Когда неугомонные игроки с жуткой помпой удалились в подвал, сопровождаемые целой свитой призраков, домовых, гномов, а также вереницей страстных поклонниц доктора Дотта, в зале стало неожиданно тихо и пусто.

— Вижу, вы с князем давно знакомы, — обратился Зелг к вампиру, стараясь, чтобы его голос звучал естественно.

На его глазах только что разыгралась жуткая сцена, а тонкая душа молодого некроманта не выносила подобных конфузов.

Иоффа и его сыновья — Раван и Салим — приводили себя в порядок в самом дальнем углу зала, то и дело неодобрительно косясь на каноррского оборотня. Бумсик и Хрюмсик двумя внушительными холмиками лежали у ног Такангора и тоже неодобрительно поглядывали на Гампакорту. Возможно, в детстве они слышали, как староста читал сынишкам сказку о волке, который хотел скушать маленьких, несчастных поросят, и эта история травмировала их нежные, опять же поросячьи души.

Сам генерал Топотан уютно расположился на диванчике, чтобы держать в поле зрения всю территорию, и подозвал к себе шестиногий столик с напитками, который едва уцелел во время бурного выяснения отношений.

Столик радостно подбежал к нему, предлагая угощение. Он был милейшим и крайне дружелюбным существом и потому искренне огорчался, когда что-нибудь в замке шло наперекосяк. А в этом замке, как ворчала фея Гризольда, и минуты покоя не дождешься — всегда что-нибудь поставят вверх ногами и на уши.

Каноррский оборотень, похмыкивая, устроился рядом и тоже отдал должное прекрасному вину из герцогских подвалов. Кажется, его не слишком волновало неприязненное отношение местных сородичей.

Не существует кота, которого бы заботило, что говорят о нем мыши.

Юзеф Булатович

— Помнишь, малыш, я недавно рассказывал тебе, как по молодости и неопытности однажды сцепился в полнолуние с оборотнем? — весело спросил Мадарьяга. — Так это я с ним подрался. Ох и хорошая вышла свалка! Только клочья летели.

— Да, — подтвердил ди Гампакорта с теплотой в голосе, — славные времена, славные битвы. В молодости все мы горячи и безрассудны, совершаем сплошные глупости. Казалось бы, о чем сожалеть? И все же я тоскую иногда по минувшим дням. Старикам всегда кажется, что в молодости все было лучше — и они сами, и мир вокруг них.

— Совершенно верно, намного лучше, — вмешался в беседу дядя Гигапонт. — Я еще не старик, но пару веков назад я был гораздо больше. Усох с годами.

— Да, как говорит наш генерал Топотан, отбуцкал ты меня от души! — И вампир одобрительно похлопал оборотня по плечу.

— И ты в долгу не остался. Шрамы до сих пор не сошли.

— Мои тоже.

— Той ночью мы стали кровными братьями, — пояснил Гуго изумленному Зелгу. — Вижу, вы удивлены, герцог.

— Я просто всегда думал, что укушенный оборотнем тоже становится оборотнем. И вампиры, насколько мне известно…

— Интересуешься, почему я не стал оборотнем, а Гуго — вампиром? — уточнил Мадарьяга. — Видимо, какая-то несовместимость. Впрочем, кое-какие способности ди Гампакорты я перенял. В определенном смысле, тот поединок пошел мне на пользу.

— Полностью с тобой согласен, — кивнул Гампакорта. — Мое могущество многократно усилилось после того, как Альба смешал свою кровь с моей.

— Кто? — не понял Зелг.

— Он никогда не слышал моего полного имени, — пояснил вампир старому другу. — Ты же помнишь, как его долго произносить, вот я и ленюсь. Малыш, меня зовут Альба Гаспар Виллалонга граф Оки князь Дадли ди Мадарьяга.

Зелг не успел еще как следует удивиться этой новости, как Гампакорта прибавил:

— Благодаря Альбе я — единственный оборотень, который умеет становиться туманом, дождем и летучей мышью. И серебро мне теперь не страшно.

— Поразительно, просто поразительно! — всплеснул руками Зелг. — И вы до сих пор молчали, князь?

Князья переглянулись.

— Это же тема отдельного научного исследования.

— Смотри, как у него загорелись глаза, — хмыкнул вампир. — А вот если заговорить про войну, сразу потухает. И никакого энтузиазма.

— Не вижу в том ничего предосудительного, — обиженно поджал губы герцог.

— А я бы с удовольствием поужинал и все-таки дослушал до конца историю князя ди Гампакорты, — пробасил минотавр. — Не нравится мне, что лорд Таванель торчит у нас, как бельмо на глазу.

— Дядя Гигапонт говорит, что он тоже с удовольствием бы принял участие в трапезе. И узнал, каким образом наш благородный гость отыскал душу лорда Таванеля, — вставил Кехертус. — Да и я не отказался бы. Опыт учит нас, что минотавры всегда своевременно вспоминают о еде.

— В режиме питания скрыт смысл бытия, — глубокомысленно заметил Такангор.

— Сути не уловил. Но фраза прекрасная, — одобрил оборотень.

— Нужно много есть, пока есть.

— Этот юноша умеет разбудить аппетит, — сказал да Унара.

Прервали его самым решительным образом, что называется, на полуслове: в зал ворвался — угадайте с трех раз — запыхавшийся Мардамон.

— Воображаю, как вы волновались, — выдохнул он. — Меня кто-то случайно запер в каземате на ключ. Такое глупое недоразумение. Еле выбрался.

— Как? — горько спросил Думгар.

— Пустил в ход нож для жертвоприношений, — охотно пояснил жрец. — Хотел сделать подкоп, но там копать нечего, сплошной камень. Кричал долго, но бесполезно: крики сливаются с приветственным шумом толпы. Все это время ковырялся в замке в силу отпущенного мне дарования, но вырвался на волю. Думал о вас, вы же места себе не находите. — Тут он обвел сияющими глазами насупленную компанию и сообщил: — Я видел во дворе такой экземпляр для жертвоприношения — пальчики оближешь. Можно предложить его демону, а можно заложить в фундамент пирамиды.

— Какой пирамиды? — нечеловечески кротко поинтересовался оборотень.

— Что-то, милорд, я вас не припоминаю. — Мардамон наморщил лоб. — Но ваш интерес сразу выдает в вас личность образованную и прогрессивную, разбирающуюся в тонких нюансах жертвоприношений.

— Не то чтобы досконально, — смущенно сказал Гуго ди Гампакорта.

— У меня есть проект. Строительство займет совсем немного времени; и денег нужно самую малость — я рассчитываю, что люди станут трудиться бесплатно, из чистого энтузиазма. Должны же они понять, что без пирамиды нам никуда! Представьте меня в новой мантии — тут оторочка, здесь две-три сборки и рукава-буфф, — сбрасывающим жертву с вершины вниз, к подножию. Экстаз?

— Весело вы тут живете, — обернулся Гуго к вампиру. — А отчего, милейший…

— Мардамон, к услугам вашей милости, особенно если вы пожелаете принести кровавую жертву.

— …милейший Мардамон, вас привлек именно человек во дворе?

— Ну, не только он, — протянул жрец. — Мне просто не разрешают ничего. Это от неучености. А тот, во дворе, совершенно уникальный тип. Я давно не испытывал таких неприятных ощущений, глядя на одержимого. Редкая жертва, угодна любым богам. И потом, — жрец изумленно пожал плечами, — неужели всем вам не будет спокойнее, если его как следует завалить камнями?

* * *

«Не знаю, как я стал оборотнем. Долгое время я пытался установить истину, но могу только догадываться. Вероятно, это произошло тогда, когда Галеас Генсен и его проклятое королевство пришли в мое отечество — прекрасную, цветущую, богатую, великую Канорру, которую многие ныне считают красивой легендой.

Мой отец был последним законным владыкой Каноррского княжества, моя мать — последней из амарифского рода колдунов-тафтагов. Мою сестру еще при рождении сосватали за жанивашского наследного принца.

Впрочем, я был еще дитя и многого не помню.

Знаю только, что ушел на битву отец, обняв на прощание мать и нас с сестрой. Мне врезался в память его шлем, украшенный высоким черным султаном. А вот лицо стерлось, исчезло навсегда. И еще многие годы мне казалось, что этим я предал его.

Затем на мрачных, извилистых, клубящихся туманом улицах мы с сестрой потеряли матушку.

Над нами летали крылатые тени, под нами изгибалась и вздыбливалась земля, переставшая быть твердой. Мы бегали между странных домов, из которых смотрели на нас алчные твари. Вероятно, мы пытались спрятаться, когда передо мной вырос человек, закутанный в черный плащ с капюшоном. Он держал длинный серебристый меч с мерцающей алой надписью. Я бросился к нему, ибо думал, что это один из защитников Канорры, а он протянул высохшую руку с когтями как у хищной птицы и потрепал меня по голове…

А потом я открыл глаза и увидел над собой огромный белый круглый диск луны. И понял, что вою на нее…

Потянулись однообразные века. Кто-то охотился на нас, на кого-то охотились мы. И с каждым днем, отыгранным у смерти, с каждой удачной охотой, с каждой победой я становился сильнее. Вскоре слава моя гремела не только в Канорре, ставшей обителью демонов, оборотней и призраков, но и в обитаемом мире. Если вначале я думал только о том, чтобы выжить самому и спасти сестру, то спустя несколько столетий я бы сильно удивился, если бы кто-то осмелился противиться моей воле. Смертельное благословение Генсена отняло у меня людскую душу, но принесло небывалое могущество. Соперники у меня еще были, но их число стремительно сокращалось. А однажды в мою вотчину занесло юного, веселого, яростного и невероятно сильного вампира по имени Альба Мадарьяга.

Как я утверждал свою власть в Канорре, так он постепенно становился полноправным хозяином Жаниваша. Мы не могли не вызвать друг друга на поединок. Не смогли друг друга одолеть. И конечно, не могли не подружиться.

Получив от Мадарьяги с его кровью и ядом силу и способности вампира, я сделался непобедимым и вскоре стал некоронованным королем каноррских оборотней. По сей день никто не оспаривает мою власть.

То были лучшие годы. Уже пришла мудрость, переполняла сила, и еще не настигло горе. Я делал все что мог, чтобы моя сестра была счастлива. Поверьте мне, я многое мог. Но она, глупая моя девочка, влюбилась в человека.

Откуда он взялся на нашу голову — этот нелепый странствующий рыцарь, бастард великого короля?

Странная штука — судьба. Много десятилетий спустя я увидел портрет Ройгенона, повелителя Тифантии, и он напомнил мне одну знатную даму, которая пленила мое сердце задолго до его рождения. Не смешно ли, что я крутил шашни с бабкой тифантийского владыки и явился косвенной причиной появления на свет Рибы да Таванеля — незаконнорожденного принца, в чьих жилах текла отравленная кровь каноррских князей?

Думаю, он искал нас. Пусть неосознанно, подспудно, он чувствовал эту черную кровь в своих жилах. А она сильна. Она сильнее любой людской. На мизерную долю — оборотень, на крохотную — вампир, на ничтожную — тварь Бэхитехвальда, — он уже не мог быть человеком. Это должно быть предельно понятно кассарийскому некроманту и потомку демонов. Не так ли, ваше высочество? Вижу, что так, можете ничего не говорить.

А еще, думается мне, никто не измерил силу людской крови. Ибо тварь, оборотень и вампир Риба да Таванель не мог не оставаться человеком. Он был добр, нежен, влюблен. Он совершал чудесные глупости, он не боялся казаться смешным. Он умел сострадать, плакать и смеяться. Неудивительно, что моя сестра бросилась в эту любовь, как в морскую бездну, — без надежды на возвращение.

Многое случилось с тех пор. Но и по сей день я благодарен тифантийскому бастарду за то, что он подарил Лоредане счастье, которое не смог бы дать ни я, ни любой другой из наших сородичей. Я и по сей день не могу простить ему, что он отнял у меня любимую сестру, лишил ее имени и будущего. И я до сих пор не знаю, чего же во мне больше — ненависти или благодарности.

А их сын — Уэрт Орельен да Таванель — вырос точной копией Лореданы. И всю силу привязанности, на которую я способен, я перенес на него. Я наблюдал за ним, но не смел показаться ему на глаза. Я не знал, как отважный рыцарь — защитник слабых и угнетенных — переживет известие о том, кем является по сути. Поэтому я не торопил события, а просто ждал. Я умею терпеливо ждать в засаде.

Но и здесь судьба обошла меня на вороных. Мальчик принял решение идти в Бэхитехвальд, и кто я такой, чтобы запретить ему? Я только хотел отправиться с ним. К тому времени Альба уже побывал в Бэхитехвальде и вырвался оттуда живым, так что я знал, что для существ нашего происхождения это возможно, пусть и невыносимо тяжело. Но мне не пришлось сопровождать Уэрта в его смертельно опасном странствии: мне предложили сделку.

Знаете ли вы, господа, что случается с теми, кого Князь Тьмы объявляет мертвым? Жаль, здесь нет судьи Бедерхема, он бы гораздо лучше, нежели я, изложил вам подробности, ведь это он — Гончая Князя Тьмы, что охотится на беглые души, обреченных демонов и прочих, кто приговорен к смерти его владыкой.

Не стану докучать вам историей разногласий между Князем Тьмы и Борромелем, маркизом Ненависти, хозяином Дома Боли, повелителем Южных пределов Преисподней и командиром сорока легионов Пожирателей Снов. Скажу только, что это высокопоставленный и весьма могущественный демон, которому известно множество тайн Ниакроха. В том числе и тайна одного пророчества.

Спасаясь от нашего общего друга Бедерхема, он предложил мне союз. Я должен помочь ему скрыться от Гончей, а он взамен станет помогать мне и — главное — откроет, какое пророчество страшит владыку Ада. Я согласился.

Снова потекли годы ожидания. Я надеялся на силу Уэрта, на то, что он сможет найти обратную дорогу из Бэхитехвальда (порой мне казалось, что в пророчестве говорится и о нем), но случались дни, когда мной овладевало отчаяние. И понемногу я смирился с тем, что могу больше никогда не увидеть сына Лореданы.

Кто-то купил замок его отца и получил титул лорда Таванеля, до меня доходили обрывочные слухи, но я, глупец, не придал им значения. Я подумал, что это обычная плата за предательство, и удобнее всего воспользоваться именем угаснувшего рода. За него никто не вступится, никто не защитит попранную честь. Возможно, вы спросите, почему же этого не сделал я? Но официальное разбирательство ни к чему бы не привело; а убивать ничтожество за то, что он присвоил человеческое имя, которое ничего для меня не значило, и жалкий титул — бессмысленно. Так я думал тогда.

И вот однажды, через длинную череду посредников, мой старый должник Борромель узнал, что в Аду появилась беглая душа. Некто, не только умерший в незапамятные времена, но и бесследно канувший в Никуда, внезапно вернулся в мир и несет с собой тайное знание. Что-то такое, о чем не ведает даже владыка Преисподней и что он желает узнать непременно и немедленно. Что по следу этой диковинной души послан Бедерхем, и, значит, ее время истекло. И что душа эта не принадлежит ни человеку, ни волку, ни вампиру, ни оборотню; ни Аду, ни земле, ни Бэхитехвальду.

Нужно ли говорить вам, что я понял — это вернулся Уэрт. Не медля ни мгновения, я отправился в Ад. Там мы и встретились с судьей Бедерхемом.

Я не держу на него зла. Надеюсь, и он не испытывает ко мне ненависти. Он исполнял свой долг, и кто же виноват, что долг велит ему быть немилосердным? Я делал то, что должен был сделать, выполняя последнюю волю сестры, и просто то, что приказывало мне сердце. И кто же виноват, что каноррского оборотня не могут остановить даже демоны Преисподней, когда он слушается своего сердца?

Но если поединок с Альбой я и до сих пор вспоминаю с теплотой и гордостью, то схватку с Бедерхемом стараюсь забыть. Только у меня ничего не получается.

Бедерхем — не обычный демон, он охотник на демонов, а это что-нибудь да значит. Фаберграсс, Каванах, Борромель, Моубрай, Астрофель, Флагерон и прочие славные адские воители предпочитают не сталкиваться с ним в открытом бою. Я — не обычный, пусть даже наимогущественнейший оборотень; я — не просто небывалая помесь оборотня с вампиром и амарифским чародеем. Я — тварь Бэхитехвальда. А их страшатся даже чудовища Преисподней, и с ними предпочитает не сталкиваться сам Бедерхем.

Мы стоим друг друга.

В тот день, дорого обошедшийся нам обоим, я оставил на Ядоносных пустошах свои глаза — белые глаза твари, видевшей Нерожденного короля Галеаса Генсена и оставшейся в живых. А взамен получил жизнь демона Борромеля, одного из величайших воинов Ада.

С тех пор он живет во мне, и, значит, в определенном смысле я одержим демоном. Правда, иногда он жалуется, что жить в теле существа, отравленного ядом Бэхитехвальда, соседствовать с его мертвой душой и сожженным сердцем весьма неуютно. Тогда он с тоской вспоминает Серные озера, Огненные равнины, Дом Боли и Ледяные горы. Но Борромель — жуткий жизнелюб и потому предпочитает, чтобы все оставалось как есть.

Гигес пораздумал и предпочел остаться в живых.

Геродот

Но вы ждете, чтобы я поведал вам, удалось ли мне совершить то, ради чего я и опускался в Ад. И я вынужден признать, что дело сделано лишь наполовину. Я отыскал блуждающую впотьмах душу Уэрта и сумел вывести ее из Преисподней. Я смог отбить ее у Бедерхема и иных слуг владыки Ада, коих он послал за ней во множестве. Но схватка с Гончей Князя Тьмы отвлекла меня и истощила все силы. И потому на время я упустил сына Лореданы из виду. Но этого краткого промежутка вполне хватило тому, кто теперь носит имя лорда да Таванеля, дабы завладеть душой Уэрта.

То было могущественное заклинание. Я ничего не мог поделать. Мне оставалось только наблюдать и подыскивать Уэрту надежное вместилище. По всему Ниакроху искал я нужное мне существо, пока наконец не нашел его в Гриоме — троглодита, бедного изгнанника, волею случая утратившего свою собственную душу. Он с радостью согласился дать приют моему племяннику.

Насколько мне известно, все время, пока мы ждали Бесстрашного Суда, новый хозяин души лорда Таванеля стремился выпытать у нее все, что она знает о королевстве Галеаса Генсена и о древнем пророчестве Каваны. Но все попытки его окончились крахом. Я не знаю, что это за существо, но оно очень сильное и опасное. И его интересуют три вещи: Кассария, Бэхитехвальд и Кавана.

То же самое, что больше всего интересует и Князя Тьмы».

Записано со слов князя Гуго ди Гампакорты, в замке Кассар, в год 11203 от Сотворения Ниакроха, в последний день Бесстрашного Суда, главным эльфом-летописцем Залипсом Многознаем.

Некоторые колдуны устраивают настоящие убежища для блуждающих душ. И если кто-нибудь потерял свою душу, то он может за установленную плату достать здесь другую.

Брендан Фрэзер

* * *

— Отчего же мы до сих пор сидим и мирно беседуем, господа? — всполошился Зелг.

— Да-да, — поддержал кузена Юлейн. — Бедная душа все это время томится в плену. Кстати, а где она томится — в животе или в голове? Порой мне кажется, что моя душа тоже томится, как птица в клетке. Вот как услышу от маркиза Гизонги о том, что нерачительно распоряжаюсь казной, играя на паялпе; или, скажем, душенька Кукамуна потребует пригласить в гости тещеньку Анафефу — так сразу со мной делается что-то вроде припадка. Душа уходит в пятки, и они становятся такими одухотворенными. А все прочее — нет. Напротив, как-то безрадостно тупеет. Вот просто-таки ощущаю себя рыбой фусикрякой, приготовленной по фамильному рецепту…

— И отталкиваясь от этой неординарной мысли, снова вернемся к вопросу о племяннике князя, — ловко ввернул маркиз Гизонга, когда его обожаемый монарх остановился на секунду, чтобы перевести дух.

— Нет смысла торопиться, — вздохнул Гампакорта. — Во-первых, тот, кто носит имя Таванеля, и сам чего-то ждет. Конечно, заклинание об обязательности явки на Бесстрашный Суд еще никогда не давало сбоя. Но сдается мне, он пришел сюда совершенно добровольно. Его манит Кассария и ваши тайны, ваше высочество.

— Нет у меня никаких тайн! — замахал руками некромант. — Я не извращенец, я только учусь.

— Есть, пусть вы о них и не подозреваете. Планида у вас такая.

И Думгар согласно закивал огромной головой — именно такая и никакая иначе.

По логике вещей, в беседе должна была бы образоваться небольшая пауза, но Мардамон этого не допустил.

— Кстати, — сказал он, подступая к задумавшемуся королю, и тот удивленно вскинул взгляд: хорошенькое — «кстати», но упорного жреца никакие взгляды не пронимали. — В каземате мне было откровение. Яркое, сильное и не допускающее двояких толкований. Нужно явить меня народу всей Тиронги и упрочить мое влияние среди простых граждан. — Он солидно откашлялся и возвестил: — Богам будет угодно, если мы отчеканим рупезы с моим изображением.

— Казню, — кротко пообещал Юлейн.

— А вот это богам будет неугодно. — Жрец печально почмокал губами. — Зря вы протестуете, молодой человек. Мы бы с вами отлично смотрелись рядом. Два величественных, гордых профиля.

— В данный момент государь сосредоточен на другом, — сказал граф да Унара.

— Потом может быть поздно, — предупредил Мардамон.

— Мы рискнем.

— Вот-вот, — подхватил Зелг, и сам размышлявший о возможных опасностях. — Рискованно оставлять без присмотра лорда Таванеля.

— Что вы думаете, он там безнадзорный сидит? Все это время его стережет Борромель, — поделился Мадарьяга. — Я безоговорочно верю нашим ветеранам, но никому еще не помешал мощный резерв в лице демона, истосковавшегося по настоящему делу.

— К тому же, ваше высочество, — безжалостно продолжал слепой оборотень, — Альба намекнул мне, что вы вряд ли сумеете вызволить душу Уэрта. Вынести приговор — одно. Привести его в исполнение — совсем другое. Если нынешний хозяин души заартачится, то вы ничего не сможете сделать. Или он ошибается?

Гуго Гампакорта произнес это с такой надеждой, что Зелгу сделалось больно — ощутимо больно, как если бы кто-то ударил его. Но он не имел права обнадеживать князя.

— Мадарьяга прав, — подтвердил он едва слышно. — Я постараюсь, но ничего не могу обещать. Я не обладаю могуществом своих предков.

Предки оказались легки на помине.

— А вот и мы! — произнес радостный голос мумии. — Поиграли, проиграли и будет. Вернемся к делам.

— Вы проиграли, милорд? — с непередаваемой интонацией спросил голем. — Позвольте уточнить, сколько?

— Точь-в-точь Гизонга, когда ему приносят счета к оплате, — громким шепотом поведал непосредственный Юлейн. — Тон вежливый, а сам, того гляди, разорвет на части. Будто я его бабушку проиграл.

— Да простят меня духи предков, — встрепенулся главный казначей, — но ни за одну бабушку столько не дадут.

— Не я проиграл. Не я, — раздельно произнесла мумия.

Судья Бедерхем вздохнул, как павиан, у которого отобрали связку бананов.

— Все это очень сложно, — сказал он. — Мир в очередной раз катится в тартарары, грядут трудные времена, а я проиграл три жалованья со всеми надбавками за вредность, выслугу лет, ученую степень доктора в Кисякисах и право на беспошлинные перелеты.

— Полно, друг мой, — беспечно взмахнул рукавом Узандаф. — Еще отыграетесь. На сей раз фортуна повернулась лицом ко мне. В следующий раз повезет вам.

Судьба была к нему благосклонна, послав ему пять тузов.

Гарри Уилсон

— Не есмь такой сильномогучий колдун, как выпуклая фигура милорда Карлюзы, — внезапно произнес маленький троглодит, о котором большинство присутствующих уже успели позабыть, — однако имею крупный опыт мозга.

Все обернулись к нему. Он потупился и засмущался, но все же продолжил:

— Желаю сплестись и слиться с милордами.

Милорды, каждый из которых как раз хотел что-то сказать, слегка подавились и принялись тревожно переглядываться.

— Видите ли, — сказал деликатный Зелг, принимая удар на себя, — не все милорды имеют достаточно решимости и, в некоторой степени, расположенности к тому, что вы предлагаете. Многие, как бы это объяснить, своеобразно настроены на отношения с существами противоположного пола, желательно — одного с ними происхождения. Так легче постичь сложное устройство мира…

— Понимаю, — важно кивнул Левалеса. — Доверить свой разум чужому — сие деяние смелее, чем вручить ему собственную грибную плантацию с многоэтажной норкой. Однако принудительность в событиях есть. Сольемся разумами — и одолеем супостата.

— Советую внимать, — закивал Карлюза. — Сия инкогнита умна, хуже некуда. Мастерион Зюзак Грозный наставлял: «Ну его в пень, обормота, с его революционными идеями. Проще, согласиться, чем объяснить, почему не хочешь». Цитирую цитату по великолепной памяти.

Такангор окинул фигуру Левалесы цепким взглядом и поинтересовался:

— Карлюза, друг мой, кто сей ученый муж? Вы ведь наверняка знакомы. Я понимаю, что он — инкогнито, но мне-то ты можешь открыть эту тайну.

— Не веровал никогда, что он есть, — признался Карлюза. — Полагал, мастерион Зюзак имеет его в виду, как ваш статуй из Чесучина, — исключительно для воспитания и назидания потомкам.

Минотавр заинтересованно пошевелил ушами.

— В Сэнгерае любят на праздники воспевать хором, — признался Карлюза. — Особенная любовь распространена к грустному песнопению, исходя из непонятной, но смелой мысли, что это тоже искусство. Национальное. Сильной популярностью пользуется длинная история про поскользнувшуюся в быструю реку деву и зазря повешенного жениха.

— А при чем…

— Момент терпения, — поднял лапку троглодит. — И еще мы, троглодитусы, уважаем петь легенду про Блудящего принца.

— Да, — сказал Такангор, — тема, конечно, актуальная. Но если бы я позволил себе нечто подобное в присутствии маменьки…

— Имею в виду не любвеобильное, но много странствующее существо, — пояснил Карлюза. — Ходит туда и сюда и еще куда-нибудь. Карты нет, цели нет, пункта назначения нет.

— Блуждающий! — радостно возопил генерал Топотан.

— Я так и сказал.

— И что с этим Блуждающим принцем?

— Боюсь, он и есть он.

— Не понял.

— А между тем, я все доступно объяснил.

— Нет, не все.

— Я вам ничего не говорил, но Левалеса есть герой песенных легенд.

— Блуждающий принц?

— Вот и вы уразумели. Но тут нас настигает великая не моя тайна.

— Интересное дело, — задумался Такангор.

— Бытие троглодитуса чрезвычайно интересное и удивительное для прочих организмов, — согласился Карлюза. — А стану некромансером, сразу войду в песнопение. На века. Займу приличное место в отечественной истории, и мастерион Зюзак будет просвещать про меня юные, зеленые поколения.

Пока они беседовали, в зале случилось большое оживление.

Милорды, сообразив, как они оскоромились, ужасно обрадовались, что сливаться придется исключительно разумами, и моментально дали свое согласие.

Если не считать оригинальной манеры изложения, идея была совсем неплоха. И они обязательно осуществили бы ее, когда бы не очередное происшествие.

* * *

Вот такая вот… приключилась.

Михаил Жванецкий

Внимательный читатель, знакомый со странной традицией замка Кассар, согласно которой любой желающий может учинить здесь переполох своим эффектным появлением, не удивится, если мы скажем, что в самый ответственный момент, когда милорды уже собрались — скажем так — изъять душу лорда Уэрта у самозваного Таванеля, грянул гром.

Гром грянул отнюдь не в переносном, а в прямом смысле.

Внимательный читатель наверняка помнит, как любят являться миру высокородные демоны. Этот не был исключением и свой приход обставил как нельзя более пышно и торжественно.

Содрогалось все, что только могло, — стены, мебель, разнообразное имущество вроде посуды и всяких мелких безделушек. Грохотало так, что присутствующим заложило уши. С потолка сыпались искры, в декоративного рыцаря, стоящего у колонны, вообще ударила молния, а от дверей дохнуло жаром.

— Трепещи, жалкий смертный! — прогремел нежданный гость.

Был он под стать Бедерхему — такой же грандиозный, мускулистый, свирепый. При огромном росте четырехпалые руки его доставали чуть ли не до земли. Массивное тело покоилось на кряжистых, пнеобразных ногах с широкими когтистыми ступнями. Плоский череп со сплющенным носом, размазанным по лицу, и глубоко посаженными горящими глазами цвета лесного пожара завершался неожиданно высоким лбом мыслителя. Вместо волос по плечам рассыпались толстые, похожие на черных змей, покрытые чешуей отростки. Голову украшали внушительные рога, поверх которых демон надел великолепный шлем замысловатой конструкции, сразу привлекший внимание Такангора. Хвоста у него не оказалось, а крылья были намного меньше, нежели у Адского Судьи, зато сплошь покрыты мелкими шипами и на вид гораздо более прочные и увесистые. В одной руке он держал неподъемную «Утреннюю звезду», а в другой — толстый свиток.

— Трепещи перед посланником владыки Тьмы и выслушай его…

— Помолчи, Кальфон, — прервал его Бедерхем. — Не до тебя.

Демон сглотнул.

— Ты чего? — спросил он тревожно. — Я по важному делу. Ты не хуже меня знаешь.

— Здесь все по важному делу, — сердито сказала Гризольда, на которую в момент появления Кальфона свалилась увесистая золотая статуэтка, сделав и без того строгую фею совершенно непримиримой к чужим недостаткам. — Вы записывались на прием?

Демон оторопел. Впервые в своей биографии он столкнулся с чем-то подобным.

— Так и знала, что нет. Поэтому не перечьте, сидите тихо, — посоветовала Гризольда. — И без вас хлопот полон рот.

— Здравствуйте, — запоздало приветствовал пришельца Зелг. — Подождите, пожалуйста, я сейчас освобожусь.

Окончательно утративший связь с реальностью, Кальфон присел на корточки в огненном круге, сиротливо подперев щеку огромным кулачищем.

— Вопросительный момент, — спросил Карлюза, пытаясь заглянуть ему в глаза. — Не будет ли так любезен многоуважительный демон поведать: почто одиноко восседает в огненном круге?

— Не люблю уступать место, — процедил тот сквозь зубы. И даже слегка пыхнул пламенем на докучливого любознайку.

Карлюза обиженно поковылял прочь, но в Кассарии одиночество не грозит никому — даже смертельно опасным обитателям Преисподней.

— Здравствуйте. Хотел спросить, — подошел минотавр, звонко цокая подковами. — Как вы стали обладателем такого редкостного шлема? По наследству, в результате насилия или делали на заказ? Я почему интересуюсь, у нас рога почти одинакового размера и формы.

— Да, действительно, — немного оживился демон. — Конечно, как оружие очень удобно — всегда при тебе, нигде не забудешь. Но такие хлопоты с амуницией.

— И не говорите, — поддержал беседу Такангор. — Меня наш кузнец едва уговорил на шлем. В нашей семье никто шлемов отродясь не носил, а я попробовал, и мне понравилось. У вас похожая конструкция, только на моем нет гребня.

— Да ничего особенного в этом гребне нет. Иногда он даже мешает, — признался Кальфон, которого живо интересовал предмет разговора. — Мало кто понимает наши трудности.

Тем временем Зелг морщил лоб, мучительно пытаясь придумать, как отобрать у Таванеля не принадлежащую ему душу так, чтобы не повредить этой самой душе.

— Как ваша родная фея, — сказала Гризольда, присаживаясь ему на плечо, — хотела бы дать один совет… вам не мешает табачный дым? Нет? Хорошо. Так вот, совет. Помните, я рассказывала вам об этой бесплотной руке, которая проникла в замок?

— Конечно.

— Попробуйте мысленно представить подобную руку и вытащить душу из лорда. Такие штуки очень помогают, особенно начинающим чародеям. Я это слышала от Валтасика, а он многого достиг в своем ремесле.

— Простите, от кого? — уточнил Зелг.

— От Валтасика, вашего родного великого предка.

— Мы говорим о Валтасее Тоюмефе да Кассаре?

— Пф-ф-ф. — Фея выпустила несколько колечек дыма, чем несказанно развлекла Кальфона. — Я делала ему гуглю и бырзульчиков, а он бессмысленно таращился на меня из колыбельки, и вы хотите, чтобы после этого я разводила харцуцуйские церемонии.

Послушайте, дружок. Закройте глаза — с непривычки с закрытыми глазами намного легче — и вообразите, что вы всунули руку в живот этому негодяю и тащите оттуда Уэрта Таванеля. А для лучшего результата думайте, что тянете его из трясины. Вы же не оставили бы человека тонуть в болоте? Вот и действуйте соответственно.

— Сейчас, — сказал некромант. — Попробую.

— Не пробуйте, а делайте.

— А это кто говорил?

— Это любимая фразочка вашего предка Люки.

— Интересно, — пробормотал Зелг, крепко зажмуриваясь, — как вы звали дедушку Узандафа?

— Напрягите воображение, дружок. Конечно, Узя.

— Даже боюсь думать, как вы станете называть меня.

— Вам сейчас следует думать о другом, — пробасила фея. — А действительно, как? Зелг — пресновато, Окиралла — длинно. Остается единственный вариант — Галя. Сокращенное от Галеас. И соответственно, и произносить удобно.

В этот миг Зелг отчетливо увидел мысленным взором подворье замка, отряд скелетов, бесплотную тень Борромеля, маячившую за спиной арестованного, и широко открытые, пустые, ничего не выражающие глаза лорда. Он протянул руку и решительно протолкнул ее внутрь тела ответчика. Ему почудилось, что кто-то отчаянно вцепился в его ладонь, будто утопающий схватился за него, как за свою последнюю надежду. Тогда герцог крепко сомкнул пальцы на этой холодной, бесплотной руке и изо всех сил потащил на себя.

Тащить оказалось тяжело, но он уже не был одинок. Сзади вырос судья Бедерхем и принялся помогать ему; присоединился к ним и похожий на бородавчатую жабу с львиной гривой и огромной клыкастой пастью Борромель. Дымилась, как вулкан, энергичная Гризольда. Мадарьяга и Гампакорта поддерживали молодого некроманта с обеих сторон.

— А, чего тратить время попусту? — спросил Кальфон и тоже пристроился к ним.

Его вмешательство и стало решающим. Что-то глухо застонало, выпуская желанную добычу, и легкая, прозрачная душа стремительно вылетела из ниоткуда в трапезную, где расположилось почтенное собрание.

— Благодарю вас, герцог, — раскланялась она учтиво. — Благодарю вас всех, господа. Лорд Уэрт Орельен да Таванель отныне ваш вечный должник. И ваш верный рыцарь, о прекраснейшая и благороднейшая из фей. Сейчас я вижу, что, погруженный в свои беды и тревоги той ночью, я не разглядел всей прелести вашего милого лица. Но впереди вечность — благодаря вам и этим благородным господам. Всю ее я посвящу восхитительной и отважной даме, которая сделает меня несказанно счастливым, когда соблаговолит открыть свое имя.

— Гризольда, — призналась фея и сделала странное па толстенькой ножкой.

— Что за имя! — возопил призрак. — Оно ласкает слух. А произнесенное вашим мелодичным голоском оно очаровательно вдвойне.

— Странно, — сказал Кальфон, обращаясь к Такангору, в котором признал родную душу, — я бы скорее определил ее голос как басовитый, с похрюкиваниями и немузыкальным скрипом.

— Влюбленность застит и взор, и слух, — поведал генерал Топотан.

— Никогда не влюблялся до такой степени, — признался демон. — В этом, видимо, все дело. Но он, определенно, поэт.

— Нет, этот отчаяннее, — постановил минотавр, разглядывая душу рыцаря. — Поэты — те только на словах горазды совершать подвиги вроде женитьбы и верности до гроба. А он и вправду может учудить что-нибудь подобное.

Поэт может воспевать многих женщин, на которых он испугался бы жениться.

Сэмюэл Джонсон

— Ну, вот и я, — весело сказал Зелг, — благодарю всех за своевременную помощь.

Он прошелся среди толпы, по очереди пожимая всем руки.

— Однако силен наш супостат, — признал судья Бедерхем. — Столько могущественных персон сражались с ним одним. Не нравится мне это. И сразу могу сказать — к нашим он не имеет никакого отношения. Совершенно другой стиль.

— Кому такое понравится? — резонно заметил Узандаф. — Главное, непонятно, что оно такое и куда делось. Гампакорта говорит — теперь тело лорда похоже на бутылку, выпитую до дна.

— Полагаю, сие приспешник Галеаса Генсена. И подался, вероятнее всего, в Бэхитехвальд.

— Ни в коем разе, — замотал головой Такангор. — Генсен обречен на свое королевство и на злодейство свое тоже обречен. Его никто не спрашивал, когда делал таким. Не спорьте со мной, я лучше других понимаю: поединок — прекрасный способ близко узнать друг друга. А этот ваш самозванец — он добровольно рвется в смертоубийцы, негодяи и подлецы. Как по мне, это гораздо хуже и опаснее. Что-то он тут вынюхивал.

— Только опасности нам не хватало для полного счастья, — заскрипела мумия. — О, Борромель! Давно тебя не видел. Как дела?

Борромель сидел в темном углу, нахохлившись. Видимо, близость Бедерхема его нервировала.

— Когда как, — ответил он, и от звука его голоса подскочили мирно дремавшие Бумсик и Хрюмсик.

— А где же князь? — спросил Мадарьяга, озираясь.

— Им о многом нужно поговорить с Таванелем, — сказал молодой некромант. — Думаю, они присоединятся к нам позже.

— Вот можешь же, когда хочешь, — заявил Узандаф Ламальва. — Почему дедушка должен бегать за тобой и уговаривать поупражняться? Видишь, как необходимы навыки некроманта?! Для всего пригодятся, даже для добрых дел, хотя твой предок Гахагун, вероятно, скачет до потолка в своем мавзолее.

— Да, — рассеянно покивал Зелг, — конечно. Да, да. Ну что, вроде бы все в порядке, все довольны. Пойду-ка я к себе, запишу пару строк, пока не забыл. А за обедом обязательно тебе прочитаю.

— Нет, — сказала мумия, — я не могу. Он меня доведет до того, что я добровольно замуруюсь в каком-нибудь склепе.

— Гхм! — кашлянул Кальфон. — Мне бы минуту вашего внимания.

— Конечно, — приветливо откликнулся герцог. — Извините, видите — сплошные хлопоты с этим Бесстрашным Судом.

Он поглядел в окно.

Там занимался рассвет — свежий, розовощекий, умытый росой ребенок нового дня.

Два пьяных в зюзю кентавра медленно ковыляли мимо крепостной стены, находя друг в друге единственную точку опоры на этой стремительно вращающейся земле.

Лорд Таванель все так же отрешенно сидел в кресле посреди замкового двора. Часовые, расположившись кругом, негромко о чем-то беседовали.

— Рассвело, — изумленно сказал Зелг. — Ночи как не бывало. Простите великодушно, я прослушал — кто вы и что вас привело в наш скромный замок?

— Где мои манеры? — сокрушенно взмахнул крыльями Бедерхем. — Знакомьтесь, господа. Герцог Зелг Галеас да Кассар, князь Плактура, принц Гахагун. А это мой коллега и родственник — Кальфон Свирепый, граф Торрейруна, Погонщик Душ, Повелитель Грозовых гор, хозяин реки Забвения и командующий шестидесяти легионов Падших. Недавно получил чин генерала.

— Поздравляю, — сердечно сказал Зелг.

— Вот, послушайте, — недовольно забубнил Такангор. — У всех есть шестьдесят легионов, только не у меня. А вдруг война или какое другое ответственное мероприятие? Что прикажете делать? Водить экскурсии по достопримечательностям и пропагандировать дружбу народов, культуру и вечные ценности?

Некромант огорчился. Ему так хотелось мира и тишины. Он и сам не отказался бы посидеть ночью в башне, полюбоваться в крупноскоп звездами, подумать о вечном…

— Ну, — вздохнул Кальфон, — тут вот какое дело.

Он деловито пошуршал свитком.

— «Трепещи, о смертный!» — это вы слышали…

— Слышал, хотя не очень понял.

— Трепещи и ужасайся, так, это тоже опустим, перед мощью владыки… на-на-на-на… ну и дальше в том же духе на две ладони вниз, а потом мы переходим к существу вопроса. — Кальфон прокашлялся и загрохотал: — «Старинная вражда между нашими семьями с годами не угасла, и пришло время кровью заплатить все долги великому Князю Тьмы. Война…»

— А, — догадливо сказал Зелг, — кровопролитие! Так бы сразу и сказали. Тогда это не ко мне. Если речь о войне, то вам к милорду Топотану. Он сие дело любит, одобряет и понимает. А я, видите ли, пацифист; больше на такое мероприятие ни ногой. Хлопотно, тревожно, неуютно и съедает практически все свободное время. Чтобы интересоваться боевыми действиями, нужен особый склад ума. Вы согласны? Что же поделать, если я ученый до мозга костей.

Когда-нибудь объявят войну, и никто не придет.

Карл Сэндберг

Демон яростно потер массивный затылок. Из ушей у него потихоньку пошел дым.

— Вы дослушать в состоянии? — грозно спросил он. — Я же ничего особенного не прошу, просто помолчать две минуты.

— Зачем же нам молчать? — удивился Юлейн, которому вновь прибывший демон был в принципе симпатичен, но чем-то напоминал брата его супруги, князя Люфгорна, а потому вызывал смешанные чувства. — Зачем же нам молчать, а вам повторять дважды. Кузен Зелг все подробно разъяснил: по поводу войн и сражений обращайтесь к милорду Топотану. Он с удовольствием даст вам консультацию.

— Людей это вообще не касается, — рыкнул демон.

— Я не человек, — вздохнул Юлейн. — Я король. Со всеми вытекающими отсюда последствиями.

— Когда отправитесь замуровываться, — тихо сказал Кальфон, обращаясь к Узандафу, — кликните меня. Я охотно присоединюсь. Ему объявляют войну, а он и ухом не ведет. Впервые сталкиваюсь с таким поразительным безумием.

— Могу предложить вам лекарственной бамбузяки, — встрял доктор Дотт.

— Давайте, — кивнул демон. — Мне нужно взбодриться.

— Или живопузный настой? Он крепче… то есть бодрит.

— Лейте!

— Кому объявляют войну? — уточнил Зелг.

— Вам, ваше высочество, — пояснил Думгар.

— Кто?

— Князь Тьмы.

— По какому поводу?

— Старинные распри.

— А что мы не поделили?

— Никто не помнит, милорд. Война тянется уже тысячелетия. Иногда затихает, иногда вспыхивает с новой силой. Сейчас вот вспыхнула.

— Я против, — заявил Зелг, сосредоточенно подумав. — Я категорически против. Я уже говорил вам, любезный, что я пацифист?

Кальфон закатил глаза и подставил Дотту опустевший стакан для новой порции.

— Говорили, милорд, — успокоил голем своего господина.

— А он понял?

— Наверняка.

— Так и передайте своему хозяину, — решительно молвил молодой некромант. — Войны не будет.

— Это почему? — спросил Кальфон.

— С научной точки зрения война возможна только между двумя, как минимум, враждующими сторонами, — пустился герцог в объяснения. — Если мы отказываемся воевать, а у вас на примете нет никого другого, то противостояние отменяется.

— То есть вы отказываетесь?

— Разумеется. Зачем это нам? Пригласите кого-нибудь другого.

— Кого — другого?! — выпучил глаза демон. — Мы не хотим другого. Где вы такое слышали? Меня послали к вам! Вот письмо — целый день сочиняли, вы бы видели, сколько народу над ним билось. И вообще, что это значит — отказываетесь?! Мы уже подготовились, собрались под кровавыми знаменами, закатили пир по этому поводу… Вы понимаете, что срываете ответственное мероприятие?! Все сколько-нибудь значимые персоны ждут только сигнала к началу войны, а вы вдруг такое заявляете. Возьмите послание.

— Не возьму.

— То есть — как?

— Не возьму, и все.

— Но это же исторический документ чрезвычайной важности. Адресован вам лично. Я его доставил. Заберите письмо — с меня голову снимут, если я притащу его обратно.

Когда мы кого-то приглашаем, мы письменно посылаем письмо. И генпрокурору мы тоже письменно пишем.

Геннадий Селезнев

— Не выкручивайте мне руки, — сказал Зелг, которого несколько лет общения со студентами тоже кое-чему научили.

— Так его, — подзадорила Гризольда.

— Тогда сдавайтесь, — предложил Кальфон. — Платите нам дань и отдавайте эту беглую душу с ее пророчествами.

— Еще чего, мы же не проиграли.

— Можно мне где-нибудь присесть? — спросил демон у Дотта. — Что-то голова кружится.

— Вот сюда, на диванчик. Разработан специально для Думгара, так что вас и подавно выдержит. И обязательно выпейте вот эту микстурку. На вас лица нет.

— Проклятье! — закричал Кальфон.

— Это иносказание, — вмешался в разговор судья Бедерхем. — Успокойся. На месте твоя морда.

— Уфф!

— И с какого перепугу вдруг опять война? — не унимался Кассар. — Просто эпидемия. Только-только закончили с Бэхитехвальдом, здравствуйте — на очереди Преисподняя.

— Вполне логично, — пояснила мумия, сочувственно косясь на Кальфона, лихорадочно перечитывающего свой свиток. — Мы истощены упомянутым тобою противостоянием. Вот Князь Тьмы и решил воспользоваться ситуацией. Официально мир мы не заключали даже после свадьбы Барбеллы да Кассара и Моубрай Яростной. Просто временно прекратили сражаться. Да и силы были примерно равны до твоего восшествия на престол… ты меня понимаешь… Но никто не обещал, что мы вечно будем жить в мире и дружбе. Так что он имеет полное моральное право возобновить боевые действия. Что же до выбранного момента — окажись я на его месте, поступил бы подобным образом. И хочется возразить, да нечего.

Они закопали топор войны, но в неглубокой и хорошо обозначенной могиле.

Дороти Уолуорт

— Вовсе мы не истощены, — сердито возразил Зелг.

— Еще как истощены, — пробурчал Такангор. — Я давно уже говорю о том, что нужно провести набор в нашу армию, но меня же никто не слушает.

— И что, у нас настолько тяжелое положение?

— Не без того.

— Так пусть он катится в тартарары со своей внеплановой войной! — возмутился некромант. — Какая война без армии? Только этих проблем мне сейчас и не хватало.

— Ничем не могу помочь, — усмехнулся Кальфон. — Мы уже там. Кстати, Князь понимает ваши трудности, а потому первое сражение назначил через десять дней. Этого срока вам должно с лихвой хватить для того, чтобы подготовиться и привести в порядок все свои земные дела.

— Ну, что теперь делать? — спросил Зелг.

— Воевать, — подал голос Кехертус. — Рано или поздно это должно было случиться.

— Будем сражаться, — согласился Такангор. — Потренируемся на демонах, а потом возьмемся за что-нибудь посерьезнее. Я не имею в виду никого из присутствующих, — добавил он, твердо памятуя маменькины наставления.

— Поскольку я работаю у вас на полставки, то первую половину дня вполне могу воевать на вашей стороне, — вставил Бедерхем.

— А вторую? — заинтересовался граф да Унара.

— А вторую — на нашей, — серьезно пояснил судья.