26

Мышцы болят. Я тренирую их, приседаю, стоя у окна и держась за батарею. А за окном виден двор. Снег сошел уже, моросит дождь. Самое гнилое время. Ложусь на диван и раскрываю книгу. Книг начитался я за это последнее время! В моих руках книга про Пушкина — и вот что в ней написано:

«Пушкин первый подошел к барьеру и, остановясь, начал наводить пистолет. Но в это время Дантес, не дойдя до барьера одного шага, выстрелил, и Пушкин, падая, сказал:

— Мне кажется, что у меня раздроблена ляжка.

Секунданты бросились к нему, и, когда Дантес намеревался сделать то же, Пушкин удержал его словами:

— Подождите, у меня еще достаточно сил, чтобы сделать свой выстрел.

Дантес остановился у барьера и ждал, прикрыв грудь правою рукою.

При падении Пушкина пистолет его попал в снег, и поэтому Данзас подал ему другой.

Приподнявшись несколько и опершись на левую руку, Пушкин выстрелил.

Дантес упал.

На вопрос Пушкина у Дантеса, куда он ранен, Дантес отвечал:

— Я думаю, что я ранен в грудь.

— Браво! — вскрикнул Пушкин и бросил пистолет в сторону».

Откладываю книгу и закрываю глаза. Это читать просто невозможно! Дворяне! Когда что-то делаешь, то главное — результат. Пушкина и его жену оскорбили, а за такой базар надо отвечать. Глушаков и АКМов тогда не придумали еще. Тачек не было. Но и охраняли Дантеса слабо, сигнализации тоже не имелось. Я бы взял десяток заряженных пистолетов, приехал бы ночью на санях, грохнул бы дворецкого, поднялся бы в спальню и завалил этого француза, голландца, шведа, немца… не помню его национальности… Завалил бы пулей в лоб! Мозги б у Дантеса — вдребезги!

И ментовка тогда работала по-благородному. Дворян не пиздили по-черному, не ломали ребер, челюстей, не старались повесить другие убийства, — меня, помню, в Амурской области менты отделали именно так. Пришлось вены резать. А из госпиталя я убежал. Мне врач помог. Так и сказал: «Беги. Эти звери тебя все равно убьют».

Да любая дикая птица разорвала б того иностранца, только подойди тот к гнезду и позарься на яйца. Даже гавайская ворона — корвас тропикус, даже чешуегорлый медосос — браккатус, а тем более крючкоклювый вьюрок — псеудонестор хантофрус…

Еще только начинает светать, когда я въезжаю в Киев. Нахожу по памяти улицу, где живет оттраханная вдова, и паркуюсь чуть в сторонке. Осматриваю улицу и выхожу из машины. Я звонил накануне, и вдова сказала, что отошлет кавалера. Кавалера-то она отошлет, да вот пригласит еще парней с пулеметами. Все может быть. Но, кажется, тихо вокруг. Поднимаюсь, прислушиваясь, по лестнице и звоню в дверь. На всякий случай делаю шаг в сторону.

Но дверь открывается без стрельбы, и я вижу ту, чье лицо забыл. Но как она трахалась над трупом мужа — помню… Красивая молодая телка с заспанным лицом смотрит на меня и проговаривает, ухмыляясь:

— Вот ты какой! Заходи. Хоть познакомимся по-человечески.

Захожу в прихожую и вслушиваюсь. Нет, в квартире, кроме нее, никого нет. Обнимаю хозяйку небрежно.

На ней коротенький шелковый халатик, пахнет женщиной, духами, постелью… Фиг разберет. Приятно пахнет. Она целует меня в ухо. Мужчина начинает шевелиться во мне, но я останавливаю себя. Задаю контрольный вопрос:

— Друг где?

— Я ему велела больше не появляться.

— Что так?

— Решила тебя подождать.

«У меня руки по локоть в крови, — мелькает мысль, — а они ко мне все льнут. Чем больше крови, тем больше любви получается. Чем тогда человек от животного отличается? Ничем. Нет, у нас язык есть и мы им болтаем».

— Представь! Ты приехал, а он здесь. Мне что — опять квартиру драить? После того раза кабинет еле отмыла.

«Это она про кровь, что ли?»

— Ты циник. — Мне остается только криво улыбаться. — Это были мозги твоего мужа, между прочим, а не мусор.

— А-а! — отмахивается хозяйка. — Ванну налить?

— Ванна — это хорошо.

Лежу в ванне и стараюсь вспомнить ее имя. Знаю ведь. Называл ее по имени, когда говорил по телефону. Хочу ее трахнуть… Анжела! Да, именно так — Анжела… Но я так устал с дороги, глаза закрываются…

С трудом клюю яичницу. Надо подремать. Коленки у нее, конечно, классные, но мне надо поспать хотя бы часок. Прошу хозяйку сходить за газетами, в которых имеется информация о продаже машин. Анжела кривит личико. Она одевается и уходит. Я доползаю до ее постели и засыпаю…

Просыпаюсь через три часа, когда хозяйка возвращается. Столько времени у нее ушло на покупку газет. Кроме газет она накупила еще кучу барахла, но мне это неинтересно. Даже хорошо, что ее не было столько времени. Я отдохнул и готов действовать. Сперва я трахаю хозяйку со всеми доступными мне постельными зверствами, после которых, размазав семя по лицу, Анжела засыпает праведным сном, а я начинаю изучать объявления.

Следует узнать в комиссионных магазинах — можно ли у них оформить куплю-продажу. Если покупать новую, то придется ее гнать в Питер, ставить на учет по месту прописки, получать номера. Долгая песня… Единственный способ — это купить у частного лица по доверенности.

Объявления ничего интересного не предлагают. Еду в комиссионный. Погода ясная, но довольно холодно. Холодно — если пешком топать. У меня тачка…

Продавцы начинают суетиться, почувствовав во мне серьезного клиента, вызванивают мужика, у которого есть «мерс» с трехсотым двигателем. Мужик тоже не заставляет себя долго ждать. Не успел я осмотреть тачки, выставленные во дворе на продажу, как появляется «мерс». Серебристый металлик, бля! Такой мне и нужен.

Мужик, большой рыхлый дядька, начинает красочно расписывать достоинства машины, нажимая на престижность марки, на какую-то опупенную коробку передач и усиленный мост. Я не слушаю его. Прошу завести тачку и погазовать. Смотрю на выхлопную трубу — дыма нет. Двигатель вроде в порядке.

— Сорок тысяч баксов, — важно называет цену дядька. — Два года всего «мерсу».

— Сорок тысяч! — ухмыляюсь я. — Давай торговаться.

— Нет, — раздается суровый приговор. — Сорок тысяч баксов или ничего.

— Хорошо, хорошо, — соглашаюсь я.

Тут же едем на станцию техосмотра, и я прошу мастеров осмотреть машину. Те ставят «мерс» на подъемник и тщательно осматривают. Состояние, говорят, отличное. Плачу им. Дядька доволен. У него слюни сейчас потекут. Едем в ГАИ. Там «мерс» проверяют на угон. Все чисто. Возвращаемся в комиссионный магазин. Велю мужику подождать чуток, а сам отваливаю за деньгами. Привожу деньги, и мы все оформляем. Прошу мужика отогнать «мерс» к дому веселой вдовы, что тот и делает с удовольствием хозяина, отдавшего скакового жеребца в хорошие руки.

Забираю Анжелу и везу к нотариусу, где переоформляю БМВ на вдову.

— Теперь это мое? — Она не может поверить.

«Ничего, — думаю, — привыкнет. К этому быстро привыкают».

— Твое, твое, — успокаиваю, и мы уезжаем к ней домой.

Я ей показываю все, на что способны злые беркуты, а она мне — ассортимент молодых вдов. Никто никого не победил, да и не собирался.

Спим вповалку часа два. Где тут чьи руки-ноги?

— Мне пора ехать, — говорю, проснувшись.

— Как ехать? — удивляется Анжела.

— Да вот так, — объясняю ей и уезжаю обратно в Харьков.

На ночном шоссе привыкаю к новой машине, которая, может, и не такая приемистая, как БМВ, но… «мерседес» он и в Африке «мерседес»! Тяжелая, мягкая, сильная тачка. Езда на новой машине настолько увлекает меня, что не замечаю, как оказываюсь в Харькове. И совсем не устал от долгой езды!

Заезжаю к Вике. Она в порядке. Ушибы проходят, настроение бодрое. Болтаю с ней с полчаса и отваливаю. Звоню Андрею из автомата, договариваюсь с ним встретиться в центре в полдень. До этого времени успеваю заехать на Сумскую, перекусить и привести себя в порядок.

В универмаге толчея. Из толпы появляется Андрей. Киваю ему, и мы отправляемся в отдел трикотажных изделий, где возле окна есть укромный уголок. На парне длинное пальто до полу и кепка из твида.

— Ты, — говорю, — как мальчик-переросток.

— Что? — не понимает шутки Андрей.

— Короче, как дела?

— Все тихо. Из Краснодара пришел рис без проблем. Леха поработал прекрасно.

— Как «папа»?

— Никаких вопросов. Мы под «крышей».

— Слава Богу! — говорю я, и мы расходимся.

Этот рэкет для меня — как бесплатное приложение к журналу… Завтра акция. Завтра человек из Днепропетровска приезжает, а от Лехи, точнее, от Николая через Леху информации никакой.

Заезжаю за Светой в общежитие. Она сидит за столом и зубрит книгу под смешным названием «Основы коммунального хозяйства СССР».

— Советского Союза уже нет! — смеюсь я. — Чего тут учить?

— Задали, — отвечает Света.

Уговаривать ее, правда, долго не приходится. Она отбрасывает учебник, надевает куртку, которую я ей подарил, и мы выходим на улицу.

— Новая?!

— Новая.

Мы садимся в «мерс» и катаемся по городу. Ужинаем в ресторане. Играет музыка. Пахнет вкусной едой. Света рассказывает о новостях, преподавателях, подругах. Ублюдки больше не появлялись. Она смотрит на меня влюбленными глазами. Мне тепло с ней и спокойно. Она не киевская вдова. Она милое невинное дитя. На душе становится легко, и кажется, что все проблемы решатся сами собой. Может, и не гоняется за мной наркомафия, может, и забыли они про кейс с наркотой… Именно так мудаки себя перед могилой и успокаивают! А мудак — это не Буревестник, это труп и есть!

Отвожу Свету в общежитие.

— Я к тебе хочу, — говорит она жалостливо.

— Сегодня нельзя, — говорю довольно сурово.

— А когда будет можно?

— Скоро, Света.

— Хорошо, я подожду, — соглашается девушка, целует меня в щеку и убегает в общагу.

Еду на Сумскую и ругаю себя дорогой за слюнявость.

Во дворе стоит Лехина тачка. Наконец-то! Сигналю фарами и отъезжаю к гаражу. Ставлю «мерс» в гараж и иду к парадной. Многие меня видели на БМВ. Пусть так и считают — парень на БМВ катается…

Леха стоит у машины и машет рукой.

— Здорово, бодигард!

— Здравствуйте, босс.

Мы поднимаемся в квартиру, и Леха начинает рассказывать то, что ему передал Николай. Версия о его трагической, так сказать, кончине пока работает. Замещают его проверенные ребята, но складывается такое впечатление, что кто-то уже положил глаз на его обширное хозяйство. Николай также передает: человека из Днепропетровска он не знает, а вот на второй фотографии он узнал своего хорошего одесского приятеля. Николай его уже предупредил, и тот сам постарается исчезнуть из поля зрения наркосиндиката…

«Все это хорошо, — думаю я, — но Николай контактирует все-таки с разными людьми. Вдруг кто его продаст. Тут-то меня и расшифруют. Инсценировка убийства — это уже сговор. Анвера сразу забодают».

— Я Николаю дал наши телефоны на всякий случай, — говорит Леха.

— Это необходимо, — говорю я.

«Это необходимо, — думаю про себя. — Но если выйдут на Николая, то и его забодают. Выйдут на Николая и телефоны найдут. Выучил бы он их наизусть».

Ближе к ночи Леха отвозит меня на железнодорожный вокзал. Утром я должен оказаться в Днепропетровске.

27

В вагоне пусто. Только молоденький лейтенант не поймешь теперь чьей армии едет с юной и милой — похоже, женой. Они стоят в коридоре возле окна и щебечут. Я курю в тамбуре и возвращаюсь в купе. Из простынь и одеяла вью что-то наподобие гнезда и заваливаюсь спать. Но сон не приходит сразу. Да и ничего интересного присниться не должно. За окнами мелькают огни неведомого полустанка, стучат колеса, скрипят двери…

В Днепропетровск я приезжаю еще ночью. Выхожу на холодный ветреный перрон и начинаю соображать. После ночной дороги мозги шевелятся еле-еле. Иду в кассу и покупаю билет до Мелитополя на тот же поезд, в котором будут мои клиенты. То есть клиент у меня всего лишь один… Чтобы не светиться на вокзале, выхожу на привокзальную площадь и нанимаю такси.

— Мастер, — говорю, — покатай по городу, а я посплю. До поезда времени до фига, а на вокзале холодно.

Договариваемся об оплате, и водила везет. Лежу на заднем сиденье с закрытыми глазами и думаю. Больше делать нечего.

Мой клиент едет до Симферополя. Надо б кое-что у него узнать. Да и что это за спутник у него, которого следует пощадить. И как? Как сделать, чтобы меня не запомнили в лицо? Когда мочишь всех, то свидетелей не остается, а тут… Это игра Анвера, и он, понятно, знает, что делает… Ладно, по ходу пьесы разберемся…

Водила подвозит меня к вокзалу, я отстегиваю бабки и выхожу. К вагону подваливаю за пять минут до отправления. Забрасываю сумку на полку и выхожу в тамбур. Проводник зазывает в вагон пассажиров, курящих на перроне. Те садятся, и поезд трогается. Мой клиент и его спутник должны находиться в четвертом от меня вагоне. У меня вагон девятый, у них — пятый. Главное, чтобы те не вздумали места поменять! И вообще могли измениться в последний момент планы, укатили другим поездом… Мне надо сделать работу, когда проедем Запорожье, — это ночью почти. Пассажиров довольно мало, могут запомнить мое лицо проводники. Не стану же я в маске носиться по вагонам! Ладно, разберемся в процессе… Ключ, каким проводники отпирают купе и сортиры, я приобрел заранее…

Проводник предлагает чаю. Отказываюсь. Проходит худой верзила в бело-мятом халате. Он тащит из ресторана судки.

— Борща не желаете?

Я не желаю. И вообще стараюсь, чтобы мое лицо не смогли разглядеть, отвечаю, уткнувшись в газету.

Наконец-то! Вагоны дергаются, и мы отъезжаем от Запорожья. Мои соседки, две полные хохлушки, давно дрыхнут. Осторожно поднимаюсь и отодвигаю дверь. Прохожу на цыпочках по ковровой дорожке. Проводника, слава Богу, не видно. Во втором вагоне тоже тишина. В третьем проводница возится с кипятком, но я замечаю ее от дальней двери и останавливаюсь, жду, когда отвалит. Она скрывается в своем купе, и я пролетаю по коридору незамеченным.

Теперь мой вагон, нужный вагон, вагон номер пять. Приоткрываю дверь и смотрю — есть кто в коридоре или нет? Нет! Тишина вокруг. Делаю шаг и дергаю ручку сортира. Та подается. Пусто. Можно там спрятаться, если сейчас кто-нибудь появится. Нету никого.

Ступаю в коридор и делаю несколько шагов. Смотрю на цифры. Цифры говорят. Делаю еще два шага. Вот эти цифры. Места двадцать пять и двадцать шесть. Такие покупают купе целиком. Мать! Глушак! Ошибка! Не навинтил! Мудак — это не Буревестник…

Достаю из кармана железнодорожный ключ, вставляю в углубление в двери, поворачиваю. Даже не щелкнуло. Дверь тихохонько съезжает на колесике. Делаю шажочек внутрь и также аккуратно задвигаю дверь. На нижних койках спят люди-человеки. Темно. Только ночник мерцает под потолком. Но я и в темноте вижу отлично. Один отвернулся к стене, другой лежит на спине. Вглядываюсь в его лицо и навинчиваю глушитель. Вот оно, лицо с фотографии. Родинка на лбу и волосатые ноздри. Глядя на родинку, достаю второго рукояткой в висок. Выживет так выживет. Мне свидетели не нужны. Досылаю патрон в патронник, хотя мог это сделать в тамбуре или в туалете. Ошибка! Еще одна ошибка! Некогда себя ругать!..

Хочу растолкать клиента, но он вдруг сам просыпается, открывает глаза, хочет сесть, говорит:

— Что такое?

Приставляю ствол с глушаком к его лбу и шепчу:

— Тихо.

— Хорошо. — Клиент соглашается и ложится обратно.

— Что и куда везешь? Говори.

— Не понимаю.

Тихохонько бью ему рукояткой по губам. Появляется кровь.

— Что и куда везешь? — повторяю вопрос и слышу покорный ответ:

— Везу деньги в Симферополь. Не трогай меня. Это деньги мафии.

— Это мне в тебе и не нравится, — шепчу и нажимаю на курок.

«Пук» только. Мозги его вдребезги.

Засовываю «макара» за брючный ремень и, выглянув сперва в коридор, выхожу, скольжу по ковровой дорожке к тамбуру.

Много я ошибок сегодня сделал. Сделаю еще одну. Я не выхожу в тамбур, а скрываюсь в туалете. Дверь не закрываю до конца, оставляю щелку. Коридор мне виден не полностью, но виден. Через несколько секунд в коридоре появляется человек. Человек — это я вижу. Но разглядеть не удается. Неудобно смотреть. Так и окосеть можно. Человек заскакивает в купе с клиентами. Понятно. Интересное у нас начинается кино. Сматываюсь в тамбур. Благополучно добираюсь до своего вагона и скрываюсь в купе. Хохлушки спят. Храпят даже, как рота после маневров.

В Мелитополе вылетаю на перрон, пересаживаюсь на обратный поезд. Доезжаю до Харькова живым и пока невредимым.

— Скучаю по Инне, — говорит Леха. — Как бы мне смотаться в станицу?

— Если ничего срочного не появится в ближайшее время, я тебя отпущу. — Русалка у парня действительно девушка симпатичная, и я бодигарда понимаю. — Ты, собственно, можешь и сейчас ехать. Ты теперь сам себе хозяин. Хотя мне помощь может понадобиться.

— Вы, босс, это бросьте! Мы вместе! И здорово, что у нас теперь два «мерсика».

— «Мерсика»! — смеюсь я.

Мы гоняем чаи на кухне загородного дома. Леха пока живет на этой конспиративной квартире. Точнее сказать, в конспиративном доме. Если на «мерсиках» тут станем тусоваться, то на нас быстро обратят внимание.

За окнами холодный и пустой сад. В соседних домах, похоже, никто не живет. Но «мерседес» он и в харьковском пригороде «мерседес». В глаза бросается…

Леха что-то говорит, и я сперва не слышу его, занятый своими мыслями.

— Что? — спрашиваю.

— Да Вика, босс, похоже, начинает крутить с одним из парней Андрея. Некрасиво сплетничать. А это и не сплетни. Тем более вы мой босс.

— Да. — Я задумываюсь и разом вспоминаю, как я не хотел, а Вика перехитрила, как мы трахали друг друга до изнеможения, до исступления, какое еще найти слово! Как она хотела взять «вальтер» и убить человека..

— Да, — повторяю я и улыбаюсь. — Пускай. Девушке надо устраивать жизнь. Со мной не устроишь. Тем более Света!

— Ну вы и бабник! — восхищается Леха.

— Никогда им, честно сказать, не считался. А тут прорвало.

Мы смеемся.

Звонит телефон. Леха выходит в другую комнату и поднимает трубку. Скоро возвращается мрачный, смотрит на меня, говорит:

— Босс, Андрей звонил. Четыре машины риса кто-то слямзил.

— Бля! — взрываюсь я. — Достали вы меня своим рисом.

— Я не виноват. — Леха садится за стол и подпирает голову рукой. — Сейчас Андрей появится и все расскажет в подробностях.

Я как-то успокаиваюсь. К рисовым заморочкам я даже привык.

— Кто мог постараться? — спрашиваю. — Есть какие-нибудь мысли?

Леха отрицательно мотает головой — нет, мол.

Сидим. Молчим. Появляется Андрей. Опять он бледно-зеленый, как — я не знаю! — «дети подземелья». Садится на стул, не снимая пальто. Пальто у него, конечно, замечательное.

— Что опять стряслось? — спрашиваю.

— Сегодня в контору приехали два парня и заявили — машины с рисом у них. На кого работают — не сказали. Просто потребовали ежемесячных выплат. — Андрей порылся в кармане пальто и достал сложенный вчетверо листок бумаги. — Здесь записаны номера в сберкассах. Понятно, что номера на подставных людей. Можно поймать тех, кто будет забирать деньги. Но скорее всего, и еще куда-нибудь переведут. Все равно как-то выходить на людей надо. Если денег мы не переведем к назначенному числу… Тогда что-нибудь произойдет. Или офис спалят. Или нас замочат. Или то и другое одновременно…

— Ты нам лучше будущие ужасы не описывай, — перебиваю я монолог бледно-зеленого бизнесмена. — Ты лучше рви к «папе» и скажи, что у того есть два дня, чтобы разобраться и узнать, у кого товар. А если это его игры, то пусть херней не занимается. Так и говори. Жестко. Повтори.

— Пусть херней не занимается, — повторяет Андрей несколько раз, и щеки у него начинают розоветь.

— И еще скажи ему, что корпорация рассержена. Через два дня с ним произойдет то, что и в кошмарном сне не приснится. Такую бойню, так и скажи, их славный город Харьков видел последний раз во время войны. Можешь добавить что-нибудь от себя.

Андрей разошелся и стал фантазировать:

— Я скажу, что всех их разрежут на мелкие части и разошлют в разные части страны!

— Интересно. А кто рассылать станет?

— Ну… Это же так, к слову.

— Понятно. Последнее мое предложение отменяется. От себя ничего не добавлять. Ясно?

— Ясно.

Леха молчит, а после взрывается:

— Да порубать их всех в капусту!

— Настоящим казаком стал, — усмехаюсь я.

— Может… Действительно… Взять и порубать, — осторожно соглашается Андрей и вопросительно поглядывает на меня.

— Нет, хватит пока кровожадных фантазий, — подвожу я итог разговора. — Для начала будет достаточно и того, что ты скажешь. Напомни только о наших последних действиях в городе. И смотри, чтобы тебя самого за такие слова не разрезали на мелкие части.

Румянец быстро гаснет на щеках парня. Он встает и направляется к выходу.

— Классные у вас машины, — говорит Андрей на прощание.

— С этим я согласен… Ты там особенно-то не хами.

— Не буду.

Нам остается только ждать результатов встречи Андрея с «папой». Я заваливаюсь в койку и стараюсь заснуть. Леха выходит во двор и ковыряется в машине. Андрей звонит через несколько часов и сообщает радостно, что «папа» обещал расшибиться в доску, но найти тех «козлов». «Папа» заявил, мол, что сам их порвет на тряпки.

— Что ж, — соглашаюсь я, — посмотрим, на что способен сей авторитет.

Пересказываю содержание разговора Лехе, и тот кисло кивает — хорошо, мол, подождем.

— У тебя есть два дня. Инна небось соскучилась. Рви.

— Спасибо, босс! — орет Леха, выбегает во двор. Через минуту его и след простыл.

Сижу в квартире на Сумской и ни с кем не встречаюсь. Вся эта беготня и стрельба переплелись, как девичья коса. Что тут главное? Что лишнее? Без чего можно обойтись? От чего отказаться нельзя никак? Все началось с кейса. Чертов кейс! Таких денег не прощают и не списывают за давностью. Да и не так давно вся эта история в Симферополе случилась. Значит, какие-то люди в наркосиндикате методично отрабатывают версию за версией. Теперь, когда Советский Союз развалился, многие профессионалы из спецслужб остались не у дел. А таких мафия нанимает с удовольствием. Значит, серьезные профессионалы ищут меня. И вовсе не для того, чтобы по головке погладить. С другой стороны, я, не профессионал, ищу тех, кто нанял профессионалов. И я их по головке не собираюсь гладить. У нас тут не секс, а мочилово! И эта серьезная борьба происходит на фоне дурацких разборок с рисом. Могу ли я послать этот рис к матерям? Могу. Но не могу. Тут уж дело чести. Тут друзья. Могу ли я засветиться на этом рисе? Элементарно. Думаю, профессиональные люди имеют информацию по всем случаям в регионе. Почерк узнается элементарно. Могу ли этот почерк изменить? Нет, не могу. Я по-другому не умею. Да по-другому и не надо, не получится. Так что же я могу на самом деле? Я могу только опередить. Выстрелить первым в того, кто меня заказывает. Время решает все. Значит — Анвер, значит — все зависит от Анвера. Анвер же говорил, что я ему теперь как брат. Давно я его не видел. Скучаю…

По вечерам звонит Света и мы болтаем. Я расспрашиваю ее об учебе в коммунальном техникуме. У нее на носу зачеты, и она очень занята, поскольку хочет получить профессию. Серьезная девушка. Я одобряю ее старательность, отвечаю, что очень хотел бы встретиться, но не могу, поскольку очень много дел. Но скоро, говорю, увидимся. Да и она зачеты сдаст. Один раз звонила Вика и говорила долго, сумбурно. Похоже, Леха был прав — появилось у девушки что-то более перспективное, чем я. Вика пространно объясняла про свою простуду, кашляла в трубку для убедительности. Лучше прямо говорить. Когда меньше лжи, жить легче…

— Хорошо, — говорю умиротворенно. — Останемся товарищами по работе.

Вика не ожидала таких слов — и не знает, что ответить.

— Хорошими товарищами по работе. У нас получается, — повторяю я и вешаю трубку.

Звонит Андрей и просит о встрече. Договариваюсь с ним встретиться на нашем месте за бензоколонкой. Выхожу во двор и осматриваюсь. Тишина вокруг. И холодно. Так жизнь и проходит. Еще недавно лето было, а вот — зима наступает.

Еду. Вижу машину Андрея и останавливаюсь не доезжая. Парень замечает мой «мерс», выскакивает из своей тачки и перебирается ко мне.

— Привет.

— Привет, босс. «Папа» узнал про ублюдков. Они из Балаклеи. Кто их навел — не знает пока. Но слезно обещал узнать.

— Москва слезам не верит, — ворчу себе под нос. — Ладно, Балаклея так Балаклея! Ты вот что, Андрюха, сделай… Купи на кого-нибудь из наших подержанные «Жигули» А пока подождем новостей от «папы».

Андрей обещает сделать все, как я сказал, и мы разъезжаемся.

Возвращаюсь в город и останавливаюсь возле рынка. С лотков продают цветы. Сто лет я не покупал цветов и все их названия позабыл. Прохожу вдоль лотков и присматриваюсь. Узнаю тюльпаны и гвоздики. Гвоздики, кажется, на похороны приносят. Нет, любые приносят и на похороны, и на дни рождения. Все зависит от количества цветов. Четное количество или нечетное. Советуюсь с продавщицей. Та мне все объясняет. Беру у нее букет незнакомых мне цветов с большими синими бутонами и возвращаюсь к «мерсу». Еду к Светлане в общагу. Хватит ей зубрить всякую ерунду.

На вахте стоит лютая тетка из тех, с которыми не договориться.

— К кому это вы собрались, молодой человек?! — начинает она на меня нападать.

— Санэпидстанция! — обрываю ее, готовый к долгим пререканиям.

Тетка замечает цветы и вдруг соглашается снисходительно:

— Ладно, иди. Санэпидстанция!

Поднимаюсь по лестнице и стучусь в дверь. Захожу. Светлана сидит за столом и листает учебник. Она сразу же замечает цветы и виснет у меня на шее. Это приятно.

— Хватит себя мучить. Поехали.

— Поехали! — соглашается Света.

Она набирает воду в кувшин и ставит цветы. Мы уходим. Во всех окнах видны девичьи лица. Им интересно. Я девушек понимаю.

Мы катаемся по городу. Идем в новый ресторан. Тот работает до утра, и мы сидим в нем часа два, что-то едим, пьем, разговариваем. Разговаривать почти невозможно. Возле пульта скачет диск-жокей и крутит ручки. Музыка летит из динамиков, как пулеметные очереди. Я подзываю рукой официанта и прошу того сделать музыку потише, побеседовать с диск-жокеем. Официант обещает, но музыка тише не становится. Черт, не мочить же их теперь за громкость. Мы решаем со. Светой уйти — и уходим.

И правильно делаем. Делаем на Сумской то, что хотим. А мы хотим многого и разного. Музыка играет в приемнике, и я убираю громкость, когда Света начинает стонать. Лучше я ее послушаю. Чем громче, тем лучше…

«Папа» работает. «Папа» дает информацию. Теперь я знаю двоих из Балаклеи, которые наш рис угнали.

Один из парней Андрея, как я и просил, купил подержанную «шестерку», и я еду смотреть ее. Состояние приличное, ехать можно. Велю парню забрать вечером Вику и приехать ко мне на Сумскую.

Является довольный Леха. Он побывал в станице — и теперь готов идти в бой.

— Когда женишься? На свадьбу-то пригласишь?

Леха пожимает плечами неопределенно, но отвечает серьезно:

— Точную дату пока назвать не могу… Но видимо, скоро.

Качу на конспиративную дачу и готовлю ствол. Подбираю обоймы. Возвращаюсь в город.

— Ты, Леха, в этот раз со мной не поедешь, — говорю бодигарду, и тот обижается.

— Почему же?

— Тут такое дело… Достаточно будет и Вики. Не стоит и тебе светиться.

На самом деле мне не хочется жениха подставлять лишний раз под возможные пули. Инна-русалка — это не киевская вдова. Она станет страдать, если что.

Но тут звонит Андрей и радостно сообщает, что рис вернули. «Папа» ему звонил и приглашал в гости, хочет похвастаться своими успехами.

— Не расстраивайся, — говорю Лехе, повесив трубку. — Наша поездка отменяется. Рис вернули.

— Так оно и лучше, — соглашается жених. — Лишняя стрельба никому не нужна.

Леха прощается и уходит. Я заваливаюсь на диван и смотрю в потолок. Ничего на потолке интересного нет. Обычный. Побеленный мелом. С паутинками трещин. Я думаю о том, что с Лехой действительно надо прощаться. Пусть человек займется рисом и русалкой. Вдруг из него толк и выйдет. Что-то я чувствую. Какие-то импульсы. Я их ловлю из пространства. Дикое и чуткое во мне говорит, что скоро начнется самая интересная часть истории. В нее я должен войти один. Меньше близких людей вокруг — меньше человеческих чувств. Меньше чувств — меньше страха. Меньше страха — больше дикости. Больше дикости — больше шансов уцелеть. А уцелеть еще хочется. Уцелеть и улететь к себе на север, в Питер. Как там мама? Забыл почти ее?.. Леха может иногда выполнять роль курьера, хотя с таким делом справится и Андрей. Он под рукой всегда. Леха, молодец, нашел человека, который обещал за пару дней соорудить в моем «мерсе» несколько тайников. Человек ручается за качество. С хорошими тайниками мне и Вика станет не нужна. У каждой женщины в голове любовь, стрельба и койка. Не надо больше женщин в этой истории с кейсом наркоты! Нет, Света мне нужна. Нет, это у меня любовь, стрельба и койка в башке… Сплю. Сплю недолго. Встаю и звоню Вике.

— Все, детка, — говорю, — отдыхай пока.

Она вроде довольна. Я хочу повесить трубку, но чувствую, что девушка что-то еще хочет сказать. Я начинаю настаивать на откровенности. Вика вздыхает. А после начинает лопотать о личной жизни, о семейной жизни…

— Да выходи ты замуж, если берут! — говорю я весело.

— Как? — удивляется она. — А ты?

— Какой я муж? Тебе надо настоящего.

— Подожди! Что ты станешь делать?

— Ты о чем?

— Я все о том же, босс.

— Я стану заниматься своей работой… Мою работу ты знаешь. И если кто-нибудь из слабой половины одарит меня своим вниманием… Что-нибудь сделаю.

— Ну и гад же ты, босс. Я тебя за это и люблю.

Она вешает трубку. Набираю номер Лехи и прошу его отогнать мой «мерс» в мастерскую.

— Только пусть не тянут с тайниками! — прошу я.

— Все будет исполнено, босс! — отвечает Леха.

28

Зима все-таки наступает. Я не смотрел на календарь и пропустил ее наступление. В конце года принято подводить итоги, но мне этим заниматься пока рано. Хотя до елки еще времени хватает. Как-то все повылетало из башки. Какой сейчас год? Нет, номер года от рождества Христа я помню. Но как год называется по-японски — год Быка? Тигра? Змеи? Как мне себя оценить в этом году? Валил всех, как бык. Был решителен, как тигр. Если не грохнули покуда, значит, соображал, как умный змей. Но бывают еще Года баранов. Буду бараном — до конца не доживу…

Леха слов на ветер не бросает. Он звонит мне и велит выходить во двор.

— Фиг найдете, босс! Не найдете ни за что!

Спускаюсь. Подъезжает к гаражу Леха на моем «мерсе». Я ковыряюсь в недрах тачки с полчаса и тайников не нахожу.

— Ладно, Леха, — посмеиваюсь. — Показывай!

Бодигард показывает, и я по-настоящему удивляюсь мастерству слесаря. Мы прощаемся, и я возвращаюсь в квартиру. Делать нечего, и остается только думать, хотя много думать в моем положении тоже вредно.

Звонит Николай.

— Как ты? — спрашиваю.

— Все путем. Нужно срочно встретиться. Приезжай ко мне.

— Приеду.

Вешаю трубку. Если Николай говорит, что надо ехать, значит — надо. Быстро собираюсь и выхожу из дома. Перед дорогой заезжаю в общагу к Свете. Стараюсь быть ласковым, говорю о неотложных делах, о том, что скоро вернусь. Говорю все, что положено. Света несколько расстроена, но и у нее дела, надо готовиться к зачетам. Прощаюсь. Спускаюсь на улицу и сажусь в «мерс». Выезжаю из города и гоню по трассе. Ехать мне далеко. В Ростов.

Шоссе слегка подморозило, но шипованая резина справится с дорогой. Гололеда все-таки нет. Включаю радио — там поют и поют.

Декабрьский день короток, и скоро темнеет. В темноте ехать уютнее. Я и в темноте вижу прекрасно, но фары включаю, чтобы какой-нибудь мудила не впилился. Фары мощные, и их свет на большом расстоянии разрезает сумерки.

Границу проезжаю без приключений. Собственно, мне не Ростов нужен, а конспиративная хата Николая в области. Петляю по дорогам, нахожу. Охрана есть — и организована, кажется, правильно. Останавливаюсь у ворот и говорю условные слова. Открывают ворота, и я заруливаю во двор. Возле машины сразу же появляются двое и смотрят цепко. И правильно делают. В дверях дома появляется Николай и приветственно машет рукой. Двое провожают меня до крыльца и продолжают смотреть. Молодцы!

Мы обнимаемся с Николаем как старые друзья и заходим в дом. И в доме охрана. Видно, что ребята работают, а не просто валяются на диванах и смотрят видик.

— Ты, смотрю, хорошо прикрылся, — говорю одобрительно, а Николай смеется:

— Все как ты велел!

Мы проходим в гостиную и садимся за стол. Комната довольно большая. На стене медвежья шкура и охотничьи ружья. Настоящий камин в углу, в нем уютно горят дровишки.

— Ты, — говорю, — лихо устроился.

— Здесь когда-то был охотничий домик местного партайгеноссе.

— Понятно.

На столе легкая закуска и самовар. Мы едим и сперва говорим общие слова. Затем Николай переходит к главному, к тому, зачем он меня сюда вызвал.

— Я со своим шефом не контачил, — начинает хозяин, — но имел контакты с Валерой из Киева. Валера мне выдал интересную информацию.

На крупную фигуру моего приятеля смотреть приятно. У него волевое лицо и тяжелый подбородок. Глаза холодные, но в них не чувствуешь подвоха. Понимаешь — человек за свои слова отвечает.

— Мне приходится подчиняться человеку, — продолжает Николай, — который, как одна из ключевых фигур, распродает наркоту по регионам. Естественно, по тем, которые контролирует. У меня есть подозрения! Похоже, шеф имеет прямое отношение к той организации, что рвется на рынок и убирает старых хозяев.

— Но тогда странное дело получается! — удивляюсь я. — Тебя хотели убрать. Но должны были знать о твоем шефе. Но с ним все в порядке, и никто на него не покушался.

Николай достает из кармана домашней куртки фотографию и протягивает мне. Достает еще несколько и кладет на стол.

— Вот, Валера из Киева прислал.

Я начинаю рассматривать фотки. Черт возьми!

— Я просто поражен, — говорю. — Что ты можешь мне сказать об этих людях?

— Видишь, многие лица обведены кружками. Это те, которых уже нет в живых.

— Да, — соглашаюсь, потому что кому, как не мне, знать это.

От камина приятно тянет теплым и сухим воздухом. У нас тут просто идиллия. Охотничьи рассказы!

— Шеф ведет двойную игру. Это наверняка! — говорит Николай. — Он использует и старые связи, и что-то делает по-новому. Это точно! Скорее всего, с его подачи и убирают старых приятелей. Возле шефа, говорят, появилось много новых людей. Валера из Киева, мой надежный друг, раньше немного занимался наркотой, но сейчас перешел на оружие. У Валеры мощная бригада! У него хорошие выходы на информацию. Я его попросил, и он мне кое-что собрал. По его данным, в Киев на днях приходит партия товара. Приедут и доверенные люди шефа — наркоту получить. Я знаю, кто поедет из Ростова. И ими позже займусь. Хочешь увидеть этих людей — есть шанс. Я знаю, ты ищешь ходы наверх.

— Правда. Ищу. Спасибо, Коля.

— Я не мог это говорить по телефону.

— Правильно, что позвал. Еще раз спасибо.

— Можешь здесь переночевать.

— Нет, спасибо, друг. Надо возвращаться.

— Валера тебе в Киеве поможет.

— Спасибо еще раз. Не знаю, как тебе отплатить.

— Ты мне уже отплатил.

— Ах да! — вспоминаю я.

Мне же заказали грохнуть Николая, а я не сделал этого.

Полночи гоню обратно. Спать мне в ближайшее время не придется. Николай приказал своим боевикам, и те приготовили термос с горячим кофе. Лечу и прихлебываю.

В Харькове заезжаю к Вике. Она мне понадобится, если, конечно, согласится помочь. Вика спала. Сперва она не понимает, о чем речь. Или делает вид, что не понимает.

— Мне нужно еще раз воспользоваться гостеприимством твоих родственников, Вика. Отвечай быстро — да? нет?

— Да, — наконец соглашается девушка.

— Я тебя внизу подожду, — говорю и убегаю.

Она появляется скоро, садится в машину.

— Новая тачка, — говорит без удивления.

— Не такая уж и новая, — ворчу я, и мы гоним в Киев.

Викина родня рада нам, принимая по-прежнему как жениха и невесту. Я заваливаюсь спать, а Вика болтает на кухне. Пара часов крепкого сна — и я готов действовать. Звоню Валере, представляюсь, как учил Николай. Валера говорит адрес, и я еду.

В Киеве не так холодно, как в Харькове. Но зиму обещают на днях. Надо все провернуть до зимы.

Останавливаюсь у дома напротив. Я не знаю всех тутошних дел Валеры, нечего мне тачку засвечивать. Захожу во двор и оглядываюсь. Тишина вокруг. Нахожу парадную и поднимаюсь на четвертый этаж, звоню. Говорю через дверь условные слова, и мне открывают. Крепко сбитый мужчина с обветренным лицом и шрамиком над левой бровью — это Валера и есть. Располагаемся на кухне, и Валера коротко и четко, без лишних слов, выдает всю информацию, сообщает, когда приходит партия наркотиков.

— Разведка пока работает хорошо, — говорит Валера. — Про этих моромоев я знаю все. Почти все. Что не знаю — узнаю.

— Отличная работа, — соглашаюсь. — Ты мнё колоссально помог. Если б еще узнать место передачи денег. Узнать сумму. Я с тобой с удовольствием поделюсь. Если удастся отбить, конечно.

Валера отвечает не сразу. И это тоже вызывает доверие.

— Я подумаю, — говорит он наконец. — Рисковая работа. Будет нужна моя бригада?

— Нет, — отвечаю я честно. — Если все делать толпой, то и тебя вычислят. Да и шуму будет много. Спасибо за предложение, но — нет.

— Ладно, — тут же соглашается Валера и диктует мне адреса наркобосса — домашний и офиса.

Я записываю на клочке бумаги. Запомню и уничтожу после.

— Посмотришь на него. Запомнишь машину.

— Посмотрю и запомню.

— Сделаю все возможное, чтобы узнать, где будут бабки. Но по моим данным… Где-то от трехсот до пятисот тысяч баксов.

— Хорошие деньги, — усмехаюсь. — Такие одному не унести. Шутка!

— Н-да, деньги, — проговаривает Валера неопределенно, и я ухожу.

Машина стоит возле офиса. Такой же, как и у меня, «мерс» с трехсотым двигателем, только другого цвета. Я тормознулся за грузовичком напротив и жду, когда интересующая меня морда появится на улице. За «мерсом» шефа стоит такой же «мерс» охраны. Машина черного цвета. Черная, как могила. В ней только водила. Не заметил бы этот водила меня. Нет, он спит, кажется…

Жду долго. От бездействия начинают затекать ноги. Хочется выбраться из тачки и размять их. Этого делать нельзя. Не делаю. Изучаю улицу. Напротив офиса небольшой скверик, в котором мамаши выгуливают карапузов, а бабульки кормят голубей крошками черствых батонов. За сквером в первом этаже пятиэтажки гастроном. Возле него люди с кошелками…

Открывается дверь офиса, и появляются двое, в которых по фигурам, движениям, поворотам головы я узнаю охранников. За ними вываливает мужичина килограммов на сто в дорогом пальто. Он! Точно он! Рожу эту я хорошо выучил по фотографиям! Сразу за рожей появляется женщина в короткой искрящейся шубке… Женщина. Нет, девушка. Женщина или девушка. Какая разница, как называть. Как звать эту женщину или девушку — я знаю. Ее зовут Лика!

Дерьмо! Какое начинается дерьмо!

Хочется закрыть глаза и улететь, не глядя. Но я не улетаю. Я говорю себе: «Море, море». Просто смотрю, как тачки отъезжают от офиса. Разворачиваюсь и еду к Валере.

«Море, море, море, море, море…»

— Нужно будет пофотографировать, — говорю я, а Валера отвечает:

— Нет проблем.

— И еще… Можно ли записать телефонные разговоры этого хренова шефа? И не только телефонные разговоры. Точнее, нетелефонные разговоры, поскольку по телефону он ни о чем таком разговаривать не станет. Он будет с людьми встречаться. Эти б встречи и записать.

Валера кивает понимающе и отвечает честно:

— Аппаратура у нас имеется, но сделать запись будет очень сложно.

— А если постараться?

— Если постараться… Мне нужно три дня. Посмотрим, что получится. Товар приходит через пять дней.

— Еще б прослушать некоторые места… Но главное — запись встречи или встреч. Будет легче заниматься самими людьми.

— Постараюсь.

Появляется первая информация от Валеры. Ему кое-что удалось. Он установил звукозаписывающую аппаратуру по тем адресам, которые я назвал. Его люди работают и по видеозаписи, снимают и на фотоаппарат. Дело у Валеры поставлено с размахом. У спецслужб так не получится! А может, на него и работают бывшие специалисты из этих самых служб. Теперь безработных навалом.

Я забираю кассеты и спускаюсь по лестнице. Прохожу дворами и нахожу свой «мерс», который поставил возле невзрачного деревянного заборчика. Сажусь за руль и ставлю первую кассету в магнитофон. Слушаю, курю, не думаю ни о чем. Слушаю еще одну. И еще.

То, что люди дышат и стонут во время полового акта, мне достаточно хорошо известно. Этот хренов шеф дышит, это… Лика дышит и стонет вместе с ним. Интересно послушать. Но интереснее всего другое… Однажды она заговорила обо мне. Это важно. Важно и омерзительно. Она знала все. Она и поддержала Анвера, когда тот рассказал ей о моем предложении устроить инсценировку на дороге. Анвер обработал меня с помощью Лики и по ее согласию. Они нашли лоха и сделали его. Лохом оказался я. «Не верь! Не бойся! Не проси!» — так гласит старая каторжная мудрость. А я поверил. Я просил. А если поверил и попросил, то, значит, и боялся. Боялся обидеть, потому что любил. Любил, как лох. Не верить! Не верить никому? А как же Николай? Нет, с ним я был на зоне. Это другое. Здесь не продают. А если и здесь продают, то просто жить не стоит. Не стоит жить среди людей. Стоит жить только среди диких…

Моими руками Анвер убирает конкурентов.

«Нет, братец. — Он, Анвер, ублюдок, ведь меня братом называл! Нет, братец, — повторяю я. — Лафа кончилась. Я для тебя весь выложусь. Птица может быть слепой. Но все равно остается дикой. А я не слепой теперь».

Лечу на переговорный пункт и звоню Андрею. Застаю его. Говорю, что если вдруг позвонит Анвер, скажи ему — я в Одессу выехал. Срочное дело подвернулось. Андрей обещает.

— Вика, — говорю я, — позвони, пожалуйста, в Харьков и скажи родителям, что ты сейчас в Одессе. Киевскую родню тоже предупреди. Нас в Киеве нет!

Вика сидит напротив меня в кресле, закинув ногу на ногу. Красивая, черт, но уже не моя.

— Почему так? — спрашивает.

— Жить хочешь? — отвечаю вопросом на вопрос.

— Хочу.

Я знаю, она все сделает правильно.

У Валеры БМВ. Он советует взять его тачку. Я так и делаю. Лечу обратно в Харьков и нахожу Леху на нашей конспиративной даче. Говорю, что времени нет, что в дороге все объясню. Летим на БМВ в Киев. На полях уже снег кое-где. Плевать на зиму!

Нахожу недорогую гостиницу и оставляю Леху там. Дело не в цене, а в конспирации. Привожу Лехе все, что у меня есть на Анвера. Валера еще кассет подкинул. Леха поверить не может. Верит наконец.

— Ну, я не знаю, босс. — Леха расстроен, сидит на гостиничной койке, схватившись руками за голову. — Я б до такого никогда не додумался. Что делать будете?

— Что делать буду? — Я не сдерживаюсь и почти кричу: — Буду херачить всех этих козлов до последнего!

Леха тоже разозлился. Ведь и он столько раз подставлялся за чужие интересы. И он согласен со мной.

— Будем с ними разбираться, босс. Уроды вонючие!

Сегодня наш день, и все к нему серьезно готовятся. Люди Валеры станут вести запись встречи. В конце должны появиться и мы с Лехой. Каждый знает, что должен делать, и остается только ждать вечера.

В зимних сумерках выдвигаемся на передовую. Наша цель — дом в пригороде. Все подходы и подъезды изучены заранее. Сегодня в дом заявится много всякой публики. Хорошо бы, чтоб и Анвер приехал. У меня с собой имелось только два ПМ с глушителями, привезенные из Харькова, но Валера, классный парень, и здесь помог, снабдил израильским автоматом «узи». К нему и глушак есть. Еще у Лехи и у меня по три гранаты. Портативная рация. По ней разведчики сообщат, когда можно начинать операцию.

Сидим в моем «мерсе» и молчим. Все слова сказаны — остается ждать сигнала. Снова говорить о том, какой Анвер ублюдок, — себе вредить. Молча проверяем оружие. Время будто замерло. А говорят, время — это река. Не река, а колодец. Из него можно или напиться, или утонуть…

На улице погода мерзкая. Дует ветер, падает мокрый снег, тут же становясь грязной слякотью. Видимости никакой, но для меня в самый раз. Нас не увидят перед домом, а я и в темноте вижу замечательно…

Рация оживает — вызывают. Отвечаю.

— Можно начинать, — слыша искаженный помехами голос.

Кажется, это Андрон — помощник Валеры.

— Уезжайте из района, — говорю.

— Желаю удачи, — раздается в ответ.

Леха зашевелился рядом.

— Пора, босс? — спрашивает.

— Пора, — отвечаю и врубаю двигатель «мерса».

Подползаем поближе к дому, не включая даже габаритных огней. Еще раз проверяем оружие и выскакиваем в холодный и мокрый вечер. Я первым запрыгиваю на забор, гремит цепь, собака со свирепым рыком набегает. Валю ее двумя выстрелами и спрыгиваю во двор. Рядом со мной приземляется Леха. Оглядываемся. Тачек во дворе навалом. Меняю обойму, убираю пистолет, достаю «узи». Леха повторяет мои движения. Кошусь на него — парень в отличной форме, злой.

В машинах, похоже, никого нет, иначе б уже услышали нас и задергались.

— Вперед, — шепчу.

Мы подбегаем к дому и останавливаемся у дверей. Трогаю ручку — открыто. Вдох-выдох, вдох-выдох, море-море…

— Поехали.

Мы едем. Вламываемся на первый этаж. Я кошу из автомата налево, Леха косит направо. Кладем из «узи» всех, кто попадается на пути. А попадается много. Попадаются и падают. Мозги вдребезги — и кровянка сплошная на обоях. Глушаки гасят звук, но автоматные очереди — не одиночные выстрелы. Времени у нас поэтому нет, ноль времени. Обегаем первый этаж, скользим в кровище, встречаемся возле лестницы.

— Чисто, — шепчет Леха.

— Чисто, — соглашаюсь. Это значит, что ублюдки все в кровавом говнище валяются.

Прыгаем по ступенькам на второй этаж. Охрана там уже зашевелилась. Но им слишком много платят за их херовую работу. Леха заваливает двоих «быков», я вышибаю дверь в зал и начинаю крошить. Я крошу всех, кто пытается вскочить или хватается за оружие. Все пытаются. Крошу всех. Крошу — и вижу Лику, красивую, любимую когда-то, замечательную суку Лику я вижу возле окна. Она сидит в кресле чуть в стороне от стола, на котором в вазах уютно лежат фрукты. Рядом с ней ее шеф, тот, с которым она дышала, и стонала, и посмеивалась надо мной… Я это все вижу, и думаю, и крошу всех остальных вдоль и поперек. Леха делает то же самое. Столько крови в одном месте я еще не видел. Но я не смотрю на кровь. Я смотрю на Лику и на ее шефа. И еще я ищу Анвера, но Анвера здесь нет ни фига.

Уже никто не шевелится, а Леха продолжает расстреливать трупы.

— Хватит! — кричу я, но до Лехи доходит мой приказ не сразу.

Он останавливается и опускает ствол «узи». Мы сегодня не надели масок — так договорились. Пусть видят наши лица.

Шеф и Лика — больше живых нет.

— Держи их, — приказываю бодигарду и выскакиваю из зала, обегаю все закутки второго этажа, слетаю по лестнице вниз, выскакиваю во двор и еще раз осматриваю машины. Никто не прячется, никто не уцелел. Лечу обратно.

Лика бледна как полотно. Она молчит. У нее только веко подергивается. Шеф, гад, крепко держится. Сидит хмурый, отвернувшись от трупов, но, похоже, он мужик бывалый, и его трупами не удивишь.

— Выходите, — говорю «сладкой парочке», и те поднимаются.

Лика выходит в коридор первая, за ней — шеф. Вскидываю «узи» и показываю в сторону кабинета, который, как я успел заметить, находится напротив зала. Возле двери что-то вроде тумбочки.

— Садись, — говорю шефу, и тот садится на тумбочку.

— Побудь с ним, — велю Лехе.

Завожу Лику в комнату. Она садится за стол, а я сажусь напротив. Поперек стола кладу «узи» и достаю из кармана куртки махонький японский диктофон. Девушка уже не так мертвенно-бледна, как вначале. Смотрит на меня — скорее сквозь меня. Губы у нее сжаты, тонкие, словно лезвие.

Нажимаю на клавишу записи и велю:

— Рассказывай с самого начала.

Она сперва молчит. Но вот лезвия губ зашевелились.

— Анвер тогда мне сказал: «А что, если мы русского, который в тебя влюбился, используем. Он хороший воин, и слепой к тому же».

Лика замолкает, я жду. Не выдерживаю и спрашиваю:

— И что ты ответила?

— Я ответила: «Давай попробуем. Только я могу и влюбиться».

— И что?

— Влюбилась… Почти влюбилась… Не хватило времени.

«Она меня хочет использовать во второй раз! Теперь не получится».

— Рассказывай дальше.

Она рассказывает. Сперва пытается изложить свою якобы любовную историю, но я прерываю ее базар и требую рассказывать по существу дела. Она опускает голову и рассказывает все. Вся процедура занимает минут пятнадцать.

Вывожу ее в коридор и приглашаю шефа. Тот поднимается решительно и вступает в кабинет. Сажаю его за стол и достаю магнитофон. Сейчас Лика начнет уламывать Леху, но Лехе я верю, как себе. Кому-то все-таки надо верить.

Шеф, «папик», босс, хозяин — не знаю, как его называть. Говорю просто:

— Ты сейчас все расскажешь, а после посмотрим, что с тобой делать.

Шеф держится хорошо. Я смотрю ему в глаза. В его карие, чуть зеленоватые. Вижу — в них что-то чуть-чуть, но дергается. Ага! И он жить хочет.

— Начинай! — приказываю.

— Вы вляпались в неприятную историю, — проговаривает тот, кто хочет жить.

— Стоп! — обрываю я. — Это вы вляпались пока что!

Все. Мужик готов. Действительно, он вляпался. Ему в грудь смотрит ствол автомата. Он начинает рассказывать и входит во вкус. Он готов рассказать все, чтобы уцелеть. Как я и предполагал, Москва имеет прямое отношение к поставкам наркотиков, но московские осуществляют распределение и работают, как обычно, руками местных заправил. Киев имеет хорошую долю от наркобизнеса, тут даже замешан кое-кто из правительства Украины. Кроме наркотиков продается и оружие. Любое оружие и любому покупателю. «Это, — думаю, — будет интересно узнать Валере». Мужик называет мне имя того, кто курирует крымский рынок наркоты, — это зам. председателя Верховного совета Украины. Мужик называет все его координаты. Вот оно! Вот с чьего чемоданчика началась эта веселая история! Вот почему не было в Симферополе никакого следствия! Вот почему за мной бегали не менты, а гангстеры! А чемоданчик-то давно вернулся от Анвера к хозяину!..

Стараюсь не подать вида, что последняя информация меня тронула, что я даже по-своему заволновался.

— Где деньги? — спрашиваю я, чтобы не думать лишнего.

— Вы курьера завалили, — отвечает «папа»-шеф без запинки. — Он там, в зале. Рядом с ним должен находиться кейс с деньгами.

— Сколько?

— Пятьсот тысяч долларов. Сумма хорошая. — Видно, что «папа»-шеф понимает — разговор подошел к концу. Щеки и губы его начинают дергаться. Он уже не кажется таким уверенным в себе и бывалым. — После того, что вы от меня узнали… — начинает он.

— Что такое?! — зло спрашиваю я.

— После услышанного, я надеюсь…

— Не надейся, — говорю я и нажимаю на курок «узи».

Короткой очередью разрываю его грудь и голову.

Какая, бля, кровавая грязища.

Выхожу в коридорчик. Лика сидит бледная на тумбочке и смотрит на меня волком. Леха с автоматом напротив нее.

— Босс, она мне деньги предлагала.

— Сколько?

— Пятьсот тысяч баксов.

— Они уже наши.

— Она и себя предлагала, и место в организации.

— Она и так наша, Леха. Трахни ее, если хочешь. Организация их теперь тоже наша. Мы эту сраную организацию вместе трахнем!

Я смотрю ей в глаза. Нет глаз. Только черная пустота страха.

— Я же люблю тебя, — говорит Лика лживые слова. — Ты ведь меня не убьешь?

— Конечно, убью, — говорю я и отворачиваюсь. — Леха, это ты сделаешь, — говорю бодигарду, и тот соглашается:

— Сделаю, босс.

Он делает. «Дук-дук-дук» — глушитель гасит звуки. Теперь вместо ее лжи, ее любви, ее черных боящихся глаз — кровавое месиво.

Лечу в зал — крови там по колено. Сами виноваты — мудаки, а не Буревестники. Вижу кейс. Мертвые пальцы вцепились в ручку. Вырываю и валю прочь. Леха уже внизу. Выбегаем во двор и перелетаем забор. Тачка заводится с пол-оборота. Гоним в город, по дороге выбрасываем оружие, а гранаты оставляем — на память. Гранаты безымянные и еще пригодятся.

Валера ждет нас. Ставлю ему то место на кассете, где бывший «папа»-шеф распинался о торговле оружием.

— Это интересно, — кивает Валера.

Он держится хорошо, но все-таки волнуется. Крутое дело мы провернули — что-то будет дальше?

Отсчитываю деньги.

— Здесь двести пятьдесят тысяч, — сообщаю.

— Что-то много, — шутит Валера нервно.

— В самый раз!

Я забираю все материалы, отснятые разведкой Валеры, и мы отваливаем.

Всю обратную дорогу Вика молчит, только косится на меня тревожно. Я же слежу за дорогой. Мне некогда о ней думать. Леха гонит за мной.

Завожу Вику домой и прошу на возможные вопросы отвечать, как договаривались — я в Одессе по делам, скоро вернусь. Она кивает и уходит. На конспиративной даче мы с Лехой загружаем тайники «мерсов» оружием и выезжаем в Джанкой.

Зима… Плевать на зиму и гололед. Да и нет покуда гололеда. Летим без остановки. Крымские степи, ветер, мертвые поля. Гоним дальше. Перед Джанкоем мы останавливаемся на обочине и достаем оружие из тайников. Проверяем и гоним в городок прямо к дому Анвера. Надо брать его, пока он про бойню в Киеве не узнал. Или узнал уже? Его проблемы!.. Смотрю на Леху. Лицо парня посуровело, заострилось, щеки впали, нос птичий, тонкий, боевой…

Вот и дом, а возле дома БМВ — тачка Анвера. Встречай, братишка! Влетаем во двор и выскакиваем. Охранники — мне их лица знакомы — при виде меня, воскресшего, обалдевают и просто не обращают внимания на автоматы в наших с Лехой руках.

— Парни, все потом! — бросаю охранникам и влетаю в дом.

В этом доме я, кажется, знаю каждый сантиметр. В первой комнате никого. Бегу по коридору. Хрустит в колене мениск, и сердце бьется, словно пойманная птица. Вдох-выдох, вдох-выдох! Влетаем с Лехой в зал. За столом сидит Анвер и несколько парней возле него. Почти все знакомые. Направляю ствол на Анвера, а парням его бросаю:

— Не дергаться.

Они не дергаются, сидят, раскрыв рты. Держим их под прицелами. Я говорю:

— Леха, объясни им.

Леха набирает воздух, чтобы начать изложение, а я, перехватив автомат в левую руку, делаю несколько шагов вперед и надеваю Анверу наручники. Анвер молчит. Не сопротивляется. Есть ум еще, мозги целы пока. Я присаживаюсь на край стола, чтобы всех видеть. Смотрю, что делает Леха. Он классный парень, настоящий бодигард. Перед началом разговора он обыскивает анверовских боевиков и забирает оружие, какое находит. Он пятится к двери и зовет охранников. Просит их позвать всех, кто тут есть. Полная горница собирается. У всех Леха отбирает оружие и рассаживает на диван, на стулья, на пол.

Теперь можно и говорить. Леха и говорит. Гладко и выразительно излагает. Не ожидал от него. Напрактиковался, видно, на рисовом бизнесе. То, что Леха говорит, я не слушаю. Смотрю на Анвера. Вот его лицо. В метре от меня. Крепко сжатые челюсти, желтоватая кожа, короткие волосы с проседью. Я вспоминаю, как он рассказывал о своей семье, называл меня братом, как мы сидели под яблонями в саду и курили… Как это было давно. Как он лгал тогда… Гляжу ему в глаза, надеясь увидеть знакомую и черную бездну страха. Но нет, он не боится, обычные у него глаза. Такими я их и знаю. На что он надеется? Думает, джанкойские парни спасут? Думает откупиться? Ясно, он про Киев не знает ничего. Может, он смерти не боится? Он сжимает зубы все сильнее и сильнее, скулы все более заостряются, лицо становится еще более диким, птичьим…

— Анвер продаст и предаст любого, — доносятся до меня слова Лехи. — Любого подставит ради своих целей! Вы практически ничего не знали о его целях и практически ничего с этого не имели! Из-за Анвера недавно убили Женьку! Он его отдал!

По команде Лехи приносят магнитофон и ставят кассеты. По кругу идут фотографии. Это бывшие друзья Анвера, убитые по его приказанию. Парни, я вижу, не имеют опыта в подобных разборках. Они привыкли считать себя мощной бригадой, спаянной дружбой и преданностью. Тайные операции за спиной — для них откровение. Братва уже все поняла. Сидят поникшие, косятся на Анвера, качают удивленно головами.

Леха говорить закончил, кассета в магнитофоне остановилась. Тишина тяжело повисла в комнате.

— Теперь вы все знаете. Вы сами решите, что делать, — говорю я.

Молчание продолжается. Но и молчание бывает разным. Оно работает, в нем зарождаются последующие действия. Молчание продолжается, но тишина в комнате более не кажется такой гнетущей. Решение принято. С дивана поднимается Коля-«гора» — это с ним я столкнулся в кафе, когда только приехал в Джанкой. Он делает несколько шагов ко мне. Леха беспокоится и чуть приподнимает ствол автомата. Это он зря. Коля-«гора» подходит, замирает, на его лице виноватая улыбка.

— Ты нас прости, — говорит и обнимает за плечи.

У меня даже слеза навернулась. Парни честные. Не придется их крошить из автоматов в кровавое говнище. У них хватает ума не покрывать подонка. Коля-«гора» освобождает меня из своих медвежьих объятий и оборачивается к бригаде.

— Ну что? — спрашивает он.

Никто не произносит и слова, но и без слов понятно. Он подходит к Анверу и поднимает того со стула. Я вглядываюсь ему в лицо, пытаюсь прочесть по глазам хоть что-то, увидеть в них черную пустоту страха хотя бы. Нет, он не боится…

Коля-«гора» делает резкое движение, хрустят шейные позвонки, Анвер падает на пол. Теперь это уже не Анвер, а мертвое мясо. Коля-«гора» поворачивается ко мне всей своей многокилограммовой тушей и спрашивает:

— Что дальше, босс? Какие указания?

Я смотрю на Анвера. Зачем мне на него смотреть?! Не смотрю больше. Да и не Анвер это теперь — покойник.

Ноги подкашиваются, и я опускаюсь на стул. Лютой усталостью вдруг наливается каждая клеточка тела, и нет сил и желаний распоряжаться.

Киваю на Леху и говорю с трудом:

— Вот ваш новый шеф. Леха в курсе всех дел, и вы его знаете лучше меня. Все вопросы решайте с ним. А мне отдохнуть надо.

Выхожу из дома и сажусь в тачку. Глаза закрываются, и не хочется никуда ехать. Несколько парней суетятся вокруг, говорят, куда я могу ехать.

— О’кей, — соглашаюсь и завожу двигатель.

Парни запрыгивают в другую тачку и едут впереди, показывают дорогу. Мы останавливаемся возле знакомого мне дома. Тут, собственно говоря, все и началось. Захожу в дом и стараюсь ничего не вспоминать. Парни обещают охранять, и я не отказываюсь. Соглашаться или отказываться — на это нет сил. Добредаю до кровати и падаю в нее, чтобы спать.

В Киеве мы выбрали не всех. Тот же Анвер! Есть еще клиент и в Симферополе. Выезжаю утром туда один. Леха мне не нужен, да и не хочу я его ввязывать в новую историю. Он, если б узнал, что я еду, ввязался б. Это точно.

Зима в Крыму — это пока что только сильный холодный ветер. Дождя, снега, слякоти — нет. На том и спасибо. В машине тепло, и по радио поют песни. Хорошая это работа — песни петь. У каждого своя песня…

Симферополь я теперь знаю прилично и поэтому нужную улицу нахожу без проблем. Улочка узкая, местами из-под асфальта пробивается еще дореволюционный булыжник. Миную нужный мне дом и паркуюсь. Возвращаюсь обратно пешком, ищу место, где можно будет укрыться. Напротив «моего» дома ничейный гнилой заборчик. Делаю вид, что захожу за него по малой нужде, осматриваюсь. Стою некоторое время с расстегнутой ширинкой, — сгодится, как укрытие. Мне же не жить здесь! Выхожу из-за заборчика на улицу и осматриваю подходы к дому и забор-ограждение. Невысокий, кирпичный, есть куда ногу поставить… Странные люди! Главное ведь не деньги поиметь, а жизнь не отдать за эти деньги! Учить их еще и учить!..

Возвращаюсь к «мерсу», разворачиваюсь и подъезжаю к дому поближе, так, чтобы были видны все возможные подходы и подъезды. Снова выхожу из машины и теперь уже разглядываю тачку — бросается ли она в глаза. Нет, не бросается, но все-таки заметна. Хотя и день, но людей на улочке почти нет. Так, случайный прохожий пробегает, гонимый декабрьским ветром. Я ловлю себя на мысли — нормально, мол, парень, все пройдет, как всегда проходило… Так мудаками, то есть трупами, и становятся. Нет уж, парень, померзнешь, посидишь за заборчиком!..

Теперь только ждать вечера. Катаюсь по городу, и скоро завязываю с катаниями. Не так уж много «мерсов» в Симферополе, чтобы светиться на всех углах. Паркуюсь за чахлым сквериком и выхожу на улицу, ищу место, где бы пообедать. Вижу вывеску. Несколько ступенек вниз. Захожу и сажусь за стол с чистой скатертью. Капитализм! Клиент всегда прав! Только не мои — те всегда виноваты, потому что мудаки, покойники… Оглядываюсь. Ловлю себя на мысли, что кафе, в которое я зашел, очень похоже на то, в котором Лика… Нет, я не должен вспоминать и даже помнить… Не должен.

Подходит официантка и протягивает меню. Советует заказать это или то. Не понимаю ее. Заказываю. Ем. Ухожу. Хожу кругами сквозь ветер и замерзаю. Возвращаюсь к «мерсу». Еду в кинотеатр, который где-то тут должен быть неподалеку. Покупаю билет и смотрю мягкую эротику.

Наконец вечер. Темно и холодно. Еду к объекту и останавливаюсь загодя. Ковыряюсь в тайнике. На улице пусто. Забираю оружие и запрыгиваю в салон погреться. Проверяю автомат и прячу его под куртку. Еще со мной две гранаты и пистолет. Прячу добро под куртку и иду к дому. Там свет горит, но машины хозяина не видно еще. Придется ждать на холоде. Скрываюсь за заборчиком напротив и жду, мерзну, снимаю тонкие перчатки и дышу на пальцы. Пальцы сейчас главное. Как у пианиста! Натягиваю перчатки и сгибаю-разгибаю, сгибаю-разгибаю пальцы. Мало помогает.

В конце улицы загораются фары автомобилей. Целая кавалькада катит по улице и тормозит возле ворот дома напротив моего заборчика. Машина хозяина, охраны, еще пара машин с друзьями небось и подругами. «Пора, парень, пора», говорю себе и выскакиваю из-за заборчика.

Машины уже во дворе, и народ из них выходит. Ворота закрываются медленно, но щелочка еще остается. С автоматом наперевес проскальзываю в щелочку и длинной очередью выкашиваю всех, кто уже вылез из тачек. Меняю обойму. От машины ко мне несется худощавый юноша. У него дурацкая шляпа на голове. Шляпа падает, катится в сторону.

— Что вы делаете?! — доносится до меня его глупый вопрос.

— Вот что я делаю. — Нажимаю на курок и одиночным стреляю юноше в бедро.

Юноша ведь. Сопляк, дурак, но — не мудак, не заслужил смерти…

Кому повезло, тот ползает еще, остальные лежат, как бревна. Несколько человек юркнуло за машины. Сейчас отвечать станут. На диспозицию уходит секунды две. Ищу глазами клиента. В окне мелькнула тень. Стреляю по окну, и стекло лопается с веселым звоном. Клиент! Вот клиент. Стоит посреди двора. Виден отлично. Машет наганом, будто комиссар на фронте. «За Родину, за Сталина!» Но никто из его друзей, партнеров, корешей, охраны, как их там еще называть, в атаку не поднимается. Живые залегли за тачками. Нажимаю на курок и длинной очередью разрываю клиента в клочья. Обслуживаю его качественно. Капитализм, бля! Клиент всегда прав…

Достаю гранату и срываю чеку, бросаю за машины и падаю на землю. Тело мое, кажется, подпрыгивает от взрыва. Достаю вторую, лечу к воротам, которые так и стоят приоткрытые, срываю чеку, с пол-оборота бросаю, стараясь попасть поближе к крыльцу. В доме есть еще живая публика. Прыгаю в щель ворот, падаю на асфальт, краем глаза вижу, как распахивается парадная дверь и на крыльцо вываливает целая кодла со стволами наперевес. Вся эта картина тут же взлетает на воздух к матерям!..

Лечу по улице и выбрасываю оружие. Тачка моя — вот она. Через полчаса я уже на трассе. Джанкой не за горами.

29

Андрей сперва бледнеет, потом зеленеет, затем кровь бросается ему в лицо, и он становится ярко-бордовым. Это он так реагирует на мой рассказ. А рассказал я ему и еще нескольким его парням, наиболее близким, всю историю с начала до конца. Про Киев и Джанкой, про все.

— Да не волнуйся ты так, — успокаиваю я Андрея, и он на удивление быстро успокаивается.

— А и правильно! — соглашается наконец. — Если так дела обстоят… Лучше Леха. И вы, босс, конечно! Лучше, чем Анвер. Он и делать-то ничего не делал, только деньги забирал.

Парни Андрея сперва только переглядывались, но после слов Андрея тоже закивали согласно.

— Вот и отлично, — улыбаюсь я. — Работайте, а мне надо отдохнуть и привести себя в порядок.

Я выхожу из офиса и сажусь в «мерс». Еду на Сумскую, поднимаюсь в квартиру и залегаю в ванну. Шампунь взбивается в белую шапку пены. Вдыхаю его вкусный запах и намыливаю голову.

Пью кофе и жду, когда подсохнут волосы. Еду искать Свету. В общаге ее нет — еду в техникум. Занятия только что кончились, и все разошлись. Возвращаюсь в общагу и останавливаюсь напротив дверей. Из автобуса выходят девушки и, весело переговариваясь, идут к общаге. Вижу Свету среди них. Она поднимает голову и замечает машину. Лицо ее расцветает — и я улыбаюсь. Она кивает девчонкам и бежит ко мне. Девчонки смотрят ей вслед и завидуют.

Она запрыгивает в машину, и я говорю:

— Здравствуй, девушка.

— Здравствуй. Куда ты исчез?

— Так получилось.

Она красивая. Русая прядь выбилась из-под шапочки. Она красивее всех.

— У меня экзамен завтра.

— Плевать на экзамен.

— Плевать.

Мы катаемся по зимнему городу. Я паркуюсь в центре. Болтаемся по магазинам и покупаем все подряд — цветы, одежду, еду. Сидим в ресторане. Едем на Сумскую и делаем то, что нам хочется.

Она бродит по квартире в моем халате и улыбается. Я тоже улыбаюсь.

— Можешь жить у меня, если хочешь, — неожиданно срывается с языка.

Света останавливается посреди комнаты.

— Правда? — спрашивает. — Ты не пошутил?

— Так не шутят! — смеюсь.

— Здорово! — Она счастлива. — А куда мне положить учебники?

— Да вот — письменный стол! — смеюсь я. — Я им не пользуюсь. Учись на здоровье.

Пара учебников у нее с собой имеется. И еще — несколько тетрадей. Она достает их из сумки и кладет стопочкой на угол стола. Из халата выглядывают шея и плечи. Это так трогательно. Я зову ее. Она оборачивается, встает и подходит. Она ложится рядом, и я обнимаю ее.

Утром Света хочет уйти в техникум, но я не пускаю ее. Показываю, где лежат деньги, говорю:

— Хватит себя мучить. Сегодня у тебя выходной. Если тебе так нужен этот чертов диплом, то давай я его тебе куплю, чтобы не мучиться.

— Разве так можно? — удивляется девушка, а я удивляюсь ее наивности:

— Еще и не так можно.

— А ты, вообще, чем занимаешься? Ты объяснял, но я как-то не поняла.

— О-о! Я, Света, в каком-то смысле на дипломатической работе. Занимаюсь русско-украинскими отношениями. Это в определенном смысле новая работа.

— Интересная, наверное, у тебя жизнь! — завидует Света, а я честно отвечаю:

— Работа нервная. Иногда очень устаешь. И ошибок делать нельзя.

— Ух ты! — качает головой Света. — Дипломат! Завидно.

— Завидовать нечему.

— Хорошо, в техникум я не пойду, но мне все равно надо позаниматься.

Она склоняется над учебниками, а я иду на кухню. Завариваю кофе и долго сижу над чашкой. Все закончилось успешно, но внутри напряжение не спадает. Слишком долго я был, как оголенный нерв. Надо отвлечься, отдохнуть, проводить все время со Светой. Хватит этих бесконечных поездок. Выкинуть из головы бомбы и глушаки, обоймы и автоматы. И не вспоминать, просто не помнить этих бесконечных покойников. Покойник — это от слова «покой»…

Набираю номер и зову Андрея. Спрашиваю у него про «Жигули», которые покупали по моей просьбе. Андрей говорит, что пришлет парня с машиной, если надо.

— Надо, — отвечаю.

Скоро машина стоит под окнами, я отбираю у Светы учебники, и мы спускаемся на улицу. Едем за город на объездную дорогу, и я предлагаю Свете попробовать поводить машину. Она тут же загорается, перебирается на водительское сиденье. У нее получается неплохо. Оказывается, у ее отца в Днепропетровске есть старенький «Москвич» и ей уже приходилось сидеть за рулем.

— Папа только возле гаражей разрешал ездить, — сообщает Света.

— Тогда вези меня в город.

— Правда? Можно?

Мы едем обратно. Света ведет машину, со всей силы сцепившись в руль, а когда я начинаю советовать, отвечает:

— Подожди. Не мешай.

Я не мешаю, но все-таки прошу остановиться. Она уступает неохотно. Доезжаем до центра. Вижу вывеску на стене. «Фото». Останавливаюсь. Выходим. Спускаемся в полуподвальчик фотоателье, и старый еврей с умными глазами снимает Светлану. Аппарат у него какой-то старый, лет сто аппарату. Фотографии будут готовы завтра.

На следующий день забираю фотки и звоню Андрею. Он приезжает и забирает фотографии и записывает данные Светы.

— Смотайся к «папе», — прошу, — пусть сделает права по-срочному.

— Ноу проблем, — кивает Андрей.

— Что? — Я не понимаю сразу.

— Так «папа» скажет, — переводит Андрей и уходит. Так я отдыхаю, а на душе неспокойно. Не умею я еще отдыхать.

Вечером звонит Николай из Ростова.

— Привет, Коля! Как дела?

— Да вот выбрался из подполья. Дела налаживаются. Тут твоя помощь понадобилась. Если можно, конечно.

— Ясно. Насколько срочно?

— Как тебе сказать… Желательно сейчас.

— Даже так! Хорошо, выезжаю.

Света приготовила ужин, и мы едим вместе. После я ошарашиваю ее сообщением об отъезде.

— Дипломатическая, так сказать, работа. Ты же сама говорила.

— Прямо так и едешь?

— Прямо, Светик! Вернусь через несколько дней. Я тебе ключи от квартиры оставлю, а ты сделай дубликаты. О’кей?

Я достаю из кухонного шкафчика газовый пистолет и объясняю девушке, как с ним обращаться.

— А это еще зачем? — спрашивает Света.

— На всякий случай, — смеюсь и ухожу.

Сколько километров я уже накрутил по дорогам за последние месяцы! И вот я опять в пути. Казалось, что дело сделано, история симферопольского кейса с наркотой закончилась кровавым, но хеппи-эндом, можно пожить немного на одном месте, понаслаждаться тем, как любимая женщина вьет гнездо, как она трогательно раскладывает свои вещи по полкам, как гладит тебе брюки и моет посуду. Домашняя и ровная житуха-быту ха. Но я все-таки дикая птица с сильными крыльями. Сильными — потому что постоянно летишь куда-то, работаешь. Домашней птице — гусю, индюку, петуху — тоже бывает неплохо, тепло и сытно. Но домашней птице рано или поздно отрубают башку и варят из нее суп…

Вот я и лечу снова по ночной дороге в сторону России. У меня теперь есть авторитет в делах определенного свойства, ко мне так и станут обращаться, поскольку дикая птица — это всегда боевая, а боевая — это та, которая всегда в бою.

Но не один же я такой дикий! Повезет, интересно, мне или нет в настоящем диком бою?

Можно, конечно, гнать «мерс» и не думать. Говорить «море, море» и лететь в Россию. Но я позволяю себе такую роскошь. Не такая уж это и роскошь…

Встречных машин почти нет. Лишь изредка из снежно-черной ночи начинает вырастать темный силуэт грузовой машины и проносится мимо. Рис, шмотки, противопехотные мины… Везут туда-сюда. Какие-то дикие мочат домашних…

Глухая и мертвая ночь вокруг. Въезжаю в Ростов и ищу телефонный автомат. Все автоматы сломаны. Мы договорились, что по приезде я позвоню Николаю с улицы и он будет меня ждать — скажет, куда гнать дальше. Пришлось перепробовать с десяток автоматов, пока нашел неизувеченный. Николай поднимает трубку со второго гудка и бодро приветствует, говорит адрес и объясняет, как доехать.

Кружу по улицам. Снег уже собирается в небольшие сугробики. На улицах ни людей, ни машин, ни ментов. Благодать!

Паркуюсь во дворе и выхожу из машины. Оглядываюсь и замечаю тень возле парадной. Но это оказывается охранник Николая. Он специально спустился и поджидает меня. Мы поднимаемся на седьмой этаж в лифте. На стенке возле кнопок чья-то рука начертала «Цой». Я сперва вспоминаю одного питерского каратэку с такой же фамилией. Его этой весной застрелили. Но догадываюсь, что автор надписи имел в виду певца Цоя. Откуда им в Ростове знать про нашего каратэку?

Николай стоит в дверях. На нем толстый халат в разноцветную полоску. Он такой же большой, спокойный, вызывающий доверие.

— Здравствуй, Коля, — говорю и протягиваю руку.

— Здравствуй, босс.

Чувствую его мощную ладонь. Есть между нами незримая связь, ее и комментировать не надо. Были мы за одной, бля, колючей проволокой. Это — навсегда…

— Пойдем на кухню, — предлагает Николай, и я соглашаюсь:

— Отлично! Кухня. Я бы от чая не отказался.

Мы пьем чай, я закуриваю сигарету и готовлюсь слушать.

— Такая получается канитель, — начинает Николай, хмурится, кусает губы, начинает объяснять: — Такая получается канитель! Пока я покойника изображал, один деятель часть моих районов подобрал. Нормального разговора с ним не получилось. «Ты, — говорит, — умер-воскрес. Это твои проблемы. А мы теперь живем по-новому». Я пока с ментами разобрался, пока по своим делам был занят… Одним словом, не договорились. Этот, хрен упорный, теперь солидно выглядит.

— Я тебя понял. Мне нужна по этому человечку вся информация.

— Информация есть. Все адреса, все офисы. Места, где бывает и когда. Есть фотографии.

— Замечательно. Только я… Безоружный.

— Этого добра хватает!

— «Стечкин» с глушаком. И запас обойм к нему.

— Будет «стечкин».

— И еще — машина.

— Нет проблем.

— Светиться на «мерсе» не стоит.

— «Восьмерка» подойдет?

— Хорошая машина. В глаза не бросается.

Больше вопросов нет. Николай показывает мне комнату, где я могу поспать. Квартира у него большая, и места навалом.

Ростов — город исторический. Но я сюда прилетел не по церквам и музеям ходить. Поэтому я целый день на колесах — изучаю места возможного появления нового клиента. Вчера Света выбрала мне в магазине зимнюю кожаную куртку на меховой подкладке. В ней тепло и удобно. Клиент имеет несколько офисов в центре города, и я, как положено, исследую все возможные подходы, места, где лучше оставлять «восьмерку», которую мне дал Николай.

Снега за ночь намело прилично, но дворники и не чешутся. Пробираюсь дворами, приходится перепрыгивать через сугробы.

Захожу в простую рабочую столовую и беру себе тарелку горячего борща — самое то после зимних прогулок. Сижу за столом в углу и делаю выводы. В центре этого клиента хренова не взять. То есть можно его, конечно, замочить, но уйти просто так не удастся. И охраны у него достаточно, и места неудобные. Николай говорит — если мудака убрать, то остальных он подомнет. Я его уберу… Уберу я его возле загородного дома. По крайней мере, постараюсь. Опять же — зима, снегом заметены обочины и съезды с дороги. В лесочке тачку не оставить. Утром я уже к загородному дому подъезжал и в общих чертах разобрался. Там лучше всего.

Темнеет быстро. Еду в темноте через город, не спешу. Когда еще этот черт появится! Я изучил его фотографию — с нее на меня смотрел молодой человек с копной светлых волос, с тонкой шеей, с веселыми глазами. Он, говорил Николай, побывал в Афгане и теперь парень нервный и без тормозов. Сегодня я видел его несколько раз — вовсе он не похож на фотки. Потяжелел, худобы как не бывало. Что ж, нервные в наше время долго не живут…

Машин на улицах достаточно, и все едут не спеша, стараются привыкнуть к зимней езде. Да и я не спешу. Выезжаю за город и чуть было не пропускаю нужный поворот. Вечером перекресток выглядит совсем по-другому. Еду дальше по шоссе, окруженному елками. Откуда здесь, на юге, елки? А может, и не елки, а какие-нибудь лиственницы?.. Мне не нравятся мои вялые мысли. Начинаю не думать. Сразу привычно дикое начинает копиться внутри. К тому моменту, как я останавливаюсь, не доезжая до нужного мне объекта, во мне — только импульсы. И еще «стечкин» с двадцатью патронами. Пистолет лежит на соседнем сиденье — только руку протянуть.

Сижу и жду клиента. В зеркало заднего вида хорошо видно начало проселка. Иногда на шоссе мелькают фары проносящихся машин. Проселок довольно узкий, и моя машина тоже бросается в глаза. Завожу двигатель и проезжаю чуть дальше, за дом клиента. Но теперь мне не видно шоссе, и я могу пропустить момент, когда афганец появится. Сижу и соображаю. Салон быстро остывает, и становится холодно.

Забираю «стечкина» и выхожу, предварительно прогрев двигатель. Легкой трусцой пробегаю по дороге в сторону шоссе. Делаю несколько шагов с дороги и проваливаюсь в снег. Еще не успела зима намести по пояс — и на том спасибо. Облокачиваюсь на ствол дерева и приготавливаюсь ждать столько, сколько будет нужно. Стою в темноте, сгибаю-разгибаю пальцы. Пальцы мерзнут, но и это привычно. Ничего нового ни в чем. «Море, море» — и вот оно, море, вокруг. Теплая синяя гладь до горизонта, которого уже касается малиновый диск солнца. И лишь тень от птичьих крыльев на серебряной синеве.

На шоссе загораются фары, видно, как машина притормаживает и начинает сворачивать на проселок. От меня до дороги шага три всего, и напротив того места, где я встал, — колдобина. Тачка притормозит. Тачка — БМВ.

Фары поджигают снег, и тени от деревьев начинают двигаться, словно живые. Машина приближается, и я сжимаю пистолет двумя руками, поднимаю к плечу. Остается с десяток метров, когда я узнаю марку — БМВ! БМВ мне и нужен…

Тачка притормаживает на колдобине. Делаю шаг в сторону, вытягиваю руки и нажимаю на курок столько раз, сколько в обойме патронов. В ней на четыре БМВ хватит…

Машина словно поскальзывается, утыкается сперва в сугробчик, а после сползает передними колесами в канаву. Двигатель работает покуда, потому что живой. Меняю обойму и прыгаю к тачке, дергаю на себя заднюю дверцу и смотрю. Я и в темноте вижу отлично. Народ лежит вповалку, а кровянки почти нет. Из черных дырочек на головах черные струйки убегают под зимние воротники. Вот и афганец мой. Отвалился назад, будто пьяный. Это тебе, парень, не Афган. Там и по рожам можно было разобрать — ху из ху! А тут только свои вокруг… Вытягиваю руки и делаю контрольный выстрел в голову афганцу.

Лечу вперед по дороге, выбрасываю в лес «стечкина». Запрыгиваю в «восьмерку» и завожу двигатель. Тот не: успел остыть и заводится сразу. Еду вперед по проселку, сворачиваю, гоню, стараясь не угодить в кювет, делаю круг и выезжаю на шоссе. Город Ростов не за горами.

Николай благодарит, жмет руку. Чувствую, как вспотела от волнения его ладонь.

— Что б такого тебе сделать? Если б ты знал, как этот хрен меня достал. Настырный и злой парень был.

— Пару «стечкиных» я б у тебя позаимствовал. Серьезная машина.

— Что пару! Я тебе целый ящик к Новому году подарю!

— Подари. Не откажусь.

Николай обещает приехать в Харьков через пару дней.

— Я и Валеру из Киева приглашу, — говорит он.

— Отлично, — соглашаюсь я. — С моей стороны будет Леха из Джанкоя. Парень теперь всеми делами заправляет.

— О’кей, босс, — усмехается Николай. — Организуем русско-украинское совместное предприятие.

«Надежный он парень, классный, — думаю на обратном пути в Харьков. — Все у нас получится».

30

Посреди Харькова на площади поставили высоченную елку, и теперь на ней целые сутки горят разноцветные огни. При виде этой елки я вспоминаю давние годы, детство, когда мы с мамой перед Новым годом пошли в зоопарк. Это я уговорил ее. Мама мне долго объясняла, что зимой в зоопарке не так интересно, как летом, поскольку зверям холодно и их не держат на улице. Но я настоял. Мы бродили по заснеженным дорожкам зоопарка, и я все спрашивал: «Мама, а где же тигры, где обезьяны?» — «В Африке, сынок, — отвечала мама. — На зиму их отпускают в Африку». Но многие птицы оставались на прежнем месте. Наши русские скворцы и синички выпрыгивали из небольших клеточек и весело скакали, клевали зерно. Тут же, на воле, возле клеток вертелись воробышки, отнимали крошки у медлительных голубей. Возле Планетария также горела елка, а в предвечерней дымке золотился шпиль Петропавловки. Мама скоро устала, но я не хотел уходить. Я успокоился лишь тогда, когда мы остановились возле огромной клетки, внутри которой скрывалась настоящая скала. На сером камне я сперва не увидел никого. Но вот на вершине, кажется, ожил камень. Медленно и страшно расправились крылья, и показалась голова на жилистой шее. Клюв загибался, словно кинжал из индийских сказок, а желто-огненные глаза внимательно смотрели на меня…

Все приготовления к Новому году Света взяла на себя. Она позвонила в какой-то ресторан, и те взялись сервировать стол в нашем загородном доме. Теперь мы его не использовали больше как конспиративную хату. На Сумской тоже места достаточно, но Новый год надо встречать с видом на снег.

Я вообще ничего не касался, но когда увидел накрытый стол, не мог не удивиться вкусу Светы.

— Из тебя бы дизайнер получился классный! — сказал я. — А ты в техникум пошла.

— Это не я вовсе, — застеснялась девушка. — Я только помогала.

Я еду в город и встречаю Николая. Он приехал вместе с Валерой, который из Киева сперва заехал к нему в Ростов.

Постепенно все собрались. Леха еще накануне прибыл. С ним Инна-русалка. С Андреем тоже милая девушка. Все приоделись, все выглядят «на миллион долларов», как говорят американцы.

Мы садимся за стол и говорим тосты. Поздравляем друг друга с наступающим Новым годом и прощаемся со старым. Я даже сделал себе поблажку — выпил несколько глотков шампанского. В углу комнаты работает телек. Еще не решили, какого президента нам слушать перед курантами — русского? украинского?

В соседней комнате Леха затеял танцы. Танцует со всеми девушками подряд. А я не умею. Когда-то в школе, помню, танцевал, кажется танец конькобежцев. Почему конькобежцев? Что за танец? Не помню, забыл.

Когда девушки решают убрать со столов лишнее, оставить только шампанское, кофе и фрукты, мы мужской компанией удаляемся в танцевальную комнату поговорить по душам.

— Ну что, — говорит Николай, — давайте прикинем, как будем жить в следующем году.

Мы сидим на диване и в креслах, курим.

— Я принципиально против наркоты, — начинаю первым. — Это деньги. Я не спорю! Но у меня к этому бизнесу сердце не лежит. Какие есть мнения?

Народ пока отмалчивается.

— Надо организовать Лехино хозяйство, — продолжаю. — Создать мощную бригаду, натаскать парней для крутых разборок, если понадобится.

— Подброшу пару-тройку инструкторов спецназа, — произносит Валера.

Валера, я знаю, не обманет.

— Хороший бизнес сейчас по угону машин, — предлагает Андрей. — По угону машин в Германии. Что-то уже отработано с налогами. Есть связи на таможне и в ГАИ.

— Но необходимо и солидное дело, — вмешивается Николай. — Ворованные тачки — это так, семечки. Скажи, Валера, — обращается он к нашему киевскому другу.

Валера кивает, гладит рукой подбородок, начинает:

— Предлагаю войти со мной в долю и заняться оружием. Перспективный бизнес.

— В принципе интересно, — соглашаюсь я.

— У меня есть свои интересы в Карелии. Там полно воинских складов. Местные вояки их разворовывают потихоньку. Мы с Николаем уже кое-что делали там.

Вспоминаю, как Николай предлагал мне ящик «стечкиных», и сразу верю.

— А что делать с теми, кто по наркоте здесь работает? У них бригады будь здоров. Они после киевской стрельбы быстро восстановятся. Что с ними делать станем? — предлагаю я тему для размышлений.

— Можно с ними добазариться, — говорит Леха.

— А как? — спрашивает Валера.

— Вот именно, — поддерживаю я. — Это же московские каналы! Узбекистан. С ними, пожалуй, добазаришься.

— Если их мягко бросить в сторону, — кивает Николай, — то будет война. Тут или уступать позиции, или… или мочить всех.

— Мочить! — говорю я. — Пока будем мяться, нас самих всех перестреляют.

Все высказываются по кругу, и все согласны: война дело рисковое и дорогостоящее, но если не очистить территорию, то нам самим не жить. На ключевые фигуры в Москве и Узбекистане у меня информация есть. Если их убрать, то новые хозяева, конечно, появятся, но во всех делах сразу не разберутся. А мы за это время станем намного сильнее.

— Кому-то все же придется наркотой заняться, чтобы иметь информацию, — подвожу я итог разговора.

— А кому? — спрашивает Леха.

— Давайте решим этот вопрос после Нового года, — смеюсь я. — Не будем портить праздник.

Возвращаемся к столу, с которого девушки уже убрали грязную посуду. Много фаз с фруктами. Торт нарезанный в коробочке. Шуршит фольга на открываемых бутылках, а в углу мигает огнями елочка. Все поднимают фужеры и чокаются. Я тоже делаю несколько глотков шампанского. Голова приятно кружится. Света подсаживается ко мне и кладет голову на плечо. Леха басит, что-то рассказывая про рис.

— Я, кажется, беременна, — шепчет мне в ухо Света.

— Вот и хорошо, — отвечаю ей.

Думать не хочется, потому что и без мыслей тепло и уютно. Николай что-то выкрикивает, и девушки галдят.

— Да телевизор-то переключите! — кричит Андрей.

Валера переключает. На нас надвигается башня Кремля с циферблатом. Этот год улетает в никуда. Неожиданный для меня год. Куранты бьют, и Света протягивает мне фужер.

— Люблю тебя, — говорит, и мы целуемся.

Раздается выстрел, но я не реагирую никак. Это Леха с хлопушками прыгает по комнате. Елочка горит в углу… «В лесу родилась елочка». Мы собирались покататься по поселку и популять из ракетниц. Одеваемся и выходим гурьбой на крыльцо.

— Морозец-то, а! — крякает Николай.

Два фужера шампанского для меня — это крутая доза.

— Андрей, — прошу я, — заведи мою тачку. Поедем на «мерсе». Только я не сяду за руль.

— Конечно, босс! — кричит Андрей, забирает ключи и бежит к «мерсу».

Планируя катание, мы тачки во двор не загоняли. Да и непросто загнать их — снег падает с неба и складывается все в новые и новые сугробы и сугробчики.

Андрей уже садится за руль, когда я выхожу из калитки первым. За мной по протоптанной тропинке идет Света, а за ней все остальные.

— Шампанское, босс! Я взял шампанское! — кричит за спиной Леха.

— Спасибо, Леха, — шепчу. — Ты теперь и сам босс.

Я уже огибаю капот, когда Андрей, я вижу, начинает возиться с зажиганием. А после — уже не вижу, только понимаю, и понимаю не на уровне слов — на слова не хватает времени, — даже не знаю как… Сперва просто желтое и без звука. Затем тоже желтое, встающее на дыбы вместе с обломками железа и стекла. После — звук лопающегося мира. Одно только слово в мозгу и появилось — взрыв. Взрыв разворачивается красно-желтым светом, а затем роняет черную пустоту без секунд…