Послушав в суде двух свидетелей дорожного происшествия, уже не так веришь историкам.Э. Маккензи
Получив срочную депешу из Кассарии от начальника Тайной Службы королевства, старший библиотекарь Папата долго и озадаченно хмыкал.
Сезона не прошло, как его вывозили в мрачные ночные поля, в расположение войск, чуть ли не в самое пекло идущей войны, чтобы проконсультироваться по поводу мифической персоны Генсена Проклятого. Что и говорить, личность своеобразная и любопытная, а Папата считается одним из признанных специалистов по этому вопросу, но не в третьем же часу ночи! Не в разгар сражения и не в кандалах!
Конечно, славный библиотекарь слегка преувеличивал. Сражения он не застал, а под кандалами имел в виду усиленную охрану из конных гвардейцев, которые не столько его караулили, сколько обеспечивали безопасность ценному сотруднику королевской библиотеки. Впрочем, господин Палата не любил представителей тайных и секретных служб и всякий разумный поступок тоже вменял им в вину.
Один вид представителя власти его угнетал. Даже милейший человек, господин Фафут пал жертвой своей должности. В противном случае Палата, возможно, подружился бы с ним; во всяком случае, приятельские отношения были бы обеспечены. Но мундир главного бурмасингера с этими золотыми нашивками и сверкающими пуговицами мешал как следует рассмотреть добрую и светлую душу. К тому же Фафут в свое время женился и вместе с женой заполучил тещу, с которой смирился окончательно и бесповоротно, а Папата этого в человеке не понимал.
То же произошло и во время встречи с самим графом да Унара. Господин старший библиотекарь не смел отрицать, что начальник Тайной Службы Тиронги — личность во всех отношениях выдающаяся. Мало кто из ученых мужей умел так внимательно слушать и задавать такие точные, интересные и умные вопросы. Его бы увлечь на конференцию — какой мог бы случиться диспут!
Граф обладал недюжинными знаниями в самых разных областях и при этом никогда не стеснялся признаться в неведении. Он впитывал информацию, как губка. И кабы не его работа господин Папата почитал бы за честь время от времени беседовать с ним на любую тему. Хоть о том же Галеасе Генсене.
Если верить газетам, интерес графа да Унара к персоне Нерожденного короля Бэхитехвальда был отнюдь не академическим.
Старший библиотекарь собрал солидную подшивку статей, которые в унисон заявляли, что в окрестностях Кассарии случилась великая битва с Бэхитехвальдом и впервые в истории Ниакроха Генсен потерпел поражение в поединке. Пал от руки известного победителя Кровавой паялпы Такангора Топотана.
Обыватель мог уверовать в подобную белиберду. Он и поверил. Для того, собственно, и существуют газеты, и кто-то вкладывает в них солидные средства Но образованный и хорошо осведомленный человек, вроде господина Папаты, считает ниже своего достоинства всерьез обсуждать вероятность победы смертного, не владеющего тайными знаниями, над легендарным королем-чародеем.
Заметьте, из вежливости он даже не поднимает вопроса о правдоподобности «эксклюзивных репортажей прямо с места событий». Ибо одно дело — изучать исторические документы, продолжать дело любимого деда — магистра ордена кельмотов, от которого остались теплые детские воспоминания, деревянный кентавр-качалка и тощая тетрадка неоконченных мемуаров, и даже выдвигать разные смелые гипотезы; и совсем другое — уверовать в то, что Генсен во плоти и крови явился в наш мир, дабы завоевать Кассарию, а вместо этого дал интервью журналу «Сижу в дупле», оценил разрушительную силу Лука Яростной Тещи и, получив по первое число от любителя бульбяксы и мынамыхряка в яблоках, канул в небытие.
Сомнительно? Более чем.
Кроме того, научный мир никак не отреагировал на сенсационные заявления газетчиков, а это что-нибудь да значит. Проявись Бэхитехвальд в окрестностях Тиронги, никто бы не остановил ученых, рвущихся лично наблюдать, подробно описывать, исследовать и классифицировать уникальный процесс, дабы впоследствии поведать миру о своих научных изысканиях.
Нет такого кризиса, на который научный мир не ответил бы семинаром.NN
Свидетельства очевидцев также не слишком убеждали. Невежественные люди, привыкшие рубить, колоть, стрелять и иными способами лишать жизни себе подобных. Ведома ли им тайна бытия?
А то, что рухнула, подняв в воздух тучи песка и пыли, башня Генсена…
Королевская библиотека тоже скоро рухнет, если не выделят дополнительные ассигнования на ремонт. И посмотрим, что поднимет больший грохот.
Итак, мудрый читатель уже понял, что господин Папата, изучающий при свете масляной лампы письмо от графа да Унара, был не на шутку рассержен.
Запрос из Кассарии в вежливой, но категорической форме предлагал ему напрячь все умственные способности и в рекордно короткий срок выдать справку по ордену кельмотов, особо остановившись на личности лорда Уэрта Орельена да Таванеля. При этом графа да Унара нисколько не смущал тот факт, что просуществовавший более двух тысяч лет орден кельмотов был разгромлен и уничтожен в считаные дни. Причем все документы исчезли. И какая судьба их постигла, не мог сказать никто из историков и ответственных лиц.
Что же до лорда Таванеля, то Палата знал о нем по чистой случайности, от своего отца. Совсем немного. Но то была старая семейная тайна, и он не слишком представлял себе, зачем бы ее вдруг обнародовать столько лет спустя.
И вообще, на что им сдался пересекший Черту магистр давно упраздненного ордена?
Не менее интересный и исторически значимый лже-Жиньгосуф Восьмой, вычеркнутый практически из всех официальных исторических документов Тифантии, почему-то не вызывает такого ажиотажа.
Воистину неисповедимы прихоти вельмож и женские капризы. И еще неизвестно, что хуже.
Тогда, в шатре графа да Унара, во время безумного ночного бдения, господина Палату сильно просквозило, и его еще долгое время терзал жестокий радикулит. Этого он отдельно не мог простить великолепному вельможе.
Правда, на сей раз граф немного реабилитировал себя, расщедрившись на специальное, пускай и временное удостоверение, дающее простому библиотекарю невероятные полномочия. В его распоряжение поступали несколько сотрудников, крупная сумма денег, личный экипаж и секретарь, призванный решать текущие проблемы господина Палаты в срочном порядке. Словом, Тайная Служба королевства мобилизовала свои ресурсы, чтобы ведущий специалист мог быстро и качественно составить интересующую правительство бумагу.
В сопроводительном письме граф тонко намекнул на то, что не забыл о предыдущей услуге. И в случае если историческая справка окажется действительно полезной и не обманет ожидания самых высокопоставленных особ, то господин Папата может твердо рассчитывать на повышение по службе и определенные льготы.
Библиотекаря так и подмывало гордо отказаться от щедрых посулов, но аппетитные блюда, доставляемые в кабинет прямиком с личной кухни графа да Унара, удобный экипаж с мягкими шелковыми подушечками и расторопный секретарь наложили печать молчания на его уста Он по-прежнему не любил Тайную Службу. Но теперь — безмолвно и глубоко в душе.
Он удобно умостился за столом, поплевал на перо — водилась за ним такая привычка — и принялся выводить идеальные округлые буквочки на заглавном листе. В таком положении и застал его рассвет.
И только через три дня, в четвертой и последней главе, он изложил основную тему доклада.
«Насколько мне стало известно в результате проведенных изысканий и изучения официальных документов (тех немногих, что остались в архивах Королевской Частной библиотеки), в Тиронге, в разное время, существовали два лорда Уэрта Орельена да Таванеля.
Первый — наследник древнего рода да Таванелей, владелец обширного поместья на севере Тиронги, в провинции Лялятпополис. Его отец, Риба да Таванель, выходец из Тифантии, являлся родственником славного короля Ройгенона. Мать, значившаяся в метриках под именем Сипуссы да Таванель, умерла при родах. Любопытно, однако, что ни один источник не называет ее девичьей фамилии. Согласно непроверенным слухам, ходившим в то время при королевском дворе, Сипусса происходила из кассарийских оборотней. Официальных подтверждений этому факту не имеется.
Глубоко скорбевший о потере любимой супруги, Риба да Таванель отдал сына в известное и популярное в то время учебное заведение — Детский гвардейский приют. Оттуда Уэрт Орельен был выпущен с великолепными характеристиками и отличными оценками по всем предметам (по воспоминаниям сослуживцев). Молодой человек поступил в кавалерию, затем перешел в элитный полк. Отличился во многих сражениях. Был награжден Золотым мечом за беспримерную храбрость при Пыхштехвальде. В 10725 году от Сотворения Ниакроха в возрасте тридцати лет вышел в отставку и поселился в своем поместье. Однако уже в следующем году (согласно мемуарам Кибы Безносого, изд-во «Дым отечества», 10800 год от СН.) вновь появился в столице, уже в качестве рыцаря ордена кельмотов. Приблизительно через три года был посвящен в сан магистра, спустя год — старшего магистра.
Согласно многочисленным устным воспоминаниям, лорд Уэрт Таванель являлся правой рукой Великого магистра и пользовался его крайним благорасположением.
В 10733 году от С. Н. великий магистр Барбазон д'Удетто принял и удовлетворил прошение Таванеля о странствии в королевство Бэхитехвальд. В том же году, сложив с себя полномочия и завещав имущество ордену, интересующая нас особа воспользовалась вратами в башне Генсена (тогда еще существующей) и пересекла Черту, о чем имеется запись в семейном архиве герцогов да Кассаров (период правления Узандафа Ламальвы да Кассара).
Как и его многочисленные предшественники, лорд Таванель исчез. Всякие попытки призвать его душу, равно как и отыскать его тело, не принесли успеха. Полвека спустя орден кельмотов вступил в права владения наследством Таванелей. Замок лорда был продан через посредника особе, пожелавшей остаться неизвестной. На этом история подлинного лорда Уэрта Орельена да Таванеля завершается.
В 11151 году от С. Н. стараниями начальника Тайной Службы королевства Тиронга, маркиза Хойты ин Энганцы, орден кельмотов был разгромлен. Официальным предлогом для упразднения ордена (согласно воспоминаниям очевидцев) явилось донесение особы, пожелавшей остаться неизвестной. Этот человек — предположительно являвшийся кельмотом — предоставил Хойте ин Энганце все секретные документы ордена. По слухам, ходившим тогда при дворе, он попросил в награду титул лорда Таванеля и право носить имя последнего представителя угаснувшего рода. Таким образом, после разгона ордена кельмотов при дворе Нумилия Второго Кровавого вновь появился лорд Уэрт Орельен да Таванель.
Скандал разразился, когда новоявленный лорд попросил руки благородной княжны Сирии ди Талленси. Состоялась помолвка, после которой невеста и ее родители были приглашены женихом в провинцию Лялятпополис, в поместье Таванелей. Однако там произошло нечто из ряда вон выходящее (никак иначе в дошедших до нас документах не обозначенное). Лорду было отказано в руке княжны ди Талленси, после чего он удалился от двора и более там не появлялся (взято из мемуаров магистра ордена кельмотов, Оромо да Папаты).
Учитывая средний возраст человека, носящему титул лорда да Таванеля должно теперь быть около восьмидесяти лет. Приблизительный портрет составлен мною согласно все тем же мемуарам магистра да Папаты и исполнен углем на пергаменте Регаморой Грызуном, штатным художником Тайной Службы его величества Юлейна Гахагуна».
Спустя два часа невыспавшийся и злой курьер уже мчался во весь опор по дороге к Кассарии, везя в седельной сумке многостраничный доклад и портрет, написанный со слов давно умершего очевидца.
* * *
Действуй, пока никто не успел тебе запретить.Эрих Мария Ремарк
— Если маменька нас тут застукают, разразится жуткий воспитательный процесс, — предупредил брата Бакандор.
— А то я не догадываюсь, — фыркнул Милталкон. — Но ты воспрянь. Есть вещи, которые требуют жертв.
— Красота? — предположил Бакандор, недавно прочитавший модный журнал и до сих пор находящийся под впечатлением.
— При чем тут красота! Знания! Секреты, тайны. Загадки. Помнишь, что пишет Тапинагорн Однорогий: информация — залог победы. Войну выигрывает тот, кто лучше информирован.
— Ну.
— Вот я и раскопал кое-что. Сейчас покажу.
И Милталкон загремел какими-то железяками.
Они с братом забрались в святая святых — оружейную лабиринта, то место, где с незапамятных времен прекрасная Мунемея хранила доспехи своего обожаемого супруга, Гогила Топотана. На специальных крюках, вбитых в каменную стену, висели броня, кольчуга, поножи, наручи, широкий металлический пояс. Только два крюка пустовали — прежде здесь был знаменитый папенькин боевой топорик, но его взял с собой Такангор.
Детям строго запрещалось посещение оружейной в отсутствие маменьки, и Бакандор с Милталконом впервые нарушили приказ строгой родительницы, чьего гнева опасались даже отчаянные химеры и шальные кентавры.
Сейчас прекрасная Мунемея как раз отсутствовала Она собиралась пройтись по лавочкам, зайти в модную мастерскую и посмотреть последние журналы; затем посетить кабачок «На рогах», где ее ждали приятельницы, и завершить приятный и полезный день на почте. Мадам Горгарога в очередной раз потянула крыло, таская по Малым Пегасикам поздравительную открытку из Бангасоа, — тамошние демоны, как известно, пишут исключительно на каменных плитах, и «многостраничное дружеское послание» в их исполнении может поднять только исполин.
Мунемея хотела проверить, не пришло ли письмо от Такангора, а заодно получить свежий номер «Королевского паникера», в котором грозились напечатать интервью с ней. Не дождавшись представителя прессы, прекрасная минотавриха искренне желала прочесть статью.
Чувство юмора не позволяло ей огорчаться по этому поводу, но оно же не разрешало оставить «интервью» без внимания.
— Даже «Красный зрачок» не позволил бы себе такого вопиющего безобразия, — заявила она накануне.
«Красный зрачок» упорно занимал последнее место в ее личном рейтинге газет и журналов. Впрочем, «Королевский паникер» Мунемея тоже не слишком жаловала, хотя внимательно изучала его от корки до корки. Но самым любимым изданием, которое она повыписывала вот уж лет семьдесят, были, конечно, «Траво-Ядные новости» с их оптимистическим взглядом на жизнь, бесценными хозяйственными советами и милыми ребусами, которые так приятно решать на досуге.
Это мы к тому, что без свежей прессы Мунемея домой не явилась бы, и у любознательных сынуль оставалось в запасе немного времени.
— Влетит нам, — угрюмо повторил Бакандор.
— За такое можно и пострадать. Видал? То-то.
И Милталкон с усилием надавил на каменный выступ. Раздались дикий скрип и лязганье старых цепей. Посыпалась на голову земля. Испуганный паучок ринулся спасаться бегством. Глаза у Бакандора сделались размером с блюдце.
Стена слегка отъехала в сторону, и изумленному взгляду молодого минотавра открылась ниша, заплетенная паутиной. Там, в глубине, припорошенные пылью и каменной крошкой, тускло блестели доспехи — чуть поменьше, чем броня Гогила, но зато украшенные затейливой чеканкой и обильной позолотой, и стоял простой черный ларец.
— Посвети сюда, — приказал Милталкон, копаясь в глубине крохотной пещерки. — Вот, гляди.
И он торжествующе ткнул брату под нос элегантную дамскую латную юбку с дыркой для хвоста.
* * *
Дело о душе лорда Таванеля оказалось последним.
Разбрелись уже толпы жалобщиков, подались восвояси довольные и недовольные. Кое-кто задержался в гостеприимном Виззле, празднуя победу или пытаясь утишить горечь поражения при помощи волшебных напитков Фафетуса и знаменитой сдобы трактирщика Гописсы.
Небольшая очередь стояла к главному бурмасингеру, который руководил процессом раздачи автографов: прибывшие из дальних стран торопились совместить приятное с полезным. Не все они были коллекционерами; иные хотели заработать — ведь за пределами Тиронги факсимильный оттиск герцога да Кассара, генерала Топотана или троглодита Карлюзы уходил за тройную цену.
Лишь небольшая толпа зевак, к вящему неудовольствию демона Бедерхема, все еще оставалась на замковой площади. Этих чудаков чужие проблемы волновали не меньше, чем свои. Да и свои они заработали именно потому, что слишком рьяно рвались принять участие в чужих. Но опыт ничему их не научил, и они стояли, раскрыв рты и ловя каждое слово, доносившееся с помоста.
У двоих, последних, ищущих закона и справедливости в Кассарии, не было ни спутников, ни помощников, ни даже бумаг. Красавец-лорд выглядел очень уверенным и смело смотрел на судей, а троглодит, напротив, находился в состоянии, близком к панике, и едва не терял сознание.
Молодому некроманту сделалось его жаль.
— Чего ты просишь? — спросил Бедерхем, удивляясь тому, что смирный обычно Зелг принялся дергать его за полу мантии. Это отвлекало от процесса и мешало гневно сверкать глазами и порыкивать.
Троглодит посерел от ужаса и присел, опираясь на хвост, но не проронил ни слова.
— Позвольте мне, ваша честь, — заговорил Таванель, отвешивая демону и прочим судьям по учтивому поклону. — Пусть я и явился сюда в качестве ответчика, однако я не меньше истца ищу справедливости. Вот уже долгое время сие жалкое создание не дает мне прохода, заявляя, что оно выступает от имени душеприказчика моей души. Дескать, душа моя недовольна мною и хочет вырваться из-под моей опеки. Я смело повторяю эти беспочвенные обвинения, ибо они кажутся мне абсурдными. И пришел я сюда…
— Тебя не спрашивают, зачем ты пришел! — зарычал Бедерхем, до которого дошли отчаянные сигналы молодого некроманта.
— У меня есть свидетельница, — поведал ему Зелг. — Помните, я вам говорил?
Судья хотел было напомнить ему, что разговор не удался. Причиной тому стал Птусик, заложивший слишком крутой вираж. С отчаянным криком «Поберегись!» он врезался точнехонько в некроманта и потерял сознание от столкновения. Бедерхем охотно казнил бы летучего мыша: ему этот выход представлялся самым разумным. Но Зелг разволновался, вызвал доктора Дотта, и они долго хлопотали над растяпой.
Потом появился Мардамон с проектом пирамиды. А следом за ним — король Юлейн, который с надеждой спрашивал самого демона, не хочет ли тот наслать на его душеньку Кукамуну какое-нибудь бедствие? А если нет, то, может, душенька Кукамуна для чего-нибудь пригодится в Преисподней?
Словом, ничего этого Бедерхем напоминать не стал, а просто махнул рукой.
— Он говорит правду? — обратился к троглодиту Кехертус.
Несчастное существо быстро закивало головой. Ушки на шапке мелко затряслись. На паука он вообще не смотрел.
— Ты называешь себя князем ди Гампакортой? — уточнил Такангор, которому нашептал этот вопрос взволнованный вампир. Шелковистое ухо минотавра чутко прислушивалось к словам Мадарьяги.
Троглодит, казалось, проглотивший язык, отрицательно замотал головой, всячески отказываясь от славного имени.
— Тогда — кто ты?
— Глаза, — пискнул соотечественник Карлюзы.
— Кто?
— Глаза князя ди Гампакорты.
— Вы что-нибудь понимаете, ваша честь? — спросил вконец растерявшийся Зелг.
— Я понимаю, что последнее дело на этой неделе станет самым необычным в этом веке, а может, и в тысячелетии, — отвечал демон. — Я бы рекомендовал удалить зевак и ограничить число журналистов, раз уж вы отказываетесь выгнать их взашей. И неплохо бы окружить территорию солдатами. Все неправильно в этом неправильном деле. Не хотелось бы неприятных сюрпризов.
— Солдаты всю неделю на местах, — ухмыльнулся Такангор. — Лучники торчат в бойницах, меняются каждые два часа. Любого подстрелят по моему сигналу. Ветераны «Великой Тякюсении» дежурят день и ночь.
— Браво, генерал, — сказал демон. — Я и не заметил.
— Объявлю им благодарность в приказе, — решил минотавр. — Не нравится мне этот лорд. Глаза у него нехорошие.
— Совершенно верно, — согласилась фея Гризольда, спархивая на подлокотник его трона. — Это вовсе не глаза души, которую я видела той страшной ночью. Кто-то другой выглядывает из них.
— Разве так бывает? — изумился герцог.
— Бывает все, — убежденно молвил Такангор. — Так маменька говорят. А маменька знают, что говорят.
— Ну, если маменька… — вздохнул некромант, давно ознакомленный с теорией о непогрешимости мадам Мунемеи Топотан.
— Итак, начнем с самого начала, — предложил минотавр. — Потому что лично мне ясно, что эти двое что-то путают. Нам известно, что душу лорда Таванеля представляет князь ди Гампакорта, здесь отсутствующий. Нам известно также, что лорд Таванель, здесь присутствующий, существовать в принципе не может. Я хотел бы сперва получить объяснения по этим двум вопросам, прежде чем двигаться дальше.
— Разумно, — согласился судья Бедерхем. — У вас, юноша, мертвая хватка и ясный разум. Из вас выйдет неплохой судья.
— Я воевать люблю.
— Одобряю.
— Хочу обратить внимание достопочтенных судей, — сказал внезапно лорд, — что это моя душа. И кто, как не я, может судить, счастлива она или нет, хочет она покинуть меня или в ужасе от этой перспективы. И неужели следует считать весомым доказательством слова этого безумного существа, полагающего себя глазами некоего, возможно, выдуманного князя?
— Я пока не знаю, что думает ваша душа, — наклонился к нему Бедерхем, отчего лорд попятился, — но я наверняка знаю, что князь ди Гампакорта существует во плоти и крови.
Таванель криво и заискивающе улыбнулся грозному судье.
— Кто он? — спросил Зелг.
Вместо демона ответил Мадарьяга:
— Мой давний друг. Один из тех редких смельчаков, что побывали в Преисподней и вернулись оттуда. Слепой каноррский оборотень. Меня удивляет только, что он прислал вместо себя этого беднягу. Все равно что отправить нашего Карлюзу воевать с драконом.
— Знаете, господа, — заявил Кехертус, — пора брать этих двоих под вежливую стражу и объявлять перерыв. Мне кажется, нам предстоит долгий разговор. Я приглашу дядю. Ему тоже найдется что сказать по существу вопроса.
— И не забудьте прихватить нас с маркизом, — присоединился к беседе граф да Унара, помахивая толстым конвертом. — Весьма любопытная личность — этот ваш лорд Таванель.
* * *
Итак, шумная разношерстная толпа отправилась в дом обедать и обсуждать сложившееся положение.
— Надеюсь, не обижу вас, мой старый друг, — судья Бедерхем наклонился к самому уху взволнованной мумии, — но никогда еще этот славный замок не казался мне столь радушным и симпатичным.
— Я не ослышался? — усмехнулся Узандаф. — Вы произнесли слово «симпатичный»?
— Да. И сам удивлен. Но, кажется, мое черное сердце слегка оттаяло в компании вашего — простите великодушно — несуразного внука и его подданных.
— Скорее уж, друзей.
— Тем более странно.
— У меня не было таких друзей, — признался старый герцог. — Правда, и сам я таким не был.
— Здесь стало тепло и весело, — сказал демон, и никто в Преисподней не поверил бы, что этот голос и интонации принадлежат ему, так грустно и проникновенно они звучали. — Здесь стало как в те далекие времена, когда наши семейства ненадолго прервали давнюю вражду и праздновали свадьбу вашего славного пращура Барбеллы и Моубрай Яростной.
— Как она? — спросила мумия.
— Неплохо. Насколько это возможно в ее возрасте и при ее потерях.
— Ужели она до сих пор что-то чувствует?
— Утверждает, что нет, — признался Бедерхем, — но кого она обманывает? Меня? Себя? Или Князя Тьмы? Вот уж бессмыслица. Любовь сделала ее ледяное сердце уязвимым, и оно уже никогда не перестанет испытывать боль и радость.
— Не знаю, соболезновать или поздравлять.
— И то и другое.
— Если это утешит мою прекрасную бабку, скажите ей, что у меня те же проблемы.
— Вы полюбили мальчика, — предположил судья.
— Кто его не полюбит? Даже Кассария, скажу вам под большим секретом, даже она пришла к нему лично. В образе, о котором мы, гораздо более умелые чародеи и славные воители, и помыслить не могли. И знаете, что он учудил?
— Что?
— Влюбился.
— В кого?
— В Кассарию. Вернее, в образ, который она ему явила. И теперь он затеял пересечь Тудасюдамный мостик.
— Те, кто пересекал Черту, вели себя разумнее, право слово, — поцокал Бедерхем раздвоенным языком. — Я испытываю к нему теплые чувства — то, чего не знал многие тысячи лет. Но я не ощущаю в нем могущества. Я не вижу вашей силы.
— Это горе, — признался Узандаф. — Высокое вдохновение битвы ушло, а власть и сила не пришли. Он может творить мелкие чудеса. Такими впору забавлять народ на ярмарке. Но, случись что, мы должны полагаться только на удачу. Я же почти бессилен.
— Проклятие снято.
— Я всего только обрел свободу и возможность выбора между окончательным уходом и нынешним существованием. Я выбрал этот замок, внука и целую толпу его коллег и друзей. Знаете, барон, мое жилище временами напоминает мне тот самый Детский гвардейский приют. Маловменяемые странствующие жрецы, безумные троглодиты, летучие мыши, страдающие бессонницей, пыхающие дымом феи — всякой твари по паре. Но я не жалуюсь, нет! Мне это стало нравиться. Я чувствую себя не просто живым, но и помолодевшим лет эдак на пятьсот — восемьсот. Но что касается былого могущества: пара тараканов — вот и все, что я могу поднять из праха. Сила оставила меня. А к моему мальчику не пришла.
— Это плохо, — раздельно произнес демон после долгой паузы. — Это очень плохо, особенно в свете последних событий у нас, внизу. Но об этом потом. Сперва разберемся с лордом Таванелем.
— Этот лорд — это тоже очень плохо, — заскрежетала зубами мумия. — Поверьте моему чутью.
— Даже не обсуждается, — согласился судья. — А что теперь делать?
— Уповаю на Кассарию и на ту слабость, которую она питает к Зелгу, — сказал Узандаф. — Просто так подобные вещи не происходят.
— Не происходят, — подтвердил демон. — Воистину так.
Тем временем Карлюза подошел к растерянному троглодиту и сделал церемонный реверанс.
— Карлюза Гогарикс, прозванный Агигопсом, к вашему удовольствию. Кем вы есть?
Неведомый троглодит восхищенно уставился на него и залопотал:
— Ужели тот самый Гогарикс — краса и гордость племени, любезный ученик Зюзака Грозного? Примите мою восхищенность вашим гордым и могучим видом! Имел вас в представлении как ученого крота. Есмь Левалеса Второй, инкогнитой.
Увидев, что его приятель стоит с вытаращенными глазами, Такангор решил вмешаться. Он положил могучую руку на плечо Карлюзе, отчего тот присел на лапах, и только мощный хвост, задуманный природой как надежда и опора всего троглодитского народа, спас положение.
— Что тут у вас? — спросил минотавр.
— Тс-с, — прошептал Карлюза, озираясь по сторонам. — Наступила большая тайна.
К облегчению своему, он увидел, что ветераны «Великой Тякюсении» — отполированные скелеты в сверкающих доспехах, вызывающие у минотавра гордую отеческую улыбку, отконвоировали лорда Таванеля под навес. Там его окружили любезные слуги, стараясь скрасить время вынужденного ожидания.
— Не нравится он мне, — фыркнул Такангор. — Генсен нравился, а этот — нет. Не вышел бы я против него в честном бою.
В честной борьбе побеждает жулик.Ген. Малкин
— Мембраны мои трепещут от радости, — молвил Карлюза, с интересом разглядывая троглодита.
— Я глубоко изучил ваш трактат «О впукливании и выпукливании», — сообщил тот. — Милорд, — робко обратился он к огромному минотавру, которому едва доходил до колена, — вам изонравился трактат?
— Какой?
— О впукливании и выпукливании.
— Чего?
— Что — «чего»?
— О впукливании и выпукливании — чего?
— В принципе.
— Тогда особенно, — ловко вывернулся Такангор. — Ну, не стойте посреди двора. Карлюза, приглашай своего соотечественника присоединиться к нам в замке. Там вы будете в безопасности, в приличном обществе, но как бы и под арестом.
И странная компания, состоящая из одного исполина и двух неуклюже ковыляющих крох, двинулась в господский дом, где их с нетерпением ожидали.
— Терзаюсь сомнениями, достоин ли я национальной истории? — спросил Карлюза у пришельца.
— Как же вас не предать истории? — удивился тот. — Вы чрезвычайно выпуклая фигура.
Один из воинов-скелетов, обожавший Такангора до дрожи в коленях, заметил, каким взглядом проводил его генерала тот, кто называл себя лордом Таванелем. Ни ненависти, ни злобы, ни неприязни не было в том взгляде. А все же — если бы скелеты имели спины, по которым могли бегать туда-обратно противные толстые мурашки с холодными лапками, он ощутил бы именно это. Даже ему, умершему еще во времена Валтасея Тоюмефа, стало не по себе, когда он случайно заглянул в ледяную бездну, притаившуюся под голубоватыми веками арестованного. И воин дал себе слово обязательно рассказать милорду Топотану о своих впечатлениях — вот только суметь бы найти нужные слова.
* * *
Для начала граф да Унара прочитал уже известный читателю фрагмент четвертой главы из докладной записки библиотекаря Папаты, а от себя добавил, что, будучи несмышленым мальчишкой, встретил как-то лорда Таванеля — того, что сидит сейчас во дворе под конвоем, когда отец впервые взял его с собой на охоту.
Заядлый охотник, старый граф выезжал в самые отдаленные провинции Тиронги, чтобы найти по-настоящему нетронутые уголки. И однажды нелегкая занесла их в Лялятпополис, в окрестности замка Таванель.
Самого хозяина начальник Тайной Службы видел издалека и мельком. Отчего-то его отец, человек отважный, прямой и славный своей бескомпромиссностью, приказал поворотить коней и покинул поместье с максимальной скоростью, на какую оказались способны его породистые скакуны.
Сыну он объяснил только, что не желает, дабы взгляд лорда упал на него или его наследника. Граф да Унара помнил, что они неслись прочь, будто их преследовали все демоны Преисподней (тут он сделал поклон в сторону судьи Бедерхема, и тот вяло похлопал в ладоши, показывая, что оценил каламбур). Зная, что отец его не верил в приметы и смеялся над суевериями, не боялся колдунов и чародеев и никогда не ходил к предсказателям, граф мог только гадать, что знал его родитель об этом человеке такого, что заставило его обратиться в паническое бегство.
И еще запомнилось да Унара, как выяснилось, на долгие годы: отец обратил внимание на то, что лорд Таванель нисколько не постарел со времен упразднения ордена кельмотов. «Нелюдь, нелюдь», — повторял старый граф.
Не много, но вкупе со справкой господина Палаты наводит на размышления.
— Зачем же он тогда явился в Кассарию? — недоумевал Зелг. — Коли он злоумышленник и вовсе не тот, за кого себя выдает, сидел бы в своем Лялятпополисе и носа не высовывал. Я бы на его месте таился, как мышь под метлой.
— Видишь ли, милорд, — кашлянул дедушка. — Ты, чистая душа, даже вообразить себе не в состоянии, что творится в голове у таких, как этот Таванель, не то что занять его место. Кстати, ты даже не можешь как следует прочитать семейные хроники, где задокументировано раз и навсегда, что никто не может не явиться на Бесстрашный Суд, коли его вызывают туда в качестве ответчика. И заклинание соответственное наложено — времен Лягубля и покоренья Пальп. Долблю тебе, долблю, как та муха — головой о стекло. Никто ее не любит, хотя она старается…
— Я тебя люблю, — утешил его доктор Дотт. — Вот, хлебни эфирчику. И не пугай ребенка.
— А мне этот Таванель сразу не понравился, — внезапно подал голос король Юлейн, слегка пообвыкшийся в обществе демона и потому осмелевший. — Взгляд у него пустой, безжалостный — ни понимания, ни сочувствия. Прямо как у душеньки Кукамуны. Это моя жена, я вам о ней рассказывал, — пояснил он заинтересовавшемуся Бедерхему. И добавил во внезапном порыве вдохновения: — Если вас станут уговаривать жениться, рвите их на части, пожирайте с костями, но не соглашайтесь. Женитьба — верная гибель. Это я вам говорю.
— Итак, личность ответчика можно считать установленной, — внес ясность Такангор, уже сидевший за обеденным столом в окружении Карлюзы, Левалесы и небольшого сонма домовых и призраков под управлением счастливого многонога Гвалтезия.
Есть в мире вещи неизменные: восход, закат; рождение, смерть — и обедающий минотавр.
Пока Такангор жевал, Гвалтезий был уверен в завтрашнем дне и никакие катаклизмы, сотрясавшие Кассарию, его не беспокоили.
— Не совсем, — откликнулся Кехертус. — Прошу предоставить слово моему дяде.
Славный дядя Гигапонт буквально сиял от счастья. Во-первых, он мог наконец принести действительную пользу гостеприимным обитателям кассарийского замка; во-вторых, принять участие в беседе на самом высоком уровне — а этот дядя был немножко сноб и страсть как любил общество королей и вельмож; в-третьих, снова напомнить миру о своих любовных похождениях.
Бедерхем не уронил честь демонического мундира, сразу разглядев Гигапонта на шелковой подушечке, торжественно вынесенной оборотнем-лакеем и положенной на добродушный шестиногий столик, который важно вышагивал перед членами собрания вперед и назад. А Левалеса не успел удивиться: ему все объяснил Карлюза.
— Итак, господа, — торжественно начал Гигапонт устами племянника, — в далекие времена, когда многие из присутствующих здесь были еще юными личинками, у меня случился страстный роман с вытекающими из него брачными обязательствами в провинции Лялятпополис. Надо сказать, мне дико повезло: не успел я от переизбытка чувств выпустить паутинку, как поднялся сильный ветер, и меня, в буквальном смысле слова, ветром сдуло из общества моей избранницы.
Очутился я на болоте, прямо посреди листа лотоса, где проживала прелестная лягушка Гортензия. Незабываемые дни! Божественные ночи. Редкостное единение двух одиноких душ. Это она научила меня танцевать ластатупси. У бедняжки никогда не было столько ног, и втайне она мне завидовала. Но, несмотря на зависть, ластатупси сблизило нас. Откровенно говоря, сблизил нас и тот факт, что в том сезоне у нее был большой недобор учеников. И все же эти дни я вспоминаю с трепетом.
— Я тоже люблю танцевать, — встрял Такангор. — А что, я еще не исполнял вам минотаврский древний народный танец перлиплютики — с гупотом, топотом и поцокиванием? Маэстро, дайте ноту!
— Немного позже, — кротко улыбнулся граф да Унара. — Чтобы мы не отвлекались на мелочи вроде Бесстрашного Суда и полностью отдались во власть высокого искусства.
В жизни нужно испробовать все, кроме инцеста и народных танцев.Томас Бичем
— Это разумно, — грустно согласился минотавр. — Сделал дело, танцуй смело.
— Дядя желает взять у вас пару уроков, — заволновался Кехертус, выслушав тихий шорох с подушечки.
— Боюсь, у него возникнут трудности с гупотом и топотом, а это в перлиплютиках главное.
— Пчелы-убийцы тоже считали, что мне не достичь их уровня мастерства, — поведал Гигапонт, по-прежнему используя племянника как рупор. — И что же? Я превзошел их, ибо они работают в коллективе, а я — гордый и опасный одиночка. Но вернемся к той, единственной, от которой судьба спасла меня столь изящным способом.
Знаете, как гибнут галантные кавалеры? Из-за хорошей памяти. Вспомнил я однажды свою суженую из Лялятпополиса, и шесть ног сами понесли меня туда. Две, правда, упирались. Но решение принимает неразумное большинство, а не дальновидное меньшинство.
Прибываю в окрестности замка Таванель на попутном зяблике, высаживаюсь у норки, где давно мог покоиться мой прах. И вижу покинутое обиталище. Что я подумал? Только одно — любовь потеряна навсегда. Сижу, оплакиваю злой рок, несчастную возлюбленную, размышляю, у кого бы узнать кровавые подробности.
И только тут я обратил внимание, что местность пустынна: ни птички, ни жабки, ни рыбки, ни пчелки, пусть даже и с преступными наклонностями. Трава сухая. Деревья неживые. И даже вода в ручейке струится, как умирающая теща, вписывающая зятя в завещание. С тем же энтузиазмом.
Спас меня тот самый попутный зяблик. Его тоже испугало отсутствие гармонии в окружающем пространстве, и он решил податься назад, поближе к цивилизации. Специально дал крюк, чтобы прихватить меня с собой, если я еще жив.
Я не стал искушать судьбу. И вот я здесь, а она там — моя единственная и ненаглядная, которая могла бы стать сорок шестой женой Гигапонта, но вместо этого осчастливила его.
На свете есть лишь одна женщина, предназначенная тебе судьбой. И если ты не встретишь ее, ты спасен.«Нью-Йорк таймс»
— Как разнообразна жизнь, — вздохнул Юлейн. — Иногда кто-то избегает трагедии.
Маркиз Гизонга поглядел на него не без интереса.
— А теперь перейдем к князю ди Гампакорте, — попросил Зелг. — Я не слишком понимаю, каким образом он оказался втянутым в эту историю.
— Каноррских оборотней не надо никуда втягивать, — проворчал судья Бедерхем. — Они сами охотно втянутся и заварят такую кашу, что Ад похолодеет.
— Вы знакомы с душеприказчиком души Таванеля? — спросил молодой некромант, понимая, что следует обозначить искомые персоны буквами, а то слишком долго говорить.
— Строго говоря, это нельзя назвать знакомством, — неохотно признал демон.
— Князь ди Гампакорта оставил свои глаза в Преисподней, — жестко произнес Мадарьяга. — Правда, Бедерхем?
— Правда, — с достоинством отвечал тот. — Они остались на Ядоносных пустошах. И это единственный раз, когда Гончая Князя Тьмы упустила свою жертву.
— Две жертвы, — не без удовольствия поправил его вампир.
— Если соблюдать точность — три, — произнес незнакомый голос.