В пачке свежих газет Логинов обнаружил письмо. Газеты были принесены почтальоном еще утром, но лишь сейчас, около одиннадцати вечера, Логинов на досуге просматривал их. В июне день несказанно удлинился, подошла пора светлых ночей, и все-таки времени не хватало. Зато уж после одиннадцати Логинов считал себя вправе, заняться, как он говорил, «самообразованием».

Письма он недолюбливал, особенно те, которые приходили не домой, а в контору и адресовались длинно и сухо: председателю колхоза имени Ильича тов. Логинову С. Е… Чаще всего в них заключались просьбы, напоминания, извещения. Однако он добросовестно прочитывал их и редко накладывал резолюции — отвечал сам.

Логинов по привычке надорвал конверт и только тогда заметил, что письмо это из редакции районной газеты и адресовано секретарю парторганизации.

— А, понятно, — усмехнулся он. — Опять статью просят. И наверняка положительную. Интересно, на какую тему? Уж не о помощи ли молодым животноводам? Ох, вскружим мы им головы!.. Марта Ивановна! — крикнул Логинов в общую комнату.

В кабинет вошла Марта Ивановна — пышноволосая, в запыленной белой блузке с короткими рукавами, слегка загоревшая.

— Подбили итоги? Кто же впереди за декаду?

— Вторая ферма. Анна Ляпунова держится крепко, но и девчата подтянулись. За месяц второе место им будет обеспечено, а это немало. Думаю, что по полторы тысячи литров за лето они получат.

— Не беда, если получат чуть меньше, зато не в среднем, а действительно от каждой коровы. Конечно, рекордистки нам нужны, да ведь не они погоду делают.

— На второй ферме стадо племенное, а на молодежной племенную работу мы, по сути, только начали. Именно на рекордисток у них вся надежда, иначе, какая же это коммунистическая бригада без рекордов? У Лены Прилуцкой Смелая надаивает сейчас по двадцати пяти литров, а у Ляпуновой в прошлом году только восемнадцать давала.

— А сколько на ферме таких, как Смелая?

— Ну немного, конечно, но дело не, в этом. Как ты не понимаешь, Сергей: если бы Смелой у девчат не было, ее пришлось бы взять с другой фермы и дать им. Тут важен пример, престиж. О них же теперь весь район знает.

— М-да… — Логинов протянул письмо Марте Ивановне. — Вот тут наверно и просят тебя написать об этом… так сказать, поделиться опытом делания рекордов. Извини, конверт я надорвал, но вовремя спохватился.

Марта Ивановна недовольно посмотрела на Логинова, однако он не стал дальше, оправдываться и с явным интересом взялся за газету. Она принялась читать письмо.

— Ты подумай только! — возмущенно воскликнула Марта Ивановна и брезгливо бросила письмо на стол, словно оно жгло ей руки. — Какая гадость!

— Что такое? — удивленно спросил Логинов. — К чему такие сильные слова? Ну не хочешь статью писать — и не пиши, не дадут же тебе за это строгий выговор.

— Да ты прочти, прочти, что тут написано, это же, безобразие, это черт знает что такое! — выпалила Марта Ивановна, вскакивая со стула.

Логинов беззвучно хохотал: его всегда забавляли подобные вспышки, иногда по пустячному поводу. Все-таки он не без любопытства взял письмо, рассчитывая чуть позже посмеяться над Мартой Ивановной всласть. Однако уже первые строки насторожили его, на крутом подбородке сильнее обозначились мелкие оспины.

«ДОРОГАЯ РЕДАКЦИЯ

Эмилия М. »

Сомневаюсь, что мое письмо будет опубликовано на страницах Вашей газеты, но, быть может, вы сочтете возможным ознакомить с ним небезызвестных Вам В. Аникееву, Е. Прилуцкую и Е. Орешкину. Я прочитала очерк «Счастье трудных дорог», а потом и обязательство этих девушек, решивших бороться за звание фермы коммунистического труда. Позвольте Вам сказать, что я не верю в их благородные побуждения. Все это «показуха» и фальшь, а на деле все обстоит гораздо проще. Увидите, пройдет месяц, пусть даже, полгода — и писать о них будет нечего. Мало ли у нас таких «мыльных пузырей»? Развеется, как дым, головокружение от призрачной славы, наступят серенькие будни, и девушки сбегут (как сбежали уже многие,) или, если хватит терпения, будут тянуть опостылевшую лямку, как и все. Потому что, я уверена, никаких особых патриотических чувств они не испытывали, когда поехали в колхоз, а просто было увлечение очередным «движением», вот и все.

Конечно, на первых порах им постараются создать лучшие условия, даже, возможно, и звание почетное присвоят, но все это будет показное, а не настоящее. Так что умиляться сейчас этими «героинями» преждевременно и смешно.

Внизу стояла приписка от редакции:

«Как нам удалось выяснить, Эмилия М. — учащаяся десятого класса, сейчас сдает экзамены на аттестат зрелости. Публиковать ее письмо считаем нецелесообразным, это чистейшая демагогия. Опубликование письма повредило бы и вашим девушкам, и самому автору. Пересылаем его вам для сведения».

— Ну еще бы! — скривила яркие губы Марта Ивановна. — Недоставало только выплеснуть всю эту грязь на газетные страницы.

Логинов повертел письмо в руках, хотел было вложить его в конверт, но раздумал.

— А по-моему, редакция зря испугалась, — накрывая письмо длинной ладонью, сказал он. — Я бы хотел посмотреть, как отнеслись к этому наши девушки. Думаю, ничего страшного не случилось бы.

— Незачем их травмировать. Они не заслужили подобного оскорбления, — горячо проговорила Марта Ивановна.

— Разумеется, нет, — спокойно сказал Логинов, — но, мне кажется, ты не особенно в них уверена.

— Откуда ты взял? Нет, это просто возмутительно с твоей стороны! — передернула она плечами. — Напротив, я им верю, как самой себе.

— Тогда познакомь их с письмом.

— Ни за что! Кому это нужно? Все идет так хорошо, и вдруг мы сами испортим им настроение. Это нечестно.

— Они уже не маленькие и сами разбираются, что хорошо и что плохо. Пусть бы высказались начистоту. Это было бы честнее. Думаю, что наши комсомольцы дали бы достойный ответ этой Эмилии.

— Да, да, конечно, я в этом не сомневаюсь, но… — Марта Ивановна с напряженным лицом смотрела на Логинова, но вряд ли видела его. Логинов поразился, как много морщин может уместиться на обычно гладком лбу этой еще моложавой женщины. Яркие губы неуловимо дрогнули, когда она сказала:

— Дай сюда это письмо, я подумаю…

Ни в коем случае Марта Ивановна не хотела оставлять письмо у Логинова. Как с ним поступить — это было ее дело и никого другого. Логинов лишь изредка встречался и разговаривал с молодыми доярками, а Марта Ивановна, как ей самой казалось, знала их не хуже, чем если бы они были ее собственными дочерьми. Кому же, как не ей, оберегать их от всяких неприятностей? До сих пор все шло как нельзя лучше, и вот какая-то мешанка пытается заронить в их души сомнение, напакостить в большом и нужном деле. Конечно, можно представить негодование девчат в первую минуту, но что будет потом, когда они останутся наедине со своими мыслями? Нет, нет, это нечестно. Разумеется, Марта Ивановна покажет им письмо, но только не сейчас, позже…

Логинову тоже было над чем подумать, когда Марта Ивановна поспешно вышла из кабинета, а затем и из конторы. Она забыла даже попрощаться, и это одно говорило о многом. Однако почему она так разволновалась? Надо бы попытаться самому получше разузнать о настроении девушек, тогда все было бы яснее. Да, ему, пожалуй, давно следовало это сделать. Что там ни говори, им нелегко на первых порах. Конечно, сначала было увлечение, но это же так естественно в их годы! Самое главное, что это увлечение было чистым, во всяком случае — у большинства добровольцев. Дальше пошли будни, и счастлив тот, кто сохранят юношескую увлеченность до конца дней своих. Не всем это удается, и причины тому разные. Истинное призвание открывается не сразу, но помочь его найти можно. Да вот вопрос: как помочь? Хотя он, Логинов, и советовал Марте Ивановне познакомить девчат с письмом и даже опубликовать его в газете, сейчас и он не уверен, будет ли это для них помощью. А вдруг наоборот?

И все-таки Логинов в глубине души считал, что скрывать письмо было ошибкой. Таких, как Эмилия М., еще немало среди молодежи. Они не способны сами увлекаться и снисходительно посмеиваются над увлечениями других — что ж, тем хуже для них. Им кажется, что все люди созданы по их образу и подобию, романтика и дерзания, высокие побуждения и чистые порывы существуют лишь в книгах, а в жизни все происходит проще и грубее… Может быть, и проще, но только на первый, поверхностный взгляд. Жизнь сложнее, и дай бог автору очерка «Счастье трудных дорог» в следующий раз поближе приглядеться к ней. А может, письмо Эмилии М. уже кое-что подсказало ему?

Оно многое подсказало бы и девушкам. Конечно, они не узнали бы себя в этом письме, зато вполне нарисовали бы портрет Эмилии М. и отвернулись бы от нее. И если у кого-то из них таилось в душе нечто похожее, о чем пишет Эмилия М., они устыдились бы собственных мыслей. Это явилось бы для них суровой, но полезной, очищающей проверкой. Марта Ивановна считает такую проверку неоправданной жестокостью. Зато все встанет на свои места. Не надо будет гадать, что и как случится дальше. Крепкий выдержит, слабый отсеется сразу. Просто и ясно. Это и есть воспитание жизнью.

Логинов сам удивился, как легко он пришел к такому выводу. Но, в сущности, об этом же самом он думал уже тогда, когда читал письмо, только скрывал это от себя. Ему с самого начала претило «сюсюканье», как он выражался, Марты Ивановны с новенькими. Ни к чему это. Работа есть работа. Эмилия М. права: никакого героизма тут нет. И не надо было расписывать о девчатах в газете. Растрезвонили на весь белый свет, а теперь боимся, как бы сохранить престиж…

Недовольный собой, Логинов рассеянно просматривал газетные заголовки. Читать он уже не мог. Пора было уходить домой.

И Логинов ушел бы, если бы в кабинет неожиданно и неслышно не пробралась Катя. Он, как всегда, тщательно запирал ящики стола и не заметил, когда она встала у дверей. Только поднял на нее глаза, а Катя уже протягивала ему бумажку со словами:

— Я к вам, Сергей Емельянович. Принесла заявление…

Голос ее дрожал, но был звонок и напорист — видать, она еще не потеряла запаса решимости, очутившись за порогом председательского кабинета.

Озадаченный Логинов молча взял заявление. Он даже не пытался предположить, о чем оно могло быть — просто взял и прочел, как ото бывало бесчисленное множество раз, когда к нему приходили с заявлениями колхозники. И только потом осознал, что поставлен в тупик и не знает, что сказать девушке.

То была просьба Кати отпустить ее из колхоза, так как она должна в ближайшее время выйти замуж. Так и было написано — «должна», но Логинов даже не улыбнулся.

— Вам бы следовало обратиться с этим заявлением к Марте Ивановне, — неуверенно сказал он, пододвигая бумажку по столу к Кате.

— Но ведь ее нет, а вы же председатель и вообще…

Катя запнулась. Не могла же она сказать, что целый час простояла на улице, выжидая, когда уйдет из конторы Марта Ивановна.

— Да, конечно, я председатель, но я тоже по многим вопросам советуюсь с Мартой Ивановной. Да вы садитесь, в ногах правды нет… — Логинов с трудом собирался с мыслями. — А с подругами вы об этом говорили?

— Пока нет. Да это не важно, они и так знают, — бойко ответила Катя, для приличия опуская глаза. Она не испытывала никакой неловкости, с Логиновым, как она и предполагала, было легко разговаривать. Хорошо, что она пришла к нему, а не к Марте Ивановне.

Вот наслушалась бы всяких нотаций — с тоски умрешь.

— А когда ты ехала в колхоз, тогда думала выходить замуж? — спросил Логинов, почувствовав некоторое облегчение оттого, что перешел с Катей на ты.

— Н-нет, не думала. Вы же знаете, Сергей Емельянович, это не только от меня зависит.

— Да, да, конечно, — торопливо согласился он. — Ну и кто же он, твой жених?

— Парень один, с льнокомбината. Мы с ним давно дружим.

В этот момент Логинову показалось, что он нашел выход. Он как можно убедительнее и теплее заговорил:

— Вот и отлично. Пусть твой жених приезжает к нам, и тебе не надо будет никуда уходить. Он кто по специальности? Электрик? Чудесно! Колхозу позарез нужен такой специалист, есть где развернуться. Условия создадим райские. Будете жить да добра наживать. И пример для твоего жениха есть: Володя Булавин. Тоже сначала сомневался, а теперь чудесно работает и нисколько не жалеет, что приехал сюда…

— Фи, Володя! Он тоже у вас долго не проживет, — с великолепной уверенностью сказала Катя.

— Это почему же? — изумился Логинов.

— Очень просто. Он нигде подолгу не задерживается, такой уж у него непостоянный характер. А тут еще он одного вашего парня к Верочке приревновал, ну и психует, понимаете?

— К Верочке?

— Ну да, к Верочке, к бригадирше нашей. Только он сам виноват. Она же у нас скромница, а Володька перед ней фордыбачит. Ну я не буду вам всего рассказывать, а то еще подумаете, что я сплетница какая-нибудь. А что касается Виктора — ну жениха моего — то я уже говорила ему, а он ни в какую. Даже, знаете, дурой меня обозвал.

— Вот как! Не рано ли? — невольно улыбнулся Логинов.

— Ничего, я это ему припомню, когда будем вместе жить, — заверила Катя.

— М-да… Когда же свадьба?

— О свадьбе мы, правда, не договорились, но это же формальность. Главное, что мы поженимся, и мне надо поскорее быть там, как можно скорее, понимаете?

— Не совсем. Он тебя торопит, что ли?

— Ну ему-то торопиться некуда, а я же в колхозе, вот и получается: он — там, а я — здесь. Мне никак больше нельзя оставаться, Сергей Емельянович, вы же старше меня, должны понять…

В голосе Кати Логинов уловил скрытый страх и мольбу. Взгляд ее темных запавших глаз (он только сейчас заметил это) отражал внутреннее смятение и тревогу. Катя напряженно ждала его слова. От былой решимости не осталось и следа. Теперь Логинов понял ее, знал, что с ней случилось. Но что он мог сказать? Что должен был сказать? Марта Ивановна, конечно, не растерялась бы. Как досадно, что ее нет. Катя, бледнея от стыда и напряжения, ждала. Логинов подумал, что другая на ее месте давно бы заплакала. Но глаза Кати были до жути сухими. Горло Логинова перехватила колючая спазма и долго не отпускала. Так долго, что он чуть не задохся.

— Хорошо, Катюша. Я тебя не удерживаю. Постараюсь все объяснить Марте Ивановне…

— Нет, нет, пожалуйста, ничего не говорите ей! Я сама… потом… расскажу. Когда все уладится.

Катя порывисто встала.

— Все будет хорошо, Катя, я в этом уверен. Главное, что ты любишь, а любовь все может преодолеть. Очень бы хотелось увидеть вас обоих в колхозе. Помни, что ты многое оставляешь здесь, скоро ты сама это почувствуешь. Желаю тебе счастья.

Кажется, Катя сказала «спасибо», но Логинов не услышал.

Он взял со стола заявление и не то подумал, не то сказал вслух: «А что я мог еще, сделать? Она не могла не уехать».