Глава первая
— Но, это же не мой договор! — Челсия уронила конверт из плотной бумаги на кухонный стол и нахмурилась. В феврале она всегда возобновляла договор, но, как правило, он составлялся на целый год. Единственная польза от этого месяца!
Она как можно внимательнее вчиталась в послание мистера Локвуда, но уразумела только то, что «Сосновая гора» — принадлежащая ему лыжная база, раскинувшаяся на одном из холмов Пайн-Риджа, с прилегающей к ней обширной территорией, на границе которой расположен ее дом, — стоит на пороге существенных перемен. «Не волнуйся, — приписал он знакомым размашистым почерком. — Работай спокойно. Все образуется».
Недоумение Челсии усилилось и перешло в глубокую тревогу. Не то, чтобы чудилась ей какая-то угроза в письме мистера Локвуда, но, раз «Сосновая гора» стоит на пороге перемен, ей хотелось знать, каких именно.
Она подошла к раковине и выплеснула туда ставший вдруг невкусным кофе. Снаружи дождь со снегом, подгоняемый порывами промозглого ветра, хлестал по уже зазеленевшему газону и пригибал к земле стебли нарциссов. Здесь, в горах Западного Массачусетса, зима умирала мучительно тяжело.
Из-за скверной погоды Челсия отменила запланированный утренний полет. Но в теперешней ситуации его, возможно, следовало бы отложить по причине куда более серьезной, чем позднее апрельское ненастье. Воздухоплавание было ненадежным и малоприбыльным делом, и последнее время она часто задумывалась, надолго ли ее хватит. В лучшем случае она едва зарабатывала себе на жизнь, а ведь ей уже стукнуло двадцать шесть, и пора бы уже покрепче стать на ноги. К богатству она не стремилась. Все, чего ей хотелось, — обеспечивать себя и ни от кого не зависеть. Но сказать по правде, если бы она не хваталась за любую подвернувшуюся ей работу, чтобы раздобыть деньжонок на стороне, «Воздушные шары Беркшира» уже давно прекратили бы свое существование.
Живи она где-нибудь еще, ей пришлось бы вообще отказаться от этого занятия, приносящего столь мало выгоды, подумала она с возрастающим беспокойством. Аренда, выплачиваемая мистеру Локвуду все последние шесть лет, которые она у него прожила, была необыкновенно низкой, особенно если учесть, что она имела за эти деньги. Ее просторный дом состоял из девяти комнат, одну из которых она превратила в контору. В пристройке, некогда служившей амбаром, можно было хранить все необходимое снаряжение и делать ремонт. По договору ей также разрешалось запускать воздушные шары с лужайки, расположенной выше по дороге, и выставлять на обочине рекламный щит.
Лужайка представляла особенную ценность. Не только потому, что располагалась близко от дома и конторы, но еще и из-за того, что тянулась вдоль оживленной дороги к «Сосновой горе». Лыжники просто не могли пропустить ее рекламного щита, а воздушный шар возникал обычно прямо у них над головами, подгоняемый ветерком вверх по склону и провожаемый удивленными взглядами.
Челсия знала, что ей никогда не найти лучшего места, идеально отвечающего ее целям, но, даже несмотря на низкую арендную плату, с финансами часто бывало туго, и в такой, как сегодня, унылый день невольно приходило на ум, что она стоит на перепутье. Возможно, настала пора прекратить парение в облаках и попробовать зарабатывать средства к существованию чем-нибудь более реальным.
Сложность, однако, заключалась в том, что она любила свое дело. С тех пор, как ей исполнилось двенадцать и в их семье появился дедушка, со всем своим движимым по воздуху имуществом, она никогда не хотела заниматься чем-нибудь другим.
Бой стенных часов напомнил ей, что уже пора выходить. Мими, жена ее старшего брата Ларри, заблаговременно позвонившая ей с работы, сообщила, что кончает сегодня раньше обычного, и просила подвезти домой. Машина у нее в ремонте, а у Ларри собрание в школе после занятий, так что он не успеет захватить ее по дороге к дому. Сейчас половина четвертого. Рабочая смена Мими в больнице уже заканчивается.
Направляясь к выходу, Челсия схватила договор и вновь пробежала его глазами, но ясности это не прибавило. Она завернула в контору и бросила ненавистный документ на письменный стол. На противоположной стене красовалось броское, вставленное в рамку объявление о полетах на воздушных шарах, гласившее: «Жизнь не полна без приключений!» Одно приключение, подумала Челсия, бегло взглянув на пачку неоплаченных счетов, уже свалилось ей на голову.
Она открыла стенной шкаф в прихожей и придирчиво обследовала его содержимое, пытаясь найти что-нибудь подходящее, дабы во всеоружии встретить сегодняшнюю непогоду. Из больницы им с Мими придется заехать к няньке за девятимесячной Бесс, а потом еще забрать обоих мальчишек Мими, проводящих время у друзей, — школьный автобус высаживает их в три часа дня, когда мать еще на работе.
Челсия неодобрительно покачала головой, стаскивая с вешалки зеленую пластиковую накидку от дождя в виде пончо. Если эти двое ведут такую деятельную жизнь, и у них совершенно нет свободного времени, то они просто не имели права заводить троих детей. Еще удивительно, как они все не стали неврастениками.
И, тем не менее, семья ее брата процветала — как дети, так и родители, и довольно часто Челсия ловила себя на мысли, что завидует им. Не то, чтобы она готова была уже остепениться и зажить нормальной жизнью, как все люди. Дело требовало от нее слишком много энергии. Ей хотелось, чтобы «Воздушные шары Беркшира» стали солидной, преуспевающей фирмой, прежде чем она вступит с кем-либо в серьезные отношения. Когда связываешь себя с другим человеком, важно быть самостоятельной и независимой. Ее мать никогда не работала — пока не овдовела, и потому после пережитой утраты ей пришлось особенно тяжело.
Обстоятельства, однако, складывались не лучшим образом, так что остепениться ей, видимо, не удастся до старости. Каждое пенни, которое она зарабатывала, должно было возвращаться в дело — на приобретение снаряжения, конторское оборудование, преобразование пристройки в рабочую мастерскую. А потом еще реклама, страховка, ремонт…
Она рассчитывала, что этот год принесет удачу и ее вложения начнут приносить ощутимую прибыль. Прошлый был настолько многообещающим, что она даже уволилась из магазина, где подрабатывала кассиршей. Но теперь на это мало надежды. Погода стоит отвратительная, а про финансы и говорить нечего.
Арендный договор сроком на один месяц положения не поправит, а только усугубит его. Ибо реальность такова, что она не является владелицей этого дома, где прожила последние шесть лет, занимаясь любимым делом. Ей не принадлежит пристройка, где она хранит и ремонтирует снаряжение. И лужайка, где стоит рекламный щит, и происходят запуски воздушных шаров, тоже не ее. Все, что составляет материальную основу ее жизни, взято напрокат, и, следовательно, распоряжаться этим может кто угодно, но только не она.
До сих пор ее взаимоотношения с мистером Локвудом доставляли ей одно удовольствие, а кроме того, были выгодны им обоим. Он не пользовался домом или лужайкой, в то время, как ей они были жизненно необходимы. Она все еще надеялась, что ее самые мрачные предчувствия необоснованны и что предполагаемые перемены их отношений не коснутся. Она не знала, удастся ли ей справиться с повышением арендной платы, если именно это он задумал, как она подозревала. Тогда ей снова придется сесть за кассу, а может, и устроиться, к кому-нибудь помогать по дому, хотя такая перспектива мало ее радовала. Что бы там ни было, она сумеет справиться с ситуацией. С тех пор как ее младшая сестренка, Джуди, вышла замуж и переехала, жизнь, пожалуй, текла слишком размеренно.
Челсия порылась в гардеробе в поисках подходящей обуви. Ее заранее бросало в дрожь при мысли об уличной слякоти, уже покрывшей землю слоем в дюйм толщиной. Единственное, что ей удалось обнаружить, — это бесформенные сапоги свекольного цвета, купленные под плащ, который она давно уже не носила. Брат считал, что ей присуще фамильное чувство независимости от диктата моды. Пока что при взгляде на свое отражение в зеркале ей оставалось только тяжко вздохнуть. Пончо делало ее похожей на шхуну, несущуюся на всех парусах, а сапоги напоминали деревянные колодки. Лицо без всяких признаков косметики обрамляли короткие завитки темных волос, разлетающихся в беспорядке — из-за мокрой погоды они совершенно не желали подчиняться гребешку. С чувством глубочайшего отвращения она натянула капюшон и направилась к двери.
Больница находилась в нескольких милях ниже по дороге в долину, на окраине городка. Челсия направила джип на стоянку позади здания, отыскала место для парковки и ринулась к входу, пряча лицо от пронизывающего ветра. Сапоги уже начали промокать. «Черт», — выругалась она, чувствуя озноб во всем теле. Перепрыгнув через лужу и с трудом удержав равновесие, она бегом поднялась по лестнице.
Добравшись до верхней ступеньки, она плечом толкнула тугую дверь и, с налету наскочив на кого-то в тускло освещенном тамбуре, пробормотала: «Извините, мне очень жаль». Капюшон сполз с головы, и влажные завитки рассыпались вокруг лица. «Ничего», — раздался в ответ приятный мужской голос.
Челсия подняла глаза. Мужчина, на которого она впопыхах налетела, был без плаща — видимо, ждет приема, подумалось ей. Она виновато улыбнулась, потопала ногами, чтобы сбить грязь, и стала искать в надетой на плечо сумке бумажную салфетку — промокнуть лицо.
— Только в Новой Англии бывает такая сумасшедшая погода, — проговорила она, чувствуя потребность что-то сказать, находясь с ним в ограниченном пространстве небольшого тамбура. — Невозможно понять, зима это или весна.
— И вправду говорят, апрель — ужаснейший из месяцев. — Он произнес это тем дружелюбным тоном, какой принимают незнакомые люди, когда ненастным днем на короткое время оказываются вместе, спасаясь от непогоды.
— Это, кажется, Чосер?
Он улыбнулся, пожав плечами.
— Что-то в этом роде.
Челсия совершенно отчетливо поняла, что он знает, кто автор этих строк, и что это точно не Чосер. Она все еще напрягала память, пытаясь вспомнить, откуда эта цитата, но он уже отвернулся к окну, возобновив наблюдение за бушевавшим снаружи ненастьем и тем самым, как бы завершив краткую беседу.
Она бросила салфетку в урну и искоса взглянула на незнакомца. Он обладал той обезоруживающей красотой, которая берет врасплох и оставляет чувство легкого головокружения. Худощавый, мускулистый, высокий, примерно шести футов ростом или чуть больше, с густыми, цвета ореха, волосами и светло-карими глазами, в которых по временам вспыхивали золотые искры. Классический прямой нос, четко очерченный чувственный рот и твердый, с легкой ямочкой, подбородок.
Но Челсия была потрясена не столько его необыкновенной внешностью, сколько тем, что… Однако ей не удалось определить, что в этом человеке так поразило ее. Но в одном она была вполне уверена — никто еще не производил на нее подобного впечатления.
Она с трудом сглотнула слюну, осознав, что рассматривает его в упор. Едва ли он это заметил. Он казался погруженным в себя и не расположенным к разговору. Чувствуя необъяснимое разочарование, она оставила его со своими мыслями и, приоткрыв дверь, прошла внутрь.
В приемной ее окликнула регистраторша.
— Эй, Челсия! Ты к нам по какому делу сегодня?
— Привет, Кэрол. Я просто заехала за Мими. Она еще здесь?
— Угу. Хочешь войти? — Регистраторша махнула в сторону коридора позади нее с надписью «Физиотерапия».
— Нет, я подожду ее тут.
Челсия прошла к единственному незанятому месту в заполненной посетителями приемной. На кресле рядом с ней лежало чье-то темно-серое пальто. Наверно, кашемировое, решила она. Прекрасно сшитое, модное и дорогое.
Она расстегнула молнию на пончо, и оно свалилось с плеч за спину, открыв черные колготки над свекольными сапогами, прямую черную юбку и желтый свитер из толстой шерсти. Признаться, сегодня пестротой одежды она могла бы поспорить с собственным воздушным шаром. Протянув руку, она взяла со столика журнал «Образцовое домоводство» и раскрыла его наугад.
— Извините, — пробормотал рядом знакомый голос.
Челсия, подняв глаза, обнаружила, что тот самый мужчина, с которым она незадолго до того столкнулась в тамбуре, уставился на ее сапоги.
— О, простите. — Она проворно подобрала ноги под себя, почувствовав, как запылали у нее щеки. Что за абсурд, одернула она себя. Загородить кому-то дорогу — не такой уж тяжкий проступок. А может, все дело в том, что этот «кто-то», сидящий теперь в кресле рядом с ней, — тот самый? Единственный?
Челсия сосредоточила все свое внимание на журнале, но вскоре обнаружила, что не понимает, ни слова из прочитанного. Мыслями она все время возвращалась к незнакомцу, словно приемник, настроенный на одну волну.
Она украдкой взглянула на него. Он тоже читал — «Еженедельный бизнес». Как странно, подумалось ей, ведут себя люди в ожидании приема. Хотя всего минуту назад они разговаривали, никаким этикетом не предусмотрено считать эту встречу знакомством. Они по-прежнему совсем чужие друг другу, независимо от того, какие личные причины привели их сюда. Ей хотелось бы, чтобы это обстоятельство не расстраивало ее так сильно.
Челсия невольно вздохнула и, хотя он ничем себя не выдал, почувствовала, как его внимание переместилось с журнала на нее. Странный, мучительный жар волной прокатился по телу, пульсирующими толчками проходя сквозь кожу, и это продолжалось до тех пор, пока она не подумала, что пластиковое пончо, пожалуй, начнет плавиться.
Да что это с ней, в конце концов? Ведь про нее нельзя сказать, что она пропадает без мужского внимания. Она встречалась со многими. Очень часто. Правда, никого особенно не выделяя, но не в этом дело.
Челсия попыталась нарисовать себе образ самого прекрасного мужчины-друга, на какой только могло хватить ее фантазии, но все, что ей удалось придумать, — это вообразить в данной роли того, кто сидел с нею рядом. Журнальный шрифт поплыл у нее перед глазами, в то время, как она краем глаза наблюдала за ним. Он расположился в кресле, закинув ногу на ногу, лодыжкой на колено; до нее доносился едва уловимый запах нагретой шерсти и чуть отдающей лимоном туалетной воды. Несмотря на ощущаемую ею неловкость, она вдруг улыбнулась. Несколько лет назад они с Мими купили на распродаже, устроенной во дворе, потрепанный экземпляр книжки под названием «Страх полета» и прочли ее, насколько ей помнится, с молниеносной быстротой. А потом у них возникла бурная дискуссия насчет главной мысли этого спорного романа, состоявшей в следующем: женщина способна на такие же безудержные сексуальные фантазии, как и любой мужчина. Она, находясь, например, в самолете, выбирает себе незнакомца, сидящего, напротив через проход, и…
Мужчина, сидевший рядом с ней, снял ногу с колена, словно почувствовав вдруг какое-то неудобство.
Когда они читали эту книгу, Мими уже была замужем и имела двоих детей. И, тем не менее, призналась в нескольких, казавшихся ей предосудительными, фантазиях, связанных с Томом Селлеком, а Челсия в то время была довольно сильно увлечена Кристофером Ривом. Но ни одна из них не чувствовала себя настолько безрассудно смелой, чтобы разыграть сценарий, воплощающий стихийный, безудержный, неприкрытый секс, о котором говорилось в книге. Обе были безнадежно романтичны. Пение скрипок и лунные блики являлись обычными атрибутами их любовных грез.
Ну, хорошо, а случалось ли так, чтобы мгновенное непреодолимое влечение вспыхивало внезапно к кому-то, кто проходил мимо по улице, ехал с тобой в автобусе или летел в самолете? Мимолетная встреча, навсегда остающаяся в памяти?
Мими призналась, что такое было. «Только я сразу выскочила за него замуж», — добавила она со смехом.
Челсия почувствовала себя обделенной. В ее жизни ничего подобного не случалось. Были встречи, были привязанности, возможно, даже что-то отдаленно похожее на любовь. Но никто и никогда не сводил ее с ума, ни к кому она не испытывала непреодолимого влечения, ничьим взглядом не была «сражена наповал», как выражалась Мими.
До сегодняшнего дня.
Исподтишка она изучала его руки, сильные, прекрасной формы, с длинными узкими пальцами. Как ни странно, кольца не было. Мужчины вроде него редко бывают свободны. Может, он разведен?
Удивительно, но ей нравилось, даже как он одет. Обычно мужчины, застегнутые на все пуговицы, с тщательно начищенными ботинками, не казались ей оригинальными. А он казался. Накрахмаленная белая рубашка с темно-бордовым галстуком, видневшаяся из-под ворота черного, крупной вязки свитера, выглядела неким знаком, свидетельствовавшим о сдержанности натуры. Темные брюки, явно сшитые на заказ, не нарушали строгости облика. И все-таки его одежда показалась ей замечательной — на нем; в особенности свитер — простой, грубоватый, вроде бы не вязавшийся со всем остальным, надетый будто случайно, но едва ли по небрежности. Нет, небрежность явно ему не свойственна. Напротив, во всем чувствовалась основательность и аккуратность — в том, как зашнурованы ботинки, как причесаны волосы, как подвернуты обшлага…
Он медленно повернулся и с холодным вниманием посмотрел Челсии прямо в глаза. Приподнятая бровь выражала немой вопрос. Ее интерес явно раздражал его.
Челсия тут же уткнулась в журнал. Сердце у нее колотилось. Один его суровый взгляд дал ей понять, насколько абсурдны эти дурацкие фантазии, занимавшие ее в течение последних десяти минут. Всему свое место, а больница явно не подходит для любовных грез. Воображение сыграло с ней глупую шутку, и что хуже всего — он каким-то образом угадал это.
Она поднялась с кресла.
— Я, п-пожалуй, пойду к Мими, — запинаясь, пробормотала она, проходя мимо регистраторши.
Флигель больницы, где работала ее невестка, был заполнен диковинными приспособлениями для всяческого рода упражнений. Челсия обнаружила Мими склонившейся над маленькой девочкой на тренажере, напоминающем велосипед.
— Челсия! Привет. — Мими улыбнулась ей профессиональной улыбкой медсестры. — Еще пять минут, хорошо?
— Не торопись.
Мими, откинув с веснушчатого лица рыжие волосы, нагнулась к монитору, регулируя напряжение.
Девчушка мрачно взглянула на нее.
— Уже все? Можно слезть?
— Еще чуть-чуть, Кэти. Ты молодчина. У тебя отлично все получается.
Выразительно посмотрев на Челсию, Мими, отведя ее в сторону, указала на стул.
— Новая пациентка? — спросила Челсия.
— Да, новенькая. Девочка еще та! — Мими скривила губы.
— Очаровательный ребенок.
— Очаровательный, если не обращать внимания на отборную брань и способность кусаться так, что будет посрамлен и ротвейлер.
— Силы небесные! Да она выглядит как ангел. И ей не может быть больше шести или семи лет.
Мими негодующе тряхнула головой.
— Ты права. Семь. — Сердитый взгляд сменился сострадательной улыбкой, и голосом, полным жалости, она пробормотала: — Бедняжка.
Челсия наблюдала, как малышка сражается с педалями тренажера. Пухлый ротик сжался в недовольной гримаске, белокурые кудряшки подпрыгивали в такт движению, а по лицу с ямочками и по голубым глазам было заметно, что она вот-вот готова взбунтоваться.
— А что с ней? Что-нибудь серьезное?
— Как сказать. Три года назад она повредила правую ногу. Несчастный случай. С тех пор перенесла несколько операций. Мышцы на ноге очень слабые, их нужно разрабатывать, иначе они со временем могут атрофироваться.
— Она нуждается в хирургическом вмешательстве?
Мими отрицательно покачала головой.
— Только терапия. Но она уже так настрадалась, что, боюсь, сыта по горло больницей и всем, что с ней связано. Она не выносит ни докторов, ни мед-сестер, ни…. — Мими внезапно замолчала, будто ее озарило. — Послушай, а если…
Челсия, словно в поисках выхода, быстрым взглядом обежала комнату. Она уже поняла, в чем дело.
— Мими, ты же знаешь, я и так набрала слишком много ребятишек. А мне именно сейчас позарез надо что-нибудь заработать.
— Но ведь она такая кроха. Ты можешь присоединить ее к платной группе, и никто ничего не заметит.
— Я должна подумать.
— Посмотри на нее, Челсия.
Челсия нарочно не хотела смотреть. Она знала, что не устоит, если посмотрит.
— Я же сказала — подумаю.
— Пожалуйся. У меня такое чувство, что именно ты сможешь помочь.
Вот уже много лет, как Челсия брала детей из больницы и катала их на воздушном шаре. Эта идея пришла ей в голову после одного полета, заказанного для восьмилетнего мальчика в качестве подарка на день рождения. Спустя четыре недели ребенок умер, и тогда Челсия узнала, что у него был рак. Его родители, люди достаточно состоятельные, предложили ему составить «список желаний», и полет на воздушном шаре занимал там главное место. После его смерти они позвонили Челсии, чтобы еще раз поблагодарить ее. По их словам, до самой кончины сын только и говорил что о своем воздушном путешествии.
Челсия была вознаграждена сознанием того, что хоть на мгновение сделала ребенка счастливым, но его смерть потрясла ее. Она позвонила Мими, надеясь, что та, со свойственным ее профессии более спокойным отношением к неизбежности смерти, сумеет хоть как-то смягчить ее боль, но в тот вечер Мими не была способна оказать ей эту помощь.
Более того, Челсия почувствовала себя еще хуже, узнав, что в их округе есть безнадежно больные дети, родители которых не в состоянии позволить себе такой роскоши, как выполнение предсмертных желаний.
Всю ночь Челсия провела без сна, в мучительных раздумьях. Если часовой полет на воздушном шаре для больного ребенка значил так много, может быть, и другим детям он принесет, хоть какое-то облегчение. На следующее утро она снова позвонила Мими и при ее содействии завязала контакт с больницей.
Сначала Челсия устраивала полеты только для тех детей, что были опасно больны, и никакой другой цели, кроме как отвлечь их от печальных мыслей, себе не ставила. Но потом ее увлекла идея использовать воздушные прогулки в качестве награды за детское терпение и выдержку, проявленные в ходе лечения — при химиотерапии и других малоприятных и болезненных процедурах. В конце концов, не в силах отказать никому, она распространила свою опеку на всех детей вообще. Обнаружилось, что ее метод особенно хорош для тех, кому необходима физиотерапия. Обещание воздушного путешествия побуждало их упражняться усерднее. Она даже придумала систему «билетов», которые дети зарабатывали на тренажерах и предъявляли в день полета.
— Ее мать здесь? — спросила Челсия. — Сначала я должна поговорить с ней.
— Ах, нет. Согласно документам, ее мать умерла.
— О, бедная…
— Так, значит, ты берешь Кэти?
Челсия кивнула, досадуя, что ей недостало твердости.
— Беру.
— Отлично. — Мими взяла ее за руку. — Пойдем. Я познакомлю тебя с ее отцом.
И в ту же секунду Челсию пронзило невероятное предчувствие чего-то небывалого, невозможного. Стоя в ожидании у регистратуры, она, затаив дыхание, следила, как Мими, словно решая ее судьбу, подходит к сидящим. И когда рука Мими коснулась плеча того самого незнакомца, с которым Челсия столкнулась в прихожей, в мозгу у нее вспыхнул огненный столп, рассыпавшийся миллионами искр.
Слова Мими отозвались запоздалой реакцией: мать Кэти умерла, — а это означает, что он вдовец. Челсия старалась вызвать в себе сожаление по поводу его утраты, но одна мысль, что он холост, переполняла ее душу ликованием, заставив отступить все остальные чувства.
Она на расстоянии ощутила, как он напрягся при виде Мими. Получив заверения, что с дочерью все в порядке, он вскочил с места, вероятно не до конца убежденный, что так оно и есть, и последовал за ней к регистратуре. Лицо его выразило явную обеспокоенность, когда он заметил там поджидавшую их Челсию.
— Вы уверены, что с Кэти все благополучно? — спросил он снова.
— Она делает успехи, мистер Таннер. Сожалею, что так вас встревожила, — поторопилась успокоить его Мими. — Я просто хотела познакомить вас кое с кем. Моя золовка, Челсия Лаутон.
Он, нахмурясь, смерил Челсию оценивающим взглядом. По тому, как она рассматривала его в приемной, он, возможно, вообразил, что она сама подстроила эту встречу. От смущения у нее так загорелись щеки, что она подумала — от нее, должно быть, пышет жаром, как от раскаленной печи.
— Очень приятно, — сказал он. Голос звучал настороженно. — Ник Таннер.
Она пожала протянутую руку. Никакое другое рукопожатие в мире не показалось бы ей таким теплым и надежным.
— Ну, тогда я пошла к Кэти, — вставила Мими. — Увидимся через несколько минут.
Ник Таннер проводил Мими недоуменным взглядом и с видом человека, решающего непосильную задачу, повернулся к Челсии.
— Так что вы хотели? — недоуменно проговорил он.
Под его внимательным взглядом у Челсии перехватило дыхание. «Сосредоточься, идиотка! — резко одернула она себя. — Перестань воображать, что летишь с ним на воздушном шаре в закатную даль».
Слегка откашлявшись, она начала:
— Мистер Таннер…
— Слушаю вас, мисс Лаутон. — Ситуация явно начинала его забавлять. Одна бровь поползла кверху, в то время как блестящие карие глаза осматривали ее с головы до ног — от копны растрепанных волос до свекольных сапог, вызывающе торчавших из-под дурацкого зеленого пончо, и когда она представила, как выглядит со стороны, ей чуть не стало дурно.
Начать снова стоило ей неимоверных усилий.
— Я… я занимаюсь воздухоплаванием. Моя фирма называется «Воздушные шары Беркшира»…
Мгновенно выражение его глаз неуловимо изменилось, словно по лицу пробежала тень.
— Воздушные шары?..
— Да. С людьми на борту. Тепловые аэростаты. Мне заказывают полеты, я занимаюсь обучением, выдаю свидетельства. Временами я… я также беру в полет детей — пациентов здешней больницы.
Он слушал ее, холодно прищурившись, откинув голову. Она нервно облизнула губы.
— Продолжайте, — произнес он таким ледяным тоном, что она буквально окоченела. Что это?
Только что голос его звучал вполне любезно. Она допустила какую-то ошибку? Обычно ее способ зарабатывать себе на жизнь казался людям чем-то вроде волшебной сказки, и обхождение было соответствующим. Во всяком случае, подобную реакцию она наблюдала впервые.
— Мы… установили, ч-что большинству детей полеты доставляют огромное удовольствие, а это часто можно использовать при курсе терапии.
— Не понимаю. — Он скрестил руки на груди, и это движение явственно показывало, что он стремится закончить разговор.
Собрав все свое мужество, она продолжала:
— Нам не нравится слово «подкуп», но, в сущности, так оно и есть. Обещанная им награда в виде путешествия на воздушном шаре помогает переносить утомительные или болезненные процедуры.
— Мы? Кто это «мы»? — спросил он с внезапным раздражением. — Вы что, работаете в этой больнице?
Она с трудом сглотнула.
— Нет, но я поддерживаю тесную связь с каждым детским врачом и…
— И очевидно, это вам принадлежит идея засунуть Кэти в свою… свою воздушную программу. — Он явно вышел из себя, его голос был переполнен сарказмом.
— Мими, медсестра, которая нас познакомила, считает, что Кэти — как раз тот случай, когда реальная польза…
— Случай! Вы хотите использовать мою дочь в качестве подопытного кролика в вашем чертовом эксперименте? — (Челсия поймала недоуменный и встревоженный взгляд регистраторши.)
— Простите. Мне очень жаль. Я неправильно выразилась. Разумеется, я совсем не имею в виду…
— И я предпочел бы, чтобы моя дочь никогда в своей жизни не сталкивалась с таким понятием, как подкуп.
— Награда, мистер Таннер. Думайте об этом, как о награде. — Челсия дрожащей рукой отерла лоб. Ей ни разу не приходилось видеть подобной родительской реакции. Обычно ей были благодарны и ценили ее помощь. — Иногда дети… — Она запнулась. — Им столько приходится терпеть, что они с трудом переносят лечение. Они теряют надежду, они несчастны. Случается, воздушный шар помогает им обрести радость.
Он слушал, с обескураживающей тщательностью исследуя пространство поверх ее головы, а затем произнес:
— Меня это не интересует, мисс Лаутон, — и повернулся, чтобы уйти.
Поддавшись невольному порыву, Челсия схватила его за руку. Он оглянулся и презрительно посмотрел на нее. Она тянула его за рукав, краснея от унижения.
— Простите, мне очень жаль. Боюсь, я так плохо вам все объяснила. Самое главное, что я должна была сказать, — я ничего не беру за эти полеты. Они бесплатные.
— Это меня мало волнует. Я в состоянии их оплатить, но я по-прежнему не хочу, чтобы Кэти подняли на этой дьявольски опасной, на этой проклятой штуке.
Посетители в приемной воззрились на них в немом изумлении.
— На дьявольски опасной штуке? — повторила она, словно не веря своим ушам. — Мистер Таннер, тепловые аэростаты абсолютно надежны, а я дипломированный пилот высшей квалификации.
— Извините, но мне это совершенно неинтересно, — отмахнулся он, делая движение уйти.
— Мне очень жаль.
— Жаль? — Он замер как вкопанный. — Кажется, это излюбленное словечко в вашем лексиконе. А как вы поведете себя, когда с кем-нибудь из детей произойдет несчастный случай? Скажете, что вам жаль?
— Несчастный случай? У меня не бывает несчастных случаев, мистер Таннер, — отчеканила она. — Вы, видимо, не поняли.
— Я-то отлично понял. А вот поняли ли вы? — Он угрожающе надвинулся на нее.
Плечи Челсии устало поникли.
— Я поняла. — Имя Кэти должно быть навсегда вычеркнуто из списка пассажиров. Но что самое ужасное, дальнейшие отношения с этим человеком уже невозможны.
Конечно, она все исправит. Не с ним, а с героем ее грез. Эти двое явно не одно и то же лицо.
— Все-таки позвольте вручить вам мою карточку, на случай, если вы перемените решение, — сказала она, уже ни на что не надеясь. — Меня можно найти в конторе на «Сосновой горе». Там есть телефон.
Ник Таннер, вскинув голову, как-то странно поглядел на нее.
— Я в курсе.
— Так вы знаете, где это?
Он, молча смотрел на нее и на этот раз, кажется, сам испытывал некоторое замешательство.
— Что-то не так, мистер Таннер? Проведя рукой по лицу, он вздохнул.
— Что ж, так или иначе, мы все равно должны были с вами познакомиться.
Странности этого дня, по-видимому, еще не закончились.
— Я вас не понимаю.
— Я только что приобрел участок на «Сосновой горе» — вверх по дороге от вашего дома. Перед вами компаньон Чета Локвуда и, полагаю, ваш новый домовладелец.
Дрожь пронизала ее с головы до пят. Ник Таннер и есть та самая загадочная «существенная перемена» на «Сосновой горе». Челсия была слишком ошеломлена, чтобы произнести что-либо в ответ. К счастью, в этот момент в коридоре появилась прихрамывающая Кэти, и ей не пришлось ничего отвечать.
— Уже все, папа, — объявила девчушка.
Ник, казалось, тут же забыл про Челсию. Наклонившись, он протянул к дочери руки, и она бросилась ему на шею.
— Теперь пошли, — произнесла она непререкаемым тоном. Он стиснул ее в объятиях и поцеловал в золотистые кудри.
— Слушаюсь, босс. — Усадив ее, он взял из рук Мими пальтецо и осторожно надел его на девочку.
— Идем же!
— Погоди, непоседа. Мы сначала должны застегнуться. — В его глазах было столько любви, что Челсия обомлела.
— До свидания, Кэти. Увидимся на следующей неделе, — сказала ей вслед Мими. Но малышка даже не обернулась. Несомненно, она не испытывала ни малейшего желания снова оказаться в больнице. Челсия смотрела, как они удаляются, и в голове у нее царила полнейшая неразбериха. Несмотря на хромоту, Кэти шествовала словно королева, с вызовом поглядывая на окружающих и выказывая им глубочайшее пренебрежение. Но Челсия заметила, что своей маленькой ручкой она так вцепилась в руку отца, будто в ней одной находила свою опору.