Казнь…

Инге показалось, что она ослышалась. Или не так поняла.

Это же принц не о ней говорил? Не о ее казни?

Аллард не может ее казнить! Не может ведь??

Да и за что?

За то, что сбежала?

Эта мысль не укладывалась в голове. Но в то же время мрачные лица омранов, на которых пленница оглянулась, инстинктивно ища сочувствия, холодное безразличие Алларда и пугающий интерес принца подтверждали эту теорию, какой бы безумной она не казалась.

На ватных ногах, в полном молчании Инга двинулась дальше.

Больше никто не сказал ни слова: ни амоны, ни конвоиры. Но между ними так и осталась витать недосказанность: тяжелая, удушающая, как воздух в жаркий полдень перед грозой.

Уже переступая порог отсека Инга оглянулась, точно под действием неведомой силы, и поняла, что принц и канцлер смотрят ей вслед.

Она поймала на себе их взгляды, похожие на холодные щупы, хотя и не видела глаз. Они почти ощутимо касались ее лица, скользили, не задерживаясь ни на миг, с бесстрастным интересом ученого, рассматривающего неизвестную науке бактерию. И в тот момент Инга еле сдержалась, чтобы не передернуть плечами. Ей вдруг показалось, что она и есть та бактерия, которую либо вот-вот раздавят, либо оставят жить под колпаком, чтобы продолжить ее изучать.

В последний момент перед тем, как дверь зарылась, отрезая ее от них, она бросила взгляд в сторону Алларда. И ее сердце заныло от дурного предчувствия.

Перед ней стоял камень. Мертвый камень, в котором погасла последняя искра. Инге стало страшно при мысли, что она сама погасила ее своими руками.

* * *

Место, которое омраны назвали гауптвахтой, представляло собой глухой отсек с металлическими стенами. Точнее, карцер: пустой и холодный. Пять шагов вдоль, пять шагов поперек.

Когда единственная тяжелая дверь со стуком захлопнулась за спиной Инги, и раздался надсадный скрежет поворачиваемого вентиля, девушка обхватила себя руками и растерянно огляделась.

Первое, что она поняла: здесь было довольно прохладно. От металлических стен веяло холодом, и от этого кожа пленницы моментально покрылась мурашками.

Второе: единственный источник освещения представлял собой встроенную в потолок светящуюся панель, такую тусклую, что ее света едва хватило, чтобы Инга смогла рассмотреть скудную обстановку. Хотя, рассматривать было нечего. Узкая металлическая койка с тощим матрасом оказалась единственным предметом мебели.

Не веря своим глазам, девушка еще раз осмотрелась. В этой камере не было предусмотрено даже санузла.

Пробормотав проклятье, Инга медленно опустилась на койку. Та противно скрипнула и прогнулась под ее весом.

Вот, значит, что ее ждет…

Заключение.

Прижавшись спиной к холодной стене, Инга прикрыла отяжелевшие веки.

И как долго Аллард собирается держать ее здесь?

Мысли о казни лезли в голову, но она гнала их от себя. И в то же время, будущее теперь казалось пропастью, наполненной пустотой. Пропастью, на дне которой ждала пугающая неизвестность.

Еще вчера Инга была уверена, что сможет справиться с чем угодно, а теперь она боялась подумать о завтрашнем дне. Боялась подумать, а будет ли у нее этот завтрашний день?

Она просидела так не меньше часа, когда странный звук, похожий на помехи в динамиках, заставил девушку встрепенуться.

Выпрямившись, она пораженно уставилась на противоположную стену, где вдруг спроецировалась высокая мужская фигура, полускрытая тенью.

Это мог быть только Аллард.

Инга узнала его на уровне подсознания и замерла, чувствуя на себе его тяжелый, пронзительный взгляд. В этот момент она почувствовала себя животным, загнанным между хищником и капканом.

Несколько минут, растянувшихся в бесконечность, мужчина молчал, разглядывая пленницу, сжавшуюся на узкой койке. Вместе с ним, казалось, в камеру вошел арктический холод, понизив температуру на добрый десяток градусов. По крайней мере, так показалось Инге. Замерев, она ждала, что он скажет, потому что ее собственные слов застряли в горле куском стекла.

Наконец, он шагнул в ее сторону, отлипая от стены, и тусклая лампа выхватила из полумрака усталое лицо адмирала.

— Зачем? — шевельнулись его сухие губы, похожие на две обескровленные полоски.

Инге хватило одного взгляда, чтобы увидеть потухшие линии амуэ, похожие на жуткие шрамы, избороздившие мертвенно-бледную кожу адмирала. Увидеть его осунувшиеся черты, темные провалы глаз, наполненные пустотой, и резкие морщины, которые изрезали некогда гладкий лоб. Он казался постаревшим в два раза. Вот так, за одно мгновение.

Перед ней стоял человек, потерявший смысл жизни.

— Что… зачем? — почти беззвучно шепнула она, нервно сминая пальцами тонкую ткань пиджака.

— Зачем ты сделала это, арайя? — его голос звучал хрипло, надтреснуто, будто она и в самом деле совершила что-то такое, что ударило его в самое сердце. — Зачем сбежала? Неужели тебе так плохо со мной?

Боль, сквозившая в его голосе, была такой ощутимой, что девушка на мгновение растерялась. Потрясенная его видом, его словами, Инга просто смотрела ему в лицо, отмечая произошедшие изменения, и чувствовала, как внутри все немеет.

— Плохо? — сглотнув, переспросила она. И ее голос задрожал от эмоций, которые вдруг нахлынули неудержимой волной. — Нет, мне было с тобой хорошо. Просто великолепно! За исключением одной крошечной детали, о которой ты забыл упомянуть.

Последние слова она почти прокричала, чувствуя, как от внутреннего напряжения ее начинает потряхивать, будто под действием тока:

— Ты лгал мне! С самой первой минуты! Ты заставил меня поверить в то, что я клон. Что моя прошлая жизнь пустое воспоминание! Ты украл мое прошлое, моего ребенка! И теперь спрашиваешь, почему я сбежала? Да ты действительно бесчувственный монстр!

Каждое слово било его, точно пощечина, заставляя бледнеть еще больше. Лицо Алларда посерело, превратилось в застывшую маску. Только в глубине глаз продолжали вспыхивать красные искры.

Инга увидела, как он сжал кулаки, вонзая ногти в ладони, и этот жест заставил ее процедить с убийственным презрением:

— Давай, ударь меня! Это ведь именно то, чего ты хочешь? Наказать непокорную самку, поставить ее на место?

Шумно выдохнув, он с пугающей скоростью пересек разделявшие их жалкие метры. Инга увидела лишь черную молнию, мелькнувшую в свете лампы, и зажмурилась, ожидая удар.

Она хотела, чтобы он ударил ее. Чтобы физическая боль затмила ту, что раздирает ее изнутри. И чтобы именно его руки, подарившие ей запретное наслаждение, принесли эту боль.

Она хотела его ненавидеть.

Но вместо этого ненавидела только себя. И эта ненависть раздирала ее изнутри, лишая здравого смысла.

Мгновения падали в пустоту ледяными осколками.

Удара все не было.

Только безмолвная тишина, пропитанная почти осязаемым напряжением. И две фигуры — мужская и женская — застывшие друг против друга.

На несколько бесконечно долгих секунд Аллард навис над девушкой, вглядываясь в ее запрокинутое лицо, от которого отхлынула кровь, в ее плотно сжатые веки.

Он слышал пульс, бешено колотящийся под ее кожей, видел дрожащую жилку, прочертившую беззащитное горло. И чувствовал, как от ее близости разрушаются стены, которые он так тщательно возводил.

Рядом с этой женщиной у него не было выбора. Она завладела им полностью: его душой, его телом. Поработила его.

Какое бы наказание он ей не придумал, прежде всего, он накажет себя.

Инга судорожно вздохнул, когда его пальцы почти невесомо коснулись ее щеки. С такой щемящей, завораживающей нежностью, словно он боялся разбить ее своим прикосновением.

Нет, совсем не этого она ожидала.

Его пальцы скользнули вниз, чуть задержались на губах, заставив их инстинктивно раскрыться, а потом слегка сжали ее подбородок, не давая опустить голову.

— Я не настолько бесчувственный, как ты считаешь, — услышала она его голос, чужой и безжизненный. — Эту ночь ты проведешь здесь, а завтра тебе придется столкнуться с последствиями своих необдуманных действий.

Инга открыла глаза и вздрогнула, ловя на себе его непроницаемый взгляд.

— Если бы ты чувствовал хоть половину того, что я, — прошептала девушка, чуть дыша, — ты бы меня отпустил.

Она увидела, как он медленно покачал головой.

— Если я тебя отпущу, ты умрешь.

Долгий взгляд, пронзающий ее насквозь, и его губы — сухие, холодные — на долю мгновения накрыли ее собственные, искусанные и дрожащие.

Будто удар молнии заставил девушку содрогнуться всем телом. Ее руки взлетели вверх, мимо воли ложась на плечи мужчины. Ладони скользнули вверх по грубым эполетам, царапающим нежную кожу. Пальцы зарылись в короткие жесткие волосы тарианца, и сила, которой Инга не могла дать названия, бросила ее вперед, на него.

В объятия того, кого она должна ненавидеть.

Но вместо Алларда ее руки сомкнулись на пустоте. Он исчез.

Лишь вкус его поцелуя морозной дымкой осел на губах.

Как завороженная, Инга приложила ладонь к губам, не отрывая взгляда от того места, где только что стоял тарианец. Ее сердце колотилось, как сумасшедшее, отдаваясь в висках барабанной дробью. Эта дробь перекрывала все звуки, даже звук ее собственного прерывистого дыхания. Перед глазами расплывался туман, и в этом тумане не было ничего, кроме отголосков ее собственной боли.

* * *

Это была самая долгая ночь в ее жизни.

Даже та ночь, в которую застрелился Артур, не казалась Инге такой бесконечной, как эта. Тогда она еще не знала, что стало причиной его поступка, и завтрашний день не пугал так, как теперь. Потрясенная самоубийством мужа, она смогла взять себя в руки. Она нашла силы, чтобы успокоить сына, потревоженного приходом полиции. Чтобы давать показания, выслушивать лицемерные соболезнования и терпеть любопытство соседей, которым, кровь из носу, хотелось знать, что случилось.

Она выдержала и похороны, и объявление о банкротстве, и даже опись имущества. Сорвалась, только когда муниципалитет отобрал ребенка, мотивируя это тем, что она не в состоянии его содержать. Но даже тогда у Инги была надежда и была цель, к которой она готова была идти несмотря ни на что.

А теперь?

Теперь она не знала, будет ли вообще этот завтрашний день.

В душе царило смятение.

После ухода Алларда внутри разлилась щемящая пустота. Этот тарианец унес с собой что-то важное, без чего жизнь уже не представляла особого смысла.

Свернувшись калачиком на узкой койке, Инга так не сомкнула глаз, пока за ней не пришли.

Она ожидала увидеть конвоиров-омранов, но вместо этого в камеру вошла Стелла, держа в руках схети из плотной ткани пурпурного цвета.

— Госпожа, — прозвучал бесстрастный голос андроида, — вы должны надеть это.

Инга медленно села, зажав ладони между коленей.

— Как ты? — ей все еще было немного стыдно за свой подлый удар, хотя внутренний голос и пытался перекричать голос совести, заявляя, что это была вынужденная мера и что если бы не обстоятельства, она бы так никогда не поступила.

— Со мной все в порядке. Одевайтесь, госпожа.

Стелла явно не желала идти на контакт. Но какие желания могут быть у андроида? Только приказ.

От осознания этого, Инге стало не по себе. Чувствуя, как внутри все холодеет от надвигающейся катастрофы, она безропотно подчинилась.

Пальцы дрожали, не слушались, и девушке пришлось повозиться с крошечной фибулой, которая никак не желала застегиваться. Скрыв облегчение, она позволила Стелле самой закрепить асхан, такого же цвета, как и схети. На этот раз тарианская вуаль была без всяких узоров, просто частая сетка, скрывшая лицо.

Только когда блондинка отступила, придирчиво оглядывая пленницу, та осмелилась пробормотать:

— Это обязательно?

— Да. Пурпур это цвет траура и похоронных одежд.