– Вир, ты там полегче, чай не кобылу подковываешь! – Дарвейн раздраженно дернул плечом.

Его люди уже укладывались спать, разбив палатки поближе к огню. Бодрствовал только Бергмэ, поставленный в дозор, да еще верный Вирстин, который в этот момент менял повязку своему лэру.

– Простите. Здесь повязка к ране присохла. Нужно немного потерпеть.

Недовольно нахмурившись, Дарвейн подхватил флягу с райсблером, торчавшую в снегу, зубами выдернул корковую пробку и сделал несколько быстрых глотков. Огненная жидкость заструилась по венам, приводя в беспорядок и без того скачущие мысли. Отбросив флягу, он рукавом вытер губы и уперся тяжелым взглядом в войлочную стену палатки, за которой находилась его квинна.

– Моя квинна, – пробормотал он так тихо, что стоявший позади Вирстин ничего не разобрал.

– Ваша Милость? – данганар нагнулся, стараясь понять, что там шепчет его командир. – Вы что-то сказали?

– Я?– Дарвейн вскинул на него отсутствующий взгляд. – Нет, Вир. Как там квинна ди Маренкеш? Ни в чем не нуждается?

– Ниран все устроил. Выдал ей лучшие шкуры из наших запасов.

– Она ела?

– Да, взяла с собой немного похлебки. Сказала, что устала и хочет спать.

Лэр усмехнулся этим словам. Буквально в десяти шагах от него темнела палатка, под ненадежным сводом которой готовилась ко сну самая удивительная женщина из всех, что он знал. Смелая, гордая, не желающая отступать даже под гнетом обстоятельств. Он вспомнил, как она сопротивлялась, когда он увидел ее в первый раз. Как ее глаза метали молнии, пытаясь выжечь в нем дыру, несмотря на всю боль и унижение, которое она испытывала в тот момент. Вспомнил, как она шипела разъяренной змеей, как сопротивлялась его давлению. И тот неподдельный ужас в глазах, когда она поняла, что он действительно может ее убить.

Да, единственный раз, когда она по-настоящему его испугалась, это в Керанне. Тогда он был слишком зол, чтобы отдавать себе отчет в собственных действиях. Это нелепое нападение, разыгранное под грабеж, наемные убийцы, признания, вырванные у пленника под пытками…

Дарвейн сплюнул в снег, вспоминая слова пленного, сказанные им перед смертью. Тот сказал, что им заплатили за то, чтобы никто из ангрейдских наемников не вернулся домой. Особенно лэр. А еще сказал, кто оплатил это мероприятие. Мариос Эрг-Нерай – младший брат Дарвейна.

Это известие ударило предводителя данганаров, будто отравленный нож в спину. Он и подумать не мог, что его брат, оставленный в Эрг-Нерай пятнадцатилетним мальчишкой, может пойти на убийство, да еще таким подлым образом.

Вспомнился тощий нескладный подросток с фамильной ямочкой на подбородке и вечно взлохмаченными вихрами. Вспомнилось, как он носился по внутреннему двору крепости, возглавляя ватагу таких же тощих мальчишек, отцы которых несли службу в гарнизоне, а матери – прислуживали в замке. Он был любознательным, вспыльчивым и доверчивым, как любой мальчишка в его возрасте. Но в нем не было ни подлости, ни коварства – Дарвейн мог бы в этом поклясться.

В тот день, пять лет назад, отряд данганаров выступил за стены крепости Эрг-Нерай, чтобы отправиться в Ангрейд. Мариос провожал их, стоя у поднятой решетки вместе с матерью и другими обитателями замка. Дарвейн вспомнил, как обнял тогда младшего брата и ободряюще произнес:

– Остаешься за главного. Будь сильным и мудрым. Присмотри за матерью. Ты теперь за нее в ответе.

Мариос сжал губы в две тонкие полоски, будто пытаясь скрыть подступившие к горлу слезы. Его голос звучал хрипло и глухо:

– Да, брат, я обещаю.

Когда отряд вступил на подвесной мост, переброшенный над пропастью, мальчишка догнал Дарвейна и вцепился в его стремя.

– Ты же вернешься? – выкрикнул он, отчаянно вглядываясь в лицо брата. – Поклянись, что вернешься!

– Конечно, вернусь, – молодой лэр потрепал его по вихрам.

– Нет, поклянись честью клана, что вернешься!

Дарвейн посуровел. Это была слишком серьезная клятва, чтобы разбрасываться ею. Но лихорадочный блеск в глазах младшего брата заставил его уверенно произнести:

– Клянусь честью клана Эрг-Нерай, я вернусь.

Услышав его слова, Мариос отпустил стремя и облегченно выдохнул. Он поверил. Поверил, что клятва, данная на пороге отчего дома, действительно вернет брата домой целым и невредимым.

И вот теперь лэр узнает, что его младший брат нанял убийцу, чтобы никто из данганаров не вернулся домой. Как в это поверить?

– Вир, ты помнишь, что сказал тот тип в Керанне? – глухо произнес он, делая еще пару глотков из почти опустевшей фляжки.

– Это вы про того наемника? Да, я помню. Почему вы спрашиваете об этом сейчас?

– Не верю я, что мой брат мог так сильно измениться. Да, он был вспыльчивым, это верно, но это всего лишь издержки юности. Не думаю, что он мог докатиться до такой подлости, чтобы пустить по нашему следу наемных убийц.

– Прошло пять лет, – Вирстин флегматично пожал плечами. – Мы не знаем, как жил клан все это время. Возможно, вы правы, и квинн Мариос здесь ни при чем.

– То есть? – Дарвейн обернулся к другу, который, закончив перевязку, уселся рядом.

Вирстин подкинул в костер пару веток и, понизив голос, заговорил:

– Не знаю, Ваша Милость, это только предположения. Но что если вы правы, и кто-то намеренно использует вашего брата? Назвался его именем и нанял убийц. Ну, чтобы вы думали, будто это ваш брат?

– Мы не узнаем правды, пока не прибудем в замок.

– Осталось уже немного. Завтра последний переход.

– Да, самый трудный. Пока что Эрг был на нашей стороне, посмотрим, будет ли так и дальше.

Допив остатки райсблера, Дарвейн покрутил пустую фляжку в руках и сунул ее Виру:

– Можешь налить сюда свое пойло из амшеварра. Хоть и дрянь редкостная, но в холодном виде пить можно.

Потом, тяжело поднявшись, добавил:

– Я спать. Пусть через три часа Эльдрен сменит Бергмэ, потом Берр. Тебе, кстати, тоже неплохо бы отдохнуть. Завтра нам понадобится вся наша удача.

Покачнувшись, но тут же восстановив равновесие, Дарвейн двинулся прочь от костра, в сторону двух палаток, стоявших буквально бок о бок. Не дойдя до них несколько шагов, остановился, мучительно борясь с желанием сделать шаг к той, в которой спала Эсмиль. Теперь, когда он понял что эта женщина не шпионка, когда поверил в ее слова и снял с нее рабский ошейник, в ней будто что-то изменилось. Словно лопнула какая-то пружина, державшая ее в напряжении все это время. Сегодня у костра она не была похожа на себя прежнюю. Куда делась дикая тигрица, клявшаяся, что выцарапает ему глаза? Теперь она была похожа на маленькую испуганную девочку, которая вдруг оказалась одна в темном лесу. Он ясно видел обреченность в ее глазах, еще недавно пылавших гневом и яростью.

Возможно, стоило ее навестить?

Дарвейн сделал пару шагов в сторону ее палатки и остановился. Его слуха коснулись странные звуки, доносившиеся из-за войлочного полога. Будто кто-то сдавленно всхлипывал, не давая рыданиям вырваться наружу.

Эсмиль? Она плачет? Но почему?

Удивленный, он протянул руку, собираясь откинуть полог и войти, но полный горечи женский голос заставил его отпрянуть:

– Не могу! Не могу! Только не так…

***

Эсмиль не могла понять, что с ней происходит. Голова болела, перед глазами все плыло, к горлу то и дело подступала тошнота, а тело бросало то в жар, то в холод. Ко всему этому стало трудно дышать, легкие горели огнем, словно она вдыхала раскаленный воздух амаррской парной.

Она почувствовала недомогание еще во время обеденного привала, но списала все на усталость и женские дни, которые должны были вот-вот начаться. Вечером же, сидя у костра, ощутила, как волнами накатывают слабость и тошнота. Потому и ушла, не дождавшись ужина. Меньше всего ей хотелось, чтобы кто-то из мужчин заметил ее недомогание, особенно Дарвейн.

Палатка, которую поставили для нее данганары, оказалась тесной, с низким навесом, но плотными войлочными стенками, защищавшими от непогоды. Земля здесь была тщательно очищена от снега и застелена густым медвежьим мехом поверх толстых стеганых попон. В углу на стальной цепочке покачивался одинокий светильник – жалкий трепещущий фитиль в глиняной пиале, наполненной маслом.

Под светильником на земле стоял котелок, от которого поднимался пар. По губам Эсмиль скользнула невеселая улыбка: лэр впервые позаботился о ее женских потребностях и приказал своим людям нагреть ей воды для омовения. На мгновение в глазах девушки мелькнул триумф: суровые данганары, закаленные в битвах воины прислуживали ей! Но это чувство тут же исчезло. Они прислуживали не ей, они исполняли приказ своего лэра.

После встречи с ирбисами мужчины стали относиться к ней более дружелюбно, уже не смотрели как на бесполезное существо, годное только удовлетворять похоть их командира, но это абсолютно ничего не значило – и Эсмиль это прекрасно понимала. Сегодня они нагрели для нее воду и поставили палатку, но если завтра Дарвейн прикажет, они набросятся на нее, как свора голодных псов. Они были мужчинами, грубыми, неотесанными варварами, понимавшими лишь закон силы. А она – женщиной, существом, которое в этом мире не имело никаких прав. Рабыня или квинна – без разницы. Любая квинна была, по сути, той же рабыней и всегда подчинялась мужчине – отцу, мужу, опекуну. У нее не было возможности ни жить, ни умереть по собственному желанию.

Борясь с комом в горле и странным головокружением, девушка быстро скинула с себя все, кроме льняной сорочки и обуви. Прохладный воздух заставил ее задрожать, а кожу покрыться мурашками. Стуча зубами, Эсмиль смочила в горячей воде кусок припасенной ткани и тщательно обтерлась везде, где только смогла – лицо, шея, руки, верхняя часть груди. Потом подняла подол, скрутила его под грудью и занялась нижней частью своего тела. Но стоило ей нагнуться, как перед глазами все поплыло. Сдавленно охнув, девушка пошатнулась. Ноги ее подкосились, не желая держать хозяйку, тело словно налилось свинцом, а в груди появился жар.

Оступившись, Эсмиль схватилась за жердь, удерживавшую на себе вес палатки. На лбу выступил холодный пот, и крупные капли потекли вдоль висков. Дрожащими руками девушка натянула теплое шерстяное платье и закуталась в меховой плащ, потом, судорожно вдохнув, бессильно опустилась на корточки и на четвереньках поползла к лежаку.

Ее била крупная дрожь, пульс зашкаливал, отбивая барабанную дробь в воспаленном мозгу. Тело словно горело в огне, но при этом Эсмиль замерзала. Задыхаясь, будто ей не хватало воздуха, она сумела заползти под шкуры, натянула их до самого подбородка и скрутилась калачиком. Но теплее не стало.

Эсмиль испугалась. Ей еще никогда не было так плохо. Подтянув колени к подбородку, она обхватила их руками и постаралась уснуть.

Только во сне она снова могла оказаться дома, под защитой своей богини, крепких стен дворца и армии аскаров. Только во сне могла забыть, пусть и на краткий миг, кем была, и кем стала.

На этот раз ей пригрезилось святилище Бенгет, то самое, что было в ее дворце. Личное святилище Эсмиль ди Маренкеш.

Там все оставалось таким же, как и в тот день, когда она в последний раз входила для утренней молитвы. Золотая статуя богини, высотой в десять локтей, возвышалась над алтарем из черного мрамора. В углублениях на стенах горели сотни свечей, их пламя трепетало, бросая на гладкую поверхность алтаря неверные блики.

Эсмиль вздрогнула, обнаружив себя стоящей у подножия статуи. Огляделась. Ей показалось, что здесь кто-то есть, но в святилище было пусто. Никого, кроме нее. А между тем ощущение чужого присутствия только усилилось. Она чувствовала на себе чей-то взгляд. Жесткий, изучающий, прикидывающий, что еще с ней можно сделать.

– Ну, здравствуй, дочь моя, – статуя Бенгет шевельнулась, словно сбрасывая с себя невидимый покров. Узкие глаза, сделанные из крупных изумрудов, моргнули, в них вспыхнул живой огонь.

Не отдавая себе отчета, Эсмиль рухнула на колени, склонила голову. Чувство страха и благоговения затопило ее.

– Бенгет Всеблагая! – девушка, дрожа, подняла руки в молитвенном жесте, приветствуя свою богиню.

– Какая ты стала жалкая.

Бенгет фыркнула и неторопливо обошла вокруг застывшей фигурки, обряженной в грубые тряпки, которые в Амарре не носила ни одна женщина, включая и жительниц бедных кварталов.

– Вижу, мой муженек хорошо постарался, приручая тебя. Неужели, его северный варвар оказался сильнее, чем ты? Отвечай, наследница!

Эсмиль вздрогнула. Как давно ее не величали этим титулом!

– Мать всего сущего…

– Не оправдывайся! Смотри мне в глаза!

Ухватив свою адептку за подбородок, Бенгет заставила ее поднять голову. Холодный взгляд нечеловеческих глаз прошил насквозь. Эсмиль коротко выдохнула. Ей показалось, что богиня видит все, даже самые тайные мысли.

– Так вот о чем ты мечтаешь, – усмехнулась Бенгет, чуть приоткрывая острые зубы. – Хочешь приручить этого дикаря? Получить право стоять рядом с ним? Доказать этим мужланам, что их место у женских ног? Что ж, похвальное желание. Но мне не нравятся твои мотивы. Не нравится эта глупая слабость, которая руководит твоими поступками.

– К-какая? – выдохнула Эсмиль одними губами.

– Слабость, которая разъедает женские души. Делает их податливыми, как воск. Знаешь, о чем я?

Девушка осмелилась пожать плечами. В присутствии богини ее сковал инстинктивный страх перед силой, которая имела власть над ее миром.

– Вы, амаррки, мои любимые создания, – Бенгет отпустила ее подбородок и убрала руку, – так сказать, венец творения. Я дала вам все: красоту, силу, власть. Только ума дать забыла. Иногда некоторые из вас проявляют недостойную слабость. Позволяют себе влюбиться в мужчину. Знаешь, что происходит с такими? Они теряют мой дар и уже не способны сделать привязку. Их отлучают от храма и предают поношению, как позорящих женский род. Именно это сейчас должны сделать с тобой.

Богиня отступила на шаг, продолжая разглядывать коленопреклоненную девушку.

– Ты слаба, дочь моя, ты позволила себе влюбиться в этого варвара и утратила силу. Ты больше не моя подданная. И путь в Амарру тебе заказан, я не приму.

Окружающий мир поплыл, завертелся перед глазами. Эсмиль мысленно застонала, проклиная Дарвейна. Почему? Ну почему боги так посмеялись над ней? Вырвали из привычного мира, подвергли лишениям, кинули этому варвару, как собаке кость. А теперь еще и попрекают тем, что в ее душе затеплилось чувство, недостойное настоящей амаррки?

Девушку охватила злость. На судьбу, на богов и на то, что оказалась игрушкой в их руках. Вскинув голову, она обнаружила, что Бенгет исчезла, только золотая статуя на постаменте продолжала смотреть на нее мертвыми изумрудными глазами. Уж не привиделось ли ей все это?

– Ты совершила ошибку, девочка, – раздался из пустоты голос богини, – но ее еще можно исправить. Ты ведь хочешь вернуться домой?

– Да… – Эсмиль задрожала, стискивая кулачки. – Но как?

– Убей этого варвара, и я верну тебя в твой дворец, в Амарру, а все, что произошло, забудется, как страшный сон.

– Убить?

Упал, звякнув о плиты пола, короткий клинок, возникший из ниоткуда. Эсмиль бессмысленно уставилась на него.

– Да. Этим кинжалом. Убей, когда он придет к тебе – и все закончится. Ты проснешься во дворце, в своей постели, и наложники будут ждать твоего пробуждения.

Девушка закрыла глаза. Впервые в жизни она не знала, чего желает сильнее.