Замерзнув окончательно, Эсмиль сдалась. Глянула еще раз на полыхающее разноцветными огнями небо и неторопливо, будто прогуливаясь, направилась к костру. Там уже собрались все данганары. Рикван помешивал в котелке походную кашу, Берр строгал ножом задубевший на морозе кусок вяленого мяса, остальные занимались своими делами: кто оружие чистил, кто осматривал лошадей. Только Вирстина и Нирана нигде не было видно.

Девушка приблизилась к огню, протянула озябшие руки, продолжая удерживать на лице маску равнодушия.

– Замерзла? – поинтересовался Рикван, поднимая на нее взгляд.

В свете костра лицо Эсмиль казалось усталым и осунувшимся. За время пути она похудела, щеки обветрились и ввалились, резче обозначились скулы. А губы, еще недавно пухлые и словно зовущие к поцелуям, превратились в две узкие сухие полоски.

– Твое какое дело? – огрызнулась она, нервно дернув плечом.

– Не злись. Чего ты, как кошка дикая? – мужчина примирительно улыбнулся. – Разве наш лэр плохой хозяин? Да и мы не обижаем тебя.

Эсмиль фыркнула. Да уж, хороший хозяин, ничего не скажешь. На спине, наверняка, до сих пор остались следы его "ласки".

Берр оторвался от своего занятия и протянул ей на кончике ножа небольшой кусок мяса:

– Погрызешь? А то больно худая стала.

В его тоне не было ни намека на насмешку, наоборот, он не скрывал добродушия.

Прищурившись, Эсмиль смерила его подозрительным взглядом и решила уже отказаться, как тут ее живот издал голодное урчание. Вспыхнув, она закусила губу.

– Бери, давай, – Берр сунул нож еще ближе. – Пока каша сварится, умрешь с голоду.

Девушка протянула руку, мечтая провалиться сквозь землю и думая только о том, как низко она пала. О, боги, видела бы сейчас ее мать, до чего докатилась наследница Дома Маренкеш. Ест с ножа пищу рабов! Неужели это та участь, которую она заслужила? Но тогда хотелось бы знать, за что?

Холодные пальцы Эсмиль, чуть дрожа, сомкнулись на куске мяса.

– Вот так, – Берр одобрительно ей подмигнул, – жуй, только осторожно. Слышишь, как лед на зубах хрустит?

Она молча кивнула, чувствуя, как к горлу вновь подкатывает комок.

– Ну, что там, долго еще? – раздался из темноты голос Нирана. – Или решили нашего лэра голодом заморить?

– Еще пару минут! – крикнул в ответ Рикван. – Пусть каша упреет.

– Давай быстрее! Уже у всех животы подвело!

– А, так ты о своем пузе печешься, а не о лэровом? – громыхнул Берр раскатистым басом.

– И о твоем, кстати, тоже, – в темноте послышались смешки данганаров, грозившие перейти в веселую перебранку.

Эсмиль присела на расстеленную попону, укрыла замерзшие ноги плащом и задумалась, глядя на взвивающиеся вверх искры. Вспомнилась Керанна и та странная гадалка, напророчившая, что у них с Дарвейном одна судьба на двоих. Старуха сказала искать покровительства у Арнеш, да и сама богиня сегодня явилась ей в тот момент, когда девушка уже приготовилась умереть в зубах ирбиса.

Мысли перескочили на тот ужас, что ей пришлось пережить.

– Берр, – позвала она тихонько данганара, который продолжал сыпать шутками, развлекая хохочущих товарищей. – Почему вы сегодня бросили Его Милость? Неужели испугались этих зверей?

Смех резко оборвался, Наступила полная тишина, в которой был слышен лишь треск огня да тихое фырканье лошадей.

Пауза затягивалась. Эсмиль продолжала молча сверлить глазами костер.

– Нет, – прочистив горло, наконец-то ответил Берр, – это другое.

– Что значит "другое"?

– Это не просто звери. Это снежные выкормышы Эрга, его цепные псы. Они охотятся на путников в этой пустыне, собирают дань для бога войны и охоты. Кровавую дань.

– И? Разве ваш бог не дает права защищать свою жизнь?

– Это не тот случай, – присоединившийся к костру Ниран покачал головой. – Если ирбисы выбрали тебя, значит, настало твое время встретиться с Эргом лицом к лицу. Это жертва, которую он сам выбирает.

– То есть, ты хочешь сказать, – Эсмиль говорила медленно, переваривая каждое слово, – что сегодня ваш бог выбрал жертвой меня?

– Да.

– Но Дарвейн вернулся за мной! – в ее голосе на мгновение мелькнули тщательно скрываемые эмоции.

– Он оспорил выбор Эрга и за это должен был отдать свою жизнь, – тяжело выдохнул Рикван, озвучивая мысли остальных.

– Но он жив!

– Только благодаря тебе, – тихо ответил Берр, и лица данганаров посветлели.

В глазах мужчин Эсмиль увидела что-то, похожее на уважение.

– Значит, вы бы не стали его спасать? – поняла она. – Вы бы не стали возвращаться за ним?

– Нет. Когда Эрг делает выбор, никто из смертных не смеет перечить ему.

– И что теперь? Ваш бог остался без жертвы? Он будет мстить? Преследовать нас?

О, да, его супруга Бенгет именно так бы и поступила. Она бы преследовала неудавшуюся жертву до самого конца, пока не загнала бы в угол, не выжала все соки и не вынудила бы добровольно приползти к ней на коленях, умоляя о смерти.

– Посмотри вверх, – сказал Ниран вместо Берра. – Что ты видишь?

Девушка задрала голову, вглядываясь в цветные сполохи, заполонившие ночное небо.

– Эм-м… знамение? – неуверенно повторила она его собственные слова.

– Знамение. Сегодня пустыня осталась без жертвы, но Эрг все равно доволен. Кто-то из богов замолвил за вас словечко.

Эсмиль хмыкнула. Интересно, кто это был? Неужели, та самая Арнеш, которую упоминала старуха и которая сегодня явилась ей? Кажется, эта богиня – защитница местных женщин? Но где ее храмы и алтари? Кто ее жрицы? Как просить у нее покровительства?

Девушка перевела взгляд на огонь.

Каша уже сварилась, от котла поднимался густой ароматный пар, а данганары столпились вокруг Риквана, нетерпеливо протягивая ему свои мятые походные плошки.

– Сначала – лэру! – кашевар плюхнул большую порцию в медный котелок, протянутый Нираном.

– Нир, – встрепенулась Эсмиль, будто просыпаясь от недолгого сна. – Дай-ка я ему отнесу…

Данганар смерил ее с ног до головы медленным изучающим взглядом, потом, ни слова не говоря, протянул горячий котелок.

– Иди, – сказал он, когда ее пальцы уже сомкнулись на ручке, – он тебя звал.

Нагнув голову, чтобы никто не заметил искр, мелькнувших в ее глазах, девушка выхватила котелок из рук Нирана и торопливо зашагала к палатке. У входа замешкалась, коротко выдохнула и бросила на небо еще один взгляд.

Данганары молча смотрели девушке вслед. А потом войлочный полог опустился за ее спиной, и напряженная тишина у костра сменилась неторопливой беседой, которая не имела никакого отношения к тому, что здесь только что произошло.

***

Внутри палатки царил полумрак, пахнувший настоем амшеварра. Только робкий огонек масляной лампы, подвешенной к центральной жерди, давал возможность рассмотреть мужчину, лежавшего поверх медвежьей шкуры.

Эсмиль оробела. Ее щеки залились румянцем, сердце трепыхнулось, будто пойманная пичужка в руках птицелова. Она сама не могла понять, что с ней происходит. Куда делась властная госпожа, которой она была столько лет? Откуда в ее душе столько робости и смятения?

Почти на цыпочках она подкралась ближе к ложу и опустилась рядом с ним, даже не замечая, что сама встает на колени. Поставила котелок на землю, наклонилась над бледным лицом, почти не дыша, взглядом впитывая каждую черточку. Высокий лоб с бороздами морщин, прямые черные брови, суровую складку между ними, напоминавшую букву "V", плотно сжатые губы, квадратный подбородок, покрытый щетиной недельной давности…

Закусив губу, девушка разглядывала мужчину, который сегодня ради нее рискнул своей жизнью. И не могла понять, почему он так поступил. Кто она для него? Вещь, рабыня. Разве она сама стала бы рисковать собой ради какого-нибудь раба? Да будь это хоть самый любимый наложник во всем гареме! Нет, это наложник отдал бы свою жизнь ради нее.

Почему же этот мужчина, называвший ее своей рабыней, купивший ее, как скот, делавший с ней все, что ему хотелось, сегодня готов был пожертвовать собой ради нее? Он же знал, что за ним никто не вернется…

Взгляд девушки замер на мужском подбородке, где сквозь слой колючей щетины виднелась по-детски мягкая ямочка. Не отдавая себе отчета в собственных действиях, Эсмиль протянула руку и дотронулась пальцем до этой ямки.

Одна секунда – и крепкие мужские пальцы сомкнулись на ее запястье.

Эсмиль покрылась испариной.

– Ты не спишь? – хрипло выдохнула она.

Дарвейн прищурился, изучая выражение ее лица.

– Нет, – ответил он ровным голосом.

– Я принесла тебе поесть.

– Тогда, помоги мне подняться.

Не говоря ни слова, Эсмиль подчинилась. Медвежья шкура сползла, открывая ее взгляду широкую грудь данганара, которая сейчас была перемотана побуревшими от крови бинтами. Правое плечо, кисть – тоже были забинтованы. Ирбисы знатно потрепали лэра, прежде чем подоспевшие воины сумели его спасти.

Дарвейн поморщился. Любое движение отдавалось саднящей болью в местах царапин и укусов. Острые клыки рвали плоть по живому, выхватывая куски, словно разделывали уже освежеванную тушу.

– Больно? – спохватилась Эсмиль, заметив, как он скривился.

– Боль это хорошо, – его губы дрогнули в слабой улыбке. – Если болит – значит, я еще жив.

– Ну да, ты прав, – она улыбнулась в ответ. – Но разве ваше лекарство не должно притупить боль?

– Должно, но вместе с болью оно притупляет и разум. А мне сейчас нужен трезвый рассудок.

– Зачем?

Усадив лэра так, чтобы он спиной опирался на свернутые попоны, Эсмиль зачерпнула ложкой ароматную кашу, поднесла к его рту и выжидательно уставилась на него.

– Будешь кормить меня с ложки? – усмехнулся он.

– Ну… ты что-то имеешь против? – она поджала губы.

– Да нет.

Он демонстративно распахнул рот, ожидая первую порцию. Девушка не стала его разочаровывать.

– Слушай, – спросила она, когда котелок наполовину опустел, – почему ты вернулся за мной?

– В смысле? – нахмурился лэр.

– Ну, почему ты не оставил меня там, с хищниками? Ведь я знаю, это жертва вашему богу, никто не возвращается, чтобы отбить у этих зверей их добычу.

– Уже рассказали? – он недовольно нахмурился. – Все, я сыт. Ешь сама, – кивнул на котелок.

– Да, рассказали. Так в чем дело?

Мужчина откинул голову назад, уперся в войлочный потолок ничего не выражающим взглядом.

Раны саднили, не давая сосредоточиться на собственных мыслях.

Почему он вернулся? Дарвейн даже себе не мог дать точного ответа.

Потому что эта рабыня стала особенной для него? Но когда успела? И что в ней особенного? Почему от ее голоса что-то сжимается в груди, почему от ее улыбки тоже хочется улыбаться? Почему его так беспокоит, как она себя чувствует, поела ли она, тепло ли ей? Разве она не одна из многих, кто делил с ним его постель? В чем причина?

– Не знаю, – ответил он, наконец, и перевел взгляд на Эсмиль. Та сидела, поджав под себя ноги, и колупала в котелке остывшую кашу. – В тот момент я не думал, почему так поступаю. Просто понял, что должен тебя спасти, что не могу позволить тебе умереть. Не так, не там, не сейчас.

Их взгляды встретились: небесно-голубой и серый, как сталь, скрестились на долю секунды, будто два клинка на поле боя. Амаррка и данганар одновременно вздрогнули, каждый всем телом ощутив странное напряжение. Эсмиль первая опустила глаза.

– А ты? – спросил Дарвейн, продолжая смотреть на нее. – Почему ты вернулась? Да еще повела за собой моих людей?

Она пожала плечами:

– Тоже не знаю. В тот момент я не задумывалась об этом, просто знала, что должна сделать все, чтобы спасти тебя.

– Бергмэ будет наказан, когда мы вернемся в Эрг-Нерай.

– Кто будет наказан? – не поняла девушка.

– Тот, кто посмел тебе угрожать.

Она вспомнила огромного бородатого воина, который кричал, что ее нужно выкинуть за ворота. Если бы не Вирстин, то лежать бы ей сейчас в звериных желудках, на пару с лэром.

Эсмиль нервно передернула плечами, отгоняя жуткие воспоминания.

– Вирстин рассказал? – поинтересовалась она.

– Да. Ты сегодня его поразила. Он еще никогда не видел, чтобы женщина так рвалась в бой, так отдавала приказы. Да и другие тоже.

Он резко замолчал, будто что-то недоговаривая, и на минуту в палатке воцарилась гнетущая тишина.

Девушка прошлась по лицу лэра внимательным взглядом.

– А ты? – ее голос внезапно сел. – А ты видел?

– Нет.

Несколько секунд они сверлили друг друга напряженными взглядами. Наконец, Дарвейн признал:

– Ты не рабыня. Ты другая.

– Я амаррка, – подсказала она. – Эсмиль ди Маренкеш, наследница Высшего Дома, подданная императрицы Ауфелерии.

– Не рабыня, – он кивнул, принимая ее слова. – Подойди ко мне.

Отставив пустой котелок, девушка поднялась и шагнула к нему, склонив голову на бок. Замерла, настороженно глядя на него сверху вниз.

– Ближе, – усмехнулся Дарвейн, ловя ее взгляд.

Ей опять пришлось опуститься рядом с ним на колени.

Эсмиль вздрогнула, когда мужские руки тяжело легли ей на плечи, а сухие шершавые пальцы, царапнув нежную кожу, поддели кожаный ошейник. Скривившись от боли, Дарвейн начал наощупь сражаться с замком.

– Что ты делаешь? – девушка обеспокоенно завозилась.

– Стой смирно! – прошипел лэр.

Его пальцы нащупали заклепку, рванули, послышался короткий сухой треск – и в руках Дарвейна оказался разорванный ошейник. Тяжело выдохнув, мужчина откинулся назад на попоны, чувствуя, как от напряжения в ранах пульсирует боль.

Девушка пару секунд смотрела на полоску черной кожи в его руках, потом, будто не веря, поднесла руки к шее.

– Что это значит? – прошептала она, нервно потирая горло.

– Ты больше не рабыня, – глухо ответил лэр.

– А…

Она на мгновение растерялась. Если не рабыня, то кто? Разве в этой стране женщина может быть кем-то еще?

– Теперь ты квинна, – пояснил Дарвейн, не глядя на нее, – свободная.

– И что мне делать? – холодок тревоги скользнул по спине Эсмиль. Еще пару минут назад она была собственностью этого человека и знала, что полностью в его власти, а теперь он дает ей свободу? И что делать с этой свободой посреди бесконечной заснеженной пустыни?

– Ничего. Ты спасла мне жизнь. Я не могу вернуть тебя домой или изменить то, что случилось. Но могу привезти в Эрг-Нерай и представить всем как квинну Эсмиль ди Маренкеш. Ты можешь остаться со мной или выбрать мужчину по сердцу. В любом случае, принуждать тебя никто не посмеет.

– Мужчину по сердцу? – растерянно пробормотала Эсмиль. Такой поворот событий она даже не предвидела. – То есть, я больше не буду с тобой… – она бросила на постель выразительный взгляд.

– Ты больше не моя собственность, – криво усмехнулся Дарвейн и посмотрел на нее. – Ладно, пора спать. Скажи Вирстину, пусть даст тебе пару шкур завернуться. Ночь холодна, а квинне не пристало спать с мужчиной в одной постели, это удел рабыни.

Его слова окатили ее словно ведро ледяной воды.

– Я буду спать одна? – девушка недоверчиво уставилась на него.

– Да. Сегодня уже поздно, а завтра парни поставят для тебя отдельную палатку. Ты войдешь в мой дом как свободная женщина, это самое малое, что я могу сделать для тебя. Это моя плата за твой поступок.

Эсмиль опустила взгляд. Сердце кольнуло что-то, похожее на обиду. Как, он отвергает ее? Сейчас, когда она уже готова признаться, что сама хочет быть с ним?

Ее пальцы с силой сжались в кулаки, ногти впились в ладони. Несколько секунд она сидела, низко опустив голову, и Дарвейн видел только золотистую макушку, на которой играли отблески масляной лампы. Ему хотелось видеть ее глаза, узнать, что за мысли бродят сейчас у нее голове, но он тоже молчал.

Наконец, она встала.

– Если я теперь квинна, – медленно произнесла, глядя на него ничего не выражающим взглядом, – означает ли это, что вольна сама выбирать свое будущее и с кем мне быть?

– Да, – сухо ответил он.

– А если мужчина, которого я выберу, меня не захочет?

– Я могу приказать ему.

– В смысле?

– Рабыню не спрашивают, с кем она хочет быть, а квинна сама выбирает. Это ее привилегия. Если ты выберешь кого-то по сердцу… – он на мгновение запнулся, – это будет честь для него. Только квинна может стать супругой и дать наследника. У нас мало свободных женщин, в основном рабыни, а дети от рабынь не наследуют родовое имя. Ну и наши обычаи запрещают мужчине брать в постель квинну, если он с ней не сочетался браком…

Эсмиль на мгновение прикрыла глаза, пытаясь осознать последнюю фразу. Значит, пока она считалась рабыней, он мог делать с ней что хотел и как хотел. А теперь, когда он снял с нее ошейник и повысил в статусе… Теперь она уже не принадлежит ему, и он не посмеет принудить ее к связи. Если только не сделает своей женой.

– Ладно, Ваша Милость, – усмехнулась она с видом человека, принявшего окончательное решение, – сейчас уже действительно поздно. Пойду, Вирстина поищу.

Девушка подошла к выходу из палатки, откинула полог и выглянула наружу. В лицо ударил колючий холод.

– Кстати, – сказала она, не оборачиваясь, – он мне очень понравился.

Дарвейн дождался, пока полог опустится за ее спиной, а потом, не выдержав, зарычал, впиваясь скрюченными пальцами в густую медвежью шерсть. Ревность, похожая на укус змеи, ужалила его в самое сердце.