Неожиданный поворот

Уэверли Шеннон

Джилл всегда была уверена, что в глубине души Эйден любит свою дочурку. Но почему тогда его нет на ее первом дне рождения? Почему он никогда не кормит малютку из бутылочки?..

Лишь крушение самолета и последующая амнезия заставили Эйдена изменить свое поведение: он становится образцовым отцом и любящим супругом. Но надолго ли? Каким он будет, когда память вернется?

 

Глава первая

Чтобы обмануть бдительное око няньки, они вышли из дому как ни в чем не бывало, но едва уселись в машину, как натянутые улыбки сбежали с их лиц. Им было не до веселья после этой ночи, самой ужасной в их жизни.

Во всяком случае, для Джилл. Относительно Эйдена у нее не было полной уверенности. Она покосилась на сидящего к ней боком мужа, надеясь понять его настроение. Жесткие, лишенные какого-либо выражения черты его лица показались ей отвратительными. Как, впрочем, и поведение Эйдена в последнее время, приведшее к столь печальному итогу.

— Ты не против, если я включу радио? — с подчеркнутой вежливостью осведомился Эйден.

— Да нет, пожалуйста.

Эйден нажал кнопку, и звуки симфонической музыки наполнили его маленькую спортивную машину. Будь у них выбор, Джилл настояла бы на том, чтобы отправиться в аэропорт в ее пикапе — проводив Эйдена, она собиралась на обратном пути сделать кое-какие покупки, — но тот находился в ремонте.

Выехав из Веллингтона, нового жилого квартала в пригороде Бостона, где они поселились три года назад, сразу после свадьбы, Эйден повел машину по спокойному в этот ранний час шоссе, что вело как раз к аэропорту. На востоке виднелся голый еще апрельский лес, пронизанный первыми лучами солнца.

— Джилл, у нас мало времени, чтобы обо всем договориться, — пробасил Эйден.

Договориться! Словно речь идет о какой-то сделке! Отвернувшись от окна, Джилл едва не рассмеялась.

— О чем же нам договариваться?

— Прежде всего о юристах. Мне не хотелось бы, чтобы ты к ним обращалась до моего возвращения.

На миг в сердце Джилл вспыхнула неразумная надежда. Неразумная — потому что именно она завела вчерашний разговор. Но Эйден тут же добавил:

— Мы можем вместе пойти к Марку Хиллману. Он всегда вел наши дела. Зачем обращаться к незнакомому человеку?

— О-о-о! — вздохнула Джилл. — Ты хочешь, чтобы мы пошли к юристу вместе?

— Разумеется. — Эйден провел рукой по своей черной, еще влажной после душа шевелюре. — Какой смысл каждому брать отдельного адвоката, это превратит развод в борьбу не на жизнь, а на смерть.

— Ты прав, наверное. — Джилл сглотнула комок, вдруг застрявший в горле. — Хотя я не представляю себе, что мы можем оспаривать друг у друга? — Она помолчала и голосом, даже ей самой показавшимся противным, поинтересовалась: — Ты же не будешь претендовать на то, чтобы взять Мэдди?

Мускул на щеке Эйдена вздрогнул, но ответ прозвучал совершенно спокойно:

— Нет, не буду. А как насчет дома?

— Дом принадлежит тебе. Ты его выбрал. Ты за него платишь. Да я и не собираюсь в нем жить. — Джилл и в самом деле не хотела оставаться в этом доме. И не потому, что он ей не нравился. Напротив, вначале она его даже полюбила. Но последние полтора года она слишком много времени проводила в нем в печальном одиночестве. В результате он стал ей ненавистен.

— Я тоже навряд ли в нем останусь. Зачем мне десять комнат? Так что, если хочешь, живи себе, пока суд да дело.

— Нет, нет, я немедленно начинаю собирать вещи.

— В этом нет нужды. Я перееду, как только возвращусь из поездки. Мне это куда проще, чем тебе с ребенком.

Так я тебе и поверила! — подумала Джилл. Кому-нибудь эти слова и могли бы показаться верхом благородства, но только не ей! Она, что называется, зрит в корень, а потому отлично понимает: им руководит просто желание как можно быстрее покинуть ее.

— Незачем так торопиться с переездом. Если хочешь, живи в доме, пока его не купят. — Он чуть нахмурился и минуту-другую молчал. — А куда ты собираешься?

— Еще окончательно не решила. Скорее всего, к себе домой, в Огайо.

— Я так и думал, — кивнул Эйден.

Джилл покосилась на мужа. Судя по его уверенному тону, он и не сомневался, что она возвратится в Огайо.

— А ты куда? — спросила она.

— Пока не знаю. Наверное, в Шоумут-Гарденс. — Эйден там жил до женитьбы в большом многоквартирном доме. — А что, вполне уютное местечко.

Голос его звучал столь бесстрастно и выражение лица было столь невозмутимым, что у Джилл создалось впечатление, будто она беседует с автоматом. Если он и расстроен предстоящей разлукой, то великолепно скрывает свои чувства! Впрочем, навряд ли он особенно расстроен.

Когда Эйден, круто повернув машину, въехал в ворота аэропорта, солнце осветило его лицо, и сердце Джилл на миг предательски заколотилось.

В свои тридцать с лишним лет Эйден был необычайно хорош собой. Его красивое лицо и тело атлета привлекали к себе взоры женщин. А сегодня утром, после душа, одетый с иголочки и пахнущий лосьоном, он был просто неотразим.

И причиной тому были не только красивое лицо и стройная фигура Эйдена Морса. Главный секрет его обаяния не поддавался определению, это было нечто неосязаемое, быть может, исходившее от него ощущение внутренней энергии, ума и силы, то есть все то, что Джилл почувствовала уже при первой их встрече и могла охарактеризовать одним лишь словом — «магнетизм».

Боже мой, до чего я докатилась! — с ужасом подумала Джилл. Сижу рядом с ним и размышляю о нем будто о постороннем человеке! Она отвела взор и заставила себя вернуться к их разговору:

— Мое единственное к тебе требование касается Мэдди.

— Содержание ребенка. Естественно, о другом и речи быть не может. А как насчет тебя?

— Меня?

— Ну да. Ты же знаешь, как это обычно происходит. Алименты.

— Мне от тебя ничего не нужно, — вздохнула Джилл. — У меня есть диплом и кое-какой опыт работы. Я надеюсь получить место.

— Мы опережаем события, говоря о деньгах, — произнес Эйден, положив руки на руль. — Это дело юристов.

— Да, наверное.

— Беспокоиться нечего, Марк продумает все детали. Мы обратимся к нему, как только я приеду.

— Хорошо. — Джилл взглянула на часы. Время шло, а они с Эйденом все еще сидели в машине.

— Хочу напоследок задать тебе вопрос, Джилл, — задумчиво произнес Эйден, — глупый, конечно, но иначе не могу. Ты уверена, что хочешь развода?

Как хотелось пойти на попятную и сказать «нет»! Их брак, пусть и стал для нее мукой, давал ей чувство защищенности и спокойствия. Теперь ей будет ох как трудно материально, да и замужняя женщина выглядит в глазах общества куда лучше, чем разведенная! Но Джилл тут же вспомнила унизительное чувство одиночества, не оставлявшее ее последние полтора года, неотступную щемящую боль в сердце… А главное, вспомнила Мэдди, ради которой была готова на все.

— Нет, — ответила она, упрямо вздернув подбородок. — Я не вижу иного выхода. Так дальше жить нельзя. Ты почти не бываешь дома, а если и возвращаешься, то не обращаешь на нас ни малейшего внимания. По-моему, я тебе только в тягость.

— Давай не будем обливать друг друга помоями! — Эйден слегка повысил голос. — Твои нападки мне уже хорошо известны.

— Мои нападки? Можно подумать, я одна во всем виновата! — Заметив, что губы Эйдена сжались в узкую линию, Джилл осеклась и отвела взгляд. — Извини. Я тоже не хочу ссор.

Лишь через несколько долгих секунд, показавшихся Джилл вечностью, Эйден нарушил воцарившееся неловкое молчание:

— Кто бы мог подумать, что, забыв о дне рождения ребенка, я вызову такую бурю? — Он горько усмехнулся.

— Речь идет не просто о ребенке, Эйден, а о твоей дочери, и не просто о дне рождения, а о ее первой годовщине. Да и к чему все сводить к одному дню рождения! Сам прекрасно понимаешь, этот эпизод всего-навсего верхушка айсберга, скрытого под водой. — Как ни старалась она говорить спокойно, голос снова задрожал от волнения.

Эйден с силой выдохнул из себя воздух, глядя прямо перед собой на здание аэровокзала. Джилл привыкла к тому, что, разговаривая с ней, он редко смотрел на нее, но сейчас она восприняла это как лишнее доказательство его равнодушия к ней. Впрочем, немудрено: она сильно сдала после рождения ребенка — прибавила пять фунтов веса, за собой не следит, выглядит всегда утомленной. Раньше носила шелковые блузки и туфли на высоких каблуках, теперь бегает в джинсах да кроссовках. Причесаться как следует и то некогда, волосы или просто свисают до плеч, или в лучшем случае закручены небрежным узлом на затылке. Тем не менее не такая уж она, видно, дурнушка, если на днях двое парней загляделись на нее в супермаркете!

Нет, нет, беда явно в том, что Эйден ее не любит. Да и любил ли когда-нибудь? Может, три года назад ему взбрело в голову, что подошло время жениться, а тут как раз подвернулась она, вроде бы ничего, сойдет!

— Разреши поинтересоваться, так, из чистого любопытства, у тебя кто-нибудь есть?

— А как же! — язвительно рассмеялась Джилл. — Мы встречаемся, пока Мэдди спит, в перерывах между стирками.

— Это ты настояла на том, чтобы стирать самой. Есть прачечные, приходят, забирают грязное белье.

— Да я и не жалуюсь на стирку. Не смеши меня!

— Что же в этом смешного, если каждый раз, возвращаясь домой, я застаю Эрика Линдстрома валяющимся на диване в моей комнате.

— Эрик друг, и только, — вскинула голову Джилл. — Оправдываться я не собираюсь, это слишком унизительно. — Эрик единственный человек, с которым она могла болтать, смеяться, любоваться ребенком — одним словом, отводить душу! — И я вовсе не хочу ругаться с тобой. Расстанемся мирно.

Эйден молча кивнул и открыл дверцу машины. Первой на дрожащих от волнения ногах из нее вылезла Джилл. Ее муж открыл багажник и вытащил оттуда дорожную сумку и дипломат.

Воздух был напоен весенними ароматами — благоуханием нарциссов, запахом молодой травы и набухших почек. Кое-где уже проклюнулись листья, деревья вокруг аэропорта стояли в легкой зеленоватой дымке. Джилл обожала весну, но сейчас ничего не замечала.

Они молча зашагали к зданию аэропорта, она в своем повседневном наряде, он в роскошном темно-сером костюме от Пьера Кардена, в пиджаке нараспашку и пока что без галстука. Джилл не спускала глаз с ног мужа, стараясь, чтобы ее белые кроссовки не отставали от его начищенных до блеска строгих черных туфель. Иногда она поднимала на него глаза, но он шел, не озираясь по сторонам, глядя прямо перед собой. Лицо его выражало непреклонную твердость. Прямо-таки не человек, а неприступная крепость, как надежно скрывает свои чувства, если таковые у него вообще имеются!

Войдя в здание, Эйден поставил сумку на скамью, а дипломат — на пол.

— Присмотришь за вещами? — спросил он. Джилл кивнула, и Эйден направился к билетной кассе.

Веллингтонский аэропорт кишел людьми. В основном это были бизнесмены, летевшие по делам в Хартфорд, Олбани и Нью-Йорк, куда на сей раз отправлялся и Эйден. Для дальних перелетов он обычно прибегал к услугам международного аэропорта Логан, в остальных же случаях предпочитал приезжать сюда, благо недалеко от дома.

Положив купленный билет во внутренний карман пиджака, Эйден уселся рядом с Джилл. Некоторое время они молчали. Словно два незнакомых друг другу пассажира, летящие в разные стороны, подумала Джилл. Эйден заговорил первым:

— Послушай, Джилл, когда я вернусь, все закрутится с такой бешеной скоростью, что мы поневоле начнем еще больше раздражаться. Поэтому хочу именно сейчас сказать тебе: никогда не думал, что наша жизнь может сложиться таким образом. Поверь, когда мы сошлись, я не сомневался в том, что нас сможет разлучить только смерть.

Джилл кивнула, упорно глядя на свои колени. Неожиданно Эйден взял ее за подбородок и повернул лицом к себе. Но еще большей неожиданностью для Джилл было то, что она охотно ему подчинилась.

— Как жаль, что я не смог переломить себя ради тебя! — прошептал он.

Не смог, подумала Джилл. А пытался ли? Эта мысль напомнила ей о перенесенных обидах, и она убрала его руку.

— Я не сержусь, — ответила она. — Просто обидно, что все так получилось.

— Мне тоже. У нас было столько возможностей исправить положение! — Эйден со вздохом отодвинулся, нарушив тем самым возникший было между ними душевный контакт. — Но вспомни, как часто ты повторяла, что мы с тобой совершенно разные люди. И ждем от жизни разного. Так кого нам винить?

С последним Джилл была не совсем согласна, но возобновлять спор у нее не было ни сил, ни желания.

— Лучше сделать это сейчас, пока Мэдди еще маленькая и не будет страдать из-за нас.

— Да, ты права. — Он всегда легко соглашался с ней. Его готовность быстро положить конец их семейной жизни оскорбила ее.

В этот момент объявили посадку, и Джилл почувствовала, что от волнения к горлу подступила тошнота.

— Тебе пора, — сообщила она мужу.

— Да. — Он поднялся со стула, она тоже встала. Лица у обоих были хмурые.

— Галстук не забыл? — по привычке спросила Джилл.

Он похлопал рукой по одному карману, затем по другому, сказал «здесь» и замолчал. Мимо них потянулись пассажиры.

Обычно он целовал ее перед отъездом, но сегодня, конечно же, не поцелует. Обычно говорил, что позвонит, но и звонков нечего ждать. Все кончено. У Джилл горестно сжалось сердце.

Нет, она не позволит себе проявить слабость! Не время и не место! Набрав в грудь побольше воздуха, Джилл медленно выдохнула и мысленно приказала себе: не раскисай, все в порядке!

Когда последний пассажир скрылся за дверью, служащий аэропорта жестом дал понять Эйдену, что тому тоже пора поторопиться. Эйден кивнул и снова посмотрел на Джилл.

— Я пошел, — сказал он, поднимая сумку и дипломат. — Не расклеишься?

— Нет, конечно, — через силу улыбнулась Джилл.

Эйден сделал шаг назад, окинул ее быстрым взглядом с ног до головы, и ей почудилось, будто в его обычно бесстрастных глазах на сей раз промелькнуло чувство. Чувство сожаления.

Опасаясь, что ее нервы могут не выдержать — как бы не выкинуть чего-нибудь неподобающего! — Джилл поспешно проговорила:

— До свидания, Эйден.

Он нахмурился, кивнул и повернулся. Несколько секунд спустя он уже исчез из виду, и Джилл ощутила себя совсем одинокой. Но она заставила себя выпрямиться, расправить плечи, гордо вздернуть подбородок и приблизиться к огромному, от пола до потолка, окну, откуда летное поле было видно как на ладони. А вот и Эйден! Поднимается по трапу. Черные волосы блестят на солнце, пиджак распахнут… Неожиданно из его кармана вывалился красный галстук. Господи, улетит же! Но нет, Эйден успевает подхватить его, к большому удовольствию стоящей на верху трапа стюардессы. Та, хохоча, что-то говорит ему, Джилл, естественно, не слышит, что именно, но всем своим нутром чувствует: это нечто чисто женское и приятное для Эйдена.

Джилл приложила руку к оконному стеклу, словно прощаясь с улетающим в Нью-Йорк мужем! Доведется ли ей когда-нибудь снова провожать его? Какой же он красивый, сильный, уверенный в себе! Но вот он поднялся и исчез в чреве самолета.

— Прощай, Эйден, — прошептала она, засунув руки в карманы куртки. Пора уходить! Эта глава ее жизни закончилась. Надо заехать в супермаркет, а оттуда скорее домой — освободить няньку, миссис О'Брайен. И матери не грех позвонить. Сообщить, что происходит. И в ответ наверняка услышать сакраментальную фразу — «Я так и знала».

Дверь самолета закрылась, громко взревели моторы. Мысли Джилл унеслись в прошлое, к той минуте три года назад, когда она позвонила матери, чтобы сообщить о своем замужестве.

— Ну хорошо, я понимаю, твой начальник, но что он за человек? — В голосе матери слышалось сомнение. — Ответь мне, положа руку на сердце, ты хорошо его знаешь после двухмесячного знакомства?

Разумеется, она его прекрасно знает. Эйден Морс — самый красивый, самый энергичный, самый умный из всех встречавшихся ей когда-либо мужчин.

— А откуда он родом? Кто его родители? Джилл сообщила матери то немногое, что знала сама: Эйден родом из Орегона, братьев-сестер нет, родители умерли. Он приехал в их город учиться в университете, а потом остался работать в электронной фирме, где писал диплом.

— Но, Джилл, ведь у него должны быть какие-нибудь родственники, — упорствовала Милдред Крюгер, узнав, что на свадьбе не было ни одного гостя из Орегона. Семья очень много для нее значила. — Кто его родня?

— Да что мне за дело до его родни, — с досадой отмахнулась Джилл. — Я выхожу замуж за мужчину, а не за его родню.

А затем настал день, когда возник вопрос о детях.

— О Джилл! Да знаешь ли ты, что он не хочет иметь детей?

Да, она знала. Эйден никогда этого не скрывал.

— Что это за муж, который не хочет иметь детей? — Прожив жизнь с таким человеком, как отец Джилл, Милдред не могла себе представить, что существуют иные мужья.

Джилл попыталась объяснить матери, что к чему. Дети просто не укладывались в жизненные планы Эйдена. Он поставил себе целью к тридцати пяти годам стать одним из руководителей огромной компании Эй-Би-Экс, и времени на детей у него просто не оставалось. Ему нередко приходилось работать сутками напролет, и уж по крайней мере на работе он проводил не меньше времени, чем дома. А дети, говорил Эйден, заслуживают неизмеримо большего, чем он способен им сейчас дать.

Была и другая причина, мешавшая Эйдену обзавестись детьми. Его родители после развода перебрасывались им, как мячиком от пинг-понга, и в результате у него сохранились весьма тяжелые воспоминания о детстве. Но Джилл об этом умолчала, не желая бросать тень на мужа.

Поэтому на слова матери о том, что она не знает мужчин, не желающих заводить детей, Джилл ответила:

— Таких, мамочка, очень много. Они довольствуются тем, что счастливы в браке, доставляют радость своим женам, путешествуют с ними, устраивают себе уютное гнездышко. Почему тебе так трудно примириться с тем, что и Эйден принадлежит к их числу?

Даже теперь, спустя три года, она словно наяву слышит голос матери:

— Потому что он твой муж.

Долгое время Джилл не могла согласиться с мнением матери, будто, вступив в бездетный брак, она пошла против своей природы. Спору нет, она всегда любила детей и видела себя в роли матери, но ей казалось, что она примирилась с их отсутствием, и доводы Эйдена не вызывали у нее больше возражений.

Так оно, наверное, и было. В течение года она наслаждалась безоблачным счастьем. Сдержанный со всеми, предпочитающий держать людей на расстоянии, Эйден с ней становился совсем иным, во всяком случае в постели. Его страстность буквально лишала ее рассудка.

Медовый месяц они провели на Гавайях, через пять месяцев отправились на остров Сент-Томас, а полгода спустя — в Париж. Приобрели дом, огромный, в колониальном стиле. Джилл выполняла обязанности личной секретарши Эйдена, а следовательно, сопровождала его во всех деловых поездках. А дома принимала у себя гостей — сослуживцев мужа с женами. Все казалось замечательным.

Но вдруг она забеременела — и благоденствию пришел конец.

Узнав о своем состоянии, Джилл обрадовалась, наивно полагая, что Эйден отреагирует таким же образом. Год счастливой семейной жизни, надеялась она, должен был смягчить его, а быть может, и в корне изменить его взгляды. Она даже предвкушала, как они оба отпразднуют радостную весть. Он, мечтала она, подхватит ее на руки и закружит по комнате. А затем откупорит бутылку шампанского, как делал ее отец, узнав об очередной беременности матери. И как поступал в подражание отцу ее брат при известии о предстоящем прибавлении семейства.

К несчастью, Эйден не был похож ни на отца, ни на брата Джилл. Ей никогда не забыть, как он побледнел, услышав «радостную» новость.

— Что же нам теперь делать? — спросила Джилл, осознав, как глубоко она заблуждалась.

— Что делать? Да ничего. Я бы хотел, чтобы этого не случилось, но раз случилось, так тому и быть.

Джилл вздохнула с облегчением. Он не попросил ее прервать беременность — и то слава Богу! Иначе их семейная жизнь тут же немедленно пришла бы к концу. А так оставалась надежда, что со временем он свыкнется с отцовством. Оно свалилось на него нежданно-негаданно, но со временем шок пройдет и Эйден поймет, что ничего страшного не произошло. Может даже, начнет радоваться. Но этого-то как раз и не произошло.

Он не покупал вместе с Джилл коляску и пеленки с распашонками, не читал книг о воспитании детей, которые ему подсовывала Джилл, не ходил вместе с ней слушать лекции на эту тему. Не он, а один из ее друзей забирал Джилл из родильного дома. Вместо этого он начал много путешествовать, причем без нее.

И все же она не теряла надежды. Время все поставит на свои места, уговаривала себя Джилл, стараясь не замечать, что становится все более одинокой. Вот увидит муж младенца — и растает, полагала она. Ибо иначе просто не может быть.

Оказалось, может. Он и увидел-то новорожденную лишь на четвертый день ее жизни — задержался в командировке. Чем дальше, тем глубже он уходил в себя, тем больше времени уделял работе и своим коллегам. Он ни разу не сменил ребенку пеленки, никогда не кормил младенца из бутылочки, а на руки если и брал, то очень и очень редко.

Вопрос: какой мужчина не хочет иметь детей? — теперь звучал иначе: какой мужчина не хочет иметь своего собственного ребенка, уже появившегося на свет? И ответа на него не было.

Джилл перестала понимать Эйдена и в конечном итоге была вынуждена согласиться с матерью: да, она вышла замуж за человека, чей характер так толком и не узнала, за человека эгоистичного, озабоченного исключительно собственной карьерой, не способного меняться и совершенствоваться, за человека недоверчивого и холодного, который с неуемной страстью занимается любовью, но любить по-настоящему не умеет. Не желая спешить с выводами, она дала мужу достаточно времени — целых полтора года! — для того, чтобы тот изменил свое отношение к ней и дочурке, но все тщетно!

А ведь девочки так нуждаются в отцовской любви! Джилл знала это по собственному опыту — именно отец взрастил в ней уверенность в себе и чувство собственного достоинства. О том же толковали и все книги, посвященные воспитанию детей.

Самолет вырулил на взлетную полосу, и Джилл вздохнула с облегчением. Да, все правильно! Она еще молода — ей только-только исполнилось двадцать шесть. Не исключено, что со временем она встретит симпатичного человека, который не будет ни в тридцать пять лет, ни в пятьдесят пять, ни в каком-либо ином возрасте стремиться во что бы то ни стало занять начальственное кресло, а посвятит всю свою жизнь ей и Мэдди.

Девочке нужен любящий отец, а ей, Джилл, муж, настоящий муж, который был бы ей одновременно и любовником и другом. И не важно, будет он богат или беден, красив или непривлекателен, лишь бы проводил с ней время, беседовал, радовался жизни. Главное, чтобы он отдал ей сердце — вот что важнее всего для женщины. Не так уж и много вроде бы.

Ну а если подобный мужчина не встретится, тоже не беда. Они с дочкой не пропадут. Джилл окружит ее такой любовью, что девочка никогда не почувствует отсутствия отца.

Шум двигателей сделался еще громче, и самолет побежал по взлетной полосе. Лети, лети, Эйден, навстречу твоей честолюбивой мечте. Меня это больше не касается. Я хочу только одного — покоя, думала Джилл, не спуская глаз с самолета, который с ревом оторвался от земли и начал медленно набирать высоту. Джилл удовлетворенно улыбнулась — пытка расставания кончилась. Все позади.

Она уже намеревалась отойти от окна, как вдруг заметила, что самолет как-то странно качнул крыльями. Она помедлила, потом решила, что это ей померещилось, и снова повернулась, чтобы уйти, но крылья опять дрогнули, и у Джилл замерло сердце: что-то с этим самолетом неладно.

Эйден весь напрягся. В иллюминаторе горизонт то падал, то опускался, то падал, то опускался, и так без конца. В поисках прочной опоры он вцепился в ручки кресла.

— Что за дьявольщина? — произнес кто-то позади него.

Эйден попытался взять себя в руки. В каких только условиях он не летал — при грозе, в ледовом шторме, в ураганном ветре, — и то все обходилось, а сегодня погода — лучше желать нечего. Следовательно, причин для волнения нет. Ни малейших.

Самолет пошел боком и, вместо того чтобы выровняться, сделал поворот на сто восемьдесят градусов.

— Что за дьявольщина? — повторил пассажир сзади. Эйден поймал себя на том, что мысленно чертыхается теми же словами. В салоне загудели голоса, кое-кто выражал свое недоумение в довольно резких выражениях.

Из кабины вышел пилот и спокойным тоном объявил, что оснований для тревоги нет, но они тем не менее возвращаются в аэропорт. Затем посоветовал всем пристегнуть ремни.

— Я постараюсь посадить машину как можно мягче, — добавил он.

В чем дело, пилот не объяснил, и его слова никого не успокоили, а тем более Эйдена, который всегда безошибочно замечал ложь и неискренность.

Самолет все больше и больше заваливался то на одно крыло, то на другое. Эйден плотно смежил веки и сделал несколько глубоких вдохов, потом заставил себя открыть глаза. Впереди виднелся аэродром и даже верхушки деревьев внизу. Эйден измерил глазом расстояние до аэродрома и деревьев, и его прошиб холодный пот.

Меж тем самолет пошел на снижение, ломая по пути древесные ветки, которые разлетались по сторонам наподобие спичек. Кто-то из пассажиров рыдал, кто-то кричал, другие, напротив, в ужасе онемели. В числе последних был и Эйден.

Внезапно деревья исчезли из виду, и самолет помчался над взлетной полосой. Он шел на посадку, точнее, не шел, а валился, притом с невероятной скоростью. Но вот наконец Эйден ощутил удар, еще один, и снова удар… Его пронзила острая боль в спине, в ноге, в руке… Диким от мучительной боли голосом он вскрикнул «Бекки!» и потерял сознание.

 

Глава вторая

Стоя у окна в здании аэровокзала, окаменевшая от ужаса Джилл видела, как самолет ударился о взлетную полосу, а затем, дергаясь и подпрыгивая, пошел дальше. Даже сквозь толстое оконное стекло до нее донесся тошнотворный скрежет рвущегося металла и ужасающий рев двигателей.

Через несколько сот ярдов самолет остановился, и воцарилась зловещая тишина.

К окну незамедлительно приникло множество что-то выкрикивающих людей. По взлетному полю к завалившемуся на бок и напоминавшему в этом положении огромного мертвого бегемота самолету промчалась аварийная машина. Джилл наконец вышла из состояния ступора и бросилась бежать, но всем корпусом налетела на чью-то вытянутую руку.

— Куда вы, мисс, куда?! Туда нельзя.

Джилл в ярости бросила взгляд на задержавшего ее человека. Местная охрана!

— Мой муж в этом самолете! Пустите же! — услышала она свой отчаянный голос.

— Успокойтесь, мисс, успокойтесь! — повторял мужчина. Джилл почувствовала удерживавшие ее сильные руки охранника и только тут поняла, что она с ним дерется. — Я работаю здесь тридцать лет. Бывали катастрофы и похуже, а пассажиры уходили на своих ногах. Ага! Видите? Что я вам говорил?

Джилл прекратила сопротивление и взглянула в ту сторону, куда устремился взор охранника. Действительно, к средней — запасной — двери самолета уже приставили аварийные трапы, по ним служащие аэродрома поспешно спускали людей и отводили в сторону.

Другие — в серой форме — поливали фюзеляж пенящейся жидкостью. Во избежание пожара, догадалась Джилл. Затаив дыхание, она не спускала глаз с трапа, мысленно умоляя мужа поторопиться. Но тот все не появлялся, и тревога с новой силой овладела Джилл.

Промчалась вторая машина, на сей раз это была карета «Скорой помощи». За ней последовала третья, и Джилл сердито посмотрела на охранника, уверенная в том, что он ввел ее в заблуждение.

Вскоре вокруг потерпевшего аварию самолета засуетилась целая толпа служащих аэродрома. Несмотря на большое расстояние, до толпившихся у окна людей долетали их взволнованные голоса. А Эйдена все не было и не было.

Открыли второй запасный выход, из которого начали выносить людей на носилках. Тут подоспела машина из ближайшей больницы и несколько полицейских пикапов. Впившись глазами в толпу на аэродроме, Джилл пыталась разыскать в ней Эйдена. Но тщетно. Ей начало казаться, что вселенная вокруг нее рушится.

Наконец-то! Вот появился и Эйден, безусловно одним из последних пассажиров. Джилл смогла лишь разглядеть, что он прихрамывает. Но что из того — он, слава тебе Господи, идет на собственных ногах и держится довольно прямо. От пережитого волнения Джилл охватил озноб.

— Прошу вашего внимания, господа! — услышала она над собой женский голос. Молодая дама с внешностью секретарши стояла у запертого теперь выхода на взлетное поле. — К сведению находящихся здесь друзей и родственников пассажиров с только что… только что возвратившегося в аэропорт самолета. Их всех, независимо от того, получили они травму или нет, отправляют в больницу Святого Луки, здесь, в Веллингтоне. Не пытайтесь сейчас войти с ними в контакт или сесть вместе в машину. Это лишь затормозит все дело. Отправляйтесь прямо в больницу Святого Луки, в отделение неотложной помощи. Там вы сможете с ними увидеться.

Едва дослушав последние слова, Джилл вытащила из сумочки ключи от машины и бросилась к дверям.

Внезапное появление тридцати пациентов повергло в хаос неотложку больницы Святого Луки. Джилл пришлось чуть ли не час мерить шагами приемное отделение, прежде чем дошла ее очередь получить справку о состоянии мужа. Больных исследуют, сообщили ей. Кабинеты, где это происходит, могут вместить только родственников тяжело пострадавших. Ну что ж, какая-никакая, но это все же была информация.

За время ожидания Джилл успела позвонить домой, миссис О'Брайен, и на фирму, где работает Эйден, — сообщить, что деловой встрече в Нью-Йорке не суждено состояться. Глава компании, с которым говорила Джилл, попросил ее держать их в курсе дальнейших событий.

Наконец шустрая санитарка проводила Джилл в палату, где находились четверо пациентов, один врач и чересчур юная сестра, готовая вот-вот расплакаться. На одной из коек Джилл обнаружила Эйдена, лежавшего с закрытыми глазами, и бросилась к нему.

Вместо роскошного костюма на нем был синий больничный халат, едва доходивший до колен. В ярком свете ламп Эйден казался таким беспомощным, что Джилл невольно почувствовала острую жалость и быстро склонилась к нему.

— Не дотрагивайтесь до правой руки, — услышала она голос врача, сидевшего у соседней постели. — У него перелом.

Только сейчас Джилл заметила, что лицо и руки Эйдена покрыты глубокими порезами и начинающими багроветь синяками.

— Эйден, тебе больно? — с искренним состраданием спросила Джилл. Он повернулся в ее сторону, но его глаза, обычно полные мысли и энергии, показались ей остекленевшими. — Эйден? — неуверенно повторила она.

— Здравствуйте. Я доктор Костас, — представился приблизившийся врач. — Ваш муж счастливчик. Отделался ушибами и порезами, да переломом руки, хотя по его страшному виду этого не скажешь. Но мы, естественно, еще проверим правильность диагноза с помощью рентгена.

— А как же… как же нога? В аэропорту я заметила, что он хромает.

— Да, левое колено распухло. Но раз он шел без посторонней помощи, значит, это, по всей вероятности, растяжение. Не беспокойтесь, рентген устранит все сомнения.

В этот миг словно по волшебству распахнулись двери, и двое санитаров поинтересовались, нет ли в палате кандидатов на рентгеновский снимок.

Врач стал записывать что-то в историю болезни Эйдена, а Джилл осторожно дотронулась до головы мужа. Он посмотрел на нее отсутствующим взглядом, а затем так же бессмысленно обвел глазами комнату.

— Доктор! Он в порядке?

— Полагаю, что да. Сотрясения мозга у него, по-моему, нет, хотя последнее слово принадлежит невропатологу. Мне кажется, он находится в состоянии шока. Это вполне естественно после такой переделки.

Шок? Эйден? Эти два слова, казалось, исключают одно другое.

— Ему нужен покой, — продолжал врач. — Уверен, через несколько часов он уже будет больше походить на себя. А вы не желаете вместе с ним отправиться в рентгеновский кабинет?

О да! И Джилл вслед за санитарами, везшими Эйдена в инвалидном кресле, пошла в другой конец здания.

Потребовалось несколько часов, чтобы в неотложке воцарилось некоторое спокойствие, и теперь Джилл смогла снова поговорить с доктором Костасом. Разглядывая снимок сломанной руки, теперь уже уложенной в гипс, Джилл поинтересовалась, сколько времени займет выздоровление Эйдена.

— Полное выздоровление? Полагаю, восемь-десять недель. Кстати, какой рукой он пишет?

— Правой. — Джилл нахмурилась, поняв потаенный смысл вопроса. И то, что на пороге развода судьбе было угодно сыграть с ними злую шутку.

— А чем занимается ваш муж?

— Менеджментом. В основном сидит за письменным столом.

— Никогда бы не подумал. Такое могучее телосложение. Его счастье, что он не каменщик и не плотник. Сможет вернуться к работе через неделю-другую.

— Отлично. — Джилл искоса взглянула на мужа. Он лежал с закрытыми глазами, непривычно покорный и тихий.

— Сейчас мы подержим его несколько дней у себя. Так требует авиакомпания, опасающаяся, как бы ей не пришлось нести ответственность за возможные осложнения.

— Понимаю.

— Впрочем, и независимо от авиакомпании мы бы его сразу не выписали. Ему надо окончательно прийти в себя, а это легче сделать под нашим наблюдением. А-а-а, нам как раз сообщают, что кровать в стационарной палате готова. Следовательно, с вашего разрешения…

Джилл поспела домой как раз к часу, когда Мэдди укладывают спать. Привычная процедура подействовала на ее натянутые нервы как целительный бальзам. Она быстро искупала девочку, одела в ночную рубашку и, усевшись в кресло-качалку, принялась кормить из бутылочки, тихо напевая колыбельную.

Это было любимое время дня для Джилл.

Годовалая малышка, Мэдди уже умела ходить, пусть не совсем уверенно, и произносила несколько звуков, которые Джилл принимала за слова. В общем, Мэдди быстро превращалась из младенца в маленького ребенка, но по вечерам снова представлялась Джилл тем крохотным комочком, который она девять месяцев вынашивала под сердцем.

В слабом свете лампы под абажуром легкие белокурые волосы девочки казались лебяжьим пухом, а щечки, по которым Джилл проводила указательным пальцем, на ощупь напоминали бархат. Высосав бутылку всего лишь наполовину, Мэдди заснула.

Джилл улыбнулась, сердце ее переполнила любовь к этому чудесному созданию, внезапно озарившему ее жизнь. Появление Мэдди на свет не было запланировано ее родителями, но после того, как она родилась, Джилл уже не могла представить свою жизнь без малютки.

Как всегда в подобных ситуациях, мысли ее обратились к Эйдену. После всех событий бурного дня Джилл испытывала уже не гнев, а грусть. Ведь это была его дочь, его плоть и кровь. Как может он не замечать, что она прелестна и нежна? Как может не любить ее? Он уверяет, конечно, что любит дочку, но красноречивее всяких слов говорят его поступки.

Джилл крепче прижала к себе Мэдди, словно защищая от холодного безразличия Эйдена, и поцеловала пушистую головку.

Впрочем, теперь не имеет значения, как относится к своей дочери Эйден. Через какое-то время он уйдет из их жизни навсегда. Треволнения сегодняшнего дня чуть не заставили ее забыть о предстоящем разводе, но сейчас эти мысли с новой силой нахлынули на нее.

Она положила Мэдди в колыбельку, накрыла розовым одеялом, вышитым ее матерью, и выключила свет. Больше всего ей хотелось пойти в свою спальню и лечь в постель, но она понимала, что для поддержания сил необходимо поесть. К тому же, несмотря на усталость, Джилл не была уверена, что сможет заснуть.

Спустившись в кухню, она разогрела куриный бульон с вермишелью, но проглотила всего несколько ложек. Еда не шла в горло.

Она позвонила домой, в Огайо, и сообщила родителям о случившейся аварии, умолчав, однако, о разводе. Успеет еще, время терпит, достаточно и одной дурной вести. Мать предложила немедленно вылететь в Веллингтон, но Джилл убедила ее, что в этом нет надобности.

Положив трубку, Джилл накинула на себя теплую куртку и вышла на задний балкон. Из кустов ее немедленно приветствовал хор весенних пташек. Она расположилась в шезлонге и с легкой улыбкой стала наслаждаться прекрасными звуками.

Неожиданно глаза Джилл наполнились слезами, она почувствовала себя совершенно несчастной.

Какой ужасный день! Сначала объяснение с Эйденом по поводу развода, затем авиационная катастрофа!

От мрачных мыслей Джилл отвлек телефонный звонок, и она побежала в кухню.

— Слушаю! — сказала она, стараясь придать голосу естественное звучание.

— Джилл? Я уже обо всем знаю.

— Привет, Эрик! — Она выключила верхний свет и опустилась на стул около аппарата.

— Как ты себя чувствуешь? — В голосе соседа звучала приличествующая случаю озабоченность.

— Ничего, держусь.

— Расскажи мне все поподробнее.

И Джилл добросовестно изложила весь ход сегодняшних событий. Эрик, как всегда, слушал очень внимательно, время от времени издавая сочувственные возгласы.

Джилл познакомилась с Эриком год назад, тоже весной, прогуливая новорожденную Мэдди в коляске. Эрик развелся с женой и жил с шестилетним сыном на соседней улице. Помимо своей работы — он был агентом по продаже недвижимости, — Эрик увлекался садоводством, и, доходя до его двора, Джилл неизменно замедляла шаг, желая полюбоваться прекрасными цветами. Нередко случалось, что он в это время работал в саду, и между ними возникал разговор. Они начали обмениваться семенами и рассадой, а затем и посещать друг друга.

Кроме того, их объединяли дети. Она обожала свою дочь, он — своего сына, и одного этого было достаточно для того, чтобы они подружились. Они рассказывали друг другу забавные случаи из жизни детей, делились важными сведениями об их воспитании, а Джилл даже иногда забирала сына Эрика из школы, так как в силу профессии он частенько бывал днем занят.

— Я рад, что Эйден благополучно выбрался из этой истории, — сказал Эрик, когда Джилл закончила свой рассказ. — Далеко не всем так везет. Ты слушала вечером последние известия?

— Нет, у меня просто не было времени. А что?

— Один из пассажиров скончался на пути в больницу от инфаркта, а несколько человек находятся в реанимации. Их жизнь в опасности.

Хотя катастрофа уже стала достоянием прошлого, Джилл сжалась так, словно Эйден все еще мог от нее пострадать. Последствия пережитого — так определила она свое состояние.

— Я и не знала, что все настолько серьезно.

— Ты не хочешь, чтобы я зашел? Брэди только что лег спать, но я могу вызвать няньку.

— Да нет, не стоит. Я слишком устала. Скоро, наверное, и сама улягусь.

— Если ты передумаешь…

— Я не передумаю.

Оба замолчали. Чуть спустя Эрик спросил более конфиденциальным тоном:

— Ты говорила с Эйденом?

— Да, — ответила она, крутя в руках карандаш.

— Ну и…

Джилл взглянула на фотографию в рамке, стоящую перед ней на столе: она и Эйден во время медового месяца. Сидят обнявшись около водопада. На какой-то миг она не головой, а сердцем вспомнила, как они были счастливы.

И тут же ее пронзило чувство вины. Обсуждая их личные отношения с Эйденом, она вроде бы предаст его.

Но ведь Эрик не просто посторонний мужчина, он друг, поспешила напомнить себе Джилл. Лучший друг из всех, что у нее были. К тому же он понял, что у нее в семье не все в порядке, задолго до того, как она ему что-то рассказала. Да и рассказала она лишь потому, что он долго и трудно расходился с женой, и Джилл надеялась получить от него ценный совет.

Выяснилось, однако, что никакого ценного совета Эрик дать не может, но в разговорах с ним Джилл давала выход своим тревогам и опасениям. Эрик открыл ей глаза на то, как несправедливо по отношению к ней ведет себя Эйден, и порекомендовал разойтись с ним.

— Мы решили развестись, — неуверенно сказала она.

В телефонной трубке раздался глубокий вздох.

— Не скажу, что не одобряю этот шаг. Ты, Джилл, заслуживаешь лучшей жизни.

Джилл уронила голову на руку. Эрик прав, она достойна лучшей доли, но именно сегодня ей не хочется об этом говорить. Она измотана до предела, да и нехорошо судачить об Эйдене, находящемся в больнице.

Помолчав, Эрик добавил:

— Я понимаю, как тяжело тебе дался сегодняшний день, но все же позволю заметить, что тебе необходимо связаться с адвокатом. И как можно скорее. Учти, это совет человека, уже прошедшего через бракоразводный процесс.

Джилл потерла ладонью висок.

— Эйден просил меня подождать и сходить к адвокату вместе.

— Этим ты наверняка лишь унизишь себя. Марк Хиллман — друг Эйдена.

Джилл уже открыла рот, желая возразить Эрику, встать на защиту Эйдена, сказать, что в отличие от бывшей жены Эрика ее муж ни жадности, ни мстительности не проявляет. Но промолчала — вероятно, Эрик прав: в Эйдене ведь обнаружилось много такого, о чем она и не подозревала.

— Ты можешь кого-нибудь порекомендовать?

— Еще бы, — усмехнулся Эрик. — Людоедку, представлявшую интересы моей бывшенькой. Хочешь, я свяжусь с ней?

— Не уверена, Эрик.

— Понимаю. День был тяжелый, и у тебя сейчас нет желания думать об адвокатах. Но я не стану договариваться о чем-то конкретном, а просто осведомлюсь, располагает ли она временем для еще одного клиента.

— Ну, пожалуй, — неуверенно согласилась Джилл. — Наверное, это не помешает.

— Безусловно. Позвоню ей, не откладывая в долгий ящик. — Он помолчал. — А можно мне задать еще один вопрос? — Не дожидаясь ответа, Эрик спросил: — Как ты решила, где он будет находиться до окончательного выздоровления?

— Об этом я тоже еще не думала.

— Но ты же не впустишь его в дом после выписки из больницы?

Джилл выпрямилась и нахмурилась.

— А куда же еще ему идти?

— У него, Джилл, всего-навсего сломана рука.

— И растяжение в коленном суставе. Весь он в ужасных ушибах. А они, как известно, очень болезненны.

— Это не значит, что ты должна быть ему сиделкой. Эйден, черт возьми, может нанять любую медсестру. Она и на работу сумеет его возить.

— Конечно, после того как он придет в себя. Я не могу выставить его на улицу в первый же день после выписки из больницы. Это было бы совсем дико.

— Так уж и на улицу! Он может снять меблированную квартиру.

Наверное, может, подумала Джилл. Эйден ведь говорил, что переберется в Шоумут-Гарденс, а там, кажется, все квартиры обставлены.

— Жизнь под одной крышей после того, как вы решили развестись, может оказаться очень неудобной, Джилл. Как бы вы не перегрызли друг другу горло.

Мысль эта была ей неприятна, тем более что она понимала: возможно, Эрик и прав.

— Я просто считал своим долгом сказать тебе все, что я думаю на этот счет, а дальше твое дело.

— Да, да, я подумаю. После того как хорошенько высплюсь.

— О'кей. Извини, что так задержал тебя. Вскоре увидимся, Джилл.

— Спасибо, что позвонил.

— Эй, Джилл!

— Что?

— Выше голову. Все будет хорошо.

Она положила трубку на рычаг и несколько минут раздумывала. Все будет хорошо? Так почему же у нее такое ощущение, будто она стоит на скользком склоне, откуда нет иного пути, кроме как вниз, в пропасть?

Когда назавтра Джилл рано утром вышла из лифта на том этаже, где лежал Эйден, в больнице царила обычная утренняя суматоха. Мимо нее везли громыхающие тележки с подносами для еды, врачи делали обход больных, сестры бегали с лекарствами и шприцами для уколов. И пока Джилл, обходя попадающиеся на пути препятствия, добиралась до палаты Эйдена, она даже засомневалась, не слишком ли рано идет, не окажется ли она помехой.

Но в палате Эйдена никого, кроме него самого, не оказалось. Кровать была застелена, а в Эйдене произошла столь разительная перемена по сравнению с предыдущим днем, что Джилл, оставаясь незамеченной, долго стояла на пороге, с удивлением наблюдая за мужем.

Рука его, разумеется, была по-прежнему в гипсе, а колено — в бинтах, следы ушибов выглядели отвратительно. Тем не менее он, аккуратно причесанный, как обычно, на косой пробор, сидел совершенно прямо на стуле и, потягивая кофе, читал «Нью-Йорк таймс». Несмотря на однодневную щетину, лицо его обрело свой прежний здоровый цвет.

Значит, все обошлось, с нескрываемым облегчением подумала Джилл. Стоило ему выспаться, и он снова в норме.

— Доброе утро! — пропела она. — Выглядишь сегодня просто замечательно, Эйден!

Эйден поднял глаза от газеты.

— Благодарю, — подчеркнуто вежливо произнес он, медленно скользя по ее фигуре внимательным взглядом. И, чуть помешкав, добавил: — Джилл.

То, как он произнес ее имя, показалось Джилл весьма странным. Она прошла дальше в комнату и, остановившись у кровати, бросила на нее свою сумочку.

— Как твоя рука?

Эйден тщательно сложил газету и убрал на широкий подоконник, где стояло несколько букетов цветов.

— Терпимо. — И он снова стал ее осматривать с величайшим вниманием, даже с пристрастием. Можно было подумать, что он видит ее впервые. Этот бесцеремонный осмотр смутил Джилл.

— Может, принести болеутоляющее?

— Сегодня они решили ничего такого мне не давать. Болеутоляющее, говорят врачи, может смазать общую картину. — Почему-то эти слова его насмешили.

Все больше удивляясь, Джилл нахмурилась, обошла вокруг кровати и приблизилась к окну.

— У тебя уже так много цветов. Откуда они?

— Наверное, от сотрудников. — Эйден пожал плечами.

— Наверное? — Джилл повернулась проверить, не шутит ли он. Впрочем, если это шутка, то не остроумная.

— Извини, — пробормотал он. — Я стараюсь припомнить.

У Джилл кровь застыла в жилах.

В этот миг в комнату влетел запыхавшийся врач, высокий жилистый мужчина лет шестидесяти, с круглой лысинкой и аккуратно подстриженной бородкой.

— Миссис Морс?

Джилл промямлила нечто утвердительное.

— Здравствуйте, я доктор Грогэн. Только что звонил вам домой, но женский голос ответил, что вы выехали в больницу. Я-то надеялся… Разрешите сказать вам несколько слов в коридоре?

Джилл посмотрела на Эйдена, стараясь подавить нараставшее чувство тревоги.

— Устраивайтесь здесь, — предложил Эйден, вставая и опираясь на костыль. — Я как раз собирался пойти принять душ.

Ковыляя мимо них, он снова пристально посмотрел на Джилл. У двери его встретила санитарка и проводила в душевую.

— Что тут происходит? — спросила Джилл, садясь на освободившийся стул.

— Ваш муж… Впрочем, все по порядку. — Он уселся рядом с Джилл. — Утром он проснулся в полном сознании и попросил поесть. Дежурная сестра была в восторге. Туман, в котором он находился накануне, вроде бы рассеялся.

— Но? — Джилл затаила дыхание.

— Но вскоре сестра поняла, что он многого не в состоянии вспомнить. У него не было ни малейшего представления о том, где он и каким образом попал сюда. Даже не знал, кто он такой.

Джилл взглянула врачу прямо в глаза, бесстрастные, как и подобает медику, стараясь понять, что скрывается за его словами.

— У Эйдена ушиб головы? Что-то недоглядели при вчерашнем осмотре? У моего двоюродного брата было сотрясение мозга, так он несколько дней забывал все на свете.

— Нет, нет, никакой физической травмы мы не обнаружили. Мы имеем дело, по всей видимости, с амнезией.

— С амнезией?! — тупо повторила Джилл.

— Да, да, с амнезией, или с временной потерей памяти, вызванной травматическими нарушениями мозговой деятельности в результате авиакатастрофы.

— Этого не может быть! Этого не может быть! — Джилл в отчаянии мотала головой из стороны в сторону.

— Я понимаю, как неприятно с самого утра услышать столь печальную новость. А хуже всего то, что у Эйдена, очевидно, полная амнезия. Это уже из ряда вон выходящий случай.

Джилл зажала рукой рот, чтобы не застонать.

— Есть, однако, и хорошая новость: все данные говорят о том, что в самое ближайшее время его память полностью восстановится. Больные амнезией редко страдают от нее продолжительное время. Даже за сегодняшнее утро кое-какие участки памяти у Эйдена восстановились. По-моему, воспоминания о годах учебы в университете. Не удивлюсь, если в течение нескольких дней он вспомнит и все остальное.

Джилл пристально посмотрела на седобородого врача.

— Вы психиатр?

— Ах, простите, я забыл сказать об этом, когда представлялся вам.

Несмотря на охватившее Джилл смятение, у нее достало здравого смысла задать самый естественный в данной ситуации вопрос:

— Вам уже приходилось лечить пациентов с подобными нарушениями?

— Даже неоднократно. — И он пояснил, что в округе выступает в роли специалиста по заболеваниям такого рода. Он консультирует в больнице Святого Луки и нескольких других, а кроме того, имеет частный кабинет в Бостоне. Джилл это обрадовало. Эйден, значит, попал в хорошие руки. — К счастью, сегодня утром я навещал здесь одного из моих больных. Поэтому смог осмотреть Эйдена и провести несколько исследований.

— Так вы говорите, он все забыл?

— Ну, не совсем так. Профессиональные знания при нем, ассоциативное мышление тоже в порядке. — Доктор Грогэн понял, что для нее это филькина грамота, и пояснил: — Он, например, по-прежнему умеет читать и писать. Помнит, что кофе пьет без молока, а волосы носит на косой пробор, зачесывая их справа налево. Будь он баскетболистом, наверняка забит бы не один мяч. Но события своей жизни, людей, факты биографии он не помнит.

— Но ведь он знает, что я его жена, — с надеждой в голосе возразила Джилл.

— Да, потому что об этом ему сказала сегодня утром сестра. Получив от нас соответствующую информацию, мистер Морс запомнил, как его зовут, чем он занимается, узнал, что вчера попал в авиакатастрофу. Он способен воспринимать разные сведения и запоминать, но это далеко не то же самое, что помнить прошлое.

Джилл с трудом преодолела овладевшую ею дрожь.

— Он действительно не помнит меня?

— Увы. — Доктор сочувственно покачал головой.

— О, поймите меня правильно, я огорчена не за себя, а за Эйдена. Просто не могу представить себе, чтобы этот человек мог настолько утратить власть над собой. И как, наверное, страшно вдруг лишиться всех воспоминаний. — Она бы на его месте испытывала ужас, это уж точно.

— Ничего не поделаешь. Но время, как известно, лучший лекарь, что касается и данного случая. Впрочем, ваш муж относится к своему теперешнему состоянию философски.

— Как это?

— А вот так. Он сказал мне, что чувствует себя легким, беззаботным, как если бы с его плеч сняли тяжкую ношу. — И врач улыбнулся, будто сказал нечто комичное.

А Джилл было не до улыбок. Неужели она и их брак и есть тяжкая ноша, избавившись от которой Эйден почувствовал облегчение?

— Не волнуйтесь, — посоветовал доктор, неправильно истолковав огорченное выражение на лице Джилл. — Память вернется к нему.

— Правда?

— Никто, естественно, не может дать стопроцентных гарантий, но я уверен, что вернется. Требуется лишь время.

— Сколько именно?

— Вот этого я сказать не могу. Но если дело затянется, я смогу помочь ему гипнозом или лекарством «содиум амитол». Если, конечно, вы решите прибегнуть к моим услугам.

— Думаю, что воспользуюсь вашей любезностью.

Врач удовлетворенно кивнул головой.

— Но спешить с этим не нужно. Надо выждать — быть может, природа возьмет свое. Чаще всего так и бывает.

Джилл растянула губы в вымученной улыбке.

— Вы задержите его здесь до полного выздоровления?

— О нет. Боюсь, этого не допустит социальное страхование. Ваш муж пробудет здесь три-четыре дня, а после этого… — Доктор Грогэн покачал головой. — Он в хорошей физической форме, опасность ему не угрожает ни с какой стороны, а наблюдать его я могу и в моем частном кабинете. Не будь у мистера Морса дома и семьи, я бы постарался задержать его в больнице. Но дом у него есть, а это в корне меняет ситуацию.

Джилл нервно заморгала.

— Вас что-то смущает, миссис Морс?

— В общем, да… Дело в том… видите ли, мы с мужем недавно решили разойтись.

— О-о! Прочитав его адрес, я заключил, что он живет в семье.

— И это соответствует действительности. Мы решили расстаться всего лишь два дня назад.

— Понимаю, понимаю…

Интересно, что он понимает? Джилл вгляделась в его лицо, но своей бесстрастностью оно могло поспорить с лицом прежнего Эйдена.

— Есть ли еще кто-нибудь, кто мог бы его приютить после больницы?

— Вряд ли. В наших краях у него нет родственников.

Доктор Грогэн в раздумье приложил ладонь ко рту.

— А если после выписки из больницы он вернется домой, это вам будет очень неудобно?

Джилл вспомнился давешний разговор с Эриком. Как ни стыдно ей было признаться себе в этом, но утром, едва открыв глаза, она решила попросить Эйдена прямо из больницы отправиться на новую квартиру. Она потупилась, будучи не в силах смотреть доктору Грогэну в глаза. Да как она могла даже помыслить о том, чтобы сейчас не пустить Эйдена в дом?

— Нет, нисколько, — тихо произнесла Джилл. — Он, конечно, может приехать домой.

— Ну и хорошо, потому что в привычной домашней обстановке он поправится гораздо быстрее. Знакомые предметы будут вызывать у него ассоциации, а те в свою очередь напомнят что-нибудь еще.

В этот момент в дверях показалась санитарка, отводившая Эйдена в душ.

— Доктор, мистер Морс вскоре придет.

— Спасибо. Так или иначе наш разговор закончен.

— Можно мне остаться? — спросила Джилл, в глубине души надеясь на отказ. — Или мое присутствие будет его раздражать?

— Безусловно, останьтесь. Только мой вам совет: не напоминайте ему о разводе. По-моему, он обрадовался, услышав, что женат, а следовательно, есть человек, который поможет ему встать на ноги. Да и вообще, постарайтесь ему ничего не рассказывать — очень важно, чтобы он вспоминал без посторонней помощи.

— Постараюсь, — обещала Джилл, — но боюсь, как бы не оплошать.

— Все бывает. С другой стороны, вы обнаружите, что есть такие вещи, о которых вы не можете не рассказать ему. Но не злоупотребляйте этим. Он должен сам, своим ключом отпереть все двери.

В палату вошел Эйден. Вместо обычного дорогого одеколона, который он употреблял после бритья, на сей раз Эйден распространял запах больничного мыла. Джилл подумала, что надо принести его туалетные принадлежности. И халат, обязательно. Сейчас на нем была ветхая больничная хламида, бесспорно видавшая лучшие дни.

— Эйден, — сказал врач, поднимаясь, — после обхода я зайду к вам узнать, не нужно ли чего. А до тех пор с вами побудет жена. Идет?

Перспектива остаться наедине с мужем смутила Джилл. Ему, находящемуся в разладе с самим собой и со всем окружающим, это должно быть неприятно.

Эйден вопросительно переводил глаза с врача на Джилл и обратно.

— Она знает, что вы ее не помните, — сказал доктор. — Можете не притворяться.

Джилл увидела, как Эйден сглотнул и в смущении затеребил пояс халата. Почему-то вдруг она перестала бояться остаться с ним наедине.

Доктор пожал Джилл руку, дал ей на всякий случай номер своего телефона и, попрощавшись, ушел.

Оставшись наконец одни, Джилл и Эйден несмело взглянули друг на друга.

— Все это очень странно, — с натянутой улыбкой сообщил Эйден.

— Да уж, дальше некуда. — Джилл сложила ладони и потерла одну о другую, словно почувствовав внезапный озноб.

— Все кругом говорят, что мы с тобой женаты, а значит… — На его лице появилось выражение, какого Джилл прежде никогда не видела. — В таком случае извини за то, что доставил тебе столько волнений.

— Что? — Джилл широко раскрыла глаза. Полагая, что она не услышала, он повторил свое извинение.

И снова она невероятно удивилась. Эйден так редко просил прощения!

— Что ты, Эйден. Хуже всех тебе. Извиняться не за что.

— Нет, есть за что. Ты, безусловно, волнуешься, и все из-за меня. Столько лишних волнений, столько хлопот. Сломанная рука еще куда ни шло. С этим можно жить. Но потерять память из-за того, что я попал в авиакатастрофу? — Он задумчиво покачал головой. — Это, видно, говорит о том, что я слишком перепугался, а следовательно, я — трус. Как ты думаешь?

У Джилл от удивления отвалилась нижняя челюсть. Эйден обычно не был склонен к самоуничижению.

— Что-то я не слышал, чтобы кто-нибудь еще из пассажиров самолета находился в подобном состоянии. Сдается мне, что я единственный сплоховал. — Он замолчал, но, заметив недоумение Джилл, чуть погодя сказал: — Извини, я тебя заговорил. — Знакомым жестом проведя рукой по влажным волосам, он добавил: — Нервы, должно быть, — и прошел мимо нее к окну, не обращая внимания на то, что она буквально вне себя от удивления. Было чему удивиться: таким — извиняющимся, думающим о других, слабым — она видела его впервые.

Но ведь он потерял память. А это хоть кого превратит в слабака.

Продолжая смотреть в окно, Эйден пробормотал:

— Надо бы отпустить тебя домой. Одна из санитарок сказала, что у нас маленький ребенок.

Он повернулся к Джилл и окинул ее быстрым взглядом, в котором она, однако, успела уловить чисто мужской интерес.

Кровь прилила к лицу Джилл. Она поняла, что Эйден старается представить себе их в постели, занимающимися любовью, то есть делающими этого самого ребенка.

— Да, у нас девочка. Зовут ее Мэдди, — сказала она как можно более безмятежным тоном. — Это, собственно, ее прозвище, а настоящее имя девочки — Мэдисон. Мэдисон Кэй Морс. — Только сообщив эти сведения, она вспомнила, что тем самым нарушила запрет доктора излагать Эйдену факты из его жизни.

— Ого! Сразу и не выговоришь, — оперся на подоконник Эйден.

— Да, имя действительно длинное, — нежно улыбнулась Джилл. — Но все говорит за то, что оно будет ей под стать.

— Я хотел бы… — Он запнулся. Хотел бы? Но чего же? Вспомнить ее? — Где она сейчас?

— Дома с няней.

— А-а-а.

И Джилл снова почувствовала на себе взгляд Эйдена — «тот», мужской взгляд. Ей стало досадно, что, торопясь сюда, она уделила мало внимания своему туалету. Но кто мог знать, что собственный муж станет рассматривать ее с таким пристальным вниманием?

— Из-за меня ты не идешь на работу? Если тебе надо уйти, я тебя не держу ни секунды.

— Нет, нет… Я сижу дома с ребенком.

— А-а-а… — Его, видимо, немного смутило, что он не знает такой существенной подробности ее жизни. Эйден поспешил улыбнуться. — Это хорошо, что ты сидишь дома с ребенком. Слишком часто в наши дни родители спихивают детей в чужие руки. Ничего хорошего в этом я не вижу. А ты?

— Я тоже. — Джилл никогда не пришло бы в голову, что у Эйдена может быть собственное мнение на сей счет. — Не хочешь чего-нибудь выпить? Может, еще чашечку кофе?

— С удовольствием. Я пью черный, с одним куском сахара. — После небольшой паузы он сказал: — Впрочем, нет. Знаешь, чего мне на самом деле хочется? Холодного солодового пива в высоком запотевшем стакане.

— С каких пор ты полюбил пиво? — в очередной раз удивилась Джилл.

— Да я всегда его любил, разве ты не помнишь?

Эйден говорил так искренне, что она усомнилась в надежности своей памяти. Неужто она когда-то знала об этом пристрастии, а впоследствии забыла? Да нет же, муж всегда предпочитал более крепкие напитки. Но она, разумеется, должна угодить ему.

— Пиво так пиво. Я мигом.

Взяв из автомата банку пива и принеся ее Эйдену, она стала свидетельницей того, как он привычной рукой сдернул крышку, с наслаждением сделал несколько глотков и облегченно вздохнул.

Джилл, не веря своим глазам, смотрела на мужа, не переставая поражаться мужчине, проснувшемуся сегодня утром в телесной оболочке Эйдена. Об амнезии она, можно сказать, не знала ничего, но ей казалось маловероятным, чтобы временная потеря памяти могла столь коренным образом изменить сущность человека.

Каков он, Джилл? — всплыл из глубин подсознания голос матери. Хорошо ли ты его знаешь?

Эйден тем временем отодвинул корзину с цветами и, усевшись на подоконник, снова вперил в нее свой взор.

— Значит, ты моя жена.

Чувствуя на себе его изучающий взгляд, она сглотнула слюну и кивнула.

Глаза его вспыхнули, губы раздвинулись в улыбке.

— Ну что ж, у меня был хороший вкус.

У Джилл что-то екнуло внутри. Не успела она обрести душевное равновесие, как Эйден сделал еще одно неожиданное замечание:

— У тебя на правом бедре маленькая родинка.

Оправившись от изумления, Джилл рассмеялась:

— Да.

— Я только что вспомнил.

— Это замечательно! — воскликнула она. И в самом деле — замечательно. Из всего прошлого он помнит то, что касается ее! Доктор Грогэн был прав. — Признаться, я не очень-то верила в то, что память к тебе вернется, но теперь вижу — она возвращается. Значит, все уладится.

— Конечно, конечно. Садись. Нам надо еще о многом поговорить.

 

Глава третья

Несмотря на оптимистические предсказания врача, за время пребывания в больнице Святого Луки Эйдену удалось вспомнить совсем немногое из своей прежней жизни. Это нисколько не волновало медицинский персонал, но Джилл была обеспокоена. В первую очередь, конечно, здоровьем Эйдена, но не последнюю роль в ее страхах играла его профессиональная непригодность. Амнезия, бесспорно, заболевание необычное, к тому же, по мнению врачей, преходящее, тем не менее все, даже люди не сведущие в медицине, отнесут его к психическим неполадкам. А к последним обычно относятся с необоснованными предрассудками и боязнью. Когда Эйден выздоровеет, авторитет мужа на работе может пошатнуться, если возникнут сомнения в его способности к административной деятельности. Как бы Эйдена не понизили в должности или даже не уволили! Вот чего опасалась Джилл.

Поэтому, посоветовавшись с доктором Грогэном, она решила кое-что скрыть от коллег Эйдена. Ранения оказались серьезнее, чем показалось с первого взгляда, и его отсутствие может затянуться, сообщила она им.

И своему другу Эрику она тоже ни словом не обмолвилась об амнезии Эйдена. Почему — она и сама не могла себе толком объяснить. С одной стороны, ей было бы легче, имей она рядом человека, которому можно начистоту выложить все свои трудности и опасения. С другой — непонятно почему, — в этом деле ей хотелось быть заодно с Эйденом и защитить его со всех сторон.

— Ты намерена позволить ему вернуться в твой дом? — поинтересовался Эрик на третий день пребывания Эйдена в больнице. Он отвозил сына в школу и на обратном пути заскочил к Джилл.

— А что же мне еще остается? — Джилл начала раздражать недоброжелательность Эрика по отношению к Эйдену. — К тому же мы женаты уже несколько лет, лишняя пара недель ничего не изменит.

— Ты еще об этом пожалеешь. Вот увидишь.

— Может, и так, но еще больше пожалею, если его не пущу.

Она поставила на стол две чашки кофе и опустилась на стул.

— После всего, что ты от него натерпелась… — Эрик сжал губы и как бы в отчаянии покачал головой. — Только не говори мне, Джилл, что ты еще питаешь к нему какие-то чувства.

— Я и не говорю. Но совесть не позволяет мне поступить иначе. Я это делаю не ради него, а ради собственного спокойствия. А теперь давай поговорим о чем-нибудь другом.

Но в действительности Джилл испытывала к Эйдену какое-то странное чувство. Возможно, это была жалость.

Нельзя сказать, чтобы он вызывал ее своим поведением. Держался он молодцом. Опираясь на костыль, ходил по палатам, заговаривая с менее удачливыми, чем он, пациентами. Одет Эйден был уже не в больничный халат, а в джинсы и рубашку, принесенные Джилл из дому.

Ему нравилось играть с ней в карты, он радовался при выигрыше и ворчал, проигрывая, но и то и другое беззлобно и весело. Не раз она видела, как он забавы ради заигрывал с пожилыми санитарками и сестрами, а они добродушно отшучивались. Он даже был способен острить по поводу своей амнезии.

Нет, нет, Эйден не нуждался в жалости, особенно со стороны Джилл. Так ей, во всяком случае, казалось до предпоследнего дня его пребывания в больнице…

Джилл застала его у окна. Он смотрел, не отрываясь, на автомобили, идущие мимо к парковке.

— Ты боишься покинуть больницу? — видя его состояние, мягко спросила она.

— Да, — глухо ответил Эйден.

Внешне казалось, что амнезия нисколько его не беспокоит. Но это, конечно, не так. Должно быть, страшно сознавать, что ты ничего не помнишь. Словно находишься в подвешенном состоянии в кромешной тьме, не имея представления ни о времени, ни о месте, ни о пространстве.

И тут Джилл обнаружила, что и она испытывает некий страх, но по иной причине. Рядом с ней стоял совсем другой человек, не похожий на того Эйдена, которого она знала прежде. А вдруг она полюбит эту новую странную разновидность Эйдена?

Он обвел глазами темнеющий ландшафт и со вздохом промолвил:

— Ничего я не помню. Ничегошеньки не узнаю. Понимаю, что должен бы знать, а не узнаю. — В его голосе явственно звучала тревога.

— Наберись терпения, Эйден. Все узнаешь. — Джилл подняла руку, с тем чтобы положить ему на плечо, но в последний момент передумала: она избегала излишних физических контактов.

— Меня не страшит, если город и вообще любую местность я буду узнавать так, словно я турист и вижу их впервые. С этим можно смириться. А вот как быть с тем, что я не помню близких мне людей? Мою собственную дочь, например.

Джилл прикусила язык, чтобы не сказать, что помнить ему, собственно, нечего — слишком мало времени он бывал с Мэдди.

— Или вот тебя? — Он обдал Джилл горячим взглядом и убрал с ее лба выбившуюся из прически прядь волос. — Я не знаю, когда и где мы с тобой встретились, когда годовщина нашей свадьбы, даже такой мелочи, с какой начинкой ты любишь пиццу.

И никогда не узнаешь. Ибо наш брак подходит к концу, печально подумала Джилл.

— Но вот что странно. — Эйден взглянул Джилл прямо в глаза — эта его новая привычка чрезвычайно ее смущала. — Когда я с тобой, меня посещают воспоминания о любви.

— Воспоминания о чем? — тупо переспросила Джилл.

— О любви. Они не связаны с каким-нибудь определенным происшествием или временем. Это какое-то внутреннее ощущение близости и тепла.

У Джилл перехватило дыхание. Эйден обычно не любил распространяться о своих чувствах, а тем более о романтических.

— Стоит тебе появиться — и у меня сразу теплеет вот здесь. — Он приложил левую руку к сердцу, но тут же озорная улыбка осветила его лицо. — И в других местах тоже.

Джилл не знала, куда девать глаза.

— Только поэтому, — продолжал он с посерьезневшим лицом, — я могу блуждать во мраке забытья. Ты мой якорь, Джилл. Я как корабль, вышедший в море без компаса, но, пока воспоминания любви со мной, я знаю, что не пропаду. И я хочу домой.

Слова Эйдена весь вечер звучали в ушах Джилл. Стеля ему постель в комнате для гостей, она старалась разгадать смысл его слов. «Когда я с тобой, меня посещают воспоминания о любви». О какой любви? Хочет ли он этим сказать, что она привлекает его как женщина, что, глядя на нее, он вспоминает о существовании любви вообще, или это общее состояние духа, навеянное воспоминаниями об их интимных отношениях?

В конце концов Джилл решила при случае попытаться выяснить это у доктора Грогэна.

Покончив с постелью, она раскрыла окно, в которое вместе со свежим воздухом ворвалось пение весенних птиц. Наслаждаясь им и любуясь рощицей, залитой лунным светом, Джилл помедлила у окна.

Больше всего ее беспокоит то, что Эйден уверен — они с ним счастливая супружеская пара. Чего он от нее ждет? Чего захочет завтра, возвратившись домой?

Только бы не физической близости. Нет, нет, этого Эйден не пожелает. Может, он и в самом деле чувствует некое физическое родство с ней, но, пока не обрел снова память, она для него чужая женщина, а он — в этом у нее нет сомнений — не захочет заниматься любовью с незнакомой женщиной. Это не в его натуре.

Да и физические травмы еще доставляют ему боль.

Но ведь чего-то Эйден от нее ждет. Семейного тепла, что ли. Мелких знаков любви и внимания.

Ужаснувшись, Джилл невольно застонала. Эйден ведет себя так, что легче легкого впасть в иллюзию, будто они счастливы; он продолжает ее любить, и он действительно изменился. Последнее таит в себе самую большую опасность.

Джилл пошла в ванную — проверить, есть ли там полотенца. А что, если все же последовать совету Эрика — снять квартиру для Эйдена и поселить его там с сиделкой?

Но все в ней бунтовало против такого бесчеловечного решения. К тому же доктор Грогэн сказал, что дома у Эйдена быстрее восстановится память; а разве сейчас это не важнее всего остального?

Джилл выключила свет в ванной, затем в комнате для гостей и поднялась к себе в спальню, где стояла до смешного широкая кровать, на которой до недавнего времени она спала с мужем.

Господи, она слишком устала, чтобы беспокоиться сейчас о возвращении Эйдена домой. С нее достаточно сознания того, что она поступает правильно. К тому же Эйден пробудет здесь каких-нибудь пару недель. К тому времени его память восстановится, а если нет, нужно обратиться к доктору Грогэну, и тот поможет.

При этом она будет неотступно помнить, что человек, которого она завтра привезет домой, не настоящий Эйден, а лишь его незавершенная версия и что в один прекрасный день на ее место неизбежно заступит подлинный Эйден собственной персоной.

А раз так, то и беспокоиться не о чем, сказала она себе, укладываясь между прохладными простынями. Совершенно не о чем.

Эйдена выписали из больницы на следующий день, перед ланчем. У самых дверей он сошел с кресла-каталки, куда его запихнули чуть ли не силой, и сунул костыль под мышку.

— Перегнать вашу машину сюда, миссис Морс? — спросила прикатившая Эйдена дородная медсестра.

— Да нет, не стоит, — ответила Джилл. — Я припарковалась у самого фасада, до нее рукой подать.

Сестра заботливо натянула борт пиджака на петлю, поддерживавшую загипсованную руку, и тщательно разгладила его.

— Рецепт на перкодан взяли?

— Точно так, мадам! — молодцевато гаркнул Эйден, хотя рецепт лежал в сумке у Джилл.

— А расписание приемных часов доктора Грогэна не забыли?

— Никак нет, мадам. Собираюсь посетить его в Бостоне через две недели.

— Ну и хорошо. А пока что…

— Знаю. А пока что гуляйте.

— Но не загуливайте, — подмигнула сестра.

— Еще какие-нибудь указания будут? — с игривой улыбкой спросил Эйден.

— Будут. Берегите себя, слышите?

И женщина, к великому удивлению Джилл, смахнула слезу с глаз. А Эйден — кто бы мог подумать! — обнял ее.

— Постараюсь, — сказал он. — Спасибо за все, что вы для меня сделали.

— Ну, всего наилучшего! — Сестра помахала рукой и, тихо посапывая, укатила кресло прочь.

Выйдя на порог и открыв дверь, Эйден высунул голову наружу и оглянулся вокруг.

— Ну что ж! — Он с решительным видом вздернул подбородок. — Поехали домой. Выяснять, кто я такой.

Джилл помогла ему доковылять до машины и устроиться поудобнее на заднем сиденье, а сама села за руль и вывела ее на дорогу.

Приживется ли Эйден дома, где он прежде не бывал более двух дней подряд? Весьма возможно, что нет. Ведь он предпочитал проводить все свое время или на работе, или в поездках. А будучи дома, почти безвылазно работал у себя в кабинете.

Но теперь, не обладая памятью, Эйден не в состоянии предаться привычным занятиям. Чем же он заполнит свое время? Очень быстро он начнет скучать, а скука, как известно, верный предвестник плохого настроения. Это уж точно.

Неизвестно также, как он отнесется к Мэдди.

До сих пор, когда Эйден бывал дома, Джилл старалась изолировать девочку от него. Чаще всего брала ее на продолжительные прогулки или отправлялась с ней по не самым неотложным делам, лишь бы не мозолить ему глаза. Ну а как же будет в течение этих двух недель? Или трех? Или даже четырех? Дай Бог, чтобы амнезия отступила от Эйдена много раньше!

Из страха приехать домой и остаться с Эйденом наедине она стала возить его по Веллингтону, якобы с целью показать городок, в котором они живут.

— Город наш небольшой, в нем всего-то восемь тысяч жителей, — говорила она, медленно выруливая на улицы жилого квартала, где находилась больница. — Если хочешь сориентироваться, можно зайти в этот магазин — там в отделе перчаток висит карта Веллингтона.

Но Эйден не желал ориентироваться, ему больше нравилось ездить по улицам, рассматривая дома и дорожные знаки.

— А почему мы здесь? Почему мы живем в Веллингтоне?

— Это один из самых престижных спальных пригородов Бостона, — пожала плечами Джилл.

— А друзья у нас тут есть? — Он уже узнал, что родственников в Веллингтоне ни у него, ни у нее нет.

— Друзья? Есть, конечно. — Она резко затормозила перед светофором и поспешила добавить: — Скорее не друзья, а хорошие знакомые.

Занятому по горло Эйдену было не до того, чтобы заводить друзей.

— Веллингтон называют городом-садом. Я читала, что во время революции в этом парке обучалось местное ополчение.

Стараясь получше разглядеть городской сад, Эйден изо всех сил перегнулся вперед, натянув могучими плечами пристежной ремень.

— А сейчас мы находимся в центре города. Здесь спокойно и тихо. Большинство домов относится к девятнадцатому веку. Но попадаются и постройки восемнадцатого.

Она заметила, что глаза Эйдена блестят — так ему все интересно.

— Ты обычно постригался здесь. — Она ткнула пальцем налево.

— В парикмахерской под названием «Сущее наслаждение»?

— Да, — рассмеялась Джилл при виде его радостного лица. Он вспомнил!

— Так как давно мы здесь живем?

Джилл уже открыла рот, чтобы ответить, но спохватилась:

— Лучше ты со временем сам вспомнишь.

Эйден добродушно заворчал — ему надоело слышать эту присказку, — но вдруг насторожился.

— Нельзя ли остановиться на минуту?

— Что за вопрос! — Она съехала на обочину перед редакцией ежедневной городской газеты.

Эйден всем корпусом подался вперед и жадно впился глазами в улицу перед ним.

— Что-то она мне напоминает… но смутно, очень смутно.

Неожиданно он опустил со своей стороны стекло и втянул носом воздух. В то же время его глаза остановились на маленьком ресторанчике на углу.

— Я бывал здесь когда-нибудь?

— Да. — Джилл даже задрожала от волнения. — Мы ходили сюда много раз. Это твой любимый ресторан. В Веллингтоне, во всяком случае.

Эйден откинулся назад, довольный собой, как мальчишка, хорошо ответивший урок, и провел рукой по губам.

— Хочу есть! Хочу телячью отбивную!

Джилл засмеялась, съезжая с обочины.

— Да, да, именно это ты всегда и заказывал. Вскоре они достигли делового центра города и поехали по Голландской дороге, приводившей в конце концов к их дому.

— Мы живем в новом жилом массиве, примерно в трех милях к югу от центра, — пояснила она. — У нас участки при домах составляют не менее акра, и расположены они на берегу озера. Правда, по сути дела, это не озеро, а пруд, но так уж его называют. Да и дома отличные — все построены по индивидуальным планам.

Джилл взглянула на мужа. Он с такой силой вцепился в сиденье под собой, что на его руках отчетливо обрисовались вены.

Но заговорил он тоном спокойным и уверенным:

— Как здесь хорошо! Спокойно. Я люблю лес.

Нет, тон был скорее не спокойный и уверенный, а решительный.

Джилл крепче стиснула руль. Она не могла позволить себе расслабиться. Как гласит известная пословица: «Ноготок увяз — всей птичке пропасть».

— А это аллея Тейлора, — пояснила она, въезжая в каменные ворота, обсаженные нарциссами и гиацинтами. — Она окружает все озеро.

— Аллея Тейлора! — тихо повторил Эйден, закладывая это название в память.

Когда показались первые дома, Эйден аж присвистнул.

— Чем же это я, черт возьми, занимаюсь, что могу жить в подобном доме?

Джилл не могла удержаться от смеха.

Они съехали с кольцевой аллеи, поднялись на небольшой холмик и свернули на дорогу, где стоял их дом. «Дубовая аллея», — прочитал название Эйден. Отсюда открывался прекрасный вид на залитое солнечным светом озеро, поверхность которого блестела словно серебряная. Джилл замедлила ход и завернула на отрезок, ведущий к дому. Эйден издал преувеличенно громкий, но тем не менее вполне искренний вздох восхищения.

— Неужели мы можем позволить себе иметь такой дом?

— Уж как-нибудь, — сдерживая смех, ответила Джилл.

Пока они подъезжали к дому, рот Эйдена так и оставался открытым от удивления. Джилл выключила двигатель, но едва она потянулась к ручке дверцы, как Эйден ее остановил.

— Погоди, Джилл, — произнес он, не сводя глаз с внушительного здания в колониальном стиле. — Если я не смогу работать, как же мы…

— У тебя большое пособие по нетрудоспособности, — успокоила она его. — И страховку ты получишь приличную.

— А-а-а, — кивнул он, но глаза оставались беспокойными.

— Кроме того, авиакомпания также должна выплатить компенсацию. Ее представитель уже дважды со мной встречался. Чек поступит не раньше чем через две недели, но сумма будет весьма значительной.

Лицо его выразило облегчение.

— Да? Значит ли это, что в случае чего я могу даже и не работать?

Джилл понимала его беспокойство — он, очевидно, не мог припомнить, чем занимался в своей Эй-Би-Экс. Она знала, что это крупная корпорация, каким-то образом связанная с электроникой. Но не более того. Будь она на его месте, ей бы тоже захотелось бросить такую работу.

Но сказала она диаметрально противоположное:

— Ты — и не работать? Представляю себе. Да чтобы ты не работал, тебя надо связать по рукам и ногам и засунуть в смирительную рубашку.

Она помогла ему выйти из машины и подняться по каменной лестнице к входу в дом. Уже около двери она как бы между прочим заметила:

— Да, кстати, няню зовут…

— …миссис О'Брайен, — подхватил он. — И она не знает, что я дурак дураком.

Джилл рассмеялась. Не то чтобы в словах Эйдена было что-то смешное, но произнес их он уж очень непринужденно, безо всякого смущения.

Войдя в дом, она положила сумочку на столик в передней между вазой с живыми цветами и горшочком с сухими духами, помогла Эйдену снять пиджак, повесила его в шкаф и лишь тогда разделась сама.

Оглянувшись, она увидела, что Эйден по-прежнему стоит в дверях и озирается с видом гостя, впервые пришедшего в дом.

— Проходи! — пригласила Джилл.

Опираясь на костыль, он двинулся вперед, с тоской поглядывая на лестницу, ведущую на второй этаж.

— Ты вполне уверена, что мы живем в этом доме, а не на ранчо, мимо которого проезжали?

— Ты же сам его выбрал! — поддразнила она его.

— А ты, видно, не в восторге от моего вкуса.

Джилл провела его в гостиную. Он остановился на краю роскошного персидского ковра, ощупывая взглядом каждый предмет подобранной со вкусом обстановки.

Вдали раздались шаркающие шаги миссис О'Брайен, поспешающей из задней части дома навстречу хозяевам.

— Рада видеть вас дома, мистер Морс, — вежливо сказала она, входя в переднюю.

Эйден перевел любопытствующий взгляд с няни на Джилл.

— Она называет меня мистером Морсом?! — прошептал он.

Джилл в ответ незаметно толкнула его локтем.

— Благодарю вас, — ответил он.

— Как вам не повезло! — Миссис О'Брайен сжала губы и сокрушенно покачала головой.

— Да уж, веселенького мало, — согласился Эйден. — Но в то же время тому, кто пережил крушение поезда, есть о чем порассказать.

— Крушение поезда? — переспросила Джилл.

— Я так сказал? — Эйден постучал пальцем по лбу. — Самолета, разумеется.

— Мэдди, видно, задала вам работы? — спросила Джилл, зная, что больше всего Мэдди любит разбрасывать по дому содержимое кухонных ящиков.

— Нисколько. Она еще спит, но, думаю, скоро проснется. Не желаете, чтобы я осталась, пока вы устроите мистера Морса?

— В этом нет нужды. Разве что вы останетесь позавтракать с нами.

— О нет! — Она покачала головой. — Я осталась бы лишь для того, чтобы помочь вам.

— Вы и без того уже помогли так, что я перед вами в неоплатном долгу.

— Мне это было в радость. Но если вы уверены, что во мне нет необходимости, я лучше пойду. — И она надела серое вязаное пальто. Джилл проводила ее до двери.

— Симпатичная женщина, — сказал Эйден, отворачиваясь от репродукции Ренуара на каминной полке. — Разве что немного жеманная. Со мной, во всяком случае.

Джилл, однако, с ним не согласилась.

— Пойду поставлю завтрак на плиту, пока Мэдди спит.

— А если я останусь здесь? Ты не против?

— Разумеется, нет, Эйден. И тебе незачем спрашивать у меня разрешения. — Она побежала на кухню и поставила уже готовую пиццу в духовку.

Эйден тем временем открыл бар, осмотрел все бутылки и даже понюхал их содержимое.

— Я почти уверен, что много не пил, — сообщил он возвратившейся из кухни Джилл. — Но если пил, то вот это. — Он поднял бутылку бренди «Ирландский туман». — Так, да?

— О да! Именно так.

Довольная улыбка осветила лицо Эйдена.

— Я как бы разгадываю шарады. С той разницей, что они возникают на каждом шагу.

— Хочешь, я тебе покажу весь дом? Или ты постепенно сам его осмотришь?

— Нет, покажи, покажи.

Прежде всего она повела его в столовую, где Эйден долго и внимательно рассматривал все — картины, стулья, вазы с фруктами… Он поводил пальцами по столу красного дерева, словно надеясь, что прикосновение поможет ему восстановить в памяти названия блюд, которые он ел, сидя за этим столом. В который уже раз она отметила, что ее муж словно впервые рассматривает свое собственное имущество.

— Тебе здесь что-нибудь знакомо?

— Да, — кивнул он, — что-то вспоминается, но, как и в городе, будто в тумане.

Подойдя к полукруглому окну, он взглянул на сад, за которым ухаживала Джилл.

— О! — тихо воскликнул он. — Ты только посмотри!

Под деревьями расстилался ковер из синих цветов.

— Да, — согласилась она. — В этом году необычайно сильные анемоны. Они ужасно быстро размножаются.

— Анемоны! — медленно произнес он, словно стараясь заучить иностранное слово. Да для него, никогда не интересовавшегося ее садовыми делами, оно, верно, и было совершенно чужеродным.

Джилл сурово одернула себя: нечего ей с таким вниманием относиться к открытиям Эйдена! Во-первых, ее заинтересованность неискренна, а во-вторых, она пройдет, как только вернется настоящий Эйден.

Затем она провела мужа в его кабинет.

— Уверена, большую часть времени в ближайшие дни ты будешь проводить в этой комнате.

— Это почему же?

— Потому что… — Потому что там ты скрываешься, бывая дома, от меня и Мэдди, подумала она, но вслух выразилась иначе: — Потому что ты больше всего любил эту комнату. И работал в ней с утра до ночи.

— Вот как. — Он подошел к окну и оглядел окрестности. При виде теннисного корта у него вырвалось недоуменное восклицание.

Выйдя из кабинета, Эйден задумчиво оглядел лестницу.

— Наша комната, — пробормотал он и вновь замолчал.

Сердце Джилл забилось сильнее.

— Синее с серым одеяло, такое мягкое, пушистое. Окна смотрят на пруд. — Он вдруг ухмыльнулся. — И джакузи там есть.

— Ты абсолютно прав, Эйден. В главной ванной, — в восторге подтвердила Джилл, но тут же умерила свой пыл. — Я решила, что тебе будет трудно подниматься по лестнице, поэтому перенесла твою постель в комнату для гостей.

Он явно был разочарован. Заметив это, Джилл виновато опустила глаза. Ведь отнюдь не лестница явилась главной причиной, заставившей ее устроить мужу спальное ложе внизу.

— Гостевая чуть дальше по коридору. — Она открыла дверь в небольшую комнату, в которой обычно занималась шитьем. — Я перенесла сюда и кое-что из твоей одежды.

— Ты, разумеется, права, — откликнулся Эйден. — Не могу же я бегать взад и вперед по лестнице.

— Кроме того, ты весь в ушибах — не дай Бог, я ненароком ударю тебя ногой, — добавила Джилл, старательно избегая слов: если мы будем спать вместе.

— Спасибо тебе, Джилл. Не знаю, как и благодарить тебя за все, что ты для меня делаешь.

Голос его звучал очень искренне, что ничуть не уменьшило не покидавшего Джилл чувства вины.

— Пойдем, я покажу тебе кухню.

Кухня, занимавшая в задней части дома почти тридцать футов, состояла из уголка для завтрака и помещения для семейных обедов перед камином. Одна застекленная створчатая дверь выходила на террасу, вторая — на балкон, где можно было принимать солнечные ванны. За ними простирался газон с несколькими цветниками, а за каменной оградой начинался лес.

Это было излюбленное место Джилл. Здесь она с ребенком проводила большую часть времени.

— Какая огромная кухня, — в очередной раз удивился Эйден. — Мне прямо хочется что-нибудь сварганить.

В это время из детской донеслись знакомые звуки. Значит, Мэдди проснулась и ворочается в своей кроватке. Эйден тут же встрепенулся.

— Это ребенок?

— Ага, — сказала Джилл и вся напряглась.

Успокоенная добродушным настроением Эйдена, она уже стала подумывать, что против ожидания его выздоровление не будет для нее тяжким испытанием. Но ведь он еще не видел Мэдди, следовательно, главное впереди.

Интересно, подумала Джилл, испытает ли Эйден при виде дочери такое же нежное чувство, какое он явно питает к ней самой? Вспомнит ли, что не желал иметь детей? Что с гневом и разочарованием узнал о беременности Джилл? Что после рождения Мэдди стал испытывать недовольство их браком?

— Пойду к ней, но не надолго. Ты не боишься остаться один?

— Ни в коем случае.

— Ты уверен?

— Иди же, наконец! — нахмурился Эйден. — Слышишь, как она хнычет? Может всерьез расплакаться.

Перепеленав Мэдди и обув в ботиночки, Джилл понесла девочку вниз. Эйден тем временем любовался с террасы лесом. Входя в кухню, Джилл слышала, как в ее груди кузнечным молотом бьется сердце.

Глупо так волноваться, пыталась она убедить себя. Эйден ведь малютку вообще на руки не брал. Никогда не кричал на нее, не ругал, не жаловался, что она ему мешает. Он просто никогда не желал ее иметь.

Она поцеловала теплую со сна щечку девочки.

— Что бы ни случилось, для меня ты всегда будешь желанной, — прошептала она и, набравшись смелости, постучала в стеклянную дверь.

Эйден обернулся. По взволнованному выражению его лица Джилл поняла, что и ему эта встреча дается нелегко. Мэдди моментально потянулась к нему ручонками, заерзала на руках у Джилл и заверещала: «Па-а, па-а». По иронии судьбы «папа» было одним из первых произнесенных ею слов.

Эйден с растерянным видом провел ладонью по волосам. Он был чем-то смущен, но чем? Быть может, он что-то вспомнил? Джилл, затаив дыхание, смотрела на мужа.

Но когда он вошел в кухню, ни гнева, ни разочарования на его лице не было.

— Да она ведь красавица! — благоговейно произнес он. — Самая настоящая красавица!

Джилл весь день находилась в напряжении: она ожидала, что в любую минуту прекраснодушное настроение Эйдена может резко измениться. Этого, однако, не произошло.

После ланча она отправилась с Мэдди в аптеку, купить лекарства для Эйдена, а возвратившись, какое-то время оставалась с девочкой в саду. Она сгребала прошлогодние листья, а Мэдди рассматривала цветы. Джилл казалось, что надо дать Эйдену возможность побыть одному, но он, очевидно, не дорожил одиночеством: спустя какое-то время присоединился к ним, заметив при этом, что в такую замечательную погоду дома не усидеть.

Остаток дня прошел как обычно. Джилл готовила на кухне, затем они обедали, а пару часов спустя она искупала девочку и, уложив ее спать, просмотрела газету.

За все это время в поведении Эйдена проявилась лишь одна странность, но и она касалась не девочки, а ее самой: время от времени он впадал в задумчивость, поглядывая на нее так, словно что-то в ней вызывало его недоумение. Она решила, что в эти минуты Эйден слышит голос своего подсознания, который напоминает ему, что он не любил ее и горько сожалел, что женился.

К счастью, Джилл так в этот день устала — скорее всего, от напряжения и волнения, — что пошла спать раньше обычного. Но прежде она проводила Эйдена в его комнату, приготовила постель и задернула шторы.

Отойдя от окна, она обнаружила, что Эйден безуспешно борется с пуговицами рубашки. С ужасом она подумала, что без ее помощи ему не раздеться.

С минуту она наблюдала за ним и его беспомощными движениями. Блестящие черные волосы, всегда аккуратно расчесанные на пробор, сейчас растрепались и живописными прядями спадают на лоб и уши. Загоревшее за день лицо пышет здоровьем и силой. Тело длинное, мускулистое. Джинсы и фланелевая рубашка ему очень к лицу. В тусклом свете настольной лампы голубые глаза кажутся таинственными, а красиво очерченный рот — чувственным.

Страх, который она испытывала весь день, усилился. И не то чтобы она боялась к нему прикоснуться — нет, напротив, ей этого хотелось. Пусть сердце ее разбито, а разум настроен на развод. Но чувства… ох уж эти предательские чувства!.. Неужели на них не действует ничто, кроме физической привлекательности Эйдена?

Он поднял глаза, поймал ее взгляд и смущенно пожал плечами.

— Давай помогу! — тихо произнесла она.

— Спасибо. В больнице мне помогали сестры.

— Естественно, — Негнущимися пальцами она расстегнула рубашку, затем, стараясь не касаться тела, стянула ее через его левое плечо.

Джилл несчетное количество раз видела обнаженный торс мужа, но сегодня смотрела на него как бы новыми глазами. На хорошо развитом теле — недаром он регулярно занимался физическими упражнениями — мускулы не выпирали, а лишь украшали пропорциональный, крепкий и сильный торс. При виде его поросшей волосами груди пульс ее взволнованно зачастил и кровь быстрее побежала по жилам.

Покашливая, чтобы скрыть свое смятение, она повернулась к гардеробу.

— Пижаму наденешь?

Эйден, припоминая, сдвинул брови.

— По-моему, я пижам не носил, а? — И в самом деле, он не любил пижам, и Джилл это подтвердила кивком. — Тогда не надо. Буду спать без нее.

Тут она заметила, что он сдерживает улыбку.

— Что еще? — спросила она тоненьким голоском.

— Штаны. Я предпочитаю ложиться в постель без них.

— Да, совсем забыла. — Набрав в грудь побольше воздуха, она расстегнула пряжку ремня и, стараясь думать о другом, стянула джинсы вниз. — Садись! — Он повиновался, и она одну за другой стянула штанины. Он вздрогнул и издал болезненный стон. — Ой, прости, пожалуйста! — с опозданием вспомнила она о его забинтованном колене.

Джилл стала вешать его одежду в шкаф, но внезапно он схватил ее за плечо и повернул к себе.

— Подожди с этим, Джилл. Успеешь.

Часто дыша, она уставилась на его грудь.

— В чем дело?

— И сам не знаю. Думал, ты сумеешь мне объяснить.

— Может, тебя смущает, что ты раздеваешься с помощью постороннего человека?

— Но ты ведь не посторонний человек!

— Для тебя посторонний. До тех пор, пока твоя память не вернется. — Во рту у нее так пересохло, что стало трудно говорить…

— Ну, если говорить по правде, — вздохнул Эйден, — то, конечно, это неприятно. Но, — он лукаво улыбнулся, — далеко не все.

Рука его по-прежнему лежала на ее плече. Как можно незаметнее Джилл выскользнула из-под нее и отступила назад.

— Но это явно неприятно тебе. — Он поднял одну бровь. — Что весьма странно. Ты-то ведь не утратила память. Ты-то знаешь, что мы муж и жена.

У нее чуть не слетела с языка правда — мы, мол, муж и жена, но стоим на пороге развода, а следовательно, отказались от права на физическую близость, — но она вовремя спохватилась.

— Мое состояние, наверное, объясняется преувеличенным сочувствием к тебе: мне неприятно оттого, что неприятно тебе. — Она выжала из себя улыбку.

— Ну, это ни к чему. — Он сел на кровать и, положив больную лодыжку на колено, снял носок.

— Про носки я и забыла. Прости, пожалуйста.

— Да что ты, Джилл, это я должен извиняться. Тебе ведь это все нелегко. — И он снял второй носок.

Подавив волнение, Джилл села.

— Но клянусь, я воздам тебе сторицей, как только выздоровею. А я непременно выздоровею. И постараюсь побыстрее. — Он положил руку на ее сплетенные ладони и сжал их. — Ведь я такой счастливец.

Она посмотрела ему в глаза, и сердце ее начало таять от излучаемого ими тепла.

— У меня есть все, — с чувством произнес он, подчеркивая каждое слово. — Между тем я мог пробудиться совсем в иной обстановке. А сейчас мне кажется, что я прихожу в себя на иной планете, где меня ждет мой ангел-хранитель.

Ты не ведаешь, что говоришь, Эйден, подумала Джилл, чувствуя, что душа ее разрывается на части. Подняв руку, она приложила палец к его губам.

— Шшш, Эйден. Ты сам добился того, что у тебя есть. Творец твоего счастья — ты, и только ты. — Джилл понимала, что он станет возражать, но не дала ему этой возможности. — А теперь быстро под одеяло. Лучший целитель для тебя — сон. — И она протянула ему флакончик с болеутоляющим.

Огорченно вздохнув, Эйден повиновался. Джилл была рада, что разговор закончился. И что она больше не видит рядом с собой обнаженное тело мужа. Она подала ему стакан воды, он проглотил пилюлю, и, поставив костыль так, чтобы он мог достать его, Джилл направилась к двери.

— Если что, не стесняйся, зови, я услышу. — На пороге она помедлила. Процесс выздоровления Эйдена оказался куда более сложным, чем она предполагала. Прежде всего из-за того, что, ошибочно считая себя и ее благополучной супружеской парой, Эйден и ведет себя соответственно, а после выздоровления будет корить себя. Значит, ее долг — положить этому конец.

Не менее важны и ее чувства. Она невольно впадает в иллюзию, будто имеет дело с настоящим Эйденом, которого любит. Но ведь это верный путь к душевной катастрофе.

— Спокойной ночи, Эйден! Как хорошо, что ты дома! — с чувством сказала она, к своему величайшему удивлению, совершенно искренне.

 

Глава четвертая

Когда Джилл проснулась, в доме было непривычно тихо. Она подняла голову с подушки и осмотрелась. Яркие лучи солнца, проникая сквозь оконные жалюзи, освещали комнату. Джилл села, откинула волосы со лба и, подозревая неладное, прислушалась.

Вдруг она поняла, что показалось ей странным. Вскочив с кровати, она кинулась через коридор в детскую комнату. Так и есть, кроватка Мэдди пуста! Сердце Джилл забилось где-то у самого горла, богатое воображение немедленно нарисовало страшные картины. Где дочь? Что с ней?

Тут до ее слуха снизу долетели звуки, которые она никак не ожидала услышать: кто-то в кухне разговаривал; и лишь теперь она вспомнила, что Эйден вернулся домой. Прислушавшись, она различила его мягкий баритон вперемежку с писком Мэдди. «Что там происходит?» — прошептала она, нахмурившись.

Подстегиваемая любопытством, даже не забегая за халатом, Джилл быстро спустилась в кухню. Представшее глазам зрелище еще больше насторожило ее.

— Эйден, что ты делаешь? — воскликнула она.

— Как видишь, развожу адскую грязь, — смеясь ответил Эйден. Сидя за столом с малюткой на коленях, он ложечкой соскребал овсянку с ее пухлой щечки.

Джилл приблизилась, моргая так, словно это могло помочь разрешить все вопросы.

— Я вижу. Но почему?

Эйден окунул ложку в банку с персиковым вареньем и сунул в жадный ротик Мэдди. Для человека, никогда прежде не кормившего ребенка, он действовал очень ловко. Странно как-то. Может, раньше он наблюдал за ней внимательнее, чем ей казалось?

— Я проснулся рано, — сообщил Эйден так, словно это все объясняло. Он и в самом деле был уже умыт и полностью одет.

— Но твоя лодыжка…

— …болит гораздо меньше. Правда, вряд ли мне захочется еще раз подниматься на второй этаж.

— И первый раз, наверное, не следовало.

— Я услышал, как зашевелилась Мэдди, — пояснил он, набирая новую ложку каши. — А ты вчера вечером так устала, что я решил дать тебе отдохнуть.

Внезапно Джилл почувствовала на себе его взгляд, ощупывавший ее от длинных нечесаных волос до босых ног, которые выглядывали из-под ночной рубашки. Достаточно плотная, из непрозрачного шелка, она, однако, так облегала ее тело, что подчеркивала все его формы, и Джилл вдруг почувствовала себя раздетой. Она поспешно села на стул и подперла голову руками, укрываясь от его взгляда.

— Как тебе удалось снести ее вниз?

Эйден заложил малышке в рот новую порцию каши.

— Я нес ее на левой руке, а загипсованная правая служила надежным щитом, чтобы она не упала на пол.

Джилл охватило странное и непонятное чувство.

— Нет, нет, тебе не следовало этого делать, — упрямо повторила она. — Лодыжка могла подвернуться на лестнице, и ты бы полетел вместе с ней.

— Я тоже подумал об этом, а потому спускался, сидя на мягком месте. Ей очень понравилось, — улыбнулся он. — Папа был смешной, да? — спросил он девочку, трепля ее за щечку и осыпая звучными поцелуями. Мэдди одарила его ангельской улыбкой.

Господи! Сколько раз в прошлом Джилл мечтала увидеть малышку на коленях отца! Как ей хотелось, чтобы Эйден понял, какое сокровище имеет в лице своей дочурки! Почему, почему это произошло лишь сейчас, то есть слишком поздно?

— Все же было бы лучше, если б ты позвал меня! — с раздражением заметила она. — И пожалуйста, больше этого не делай. Она такая живая! Оглянуться не успеешь, как выскочит из твоих рук.

— Не беспокойся, успею поймать, — твердо сказал Эйден.

— Нет, не успеешь, — с излишним упрямством повторила Джилл.

Эйден помрачнел, что было особенно заметно из-за осветившего его лицо луча утреннего солнца. На нем появилось вчерашнее выражение — недоуменное, вопрошающее, словно он пытается что-то себе объяснить.

— Ты уже завтракал? — резко спросила Джилл.

— Еще нет.

— А Мэдди, кажется, уже поела. Я возьму ее.

— Не надо. Мне некуда спешить.

— Нет, надо. Я хочу. — Джилл встала и попыталась взять ребенка, но Эйден лишь крепче прижал дочку к себе. Джилл подумала, что они будто играют в перетягивание каната, только канатом им служит Мэдди. — Мне надо переодеть ее в дневное платьице. И ты ведь не смог сменить ей штанишки?

Эйден покачал головой.

— Ну, тогда бери, — согласился он, отпуская руку, обнимавшую Мэдди.

Джилл стала подниматься по лестнице, стараясь не вспоминать о разочаровании, которое она прочла в глазах Эйдена, забирая Мэдди. А как могла бы пострадать Мэдди, если бы он, споткнувшись, выронил ее из рук! Да о чем говорить — беда угрожала ей и внизу: по незнанию Эйден не помешал бы ей залезть в шкаф, где хранились лекарства, или забежать куда не следует.

Снимая с Мэдди запачканную овсянкой ночную рубашку, Джилл нехотя призналась себе в том, что ее недовольство вызвано не столько тревогой за Мэдди, сколько накопившейся в ее душе злостью на Эйдена.

Он не имеет права вести себя подобно заботливому супругу и любящему отцу, демонстрируя тем самым, какой могла быть их семейная жизнь. Это нечестно.

Ибо подобный образ действий совершенно ему несвойствен. А раз так, значит, он ее как бы поддразнивает. Или и того хуже — обманывает.

Ну ладно, она, Джилл, все понимает. А Мэдди?

Что, если за время этой неожиданной интерлюдии она привяжется к отцу? А к нему тем временем возвратится память и он станет прежним Эйденом? Как отразится на девочке, если он уйдет из ее жизни, чтобы больше никогда и не вспомнить о дочери? Мэдди, разумеется, малютка, но лишиться любящего отца, какого он из себя разыгрывает, будет для нее большой потерей.

Джилл надела на Мэдди вязаный костюмчик розового цвета, выгодно подчеркивавший ее большие голубые глаза и светлые волосы, а напоследок, одолеваемая материнской нежностью, осыпала ее поцелуями.

Пусть этот ребенок появился на свет по недоразумению, можно сказать, в результате ошибки, этой оплошности Джилл будет радоваться до конца своих дней. Вся ее жизнь посвящена теперь этому маленькому существу, у нее одна цель — вырастить Мэдди здоровой и хорошо воспитать ее, чтобы она ощущала себя нужной и любимой и обладала чувством собственного достоинства.

В прошлом Эйден не желал и пальцем пошевелить ради благополучия их дочки. Да и теперешний приступ повышенного внимания к ней не сулит Мэдди ничего хорошего. Напротив, он может ей даже повредить. Джилл, конечно, знает — Эйден болен и нуждается во внимании, но не за него в первую очередь болит ее сердце. Главное в ее жизни — Мэдди. И если в интересах девочки — защитить ее от отца, ну что ж, Джилл так и сделает. А Эйдену придется покориться.

Когда Джилл выходила из дома, Эйден находился в своем кабинете, сидя у компьютера — искал «ключ к разгадкам», как говорил он. Она посадила Мэдди в автомобильное креслице, привязала и поехала с ней по разным делам — в химчистку, в банк, на почту, в магазины, — благо за время болезни мужа их накопилось более чем достаточно.

К счастью, малютка любила ездить по городу, а уж кататься в колясках для покупок просто обожала. Бывало, улыбается во весь рот кассирам и продавцам, кричит им «хай» — единственное легко-произносимое слово из ее скудного запаса, — они ей отвечают тем же «хай! хай!», и она рада-радешенька.

Покончив с неотложными делами, Джилл, чтобы побаловать себя, заехала в цветочный магазин и купила горшок фиалок. День уже близился к полудню, и уставшая Мэдди начала капризничать и тереть глазки. Значит, пора домой.

Вернулась Джилл в более спокойном настроении, чем была утром. И сердилась на Эйдена меньше прежнего, найдя, как ей казалось, единственно правильный выход из положения: держать его на расстоянии, не допуская проявления нежных чувств с обеих сторон.

Едва она вошла в дом, неся Мэдди на одной руке и пакеты с покупками — в другой, как раздался телефонный звонок. «Я возьму трубку», — закричала она, не зная, где сейчас Эйден.

Звонил Эрик. Спросил, не может ли она во второй половине дня приютить Брэди. В школе укороченный день, а у Эрика деловые встречи.

— Прости, что звоню в последний момент, Джилл. Если тебе неудобно, могу и отменить встречи.

Нет, нет, она весь день будет дома и рада видеть мальчика у себя.

«Кое-кто тут у нас хочет баиньки», — пропела Джилл, заметив, что у малышки слипаются глаза, подняла ее на руки, вынула бутылку с молоком из микроволновой печи и направилась к лестнице. По дороге она заглянула в кабинет Эйдена. Он все еще был там и сидел в той же позе, что и утром.

С экрана компьютера, у которого он расположился, на его красивое лицо и растрепанные волосы лился неестественный голубоватый свет. Вид у Эйдена был задумчивый и нисколько не веселый. Даже сердясь на него, Джилл не могла не признать, что он проявляет завидную силу воли, стараясь восстановить память и собрать себя воедино.

Он, чудак, полагает, что в своем нынешнем состоянии является для Джилл бременем, что его выздоровление будет благом для нее и всей семьи. Джилл даже почувствовала угрызения совести — ведь виновата в этом она, скрывая от него, что, как только он придет в себя, они разведутся.

— А-а-а, Джилл. — Эйден поднял голову от компьютера, и глаза его потеплели. — Привет, малышка! — сказал он Мэдди.

Несмотря на усталость, полуспящая Мэдди взглянула на отца и улыбнулась.

— Пойду уложу ее.

— Хорошо. Когда она заснет, спустись сюда. Мне не терпится рассказать, что произошло в твое отсутствие.

Джилл внутренне напряглась. Что он мог вспомнить?

— Я недолго, — пообещала она.

Когда чуть позже Джилл вошла в кабинет, Эйден отодвинулся от компьютера и всем телом подался к ней, словно собираясь обнять, но она решительно обхватила себя руками и приняла выжидательную позу.

— Вот! — сказал Эйден. — Компьютер! Я умею им пользоваться!

— О! — воскликнула Джилл с неизъяснимым облегчением. Она не сразу оценила важность этого события, так как, привыкнув постоянно видеть мужа за компьютером, не вдруг поняла, что произошло нечто из ряда вон выходящее.

— Это оказалось проще простого. Я нажал на включение, затем одну кнопку, другую, и на экране появилась программа.

Джилл села рядом и тут заметила, что ее фотография, стоявшая на столе Эйдена, передвинута поближе к компьютеру, но решила не обращать на это внимания.

— Доктор Грогэн предупреждал, что показания органов чувств — наилучший катализатор для возвращения памяти, — добавил Эйден, раскачиваясь на стуле. — Готов биться об заклад, что утром стал свидетелем этого. Звук, издаваемый компьютером, подхлестнул мои воспоминания.

— Весьма возможно. Но ведь не исключено, что умение обращаться с компьютером было все время при тебе.

— Возможно. И все же мне кажется, что у себя в офисе я бы вспомнил еще больше.

— В Эй-Би-Экс?

— Да.

— Не так-то это просто. Ты ведь не помнишь своих коллег.

— А если ты пойдешь со мной и поможешь мне, называя их по именам?

— Лучше, пожалуй, пойти по окончании рабочего дня, когда там мало народу. А еще лучше — в воскресенье, тогда и вовсе никого нет.

— А меня впустят?

— Еще бы! Охранники Эйдена Морса знают, что у тебя есть ключи.

— Замечательно. Так и сделаем.

Эйден не сводил с нее ликующих глаз. Подобные взгляды, порождаемые радостью от удачного замысла, обычно за несколько секунд приобретают совсем иной смысл. Так случилось и на этот раз. Его теплый взор проникал в нее все глубже и глубже. Казалось, самый воздух между ними накаляется.

— Ну… и что же? Нашел ты в программе что-нибудь полезное?

— О да. — Он переменил позу. — И даже очень много. Обнаружил, в частности, «Календарь», мое ежедневное расписание, список деловых встреч, список деловых завтраков, а также деловых поездок в другие города. — Он перевел глаза на Джилл. — Поездок масса. Сдается мне, что я весьма занятой мужик.

Джилл отвернулась и промолчала.

— По-видимому, в «Календарь» занесены лишь данные, относящиеся к работе, о личной же жизни в нем ни слова. Но, честно говоря, я не представляю себе, какая личная жизнь может быть у человека, время которого расписано буквально по минутам. — Он усмехнулся. — Но у меня ведь была личная жизнь.

Он улыбался, но Джилл различила вопрос в его глазах. За его говорливостью скрывались начавшие возникать сомнения. Он, видимо, взглянул на себя со стороны и не уразумел, что же открылось его глазам. Или ему не понравилось то, что он увидел?

— У тебя масса обязанностей, — уклончиво заметила она.

— У меня тоже такое впечатление. — Нахмурившись, он положил локоть на спинку стула, а лицом оперся о ладонь.

— Что ты еще нашел интересного?

— Интересного — ничего. Куча деловой корреспонденции. Но ни одно письмо не вызвало у меня никаких ассоциаций. Компьютер я, как оказалось, помню, а вот из упоминаемых в нем людей — никого. Не хочешь ли позавтракать, пока ребенок спит? — слегка огорчившись предыдущим словам, спросил он и поднялся со стула. — Мы с тобой вдвоем, и больше никого.

— Вряд ли это удастся. — Джилл хотела этим сказать, что Мэдди вскоре проснется и нарушит их уединение, но он посмотрел на нее вопрошающим взглядом. Неужели Эйден заподозрил, что между ними не все ладно? — Пока меня не было дома, звонили? — поспешно спросила Джилл. Они направились в кухню.

— Да. Это вторая вещь, о которой я рвусь тебе рассказать. Звонил некто Грег Симмонс из Эй-Би-Экс.

— Грег Симмонс? — Джилл даже остановилась.

— Да-а-а. Тебе известно это имя?

— Боже мой! Да он твой начальник. Вернее, начальник надо всеми: президент Эй-Би-Экс и компании.

Эйден состроил комичную гримасу, и Джилл пришлось со всей суровостью напомнить себе об эмоциональной дистанции.

— Что же ты ему сказал?

— Да ничего страшного… Так мне кажется. Его интересовало исключительно мое здоровье. Я сообщил, что страдаю от невыносимых болей, а потому вынужден принимать очень сильные болеутоляющие. Это объясняло все несуразности моего поведения.

Снова подавив сочувственную улыбку, Джилл сказала:

— Тебе не следовало брать трубку. Пусть бы он оставил сообщение на автоответчике.

— Впредь я так и буду делать, уж поверь мне. Его звонок напомнил лишний раз, как важно поскорее выздороветь. Потому-то я и хочу пойти в офис — может, это ускорит дело. — Усевшись за стол, он заметил пакеты с покупками. — Что ты купила?

— Разные мелочи. Аспирин, оберточную бумагу, бинты, детский крем, — перечисляла она, вынимая покупки.

— А вот я вижу проявленные фотографии. Можно взглянуть?

— Эти фото… ммм… — она переступила с ноги на ногу, — с дня рождения Мэдди.

Джилл нехотя опустила конверт на стол. Пока Эйден рассматривал фотографии, она разложила все купленное по местам. Но это не помешало ей заметить, как снова помрачнело его лицо.

— Меня почему-то нигде нет.

— Тебя… тебя на дне рождения не было.

— Это почему же?

Джилл вспомнила прежние обиды, и в ней мгновенно вскипел гнев. Она вынула из буфета банку тунца и стала аккуратно ее открывать, боясь, как бы не проболтаться, не ляпнуть: потому что тебе было наплевать на твою дочь. Вместо этого она сказала:

— Ты был тогда в командировке.

— О-о-о, — протянул он. — Мне очень стыдно спрашивать, но когда именно у Мэдди был день рождения? — Он снова стал просматривать фотографии.

Да, тебе должно быть стыдно.

— Неделю назад, во вторник.

Она открыла консервы, слила сок из банки и приготовила два бутерброда.

— Я был в Детройте, — неожиданно выпалил Эйден.

Джилл, оживившись, подняла голову от тунца.

— Нет, нет, я этого не помню. Эти сведения — из «Календаря».

— О-о-о!

— Кто все эти люди? — Он поднял одну из фотографий.

— Друзья.

— Но кто именно? Как их зовут? Что у нас с ними общего?

Джилл не хотелось предаваться воспоминаниям о дне рождения дочки.

— Доктор Грогэн советовал ничего тебе не рассказывать, чтобы ты до всего доходил своим умом, — отговорилась она.

Джилл поставила на стол тарелку с бутербродами, два стакана и бутыль яблочного сока. Плечи у нее затекли, мышцы шеи болели, она с наслаждением села на стул.

И тут заметила, что Эйден не спускает с нее своих умных глаз.

— Ага, теперь мне ясно, — вдруг сообщил он.

— Что именно? — Она налила соку в его стакан.

— Мне ясно, почему ты на меня злишься.

— Я вовсе не злюсь, — покраснела Джилл.

— Ты раздражена, и я теперь знаю почему. Потому, что меня не было на дне рождения Мэдди. На ее первом дне рождения.

— Это было неизбежно. — В замешательстве она отвернулась к окну — лишь бы не смотреть ему в глаза.

— Вряд ли. Мне ужасно жаль, что так случилось.

— Ничего, мы выжили. — Как ни старалась Джилл скрыть обиду, эти слова выдали ее с головой.

— Вот так, дружище, теперь ты знаешь, в чем дело. — Он неловко взял бутерброд левой рукой и уронил кусок тунца. — Видит Бог, Джилл, я очень огорчен.

Как бы то ни было, дело сделано, сердито подумала Джилл, жадно вгрызаясь в бутерброд.

— Не сердись, Джилл, ведь больше всех пострадал я. Это меня не было на дне рождения дочери. На ее первом дне рождения, который никогда уже не повторится.

— Да я уже примирилась с этим, — сказала Джилл, стараясь расслабиться. — Поговорим о чем-нибудь другом.

— Я всей душой за.

Тут послышался скрежет автомобильных тормозов. Джилл прислушалась.

— Школьный автобус съезжает со склона, — сообщила она, направляясь к двери.

— У нас есть еще ребенок, о котором я не знаю? — поинтересовался Эйден.

— Да, — рассмеялась Джилл. — Его зовут Брэди. Это соседский мальчик. Иногда после занятий сидит у меня, ожидая отца с работы, но сегодня в школе короткий день, так что он пробудет у нас до вечера. — И, не дожидаясь вопросов или возражений Эйдена, Джилл пошла открывать дверь.

Едва завидев Брэди, Эйден узнал в нем одного из гостей на фотографии, снятой на дне рождения дочки. Он снова и снова возвращался к снимкам, внимательно вглядываясь в лицо мужчины, стоящего или сидящего рядом с Брэди, и думая о чем-то своем. Джилл поняла, что он узнал Эрика, и почувствовала себя не в своей тарелке.

После ланча Эйден ушел в свою комнату, поднял ногу кверху и положил на лодыжку компресс со льдом. Джилл старалась не беспокоить его попусту, в то время как он делал все от него зависящее, чтобы приблизить выздоровление. Джилл собрала все необходимое для приготовления шоколадного печенья, надела на Брэди передник и постаралась хоть на час забыть о муже.

— Привет! — Джилл отступила от входной двери, впуская Эрика в переднюю. Вместе с ним внутрь ворвалась струя холодного сырого воздуха. Апрель, как ему и положено, вел себя наподобие капризной кокетки — то преподносил теплую ясную погоду, то насылал зимнее ненастье.

— Мы слышали, как ты подъехал. Брэди одевается. — Обернувшись, она улыбнулась шестилетнему мальчугану, сражавшемуся со своей молнией не без «помощи» Мэдди, и подхватила малышку на руки.

— Иди сюда, Тигр, — улыбнулся Эрик сынишке. Тот приблизился, продолжая возиться с молнией и закусив от старания губу. Эрик одарил Джилл улыбкой счастливого отца, любующегося своим чадом. — Тебе было весело с Джилл и Мэдди?

— Угу. — Мальчик затянул наконец молнию на куртке и взглянул на отца. — Мы делали шоколадное печенье.

— Надо же. Какой молодец! Мне бы…

Не дожидаясь окончания фразы, Джилл подана ему лежавший наготове пакет с печеньем.

— Можешь не изощряться в намеках.

— Спасибо. — Эрик улыбнулся, взял пакет и, понизив голос, спросил: — Ну, как дела? Я хочу сказать — как Эйден?

Его добрые глаза излучали сочувствие.

— Ничего. Все в порядке.

— Хлопот не оберешься?

— Да нет, ничего. — Она спустила Мэдди на пол, и та потопала к игрушечному ксилофону, лежавшему в гостиной под журнальным столиком.

— Правда? — продолжал настаивать Эрик. Джилл почувствовала раздражение. Почему Эрику так хочется, чтобы Эйден доставлял ей хлопоты?

— Правда, — твердо ответила она.

— Ну, смотри, если что, я готов прийти на помощь.

Внезапно она заметила, что Эрик упорно смотрит на что-то, находящееся за ее спиной. Обернувшись, она увидела появившегося в дверях гостиной Эйдена. Джилл показалось, что она стоит слишком близко к Эрику, и она слегка отодвинулась.

— С возвращением, Эйден! — поднял в приветствии руку Эрик. — Рад видеть тебя. Как ты себя чувствуешь?

Эйден поправил костыль под рукой.

— Спасибо, очень хорошо, — произнес он в ответ.

— Ну и слава Богу. Ужасное происшествие.

— Да, не хотел бы я еще раз попасть в такую переделку.

Было непонятно, почему Эйден вышел из своей комнаты. После неудачного разговора с мистером Симмонсом было бы естественно, если бы он избегал личных контактов с людьми.

— Как думаешь, когда ты сможешь вернуться на работу?

Неожиданно для Джилл Эйден обнял ее здоровой рукой.

— Не могу сказать точно. Впрочем, я не тороплюсь.

Джилл почувствовала, как напряглись пальцы, сжимающие ее плечо. Эрик посмотрел сперва на руку Эйдена, а затем в глаза Джилл. Губы его сжались.

— Не могу ли я быть тебе чем-нибудь полезен, пока мы здесь? — выдавил он из себя.

Интересно, что он имеет в виду? Передвижку тяжелой мебели? Или собирается выйти с Эйденом во двор и вызвать его на дуэль?

— Нет, мы справляемся, — сказал Эйден, притянув к себе Джилл. — Но благодарю за предложение.

Ах, как много крылось за этим прозаическим, казалось бы, диалогом!

— Прекрасно, — вздохнул Эрик. — Тогда мы с Брэди поехали домой. Спасибо за гостеприимство. — Он открыл дверь. — И за шоколадное печенье.

— Он что, в разводе? — спросил Эйден, как только Эрик отъехал.

— Да. — Джилл выскользнула из-под его властной руки.

— Замечательно. Просто замечательно, — пробормотал он.

— Что именно?

— Сам не знаю! — в отчаянии воскликнул он, всплеснув обеими руками, в том числе и той, что в гипсе. — Я не знаю, и это самое неприятное.

— Если ты, Эйден, думаешь, что, как я полагаю, можешь думать… — Джилл издала нервный смешок. Он, ясное дело, не может помнить, какие нелепые обвинения бросил ей в лицо в день крушения самолета. — Поверь, между мной и Эриком ничего нет. Эрик всего лишь мой друг.

— Насколько близкий, Джилл?

Она почувствовала, что краснеет. И зачем только она допустила этот разговор?

— Как все глупо! — Она в сердцах оттолкнула Эйдена и пошла на кухню. — Пойду лучше займусь чем-нибудь полезным.

Наступил вечер, Мэдди заснула, Эйден отправился в гостиную, а Джилл со стаканом шабли в руке тихонько вышла на балкон. За ужином она извинилась перед Эйденом за сорвавшиеся с языка слова о «глупом разговоре», но каяться не стала. В чем ей каяться, если между нею и Эриком действительно ничего нет?

Свернувшись калачиком в одном из кресел, она перебирала в памяти эпизоды встречи Эйдена с Эриком, и на губах ее играла непрошеная улыбка. Что бы она ни думала об Эйдене, чувствовать его руку на своих плечах было приятно. И его ревность тоже не вызвала у нее должного отвращения.

Эйдену, которого она знала, не было свойственно выказывать подобные чувства. Слишком скрытный, слишком замкнутый, он боялся выбраться из раковины, чтобы не показать своей ранимости. Кто бы подумал, что он вообще способен ревновать!

Она должна быть тверда как кремень и никоим образом не поддаваться обаянию этого нового Эйдена. Ни на секунду нельзя забывать: он просуществует недолго. Сегодня к нему вернулось знание компьютера. Что принесет завтрашний день?

Джилл отхлебнула шабли и положила голову на мягкую спинку кресла. Муж нуждается в ее внимании — пожалуйста, она с удовольствием его предоставит, но при этом должна сохранять хладнокровие. Не нужно вкладывать душу в уход за Эйденом.

Она напоминает себе циркачку, ходящую по канату, с той разницей, что она-то, Джилл, ходит по тонкой ниточке. Но чтобы удержаться на ней, достаточно припомнить хоть один инцидент из их прошлой жизни — например, как он не желал ребенка, уже созревающего в ее утробе, или, скажем, после родов не встретил ее с цветами у порога больницы.

А если воспоминания о прошлом не помогут, достаточно заглянуть в будущее. Неужели она хочет продолжать жить замужней вдовой вечно занятого по горло бизнесмена? Неужели допустит, чтобы ее дочь росла не замечаемая им, думая, что она недостойна его любви, а значит, и любви вообще, чтобы в девочке развивался комплекс неполноценности?

Джилл допила вино и поднялась с кресла. Она не сомневается: у нее хватит сил пройти испытания и остаться совершенно равнодушной. Потому что ради Мэдди она готова сдвинуть горы.

Назавтра Джилл затеяла стирку. Внезапно до ее слуха донесся звук, показавшийся ей подозрительным. Впечатление было такое, будто кто-то включил автомобильный двигатель. Она выскочила на улицу и подбежала к гаражу. Она не обманулась: Эйден сидел за рулем и улыбался ей сквозь ветровое стекло.

Подбоченившись, Джилл склонила голову набок и высоко подняла брови, всем своим существом выражая недоумение и возмущение. Эйден понял ее невысказанный намек и рассмеялся.

— Мне только что пришло в голову, что твоя машина на автомате, — высунув голову из окна, сказал он.

— В самом деле? Но у тебя ведь рука в гипсе.

— Ну и что?

— Эйден!

— Эйден! — передразнил он ее. — Тебе случайно ничего не нужно в городе? — спросил он с лукавой улыбкой.

— Ничего, — твердо ответила Джилл. — Мне нужно, чтобы ты… — Договорить она не успела: он поднял ладонь, пошевелил на прощанье пальцами и, повернувшись лицом к заднему окну, вывел машину из гаража.

Оцепенев, Джилл смотрела вслед удалявшейся машине. В аварию Эйден, конечно, не попадет. Водитель он хоть куда и даже с одной рукой даст любому сто очков вперед. Но ведь он может заблудиться!

После выписки из больницы она показывала ему город, но много ли из этой экскурсии он запомнил? А если он повстречает кого-нибудь из знакомых?!

На глаза Джилл попался спортивный автомобиль Эйдена. Может, поехать за ним следом? А как же Мэдди? Разбудить ее? Засунуть в автомобиль и кинуться за ним в погоню? Что за бред! Так, может, позвонить в полицию?

— Ох уж этот Эйден Морс! — воскликнула Джилл. — Он сведет меня с ума.

Спустя некоторое время, складывая только что высушенное белье, Джилл услышала, как ее пикап въезжает обратно в гараж. Она невольно вздохнула. В тот же миг захныкала проснувшаяся Мэдди. Джилл устремилась наверх.

— Ну, малышка, хорошо поспала? — пропела она, входя в детскую.

Стоя в кроватке, Мэдди протянула ей навстречу ручонки, бормоча что-то вроде «мам-мам-мам». Джилл тут же растаяла.

— Прелесть ты моя! — Она подняла девочку и прижала к себе — такую теплую и уютную после сна.

Сменив ей одежду и пеленку, Джилл отнесла дочку на кухню, приговаривая:

— Проголодалась, любовь моя? Сейчас поедим и… — Она увидела кухонный стол, и слова застряли у нее в горле. — Это что еще такое?

Перед высоким стульчиком Мэдди стоял желто-белый именинный торт с украшениями на сюжеты Винни-Пуха. Вокруг лежали три ярких свертка, а рядом с виноватым видом нервно улыбался папаша.

 

Глава пятая

— С днем рождения, Мэдисон Кэй, — произнес Эйден, потом подошел и поцеловал девочку в щечку. — Мне очень жаль, что я не смог приехать в твой день рождения. Вот я и подумал, что мы можем справить его сегодня, и ты не будешь в обиде на меня. — Он дотронулся до шелковистых русых кудряшек ребенка.

Эйден не сводил глаз с Мэдди, но Джилл понимала: его слова обращены в первую очередь к ней. Она хотела было ответить, но почему-то не смогла выговорить ни слова.

Желая скрыть неожиданный наплыв чувств, Джилл засуетилась, усаживая Мэдди на высокий стульчик.

— Ты хорошо себя чувствуешь? — поинтересовался Эйден.

— Вполне. Но прежде чем приниматься за торт, Мэдди надо поесть, — объяснила Джилл и поставила перед Мэдди белый пластиковый поднос с едой.

— Разумеется. Мне просто хотелось отпраздновать ее день рождения. Лучше поздно, чем никогда.

Джилл готова была рассердиться. Хотела сказать, что его поезд все равно ушел. Что его отсутствие на дне рождения всего лишь ничтожная часть всей проблемы. Пусть знает: она по горло сыта такой семейной жизнью и никогда его не простит.

Но пристально глядевший на нее человек ничего бы не понял. Он хотел сделать как лучше. Ибо этот человек не был настоящим Эйденом.

— Как мило с твоей стороны, — сказала Джилл. — Действительно мило.

Едва они покончили с завтраком, как Эйден укрепил на торте одну-единственную зажженную свечу, и они с Джилл дуэтом пропели «С днем рождения поздравляем!». Мэдди подтягивала им, пища и закатываясь смехом. Она даже хлопала в ладоши в такт их хлопкам.

— А теперь, малышка, поела — наслаждайся! — И Эйден положил на поднос огромный кусок шоколадного торта, покрытого мороженым.

К ужасу Джилл, Мэдди немедленно запустила в него свои пухлые пальчики.

— Минутку, минутку! — завопил Эйден. — Я хочу запечатлеть это зрелище. — И он схватил с полки всегда лежащий наготове фотоаппарат Джилл. — Вот, пожалуйста! — Эйден вручил его Джилл. — Щелкни нас с Мэдди! — И он присел рядом с высоким стульчиком. — У меня будет вещественное доказательство того, что я отметил первый день рождения нашей дочки.

Наведя камеру, Джилл нажала на кнопку и сказала:

— На всякий случай надо повторить.

Эйден придвинулся еще ближе к Мэдди, так что его лицо оказалось совсем рядом с ее головкой. Глядя в видоискатель, Джилл думала о том, какой это будет выразительный снимок: черная шевелюра Эйдена на фоне ангельски светлых локонов ребенка — эдакий контраст твердого и мягкого, сильного и слабого. При этом бросалось, в глаза разительное сходство между ними в очертаниях носа и подбородка.

Только Джилл собралась нажать кнопку, как Мэдди подняла свою тарелку, повернулась к Эйдену и ударила его прямо по лицу. Бац!

Потрясенная Джилл опустила камеру и уставилась на мужа. Он продолжал сидеть на корточках, а по его лицу стекали потоки шоколадного торта и ванильного мороженого. Внутри ее боролись самые противоречивые чувства: опасение, что он может рассердиться, и сочувствие — ну и видик у него! Но более всего ее разбирал смех.

— Золотко мое, что ты сделала с папой? — не удержавшись, расхохоталась Джилл. Со лба Эйдена сполз большой кусок мороженого. Он подхватил его языком и отправил в рот.

Когда что-нибудь в доме падало или разливалось, Мэдди произносила «уох!». Она и сейчас не преминула высказаться таким образом. Губы Эйдена скривились в улыбке, а секунду спустя плечи его затряслись от смеха.

— Спокойно! — велела Джилл и щелкнула их еще раз. Затем, продолжая смеяться, принесла тряпку и привела все вокруг в порядок.

Но вот торт был уничтожен самым цивилизованным образом, настал черед подарков. Эйден помогал малютке вскрыть первый пакет, а Джилл сидела рядом, снедаемая любопытством. Что может выбрать в подарок годовалой дочке отец, который ее не знает и не помнит?

В первом свертке оказался желтый школьный автобус с тремя человечками внутри. Они вынимались — через дверь или через крышу. Джилл сразу предположила, что игрушка придется по душе малютке. И оказалась права.

— Бр-р-р! Бр-р-р! — С силой нажимая на автобус, она катала его по пластмассовому подносу, подражая шуму моторов. Автобус настолько заинтересовал ее, что на следующий сверток она не обратила ни малейшего внимания. Эйден подержал его над головой, но, видя безразличие девочки, передал Джилл.

— Тебе открывать, — произнес он, пожимая плечами: ничего, мол, не поделаешь.

Со словами: «Смотри, золотко, еще подарок от папы» — Джилл сорвала бумагу с коробки.

— Разве это не… — Тут она извлекла из ее недр нечто, от чего глаза ее полезли на лоб. — Бейсбольная перчатка?!

Мэдди подняла голову, но кожаная перчатка ее не привлекла. Иное дело — розовая крышка от коробки. Она немедленно погрузила ее в автобус вместе с тремя человечками и повезла. «Р-р-р-р».

— Да, бейсбольная перчатка, — невозмутимо согласился Эйден. — В наши дни девочки должны уметь играть в бейсбол не хуже мальчиков. Пусть учится с младых ногтей, а то потом будет пропускать мячи.

— Так-то оно так, но ведь и через год было бы не поздно.

Он взглянул на нее с деланной суровостью.

— Ох уж эти мамы! Никак им не угодишь!

На последней коробке, самой большой, стояло блестящее золотое клеймо лучшего в округе магазина. Сняв крышку и содрав верхний слой оберточной бумаги, Джилл растаяла от радости: под ним лежал костюмчик для Мэдди. До сих пор Эйден всячески увиливал от покупки одежды, даже для себя. А сейчас вот не поленился перерыть горы вещей в поисках нужного!

Костюмчик оказался матроской, синей с белым, как ей и положено быть. В летнюю жару ничего лучше не придумаешь! А рядом… рядом лежал точно такой же наряд, но уже ее размера.

— О! — только и могла воскликнуть Джилл, не в силах говорить.

— Это набор для матери с дочкой, — пояснил Эйден. — Если тебе не нравится, можно поменять. — Он посмотрел на нее оценивающим взглядом, словно стараясь представить себе Джилл в новом одеянии. — Мне показалось забавным, что вы будете одеты одинаково. Но если тебе это представляется чересчур забавным…

— Нет, нет, Эйден, мне все нравится. Просто я немного удивлена. День рождения ведь не мой, а Мэдди.

— Да. — Он издал смешок. — Но поскольку я не знаю, когда твой день рождения, я решил таким образом искупить все свои прегрешения.

— Благодарю тебя. — Не выпуская костюм из рук, со слезами на глазах, она села на стул. Посмотрела на своего ребенка, увлеченного автобусом, затем на Эйдена, ответившего ей таким же пристальным взглядом. В какое же ужасное положение она попала! Ее сопротивление тает, как сосулька под лучами солнца! Имея дело с таким человеком, как теперешний Эйден, невозможно сохранять безразличие. Невозможно делать вид, что он тебе чужой. Как же быть? Как вести себя дальше? Этого-то она и не знала.

К вечеру позвонил доктор Грогэн. Его интересовало, как себя чувствует Эйден.

— Вполне прилично. — Зажимая трубку головой, Джилл стянула с рук садовые перчатки и бросила на балконную скамью. — Сейчас он принимает циркулярный душ.

— Прекрасно. Это уменьшает боль и ускоряет выздоровление.

— Мы так и подумали.

— Есть ли существенные изменения в его состоянии?

— Его физическое состояние быстро улучшается. — Она перешагнула через кубики, которыми играла на балконе Мэдди, и уселась в свое любимое кресло. — Синяков и кровоподтеков почти не осталось, он уже не принимает прописанные вами анальгетики, а сегодня даже попробовал передвигаться без костыля. А вот что касается психики, то тут похвастать нечем.

— Но ведь после аварии прошла всего одна неделя.

Всего одна неделя?! Джилл совсем потеряла счет времени.

— Кое-какие мелочи он вспомнил. Вернулось, например, умение пользоваться компьютером. Он прекрасно разбирается во всех программах и файлах.

— О, это уже нечто!

— Он даже собирается пойти к себе на работу — вдруг что-нибудь подстегнет его память. Мы выбрали для этой цели субботний вечер — там в это время никого нет.

— Это не повредит, — согласился психиатр. — А как у него настроение?

— Как ни странно, хорошее. — Джилл мягко улыбнулась, вспомнив сегодняшний день рождения.

— Вы не замечали у него признаков недовольства или даже раздражения своим состоянием?

Джилл нагнулась и принялась строить из кубиков башню.

— Да нет, все в пределах терпимого.

— Может быть, уныния, подавленности?

— Понимаю, — подумав несколько секунд, сказала Джилл. — Вы считаете, что человек в его положении не может не быть подавлен и уныл.

— Это так, и тем не менее я не удивлен. Дело в том, что ваш муж человек совершенно удивительный. Вам, естественно, не может быть известно, что после приземления самолета он оставался на борту, помогая спасателям выводить людей?

Джилл выпрямилась в кресле и замерла.

— Этого я, конечно, не знаю. Помню лишь, что он покинул самолет одним из последних. А каким образом это стало известно вам?

— Стараясь восстановить наиболее полную картину того, что произошло, я беседовал с некоторыми членами экипажа. Эйден, полагаю, может даже получить благодарность.

— Как же ему это удалось? Со сломанной рукой? Весь в ушибах и ссадинах?

— Поразительно, не так ли? Еще одно доказательство того, насколько дух сильнее тела.

Джилл оперлась о ручку кресла, положила голову на руку. Она и прежде многому поражалась, а сейчас была в полной растерянности.

— Во всяком случае, — продолжал доктор, — если его настроение изменится, немедленно дайте мне знать.

— Непременно.

— Он должен прийти ко мне через неделю, но в случае чего я всегда найду для него время.

— Доктор Грогэн, вы не возражаете, если я задам вам глупый вопрос?

— Глупые вопросы, как известно, — это те, что остались незаданными.

— Бывает ли, что в период амнезии человек полностью преображается?

Телефон молчал. Джилл представила себе, как доктор в задумчивости поглаживает бородку.

— С ходу я бы ответил, что нет, не бывает. А почему вы спрашиваете? Эйден ведет себя иначе, чем прежде?

Джилл закрутила телефонный шнур вокруг руки.

— Пожалуй… Да, безусловно. — Прежний Эйден, эгоист до мозга костей, не стал бы оставаться в разбившемся самолете, помогая пассажирам выйти, но она об этом умолчала, а привела более близкий ей пример: — Он чувствует себя значительно свободнее с нашей дочерью, охотнее прежнего проводит с ней время. Ему даже нравится заниматься ею.

— А раньше не нравилось?

— Нет. Это и послужило одной из причин крушения нашего брака.

— Мне не хотелось бы заниматься истолкованием его поведения по телефону, но, быть может, сейчас, не работая, он чувствует себя раскованнее, у него больше свободного времени.

Джилл взвесила все «за» и «против» этой гипотезы.

— Но ведь желание заниматься ею должно было быть у него всегда.

— А вы полагаете, что его не было?

— Я не полагаю, а знаю точно — не было. Он никогда не высказывал желания иметь детей. И все время проводил на работе. Находиться дома было для него сущим наказанием.

Трубка замолчала и, к огорчению Джилл, безмолвствовала довольно долго.

— И все же, как я уже сказал, навряд ли недомогание могло в корне изменить его личность.

— Ну, если не изменило, то способствовало этому, — продолжала стоять на своем Джилл.

— Я обязательно постараюсь найти ответ на ваш вопрос, когда побеседую с ним лично.

— Я и не ожидала, что вы с места в карьер дадите мне ответ. Но вопрос этот для меня чрезвычайно важен.

— Никаких проблем, Джилл. Могу я быть вам еще чем-нибудь полезен?

Джилл помолчала. Да, ее мучило кое-что еще. Как она поняла, Эйден уверен, что они состоят в счастливом браке. Она заметила — впрочем, для этого не требовалось особой проницательности, — что она привлекает его физически и что он питает относительно нее совершенно определенные намерения.

Но ей вдруг не захотелось обсуждать столь интимную тему с доктором Грогэном. Зачем? Она и без того отвела Эйдену отдельную комнату, обезопасив себя таким образом от его посягательств по ночам. К тому же, честно говоря, она может и ошибаться — ведь он не предпринимал никаких действий, разве что несколько раз бросал в ее сторону многозначительные взгляды.

А если предпримет, то она и без доктора Грогэна знает, как себя вести. Надо будет оттолкнуть его под каким-нибудь благовидным предлогом, а их можно найти сколько угодно. Если же и это не поможет, вот тогда она прибегнет к последнему средству — расскажет о предстоящем разводе. Уж против этого ему нечего будет возразить.

— Нет, доктор Грогэн, на сегодня все. Благодарю вас.

Джилл положила трубку, сожалея, что у нее так скверно на душе.

Вечером следующего дня Джилл оставила Мэдди на попечение безотказной миссис О'Брайен, а сама повезла Эйдена в Эй-Би-Экс. Здание фирмы, в котором располагались дирекция и производство, находилось в промышленном пригороде Бостона. Вокруг, как и всегда в субботний вечер, было безлюдно, а из машин стояло лишь несколько автомобилей охранников.

Завернув на стоянку, Джилл отыскала место с фамилией мужа. Подъезжая к нему, она заметила, что Эйден с любопытством, но без всякого волнения рассматривает желтое каменное здание. Как, должно быть, неприятно видеть дом, где ты работал в течение многих лет, и ничегошеньки о нем не помнить!

Перегнувшись через переднее сиденье, она дотронулась до плеча мужа, ободряя и успокаивая его.

— Зайдем внутрь?

Он кивнул и вышел из машины.

У входа их встретил охранник в форме.

— Здравствуйте! — улыбнулась Джилл молодому человеку.

— Здравствуйте, миссис Морс, — склонился он в поклоне. — Как вы себя чувствуете, мистер Морс?

— Жаловаться было бы грешно. — Чтобы произвести на окружающих более сильное впечатление, Эйден захватил с собой костыль. — Вы не возражаете, если мы с женой проведем некоторое время в моем кабинете? Мне нужно найти кое-какие данные для работы.

Молодой человек оторопело поднял брови.

— Конечно. Сейчас выключу охрану в этом крыле.

Проходя по вестибюлю, Эйден спросил шепотом:

— Я что-то сделал не так?

— Ты не из тех людей, которые обычно спрашивают разрешения.

— А-а-а.

Джилл хорошо знала это здание. Она пришла в фирму прямо из колледжа и сидела в «торговой яме». Так называли нижний этаж здания, где находились работники, занимавшиеся сбытом продукции Эй-Би-Экс. Джилл так и не поняла, отображает это название назначение помещения или его форму.

Свет в него проникал исключительно через стеклянный потолок, находившийся на высоте второго этажа. Вдоль трех стен тянулись антресоли с кабинетами начальства. С рабочего места Джилл казалось, что она и в самом деле находится в яме, особенно если на антресолях кто-нибудь облокачивался о балюстраду и смотрел на нее сверху вниз.

Именно сюда подошла сейчас Джилл, выйдя с Эйденом из лифта, и посмотрела вниз, туда, где она когда-то работала. В зале, заметила она, кабинок для служащих стало больше.

— Что случилось? — спросил Эйден. — Что там такое?

— Да ничего, — улыбнулась она. — Пошли. Твой кабинет чуть дальше.

— Вижу, ты не раз бывала у меня на работе.

Джилл в ответ лишь кивнула. Она так и не рассказала ему, где и как они встретились, считая, что лучше будет, если он сам все вспомнит. Да ей и не хотелось возвращаться к тем дням, когда она, наивная дурочка, была так счастлива.

Машинально выбрав в связке нужный ключ, Эйден отпер дверь в свой кабинет. Секретарский стол пробудил в нем какие-то смутные ассоциации. Но на этом, увы, дело и кончилось. Стоя на краю толстого ковра цвета бургундского вина, он обводил глазами мебель и мелкие предметы в комнате, где провел столько лет, и… ничего не узнавал.

— Кем бы ни был Эйден Морс, вкус у него был отменный. Даже в офисе — оригинальные произведения искусства, а не копии, — только и сказал он, присвистнув.

Джилл могла бы на это возразить, что, по мнению Эйдена Морса, если ты стремишься приобщиться к сильным мира сего — а он стремился, — то должен вести себя так, словно уже принадлежишь к их числу. Порою она даже недоумевала, почему он не взял себе в жены женщину из этого круга.

Она знала, что считается красивой, но мнение окружающих оставляло ее равнодушной. В раннем детстве она была дурнушкой и только в десять лет начала расцветать, но к этому времени привыкла полагаться не на свои чары, а на другие достоинства.

Тем не менее Джилл отдавала себе отчет в том, что ее внешность производит сильное впечатление: в школе — на соучеников, в колледже — на членов жюри, выбирающих красавицу года, в Эй-Би-Экс — на коллег. Так, может, ее репутация привлекательной женщины и сыграла решающую роль в выборе Эйдена, думала иногда Джилл.

Звук выдвигаемого ящика отвлек ее от малоприятных мыслей.

— Над чем это я трудился, когда произошла катастрофа? — услышала она голос мужа.

— Право, не знаю.

— Я что ж, не говорил с тобой о работе? Джилл сглотнула подступивший к горлу ком.

— Говорил, но гораздо меньше, чем до рождения ребенка.

Ответ, видно, не понравился Эйдену — на его щеке заиграл желвак. Он продолжал изучать бумаги.

— Почему бы тебе не осмотреться здесь как следует? Вдруг что-нибудь да подхлестнет твою память. А я пока посижу снаружи. — Она вытащила из сумочки книгу. — Не торопись, смотри внимательно.

Только два часа спустя Джилл подняла глаза от книги. Все это время Эйден провел в поисках своего прошлого: выдвигал ящики с документами, просматривал бумаги, поднимал жалюзи и всматривался в окружающий пейзаж, водил пальцем по поверхности различных предметов, даже обнюхивал их, несколько раз выходил в коридор. Наконец он уселся в кожаное кресло перед своим письменным столом и углубился в чтение файлов. Войдя, Джилл застала его за этим занятием.

— Что ты делаешь? — спросила она.

Он поднял голову. Глаза глядели устало, волосы растрепались.

— Вот, изучаю бумаги. Если я не в состоянии вспомнить, каким образом зарабатывал деньги, мне остается одно — попытаться научиться этому заново.

— Ты читаешь файлы? — Она сделала большие глаза.

— Не мешай.

— Ты умный человек, Эйден, — сказала она, хотя понимала, что слово «умный» не отражает всех его достоинств. — Но даже тебе изучение файлов не заменит десятилетнего опыта работы.

Он со вздохом провел рукой по лицу.

— Ты, пожалуй, права. Пойдем домой. Здесь я ничего не добьюсь.

Джилл накинула куртку, взяла сумочку и пошла за мужем, недоумевая, что с ней происходит. С одной стороны, она разочарована — еще бы, Эйдену так хочется поскорее поправиться! — а с другой — вроде бы рада.

Внезапно ей пришла в голову совершенно дикая мысль. А что, если он останется таким навсегда? Если так и не вспомнит, в чем состояла его работа? Дикая-то она дикая, но не так уж и напугала Джилл, как могла бы.

Эйден запер входную дверь и уже направился к лифту, но на полпути ни с того ни с сего замер на месте. Он даже затаил дыхание. Джилл встревожилась — уж не пронзила ли его физическая боль?

— Я вспомнил тебя, — прошептал он, глядя через балюстраду антресолей вниз, в «яму». И засмеялся коротким смехом. — Я вспомнил.

Джилл прижала сумочку к груди, сердце ее гулко застучало. Неужели сейчас эта интерлюдия закончится?

— Что именно ты вспомнил?

— Вспомнил, как увидел тебя впервые. Стоя на этом самом месте. — Он перевел взгляд с «ямы» на Джилл, лицо его горело от волнения. — Ты там работала! — выговорил он наконец.

— Да, — улыбнулась она.

Глаза его сверкали.

— Я стоял и беседовал с Джо Мэлоном и вдруг увидел тебя. Я только что возвратился из командировки в Японию, а тебя в мое отсутствие взяли к нам на работу. Ты сидела нога на ногу в задравшейся короткой юбке и говорила по телефону. На меня словно налетел тяжелый грузовик.

— И что же?

— Я был сбит, перевернут, раздавлен. Форменная автокатастрофа со смертельным исходом на дороге любви.

— Это ты-то?! Мистер Спокойный-Сдержанный-Чинный? — засмеялась Джилл.

— Именно.

Никогда Эйден этого не рассказывал. По лицу Джилл пробежала кокетливая улыбка. Она провела рукой по губам, как бы стирая ее, и постаралась вернуть мужа на землю:

— Это означает, что ты вспомнил Джо Мэлона.

— Да. — Он склонил голову и, помолчав, снова вернулся к своим воспоминаниям: — При первой возможности я выходил сюда, чтобы полюбоваться тобой. От тебя, твоих белокурых волос и длинных ног под короткой юбкой исходило сияние, освещавшее всю «яму».

Джилл почувствовала, как краска смущения заливает ее лицо и шею.

— Ты что же, всякий раз изучал мои ноги?

— Да. И не только ноги. Другие части тела — тоже.

Невольно польщенная, Джилл откинулась на перила антресолей и наградила Эйдена игривой улыбкой.

— А я-то, дурочка, думала, что ты наблюдаешь за мной как за новенькой — на предмет моей профессиональной пригодности.

— Разумеется, и это тоже. — Эйден придвинулся поближе. — Я прямо не верил глазам своим: такая красавица — и при этом отличный работник. Ты была энергичной, сметливой и умела разговаривать с клиентами естественным живым тоном.

— Вот как! А мне было невдомек. Когда ты впервые пригласил меня к себе, я решила — все, увольняют!

— Куда там! Я предложил тебе повышение — место моего помощника. — Он положил левую руку на перила, как бы преградив ей путь к отступлению. Джилл не возражала.

— Да, я сделала неслыханную карьеру, за три недели из торгового агента превратившись в помощника одного из начальников. Все дружно возненавидели меня.

— Что можно сказать по этому поводу? — спокойно улыбнулся в ответ Эйден. — Если мне чего-нибудь захочется, я костьми лягу, а добьюсь.

— А я… — голос ее дрогнул при виде его доброй улыбки, — я ни о чем не догадывалась. У тебя была безупречная репутация мужчины, который не путает любовь с работой и не заводит серьезных романов.

— Так оно и было, пока я не увидел тебя.

Он не отрывал глаз от Джилл, а ее сердце, казалось, уже не умещается в груди. Вдруг она почувствовала, что трех лет как не бывало, что все начинается снова — она впервые влюблена.

Но, даже погружаясь в это волшебное чувство, она заметила, что прошлое ускользает от Эйдена. Он слегка отодвинулся от нее и почесал в затылке.

— А как же мы перешли от служебных отношений к любовным? Никак не припомню.

— Я с неделю работала твоей помощницей и пошла с тобой на директорское совещание, показывать слайды.

— Мои слайды, — моргнул Эйден. — Из Японии. С электронного завода в Токио.

— Да.

Эта неделя оказалась самой трудной в ее жизни. Влюбившись в него по уши, она просто потеряла голову.

Сейчас она глядела на мужа, и ее предательское сердце переворачивалось от любви к нему. Он был все тем же неотразимо красивым мужчиной, а она — все той же влекомой к нему до потери рассудка женщиной.

— И что же было потом? — мягко спросил он, всматриваясь в ее лицо, лаская взглядом каждую черту, особенно губы и глаза.

— Однажды мы задержались в офисе допоздна, и ты меня поцеловал.

— Только-то? — Эйден стоял так близко, а его голос звучал так ласково! По ее телу пробежали горячие волны, которые, казалось, он не может не ощутить. Но отодвинуться она была не в силах.

— Да, но это был не случайный поцелуй. — Она почувствовала на щеке его дыхание. — Сдается мне, что мы думали о нем всю неделю. Я по крайней мере.

— Представляю, что это был за поцелуй, если мы готовились к нему целых семь дней.

Джилл вздрогнула. Он еще даже не дотронулся до нее, а она уже трепещет всем телом!

— Но это был всего-навсего поцелуй, — солгала она.

— Может быть, если ты освежишь мою память. — Он положил здоровую руку ей на спину и легким движением придвинул ее ближе к себе.

— Твой гипс, Эйден. — Она отпрянула назад.

— Я причинил тебе боль?

— Да… Нет… Я боюсь сделать больно тебе.

— Ты не сделаешь.

На его губах появилась очаровательная улыбка, а больная загипсованная рука также оказалась у нее за спиной. Господи, ведь он обнимает меня, вдруг дошло до сознания Джилл. Левая рука скользнула по ее спине и забралась под волосы, вызвав взрыв самых нежных чувств.

Эйден наклонил голову, намереваясь ее поцеловать, но к Джилл наконец вернулся рассудок. Она повернула голову, и он всего лишь потерся носом за ее ухом, где находится самое чувствительное место. У нее подогнулись колени.

— Ммм, — промычал Эйден. — Я полагаю, для моей памяти будет очень полезно, если ты поцелуешь меня. — Намотав пряди ее волос себе на пальцы, он заставил ее повернуть голову. И тут же прижался губами к ее рту.

Сначала Джилл сопротивлялась, но через несколько секунд сдалась — у Эйдена были такие теплые и нежные губы! Внутри ее произошло какое-то возгорание, она стала целовать его, страстно, безудержно. Так набрасывается на еду изголодавшийся человек.

Нам не следует этим заниматься, твердила она себе. Сейчас они переживают тот период своего прошлого, когда их только что народившаяся любовь не была ничем испорчена. Завтра, насколько ей известно, может полностью возродиться его память, а вместе с ней — нелюдимый карьерист, убивший их любовь.

Как ни странно, первым прервал поцелуй Эйден.

— Да, да, вот теперь я начинаю вспоминать, — пробормотал он с сияющими глазами. — Мы поцеловались, и я сказал, что хочу встречаться с тобой в неслужебной обстановке. Первое наше свидание состоялось в итальянском ресторане в северном районе Бостона. Мы там обедали. Помнишь?

— Да. — Упершись руками в грудь мужа, Джилл чуть отодвинулась от него. — Я еще пролила там вино.

— А я заметил, что это хорошее предзнаменование. Я был прав? Сбылось оно? Дальше я почему-то ничего не помню. — В его глазах появилась лукавинка. — Нуждаюсь, видно, в очередном напоминании.

— Пожалуйста, Эйден! — воскликнула она укоризненно, хотя знала, что сопротивление бесполезно. Он был во всеоружии своего очарования, а она — совершенно беспомощна перед ним.

Он снова поцеловал ее, на сей раз дольше, интимнее, и Джилл забыла обо всем на свете. Она витала в облаках и не желала спускаться на землю.

— Да, как же, как же, припоминаю, — сказал он, поднимая наконец голову. — Предзнаменование все-таки сбылось. Через две недели я сделал тебе предложение. И ты его приняла.

Две недели его ухаживания прошли бурно. Он каждый день присылал ей цветы. Взял напрокат лимузин — возить ее на работу и обратно, домой, чтобы ей не приходилось толкаться в метро. В какой-то уик-энд он даже нанял самолет, доставивший их в Мейн, в тихую романтическую гостиницу на побережье.

— Эйден, ты любил меня? — неожиданно для себя спросила Джилл.

— Что означает этот вопрос? — помрачнел он.

— Просто… просто… Иногда мне хотелось знать.

— Разве, ухаживая за тобой, я не говорил, что люблю тебя?

Значит, слава Богу, он отнес ее вопрос лишь к периоду ухаживания за ней!

— Говорил! Разумеется, говорил! — поспешно заверила она, упорно глядя на воротник его рубашки.

— Но?

— Но не часто и никогда в момент страсти. Ты вел себя очень осторожно. Спокойный, сдержанный, с неизменным самообладанием. У меня никогда не было уверенности, что ты меня действительно любишь.

Отвернувшись, Эйден облокотился на балюстраду.

— Значит, вел себя очень осторожно, да?

— Да, — кивнула Джилл, — какая-то часть тебя неизменно оставалась закрытой, даже для меня.

— Мужчины, как известно, не любят особенно распространяться о своих чувствах.

— Знаю, — согласилась Джилл. — Знаю. — Но по голосу было ясно — говорит она одно, а думает другое.

— Расскажи мне все поподробнее, — попросил он. В глазах его была открытость, желание общаться, они были точно такие, какие виделись ей в снах.

— Мне всегда казалось, что по душевной холодности ты превосходишь большинство мужчин. Была в тебе какая-то преднамеренная скрытность, точно ты все время утаивал что-то от меня. Телом ты отдавался мне, но, что творится в твоей душе, неизменно оставалось для меня тайной.

Она, однако, умолчала, что так было на протяжении всей их семейной жизни. Чего-то самого важного все время недоставало. Скорее всего, доверия. Он, видно, никогда не доверял ей настолько, чтобы допустить в святая святых своего «я».

— Почему же ты рассказываешь мне это сейчас?

— Сама не знаю. Видно, сегодня ты располагаешь к такому признанию.

— И рассчитываешь получить искренний ответ?

— Конечно. Странно, правда?

— Правда. Очень странно. — Он наморщил лоб.

Довольно долго они стояли в раздумье, рассматривая у себя под ногами ковровое покрытие пола. Наконец Джилл прервала молчание:

— Хорошо ли ты помнишь тот период нашей жизни?

— Мне кажется, что да. — Он потер лоб рукой. — Но полной уверенности у меня нет.

— Не вспомнилось ли тебе, как точно ты расписал все наше будущее?

Эйден нахмурился, как бы пытаясь поймать ускользающие мысли.

— К сожалению, нет. Уж извини.

— Ты предусмотрел все. В каком доме мы будем жить, как развлекаться, где отдыхать и как долго путешествовать. Ты все включил в свое расписание. К тридцати пяти годам ты намеревался стать… Впрочем, это не важно. — Пусть вспомнит сам, подумала она. — И мне стало казаться, что и я была запланирована заранее. Настала пора жениться, а тут как раз подвернулась я. Годом раньше ты бы меня и не заметил.

— Ну, в этом я очень и очень сомневаюсь. — Эйден с трудом подавил улыбку.

— Ты уверен? Однажды ты признался мне, что на вечеринках стал испытывать неловкость. Все твои коллеги с женами, а ты все один да один. Мне даже пришло в голову, не предполагал ли ты, что женитьба может поспособствовать твоей карьере.

Эйден сдвинул прядь волос со лба Джилл за ухо и взглянул на нее так безмятежно, что ей стало ясно — он уже не воспринимает их разговор всерьез.

— Продолжай же, — сказал он. — Не останавливайся.

— Я знаю, что ты даже ознакомился с моей биографией. Моя внешность, очевидно, удовлетворила твоим требованиям, но у тебя были сомнения относительно моего происхождения.

— По-видимому, то, что я выяснил, пришлось мне по вкусу.

Он опустил глаза, и Джилл ощутила жар в совершенно неподобающих местах.

— А как могло быть иначе? — иронически спросила она. — Я училась в частных школах, семья моя вполне респектабельная, типичная семья среднего класса. Все родные — прилежные прихожане. Отец мой держится консервативных взглядов, имеет небольшое дело, член престижного клуба. Брат был скаутом, а мать часто занимается благотворительностью. Я была безупречна.

Помолчав, Эйден спросил:

— Ты кончила?

— Да. — Она глубоко вздохнула.

— Хорошо. Прежде всего, Джилл, я не уверен, что все расписал наперед. Но, может, и так. Как мне представляется, это было бы в моем духе. Но тебя я не вычислял. Это уж точно. О каком расчете может идти речь, когда ты буквально ошеломила меня! Я тебе только что об этом рассказал.

— Правда?

— Чистейшая. Да я был просто без ума от тебя.

На ее губах появилась слабая улыбка.

— Далее. Твоя биография для меня не безупречна, — продолжал он насмешливо. — Я не хотел связываться с девушкой не из моих мест.

— Ты, значит, помнишь, откуда я? — Сердце ее забилось быстрее.

— Помню. Ты родилась недалеко от Цинциннати, а в Бостон, как и я, приехала учиться в колледже. Когда мы познакомились, ты жила с подругой в Кембридже и мечтала сделать карьеру. Но у тебя на родине осталась большая семья, и я опасался, как бы в один прекрасный день тебя не потянуло домой.

— Опасался, что я тебя брошу ради родных?

— Ну да. Особенно ради отца с матерью. Их зовут Чарльз и Милдред. Узнать это было непросто. Может, я и был чрезмерно осторожен, — он погладил ее щеку, — методичен, строил какие-то планы… Все может быть. Но помимо этого я любил тебя, Джилл. И женился только по любви. — Он взглянул прямо ей в глаза, вернее, прямо ей в душу. — В том, что я тебя любил, не должно быть никаких сомнений.

На площадке остановился лифт. Из него вышел охранник.

— Ага, вы здесь, — произнес он при виде Эйдена и Джилл.

Они отодвинулись друг от друга.

— Вы еще побудете? Я сейчас сдаю смену, и просто…

— Нет, нет, мы уходим. — Эйден обнял Джилл за плечи. — Для одного вечера я вспомнил более чем достаточно, — слабо усмехнулся он.

Вечером Джилл свалилась в постель полумертвая от усталости, но в то же время взвинченная до предела. До такого состояния ее довел Эйден: перед сном он заявил, что вполне может подняться наверх, что пора ему перебираться в их общую спальню. Ей стоило немалого труда отговорить его от этой затеи, но надолго ли?

Кроме того, ей не давали заснуть воспоминания мужа. Из его слов явствовало, что встреча с ней произвела на него очень сильное впечатление и что он ее безумно любил, в чем у него нет никаких сомнений.

Но почему же тогда он не говорил ей об этом? Почему держал свои чувства под замком?

Под утро ее поразила еще одна мысль. Все эти годы она сомневалась в любви Эйдена, а между тем, как выясняется, он ее любил, и даже очень сильно, но скрывал. Может, он скрывает от нее и другие свои чувства? Любовь к их дочурке, например?

И почему ему так легко говорить о своей любви сейчас? Почему он вдруг открыл шлюзы, сдерживавшие поток любовных слов? Или крушение самолета, лишив его памяти, снесло в то же время все внутренние преграды, мешавшие быть откровенным?

Голова ее разламывалась от неразрешимых вопросов. Она слишком много думает. Вот ведь доктор Грогэн предсказал: отдых от работы поможет Эйдену расслабиться и раскрыться. А она пытается найти какое-то иное толкование его поведения.

Уткнувшись в подушку, Джилл попыталась отогнать от себя недоуменные вопросы. Но вместо них ей вспомнились их сегодняшние поцелуи. И тело, помимо ее воли, охватили жар и волнение.

Ах, зачем, зачем она допустила эти поцелуи? Что будет теперь? Какого джинна она выпустила из бутылки?

А ведь она должна была и могла помешать ему, но почему-то не помешала. Если уж быть честной, надо признаться себе самой: ей нравилось быть в объятиях Эйдена, нравилось думать, что у нее есть муж и она с ним счастлива.

И тут ее снова посетила давешняя мысль. А что, если память так и не вернется к нему? И он навечно останется со своими романтическими воспоминаниями о любви к ней? Бывает ведь такое! Она и сама читала о больных амнезией, к которым память не возвращалась на протяжении многих лет.

Джилл закрыла глаза и улыбнулась. Спустя несколько минут она погрузилась в глубокий сон.

 

Глава шестая

Наутро, едва Джилл заглянула в комнату мужа, ей стало ясно — за ночь в нем произошли важные перемены. Накануне она заснула с мечтой об Эйдене, остающемся в вечном забытьи, но сейчас, глядя на него, поняла, что этой мечте не суждено сбыться.

Компьютер был включен. Модем и лазерный принтер — тоже. Стол был завален бумагами. А Эйден так увлекся своей работой, что даже забыл одеться и побриться.

Завидев отца, Мэдди заерзала на руках у матери и попросилась вниз. Вниз было одно из последних слов, которыми она овладела.

Эйден отвернулся от экрана компьютера и расплылся в улыбке.

— Привет, моя девочка! Иди ко мне, золотко.

Джилл поставила Мэдди на пол, и та заковыляла в кабинет, куда ей запрещалось заходить. Чувствуя себя на ножках еще неуверенно и не умея держать равновесия, она, не пройдя и половины пути, поползла. Так-то оно привычнее и надежнее!

Эйден нагнулся и поднял ее здоровой рукой.

— Доброе утро, Мэдисон Кэй, — сказал он и шумно расцеловал девочку.

Джилл с порога наблюдала за ними. Горло ее сжалось, на глаза навернулись слезы, как это часто бывало с ней в последнее время. А Эйден взглянул на нее поверх белокурой головки дочери и произнес то же приветствие, но очень интимным тоном.

— Что случилось? — спросила она, прислоняясь к дверному косяку и скрещивая руки на груди.

— Случилось невероятное, — усмехнулся Эйден, с Мэдди на руках садясь в кожаное кресло. — Утром я раскрыл глаза — и пожалуйста! Помнишь, вчера в офисе я ничегошеньки не понимал во всех этих отчетах и файлах? А сегодня точно знаю, что к чему. — Мэдди коснулась его небритого подбородка, и Эйден поцеловал ее ручку.

— Замечательно, — без особого энтузиазма произнесла Джилл. Ему-то, конечно, хорошо, а каково ей с ее мечтой о беспамятном Эйдене! Чувствуя себя обворованной, она с ненавистью взглянула на компьютер, понимая, конечно, что он тут ни при чем. Время восстанавливает память мужа. И одновременно убивает ее мечту, которую она успела так полюбить!

Не надо, не надо было ей вчера отвечать на его ласки, если не ради Эйдена, то ради себя самой. Как ей будет больно, когда его память восстановится окончательно. Но что сделано, то сделано. Теперь ее задача в том, чтобы не навредить себе еще больше. Она призовет на помощь все свое самообладание и ничего подобного впредь не допустит.

— Это только начало, — ликовал Эйден, ради удовольствия Мэдди раскачиваясь на стуле. — Еще лежа в постели, я начал обдумывать один файл и вдруг понял — я помню все, что относится к моей работе. И массу других вещей. — Он удивленно покачал головой. — Словно во сне мне открылась какая-то дверь.

— Похоже на то, — поддакнула Джилл.

Страх не покидал ее. Вместо дверей, открывающих вход в прошлое, ей виделись бомбы, взрывающиеся в самое неожиданное время.

— Да, да. Это так. Как видишь, посещение офиса принесло свои результаты.

Эйден вытащил из кармана платок и обтер слюнявый подбородок Мэдди.

— По-моему, у нее снова режется зубик, — пояснила Джилл.

— А у нас в доме нет парегорика?

Парегорик? Это у него откуда? Джилл никак не могла привыкнуть к фрагментарным озарениям его памяти, хотя пора бы. Всякий раз они заставляли ее смотреть на Эйдена как на инопланетянина.

— Парегорика, ммм, у нас нет. Нынешние педиатры рекомендуют другое средство. Попозже я вотру его Мэдди в десны.

Джилл оторвалась наконец от дверного косяка и прошла в комнату.

— Так чем ты сейчас занимаешься? — Она внимательно вгляделась в жужжащий принтер.

— Проснувшись, я прежде всего вспомнил, что мой компьютер подключен к сети всей фирмы. Тогда я востребовал кое-какие отчеты, связался с моими сотрудниками и отдал распоряжения секретарше.

Джилл подошла к окну и взглянула на теннисный корт.

— Значит, ты и сотрудников вспомнил?

— Да. Восстановился целый участок памяти, в котором они заложены. Там же дела нашей фирмы, моя работа, люди, с которыми я сотрудничаю.

Мэдди сползла с колен Эйдена и потянула нижний ящик письменного стола, решив, по-видимому, что может в нем копаться, как в кухонных шкафах.

— О, солнышко, туда нельзя! — подхватила ее Джилл.

— Почему нельзя? Можно, — остановил ее Эйден. Мало того, он даже сам помог Мэдди открыть ящик. Против ожидания Джилл в нем оказались не ценные вещи и нужные бумаги, а всякие мелочи, типа теннисного мяча, бейсбольной чашечки, колоды игральных карт, ложек и других вещей неизвестного назначения.

Не успела Джилл оправиться от удивления, как на нее нежданно-негаданно нахлынули другие чувства — нежность к мужу, которой она так хотела избегнуть, и жалость, что таким Эйден пробудет недолго. Если уж он вспомнил работу, то скоро к нему вернется и патологическая одержимость ею. А там, глядишь, настанет и тот момент, когда он изгонит свою семью сперва из своей комнаты, а затем и из всей своей жизни.

— Ты, наверное, вскоре захочешь пойти на работу? — спросила Джилл, явственно ощущая, как пусто станет в доме без него. Стиснув зубы, она ожидала его ответа — «да, сейчас я уже готов».

— О нет! — Эйден нагнулся вперед, поймал ее кисть и потянул к себе, так что от неожиданности Джилл неуклюже плюхнулась ему на колени. — У меня еще есть свободное время, и я не премину этим воспользоваться. Хочу насладиться им в кругу моей семьи, а может, и еще прихвачу.

Джилл уперлась рукой в спинку стула, защищая его гипс, а может, и самое себя: одетый лишь в халат, Эйден был так соблазнителен!

Обняв Джилл одной рукой, другой он погладил ее по щеке.

— Что ты скажешь насчет того, чтобы, пока суд да дело, куда-нибудь прокатиться?

Джилл широко распахнула глаза.

— Кто? Куда?

У нее был, наверное, довольно потешный вид, потому что Эйден засмеялся.

— Ты, я и ребенок. На пару дней. Сразу после моего визита к Грогэну.

— И куда же ты собираешься?

— В файле «Путешествия» я нашел несколько рекламных роликов о Кейп-Коде. Мы там, кажется, были, но я что-то ничего не помню. Как ты думаешь, подходящее место, а?

— Да! — с восторгом воскликнула Джилл. — Летних туристов пока что нет, весь пляж будет в нашем распоряжении.

— Замечательно. Сегодня же закажу номер. — Он провел рукой по шевелюре. — Я уже говорил тебе в последние дни, что утром в дезабилье ты неотразима?

Ответить она не успела. Он приложился губами к ее рту, согревая легкими касаниями, которые, однако, отозвались во всем ее теле. Груди мигом набухли, живот вздрогнул, бедра ослабели. Потеряв разум, она прижалась к нему, объятая одним желанием — еще, еще! Он обнял ее крепче и властно завладел ее ртом.

Джилл буквально таяла от его ласк. Нахлынувшее желание заставило ее выгнуться дугой, держась руками за его плечи, а ногтями впиваясь в их мышцы. Быстрые громкие удары его сердца отдавались у нее в груди.

Реакция на его нежность была настолько сильной, что возымела обратное действие: Джилл пришла в себя. Куда же девалось все ее самообладание? Как случилось, что она снова подпустила его к себе?

Мысленно сурово призвав себя к порядку, Джилл высвободилась из его объятий и, стараясь отдышаться, спросила:

— Что ты хочешь на завтрак?

Эйден молчал, улыбаясь, но за него говорили сияющие глаза: тебя.

Джилл сползла с его колен, но он потянул ее за руку.

— Куда ты спешишь?

Джилл бросила настороженный взгляд на девочку.

— Мэдди.

— Мэдди занята.

Малышка действительно была чрезвычайно увлечена тем, что опустошала ящик, который Эйден специально для нее набил всякой ерундой. Джилл хотела найти какой-нибудь другой предлог, но Эйден ее опередил:

— Что с тобой, Джилл?

Она обернулась. Он смотрел на нее в упор сузившимися проницательными глазами.

— Что ты имеешь в виду?

— Почему ты держишь меня на расстоянии? Почему избегаешь близости? Вчера ты не дала мне подняться наверх, а сегодня ждешь не дождешься, как бы поскорее убежать от меня готовить завтрак. И уж тут день рождения Мэдди ни при чем. — Он попытался улыбнуться. — За одно это даже ты не могла бы так долго на меня сердиться.

Джилл расстроилась еще больше. Она никак не ожидала, что он разгадает ее тактику. А разгадав, перейдет в открытое наступление.

— Или всему виной все та же потеря памяти? — Он явно был обижен и очень встревожен. — Тебе неприятно, что из нашей с тобой жизни я помню только период ухаживания?

Она готова была провалиться сквозь землю. Сейчас бы и выложить ему все начистоту, напомнить, что он вел себя не как муж, неизменно предпочитая дому офис. Что никогда их день не начинался с поцелуев в его кабинете, что фактически они были на грани развода. Сказать все как есть.

— В чем дело, Джилл? — продолжал Эйден. — Ты со мной несчастлива? В нашем браке какие-нибудь изъяны?

Скажи ему, подсказывал ей разум. Придя в себя, он не простит тебе умалчивания.

Но у нее не хватало на это смелости. А может, в ней говорил элементарный эгоизм? Уж очень было трудно расстаться с нынешним Эйденом. Может быть, завтра…

Она наклонилась и поцеловала его сестринским поцелуем.

— Нет, Эйден. Никаких изъянов в нашем браке нет.

Он поверил, вздохнул с облегчением, а она подумала, что теперь знает, как чувствовал себя Иуда.

В 9.05 раздался первый телефонный звонок — сотрудники Эй-Би-Экс получили сообщение Эйдена. К 10.15 он так и не успел побриться. После шестого звонка он выскочил из кабинета с рычанием, которое Джилл услышала на втором этаже, несмотря на грохот пылесоса.

— Что я наделал?! — Он взобрался на второй этаж, вошел в их спальню и выключил пылесос. — Где одежда Мэдди, Джилл?

— В шкафу в передней. А что?

— Кончай пылесосить. Скорей уйдем отсюда.

Для начала они прошлись по берегу пруда, бросая крошки хлеба уткам, живущим в прибрежном тростнике. Джилл была рада выйти из дому — ведь на свежем воздухе Эйдену труднее добиваться интимной близости между ними.

Затем они повернули в лес. Погода стояла не ахти какая, солнце не пробивалось сквозь плотные облака, закрывавшие небо, но холод их не пугал. Они были тепло одеты, а в лесу находили столько интересного, что и не думали возвращаться. На глаза попадались то развесистые ивы с набухшими почками, то лесной остролист, то старые камни, живописно покрытые лишаями и мхом.

Мэдди ехала на спине у папы, в рюкзаке, чрезвычайно этим довольная. Джилл казалось, что дочь готова провести так весь день. Ее беспокоила лишь лодыжка мужа — как бы от ходьбы по неровной поверхности она не разболелась вновь. Но Эйден заверил ее, что старые туристические ботинки не подведут, ибо облегают ногу как стальная броня.

— Ты уверен, что не устал нести Мэдди? — озабоченно поинтересовалась она, поднимаясь вверх по извилистой тропе, по которой не раз хаживала, иногда одна, иногда с Эриком, но с Эйденом — никогда. И сейчас ей хотелось, чтобы от этого первого посещения леса он получил максимум удовольствия. — А то я могу на время взять ее.

— Она, Джилл, весит уж никак не больше двадцати пяти фунтов. Так что не возникай. Все в порядке.

— Извини, пожалуйста.

— И не извиняйся. Мне твоя забота приятна. — И он улыбнулся ей.

— Итак, продолжим, — напомнила Джилл.

Эйден рассказывал о новых воспоминаниях, с которыми проснулся сегодня утром. Все они касались Джилл. Он не был уверен, соответствуют ли они действительности или являются всего лишь плодом его фантазии, поэтому сверялся с ней.

— В колледже, помнится, ты училась не совсем обычно. Сначала занималась менеджментом, а потом вдруг переключилась на совершенно другую специальность и диплом получила соответствующий. — Он бросил на нее вопрошающий взгляд.

— Точно. Оказалось, что бизнес меня не интересует. Я занялась искусствоведением.

— Зачем же ты пошла на отделение менеджмента? Влияние папы?

— Нет, мамы.

— Это Милдред-то? Той самой дамы, у которой в жизни была одна цель — получить премию за наилучшее ведение домашнего хозяйства в космосе?!

— Именно. — Джилл улыбалась. Несмотря на ее внутреннее сопротивление, интерес Эйдена к ее жизни был ей приятен: он говорил о его внимании к ней. — Моя мать считала, что поступить на курс менеджмента — лучший способ найти мужа. Бизнес-классы, по ее мнению, забиты завидными женихами.

Эйден откинул голову назад и расхохотался громким звучным смехом.

— В таком случае позволь спросить тебя, каким образом ты оказалась в Эй-Би-Экс?

— После окончания я не могла найти работу. А за квартиру надо было платить. Тут в газете я увидела ваше объявление и подала бумаги. Меня взяли за то, что я два года изучала менеджмент. Вот и вся история.

Какое-то время Эйден шагал молча, давя подкованными подошвами прошлогодние листья.

— Значит, судьба, — обронил он.

— Судьба?

— Да! Нас свела судьба.

Джилл подавила удивленный смешок. Эйден — и говорит о судьбе? Когда наконец он перестанет ее изумлять?

— То, что наша встреча произошла как бы в результате совета матери, было чистой случайностью. Поступая на работу в Эй-Би-Экс, я меньше всего думала о замужестве.

— Ты хорошо работала, Джилл. Если бы ты осталась…

— А это еще одна случайность. Мне-то казалось, что я хочу стать работающей дамой. Так… так принято в наши дни. А выяснилось, что я человек другого поколения. Мне нравится быть домашней хозяйкой и матерью.

— Чему я, во всяком случае, очень рад. — Продев руку под воротник ее куртки, Эйден притянул Джилл поближе к себе. Почему-то этот жест был воспринят ею как не менее интимный, чем поцелуй.

— Ты уверен? А не боишься, что я стану сварливой и непривлекательной? — Ей было странно, что она с такой легкостью делится с ним сомнениями, которыми втайне терзалась столько лет!

— О нет! — уверенно произнес Эйден, выразительно поднимая брови.

От его слов у Джилл потеплело на сердце, хотя, видит Бог, она всей душой стремилась оставаться твердокаменной!

— Однажды я видела майку с надписью: «Зеркало, зеркало на стене, вижу маму я в себе», — сказала она, не переставая улыбаться.

— Быть твоей матерью не так уж плохо, Джилл, — рассмеялся он. — Милдред в порядке.

— А мне казалось, что в те редкие минуты, когда ты ее видел, она не внушала тебе симпатии.

— Милдред просто пугала меня. Как и твой отец, впрочем. И как дом, в котором ты выросла. В нем все так красиво.

— Почему же тебя это пугало? — Джилл даже остановилась.

— Я чувствовал себя обманщиком. Мое детство так не походит на твое!

В приподнятом настроении Джилл двинулась дальше. Она даже не могла себе объяснить, что именно ее обрадовало — откровенность Эйдена или его вновь обретенная способность вспоминать прошлое, о котором он ей никогда не рассказывал.

— Эйден, в больнице ты вспоминал, что приехал в Бостон учиться, вспоминал и своих товарищей по общежитию и колледжу.

— Да.

— А не помнишь ли, почему ты выбрал именно Бостон? Откуда приехал? Где жила твоя семья?

Эйден нахмурился, напрягая память. Пройдя несколько ярдов, он разочарованно покачал головой.

— Ничего не помню. Решительно ничего.

— Ну ладно, не придавай этому значения, — мягко произнесла Джилл.

Они остановились, разглядывая лисью нору, затем в тихой задумчивости не спеша побрели дальше. Но время от времени Эйден склонял голову, словно прислушиваясь к шепоту листьев.

Вдруг он остановился.

— По-моему, я рос на северо-западе тихоокеанского побережья.

Джилл насторожилась. Эйден взглянул на нее, и она кивнула.

— Правильно. Это тебе подсказали деревья?

— Да. Там их было так много. Целый лес. Моя мать живет в лесу.

— О, Эйден, — огорчилась Джилл. — Твоя мать скончалась несколько лет назад, еще до нашего знакомства. — Неприятно, конечно, так огорчать его, но лучше сейчас, чем потом.

— Ты уверена?

— Да. Ты сам мне рассказывал. — Она коснулась его необычно бледной щеки. — Ты помнишь нашу свадьбу?

— Да-а-а.

— Она была на ней?

Эйден покачал головой.

Они пошли дальше. Тишину в лесу нарушал лишь хруст веток и шорох листьев под ногами.

— Отец мой тоже умер, — неожиданно сказал Эйден.

— Точно. И его не было на нашей свадьбе.

— Но я его припоминаю. Из далекого прошлого.

— Из далекого?

— Да, я жил с ним в Сан-Франциско. Он работал бухгалтером в москательной лавке. Может быть, моя деловая хватка — от него.

Джилл знала, что после развода родителей Эйден жил у отца, но подробности были ей неизвестны.

— К тому времени твоя мать уже умерла? — спросила она, чтобы испытать его.

Эйден стал напряженно вспоминать, как бы глядя внутрь себя.

— В Сан-Франциско я ее не вижу. Думаю… думаю, они уже развелись. Я не могу видеть так далеко, знаю лишь, что они развелись. Мне, по-моему, неприятно вспоминать то время.

— А дом, в котором вы с отцом жили, помнишь?

— Это был не дом, а квартира в многоэтажном доме. Да, сейчас вспомнил ее. — Он кивнул, улыбнулся, а Джилл вздохнула веселее.

— Твой отец… Какой он был?

Эйден открыл рот, помолчал, закрыл рот, наконец произнес:

— Честно говоря, я даже не знаю. Мы очень мало общались. Он приходил с работы, умывался, ел, а затем садился перед телевизором и сидел до поздней ночи. Звали его Джон.

Убаюканная движением и негромким разговором родителей, Мэдди положила голову на отцовское плечо и заснула. При каждом шаге Эйдена помпон ее розовой шапочки подпрыгивал. Слава Богу, подумала Джилл, этот ребенок будет помнить папу не только по имени.

— А что ты делал в отсутствие отца? — снова обратилась она к мужу.

— О-о. — Эйден вопросительно взглянул на деревья, как бы призывая их на помощь. — Да что угодно. Играл в баскетбол, например, недалеко от нас была площадка.

— Тебе повезло.

— Да, если удавалось убедить наркоторговцев, что ты не интересуешься их товаром. — Он заговорил быстрее, увереннее, было видно, что перед его глазами проплывают четкие картины детства. — Но когда я пошел в восьмой класс, отец умер, и мне пришлось жить у дяди, его младшего брата.

— У дяди? — У Джилл голова шла кругом — она никогда ни о каком дяде не слышала.

— Да, у Бенни. Хотя он тоже жил в Сан-Франциско, встречались мы очень редко.

Мать, наверное, к этому времени уже умерла, иначе бы он уехал к ней, подумала Джилл.

— Тебе, видно, не сладко у него жилось.

— Верно. У Бенни и без меня было пять ртов, не считая жены, пойди прокорми их!

— Бедный Эйден, надеюсь, они не попрекали тебя сиротством? Ведь тебе только-только исполнилось четырнадцать, а тут еще такое горе — смерть отца.

Губы Эйдена скривились в горькой улыбке.

— Деликатность не входила в список достоинств Бенни. И его жены тоже. Это были грубые люди, хлебнувшие в жизни лиха. Нетерпимые. А уж как они выражались! То и дело раздавалось: «Пшел вон, щенок!» Так обращались не только со мной, но и с собственными детьми.

— О, Эйден! — Сердце Джилл разрывалось от жалости.

— Тем не менее я выжил. — Он пожал плечами. — Старался больше бывать на улице, сидел в библиотеке, лишь бы не бывать дома. — Его обычно богатый модуляциями голос звучал уныло, передавая тогдашнее чувство одиночества.

— Почему же ты не перебрался к кому-нибудь еще?

— Родственников больше не было, а в приют я ни за что не хотел идти. Я и без того видел, что после развода родителей, переезда к отцу и его смерти моя жизнь мне неподвластна, а уж если в нее вмешаются чиновники из службы социального обеспечения, я и вовсе лишусь собственной воли. Бенни по крайней мере приходился мне родней.

Они повернули к дому. Сквозь деревья уже виделся просвет.

— У Бенни я прожил три года. А в семнадцать лет начал зарабатывать и смог снять себе комнату. В меблирашке. Там я обитал, пока не закончил школу. — По его гримасе Джилл поняла, что это была за меблирашка.

— Затем ты отправился на восток в колледж, и дальше уже все известно. — Джилл сочувственно покачала головой.

— Все было не так уж плохо. Бывает гораздо хуже. Тем не менее я дал себе клятву: если выберусь из Сан-Франциско, больше никогда и ни за что не вернусь в этот город. К этой бедности. К этому одиночеству.

И к зависимости от других, добавила про себя Джилл. Быть может, это и толкнуло его обратиться к менеджменту. И заставило стремиться к власти. Ничего удивительного при таком детстве. Но далеко ли Эйден ушел от него, вот в чем вопрос.

— А знаешь, — сочувственно улыбнулась она, — твоя история ничуть не оттолкнула бы моих родителей. Напротив, она произвела бы на них очень сильное впечатление, ибо свидетельствует о твоем уме и честолюбии. А кстати, в Эй-Би-Экс она кому-нибудь известна?

— Никому. Это никого не должно интересовать. Пусть принимают меня таким, какой я есть сейчас.

А какой ты сейчас? — подумала Джилл. Мы женаты три года, но я этого так и не знаю.

Они вышли из леса рядом с соседским домом. Пока они гуляли, на землю лег туман.

— Вроде бы дождь собирается, — заметила Джилл.

— Похоже на то. — Но Эйден не посмотрел на небо, а кинул прощальный взгляд на лес, словно деревья продолжали что-то ему нашептывать.

В дом они вошли замерзшие, в отсыревшей одежде. Джилл раздела Мэдди и обрядила в самый теплый шерстяной свитер.

— Посмотри, как она разрумянилась! — сказала Джилл, улыбаясь.

— Да, у нас красивая, здоровая девочка! — гордо сказал он, вступая в единоборство со своими ботинками.

— Погоди, я помогу, — крикнула Джилл и стала расшнуровывать ботинки, что пока было Эйдену не по силам.

Усевшись на пол, Джилл стянула ботинок с его правой ноги и принялась за левую, требовавшую более осторожного обращения. Поставив ее себе на бедро, она слегка помассировала чуть отекшую лодыжку. Нога в сыром носке казалась тяжелой и большой — настоящая мужская нога. Внезапно Джилл захотелось прижаться к ней лицом.

— Как твоя лодыжка? — ласково спросила она.

Эйден молчал. Джилл подняла голову и увидела, что он пристально наблюдает за ней, по-видимому меньше всего думая о лодыжке. Она попыталась было отвернуться, но не смогла. Его глаза, в которых горело желание, притягивали ее как магнитом. Пространство между ними словно наэлетризовалось.

С долгим вздохом Джилл поднялась с колен, сняла с вешалки толстый свитер и облачилась в него.

— Тебе холодно? — спросил он. — Можно зажечь камин.

— Гораздо легче включить отопление.

— Включим, но попозже. А сейчас лучше разжечь огонь, — сказал он с насмешливой улыбкой.

— А я сварю овсяный суп. — Она сделала вид, что не понимает его полунамеков.

Перекусив дымящимся супом с хрустящими французскими хлебцами, Джилл отнесла Мэдди в ее комнату и уложила спать.

Эйдена она застала там же, где и оставила, — в столовой перед горящим камином у соснового стола, на котором он расставил шахматные фигуры.

— Разрешите вызвать вас на поединок?

— Пожалуйста, — ответила она. — Только как бы тебе не остаться без рубашки.

Эйден бросил на нее иронический взгляд и слегка улыбнулся.

Туман на улице сгустился, свет померк, а они все играли под мирное потрескивание горящих в камине поленьев и тихую музыку из стереосистемы. Разговаривали мало — в этом не было надобности. Они пребывали в полном согласии друг с другом.

Как он рассказывал в лесу о своем детстве! Наконец-то он доверился ей, впустил в свою душу. Его одержимость работой по-прежнему ей не нравилась, но по крайней мере она понимала теперь ее истоки.

А когда понимаешь, многое можно простить.

— Твой ход, — мягко напомнил он.

Джилл сделала ход слоном и взяла ладью. Эйден в раздумье склонился над доской, пощипывая отросшую за эти дни щетину.

Она была и рада, и не рада его сегодняшним откровениям. Восстановился пласт его памяти, касавшийся детства, жизни с отцом, а потом с дядей, колледжа, поступления в Эй-Би-Экс, встречи с ней и женитьбы. Кое-какие белые пятна еще оставались, но общая картина вырисовалась довольно четко. Полностью не были представлены только самые ранние детские годы и самые последние, но это, разумеется, лишь вопрос времени. А когда и эта, последняя, бомба разорвется, когда он вспомнит их семейную жизнь и то, что они находятся на пороге развода, покою и счастью придет конец.

Эйден двинул пешку и поднял голову от доски. К стыду своему, Джилл ощутила на глазах слезы.

— Джилл! — Он вскочил, обогнул стол и обнял ее за плечи. — Джилл! Что случилось?

Губы Джилл дрогнули, по щеке скатилась слеза. Внезапно ее разобрал истерический смех.

— Прекрасный день сегодня, да?

Он посмотрел на нее так, словно она спятила. Джилл снова рассмеялась, и еще одна слеза скатилась вниз.

— В такой день начинаешь понимать, как дорога каждая минута жизни.

Лицо Эйдена смягчилось, он притянул ее к себе.

— Даже не думал, что ты такая глупышка.

У нее все поплыло перед глазами. Нет, она не глупышка. Но она знает, что их счастью отмерен короткий срок.

— О, Эйден, — зарыдала она, обвивая его руками и прижимая к себе изо всех сил.

— В чем дело, любимая?

Я люблю тебя! О, как я тебя люблю! — подумала она, но вслух не произнесла ни звука.

— Я веду себя просто глупо, — прошептала она спустя несколько секунд.

Эйден отодвинул жену ровно настолько, чтобы иметь возможность заглянуть ей в глаза.

— Так, может, мы вместе будем вести себя глупо? — предложил он, опустил голову и поцеловал ее.

Поцелуй этот, сначала просто любящий, нежный, очень быстро стал горячим и страстным. Джилл было больше невмоготу противиться его желанию. Он как-никак ее муж, единственный на свете мужчина, которому она отдавалась, единственный, которого она хотела. А сейчас она хочет его больше, чем когда бы то ни было.

Эйден одной ногой отпихнул стол, освобождая место на ковре, и, не переставая осыпать Джилл поцелуями, положил ее на спину.

— О, Джилл, — задыхаясь, пробормотал он. — Я всю неделю мечтаю о тебе. Это такая пытка.

— Тогда не теряй ни минуты. Люби меня, Эйден, люби.

Он поцеловал ее с такой силой, что у нее перехватило дыхание. Вцепившись руками ему в волосы, она ответила ему тем же, и из груди ее вырвался стон. Все ее тело было как в огне.

Эйден водил рукой по ее телу, приближаясь к грудям. Еще одно движение, все ближе и ближе — и вот он уже обхватил нежные возвышенности, а Джилл вскрикнула от острого вожделения. Он просунул руку под ее свитер и расстегнул лифчик, словно обжигая кожу прикосновениями пальцев.

Несмотря за затуманившую ее сознание страсть, Джилл сознавала, что он лежит, опираясь на руку в гипсе, что это утомительно, а может даже, и больно.

— Ложись на спину, — шепнула она. — А я все сделаю.

Эйден повиновался. Сломанную руку он закинул за голову, как делает человек, молящий о пощаде. Темнеющее за окном небо усиливало прелесть горящего в камине огня, обволакивавшего их своим интимным теплом.

Джилл легла на него — тело к телу — и покрыла его лицо быстрыми нежными поцелуями. Он раскрыл рот ей навстречу, но она нарочно избегала его. Кожа его показалась ей горячее огня, пульс бился неистово. Но вот губы Джилл коснулись его уха, и Эйден вздрогнул.

У нее больше не хватило терпения обходить стороной его рот. Приподнявшись, она завладела им целиком и полностью и почувствовала, как напряглась его плоть.

Он погрузил руку в ее волосы, она же в это время расстегнула верхнюю пуговицу его рубашки. Он еще глубже запустил свою руку, а она расстегнула вторую пуговицу. И тут…

И тут зазвонил телефон.

Джилл оторвалась от его губ и, вскрикнув, упала на бок. Эйден засмеялся.

— Пусть оставят сообщение на автоответчике, — сказал он.

— Ммм, — согласилась она и снова принялась целовать его.

Но голос, раздававшийся из автоответчика, заставил их все же оторваться друг от друга. Звонил кто-то из Эй-Би-Экс.

— Пожалуй, тебе лучше ответить, — сказала Джилл. — А вдруг это что-то важное?

Недовольно ворча, Эйден принял сидячее положение.

— Ты, должно быть, права. — Он начал было подниматься, но в последний момент передумал и поцеловал ее так, что Джилл забыла, где она, зачем и почему звонит телефон. Глядя на нее горящими страстью глазами, он сказал: — Запомним, на чем мы остановились, — и взял трубку.

Джилл запомнила, где их прервали, но тут проснулась Мэдди, подошло время обеда. Так одно за другим что-то им все время мешало. Огонь в камине погас, а они так и не возвратились на ковер поцелуев.

Но оба о нем не забыли. Весь остаток дня они обменивались многообещающими взглядами. Сегодня они будут вместе.

Джилл больше не могла его отталкивать. Просто не смогла бы, даже если бы этого желала, но подобного желания у нее и в помине не было.

Быть может, сегодня последний шанс быть с ним близкой, погасить свой внутренний огонь. И она этот шанс не упустит.

Да и кто может знать?! А что, если ночь любви изменит отношения между ними? И тогда Эйден, даже выздоровев, вернется к семейному очагу и они передумают разводиться. Все возможно. Разве не так?

Закончив убирать обеденную посуду, Джилл купала наверху Мэдди, а Эйден в гараже копался в двигателе ее машины.

Мэдди весело плескалась в теплой мыльной воде, как вдруг снова зазвонил телефон.

— Вот напасть! — воскликнула Джилл, беря висящую на стене ванной трубку.

— Привет, Джилл!

— Привет, Эрик. — Она снова опустилась около ванны на колени. — Помню, помню. Завтра к нам приходит Брэди.

— Спасибо, но звоню я не поэтому.

Джилл стала поливать Мэдди водой из ковшика.

— А в чем дело?

— Ты занята?

— Можно сказать, что да. Купаю Мэдди.

— Тогда я тебя не задержу. Хочу только сообщить, что я связался с адвокатом, которая представляла интересы моей бывшей в нашем разводе. Помнишь, я тебе говорил — она форменная людоедка.

— Да, да, помню.

— И она сказала, что с удовольствием возьмется за твое дело.

Джилл заморгала, стараясь собраться с мыслями. После сегодняшнего лучезарного дня мысли о разводе и всяких там адвокатах были где-то далеко от нее.

— Я… гм…

— Она в самом деле истинная находка. Уж поверь мне, я знаю это по собственному горькому опыту. Никто не защитит твои интересы лучшее ее. Твои интересы и интересы Мэдди.

— После авиакатастрофы я как-то об этом не думала.

— Понимаю. Но ведь ты просила меня позвонить ей. Не забыла?

Джилл вспомнила. Но очень, очень смутно.

— Она ждет твоего звонка. Есть чем записать?

Почувствовав непонятное смущение, Джилл поспешно вытащила из ящика туалетного столика карандаш для бровей — первое, что попалось под руку, — и записала номер телефона на коробке для бумажных салфеток. Хотя сильно сомневалась, что он ей понадобится.

Мэдди встала на ножки и принялась разгуливать по ванне.

— Садись, милая. — Джилл испугалась, что она поскользнется. — Садись! Эрик, я не могу больше разговаривать.

— Хорошо. Прости, пожалуйста, что позвонил так не вовремя.

Она уже открыла рот, чтобы произнести «поговорим потом», как вдруг в телефоне раздался странный щелчок. Джилл замерла. Эрик все еще на линии, как раз прощается, так что бы это могло быть? Эрик только потом повесил трубку.

Джилл безмолвно смотрела на гудящую трубку, сердце ее билось все сильнее, голова кружилась так, что казалось, она вот-вот потеряет сознание. О нет! — вскрикнула она про себя. Быть того не может.

 

Глава седьмая

Уложив Мэдди в кроватку, Джилл в смятенном состоянии духа спустилась по лестнице. Может, ей этот щелчок померещился? Или какая-то помеха на линии? Бывает же такое?! Еще как бывает! Ничто не говорит о том, что именно Эйден подслушал их разговор.

Но стоило ей войти в кухню и взглянуть на мужа, как все встало на свои места. Щелчок не был ни игрой ее воображения, ни помехой на линии. Ее наихудшие опасения нашли подтверждение.

Эйден сидел в несвойственной ему позе — сгорбившись, бледный как полотно, со страдальческими глазами.

Джилл подошла к раковине, вымыла бутылочку, из которой Мэдди пила молоко. Эйден не сводил с нее мрачного взгляда. Как же ей хотелось в этот миг провалиться сквозь землю!

Затем она, оттягивая время, вытерла кухонный стол. А дальше уже деваться некуда, разве что симулировать приступ аппендицита.

Джилл выключила свет над раковиной, уговаривая себя, что все не так страшно, как кажется, — они с Эйденом поладят. Направляясь к нему, она вдруг почувствовала слабость в коленках.

— Ну, давай поговорим, — дрожащим голосом выдавила она из себя. — Ты, очевидно, слышал мой разговор с Эриком.

— Я не собирался подслушивать. Но когда телефон зазвонил, я решил, что это снова кто-нибудь из Эй-Би-Экс.

Очень правдоподобно. Джилл кивнула.

— Мне жаль, что ты узнал обо всем таким нелепым образом.

Эйден молча смотрел на Джилл, словно надеясь что-то увидеть в ее лице.

— Да? А как, по-твоему, я мог узнать иначе?

Джилл стало жаль Эйдена. Он походил на разочарованного ребенка.

— Я надеялась, что настанет день — и ты сам все вспомнишь.

Он откинулся на спинку стула и издал слабый горький смешок.

— Замечательно. О чем же я, по-твоему, должен был вспомнить?

— О том, что мы решили разойтись.

— Мы решили!

— Да, мы.

Он смотрел на нее спокойно, но в глазах его промелькнули сомнение и неуверенность.

— О, Эйден, не думаешь же ты, что это моя затея и что я тайком веду переговоры за твоей спиной? — Ей вдруг пришло в голову, что из разговора с Эриком можно сделать только этот однозначный вывод.

Крепко стиснув губы, он отвернулся, явно напрягая память. Но Джилл не стала ему помогать. Чувствуя свою уязвимость, он смутился и пришел в замешательство. Джилл перегнулась к нему и протянула руку, желая утешить, снять боль.

Но Эйден отпрянул от нее и вскочил на ноги. Весь его вид убедительно говорил о том, что он ей не верит и не хочет, чтобы она до него дотрагивалась.

Он вышел в столовую и сел на пол перед погасшим камином, упершись локтями в колени и глядя на остывшую золу. У Джилл в голове все перемешалось, но из этого хаоса отчетливо выступала одна мысль: все оказалось гораздо хуже, чем она ожидала.

— Так мы действительно разводимся? — Он взял железную кочергу и помешал ею в холодном камине. По тону Эйдена Джилл поняла, насколько потрясла его ужасная новость.

Джилл тоже вошла в столовую, чтобы быть ближе к мужу, хотя понимала, что ни о какой близости не может быть и речи, и села на диван.

— Да, так мы решили.

Эйден бросил кочергу, но продолжал смотреть на пепел, где всего несколько часов назад горел веселый огонь.

— Не помню. Ничего не помню. Расскажи мне лучше сама.

— Ах, Эйден, это неважно.

Он взглянул на нее — словно пригвоздил взглядом к месту.

— Расскажи! — приказал он слишком спокойным голосом.

В глазах Джилл стоял сплошной туман. Память Эйдена восстановилась не полностью, но интерлюдия, бесспорно, кончилась. Ей показалось, что на нее, удлиняясь, наступает тень того прежнего, настоящего Эйдена.

— Я не настаиваю, а просто хочу, чтобы ты сам все вспомнил. Спешки никакой нет. Конкретных шагов мы ведь еще не предприняли, с юристами не говорили, да и вообще ничего в этом направлении не сделали.

— Джилл! — нетерпеливо потребовал он.

— Хорошо. Откуда мне начать?

— Не поведаешь ли, когда мы приняли это решение?

Она хотела сказать, что, по мнению врача, лучше будет, если воспоминания вернутся к нему сами, но по его глазам поняла, что сейчас этот довод не подействует.

— Вечером, накануне неудавшегося полета. Ты утром вернулся из командировки в Детройт, и мы поссорились из-за того, что ты забыл про день рождения Мэдди. Короче, к ночи мы окончательно договорились, что разведемся.

— Иными словами, наш брак рушится из-за того, что я позабыл про день рождения Мэдди? — Он недоверчиво взглянул на нее.

— Нет. У нас и раньше были трудности.

— Какие же?

Она заколебалась, но он громко и резко повторил:

— Какие трудности?

— У нас с тобой были разные цели в жизни. Каждый из нас глядел в другую сторону. Ах, Эйден, оставь, мой рассказ все равно не приведет ни к чему хорошему. Ты только начнешь нервничать, и все.

— Я и так нервничаю. Рассказывай.

Джилл тяжело сглотнула. У нее в горле словно был кляп.

— Через каких-нибудь два дня ты должен показаться доктору Грогэну. Давай отложим наш разговор до этого визита!

Эйден сжал левую руку в кулак и ударил себя по бедру.

— Почему наш брак оказался браком в полном смысле этого слова? Я требую объяснений, Джилл.

— Хорошо, хорошо! — Кровь шумела у нее в ушах. — Неприятности возникли вместе с появлением на свет Мэдди.

Эйден нахмурился так, что его брови чуть ли не сошлись на переносице. Джилл не хотела и дальше причинять ему боль. Он и так уже получил достаточно. Но как сказать ему правду, не причиняя боли?

— Мы… ммм… мы не собирались иметь детей. Перед женитьбой мы договорились не обзаводиться детьми.

— А почему мы не хотели детей? — помрачнел он еще больше.

— У нас… у нас были на этот счет свои соображения.

— Какие же?

— Мы были так заняты работой, путешествиями и всякими другими делами, что нам было не до детей. Они бы нам лишь мешали.

— Не представляю себе, чтобы ты путешествия предпочла ребенку. Что-то на тебя не похоже. — Он недоверчиво покачал головой.

Джилл опустила глаза, чтобы скрыть от него истину. Но он все равно сумел ее углядеть.

— Я? Это я так рассуждал?

В ответ она лишь смущенно пожала плечами.

— Ты хочешь сказать, что я не желал иметь детей?

Ей так хотелось пощадить Эйдена, взять часть вины на себя! Но не получалось.

— Я соглашалась с тобой. Поначалу мне хотелось иметь ребенка, однако я смирилась. Встала на твою точку зрения. Но произошло непредвиденное.

— Мэдди?

— Да. Это была моя вина, наверное. Я что-то напутала с предохранительными пилюлями.

— И она изменила наши отношения?

— К сожалению, да! — воскликнула Джилл.

— Каким же образом?

Эх, не надо было ей произносить эти слова с таким жаром! Теперь подавай ему подробности. А подробности причинят Эйдену боль!

— Ну, изменила… просто изменила наши отношения. Они стали другими.

— Но какими же? — Эйден вскочил с места и всей своей огромной фигурой навис над ней. — Тысяча чертей, Джилл, с тобой говорить — что зуб удалять!

Он еще злится! Она старается уберечь его от неприятного, словно он дитя, которое не хочется обижать! Но он далеко не дитя. Он Эйден, или вскоре станет им, то есть взрослый мужчина, который решил повернуться спиной к своей семье, ибо самим фактом своего существования семья нарушала его жизненный распорядок. Но раз он хочет, чтобы она говорила с ним на равных, изволь, она будет говорить.

— С той минуты, как я сообщила тебе о моей беременности, ты решил, что ребенок тебе ни к чему.

— Ребенок, то есть Мэдди, мне ни к чему? — Он отступил на шаг, недоверчиво расширив глаза.

— Да, да, ребенок. А вместе с ним и я. В прошлом году ты больше времени бывал в отъезде, чем дома. Да ты и сам это прекрасно знаешь из твоего календаря. Это явилось одной из причин нашей ссоры в ночь перед авиакатастрофой. Ты лишь утром прилетел домой, а на следующий день улетал снова. Терпение мое наконец лопнуло, и я почувствовала, что лучше нам с Мэдди жить без тебя.

Эйден опустился на стул. Глаза его сузились, губы были плотно сжаты. Ею овладели жалость и раскаяние. Она уже собиралась как-то смягчить свои слова, даже извиниться за прямоту, но он вдруг заявил:

— Не думаешь же ты, что я клюну на эту удочку? Не такая уж ты дура.

Ошарашенная его словами, Джилл открыла рот с намерением что-то сказать, но так ничего и не сказала.

— Мне совершенно ясно, почему ты от меня уходишь. Даже не понимаю, почему я вдруг заинтересовался причинами. Может, в душе надеялся, что есть нечто помимо этого.

— О чем ты? — выговорила Джилл наконец.

— Об Эрике, разумеется. Он тебе без конца трезвонит по телефону, заезжает к тебе запросто, сын его постоянно толчется у нас. А чего стоит сегодняшний его совет обратиться к адвокату!

— Да ты что! Прекрати! Что за вздор!

— Не больший вздор, чем твои лживые измышления, будто я не хотел Мэдди! Как у тебя язык поворачивается говорить такое? И как ты могла подумать, что я тебе поверю? Память я, может, и потерял, но не мозги же. — Он сокрушенно покачал головой. — Неужели ты способна состряпать дельце против меня?

Этого следовало ожидать. Наивно предполагать, что такой гордец, как Эйден, согласится с упреками в свой адрес. Страшно рассердившись, Джилл заговорила, перестав предварительно взвешивать каждое слово:

— Никто не пытается состряпать против тебя, как ты выразился, дельце. Я сказала чистую правду. До прошлой недели ты относился к Мэдди так, словно она не живое существо, а предмет мебели. Ты с ней никогда не играл, не гулял, даже не кормил из бутылочки. Ни одного разочка.

— Да?! А на этой неделе на меня, очевидно, прямо с неба свалилось умение обращаться с ней, кормить ее и… и любить!

Джилл закусила губу. Ей нечего было возразить. Эйден принял ее молчание за признание своей вины и покачал головой.

Но укор в его глазах вскоре уступил место горечи.

— Объясни мне одно. Зачем в таком случае ты взяла меня домой?

— А тебе больше некуда было идти.

— Значит, ты взяла меня из жалости?

— Нет, — заверила она, хотя прекрасно знала: жалость играла большую роль в ее решении. — Не из жалости, а из порядочности. Из уважения к тому, что некогда было между нами.

— Из уважения? — повторил он с укоризной. — Зная, что я ничего не помню о разводе? Ты, значит, из уважения допустила, чтобы я вел себя как последний дурак, говоря и действуя так, будто мы все еще счастливая парочка?! Ничего себе уважение!

Джилл почувствовала, что краснеет. Он по праву был рассержен и унижен, — и ей нечего возразить и нечем его успокоить.

— Зачем ты это сделала, Джилл? Хотела меня проверить? Или наслаждалась тем, что я в столь невыгодном положении, так беспомощен, что даже не могу раздеться без посторонней помощи? Или решила отомстить? За какие-то мои надуманные провинности? Или же тебе просто нравилось делать из меня шута?

— Ты все поставил с ног на голову, Эйден. Ничего подобного и в помине не было.

— Не было? Тогда почему ты намеренно держала меня в заблуждении?

— А как мне было поступать? Отказаться взять тебя домой? Прямо из больницы отвезти в меблирашку?

— Это было бы куда честнее.

— Честнее? Черт бы побрал твою гордость, Эйден. — Слезы застлали ей глаза. — Ты потерял память. Ты был очень раним, и лучше всего тебе было бы дома. Так и доктор Грогэн сказал.

— Ага. Ты просто хотела, чтобы ко мне возвратилась память, и всячески этому содействовала.

— Нет!

— Нет? Хорошо, пусть будет «нет», — издевался он над ней. — Не соизволишь ли в таком случае объяснить, почему ты так вела себя всю неделю? И сегодня днем, в частности?

Сегодня днем! Сегодня днем она лежала на ковре в его объятиях, они целовались и миловались. И обещали друг другу ночью продолжить! А теперь этому обещанию не суждено сбыться.

— Для меня нет оправдания! — Под тяжестью своей вины Джилл даже опустила голову. — С самого начала твоей болезни было ясно, что наша семейная жизнь почти вся стерлась из твоей памяти, в первую очередь — все плохое. Остался человек, помнивший только то хорошее, что было у нас с тобой. Ты стал иначе вести себя, даже думать. — Джилл с трудом говорила в прошедшем времени. — И — что может быть естественнее? — этого нового человека я полюбила. — Слеза скатилась по ее щеке. — Мне хотелось верить, что это и есть ты.

— Хотя ты знала, что я другой. — Лицо Эйдена стало непроницаемым, как закрытая книга.

— Да, — кивнула она, — я понимаю, что, как только твоя память восстановится полностью, ты станешь совершенно иным. К тебе вернутся все твои старые привычки.

— И тем не менее ты…

— Да. Я предоставила событиям развиваться естественным ходом. В этом моя ошибка. Извини, пожалуйста.

Не тронутый объяснениями Джилл, Эйден изучал ее с холодным бесстрастием. Тень прежнего Эйдена, беспрестанно увеличиваясь в размерах, постепенно заслоняла нынешнего.

— Полагаю, ты понимаешь, что я не могу тебе верить. Но и не верить тоже не могу, — спокойно произнес он. — Я предпочитаю сам прийти к какому-нибудь умозаключению, когда смогу отличать вымысел от истины. Ты, — он покачал головой, — ты доказала, что обладаешь недюжинными актерскими способностями.

Джилл вытащила из кармана носовой платок и вытерла нос.

— Собираешься уехать из дому? — спросила она, вспомнив их разговор в машине на пути к аэродрому.

— Не так скоро, как тебе хотелось бы. — Он скользнул по ней настороженным оценивающим взглядом. — Развод для меня вещь известная; я знаю: если выеду, это будет расценено как бегство и может усилить твои позиции в борьбе за дом и за Мэдди. Нет, боюсь, тебе придется еще некоторое время терпеть мое присутствие. Ничего, ничего, твой друг Эрик и адвокат-людоедка подождут.

Джилл прикрыла глаза.

— Я даже не знаю, с чего начать. Столько ты всего наплел.

— Да? — Эйден поднялся и пошел к двери, но вдруг остановился. — Кто-нибудь в курсе, что мы разводимся?

Джилл покачала головой.

— И даже твоя мать не знает?

— Нет.

— Значит, один только Эрик. Так, так. — Он повернулся и пошел прочь. — Не трудись сегодня приходить ко мне помогать с раздеванием. От запаха лицемерия меня может стошнить.

И несмотря на ранний час, он ушел в гостевую и захлопнул за собой дверь. Джилл, совершенно разбитая, свернулась комочком в углу дивана.

Какая-то ее часть хотела броситься за ним. Но что она ему скажет? Что он заблуждается? Она это уже говорила. Он ей не поверил тогда, не поверит и сейчас.

Джилл прижала кулак ко рту, на глаза снова набежали слезы. Вот дьявольщина! Надо держать себя в руках. Слабость всегда вызывала у нее презрение. Слабостью ничего не достигнешь.

К тому же время на ее стороне. Рано или поздно, с помощью доктора Грогэна или без нее, но память Эйдена восстановится полностью, и тогда ее поведение получит оправдание. Он вспомнит, как не хотел иметь детей, как упорно избегал Мэдди, и поймет, что она говорила правду.

Но эта мысль была малоутешительна. Так или иначе, их браку придет конец. Даже если Эйден сумеет изменить свое отношение к работе и семье, он и сам не захочет оставаться с ней. Утаивая от него правду, она унизила его и навсегда лишила доверия к ней. Он усмотрит в ее действиях двойное предательство — ведь она совершила их в тот период, когда он не владел собой. Он, потерявший руль управления своей жизнью, находился целиком и полностью в ее власти.

Понять Эйдена нетрудно. Не следовало не только принимать его ласки, но и поощрять их. Будь она на его месте, тоже рассердилась бы и обиделась.

Но ведь и ее можно понять. Ни обмануть его, ни унизить она не собиралась. У нее было одно желание — помочь ему как можно скорее выздороветь.

Джилл уронила разламывающуюся от боли голову на руки и застонала. Да ведь не в этом дело. Сегодня она призналась самой себе, что пустила все «на самотек», потому что полюбила нового Эйдена. Но откуда ему знать, что у нее просто не хватило решимости сказать этому Эйдену «я тебя люблю»!

Ее взор упал на ковер. Вот здесь он сегодня ласкал ее… Джилл любит его. Сколько она ни предупреждала свое сердце, толку никакого — она полюбила.

Сейчас она может пойти в комнату к Эйдену и поведать ему все, что творится в ее сердце. Объяснить, что она не «вводила его в заблуждение», а по-настоящему любила. Может, броситься в его объятия и умолять забыть о разводе? Возможно, он поверит ей и останется.

Но что потом? Что?

Кем будет Эйден завтра утром, когда проснется Мэдди? А через неделю? Точно она, конечно, не знает, но предположить может. Как бы она его ни любила, благополучие дочери ей важнее собственного счастья. А отец, который не хотел иметь дочь и постоянно не замечал ее, может принести крошке один вред.

Нет, она не пойдет к нему и не расскажет, что творится в ее сердце. Эйден, слава Богу, знает уже, что они решили разойтись, и пусть все идет своим чередом.

Джилл встала с дивана, выключила свет и отправилась к себе в спальню. Ей хотелось поскорее уснуть, чтобы этот проклятый день наконец кончился.

Заснула она, однако, лишь далеко за полночь, а пробудилась рано — вместе с птицами, не чувствуя никакой бодрости. Зеркало подтвердило ее опасения — под глазами круги, в лице ни кровинки. Лечь, что ли, обратно в постель и проспать как можно дольше? Но нет, это не выход из положения.

Она заставила себя встать и пойти в ванную. Приняла сильный освежающий душ. Двигаться по-прежнему не хотелось, но, вытершись насухо, она почувствовала себя гораздо лучше.

Вытаскивая из занимающего всю стену гардероба джинсы и белую блузку, она ощутила любимый запах — запах одежды Эйдена, висевшей в углу. Поддавшись искушению, она прижалась щекой к рукаву серого шерстяного пиджака и долго поглаживала его пальцами, вкладывая в это движение все свое чувство. Но, спохватившись — опять нюни распустила! — быстро захлопнула дверцу.

Эйден не шел у нее из головы. Проклятие! Она не допустит, чтобы их отношения прервались из-за непонимания и взаимных обид. Да и вообще она не хочет, чтобы они прерывались.

В зеркале она увидела, что в ее широко распахнутых глазах притаился испуг. Боже правый, о чем она думает?

О том, что Эйден может измениться к лучшему, ответила она себе. А почему бы и нет? Он так мил и заботлив с Мэдди сейчас; что мешает ему остаться таким и впредь? Это потребует известных усилий и помощи со стороны, и ее может оказать доктор Грогэн. Лишь бы Эйден сам того захотел.

Никогда он не захочет. Характер не позволит.

К чему, однако, ставить под сомнение свои надежды? Конечно, нет уверенности, что они сбудутся, но ее задача — сделать все, что возможно, для Эйдена и для сохранения их брака.

Но как исправить возникшую вчера вечером ситуацию? Что делать?

Да мало ли что можно предпринять в данных условиях! Прежде всего надо снять джинсы и простую белую блузку и надеть что-нибудь более нарядное, к примеру облегающий костюм светло-кремового цвета — он всегда нравился Эйдену. Затем она наложит на лицо грим и сделает прическу. Впрочем, нет, волосы лучше оставить распущенными.

Дальше. Что же дальше? Ах да, они собирались в поездку на Кейп-Код сразу после визита к доктору Грогэну. Эйден, возможно, сейчас уже не захочет ехать, но она предложит. Предложит даже поехать вдвоем, только она и он, а ребенка оставить на попечение миссис О'Брайен. При таком тесном общении напряженность между ними, скорее всего, спадет. А может, вновь возгорится пламя любви и нежности, пылавшее между ними вчера.

Сделав все, как она замыслила, и придирчиво оглядев себя в зеркале, Джилл пришла к выводу, что выглядит достаточно привлекательной. Беда в том, что они с Эйденом давно миновали тот период, когда внешняя привлекательность заслоняла все проблемы, даже такие серьезные, как теперешние.

Ночью она удивлялась — как это Эйден мог хоть на миг подумать, что у нее с Эриком роман?! Но утром, на свежую голову, поняла, что к чему: предположим, она бы подслушала подобный разговор Эйдена с другой женщиной, в первую очередь рассуждения об адвокате-людоедке. Она бы тоже прониклась подозрениями.

Следует немедленно, не откладывая в долгий ящик, рассеять все его сомнения. У нее с Эйденом и без того столько реальных проблем, что уж воображаемые им не нужны абсолютно. Да и не может она допустить, чтобы Эйден считал, будто она его обманывает.

Едва она вышла из спальни, как услышала хныканье Мэдди. Джилл вздохнула. Она-то собиралась спуститься в кухню до ее пробуждения и приготовить на завтрак что-нибудь из ряда вон выходящее. Ну ничего. Эйден вообще-то не очень привередлив в еде.

Спускаясь по ступеням с Мэдди на руках, она старалась шагать бесшумно — чтобы не разбудить мужа. Он, однако, уже сидел на кухне и читал. При появлении Джилл он опустил газету ровно настолько, что она смогла увидеть, как вместо приветствия он кивнул головой, и заметила, что он в костюме.

— Ты собираешься на работу? — обмерла она.

— Да! — От холода, исходившего от его голоса, могла бы появиться изморозь на окнах.

Сердце Джилл ухнуло вниз.

— Но ты же не можешь!

— Это почему же? — Он снова обратился к газете, даже не обратив внимания на то, что жена принарядилась.

— Тебе еще рано ходить на работу!

— Я так не думаю.

Потрясенная Джилл посадила Мэдди на высокий стульчик, а сама принялась готовить для нее кашу.

— Привет, золотко! — Эйден поздоровался с Мэдди как ни в чем не бывало.

Помешивая кашу ложкой, Джилл наблюдала за ними. К Мэдди Эйден относился по-прежнему — и то хорошо. Если бы и дальше так было!

Она поставила перед стульчиком стул — кормить Мэдди.

— Я ее покормлю. — Эйден поднялся со своего места.

Он, конечно, с легкостью мог испачкать свой роскошный костюм, и Джилл уже открыла рот, чтобы отговорить его от этой затеи, но передумала. Чем больше времени он будет проводить с Мэдди, тем труднее ему будет расстаться с ней.

— Ладно, корми. А я приготовлю ей фрукты.

Жизнь, казалось, вернулась в свою нормальную колею. Или, напротив, — в ненормальную: Джилл теперь уже и не знала, как оценивать интерлюдию в их отношениях с Эйденом после авиакатастрофы. Он накормил девочку. С помощью кухонного полотенца поиграл с ней в прятки, повертел в руках плюшевого мишку, изображая танец.

Но в остальном все было иначе. С Мэдди-то он возился, но на нее — на Джилл — не обращал никакого внимания. И был холоден как лед.

И к тому же это его стремление пойти на работу!

— Постой! — воскликнула она, идя следом за ним в гостевую, и попыталась улыбнуться.

Но он не поднял головы, продолжая что-то искать в портфеле. Только вздохнул, как бы говоря «оставь меня в покое».

— Эйден, я только хотела спросить… — Она стояла у письменного стола, стараясь казаться спокойной. — Мы вот собирались завтра на Кейп-Код, так я…

— Не беспокойся, я уже отказался от номера.

Сердце ее упало чуть ли не ниже пяток.

— Я не это имела в виду. Я надеялась, что мы сможем поехать.

— Шутишь, должно быть, — бросил он.

— Нет, не шучу. Ты прав, у нас есть проблемы, но, как раз уехав на пару дней, мы сможем их устранить.

Эйден застегнул портфель и насмешливо посмотрел на нее.

— Я так не думаю, — бросил он и направился к двери. — Я возьму твою машину. Не возражаешь?

— Эйден!

— Что? — Это прозвучало как удар хлыста.

— Прошу тебя, не ходи на работу. Останься дома. Мы опять пойдем гулять в лес или же поедем, куда ты только захочешь. Нам просто необходимо поговорить и все поставить на свои места.

Несколько секунд он пристально смотрел на нее, затем моргнул и отвел глаза.

— Мне действительно необходимо появиться на работе.

— Проклятие! Как, по-твоему, может сохраниться наша семья, если ты не хочешь мне помочь?

— Да, я не помогаю. Но и не мешаю. Я просто соблюдаю осторожность. Жду, пока не прояснится вся картина. А сейчас извини.

Джилл не оставалось ничего иного, как дать ему уйти.

 

Глава восьмая

Услышав звук отъезжающего автомобиля, Джилл пришла в неистовство, схватила со стола бумагодержатель и что было сил швырнула в коридор. Затем бросилась на кухню, откуда доносилось верещание сидевшей в манеже Мэдди.

Эйден сказал напоследок, что всего-навсего соблюдает осторожность, но не такая она дура, чтобы поверить. Невооруженным глазом видно, что под маской безразличия он кипит от злости. Уверен, что она ему лжет, а отсюда и все их неприятности. То есть во всем виновата она одна.

Да и так ли уж искренне его сегодняшнее поведение с Мэдди? А если он просто хотел доказать Джилл, как несправедлива она, обвиняя его в нежелании иметь детей? Недаром же, кормя Мэдди, он то и дело искоса поглядывал на нее.

Его ребяческое упрямство подстегнуло раздражение Джилл, как говорится, подкинуло хвороста в огонь. Занимаясь своими повседневными делами, она кидала подушки, с грохотом захлопывала дверцы шкафов и, не переставая, поносила мужа.

Но это продолжалось недолго. До Джилл постепенно дошло, что ведет она себя не менее по-детски, чем он. А главное — она скучает по мужу. Она так привыкла за эти дни видеть его рядом! Через пару часов ей стало казаться, что без него жизнь не в жизнь. К полудню же к Джилл вернулась прежняя решимость — во что бы то ни стало выяснить их отношения.

Она вынула из холодильника телятину, разморозила в микроволновой печи и приготовила под маринадом, не особенно, впрочем, надеясь на то, что любимое блюдо Эйдена смягчит его гнев.

Но ведь необходимо каким-нибудь образом изменить обстановку. И тут ее осенило: пусть Эрик сам скажет Эйдену, что между ними ничего нет.

Сегодня к ней придет Брэди. Под вечер за ним заедет Эрик, и вот тогда-то она и попросит его поговорить с Эйденом.

— Эйден сегодня пошел на работу? — удивился Эрик. — Вот уж не ожидал. Разве он здоров?

— Ему гораздо лучше. — Джилл наблюдала за тем, как Брэди строит на ковре башню из кубиков, а Мэдди подбегает и с пронзительным криком ее разрушает.

— Слава Богу! — Эрик воздел руки к небу. — Теперь ты наконец сможешь взяться за развод.

Как невежливо с его стороны! Большинство людей на месте Эрика сначала сказали бы что-нибудь о его выздоровлении.

— Все в порядке, Джилл?

Как он заметил, что она им недовольна?

— Нужна моя помощь?

— Больше, чем ты думаешь. — Бросив многозначительный взгляд на Брэди — мальчик уже большой, прислушивается к разговорам взрослых, — она сказала: — Выйдем поговорить в коридор. Я хочу попросить тебя об услуге.

— Выкладывай. Ты же знаешь, для тебя я на все готов.

— Я хочу, чтобы ты поговорил с Эйденом.

— О чем? — Эрик уселся на нижнюю ступеньку.

— Он сильно заблуждается, и ты, как никто другой, можешь наставить его на путь истинный.

— Я? Не понял… В чем же он заблуждается?

— Он думает, что у нас с тобой роман.

Наступила гробовая тишина. Ему бы вскочить немедленно, удивиться, опровергнуть, сказать хоть что-нибудь, а он молчал. И почему-то покраснел до корней волос.

— Вся моя надежда на тебя. Ты сумеешь убедить Эйдена, что между нами ничего подобного нет.

И опять Эрик повел себя как-то странно.

— Разве так важно, что думает Эйден? Ты же с ним разводишься.

— Эрик! Для меня важно, что думает Эйден.

Эрик наклонился вперед, упер локти в колени и запустил руки в свою шевелюру цвета зрелой пшеницы. Тяжело вздохнув, он вымолвил:

— Прости, Джилл. Я не могу.

— Не можешь? — тупо повторила она.

— Не могу. Не умею лгать.

Смысл его слов не сразу дошел до нее. Но, поняв, что имеет в виду Эрик, она жутко смутилась.

— Истина заключается в том, — Эрик поднял на нее спокойный взгляд, — что моя мечта — иметь с тобой роман. Но я молчал в ожидании официального развода. Мне казалось, что ты догадываешься.

— Я… Да у меня и в мыслях не было.

— Ты уверена?

— Абсолютно.

— Или говоришь так, лишь бы приуменьшить свою вину? — На лице его читалось сомнение. — Если так, то со мной, поверь, такие уловки не нужны.

Ее вину?! В чем она виновата? Откуда ей было знать, что их дружба обернется таким образом?

Он взял ее руку и мягко потянул к себе, усаживая рядом на ступеньку.

— Ну, давай я скажу по-иному. Ты бы не очень возражала, если бы наша с тобой дружба после развода с Эйденом переросла в иные отношения?

Первым ее побуждением было сказать, что да, возражала бы. Ибо не может иметь связь ни с кем, кроме Эйдена. Но, прежде чем она успела облечь ответ в мягкую дипломатическую форму, он, не дожидаясь его, продолжал наступление.

— Мы так хорошо ладим, Джилл. — Он наклонился к ней, лицо его загорелось. — У нас столько общего — дети, увлечения, представления о семейной жизни. Ты и как женщина очень меня привлекаешь. Уж это-то, полагаю, тебе известно.

Джилл, словно лишившись дара речи, лишь удивленно смотрела на него, поражаясь своей непростительной слепоте. Оказывается, Эйден прозорливее. Где же были ее собственные глаза?

— Я хочу быть с тобой все время рядом. — Он положил руки ей на плечи. — Вывозить тебя в рестораны, на танцы. Испробовать все удовольствия, доступные нам. — Он подчеркнул слово все, чем окончательно смутил Джилл.

Ее охватила дрожь, которую, казалось, должен был ощутить Эрик. Его руки все еще лежали на ее плечах. Вместо того чтобы убрать их, он принялся ласково гладить Джилл, чем вызвал у нее невольную неприязнь.

— Теперь тебе ясно, почему я не могу сказать Эйдену, что между нами ничего нет. Я и пальцем не шевельну, чтобы уладить ваши отношения. Он тебя недостоин, и чем быстрее уйдет из твоей жизни, тем лучше.

Какая гадость! Эрик, видно, собирается ее поцеловать! Во всяком случае, склонил голову набок. Скулы ее сжались, и она с негодованием отвернулась.

К несчастью, именно в этот миг — нет чтобы на секунду позднее! — входная дверь распахнулась и на пороге выросла фигура Эйдена, который не мог не заметить рук Эрика, еще остававшихся на плечах Джилл.

Она с силой сбросила их с себя, опасаясь, как бы сердце не выскочило у нее из груди, и вскрикнула:

— Эйден!

Он остановился в дверях, попеременно глядя на нее и на Эрика. Затем издал звук, который напоминал бы смешок, улыбайся он хотя бы краешком рта, повесил на место пальто и понес портфель в гостевую.

— Тебе, Эрик, лучше уйти, — сказала Джилл.

— Я останусь, чтобы у тебя не было с ним неприятностей.

— Твое присутствие только все ухудшит. Пожалуйста, уходи. Ты и так достаточно натворил.

Уловив гнев в ее голосе, Эрик спросил:

— Ты не сердишься на меня?

— Честно говоря, сержусь.

Эрик вздохнул, почесал в затылке, но спорить не стал.

— Пошли, Брэди. Надевай куртку. Нам пора домой.

Джилл в полной растерянности опустилась на ступеньку, где только что сидел Эрик. Руки ее дрожали от волнения. Эйден пересек холл, не бросив в ее сторону даже мимолетного взгляда, и направился в гостиную, где Мэдди продолжала играть с кубиками.

— Одну минутку, Эйден.

Развязывая галстук, он повернулся и смерил ее уничтожающим взглядом.

— То, что ты видел… Я и Эрик… Это совсем не то, что ты предполагаешь.

— О, разумеется! — с убийственной иронией произнес он. — Если не то, так что же?

— Я попросила Эрика поговорить с тобой. Объяснить, что между нами ничего нет. Я думала, что уж ему-то ты поверишь.

— О да! И он, я вижу, с большим энтузиазмом взялся выполнять твою просьбу.

— Вот это-то я и хочу объяснить. — Она так волновалась, что с трудом выговаривала слова. — Я должна перед тобой извиниться, Эйден.

В ответ он лишь с усмешкой посмотрел на нее. Нет, он не собирается облегчать ей задачу!

— Я была уверена, что нас с Эриком связывает одна только дружба — и ничего больше. Но он, оказывается, смотрит на вещи иначе. Ты, по-видимому, был прав.

— Какая неожиданность! — сыронизировал Эйден.

— Попробуй войти в мое положение. Хоть на одну минуту. Я вся трясусь. Понять не могу, как это случилось и почему я ничего не замечала раньше.

— Честно говоря, я тоже не понимаю.

В холл вбежала Мэдди. Эйден подхватил ее на руки и уселся на стоявший у противоположной стены стул.

— О чем ты думала? — Он посмотрел на Джилл. — Ты — женщина, Эрик — мужчина. Насколько мне известно, вы проводили вместе очень много времени. Как же не понять, к чему это неизбежно должно привести!

Джилл опустила голову и уставилась на кончики своих туфель. Эйден прав. Так почему она это допустила?

А что, если интуитивно она сознавала, к чему приводят столь близкие отношения, и даже стремилась к подобному развитию событий? Не отдавая себе отчета, разумеется, на уровне подсознания?!

Джилл немедленно отвергла эту мысль. Нет, она не желала романтических отношений с Эриком, даже подсознательно. Она не сумела распознать истинный характер их отношений, но иного греха за ней нет.

И тут на нее снизошло озарение.

— Я чувствовала себя одинокой, Эйден. Мы с Эриком познакомились сразу же после рождения Мэдди. В самое тяжелое для меня время. Ты даже не представляешь себе, каково мне тогда было.

— Почему же ты не обратилась ко мне?

— Тебя почти никогда не было дома, а если ты и бывал, то старался избегать Мэдди, а следовательно, и меня.

— Опять двадцать пять.

— Да, от правды не уйдешь. — И она замолчала. Снова он не желает верить, что не хотел ребенка, снова подозревает ее во лжи. Она лжет, якобы чтобы выгородить себя. — Скорее всего, я, сама того не сознавая, искала кого-нибудь, кто бы в некоторых отношениях заменил мне тебя. Не в постели, разумеется, а в остальном. Кто бы стал вместе со мной радоваться Мэдди. Любоваться ею.

Эйден не спускал глаз с Мэдди. Малютка развлекалась его галстуком, стараясь обвязать его концы вокруг своей шейки. Но Джилл заметила, как сжались его руки.

— Между нами, уверяю тебя, ничего неподобающего не было. Мы, правда, дружили, но и этому я решительно положу конец.

Глазами она умоляла Эйдена понять и простить. Но муж продолжал сидеть с холодным, непроницаемым видом.

— Пусть будет так, — вымолвил он наконец.

— Это все, что ты можешь сказать? — с оттенком возмущения произнесла Джилл, убедившись, что он не намерен продолжать.

— Что еще я могу сказать?

Ты можешь сказать очень и очень много! Беда в том, что ты не желаешь, подумала Джилл.

— Ты по-прежнему мне не веришь?

Эйден провел рукой по лицу. Вид у него был усталый.

— Минуту назад ты обвиняла меня в том, что я не понимаю, какое трудное время ты пережила после рождения Мэдди. А сознаешь ли ты, как трудно жить, ничего не помня? Когда две недели назад я очнулся на больничной койке, прошлая жизнь виделась мне безбрежным волнующимся морем, окутанным туманом и все время меняющимся, в котором беспомощно барахтался я. Надежда исходила лишь от тебя, ты была как бы моим спасательным кругом. Но вчера, — его голос понизился, — выяснилось, что ты лишь частица морской стихии. Так что ты уж извини меня, если я не слишком разговорчив.

Он встал и прошел с Мэдди на руках на кухню, зажег свет и достал из буфета твердое печенье. Наблюдавшая за ним из дверей Джилл готова была разрыдаться.

— Ты заблуждаешься, Эйден. Я здесь для тебя. И всегда буду рядом. Но пытаться убедить тебя в этом — бессмысленно, ты все равно не прислушиваешься к моим словам. Лучше мне подождать. Завтра ты будешь у врача, и я уверена…

— Нет. — Он взглянул на нее с вызовом.

— Что «нет»?

— Забудь о визите к врачу.

— Не понимаю, о чем ты.

— Тебе незачем понимать. — И он направился к выходу.

— Эйден! — Она схватила его за рукав. — Ты не можешь вот так, озадачив меня одним словом, уйти!

— Все очень просто. Я не собираюсь ехать к врачу. Выкарабкаюсь своими силами.

— Что это значит? — Глаза Джилл сузились.

— А то, что сейчас мне меньше всего хочется оказаться в руках эскулапа, пичкающего меня черт знает чем. Я более не желаю подвергаться унижениям.

— Каким унижениям? Что за вздор ты несешь? По твоим же словам, тебе не нравится находиться в беспамятстве, но и пойти к тому самому врачу, который может тебе помочь, ты не желаешь.

— Значит, я несу вздор. Я не возражаю. — И Эйден повернулся, чтобы удалиться в гостиную. Но Джилл преградила ему путь.

— Ради Бога, Эйден, не поворачивайся ко мне спиной. Неужели ты не замечаешь, как я к тебе отношусь? — Она обвила руками шею мужа и прижалась к нему. Но он оставался тверд и непоколебим.

— Что я вижу, Джилл! Глазам своим не верю! Не далее как вчера ты сообщила мне, что мы расходимся. И что мы оба пришли к такому решению. Это правда?

— Да, но…

— Ну и все, значит. — Он сбросил с себя ее руки и сделал шаг к гостиной, но она снова забежала вперед, не пропуская его.

— Я очень огорчена этой историей с Эриком. Поверь — это так. Уж не знаю, какими словами убедить тебя. Я проявила наивность не по возрасту, тебе это неприятно, прости. Но, повторяю, это была всего-навсего моя оплошность.

— Я не желаю больше говорить, Джилл!

Еще секунда, и она разревется как последняя дура! Эйден ее не слушает, не верит ее словам и к тому же отказывается пойти к врачу! К врачу, который может ему помочь! Неужели они расстанутся навсегда, так и не выяснив своих недоразумений?

В отчаянии она опять обняла его.

— Эйден, с тех пор как ты дома, между нами было столько хорошего! Вспомни об этом.

— Джилл, прошу тебя… — Он попытался отодрать от себя ее руки.

Джилл в полном отчаянии встала на носки, стараясь изловчиться так, чтобы поцеловать его. Но он отвернул голову, и она чмокнула его в щеку. Он отвернулся в другую сторону, и следующий поцелуй пришелся в подбородок. Разозлившись, она обхватила его голову обеими руками и наконец достигла своей цели.

Эйден всячески сопротивлялся крепкому поцелую, родившемуся в пылу раздражения. Лаской его никак не назовешь, и Джилл, понимая, что таким путем ничего не добьешься, придала мягкость своим губам и вложила в него всю свою сексуальность.

Постепенно его сопротивление уменьшилось, а тело расслабилось. Джилл не оставляла губ Эйдена, целовала его все нежнее, все настойчивее.

Из его груди вырвался стон, и он сам начал проявлять активность — обвил ее руками, прижал к себе так, что у нее затрещали кости.

Своим сильным, мускулистым телом он припер ее к стене. Джилл благодарно вздохнула, радуясь опоре.

Тело его распалялось все сильнее, язык проникал ей в рот глубже и глубже. Он просунул руку под ее блузку и провел ладонью по груди, сводя ее с ума… И вдруг отодвинулся. Он тяжело дышал, горячечный взор дико блуждал.

— Черт бы тебя побрал, Джилл! — Эйден сделал шаг назад и провел рукой по волосам. — Теперь ты довольна?

Джилл словно получила пощечину.

— Что?

— Ты получила доказательство того, что имеешь власть надо мной. Ты довольна?

— Я не…

— Молчи! Только молчи!

Он не стал дожидаться ее оправданий. Да и что она могла бы ему сказать? Схватив ключи от машины, лежавшие на столике, и даже не потрудившись накинуть пальто, Эйден выскочил из дверей. Еще секунда — и он отъехал.

Убитая горем, Джилл обхватила себя руками. Что с того, что она его понимает? Разве это смягчает боль унижения? Или снимает тяжесть с сердца? Эйден замкнулся в скорлупе недоверия, но не ей его за это корить. Остается лишь ругать себя за то, что сама его туда загнала.

Джилл проснулась словно от толчка. Тело ее напряглось, а сердце бешено колотилось. Почти тут же до нее донесся отдаленный гром. Ах, значит, ее разбудила гроза, не более того. Весенняя гроза. Она расслабилась и попробовала поглубже зарыться в постель.

Она уже засыпала, когда молния выхватила из мрака комнату со всей обстановкой. Проснувшись снова, она вспомнила, что перед отходом ко сну раскрыла настежь одно из окон у себя в спальне.

При следующем ударе грома Джилл нехотя поднялась и захлопнула окно. Затем принесла из ванной тряпку и подтерла мокрый от дождя пол. Выглянув на улицу, она убедилась, что ее пикап на месте.

Окончательно пробудившись, Джилл пересекла коридор и зашла к Мэдди. Девочка преспокойно спала, тихо и мирно посапывая.

Джилл уже повернулась, чтобы идти к себе в комнату, как вдруг раздался страшный грохот. Это был не гром. Джилл с широко раскрытыми глазами замерла на месте. Шум доносился снизу.

Она застыла, едва дыша и надеясь определить происхождение звука. Может, это картина упала со стены? Разлетелось вдребезги оконное стекло? Или в дом забрались воры? Но какой вор выйдет на промысел в такую погоду? А может, дубовый сук оторвался от дерева и угодил в окно?

Любопытство пересилило страх. Джилл надела халат и спустилась вниз. В нижних комнатах повсюду было темно, следовательно, Эйден спит, ничего не подозревая. Хотя как можно было не проснуться от такого грохота? Не желая ему мешать, Джилл, не зажигая в холле света, прошла в гостиную.

Только она протянула руку к выключателю, как сверкнувшая молния высветила мужской силуэт у окна. Сердце Джилл покатилось куда-то вниз, она испуганно охнула, но пальцы уже сами нажали кнопку выключателя.

— Эйден! — вскрикнула она. А может, и не вскрикнула, а только хотела вскрикнуть, но не успела — не хватило дыхания.

Обежав глазами комнату, она увидела, что маленькая прикроватная тумбочка лежит на боку, а по всему полу валяются лежавшие на ней мелкие предметы. Некоторые из них разбились или сломались.

— Что ты здесь делаешь, в кромешной мгле?

— Иди спать, Джилл, — неуверенно произнес Эйден уже совсем иным, чем днем, голосом. Она было приблизилась к нему, но новый удар грома сотряс дом.

Лишь тут Джилл заметила, что бар открыт, а Эйден наливает что-то из графина в бокал. Хотя он стоял вполоборота к ней, от ее внимания не укрылось, что графин в его руке дрожит. Он с трудом поднес бокал ко рту и опустошил его. И тут же налил новый.

— Что случилось, Эйден? — Джилл бросилась к нему, начисто позабыв об их размолвке.

— Ничего. Я в полном порядке, — холодно сообщил он.

Отхлебнув из бокала, он от удовольствия закрыл глаза и с силой выдохнул.

— Прошу прощения за тумбочку и разбитые вещи. Потом все уберу.

— Не стоит беспокоиться. Лучше подумай о своих ногах.

Эйден стоял босой, в расстегнутых джинсах и расстегнутой же голубой рубашке.

— Тебя разбудила гроза? — поинтересовалась Джилл.

Он кивнул и сделал еще глоток.

— Давай посидим. Пока гроза не кончится. — Джилл присела на диван и погладила рукой лежащую рядом подушку. — Составь мне компанию.

Медленно, с трудом, он приблизился и сел.

— Меня тоже разбудила гроза. — Джилл пыталась говорить легким тоном, но тут молния прорезала небо, и Джилл испуганно вскрикнула. — А вот Мэдди спит себе сном ангела. — Она взглянула на мужа. Тот смотрел прямо перед собой, не замечая окружающего, в том числе и ее. Джилл спокойно откинулась на спинку дивана и выжидательно замолчала.

Наконец алкоголь подействовал и снял с него напряжение. Он принял более непринужденную позу, вытянул свои длинные ноги вперед.

— Мне снился сон. В нем все смешалось. По-моему, он навеян крушением самолета. — Эйден говорил медленно, с трудом выдавливая из себя слова. — На меня надвигалось нечто ужасное, чего я страшился и не хотел. Этот кошмар преследует меня в течение нескольких дней. Просыпаюсь ночами весь в поту.

— Значит, авиакатастрофа в нем фигурирует?

— Не знаю. Ни самолета, ни аэропорта я не вижу. Чувствую только, что надвигается что-то страшное. — Он вздрогнул и сделал еще один глоток из бокала.

Так что ж удивительного в том, что он не хочет идти к доктору Грогэну? Как это он сказал? «Мне меньше всего хочется оказаться в лапах эскулапа, пичкающего меня черт знает чем». Имеется в виду барбитурат, подавляющий действие сдерживающих центров мозга. Это из-за него Эйдена преследуют во сне кошмарные картины, вызывающие такой ужас. Зачем же ему сдаваться на милость этого лекарства?

Вес сегодняшние ссоры внезапно отошли на задний план. Джилл хотелось одного — обнять его понежнее, прижать к себе и уговаривать, что бояться, право же, нечего. Но Эйден снова заговорил, и ей не хотелось прерывать его.

— Сегодня сон немного изменился. Причиной тому, вероятно, начинавшаяся гроза. Во всяком случае, мне слышался страшный шум — что-то скрежетало, ломалось, грохотало. — Он поднял сломанную руку и провел кончиками пальцев по глазам. — Затем мне привиделась аллея, где я сижу в шезлонге и стараюсь напиться допьяна.

Он замолчал, снова отпил коньяку, затем стал разглядывать бокал, словно видел его впервые.

— А почему ты хотел напиться?

— Ты перед этим позвонила мне в гостиничный номер. Сообщить, что стала матерью. В тот день родилась Мэдди.

Джилл замерла.

— Ты помнишь? — прошептала она.

Эйден не ответил. Встав с дивана, он подошел к бару и поставил бокал на место. Стоя спиной к Джилл, он смотрел из окна на разразившийся ливень.

— Ты была права. Я тебе тут наговорил с три короба, обвинял в любовных шашнях, во лжи, черт знает в чем еще, а права-то ты. — В его голосе звучала горечь поражения. — Во всем виноват я один. Я не хотел иметь детей. Я не хотел нашей дочки. Меня даже не было здесь, когда она появилась на свет, — я был на конференции в Атланте. Ты одна прошла через все родовые муки.

— Не совсем одна. Около меня были люди, — попыталась утешить его Джилл.

— Были люди, но не я, — горько рассмеялся Эйден. — Как мог я на целых две недели забыть о таком важном событии в нашей жизни?

Это Джилл понимала как нельзя лучше. Ведь именно его отношение к ребенку разрушило их брак. Но сейчас ей хотелось забыть все плохое.

Она погладила рукав его махрового халата.

— Ты не припомнишь, не снилось ли тебе еще что-нибудь, кроме этого случая? Что-нибудь из того времени, когда еще не родилась Мэдди, например? Или, кроме этого инцидента, ничего?

— Нет, нет, в памяти всплыло и многое другое. Как я покупал машину, например… Ты то ли на третьем, то ли на четвертом месяце беременности, а я — идиот! — покупаю двухместную спортивную машину. Можешь себе представить?! — Он покачал головой и рассмеялся, но тут же посерьезнел. — Будто хотел своими действиями доказать, что намерен продолжать жить по-своему, не считаясь ни с чем.

— Конечно, я помню, — потупилась Джилл.

— Но что самое обидное — вспоминается всякая чепуха, а о нашем доме — ничего. Я оглядываюсь на прошедший год, и ничто не приходит мне в голову. Первый год жизни Мэдди никогда не повторится вновь, она росла и развивалась без меня. Я был лишь сторонним наблюдателем.

— Но почему? — Этот вопрос, так долго мучивший Джилл, невольно сорвался с ее языка. — Я не спрашиваю, почему ты не хотел иметь детей. Многие не хотят и живут припеваючи без них. Но вот как можно не любить собственного ребенка, уже появившегося на свет, мне не понять.

Эйден начал мерить шагами комнату, на его лице отразилось тяжелое раздумье.

— Не могу тебе ответить, — сказал он наконец. — Странное дело. У меня такое ощущение, что я знаю ответ, но ответить не могу. — Он пожал плечами. — Скорее всего, не в моем характере иметь детей. Оправдания ради могу лишь сказать, — он снова сел на диван рядом с Джилл, — что одно время я хотел полюбить ее. Я тогда приехал из Атланты и впервые увидел этот четырехдневный забавный комочек, очаровательнее которого ничего в жизни не встречал. Но за четыре дня ее жизни ты с ней слилась в неразрывный союз, направленный против меня. Я почувствовал себя лишним.

— О, Эйден, видит Бог, я этого не хотела! Но так оно, верно, и получилось из-за того, что я дико злилась на тебя. — Джилл виновато поежилась, вспоминая, как она нарочно избегала Эйдена. У него было целых три дня, а она каждую свободную минуту проводила около Мэдди, точно и не замечая его. — Ты полагаешь, что, будь я пообходительнее, твое отношение к детям могло бы измениться?

— Трудно сказать. Возможно, что и нет. Нет, нет, не изменилось бы. Мне кажется, оно заложено во мне на уровне генетического кода.

— Заложено? — У Джилл екнуло сердце. — И сейчас, значит? Ты хочешь сказать, что твое отношение к Мэдди не изменилось? Ты по-прежнему не хочешь иметь Мэдди?

Он искоса взглянул на нее, потом опустил глаза.

— Сам ничего не понимаю, Джилл. Я люблю Мэдди. Более того — обожаю. И в то же время меня подспудно грызет это чувство. Оно преследует меня словно тень, от которой при всем желании невозможно избавиться. — Он прижал кончики пальцев к глазам. — Я по-прежнему не хотел бы… О нет, я не могу произнести это вслух. — Он тихо чертыхнулся и покачал головой. — Странное состояние. Словно во мне находятся два разных человека.

Какой же вывод следует сделать из его слов? Джилл внутренне содрогнулась.

— Ты же понимаешь, что в отношении Мэдди никакие компромиссы со мной невозможны?

— Понимаю. Да и сам не хотел бы, чтобы ты пошла на компромисс. — Он отвел глаза в сторону. — Видно, таков уж я по своей натуре. Таким мне суждено быть.

Они замолчали. Слышался лишь шум дождя, перемежавшийся отдаленными ударами грома, да тиканьем старинных, еще дедовских, часов, подаренных родителями Джилл на их свадьбу. Часы точно спрашивали: «Что теперь? Что теперь? Что теперь?»

У Джилл не было ответа на этот вопрос. Складывалось впечатление, что Эйден возвращается к своей истинной сущности. Что воскресает тот Эйден, который помнил, как он не хотел ребенка, и который дал согласие на развод.

Эйден, который ей не нравился.

Но так ли это? Неужели интерлюдия кончилась? Если да, то почему он разговаривает с ней в такой тональности? Прежний Эйден просто бы отвернулся от нее и замкнулся в себе.

В то же время он сам признает, что неприятие детей вложено в него генетически. Измениться он не сможет. Как же опасно испытывать к нему такую нежность!

Но если все дело в генетическом коде, как ему удалось так удачно изображать любящего отца в последние две недели? А главное — как он будет вести себя теперь, когда память возвратила ему многое из забытого?

По телу Джилл пробежала дрожь. Беда в том, что память возвратила далеко не все. Чего-то важного явно недостает; по словам Эйдена, его преследует тень какой-то жути. Даже не тень, а сама жуть.

Внезапно это «нечто» представилось Джилл вооруженным до зубов воином, с которым ей предстоит сразиться, чтобы он не лишил ее — мужа, а Мэдди — отца.

— Быть может, лучшее для меня — выехать, — решительно произнес Эйден, прервав ее мысли. — Я могу уложиться к завтрашнему вечеру.

— Нет! — Твердый тон Джилл заставил его взглянуть на жену. — Нет! Останься еще на несколько дней. Судя по твоим словам, ты и сам в растерянности. Пусть пройдет еще несколько дней.

Эйден почесал в затылке.

— Не знаю, что и сказать, Джилл. Мне не нравится тип, восстающий в моей оболочке. Не хочется, чтобы он продолжал мозолить глаза тебе и Мэдди.

— Прошу тебя, Эйден! — Вдруг ей в голову пришла удачная мысль. — Мне бы хотелось, чтобы ты завтра все же поехал к доктору Грогэну.

— Я же тебе сказал — мне он без надобности.

— Да, помню. Но сделай это для меня. Выполни мою последнюю просьбу. После этого, — внутри у нее все замерло, — можешь начинать укладываться.

Эйден тяжело вздохнул.

— Ладно, будь по-твоему.

— Вот и хорошо. — Джилл расслабилась. — Как думаешь, ты сумеешь заснуть?

— Да. — Голос его звучал неуверенно.

— А не хочешь ли ты… — Она намеревалась предложить ему подняться наверх, но в последний миг передумала. — Не хочешь ли поесть?

— Нет, спасибо. Коньяк сделал свое дело. Иди спокойно спать. Я в порядке.

Она нехотя поднялась и направилась к лестнице.

— Спокойного сна. Утром увидимся.

Дождь по-прежнему лил как из ведра, но гроза ушла и погромыхивала где-то в отдалении. Джилл выключила свет и с задумчивым вздохом завернулась в одеяло.

Чего она достигла, уговорив Эйдена поехать завтра к врачу? Во всяком случае, выиграла время. А это очень важно. Может статься, что вместе с временем она выиграла и мужа.

 

Глава девятая

Если бы даже Джилл не знала, что Эйдену не хочется ехать к врачу, она бы догадалась об этом по его виду. С самого раннего утра он выглядел так, точно собирается на бой. За завтраком удовольствовался маленьким кусочком тоста, который прожевал молча, лишь под конец с рассеянным видом обронив несколько слов, обращенных к Мэдди.

Джилл и не пыталась воздействовать на мужа. Она лишь быстро и проворно двигалась по кухне и… волновалась.

Замкнутость. Отстраненность. Погруженность в себя. Это поведение было хорошо известно Джилл. Таким она видела Эйдена после того, как сообщила ему о беременности. Неужели он таким и останется?

Лучше об этом не думать. Лучше быстро-быстро бегать взад и вперед по кухне.

Точно в девять ноль-ноль появилась миссис О'Брайен.

— На завтрак в холодильнике макароны с сыром, — сказала Джилл. — Любимое блюдо Мэдди, вы же знаете. А в шкафу консервированный зеленый горошек и груши. А если…

— С голоду не помрем, — улыбнулась миссис О'Брайен. — Не беспокойтесь ни о чем, езжайте поскорее, не то опоздаете.

— Даже не знаю, сколько времени нас не будет. — Джилл надела куртку. — Возможно, в городе мы еще походим по магазинам.

Джилл приходилось изворачиваться — миссис О'Брайен, не подозревая об амнезии Эйдена, полагала, что они едут на очередной осмотр к врачу, а Джилл не знала, сколько времени потребуется доктору Грогэну.

Эйден вышел на улицу, одетый словно для участия в похоронах — в костюм цвета маренго и белую рубашку с черным галстуком.

— К чему такая официальность, Эйден! — Джилл с трудом подавила улыбку. — Джинсов со свитером было бы предостаточно.

Он взглянул на нее как бы издалека и пробормотал:

— Так мне гораздо уютнее.

Может, и не уютнее. Скорее, так он чувствует себя спокойнее, увереннее. Ведь подобное одеяние, олицетворявшее силу и успех своего обладателя, никак не было связано с корнями Эйдена, его генетическим наследием, его сущностью — одним словом, со всем тем, что скрывалось внутри его.

— Впрочем, — добавила Джилл, — ты выглядишь замечательно.

Расцеловав на прощание Мэдди, они выехали на лесистую проселочную дорогу, вскоре влившуюся в широкое шоссе. Как и было условлено, машину вела Джилл.

Миновав два городка, еще находящихся за пределами Бостона, она свернула с шоссе и направилась к железнодорожной станции. Лучше ехать поездом, чем мчаться на предельной скорости в потоке городских машин. А в самом Бостоне темп движения, правда, несколько замедляется, но зато как действует на нервы рычание мотоциклов и оглушительный городской шум!

— К чему нам поезд? — проговорил Эйден. — Отсюда машину поведу я.

— Лучше не рисковать. Ездить с загипсованной рукой по Веллингтону — еще куда ни шло. Но по улицам Бостона! Нет уж, уволь.

Джилл нашла платную парковку, выбила в автомате талон и поставила машину на свободное место. Собирая вещи в сумочку, она заметила, что Эйден мертвой хваткой вцепился в приборную доску. Рука показалась ей белой как мел, а профиль мужа — мрачнее мрачного. Он глядел не мигая прямо перед собой.

— Ты готов? — Она положила руку ему на рукав.

Очнувшись от своих мыслей, он криво усмехнулся и кивнул.

Час пик уже миновал, и перед турникетом у входа на перрон стоял лишь один человек. Видя, что Эйден никак не может выудить из бумажника нужную монету, Джилл сказала:

— Не беспокойся, я все сделаю.

— Спасибо, — сказал он и отступил в сторону. Опустив деньги, она оглянулась, уверенная, что он стоит за ее спиной. Эйдена на месте не оказалось, но она быстро обнаружила его в редкой толпе пассажиров, ожидавших поезда на перроне.

Эти станции под открытом небом с их бетонными платформами и туннелеобразными крышами всегда казались ей холодными и неуютными. Сегодня она просто замерзла. Тем не менее на лице ее мужа выступил пот.

Взяв его под руку, она прижалась к нему, но он никак не отреагировал. Глаза его были прикованы к рельсам, мыслями он витал где-то далеко.

Подошел поезд, скрежеща тормозами. Эйден весь напрягся.

— Это не наш, — сказала Джилл. — Если хочешь, давай присядем.

Он не ответил, продолжая пристально смотреть на распахнувшиеся вагонные двери и вливающийся в них поток пассажиров. По пепельной щеке скатилась капля пота.

Джилл встревожилась не на шутку. Разве так волнуются перед визитом к врачу? Есть, очевидно, еще какая-то причина.

— Эйден? — спросила она неуверенно. — Что с тобой?

— Сам не знаю, — произнес он так тихо, что она с трудом расслышала. — Но я бы не хотел… я бы не хотел…

Поезд тронулся и вскоре исчез вдали. Эйден, учащенно и тяжело дыша, провожал его глазами.

Спустя несколько минут подошел другой состав, на сей раз идущий в нужном направлении. Джилл сжала его руку, стараясь беззаботно улыбаться.

— Поехали, Эйден, поехали. Последнее испытание, — пошутила она.

Он что-то пробормотал, по его лицу снова скатилась капля пота.

Двери раздвинулись, они вошли в ярко освещенный вагон, и Эйден опустился на первое попавшееся место у входа на самый кончик скамьи, весь перегнувшись вперед, в позе спринтера, изготовившегося на старте к бегу.

Ах, если бы можно было проникнуть в его голову! Сам Эйден, конечно, и словечком не обмолвится о том, что в ней происходит. Он полностью замкнулся в себе, перекрыв все ходы и выходы.

Поезд дернулся, затем тронулся с места и постепенно перешел на плавный ход. Ей показалось, что Эйден что-то проговорил, но что? Шум колес заглушал все остальные звуки.

— Нет!

Вот теперь она ясно его расслышала. Взглянув на него, она подумала, что ему плохо.

— Сойдем! Сойдем немедленно!

— Мы сойдем, Эйден. Через десять минут. Каких-нибудь десять минут — и мы уже у врача!

Эйден закрыл глаза и еще крепче вцепился руками в скамейку. В лице его не осталось ни кровинки.

— Вот оно… Вот… Давай сойдем!

— Через десять минут. На остановке.

— Мне не нужен… Врач не нужен мне… — бормотал он, дрожа всем телом.

— Знаю. Это мы уже проходили.

— Нет, ты не знаешь. Врач не нужен, потому что я сам все вспомнил.

— Вспомнил? Что же ты вспомнил? — еле выговорила испуганная Джилл.

— Последнюю часть ребуса. Ту единственную часть моей жизни, которой недоставало в воспоминаниях. А теперь давай сойдем с этого проклятого поезда.

По счастливому совпадению поезд как раз в этот момент затормозил и остановился. Это была не их остановка, но Эйден пулей вылетел из вагона, вытянув за собой и ее.

— Эйден, нам ведь не здесь выходить!

— Все равно где.

На платформе он согнулся пополам, хватая широко раскрытым ртом воздух. Но через минуту выпрямился, задышал спокойнее, хотя глаза оставались безумными, да и губы поражали своей бледностью.

— Извини, — сказал он.

— Какие могут быть извинения! — Ее еще била дрожь от волнения. — Пойдем погуляем, и ты мне все расскажешь.

— Не хочу гулять.

— Прошу тебя, Эйден. Что бы это ни было, ты должен мне открыться.

— Не могу. Все что угодно, только не это!

— Почему?

— Ты… ты… ты увидишь меня, поймешь, что я за штучка.

— О, Эйден! — Губы Джилл задрожали. — Я хочу увидеть и понять. Что бы там ни было, я все равно останусь с тобой.

Он долго, пристально всматривался в ее лицо.

— Вряд ли.

Но, еще не закрыв рот, пошел с ней рядом. Спустившись с платформы, они пересекли зеленую полосу насаждений и направились к видневшейся у шоссе небольшой зеленой полянке.

— Это накатилось на меня, когда поезд подходил к последней станции, — начал Эйден. — Впрочем, нет. Скорее, несколькими ночами раньше, в сновидениях.

— Предчувствие чего-то страшного, о котором ты рассказывал, да?

— Да.

У Джилл заныла душа. Дорога к железнодорожной станции напомнила ему, очевидно, другую дорогу — в аэропорт Веллингтона.

— Крушение самолета! О Боже! Ты вспомнил крушение самолета.

Но Эйден ошарашил ее:

— Не самолета, а поезда! Крушение поезда!

Джилл остановилась как вкопанная. Внезапно из хаоса обрывков мыслей в ее сознании всплыл первый день пребывания Эйдена дома после больницы. Он тогда также заговорил о крушении поезда, а не самолета. Но она решила, что он ошибся.

— Крушение поезда? Когда? Где?

Они замедлили шаг.

— Мне тогда было восемь лет, а поезд шел из Портленда в Сан-Франциско. Родители мои за два года до того развелись, отец вернулся на побережье — он был оттуда родом, — а мать осталась в Портленде — собственно, даже не в нем, а в маленьком городке к западу от Портленда. Домик у нас был маленький и невзрачный, но позади него рос замечательный лес. Когда дома, — он запнулся, подбирая нужное слово, — становилось уж совсем невыносимо, я убегал в лес и бродил там часами, надеясь заблудиться. Но так и не заблудился.

Эйден расслабил узел галстука, снял его и сунул в карман.

— Я жил в основном с матерью и ее новым мужем — вскоре после развода она вышла замуж вторично, — а школьные каникулы проводил у отца.

— Он расстегнул верхнюю пуговицу рубашки и провел рукой по затылку.

Они дошли до полянки и уселись на бордюрный камень.

— А родители ехали с тобой?

Он покачал головой, а Джилл про себя возмутилась: такого мальчонку пустить одного в дорогу длиною в тысячу миль и даже более того!

— Ты ехал один?

Положив голову на руку, Эйден стал растирать лоб кончиками пальцев.

— Нет, я был не один.

Джилл с облегчением вздохнула, но Эйден добавил:

— Со мной была сестренка.

Лицо Джилл выразило беспредельное изумление.

— Ни разу не слышала о сестре. У тебя есть сестра?

— Была. — Гримаса боли исказила красивое лицо Эйдена.

Джилл похолодела от страшного предчувствия. Лучше бы, пожалуй, ей не слышать продолжения.

— Ее звали Бекки, — решительно произнес он. — Она была на четыре года моложе меня, тоненькая как тростиночка, хорошенькая, на меня совсем не похожа: я темный, а она — как и наша мать — светловолосая. Из тех детей, на которых оборачиваются на улице.

Голос его стал мечтательным, мягким, словно он отвлекся от реальности и воспарил куда-то ввысь.

— Несмотря на разницу в возрасте, мы с Бекки очень дружили. Из-за развода родителей и всего прочего.

Он сделал продолжительную паузу, предоставив Джилл додумывать остальное: двое маленьких детей ищут друг в друге опору в рушащемся вокруг них знакомом мире.

И тут до нее дошло.

— Выходит, тебе родители доверили малышку? Но ты ведь и сам еще был ребенком.

— Ничего страшного на самом деле. Я привык следить за Бекки. Стоило мне прийти из школы — и мать спихивала ее на меня, чтобы иметь возможность убраться, сбегать на рынок, приготовить ужин к моменту возвращения мужа с работы.

Воображение Джилл нарисовало малопривлекательную картину: ветхий домик, настоящая избушка на курьих ножках, спрятавшаяся глубоко в лесу, а на кухне Эйден с ложечки кормит овсянкой малютку, развлекая ее плюшевым мишкой. Она тряхнула головой, прогоняя видение прочь, чтобы вернуться к действительности.

Но так ли уж сильно действительность отличается от фантазии? Вот она, вполне взрослая женщина, сидит в чужом городе на бордюрном камне и внимает рассказу своего мужа, из которого наконец должна выяснить, что он собой представляет.

— Был февраль. Начались школьные каникулы, — продолжал Эйден. — Я учусь в третьем классе, и мне совсем не хочется к отцу. Меня приняли в баскетбольную команду, впервые я подружился кое с кем из ребят, они, конечно, как все школьники, будут в каникулы гулять, играть в мяч и вообще развлекаться, как положено в их возрасте. Но моей маме хочется на время развязать себе руки. — Усмешка, искривившая в этом месте рассказа губы Эйдена, сказала ей больше любых слов. — И нас с Бекки отсылают к отцу.

Он подался всем корпусом вперед, уперев локти в колени и положив голову на руки. Ей показалось, что его бьет озноб.

— Тебе, я вижу, трудно говорить, Эйден. — Джилл ласково провела рукой по его спине. — Но если можешь, продолжай.

Он внезапно вскочил и начал шагать взад и вперед, с хрустом давя мелкую щебенку начищенными до блеска черными ботинками.

Может, попросить его прекратить рассказ, не навсегда, разумеется, а пока он не придет в себя? Она должна узнать всю правду, но может и подождать.

Эйден будто прочитал ее мысли.

— Нет, раз я начал, то докончу. — Решительно стиснув зубы, он сел обратно на нагревшийся под солнцем бордюр. — Бекки, страшная непоседа, скакала по всему вагону и заговаривала с пассажирами, а перезнакомившись со всеми, побежала в соседний. Я за ней, уговариваю ее посидеть спокойно, но она ни в какую. В конце концов мне это надоело. Пусть бегает, решил я, дальше соседнего вагона все равно не убежит — дверь с той стороны заперта. И похитить ее некому — публика не та. Ну и прекрасно, пусть резвится, лишь бы меня оставила в покое, сказал я себе и с головой ушел в чтение комиксов.

Эйден мрачно замолчал, лицо его стало гранитно-серым.

— И что же было потом? — спокойно спросила Джилл.

— Я так и не узнал, что случилось. То ли кто-то ошибся, то ли снегопад всему виной, то ли не сработала сигнализация. Помню только страшный толчок, отбросивший меня к стенке вагона, крики ужаса, падающих на меня людей… И звук, до сих пор стоящий у меня в ушах, — скрежет ломающегося металла. — Он зажмурился. Мускулы на его лице дергались. Джилл застонала, точно это была ее боль.

Эйден приоткрыл глаза и произнес безо всякого выражения:

— Я так и не отыскал Бекки. Подняться с места мне не удалось — проход был забит орущими, толкающимися людьми. Я кричал, звал ее — все бесполезно.

На колено Джилл упала слеза, ее собственная, как она с удивлением поняла.

— Бекки осталась в соседнем вагоне, принявшем на себя удар встречного поезда.

Он закрыл глаза рукой, и Джилл не знала, как ей поступить. Через несколько секунд он поднял голову и довольно спокойным голосом спросил:

— Можно сократить следующую часть?

Джилл потерла его спину — сильные мышцы дрожали под ее пальцами — и положила голову ему на плечо.

— Конечно, Эйден. Что за вопрос!

Он помолчал.

— Моя мать очень тяжело пережила несчастье. У нее были свои недостатки, но Бекки она любила. На похоронах мать потеряла сознание.

— Но она ведь не… Она не тогда скончалась?

Эйден смущенно взглянул на нее.

— О нет. Моя мать вообще не умерла. Она жива-живехонька и продолжает жить в Орегоне.

Джилл показалось, что ее подхватил ураган, покрутил-покрутил в воздухе, а затем опустил обратно на землю.

— Я всегда говорил, что мать умерла, потому что для меня, — лицо его ожесточилось, — она не существует. Понимаешь, она считала меня виновником гибели Бекки и не могла простить. Отослала меня к отцу, и с тех самых пор я ее не видел.

Джилл не могла вымолвить ни слова. Что это за мать, которая так обошлась со своим ребенком? Тем более что она знала, как он был близок с сестренкой, и должна была понимать его переживания.

— Но это ведь не твоя вина. Не в твоих силах было прекратить снегопад или задержать ошибочный сигнал.

— Я и сам уговариваю себя подобным образом, когда угрызения совести лишают меня последнего покоя. Но почему у меня не хватило терпения? Я мог почитать вслух, поиграть с ней, лишь бы она усидела на месте.

— Послушай, Эйден! — Она схватила его за плечи и с силой встряхнула. — Твоей вины здесь нет. Дети, как известно, существа неугомонные. Им не сидится на месте. А несчастные случаи происходят именно тогда, когда мы меньше всего их ожидаем.

Он лишь вздохнул и уставился в пространство.

— У меня к тебе странный вопрос, Эйден. Это крушение поезда все годы камнем лежало на твоей душе? Или вспомнилось лишь сейчас?

— Нет. Потеря памяти у меня впервые. — Он слабо улыбнулся усталой, самоуничижительной улыбкой. — С момента крушения я неотступно помнил о нем всегда.

— Какое ужасное бремя! Почему же ты не поделился со мной?

— Не мог.

— Почему? Боялся, что я тоже сочту тебя виновным? Или буду хуже о тебе думать?

— Да.

— Ты сошел с ума. — Она обхватила его руками и с величайшей нежностью покачала из стороны в сторону.

Он положил подбородок ей на голову и погладил волосы.

— После женитьбы я решил, что все мрачное осталось позади. Моя жизнь складывалась так, как я хотел. Поселились мы вдалеке от моих родных мест. В Эй-Би-Экс я делал головокружительную карьеру. Я был счастлив. — Он отодвинулся и горящими глазами взглянул на нее. — Очень счастлив.

Джилл растаяла от комплимента, но вдруг почувствовала холодок, словно нависшая над ней тень заслонила солнце. Глядя прямо в глаза Эйдену, она прозрела:

— А потом я забеременела.

Он кивнул.

— Меня неотступно преследовала одна мысль: я не смею снова брать на себя ответственность за ребенка. Ибо когда-нибудь все равно оплошаю. Я буду плохим отцом, от меня ребенку один вред.

— Но ты же знаешь, как неразумны подобные опасения.

— Нет, не знаю, — ответил он нетерпеливо, даже с оттенком раздражения.

Значит, где-то в глубине души он верит своей матери.

— С моей точки зрения, лучшее, что я мог сделать, — это держаться как можно дальше от ребенка.

— Как жаль, что ты не был со мной откровенен, — вздохнула она.

— И что бы ты тогда сделала?

— Я бы поняла.

— Что именно? Что я человек безответственный?

— Нет, я бы поняла, почему ты так недоверчив и боишься любить. Тебе причинили боль два самых близких человека на свете — Бекки своей смертью и мать, отказавшись от тебя.

— Джилл, я не в том настроении, чтобы выслушивать рассуждения психолога-любителя.

— А психолога-профессионала? — Она постаралась не выказать своей обиды.

Сразу сникнув, он покачал головой.

— Нет, я хочу домой. Но только не поездом.

Джилл неохотно поднялась, и они пошли к терминалу, где можно было найти такси.

Эйден был спокоен. Слишком спокоен. Это внушало тревогу. Джилл, нахмурившись, остановилась.

— В чем дело? — спросил Эйден, шедший на два шага позади.

— А дома у нас все наладится?

Эйден ничего не сказал в ответ, но по его уклончивому взгляду Джилл все поняла. Она похолодела.

— Нет, Эйден, нет! Ты не посмеешь уйти от нас! Сейчас не посмеешь!

— Это пятно на моей биографии никак не извиняет моего поведения дома, Джилл, — сказал он, проведя рукой по волосам.

— Напротив, очень даже извиняет.

Он упрямо покачал головой.

— Это уже умствования. Придуманные оправдания. А значение имеют только факты.

Джилл приложила руку к груди, как бы успокаивая свое сердце. Вчера вечером зловещее «нечто», омрачавшее прошлое Эйдена, привиделось ей врагом, соперником, грозящим похитить его. Сейчас этот враг взял над ней верх.

— Эйден, если я могу простить тебя, то и ты, пожалуй, должен.

По его долгому взгляду она поняла, что не убедила его.

— К тому же, — поспешила она добавить, — я тоже не без греха перед тобой. Как я на тебя ополчилась! Мне бы проявить чуткость, понимание, а я полностью исключила тебя из своей жизни, сделала чужаком в семье.

— У тебя были на то основания.

— Оснований не было, были беспочвенные ожидания, которые не оправдались. Я не переставала сравнивать наш брак с родительским, а тебя — с моим отцом. Глупее ничего не придумаешь. Браки, как и люди, все разные. — Она посмотрела на него умоляюще. — Я готова простить тебя, прости и ты. Вот это и есть любовь. — Она смахнула с глаз непрошеные слезы.

— Не знаю, что у меня получится, Джилл. Я ведь остался прежним. От того, что я рассказал о матери и Бекки, ничто во мне не изменится.

— Изменится. Уже изменилось! Ты добрый, сильный, порядочный человек.

— О да! — Губы его скривились в сардонической усмешке. — Настолько сильный, что после ничтожной авиакатастрофы две недели пребывал в забытьи. И такого отца ты хочешь для Мэдди?

— Именно такого.

Он окинул ее долгим скептическим взглядом.

— Вот ты сказал «значение имеют только факты». Да знаешь ли ты, как вел себя в этом злосчастном самолете?

— Знаю. В тот же миг вспомнил о гибели Бекки и провалился в какую-то черную дыру.

— Вовсе нет. Ты бросился помогать пассажирам выйти из самолета. Я стояла у окна и ждала тебя, но ты появился одним из последних. Помогал врачам со «скорой» и пожарным. Несмотря на сломанную руку. Вот какой ты человек, Эйден.

Он смотрел на нее недоверчиво.

— Откуда это тебе известно?

— От доктора Грогэна. А ему — от авиаторов. Они даже собираются объявить тебе благодарность. А если этого тебе недостаточно, вспомни, как ты возился с Мэдди в последние две недели. Ты был сама нежность, сама любовь. Все это в тебе заложено и только ждет случая, чтобы по-настоящему проявиться.

Он не отрывал от нее глаз, на сей раз, кажется, прислушиваясь к ее словам.

— Вот и напрашивается вопрос: долго ли ты еще будешь терпеть, чтобы твое прошлое довлело над тобой и властвовало над всей твоей жизнью?

Он недоуменно посмотрел на нее, и Джилл поняла — вот он, ключ к Эйдену! Слово «властвует»! Но она не успокоилась.

— Неужели ты допустишь, чтобы из-за проклятого прошлого разрушился наш брак? А Мэдди лишилась отца? — Чем лучше Джилл понимала, сколь многое поставлено на карту, тем с большим жаром говорила. Она ведь вела борьбу не на жизнь, а на смерть.

— Не плачь, Джилл.

— Тогда не уходи от меня, — всхлипнула она. — Я люблю тебя.

Эйден, также со слезами на глазах, притянул ее к себе и обнял.

— О Боже. Я тоже люблю тебя. И всегда любил. Ты вся моя жизнь, Джилл. Я тебя люблю до боли.

— Тогда, — засмеялась она сквозь слезы. — Тогда…

Он поцеловал ее, вложив в поцелуй всю свою любовь, благодарность и надежду.

— Это будет нелегко. Даже не знаю, выйдет ли что у меня. Но я попытаюсь.

— Конечно, выйдет! Уже вышло.

— Откуда в тебе столько мудрости? — спросил Эйден, но Джилл не успела ответить — он запечатал ее рот поцелуем. Мимо пронесся поезд, тормоза заскрежетали на рельсах, но даже через несколько минут, когда состав двинулся дальше, они все так же стояли, продолжая целоваться.

 

Глава десятая

Полтора года спустя

Был ясный сентябрьский день. К полудню в дом Морсов съехалось тридцать пять человек гостей — почти все со своей любимой едой в дополнение к обильному угощению, выставленному на террасе. Тем не менее Эйден раскладывал еще и огонь под грилем во дворе.

— Вашим приятелям известно, что сегодня годовщина твоей с Эйденом свадьбы? — поинтересовалась мать Джилл, украшавшая в кухне картофельный салат веточками петрушки.

— Кое-кому известно, но мы просили не афишировать это событие. Большинство уверены, что мы просто отмечаем конец лета. Да так оно и есть. Случайно этот день совпал с нашей годовщиной.

В кухню вошел отец Джилл в огромном фартуке для барбекю. Проходя мимо дочери, Чарльз чмокнул ее в щеку. Она рассмеялась от удовольствия. Два дня назад родители прилетели с востока на запад Америки с двойной целью: повидаться с дочкой и зятем, а главное — остаться на неделю с Мэдди, пока Джилл и Эйден будут плавать по Карибскому морю. Они решили устроить себе нечто вроде второго медового месяца.

— Чем еще я могу быть полезна? — спросила мать, покончив с салатом.

— Спасибо, но, по-моему, уже все в порядке. Почему бы тебе не сесть в шезлонг и не передохнуть?

— Прекрасная мысль, — согласилась Милдред и спустилась в сад. Но не успела она усесться, как к ней подскочила Мэдди и потащила на игровую площадку, к другим детям.

Джилл с улыбкой наблюдала за ними. В свои два с половиной года Мэдди была не только красивым ребенком — она обладала удивительным даром общительности и очень редко проявляла упрямство, свойственное этому трудному возрасту.

Джилл перевела взгляд на зеленую лужайку, только-только оправившуюся от летнего зноя. Сейчас она пестрела осенними цветами и вечнозелеными растениями, делавшими честь ее садоводческим усилиям. Но еще большее удовольствие ей доставляло видеть, как друзья, ее и Эйдена, радуются этому многоцветью.

Среди них был и Эрик Линдстром. Разглядев его издалека, Джилл не могла не усмехнуться. С пылом, достойным лучшего применения, он рассказывал окружающим о каждом растении, хотя эти подробности явно не интересовали невольных слушателей.

Время доказало, что Эрик — парень неплохой. После злосчастного инцидента с Джилл он несколько дней ходил как в воду опущенный. Но неделю спустя приехал извиняться, в чем, однако, уже не было никакой нужды. С той поры они с Эйденом стали если не закадычными друзьями, то, во всяком случае, добрыми соседями.

В этот момент из-за угла дома появился Стэн Грогэн. В шортах цвета хаки и желтой майке, с теннисной ракеткой под мышкой, загорелый, он выглядел молодцом. Доктором Грогэном он оставался для Морсов до прошлой зимы, когда официально признал Эйдена совершенно здоровым. С тех пор он стал для них Стэном, а также частым гостем за их обеденным столом и близким другом.

Он не только помог Эйдену избавиться от всех теней прошлого, прежде всего от комплекса вины за гибель Бекки, но и уговорил того съездить в Орегон и наладить отношения с матерью. Это очень помогло Эйдену примириться с его прошлым.

Заслуги Стэна этим не исчерпывались. Он посоветовал Эйдену вести более размеренный образ жизни, за что Джилл будет век ему благодарна. Оставаясь восходящей звездой Эй-Би-Экс, Эйден теперь значительно меньше времени проводил в офисе и в командировках и значительно больше — дома, в кругу семьи.

Он поздоровался со Стэном, познакомил его с отцом Джилл, поручил гриль их заботам, а сам пошел к дому. Едва он заметил Джилл, наблюдающую за ним с террасы, как лицо его осветила ласковая улыбка.

— Ты не можешь помочь мне? — спросил он, подойдя к террасе.

— С удовольствием. Что нужно сделать?

Не желая отвечать в присутствии многих людей, окруживших стол, Эйден отвел ее в спальню, где уже стояли наготове к завтрашней поездке упакованные чемоданы.

— Помощь мне твоя в общем-то не нужна, — признался он, закрывая дверь. — Хочу тебя спросить кое о чем. — Он вдруг посерьезнел.

— В чем дело? — Джилл еще по дороге в спальню немного обеспокоилась, а сейчас взволновалась по-настоящему.

Эйден усадил ее на кровать. Дыхание его участилось.

— Хотел сделать тебе сюрприз, Джилл, но, подумав, решил, что все же следует спросить у тебя разрешения. Этот сюрприз может поставить нас в неловкое положение — тебя, меня, да и всех присутствующих.

— Боже мой, Эйден, о чем ты?

— Ты ведь заметила среди гостей Билла и Мюриэль Хантер?

— Разумеется. Я сама их пригласила.

— Билл здесь в двух качествах — как гость и как наш приходский священник. — С каждым его словом удивление Джилл возрастало. — Я попросил его провести здесь сегодня небольшую церемонию.

— Церемонию? — Джилл не знала, что и подумать.

— Ну да. — Он бросил на нее неуверенный взгляд. — Церемонию повторения наших свадебных клятв. Я собирался спросить тебя об этом в присутствии гостей, но испугался — а вдруг ты не захочешь? При всех откажешь мне или — и того хуже — согласишься, но против своей воли, лишь бы не ставить меня в неловкое положение. Потому я и решил сначала поговорить с тобой.

Он взял ее руки в свои и крепко сжал их. При этом вид у него был довольно испуганный.

— Джилл, если бы нам сейчас пришлось все начать заново, ты бы вышла за меня замуж?

Джилл была вне себя от удивления. Ее сдержанный, скрытный муж хочет устроить повторную свадебную церемонию! Наконец она вновь обрела дар речи:

— Дорогой мой! Твоя идея мне по душе. Ты снова сделаешь мне предложение, как это романтично! Даже лучше, чем в первый раз. И я, конечно, соглашусь. — Она засмеялась. — Неужели ты сомневался?

— Да, я не был уверен, — чуть смущенно признался он. — Эти первые пять лет были далеко не безоблачными.

— Мне льстит, что ты не был раньше во мне уверен, но, Эйден, я ведь так люблю тебя!

Не дав ей закончить, он поцеловал Джилл, вскочил с кровати и потянул жену за собой.

— А теперь пойдем к гостям. Обрадуем их!

— Подожди. — Джилл заставила его снова сесть. — Мне тоже надо кое-что спросить. И тоже до начала церемонии.

Лицо Эйдена вытянулось.

— Что такое, Джилл?

— Что бы ты сказал… что бы ты сказал, если бы я сообщила тебе, что у нас будет второй ребенок?

Сердце ее колотилось в груди, как птица, попавшая в клетку. Да и что удивительного! Нежелание иметь детей укоренилось в Эйдене так глубоко! Он, надо отдать ему должное, с большим успехом преодолевает свое прошлое, а несколько недель тому назад даже согласился зачать второго ребенка, но кто знает, не живет ли еще где-то в глубинах его души отвращение к детям!

Джилл, не дыша, наблюдала за мужем. Но если у нее и были какие-то сомнения, то его поведение вмиг их развеяло. Лицо его осветилось, словно небо, на которое упали лучи солнца, пробившие тяжелые тучи.

— Боже мой, Джилл! — воскликнул он с неподдельным восторгом. — В самом деле?

Джилл кивнула. Он подхватил ее на руки и закружил по комнате, едва не наткнувшись на чемоданы.

— И давно это стало известно? Когда следует ждать появления ребенка? — забросал он ее взволнованными вопросами.

Глаза Джилл неожиданно наполнились слезами. Это была та самая реакция, о которой она так долго мечтала, даже более бурная.

— Анализы подтвердили мое предположение. Мне представляется, что это будет еще один весенний ребенок, может статься — майский.

— А как ты себя чувствуешь? Если что, мы вполне можем отменить нашу поездку и…

— О нет! Чувствую я себя нормально, только устаю быстрее обычного.

— Замечательно! А ты не хочешь сообщить эту новость гостям?

Она видела — он умирает от желания оповестить весь мир о предстоящем событии, но врожденная скромность Джилл противилась этому.

— Рано, пожалуй. Подождем еще с месяц, а?

Эйден с понимающим видом кивнул. Сияющий от счастья и гордости, он сильно смахивал на мальчика, получившего долгожданный подарок. Джилл с ласковым смехом взяла его под руку.

— Пойдем вниз. А то скажут: «Назвали гостей, а сами куда-то сбежали».

Внизу Эйден попросил всех уделить ему минуту внимания.

— Джилл и я хотим вам сообщить, что пригласили вас не только для того, чтобы вы принесли все эти вкусности. Сегодня пятая годовщина нашего бракосочетания.

— Почему же вы молчали? Отчего не предупредили? — хором негодовали гости.

— Нам хотелось отметить этот день втихую, в компании близких друзей, за столом с вкусной едой. Что может быть лучше?

— Джилл и я, — вмешался Эйден, — решили повторить сегодня нашу свадебную церемонию и приглашаем всех вас в свидетели.

В ответ раздались возгласы радости, удивления — все были приятно поражены.

Гости во главе с родителями Джилл встали полукругом у цветущего розового куста, и обряд начался.

— Мы собрались здесь…

Джилл старалась сосредоточиться на словах священника. Уж не видится ли ей все это в каком-то прекрасном сне? Она ощущала во всем теле необычайную легкость, и ей казалось, что, если бы не твердая рука Эйдена на ее талии, она взлетела бы вслед за словами священника ввысь.

Джилл повернулась к мужу. Он смотрел на нее нежными, любящими глазами. Она с такой же нежностью улыбнулась ему в ответ.

— Джилл Крюгер Морс, подтверждаешь ли ты, что согласна быть женой Эйдена Аллена Морса?

За пять минут оба подтвердили, что согласны, и церемония закончилась.

— Спасибо всем! — воскликнул Эйден. — Благодаря вам этот день стал для нас праздником вдвойне. А сейчас, — он как бы в предвкушении потер руки, — прошу всех за стол.

Шумная смеющаяся толпа гостей направилась к дому, а Джилл и Эйден приотстали.

Сердце Джилл разрывалось от любви к мужу. Ей так хотелось поделиться с ним, сказать, как она счастлива! Но время и место не располагали к задушевным откровениям. Ничего, гости разойдутся, они останутся вдвоем, и вот тогда-то, в интимной обстановке, она откроет ему свою душу, расскажет, сколь велико ее чувство к нему и как много значит для нее сегодняшний день.

А пока она лишь произнесла «спасибо, Эйден».

Он обнял ее и привлек к себе как можно ближе.

— Этот день навсегда останется в нашей памяти, верно?

— Да, с ним связано так много: наша годовщина, повторение обряда, круиз, гости…

— Твое сообщение, — подсказал Эйден.

— Да, да. — Она задохнулась от охватившего ее ликующего чувства радости. — Столько всего хорошего! Этот день… этот день… — Она запнулась, не найдя нужных слов.

— Незабываем? — подсказал Эйден.

Она обменялась с ним многозначительным взглядом.

— Да, да. Вот именно — незабываем.

Он поцеловал ее в лоб.

— Как ты считаешь, любимая, какая часть жизни лучшая?

— Какая?

— Та, в которую мы сейчас вступаем.

Ссылки

[1] Хай (Hi) — привет. (англ.) Прим. перев.