнии построил китайскую железную дорогу, а Чефуик должен запустить ее. Он дал свое согласие на эту часть работы, поэтому он и Мод уехали.

Дортмундер бросил настороженный взгляд на Келпа:

 – Это ведь не очередная твоя история?

 – Это правда.

 – Конечно, они всегда подлинные. Китайская железная дорога?

 – Да, – ответил Келп. – Раньше ее использовали, чтобы перемещаться из одного места в другое, но теперь они применяют самолеты и автобусы…

 – Настоящая дорога? Не модель? – прервал его Дортмундер.

 – Все верно. Видимо прежде это была очень известная ж/д. Она была построена ирландцами, но они…

 – Да, конечно, – остановил его Дортмундер.

 – Я просто говорю тебе, что мне рассказал Роджер. Этот парень в Калифорнии купил ее, вот и все. Пару локомотивов, несколько вагонов, несколько старых включателей и даже одну небольшую ж/д станцию как пагода. Это напоминает тот случай, когда тот парень из Аризоны купил Лондонский мост и установил его в Аризоне. Точно такой же.

 – Отлично, – только и ответил Дортмундер.

 – Они установят несколько путей и построят вокруг парк развлечений, как Диснейленд, а Чефуик приведет в движение ж/д механизм. Он вместе с Мод будут жить на станции.

Улыбаясь, Мэй произнесла:

 – Это мило.

Дортмундер также улыбнулся и покачал головой:

 – Да, это хорошо. Чефуик получил настоящую железную дорогу. Это меня радует.

 – Конечно же, он все равно будет продолжать работу и над своими моделями, – продолжил Келп.

 – Не поверю, – высказал недоверие Дортмундер. – На ж/д станции?

 – А где же еще?

 – Уверен.

Келп кивнул и продолжил делиться новостями:

 – Ах, да… Тини Балчер вернулся в тюрьму.

 – За что?

 – Он избил гориллу.

 – Стоп! – остановил его Дортмундер.

Мэй вмешалась:

 – Ты сказал «бить»…

 – Не спрашивай его, Мэй, – сказал Дортмундер, – иначе он будет отвечать.

 – Это было в Daily News и все такое, – Келп сказал это так, как будто это были убедительные доводы. – Выглядит так, что он избил.

 – Я сказал, хватит, – ответил ему Дортмундер.

 – Ты даже не хочешь послушать эту историю?

 – Я хочу, – отозвалась Мэй.

 – Расскажешь ей позже, – приказал Дортмундер, и они направились к предполагаемому месту возврата багажа.

Оно напоминало сумасшедший дом. Несколько конструкции круглой формы с движущимися конвейерными лентами, на которых размещались чемоданы из нескольких самолетов разных направлений. Дортмундер, Мэй и Келп с трудом нашли нужный им конвейер, протолкнулись к нему и минут десять наблюдали за багажом других людей.

 – Вот это да… – через некоторое время высказался Келп, – оказывается там много вещей в этом мире.

На его лице явно отобразилось желание украсть все это. На конвейерной ленте появлялось несколько миллионов чужих вещей, некоторые из них вращались по кругу снова и снова.

По-видимому, этот багаж и его владелец направились в разные пункты назначения.

Внезапно послышался голос Мэй:

 – Это наш.

И Дортмундер послушно подхватил старый коричневого цвета чемодан с транспортной ленты. Келп спросил:

 – Еще один, верно?

 – Мы прикупили несколько мелочей, – пробормотал Дортмундер, глядя в другую сторону.

 – Да?

Потребовалось еще минут десять, чтобы Мэй выдернула свой собственный последний чемодан из своеобразного движимого парада вещей. После этого она, Дортмундер и Келп оказались внутри баррикады из семи чемоданов. Улетали они с двумя скромными небольшими сумками, вернулись же с двумя непрочными плетеными корзинами, каждая размером с футляр для пишущей машинки, связанные между собой толстым шпагатом.

Кроме этого теннисная ракетка (!), небольшая разноцветная картонная коробка, где было написано красными и желтыми буквами на разных языках мира, что внутри находится ликер и сигареты из duty-free, а также потрепанный длинный картонный кулек.

 – Джиперс, – вырвалось у Келпа. – Я догадывался, что вы купите несколько вещей.

 – Там действительно выгодно делать покупки, – ответила Мэй, однако у нее, как впрочем, и у большинства вернувшихся туристов, начали закрадываться сомнения в правильности выбора.

 – Пойдемте к выходу, – предложил Дортмундер.

 – Ну, – сказал Келп и задорно подхватил их две плетеные корзины и теннисную ракетку, – подождите немного и вы увидите «медицинскую» машину, которую я приготовил для вас на этот раз. Они пробрались через толпу людей, вышли наружу, а затем, как казалось бесконечно долго, шли через паркинг №4. На улице стояла прохладная, пасмурная и влажная весенняя погода, а в воздухе витал запах приближающегося дождя.

 – Автомобиль должен быть где-то здесь, – предположил Келп, глядя по сторонам на акры стоящих авто, которые сверкали в редком свете прожекторов. – Это должно быть прямо здесь.

 – Что «это»? – спросил его Дортмундер. – Как оно выглядит?

 – Я хочу, чтобы это было сюрпризом. Мы должны быть неподалеку.

Они шли и шли. Дортмундер нес две сумки и картонный сверток подмышкой, Мэй держала коробку из duty-free с ликером и сигаретами. Наконец Дортмундер не выдержал, остановился, поставил все на асфальт и произнес:

 – С меня хватит.

 – Но мы уже близко, – заверил его Келп. – Я уверен, что мы находимся совсем рядом.

 – Если это не здесь, то лучше вообще забудь о своем сюрпризе, – сказал Дортмундер.

 – Смотрите, машина с регистрационным табличкой Мэриленд, – Мэй указывала на пыльный Мустанг II с помятыми крыльями и металлическим крючком для радиоантенны.

 – Келп бросил на Мустанга взгляд полный отвращения:

 – Она принадлежит скорее какому-нибудь практиканту.

 – Мы берем ее, – решил Дортмундер. – Дай сюда свои ключи.

Келп был в шоке, обижен и смущен:

 – Но я выбрал для вас нечто специальное. Серебряный Роллс-ройс с телевизором и баром!

Замечательное авто, оно должно принадлежать доктору, который имеет свою собственную больницу. На такой машине я прокачу вас домой.

 – Мы все же возьмем эту, – был непреклонен Дортмундер и показал на Мустанга.

 – Но…

 – Энди, – произнесла Мэй мягко, но многозначительно.

Келп остановился, посмотрел на нее, затем на Дортмундера, потом с ненавистью на Мустанга и отчаянно на всю бескрайнюю парковку вокруг, затем он вздохнул и потянулся за связкой ключей. Один из которых помог открыть дверь Мустанга и завести мотор, но ни один из них, к сожалению, не взломал багажник, поэтому Келп сел за руль, Мэй на переднее кресло, а Дортмундер – на заднее сиденье с двумя сумками, катонным свертком, двумя корзинами, коробком из шопа и теннисной ракеткой. Они направились в Манхэттен.

Припарковавшись неподалеку от дома, они занесли все вещи в здание, а затем вверх по лестнице в квартиру. Мэй открыла входную дверь, чтобы впустить их. Она вошла первой, а за ней Дортмундер и после Келп. В гостиной навстречу им с ледяной улыбкой на лице и прихрамывая, вышел Лео Зейн. Арнольд Чонси отвернулся от подделки картины, уперся рукой о стену и произнес:

 – Дортмундер, – Он указывал на картину. – Прежде чем Лео убьет вас всех, не будешь ли ты так любезен и может расскажешь мне, какого черта все это значит?

 

Глава 2

 – Это подделка, – произнес Дортмундер.

 – Я знаю, что это подделка, – ответил ему Чонси. – Но для чего она?

И прежде чем Дортмундер смог дать ответ: на память? я тренировался? Келп прокричал, указывая на Зейна:

 – Эй, посмотри-ка! Это случайно не тот парень, который обокрал нас? Ты помнишь, Дортмундер? Хромой парень с улицы.

Это была неплохая попытка, но Дортмундер по холодной улыбке на лице Зейна и холодным, хмурым взглядом Чонси понял, что она не сработала. Тем не менее, терять уже было нечего, и он начал импровизировать:

 – Может быть это он, я не знаю. Я видел его лишь мельком.

Чонси раздраженно покачал головой и произнес:

 – Не трать наше общее время, Дортмундер. Я знаю все. Я знаю, что Лео не послушался меня и пошел на контакт в ноябре прошлого года. И знаю также, что ты загнал его в ловушку из грузовиков в центре города, а сам в то время поставил его двойника возле моего дома. Я в курсе, что ты устроил ограбление и отдал картину другому покупателю. Я знаю… – со злостью указав на чемодан на полу, – что ты уезжал в отпуск за мои деньги. И единственное, чего я не знаю, – закончил Чонси, указав рукой на картину, – для чего тебе понадобилась эта чертова штука.

 – Послушай, – начал Дортмундер.

 – Только не лги мне, – предупредил его Чонси.

 – Зачем мне врать тебе? – спросил Дортмундер, но поспешно продолжил, не дожидаясь ответа. – Просто потому, что этот парень заморочил тебе голову, ты винишь меня. Я уверен, что он участвовал в том нападении. Через окно это выглядело очень правдоподобно. Что заставляет тебя верить ему, а не мне?

Казалось, Чонси уделяет тому вопросу больше внимания, чем оно на самом деле заслуживает. Все смотрели за тем, как он думает (за исключением Мэй, которая хмуро и неуверенно смотрела на Дортмундера) и, наконец, Чонси кивнул и сказал:

 – Хорошо, давай заключим сделку. История за историю. Я скажу тебе, откуда знаю, что Лео говорит правду, а ты скажешь мне, какого черта ты делаешь с этой класса А копией картины, которую ты украл.

 – Согласен, – согласился Дортмундер.

Лео Зейн произнес:

 – Г-н Чонси, вы являетесь, безусловно, заказчиком, все зависит от вас, но не теряем ли мы время? Почему бы мне просто не хлопнуть этих троих, а после спокойно вернуться домой?

 – Потому что мне любопытно, – ответил ему Чонси. – Я заинтригован и хочу знать, что происходит.

Затем он обратился к Дортмундеру:

 – Я начну первым. Наверное, минуту или две после того, как ты и другие люди покинули мой дом той ночью, после так называемого ограбления, прозвенел телефон. Это был Лео, который звонил из телефонной будки из Гринвич-Виллидж.

Дортмундер пожал плечами:

 – Это он так тебе сказал.

 – И он это доказал. Он рассказал мне, как вы заблокировали его и как он разбил заднее стекло своей машины, чтобы выбраться из нее и уйти. Он продиктовал мне номер телефона со стенда, где он в то время находился, и я перезвонил – он оказался на месте. Я поехал в центр, чтобы встретиться с ним. У телефонной будки был тот же номер, с которого он прежде дозвонился ко мне, а его автомобиль был забаррикадирован другими машинами, как он и говорил.

 – Хммм… – протянул Дортмундер.

 – Лео пошел искать тебя, – продолжил Чонси, – но, конечно же, ты переехал в другое место, поэтому потребовалось некоторое время, чтобы найти тебя.

Внезапно вмешался в разговор Келп:

 – Подождите минуту. Послушайте, а как быть с этим: что если сам Зейн послал своего двойника, чтобы позже доказать, что он был в другом месте, если кто-либо попытался его обвинить. Что скажете?

Дортмундер и Мэй были сконфужены, Чонси посмотрел пренебрежительно на Келпа, а Зейн произнес:

 – Если он скажет, хотя бы еще одно слово – я застрелю его прямо здесь. Будьте уверены.

Келп выглядел обиженным и недооцененным, но все же решил придержать язык за зубами.

Чонси вновь обратился к Дортмундеру:

 – Вся эта история очень меня раздражает, а теперь стало еще хуже, – сказал он. – Произошло еще одно важное событие.

Дортмундер осторожно поинтересовался:

 – О, да?

 – Картина вновь появилась, но только в Шотландии и с «подлинной родословной». Они утверждают, что она находится в семье уже более чем сто пятьдесят лет.

 – Значит, это не твоя картина, – предположил Дортмундер.

 – Три эксперта в Лондоне, – сказал ему Чонси, – подтвердили ее оригинальность. Она выставляется на аукционе Parkeby-South в сентябре и предполагают, что сумма от продажи превысит двести тысяч фунтов, – продолжал Чонси и слабый трепет в голосе выдавал поддельное спокойствие. – Эксперты сошлись во мнении: картина действительно находилась в Шотландии последние сто пятьдесят лет. Моя страховая компания теперь выдвигает обвинения против меня. Они уверены, что у меня была украдена лишь копия, и они подали в суд, чтобы вернуть свои деньги обратно.

 – О, – только и ответил Дортмундер.

Интересно, а это подергивание щеки Чонси означает гнев?

 – Возможно, шотландская картина в действительности моя, – сказал он, – а ее родословная фальшивая. С другой стороны, возможно, что Винбис создал два идентичных произведения и оба являются оригинальными. Такое, как известно, случалось прежде, и этот аргумент я попытаюсь использовать для своей защиты в суде, но в любом случае это ни в коей мере не повлияет на нашу ситуацию. Ты взял мои деньги, ты взял мою картину и ты заставил мою страховую компанию возбудить судебный процесс против меня, – Чонси сделал глубокий вздох, взял себя в руки и продолжил. – Это была моя история. Теперь твоя очередь, расскажи-ка мне, для чего тебе понадобилась эта копия, а после Лео пристрелит тебя и я смогу пойти домой.

Дортмундер нахмурился, и, казалось, в повисшей тишине он услышал слабый звук волынки. – Шотландия, – сказал он задумчиво, и перед глазами мелькнула картина из прошлого с дерущимися мужчинами в клетчатых юбках.

 – Забудь о Шотландии, – Чонси снова ткнул пальцем в подделку Покьюлея. – Вот, что меня на данный момент интересует.

Дортмундер вздохнул и сказал:

 – Садись, Чонси, и хотя это противоречит моим принципам, я думаю, что мне все же придется рассказать тебе правду.

 

Глава 3

 – И это правда… – такими словами Дортмундер закончил свой рассказ.

 – Боже мой, это звучит как… – произнес Чонси, откинувшись на диван и качая головой. Он единственный сидел. Зейн стоял неподалеку двери, нем как могила, а Дортмундер, Келп и Мэй находились напротив него.

Дортмундер рассказал всю историю сам, но теперь Келп решил вмешаться и с нервным блеском в глазах, как у Зейна, он произнес:

 – Дело в том, г-н Чонси, это не был ошибкой Дортмундера. Он тогда сидел в шахте лифта, когда мы потеряли картину, и, если бы он тогда был рядом, этот досадный инцидент никогда бы не произошел. Вы хотите знать, чья же это вина? Того, кто воспользовался тогда лифтом.

Чонси задал вопрос Дортмундеру:

 – Почему ты не сказал мне об этом раньше?

Дортмундер посмотрел на него, но ничего не ответил.

Чонси согласно кивнул:

 – Ты прав, – и взглянув еще раз на копию картины висевшей на стене, произнес. – Она выглядит довольно правдоподобно, я должен признать это. Твой друг очень и очень хорошо поработал.

 – Возможно, ты захотел бы взглянуть и на его другие шедевры, – предложил Дортмундер. – Я могу познакомить тебя с этим парнем. Его зовут Покьюлей.

Чонси «проткнул» Дортмундера острым взглядом и покачал головой. Поднявшись на ноги, он продолжил:

 – Мне очень жаль. Я знаю, что ты пытаешься исправить ситуацию и возможно ты просто жертва обстоятельств, но дело в том, что дела обстоят ужасно. Я никогда не смогу смотреть на свое отображение в зеркале, если сейчас возьму и пущу все на самотек, – он выглядел немного смущенным, но уверенным в своем решении. – Ты старался. Я не хочу здесь находиться, когда все произойдет, – и, обращаясь к Зейну, сказал: – Подожди минуту – две после моего ухода.

И Чонси направился к выходу, переступая через ряд чемоданов и корзин.

 – Ээээ… – произнес Дортмундер, – подожди минутку.

Чонси остановился, бросил взгляд поверх плеча, но было видно, что мыслями он витает уже далеко отсюда. Даже его голос, казалось, исходит издалека:

 – Да?

 – Я мог бы, эээ… – Дортмундер развел руки, пожимая плечами, – у меня есть идея.

 

Глава 1

Ян Macdough (произноситься Макдуф и никакого отношения не имеет к другу Макбета) был счастливым человеком. Он не был известным, но мог быть популярным. Он был беден, но мог быть богат. Он был упрямым деревенским жителем, выполняющим функции семейного пастора возле Инвернесса, а мог быть лондонским денди. Прямолинейный, сердечный, рыжеволосый и веснушчатый крепкий мужчина около сорока лет, Ян Макдуф был счастливым человеком и он хотел, что бы весь мир знал об этом.

 – Принеси нам еще одну бутылку «Teacher», – сказал он своему камердинеру в Савойе, хотя еще было обеденное время, – а также небольшой стаканчик для тебя.

 – Спасибо, г-н Макду, – ответил ему лакей, который был португальцем или итальяшкой или другим несчастным смуглокожим, – но мне нельзя пить на работе. Я принесу вам бутылку.

 – Макдуф, – поправил его Макдоу. Ему не нравились люди, которые отказывались пить с ним, а также те, кто неправильно произносил его имя. Большинство людей, которых он встречал до сих пор в Лондоне, готовы были пить с ним, но очень немногие могли вот так сразу, без подготовки назвать правильно его имя. Действительно Макду. На севере, в Грампианс все знали его имя.

 – Мик-Дафф, – согласился житель Средиземноморья и, уходя, поклонился.

Ну, чего можно ожидать от иностранца? Ничто и никто не мог испортить настроения Макдоу в течение этих долгих дней. И пока он ожидал свой заказ, он стоял и улыбался в своей гостиной, окна которой выходили на Темзу, а теперь блестели и сверкали в лучах летнего солнца.

Лондон. В другом месте, возможно, все дороги и ведут в Рим, но все дороги на Британских островах направлялись именно в Лондон. (Что является одной из причин запутанных транспортных потоков). Шотландец, валлиец или ольстерец мог, сидя дома, погрузиться в темные тяжелые раздумья об Англии, которая часто терпела издевательства со стороны Соединенного Королевства, и когда он думал о городе, настоящем городе, то это были не Эдинбург или Кардифф или Белфаст, а именно Лондон. Ему очень повезло, что он может стоять у окна большого отеля в одном из королевских городов и улыбаться летнему солнцу.

Зазвонил телефон. Звонил Лондон. Улыбка все еще освещала его румяное лицо, когда Макдоу отвернулся от окна взял трубку и произнёс:

 – Слушаю

Мужской голос с сильным английским акцентом, один из тех голосов, в котором голосовые связки сильно приглушают каждое слово, прежде чем позволить ему вырваться на волю, произнес:

 – Господин Макдоу?

 – Макдуф, – поправил Макдоу. Ошибка в имени, вкупе с акцентом человека, получившего образование в государственной школе, было предостаточно, чтобы улыбка полностью исчезла с его лица.

 – Мне очень жаль, это Лимери из Parkeby-South.

После услышанного, улыбка Макдоу не только снова вернулась не прежнее место, но и усилилась:

 – Ах, да, – ответил он. – Они не проинформировали, что вы свяжетесь со мной.

 – Возможно, мы могли бы увидеться сегодня? В четыре будет удобно?

 – Конечно.

 – Тогда хорошо. Просто спросите обо мне в кассе.

 – В кассе? Конечно. В четыре.

 – До встречи.

После того как Макдоу повесил телефонную трубку, его разум снова обратился к череде удивительных событий, которые привели его к этому счастливому моменту. Драка в Нью–Йорке прошлой зимой во время оркестрового концерта Queen's Own (на котором он побывал благодаря щедрости старых товарищей-офицеров из пожарной команды), его успешный побег от кишащей тогда повсюду полиции и его полное изумление, когда на следующее утро он проснулся в своем гостиничном номере (немного в «подвешенном» состоянии) и обнаружил, что стал счастливым обладателем чрезвычайно ценой живописи, украденной накануне вечером – так говорилось в газетах, которые были доставлены вместе с завтраком в его комнату. Он чувствовал страх, когда провозил контрабандой эту вещь домой (скрытой внутри очень приторной картины с рамой и изображением пейзажа, специально купленной для этой цели за двадцать пять долларов. Драгоценный Старый мастер, скрытый за чудовищной New Monstrosity). Сейчас же от прежнего чувства страха осталось лишь смутное воспоминание, а также от полного замешательства, которое он почувствовал, когда столкнулся с вопросом как из счастливой случайности сделать реальные деньги. И если бы не тетя Фиона, которая ушла в очень подходящий момент (смерть ее была ожидаемой; ей было восемьдесят семь, и она была неудержимой как Африка и несдержанной как Атлантида), Макдоу не смог бы все провернуть, как следует и, в конце концов, все равно оказался бы в убытках. Бедная тетушка Фиона, ничего не происходило в ее жизни, кроме самого ухода из нее.

Семейство Макдоу, которое состояло из Яна и его тети Фионы, было одним из старшейших и наименее везучих семей во всей шотландской истории. На протяжении веков, если шотландцы сражались с англичанами, казалось, они выбирают для поля боя именно земли Макдоу. Последствия этих войн для семейства были ужасными. Когда шотландец шел против шотландца, Макдоу постоянно выбирали не ту сторону. Кэмпбеллы и МакГрегоры переживали спады и подъемы, но Макдоу с давних времен одни лишь спады. Не был исключением и единственный наследник тети Фионы. Старушка на протяжении своей жизни не владела ничем, кроме мусора, который ей достался ей в наследство от предыдущего Макдоу. Несколько листов содержали опись имущества и прилагались к завещанию. Почерк из восемнадцатого века, чем-то напоминающий паутину паука, описывал копья и седла и оловянные тарелки, которые теоретически переходили из рук в руки, из поколения в поколение, фактически же, оставались нетронутыми и забытыми в разных амбарах и подвалах и во все еще огороженном части нежилого замка Макдоу высоко в мрачных горах Monadhliath. Однако ритуалы должны соблюдаться. По этой причине Макдоу сидел в захламленном, затхлом офисе поверенного в Эдинбурге и слушал, как тот зачитывал завещание, которое состояло из нескончаемого гула перечисляемого имущества – как же много мусора можно было хорошо сохранить! Он было, уже почти уснул, когда вдруг выпрямился и уставился на адвоката, который испуганно посмотрел на него.

 – Что? – спросил Макдоу.

Адвокат моргнул:

 – Прошу прощения?

 – Что это было? То, что вы только что прочитали там.

Мужчина нашел предыдущий пункт в списке:

 – Бочонки медовухи, дуб, шесть, с пробками.

 – Нет, перед этим.

 – Раненый олень со сломанным рогом и двумя кроликами, бронза, высота шестнадцать дюймов.

 – Боже мой, человек, еще выше.

 – Картина маслом в деревянной раме с позолоченным орнаментом, комические фигуры.

 – Рама, дерево, – пробормотал Макдоу. – Живопись маслом. Комедийные персонажи?

 – Так здесь говорится.

 – Где эта рама?

 – Ммммм…. – адвокат вернулся на две страницы назад до ближайшего заголовка. – Замок Макдоу.

 – Аха, – произнес Макдоу. – Я смогу применить по назначению хорошую деревянную раму.

И он продолжил дремать до конца инвентаризации, затем на своем любимом Mini помчался на высокой скорости (ну, на его предельной скорости) к северу от Эдинбурга, через Перт и Сент-Эндрюс на А 9, неподалеку от Кингуси повернул на старую дорогу, которой даже не было на картах и которая выглядела даже скорее как овраг, который взбирался по негостеприимным горам. Он прибыл, наконец, в замок Макдоу, опустошенный и разоренный, покрытый плесенью. Первый этаж еще местами сохранился, окна были разбиты, а пол вздулся. Ниже располагались неплохие, стойкие к погодным условиям кладовые, засыпанные мусором, который бережно был записан в этом вечном инвентаризационном списке и теперь принадлежал Яну Макдоу (Он являлся убежденным холостяком. Он был прямолинейным крепким мужчиной северного типа, равнодушным к половой жизни. И следующим, к кому перейдет весь этот мусор, будет его племянник Брюс Макдоу, которому сейчас девять лет). Спотыкаясь об эстафетные палочки, Макдоу пробирался из комнаты в комнату освещая свой путь фонариком пока не заметил блеск позади себя. Позолота? Да. Деревянная рама? Несомненно. Орнамент? Боже мой, да.

Макдоу вытащил предмет из ниши и увидел, что это была единственная в своем роде оправа; почти четыре квадратных фута, которая состояла из переплетения ручейков и каналов, лент и причудливых узоров из позолоченного дерева, окружающих тускло освещенную небольшую картину, возможно размером шестнадцать на восемнадцать футов. Медленно рассматривая картину в дневном свете, Макдоу нашел крошечную иллюстрацию так роскошно выгравированную, которая на самом деле была лишь нелепой, любительской и смешной зарисовкой с помощью масла. Она изображала трех пьяных мужчин в килтах идущих, пошатываясь, по дороге, пытающихся удержать друг друга, чтобы не упасть. Луна в небе была наклонена.

Упоминался ли в списках двухклинковый боевой топор? Спустившись на самый низ кладовой, Макдоу отыскал его и теперь с огромным трудом тащил наверх, настолько он был тяжел. Поднявшись вверх по скользкой каменной лестнице, он приступил к изменению оправы, дерева, орнамента с его холстом, маслом, комическими персонажами в огромное количество длинных узких полосок. Затем все было упаковано в Мини, а холст, а точнее его лоскуты развеяны по воздуху по дороге в пятьдесят миль.

Понадобилась еще одна поездка в Эдинбург, чтобы найти соответствующую старую раму, которая будет внешне походить на оправу из тетушкиного наследства и одновременно соответствовать размерам украденного шедевра. И ему посчастливилось найти ее. Вот эта рама уже обрамляет старый холст с изображением пожилой леди, спящей в кресле-качалке у камина с котенком и клубком шерсти на коленях. Так что, Макдоу может воспользоваться теми же гвоздями, чтобы закрепить драгоценного Винбиса на каркасе.

Другая поездка в замок Макдоу была необходима, чтобы оставить там Винбиса. После он выжидал подходящий момент, дабы случайно обмолвиться об унаследованной картине во время разговора с парой старых приятелей, с Кафи и Туфом (которые, по сути, и были с ним той ночь на концерте в Нью-Йорке). И именно Кафи, наконец-то, сказал:

 – Черт возьми, человек, там может быть что-то ценное. Почему бы нам не взглянуть на нее?

Этот вопрос мог задать и Туф, но, ни в коем случае не Макдоу. Он направлет разговор в нужное ему русло, а другие пускай принимают решения. И когда он предложил им присоединиться к нему, чтобы еще раз взглянуть на живопись, они поддержали эту идею на ура.

Однако оказалось, что они оба обладают мозгом или вкусом осла. После того как они и второй раз споткнулись о Винбиса и прошли мимо, Макдоу не выдержал и самостоятельно «обнаружил» картину.

 – А теперь, взгляните на нее. Как вы думает, имеет ли она какую-либо ценность?

 – Невысокую, – огорчил Кафи. – Любой может увидеть, что это просто мазня.

 – Возможно, рама будет стоить денег, – предложил Туф.

 – Тогда я возьму ее с собой, – решил Макдоу.

Так он и сделал и был впоследствии изумлен и восхищен, когда пришли новости от арт–дилера из Эдинбурга, что на самом деле он обладал шедевром невероятной ценности.

Parkeby-South одолжило его собственность для проведения экспертизы. Ее было достаточно для банкиров Инвернесса, чтобы он смог приехать в Лондон в июле, за два месяца до аукциона, который сделает его богатым; остановиться в Савойе, поскольку он искал более постоянное жилье в Лондоне – двухуровневые апартаментах, куда можно будет время от времени приезжать, когда он будет наведываться в город. О, успех, жизнь меняется в лучшую сторону!

Стук в дверь прервал раздумья Макдоу о заслуженном успехе. Он отвернулся от панорамы Лондона и произнес:

 – Войдите.

Это был официант с бутылкой виски на серебряном подносе. И, Макдоу, сразу же заметил два стакана.

 – Ах, – сказал он с любезной улыбкой. – Вы, в конце концов, решили присоединиться ко мне.

Мужчина улыбнулся робко и заговорщически одновременно:

 – Вы очень добры, сэр. Разрешите ли вы мне передумать?

 – Конечно, конечно, – Макдоу сделал шаг вперед и обхватил себя руками. – Используй свой шанс, вот мой совет, – сказал он парню. – В этой жизни нужно хватать удачу за руку.

 

Глава 2

Дортмундер был удивлен тем, что смог получить паспорт. Он оплатил все свои долги перед обществом, по крайней мере, об одном общество знало точно, и теперь он полноправный гражданин. Когда были закончены и другие важные приготовления наступил июль. И, Боже мой, он был здесь, на 747-ом покидал Соединенные Штаты Америки и направлялся в Лондон, в Англию. Рядом с ним сидел сердитый Келп:

 – Я не понимаю, почему мы не можем лететь первым классом, – сказал он в пятнадцатый раз.

 – Потому что платит Чонси, – ответил Дортмундер возможно уже в седьмой раз. – Мы так договорились.

А договорились они так: Чонси и Лео Зейн будут лететь тем же рейсом, который находиться за темно-красной шторой первого класса, где бесплатно раздают ликер и вино с шампанским, более симпатичные стюардессы, более широкие кресла и больше места для ног, где есть ряд ступеней к бару и холлу на верхнем уровне. В то время Дортмундер и Келп будут путешествовать в экономе, в хвостовой части. Дортмундер занимал место у прохода и благодаря этому мог вытянуть ноги, когда никто не проходил мимо. Келп же сидел в середине ряда, а толстая пожилая индианка в сари, с красной точкой на лбу расположилась возле окна. Таким образом, Келп был зажат с двух сторон и особенно – когда Дортмундер выиграл борьбу «чей локоть займет подлокотник». Келпу, по-видимому, было очень некомфортно.

Ну, это продолжится только семь часов и когда самолет приземлится в Лондоне, тогда только от Дортмундера будет зависеть насколько хорошо он сможет выполнить задуманное. Ему предстоит решить следующие проблемы: например, он вообще не знает город и ограничен одним помощником Келпом и двумя любителями (Чонси и Зейн), но другого выбора не было. Либо он находил способ, чтобы помочь Чонси, либо становился свежей насечкой на пистолете Зейна. Делал ли этот сукин сын что-либо еще в своей жизни, кроме зарубок на оружии.

Этот план, как, впрочем, и другие задумки Дортмундера, сочетал простоту и необычность.

Он предложил поменять местами копию и оригинал, прежде чем состоятся торги в сентябре. Чонси мог таким образом защитить себя от иска страховой компания, настаивая на том, что во время аукциона подлинность картины будет пересмотрена. Затем копию признают фальшивой, иск будет остановлен, а Чонси уйдет на заслуженный отдых со своей картиной и деньгами.

Все, что Дортмундеру нужно было сделать, это просчитать точность операции, В чужом городе с наполовину непрофессиональной компанией, в то время как пистолет был приставлен к его голове.

Он был настолько взволнован, что хотел остаться навсегда в этом самолете, в небе.

 

Глава 3

Чонси любил Лондон, но не в этот раз. Во-первых, был июль. Ни один нормальный человек не приезжал в этот город в июле, когда он был переполнен американцами и другими иностранцами. Во-вторых, компаньонам Чонси в этой поездке было позволено слишком многое, фактически, все. В кэбе из Хитрой он и Зейн заняли заднее сиденье, а Дортмундер и Келп напротив. Чонси заметил, что Келп очень внимательно следит за своими коленями, дабы случайно не задеть Зейна, чего нельзя было сказать о Дортмундере. Ноги Чонси разместились напротив двери. И его вид был ничто по сравнению с траурным лицом Дортмундера, а сырой английский воздух, проникающий через открытые боковые окна, был абсолютно горячим.

Тем не менее, все это ради благой цели. Кроме сдвинутых бровей Дортмундера и тикающего счетчика возле его правого уха, Чонси отметил их багаж, который свалили рядом с водителем и который состоял из его Hermes и American Touristers Зейна, набора из шести чемоданов Келпа и двух безликих коричневых дорожных сумок Дортмундера из толстой кожи с ремнями. В одном из них, за подкладкой была спрятана сумка для гольфа, где лежала имитация Грисволда Покьюлея «Глупость ведет человека к гибели».

Скоро, уже очень скоро, Боже, пожалуйста, пускай копия исчезнет, а ее место в сумке займет оригинал, и Чонси сможет покинуть этот город, кишащий миллионами людей и улететь в Антиб, где каждый адекватный человек проводит лето. А тем временем, единственное, что остается – это делать хорошую мину при плохой игре. Подавленные затянувшейся тишиной в такси, эти четыре крупных тела слегка потели в жарком июльском воздухе Лондона, и Чонси от безысходности попытался завязать беседу:

 – Дортмундер, это твоя первая поездка в Лондон?

 – Да, – Дортмундер слегка повернул голову, чтобы выглянуть из окна.

Кэб приехал на М 4 из Хитроу и теперь медленно двигался в обычной пробке на Кромвель-роуд.

 – Выглядит как район Куинс в Нью-Йорке, – сказал Дортмундер.

Чонси машинально начал защищать город:

 – Ну, это вряд ли похоже на центр города. И уж тем более не похоже на Куинс.

Кромвель-роуд сменился Бромптон-роуд прежде чем Чонси попытался снова:

 – Ты много путешествовал за пределами США?

 – Один раз был в Мексике, – ответил ему Дортмундер. – И это была неудачная поездка.

 – Да?

 – Да.

Внезапно вмешался в разговор Келп:

 – Ты был пару раз в Канаде.

 – Просто скрывался там.

 – Тем не менее.

 – Сельские дома и снег, – настаивал Дортмундер, – можно найти в любом месте.

Кэб, наконец, прибыл на Ханс Плейс. Это садовая площадь представляло собой овальной формы парк, окаймленный дорогой и довольно высокими домами из оранжевого кирпича построенные в девятнадцатом веке с остроконечными богато украшенными крышами, стиль которых сэр Осберт Ланкастер назвал «Голландский Понт Стрит». Когда такси остановилось, Чонси с удовольствием выбрался на тротуар и расплачивался за проезд, пока другие выгружали багаж. Затем Эдит и Берт вышли из дома, чтобы поприветствовать Чонси и отнести его чемоданы, в то время как остальные могли делать со своим, что только вздумается. Этот дом много лет тому назад поделили на четыре отдельные квартиры, расположенные в определенной последовательности. В двухэтажной квартире Чонси комнаты прислуги и кухня располагались в задней части первого этажа, а в передней – гостиная и столовая. Винтовая лестница вела из столовой вверх на второй этаж, где находились две спальни с ванной. Эдит и Берт, худощавая состарившаяся пара, которая говорила на совершенно непонятном диалекте, в котором можно было услышать четко лишь букву R. Они работали на полную ставку и жили в своей собственной небольшой комнате с ванной на первом этаже, за кухней. Они занимались выращиванием брюссельской капусты на огороде заднего двора и делали необходимые покупки по кредитному счету Чонси два квартала от Харродс. В те редкие моменты, когда Чонси бывал в городе, они выполняли обязанности камердинера и повара, а в остальное же время жили «жизнью Рейли» и знали об этом. Когда они ложились спать в свою крошечную кровать ночью, то говорили друг другу: «Двухуровневая квартира в районе Найтсбридж! Неплохо, правда, мама? Неплохо, папа».

Насвистывая, ликуя и произнося букву R, эта счастливая пара приветствовала Чонси. Он сказал им, скорее машинально, не задумываясь:

 – Покажите этим джентльменам их гостевую комнату.

 – Да. Да. Р, р, р…

Они вошли в дом и дальше через гостиную на винтовую лестницу. Эдит и Берт с багажом Чонси чем-то напоминали троллей, которые радостно переговаривались всю дорогу. Зейн поднимался по лестнице следующим, прихрамывая так сильно, что напоминал живую пародию на фильм «Молот», а за ним пошел Келп со своей полудюжиной чемоданов, которые доставляли ему массу неудобств, постоянно путались и цеплялись за перила лестницы и его ноги, и в один страшный момент… даже за больную ногу Зейна. Тогда Зейн бросил на Келпа такой леденящий взгляд, такой смертоносный, что Келп попятился назад и уперся в Дортмундера, который спокойно и без эмоций поднимался по спирали, как мул возле арабского колодца. Дортмундер остановился, когда Келп приземлился на его голову и сказал спокойно и устало:

 – Не делай этого, Энди.

 – Я… Я просто… – Келп встал на ноги, выронив две сумки, убрал ягодичную часть с лица Дортмундера и продолжил подъем.

Чонси замыкал шествие на безопасном расстоянии, а когда он достиг пункта назначения, Эдит и Берт уже распаковывали сумки в его комнате, а в то время в гостевой начался спор.

Дортмундер выразил суть проблемы в вопросе к Чонси:

 – Мы будем жить здесь втроем?

 – Совершенно верно, – ответил ему Чонси. – Чем быстрее вы сделаете свою работу, тем быстрее сможете вернуться домой.

Дортмундер, Келп и Зейн осмотрели комнату, интерьер которой был разработан для семейной пары, ну или, по крайней мере, для дружественной пары: двуспальная кровать, комод с зеркалом, туалетный столик, одно кресло, письменный стол, две прикроватные тумбочки с лампами, шкаф и окно с видом на сад. Келп выглядел испуганным, но полным решительности:

 – Мне уже неважно. Он может пристрелить меня, если захочет, но я должен сказать это прямо сейчас. Я не буду спать с Зейном!

 – Я уверен, что здесь есть подъемная кровать, встроенная в шкаф, – успокоил его Чонси. – Я думаю, что вы справитесь с этой проблемой.

 – Я не смогу спать на раскладной кровати, – возразил Зейн. – Только не с этой ногой.

 – А я не смогу спать с тобой, – сказал ему Келп. – Только не с той ногой.

 – Успокойся, – предупредил Зейн и тыкнул костлявым пальцем в нос Келпа.

 – Давайте все успокоимся, – предложил Дортмундер. – Мы можем тянуть спички или что–нибудь в этом роде.

Зейну и Келпу не особо понравилась предложенная идея. Чонси вышел, закрыл за собой дверь и направился в свое человеческое жилье, где Берт и Эдит закончили распаковывать вещи, положили сменную одежду для него на кровать и занялись приготовлением горячей ванны.

 – Прекрасно, – сказал Чонси и, обращаясь к прислуге, продолжил. – Слушайте. Те мужчины, которые приехали со мной, они весьма эксцентричные американцы, просто постарайтесь на них не обращать внимания. Они пробудут здесь несколько дней по своим делам, а после уедут. Просто игнорируйте их, пока они находиться здесь, а если они будут вести себя чересчур странно, то сделайте вид, что вы их и вовсе не замечаете.

 – Ох, р… – сказала Эдит.

 – Да, – пообещал Берт.

 

Глава 4

Дортмундер, прислонившись к шкафу Чиппендейл (стиль английской мебели), наблюдал за двумя японскими джентльменами, которые торговались друг с другом за небольшую фарфоровую чашку с изображением птички-синешейки. Он предположил, что это были японцы, договаривающиеся о цене, так как они коротко кивали своими головами, и это было единственное движение в переполненной комнате кроме постоянных возгласов одетого в безупречный черный костюм аукциониста:

 – Семь двадцать пять Семь-пятьдесят. Семь-пятьдесят справа от меня. Семь семьдесят пять. Восемьсот. Восемь двадцать пять. Восемь двадцать пять слева от меня. Восемь двадцать пять? Восемь-пятьдесят. Восемь семьдесят пять.

Они начинали с двух сотен, и Дортмундеру к настоящему моменту стало скучно, но он был полон решимости остаться здесь столько времени, сколько потребуется, чтобы узнать окончательную цену, которую заплатит богатый японец за арахисовую тарелку с птицей.

Он находился в одном из аукционных залов Parkeby-South – крупная аукционно-оценочная фирма на Саквилл-стрит неподалеку от Пикадилли. Она занимала множество помещений в двух смежных зданиях и являлась одной из старейших и известнейших в своей сфере деятельности, а также имела представительства в Нью-Йорке, Париже и Цюрихе. Под этой крышей, точнее под крышами располагались километры редких экземпляров книг, гектары ценных ковров, настоящий Лувр из картин и скульптур, китайского фарфора и стекла, большое количество шкафов, комодов, бокалов, бельевых комодов, книжных столов, платяных шкафов, раздвижных столов и винных шкафов, которыми можно было заполнить любой гарем в мире. Это место выглядело как Сан-Симеон с замком Херста, но только в Европе.

Комнаты в Parkeby-South были поделены на три вида. Было около полудюжины аукционных комнат, заполненных людьми сидящими рядами на деревянных складных стульях и делающими невероятные ставки на различные предметы из мрамора и кристаллов. Второй тип комнат состоял из демонстрационных помещений, которые были сверху донизу забиты всем, чем можно, начиная от бронзовой статуи лошади генерала Першинга в натуральную величину и заканчивая шмелем из дутого стекла. И, наконец, третий вид помещений, на закрытых дверях которых висела табличка «PRIVATE».

Сдержанные невооруженные седовласые охранники в темно-синих мундирах старались не выдавать свое присутствие, но от зоркого глаза Дортмундера не ускользнуло, что они были везде. И когда он попытался толкнуть дверь с «PRIVATE» и посмотреть, что произойдет, то один из охранников моментально материализовался из воздуха и с любезной улыбкой спросил:

 – Да, сэр?

 – Где находиться мужская уборная?

 – На первом этаже, сэр. Вы не сможете пропустить ее.

И они уже были на первом этаже. Дортмундер поблагодарил его, вывел Келпа из его загипнотизированного созерцания золотых колец в остекленном шкафу и пошел вверх, где теперь наблюдал восточную борьбу за тарелку для холодца.

Он задумался… здесь должно находиться предметов на сумму более миллиона долларов.

Охранники были везде, словно грипп в январе, и, если Дортмундер не ошибается, отсутствовала сигнализация на окнах, что могло означать только одно: охранники дежурили круглосуточно.

 – Одиннадцать сто, – сказал аукционист. – Одиннадцать-пятьдесят. Это 1150 слева от меня.

Одиннадцать пятьдесят? Нет? Одиннадцать пятьдесят слева от меня, – и он ударил своей «хоккейной шайбой» в левой руке по поверхности деревянной трибуны. –

Продано за 1150. Лот номер 157, две вазы.

В то время как пара одетых в серое сотрудников поднимали фарфоровые вазы с изображением стоящего на одной ноге фламинго, Келп недоверчиво прошептал:

 – Они заплатили тысячу сто пятьдесят долларов за ту маленькую миску?

 – Фунтов, – прошептал в ответ Дортмундер. – Английские деньги.

 – Одиннадцать сто пятьдесят фунтов? А сколько это будет наличными?

 – Больше, – ответил Дортмундер, который не мог дать ответ на этот вопрос.

 – Две штуки?

 – Что-то вроде этого. Давай уберемся отсюда.

 – Две штуки за небольшую чашку, – повторил Келп, следуя за Дортмундером по коридору.

Позади них послышался голос аукциониста, который начал торги ваз с шестисот, фунтов, а не долларов.

Выйдя на улицу, Дортмундер пошел по направлению к Пикадилли, но заметил, что Келп отстал и задумчиво глядел назад.

 – Пошли, – позвал Дортмундер, но Келп замешкался, поглядывая через плечо.

Дортмундер нахмурился:

 – В чем дело?

 – Я хотел бы там жить, – произнес он и повернулся с задумчивой улыбкой к Дортмундеру.

Однако его лицо почти сразу же изменилось, появился озадаченный взгляд. Он, казалось, вглядывался во что-то.

Дортмундер посмотрел в том же направлении и, ничего не увидев, спросил:

 – Ну что теперь? Ты хочешь жить в том магазине серебряных изделий?

 – Я думаю… Нет, это невозможно.

 – О чём ты думаешь?

 – Просто на секунду… – Келп пожал плечами и покачал головой. – Мне показалось, что я увидел парня, похожего на Покьюлея. Такой же полный, как и он. Он вошел в одну из тех дверей. Ты знаешь, как похожи люди на других людей. Особенно если они не из города.

 – Люди похожи на других людей не из города?

 – Возможно, это был не он, – произнес я Келп и пошел энергично вперед, оставив позади Дортмундера, смотрящего ему вслед.

Оглянувшись назад, Келп спросил?

 – Ну? Ты идешь?

 

Глава 5

 – Я не знаю, как правильно поступить, – сказал Дортмундер.

Чонси оторвался от своей брюссельской капусты:

 – Я огорчен твоими словами.

Все четверо из них присутствовали на ужине в квартире Чонси. Блюда были приготовлены Эдит и поданы на стол с многочисленными «R» Бертом. Это была их первая совместная трапеза с тех пор, как они прибыли, со вчерашнего дня, поскольку встретиться раньше не позволила смена часовых поясов, вызванная разницей в пять часов.

Чонси заставил себя проснуться вчера с помощью Дикстрина, а уснул прошлой ночью благодаря Секоналу и сегодня утром полностью адоптировался к английскому времени.

Остальные же, казалось, выглядели не так хорошо. Наиболее пострадал Зейн. Его и без того бледное лицо приобрело теперь мертвецко-белый цвет и исхудало, а его хромота прогрессировала. Что касается Дортмундера и Келпа, то смена часовых поясов и странное окружение, казалось, лишь укрепили их прежние черты характера. Дортмундер стал более суровым, Келп – еще более легкомысленным, хотя сегодня утром он был в крайне плохом настроении, по-видимому, вызванном расположением спальных мест в гостевой комнате.

Зейн, благодаря медицинским показаниям и врожденной жестокости, занял двуспальную кровать, один. Дортмундер взял раскладную кровать, а Келпу достались комплект подушек и стеганое ватное одеяло на полу. Однако откидная кровать занимала большую часть свободного места в комнате, поэтому Келп был вынужден уложить голову под комод, а ноги под кровать. Такая позиция привела к тому, что он сам себя покалечил, когда, проснувшись, вздрогнул от дурного сна в середине ночи.

Вскоре хорошее настроение вернулось к Келпу. В любом случае он казался таковым сегодня рано утром, когда уехал вместе с Дортмундером на разведку в Parkeby-South.

Вскоре после их отъезда спустился и Чонси, чтобы встретиться за чашкой чая со своими друзьями в Альберт-Холле. Он не виделся со своими гостями вплоть до обеда, когда на вопрос к Дортмундеру о результатах его визита в Parkeby-South он услышал неоптимистический ответ.

Дортмундер был готов дополнить свой ответ:

 – Здание переполнено ценными вещами, – произнес он, – а также охраной. Все выглядит на то, что охранники дежурят и ночью, когда фирма закрывается. Я не обнаружил системы сигнализации, но она должна быть там.

 – Ты хочешь сказать, что не сможешь проникнуть туда?

 – Я могу, – ответил Дортмундер. – Я смогу войти и выйти из любого места. Это не проблема.

 – Тогда в чем загвоздка?

 – Идея, – напомнил ему Дортмундер, – заключается в том, чтобы подменить картину без лишних свидетелей. Если ты выключишь сигнализацию, то свободно, без проблем сможешь прийти и уйти, никто не обнаружит тебя. Но ты не сможешь прогуливаться в здании полном охранников, чтобы никто не увидел тебя.

 – Ах, – выдохнул Чонси.

Зейн, который замер с вилкой нагруженной кусочком баранины и мятным желе на полпути ко рту, предложил:

 – Нужно чем-то отвлечь их внимание.

 – Очень хорошо! – воскликнул Чонси и, сияя надеждой, спросил у Дортмундера: – Что ты думаешь по этому поводу?

Дортмундер посмотрел на него с сомнением:

 – Как именно отвлечь?

Зейн снова ответил:

 – Ограбление. Ворваться с оружием, украсть несколько вещей, и в это время ты сможешь подменить картину.

 – Замечательно, – сказал Чонси.

Дортмундер думал по-другому:

 – Еще одно фальшивое ограбление? Если уж мы должны воровать, то у полиции непременно возникнет вопрос: почему не забрали и картину? Копы захотят узнать причину.

 – Ммм… – задумался Чонси.

Но Зейн не собирался так легко поддаваться. Он сказа:

 – А ты на самом деле видел картину, когда был там? Она выставлена на обозрение?

 – Нет. Я думаю, что наиболее ценные экземпляры они держать в другом месте вплоть до их продажи.

Пожав плечами, Зейн продолжил:

 – Значит, раз картина находиться в тайнике, то как воры смогут ее украсть.

Чонси, устав от своих колебаний между надеждой и отчаянием, лишь приподнял бровь в ожидании негативного ответа Дортмундера, который, однако, не последовал.

Нахмурившись, тот ткнул несколько раз вилкой брюссельскую капусту на своей тарелке и, наконец, произнес:

 – Даже не знаю. Это выглядит на первый взгляд довольно сложно. Двое из нас, а мы не знаем, сколько охранников там на самом деле, должны симулировать ограбление в одном месте и в то же самое время найти укрытую где-то картину. Кроме этого взломать незаметно замок, подменить картину без свидетелей и уйти до прибытия полицейских.

Это звучит не очень логично.

Чонси спросил:

 – А что звучит лучше?

Дортмундер медленно покачал головой, что обозначало отсутствие идей. Он погрузился в раздумья, думал, но вполне очевидно, ни к чему не пришел.

Зейн снова нарушил молчание, обращаясь как бы случайно к Чонси:

 – Я побывал на твоем заднем дворе. Высокие стены, никто не сможет увидеть в красивой мягкой грязи… пары могил.

Дортмундер продолжал размышлять, как будто ничего и не услышал, но Келп пролепетал:

 – Не волнуйтесь ни о чем, мистер Чонси! Дортмундер найдет выход из этой ситуации. Он решал и более сложные проблемы. Правда, Дортмундер?

Он не ответил. Он думал и думал, толкая и насаживая на вилку брюссельскую капусту со своей тарелки. Его вилка слишком резко ударилась о тарелку и упала на край стола, оставляя за собой тонкую дорожку топленого масла на дамасской скатерти. Казалось, что Дортмундер не заметил и этого, продолжал смотреть затуманенными глазами на свою еду, а остальные трое наблюдали за ним. Затем он вздохнул и поднял голову. Посмотрев на вилку Чонси, он произнес:

 – У меня есть для тебя работа.

 – О, да?

 – Да, – подтвердил Дортмундер.

 

Глава 6

Глупость ведет человека к гибели. Это был Veenbes, все правильно, оригинал, который последний раз он видел у себя на стене в гостиной в Нью-Йорке. Чонси мог протянуть руку и коснуться ее, но он сдержался, продолжая смотреть на картину и скрывая свой «голод», а также морщась от жалости к этой чудовищной аляповатой подделке, в которую она теперь превратилась:

 – Честно говоря, я просто не верю, что это законно.

 – Ну, ты поверишь в это, – сказал ему тот негодяй Макдоу с самодовольной улыбкой. – Это подлинник и ты можешь купить его у меня.

«Я так и сделаю», – подумал Чонси не без удовлетворения, но вслух сказал следующее:

 – Все же буду настаивать на моей собственной экспертизе.

Лимари, вежливый молодой кретин, представляющих интересы Parkeby-South, с глупой дипломатичной улыбкой произнес:

 – Конечно, конечно. В сложившихся обстоятельствах, естественно, это единственное, что можно предпринять. Каждый согласится.

 – Проводите свои экспертизы, – бросил вызов Макдоу, пропитанным виски голосом. – Можете проверять картину сверху вниз и во все стороны, но все равно она моя.

Это и была просьба Дортмундера. Чонси должен был находиться здесь, в Parkeby-South, на этаже с помещениями, где хранились особо ценные экспонаты. Он должен был также встретиться с подхалимом Лимари и злорадствующим Макдоу и глядеть беспомощно на свою собственную картину, изображая отсутствие интереса к ней.

 – Ты обязан пойти туда, чтобы рассмотреть картину, – сказал ему Дортмундер. – У тебя имеются законные основания, поскольку эта картина может стоить тебе четыре тысячи, подлежащие выплате страховой компании. Таким образом, ты попадешь внутрь здания, осмотришься и когда ты вернешься обратно, то сделаешь для меня план помещений. Я хочу знать, где находится картина, какие там двери и окна, где размещается ближайшая внешняя стена, какой марки замок на двери, что еще находиться в комнате, есть ли у них камеры с круговым обзором, камеры слежения – хочу знать все. Это обычное помещение или сейф, или сейф в комнате, или клетка, или еще что-либо? И как много замков нужно будет обойти. Все.

 – Я сделаю все возможное, – пообещал Чонси, – чтобы получить картину обратно, в чем я уже очень сомневаюсь.

 – У тебя ведь есть знакомые, – ответил ему Дортмундер и он оказался прав.

На следующее утро Чонси занялся обзвоном своих знакомых в городе и будь он проклят, если молодой друг из местной газеты не был племянником главного по связям с общественность из Parkeby-South. Этой «связи» было вполне достаточно, чтобы Чонси вызвал полное сочувствие у вице-менеджера фирмы, который, по его словам, поможет «решить проблему».

Решение проблемы заняло четыре дня. В понедельник днем этот парень Лимари позвонил к Чонси и сказал, что тот сможет наверняка посмотреть картину, несмотря на то, что «г-н Макду все же настаивает на своем присутствии. Вы знаете, что наш г-ну Макду несколько эксцентричен, но в остальном он весьма неплохой человек».

 – Мак… кто?

 – Макду. Владелец Винбиса.

 – Ах, вы имеете в виду Макдоу.

 – Вы уверены? – Лимари вздохнул и это раздражающий звук был слышен через трубку. – Я не задумывался, как должно быть правильно. В любом случае, показ картины должен состояться на следующий день, во вторник. Я надеюсь, вы не возражаете, – продолжал Лимари, – но мы предпочитаем, чтобы она оставалась на том месте, где сейчас и находится, то есть в нашей специальной комнате.

 – Это совершенно нормально, – согласился Чонси.

Сегодня был вторник. Чонси находился в специальной комнате в окружении самых драгоценных предметов под охраной Parkeby-South, запоминая все, что попадалось в поле его зрения, изо всех сил пытаясь не отвлекаться на свою тягу к Винбису и отвращение к Макдоу, этой самодовольной крысе, улыбающейся как профсоюзный организатор. Стены, двери, замки, внешние стены, лестницы…

 – Я увидел все необходимое, – сказал он, наконец, неохотно и, бросив последний взгляд на Глупость и ее поклонников, отвернулся.

«Я вернусь», – он процитировал генерала Макартура, мысленно обращаясь к картине, и вышел из комнаты, приостановившись и прищурясь, чтобы посмотреть, как охранник запирает замок.

Они спускались вниз по лестнице. Чонси шел впереди Лимари и Макдоу, его глаза бегали влево – вправо. На первом этаже Лимари, улыбнувшись своими мокрыми бледными зубами, произнес:

 – Не хотите ли чаю? Мы может направиться в офис.

 – Спасибо, но нет.

 – Или джин с содовой водой, – предложил Макдоу, нагло улыбаясь, – Вы выглядите так, что не сможете удержаться на ногах без алкоголя.

 – Я подозреваю, г-н Макдоу, – Чонси позволил себе все же высказаться, – что вы должны сохранить…

 – Макдаф, – исправил Макдоу.

 – …весь запас алкоголя, поскольку в ближайшее время он вам очень понадобится.

 – Меня зовут Макдаф, – повторил Макдоу, – и я не верю вашим словам.

 

Глава 7

 – Давай еще раз о том окне на лестнице.

 – Снова? Дортмундер, я рассказал тебе все, что я знаю о том окне. Я рассказал тебе все обо всем. Я нарисовал тебе даже карту, я начертил эскизы. Я, и снова я.

 – Давай еще раз об окне.

 – Дортмундер, ну почему?

 – Я хочу знать о нем все. Опиши его.

 – Очень хорошо, значит еще раз. Это было окно, на лестничной площадке ниже «специальной» комнаты. Оно находилось три с половиной уровня над уровнем улицы.

Оно состояло из двух частей: верхняя часть в виде большого оконного стекла и шести небольших стекол внизу. Деревянная рама покрашена в серовато-кремовый цвет и выходит на Саквилл-стрит.

 – Что ты мог увидеть через то окно?

 – Я говорил тебе. Саквилл-стрит.

 – А поточнее, что ты мог видеть?

 – Дортмундер, я прошел мимо того окна дважды, один раз по пути наверх и второй раз по дороге вниз. Я не останавливался и не глядел через него.

 – Что ты видел по дороге?

 – Здания на Саквилл-стрит.

 – Опиши их.

 – Описать? Серый камень верхних этажей, окна, просто… нет! Боже мой, теперь я вспомнил. Там были уличные огни!

 – Уличные огни.

 – Я увидел их, когда спускался по лестнице вниз. Это было, конечно, ниже уровня окна, но какое это имеет значение?

 – С одной стороны, это означает, что на лестнице не будет темно. Расскажи мне более подробно об окне.

 – Подробнее? Но больше нечего…

 – Там не было замка.

 – Конечно же, был. Все окна имею засовы.

 – Ну, значит, это было без замка. Ты знаешь, нужно уточнять мелочи по ходу разговора. Я помню отчетливо, там был… ах, подожди!

 – Ты что-то путаешь. Дортмундер, когда ты закончишь со мной, мне не нужно будет ничего более, кроме санатория.

 – Говори.

 – Там было два замка. Раздвижные болты внутри верхних углов, приспускающиеся наполовину. Я думаю, что верхняя часть должна быть зафиксирована.

 – Раздвижные болты? Они скользят внутри рамы с двух сторон? Итак, мы имеем две новые важные детали об окне.

 – Пожалуйста, Дортмундер, давай не будем больше о нем. Ты сводишь меня с ума.

 – Было там дерево? Ковер? Линолеум?

 – Пол. Да поможет нам Бог. Дай-ка подумаю…

 

Глава 8

 – Что за страна, – произнес Келп, пытаясь переключить передачу на рычаге указателя поворота, который выступал с правой стороны руля, он случайно показал поворот вправо, – Черт! Хрень! Бастард! – продолжая показывать движение направо, он нашел другую передачу, выступающий с левой стороны, и мгновенно переключил ее.

 – Езжай налево, – сказал ему Дортмундер.

 – Я и еду налево, – зарычал Келп, повернув резко руль влево, и чудом избежал столкновения с встречным такси.

 – Ты ехал в другую сторону.

 – Нет.

 – Ты включил правый указатель поворота.

 – Возможно, я собирался повернуть направо.

Келп был в плохом настроении, а первая поездка по Лондону не способствовала его улучшению. Виляя вниз по Слоун-стрит к Слоун-сквер в темно-бордовом Опеле, в окружении гудящих черных такси, двухэтажных красных автобусов и быстрых грязных Мини, размером со стиральную машину и цвета старого снега, Келп пытался сдерживать все свои глубокие водительские инстинкты. Он сидел с правой стороны, ехал с левой и, чтобы еще больше усугубить путаницу, держать руль нужно было левой рукой, хорошо, что еще педали не отменили.

Келп не был в своем обычном веселом состоянии и до поездки на Опеле. Пять ночей проведенных на полу в квартире Чонси сделали его жестоким, капризным и постаревшим.

Его первоначальная позиция с ногами под кроватью и головой возле комода быстро доказала свою неприемлемость, так как Зейн и Дортмундер постоянно наступали на его незащищенную часть тела, если они вставали ночью. И оба этих бастарда постоянно поднимались среди ночи. Кривая голая нога Зейна, давящая на твой живот в темноте – одно из наименее приятных впечатлений в жизни. Таким образом, Келп спал, ну или пытался спать, свернувшись калачиком возле комода. Все этого плохо повлияло на его осанку и характер.

А теперь Дортмундер хотел покататься.

 – Где? – спросил Келп его.

 – Вокруг, – ответил Дортмундер.

 – Но что мы ищем? – спросил Келп.

 – Я узнаю, когда увижу это.

Он поймет что-то, когда увидит это нечто. Келп вел машину в городском трафике весь день не по той стороне улицы, не с той стороны авто: Келп включил поворот налево, громко выругался, переключился на третью передачу, затем на четвертую и чуть не сбил двух женщин в коричневых шерстяных плащах и высоких кожаных сапогах, которые шагнули прямо под колеса машины.

 – Христос, Энди, – воскликнул Дортмундер, «отлипая» от лобового стекла.

 – Те две… те две… – Келп указывал на женщин. Он выглядел более удивленным, чем разозленным.

Женщины же в свою очередь стояли перед машиной, смотрели на них с упреком и указывали на что-то на тротуаре. Посмотрев в указанном направлении, Келп увидел мигающий оранжевый круглый свет там, на верху столба.

 – Ну, что, черт возьми, ты имеешь в виду? – спросил он.

 – Понятия не имею, – произнес Дортмундер.

Женщины покачали пальцем в сторону Келпа, и пошли дальше. Келп сидел и, хлопая глазами, смотрел на оранжевый круг, который подмигивал ему обратно.

 – Что я должен делать теперь? – спросил он. – Подождать, когда он выключиться или включиться?

Позади них раздался сигнал Мини, и Дортмундер сказал:

 – Я думаю, что ты должен теперь ехать.

И Келп снова включил «направо»:

 – Черт!

Он включил первую передачу, затем вторую и чертову третью и снова заметил один из тех оранжевых шаров. Нажав на тормоза, Келп теперь увидел аналогичный шар и через дорогу, а также белые линии на асфальте между ними. Размышления о том, чтобы это значило, прервал Дортмундер:

 – Это пешеходный переход, вот и все. Пешеходы могут здесь перейти дорогу.

 – Я знаю это, – Келп снова вдавил акселератор и рванул на Слоун-сквер. – Куда теперь?

 – В любом направлении.

 – Я хочу вернуться под свой комод, – ответил Келп, потому что Слоун-сквер был переполнен автомобилями и людьми. Келп на своем Опеле медленно двигался в трафике, мучительно осознавая, что не знает, сколько машин у него с левой стороны. Он попал в транспортный вихрь, движущийся по часовой стрелке вокруг площади, и был практически готов вернуться туда, откуда он начал, но все же вырвался на свободу. Он несся по Кингс–роуд, которая переходила в Слоун-стрит, где было еще больше трафика, еще больше пешеходов, магазинов и автобусов.

 – И, – уже кричал Келп, – у них даже нет регистрационных знаков! А как быть с непредвиденными ситуациями? Как ты сможешь найти доктора?

 – С этими авто все в порядке, – ответил Дортмундер.

 – Тогда садись за руль. Попробуй… о, дерьмо.

Другой пешеходный переход, на этот раз с множеством молодых людей несущих ковры.

Келп понял, что снова собирается включить неверный поворот и произнес:

 – Вот и все, – и нажимая на рычаг, сигнализирующий поворот направо, он просто давил его вниз, пока тот не затрещал, – подержи это для меня, – сказал он, передав рычаг Дортмундеру, чтобы тот сдвинул его вправо, и они поехали дальше, как только распродажа ковров достигла тротуара.

 – Ты снова сигнализируешь направо, – сказал ему Дортмундер.

 – Отлично, – выругался Келп.

Они кружили по городу еще с полчаса, вниз через Челси и по мосту Альберт-бридж в предместье Баттерси, и снова на север по мосту Баттерси-бридж и выше через центр Эрлс Корт на Кенсингтон. Келп все больше и больше привыкал к этому странному способу вождения. И, наконец, возле станции Ноттинг-хилл Гейт Дортмундер внезапно приказал:

 – Остановись здесь

 – Здесь?

 – Нет, там. Заверни за блок.

Келп попытался объехать этот блок и быстро заблудился, но после многочисленных попыток снова нашел нужную дорогу с помощью Дортмундера, который неожиданно произнес:

 – Остановись здесь.

На этот раз Келп резко остановился, ну, возможно, проехав крохотное расстояние в 10 центов (или, возможно, на полпенса). Позади него грузовик полный металлических труб выразил возмущение, просигналив громко и резко. Однако Келпу было все равно, так как он понял одну вещь: они приехали снова на Ноттинг-хилл Гейт, но уже на противоположную ее сторону.

 – Как такое могло случиться?

 – Прижмись к обочине, Энди.

Келп припарковался ближе к краю дороги, и грузовик смог продолжить путь, сотрясая воздух проклятиями.

 – И что теперь?

 – Теперь ждем, – ответил Дортмундер. – И ты мог бы выключить двигатель.

Ноттинг-хилл Гейт – торговая улица, напоминающая окрестности в Бруклине с театрами и супермаркетами и химчистками. Впереди с левую сторону витрины магазина загораживал мусорный контейнер, стоящий на обочине дороги, а также группа мужчин, которые переносили в корзинах щебень. С правой стороны мужчина выполнял ремонтные работы на уличном фонаре, стоя в металлической люльке, прикрепленной к стреле грузовика стоящего рядом. Данный вид транспорта был известен в Америке как Черрипикер. За краном человек, взгромоздившись на высокую лестницу, менял буквы в названии предстоящего фильма на навесе перед входом в кинотеатр. Сегодня была «Атака семи гномов». На левой стороне магазина, повыше, мойщик окон выполнял свою непосредственную функцию. Тротуары были заполнены мужчинами и женщинами, которые несли пластиковые пакеты, выгуливали собак, просто глазели на вымытые окна или что-то бормотали себе под нос.

 – Ты что-то пробормотал про себя, – заметил Дортмундер.

 – Нет, не я, – возразил Келп.

 – Это Черрипикер, – сказал Дортмундер ему.

 – Я уже разгадал твою задумку, – произнес Келп.

 

Глава 9

Если парень спить под комодом более недели, то сон внутри большого вместительного шкафа покажется подарком судьбы. Келп спал и видел себя как ангела сидящего на пушистом и мягком облаке и играющем на арфе, когда дверь распахнул Дортмундер и грубо разбудил его, зажав рот рукой, чтобы тот не проронил ни звука, и прошептав на ухо:

 – Проснись!

 – Мммм… – попробовал прокричать Келп, но быстро вспомнил, что он не был, в конце концов, ангелом, что он на самом деле и не знает, как играть на арфе, что он находится в шкафу, потому что был вором. Он и Дортмундер снова в понедельник после обеда направились в Parkeby-South, почти неделю спустя после визита Чонси. Они смотрели, ждали, бродили до тех пор, пока не появилась возможность проскользнуть внутрь незамеченными.

Дортмундер спрятался в связку ковров, накинутой на перила лестничной клетки, а Келп в этот шкаф. На часах было начало пятого вечера, когда они укрылись в своих тайниках, а вышли они теперь, когда уже был почти два часа ночи. Так что Келпу удалось проспать около девяти часов:

 – Я голоден, – прошептал он, когда Дортмундер убрал руку от его рта.

 – Позже еда, – прошептал в ответ тот и отступил назад, чтобы Келп мог выкарабкаться из шкафа.

Дортмундер тоже был голоден, хотя и не признался в этом и в данный момент он был более уставшим, чем Келп. Непреодолимое желание чихнуть будило его все время, когда он находился внутри тех ковров. Он все же задремал на час или около того и фактически именно чих и разбудил его. Его собственное чиханье. К счастью, этого не услышал ни одни из охранников. Когда Дортмундер посмотрел на светящийся циферблат своих часов, то была почти полночь, и он выскользнул из своего убежища. Следующие два часа он провел, преследую охранников, и около половины второго он услышал, как один из них из офиса на первом этаже произнес:

 – Хм. Погасли уличные фонари.

Значит, Чонси был уже на работе.

Да, он был. На днях, Келп и Дортмундер проследили за Черрипикером до его гаража – большой огороженной парковки в западной части лондонского округа Хаммерсмит, где стояла и другая тяжеловесная техника, окрашенная в тот же «рабочий» желтый цвет.

Сегодня с утра пораньше Дортмундер и Келп переодевшись в рабочую униформу и вооружившись планшетами, направились в Хаммерсмит, где Дортмундер снова притворился беспомощным работников, который объяснял, почему его направили сюда «для работы нам нужен один из тех грузовиков. Они должны были вам позвонить из офиса». Не возникло особых трудностей и с курящим трубку парнем из небольшой будки на воротах, поскольку они подписали фальшивыми именами полностью все показанные им документы («Вы канадцы?» «Верно»). Отъехав на Черрипикере в спокойный тупик на Холланд-роуд, они с помощью черной краски изменили номер машины и номерной знак.

Затем они припарковали его совершенно открыто на Понт-стрит, менее чем в двух кварталах от жилища Чонси, где он и Зейн нашли грузовик, дожидающийся их с часа ночи. Чонси, воспользовавшись ключом, который дал ему Келп, отогнал Черрипикера на Саквилл-стрит, где и открыл металлическую пластину на столбе уличного фонаря (Дортмундер научил его этому на фонарях Ханса-плейс) и обрезал один провод, чтобы потушить свет. И теперь Чонси и Зейн сидели в кабине грузовика и ждали условный сигнал из Parkeby-South.

Келп потягивался и зевал и почесывал свою голову и встряхивал себя на протяжении всего пути как собака под дождем.

 – Сделал разминку? Нам пора идти.

 – Верно, – согласился Келп, а затем он, похлопав себя везде ладонью по разным местам, спросил: – Где мое оружие?

Дортмундер обыскал его, но не отыскал пистолета. Пока, наконец, они не вернулись обратно и не нашли его в шкафу, где он выскользнул из кармана Келпа. Крошечная автоматическая 25 калибра Беретта напоминала игрушечную, но, по крайней мере, она смотрелась не так глупо, как на четыре дюйма ручной работы 22 калибра пистолет с прицелом в кармане рубашки Дортмундера. Пребывая в чужой стране, они находились далеко от своих поставщиков, поэтому были вынуждены воспользоваться тем оружием, которое смог достать Чонси, а это были: женская модель и пистолет с прицелом.

 – Сейчас веди себя тихо, – приказал Дортмундер и достал свое собственное оружие.

Они проскользнули в направлении офиса.

Снаружи возникали осложнения. Чонси поначалу очень нервничал, он думал, что сложное и вооруженное ограбление – это не для него. Но по мере того, как все шло по плану Дортмундера, росла его самоуверенность, и он был весьма доволен своей работой.

Но ровно до того момента, пока возле него не остановилась полицейский, примерно в 1.55, чтобы побеседовать:

 – Позднова-то для работы?

Это был молодой офицер полиции с усами, форма, размер и цвет которых напоминали метлу для подметания улиц и, что самое главное, у него абсолютно не возникло подозрений по поводу Чонси и Зейна, сидящих в Черрипикере. Совсем наоборот. Ему стало немного скучно среди этих безмолвных пустых торговых улиц ночью, и он решил просто остановиться и поболтать с кем-нибудь, простой разговор с такими же ночными работниками.

Каждый англичанин и каждый американец, который провел достаточно много времени в Англии, считает, что может подражать акценту кокни. Чонси не был исключением.

Изменив свой голос, он обратился к полицейскому:

 – Вечер, дяденька. Хорошая ночь, не так ли?

 – Канадец, верно? – спросил он.

 – Э да, – ответил Чонси.

Внутри здания Дортмундер и Келп в зудящих лыжных масках, которые они теперь надели, вошли в кабинет кассира и приказали двум охранникам:

 – Поднять руки вверх.

 – Вррр, – сказал один из охранников, а другой с грохотом поставил чашку на блюдце, повернулся и уставился бессмысленным и удивленным взглядом:

 – Откуда вы двое пришли?

 – Поднять руки эээ… вверх, – повторил Дортмундер.

 – Поднять что? Мои руки? Я пролью мой чай.

 – Поставь чай вниз, – сказал Дортмундер, – а затем подними руки вверх.

 – Ну, мне нравиться все это, – проворчал охранник, плюхнул чашку на блюдце, которое стояло на поверхности шкафа для хранения документов.

 – Сторонник традиций, вот кто он, – прокомментировал другой охранник, продолжая держать ноги на столе и расслабленные руки к верху.

 – Консерватор, – согласился первый, наконец, откровенно сознавшись.

 – А мы союз взломщиков и грабителей.

Дортмундер держал на мушке невероятно длинного ствола своего пистолета сидящего охранника. Ствол напоминал ему, к сожалению, Гензеля, который обманул ведьму с помощью косточки, выдавая её за свой худосочный палец, чтобы потом содрать с нее шкуру.

 – Позвони двум охранникам наверху и скажи, чтобы они спустились сюда, – приказал Дортмундер.

Сидящий убрал ноги со стола и опустил руки:

 – Двое на верхнем этаже? С чего ты это решил?

 – Один в кабинете на втором этаже, – ответил ему Дортмундер, – второй сидит на стуле в коридоре на четвертом.

Пораженные охранники переглянулись:

 – Он знает свое дело, – произнес первый.

 – Он перепутал этажи, хотя – прокомментировал второй.

 – Он, наверное, канадец, – первый посмотрел на Дортмундера. – Ты канадец?

 – Австралиец, – ответил Дортмундер, который уже давно устал быть канадцем. – Я тороплюсь.

 – Делай так, как он говорит, Том, – посоветовал второй. – Срочно свяжись с ними.

 – И внимательно следи за тем, что ты говоришь, – предупредил его Дортмундер.

Снаружи Чонси был очень внимательным во время разговора с «бобби». Они обсудили погоду: засуха этим летом случалась ежегодно или нет? И если да, то какая от нее была польза? Они оговорили сверхурочную зарплату и проблемы «бобби» с Лондонской комиссией по электроэнергии, которая едва не отключила по ошибке свет, и Чонси потихоньку начал мечтать, чтобы этот сукин сын свалился мертвым на тротуар. Зейн что–то перебирал у себя под курткой и без сомнений думал также, но, возможно, более активно и натурально представлял сцену смерти.

В нагрудном кармане копа лежала мини-рация, которая время от времени издавала звуки.

Сначала она приводила в замешательство, встревая в разговор. Внезапно коп ответил на одно из коротких оповещений, которое возможно было сигналом тревоги, и произнес:

 – Так точно, – и прикоснувшись к шлему в знак непринужденного салюта, сказал им: – Долг зовет.

Чонси наблюдал в зеркало заднего вида Черрипикера, как «бобби» спешит в сторону Виго–стрит.

 – Я собирался застрелить его, – сказал Зейн.

 – Я боялся, что ты так и сделаешь, – Чонси посмотрел на Parkeby-South. – Чем они занимаются так долго?

Ничем. Все шло по плану. Том быстро связался с другими охранниками. Сначала он поговорил с Фрэнком, а затем с Генри, сказав им спуститься на минутку вниз, в офис. И они пришли сюда. Дортмундер и Келп стояли по бокам двери, и в мгновения ока и этим охранникам Келп завязал руки за спиной, в то время как Дортмундер стоял позади и держал их на прицеле.

 – Весь комплект, – сказал, наконец, Келп. – Связать им также лодыжки?

Это вопрос входил в заранее отрепетированный диалог и Дортмундер дал ему подготовленный ответ:

 – Нет. Они пойдут вместе с нами. Я хочу иметь их перед глазами до тех пор, пока не выйду отсюда.

Что, по правде говоря, было абсолютной ложью. Охранники должны были стать свидетелями того, что ни одни из грабителей не поднялся наверх.

Келп вышел из кабинета, ведя за собой четырех охранников. Дортмундер замыкал очередь, приостановившись только, чтобы вытащить из куртки фонарик и подать сигнал через ближайшее окно: вкл-выкл, вкл-выкл.

 – Наконец-то, – вздохнул Чонси.

Он вышел из кабины, неся копию Винбиса в черном виниловом чехле от зонтика, и направился к задней части машины, а Зейн в то время проскользнул за руль. Чонси забрался в корзину Черрипикера, на которой был вмонтирован подъемный механизм и с некоторой неуверенностью направил себя вверх. Поначалу он действовал довольно неуклюже, он ударился о фонарный столб, а затем был на волосок от того, чтобы не выдать себя в свете лампы, но постепенно с практикой пришла и уверенность. Вскоре он добрался до благословенного окна, которым так был заинтересован Дортмундер. Чонси достал из кармана куртки довольно большой магнит, который мгновенно прилип к стенке люльки.

 – Бастард, – пробормотал Чонси и начал «отдирать» сукиного сына.

Перемещение к окну было настолько сложным, что напоминало выгуливание ирландского сеттер щенка на коротком поводке. Чонси начал работу.

Эта часть прошла уже лучше. Дортмундер закрепил болт на одном из окон Чонси и тот должен был практиковаться снова и снова, чтобы с помощью магнита достать болт из окна.

Магнит скользит по верху окна, поворачивает небольшой болтик, освобождая маленький стержень из задвижки. Затем магнит движется по окну медленно и осторожно, а послушный винтик скользит следом по окну медленно и осторожно прочь от своего гнезда (Снова и снова Дортмундер спрашивал об этом окне. Он хотел знать, из чего были изготовлены болты, латунь или железо. И, наконец, Чонси закричал: «Железо, Боже милостивый» «Надеюсь, ты прав, поскольку магнит не сработает на латуни». И Чонси первым узнает, сработает ли магнит, он очень надеялся на это. Теперь же он испытывал настоящее облегчение, обнаружив железные шурупы – он угадал).

Открыв окно, он выбрался из подъемника с чехлом от зонтика, ступил на лестницу и остановился, чтобы закрыть за собой окно (Мы же не хотим, чтобы охрана заподозрила неладное). Чонси спешил вверх к специальным комнатам, где хранились наиболее ценные предметы. Он вынул из кармана связку ключей Келпа («Я не эксперт в английских замках», – сказал ему Келп, – «но, если ты выберешь ключ нужной марки и внешней формы, то один из них сработает для любого замка», – и он, пожав плечами, добавил. – «Если нет, то тебе крупно не повезет»).

Два замка. Неуверенно двигаясь в темноте, позвякивая ключами в спешке и нервозности, Чонси выбрал один наугад и опробовал на двух отверстиях. Нет. Одну секундочку…нет.

Значит, возьмем третий…

Одиннадцатый ключ подошел к верхнему замку. Семнадцатый, а был их всего 21, открыл нижний затвор. Чонси толкнул дверь комнаты-хранилища и вошел, и сразу же послышался звук бьющегося стекла.

Это был Келп, который разбил переднюю часть витрины прикладом своей маленькой Беретты. Просунув руки через отверстие, он полными горстями зачерпывал золотые кольца и прятал их в свои карманы. На заднем плане Дортмундер был занят карнизом для штор (Это шторы для Вас! Я принес мой карниз!), одновременно поглядывая на свои часы.

На втором этаже, Чонси также смотрел на часы. Дортмундер сказал, что у него будет в запасе только десять минут с момента условного сигнала фонариком. Ему потребовалось семь минут, чтобы проникнуть в комнату. В любое другое время он, возможно, замешкался бы, чтобы полюбоваться некоторыми находящимися здесь шедеврами, но теперь, поблескивая фонариков вокруг себя, у него было время только для Винбиса, который… был там.

Внизу, Келп набил до предела свои карманы, но часы Дортмундера говорили о том, что есть еще три минуты, которые можно использовать с пользой:

 – Проверим следующую комнату, – сказал он и погнал охранников перед собой.

На втором этаже: холст без рамы, имитация из чехла от зонтика, копия прикрепилась на оправу, а оригинал сложен (осторожно, внимательно) в чехол, Чонси с чехлом вышел из хранилища, автоматически закрыв замки за собой.

На первом этаже:

 – Этого достаточно, – сказал Дортмундер. – Идем сюда, – приказал охранникам и повел по лестнице в подвал.

Четыре охранника спустились вниз, а Дортмундер и Келп захлопнули и закрыли за ними дверь, повернулись и побежали к главному выходу.

На втором этаже: Чонси с картиной перелез через окно обратно на подъемник, закрыл окно, вытянул магнит из кармана, который обратно прилип к люльке. Он оторвал его и с его помощью вернул левый болт в первоначальную позицию, проделал ту же операцию и с правым.

На первом этаже: Дортмундер и Келп, звеня кольцами как новогодние сани, очертя голову неслись прочь из здания. Они вдвоем запрыгнули с разных сторон в кабину Черрипикера, затолкали Зейна в середину, а Келп оказался за рулем. Дортмундер, прежде чем сесть в машину, посмотрел на корзину, спускающуюся сверху, и сказал Келпу:

 – Он идет. Поехали.

И Келп помчался. Включив двигатель Черрипикера, он выбрал ужасную дорогу. Он поехал вниз до Пикадилли и налево в сторону площади Пикадилли.

Находящийся в корзине Чонси, поначалу не сообразил, почему вдруг окружающие его предметы стремительно начали двигаться по сторонам, ведь он спускался вниз.

 – Ей, – прокричал он, потеряв управление над подъемником.

Кабинка перестала опускаться вниз, но продолжала раскачиваться. Он вцепился в край корзины всеми руками, когда мимо него пронеслись верхние этажи на Саквилл-стрит.

 – Боже, Боже! – повторял Чонси, но больше всего ему не понравился то, как закачался Черрипикер, когда они повернули налево на Пикадилли.

«Я должен спуститься вниз», – сказал себе Чонси. Опасно потерять здесь равновесие.

Однако он не мог заставить себя отпустить поручни, чтобы включить механизм подъемника. Даже его пальцы на ногах сжались внутри его туфель, особенно когда он выглянул и увидел прямо по курсу Пикадилли.

 – О, нет, – сказал он.

О, да. Как только грузовик повернул влево, корзина, качнувшись, полетела в сторону статуи Эроса. Затем налево, когда авто с ревом промчалось вокруг Цирка и вниз по Хеймаркету. Резкий поворот направо на Пэл Мэл, а дальше по склону резко вниз, чуть было не перевернул грузовик, но Черрипикер выпрямился и помчался дальше.

 – Мы ехали на двух колесах! – закричал Келп, шокированный и удивленный. – Что это за автомобиль?

Дортмундер, посмотрев через заднее стекло кабины, произнес:

 – Он все еще там. Почему он не спустится вниз?

 – Он собирает там чаевые! – Келп был действительно зол. – Что он себе думает? Что это приключение?

Чонси так не думал. Чонси думал, что он в аду.

Улица Сент-Джеймс – еще один поворот направо, на этот раз резко вверх и Чонси с изумлением заметил красные сигналы светофоров на Пикадилли. Келп нажал на тормоз в последнюю секунду, и люлька по инерции продолжала двигаться вперед, потянув за собой и два задних колеса. Черрипикер теперь выглядел как какой-то желтый динозавр, который пытался быть похожим на дикого коня.

Но затем он опустился снова на все четыре колеса, и во время этой внезапной передышки руки Чонси схватились за механизм подъемника, и корзина поехала вниз. Когда она достигла цели, загорелся зеленый свет и Келп взялся левее и повернул на Пикадилли, затем к Хайд-парк-корне. Мидуэй, очередной набор красных огней светофора, на которых Черрипикер остановился и позволил Чонси вылезть из корзины, крепко сжимая чехол с картиной, подбежать и подняться в кабину, где Дортмундер сказал:

 – Что? Что?

 – Больше никогда, – произнес Чонси, усаживаясь рядом с Дортмундером. – Никогда.

 – Мы волновались за тебя, – сказал ему зло Келп. – А ты там играл в игры.

И поскольку Чонси изумленно смотрел на него, онемев, Келп включил первую передачу и поехал дальше.

 

Глава 10

Когда Дортмундер проснулся, Зейн уже встал и вышел из комнаты, но Келп еще спал, свернувшись калачиком под комодом как колли.

 – Проснись, – будил его Дортмундер, мягко толкая его голой пяткой. – Сегодня тот самый день, когда мы едем домой.

Келп приучил себя вставать осторожно, а не резко вскакивать. Медленно выкатившись из–под комода, он выпрямился с множеством тресков, скрипов и стонов. Дортмундер направился в ванную комнату, чтобы привести себя в порядок перед полетом.

Час дня, покинув Хитрой, он должен прибыть в четыре вечера (восемь часов и пять часовых поясов) в аэропорт Кеннеди в Нью-Йорке. Дортмундер брился и одновременно улыбался своему отражению в зеркале, и как результат – некрасивый порез.

Приклеив кусочек туалетной бумаги на порез, он оделся и спустился вниз, где встретил веселого Чонси, который полностью оправился после поездки в корзине грузовика. Он сидел в столовой напротив окна, пил кофе и читал Таймс.

 – Доброе утро, – поздоровался Дортмундер.

Чонси засиял поверх своей газеты:

 – Доброе утро? Ей-богу, Дортмундер, это самое лучшее утро в моей жизни! И таким сделал его ты, ты превратил меня в успешного человека и я рад, что познакомился с тобой.

 – Конечно, – согласился Дортмундер и потянулся за кофейником.

Вошла Эдит, потирая руки о передник и улыбаясь, когда задавала вопросы.

 – Я думаю, что сегодня утром можно подать копченую рыбу, Эдит. Четырех порций будет достаточно.

Эдит удалилась, похихикивая, как только вошел Келп, который выглядел уставшим и счастливым:

 – Больше никогда не буду спать под комодом. Это как помилование от губернатора, – сказал он, присел, налил кофе и обратился к Дортмундеру: – Что будем делать с тем добром, которое подобрали вчера ночью?

 – Ну, мы не сможем провести все через таможню США, – ответил Дортмундер, – это я знаю точно.

 – В Таймсе говориться, – вмешался Чонси, – вы взяли прошлой ночью в Parkeby-South ценностей на восемьдесят тысяч фунтов.

 – О нас писали в газетах? – спросил Келп.

 – Прямо здесь, – и Чонси передал газету.

Дортмундер спросил:

 – Восемьдесят тысяч фунтов? Сколько это в долларах?

 – Грубо пятьдесят тысяч. Какую сумму вы получите после продажи награбленного?

 – Возможно десять процентов.

Чонси выглядел удивленным:

 – И это все? Пятнадцать тысяч?

 – Ты не сможешь получить хорошие деньги, если торгуешь товаром из полицейского списка.

 – Я выпишу тебе чек, прямо сейчас, на десять тысяч долларов, – предложил Чонси. – Достаточно?

 – Только не чек, – взмолился Дортмундер.

 – Да, я вижу, – Чонси нахмурился, подумав, – эта жизнь только в мире наличных может быть сложной для тебя.

Келп сказал:

 – Здесь говорится, что мы, очевидно, были англичанами, хорошо образованными и попытались замаскировать наше происхождение с помощью поддельного австралийского акцента.

Вошла, покачиваясь, хихикающая Эдит с четырьмя блюдами жареного на масле филе лосося с дольками лимона, и все приступили к еде. Келп же продолжал читать в Таймсе описание детальных подробностей ограбления. Он сказал:

 – А кто такой Раффлз?

 – Понятия не имею, – ответил Дортмундер.

 – Дортмундер, а что ты скажешь на это? Я позвоню своему бухгалтеру после обеда и попрошу, чтобы он конвертировал десять тысяч долларов в наличные. Ты сможешь забрать их в следующий понедельник. Я скажу тебе пароль, поэтому он будет знать, что ты и есть тот человек, который должен забрать деньги.

 – Отлично, – согласился Дортмундер.

 – Если Зейн не спуститься вниз скоро, – сказал Чонси, – то его рыба остынет.

 – Возможно именно такую он и любит, – пошутил Дортмундер.

Келп вмешался:

 – Могу я оставить эту газету себе?

 – Конечно, – разрешил Чонси, проглотил последний кусок рыбы, запил кофе и встал на ноги. – Я должен глянуть на нее. Я должен увидеть ее снова.

И он направился в гостиную, где прошлой ночь в шкафу у входной двери он оставил чехол от зонта. Келп произнес:

 – Я хорошо расслышал? Он даст нам десять штук за вчерашний товар?

 – Так он сказал.

 – Оказалось, что все не так плохо. К тому, что мы заработали раньше, добавим еще и это, – Келп делал подсчеты на своих пальцах, – …двадцать три тысячи долларов поштучно.

 – Двадцать три тысячи долларов в год – это плохая зарплата, – высказал свое мнение Дортмундер.

Внезапно из другой комнаты послышался резкий разрезающий тишину вой, как будто кто–то ранил дикого быка. Дортмундер и Келп в изумлении посмотрели на дверь. Шатаясь, вошел Чонси, бледный, страшный, с растрепанными желтыми волосами. Его безвольно висящая руку держала уголок холста картины, еще не до конца выпрямленной, которая волочилась по ковру.

 – Что-то не так, – произнес Дортмундер и подошел, чтобы забрать картину из вялой руки Чонси. Когда он взглянул на нее, все было в полном порядке: Глупость продолжала вести человека к гибели. Подошел и Келп с копченой рыбой на вилке в правой руке:

 – Что случилось?

 – Подделка, – вздохнул Чонси. Его голос был хриплым и как будто безжизненным.

Дортмундер нахмурился:

 – Как подделка? Это та, которую ты привез сюда из Нью-Йорка?

 – Другая, – ответил Чонси. – Еще одна копия.

 – Что? – Дортмундер трес картину в порыве раздражения. – Ты же видел эту чертову штуку неделю назад, почему ты не рассмотрел, что это была фальшивка?

 – Тогда она была настоящей, – Чонси потихоньку приходил в себя, хотя его лицо оставалось по-прежнему мертвецки бледным, а глаза были открыты неестественно широко. – Она была настоящей, Дортмундер.

 – Ты имеешь в виду, что есть две подделки?

 – Прошлой ночью, – начала Чонси. – Я держал настоящую картину в моих руках.

 – Это невозможно, – продолжая сердито смотреть на картину, сказал Дортмундер. – Ты где–то облажался, Чонси, ты не… – и он резко замолчал, еще больше насупился и озадаченно вглядывался в картину, поднеся ее ближе к лицу.

Чонси спросил:

 – Что такое? Дортмундер?

Дортмундер же подошел к обеденному столу, разложил на нем полотно картины и указал на одну из фигур позади Глупости: пышущая здоровьем крестьянская девочка несла корзинку яиц:

 – Посмотрите.

Чонси и Келп вдвоем наклонились над холстом. Чонси не выдержал:

 – Посмотри? Посмотреть на что?

Ответил ему Келп:

 – Ей-богу, это ведь Клео.

 – Клео? Клео?

 – Клео Марлах, – сказал ему Дортмундер. – Девушка Покьюлея.

 – Я же говорил тебе, что видел его тогда возле Parkeby-South.

 – Покьюлей? – Чонси изо всех сил старался понять, что происходит. – Он сделал еще одну копию? Но как? Как.… Как он попал сюда?

Он смотрел на Дортмундера, а тот вглядывался во что-то по ту сторону стола. Чонси посмотрел в том же направлении и осознал, что четвертая тарелка с рыбой, холодной рыбой так и осталась нетронутой. Снаружи солнце спряталось за облако. Пошел дождь.

 – Зейн, – прошептал Чонси.

 

Глава 11

Лео Зейн констатировал факт:

 – Итак, картина у нас.

 – Я не доверяю тебе, – ответил ему Ян Макдоу.

 – Не говори глупостей, – сказал Зейн. – Конечно же, ты должен доверять нам.

Успех находился на расстоянии вытянутой руки от Зейна, и это чувство заставляло его глаза блестеть, почти полыхать и быть более несдержанным. Он задумал сложный и дерзкий план, и он успешно воплотил его в реальность под самым носом Чонси и наемных воров. Что теперь думает Дортмундер и его компания о его сообразительности?

Эта задумка пришла к Зейну как внезапная вспышка еще в Нью-Йорке, когда Дортмундер объяснял Чонси его собственную схему подмены живописи. Деньги, возможности, все было на своих местах. Покьюлей охотно согласился предоставить еще одну копию Винбиса за четвертую часть вознаграждения от замены местами картин. Теперь же они находились в Савойе, Зейн разговаривал с Покьюлеем, доедающим тост, который не закончил Макдоу во время завтрака. Они пришли сюда, чтобы продиктовать шотландцу свои условия.

 – Половину, – произнес Макдоу с горечью, – и вы думаете, что я отдам вам половину.

Половина. Двести тысяч долларов. Этих денег будет более или менее достаточно, чтобы начать жизнь с нового листа. Прошлый год убедил его в этом: не будет более холодных и влажных северных зим. Он будет жить там, где тепло и сухо, поправит свое здоровье, возможно, станет счастливым, заведет новых друзей, возможно даже заведет и собаку, купит телевизор. Жизнь наладится. На двести тысяч долларов можно купить много тепла.

Макдоу, оранжевоволосый и краснолицый великан тратил их время и свое собственное из–за своего дурного характера.

 – Вы – либо пара грязных лжецов, – сказал он, – или пара жалких воришек.

 – Половина, – спокойно настаивал Зейн. – Если ты хочешь вернуть картину обратно.

 – Если она у тебя, тогда покажи ее мне.

 – О, нет, – сказал Зейн. – Не раньше, чем ты подпишешь договор.

 – Но как я могу быть уверен, что она у вас?

 – Есть один простой способ, чтобы это проверить, – продолжал Зейн, – и ты сам знаешь какой. Поедем в Parkeby-South, посмотрим на картину, и все станет на свои места.

Было видно, что Макдоу колеблется. Зейну казалось, что он даже видит как работает серое вещество в голове шотландца. Мужчина поверил им, это точно и теперь он пытается решить, как поступить дальше. И был только один выход из этой ситуации. Зейн был уверен в этом.

 – Ну? – спросил он.

 – Ладно, – решился Макдоу. – Я поеду в Parkeby-South и посмотрю на свою картину, и тогда, скорее всего, вас двоих арестуют за мошенничество.

 – Мы пойдем туда все вместе, – заверил его Зейн, поднявшись.

 – Вы подождете снаружи, – предупредил его Макдоу.

 – Конечно. Пойдем, Покьюлей.

 – Одну минуту. Одну минуту.

Покьюлей засунул последний недоеденный бекон Макдоу между двух последних тостов Макдоу, и все трое «друзей» покинули квартиру. Они взяли такси до Parkeby-South, куда с мрачным лицом поспешил Макдоу, в то время как Зейн и Покьюлей дожидались его в машине. Покьюлей показал теперь свою нервозность, когда Макдоу скрылся из виду:

 – Что, если он вызовет полицию?

 – Он не сделает это, – заверил Зейн. – Нет, если он, конечно, не больший дурак, чем он есть на самом деле. Если он обратится в полицию, то потеряет абсолютно все, и он знает об этом.

Макдоу пробыл внутри около пяти минут. Когда он появился, а точнее метнулся как копье через тротуар в салон автомобиля, где столкнулся лицо к лицу с двумя другими. Он был накален до предела своей бессильной яростью и сказал:

 – Хорошо, ты ублюдок. Все верно.

 – Пожалуйста, обратно в Савойе, водитель, – попросил Зейн и прежде чем таксист отъехал от обочины, он вынул из кармана договор на двух страницах, подготовленные и напечатанные лично им, и протянул их Макдоу: – Вы, вероятно, захотите прочесть это, прежде чем подписать.

 – Я не удивлен, – ответил Макдоу.

Все они были так сконцентрированы на контракте, что никто из сидящих в такси не заметил бледно-голубой Воксхолл, который сел им на хвост с полквартала тому назад.

Зейн улыбался, глядя как Макдоу читать договор. Там было сказано простым, ясным языком, что Макдоу должен заплатить Зейну и Покьюлею «за их содействие в подготовке картины к продаже» половину его чистого дохода «до налогообложения» до востребования.

 – … или оставшимся в живых наследникам… – Макдоу прочитал громко вслух и одарил их горьким взглядом. – Доверяем друг другу, не так ли?

 – Естественно, – заверил Зейн, проигнорировав удивленный косой взгляд Покьюлея.

Макдоу продолжил чтение, затем покачал головой и произнес:

 – Ладно. Вы – пара ненормальных упырей, но вы «сделали» меня.

 – Ручку? – предложил Зейн, протянул ее и наблюдал, улыбаясь, как Макдоу царапает свое имя в нижней части страницы.

 – А теперь, попрошу мою картину обратно, – сказал Макдоу, протягивая обратно контракт и перо.

 – Конечно. Но, если у тебя есть безопасное место, чтобы спрятать картину, то, я думаю, ты не должен держать ее в руках Parkeby-South до продажи.

Макдоу выглядел испуганным и взволнованным:

 – Чонси может попытаться забрать ее обратно?

 – Бесспорно, и сделает это его человек.

 – Сволочи.

 – Так у тебя есть безопасный тайник, – спросил его Зейн, – или мы должны придержать ее у себя?

 – Вы ублюдки! – фыркнул Макдоу. – Я буду хранить свое собственное имущество самостоятельно, если вы не возражаете.

 – Нисколько, – спокойно согласился Зейн. – И если ты не возражаешь, я и г-н Покьюлей будем сопровождать тебя до того момента, пока ты не спрячешь картину.

 – Это находится далеко отсюда, – сказал Макдоу с сомнением, – и у меня далеко не самая вместительная машина в мире.

 – Нас устраивает такой вариант, – успокоил его Зейн. – Правда, г-н Покьюлей?

Покьюлей, который выглядел как человек, уставший от долгих раздумий, слегка покачал головой и произнес:

 – Да, думаю, что да.

 – Таким образом, поедем все вместе, вчетвером, – подытожил Зейн и, положив одну холодную руку на колено Макдоу, а другую холодную руку на колено Покьюлея, улыбнулся обоим несчастным мужчинам и произнес: – Один за всех и все, конечно, за одного.

 

Глава 12

Трудно просто сидеть и ждать в авто на Странд-стрит в центре самой ужасной пробки Лондона, но именно это и делал Чонси, изо всех сил сдерживая злость на сигналящих такси, на вопли водителей грузовиков и наглые взгляды пешеходов. Дортмундер пересек улицу и скрылся в Савойе, преследуя Зейна и Покьюлея и Макдоу, оставив Чонси и Келпа дожидаться предстоящих событий на этой переполненной дороге.

Дортмундер сразу же понял, что Зейн, по логике, должен будет пойти к Макдоу, к единственно возможному клиенту в данной ситуации. И Макдоу будет просто вынужден проверить подлинность картины, которая в настоящее время находилась в Parkeby-South.

Именно по этой причине они и взяли напрокат Воксхолл и заняли удобную позицию напротив аукциона-галереи («Боже мой», – произнес Дортмундер с некоторым благоговением в голосе. – «Я вернулся на место преступления»). Однако даже Дортмундер не мог объяснить, почему такси привезло это жалкое трио обратно в Савойе, а не туда, где была припрятана картина. Вот почему Дортмундер теперь находится там, он пытается прояснить ситуацию и остаться при этом незамеченным.

Келп, который все это время был погружен в свои собственные раздумья на заднем сиденье, теперь наклонился вперед и произнес:

 – А знаешь что? Мне кажется, что я начинаю любить этот город.

 – Рад это слышать, – порадовался за него Чонси, глаза которого были направлены на узкий проход, ведущий в Savoy.

 – Он очень похож на Нью-Йорк, – продолжил Келп, – но только бестолковый. Ты понимаешь, что я имею в виду?

 – А вот и Дортмундер.

Пришел Дортмундер. Он быстро пересек улицу, проскользнул к Чонси и сказал:

 – Он уезжает и теперь подготавливает автомобиль. Белый Мини, лицензия W-A-X три шесть один. И ты должен мне пять фунтов, за взятки.

 – Куда они собираются? – Чонси не понимал, почему Макдоу вдруг съезжает из отеля.

Судя по всему, это не имело смысла и для Дортмундера:

 – Я предполагаю, они поедут за картиной, – ответил он. – А после, я не знаю. Мы просто последуем за ними.

 – Едет Мини, – предупредил Келп.

Из отеля «Savoy Court» выехал абсолютно упакованный белый Мини. Макдоу вел машину, сгорбившись за рулем, как медведь верхом на трехколесном велосипеде. Зейн в сильно скрюченной позе на пассажирском сиденье, а рядом с ним и Покьюлеем, распластанный как тесто. Рессоры Мини не были в состоянии справиться с такой нагрузкой: мотор заработал на самых низких оборотах, когда Макдоу влился в трафик на Странд-стрит

 – Держись на расстоянии, – посоветовал Дортмундер.

 – Да, да.

Странд-стрит, Флит-стрит, вокруг цирка Лудгейта и до Фаррингтон-стрит и Фаррингтон – роуд, затем правый поворот на Розбери-авеню и до серого и неухоженного Финсбери.

Только на Санкт-Джон-стрит Мини остановился и Зейн вышел, чтобы Покьюлей смог выбраться из машины. Он задыхался и хрипел, как пробка от шампанского под напором газа. Зейн ждал на тротуаре, глядя с тревогой на Покьюлея, который быстрым шагом пошел к ближайшему зданию гостиницы Bed & Breakfast. Чонси и Дортмундер с Келпом опустили свои головы пониже и ждали полквартала ниже.

 – А вот и он! – Чонси выглядывал сквозь свои пальцы, и все его тело завибрировало, когда он увидел Покьюлея, который переходил дорогу и направлялся прямо к Мини, неся в руках длинный, в форме трубки предмет, завернутый в коричневую бумагу.

 – Давай сейчас! Мы пойдем туда прямо сейчас! Что они смогут сделать на улице, полной людей?

 – Убить нас, – ответил ему Дортмундер. – Я уверен, что у Зейна есть оружие. И я знаю, что лучше этого не делать.

Покьюлей передал сверток Зейну, который в то время уже засунул свое тело обратно на заднее сиденье Мини, точно как затолкать пробку от шампанского обратно в бутылку.

Затем Зейн снова отдал пакет Покьюлею, уселся на переднее пассажирское кресло, захлопнул дверь Мини и машина тронулась. Не отставал от них и Воксхолл.

Сент-Джон-стрит, Аппер-стрит, Холлоуэй-роуд, Арчуэй-роуд…

 – Куда они едут? – кричал Чонси.

Его состояние беспомощности вызывало у всех бешенство.

 – Понятия не имею, – сказал Дортмундер. – Я ведь не знаю этот город.

 – Но они едут по направлению из города! Они держат курс на М1!

 – Поедем за ними.

Литтлтон-роуд, Грейт-Норт-вей, въезд на магистраль М1! Мини поднялось на скоростную магистраль и напряженно пыталось превысить скорость шестидесяти миль в час, которая падала на каждом подъеме. Воксхолл на расстоянии почти четверть мили ехать следом.

Дортмундер спросил:

 – Куда ведет эта дорога?

 – Куда угодно, – был ответ Чонси. – Манчестер, Ливерпуль… Это главная дорога на север из Лондона и она… – он замолчал, пораженный внезапной догадкой.

 – Ты имеешь в виду? – уточнял Дортмундер.

Шепотом, Чонси закончил свою фразу:

 – ….в Шотландию.

 

Глава 13

Поездка на север: Мини и Воксхолл проехали через зону отдыха возле Нортгемптона, затем свернули с М1 на М6 и остановились пообедать в другой зоне за Бирмингемом (Макдоу и Зейн с Покьюлеем ели горячую еду в кафетерии, в то время как Чонси и Дортмундер с Келпом жевали бутерброды и пили кофе из пластиковых стаканчиков внутри машины. Покьюлей забрал картину с собой в кафе, к досаде Макдоу, Чонси, Дортмундера и Келпа). Другая остановка была на заправке на севере Манчестера, а следующая к югу от Карлайл (Эти зоны обслуживания автомагистралей занимали большую площадь и были оживленными, что позволяло Воксхолл оставаться незамеченным).

За Карлайл автомагистраль закончилась, и две машины повернули на А74, а после на А73, остановились дозаправиться в Карлуке. Мини выбрало небольшую заправку Shell, а Воксхоллу пришлось проехаться вперед до Fina.

К востоку от Глазго две машины мчались по М8 по направлению к Эдинбургу, но ведущую в обход города к Форт-Бридж через залив Ферт-оф-Форт, затем М90 и А90 севернее к Перту, где Мини начало кружить (Чонси предположил, что Зейн догадался о слежке и пытается избавиться от них. На самом же деле, Макдоу вилял в поисках определенного ресторана, о котором у него сохранились теплые воспоминания. Он так и не нашел его). Пассажиры Мини ели в итальянском ресторане, в то время как пассажиры Воксхолла снова заливали горючее в бак и ели готовую еду на вынос из Wimpy.

После обеда с приходом сумерек, Макдоу купил больше горючего для Мини и направился дальше на север по А9 вверх в горы. Дорого становилась все более извилистой и узкой, расстояния между городами увеличивались, а Воксхолл должен был держаться ближе к Мини, чтобы не потерять его из поля зрения. Они поехали на север, через холмы Obney и лес Craigvinean и проход Killiecrankie и Dalnacardoch-Forest и Глен-Труим и, не доезжая Кингасси, где Воксхолла резко занесло на испещренном камне от старого амбара на обочине, и Мини исчез.

 – И что теперь? – сказал Дортмундер.

Передние фары машины освещали дорогу, которая поднималась круто вверх на каменистый склон, а затем поворачивала вправо. Мини не мог так быстро взобраться на гору. Тем не менее, Чонси переключился со второй передачи на первую, и на полной скорости направился вверх, задняя часть машины подпрыгивала и тряслась на неровной дороге, задние шины грохотали, выбрасывая из-под себя камни.

С верхушки горы открывался вид на извилистый спуск с зелеными ограждениями и каменными стенами, с трехполосной щебневой дорогой, еле видимой, и никаких огней автомобиля.

 – Они свернули, – предположил Дортмундер.

 – Но там некуда сворачивать.

 – Там огни, – сказал Келп и когда они вдвоем обернулись и посмотрели на него (потому что они понятия не имели, где находится это «там»). Он указывал на нечто с левой стороны.

Та дорога, по-видимому, располагалась на некотором расстоянии от них, в темных горах, поскольку был виден свет фар. Он, то исчезал, то появлялся снова и опять исчезал.

 – Мы пропустили поворот, – сказал Дортмундер.

 – Черт, – выругался Чонси.

Он наклонился в сторону, чтобы посмотреть за ухом Келпа на спуск вниз, и слегка ослабил педаль тормоза. Он был ненадежным водителем, как сумасшедший поворачивал на поворотах, резко вилял от края до края дороги. И все это он делал вплоть до настоящего момента, пока не въехал своим задом в перед серебрянного Jensen Interceptor III со стерео системой, радио, с кондиционером, с коричневым кожаным салоном, электрическими стеклоподъемниками, полным приводом, безупречным состоянием, с частным владельцем, который, совсем недавно был возле каменного амбара.

 – Черт возьми, я ударил его!

 – Картина, – напомнил Дортмундер и указал на слабый след, ведущий вверх, за сараем.

 – Картина, – Чонси посмотрел на Дортмундера, затем в зеркало заднего вида и принял решение.

Он включил первую передачу, повернул колеса резко влево и нажал газ. Это первое движение сломало Воксхоллу левый задний фонарь и слегка помяло его кузов, одновременно разбив одну из передних фар Jensen, скомкало его радиатор и сильно вогнуло две его передние решетки. Воксхолл пытался «стряхнуть» с себя другую машину, пока ее удивленный и шокированный водитель пытался выбраться на тротуар. Толкнув Дженсена, сбросил его водителя в грязь и гравий, а затем вырвав у него передний бампер.

Звук, с которым бампер упал на тротуар, служил своеобразным вызовом для Министерства защиты окружающей среды. Большой желтый Leyland, нагруженный камнями и грязью, который только что показался из-за угла сарая, «чмокнул» Дженсена очень ловко в зад.

В Воксхолле, поднимающемся вверх по грунтовой проселочной дороге, мрачный Чонси вцепился в руль, Дортмундер вешал все, что только мог найти на приборной панели, в то время как Келп, трясущийся на заднем сиденье, глядел вниз склона, на дорогу:

 – Он снова получил. Какой-то грузовик наехал на него.

Однако ни Чонси, ни Дортмундера не волновало, что происходило там. Полумесяц и несколько миллионов звезд в безоблачном небе давали больше света, чем их фара. Они показали пейзаж фактически дикой местности, какой она и была еще со времен строительства Адрианом его стены. Возможно, пиктов и кельтов уже не было (за исключение футбольных выходных), но сельская местность, которая сформировала свою грубую своевольную природу, оставалась нетронутой человеком. Проезжая через эту местность, ни один из пассажиров Воксхолла не увидел света или другого признака Мини.

С трудом продвигаясь между скал и корней, они приблизились к двум корявым и приземистым соснам, из которых появился Покьюлей в свете их фар, нервно моргая и жестами показывая им свернуть направо.

От неожиданности Чонси убрал ногу с педали газа, и машина, проехав еще немного, быстро остановилась.

А теперь дверь со стороны Чонси открылась и голос Лео Зейна спросил:

 – Выходи. Дортмундер? Келп? Вы же не настолько глупы, чтобы принести оружие, верно?

Нет, они были достаточно глупы и не взяли оружие. Все трое вышли из машины: Чонси выглядел напряженным, но не испуганным, Дортмундер ужасно раздраженным, Келп недовольным. Зейн произнес:

 – Прогулка вверх на гору с правой стороны. Грисволд, следуй за нами на их машине и освещай нас фарами.

Трое заключенных, ведомых Зейном и Покьюлеем, едущим на их авто, поднимались на гору, черные тени которой – длинные темные линии, удлинялись впереди них. Повернув за Зейном еще раз вправо, он оказались в обветшалых, поросших мохом развалинах, которые, по-видимому, когда-то были довольно большим замком. Поначалу все, что они смогли рассмотреть, это были несколько булыжников в каменной стене, напоминающей ранние проекты для Стоунхенджа, но потом Покьюлей включил ближний свет фар, и в мягких лучах луны и звезд они увидели все еще сохранившиеся части здания.

Зейн воспользовался фонарем, чтобы провести их через старый дворик к серой каменной стене, за которой обветшалые ступеньки вели вниз. Внизу тяжелая дверь в форме перевернутого щита была открыта, и они вошли в липкий пустой каменный коридор, конец которого терялся во мраке. Фонарик Зейна подсказал ему, как пройти по этому коридору и затем войти в дверь слева. За ними послышался тяжелый скрежет петель, когда Покьюлей закрывал дверь наверху.

Они очутились теперь в большой загроможденной комнате. Зарешеченные окна располагались вдоль одной стены очень близко возле потолка. Левая и передняя часть комнаты была наполнена разваливающейся мебелью, кучами деревянных ящиков и картонных коробок, стопками газет, остатками доспехов и старого оружия, подставками для кружек, кувшинов и бутылок, множеством гниющих флагов, каминными часами, подсвечниками и каждая щель была заполнена какой-нибудь безделушкой. С правой стороны было свободное место, своего рода полукруг перед огромным глубоким камином.

Здесь каменный пол был покрыт выцветшим старым ковром, на котором стояло несколько массивных, на первый взгляд не слишком удобных стульев и столов. Три свечи пылали на высокой каминной полке, и перед камином стоял выглядевший беспокойным Ян Макдоу.

 – Итак, это правда, – сказал он, как только они вошли.

 – Как я тебе и говорил, – сказал Зейн, прихрамывая на одну ногу, а за ним дверь закрыл Покьюлей.

 – Ты выбрал хорошее место, – сделал комплимент Келп, улыбаясь своей бодрой улыбкой. – Должно быть, уборщице приходится здесь не сладко.

Дортмундер бросил на Покьюлея обвиняющий взгляд и произнес:

 – Я разочарован в тебе. Я знал, что те двое не были хорошими людьми, но я думал, что ты честный человек.

 – Дело в тех десяти тысячах, что ты дал мне, – ответил Покьюлей, избегая смотреть в глаза Дортмундера. – Деньги – это странная вещь, – добавил он, немного и сам удивившись, – чем больше их есть у тебя, тем большее их хочется. Я никогда не знал, что хочу сто тысяч долларов, пока не получил десять тысяч.

Между тем, Макдоу, все еще обеспокоенный, спросил у Зейна:

 – Теперь, когда мы поймали их, что же нам делать?

 – Ничего, – ответил Чонси. – Будет публичное разбирательство по поводу картины, Макдоу, между тобой, мной и страховой компанией. Что произойдет с твоей продажей, если я исчезну прежде, чем все прояснится?

Макдоу провел костяшками пальцев по своим губам и прочистил горло:

 – Ты не должен был следить за нами, – угрожал он.

 – Это моя картина, – продолжал Чонси, – и ты будешь иметь дело со мной.

 – Разделить на шесть кусков? Человек, мужчина, который даже не оплатил мой счет за гостиницу!

 – Эти два уже оплачены, – защищался Чонси и указал на Дортмундера и Келпа таким жестом, которого было достаточно, чтобы Дортмундер осознал: произошла перегруппировка игроков, а он и Келп остаются «за бортом».

Так же невзначай Дортмундер согласился:

 – Все верно. Мы просто пришли, чтобы помочь Чонси, так что теперь мы, пожалуй, оставим вас торговаться без лишних свидетелей…

 – Нет, нет, Дортмундер, – прервал его Зейн, улыбаясь поверх оружия. – Не спеши уходить.

Раздраженный Чонси спросил:

 – Почему «нет», Зейн? Они ничего не хотят, пускай уходят.

 – С тем, что они знают? – Зейн покачал отрицательно головой. – Они все еще могут заработать деньги, Чонси. От твоей страховой компании, например.

Чонси пригвоздил Дортмундера внезапным острым взглядом, и Дортмундер сказал ему:

 – Ты знаешь лучше, чего мы хотим на самом деле. Все, что мы хотим – стоимость нашего авиаперелета, и мы в расчете.

 – Мне некогда думать о тебе сейчас, Дортмундер, – ответил Чонси и покачал головой, как будто отгонял от себя мошек.

 – Г-н Чонси, – начал Келп. – Я не для этого спал полторы недели под комодом, чтобы со мной поступали таким образом.

Но Чонси не слушал. Он повернулся к Макдоу и потребовал:

 – Я хочу мою картину.

 – Купи ее на аукционе.

 – Я уже заплатил за нее. Она моя.

 – Я не отдам ее тебе, – парировал Макдоу, – и на этом точка. И я даже не отдам тебе львиную долю денег.

Вмешался Дортмундер:

 – Почему бы не сыграть в «страховую игру» еще раз?

Все посмотрели на него.

 – Что за «страховая игра»? – спросил Макдоу.

 – Ты вернешься в Parkeby-South, – сказал ему Дортмундер, – и скажешь, что ты волнуешься по поводу произошедшего ограбления и хочешь, чтобы те же эксперты пришли и взглянули на картину. Они так и сделают, обнаружат фальшивку, а ты заявишь, что оригинал был похищен во время последнего ограбления…

 – Которое и произошло, – отметил Макдоу горько.

 – Таким образом, тебе даже не придется лгать. Страховая компания галереи заплатит тебе, так что у тебя появятся деньги. Затем ты продашь Чонси оригинал за несколько долларов, и все будут счастливы.

На лице Макдоу явно читался интерес, а также и на Чонси, но Зейн вставил свои две копейки:

 – Это мило, Дортмундер, но не сработает.

 – Конечно, сработает.

 – Страховые компании не платят дважды за одну и ту же картину, – сказал Зейн.

И это был серьезный недостаток в доводах Дортмундера, который уже знал об этом ранее, но он все же пытался сделать все от него зависящее в данной ситуации:

 – Им придется заплатить, – настаивал он. – Как страховая организация галереи может отказаться от выплаты для Макдоу, если все знают, что картина была оригинальной?

 – Вот как работают страховые компании в таких случаях. Уже существует иск между Чонси и его страховщиком в Штатах. Страховая организация здесь просто скажет Макдоу, что они не удовлетворят его требования, пока иск с другой стороны не будет урегулирован.

Только один из них получит страховое возмещение, но не оба.

 – Чонси уже получил свое, – проворчал Макдоу и по мрачному выражению лица, Дортмундер понял, что уловка провалилась.

 – Я дам тебе сто тысяч за картину, – предложил Чонси Макдоу. – У меня их нет на данный момент, но мы должны найти какой-то выход из этого положения.

 – Не достаточно, – ответил Макдоу. – Я подписал бумагу с этими двумя на половину стоимости. Я получу только пятьдесят тысяч фунтов.

Чонси покачал своей головой, печально улыбнувшись:

 – Мне жаль, но все гораздо хуже, чем ты думаешь. Я имел в виду сто тысяч долларов.

 – Что? Шестьдесят тысяч фунтов? Тридцать для меня?

 – Оставь все шестьдесят, – предложил ему Чонси. – Без налогов. В «конверте», так что тебе не обязательно их декларировать и эти двое не смогут отправить тебя в суд.

 – Я не собирался брать его в суд, – сухо высказался Зейн. – Забудь об этом, Чонси. Макдоу и я… и Покьюлей, конечно… намерены разделить четыреста тысяч долларов. Если мы можем их получить от тебя, тогда отлично. Если нет – мы возьмем их на аукционе.

Дортмундер сказал ему:

 – Не выйдет, если Чонси сделает анонимный звонок в лондонскую полицию и попросит их проверить копию в Parkeby-South. Ты не отважишься остановить Чонси, но он может остановить тебя. Как только копы узнают, что оригинал был похищен, Макдоу больше не осмелиться показаться с ней рядом. И ты вернешься снова только к одному покупателю – Чонси.

Чонси улыбнулся Зейну:

 – Он прав и ты знаешь об этом.

 – Он не для этой беседы, – ответил Зейн сердито.

 – Это я смог выкрасть картину, – сказал Дортмундер Макдоу. – И я могу вернуть ее обратно.

 – Я могу вернуть ее обратно! – Зейн закричал, глядя на Дортмундера. Обращаясь к остальным, он сказал: – Мы не будем более продолжать наш разговор в присутствии этих людей. Они вне сделки.

Чонси сказал:

 – Ты можешь позволить им уйти. Никто не хочет, что бы ты их убил.

Келп просил:

 – Я хотел бы отметить, что сегодня мой день рождения.

 – Здесь есть комнаты с дверьми, которые запираются на замок, – мягко сказал Зейн. – Мы закроем их там, пока все не обсудим.

Дортмундер сказал Макдоу:

 – Я могу быть полезным для тебя.

Но этого было недостаточно. Не сработало против пистолета Зейна. Макдоу отвел взгляд, покусывая внутри свои щеки, и Зейн махнул стволом оружия, произнеся:

 – Давайте, вы двое.

Иного выбора не было. Дортмундер и Келп вышли из комнаты и дальше вниз по коридору к закрытой двери с толстым деревянным засовом.

 – Сними засов и поставь его возле стены, – приказал Зейн, стоя слишком далеко для того, чтобы Дортмундер смог ударит его им. Затем он вошел в комнату, в которой, в лучах фонаре царил такой же беспорядок, как и в предыдущем помещении.

 – Здесь нет света, – заметил Келп, переступив через порог.

 – Здесь вообще нет ничего интересного, – заверил его Зейн. – Сделай шаг назад от двери, – и когда Дортмундер стоял уже в комнате напротив Зейна, тот успокоил его: – Расслабься, ты ведь знаешь, они не позволят мне застрелить тебя.

 – Они позволят тебе оставить нас здесь. Разве этот способ умереть более гуманный?

Зейн пожал плечами:

 – Там, где есть жизнь, есть и надежда, – сказал он, захлопнул и запер дверь.

 

Глава 14

 – Ты знаешь, он – сумасшедший, – предупредил Чонси Макдоу, когда Зейн повел своих узников из комнаты. – Он хочет все деньги, и он хочет убить каждого из нас.

 – Он мой партнер, – сказал Макдоу. – Ты пытаешься нас рассорить.

 – Он убийца. Вот что я отметил в первую очередь, когда я выбирал его.

Покьюлей подошел к двум мужчинам:

 – Г-н Чонси, я согласен с вами и я хочу, чтобы вы знали, я от всей души сожалею, что связался с этим человеком.

 – Я смогу постоять за себя перед Зейном, – настаивал Макдоу, даже возможно чересчур. – И перед тобой.

Они вдвоем проигнорировали Покьюлея, как будто он и ничего не говорил, как будто его не было вообще.

 – Ты находишься в серьезной опасности, – угрожал Чонси. – Я разыграю тебя, Макдоу, и даже Зейн знает, что не сможет меня остановить.

 – Мы найдем другого покупателя. Мы получим столько же на черном рынке у какого–нибудь арабского шейха.

Покьюлей видел, что не добьется сочувствия у этих двоих, а также то, как сильно они были погружены в свои аргументы. Украдкой и бесцеремонно он продвигался к двери, подобрав по дороге все еще завернутую живопись, тихо, без суеты, он покинул комнату.

Между тем, Чонси отметил отсутствие у Макдоу опыта по продаже картин на черном рынке, а Макдоу заявил, что, быстрее всего, он сможет продать картину и одновременно получить страховку от Parkeby-South. На что Чонси сказал:

 – И как только ты получишь на руки деньги – ты покойник.

Эту фразу услышал только что вошедший Зейн:

 – Очерняешь меня, Чонси?

 – Говорю ему правду.

 – Макдоу знает, что для него лучше, – сказал Зейн, но судя по тому, как Макдоу посмотрел на Зейна, возможно он и не знал.

Тем не менее, Зейн выглядел беспечно:

 – Покьюлей, у меня нет… – затем он остановился, нахмурился, посмотрел налево и направо. – Где же мой маленький друг?

 – Покьюлей?

 – Картина! – указал Макдоу на стол, где она прежде лежала.

 – Он… он не посмеет!

Трое мужчин повернулись к двери, готовясь к погоне, Зейн уже размахивал своим пистолетом над головой, когда вошел собственной персоной Покьюлей, повернув к ним свое удивленное лицо с робкой улыбкой, а сверток в форме трубки зажат в скрещенных на груди руках.

 – Ты! – взвизгнул Макдоу и возглавил атаку, вплотную подступая к нему с Чонси и Зейном.

Покьюлей с панической улыбкой, вскрикнул и побежал к грудам мусора, а остальные трое за ним. Зейн произвел выстрел в воздух, громкий звук которого просто оглушил их всех в этой замкнутой каменной комнате настолько, что никто, даже сам Зейн не мог услышать свой собственный голос, прокричавший: «Стоп!»

В любом случае это не остановило Покьюлея. Он взбирался на опрокинутый мохеровый диван, карабкался по подушкам и книжным столам, канделябрам к потолку, а полдюжины рук пытались схватить его за лодыжки. Они тащили его обратно, тащили его вниз.

Покьюлей пронзительно визжал и бормотал абсурдные объяснения, пока голос позади не остановил их всех:

 – Улло, улло, улло, что это такое?

Они оглянулись, все висели на хранимых предметах как квартет альпинистов, которые только что услышали гул лавины. Через порог двери переступил в высоком шлеме молодой констебль полиции в форме, толкая свой велосипед.

 

Глава 15

Дело в том, что водитель того Jensen Interceptor III был очень важной персоной в этой местности. Сэр Фрэнсис Монвич, так звучало его имя. Ему было пятьдесят шесть, и он был очень богат. И когда его 83-летний отец умер, он стал 14-м виконтом Гленгойн, которого очень уважали в этой местности. Когда сэра Фрэнсиса Монвича подбили спереди и сзади, и когда хулиган, который ударил в его переднюю часть авто скрылся в прилегающей сельской местности, местные полицейские смогли взять это дело в свою юрисдикцию. Они обсудили положение вещей. Они сразу же приступили к поиску людей, которые смогли бы помочь полиции в их расследовании.

 – Они направились туда, – сэр Фрэнсис сообщил первой паре констеблей, прибывшей на место происшествия, и драматично указал на извилистую трассу возле амбара, ведущую в гору. Эти констебли были на велосипедах, которые больше мешали, чем помогали им на той тропинке, по которой теперь они должны ехать. И они действительно совершили ужасный скачок вниз между скалами. Они достигли замка Макдоу и исследовали пустые Воксхолл и Мини. Затем прибыла еще одна пара констеблей, но уже в белой полицейской машине. Все рассредоточились по территории, освещая себе дорогу с помощью фонарей.

Первые двое не отпускали своих велосипедов, чтобы избежать их кражи тайными злодеями, а таким злодеем оказался именно Покьюлей, который вынужден был спрятаться в другой комнате. В то время Зейн заперев Дортмундера и Келпа, возвращался обратно в главную комнату. Покьюлей вышел из своего укрытия и увидел полицейского с велосипедом, который направлялся в его сторону, сверкая фонарем из стороны в сторону.

В панике на трясущихся ногах, Покьюлей побежал в комнату, где находились остальные, и секундой позже осознал, какую ошибку он совершил.

Констебль по имени Квиллин не увидел Покьюлея побежавшего впереди него по коридору, но он услышал пронзительные крики, которые последовали и, конечно же, он услышал выстрел. Услышали это также три констебля, занятые поиском поблизости, а также два констебля, только что приехавших на другой полицейской машине.

Полицейский Квиллин вошел в комнату. Зейн после секундных размышлений начал стрелять в него, стрелять по всем, подхватил картину, чтобы начать все сначала на новом месте с совершенно другими людьми.

Еще три констебля ворвалось в помещение. Зейн решил прекратить пальбу. На самом же деле, он засунул свой пистолет далеко внутрь между подушками и алебардами.

Макдоу и Чонси начали рассказывать разные версии произошедшего для констеблей.

Еще большее количество констеблей вошло в комнату.

Покьюлей начал говорить всю правду, которую он только мог выдумать.

Зейн вообще ничего не говорил, но любезно улыбался (как он думал) все полицейским.

Квиллин обнаружил длинный сверток в форме трубки, который, казалось, вызывает огромный интерес у всех этих болтающих мошенников. Забрав его из охотно отдающих рук Покьюлея, он развернул его.

Чонси попытался подкупить констебля.

Полицейский Балигил, окинув его грубый недружелюбным взглядом, спросил:

 – Американец, верно?

 – Канадец, – ответил Чонси.

 – Разберемся с этим в участке, – решил офицер Балигил. – И у кого из вас есть огнестрельное оружие?

Огнестрельное оружие? Оружие? После того, как никто не признался, Квиллин провел быстрый осмотр и в течение тридцати секунд нашел пистолет, свисающий с алебарда.

 – По аккуратней там с отпечатками пальцев, – предупредил его офицер Балигил.

Макдоу бросил озлобленный взгляд на Чонси:

 – Это ты во всем виноват.

 – Ты дешевый лицемерный вор, – парировал Чонси.

 – Будете обвинять друг друга в участке, – предложил им офицер Балигил, – куда мы отвезем всех вас. Пойдем.

Они сопротивлялись, но были вынуждены пойти, жалуясь друг на друга и выдумывая новую ложь для констеблей, которые практически не обращали на них внимания.

 – Мы должны убедиться, что больше нет никого в здании, – обратился Балигил к молодому констеблю Тарви. – Осмотрим и другие комнаты вдоль.

Таким образом, Тарви занялся одной стороной коридора, а офицер Балигил другой, освещаю фонарями одну захламленную комнату за другой.

 – Нет ничего кроме мусора, – сказал Тарви

 – О, они будут иметь дело с нами, – ответил офицер Балигил. – Если все эти вещи краденные, то я не удивлюсь.

И, повернувшись, они увидели офицера Тарви, который двигал засов на закрытой двери.

 – Что теперь, – произнес он. – Кто находится в комнате, запертой снаружи? Наверное, стоит взглянуть.

И офицер Тарви открыл дверь и посвятил своим фонарем, и не увидел ничего нового кроме мебели, старого хлама, сваленных в кучу доспехов (по правде говоря, не было смысла держать эту дверь запертой; но куда еще можно положить засов?)

 – Пойдем, Тарви, – позвал его офицер Балигил.

И Тарви развернулся, не только не заперев ее, но и оставив открытой (засов которой теперь потерялся). Он и Балигил присоединились к другим констеблям и их заключенным.

Летом рассвет наступает очень рано в горной местности. Было далеко за полночь, когда Мини свернуло на А9, Воксхолл столкнулся с тем Дженсеном. Прошло уже два часа, как первые слабые линии света начали ложиться на горы на востоке, и как констебли расселись по свои велосипедам и с заключенными по четырем машинам и уехали.

В течение нескольких минут царила только тишина в залитых лунным светом руинах замка Макдоу. Оранжевая линия на горизонте восточных гор все росла и приобретала розовато-желтый цвет. Затем послышалось некоторое лязганье глубоко в недрах замка, и тяжело, стук за стуком начали подниматься, гремя сбруей шаги. Они остановились, когда достигли дворика, посмотрели налево и направо, поскрипывая при каждом движении.

Затем раздался голос Дортмундера:

 – Они ушли.

Только тогда начали подниматься и вторые доспехи, как и первые, медленно и со звоном

(Эти два комплекта лежали на полу, припорошенные мусором, когда офицер Тарви освещал своим фонарем ту комнату). Вторые доспехи заговорили голосом Келпа:

 – Могло быть и хуже

 – Это оказалось хуже некуда, – ответил первый костюм. – Был Чонси с грандиозным обещанием в десять штук, драгоценности и вещи из его дома, и мы без денег на самолет.

 – Я уже подумал об этом, – ответил второй костюм. – В то время, когда мы лежали там на полу. И я думаю, у меня есть замечательная идея.

 – О?

 – Послушай это. Мы подделаем угон самолета, но на самом деле мы… – и в этот момент энергичный голос нерешительно остановился, потому что второй костюм поднял свое металлическое лицо и смотрел в упор на второй костюм.

 – Дортмундер, – произнесли вторые доспехи. – Что-то не так?

Вместо ответа первый костюм поднял покрытый металлом кулак и хорошо замахнулся, но вторые доспехи отскочили назад. Так что первый, закружившись, чуть было не упал вниз по лестнице. Восстановив баланс, он двинулся снова на второй костюм, который отступал назад:

 – Дортмундер? Не будь таким. Ты будешь жалеть об этом, когда успокоишься.

Однако это не остановило первые доспехи. Он размахивал правой рукой и на этот раз выбил искру из носа второго костюма.

 – Нет! – прокричал второй. – Дортмундер!

Но затем повернулся и побежал из внутреннего двора вниз по крутому каменистому холму в лунном свете, а первые доспехи неловко и, громыхая, за ним. Теперь оба кричали и бежали наверх по скале и вниз по долине, бряцая и грохоча на восток к восходящему солнцу. Одни доспехи гнали другие. Такого местные жители не видели в этом районе в течение многих и многих лет. И лет.

Конец.