Любопытный ко всему, что имело хоть какое-то касательство к Лене, Алексей Осипов одним из первых узнал об отъезде Кати Орешкиной. Правда, подробностей он не смог раздобыть, но сразу смекнул, что тут дело нечисто.

Не успел Володя вечером переступить порог, как Алексей не без злорадства огорошил его вопросом:

— Слыхал? Катя-то свою путевку подальше в чемодан упрятала и обратно домой подалась. Логинов говорит, что он отпустил ее по семейным обстоятельствам, а по-моему, брехня это. Надоело ей тут, ну и драпанула. Увидишь, и другие сбегут, как пить дать. Тоже, нашлись добровольцы…

Он был зол на Лену за ее высокомерно-насмешливое отношение к нему и теперь изливал душу.

Новость в первую минуту не особенно удивила Володю — Катя могла и не такое выкинуть, — но слова и тон Осипова разозлили его.

— А ты чему радуешься? Может, у Кати и верно дома несчастье, а ты зубы скалишь. Так просто Логинов бы не отпустил. И других к этому делу не приплетай, понял? Тебя это не касается.

— Зато тебя касается — компания-то у вас одна, — язвительно сказал Осипов, но тут же подумал, что ссориться с товарищем из-за такого пустяка не стоит, докончил благодушно. — Оно и верно, мне-то какая забота? Хоть завтра все сматывайтесь, я и слова не скажу. Я, может, и сам на такой же вакансии. Помнишь, я тебе сразу объяснил: удовольствия здесь мало. Только к чему было девчатам такую шумиху затевать? Ну поработали бы малость, узнали бы, почем фунт лиха — и на том спасибо. Ты вот сколько здесь делов переделал — кто же тебя упрекнул бы?

Володя, казалось, не слушал его. Он прошел к окну, оперся ладонями о подоконник, некоторое время смотрел на улицу, потом спросил, не поворачивая головы:

— Так ты думаешь, что Катя сбежала?

— Понятно, сбежала, — беспечно ответил Осипов. — Сам знаешь, она и до этого целыми днями пропадала в поселке.

Володя оттолкнулся от подоконника, избегая взгляда Осипова, буркнул:

— Схожу в контору, узнаю насчет аванса…

— Ну-ну. С ужином подождать?

— Как хочешь.

— Ежели ты с магарычом придешь — подожду. У меня тут как раз наряды подсчитать надо.

— Вряд ли. Пожалуй, не жди.

Чуть не стукнувшись о низкий брус полатей и чертыхнувшись, Володя вышел.

«Ну ясное дело, зачем ему аванс понадобился, — усмехаясь, подумал Осипов. — Орешкина сбежала, а он что, рыжий? Знаю, чем они все дышат. И Ленка не удержится, иначе с чего бы это она так задавалась? А того не понимает, дура, что я бы с ней хоть куда подался и не хуже любого другого ей жизнь устроил. Это я здесь незаметная личность, так оно и понятно — развернуться негде. Ладно, ежели она такого же духу, как Володька, я ее не упущу, растолкую все как есть…»

Володя и в самом деле повернул к конторе. Он шел, не поднимая глаз и не здороваясь со встречными. Впервые ему было стыдно — он и сам еще толком не знал, перед кем и отчего. Узнав Осипова поближе, Володя увидел, что тот в чем-то сродни ему самому — такой же «неприкаянный» и взбалмошный, хотя и пытается прикрыть свою неприкаянность разными трескучими словами. Он мечтал о какой-то красивой жизни, а Володя — лишь о том, чтобы, как он говорил, определиться по-настоящему, почувствовать себя полезным и нулевым людям. Ему надоело мотаться туда-сюда, хотя в разговорах с Осиповым и другими он по-прежнему любил повторять, что в жизни все надо повидать и испытать. А жизнь была везде — в том же, например, колхозе, куда Володя попал по собственной опрометчивости. Он это почувствовал совсем недавно, после того, как Логинов пригласил его вместе с другими механизаторами и строителями на заседание правления и советовался с ними насчет строительства и монтажа доильного помещения и передвижных доильных площадок. Опыта в этом деле ни у кого не было, приходилось на каждом шагу ломать голову над какой-нибудь хитроумной мелочью, и Володю это увлекло. Увлекло потому, что он уже давно открыл в себе пристрастие к технике. И теперь все чаще товарищи по работе обращались за советом к нему, и он не мог не гордиться этим. Володе хотелось довести начатое дело до конца, и в случае, если он все-таки уедет из колхоза, хотя бы оставить по себе добрую память.

А Осипов об этом даже и не подозревал, потому что Володя не привык разглагольствовать о том, что делалось в его душе. Особенно с Осиповым, хотя они, казалось, и сошлись характерами. Со временем Володя стал относиться к нему все насмешливей, считал Осипова пустозвоном и хотя продолжал водить с ним компанию, все упорнее подумывал о перемене квартиры.

Вот почему злорадство такого человека по поводу бегства Кати не на шутку задело Володю. Еще больше задело и возмутило его то, что Осипов, как видно, ни во что не ставил искренность и твердость Верочки, а уж в ней-то, несмотря на ее шашни с Юркой, Володя был уверен, как ни в ком другом.

Сейчас Володя не мог не думать о Верочке. Он думал о том, что, если кто и переживает из-за Кати и за Катю, то это, конечно, Верочка. Ей, наверное, худо сейчас. Зря он тогда не поехал в поселок и не разузнал, что там происходит между Катей и Виктором. В общем-то Катя, пожалуй, неплохая девушка, и, может, у них там с Виктором все по-серьезному, но зачем же тогда было ехать в колхоз?..

И Володя, скрепя сердце, решил поговорить с Верочкой и выяснить обстановку. В контору он и не собирался идти. Пусть Осипов ждет, сколько ему влезет и нудится в догадках, черт с ним…

Володя посмотрел на часы. Было около восьми. Пожалуй, девчата еще не вернулись с пастбища. Но туда он не пойдет, не хватало еще, чтобы Юрка подумал, будто Володя навязывается к Верочке. Он встретит ее где-нибудь в дороге. Лена не помешает, к тому же она не не болтливых.

Он решительно повернул с главной улицы в переулок, потом задами выбрался на затравевший зимник. Шел, беспокойно оглядывая чудесно зазеленевшие, ставшие такими знакомыми места. Вот здесь, у спуска в лощину, у большого, гранитно отшлифованного водой и ветрами камня, он как-то повстречался с Верочкой и от неожиданности позабыл с ней поздороваться. Она, жалко позванивая дужкой ведра, ускорила шаг, а Володя сел на камень и закурил, ни разу не взглянув ей вслед. Вспомнив об этом, он, словно ему свело челюсти от чего-то кислого, скрипнул зубами. Провалиться бы ему тогда сквозь землю вместе с камнем, а то получилось так, будто он гордился собственным свинством. Ну и дурак же он был! Да и потом вел себя не лучше…

Но сегодня он должен поговорить с Верочкой. Как-никак, они приехали сюда одним отрядом, он тут не посторонний. Ну и что из того, что тогда отказался съездить в поселок? Сейчас он не вправе лезть в кусты. Пусть Осипов заткнется со своими намеками.

Володя не стал спускаться в лощину, к скотному двору, а пошел по-над оврагом, чтобы сократить путь. Из-под ног, между чахлой травяной порослью, веялась пыль. Ох, как надо бы дождя! Это лишь издали поля и луг казались красивым сплошным зеленым ковром, а на самом деле земля, лишенная влаги, плохо гнала вверх озимые и травы, они не шелестели, а скрипели под подошвами, словно жалуясь на свою судьбу. Прежде, бывало. Володя радовался такой весне — сухо, тепло, можно было купаться, загорать, радоваться солнцу, а теперь безоблачное небо его не радовало. Просто он не мог радоваться, когда все люди говорили о дожде, ждали его. И Володя тоже сейчас думал о том, что если дождя долго не будет, колхоз может остаться без кормов, и Верочка, конечно, опять станет переживать, как переживает из-за Кати. Уж такая она, эта Верочка — переживает за все, хотя ее это вроде и не касается.

Между прочим, Володя прошел мимо и того оврага, где Верочка вместе с Юркой косила траву, но он не знал об этом, ему сказали только, что Юрка по собственной инициативе возил Верочке им самим накошенную траву, минуя других девчат. Володя сказал тогда: «Пусть старается, на дураках и воду возить можно», но в общем-то еще больше обозлился на Юрку за его вмешательство в чужие дела.

Не доходя до первой клетки пастбища, Володя присел на бугорок возле небольших кустиков ивняка. Дорога, по которой возили молоко и ходили доярки, была в пяти шагах. Пройти незамеченными девчата никак не могли. Володя еще раз не без досады поглядел на синее, гораздо более синее, чем днем, небо, нетерпеливо закурил.

К счастью, ждать пришлось недолго. Вскоре, выглянув из-за куста, Володя увидел Лену. Высунулся подальше — так и есть: Лена шла одна. «Вот так раз! А где же Верочка? — подумал Володя. — Неужели раньше прошла?»

Раздосадованный, он снова уселся на бугорок. Лена шла неторопливо, перекинув через плечо снятый халат. Наверное, она несла его, чтобы постирать дома. «Ну ладно, пусть постирать, но куда же девалась Верочка? И Ани нет. Значит, они там остались», — разрозненно, волнуемый каким-то предчувствием, размышлял он.

Заметив Володю, Лена еще больше замедлила шаги. Лицо ее выразило беспокойство, но она тут же овладела собой, воровато повела вокруг глазами. Только грудь ее вздымалась и опускалась все чаще да легкий румянец плитами проступил на щеках. Побледневшие губы чуть приоткрылись, словно ей не хватало воздуха.

— А где ж остальные, Лена? — спросил Володя и притушил окурок о землю.

— Остальные? — протяжно переспросила Лена, все так же медленно, но решительно идя прямо к нему. — А остальные купаться с Юркой пошли.

Она остановилась перед ним, глубоко и часто дыша, обжигая его горячим, в упор, взглядом. Он невольно поднялся, хрипловато сказал:

— А! А ты чего ж?

— Не хочу. Я как чувствовала, что ты будешь ждать… Нет, скажи, как ты здесь оказался? Зачем? Хотя нет, лучше не говори, не надо. Я знаю. Только ты ошибаешься, Володя, во всем, во всем ошибаешься. Ты ничего не видишь, ты как слепой… Сядь.

Она задохнулась. Ошеломленный, Володя молча сел. Лена порывисто опустилась рядом, прижала ладони к горящим щекам.

— Да, ты слепой, Володя, да и я не очень-то зрячая. Нет, нет, Верочка тебя не обманывала, она еще и сама не понимает, что это такое — любовь. Она всех любит одинаково, ты же должен почувствовать. Время такое у нее еще не пришло, чтобы по-настоящему полюбить. И никто в этом не виноват. И я не виновата, что люблю тебя, Володя… Думай что хочешь, а я не могла этого не сказать…

Он хотел что-то возразить, но она остановила его, почти коснувшись ладонью Володиных губ.

— Понимаешь, мне невмоготу стало, я просто места себе не находила. Можешь ты поверить, что бывает так? Помнишь, ты приходил к нам в общежитие, я и внимания не обращала, а уйдешь с Верочкой — я об обоих о вас думала. И не о чем бы думать, а думала. А потом уж об одном тебе, даже и сама не знаю, как получилось. Думаю и думаю, хоть и презираю себя за глупость. Может, это и прошло бы, если бы ты в колхоз с нами не приехал. Скажи, Володя, ну зачем ты сюда приехал?

Понемногу Володя приходил в себя, только никак не мог решиться посмотреть Лене в глаза. Он чувствовал лишь досаду, даже злость на Верочку за то, что ей вздумалось пойти купаться и поставить его, Володю, в такое неловкое положение…

— Как зачем? Работать, — твердо ответил Володя, сам веря в эту минуту, что он поехал в колхоз только ради работы, а не ради Верочки. — Вы же вот работаете, пользу даете, ну и я здесь не лишний.

— Ох, Володя, не верю я, что ты тут долго продержишься, да ты и сам не веришь, только признаться не хочешь. Давай уедем отсюда, а? С тобой бы я — хоть куда…

Она настойчиво ловила его взгляд, а он упорно смотрел в землю, все больше хмурился, искал и не находил удобного положения, словно сидел на сосновых шишках.

— Катя уехала, и мы туда же? Нет, так не пойдет. Ты подумай, о чем говоришь-то? — Он поднял на Лену неласковые, чуть растерянные и все-таки непримиримые глаза. — Уедем, а потом каждый, вроде Осипова, в меня пальцем бы тыкал? Нет, давай уж это дело… здесь решать.

Почувствовав, что сказал не то, что хотел, Володя, трудно подбирая слова, добавил:

— Я же вовсе не знал, что ты так ко мне относишься… совсем наоборот. Не хочу тебя обижать, Лена, но и обманывать не буду — нету у меня к тебе этого чувства. Товарищем я всегда буду верным, можешь на меня во всем положиться. Ты уж извини, пожалуйста…

Лена как-то сразу вся обмякла, и глаза ее, только что светившиеся решимостью и надеждой, словно потухли. Она опустила голову, пальцы правой руки бес цельно теребили редкую травку, вздрагивали. Ей стало так стыдно, что уже не было сил подняться и уйти. Гордость ее снова, во второй раз в жизни, оказалась растоптанной. Злые слезы душили Лену, и все-таки она превозмогла себя, деланно усмехнулась, каким-то чужим голосом проговорила:

— Ну и дура же я — кому поверила? Думала, ты настоящий человек, такой, о каком я мечтала, видишь, чуть сама на шею не повесилась. Верочка-то умнее меня оказалась.

— Ну про себя-то я получше вашего знаю, — угрюмо оказал Володя. — Я ведь про тебя тоже разное думал, а ты вон какая. Чего же тут обижаться? Вспомни, когда я вернулся, вы все на меня косо поглядывали — думаешь, мне легко было? Может, Верочка понимала, да и то так — умом, а не сердцем, видать.

— Вот уж неправда, — вырвалось у Лены, но она тут же осеклась, горько договорила: — Что уж там, признаваться было глупо, а обижаться и того глупее. Ну, а как же жить теперь — может, посоветуешь?

Она мстила теперь себе за все — и за то, что прежде не сумела оценить Володю и глупо надеялась, что он сам заметит и поймет ее, и за то, что поехала в колхоз, и главное — за тот стыд, который она испытывала сейчас, Как она могла решиться на столь необдуманный разговор — она, всегда старавшаяся все делать и говорить обдуманно! Да нет и не было, видать, у нее никакой настоящей гордости, а было лишь надутое самомнение и самоуверенность, которыми она прикрывала свою душевную боль и опустошенность. И все это исчезло теперь разом, она действительно почувствовала себя слабой и одинокой и, как ни странно, искренне просила у Володи совета, как жить, хотя слова ее и прозвучали иронически.

Кажется, Володя понял Лену, понял ее смятение, однако из деликатности, которой до сих пор не подозревал в себе, даже виду не подал, что догадывается о ее душевном состоянии. Ему было жаль Лену, он опасался, что она может решиться на любой поступок, и в то же время она все еще представлялась ему прежней Леной, гордой и неприступной, словно и не было того, что произошло между ними минуту назад.

— Тебе мои советы ни к чему, — сказал он смущенно. — Тут главное — самого себя как следует понять, цель определенную наметить… Вот ты про Катю, например, что думаешь?

— Что ж Катя? У нее цель ясная…

— А по-моему, ни черта не ясная, — с внезапным ожесточением заговорил Володя. — Куда ветер дунет — туда и ее несет. Про вас в газетах писали, за коммунистическое звание взялись бороться, это что — шуточки? С таким делами не шутят, я так понимаю. Вас же за язык никто не тянул, когда обязательство принимали. Ну и нечего людей смешить, себя позорить.

— Вон ты как заговорил! — удивленно подняла брови Лена. — Давно ли таким стал?

— Это каким же? — поморщился он. — Каким был, такой и есть, но я же не слепой, хоть ты и сказала, будто я ничего не вижу. Кое-что вижу, а Катю насквозь понимаю. Нету у нее настоящего характера, а так, лишь бы ей нравилось, то и делает. Гордости у нее нет, а она в каждом человеке должна быть.

— Да, конечно, — пролепетала Лена. — Только Катю нам трудно судить, в чужую душу не влезешь. Вот если ты такой гордый, скажи, зачем ты в колхоз поехал? Что ты здесь нашел?

Володя откашлялся, нащупал в кармане папиросы, но доставать не стал, только переменил положение правой, неудобно подвернутой ноги.

— А чего мне было искать? Взял да и поехал — испытать новую жизнь. Думал, потом пригодится. А тут интересная работа попалась, я давно о такой мечтал. Во всяком случае бегать туда-сюда, как Катя, пока не собираюсь. Меня приняли как полагается, а я бы наплевал на все и опять в другое место подался? Нет, это не по мне.

Лена сидела, понурив голову, не решаясь ни уйти, ни продолжать разговор. Мыслей в голове не было, было лишь желание остаться одной, лечь лицом в траву и заплакать, как это бывало в детстве после жестокой обиды, нанесенной взрослыми.

Володе вновь стало безотчетно жаль Лену. Он чувствовал себя виноватым перед ней, хотя и не знал — в чем.

— Лена, — оказал он глухо, дотрагиваясь до ее руки, — знай, Лена, что я тебя очень уважаю, больше прежнего… Если бы мы раньше встретились, все было бы по-иному… Ты очень хорошая, Лена, только я не умею это выразить…

Она легла лицом в траву и заплакала — легко и беззвучно, словно плакали и страдали одни глаза, а не все ее существо. А может, это были не только слезы жалости к себе и горечи по утраченным надеждам, но и слезы благодарности за теплые, искренние слова, которых она ждала столько времени.

Володя беспокойно оглянулся, приподнялся на локте и бережно обнял Лену за плечи…